Восхождение. часть 3

11. Ракеты любят гоняться за своими создателями

В начале февраля 1960 г Никита Сергеевич собрался в очередной раз заглянуть к Королёву, ознакомиться с ходом работ по всей ракетно-космической тематике ОКБ-1. В «той» истории он к Королёву не выбрался, был слишком занят перед визитом в Индию и Индонезию, принимал приехавшего с визитом президента Италии Джованни Гронки, и потому послал вместо себя Брежнева. Сейчас о Леониде Ильиче уже никто и не вспоминал, его густые брови затерялись в Главном Политуправлении Советской Армии. Дипломаты сумели согласовать и организовать визит итальянского президента на неделю раньше, и у Никиты Сергеевича образовалось немного времени для посещения ОКБ-1. Ракеты и космическую тематику Хрущёв теперь не передоверял никому, поставив её в число высших приоритетов правительства, вместе с сельским хозяйством, электроникой и ещё несколькими отраслями, которые он считал ключевыми.

К визиту, назначенному на 4-е февраля, в ОКБ-1 готовились тщательно, Королёв понимал, что от этого посещения зависит многое. В цехе № 39 собрали в полный пакет основной пока что космический носитель страны — Р-7А, она же 8К74. Её агрегаты выложили рядом, на рабочих местах для горизонтальных испытаний. Тут же выставили грозной линейкой обычные и ядерные боевые части всех спроектированных в конструкторском бюро ракет, от Р-1 до Р-9. Отдельно стояли ракетные двигатели, их экспозиция начиналась с двигателя ракеты Р-1, а заканчивалась новейшим, ещё находящимся в стадии доводки, двигателем замкнутой схемы РД-33 и исаевским «монстром низкого давления» РД-370. Здесь же был ещё один, уже отработанный и летающий двигатель замкнутой схемы С1.5400 конструкции Михаила Васильевича Мельникова, он ставился на четвертую ступень Р-7 — блок «Л».

Самой впечатляющей частью выставки стали выстроившиеся по ранжиру ракеты. Здесь были Р-11, Р-1, Р-2, Р-5М, представлявшие пройденный этап разработок. В одном строю с ними стояли уже испытываемая Р-9, ещё не летавшие целиком глобальная ракета ГР-1 (http://militaryrussia.ru/blog/topic-798.html), уже получившая индекс ГРАУ 8К713, и твердотопливная РТ-2, а также собранная из ступеней ГР-1 и Р-9 ракета-носитель «Союз-2.3»

(удлинённая первая ступень Р-9, используемая на ГР-1, с боков к ней пристыкованы две первые ступени от Р-9, сверху — вторая и третья ступени ГР-1 — они же блоки «И» и «Л» от четырёхступенчатой Р-7).

После первых успешных пусков Р-9 Королёв решил внести ясность в наименования сложившейся гаммы носителей. Р-7 с третьей ступенью получила название «Союз-1», «демилитаризованную» версию трёхступенчатой ГР-1 назвали «Союз-2.1», а варианты увеличенной мощности, с привешенными к ГР-1 с боков двумя или четырьмя первыми ступенями от Р-9 назвали, соответственно, «Союз-2.3» и «Союз-2.5». В зависимости от массы полезной нагрузки боковые ступени могли быть обычные, с РД-111, или удлинённые с РД-33.

Напротив ракет выставили первый спутник, тяжёлый научный спутник, (он же «Спутник-3», Лайку в АИ не запускали), метеорологические спутники «Омега-1» и «Омега-2», суборбитальный «котолёт» кота Леопольда, контейнер из спускаемого аппарата, в котором летали собаки Чайка и Лисичка, спутник связи «Стрела», навигационный спутник «Циклон», телевизионный спутник-ретранслятор «Молния», спутник фоторазведки «Зенит», рядом с которым поставили его блок фотоаппаратов.

Здесь же установили будущий пилотируемый корабль 1К «Север», пристыкованный к ракетному блоку «Е», и отдельно — его спускаемый аппарат с креслом космонавта и аппаратурой управления.

Отдельно стояли на постаментах резервные экземпляры лунных АМС «Луна-2» и «Луна-3», тут же — перспективные АМС «Марс» и «Венера», пока ещё в виде полуфункциональных макетов. «Марс», однако, уже автоматически шевелил панелями солнечных батарей, когда станцию освещали прожектором для демонстрации её работоспособности. «Венера» была собрана в посадочном варианте, со спускаемым аппаратом.

(состав экспозиции с некоторыми АИ-изменениями — по Б.Е. Черток «Ракеты и люди»)

Сотрудники ОКБ, осматривая выставку, сами изумлялись, как много успели сделать за 13 лет с начала работ по ракетно-космической тематике. Уже с утра в цеху толпилось высокое начальство — председатель ВПК Дмитрий Фёдорович Устинов, заведующий оборонным отделом ЦК Иван Дмитриевич Сербин, председатель Госкомитета по оборонной технике Константин Николаевич Руднев, его заместитель Лев Архипович Гришин, основные Главные конструкторы из состава Совета Главных, академик Келдыш и административный директор Главкосмоса Рябиков. Ждали сначала в кабинете начальника цеха, затем отправились встречать к воротам, у въезда на территорию. В цехе оставались заместители Королёва, ведущие конструкторы по каждому проекту, и начальник 39-го цеха Василий Михайлович Иванов.

Наконец, в сопровождении Устинова, Сербина и руководства Главкосмоса появился Хрущёв. Первый секретарь приветливо поздоровался с каждым из присутствующих — многих он хорошо знал, так как уже встречался с ними не в первый раз. Затем его вниманием завладел Королёв. Главный конструктор повёл Никиту Сергеевича вдоль всех экспонатов, коротко рассказывая о каждой новинке. Возле виденных ранее ракет, уже стоявших на вооружении, Хрущёв не задерживался, их основные особенности он помнил, а вот вся новая техника его живо интересовала. Остановившись у новой гироплатформы для Р-9, Первый секретарь забросал вопросами Виктора Ивановича Кузнецова и Льва Ивановича Ткачёва, чей поплавковый гироскоп был основной частью системы управления. В технические детали Никита Сергеевич не вдавался, его интересовала обеспечиваемая точность попадания, время раскрутки гироскопа — то есть, эксплуатационные характеристики.

— Вы мне скажите, «что можно взять с гуся», — улыбаясь, останавливал он Кузнецова, когда тот слишком углублялся в технику, — а ваших хитростей я всё равно не понимаю.

Также его заинтересовала система астрокоррекции, которую разрабатывали под общим руководством Бориса Евсеевича Чертока.

— Так это что же, ракета, выходит, сама будет звёзды находить? — спросил Хрущёв.

— И свою траекторию по ним сверять, — подтвердил Королёв.

— Ну надо же, до чего дошла наука! — подивился Первый секретарь. — А кстати, слышали народную частушку про ваших собак космических?

— Какую ещё частушку? — удивился Королёв.

Первый секретарь с явным удовольствием процитировал:

До чего дошла наука,

В небесах летает сука,

Прославляя до небес

Мать твою, КПСС!

— Вот ведь засранцы, срамота да и только, конечно, но ведь не в бровь, а в глаз!

Собравшиеся смущённо заулыбались, не зная, как реагировать. Анекдоты, частушки и байки Хрущёву регулярно передавал Серов, вместе со сводками разведки. В них, как в увеличивающем зеркале, отражалось отношение народа к политике партии. Далеко не все они были такими едкими, в целом народное творчество отражало общий подъём благосостояния населения и успехи во внешней политике.

Это было особенно заметно в длинной серии анекдотов про русского, немца и американца. При этом Никита Сергеевич заметил, что в последние года два немец в этих анекдотах всё чаще становился положительным персонажем, союзником, тогда как ещё лет пять назад он выступал однозначным противником. Хрущёв счёл это несомненным свидетельством изменения восприятия в народе активного сотрудничества СССР и ГДР.

— Ну да ладно, показывайте, что у вас там ещё припасено! — он решительно направился к спускаемому аппарату «Севера». — Это он?

— Он самый, — подтвердил Королёв. — Наш первый космический корабль 1К «Север». Это его спускаемый аппарат.

— Хорош, — Никита Сергеевич тщательно, с интересом разглядывал оборудование внутри спускаемого аппарата, заглядывая через проём люка. — А что это за глобус?

— Он показывает, над какой точкой Земли в данный момент находится корабль, — пояснил Королёв.

— Ишь ты… умно… — похвалил Хрущёв. — А это он к ступени пристыкован?

— Да, тут весь корабль в сборе, и с третьей ступенью.

Никита Сергеевич несколько минут ходил вокруг, задавая один вопрос за другим, не столько по конкретным техническим деталям, сколько по механике орбитального полёта. Попросил показать ему, где в корабле установлена ЭВМ. Королёв с удовольствием продемонстрировал работу пары программ в режиме тренажёра.

— Тормозную двигательную установку в действии показывать не будем — это опасно, — пояснил с улыбкой Главный конструктор.

— Понятное дело, — улыбнулся Хрущёв. — Так я понимаю, что ЭВМ в спускаемом аппарате стоит, значит, после посадки её можно использовать снова?

— Да, конечно, — подтвердил Королёв. — И остальную аппаратуру тоже. Хотя если мы строим партию кораблей для реализации какого-либо этапа программы освоения космоса, лучше укомплектовать машинами всю партию, а уже летавшие можно ставить на корабли следующей партии. Зависит от интенсивности полётов. Если из-за встряски при посадке возникнет неисправность в ЭВМ, их нехватка может осложнить выполнение программы исследований.

— Хорошо, тут вам виднее, — согласился Первый секретарь. — Как космонавты, уже приступили к тренировкам?

— Пока ещё нет, — ответил Королёв. — Ещё не все приехали из своих воинских частей. Начало занятий в Центре подготовки космонавтов намечено на 14 марта. (http://bucharsky.ru/books/16/242/)

Никита Сергеевич осмотрел спутники, задержался возле «Циклона», задав несколько вопросов, но основное его внимание привлекла «Молния». Он долго расспрашивал Королёва, как устроена система ориентации и энергоснабжения спутника, что он может, можно ли расширить число транслируемых каналов, какова мощность передатчиков и территориальный охват вещания. Сергей Павлович по различным вопросам привлекал к пояснениям Бориса Евсеевича Чертока, отвечавшего за спутник в целом, и Мурада Рашидовича Капланова, который занимался непосредственно радиоаппаратурой «Молнии».

— Вот эту штуку не тяните, давно уже пора её запускать, — напутствовал Хрущёв. — Сделав систему спутникового телевидения и двусторонней связи, мы вырвемся вперёд даже больше, чем в случае с навигацией первого поколения.

Первый секретарь имел в виду систему дуплексной связи, но по-простому назвал её двусторонней.

— Делаем всё возможное, Никита Сергеич, — заверил Королёв. — Мы и так уже заметно опережаем первоначальный график.

Под «первоначальным графиком» Сергей Павлович имел в виду тот «космический таймлайн», что был получен в посылке из 2012 года, и с которым он постоянно сверялся.

Затем внимание Хрущёва привлекли автоматические межпланетные станции «Марс» и «Венера». Как и рассказывал ему в декабре прошлого года Королёв, они уже совсем не напоминали те первые станции 1М и 1ВА, что отправлялись в «той» истории в сентябре 1960 г к Марсу и в феврале 1961-го — к Венере.

Хотя уже было принято принципиальное решение, что АМС будет заниматься Бабакин, Георгий Михайлович пока был ещё плотно задействован в работе ОКБ-301 по системе ПВО «Даль». В этих условиях Сергей Павлович пересмотрел свои первоначальные решения. Он остановил проработку едва начатого проекта корабля для облёта Марса, о котором уже знал точно, что эта тема «не выстрелит», и перенацелил работавшую над ним группу и её главного проектанта Глеба Юрьевича Максимова на разработку АМС. По его замыслу Максимов должен был сделать типовую станцию, которую можно было бы пускать с различным набором научного оборудования и к Марсу и к Венере. Затем опытный проект предполагалось передать для сопровождения в серии Бабакину, а Максимов, по плану Королёва, должен был заняться разработкой тяжёлого межпланетного корабля. Это решение Сергей Павлович принял в начале 1957 года, после анализа работ начального периода изучения космического пространства по присланным документам. С этого времени Максимов занимался разработкой автоматических межпланетных станций.

По запросу Королёва в ИАЦ составили для него список всех «узких моментов», аварий и неудач с ракетами, спутниками и АМС, на которые следовало обратить особое внимание. Часть этого списка, касавшуюся выявленных в «той» истории недостатков первых АМС Сергей Павлович передал Максимову, переписав своей рукой, по большей части — в сослагательном наклонении, примерно так: «следует учесть возможность такого-то явления, могущего повлиять на то-то и то-то».

Максимов получил не только список возможных проблем и дефектов — главное, он получил общий облик будущей АМС, включая компоновку и состав основных систем, а также время на разработку. Теперь АМС разрабатывались не в пожарном порядке с начала 1960 г, в надежде успеть до сентября, а в течение нескольких лет, планомерно, без спешки, с учётом всех описанных в присланных статьях и книгах неприятностей. Появилось время и деньги на стендовую отработку в условиях, приближенных к космическому холоду и солнечному нагреву, в безвоздушном пространстве, в условиях имитации воздействия солнечной радиации — для этого компоненты станции возили в Дубну и облучали на специально собранном радиационном стенде (АИ). Более ранняя разработка позволила проводить ресурсные испытания критичных узлов. Появилось время подумать над самой концепцией, в соответствии с которой осуществлялось проектирование АМС — например, что аппарат должен оставаться на связи постоянно, а не «просыпаться» для сеансов связи по команде программно-временного устройства. (первые АМС 1М и 1ВА не держали приёмник включенным постоянно, он включался периодически по команде ПВУ, для экономии электроэнергии)

Предполагавшийся запуск АМС на более мощном «Союзе-2.3» позволял сделать станцию тяжелее и больше, поставить дополнительную научную аппаратуру, предусмотреть резервирование критических систем, например, в дополнение к солнечным батареям на АМС устанавливался плутониевый РИТЭГ. (АИ, в реале были только солнечные батареи с очень небольшим — по началу — временем работы и КПД). Станции для исследования Марса и Венеры конструктивно выполнялись идентичными по основным системам, различаясь только набором научного оборудования и конструкцией спускаемых аппаратов. Зная заранее, какие условия ожидают АМС на планетах, имея опыт посадки «котолёта» и запас по времени, Королёв не устоял перед искушением и решил рискнуть в первом же запуске попытаться посадить спускаемый аппарат на планету.

(Реально СА были и в составе станций 1М и 1ВА, но тут для них даже больше оснований.)

В случае с Марсом отправка АМС заодно была и попыткой отработать концепцию аэродинамического торможения в атмосфере планеты, которую потом предполагали реализовать на полноразмерном ТМК. Атмосфера Марса и Венеры сильно отличается от земной. Отработку парашютов для спуска на Марс необходимо было проводить на недоступных для самолетов высотах и режимах. С этой целью в ОКБ-1 был разработан экспериментальный ракетный комплекс Р11А-МВ, выводивший макет спускаемого аппарата на высоту около 50 км. В серии пусков ракет Р11А-МВ были отработаны трехкаскадная (два тормозных купола) парашютная система для спуска в плотной атмосфере Венеры и двухкаскадная система — для разреженной атмосферы Марса.

В итоге получившаяся у Максимова конструкция была похожа не на станцию 1М, а на гибрид более поздних 2МВ и 3МВ. (см. Зонд-1, -2, -3). Новая электронная элементная база заметно улучшила надёжность радиоэлектронной аппаратуры, это отчасти сокращало время на отработку. Станция получила полноценную БЦВМ на базе процессора 4004, такую же, как ставили на корабли 1К «Север». В целом АМС вышла более сложной, но унифицированная конструкция позволяла выпускать её малой серией.

Чтобы не повторять унизительную для советской космонавтики, а главное — дорогостоящую серию неудач, постигших советскую программу запусков АМС к Луне, Венере и Марсу, Королёв, изучив историю вопроса, подошёл к отработке материальной части иначе. Прежде всего, он распорядился отработать на стендах каждую систему не только АМС, но и носителя «Союз-2.3», а затем — и работу каждой из ступеней. Программу отработки ракеты Р-9, на основе которой создавался носитель, он предусмотрительно согласовал с командующим РВСН маршалом Неделиным. Митрофан Иванович был впечатлён научным и в то же время экономным подходом Главного конструктора, так контрастировавшим с периодом испытаний Р-1, Р-2 и Р-5, когда десятки ракет запускали для отработки конструкции «артиллерийскими методами».

Для подготовки АМС и ракет-носителей к пуску использовались технические и стартовые комплексы ракеты Р-7. В монтажно-испытательном корпусе технического комплекса было развернуто испытательное место для проверок и испытаний станций, а на стартовом комплексе установлено оборудование для их окончательной проверки.

Добившись приемлемой надёжности и повторяемости результатов на земле, Королёв сумел убедить Неделина, что на первом этапе, до того, как Р-9, а затем и ГР-1 будут представлены на государственные испытания, в ходе лётно-конструкторских испытаний следует переходить к стрельбам головными частями по полигону Кура на Камчатке лишь после того, как ракета начнёт более-менее уверенно летать. А пока она летать не научилась, не надо отвлекать людей на Камчатке на обеспечение заведомо неудачных пусков. Учить ракету летать можно, например, запуская исследовательские аппараты.

Маршалу исследования Марса и Венеры были не особо интересны, а вот перспектива красиво отчитаться, что завершающий этап испытаний прошёл с минимумом сбоев и неудач, ему понравилась больше. Неделин дал «добро» на проведение предварительных этапов испытательных пусков с «космическими» полезными нагрузками. Уже весной 1959-го первая ступень Р-9 закидывала по суборбитальным траекториям спускаемый аппарат «Севера» (АИ, см. гл. 04–04).

Р-9 не могла вывести на орбиту достаточно тяжёлый космический корабль 1К, но АМС «в базовой комплектации» весила примерно вполовину меньше стандартной головной части ракеты. Поэтому вместо стрельбы по полигону Кура осенью и зимой 1959-го часть пусков была выполнена с целью отработки АМС на околоземной орбите.

Сначала АМС, получившую официальное название «Зонд», забросили на околоземную орбиту, чтобы прогонять на ней всю программу полёта к Марсу. Первый блин, разумеется, вышел комом. Станция по какой-то причине быстро теряла запас азота для двигателей ориентации. Через неделю она, продолжая отвечать на радиокоманды, оказалась неуправляемой.

