Восхождение. часть 3

14. Туз в рукаве

Перед началом переговоров в Париже сторонники продолжения конфронтации всеми силами пытались осложнить их проведение, либо вообще сорвать встречу, но она всё-таки состоялась. Стараясь сгладить негатив от сложившейся ситуации, в ответ на сообщение Хрущёва о перехвате американского самолёта-разведчика, сделанное на сессии Верховного Совета СССР, президент тоже выступил с публичным заявлением.

Однако, получив личное послание от Хрущёва по поводу перехвата разведчика U-2, президент Эйзенхауэр имел теперь доказательства заинтересованности советской стороны в продолжении процесса мирного урегулирования. Официальной публичной риторике высшие руководители и в США и в СССР обоснованно не доверяли, понимая, что она переполнена пропагандой. Личное письмо или телеграмма воспринимались более весомо. Айк оценил позицию Первого секретаря и частично использовал его подсказку, позволявшую ему, одновременно, и «сохранить лицо», и не разрушать перспективы на предстоящих переговорах.

Президент заявил:

«СССР является закрытой страной, и Соединённые Штаты вынуждены, заботясь о своей безопасности, вести техническую разведку. Существующий договор о воздушном контроле по большей части удовлетворяет обе стороны. (АИ, см. гл. 01–32) Администрация США, и я лично не давали санкции на полёт самолёта-разведчика вне зоны воздушного контроля, установленной договором о программе «Открытое небо». В сложившейся ситуации подобные происшествия не способствуют улучшению отношений между нашими странами. Я дал распоряжение воздерживаться от дальнейших шагов, могущих повредить переговорному процессу в Париже.»

Заявление президента было предельно кратким, и никак не проливало свет на скрытые процессы в недрах американской администрации и разведывательного сообщества. Кто конкретно дал команду на провокационный полёт, официально оставалось «за кадром». В США ещё никто не знал, что пилот самолёта выжил и задержан советской контрразведкой.

Никита Сергеевич выступил перед советскими и иностранными представителями прессы, собравшимися в парке им. Горького у обломков американского самолёта. Своё заявление для прессы он сделал уже после выступления Эйзенхауэра:

— Мы обеспокоены попытками реакционных сил сорвать совещание по мирному урегулированию в Париже, — заявил Первый секретарь. — Сначала они послали этот самолёт, потом устроили попытку переворота в Греции, фактически растоптали демократически избранное правительство, устроили фашистский путч. К счастью, народ Греции, под руководством Греческой коммунистической партии, сумел сплотиться и дать решительный отпор путчистам.

Советское руководство понимает, что в западной политике премьер-министр или президент является выразителем интересов господствующего класса, и редко имеет возможность проводить такую политику, которая отвечает интересам прогрессивного человечества. Поэтому мы не требуем слишком многого от западных политиков, и заранее настраиваемся на долгий и сложный переговорный процесс. Конечно, мы надеемся, что в результате этих переговоров сумеем сблизить наши позиции настолько, насколько это вообще возможно. Но и вытирать об себя ноги мы тоже не позволим.

— Хочу также, пользуясь случаем, передать всем тем господам во фраках и манишках, что в действительности определяют внешнюю политику стран НАТО, — продолжал, постепенно распаляясь, Хрущёв. — Не думайте, что наш народ будет терпеливо сносить ваши провокации и дальше. Не летайте вы в Советский Союз! Не летайте вы в социалистические страны! Уважайте суверенитет и знайте границу! Не знаете границу — ударим! Ударим! Обучим уму-разуму! Не суйте своё свиное рыло в наш социалистический огород! Кто ударит нас по щеке — тому мы голову оторвём! Мы ваших шпионов сбивали, сбиваем, и будем сбивать!

Зарубежные борзописцы, услышав такое, визжали от восторга и самозабвенно скрипели перьями. Кто-то из репортёров, разумеется, спросил:

— Господин Хрущёв, адресовано ли ваше выступление американской администрации и лично президенту Эйзенхауэру?

Никита Сергеевич сразу сообразил, что вопрос задан с подковыркой.

— Мы с президентом Эйзенхауэром общались несколько раз, и я имел возможность убедиться, что человек он спокойный и разумный, — ответил Хрущёв. — Я обращаю свои претензии не к президенту Соединённых Штатов, а к тем господам, что вообразили себя кукловодами, и пытаются из-за спины президента наши народы поссорить и привести в состояние конфронтации. Мы им такого удовольствия не доставим. Скоро наша делегация вылетает в Париж, там мы сядем за стол переговоров, и будем решать вопросы, как подобает людям цивилизованным.

В Париж отправились на самолёте Ил-18. Новый советский лайнер был не только комфортабельным, но и достаточно представительным для перелёта делегации высокого уровня. Узнав, что в составе американской делегации присутствует министр обороны Томас Гейтс, Никита Сергеевич взял с собой в Париж нашего министра обороны Андрея Антоновича Гречко (АИ, в реальной истории — Р.И. Малиновского). Главным переговорщиком в составе советской делегации, как и в 1955 году в Женеве, был Алексей Николаевич Косыгин.

Перед началом собственно четырёхсторонней встречи Хрущёв встретился с де Голлем. Президент был обеспокоен — последние события в Греции и недавний перехват самолёта U-2 наэлектризовали Европу, и де Голль не без оснований беспокоился, что достаточно малейшей зацепки, малейшего выражения недоброжелательности, чтобы столь долго и тщательно готовившиеся переговоры рухнули.

Никита Сергеевич и сам помнил, прочитав в присланных документах свои же собственные мемуары, что в «той» истории, во время перелёта до Парижа он до того накрутил себя самого и всю советскую делегацию, что сорвал переговоры. Но теперь он точно знал позицию Эйзенхауэра и твёрдо решил, что срыва саммита не допустит. Поэтому он был настроен очень спокойно и доброжелательно, всем своим видом демонстрируя уверенность в себе и своих силах.

— Мы открыты для диалога, — заявил он де Голлю. — Дипломаты долго и плодотворно трудились, нельзя допустить, чтобы их работа пошла прахом.

Во время этой предварительной встречи Хрущёв и де Голль подписали межправительственное соглашение о совместной постройке космодрома во Французской Гвиане и о запуске спутников, разработанных французскими учёными, на советских ракетах-носителях. Фактически, речь шла о начале совместной с Францией космической исследовательской программы.

Основными темами на переговорах предполагались соглашения о сокращении вооружений и безопасности в Европе, а также — вновь поднятый по настоянию США германский вопрос. Дипломаты за прошедшие полгода после встречи в Вашингтоне уже довели часть соглашений о разоружении до стадии готовности к подписанию итоговых документов. По другой части ещё оставались существенные разногласия.

В подготовленном к подписанию соглашении о европейской безопасности предполагалось в течение 10 лет по частям выводить из Европы расквартированные там подразделения оккупационных войск США, Великобритании, Франции и СССР. Одновременно предполагалось отвести танковые и другие наступательные вооружения от линии границы Западной и Восточной Германий, для начала — на 100 километров.

Также дипломаты подготовили к подписанию соглашение о сотрудничестве СССР и США в космической области. Оно предусматривало разработку и развёртывание спутниковой системы поиска и спасения терпящих бедствие, а также совместную разработку стыковочного узла и аппаратуры управления сближением единой для советских и американских аппаратов конструкции. Об этом Хрущёв и Эйзенхауэр договорились в сентябре 1959 г во время визита в США. (АИ, см. гл. 04–16)

Ещё одно соглашение, спешно подготовленное дипломатами после Агадирского землетрясения, должно было документально оформить присоединение США, Великобритании и Франции к Международной спасательной службе. Фактическое сотрудничество по этой линии уже велось.

При согласовании повестки дня саммита Андрей Андреевич Громыко предложил начать сразу с подписания подготовленных соглашений.

— Это с самого начала встречи создаст благоприятный фон для последующих обсуждений.

Делегации вошли в зал, где проводилось совещание, обменялись приветствиями. Президент де Голль, как «хозяин саммита», выступил с кратким вступительным обращением к участникам. Затем он предоставил слово британскому премьеру Макмиллану:

— Великобритания крайне обеспокоена недавними событиями в Греции и коммунистическим вмешательством в демократические процессы, — заявил Макмиллан. — Мы намерены вынести ситуацию в Греции на обсуждение в ООН.

— Это вы фашистский переворот именуете «демократическим процессом»? — ехидно поинтересовался Хрущёв. — Интересная трактовка событий. Прямо-таки пахнуло Мюнхеном 1938 года.

— Под видом подавления путча вы, фактически, устроили в Греции коммунистическую революцию и привели к власти прокоммунистическое правительство! — продолжал Макмиллан.

— Андрей Андреич, после заседания дайте телеграмму господину Папандреу, что господин Макмиллан причислил его к коммунистам, — усмехнулся Никита Сергеевич. — Вместе посмеемся. Всё, что произошло в Греции — закономерный ответ греческого народа на попытку фашистсткого переворота.

— События в Греции являются внутренним делом Греции, и ООН неправомочна обсуждать их в какой бы то ни было форме. Единственным фактом для обсуждения в ООН являются массовые убийства по политической принадлежности, совершённые фашистской хунтой в ночь на 1 мая, — заявил в ответ Косыгин. — Как в своё время господин Лодж назвал организованный ЦРУ переворот в Гватемале «восстанием гватемальцев против гватемальцев», так и сейчас события в Греции следует назвать «неудавшимся мятежом греков против греков». Греческий народ отверг притязания военных на власть и оказал мятежникам вооружённый отпор, защитив свободу и демократию. Нас удивляет, что державы, столь приверженные принципам демократии, как Великобритания, высказывают недовольство текущим развитием событий.

— Но во главе этих событий были коммунисты! — возмутился Макмиллан.

— И это неудивительно, так как на сегодняшний день самая прогрессивная партия в Греции — именно коммунистическая, — ответил Хрущёв. — Раз уж все остальные партии не осмелились возглавить народные массы и поднять их на борьбу против фашистской хунты, пришлось коммунистам уже в который раз встать на защиту демократии, как в Испании в тридцатых или в оккупированной Гитлером Европе в сороковых.

Никита Сергеевич с удовольствием смотрел, как от его слов перекосило и Макмиллана, и Эйзенхауэра, и госсекретаря Гертера, и министра иностранных дел Великобритании Селвина Ллойда. Де Голль и французский министр иностранных дел Морис Кув де Мюрвиль, уже успевшие пообщаться с Первым секретарём более плотно, также наслаждались ситуацией.

Он мимоходом отметил, что ПВО стран НАТО, судя по их реакции, не смогло полностью отследить трёхчасовой полёт 16 крылатых ракет, запущенных с подводных лодок, над Средиземным морем. Иначе в истерике бились бы все присутствующие, а не только наглы. Во всяком случае, и французская национальная ПВО, и ПВО американской базы в Неаполе были, по-видимому, застигнуты врасплох. Предельно нахальный эксперимент адмирала Кузнецова увенчался успехом — было доказано, что средства ПВО середины-конца 50-х не могли уверенно отслеживать низколетящие цели с малой ЭПР.

— По-моему, мы отвлеклись от повестки дня, — заявил де Голль. — Если все стороны готовы подписать итоговые документы по подготовленным договорам, предлагаю приступить к подписанию.

Первым подписали соглашение о совместной разработке спутниковой поисково-спасательной системы. В ходе согласования статей соглашения, в качестве третьего участника к нему присоединилась Франция, и теперь де Голль также подписал итоговый документ.

Косыгин и Эйзенхауэр подписали соглашение о совместной разработке стыковочного узла и системы сближения для космических кораблей. Затем был подписан документ об официальном присоединении США, Великобритании и Франции к Международной спасательной службе. Этот договор Никита Сергеевич считал одним из наиболее важных на текущий момент.

С договором о сокращении вооружённых сил в Европе возникла неожиданная заминка. Селвин Ллойд заявил, что появились новые обстоятельства, требующие дополнительного обсуждения и согласования, но, чтобы не задерживать обсуждение других вопросов, стоящих на повестке дня, предложил вернуться к вопросу позднее.

Хрущёв лишь пожал плечами и согласился:

— Что ещё за новые обстоятельства? — шёпотом спросил он у Громыко. — Чего этим буржуям ещё надо?

— Я пока сам не в курсе, с нами они ещё не обсуждали, — ответил Андрей Андреевич. — Подозреваю, что они нашли-таки способ сорвать подписание договора.

— Хрен с ними, подождём, — Никита Сергеевич прямо-таки излучал благожелательное спокойствие.

Он поздравил де Голля и Эйзенхауэра с первым значительным успехом в совместной программе мирного освоения космоса:

— Конечно, мы ещё не знаем, получится ли что-нибудь из нашего сотрудничества, но мы доказали всему миру и самим себе, что при желании сумеем договориться по многим вопросам, — сказал Хрущёв. — Возможно, когда-нибудь сможем договориться и о полном разоружении.

— Вашу концепцию полного разоружения, да ещё в столь сжатые сроки, лично я считаю несколько утопичной, — ответил Эйзенхауэр. — Поэтапное сокращение вооружений в Европе мне представляется более реалистичным. Вернёмся к этому вопросу чуть позднее. Сейчас я хотел бы ещё раз обратить ваше внимание на необходимость политического урегулирования германского вопроса.

— А что с ним не так? — удивился Хрущёв. — Мне представляется, что германский вопрос у нас с вами как раз урегулирован, причём именно так, как это устраивает всех наших и ваших европейских партнёров. Наших — по ОВД, ваших — по НАТО.

— Но Германия разделена! — возразил Эйзенхауэр.

— И это нас устраивает, — ответил де Голль.

— Мы считаем, что необходимо провести в Германии всеобщие демократические выборы и референдум об объединении страны, — заявил Айк, прочитав записку, подсунутую Гертером. — Это следует сделать для выполнения Потсдамских соглашений.

— Подтсдамские соглашения принимались в другой политической обстановке. СССР, США и Великобритания ещё оставались союзниками, хотя бы формально, — возразил Косыгин. — Не существовало ни НАТО, ни Варшавского договора. Сейчас всё переменилось, частично изменилась сама суть европейской политики. Бывшие союзники оказались по разные стороны, а индивидуальная политика европейских государств сменилась блоковым противостоянием. В этой ситуации правильнее было бы принять соглашение по германскому вопросу, закрепляющее современное положение.

Ваше мнение, как я понимаю, с 1955 года принципиально не изменилось, Наше — тоже. Как и мнения французской и английской сторон. Нас вполне устраивает современное состояние вопроса. Сам факт наличия или отсутствия мирного договора не мешает нам сотрудничать с ГДР, так же, как не мешает вам сотрудничать с Западной Германией. Мы согласны даже не настаивать на заключении сепаратного мирного договора с ГДР. Хотя, если нажим со стороны западных держав нас к тому вынудит, мы можем с восточными немцами и отдельно мирный договор подписать.

Эйзенхауэр и Гертер переглянулись. Они надеялись навязать Советскому Союзу политический спор об объединении Германии, но вновь, как и в 1955 году, столкнулись с единой позицией СССР, Великобритании и Франции, настаивавших на продолжении существования двух отдельных германских государств.

— На встрече в Женеве в 1955 году господин Фор уже предлагал взаимоприемлемый и устраивающий всех выход из положения, — напомнил де Голль. — Он предлагал зафиксировать раздел Германии на следующие 50 — 100 лет. Установить полноценную границу между Восточной и Западной Германией, и вокруг Западного Берлина, признать Западный Берлин нейтральной международной территорией. Заключить отдельные мирные договоры с Западной и Восточной Германиями. (АИ, см. гл. 01–32)

Вы, господин президент, тогда, с подачи покойного госсекретаря Даллеса, этот вполне разумный и устраивающий всех план решительно отвергли, заявив, что «не можете согласиться с тем, что миллионы людей в Восточной Германии разделены со своими семьями в её западной части и лишены свободы» (см. гл. 01–32). Но, если посмотреть на сегодняшнюю ситуацию, мы видим, что французский план политического урегулирования германского вопроса де-факто уже реализован.

Смотрите сами, господин президент. Полноценная граница между Германиями и вокруг Западного Берлина построена и функционирует с 1956 года. (АИ, см. гл. 02–16) Раздел Германии, можно сказать, зафиксирован. Остались лишь чисто политические вопросы. Не заключены мирные договоры, но в этом вопросе даже советская сторона согласна не настаивать, если Соединённые Штаты не станут решение этого вопроса форсировать.

Не установлен нейтральный статус Западного Берлина, причём Западная Германия объявила Западный Берлин своей частью, а Соединённые Штаты ей в этом потворствовали. Так кто тут явно нарушает Потсдамские соглашения?

Эйзенхауэр оказался пойман в логическую ловушку, и Хрущёв поспешил её захлопнуть, хотя и сделал это с реверансом в пользу Айка:

— Безусловно, выполнять условия Потсдамских соглашений необходимо, — подтвердил он. — Но мы оказались в ситуации, когда Западная Германия, требующая их выполнения от других, сама же их и нарушает. Эта ситуация нетерпима и требует решения в соответствии с духом и буквой Потсдама. Однако, как я понимаю, американская сторона не поддерживает эту идею?

Решать судьбу своей страны должны сами немцы. Тут я с президентом Эйзенхауэром согласен. Но при этом надо учитывать уроки истории. Все мы хорошо помним, на что способна единая Германия. Для безопасности Европы будет лучше пока оставить её разделённой. Иначе мы опять окажемся в ситуации, когда часть Европы мнит себя больше целого. Забыли про немецкие танки в Париже, бомбардировщики люфтваффе над Лондоном и Ковентри, субмарины Дёница в Атлантике, у берегов Северной Америки?

Президент США в сомнении взглянул на Гертера. Тот что-то написал на листке бумаги. Айк прочитал, скривился, затем обратился к Макмиллану:

— Что скажет британская сторона?

— Мы привержены евроатлантической солидарности, — ответил британский премьер, — но лишь до тех пор, пока она обеспечивает безопасность Великобритании. Единая Германия через 15 лет после окончания мировой войны — слишком большой и непредсказуемый фактор нестабильности в Европе. В этом вопросе я склонен согласиться с господином де Голлем.

Американцы вновь, как и в Женеве, остались в меньшинстве.

— Я вижу, что здесь только Америка по-настоящему привержена идеалам свободы и демократии, — раздражённо заявил Айк.

— Нет, скорее, только до Америки не получится доехать на танке, — парировал де Голль. — Ла Манш, знаете ли, не так уж и широк.

— Считаю правильным отложить обсуждение германского вопроса до тех пор, пока ситуация в Европе не изменится кардинально, — предложил Косыгин.

— В идеале — лет на сто, — проворчал Макмиллан.

— Мы могли бы пойти на обострение отношений и потребовать от Западной Германии немедленного решения вопроса Западного Берлина, — продолжил Косыгин. — Могли бы заключить сепаратный мирный договор с Восточной Германией. Могли бы постоянно оказывать военный нажим на Западный Берлин. Мы этого не делаем, в качестве политической любезности для наших западных партнёров, рассчитывая на их ответные шаги навстречу. Но американская сторона, похоже, считает данную любезность нашей слабостью, либо просто не понимает намёков, и продолжает оказывать политическое давление.

Так как, господин президент? Будем продолжать, или всё же отложим германский вопрос до лучших времён?

— Мы вернёмся к этому вопросу позже, — буркнул припёртый к стенке Эйзенхауэр.

Один раз — в 1955-м в Женеве — он уже проиграл подобную дискуссию, практически сорвав встречу, и теперь не хотел снова быть обвинённым в срыве переговоров.

На этом первый день переговоров в 4-хстороннем формате завершился. Продолжились двухсторонние консультации. Вечером состоялся дипломатический приём, на котором делегации смогли пообщаться в неформальной обстановке.

На приёме Хрущёв переговорил с Эйзенхауэром. Беседа проходила только в присутствии переводчиков. Никита Сергеевич поблагодарил президента за вовремя сделанные «шаги навстречу», позволившие всё-таки довести переговорный процесс до заключительной стадии.

— Как ни старались противники разрядки не допустить самого факта четырёхсторонней встречи, мы всё же сумели нарушить их планы, собрались и уже подписали несколько важных документов, — сказал Хрущёв. — Может быть, завтра нам удастся продолжить удачно начатое.

— Может быть, может быть, — как-то неопределённо отозвался Айк.

Никита Сергеевич насторожился — реакция президента была слишком уж вялой. Всё-таки дипломатам обеих сторон удалось успешно довести до логического завершения сложный и долгий согласовательный процесс. Хрущёв понял, что Эйзенхауэр что-то недоговаривает.

— Когда мы летели сюда, — сказал Первый секретарь, — мы размышляли над политической ситуацией. Выдвигались разные предложения, например, предлагали потребовать официальных извинений у американской стороны, в связи с полётом самолёта-разведчика. Но в итоге решили таких требований не выдвигать.

— Это разумно, — ответил Айк. — Видите ли, господин Хрущёв, президент Соединённых Штатов как правило не может единолично принимать политические решения. История с этим полётом достаточно запутанная, я ещё сам не до конца уяснил для себя все связи, лежащие в подоплёке этого дела. Мне ясно лишь, что решение принималось на уровне ЦРУ, но фигуры, стоявшие за ним, куда влиятельнее, чем господин Даллес.

Если бы всё зависело только от меня, я бы извинился за несогласованные действия не в меру ретивых подчинённых, и дело с концом. Но в администрации слишком беспокоятся о возможном ущербе для престижа страны. Даже господин Гертер, в целом являющийся сторонником мирного, дипломатического решения любых разногласий между нашими странами, убеждал меня в недопустимости «капитуляции перед красными» и наотрез отказывался даже обсуждать саму возможность таких извинений.

(Это следует из эпизода обсуждения советской декларации на встрече в Париже 16 мая 1960 г http://www.hrono.ru/libris/lib_h/hrush60.php)

— Я в этом и не сомневался, — согласился Хрущёв.

— Меня весьма волнует судьба нашего лётчика, — продолжал президент. — Полагаю, вам уже что-то известно?

— На данный момент в наших руках имеются пустое катапультное кресло и обломки кабины со следами крови, — Никита Сергеевич продолжал, по согласованию с Серовым, поддерживать официальную версию событий. — Как вы знаете, господин президент, человеческое тело весьма хрупко, и на скоростях около 800–900 километров в час воздушный поток может разорвать его на части. Такие случаи бывали, и неоднократно. Обломки самолёта были разбросаны на весьма большой площади, к тому же весна, в степи и полупустыне полно грызунов и прочей мелкой фауны. Если бы нам удалось найти парашют, можно было бы говорить более определённо.

— Понимаю. Прошу вас, господин Первый секретарь, держать меня в курсе по этому вопросу.

— Конечно, если что-то станет известно — мы обязательно вам сообщим.

— Я весьма признателен вам, что вы не стали переводить ситуацию в плоскость политической конфронтации и предпочли обмен личными посланиями, — продолжал Эйзенхауэр. — Тем самым вы оставили мне место для манёвра. Иначе мне пришлось бы отвечать жёсткими заявлениями, чтобы сохранить престиж Соединённых Штатов, вы бы ответили тем же, и переговоры в итоге стали бы невозможными.

— Мне представляется, что те, кто задумывал эту комбинацию с самолётом, рассчитывали именно на такой ход событий, — ответил Никита Сергеевич. — Всегда приятно обломать планы своему противнику. Волей судьбы, похоже, что у нас с вами противник теперь общий. Ну, частично, конечно. Я имею в виду те самые силы, которые хотят продолжения конфронтации и «холодной войны». Покойный господин Даллес, будучи госсекретарём, постоянно держал ситуацию на грани начала военных действий. Между державами, обладающими ядерным оружием, такие отношения слишком опасны.

— Да, я тоже начал приходить к такому выводу, — согласился Айк. — Пока подлётное время исчислялось несколькими часами, в случае бомбардировщиков, у нас с вами ещё был шанс успеть договориться и отменить атаку, в случае ложной тревоги, например. Но когда основным оружием становятся баллистические ракеты, время принятия решения сжимается до нескольких минут. Скажем, я просто не успею доехать до Пентагона, чтобы послать вам телеграмму по прямой линии. И даже если я поставлю телетайп прямой связи с Кремлём прямо в Овальном кабинете, любая заминка на линии связи может стать фатальной.

Хрущёв вытащил из кармана свой мобильный телефон. В Париже и Брюсселе уже работала мобильная связь советского стандарта. Договор с бельгийской стороной был заключен ещё в 1958-м, на Брюссельской промышленной выставке, а де Голль, познакомившись с мобильной связью во время переговоров с Хрущёвым, попросил установить в Париже несколько АТР, в порядке опытной эксплуатации. Возможность решать вопросы бизнеса прямо из автомобиля или уличного кафе моментально оценили многие французские бизнесмены. МИД СССР и Франции уже подготовили взаимовыгодное соглашение о развёртывании сети мобильной связи. В первую очередь предполагалось устанавливать АТР на французских курортах и в крупных городах метрополии, затем планировалось развитие мобильной связи в сельских районах Франции и на заморских территориях.

Разработка аппаратуры связи была налажена совместная, по опыту сотрудничества в разработке телевизионного стандарта SECAM. Французы заинтересовались возможностями внедрения в оконечные устройства цифровой логики, и хотя сам тракт передачи сигнала всё ещё оставался аналоговым, всю логику следующей модели телефона, ЛК-4, уже предполагалось делать на микросборках. На ЛК-3 микросборка пока отвечала лишь за отображение набираемого номера на ЖК-индикаторе.

Под контракт на телефонизацию Франции и государств Французского Союза предстояло расширить производство электронных компонентов и организовать несколько десятков сборочных производств. Для их размещения были выбраны малые города Нечерноземья. Французский контракт становился, таким образом, «приводом» для развития целого региона.

— Почему бы не установить между нашими странами более современную связь? — предложил Никита Сергеевич. — Мы как раз пару недель назад вывели на высокую эллиптическую орбиту спутник связи, он же ретранслятор телевизионного сигнала. Вы можете поставить автоматический телефонный ретранслятор прямо в своём автомобиле, а в другом автомобиле смонтировать станцию спутниковой связи. Вести переговоры придётся, конечно, нашим с вами переводчикам. Но я Виктору Михайловичу вполне доверяю.

Виктор Суходрев, продолжая переводить, благодарственно кивнул и улыбнулся.

— Этот ваш мобильный телефон я уже видел, — припомнил Айк. — Установить прямую связь через спутник было бы полезно. Пожалуй, я дам указание Госдепартаменту проработать с вашим МИД проект соглашения. Но, полагаю, будут возражения со стороны военных. Система правительственной связи должна быть национальной разработкой.

— Ну, это, всё-таки будет не правительственная, а международная связь, — ответил Хрущёв. — В будущем, когда появятся спутники с большим количеством каналов связи, мы будем вообще сдавать эти каналы в аренду на коммерческой основе.

— Ещё хуже, — рассмеялся Айк. — Наши производители и их лоббисты в Конгрессе лягут костьми, если первая коммерческая система международной связи не будет американского производства.

— Это вас так волнует?

— Да, это, всё-таки, национальная экономика. Хотя… Через полгода меня действительно уже не будут волновать многие из этих вопросов, — ответил Эйзенхауэр. — Но пока я ещё президент, и мне хочется сделать как можно больше для укрепления мира стабильности, чтобы потомки вспоминали меня как президента, который закончил «холодную войну», а не как президента, который её усугубил.