По традиции, неудачливому аппарату присвоили индекс с буквой А, т. е. «Зонд-1А», и честно объявили, что в ходе выполнения экспериментов по научной программе возникли непредвиденные проблемы, аппарат будет находиться на орбите ещё долго, после чего сгорит в верхних слоях атмосферы.

Покопавшись в документах в ИАЦ, Королёв приказал проверить клапаны, поставляемые смежниками из Министерства авиационной промышленности. Во многих из них при тщательной проверке обнаружились следы канифоли прямо на седле клапана. (Реальная история, относящаяся к запуску «Марс-1» в 1962-м г http://www.epizodsspace.narod.ru/bibl/energia-50/02.html) Больше всего Сергей Павлович был разъярён тем, что он сам знал и предупреждал контролёров ОТК о возможном дефекте клапанов, но этот случай повторился, что называется, один в один. Королёв устроил настоящее расследование. Выяснилось, что один из контролёров в тот день был болен и на работу не вышел. Его обязанности были перепоручены другому контролёру, который проверял сразу несколько участков, в том числе и клапаны. Он был принят на работу недавно, и про канифоль на сёдлах клапанов его не предупредили.

Главный конструктор устроил страшный разгон в ОТК, но увольнять никого не стал — люди на заводе работали очень опытные, терять таких специалистов вышло бы себе дороже. Начальника ОТК и непосредственного виновника лишили премии по итогам года. Это было куда как ощутимо.

Пока Королёв разбирался с производственниками, Максимов поразмыслив, предложил исправить ситуацию более чем кардинальными методами. Вместо газовых двигателей ориентации он предложил поставить только-только появившиеся ионные (АИ), в которых рабочим телом был испаряющийся фторопласт. Усиленная РИТЭГом энергосистема станции позволяла провести такую доработку. А в качестве дополнительной силовой установки на пустующее пока что место спускаемого аппарата пристроили таинственное «медное ведро» с припаянным к нему магнетроном.

Второй запуск вышел более удачным. Станция послушно откликалась на команды с Земли, совершала запрограммированные повороты, на ней удалось отработать систему астрокоррекции с нацеливанием двух объективов на Солнце и звезду Канопус. Попутно был проверен эффект возникновения «пыльного мешка», когда при отстреле пиропатронами крышек объективов системы астрокоррекции из теплозащиты, покрывающей станцию, выбивало мелкую пыль, облаком окутывающую аппарат, и мешающую проводить коррекцию. (Реальная история http://epizodsspace.airbase.ru/bibl/iz-istorii/ams-maksimov.html). С эффектом решили бороться, открывая крышки объективов заранее, чтобы пылевое облако успело рассеяться. Ионные двигатели ориентации давали очень небольшую тягу, это позволяло весьма точно «рулить» станцией, наводя фототелевизионную установку с высокой точностью. Отработанная на «Зонде» система ориентации позже перекочевала на фоторазведчики «Зенит».

Затем, после отработки основной части полётной программы, с разрешения Королёва было подано напряжение на магнетрон. Через сутки работы магнетрона проведённые с помощью радиолокатора траекторные измерения показали, что орбита станции изменилась. Её апогей приподнялся на очень небольшую, но регистрируемую радаром величину. Королёв распорядился не выключать «ведро». Станция очень медленно, постепенно раскручивала траекторную спираль, поднимаясь всё выше и выше. Через месяц последние сомнения отпали — «невозможный», «антинаучный» двигатель Расплетина таки давал небольшую, но вполне ощутимую тягу, где-то на уровне слабенького ионника. (https://geektimes.ru/post/280032/)

Теперь настало время второго этапа испытаний. Необходимо было отладить аппаратуру разгонного блока «Л», доставившую в «той» истории массу неприятностей. Королёв тщательно изучил их причины. Программу запуска двигателя исправили сразу и заблаговременно.

(4-я ступень имела отдельный блок обеспечения запуска, на ферменной конструкции которого располагалась система ориентации и стабилизации, а также автоматика двигателя с аккумуляторными батареями электропитания. Система управления должна была за 70 с до включения двигателя 4-й ступени переключить электропитание системы ориентации и стабилизации с батарей блока обеспечения запуска на батареи блока «Л». Однако переключения электропитания не произошло, и 4-я ступень с АМС в течение 70 с находилась в неуправляемом режиме. Работа блока «Л» на станциях 1ВА, 2МВ-4 могла быть успешной, если угловые возмущения 4-й ступени не изменяли ее положения больше допустимого, электропитание в этот момент включалось от системы управления 4-й ступени. При возмущениях, больше допустимых, гироскопы становились на упоры и двигатель блока «Л» не включался. Ошибку, принесшую столько бед, устранили в течение 15 мин. http://www.epizodsspace.narod.ru/bibl/energia-50/02.html)

Попутно ввели обогрев клапанов и трубопроводов на третьей ступени (при запуске в феврале 1964 года произошел взрыв блока «И» из-за замерзания в трубопроводе горючего), и наземные испытания герметичных отсеков вибрацией на низких частотах, с обязательной проверкой рентгеном всех сварных швов. (Запуск АМС 3МВ-1 № 4 произведен 24 апреля 1964 года в сторону Венеры, прошел без замечаний по ракете-носителю, но в орбитальном отсеке АМС обнаружилась негерметичность, давление в течение недели снизилось до 1 мм рт. ст., и станция свою задачу не выполнила.)

Несмотря на все старания разработчиков элементной базы, пока не удавалось сделать всю аппаратуру станции работающей в негерметичной среде, хотя работа по созданию аппаратуры, стойкой к вакууму и низким температурам, велась с 1957 года. Пока ещё не хватало знаний и опыта.

Примерно так же боролись и с другими возможными причинами отказов — герметизировали датчики, ставили герметичные электроприводы раскрытия антенн и солнечных батарей, не надеясь на пружины, тщательно проверяли все применяемые материалы, изучая особенности их поведения в вакуум-камере при низких температурах. (Из-за замерзания дополнительной ПВХ-изоляции не раскрылись антенны на одном из запущенных в 1965 г спутников «Молния»)

Изучив в ИАЦ присланную программу запусков АМС, Королёв предложил испытывать блок «Л» и систему управления станций, запуская их по вытянутой траектории, напоминающей орбиту спутника «Молния». На АМС ему важно было экспериментально проверить живучесть солнечных батарей при многократном проходе через радиационные пояса и отладить систему дистанционного управления и астрокоррекции. Заодно такая орбита позволяла отрепетировать аэродинамическое торможение спускаемого аппарата при входе в верхние слои атмосферы, так как при возвращении в перигей по вытянутой орбите АМС разгонялась до довольно значительной скорости.

Для блока «Л» предстояло отработать отложенный запуск двигателя, примерно через полчаса после старта с Земли, когда блок уже успевал остыть. Понимая, что космический холод может прихватить клапаны или проморозить топливопроводы, Сергей Павлович предложил конструкторам сразу утеплить все критические узлы блока и предусмотреть их электрический подогрев.

Для испытаний собрали носитель «Союз-2.1». Фактически, это была глобальная баллистическая ракета ГР-1, у которой боевую часть заменили на обтекатель для более мирной полезной нагрузки. Старт запланировали на февраль, и Королёв, пользуясь случаем, попросил у Хрущёва официального разрешения на запуск.

— Я вам что, поп, что ли, чтобы благословение давать? — усмехнулся Никита Сергеевич. — Программа отработки у вас вполне разумная, руководством Главкосмоса утверждена. Вот и работайте, согласно программе. Если маршалы начнут ворчать, что-де разбазариваете ресурсы, вместо того, чтобы работать на оборону страны, я прикрою. Я ведь правильно понял, что этот носитель у вас — один к одному новая глобальная ракета?

— Именно так, — подтвердил Королёв.

— Вот и хорошо. Теперь я знаю, чем от Гречко и Неделина, в случае чего, отмахиваться, — заключил Хрущёв.

После осмотра экспонатов Никиту Сергеевича проводили в кабинет начальника цеха. Там организовали чаепитие, для подкрепления сил — осмотр занял не один час. Затем Королёв пригласил его прогуляться пешком в здание ОКБ, где в библиотеке, за большим круглым столом предстояло обсудить перспективные проекты.

Основные из них Хрущёв уже видел, и сейчас ему докладывали о ходе работ по этим проектам. Прежде всего Валентин Петрович Глушко отчитался о продвижении проекта метан-кислородного двигателя РД-33МК:

— На сегодняшний день идёт стендовая отработка форсунок камеры сгорания — их формы и взаимного расположения. Периодически возникают высокочастотные колебания, приводящие к взрыву камеры сгорания в процессе работы двигателя. На керосин-кислородной версии нам удалось справиться с резонансными проявлениями, но метан с кислородом ведут себя несколько иначе.

В этой работе большую помощь нам оказывает Владимир Николаевич Челомей. Всё-таки по колебаниям он действительно специалист высокого класса, один из лучших в стране. Мы с ним периодически советуемся, обычно он в течение нескольких дней предлагает решение. Сейчас под его руководством разрабатываются демпферы на трубопроводы, с их помощью надеемся побороть эти зловредные вибрации.

— Понятно, — коротко кивнул Хрущёв. — Сергей Палыч, а что с «Днепром»?

— Технический проект универсального ракетного модуля подготовлен, начато изготовление деталей оболочки баков окислителя, — доложил Королёв. — Пока всё упирается в проблемы с двигателем. Мы пока не знаем, удастся ли Валентину в разумные сроки довести до ума метановую версию. А не имея двигателя, нет возможности делать ракету. Один криокомпонент или два — есть разница, и немалая.

— А что, если пока сделать вариант «Днепра» на керосине и кислороде, ведь керосиновый РД-33 у вас уже доведён до достаточно высокой степени надёжности? — спросил Никита Сергеевич.

— Такой вариант возможен, — подтвердил Королёв. — Мы в ближайшее время планируем испытать двигатель в полёте, на «Союзе-2.1», он же — «гражданская версия» глобальной ракеты ГР-1. После этого можно будет принять решение о постройке керосинового варианта «Днепра».

— Годится, — Хрущёв расплылся в широкой улыбке. — Меня известить не забудьте. Я за ваш успех кулаки подержу.

— Сообщим обязательно, — заверил Королёв.

— По Р-9 что у вас получается?

— Периодически ещё случаются высокочастотные колебания в двигателе РД-111, — признал Глушко. — Боремся, выявляем причины, поставили демпферы на всех трубопроводах, но их конструкция ещё требует доводки.

— А керосиновый РД-33 на Р-9 нельзя поставить? — спросил Первый секретарь. — Ведь на нём высокую частоту вроде как побороли?

— Ещё не до конца побороли, Никита Сергеич, — ответил Глушко. — Иногда ловим, на некоторых режимах. Но там дело даже не в колебаниях.

— В чём же?

— Причины, скорее, планово-организационные, чем технические, — продолжил Королёв. — Ракета уже строится серийно — на испытаниях ведь стрелять ими надо. Заказчик поставил достаточно жёсткие сроки сдачи изделия.

— Именно, — добавил Глушко. — На момент начала проектирования Р-9 двигатель замкнутой схемы был ещё на уровне экспериментальной отработки, и ставить его на боевое изделие мы не рискнули, решили пойти более консервативным путём. В ракете и без того было много новых, непроверенных решений — один только центральный привод управления чего стоит.

— Это что? — тут же спросил Хрущёв.

— Изобретение Бориса, — Королёв кивнул на сидящего рядом Бориса Евсеевича Чертока. — На Р-7 мы использовали дополнительные рулевые двигатели, а на Р-9 их нет, на ней камеры основного двигателя первой ступени качаются целиком, под действием гидроцилиндров.

— Не только моё, мы работали вместе с Виктором Калашниковым и Львом Вильницким, — вставил Черток.

— О как! А раньше так не делали? — спросил Никита Сергеевич.

— Нет, это первый раз.

— Очень перспективное решение, — признал Глушко. — Мне сразу понравилось. Двигатель становится легче, а управляющие моменты — сильнее, ведь качающие гидроцилиндры подпитываются керосином от турбонасосного агрегата, а там давление под 140 атмосфер. (цифры и подробности см. Б.Е. Черток, «Ракеты и люди»)

— Опять же, переохлаждённый кислород, новый гироскоп, старт из шахты, либо с подвижной железнодорожной установки (АИ), решётчатые стабилизаторы — в общем, много всего нового, — рассказал Королёв. — Поэтому как минимум первую серию ракет для испытаний делаем с двигателем РД-111, а РД-33 отрабатываем на глобальной ГР-1. Опять же, расход у РД-33 значительно больше, первую ступень нужно увеличивать, чтобы реализовать все его возможности.

— Понятно, — кивнул Хрущёв.

Увеличение длины ступени сразу тянуло за собой более глубокую шахту, следовательно — удорожание стартового комплекса. При том, что дальности Р-9 уже хватало для поражения всей территории США.

— А что по РТ-2?

— Там Садовский работает планомерно, где-то в конце мая планируем выкатить её на испытания, — ответил Королёв.

— Ну, наконец-то! — обрадовался Первый секретарь. — А то американы уже трясут своим «Минитменом», и Володька меня осаждает, предлагает сделать недорогую ракету на высококипящих компонентах. (УР-100, ракета, обеспечившая ядерный паритет по МБР)

— Возможно, такую ракету сделать придётся, мы ведь ещё не знаем, как пойдут испытания РТ-2, — заметил Руднев. — Конечно, прогресс по твёрдым смесевым топливам у нас наметился впечатляющий, но дальность более 10 тысяч РТ-2 вряд ли обеспечит.

Никита Сергеевич покосился на Устинова. Дмитрий Фёдорович мрачно молчал, всем своим видом показывая, что не собирается впускать Челомея в свою «ракетную епархию».

— Начнём испытания, там будет видно, — решил Хрущёв. — Девяти с половиной тысяч нам должно хватить, а обслуживание твердотопливной ракеты куда как безопаснее, чем жидкостной.

— Тут ещё один момент, Никита Сергеич, — сказал Королёв. — Характеристики ГР-1 позволяют сделать на её базе не только глобальную ракету, но и противоспутниковую, способную поражать спутники противника на их рабочих орбитах. Товарищ Челомей тут уже носился с идеей управляемого спутника-перехватчика, так вот, эта полезная нагрузка как раз для нашей красавицы.

— Гм… Вот как? — Первый секретарь задумался. — Я с ним поговорю об этом. А как у вас с отработкой его маневрирующей головной части на Р-9?

— Пока ракета не начала надёжно летать, мы таким дорогим высокоточным изделием не рискуем, — пояснил Сергей Павлович. — Челомей пока его на янгелевских изделиях испытывает.

— Понятно. Хорошо, тут я на ваш опыт полагаюсь. Так, по боевым вроде всё, — заключил Хрущёв. — Теперь давайте по космосу.

— Отработка «Севера» идёт в ходе запусков фоторазведчиков «Зенит», — ответил Королёв. — Не без приключений, но работа движется согласно плану. В сроки уложимся.

— Это главное, — одобрил Никита Сергеевич. — Товарищ Серов сообщает, что у американов каких-либо серьёзных прорывов не наблюдается, поэтому работайте по плану. Спешка, она, сами знаете, когда хороша.

Все заулыбались.

— Блох нам на каждом изделии ловить приходится, — усмехнулся Королёв. — Сейчас нам, Никита Сергеич, важно максимально отработать автоматические межпланетные станции, чтобы в сентябре этого года отправить АМС к Марсу.

— Это так важно? — нахмурился Хрущёв. — Сфотографировать Марс можно и попозже.

— Более чем важно. Сфотографировать — да, можно и позже, а вот разведать радиационную обстановку на траектории полёта к Марсу надо чем раньше, тем лучше, — пояснил академик Келдыш.

— Именно. От этого будет зависеть конструкция радиационного убежища для экипажа, — добавил Сергей Павлович. — Убежище — наиболее тяжёлый компонент корабля, не считая заправленных топливных баков. И очень ответственный, от него будет зависеть здоровье и жизнь экипажа в случае вспышки на Солнце или ещё какой-либо радиационной аварии. Опять же, на борту, так или иначе, предполагается реактор, более или менее мощный, в зависимости от типа применяемого двигателя. Будет ли излучение реактора самым сильным источником радиации во время полёта, или нет — от этого зависит многое.

— Понятно, — Хрущёв покивал, соглашаясь.

— Мы уже испытали на одной из опытных АМС ионные двигатели ориентации, — доложил Королёв.

— Вот это здорово! И как?

— Результаты многообещающие. Получилось компактно, удобно, и обеспечивает весьма точное прицеливание. Также мы испытали микроволновой двигатель конструкции товарища Расплетина.

«Микроволновым двигателем Расплетина» специалисты ОКБ-1 окрестили между собой EmDrive.

— Да ну? — изумился Никита Сергеевич. — И что? Оно работает?

— Работает. Тяга предсказуемо маленькая, на уровне ионных двигателей, если не слабее, но, так как рабочее тело не расходуется, этот двигатель выглядит весьма перспективным для АМС, исследующих дальние планеты Солнечной системы.

— Очень хорошо. На марсианскую станцию этот двигатель будете ставить?

— На ближайшую — нет. На неё надо ставить обычный химический двигатель для коррекций траектории. И спускаемый аппарат.

— Ого! Собираетесь сразу сесть на Марс?

— Попробовать необходимо. Следующая попытка только через полтора года, — пояснил Сергей Павлович. — Конечно, если честно — шансы невелики. Поэтому мы и собираемся сейчас запустить несколько станций к Луне, а на обратном пути отработать отделение спускаемого аппарата и вход в атмосферу на второй космической скорости.

— Вот как? Давайте, хорошо придумано, — одобрил Хрущёв. — Только вот атмосфера-то у Земли не такая, как у Марса?

— Верхние слои земной атмосферы похожи на атмосферу Марса, — пояснил Келдыш. — Если поведение аппарата на этом участке будет соответствовать расчётному, то велика вероятность, что и на Марс сесть удастся.

— Годится. Тут я на вас полагаюсь, мне добавить нечего. Молодцы. Работайте по этой теме, как считаете нужным. Все слышали? — Первый секретарь окинул грозным взглядом Устинова, Руднева и Гришина.

— Всё понятно, товарищ Хрущёв, — заверил Устинов. — Обеспечим помощь и поддержку.

— То-то! А что с большой ракетой товарища Исаева? — спросил Никита Сергеевич.

— И смех и грех, — криво усмехнулся Королёв. — Двигатель-то Исаев сделал. А вот у Исанина проблемы возникли. Алюминий для судостроителей металл пока непривычный. Технологии ракетостроения им ещё осваивать надо. Нормы прочности совершенно другие, толщины по их меркам мизерные… В общем, мы им, конечно, помогаем. Товарищ Кузнецов сделал для исаевского двигателя низконапорный турбонасосный агрегат с большим расходом, на давление 20 атмосфер. Они даже сумели переделать свой мегагоршок на замкнутую схему и выжать аж 400 тонн тяги.