Параллельно американская и советская делегации решали вопросы, связанные с предстоящим визитом Эйзенхауэра в СССР. В частности, был урегулирован вопрос с предоставлением советских въездных виз пилотам американского президентского самолёта и техническому персоналу.

С де Голлем Никита Сергеевич обсудил возможность совместной разработки авиадвигателей для пассажирских самолётов. Как он и ожидал, президент Франции заинтересовался открывающейся перспективой. Французская «Sud Aviation» в это время ставила на авиалайнеры «Caravelle» английские двигатели, за неимением подходящих по характеристикам собственных. Поэтому предложение Хрущёва заменить их на советские Д-20, а затем, совместными силами пермского ОКБ-19 и французской компании SNECMA разработать целую линейку моторов для «Аэробусов» пришлось весьма кстати.

Де Голль поручил министерству иностранных дел подготовить договор. Его подписание наметили на осень, пока же был подписан предварительный протокол о намерениях. (АИ)

Второй день начался с обсуждения вопросов разоружения и политической системы обеспечения безопасности в Европе. Договор о поэтапном выводе войск и сокращении вооружений был, казалось бы, уже согласован всеми сторонами и подготовлен к подписанию. Но в ситуацию неожиданно вмешалась Великобритания. Премьер Макмиллан выставил не оговорённое ранее условие:

— Мы требуем возвращения кораблей королевского флота, захваченных в 1956-м году под Порт-Саидом. Пока все корабли в полном составе не будут возвращены, мы не подпишем договор. Мы также предоставим Соединённым Штатам возможность увеличить количество ракет средней дальности, базирующихся на территории Соединённого Королевства.

Речь шла об американских ракетах «Тор». Их развёртывание на британской территории началось с 31 августа 1958 года, и в 1960-м, на базах в Шотландии, стояли уже 20 эскадрилий по 3 ракеты. «Тор» был достаточно серьёзной угрозой — имея дальность от 2400 до 2820 км, эти 60 ракет могли достать до Москвы и простреливать важнейшие районы центральной части РСФСР.

Демарш англичан полностью перечеркнул полугодовую работу дипломатов по согласованию первого договора об ограничении вооружений. В этот момент Хрущёв понял причину вчерашнего уклончивого ответа Эйзенхауэра. Макмиллан наверняка поставил его в известность.

— Корабли вернуть, говорите? — ответил Никита Сергеевич. — Мы, вот, ленд-лизовские транспорты «Либерти» уже вернули. Американцы их из наших вод вывели и тут же ко дну пустили. Демонстративно. Только океанское дно металлоломом замусорили. Спрашивается — зачем? — он укоризненно посмотрел на Эйзенхауэра. — Чтобы нас позлить? М-да… При том, что за ленд-лиз мы уже расплачивались поставками топлива и прочих нефтепродуктов.

Президент сидел с непроницаемым видом.

— Как я понимаю, речь идёт о пяти устаревших авианосцах? — продолжал Хрущёв.

— А также двух крейсерах и целом флоте десантных кораблей, оставшихся в Египте, — ответил Макмиллан.

— Прежде всего, эти корабли — законный военный трофей Египта, — подчеркнул Никита Сергеевич. — Вы в 1956 году развязали агрессию против суверенного государства, и получили по заслугам. Трофейными авианосцами Египет с нами расплатился за поставки вооружения по ленд-лизу. То есть, мы их купили, и никакие претензии предыдущих владельцев не рассматриваем. Другое дело, что как минимум два, если не четыре из пяти этих авианосцев уже устарели и большой боевой ценности не представляют. Как я понимаю, даже если условно допустить возможность, что вы их получите обратно, вероятнее всего, вы их точно так же пустите в металлолом.

Те корабли, что остались в Египте, вообще не имеют отношения к нашему сегодняшнему обсуждению. Египетской делегации я в этом зале не наблюдаю. Указывать суверенному государству, как ему поступать с взятыми в бою трофеями, мы не имеем возможности. Хотите вернуть свои транспорты — договаривайтесь с Египтом.

— Мы знаем, что вы имеете достаточное влияние на египетское руководство, — упрямо гнул свою линию Макмиллан. — Сабри — далеко не такой сумасшедший, как Насер. Вам достаточно будет нескольких слов.

— Так и договаривайтесь с Сабри, — заявил Косыгин. — Мы-то тут причём? Мы всего лишь приняли у него корабли в уплату за поставки. Я вообще считаю ваше требование надуманным и неправомочным. Устаревшие корабли вам не нужны, так же, как американцам были не нужны те «Либерти», что они затопили. Вы лишь хотите найти формальный предлог, чтобы сорвать подписание договора о поэтапном выводе войск из Европы.

Даже если мы согласимся на ваше требование, вы придумаете ещё что-нибудь, потом ещё, и ещё, и это будет тянуться бесконечно. Господин президент, — он обратился к Эйзенхауэру. — Вы же видите, что британская сторона под надуманным предлогом пытается сорвать подписание уже согласованного договора.

Президент явно не выглядел довольным:

— Требование Британии мне не кажется обоснованным, но формально это их право.

— Тем не менее, мы настаиваем на возврате наших кораблей, — Макмиллан упёрся рогом.

— А за ремонт и модернизацию этих старых корыт кто платить будет? — возмутился Хрущёв. — Мы не только отремонтировали все боевые повреждения, мы ещё и установили на трёх авианосцах угловые палубы и трамплины для старта реактивных самолётов, заменили все системы связи, установили новые системы инструментальной посадки, новые радары. Формально это уже не ваши авианосцы, у них половина конструкции — нашего производства.

— Этот вопрос пусть обсуждают дипломаты, — упорствовал британский премьер. — Пока корабли не будут возвращены, мы отказываемся подписывать договор о поэтапном выводе воинских контингентов из Европы.

— Значит, войска останутся там, где они находятся сейчас, — ответил Хрущёв. — Предлагаю всем «поблагодарить» господина Макмиллана и его хозяев за срыв мирной конференции. На этом можно расходиться.

Первый секретарь был прав. Четырёхсторонний договор был сбалансирован по количеству выводимых подразделений с каждой стороны. Это согласование заняло около полугода. Если британская сторона выпадала из договора, нужно было пересогласовывать заново все количественные параметры, с учётом не только количества, но и показателей боеспособности подразделений, ТТХ выводимой и оставляемой на ТВД техники, и множества прочих условий.

— Минуточку, Никита Сергеич, — остановил его Косыгин. — Вот тут у меня имеется любопытный документ… Протокол Контрольного Совета от 1947 года…

Хрущёв, внимательно следивший за выражением лиц собеседников, заметил, как одновременно побледнели Эйзенхауэр и Макмиллан. Де Голль оставался спокойным и смотрел заинтересованно.

— Согласно этому документу, в 1947 году было принято решение, заверенное подписями всех членов Контрольного Совета, губернаторов оккупационных зон, о том, что Берлин является местом пребывания четырехсторонних органов и одновременно столицей советской зоны. Весь Берлин, а не только его восточная часть.

Косыгин передал по экземпляру документа Эйзенхауэру, Макмиллану и де Голлю, и продолжил:

— На основании указанного документа мы обращаем внимание сторон на абсолютную незаконность нахождения на территории так называемого Западного Берлина каких-либо органов и структур государственного управления Федеративной Республики Германии, требуем их незамедлительной ликвидации и передачи указанной территории под управление гражданской администрации Германской Демократической Республики.

Эйзенхауэр побагровел. Макмиллан сидел в шоке. Затем главы западных делегаций и их переводчики принялись сравнивать свои копии документа, пытаясь найти разночтения в английском, французском и русском вариантах текста.

Документ, по заданию Косыгина, обнаружил в неразобранных архивах референт Громыко Валентин Михайлович Фалин. Когда он положил свою находку перед министром иностранных дел, Андрей Андреевич едва за голову не схватился. Он даже не хотел сначала докладывать Косыгину, но Алексей Николаевич об этом документе уже знал — из справки ИАЦ, подготовленной по присланным мемуарам самого Фалина. (АИ)

Это был феерический про@б советской дипломатии. Вспомни об этом документе раньше, в 1948-м году, советская блокада Берлина была бы не нужна.

(«Инициаторами записи были англичане, задумавшие пропустить щупальца в восточную часть города и, если получится, в Восточную Германию. Имейся у трех держав нечто отдаленно похожее, оправдывавшее превращение Берлина в землю ФРГ, с Советским Союзом и говорить бы не стали.

Раскрою секрет. Ни в 1958-м, ни в 1959 г. про упомянутую запись в МИД СССР никто не слышал. В 1960-м или даже 1961 г., когда у меня зашел разговор с А. А. Громыко на данную тему, министр буркнул:

— Почему мне не показали этот документ до посылки нашей ноты 27 ноября 1958 года?

— Я работаю в МИДе с марта 1959 года.

Это дало тогда же повод для разговора с Громыко о необходимости создания в МИДе службы централизованного учета, систематизации и хранения официальных документов. … Между тем причина сдержанности на нашей стороне — бескультурье в делопроизводстве, издержки работы зауженным составом в самом МИДе, отсутствие координации с республиканскими правительствами.» см. В.М. Фалин «Без скидок на обстоятельства» стр. 81–82)

— Я также вынужден подчеркнуть, что воздушные коридоры между ФРГ и Западным Берлином не были утверждены Контрольным советом, и используются только на основании рекомендаций административного департамента. То есть, незаконно, — добил «союзников» Косыгин.

Эйзенхауэр снова побелел:

— Вы хотите объявить блокаду Западного Берлина? — прохрипел президент внезапно пересохшим горлом.

— Разве я произнёс слово «блокада»? — мягко улыбнулся Алексей Николаевич. — Я лишь указал на то, что современная ситуация полностью нарушает четырёхсторонние договорённости, принятые Контрольным советом.

— Мы сегодня же передадим этот документ репортёрам, и завтра с утра всё это будет в газетах, — добавил Никита Сергеевич. — Посмотрим, как вы из этого выпутаетесь.

Эйзенхауэр и Макмиллан переглянулись:

— Предлагаю прерваться до завтра, — деревянным голосом произнёс Айк. — Вы понимаете, надеюсь, что нам необходимо проконсультироваться с канцлером Аденауэром и между собой.

— Разумеется, — небывало широко улыбнулся Косыгин. — Передавайте привет господину канцлеру.

— Угу. И валидол, — вполголоса буркнул себе под нос Хрущёв.

«Консультации» между главами западных делегаций продолжались до позднего вечера. Неформального общения между делегациями этим вечером не было.

— Подпустили американцам ежа в штаны! — Никита Сергеевич удовлетворённо потирал руки. — Пусть теперь попробуют оспорить собственные подписи под протоколом.

Первый секретарь как в воду глядел. Утром 18 мая обслуживавший Хрущёва в поездках сотрудник 9-го Главного управления КГБ Алексей Алексеевич Сальников показал ему местную французскую газету. Сообщение на первой полосе гласило:

«Вчера вечером канцлер ФРГ Конрад Аденауэр был срочно госпитализирован в связи с внезапным ухудшением здоровья. По официальным сообщениям, на сегодняшнее утро состояние 84-летнего политика продолжает оставаться стабильно тяжёлым. Никаких подробностей о его самочувствии не сообщается».

Сообщение о претензиях СССР на Западный Берлин, подкрепленных решением Контрольного совета от 1947 года, вызвало в прессе бурю самых различных откликов. Однако документ есть документ, оспорить его подлинность американцам и англичанам не удалось, и теперь пресса на все лады обсуждала, каким будет следующий шаг красных, и как будут развиваться события.

Собравшиеся для очередного раунда переговоров западные политики выглядели, как на похоронах.

— Как чувствует себя господин Аденауэр? — участливо поинтересовался Никита Сергеевич у Айка.

— Не лучшим образом, — буркнул президент. — У господина канцлера обширный инфаркт.

— Печально, печально, — констатировал Хрущёв. — Вот что значит — нарушать совместные договорённости. Итак, что вы можете сказать по результатам ваших вчерашних консультаций?

Эйзенхауэр был мрачен:

— Господин Первый секретарь, мы можем сначала переговорить с вами наедине? Коротко.

— К вашим услугам.

Они, в сопровождении переводчиков отошли в угол зала.

— Господин Хрущёв, вы вчера поставили нас в очень сложное положение, — начал Айк. — На кон поставлен престиж западных держав. Надеюсь, вы понимаете, что в сложившихся условиях не может быть речи о выводе воинских контингентов США, Великобритании и Франции с территории Западного Берлина? Это будет воспринято прессой как капитуляция перед коммунизмом. То есть, такое развитие событий совершенно невозможно.

— Разве мы сказали хоть слово о выводе войск, кроме того, что было оговорено подготовленным к подписанию договором? — спросил Хрущёв. — Наоборот, в документе от 1947 года подчёркивается, что Берлин продолжает оставаться местом пребывания четырехсторонних органов. В том числе — и воинских контингентов. Речь шла лишь о неправомочности и нелегитимности западногерманской гражданской администрации. Мы лишь требуем безусловного выполнения решений Контрольного совета, так же, как западные державы требуют безусловного выполнения Потсдамских договорённостей. Западногерманские власти должны покинуть Западный Берлин и передать его под юрисдикцию ГДР.

Эйзенхауэр понял, что его поймали в ловушку.

— О, дьявол… Но это — такая же капитуляция, только для Западной Германии!

— Горе побеждённым, — безучастно пожал плечами Первый секретарь. — Не мы эту волынку начали. Скажите спасибо господину Макмиллану.

— М-да… Я понимаю вашу позицию, господин Хрущёв. Вы решили действовать так же, как до того действовали мы. Требовать буквального выполнения всех ранее принятых решений.

— Совершенно верно, — согласился Никита Сергеевич.

— Давайте попробуем как-то договориться? — предложил Айк. — Найти взаимоприемлемое решение?