Но бандура таких габаритов выходит нежёсткая, баки надо держать постоянно наддутыми, даже в процессе сборки изделия на заводе. В общем, скорого результата я бы там не ждал, — заключил Сергей Павлович.

— Жалко, — констатировал Хрущёв. — А я уж думал — переплюнем мы американов и фон Брауна. Да и двигатель мощный, что же, выходит, зря пропадает?

— Ну, задача ведь не просто так переплюнуть, а с толком для дела, — ответил Королёв. — Есть у нас одна задумка…

— Так, давайте! — Никита Сергеевич тут же оживился, потирая руки.

— Мы тут обсуждали идею мощного носителя, со стартовой массой около 1600 тонн, и ядерным двигателем на второй ступени. Вот на него двигатели Алексея Михайловича и можно будет поставить. Как раз пять штук хватит. (Такой носитель именно в то время обсуждался, см. Б.Е. Черток «Ракеты и люди»)

— У вас какие-то эскизные проработки уже есть? — спросил Первый секретарь.

Королёв развернул и повесил на стойку плакат, на котором была изображена ракета пакетной схемы, похожая на УР-700. Она вся, казалось, состояла из отдельных «колбасок». В центре был водружён большой водородный бак второй ступени.

— Это пока всё очень предварительно, — предупредил Сергей Павлович.

— А стартовать она будет с земли? Или с воды? — поинтересовался Хрущёв.

— С земли. Старт с воды — дело новое, неизученное, опять же, криокомпоненты, неминуемое обледенение…

— То есть, понадобится стартовый комплекс. М-да… — Первый секретарь задумался. — В общем-то, беспокоит даже не это. Насколько я понял товарища Иевлева, ранее 1967 года ядерного двигателя ждать нечего. Тут или ставить на вторую ступень обычный двигатель на водороде, или откладывать разработку. И второй момент — вот такая… «соборная архитектура» — это же лишний вес? Или я неправ?

— Да, лишняя масса, но её можно уменьшить применением композитных материалов, зато такая конструкция получается более жёсткой, чем единые баки большого диаметра. Тут и технологические ограничения сказываются, — пояснил Королёв.

— Угу, угу… Валентин Петрович, а по водородному двигателю у вас как дело движется? — спросил Хрущёв.

— Сделали несколько экспериментальных двигателей небольшого размера, и изучаем на них особенности поведения жидкого водорода, — ответил Глушко. — Начали с самого маленького, и постепенно увеличиваем размерность.

— То есть, работа идёт?

— Идёт, товарищ Первый секретарь. Может быть, не так быстро, как хотелось бы, но водород — дело новое. Поэтому решили сначала научиться работать с парой криокомпонентов на метан-кислородном двигателе.

— А вот мне разведка докладывает, что у супостатов уже идёт разработка водородного двигателя RL-10, — заметил Никита Сергеевич. — Знаете о нём?

— Сведения по нему мы от товарища Серова получили, — подтвердил Глушко. — Хотя и не такие подробные, как по другим образцам.

— Я вот думаю, а двигатель, подобный тому, что сделал товарищ Исаев, может работать на водороде? — спросил Хрущёв.

— Двигатель Алексея Михайловича с минимальной модификацией форсунок может работать на всём, что горит, — усмехнулся Глушко. — Но, скажем так, работает он значительно менее эффективно, чем обычный, классический ракетный двигатель той же массы, имеющий высокое давление в камере.

— Но при этом он ведь развивает очень большую тягу, так? — уточнил Никита Сергеевич. — Значительно большую, чем вы обеспечили пока что даже на самом передовом РД-33?

— Да, но удельная масса у такого двигателя значительно больше… — начал Глушко.

— Вы, Валентин Петрович, можете сейчас сделать классический двигатель на такую же тягу?

— Пока что не можем, — признал Глушко. — Но мы над этим работаем.

— Вот когда сможете, тогда и будем рассуждать об удельной массе и неэффективности. А пока 400 тонн тяги может выдать только этот, как вы говорите, «горшок», то его и будем использовать! — решил Хрущёв. — Вот и проведите испытания этого двигателя на водороде.

— Никита Сергеич, исаевский двигатель лучше всего использовать на первых ступенях, — вмешался Королёв. — А водород как раз выгоднее применять на второй и третьей ступени, для которых «горшок» Алексея Михайловича слишком тяжёл. Он на верхних ступенях будет «съедать» слишком много массы полезной нагрузки. Тут не надо спешить, надо учитывать все факторы.

— Хорошо, хорошо, — Первый секретарь поднял руки, соглашаясь. — Расскажите лучше, что по другим проектам? По орбитальным станциям, например?

— По этой тематике пока идёт эскизное проектирование, — ответил Королёв. — Пока не летает тяжёлый носитель и основной космический корабль, приступать к техническому проектированию орбитальной станции преждевременно. Нет ни отработанных бортовых систем, ни ясности с массогабаритными характеристиками. Можно напроектировать всего разного, а потом будем переделывать.

Сейчас основная работа по этой теме — стыковочные узлы. Мы надеемся, что вам удастся договориться с Эйзенхауэром и подписать соглашение о совместной разработке стандартного стыковочного узла. Это было бы очень важным прецедентом. Дипломаты, насколько я знаю, соглашение подготовили.

— Я тоже надеюсь, что или в Париже, или во время визита Айка мы это соглашение подпишем, — подтвердил Хрущёв. — Но международная обстановка непростая, всё в любой момент может сорваться и обернуться новым витком «холодной войны». А по стыковочным узлам вы уже что-то сделали, или пока только прикидки?

— Сделали макетный образец, в 1/4 натуральной величины. Вот он, в углу стоит.

Никита Сергеевич встал и подошёл к замысловатой конструкции, укреплённой на сваренной из стальных уголков тележке.

— Ух ты! Так это что, действующая модель? Кто делал?

— Модель действующая, а разработчик — Сыромятников Владимир Сергеевич, наш специалист.

— А можно его позвать? — спросил Хрущёв.

Сыромятников оказался совсем ещё молодым инженером — в ОКБ-1 он пришёл в 1956 году. Тем не менее он очень толково рассказал, как работает его стыковочный узел, а затем, подключив тележку к розетке, продемонстрировал работу агрегата вживую.

— Мы при разработке рассматривали две основных схемы — штырь-конус, и андрогинный узел, с лепестками, — пояснил Сыромятников, развернув два плаката. — Схемы нам Сергей Палыч набросал, но от схемы до работающей модели прошло три года. Когда стало известно о переговорах с американцами и возможной стандартизации стыковочных узлов, выбрали андрогинный узел.

— Так сказать, чтобы при стыковке никаких фрейдистских ассоциаций не возникало, — усмехнулся Гришин.

Все понимающе заулыбались — внушительный стыковочный штырь в схеме «штырь-конус» поневоле наводил на весёлые мысли.

— Тут ещё один момент есть, — продолжил Владимир Сергеевич. — Узел «штырь-конус» после стыковки космонавтам придётся разбирать и вынимать штырь с конусом из прохода, а потом ставить обратно. С андрогинным узлом, если лепестки сделать снаружи, эта операция исключается. Хотя по конструкции андрогинный узел выходит тяжелее.

— Это, так сказать, основная, механическая часть системы стыковки, — пояснил Королёв. — Сейчас ещё разрабатывается управляющая, программно-аппаратная часть, система сближения и стыковки, которая будет обеспечивать подход корабля к станции или другому кораблю (http://famhist.ru/famhist/chertok/0032d228.htm). Вот с ней возни будет, пожалуй, побольше, чем с самим стыковочным узлом. Там в одних антеннах чёрт ногу сломит.

— То есть, и на этом направлении работа движется? — полуутвердительно спросил Первый секретарь.

— Конечно, к моменту начала полётов кораблей с орбитальными отсеками мы рассчитываем довести систему как минимум до стадии опытной отработки, — заверил его Руднев. — У меня эта работа на особом контроле.

— Ну, что же, вижу, работа идёт очень неплохо, — Хрущёв был доволен.

— Никита Сергеич, тут есть один занятный проект… не знаю, как и доложить… — замялся Сергей Павлович. — На мой взгляд, всё это детский сад, конечно…

— То есть?

— Помните, мы с вашей подачи привлекли с сотрудничеству детскую коммуну из Ленинграда? — напомнил Королёв.

— Помню, конечно! И что, ничего не получилось?

— Почему же, по основной теме — оранжерее для будущего ТМК — работа у них продвигается вполне успешно. Достигнуты достаточно неплохие результаты, летом мы планируем в одном из спускаемых аппаратов «Севера» отправить в беспилотный полёт мини-оранжерею с растениями, — доложил Главный конструктор. — Проверим на практике в условиях космоса выживаемость растений в автоматической гидропонной теплице. Кстати, всю автоматику для этой гидропоники они сами разработали, мы им только программно-временное устройство дали, уже современное, полупроводниковое. А все клапаны с дистанционным управлением от реле и саму циклограмму полива они сами сделали.

— Ого! Молодцы, ребята! — Никита Сергеевич даже не ожидал, что из его инициативы вырастет подобный результат. — А вы говорите — детский сад! Это же ваша будущая смена подрастает, товарищи! Как можно недооценивать такие возможности подготовки кадрового резерва?!

Королёв, разумеется, и сам понимал, что эти самые «детишки» в недалёком будущем могут стать надеждой и опорой советской космонавтики, реальной, действенной связью поколений. Но занятость и жёсткие сроки разработок редко позволяли уделять достаточно внимания «молодёжным проектам».

— Так что они там придумали, вы начали? — спросил Первый секретарь.

— Тут такое дело… Ребятишки эти, с 58-го года, при содействии ДОСААФ, уже по всему Союзу между коммунами в разных городах наладили связь по радио. Но страна у нас большая, и не всегда коротковолновая связь работает устойчиво. Вот они между собой посовещались, и написали нам в Главкосмос совместное письмо-обращение от Всесоюзной пионерской организации и комсомола с предложением — хотят сами для себя разработать и сделать специальный «пионерский» спутник связи.

— Ух ты! Это они здорово придумали! — Хрущёв пионерскую инициативу поддержал сразу и безоговорочно. — Но запуск ракеты — дело недешёвое.

— Есть один вариант — запустить этот спутник совместно с каким-то другим, два спутника одной ракетой, — подсказал Мстислав Всеволодович Келдыш. — Если сделать его компактным и лёгким, то можно запустить его, например, вместе с одним из спутников «Молния», на ту же вытянутую орбиту.

— Вы сначала хоть одну «Молнию» запустите, — строго заметил Первый секретарь.

— Запустим, обязательно, — заверил Королёв. — Работа по «Молнии» уже выходит на финишную прямую.

— Пионерский спутник, говорите… Так… а к июню его сделать можно? — тут же прикинул Никита Сергеевич.

В июне, если всё пойдёт как надо, планировался визит президента Эйзенхауэра в СССР. Хрущёв, во время визита в США в сентябре прошлого года, пригласил Айка приехать вместе со внуками. Одним лишь приглашением их на Байконур, можно было нанести всем заокеанским противникам улучшения отношений между США и СССР сильнейший пропагандистский удар, о чём Первый секретарь тут же и поведал собравшимся:

— Вы только представьте, вот приедет в июне Айк с внуками, пока мы с ним переговоры ведём, его семейство можно будет, скажем, в «Артек» отвезти, пообщаться с советскими пионерами вживую, поучаствовать в постройке этого самого спутника, пусть даже на завершающем этапе, — предложил Никита Сергеевич. — А потом свозить их на Байконур, вместе с нашими ребятишками, конечно, и живьём показать запуск.

— Да вы что, Никита Сергеич! — оторопел Руднев. — Американского президента с внуками в МИК пустим? Там же всё кругом секретное, основной носитель — та же самая баллистическая ракета!

— И что? — скептически усмехнулся Хрущёв. — В МИК можно их не водить, фотоаппараты они сдадут, а если они на старт издали посмотрят — так нам даже лучше. Пусть проникнутся мощью и возможностями социалистической державы.

— А я бы им и МИК показал, — вставил академик Келдыш. — Что они там запомнят, даже если увидят? Скорее, они будут так подавлены этим зрелищем, что потом вспомнят только самые общие впечатления, без подробностей.

— Вот пусть посмотрят вблизи на Р-9 и ГР-1, — согласился Никита Сергеевич. — Авось задумаются, что будет, если такая штука в Вашингтон прилетит. Я бы им там ещё и «кузькину мать» рядышком выложил, нехай смотрят.

— Ох… — Сергей Павлович только сейчас сообразил, на что он подписался. — Не дай бог, если запуск окажется неудачный…

— А вот этого как раз бояться не следует! — решительно заявил Хрущёв. — Надо только подготовить не один спутник, а два или три. Ведь если происходит авария при выведении нашего основного спутника, мы всё равно готовим резервный спутник и ракету. Ну, рванёт, ничего страшного, бывает. Техника новая, сложная, у американцев тоже «Атласы» и «Торы» то и дело взрываются. Изображать, что при социализме аварий не бывает — оно, конечно, можно, только это донельзя глупо.

Одной фразой Никита Сергеевич в этот момент отменил официальную линию отдела пропаганды ЦК КПСС, доставлявшую массу хлопот коллективу Главкосмоса.

— Так что же, мы теперь будем признавать, что у нас тоже бывают неудачи? — уточнил Руднев.

— А что, до сих пор не признавали? — удивился Хрущёв.

— Нет, отдел пропаганды ЦК заявил, что «у нас аварий быть не может». Вот и вынуждены мы придумывать официальные заявления, когда очередной спутник выходит не на ту орбиту…

— Чушь это несусветная! — заявил Первый секретарь. — Молодцы, что подсказали, я с этими идиотами сам разберусь. А насчёт «пионерского» спутника, вы, товарищи, подумайте. Заставить вас я не могу, но оказать стране и партии услугу в деле пропаганды социализма вы можете очень весомую.

— Хорошо, Никита Сергеич, подумаем. Обещать сразу не буду, но если получится — «коза» для американов выйдет и вправду солидная, — сообразил Королёв. — Они там в NASA ковыряются непонятно с чем, а у нас в это время дети собственные спутники запускают.

— А я о чём? — ухмыльнулся Хрущёв. — Это ли не доказательство преимущества социализма?!

Озадачив, таким образом, руководство Главкосмоса новой идеей, Первый секретарь вернулся в Кремль.

После успешного фотографирования обратной стороны Луны осенью 1959 года, Королёв решил развить успех и отработать типовую конструкцию АМС для исследования Марса и Венеры, запуская их в сторону Луны. Предложенная им к разработке программа полёта напоминала полёт АМС «Зонд-3» 1965 года. Зная, что «Луна-3» сфотографировала далеко не всю поверхность обратной стороны Луны, Сергей Павлович предложил заснять пропущенные в прошлом году участки.

Пока Никита Сергеевич вёл переговоры в Индии и в Индонезии, на Байконуре продолжали отработку Р-9, и готовили к первому старту «Союз-2.1». Р-9 продолжала периодически «выкидывать фортели». Подводили то двигатели, то система управления, но в ходе тщательной отработки постепенно удавалось вычистить все огрехи. Королёв понимал, что её недоработки могут автоматически перейти и на ГР-1. Ракету предстояло ещё тщательно отрабатывать. По согласованию с Глушко и Николаем Дмитриевичем Кузнецовым на удлинённую первую ступень Р-9 поставили новый двигатель РД-33 — его керосин-кислородный вариант.

Глушко в это время уже работал над метан-кислородным вариантом для тяжёлого носителя по проекту «Днепр». Это была своего рода промежуточная ступень к созданию двигателя на жидком водороде и кислороде. Валентин Петрович хотел потренироваться на двигателе, работающем на двух криокомпонентах, но сразу связываться со всем букетом проблем, сопровождавшим жидкий водород, не решался. У него хватало и других проблем — на нём ещё «висели» проекты ракетных двигателей для изделий Михаила Кузьмича Янгеля.

В то же время Сергей Павлович понимал, что для запуска АМС к Луне, Марсу, Венере и спутника связи «Молния» на вытянутую орбиту важно отработать именно блоки «И» и «Л», а чем вытаскивать их на орбиту — «девяткой» или «семёркой» — было не столь важно. Но ему хотелось попутно отработать в полёте и новый двигатель, в который было вложено столько усилий. Работа над РД-33 шла с конца 1956 года, совместными силами ОКБ-456 Глушко и ОКБ-276 Кузнецова (АИ). Николай Дмитриевич делал турбонасосный агрегат, а Валентин Петрович — весь остальной двигатель.

РД-33 разом добавил ракете лишние 10 тонн тяги, к тому же однокамерный двигатель, пусть и более сложной закрытой схемы, обходился заметно дешевле четырёхкамерного РД-111. Поэтому в его отработке были заинтересованы и военные, рассчитывавшие за счёт большей тяги увеличить количество боевых блоков.

В середине февраля ракету «Союз-2.1» вывезли на старт. Казалось бы, все её составные части были неоднократно испытаны по отдельности на земле. Но Сергей Павлович не хотел рисковать, и в первом запуске нового носителя приказал заменить полноценную АМС «Зонд» упрощённым габаритно-весовым макетом. На нём была установлена лишь часть аппаратуры — командная радиолиния, система ориентации на ионных двигателях, солнечные батареи для её питания, радиопередатчик и телеметрическая система со множеством датчиков. По ним предстояло собирать информацию о поведении аппаратуры.

На случай возможной аварии Королёв распорядился приладить к макету систему аварийного спасения, уже хорошо себя зарекомендовавшую при отработке спускаемого аппарата «Севера» (АИ, см. 04–04).

Сергей Павлович с 1957 года ввёл на полигоне строжайшие правила безопасности — после того, как узнал, что в «той» истории 19 апреля 1960-го года его заместителя Бориса Евсеевича Чертока и ещё несколько десятков человек едва не прибило падающим ракетным блоком. Описание и обнаруженная Серовым в смартфоне Веденеева документальная съёмка катастрофы 24 октября 1960-го, в которой погибло, по разным данным, от 78 до 126 человек, вообще привели его в ужас. Теперь на пусковых площадках ОКБ-1 категорически запрещалось находиться вне защищённого помещения кому-либо из незанятых непосредственной работой на заправленной ракете, а перед стартом в бункер загоняли вообще всех. По прямому указанию Королёва особист устраивал перекличку по списку. Опоздавший автоматически становился виноватым в задержке старта, что не прощалось никому.