— Мы готовы выслушать ваши предложения, — ответил Хрущёв. — Но не собираемся идти на односторонние уступки ради сохранения престижа западных держав.

Они вернулись за стол переговоров. Все взгляды сосредоточились на Эйзенхауэре.

— Мы вчера долго совещались, — начал президент. — Предъявленный вами документ очень сильно всё осложняет.

— Так давайте просто выполним его условия, как вы постоянно требуете от нас выполнять условия Потсдамских соглашений до последней запятой, — ответил Косыгин.

— И кстати! — добавил Никита Сергеевич. — Купол рейхстага верните, пожалуйста, на место. Ваша «реставрация» что-то долго затянулась, а нам Знамя Победы на нём надо поставить.

В Потсдамских соглашениях было записано, что красное знамя должно быть всегда поднято над куполом рейхстага. Но американцы демонтировали купол под предлогом «реставрации».

Президент скривился:

— Этот вопрос я предлагаю обсудить отдельно. Сначала прошу выслушать наши предложения.

— Мы слушаем, — ответил Косыгин.

— Федеративная Республика Германия вложила в развитие Западного Берлина немалые средства. Передача этой территории под юрисдикцию Восточной Германии невозможна.

— О чём тогда говорить? — спросил Косыгин. — Пока не будет выполнено решение Контрольного Совета от 1947 года, дальнейшие переговоры бессмысленны. Если только вы не предложите других вариантов?

Президент взял из лежащей перед ним папки листок бумаги, надел очки и сухим голосом зачитал:

— Соединённые Штаты, Соединённое Королевство Великобритании и Северной Ирландии, и Французская Республика готовы признать в полном объёме Германскую Демократическую Республику как полноправного субъекта международного права, со всеми вытекающими отсюда последствиями, как то: официальное признание послевоенных границ Восточной и Западной Германии, установление официальных дипломатических отношений, обмен посланниками, и поэтапное урегулирование статуса Западного Берлина на основе 6-сторонних переговоров, с равным участием обеих Германий.

Это предложение действительно, если советская сторона снимет требование о немедленном выводе западногерманской администрации из Западного Берлина и немедленной передаче указанной территории под юрисдикцию ГДР, и согласится с предлагаемым планом поэтапного урегулирования.

(«Андрей Михайлович Александров-Агентов: «Тринадцатью годами позже описываемых событий, в период переговоров американцев с Брежневым по Ближнему Востоку, у меня был в Кремле короткий разговор с Киссинджером, во время которого мы вспомнили майские события 1960 года в Париже. Киссинджер тогда сказал: «А знаете ли вы, что все, чего вы добились своими соглашениями с ФРГ и Западом в 1970–1971 годах — признание ГДР, признание послевоенных немецких границ, берлинское урегулирование, вы могли иметь десятью годами ранее — в 1960 году. Я читал директивы, утвержденные для нашей делегации в Париж, и там предусматривалась возможность подобных наших уступок по всем этим вопросам» см. Рыбас Святослав Юрьевич «Громыко. Война, мир и дипломатия» с. 255)

— Поэтапное урегулирование возможно, — ответил Косыгин. — Но мы должны уже сейчас знать, к какому итогу собираются привести данное урегулирование западные державы. Мы настаиваем, что итогом должно быть безусловное исполнение решения Контрольного совета от 1947 года.

Мы также настаиваем на безусловном принуждении ФРГ к отмене дискриминационной «доктрины Хальштейна». Это естественным образом вытекает из самого факта признания ГДР западными державами.

(Суть этой доктрины заключалась в том, что отныне ФРГ поддерживала и устанавливала дипломатические отношения только с теми странами, которые не имели дипломатических отношений с ГДР. Установление дипломатических отношений с Восточной Германией отныне рассматривалось Бонном как недружественный шаг и вело к разрыву отношений с этой [установившей эти отношения] страной. Единственным исключением, допускавшимся доктриной Хальштейна, был СССР — в связи с важностью поддержания отношений для ФРГ с этим государством. Отменена в феврале 1970 года. https://ru.wikipedia.org/wiki/Доктрина_Хальштейна)

— Ваше требование об отмене доктрины Хальштейна логично и справедливо, — признал президент. — Но принудить Западную Германию к его исполнению будет непросто.

— А вы постарайтесь, — улыбнулся Никита Сергеевич. — Уверен, Аденауэр вас послушает.

— Аденауэр вот-вот отбросит копыта, — заметил Айк, резко переходя от сухого дипломатического тона к обычной, почти неформальной беседе.

— Не скажу, что меня это сильно огорчит, — жёстко ответил Хрущёв.

— Так что насчёт итогового результата поэтапного урегулирования статуса Берлина? — продолжал нажимать Косыгин. — Мы также настаиваем на принятии ГДР в Организацию Объединённых Наций.

(После арабо-израильской войны 1967 года, когда правительство ГДР заняло бескомпромиссную антиизраильскую позицию, на Ближнем Востоке поднялась волна признания Восточной Германии [пример подал Ирак, установивший дипотношения с ГДР в 1968 году]. В этих условиях министерство иностранных дел ФРГ в феврале 1970 года объявило о прекращении действия доктрины Хальштейна. В 1972 году было подписано соглашение об урегулировании отношений между ФРГ и ГДР. В сентябре 1973 года оба государства были приняты в ООН. К апрелю 1974 года ГДР была признана более чем 100 государствами. https://ru.wikipedia.org/wiki/Доктрина_Хальштейна)

Эйзенхауэр вздохнул:

— Мы вынуждены признать обоснованность требований советской стороны. Они основаны на подлинном документе, подписанном всеми сторонами. Выполнение этих требований было возможно в 1947-м году, когда Западная Германия была оккупирована войсками союзников. Но сейчас? Я не представляю, как можно этого добиться. Вы понимаете, что ваше требование спровоцирует гуманитарную катастрофу? Массовый исход населения из Западного Берлина в ФРГ?

— Да с какой стати? — удивился Косыгин. — Если урегулирование будет действительно поэтапным, у населения будет несколько лет, чтобы перебраться в Западную Германию.

— Я всё же предлагаю не увязывать вопрос статуса Западного Берлина со всеми остальными вопросами, — предложил де Голль. — Что до принятия ГДР в ООН, этот вопрос можно рассмотреть на сессии в августе этого года, но тогда следует принимать в ООН одновременно и ФРГ.

— Да, в ООН логично принимать и ФРГ и ГДР одновременно, — согласился Косыгин. — Это будет справедливо.

— Мне тоже представляется, что на сегодняшний момент можно считать первым этапом урегулирования достижение договорённости о признании ГДР западными державами, — согласился Хрущёв, понимая, что синица в руках лучше, чем журавль в небе. — Мы, безусловно, будем настаивать на выполнении решения Контрольного совета от 1947 года, но согласны не настаивать на его немедленном выполнении. Упомянутые вами вопросы денежной компенсации за построенную после 1947 года в Западном Берлине инфраструктуру можно и нужно обсуждать отдельно.

Никита Сергеевич понимал, что нужно оставить Айку пространство для манёвра. Если продолжать нажимать, требуя немедленного согласия на передачу всего Берлина под юрисдикцию ГДР, пусть даже в качестве конечного итога поэтапных переговоров, американцы отзовут своё предложение, и германский вопрос снова зависнет.

И он и Косыгин понимали, что американцы не согласятся на передачу Западного Берлина в подчинение ГДР — это, вероятнее всего, означало бы для НАТО потерю Западной Германии как партнёра. Но они действовали по принципу: «Требуй больше, чтобы получить хоть что-то». Признание ГДР уже было весомой победой. Первоначальная реакция Айка и Макмиллана показывала, что они оба знали о существовании раскопанного Фалиным протокола Контрольного совета, и опасались, что документ выплывет на свет.

— Хорошо, — согласился Эйзенхауэр. — Давайте вместе, не спеша, поищем пути урегулирования статуса Западного Берлина. В этом вопросе переплетаются многие сложности — и выполнение Потсдамских соглашений, и имущественные проблемы, и престиж Западной Германии, что тоже немаловажно.

Если принципиальное согласие по вопросу официального признания ГДР со стороны Соединённых Штатов, Великобритании и Франции достигнуто, предлагаю передать дальнейшее согласование этого вопроса министерствам иностранных дел.

Хрущёв, Косыгин и Громыко переглянулись:

— Мы согласны, — выразил общее мнение советской делегации Алексей Николаевич. — Предлагаю поручить министрам иностранных дел сегодня же разработать предварительный протокол, в котором будут изложены достигнутые сегодня договорённости, и на основе которого мы будем строить дальнейшие согласования.

— Согласен, — коротко ответил Айк. — Господин Гертер, займитесь. Протокол должен быть готов к подписанию завтра.

На этом, по общему согласию сторон, был объявлен перерыв. Во время перерыва главы делегаций ответили на вопросы репортёров. Известие о признании западными державами ГДР произвело эффект разорвавшейся бомбы. 19 мая все газеты пестрели гигантскими заголовками.

Как выяснилось позже, Аденауэр в это время лежал без сознания, иначе он бы прибежал из Бонна в Париж, волоча за собой стойку с капельницей, но не позволил бы Эйзенхауэру, Макмиллану и де Голлю признать ГДР.

(В реальной истории Аденауэр так прокомментировал выходку Хрущева [декларацию с требованием официальных извинений за полёт U-2]: «Нам здорово повезло. Хрущев совершил большую ошибку. Он мог многого добиться от Эйзенхауэра» см. Рыбас Святослав Юрьевич «Громыко. Война, мир и дипломатия» с. 256)

Официальные заявления о признании ГДР были опубликованы на следующий день, 19 мая. Установление дипломатических отношений и прочие формальности были завершены к концу мая. (АИ)

Вторую половину дня 18 мая посвятили обсуждению пересогласования поэтапного вывода войск с территории Германии. В сложившейся ситуации Макмиллан осознал, что после вывода американских войск британский контингент в Западной Германии в итоге останется лицом к лицу с советскими частями ГСВГ, которые будут вынуждены оставаться в ГДР, чтобы «уравновесить» британские войска. К тому же британцам придётся действовать и против Национальной Народной Армии ГДР, вооружённой советским оружием.

Тем не менее, Макмиллан продолжал упорствовать, требуя возврата кораблей. Подписание договора о поэтапном выводе войск пришлось отложить до окончания пересогласования численности выводимых контингентов.

Встреча в Париже официально завершилась 20 мая подписанием предварительного протокола о графике переговоров по поэтапному урегулированию статуса Западного Берлина. В протоколе были зафиксированы решения Контрольного совета от 1947 г и требования сторон, намечены основные этапы и темы переговоров, определены предварительные сроки их проведения.

Помимо этого, были подписаны подготовленные ранее соглашения между СССР, США и Францией — о совместном использовании наземных систем радионавигации LORAN и «Чайка», а также об унификации частот американской спутниковой системы «Transit» и советской «Циклон». (АИ, см. гл. 04–16). Франция также присоединилась к соглашению о совместной разработке унифицированного стыковочного узла. Де Голль с Хрущёвым подписали подготовленный дипломатами и специалистами договор о совместной разработке космических аппаратов гражданского и научного назначения. Для Франции это была наиболее реальная возможность относительно быстро войти в «клуб космических держав», даже не имея пока собственной ракеты-носителя для вывода спутников на орбиту.

Впрочем, де Голль в кулуарах намекнул Никите Сергеевичу, что работа по созданию французской РН лёгкого класса уже начата:

— Лет через пять мы сами сможем запускать на орбиту лёгкие спутники, — сказал президент. — Запомните это название — «Диамант». Вы о нём ещё услышите.

Основная совместная работа с французами в космической области уже шла с января 1960 г — во Французской Гвиане началось строительство космодрома Куру. На площадке № 1 строился стартовый комплекс для РН «Союз-2» (АИ). Британский премьер предсказуемо отклонял любые попытки сближения позиций, поставив безоговорочным предварительным условием возврат кораблей.

В кулуарах Хрущёв и Эйзенхауэр обсудили ещё один вопрос, положительного решения которого особенно опасались политические «ястребы» с обеих сторон — возможный запрет на проведение ядерных испытаний в атмосфере. Радиоактивные осадки не радовали ни американцев, ни европейцев. У нас, в силу невероятной секретности, об этой проблеме говорили меньше, но это не означало, что Никита Сергеевич уделял ей меньше внимания.

Впрочем, Хрущёв вёл переговоры о запрете ядерных испытаний с оглядкой. Он сформулировал позицию СССР так:

— Мы предлагаем запретить ядерные взрывы в атмосфере, на поверхности Земли или воды, и под водой, а также в плоскости эклиптики, — это слово Никита Сергеевич прочитал по бумажке, — на высотах, где располагаются радиационные пояса Земли — чтобы не вредить летающим на орбите спутникам. Проводить ядерные испытания для совершенствования оружия необходимо, поэтому мы предлагаем взрывать под землёй, в глубоких шахтах, откуда радиация не сможет выйти на поверхность. Также следует оставить возможность «технологических» ядерных взрывов малой мощности — скажем, до 10 килотонн или сколько там насчитают учёные — на поверхности земли, и в приполярных областях, в стратосфере и в космическом пространстве. В этом случае меньше вероятность образования искусственных радиационных поясов. Но «технологические» заряды должны быть специализированными, с уменьшенным выделением радиации, насколько это вообще возможно.

— Вообще-то мне говорили, что при взрыве малой мощности плутоний реагирует в меньшей степени, и взрыв, наоборот, получается более «грязным», — припомнил Эйзенхауэр. — Этот вопрос следует проработать подробнее.

— Из бесед с нашими специалистами я помню, что термоядерное устройство менее грязное, оно как бы «дожигает» остаток непрореагировавшего плутония, — вспомнил Хрущёв. — Тут, безусловно, надо подключить учёных, чтобы принять обоснованные решения. Помнится, специалисты мне недавно говорили, что как раз взрывы малой мощности можно сделать «чистыми», почти без радиоактивного заражения.

Никита Сергеевич ничего не уточнял, и президент воспринял его слова, как намёк на возможную реализацию «гафниевой бомбы», о которой его предупредили по каналам разведки.

— Меня тоже беспокоит проблема радиоактивного заражения местности при испытаниях, — согласился Айк. — Но на меня очень сильно давят военные, мне будет сложно переломить «атомное лобби».

— На меня тоже изрядно давят, — «признался» Первый секретарь. — У меня была даже идея объявить в 1958 году мораторий на ядерные испытания, но наши «ястребы» меня уговорили. А там ещё и вы, с вашей высадкой в Ливане… Подпортили.

— Лучше не напоминайте… — скривился Эйзенхауэр. — М-да… Сколько хороших ребят погибло… Скажите, это ведь вы организовали?

— Нет, господин президент, — покачал головой Хрущёв. — Наше оружие ливанскому Сопротивлению незадолго до этих событий действительно перепало, реэкспортом через Сирию, но наших войск там не было.

— Понятно… Ваша «сверхбомба» — лучший аргумент в пользу запрета ядерных испытаний, — признал Айк. — Я попробую продавить такое решение, но это будет очень сложно. У меня в этой связи есть одна идея. Что если мы попробуем пойти поэтапно? Для начала запретим наземные и подводные взрывы, как наиболее опасные по заражению местности, а также взрывы под землёй на малой глубине, кроме упомянутых вами «технологических». Временно оставим военным возможность высотных взрывов, когда огненный шар не касается земли, и глубоких подземных, а также ограничим мощность разумными пределами? Вторым этапом можно будет запретить вообще все взрывы в атмосфере, кроме «технологических».

— Это отличная мысль, — одобрил Никита Сергеевич. — Я согласен. Будем «есть слона по кусочкам». Давайте ещё обсудим этот вопрос со специалистами, и если всё обстоит так, как мы думаем, то во время вашего визита можно будет подписать соглашение.

— Пусть так, — подтвердил президент. — Пока предлагаю держать нашу договорённость в секрете, чтобы вокруг неё было поменьше лишних споров и спекуляций.

Эйзенхауэр намеревался оставаться в Париже ещё два дня, чтобы обсудить с де Голлем и Макмилланом ряд вопросов функционирования НАТО. Затем у президента был намечен визит в Португалию. Хрущёв также задержался на пару дней. 21 мая он должен был принимать в советском посольстве французских коммунистов — Жака Дюкло, Мориса Тореза и его супругу Жанетту Вермерш. Но стихия вынудила мировых лидеров частично изменить планы.

21 мая 1960 г в 6.02 по местному времени в Чили, в районе полуострова Арауко произошло землетрясение силой в 7,75 балла по шкале Рихтера. Его интенсивность оценивалась как VII степень по шкале Меркалли. Учёные, изучив сейсмограммы, насчитали 19 эпицентров, некоторые из них располагались в море.

В Чили в это время жили около 7,7 миллионов человек. Качество постройки жилья было крайне низким, 45 % чилийцев жили в неприемлемых на сегодняшний день условиях. Большая часть населения проживала в сельской местности. Дома там строились из сырого кирпича, либо из каменной кладки. Низкое качество строительства и отсутствие контроля за уже возведенными зданиями способствовали увеличению ущерба.

Были разрушены в основном колокольни церквей и старые дома, со слабыми несущими перегородками, или сложенные из камней, которые своим весом раздавили сотни людей. В Консепсьоне двухкилометровый дорожный мост через реку Био-Био частично обвалился, осложнив дорожное сообщение с городами Коронель, Лота, Швагер, Ласакете, Арауко на побережье залива Арауко.

Через полчаса произошёл второй толчок, потом ещё и ещё — всего «форшоков» перед основным землетрясением в этот раз было пять, в течение следующих 11 часов. (см. Б. Каррыев «Вот пришло землетрясение» глава «Мегалоземлетрясение в Чили, 1960 год»). Старые стены, многие здания с серьёзными повреждениями, но ещё стоящие, что кое-как выдержали первый удар, обрушились. На этот раз обошлось без многочисленных жертв — от разрушений при первом толчке погибло около 200 человек. После первого удара люди выбежали из сильно пострадавших зданий на открытые места — площади, парки и на широкие улицы.

Из-за оборванных электропроводов появилась опасность возникновения пожаров в любой момент. В пострадавших городах нарушилось водоснабжение, но в трубах ещё какое-то время оставалась вода. Отсутствие напора воды осознали не сразу. Люди в устоявших зданиях поначалу продолжали думать, что всё нормально, и сочли, что случилось несерьезное, маленькое землетрясение. В полдень в Консепсьон из Сантьяго прибыла помощь с медикаментами и продуктами.

Это было то самое, грандиозное Чилийское землетрясение 1960 года, точнее, самое его начало, предварительный удар. К нему в СССР тоже готовились заранее. Дипломатические отношения с Чили на тот момент отсутствовали. Они были прерваны 21 октября 1947 г по инициативе чилийской стороны. Как и предполагал Хрущёв, проамериканский чилийский «президент», по сути — диктатор Хорхе Алессандри, и слышать не хотел о допуске советских учёных на территорию страны.

К чилийскому побережью была направлена комплексная экспедиция, состоявшая из океанологического судна, несшего батискаф «Посейдон» и «подводный дом», танкера снабжения, гидросамолёта и дирижабля. Официально учёные занимались многофакторным исследованием морского дна, которое включало в себя и сейсмологическую съёмку, и гидрографию, и изучение морской фауны.

Экспедиция изучала не только чилийское побережье — она прошла вдоль всего тихоокеанского побережья Центральной и Южной Америки, и вышла к берегам Чили в начале мая. Тогда же к экспедиции присоединился начальник Камчатской комплексной экспедиции СОПСа АН СССР, он же директор Камчатской геолого-геофизической лаборатории Борис Иванович Пийп. На него была возложена основная миссия прикрытия — он должен был изучить сейсмограммы от 21 мая, а специально приставленному к экспедиции резиденту 1-го Главного управления КГБ предстояло убедить учёных перестраховаться и отправить предупреждение чилийцам.

В отличие от ситуации в Марокко, где природа отвела людям неделю после первых толчков, в Чили первый же удар оказался очень силён и повлёк серьёзные разрушения, а основной толчок должен был последовать через 1,5 суток. Поэтому на раскачку времени не было.

Утром 21 мая, как только сейсмометры на дне океана зафиксировали первые два толчка, Борис Иванович, как научный руководитель экспедиции, проконсультировавшись с резидентом и запросив согласие Москвы, отправил телеграмму с предупреждением о возможном повторении землетрясения чилийскому диктатору Алессандри. Затем, «для верности», он напрямую обратился по радио к населению Чили, предупредив о возможности повторных, очень сильных толчков в ближайшие дни.

Переводчик зачитал по радио инструкцию по поведению в сейсмоопасных районах в период угрозы землетрясений. Основной мерой по спасению населения было нахождение людей вне капитальных построек как можно дольше. Также население было предупреждено об опасности цунами. Людям рекомендовалось уйти на возвышенности и оставаться там до тех пор, пока сейсмическая буря не утихнет.

Сильное землетрясение 21 мая послужило для чилийцев хорошим шоком. Продолжавшиеся в течение 11 часов после первого удара повторные толчки не давали людям расслабиться. К предупреждению советских учёных прислушались. Весь день 21 мая и большую часть суток 22 мая жители страны постарались как можно меньше находиться под крышей. Это спасло много жизней. Правительство Чили было вынуждено отправить специальных представителей, чтобы попросить международной помощи.

Параллельно велась и политическая подготовка. Расходы на гуманитарную помощь пострадавшим от землетрясения в Марокко были значительными, и Хрущёв стремился переложить часть затрат по мероприятиям в Чили на богатые западные державы. Никита Сергеевич приложил все силы, чтобы «продавить» подписание на саммите в Париже протокола о присоединении США, Великобритании и Франции к Международной спасательной службе. Это удалось сделать, соглашение было подписано за считанные дни до стихийного бедствия, обрушившегося на Чили.

О произошедшем землетрясении Хрущёву доложили, когда он беседовал в советском посольстве с Морисом Торезом, Жаком Дюкло и Жанеттой Вермерш. Через несколько минут у него в кармане зазвонил телефон. Телефонистка посольства спросила:

— Товарищ Первый секретарь, на проводе президент Эйзенхауэр. Могу я вас соединить?

— Конечно, — Хрущёв повернулся к стенографистке Надежде Петровне Гавриловой. — Товарища Суходрева позовите пожалуйста.

Виктор Михайлович Суходрев в период переговоров обычно всегда был рядом или в соседней комнате. Никита Сергеевич вручил переводчику свой телефон:

— Эйзенхауэр на проводе, переводите.

— Господин Первый секретарь.

— Господин президент. Рад слышать. Чем обязан?

— К сожалению, повод не слишком приятный. Вам уже доложили о землетрясении в Чили?

— Да, господин президент. Там недалеко работает наша научная экспедиция, сообщение пришло незадолго до вашего звонка.

— Как я понял, землетрясение достаточно сильное, — продолжал Айк. — Поскольку нас теперь связывает соглашение о Международной спасательной службе, и все мы сейчас удачно находимся в одном городе, предлагаю ненадолго собраться и скоординировать наши действия по оказанию помощи пострадавшим.

— Согласен, помочь чилийскому народу необходимо, — ответил Никита Сергеевич. — Где и когда?

Встретиться договорились там же, где проходил четырёхсторонний саммит. Перед выездом Первый секретарь получил сообщение по фототелеграфу с борта экспедиционного судна. Борис Иванович Пийп представил свой отчёт, с приложенными к нему сейсмограммами. Он сообщал о жертвах и разрушениях в городе Консепсьон, но большая часть его сообщения содержала научную информацию. В конце отчёта Пийп предупредил, что возможны новые толчки, и сообщил, что будет отправлять всю информацию по мере её поступления.

Хотя Борис Иванович об этом и не подозревал, отправку такого отчёта Хрущёв с Серовым запланировали заранее, ещё в период подготовки экспедиции. Получив послание Пийпа, Никита Сергеевич распорядился отправить в Японию предупреждение о возможном цунами, а также поручил послу Виноградову разыскать французского вулканолога Гаруна Тазиева и передать ему копию отчёта Пийпа.

— Пийп с Тазиевым очень хорошо сработались в Агадире, — пояснил Хрущёв, — Если, как пишет Борис Иванович, толчки ещё будут продолжаться, можно получить весьма ценную научную информацию. Думаю, Тазиев будет весьма заинтересован.

Закончив эти неотложные мероприятия, Никита Сергеевич отправился на встречу с лидерами НАТО. Когда Хрущёв с сопровождающими лицами приехал, его уже ждали Эйзенхауэр, де Голль и Макмиллан.

— Приветствую вас, господа!

— Господин Первый секретарь, прошу вас.

Они обменялись традиционными рукопожатиями, и Айк, хитро улыбаясь, спросил:

— Господин Хрущёв, мы тут с коллегами отметили, что вы удивительно своевременно подписали нас на участие в Международной спасательной службе. Просто как в воду глядели. Может быть, вы научились предсказывать землетрясения?

Никита Сергеевич, вздохнув, ответил:

— Если бы это было так, господин президент, я постарался бы «подписать» вас ещё перед землетрясением в Агадире. В Чили, к счастью, вряд ли будет слишком много жертв, всё-таки это не самый населённый регион, и рождаемость там заметно пониже, чем в Марокко.

— Всё так, но уж очень необычное получилось совпадение, — заметил Макмиллан. — Наводящее, так сказать, на размышления…

— Может быть, это было испытание вашего геофизического оружия? К примеру, ваши учёные целили в Йеллоустоун, но промахнулись? — Эйзенхауэр задал вопрос с улыбкой, но глаза президента внимательно следили за реакцией Первого секретаря.

— Нет, господин президент, такого оружия у нас нет, и человечество, полагаю, ещё долго не сможет поставить себе на службу столь мощные силы, — ответил Хрущёв.

— Гм… А можем ли мы доверять вашим утверждениям в подобном вопросе? — не унимался Макмиллан. — Да и ваша научная экспедиция как-то очень уж своевременно оказалась в районе, где произошло землетрясение.

Хрущёв развернул карту Тихого океана:

— После Агадирского землетрясения я консультировался с нашими специалистами, в том числе — с Борисом Ивановичем Пийпом, научным руководителем экспедиции. Он объяснил мне, что всё побережье Тихого океана, и западное и восточное, представляет собой сплошную сейсмоопасную зону, — Первый секретарь указал карандашом примерные границы Тихоокеанской плиты. — В эту зону попадают Япония и Индонезия на западе, и всё западное побережье Северной и Южной Америки. С Японией и Индонезией у нас по изучению землетрясений налажено взаимодействие на постоянной основе, а вот с американскими и латиноамериканскими странами такого сотрудничества ещё нет, по разным политическим причинам.

Агадирское землетрясение показало, насколько опасным может быть любое движение земной коры. Поэтому мы и послали экспедицию для изучения сейсмики на западном побережье обеих Америк. Так уж вышло, что до Чили она добралась как раз в мае.

Что же до домыслов о тектоническом оружии, доверять или не доверять — каждый решает для себя сам, — улыбнулся Никита Сергеевич. — Могу сказать одно: по такой большой цели, как Йеллоустоун, наши учёные не промахнулись бы.

Теперь уже Хрущёв внимательно следил, как вытянулись лица у западных политиков.

— Кхм… убедительно… — пробормотал Эйзенхауэр.

— Браво, господин Первый секретарь! — одобрил де Голль. — Господа, шутки шутками, но, пока мы тут упражняемся в остроумии, люди в Чили подвергаются серьёзной опасности. Давайте займёмся делом.