Был резко ужесточен порядок доступа на «нулевую отметку» — так называли основную бетонную площадку стартовой позиции. с началом заправки там устанавливался особый режим. Все участники подготовки теперь носили специальные цветные нарукавные повязки. По мере прохождения этапов подготовки обладатели повязок того или иного цвета организованно покидали старт. Последними после пятнадцатиминутной готовности уходил в бункер персонал в красных повязках.

Было организовано сетевое планирование работ на стартовой позиции. В сетевом графике проставлялось точное время и место осуществления каждой операции. Ответственный исполнитель от воинской части, контролирующие его офицер управления полигона и представитель промышленности должны были, выполнив свою операцию, покинуть рабочее место до очередного вызова или эвакуироваться в заранее известный район. (В реальной истории такая система безопасности была введена после катастрофы 24 октября 1960 г)

Старт назначили на 16 февраля. Новый скоростной заправочный агрегат заполнил ракету переохлаждённым жидким кислородом за считанные минуты. Пришлось ещё ждать пару минут, пока запущенный заранее гироскоп наберёт требуемые обороты. Рядом с Королёвым в бункере находился командующий РВСН маршал Неделин, он был председателем Государственной комиссии, дающей официальное разрешение на старт.

Королёв доложил ему о готовности ракеты. Маршал дал разрешение.

К перископам встали заместитель начальника полигона Александр Ильич Носов и один из заместителей Королёва, Леонид Александрович Воскресенский. За основным пультом, как обычно, расположились руководитель испытательной команды инженер-подполковник Евгений Ильич Осташёв, и «стреляющий офицер» Борис Семёнович Чекунов.

Всех, кто не был непосредственно занят при пуске, Королёв привычно выпроводил в «гостевую комнату» бункера. Остались лишь Черток, Пилюгин, несколько инженеров-«управленцев» из его команды.

Ракета была готова к запуску. Осташёв повернул ключ на старт, запустив стартовую последовательность операций. Теперь в бункере была установлена ЭВМ PDP-1М, которая и выдавала все команды в соответствии с временем. Осташёв лишь озвучивал прохождение команд, но мог в любой момент прервать или задержать старт.

После поворота второго ключа закрылись дренажные клапаны, вокруг ракеты исчезли пары жидкого кислорода.

— Наддув, — произнёс Осташёв.

Теперь ракета держала устойчивость за счёт внутреннего давления. Кабель-мачта отъехала от ракеты, теперь она стояла самостоятельно на стартовом столе, удерживаемая разрывными болтами. В тишине прозвучал привычный отсчёт.

Всё шло нормально, оснований для задержки старта не было. Чекунов нажал кнопку пуска.

— Зажигание!

Из сопла двигателя в бетонную траншею уловителя ударила колонна белого пламени. «Союз-2.1», сделанный на базе боевой ракеты, стартовал совсем иначе, чем «семёрка». Та поднималась медленно, величественно. Большая тяговооружённость Р-9 и ГР-1 была обеспечена специально для военных. Ракета должна была стремительно вылетать из пусковой шахты, и моментально уходить вверх, на случай возможного опережающего удара противника.

Отдалённый рёв двигателей проник сквозь бетон бункера.

— Старт! — крикнул в микрофон Осташёв.

— Подъём! — сказал стоявший у перископа Воскресенский, неотрывно продолжая следить за ракетой, и почти в ту же секунду вдруг крикнул:

— Заваливается! Авария первой ступени!

— Отстрелить макет! — тут же скомандовал Королёв.

Осташёв ткнул пальцем в кнопку, не попал с первого раза, но тут же нажал снова.

Короткой очередью, почти слившейся в единый удар, сработали пироболты. Система аварийного спасения увела макет станции в сторону и вверх, на высоту, достаточную для раскрытия парашюта.

— Падает! Идёт на нас! Все на пол! — заорал Воскресенский, скатываясь от перископа вниз, Носов последовал за ним.

Бункер был надёжно защищён многими метрами бетона и земляной обваловки. Но от прямого попадания ракеты, наполненной десятками тонн керосина и жидкого кислорода, он мог и не спасти.

Все в бункере бросились на пол, кто где стоял. Кроме Неделина. Маршал продолжал невозмутимо стоять на месте.

— Товарищ маршал, на пол! Быстро! — скомандовал Королёв.

Неделин лишь удивлённо приподнял бровь.

— Ложись, придурок! — заорал страшным голосом кто-то из «гостевой комнаты», кажется, Гришин. Он, как зам. Председателя Госкомитета, к тому же — гражданский, не постеснялся рявкнуть и на маршала.

В этот момент земля вздрогнула, снаружи послышался оглушительный грохот, с потолка посыпалась бетонная крошка, свет в бункере тут же погас. В темноте был слышен только лишь рёв пламени снаружи, да размеренно мигали лампочки на консоли ЭВМ, автоматически переключившейся на резервное питание. Кто-то застонал.

— Все живы? Раненые есть? — спросил Королёв, поднимаясь на ноги.

Один за другим люди начали откликаться. Не все и не сразу.

— Кто-нибудь, посмотрите в перископ, что там? — распорядился Главный конструктор. — И надо наладить освещение. Где аварийный свет, чёрт возьми?

— Думаю, там же, где и основной, не при дамах будь сказано, — откликнулся из темноты Гришин, известный острослов.

Послышались осторожные шаги, удар в темноте, чертыхание, затем голос Носова произнёс:

— Наверху всё горит… Сплошная стена пламени в нескольких метрах от бункера.

Под потолком мигнула и зажглась лампочка аварийного освещения, невыносимо яркая, после темноты. Королёв осмотрелся. Все были живы и на ногах, у длинной стойки с аппаратурой связи лежал Неделин. Падая, маршал приложился головой о стойку. Голова у него была разбита, на лице — небольшой потёк крови.

Королёв склонился над маршалом, пощупал пульс. Жив.

Из гостевой комнаты вышли Гришин, Руднев, Келдыш. Гришин первым подошёл к Неделину, решительно отстранил Королёва:

— Командуйте, Сергей Палыч, я присмотрю за этим бараном. Говорили же ему — ложись!

Аварийная партия пробилась в бункер только через час, когда Неделин уже пришёл в себя. Врач диагностировал у маршала лёгкое сотрясение мозга. Его на несколько дней госпитализировали, но вскоре командующий вернулся к обычному режиму работы.

Осмотр местности показал, что ракета упала примерно в сотне метров от бункера. Стена пламени, которую видел Носов, была результатом горения разлившегося топлива.

— Ещё бы чуть-чуть, и хрен его знает, выдержал бы бункер, или нет, — заметил, осмотрев воронку, Воскресенский.

Хрущёв и Косыгин были в поездке, об аварии им доложили телеграммой, составленной в обтекаемых выражениях: «Первый пуск неудачный, авария первой ступени, жертв и разрушений нет, работает комиссия по установлению причин аварии».

По характеру аварии предположили отказ системы управления, поэтому председателем аварийной комиссии назначили Пилюгина. По сложившейся традиции комиссию всегда возглавлял предполагаемый виновник. Результат расследования обескуражил: в программе управляющей ЭВМ обнаружилась ошибка, из-за которой рулевой привод при парировании неизбежных колебаний во время подъёма, например, от порывов ветра, разворачивал двигатель на слишком большой угол.

— Эта десятичная запятая едва нас всех не убила, — проворчал Пилюгин.

— А вы, Мстислав Всеволодович, тогда были правы, — констатировал Королёв. — Внедрение ЭВМ в систему управления исключает ошибки аналоговых приборов, но привносит другие ошибки, программные.

Назначили нескольких программистов, проверявших каждую программу, чтобы обеспечить многоступенчатый независимый контроль. Макет АМС, уведённый в сторону системой аварийного спасения, оказался почти невредим. На нём, на всякий случай, заменили часть наиболее хрупкой аппаратуры и заново проверили все электрические цепи. Параллельно уже готовили к старту следующую ракету. Её вывезли на старт в конце февраля. Запуск назначили на первое марта.

В этот раз всё сработало заметно лучше. Вздрючка, устроенная Королевым всем службам, подействовала. Серьёзных отказов не было — была масса мелких огрехов и неприятностей, но ракета на старт не вернулась — ушла по заданной траектории на орбиту. Сергей Павлович сомневался — сработает ли как задумано совершенно новый блок «Л»? Ему предстояло запустить двигатели над Гвинейским заливом, после нахождения в тени Земли, в леденящем холоде. Но теперь было одно отличие — вместе с эскадрой, ушедшей к Агадиру, в Гвинейский залив отправилось специальное судно управления. Его задачей был приём телеметрии с АМС, и, в случае несрабатывания программной автоматики — запуск двигателя по резервной команде с Земли.

Тщательные проверки совершенно нового блока всё же не смогли выявить всех недостатков. Двигатель завёлся своевременно, по команде программно-временного устройства, блок сохранил нужную ориентацию, однако орбита, на которую вышла станция, отличалась от расчётной. Анализ телеметрии показал, что двигатель блока «Л» отключился раньше времени, и станция недобрала по скорости.

Вновь начались тщательные проверки на стендах. При нормальной температуре всё работало как часы. Когда же блок поместили в охлаждаемую жидким азотом камеру, и сымитировали вибрации, передающиеся на конструкцию при работе двигателя третьей ступени, выяснилось, что один из клапанов периодически подмерзает и залипает от холода. Оказалось, что из-за вибрации отходят контакты в системе обогрева клапана, и обогрев из-за этого то работает, то не работает.

Пайку проводов начали контролировать на вибростенде. Повторные испытания в камере холода показали, что теперь всё работает, как часы. Провозились с повторными испытаниями весь март, запуск назначили на 15-е апреля. (в реальной истории в этот день собирались запускать АМС Е-3 к Луне)

12 апреля ракету — теперь уже «Союз-2.3», с дополнительными ступенями от Р-9 и пристыкованной к ней полноценной станцией «Зонд» готовили к вывозу на старт. Перед этим инженеры Валик и Брацлавец из НИИ-380 снова долго мучились с настройкой фототелевизионной установки. Плёнка из неё выползала вся в пятнах, мутная. Королёв организовал производство проявочного раствора прямо на космодроме (в реальной истории свежий раствор из Москвы возили на Ту-104 в Тюратам). Как только фотоустановку заправили свежим раствором, всё заработало, плёнка получалась отличного качества.

Черток с Богуславским мучались с радиолинией, пытаясь ещё усилить сигнал, увеличивая до максимума коэффициент бегущей волны. (см. Б.Е. Черток «Ракеты и люди»). Теоретики из МИАН предположили, что коэффициент падает вследствие ионизации пространства вокруг антенн.

Ночью на контрольные испытания в МИК пришли министр электронной промышленности Александр Шокин и зампред Госкомитета по оборонной технике Лев Гришин. Черток вместе с Рязанским и Богуславским объяснил им обстановку. Гришин предложил для устранения ионизации выписать испытателям спирт «для промывки окружающего пространства». Предложение было воспринято рядовыми испытателями с энтузиазмом, но по понятным причинам отвергнуто непосредственным руководством.

13 апреля ракету вывезли на старт, а в МИКе уже готовили ещё одну — резервную, на случай неудачного пуска. За два месяца старт модифицировали, пристроив к нему ещё два типовых стартовых стола для Р-9. Стартовый комплекс Р-9 на 51-й площадке стал модульным, теперь он позволял запускать и Р-9, и ГР-1, и «Союз-2.1» и «Союз-2.3». Чтобы избежать досадных неудач из-за недоработок и производственного брака, Королёв распространил на АМС и их ракеты-носители «Положение по 1К» — документ, устанавливающий систему качества для корабля 1К «Север». (В реальной истории — «Положение по 3КА», т. е. «Восток»).

В положении был директивно определён порядок изготовления и заводских испытаний всех систем для пилотируемых полетов. Комплектующие корабля, агрегаты, приборы, системы должны были маркироваться и иметь запись в формуляре «Годен для 1К». Поставка любых комплектующих изделий на сборку «1К» без прохождения ими полного цикла заводских испытаний была категорически запрещена. Военным представителям предписывалось осуществлять строжайший контроль качества и надежности. За качество изделий с маркировкой «годен для 1К» несли личную ответственность главные конструкторы и руководители предприятий, без права передоверия своей подписи кому-либо из заместителей. Теперь по такой же жесточайшей системе качества собирали новые ракеты «Союз-2» и АМС.

Космосом в СССР активно занимался не только Королёв. Сдав на вооружение флота ракету П-5 / П-6, Владимир Николаевич Челомей с лета 1959 года активизировал работу по космическим и ракетным проектам. Хотя «челомеизация всея Руси» не состоялась, и Владимир Михайлович Мясищев сохранил своё КБ и завод, но в помощь Челомею был передан коллектив ОКБ-256 Цыбина. Сам Павел Владимирович Цыбин с Челомеем работать не захотел, и ушёл в ОКБ-1 заместителем к Королёву. Часть его коллектива, усиленная молодыми специалистами, выпускниками институтов, продолжила работу как филиал челомеевского ОКБ-52.

Работа по совершенствованию крылатых ракет П-5 / П-6 не прекращалась. Для повышения боевой устойчивости ракету нужно было научить летать на малой высоте в режиме следования рельефу местности. К тому же по итогам проведённой в октябре 1959 г операции возмездия в Британском Гондурасе, адмирал Кузнецов высказал мнение о необходимости иметь на вооружении флота сверхзвуковую крылатую ракету в неядерном снаряжении, способную наводиться тем или иным способом на малоразмерные цели. На эту мысль Николая Герасимовича натолкнул успех применения бомбардировщиками Ту-95 крылатых ракет Х-20 с кассетными боевыми частями. (АИ, см. гл. 04–18)

У Челомея как раз был задел для этой работы — стратегическая крылатая ракета П-5, дальностью до 500 километров. Дальность была маленькая, в пять раз меньше, чем у перспективной «55Т», что разрабатывал Александр Яковлевич Березняк, но ракета Челомея уже стояла на вооружении, летала быстрее звука и несла боевую часть массой 800-1000 килограммов, против 500 килограммов у ракеты Березняка.

В рамках доработки на ракету, получившую обозначение П-5Д (индекс ГРАУ 4Д95), поставили допплеровский измеритель скорости и сноса, новую гироплатформу с более точными гироскопами, и радиовысотомер, излучающий вниз и вперёд-вниз, что позволяло организовать полёт в режиме огибания рельефа местности. Но основным дополнением, которое сделали специалисты Челомея по просьбе адмирала Кузнецова, была телевизионная головка самонаведения, позаимствованная ими с управляемых бомб «Кондор» и УБ-2Т «Чайка» (АИ частично, см. гл. 02–12). Кроме того, в телевизионную систему ввели дополнительные фильтры, которые позволяли телекамере «видеть» инфракрасное и ультрафиолетовое излучение. Это оказалось прорывом. Теперь можно было «пометить» наземную цель невидимым лучом лазера или инфракрасного прожектора, и ракета, надвинув на телекамеру по сигналу с носителя или с земли соответствующий фильтр, наводилась на отметку с невообразимой для 1960-го года точностью в 1–2 метра, в зависимости от типа и прибора подсветки.

Целеуказание предполагалось осуществлять при помощи передовых авианаводчиков, беспилотных аппаратов и аэростатов, оснащённых аппаратурой подсветки. Основным применением для П-5Д предполагались разного рода локальные конфликты и удары по особо важным целям.

Владимир Николаевич уже плотно работал по перспективным космическим темам. Заканчивались испытания маневрирующей боевой части для баллистических ракет. По решению Хрущёва совместно с отделом Тихонравова ОКБ-52 разрабатывало проект орбитальной станции. Совместно с ОКБ-23 Мясищева под общим руководством Бартини разрабатывалась двухступенчатая авиационно-космическая система для снабжения будущей орбитальной станции расходными материалами и доставки экипажей на орбиту. В этой системе Мясищев и Бартини делали первую ступень, а Челомей — вторую. Работа пока не продвинулась дальше постройки макетов и экспериментальных лётных аналогов. Наконец, была работа на дальнюю перспективу — ОКБ-52 разрабатывало атомно-импульсный планетолёт, советский аналог американского проекта «Орион».

Однако же Челомею очень хотелось заниматься космической тематикой «от и до», сделать не совместный, а свой собственный проект сложной космической системы, полностью «с нуля», где все компоненты были бы разработаны под его руководством. Его привлекала ещё не освоенная область управляемого полета в космосе — маневры, сближения космических аппаратов, облеты, стыковки и расстыковки.

Весь 1959 год в ОКБ-52 примеривались к новой тематике, составляли планы и технические предложения. И вот теперь Владимир Николаевич вместе с сыном Хрущёва Сергеем отправился в Крым, где отдыхал в санатории Никита Сергеевич. Первый секретарь любил обсуждать сложные перспективные проекты в спокойной обстановке, где не звонит ежеминутно телефон, и не отвлекают текущие проблемы, а такая возможность реально выдавалась только в отпуске. В Крыму правительственная дача, где отдыхал Хрущёв, располагалась возле Ялты, и там же рядом находился санаторий «Нижняя Ореанда», где проводили отпуск академики, главные конструкторы — т. е. представители научно-технической элиты страны. При необходимости обсудить важный проект они оформляли себе отпуск одновременно с отпуском Хрущёва, и договаривались через секретариат ЦК или через Шуйского о встрече. В этот раз, помимо Челомея, Никита Сергеевич пригласил на совещание министра авиапромышленности Дементьева, министра судостроительной промышленности Бутому, военно-морского министра адмирала Кузнецова, конструкторов Виктора Петровича Макеева, Павла Петровича Пустынцева, Сергея Никитича Ковалёва. Поскольку речь должна была идти о космических проектах, он пригласил и академика Келдыша. С Янгелем Хрущёв совещался летом 1959 года, когда заезжал на Южмаш, смотрел межконтинентальную ракету Р-16 перед началом её серийного выпуска.

В Крыму уже светило яркое южное солнце, погода была летняя, в горах цвели цветы. Контраст с заваленной грязным тающим снегом Москвой был разительный. В отпуске Никита Сергеевич принимал гостей на даче, как радушный хозяин. Для начала он повёл всех на прогулку, показал цветущие на склоне горы у дома вишни — предмет его особой гордости, за этими деревьями он в отпуске ухаживал собственноручно. Делами занялись после обеда, расположившись в комнате на первом этаже, выходившей окнами на веранду.

Вначале Челомей отчитался об успешной сдаче флоту крылатой противокорабельной ракеты П-6. Его доклад поддержал и дополнил Пустынцев — лодки, вооружавшиеся ракетами Челомея, проектировал он. Бутома доложил о ходе переоснащения противокорабельными и зенитными ракетами серии крейсеров проекта 68-бис, теперь они получали обозначения 70К и 70П. В качестве главного калибра на крейсеры тоже устанавливались противокорабельные ракеты П-6, по 10 штук в контейнерах побортно (по типу крейсера проекта 1164).