— Да, раз уж мы все на это подписались, — проворчал Айк.

Президент поднялся, выпрямился, и несколько патетическим тоном произнёс:

— Господь всемогущий послал испытание не только народу Чили. Это — испытание и для нас. Всевышний желает проверить, могут ли представители рода людского, облечённые властью в своих странах, и представляющие 4 самые великие нации мира, хотя бы ненадолго отринуть свои споры и разногласия, чтобы вместе противостоять стихии. От нашего согласия сейчас будет зависеть многое в будущем.

Выдав сей спич, выдержанный в духе отцов-основателей США, президент сел. Макмиллан демонстративно изобразил аплодисменты, несколько раз хлопнув в ладошки, де Голль тоже воспринял речь Айка одобрительно:

— Силы природы бросили нам вызов, и мы должны принять его с честью.

— Люди подвергаются опасности не только в Чили, — добавил Никита Сергеевич. — Вот отчёт научного руководителя нашей экспедиции товарища Пийпа, — он раздал каждому из политиков по копии отчёта. — Господин президент, вы уже беседовали с ним ранее, во время нашей с вами встречи на Санторини. (30 сентября 1958 г АИ, см. гл. 03–11)

— Да, помню, — подтвердил Эйзенхауэр. — Это тот джентльмен, что предупредил нас об опасности Йеллоустоунского супервулкана. Весьма компетентный специалист.

— Именно, — согласился Хрущёв. — Он пишет, что весьма вероятны повторные толчки. Возможно, не менее сильные, или даже более. В этом случае весьма вероятна угроза цунами на Гавайских островах и в Японии. Японцам мы уже отправили предупреждение, вам стоит позаботиться о Гавайях.

— Безусловно. Благодарю вас, господин Хрущёв, — Айк озабоченно пролистал отчёт. — Тут всё на русском, — он повернулся к секретарю. — Отдайте на перевод, срочно.

— Не было времени переводить, отчёт получен менее часа назад, — пояснил Никита Сергеевич.

— Господин Хрущёв, вы разбираетесь в том, что здесь написано? — спросил Эйзенхауэр.

— Нет, для меня это — высокая наука, как и для вас. Но мы в СССР привыкли руководствоваться выводами учёных.

— Передайте предупреждение о возможном цунами на Гавайи, — распорядился президент. — Свяжитесь с Национальной геологической службой, пусть выработают подробные рекомендации. Основная мера защиты, как я помню — держаться подальше от побережья и забраться на холмы хотя бы метров на 50 — 100 выше уровня моря. Запастись питьевой водой и продуктами питания, на случай разрушения инфраструктуры.

— Итак, что мы можем сделать для чилийцев? — спросил де Голль. — По опыту наших совместных действий в Агадире — необходимо вывести людей на улицы, на период возможных повторных толчков. Собрать гуманитарную помощь, медикаменты, продукты питания, опреснительные станции для водоснабжения, и срочно отправить в Чили.

— Опреснители я беру на себя, — заявил Эйзенхауэр. — Это тяжёлое оборудование, а у нас есть С-133 Cargomaster, на 45 тонн груза. Они быстрее ваших дирижаблей, господин Хрущёв, и лететь им из США ближе. Продукты питания мы тоже обеспечим. От СССР очень пригодились бы новые медикаменты и эти ваши… м-м-м, как их… аппараты для лечения сложных переломов, я видел их на выставке. Ваш мобильный госпиталь тоже очень пригодился бы. Я был внутри — это просто замечательно. Мы сейчас пытаемся сделать подобное, но до вашей технической оснащённости, по части медтехники, ещё не дошли.

— Это мы организуем, — пообещал Хрущёв. — Проблема в том, что чилийский диктатор Алессандри отказал нашим учёным в доступе для изучения сейсмических особенностей страны. Полагаю, он откажет и нашим врачам. Дипломатических отношений с Чили у нас нет, это всё осложняет ещё больше. А грамотный анализ ситуации серьёзными специалистами-вулканологами и сейсмологами там сейчас необходим.

— Я попробую связаться с мсье Тазиевым, — предложил де Голль.

— Это было бы очень к месту, — согласился Хрущёв. — Вот его номер телефона, — он передал французскому президенту листок из блокнота с номером Тазиева. — Мы отправили ему копию отчёта товарища Пийпа, но просить его отправиться в Чили мне было неудобно, он всё же французский гражданин.

Де Голль тут же позвонил Гаруну Тазиеву. Французский вулканолог выразил готовность немедленно вылететь в Чили.

— Мы уже готовим спецрейс грузового самолёта Ту-115, с лекарствами, перевязочными материалами, продуктами питания. Самолёт может сделать промежуточную посадку в Париже и взять на борт господина Тазиева, — предложил Никита Сергеевич. — Нам очень пригодилась бы возможность посадки в Дакаре и, наверное, во Французской Гвиане, для дозаправки.

— Разрешение дано, — тут же ответил де Голль, затем сказал в трубку Тазиеву:

— Мсье Тазиев, собирайтесь, русские посылают в Чили самолёт с медикаментами, вы можете полететь на нём. О времени вылета мы вас известим дополнительно.

Выслушав ответ, президент повесил трубку и отдал несколько распоряжений своему секретарю.

— Соберите команду врачей-травматологов, для отправки в Чили, и побеспокойтесь о чилийских визах для них и для мсье Тазиева. Организуйте снабжение топливом для русских трансатлантических рейсов в Дакаре и в Кайене, — закончил де Голль.

— Спасибо, господин президент. Есть ещё одна проблема, — продолжил Хрущёв. — Так как у нас нет дипломатических отношений с Чили, будет сложно получить разрешение для посадки нашего самолёта, к тому же, возможно, потребуется не один рейс.

— Этот вопрос мы решим с помощью нашего посла в Чили, — ответил Айк.

Он повернулся к госсекретарю:

— Мистер Гертер, поручаю вам наладить постоянное взаимодействие с русскими и чилийскими дипломатическими службами и обеспечить чилийские визы для экипажей самолётов с гуманитарной помощью, врачей, и учёных.

— Всё будет сделано, господин президент, — ответил Гертер, — Но тут есть законодательная проблема. Если у СССР нет дипломатических отношений с Чили, то официально советские граждане не смогут получить чилийские визы.

— Так проявите находчивость! — рявкнул Айк. — Можете надавить на этого диктатора, если понадобится, я разрешаю. Можете выдать русским загранпаспорта граждан США, с какой-нибудь дополнительной записью, например — «временный паспорт, выдан по личному распоряжению президента». Нам сейчас некогда соблюдать все формальности.

— Наши специалисты в Агадире подсчитали, что количество жертв в городе могло достичь 15 тысяч человек, если бы не вовремя принятые нами и русскими меры, — произнёс де Голль. — Я согласен с господином Эйзенхауэром, в чрезвычайной ситуации можно поступиться формальностями, важнее действовать максимально эффективно.

— Сейчас наша радиостанция с экспедиционного судна постоянно передаёт предупреждения на частоте чилийской новостной радиостанции. — сообщил Никита Сергеевич. — Наши специалисты призывают население выходить из домов и больше времени проводить под открытым небом, на холмах и возвышенностях, на случай новых толчков и удара цунами. Это может спасти много жизней.

— Да, в Агадире именно из-за праздника удалось спасти несколько тысяч человек, — подтвердил де Голль. — Счастливое стечение обстоятельств.

— Только не забывайте, что Чили находится в южном полушарии, и это далеко не тропическая страна, — напомнил Макмиллан. — Там сейчас начало зимы, и долго находиться под открытым небом люди не смогут. В результате землетрясения уже разрушено очень много жилых домов, множество людей остались без жилья. Если толчки повторятся, или, что того хуже — тряхнёт не возле Консепсьона, а где-нибудь в другом районе, ситуация усугубится ещё больше.

— Господин премьер совершенно прав, — поддержал его де Голль. — Господин Хрущёв, я видел у вас совершенно фантастические образцы сборных домов, в том числе — из морских контейнеров, и эти замечательные гранёные купола. Вот если бы их перебросить в Чили, чтобы хотя бы временно разместить пострадавших под крышей?

— Это возможно, но тут есть проблемы, — ответил Никита Сергеевич. — Контейнеры довольно объёмны, на существующих контейнеровозах много их, тем более — быстро, не привезёшь. По воздуху контейнеры в достаточном количестве тоже перебросить не получится. Хотя из них можно быстро собрать по готовым проектам временные общежития в 3–4 этажа. Купольные дома вообще-то индивидуальные, на одну семью. У нас в стране они нарасхват. Конечно, мы выделим какое-то количество, но не сможем выделить слишком много.

— В такой ситуации полагаю, будет вполне уместным селить по несколько семей в доме, пока правительство Чили не сможет как-то поправить ситуацию, — подсказал де Голль. — Я видел эти дома, они настолько просторны и удобны, что временно там можно разместить две, а то и четыре семьи.

— Вряд ли жители Чили так уж избалованы жилищными удобствами, чтобы в такой ситуации капризничать, — поддержал его Макмиллан. — Сейчас они будут рады любому жилью.

— Верно, — согласился Хрущёв. — Эти наборы сборных домов занимают относительно немного места в разобранном состоянии, и достаточно лёгкие для доставки по воздуху. Я распоряжусь направить их в Чили несколькими дирижаблями.

— Лучше бы самолётами, — посоветовал Эйзенхауэр. — Дирижабли довольно тихохоходны, а тут срок идёт на часы.

— У нас может оказаться недостаточно транспортных самолётов с требуемой дальностью полёта для такой переброски. Мне нужно уточнить у военных.

Самолёты Ан-12 пошли в войска только в прошлом году, и их ещё не успели построить достаточно много.

— Я намерен организовать полноценный «воздушный мост» из Соединённых Штатов в Чили, — заявил президент. — Я в курсе, что вы начали переоснащение своей транспортной авиации современной техникой относительно недавно, и ваши самолёты предназначены в основном для действий в Евразии, у них недостаточная дальность для трансатлантических перелётов.

— Мы оборудовали их системами дозаправки в воздухе, — ответил Никита Сергеевич. — Но заправщикам надо откуда-то взлетать.

— А совместимы ли системы дозаправки ваших и наших самолётов? — спросил Айк.

— Систему со телескопической штангой, насколько я знаю, ещё только внедряют (АИ), — пояснил Хрущёв. — Сейчас мы используем систему «шланг-конус», как у вас на флоте, но вряд ли наши штанги на самолётах совместимы с вашими конусами.

— Давайте подключим инженеров, пусть подумают, как их совместить, — предложил президент. — Ваша и наша системы принципиально похожи, надо лишь придумать, как поставить ваши конусы на заправочные шланги наших самолётов. Нужен какой-то переходник, только и всего. Тогда любой наш заправщик сможет дозаправить ваши самолёты в любой точке маршрута. Вплоть до участия заправщиков с авианосцев, если понадобится.

— Думаю, не понадобится, — Макмиллан развернул карту. — Смотрите. До Афин ваши самолёты долетят беспрепятственно. Одну эскадрилью заправщиков я предлагаю посадить в Дакаре, вторую на нашей базе на острове Вознесения, а третью, например, в Рио. Пусть военные прикинут по дальности. Получится полноценный воздушный мост.

Де Голль тоже посмотрел на карту:

— Я распоряжусь открыть для советских самолётов воздушный коридор над территорией Алжира, а далее над бывшими французскими владениями вы сейчас можете лететь беспрепятственно до самого Дакара. В Алжире и Дакаре для вас будет предусмотрена дозаправка на земле, и в воздухе.

— Вы правы, господин премьер, — согласился Айк. — Так и сделаем. Соединённые Штаты предоставят заправщики и топливо. Безвозмездно, разумеется. Если же возникнет необходимость быстрой переброски тяжёлых грузов, которые не могут поднять ваши Ан-12, через тот же воздушный мост мы можем прислать наши «Каргомастеры».

— Отлично, господин президент, — кивнул Никита Сергеевич. — Будем иметь в виду.

— У меня есть ещё одна идея, — добавил де Голль. — Господин Первый секретарь, я видел у вас контейнеры, переделанные в жилые помещения. А как происходит такая переделка?

— Поначалу у нас брали готовые контейнеры и устанавливали внутрь набор из съёмных стен, потолка, и пола, — рассказал Хрущёв. — Под деревянные панели закладывались трубы, проводка, и утеплитель — несколько слоёв минеральной ваты. Сейчас конструкцию усовершенствовали, теперь от контейнера в ней остался только каркас стандартного габарита и соединительные элементы (фитинги) по углам. В них устанавливаются готовые стеновые панели, с окнами-стеклопакетами, трубами, проводкой и утеплителем. Такая комната-контейнер собирается за полдня, а то и за пару часов. Потом их можно устанавливать по отдельности, или соединяя несколько жилых блоков между собой, до четырёх этажей. В этом случае используются дополнительные малогабаритные блоки с лестницами внутри. Внешние габариты блоков и панелей унифицированы, панели взаимозаменяемы, можно в любой стене устроить дверь или одно-два окна.

— Гениально! — улыбнулся Айк. — Стеновые панели достаточно компактны, они же плоские. Пол и потолок — тоже. Давайте самолётами перебросим из Штатов нарезанные в нужный размер балки из стального проката, а Советы пришлют свои панели и другие комплектующие. Соберём из них дома прямо на месте.

— Это возможно, — одобрил Никита Сергеевич. — К тому же, за счёт жёсткого стального каркаса такие дома имеют абсолютную сейсмостойкость, и могут устанавливаться на грунт без фундамента. До трёх-четырёх этажей — свободно.

— Как раз то, что надо сейчас в Чили, — заметил Макмиллан. — У людей будет не только крыша над головой, но и ощущение, что эта крыша стопроцентно надёжная, в отличие от каменных зданий, которые рассыпаются при любом толчке. В городах можно возводить временные здания до четырёх этажей, а в сельских районах достаточно будет отдельных жилых блоков. Либо соединять их попарно вместе, чтобы получалась комната побольше, для больших семей.