— Ракетами П-6 также оснащаются комплексы береговой обороны, — добавил Николай Герасимович Кузнецов. (В реальной истории комплекс «Редут» начали разрабатывать в августе 1960 г, и приняли на вооружение в 1966 г. Он оснащался ракетой П-35, являвшейся дальнейшим развитием П-6. В АИ для ракеты П-6 сразу предусматривалось применение с надводных кораблей и с берега. Схема применения http://rbase.new-factoria.ru/sites/default/files/missile/redut/p35_use.jpg)

— А как ваши ракеты будут преодолевать противовоздушную оборону соединения кораблей? — спросил Хрущёв.

— Ракеты запускаются залпом, сначала они идут высоко, но потом снижаются и подбираются к противнику, на малой высоте, прижавшись к самым гребням волн, — ответил Челомей. — Заметить их можно только в последний момент, за считанные секунды. Так что на организацию обороны у противника времени почти не останется. Конечно, какое-то количество нападающих машин собьют, но основная масса прорвется.

— Но ведь противник может повесить самолёт ДРЛО, вынести его далеко вперёд, почти на рубеж пуска ракет. С ним будет патруль истребителей, они и ракеты посбивают, да и саму лодку могут атаковать, — возразил Хрущёв. — Надо уже сейчас думать о разработке противокорабельных систем, в которых эти недостатки будут учтены. Как там у вас идёт работа по теме «Лотос»?

Он перевёл взгляд с Челомея на Макеева и обратно. Под названием «Лотос» была зашифрована разработка разделяющейся головной части с гиперзвуковыми маневрирующими боевыми блоками индивидуального наведения, для макеевской «лодочной» твердотопливной ракеты 3М23 (аналог «Трайдент-1», разрабатывается в АИ вместо линейки Р-21, Р-27, Р-29, см. гл. 04–17). Эти блоки предполагалось использовать для поражения американских авианосцев. Работа была большая, сложная, рассчитанная на перспективу.

— У нас пока идёт теоретическая часть, — ответил Челомей. — Гиперзвуковой полёт пока не изучен достаточно хорошо, сейчас мы отрабатываем полёт макетов боевых блоков, разгоняя их связками твердотопливных ускорителей.

— Наша задача сейчас, — добавил Макеев, — как можно скорее сдать ракету в обычном баллистическом варианте, в составе комплекса, вместе с лодкой, поэтому никаких натурных испытаний по теме «Лотос» до сдачи первой лодки флоту мы не проводим. Только отработка ракет и лодочных систем.

— Достройка лодки-носителя идёт по плану, осенью будем передавать её флоту. Планируем сдачу в ноябре, если не будет каких-либо осложнений с промышленностью. Но пока всё идёт по графику, — закончил конструктор подводной лодки Сергей Никитич Ковалёв.

— Понятно, — медленно кивнул Первый секретарь. — Считаю, это правильно. Сначала доведём до конца главное дело, потом будем надстраивать его дополнениями.

— Тут, Никита Сергеич, есть ещё один момент, — вставил адмирал Кузнецов. — В океане бывает достаточно сложно обнаруживать цели, даже такие масштабные, как авианосная ударная группа. Товарищ Челомей как раз внёс предложение, как можно решить этот вопрос.

— Вот как? Ну что ж, — ответил Хрущёв. — Давайте послушаем, что нам новенького предлагает товарищ Челомей. В крылатых ракетах он себя хорошо зарекомендовал, а в космосе он новичок. Но порой свежий глаз замечает то, что старожилам примелькалось.

— Период единичных запусков в космос, какими бы мощными ни были ракеты, скоро закончится, — начал Челомей. — Невозможно за один раз доставить на орбиту все необходимое для длительной работы. Будущее за сложными управляемыми космическими системами, состоящими из многих компонентов, обитаемых кораблей, автоматических спутников, аппаратов, предназначенных для связи с Землей. Всем им придется работать, взаимодействуя друг с другом, встречаясь и расходясь, передавая грузы и информацию. Одним словом, функционировать как единый слаженный механизм или, точнее, организм.

Владимир Николаевич достал из папки стопку картинок и передал Хрущёву. Никита Сергеевич внимательно рассматривал каждую, и передавал дальше, по рукам. Челомей тем временем рассказывал о планах строительства орбитальных заводов. Они смогут выдавать продукцию, которую сложно производить в земных условиях.

— Для связи с Землей, для доставки сырья на эти заводы и их продукции на Землю нам потребуются специальные большегрузные корабли. Обязательно крылатые, — подчеркнул он, — Крылья помогут, опираясь на атмосферу, донести на орбиту больший груз и совершить при возвращении нужные маневры. Конечно, есть масса технических проблем, первая из них — работа при очень высоких температурах. С неё следует начинать.

Владимир Николаевич вытащил новые планшеты с вариантами компоновок ракетопланов: одни забрасывались в космос мощной ракетой и только на обратном пути в атмосфере раскрывали свои крылышки, другие выглядели совсем как самолеты. Челомей подчеркнул:

— Первые наши опыты и прикидки показали, что потребуются годы исследований, чтобы подойти к осуществлению излагаемой идеи, но если не приступить к работе сейчас, мы в будущем потеряем все.

— Работа по ракетопланам, насколько я помню, у нас уже идёт, и орбитальные заводы мы уже обсуждали, — мягко прервал его Хрущёв. — Это — дело будущего, и не факт, что ближайшего. Давайте сначала о делах флотских поговорим, что вы там для обнаружения авианосцев предлагаете?

— Мы предлагаем разработать космическую систему морской разведки и целеуказания, — ответил Челомей. — Спутник с мощным радиолокатором и атомным реактором, в качестве источника энергии, летающий на низкой орбите, может просматривать за полувиток, скажем, всю Северную Атлантику, и передавать информацию на Землю в режиме реального времени. В дополнение к нему сделать второй тип спутников, пассивный, который будет обнаруживать цели по излучению их собственных радиолокаторов и средств связи. Такие спутники могут давать целеуказание всем средствам поражения — морской авиации, подводным лодкам, надводным кораблям и береговым ракетным комплексам.

Но это ещё не всё. Мы работаем с товарищем Тихонравовым над проектом орбитальной станции. Она тоже может стать средством космической разведки, и космическим штабом для передачи данных со спутников на Землю, а также — для их обработки в реальном времени и координации удара по американскому флоту.

Американцы сейчас работают над своими вариантами разведывательных спутников. В боевой обстановке может возникнуть необходимость оперативно перехватить и сбить их, или защитить наши спутники разведки, и орбитальную станцию. Для этого мы предлагаем разработать «истребитель спутников» — легкий высокоманевренный спутник, который будет способен менять орбиту, сближаться с вражеским аппаратом и взрываться вместе с ним.

Для снабжения орбитальной станции расходными материалами в будущем можно будет использовать аэрокосмическую систему, но её разработка — дело сложное и может затянуться. Чтобы этот компонент не задерживал развёртывание всей системы, мы предлагаем сделать транспортный корабль снабжения. Он будет беспилотным, мы будем запускать его на обычной ракете, у него будет спускаемый аппарат, который можно будет использовать для возвращения на Землю отснятой плёнки, а также — продукции будущих орбитальных заводов — я всё же полагаю, что они у нас рано или поздно появятся.

Челомей достал и передал Хрущёву картинки с изображениями эскизных вариантов всех предлагаемых к постройке аппаратов. Никита Сергеевич рассмотрел их и передал академику Келдышу:

— Мстислав Всеволодович, что скажете?

Келдыш изучал по присланным документам состав и принцип действия МРКЦ «Легенда», и сразу понял, что предлагал Челомей. Увидел он и очевидные отличия — предлагаемую интеграцию «Легенды» в общую военную информационную систему страны.

— Сделать такую систему можно, — подтвердил академик. — Но я бы внёс некоторые изменения.

Первым, как основной, надо делать пассивный спутник. Он по конструкции проще, летает на большей высоте, следовательно, и проживёт на орбите дольше. Спутник надо обязательно оснастить системой обзора в инфракрасном диапазоне. Корабли, самолёты — это мощные источники теплового излучения, даже если радары на авианосце будут выключены, характерный для АУГ строй может быть опознан по источникам тепла.

Энергетику обоих типов спутников надо делать без использования ядерных реакторов. Мы за последние годы неплохо продвинулись в части генераторов с приводом от двигателя Стирлинга, идут работы по созданию электрохимических генераторов — так называемых «топливных элементов». Реактор на 100 киловатт тепловой мощности при использовании термоэлектрических преобразователей даст около 3-х киловатт мощности электрической. (Данные по реальному челомеевскому спутнику УС-А https://topwar.ru/12554-morskaya-kosmicheskaya-razvedka-celey.html) Остальное уйдёт в потери, в паразитное тепло, которое ещё надо рассеивать радиаторами. Такие электрические мощности мы сейчас можем получать и без реактора, на генераторах, вращаемых двигателями Стирлинга, с подогревом от Солнца или изотопного источника.

Ядерный реактор на низкой орбите — вещь опасная, если спутник сойдёт с орбиты, а в случае низкой орбиты так и будет — радиоактивные обломки реактора могут упасть на территорию недружественных стран, будет большой скандал, который может поставить под вопрос функционирование всей системы. К тому же разработка реактора — дело куда более долгое, чем разработка генератора со Стирлингом. Реактор мы будем разрабатывать лет пять, а генератор с приводом от Стирлинга сделаем за год.

Опять же, вращающийся генератор можно использовать в качестве гироскопической «опоры» для системы ориентации, а в дополнение поставить на спутники ионные двигатели ориентации, дольше работающие на своём запасе топлива, чем химические.

— По-моему, разумно, — одобрил Никита Сергеевич.

Он помнил, что в «той» истории морскую систему разведки и целеуказания «Легенда» разрабатывали и доводили до реальной готовности к использованию 18 лет, в итоге срок её службы оказался много короче срока разработки.

— А вот спутник с радиолокатором надо обязательно подключать к общей информационной сети АСУ ПВО, — подсказал Челомей. — По сути, мы поднимем обзорный радар ПВО на высоту в 250 километров. В этом случае кривизна поверхности Земли уже не позволит воздушным целям прятаться за горизонтом. Тогда мы сможем контролировать не только морскую, но и воздушную обстановку на огромных территориях, и даже выводить на цель по информации со спутника зенитные ракеты большой дальности, вроде тех, что использует товарищ Лавочкин в системе «Даль». Можно даже сделать ещё более дальнобойные ракеты, с дальностью 400–500, в перспективе — до тысячи километров, по типу американского «Бомарка». Для нас, с нашими неприкрытыми территориями на Севере, и американскими стратегическими бомбардировщиками в качестве приоритетных целей, такая зенитная система представляется вполне оправданной.

— Думаю, в этом случае правильнее было бы рассчитывать на пилотируемые перехватчики, — заметил Дементьев, — но данные о воздушной обстановке и команды наведения от системы «Воздух-1» передавать через спутник было бы очень заманчиво.

— А заодно и обеспечить охват спутниковой информационной сетью сельской местности, где обычные кабельные линии могут появиться ещё не скоро. Только для этого правильнее было бы использовать спутник на высокой эллиптической орбите, примерно как у нашей будущей «Молнии», а ещё лучше — на геостационаре, — заметил Келдыш. — Далее, систему надо строить так, чтобы её компоненты могли действовать как вместе, так и по отдельности. На случай, если с одним из компонентов возникнут сложности, чтобы его неготовность не задерживала ввод системы в строй. То есть, «штаб» можно разместить не только на орбитальной станции, но и на самолёте, летающем над территорией СССР, на дирижабле, на корабле.

«Штабов» может быть несколько, для разных регионов Земли, ведь спутники будут облетать по орбите всю Землю и скидывать информацию они могут в любой точке, не завязываясь на одну только орбитальную станцию. Тут важнее создать сетецентрическую систему, подобную той, что мы сделали для ПВО, а ещё лучше, как и предлагает Владимир Николаевич — интегрировать спутники в неё и сделать единую информационную систему, которая сможет освещать обстановку, сначала в части воздушных, потом — морских, а затем — и наземных целей по всему миру. С этим вопросом надо обратиться к Сергею Алексеичу Лебедеву, тут он более компетентен.

— А этот спутник-истребитель, — спросил Хрущёв. — Это реально?

— Реально, — подтвердил Келдыш. — Как и транспортный корабль снабжения. Сложнее всего будет сделать спутник с радиолокатором, ну, и орбитальная станция — это тоже непросто. Я бы вообще не заморачивался с «космическим штабом», ограничился бы на первом этапе спутниками пассивной и активной радиоразведки, и ТКС для снабжения орбитальной станции — мирной станции, я имею в виду. «Истребитель спутников» — устройство нетривиальное, но не слишком дорогое, можно будет его тоже сделать. Самое сложное — не сбить спутник, а распознать — является ли он разведчиком, или мирным аппаратом. Так ведь и до международного скандала недалеко. Распознавать спутники с Земли мы пока ещё тоже не умеем.

— Если уж начнётся третья мировая, скандалы нас меньше всего будут волновать, — заметил Челомей.

— Так надо ещё, чтобы третья мировая не началась из-за неправильно опознанного и сбитого спутника, — пояснил академик.

— Мы заодно могли бы сделать и космическую систему для перехвата боеголовок вражеских баллистических ракет, — предложил Челомей. — На тех же технических решениях. Можно разместить в космосе, на орбитах, ядерные боеголовки, готовые атаковать противника по сигналу с Земли, окружить их ложными целями, тогда они смогут прорвать любую вообразимую на сегодняшний момент систему противоракетной обороны.

— Тут вопрос, а что делать с этими боеголовками на орбите, когда у них срок годности кончится? — спросил академик Келдыш.

— На этот случай как раз и нужна будет аэрокосмическая система, крылатый корабль, который сможет снимать с орбиты для ремонта спутники и боеголовки, — подсказал Челомей. — Пойдёт ли развитие космических средств по военному или мирному направлению, зависит от политиков. В любом случае будущее за управляемыми системами. К их созданию нужно начинать готовиться уже сейчас, — заключил Владимир Николаевич. — Мы предлагаем приступить к осуществлению управляемого космического полета. Для этого нужно создать унифицированную систему, состоящую из ракеты и серии спутников.

— Спутники такие делать будем, — решил Первый секретарь. — Уж очень много возможностей они обеспечивают. А на каком носителе вы планируете их выводить?

Челомею очень не хотелось зависеть от Королева и Янгеля. Он хотел самостоятельности и непохожести. Ракете-носителю Владимир Николаевич придумал даже другой индекс вместо общепринятого Р — ракета УР, универсальная ракета.

Была и ещё одна причина. Челомей задумал сделать баллистическую межконтинентальную ракету получше, чем у соперников. Говорить о своих намерениях в открытую он пока опасался. Он понимал, что все, от Устинова до Королева с Янгелем, начнут его обвинять в растранжиривании средств. Этого обвинения он опасался больше всего. В отдельной папочке у него лежали компоновки ракеты. Показать их Челомей собирался только если разговор пойдёт благоприятно.

— Мы предлагаем сделать для них собственный носитель, универсальную ракету УР-200, — Челомей достал из папки картинку-эскиз и передал Никите Сергеевичу.

— Почему нельзя спутники выводить существующей ракетой? Скажем, той же «семеркой»? — задал ожидаемый вопрос Хрущёв, рассматривая рисунок.

— «Семерка» для массовых запусков, предполагаемых в нашем проекте, слишком мощный и дорогой носитель, — ответил Владимир Николаевич. — Нужна сбалансированная система «ракета — космический корабль». Требуются носители разных рангов и мощностей, каждый под свои задачи.

— Ещё одну ракету мы делать не будем, — твёрдо решил Никита Сергеевич. — Королёв делает целое семейство самых разных носителей, и не одно. Из янгелевских ракет тоже лёгкие носители получатся. На них и будем пускать ваши спутники.

— Наше конструкторское бюро перегружено, — сказал Челомей. — Для решения новых задач хорошо бы нам в помощь подключить занятый не столь актуальной тематикой авиационный коллектив.

Владимир Николаевич не указал адреса; в случае согласия пусть последнее слово останется за министром.

— Ну, а что скажет товарищ министр? — Хрущёв повернулся к Дементьеву.

Дементьев с Челомеем все уже заранее обговорили.

— Микоян, Лавочкин, Сухой — их трогать невозможно, — Дементьев начал с начала. — За ними фронтовая авиация, без неё не обойтись. На Ильюшине и Антонове висят пассажирские самолеты. О Туполеве и говорить нечего. Остаётся один Мясищев. У него в Филях отличный комплекс: современнейшее конструкторское бюро и большой завод.

— Мясищева на съедение не отдам, — неожиданно воспротивился Первый секретарь. — У меня на него свои планы. Давайте-ка вот как. Ракету вам строить не придётся. Орбитальную станцию вы делаете совместно с Тихонравовым. Авиакосмический самолёт — совместно с Мясищевым и Бартини. Полностью на вас висят гиперзвуковые маневрирующие боевые блоки, и атомно-импульсная ракета, до которой ещё как до Луны пешком. Да ещё и цыбинское ОКБ вам отдали. Так что, готовьте себе подкрепление из числа молодых специалистов, выпускников институтов. Первоочередная работа у вас — спутник пассивной разведки, а там — посмотрим.

Челомей лишь слегка вздохнул — подгрести под себя ОКБ-23 Мясищева не вышло.

— Теперь расскажите, как у вас движутся дела по теме «Орион»? — спросил Хрущёв.

— По «Ориону» мы сделали важный шаг вперёд — собрали и сейчас отрабатываем механизм хранения и запуска тяговых зарядов, — ответил Челомей. — Конструкцией самого тягового заряда занимается академик Щёлкин, Кирилл Иваныч. Мы сделали поворотную многоярусную кассету, механизм для закрутки и отстрела зарядов через центральную шахту и клапан в опорной плите. Механизм, прямо скажем, нетривиальный, он позволяет выбирать и отстреливать заряд нужной мощности в требуемый момент времени. На нём уже не одно авторское свидетельство получено.