— Но тут есть одна проблема, — предостерёг Хрущёв. — Землетрясение уже охватило большую площадь, 11 провинций. Если тряхнёт ещё где-нибудь, по соседству — наши учёные считают, что такое возможно — масштаб разрушений будет ещё больше. Отстроить столько временного жилья будет непросто. Получится слишком большая нагрузка на экономику наших стран.

Предположим, что будет разрушено жильё для 500 тысяч человек. Из расчёта 4 человека на семью, понадобится 125 тысяч жилых блоков в габарите 20-футовых контейнеров, только чтобы рассовать каждую семью в комнатушку 6 х 2,4 метра. Если брать 40-футовый контейнер, это обойдётся ещё в полтора-два раза дороже. Ни наша, ни даже ваша экономика не позволит одолеть такой масштаб работ и перевозок в сжатые сроки — ведь в южном полушарии наступает зима, — Никита Сергеевич сознательно преуменьшил масштабы разрушений в 4 раза. — Я полагаю, нам следует привлечь инженеров к поиску решений, основанных на местных трудовых ресурсах и стройматериалах. И рассмотреть возможность временной эвакуации хотя бы женщин и детей в страны Латинской Америки с более тёплым климатом, где их можно будет разместить в палатках.

— Совершенно верно, — согласился де Голль. — Заметьте, господа, как только мы с вами временно отложили в сторону политические и идеологические разногласия, и занялись решением конкретных организационных и технических вопросов, мы пришли к согласию почти моментально. Я считаю, это хороший знак.

— Безусловно, — подтвердил Эйзенхауэр.

— Я предлагаю для лучшей координации действий организовать четырёхсторонний штаб, — продолжал де Голль. — Разместить его можно здесь, в Париже. Мы с вами пришли к соглашению по основным принципиальным вопросам, дальше следует предоставить дело профессионалам из гражданской обороны.

— Это правильно, но лучше бы разместить штаб поближе к месту событий, — заметил Айк. — Например, в Сантьяго. Хотя, при этом возникает проблема с обеспечением связи.

— Нет ничего проще, — ответил Никита Сергеевич. — У нас в составе экспедиции есть дирижабль. Небольшой, тридцатитонник, но у него отличная радиостанция, которая держит связь с Москвой через нашу спутниковую систему связи «Стрела». Это те 24 спутника, что мы вывели на орбиту прошлой весной. Сейчас они постепенно обновляются, заменяются более совершенными, которые уже могут устанавливать связь между собой и быстро передавать сообщения от одного спутника к другому. Поставим в Париже станцию спутниковой связи, можно даже ещё один дирижабль пригнать. Оба дирижабля будут работать как ретрансляторы. Штаб в Париже желателен для координации поставок, а передовой штаб для руководства спасательными работами действительно должен быть в Чили, но не в Сантьяго, а в пострадавшем районе.

— В Сантьяго тоже нужна структура управления, для взаимодействия с чилийскими властями, — заметил Макмиллан.

— Сотрудничество с правительством Чили проще всего наладить через американское посольство, — порекомендовал Эйзенхауэр. — Чилийский президент прислушивается к мнению нашего посла, так его будет легче всего убедить.

— Годится. Предлагаю остановиться на предложенной структуре: передовой штаб в Консепсьоне, основной логистический штаб в Париже и миссия связи с правительством Чили в американском посольстве в Сантьяго, — предложил Хрущёв. — На будущее ещё стоит создать при Международной спасательной службе специализированную научную организацию, которая будет обобщать опыт, полученный в ходе ликвидации аварий и катастроф Эта организация также будет вырабатывать рекомендации для населения по защите от стихийных бедствий и поведению в районах, подвергшихся природным и техногенным катастрофам. Нечто вроде НИИ, но ориентированного не столько на фундаментальную сейсмологию, сколько на прикладные проблемы.

— Я бы добавил туда ещё и специализированное конструкторское бюро, для разработки специальной техники, спасательного снаряжения и средств оснащения для спасателей и жителей пострадавших районов, — поддержал Эйзенхауэр. — Там же можно разрабатывать конструкции сейсмостойких зданий для районов, подверженных землетрясениям.

— Разумеется, все разработки должны регистрироваться по открытым патентам и лицензиям, и открыто публиковаться, чтобы они были доступны для всего человечества, — тут же вставил Никита Сергеевич.

— Пусть так, — согласился Айк.

— Да, это было бы полезно, — согласился де Голль.

— Пожалуй, Великобритания присоединилась бы к этому начинанию, — поддержал Макмиллан.

— У нас есть конструкторское бюро, которое занимается системами жизнеобеспечения для авиации, — сообразил Никита Сергеевич. — Думаю, можно было бы задействовать кого-то из этих специалистов. Давайте поручим министрам иностранных дел подготовить дополнительный протокол к соглашению о присоединении к Международной спасательной службе, чтобы наши договорённости были зафиксированы официальным документом.

— Господин Первый секретарь, это же не Западный Берлин, — улыбнулся Айк. — Сейчас мы закладываем основу долговременного сотрудничества в вопросах спасения людей, и мы делаем это для всего человечества.

— Тем более важно зафиксировать для истории каждый шаг в начале этого процесса, — ответил Хрущёв. — Рано или поздно мы дойдём до распределения финансирования между участниками, и тогда переговорщики будут цепляться за каждую букву, каждую запятую. Пусть с самого начала всё будет оговорено на бумаге.

Первый секретарь получил запоминающийся урок с соглашением по Западному Берлину. Он понимал, что будь СССР немного слабее, западные державы немедленно отказались бы от всех своих обязательств, как это произошло в «той» истории с договором о противоракетной обороне. Но, пока безопасность Советского Союза гарантировали трёхмиллионная армия и РВСН, западные «партнёры» были вынуждены строго соблюдать заключённые договоры.

События развернулись быстро. В тот же день в Сантьяго вылетел грузовой Ту-115, с медикаментами, медтехникой и системами переливания крови. Он сделал промежуточную посадку в Париже, взял там вулканолога Гаруна Тазиева и команду французских медиков, и направился в Рио-де-Жанейро, с промежуточной дозаправкой в Дакаре. В Рио французы пересели на прилетевший из Гватемалы Ил-18, и уже на нём долетели до чилийского Консепсьона. Пересадка оказалась необходима, т. к. и в Косепсьоне и в соседней Вальдивии длина ВПП в аэропортах не позволяла принимать самолёты Ту-114 и Ту-115.

Следом за первым рейсом в Париж дирижаблем был переброшен из Берлина советский мобильный госпиталь из состава ГСВГ. В Париже его погрузили на несколько американских «Каргомастеров», и также отправили в пострадавший город. Однако к моменту прибытия «Каргомастерам» пришлось садиться уже не в Консепсьоне, а в аэропорту Каньяль Бахо Карлос От Сьеберт, в Осорно, в 80 километрах к юго-востоку от Вальдивии. Посадка в аэропорту Вальдивии была невозможна, город был разрушен и затоплен.

22 мая 1960 года, в воскресенье, в 14:55 в Вальдивии, Чили. (19:55 22 мая по времени Парижа) произошло самое мощное землетрясение на планете, зафиксированное учёными. Оно имело силу в 9,5 баллов по шкале Рихтера, 37 эпицентров и длилось 10 минут, вызвав три цунами. Эти гигантские волны разрушили и деформировали чилийское побережье.

Судорога земной коры распространялась с севера на юг по линии в 1350 километров, охватив площадь в 400 тысячи квадратных километров. Из-за большого числа эпицентров и территории охвата в некоторых местах всё закончилось раньше. Основной эпицентр находился на 39.5 градусов южной широты и 74.5 градусов западной долготы на глубине 60 километров. Гипоцентр — на стыке между океанической плитой Наска и Южно-Американской континентальной плитой. Катаклизм был вызван погружением 1-й плиты ниже 2-й.

В местности между Puerto Saavedra и Chiloе эпицентры находились как в море, так и в горах, поочередно активируя друг друга, что и привело к большой длительности катастрофы — около 10 минут. Подвижки земной коры охватили 13 провинций от Тальки до Чилоэ, и ещё 11 провинций пострадали сутки назад. Максимальная интенсивность составила XI по модифицированной шкале Меркалли в районе Вальдивии.

Землетрясение вызвало множественные обрушения строений, пожары, наводнения, обильные дожди и моретрясения. Итоговый баланс жертв и пропавших без вести никогда не был точным, потому что локальная статистика велась плохо, и не хватало потерянных данных по отдаленным зонам. В Вальдивии можно было видеть масштаб разрушений — расщелины в земле посреди улиц, дома в руинах и вышедшие из берегов речушки в предгорьях.

(В реальной истории Патрисио Маннс говорил о 10 000 погибших. Различные оценки общего количества погибших в результате землетрясения и цунами приводятся в изданной Геологической службой Соединённых Штатов USGS работе, упоминающей 2231, 3000, или 5700 погибших, согласно другому источнику число погибших оценивается в 6000. Причинённый материальный ущерб — от 400 до 800 млн. долларов США 1960 г. или от 2.6 до 5.2 млрд. долларов США 2005 г. с учётом инфляции)

Ущерб, о котором сначала только осторожно говорили, в итоге подтвердился. Разные районы города и площадь около 10 000 гектаров к югу оказались затоплены. С воздуха даже сегодня можно увидеть очертания ферм и остатки заборов, которые отделяли одни поля от других. Сегодня они находятся в воде, продвинувшейся на 100 км вглубь. Сначала это объяснялось повышением уровня моря, но потом было выяснено, что на самом деле это суша опустилась относительно своего прежнего уровня. Участок в 20–30 км длиной и 500 км шириной на какое-то время покрылся слоем воды в 2 метра.

Один из очевидцев описывал свои впечатления так: «Сначала произошел довольно сильный толчок. Затем раздался подземный гул, словно где-то вдали бушевала гроза, гул, похожий на раскаты грома. Затем я снова почувствовал колебания почвы. Я решил, что, как бывало прежде, всё скоро прекратится. Но земля продолжала содрогаться. Тогда я остановился, взглянув в то же время на часы. Внезапно подземные толчки стали настолько сильными, что я едва удержался на ногах. Толчки всё продолжались, сила их непрерывно нарастала и становилась все более и более яростной. Мне сделалось страшно. Меня швыряло из стороны в сторону, как на пароходе в шторм. Две проезжавшие мимо автомашины вынуждены были остановиться. Чтобы не упасть, я опустился на колени, а затем стал на четвереньки. Подземные толчки не прекращались. Мне стало ещё страшнее. Очень страшно… В десяти метрах от меня с ужасающим треском переломился пополам огромный эвкалипт. Все деревья раскачивались с невероятной силой, ну, как бы вам сказать, словно они были веточками, которые изо всех сил трясли. Поверхность дороги колыхалась, как вода… Уверяю вас, это было именно так! И чем дольше все это продолжалось, тем становилось страшнее. Подземные толчки все усиливались. Казалось, землетрясение длится бесконечно» (Г. Тазиев. Когда Земля дрожит. М., «Мир», 1968, стр. 35)

Вскоре после главного толчка начался отлив, сменившийся перемещающимся со скоростью около 800 км/час страшным цунами. Оно обрушилось на прибрежную линию Чили с высотой волны до 10 м и сровняло с землёй рыбацкие деревушки Аноуд, Лебу и Квелин. Ряд мелких прибрежных городков и поселений в Чили были полностью уничтожены. Были смыты все строения и дорожные покрытия в Пуэрто-Сааведра и Пуэрто-Монта, а часть домов была отброшена в глубь материка на три километра.

«Мне даже приблизительно не удалось узнать, сколько человеческих жизней унесла катастрофа. Все же представляется, что в Чили от волн цунами погибло не так уж много людей, исключая деревушки расположенные в устье реки Маульии, где как полагают, утонуло около тысячи человек. Сравнительно небольшое число жертв объясняется тем, что вскоре после мощного толчка происшедшего в 3 часа дня жители прибрежной зоны заметили, что сначала море вздулось и уровень его поднялся значительно выше уровня самых высоких приливов, а затем внезапно отхлынуло, словно воду куда-то всосало на этот раз гораздо дальше самого низкого уровня отлива. Напуганные горьким опытом многих поколений люди поняли значение этого явления. С криками «Море уходит!» — все устремились на холмы.» (Г. Тазиев.)

22 мая местный священник отец Десчампс находился в районе Коррал (Corral), главного порта Вальдивии. Немногим ранее 15:00 Десчампс со своими спутниками отправились из Ниеблы в Коррал, пересекая на лодке разлившуюся речку Вальдивия. Через некоторое время после того, как они отправились в путь, начались толчки, и они увидели на воде тёмные пятна, похожие на китов. Это был выброшенный со дна песок, который поднимался на поверхность. Они прибыли к пункту назначения в 15:25, через полчаса после начала землетрясения. На пристани вода покрывала всё, и пока люди бежали изо всех сил к лестницам, чтобы укрыться на возвышенных местах, вода поднялась над пристанью. Это был первый, относительно мягкий удар с моря.

«В течение 5 минут вода оставалась спокойной, на 4–5 метров выше своего обычного уровня. На пристани было 3 судна: «Сантьяго», «Сан Карлос» и «Канелос». Они все сломали свои причалы; «Сантьяго» водоизмещением 3000 тонн был перетащен волной через бетонную пристань, и все три в итоге дрейфовали неподалеку.