Всю информацию о нём мы передали в ВИМИ. Насколько я знаю, им очень заинтересовались станочники из ЭНИМС, которые разрабатывают станки-автоматы для обработки мелких цилиндрических деталей, оружейники-танкисты — они работают над проектом танкового автомата заряжания, а также производители оборудования для пищевой промышленности и торговых автоматов. Я тут уже видел в одном гостиничном ресторане торговый автомат для продажи пива и лимонада в бутылках, в нём используется механизм, точь-в-точь как на нашем «Орионе», только хромированный, и размером поменьше, — усмехнулся Владимир Николаевич. — Если ещё оборудование для пищевой промышленности, по разливу молока, соков, вина и пива в бутылки и банки, сделанное с использованием технических решений из нашего проекта, пустить в производство, оно одно уже окупит разработку «Ориона».

Челомей зарядил плёнку в кинопроектор, повесил на стойку экран и попросил притушить свет. В коротком десятиминутном фильме было показано устройство и принцип действия кассетного хранилища тяговых зарядов, разработанного ОКБ-52, а затем следовал небольшой обзор гражданского оборудования, сделанного на тех же принципах.

— Вот это вы молодцы, что не забываете о нуждах гражданской промышленности, — одобрил Хрущёв. — Дело нужное. Давайте так. По спутниковой системе разведки и целеуказания пишите проект постановления, совместно с министром. Пётр Васильевич, — он повернулся к Дементьеву, — это вам на контроль. Текущие проекты, как я вижу, у вашего ОКБ движутся, министра прошу также приглядывать за процессом, помогать, решать возникающие вопросы.

Так было принято решение по созданию морской спутниковой системы разведки и целеуказания «Легенда» и её интеграции в общую военную информационную сеть страны.

Параллельно с запусками АМС продолжались и пуски спутников фоторазведки, на которых отрабатывали системы будущего пилотируемого корабля «Север», и подготовка к первому пуску телевизионного спутника-ретранслятора «Молния». Персонал полигона и сотрудники ОКБ-1 работали в весьма напряжённом режиме. Руководителям направлений приходилось особенно несладко — приходилось разрываться между совершенно разными программами.

13 апреля главный маршал артиллерии Неделин, как председатель Государственной комиссии, провел первое заседание перед пуском. Академик Келдыш сделал общий доклад о целях предстоящих во время полёта экспериментов. Бушуев, Вернов, Северный выступили с содокладами. Черток, Рязанский и Росселевич доложили о готовности систем АМС, полковник Носов — о готовности полигона. В 1960 году термин «космодром» ещё не вошёл в широкое употребление. Полковник Левин отчитался о готовности всех служб командно-измерительного комплекса.

14 апреля АМС после финальных проверок пристыковали к ракете, и в 7 утра 15 апреля установщик впервые вывез «Союз-2.3» на старт. В 9.00 работавшие всю ночь люди отправились отдыхать, старт был назначен на вечер.

Ракета выглядела совсем иначе, непривычно. Вместо готической колонны Р-7, схваченной за талию поддерживающими фермами стартового стола, «Союз-2.3» смотрелся как широкий кусок средневекового крепостного частокола — три цилиндра одинакового диаметра, средний возвышался над крайними, как вызывающе поднятый палец. Вместо привычного цилиндро-конического головного обтекателя ракету увенчало остроконечное яйцо четвёртой ступени, внутри которого пряталась АМС.

Заправка носителя переохлаждённым кислородом заняла менее часа, потери были сведены к минимуму. Королёв сам проверил по приборам залитое в каждую ступень количество горючего и окислителя — он помнил, что в «той» истории третью ступень недозаправили керосином, и пуск из-за этого оказался сорван.

Старт состоялся строго по графику — в 18 часов, 6 минут, 42 секунды. Первая и вторая ступени отработали нормально. Ну, почти нормально — были мелкие отказы, не влияющие на выполнение полётной программы. Благополучно включился двигатель третьей ступени, опустевшие «бочки» первой и второй отделились и рухнули далеко в степи.

Черток, Голунский, Семагин и Воршев следили за полётом по мониторам системы телеметрии «Трал». Здесь же терпеливо ждал, не мешая профессионалам, Лев Архипович Гришин. Внезапно линия графика, изображавшая на мониторах телеметрии давление в турбонасосном агрегате, резко подскочила, а затем так же резко упала в ноль. Высоко в небе расцвела яркая вспышка взрыва.

— Авария третьей ступени! Взрыв ТНА! — доложил по радиосвязи Воршев.

— Кина не будет, — мрачно констатировал Гришин.

Автоматика управления полётом тут же подала команду на отстрел полезной нагрузки. Пироболты и система аварийного спасения, как и в прошлый раз, сработали безукоризненно. Высокотехнологичное творение Глеба Юрьевича Максимова мягко опустилось на парашюте. Его сопровождали радиолокатором, и подобрали сразу после приземления, отправив спасательную команду на вертолёте.

— Да что же это такое! — ругался Королёв. — Вроде уже всё проверили, всё вылизали — и всё равно какие-то «бобы» вылезают!

Проведённый на следующий день анализ телеметрии подтвердил первоначальный диагноз — взрыв турбонасосного агрегата. С третьей ступени резервной ракеты сняли точно такой же ТНА, разобрали до винтика. Осмотрели каждую деталь под микроскопом. И обнаружили незамеченную ранее микротрещину на рабочем колесе турбины. Производственный брак.

Главный конструктор сам устроил разбирательство. Разгон получился страшный. После тщательной проверки была забракована и отправлена в переплавку вся партия ТНА, уже подготовленная для испытаний Р-9 и ГР-1 — микротрещины в большем или меньшем количестве обнаружились на всех турбинах в партии.

Одновременно было изготовлено и проверено рентгеновским контролем новое рабочее колесо турбины. 18 апреля привёзли собранный и испытанный на заводе ТНА самолётом на Байконур, где уже была подготовлена резервная ракета. АМС тоже решили использовать резервную — не было уверенности, что использованная в предыдущем пуске не получила скрытых повреждений, а для всесторонних испытаний времени было недостаточно.

Рано утром 19 апреля ракету вывезли на старт. И тут началось! Внезапно забегали особисты, подготовку к старту было приказано приостановить, ещё не поставленную на стартовый стол ракету — вместе с установщиком накрыть маскировочной сетью и включить дымогенераторы.

— Да что случилось? — возмущённо спросил Сергей Павлович. — Что они как с ума посходили? Александр Иваныч, — обратился Главный к полковнику Носову. — Узнай пожалуйста, что за бардак?

Носов, как заместитель начальника полигона, набрал по ВЧ первый отдел:

— Почему задержка? Что за переполох? Что?! Так… понял… есть ждать разрешения.

Он повесил трубку и повернулся к Королёву:

— Товарищ Главный конструктор! Первый отдел доложил, что американский высотный разведчик пересёк южную границу и сейчас находится на пути от Семипалатинского полигона к полигону ПВО ГНИИП-10 возле Сары-Шагана. Приказ с самого верха — все испытания временно прекратить, изделия замаскировать, выключить радиоизлучающие средства, ждать до следующего распоряжения.

— Твою мать! — Королёв с досады ударил кулаком по столешнице. — Ладно, ждём.

Вскоре поступило сообщение, что самолёт-нарушитель сбит зенитной ракетой на подходе к полигону в Сары-Шагане. Подготовка к старту была продолжена. «Союз-2.3» благополучно установили на стартовый стол, ещё раз всё проверили, и отправились на несколько часов отдохнуть.

После нескольких коротких часов отдыха последовала ещё одна проверка и заправка. Королёв выслушал рапорт особиста, что все присутствующие на старте находятся в бункере и прочих защитных сооружениях. Оглянулся на стоящего рядом Чертока:

— Борис, думай о хорошем! — предупредил Главный конструктор. — Всё получится!

— Да я-то что, я — ничего… — пробормотал недоумевающий Борис Евсеевич, удивляясь, как это у Главного получается читать мысли.

Объявили 15-минутную готовность. Стоящий у перископа Воскресенский, вдруг скомандовал:

— Дать всем службам пятнадцатиминутную задержку.

Повернувшись к Королёву, он пояснил:

— Видна заметная течь кислорода из фланцевого соединения у стартового стола. Я выйду, осмотрю. Осташёв со мной, остальным из бункера не выходить!

Опасность заключалась в машинном масле, заполнявшем перед стартом силовые цилиндры рулевого привода первой ступени. Если обнаружится подтекание масла, и на подтёк попадёт жидкий кислород — быть пожару.

Черток сменил Воскресенского у перископа. Леонид Александрович, как обычно, в своём традиционном берете, вышел вместе с Осташёвым из бункера и направился к старту. Вдвоём осмотрев парящее соединение, Воскресенский и Осташев, не спеша, зашли за ближайшую стенку стартового сооружения. Пару минут их не было видно, затем Воскресенский снова появился в поле зрения, но уже без берета. Он решительно и быстро подошёл к месту неисправности, неся что-то на вытянутой руке.

Подойдя к столу, Леонид Александрович приложил это «что-то» к парящему фланцу. Осташёв подошёл следом. О чём они говорили, можно было лишь догадываться, но, судя по жестикуляции, оба остались довольны принятым решением. Постояв пару минут у стола, они повернулись и пошли к бункеру. Как только Воскресенский и Осташёв отошли от ракеты, стало видно, что течь прекратилась: клубящийся белый пар возле фланца исчез. Воскресенский вернулся в бункер без берета, ничего не объясняя, занял свое место у перископа и повторно объявил пятнадцатиминутную готовность.

Маршал Неделин разрешил старт. Теперь он, наученный опытом, не торчал посреди бункера, а занял позицию в удобном кресле, немного в стороне, чтобы не мешать инженерам.

Прозвучали команды предстартовой подготовки, прошёл отсчёт. По команде Осташёва Борис Чекунов вдавил кнопку старта. В дневном свете издалека вспышка зажигания двигателей была почти незаметна. Под стартовым столом бесшумно полыхнуло пламя предварительной ступени тяги, и лишь когда двигатель через секунду вышел на главную ступень, до бункера докатился нарастающий грохот. Пламя окутало ракету, затем вдруг опало, как сдёрнутая занавеска, блестящее чудовище стремительно рванулось ввысь.

Отделение боковых блоков прошло успешно. Следом за ними закончила работу и отделилась вторая ступень, после включения двигателя третьей. Все замерли, ожидая новых неприятностей. На этот раз обошлось. Третья ступень отработала исправно, станция с пристыкованным к ней разгонным блоком вышла на орбиту.

Пленки самописцев-регистраторов, как обычно, повезли в МИК на проявку.

— Пойду поищу берет, — как-то неопределенно сказал Воскресенский, направляясь к «нулевой» отметке.

Берет лежал метрах в двадцати от стартового стола. Его нашёл один из солдат, присоединившихся к поиску. Воскресенский не стал его надевать, а нес в руке, даже не пытаясь засунуть в карман. На удивлённый взгляд Чертока он ответил:

— Надо бы простирнуть.

Подробности импровизированного ремонта кислородной магистрали поведал подполковник Осташёв. Спрятавшись от паров кислорода за ближайшей стенкой, Воскресенский снял берет, бросил его на землю и… отлил на него. Евгений Ильич Осташев в меру возможностей добавил. Затем Леонид Александрович, не мешкая, отнес мокрый берет к подтекающему фланцу и ловко приложил его точно к месту течи. Берет за несколько секунд прочно примёрз к фланцу, запечатав протечку.

(Случай, в реальной истории произошедший 9 апреля 1961 г при первом пуске Р-9. см. Б.Е. Черток «Ракеты и люди»)

Уже вечером того же дня Борис Евсеевич Черток ехидно рекомендовал Воскресенскому на будущее иметь при себе анализ мочи, чтобы доказывать её взрывобезопасность специалистам стартовой команды. Берет был выстиран и в дальнейшем использовался по прямому назначению. Метод ремонта кислородных магистралей «при помощи обоссанного берета Воскресенского» навсегда вошел в ракетную мифологию.

Четвёртая ступень ракеты также завелась благополучно, унося станцию, получившую официальное имя «Зонд-2», к Луне. Она отсняла районы обычно невидимой стороны Луны, не попавшие в объектив станции «Луна-3» в 1959-м году. Получившиеся снимки были ещё более высокого качества. Помимо фотоустановки, зонд нёс на борту магнитометр, ультрафиолетовый и инфракрасный спектрографы, датчики излучения и другое оборудование. В результате полёта станции «Зонд-2» были получены ценные научные результаты.

Второй задачей, выполняемой АМС, был сброс и отработка посадки спускаемого аппарата, но не на Луну, а на Землю. Спускаемый аппарат впервые разрабатывала группа конструкторов из лавочкинского ОКБ-301 под руководством Георгия Николаевича Бабакина. Королёв передал им предварительные проработки Максимова, а Мстислав Всеволодович Келдыш составил расчётную модель атмосферы Марса.

Бабакин, просмотрев формулы и результаты, не скрывал своих сомнений в их правильности. Многие тогда считали, что Марс — почти такой же как Земля, только более пустынный из-за холода. Тогда Сергей Павлович взял красный карандаш и написал на первой странице методики Келдыша: «Атмосфера у поверхности Марса — как земная на высоте 35 километров. Королёв». И расписался, взяв на себя ответственность за возможные ошибки и неудачи.

Георгий Николаевич удивлённо приподнял бровь, но методику взял, и рассчитывал спускаемый аппарат по ней. Торможение со второй космической скорости предполагалось при помощи аэродинамического экрана конической формы, напоминающего вьетнамскую шляпу. Затем, по достижению безопасной скорости, выбрасывался сначала один тормозной парашют, потом, после его отстрела — второй, большей площади, затем — основной, на котором производилось снижение. Во время снижения надувались шарообразные баллоны-амортизаторы, на которых спускаемый аппарат должен был мягко приземлиться.

Хорошо продуманная схема и грамотная её реализация высокопрофессиональными специалистами лавочкинского ОКБ сделали своё дело. Спускаемый аппарат вошёл в атмосферу под расчётным углом, что само по себе уже обеспечивало минимум половину успеха, отскочил от неё, как отскакивает от воды пущенный «блинчиком» плоский камень, снова вошёл, и начал торможение при помощи абляционного тормозного щита. После его отстрела один за другим вышли сначала первый, потом второй парашюты, и наконец, спускаемый аппарат закачался под основным куполом. Единственное изменение — его площадь была рассчитана на спуск в более плотной земной атмосфере, а разницу в массе компенсировал балласт.

Посадка предполагалась на воду, в океане, для чего в район спуска были высланы несколько дирижаблей. Чтобы спускаемый аппарат не утонул, азот из амортизирующих баллонов после посадки не выпускали. Эту часть перед стартом отрабатывали иначе — запуская спускаемый аппарат по проволоке между двумя вышками и сбрасывая его с небольшой высоты, чтобы сымитировать скорость снижения на парашюте.

Запуск станции вокруг Луны, с последующей посадкой спускаемого аппарата на Землю, показал, что основные принятые технические решения были правильными. Посадка на Марс «с ходу» была теоретически возможна. Куда сложнее было вывести станцию к Марсу, так, чтобы она оказалась в правильной позиции для последующего сброса спускаемого аппарата, а если рассчитать маневр торможения правильно — то и для выхода на эллиптическую орбиту вокруг Марса.

В «той» истории точные данные по массе и орбите Марса не были известны до начала 70-х. Сейчас же Королёв имел полную информацию из «электронной энциклопедии», что значительно упрощало задачу прицеливания. Сергей Павлович потратил немало времени, изучая информацию из ноутбука о Луне, Марсе, Венере и других планетах. Казалось бы, имея её, какой смысл был посылать дорогостоящие аппараты? Но всегда оставался шанс найти что-то новое, что не увидели аппараты там, в будущем. Да и опубликовать присланные материалы не было никакой возможности, а сам факт отправки АМС мог бы помочь эти данные «легализовать». Впрочем, Королёв с куда большим удовлетворением получил бы пусть даже меньший объём информации, но — в результате работы сконструированных под его руководством аппаратов, чем в качестве «подарка от далёких потомков».

Прежде, чем посылать АМС к Марсу, следовало научиться отправлять собранную информацию с большого расстояния и принимать её на Земле. Для этого Келдыш и Королёв задумали ещё один эксперимент, решив отправить АМС мимо Луны, с последующим выходом на гелиоцентрическую орбиту. Станция должна была сделать несколько снимков Луны, а затем, постепенно удаляясь всё дальше, передавать их по радио на Землю. Определив расстояние, с которого снимки ещё можно уверенно принимать на Земле, можно было затем модифицировать радиоаппаратуру, добиваясь устойчивого приёма от орбиты Марса. Для этого гелиоцентрическую орбиту станции выбрали такой, чтобы она пересекала орбиту Марса.

Но теперь, имея «микроволновой двигатель Расплетина» и улучшенную энергетику АМС, Сергей Павлович предложил Мстиславу Всеволодовичу поучиться «рулить» станцией в космосе, с перспективой вывести её к Марсу. Академик Келдыш, разумеется, согласился.

Момент для старта к Марсу был совсем не подходящий, но «медное ведро» позволяло сойти с «железных рельс» гомановских траекторий. Понимая, что «первый блин» всё равно с большой вероятностью «выйдет комом», спускаемый аппарат к «Зонду-3» крепить не стали, его место занял микроволновой двигатель. Также станция имела увеличенный запас горючего для обычного химического двигателя, чтобы обеспечить переход с орбиты на орбиту.

Станция несла комплекс научной аппаратуры: магнитометр закрепленный на штанге, прибор для регистрации космических лучей, радиометр, детектор микрометеоритов, спектральный рефлектометр для обнаружения CH-группы, с целью поиска признаков жизни на Марсе, фототелевизионную установку, подобную уже использовавшимся на АМС «Луна-3» и «Зонд-2». Приборы установили снаружи, на корпусе космического аппарата. Только ФТУ, особо чувствительная к холоду и радиации, была установлена внутри герметичного отсека и снимала через иллюминатор.

Также на борту станции был более совершенный радиокомплекс, и в дополнение к «банно-прачечному комбинату» ФТУ — «химический комбинат», обеспечивавший фототелевизионную установку свежим проявителем и фиксажом требуемой температуры.

Основным преимуществом была БЦВМ, разработанная Старосом, такая же, какая ставилась на космические корабли 1К «Север» и спутники-фоторазведчики «Зенит». Она заменила целый комплекс управляющей аппаратуры, собиравшийся на дискретной элементной базе. За счёт этого уменьшилась масса и невероятно улучшилась надёжность. Теперь станция могла сама рассчитывать и строить орбитальные манёвры по данным системы астроориентации, наводя объективы на Солнце, Землю и яркую звезду Канопус. Программное обеспечение для БЦВМ разрабатывали совместно МИАН и ВЦ-1 Министерства обороны.

Старт поначалу готовили к 28 апреля, но тут в ситуацию вмешались новые события.

Пока ПВО СССР, дипломаты и разведка готовились к американской воздушной провокации, беда пришла, откуда не ждали. Барри Моррис Голдуотер, сенатор от штата Аризона, упоротый антикоммунист, переключал каналы телевизора в поисках новостей, и случайно наткнулся на передачу телеканала ONN об истории России. Сенатор заинтересовался.

Пока ведущий рассказывал об индустриализации, проводившейся при участии ведущих американских корпораций, коллективизации деревни, годах репрессий, и о войне, Голдуотер ещё как-то терпел, ему было даже интересно и приятно видеть картины, «которые были бы совершенно невозможны в Америке». О годах «великой депрессии», когда от голода умерли более 7 миллионов американцев, пока капиталисты резали свиней и запахивали в землю продукты, чтобы удержать достаточно высокие цены, сенатор старался не вспоминать.

(«Голодомор по-американски» Статья Б. Борисова http://novchronic.ru/1322.htm

статья из энциклопедии «Традиция» https://traditio.wiki/Великий_американский_голодомор

и немного фотографий для иллюстрации http://nnm.me/blogs/shivadance777/golodomor-v-ssha-unes-7-millionov-zhizney/)

Но затем в передаче пошли кадры, снятые в 1958-59 годах, сопровождаемые закадровым дикторским текстом. Вместо толп заключённых в ватниках на экране появились вполне современно одетые горожане, улицы, заполненные автомобилями, пусть и не так плотно, как в Штатах, наполненные товарами, красиво оформленные витрины магазинов, современные здания из стекла и бетона…

Сенатор начал понемногу закипать от возмущения.

— Что за дерьмо? Оказывается, эти красные уже живут не хуже нас?! И это — после стольких лет торговой блокады, после сотен миллионов долларов, потраченных на пропаганду?

В это время на экране появилась группа детей, по возрасту — школьников 5–6 класса, одетых в нарядную форму, с красными галстуками. Диктор начал рассказывать о бесплатном образовании в СССР. Затем в кадре появились студенты, красивые, счастливые, смеющиеся девушки и парни, кто-то из них пел, кто-то читал конспект на ходу…

Голдуотер взорвался:

— Что это за красная пропаганда на свободном американском телевидении? Что за канал? ONN? Джо Маккарти на них нет! Ну ничего, я им устрою!

Сенатор подошёл к книжной полке, нашёл среди папок с документами текст закона Браунелла-Батлера. (http://law_foreign_countries.academic.ru/251/Закон), выключил телевизор, уселся за стол, раскрыл папку и погрузился в работу.

Через несколько дней сенатор Голдуотер подал иск против международного медиахолдинга ONN, обвинив корпорацию в нарушении «Закона о контроле над коммунистической деятельностью». Юристы медиахолдинга, разумеется, вступили в тяжбу, подали против Голдуотера встречный иск. Но сенатор имел обширные связи в Вашингтоне. Из многих американских судей, с которыми он был знаком, Голдуотер сумел подобрать такого же убеждённого антикоммуниста, как и он сам. В результате судья вынес вердикт, которого и добивался сенатор.

Полностью запретить деятельность в США огромной корпорации, в которую к 1960-му году разросся медиахолдинг, судья не смог — юристы ONN сумели отбить целый ряд обвинений, выдвинутых в иске Голдуотера. Телеканал изначально был зарегистрирован в Европе, а установить его реальных владельцев в ходе судебного расследования так и не удалось. Следствие запуталось в длинной череде швейцарских фондов, множестве вложенных холдингов, и в итоге упёрлось в традиционную для Швейцарии банковскую тайну. В итоге судья лишь отозвал лицензию на телевещание ONN на территории США.

Это был сильный удар по уже сложившейся системе советской пропаганды в Западном полушарии. Помимо телеканала, медиахолдинг владел несколькими десятками популярных радиостанций, газет, а в последнее время начал активно развивать кабельные сети телетрансляции. Но газеты и радио не могли сравниться с телевидением по силе идеологического воздействия на аудиторию. Теперь советская разведка и идеологический отдел ЦК КПСС в значительной мере лишились возможности напрямую воздействовать на американское общественное мнение. (АИ)

Судебный запрет телеканала вызвал в США многочисленные протесты среди телезрителей, уже привыкших к всегда объективным и интересным выпускам новостей телеканала, всегда освещавших события в США и в мире с нескольких разных точек зрения, показывавших при освещении конфликтов позицию обеих сторон. Разумеется, возмутилась пресса, традиционно для США всерьёз считавшая себя свободной, не задумываясь, из чьих рук репортёры и редакторы получают зарплату.

Крупнейшие телеканалы вроде ABC и CBS начали активную информационную кампанию против Голдуотера и отзыва лицензии ONN по суду. Не потому, что они вдруг заскучали без внезапно закрывшегося конкурента. В какой-то степени, конечно, сказалась репортёрская солидарность — многочисленной когорте американских журналистов не понравилось, что какой-то сенатор начал затыкать рты их коллегам. Но основной причиной стали опасения, что при существующем в США прецедентном праве решение суда по иску Голдуотера станет камешком, столкнувшим лавину, и эта лавина погребёт под собой всю американскую «свободную прессу». Следующий судья мог, опираясь на уже состоявшееся решение, как на прецедент, отозвать лицензию на вещание и у них.

С телеэкранов заговорили о «новом маккартизме», об «охоте на ведьм». Голдуотер отругивался, скандал разгорался, но дело было сделано. Судебные приставы опечатали аппаратные телеканала. Через несколько дней медиахолдинг ONN объявил о временном закрытии вещания телеканала на территории США до окончания череды судебных разбирательств, продаже студий и оборудования. Название компании-покупателя не сообщалось.

По сути, разветвлённый и разросшийся по большинству крупных городов США медиахолдинг продал оборудование самому себе. Финансовые потери были сведены к минимуму. Европейская редакция телеканала в Париже работала, как и прежде. Но вот потери идеологические трудно было подсчитать даже приблизительно.

Хрущёв в это время отдыхал в Крыму, обычно он брал две недели отпуска в апреле, когда на Черноморском побережье ещё не слишком жарко, и ещё две недели в августе, когда открывался сезон утиной охоты. Отпуск Первого секретаря не предполагал сплошного валяния кверху пузом на пляже. Никита Сергеевич лишь снижал обычную нагрузку примерно наполовину. Часть дня он продолжал работать над долгосрочными проектами, вроде Конституции СССР и программы КПСС, часть дня отдыхал. Также в отпуске он иногда проводил важные совещания. Сейчас он срочно собрал нескольких посвящённых, а также пригласил Шепилова, как члена Президиума, ответственного за идеологию. Предстояло решать вопрос с закрытием телевещания ONN на территории США и выработать меры противодействия.

Прежде всего Первый секретарь задал вопрос Серову:

— Иван Александрович, как так получилось, что наше вещание в США оказалось заблокировано по суду? Что, адвокатов грамотных не сумели нанять?

— Адвокатов, само собой, наняли, — ответил Серов. — Но сами понимаете, товарищ Первый секретарь, закон — что дышло, особенно — американский. Голдуотер — гражданин юридически подкованный, он на этом не одну собаку съел. Знакомства в американском истэблишменте у него большие, временем он не ограничен. Ничто не мешало ему подобрать судью, настроенного крайне антисоветски, да и выбор у него был большой.

Мы, конечно, продолжаем судиться, одновременно подняли большую бучу в прессе и на телевидении, пытаемся вовсю использовать репортёрскую солидарность. Вообще в Штатах пресса очень агрессивно отстаивает своё право на независимость и к таким наездам законодателей относится крайне негативно. Отчасти это нам помогает.

— Так что, мы будем ждать, пока адвокаты апелляцию подадут? Или надеяться на скандал в газетах? — скептически спросил Хрущёв. — Через месяц у нас переговоры в Париже, нам необходимо донести до американской общественности нашу позицию, а как это сделать, если единственный объективный источник новостей в США прикрыли?

— Вообще-то не всё так плохо, мы определённую работу проводим, но тут слишком много лиц, не имеющих допуска к информации, — Серов оглянулся на Шепилова и остальных, кто не имел прямого отношения к разведке.

Затем передал Хрущёву краткую записку:

— Прошу ознакомиться.

Никита Сергеевич прочитал докладную дважды:

— Итить-колотить, это многое меняет! Так, раз уж здесь Сергей Палыч и Мстислав Всеволодович присутствуют, давайте обсудим. Товарищи, предупреждаю всех, всё, что мы будем обсуждать, относится к оперативной работе внешней разведки и является строго секретным. Обсуждать какие-либо детали вне этой комнаты запрещаю. Общую подписку вы все, так или иначе, давали, включая товарища Шепилова. Всем понятно?

Присутствующие кивками и утвердительными возгласами выразили согласие.

— Иван Александрович, расскажите кратко, что вы там, в США, затеяли?

— Значит так, — начал Серов. — Проект ONN с самого начала — идея советской разведки, способ идеологического противостояния западной пропаганде на их собственной территории. Одним только телеканалом он не ограничивается. Возможно, вы слышали, что с 1956 года холдинг, владеющий ONN, разросся до размеров транснациональной медиакорпорации, владеющей в том числе множеством газет и местных радиостанций в США и Европе. Официально они принадлежат не ONN. Канал вместе с ними принадлежит различным фирмам и фондам, так или иначе входящим в одну корпорацию, мы назвали такой тип корпораций — «медиахолдинг».

Последние пару лет в США началось развитие так называемых кабельных телевизионных сетей, в которых сигнал передаётся не в эфире, а по проводам, как у нас от общей подъездной антенны. У них такой кабель идёт по всему городу. Мы, конечно, не прошли мимо такого нововведения, и начали активно влезать в сферу кабельного телевидения, тем более, что у нас сейчас по всей стране устанавливаются станции системы «Орбита» (АИ) и нам зарубежный опыт может пригодиться внутри страны. На сегодняшний день мы, через подставные компании, владеем десятками кабельных сетей, в основном в крупных городах США.

У этих сетей есть лицензии на трансляцию передач основных американских телекорпораций — ABC, NBC, CBS, местных телеканалов, а также ведущих европейских, хотя они особым спросом в США не пользуются. Кроме того, каждая телесеть может формировать внутри себя собственные псевдотелеканалы, и транслировать в их составе любой набор телепередач, лишь бы была лицензия на их использование, и передачи были на английском.

ONN изначально предоставляет свои новости для ретрансляции бесплатно, отбивая затраты за счёт рекламы между новостными блоками. То есть, если мы находим способ гнать сигнал ONN из Европы в Штаты, то дальше можно раздавать его по кабельным сетям.

— А наша система «Орбита» не подойдёт? — спросил Королёв. — Я понимаю, что у нас SECAM, а у них NTSC, но, думаю, на уровне оконечного оборудования решение найти можно, а спутнику будет всё равно, какой сигнал ретранслировать, у нас там стоит обычный усилитель. Что пришло, то выплюнул дальше.

— Вполне годится, — подтвердил Серов. — Конечно, это ещё со специалистами согласовать надо…

— Во-от! — удовлетворённо произнёс Хрущёв. — НИИ-380 подключите к вопросу. Таки отсюда, Сергей Палыч, возникает вопрос к вам — когда, чёрт подери, «Молния» будет на орбите? Долго вы будете кормить обещаниями великий советский народ?

— А теперь ещё и великий американский народ, — с легкой ехидцей добавил академик Келдыш.

— У нас были технические проблемы и с самим спутником, и с носителем «Союз 2.1», — ответил Королёв. — Отработка спутника идёт уже долго, прежде всего, потому, что первые образцы требуемой силовой электроники у нас в стране начали появляться только осенью 1958 года, на флоте. Чтобы раздобыть их, пришлось использовать нестандартные подходы.

— То есть как? Иван Александрович, ты же, вроде, межотраслевой информационный обмен ещё в 1957-м году обещал наладить? — спросил Первый секретарь.

— Так и наладил, — ответил Серов.

— Собственно, мы именно с помощью этого информационного обмена и узнали, что товарищ Алфёров разрабатывает силовую электронику для подводников, — пояснил Королёв. — Тут же подключили академика Александрова, и через него установили прямые связи с разработчиками.

— Так, хорошо, значит, система работает, — одобрил Никита Сергеевич. — А что у вас и испытаниями носителей?

— «Семёрка» официально принята на вооружение в начале этого года, — доложил Королёв. — Ракета прошла все основные испытания, теперь будем её в спокойном режиме совершенствовать. «Союз 2» на базе Р-9 сейчас отрабатываем на беспилотных пусках корабля «Север» в варианте компоновки первой ступени с тремя баками в виде плоского «забора», то есть — вариант «Союз-2.3». Корабль сам по себе тоже ещё «сырой», сейчас идёт тщательная доводка всех его систем.

— А запускать пилотируемый корабль будете на новой ракете, или на «семёрке»? — уточнил Хрущёв.

— Запуск первого корабля с космонавтом будем производить на трёхступенчатой «семёрке», она отработана лучше, — ответил Сергей Павлович. — Но сейчас полным ходом идут параллельные испытания Р-9 и «Союз-2.1», на них отрабатываются системы носителя, а в качестве полезной нагрузки используем беспилотные варианты «Севера». «Союз-2» сам по себе получается много дешевле «семёрки», он по конструкции проще, двигателей на нём меньше, к тому же ракета Р-9 производится серийно для нужд РВСН, а большая часть систем МБР и ракеты-носителя унифицированы.

Королёв не расписывал подробно в своём кратком докладе испытательную часть работы. А работа проводилась большая. Тщательно изучив статистику пусков «Востока» в «той» истории, Главный конструктор понял, что корабль был катастрофически недоиспытан, и лишь относительная простота конструкции и много-много везения помогли «откатать» программу без человеческих жертв. «Север» сам по себе был сложнее, он получался чем-то средним между «Востоком» и «Союзом», и Сергей Павлович принял решение проводить более основательные испытания. «Север» оснащался запасной тормозной двигательной установкой, системой аварийного спасения, системой мягкой посадки, которых не было у «Востока», более совершенной системой управления и ориентации, чем у «Востока». Всё это нужно было испытать, отработать в условиях полёта и убедиться, что все бортовые системы работают штатно.

После двух полётов беспилотных кораблей с собаками на борту, с августа по декабрь 1959 года по настоянию военных летали только экспериментальные спутники-фоторазведчики «Зенит» (АИ). Они строились на базе того же «Севера», их запуски позволяли отрабатывать системы космического корабля точно так же, как и при запусках кораблей с собаками — кроме системы жизнеобеспечения, конечно.

Военные были довольны, по их мнению, теперь выделяемые на программу средства расходовались в полном соответствии с намеченным планом, а Королёв тем временем методично «убивал двух зайцев» каждым пуском, привозя на Землю тысячи кадров с военными секретами США и НАТО, и одновременно отрабатывая корабль для пилотируемого полёта. После триумфального полёта «Зенита» в октябре 1959 года (АИ, см. гл. 04–18), запуски спутников фоторазведки производились ежемесячно. Немалые аппетиты военных позволили наладить серийное производство космических кораблей-спутников. Теперь не было проблемы, если из-за аварии какой-либо полёт оказывался под угрозой срыва — в запасе всегда имелись ещё несколько аппаратов, любой из которых мог быть быстро переделан из фоторазведчика в научный спутник. (АИ)

Далеко не всё проходило гладко. Октябрьский пуск 1959 года, как и сентябрьский, прошёл нормально, но в ноябре и декабре были потеряны два корабля — один из-за аварии носителя, второй — из-за неправильного срабатывания системы разделения отсеков при входе в атмосферу. Спускаемый аппарат второго спутника пошёл по нерасчётной траектории, направляясь в Тихий океан вместо Казахстана, и был подорван командой по радио в верхних слоях атмосферы. (АИ)

В январе, феврале, марте и апреле все четыре запущенных «Зенита» в целом отработали программу полёта, но каждый раз — «с приключениями». Дважды — в феврале и апреле — «чудила» система разделения отсеков. Один спускаемый аппарат упал в Аральское море и утонул, пришлось доставать его с помощью водолазов и вертолёта Ми-6. (АИ, в реале подобное происшествие было с 3-м по счёту беспилотным кораблём 7К-ОК «Космос-140» 9 февраля 1967 г), второй сел в тайге, и его искали неделю. Январский пуск прошёл лучше других, но барахлила система солнечно-звёздной ориентации, из-за чего полёт пришлось продлить на несколько суток, чтобы отснять все намеченные военными объекты. В марте корректирующе-тормозная двигательная установка из-за очередного сбоя в системе ориентации вместо схода с орбиты подняла её. Двигатель успели отключить, но часть топлива была истрачена. Пока разбирались с причинами, пока пересчитывали массу корабля, пока по радио вносили в БЦВМ изменённую программу, пока всё проверили — полёт затянулся на 10 дней. (АИ)

— На сегодняшний день корабль к пилотируемому полёту пока не готов, — доложил Главный конструктор. — Его можно использовать как фоторазведчик, но для полёта человека нужно добиться большей надёжности.

— Понял вас, Сергей Палыч, — кивнул Хрущёв. — Рисковать нам никак нельзя, доводите корабль, но и о сроках не забывайте. Ну, и заодно уж — что у нас с подготовкой космонавтов?

— Первый отряд приступил к тренировкам, второй — международный — комплектуется, те, с кем уже определились, начали тренировки по той же программе, что и наши, — доложил Королёв.

— И кто там, в международном отряде?

— Немцы: Зигмунд Йен и Рольф Бергер. Китайцы: Чжао Баотун и Чунг Цзун. Индийцы — Индер Мохан Чопра и Капил Бхаргава, оба — лётчики-испытатели, что весьма хорошо, учитывая в целом более низкую дисциплину у индийцев, — доложил Королёв. — Югославы, чехи и прочие пока с кандидатами не определились. Но на первый международный полёт экипажи уже есть.

(Индер Мохан Чопра http://thetartanterror.blogspot.ru/2006/11/wg-cdr-inder-mohan-chopra-chopie-1932.html

Капил Бхаргава http://www.bharat-rakshak.com/IAF/Personnel/Tributes/1185-Kapil-Bhargava.html)

— Никита Сергеич, а вы не планируете предложить варианты полёта в космос кандидатам из других стран, которые в ВЭС не входят, но отношения с ними у нас хорошие? — спросил академик Келдыш.

— Да, кстати, верно, это было бы полезно для установления более тесного сотрудничества, и хорошо с идеологической точки зрения, — поддержал Шепилов. — Например, французам стоило бы предложить такую возможность, кубинцам, вьетнамцам…

— Мысли такие у меня есть, — признал Первый секретарь. — Я решил не форсировать события, до начала успешных полётов наших космонавтов ничего затевать не будем. Но планы такие имеются.

— И кстати уже, Никита Сергеич, для освещения в средствах массовой информации, как будем официально именовать исследователей космоса? — уточнил Шепилов. — Космонавты, астронавты или ещё как?

— В официальных документах Главкосмоса, по моему предложению, используется термин «космонавт», — сказал Королёв. — Когда мы этот вопрос обсуждали, кое-кто предлагал название «пилот-астронавт», но все согласились, что «космонавт» и звучит лучше, и вообще правильнее. Может, когда-нибудь мы научимся строить такие корабли, как у товарища Ефремова в «Туманности Андромеды» — вот на них и будут летать астронавты. А пока что нам далеко до этого…

Не все присутствующие были посвящены в «Тайну», поэтому Сергей Павлович не стал упоминать о том, что именно из «посылки» он узнал слово «космонавт». Но по правде говоря, после знакомства с «документами-2012» он уже и не представлял себе, что эти люди могут называться как-то иначе. (АИ, в реальной истории до ноября 1960 года во всех официальных документах использовался термин «пилот-астронавт»)

— Возвращаясь к системе «Орбита» и спутниковому телевидению — в каких городах у нас уже развёрнуты принимающие станции? — спросил Никита Сергеевич.

— Насколько я знаю, начинали с Дальнего Востока, Камчатки, Сахалина, Чукотки и Крайнего Севера. Владивосток, Артём, Уссурийск, Находка, Спасск-Дальний, Арсеньев, Хабаровск, Советская Гавань, Петропавловск-Камчатский, Южно-Сахалинск, Магадан, Анадырь, Якутск, Норильск, Игарка, Тикси, Улан-Удэ, Чита, Иркутск, Братск — готовы к приёму телевизионного сигнала со спутника, — перечислил Королёв. — Второй очередью предполагается установить принимающие станции в Воркуте, Архангельске, Мурманске, Сургуте, Сыктывкаре, Красноярске, Омске, Кемерово, Новосибирске, Томске, Алма-Ата, Фрунзе, Ашхабаде.

— Я уже был в НИИ-380, ретранслирующую аппаратуру для передачи через спутник сигнала в стандарте NTSC они по нашему заказу уже собирают, — добавил Серов.

— Тогда, Сергей Палыч, как можно скорее запускайте «Молнию», — попросил Хрущёв. — Сначала надо обкатать аппаратуру внутри страны, а потом уже можно будет подумать и о трансляции сигнала в США. Об остальном поговорим в другой раз, на расширенном совещании по космосу.

Система спутникового телевидения создавалась в несколько этапов. Теоретическое обоснование возможности ретрансляции сигнала телевидения через космос было сделано ещё в 1947 году Павлом Васильевичем Шмаковым в его работе «Телевидение через ракетные снаряды-спутники и Луну». При первом посещении НИИ-88 Хрущёв, с самого начала стремившийся подключить космос на службу народному хозяйству, поставил Королёву и Тихонравову задачу создания нескольких спутниковых систем, в том числе и системы спутникового телевидения (АИ, см. гл. 03–10). Он надеялся развернуть систему спутникового телевидения уже в 1957 году, но задача оказалась сложнее, чем представлялось на первый взгляд.

Три года ушло на теоретическую проработку, изучение присланных Веденеевым документов и экспериментальную проверку содержащейся в них информации. Очень скоро стало ясно, что по первоначальному проекту система «Орбита» получается слишком дорогой. Основная стоимость была «зарыта» в принимающих станциях системы. По проекту они представляли собой 2-хэтажное здание-павильон, на крыше которого устанавливалась 12,5-метровая антенна, следящая за положением спутника. Проанализировав статьи из папки «Спутниковая связь и телевидение», Королёв и Келдыш пришли к выводу, что систему надо строить иначе.

К разработке подключили НИИ Радио, там этой работой заинтересовался Николай Владимирович Талызин. Начальником лаборатории спутниковой связи был назначен Николай Иванович Калашников. С 1959 года к работе над системами спутника в НИИР подключился Лев Яковлевич Кантор, ставший затем одним из ведущих разработчиков советской космической связи. Активно участвовал в разработке и НИИ-380 (Всесоюзный НИИ телевидения), руководимый Игорем Александровичем Росселевичем.

Первоначальный диапазон частот, выбранный для системы спутникового телевидения, находился в полосе 800 — 1000 МГц. Из присланных документов Королёв с Келдышем выяснили, что в период 1970-72 гг осуществлялся перевод системы на частоты 4 и 6 ГГц, для соответствия тогдашним требованиям международного Регламента радиосвязи. Эта работа была дорогостоящей и потребовала модернизации всей только что построенной системы.

При этом дороговизна принимающей станции системы «Орбита» делала невыгодной её размещение в населённых пунктах с количеством жителей менее 100–200 тысяч человек, поэтому с 1976 г «той» истории был осуществлён переход на более дешёвую и совершенную систему «Экран», в которой сигнал на спутник транслировался на частоте 6 ГГц передатчиком мощностью 5 кВт, а со спутника на Землю переизлучался на частотах 714 и 754 МГц при мощности передатчика 300 Вт (источник http://altegrosky.ru/data/file/VSAT/historia_ros_system_sput_sviazi.pdf в других источниках указывается мощность 200 Вт), с использованием частотной модуляции. Такая система требовала большей мощности передатчика на спутнике, но позволяла принимать сигнал не на дорогостоящую антенну-«тарелку», а на обычную телевизионную антенну типа «волновой канал» (Типовая советская телевизионная антенна, раньше стояла на любой крыше.). По сути, система «Экран» была первой в мире системой непосредственного телевизионного вещания, позволявшей принимать сигнал прямо со спутника на устройство, установленное у конечного потребителя.

— Ну, и зачем мы будем сначала делать систему на 800-1000 Мегагерц, потом переделывать на 4–6 Гигагерц, потом делать ещё одну? — спросил Королёв. — Надо делать систему сразу на 714–754 Мегагерца, с частотной модуляцией.

— А осилим потребную мощность передатчика? — спросил Мстислав Всеволодович. — Ведь на «Молнии» предполагалось ставить три 40-ваттных передатчика и два резервных по 20 ватт. (источник https://geektimes.ru/post/260316/)

— На солнечных батареях можно получить до полутора киловатт мощности, разница уходит в потери. Можем не уложиться, — признал Сергей Павлович. — Значит, будем делать спутник с более мощной энергетикой.

— С какой?

— В дополнение к солнечным батареям поставим генератор, и Стирлинг с солнечным подогревом рабочего тела. Заодно получим дополнительный гиростабилизирующий момент, сможем вращать спутник вокруг генератора с помощью силовых гироскопов. Солнечные батареи закроем кварцевым стеклом, это позволит продлить их ресурс.

Так и сделали. Ещё одним усовершенствованием, предложенным уже в ОКБ-10 у Решетнёва, куда передали спутник для серийного производства, стала замена параболической передающей антенны на четырёхспиральную, обладавшую заметно лучшей энергетикой. Более надёжная полупроводниковая элементная база позволила сделать спутник немного легче и разместить в нём три основных и два запасных передатчика требуемой мощности. За счёт этих изменений и дополнений получилось сделать спутник со сроком службы 3–4 года (Этот показатель в реальной истории был достигнут на спутниках «Молния-1+» http://statehistory.ru/3899/Istoriya-sozdaniya-sovetskogo-sputnikovogo-televeshchaniya/)

Забросить спутник на геостационарную орбиту на тот момент было ещё нечем. Просчитав как следует возможности ракеты «Р-7», академик Келдыш подтвердил информацию из статьи в ноутбуке — «семёрка», дооборудованная третьей и четвёртой ступенями могла вывести 1600 килограммов на высокоэллиптическую орбиту, с высотой апоцентра 40000 километров, перицентра — 500 километров, наклонением 62,8 градуса и периодом 12 часов.

4-ю ступень — блок «Л» — тщательно отрабатывали, сначала на стендах, а затем — пусками на боевых Р-9 во время её испытаний. Его конструкцию слегка изменили — бак окислителя, первоначально тороидальный, сделали чечевицеобразной формы, чтобы уменьшить площадь поверхности и тепловой нагрев жидкого кислорода. В таком виде он полностью подходил заодно и в качестве третьей ступени разрабатываемой «глобальной ракеты» ГР-1. (http://militaryrussia.ru/blog/topic-798.html)

Основные изменения были в конструкции принимающих станций системы «Орбита». Вместо двухэтажного здания с 12-метровой тарелкой на крыше теперь их аппаратура, сделанная на полупроводниковой элементной базе, помещалась в 6-метровом стандартном контейнере. Во втором таком же контейнере разместили дизель-генератор, в третьем — рабочие места двух операторов. Тарелку заменили антенной типа «волновой канал», но не с 4-мя, как у обычной бытовой антенны, а с 16 или 32-мя полотнами. Такая приёмная станция обходилась намного дешевле.

(Антенна, аналогичная приёмной станции системы «Экран». С октября 1976 по 1987 г было развёрнуто около 4500 принимающих станций системы «Экран». Сравните с 20 станциями системы «Орбита» с 1965 по 1967 г. http://altegrosky.ru/data/file/VSAT/historia_ros_system_sput_sviazi.pdf)

Контейнерное размещение также позволяло сделать передвижную приёмную станцию, а включение в состав комплекса ещё двух машин с передатчиком и электростанцией для него превращало систему в приёмно-передающую. (АИ) Основной проблемой был большой диаметр зеркала передающей антенны — 12 метров. Антенну сделали складной, но она всё равно была громоздкая.

23 апреля ракету-носитель, получившую, как и спутник, название «Молния», вывезли на старт. В МИКе готовилась ещё одна, запасная ракета, со спутником-дублёром. Первый пуск, 25 апреля, оказался неудачным. Несмотря на все тщательные проверки, не запустился двигатель 4-й ступени. Для выхода на эллиптическую орбиту он должен был запускаться через полчаса после старта, когда спутник с пристыкованным разгонным блоком находился над южным полушарием Земли. До этого обычно во всех стартах запуск двигателей всех ступеней производился без пауз, один за другим.

Как только стало ясно, что двигатель не запустился, Королёв приказал ещё раз воспроизвести на Земле последовательность пусковых операций блока «Л», обеспечив его охлаждение жидким азотом до той же температуры, до которой он успевает остыть за полчаса на орбите. Наиболее вероятную причину отказа вскоре установили и устранили. 28 апреля решено было вывозить на старт вторую ракету с запасным спутником.

Второй пуск официально назначили на 3-е мая, специально, чтобы не искушать чиновников возможностью «запуска к Первомаю». Но ракета и спутник были тщательно проверены уже к вечеру 29 апреля, а надёжность техники того времени десятками случаев намекала, что, если всё готово — лучше пускать сразу, потому что через 4 дня что-нибудь может отказать просто так, «от скуки долгого ожидания».

Рано утром 30-го Главный конструктор приказал начать заправку. К полудню ракета была заправлена и ещё раз проверена. Долго держать её «под кислородом» было нельзя. Сергей Павлович согласовал запуск с председателем Государственной комиссии.

В 15.00 вздрогнула земля, старт закрыло огненное облако, из него, опираясь на колонну белого пламени, сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее поднялась в небо ракета. На этот раз все системы отработали штатно, двигатель четвёртой ступени запустился вовремя, унося «Молнию-1» на головокружительную высоту.

(В реальной истории разработка спутника началась только в 1961-м году, 4 июня 1964 года первая «Молния» не долетела до орбиты из-за аварии ракеты-носителя. 22 августа 1964 года второй аппарат был успешно выведен на близкую к расчетной орбиту, но из-за промёрзшей изоляции не раскрылись до конца антенны. 23 апреля 1965 года третья «Молния» была успешно запущена и оказалась полностью работоспособной. https://geektimes.ru/post/260316/ В 1965–1967 гг. в рекордно короткие сроки в восточных районах нашей страны было одновременно сооружено и введено в действие 20 земных станций «Орбита» и новая центральная передающая станция «Резерв». К 7-му ноября 1967 года система «Орбита» была введена в эксплуатацию http://altegrosky.ru/data/file/VSAT/historia_ros_system_sput_sviazi.pdf)

При запуске ретранслятора пришлось понервничать — главное реле не захотело включаться с первого раза. Пришлось «расшевеливать» его непрерывной отправкой с Земли последовательности команд на включение аппаратуры. После нескольких, показавшихся бесконечными минут, реле все-таки включилось. Между Москвой и Владивостоком была установлена связь через первый советский спутник-ретранслятор.

Спутниковая связь теперь обеспечивала передачу по всем основным городам восточной части страны Первой, а затем и Второй программ телевидения (АИ, в реальной истории на тот момент была только Первая программа), Первой программы Всесоюзного радиовещания, и телефонную связь. Также через спутник по фототелеграфу передавались в типографии изображения полос центральных газет. Аудитория Первого канала Центрального телевидения разом увеличилась более чем на 20 миллионов человек. (Реальная история, относящаяся к 1967 г)

1 мая 1960 года праздничный репортаж о первомайской демонстрации на Красной площади и выступление Никиты Сергеевича с трибуны Мавзолея увидели и услышали в большинстве крупных городов Сибири и Дальнего Востока, на Чукотке, Камчатке и Сахалине. В мае-июне-июле в этих городах было продано рекордное количество телевизоров. Люди праздновали приход телевидения, собирались каждый вечер к ещё редким в этих местах владельцам телеприёмников, чтобы посмотреть новости или фильм. Если же показывали футбол или хоккей, в квартирах и вовсе было не протолкнуться. Теперь они перестали чувствовать себя оторванными от всей остальной страны.

На ЦТ пришлось организовать отдельные студии для вещания на восточную часть страны с учётом сдвига часовых поясов. Аппаратура спутника позволяла посылать сигнал в обе стороны, обеспечивая дуплексную связь, поэтому теперь в новостных программах ежедневно устраивали короткие включения из Владивостока, с Камчатки, из городов Сибири и Крайнего Севера. (АИ)

На летней сессии Координационного Совета ВЭС в июне 1960 г Никита Сергеевич сообщил о запуске в СССР спутникового телевещания и предложил организовать в рамках OIR телевещательную сеть «Интервидение» (Organisation Internationale de Radiodiffusion, с 1961 года — OIRT — Organisation Internationale de Radiodiffusion et de Tеlеvision, существовала с 1946 г). Его доводы, подкреплённые трансляцией телемоста между Москвой, Берлином, Пекином, Дели, Белградом и Джакартой, оказались весьма убедительны, хотя некоторые из этих городов пришлось подключать через дирижабли-ретрансляторы, а не через спутник. Вскоре в OIR вступили одна за другой страны-партнёры по ВЭС, а вслед за ними — Куба, Венесуэла, Вьетнам, Греция и Кипр. Также в OIR вернулась ранее вышедшая из него Франция.

Участие в OIR латиноамериканских стран и заключенные с ними торговые соглашения открывали их рынки для поставок советских и восточноевропейских телевизоров и прочих радиотоваров.

Следом за первой в мае 1960 г были запущены ещё две «Молнии», теперь вещание Центрального телевидения покрывало всё северное полушарие планеты. На спутниках, помимо ретрансляторов, были установлены телекамеры, через которые осуществлялось постоянное наблюдение и фиксация пусков баллистических ракет по факелу двигателей. Таким образом, одновременно с системой ретрансляции телесигнала, страна получила космический эшелон системы предупреждения о ракетном нападении. Понятно, что это была СПРН первого поколения, ещё недостаточно совершенная, скорее, рассчитанная на экспериментальное подтверждение научных теорий, на основе которых она создавалась. Но это было начало, продолжением которого стало создание более совершенных спутников наблюдения.

Летом 1960-го года в кабельных сетях крупных городов США вновь появились новостные репортажи ONN, теперь не в виде отдельного телеканала, а в виде сюжетов, встраиваемых в программы местного телевидения. СССР вновь приобрёл возможность донести свою точку зрения на мировые проблемы до американской аудитории.

АМС «Зонд-3» запустили между майскими праздниками. Пуск был успешным, станция прошла мимо Луны по пролётной траектории, сделав несколько снимков, и отправилась к орбите Марса, передавая на Землю сделанные снимки Луны со всё большего и большего расстояния. Связь работала устойчиво. В ходе полёта отрабатывали коррекции траектории при помощи системы астроориентации, дистанционное программирование БЦВМ, проверяли работу всех систем. Полёт предстоял долгий, станция должна была подойти к Марсу в конце апреля 1961 года. (АИ)

Руководство программы по созданию «пионерского спутника связи» было коллективным. Техническое задание на схему приёмопередатчика-ретранслятора написали руководитель отдела космических исследований в Радиотехническом институте Академии Наук СССР Константин Иосифович Грингауз и разработчик передатчика первого искусственного спутника Земли Вячеслав Иванович Лаппо. Они же составили список рекомендованных к применению радиодеталей, сертифицированных для использования в условиях космического пространства.

Техзадание и сопутствующие документы, а также статья о начале программы «пионерского спутника», со сроками этапов разработки, были опубликованы в газетах «Пионерская правда» и «Комсомольская правда», а также в журнале «Радио», в журналах «Юный техник» и «Техника-Молодёжи». Были объявлены конкурсы на лучшую конструкцию передатчика и самого спутника.

Через месяц начали подводить первые итоги, но решение было принято лишь в марте — из-за неторопливой работы почты. По конструкции спутника победителем стал проект студентов МВТУ имени Баумана. Этот проект им засчитали в качестве дипломного. Автором лучшего проекта передатчика-ретранслятора стала команда из нескольких детских коммун, из Ленинграда, Москвы и Воронежа, работавших совместно. Для организации совместной учёбы и работы над спутником был выбран пионерский лагерь «Артек», как работающий круглогодично. Набор деталей для сборки радиопередатчика пионеры получили из НИИ-885, по личному распоряжению руководителя института Михаила Сергеевича Рязанского. Оттуда же студенты МВТУ получили солнечные батареи для спутника, и те агрегаты, которые производились смежниками.

Сам спутник был достаточно простым. За основу взяли гранёный корпус уже летающего спутника связи «Стрела-1», но его предполагалось вывести на высокую эллиптическую орбиту. За счёт этого обошлись без буферных аккумуляторов, одними солнечными батареями, защищёнными от воздействия радиационных поясов Земли слоем кварцевого стекла. Большую часть пространства корпуса занимали три ретранслятора — основной и два резервных, а также система принудительной вентиляции и охлаждения, выводившая тепло передатчика через тепловые трубы на радиатор. Спутник предполагался неориентируемым, по типу спутников «Стрела», поэтому передатчик поставили более мощный.

Окончательную сборку спутника назначили на июнь 1960 г. Выводить его решили совместно с одним из спутников «Молния-1».