В 16:10 море начало быстро отступать с невообразимым шумом, похожим на звук покореженного металла на фоне рычащего водопада. Как будто была дымка, со дна реки поднималась туча песка, который обычно находился на глубине. Люди начали кричать: «Всё пропало! Это вулкан!» Было непонятно, что происходило — то ли море отступало, то ли, наоборот, земля поднималась…

Вторая волна пришла ещё через 20 минут, в 16:20. Высотой в 8 метров и на пугающей скорости в 150–200 километров в час. К её невыносимому шуму примешивались крики женщин, так как большинство мужчин с того момента, как отступила первая волна, спустились посмотреть, можно ли было ещё спасти хоть что-то из их небогатого скарба. Волна как гигантская ладонь, которая сминает лист бумаги, дробила и уничтожала жилища одно за другим под треск ломающейся древесины. В 20 секунд она перетащила к подножию холма кучу из порядка 800 раздавленных домов, как будто они были спичечными коробками. А в момент начала землетрясения некоторые рыбаки посадили свои семьи в лодки и отбыли в море… С высоты холма можно было видеть эти плавсредства на волнах, после того как они были перетащены бешеным отливом. И, в итоге, их моментально проглотило море, не оставив никакого следа… Вода стояла высоко где-то 10–15 минут и отступила с тем же ужасным шумом, что и в первый раз.

Через час можно было издалека заметить приближающуюся третью волну. Она была ещё выше — метров 10–11, но шла медленнее, не более 100 километров в час. После того, как она разбилась о берег, море было спокойно около 15 минут и потом отступило, как обычно, с теми ужасными металлическими звуками…Три судна вновь были перемещены волной с небывалой легкостью. «Сан Карлос» затонул очень быстро. «Сантьяго» дрейфовал ещё в течение 3 дней в открытом море. «Канелос» после второй волны оказался в полумиле от Коррала, после третьей он застрял в 1500 метрах вверх по течению вышедшей из берегов речки, куда его занесла огромная волна на устрашающей скорости.» Мачта «Канелос» до сих пор ещё видна с дороги на Ниебло.

Многие форты вокруг Вальдивии, построенные ещё во времена колониальной Испании, были полностью разрушены. Кроме того, опускание земной поверхности разрушило здания, углубило местные реки и создало болота в таких местах как Рио Крус и Chorocomayo. Значительная часть города была затоплена. Была полностью разрушена электрическая система и водопровод Вальдивии. Подземные воды вырвались на поверхность. В воде, разлившейся по улицам и коричневой от донных осадков, плавали целые дома. По иронии судьбы, жители самой дождливой части страны страдали от жажды, на долгое время оставшись без водоснабжения. В горной системе Анд произошли множественные и масштабные оползни.

Погибших от стихии в Чили оказалось намного меньше, чем могло быть. Сказались постоянно передаваемые по радио предупреждения, также большинство людей в момент землетрясения находились в церквях, которые по традиции возводились на более надежном основании, чем жилые постройки. Прибрежные города ещё с древности традиционно строили довольно высоко над уровнем моря, а местные жители, проживая в столь сейсмически нестабильном месте, научились быть осторожными.

Тем не менее, воздействие цунами ощущалось во всем Тихоокеанском регионе. Это было уникальное природное явление — впервые на памяти человека цунами достигло противоположного побережья Тихого океана, почти не утратив своей разрушительной силы.

Гигантские волны, зародившиеся у берегов Чили, распространились по всему Тихому океану со скоростью до 700 км/час. Главный удар чилийского землетрясения произошел в 19:11 по Гринвичу, а в 10:30 волны достигли Гавайских островов. Они нанесли ущерб портовому городу Хило на 75 миллионов долларов. Благодаря своевременно принятым мерам, погибших не было, но было около двух сотен раненых. (АИ, в реальной истории 61 погибший и 300 раненых на Гавайях)

Шесть часов спустя, продолжая свое движение, цунами высотой в 6 метров обрушилось на побережье — японских островов Хонсю и Хоккайдо. Там было уничтожено 5 тысяч домов, и 50 тысяч человек осталось без крова. Опять-таки, благодаря своевременному предупреждению, жертв не было (АИ, в реальной истории утонули около 200 человек, по другим данным, в Японии было разрушено шесть тысяч и затоплено ещё сорок тысяч зданий.)

В 5 часов утра сахалинского времени 24 мая дежурный порта в Северо-Курильске, расположенного на берегу второго Курильского пролива и отделяющего острова Шумшу и Парамушир, заметил внезапно начавшийся отлив воды в проливе. По местному радио сразу был передан сигнал тревоги, а ещё через час гигантское цунами затопило все склады и дома на высоте почти пяти метров над уровнем моря. Отливные и приливные волны чередовались несколько раз. Затем волны цунами обрушились на Калифорнию, удаленную от Чили на 17 тысяч километров. Экономический ущерб составил 500 тысяч долларов.

От цунами пострадали также Филиппины и другие острова Тихого океана.

В Чили около 2 миллионов человек потеряли жильё. Некоторые реки изменили направление своего течения, появились новые озёра, сдвинулись горы. Ландшафт сильно поменялся. Цунами раздавило всё то, что продолжало стоять после землетрясения. Огромные морские волны поднялись и разрушили на своём пути дома, мосты, плавсредства, некоторые из которых были перетащены далеко вверх по течению рек.

Землетрясение сопровождалось активизацией вулканической деятельности. Ожили вулканы Осорно, Пуеуэ, Каррал, Льяйма, Каулье, Пеулье, Касабланка и другие. Прорвались новые кратеры вблизи озер Риньиуэ и Ранко. Во время извержения вулканов на высоту 7 км были выброшены сотни тонн вулканического пепла, а озеро Ранко затопила лава. Возникли многочисленные оползни и обвалы, под которыми погибли сотни людей, не принявших во внимание предупреждения по радио, и много домашних животных. Грандиозный обвал запрудил вытекающую из озера Риньиуэ реку Сан- Педро.

На ущерб от землетрясения наложились и политические события. На юге страны в то время уже в течение 3 месяцев проходила забастовка шахтёров. Правительство диктатора Хорхе Алессандри, в попытке сломить волю протестующих, блокировало завоз продуктов питания в район забастовок. В условиях бедности, царившей тогда в регионе, блокада исключала возможность выйти из грядущей катастрофы с малыми потерями.

Американская администрация через своего посла в Чили организовала сильное политическое давление на диктатора. Чилийские власти были вынуждены выдать временные визы советским врачам, принимающим участие в спасательной операции. Их доставили самолётами только на следующий день, 23 мая, из-за этой задержки умерло несколько десятков раненых. Также были возобновлены централизованные поставки продовольствия в пострадавший регион. Забастовка на шахтах прекратилась сама собой, когда шахтёров привлекли к ликвидации последствий землетрясения. (АИ) Впрочем, не будь забастовки — жертв могло быть ещё больше — во многих шахтах были обрушения тоннелей.

Советские, французские, американские и британские врачи работали вместе, плечом к плечу, спасая раненых, в то время как чилийцы разыскивали и хоронили погибших. К концу года были подведены окончательные итоги. По всей стране насчитали немногим более 2000 жертв (АИ, в реальной истории — около 6000). Несомненным успехом в результате быстро принятых мер было отсутствие погибших в результате цунами в Японии, США, и других территориях Тихоокеанского бассейна (АИ).

Американские транспортные самолёты в последующие 10 дней доставили десятки тонн продовольствия, и опреснительные установки. Обратными рейсами они вывозили в Венесуэлу и Бразилию женщин и детей из пострадавших от стихии районов Чили. (АИ) Штаб по ликвидации последствий катастрофы составил подробный план работ. Этот план был опубликован в печати, и средства массовой информации отслеживали его выполнение.

В КБ-918 по полученному от американцев чертежу и образцу оконечного устройства заправочного шланга был срочно разработан переходник, позволявший установить на шланги американских заправщиков советские конусы. Таких переходников было изготовлено 24, после чего конусы с переходниками были отправлены самолётами в Дакар, на английскую авиабазу на острове Вознесения, и в Рио, где ими были оснащены американские заправщики KC-135 Stratotanker. 24 заправщика из трёх эскадрилий SAC (Strategic Air Command) на период ликвидации последствий землетрясения обеспечивали дозаправку в воздухе советских Ан-12. Только подобные «отчаянные меры» позволили обеспечить беспримерный по дальности воздушный мост через полмира. (АИ)

Сложнее всего было организовать водоснабжение. Электрические сети в пострадавшей местности были разрушены, опреснители работали от дизель-генераторов. Производительности опреснителей было недостаточно для обеспечения водой всех 2-х миллионов жителей, проживающих на площади, пострадавшей от землетрясения. Из СССР самолётом доставили большое количество таблеток для обеззараживания воды и фильтры, позволявшие очищать и пить речную воду из вышедшей из берегов реки Вальдивия. Из-за опускания полосы земли шириной 20–30 км и протяженностью 500 км почти на 2 метра, морская вода проникала теперь значительно дальше, чем до землетрясения, и смешивалась с речной. Поэтому питьевая вода после очистки часто имела солоноватый привкус.

Не менее сложно было отстроить жильё для тех же 2-х миллионов пострадавших. Американскими самолётами привезли сотни тонн стального проката, нарезанного в размер каркаса контейнеров, с уже приваренными угловыми фитингами. Советские самолёты доставляли уже раскроенную в размер фанеру, стеклоблоки и пенополиуретановые плиты. Всё это собиралось воедино на месте, и получались жилые блоки, неказистые, но лёгкие, прочные и удобные для быстрого монтажа. Из них собирали дома в три-четыре этажа, для городских жителей, но обеспечить таким жильём всех нуждающихся, особенно в сельских районах, было нереально.

Также из СССР привезли несколько сотен сборных комплектов геокупольных домов, но это была капля в море по сравнению с насущными потребностями

На помощь пришли самые передовые строительные технологии. Начавшиеся через два дня после основного землетрясения множественные извержения вулканов обеспечили строительную промышленность большим количеством вулканического пепла, который можно было использовать как природный цемент. Из СССР самолётами привезли оборудование, надувные оболочки и большое количество синтетических полипропиленовых матов, выполненных как нетканый пористый материал. Маты пропитывались водным раствором вулканического пепла и укладывались поверх оболочки на заранее залитое бетоном основание. В них заделывали стальные тросы и балки арматуры, а затем оболочку надували, чтобы придать строению нужную форму. Если купол был большой, арматуру могли устанавливать изнутри, и потом дополнительно послойно укладывать внутренний усиливающий слой бетона. Время подготовки, выкладки матов и первоначального надувания оболочки составляло около 2-х часов, на застывание раствора и предварительный набор прочности уходило, в зависимости от температуры и влажности воздуха, от 48 до 72 часов, после чего из надувной опалубки можно было выпустить воздух и переносить её на другое место.

Как только раствор застывал, получался круглый или овальный бетонный купол, который затем обкладывали на 1,5–2 метра в высоту камнем из разрушенных построек, на том же растворе пепла, пристраивали входной тамбур, утепляли крышу и накрывали её рубероидом. Получалось не слишком красивое и удобное, но очень быстро возводимое жилище, которое потом, после постройки капитального жилья, можно было использовать как хозяйственные постройки. (Описание http://www.studfiles.ru/preview/551237/ Статья с фотографиями http://enki.ua/news/novaya-tehnologiya-sozdaniya-betonnyh-kupolov-s-pomoshchyu-vozdushnoy-podushki-5186 Слайдшоу постройки и интерьеров https://www.youtube.com/watch?v=VOveVea0djU)

Доступ репортёров в зону бедствия был ограничен, но сотрудники основных, наиболее крупных информагентств, аккредитацию получили. Вскоре после начала строительства нового жилья для пострадавших, в газетах появились публикации, где приводились свидетельства американских, английских и французских специалистов: «Русские в строительных технологиях обогнали нас на 20–30 лет, мы не могли и представить подобного».

Инженеры немного ошиблись — идею такого дома уже прорабатывал итальянский архитектор Николо Бини вместе со своим отцом. (Отец Николо построил первый купольный дом в 1964 году. Здание расположилось у подножия вулкана Этна на Сицилии и за полвека выдержало не только землетрясения и ураганы, но и мощные извержения беспокойного вулкана. http://www.ogorod.ru/ru/main/trends/10189/Naduvnye-doma-iz-betona-%E2%80%93-zhizn-pod-kupolom.htm). Но, пока итальянцы только разрабатывали технологию постройки, в СССР её уже использовали серийно. (АИ) Технологией постройки монолитных куполов из бетона заинтересовалось и правительство Чили. Чиновников привлекла высокая сейсмостойкость купола. После страшного землетрясения это свойство было сочтено особенно важным.

Технология бетонно-тканевых куполов была запатентована, поэтому чилийцам пришлось, в итоге, покупать лицензию. Окончательно расплатилось за неё уже правительство Альенде, стараниями патриотов Чили и при некоторой помощи Коминтерна пришедшее к власти несколько раньше.

В районах размещения беженцев были развёрнуты палаточные лагеря, построены временные школы для детей, организовано снабжение продуктами питания через Красный Крест. Чтобы занять работой женщин из числа эвакуированных, и хоть как-то помочь спасателям, в лагерях беженцев были организованы швейные цеха, где шили спецодежду для спасателей, изготавливали снаряжение, а также шили обычную одежду на продажу, что отчасти даже помогало финансировать спасательную операцию.

Одежду шили по моделям, разработанным итальянской компанией «Бенеттон», швейные машинки, оверлоки и другое оборудование поставили ГДР, США, Япония и СССР. (АИ)

В школах было организовано обучение детей всех возрастов. В этот момент удачно подсуетились эмиссары Коминтерна — они организовали набор учителей, владеющих испанским языком, в Гватемале, где президент Арбенс активно развивал систему образования, на Кубе, и в Венесуэле, где после левого переворота также активно распространялась коммунистическая идеология.

Американцы, занятые решением более насущных технических вопросов, этот идеологический момент при организации эвакуации оставили без внимания — они вообще не считали необходимым чем-либо занимать беженцев, среди которых преобладали дети и молодёжь старшего школьного возраста. Трудоустройство и образование в лагерях беженцев полностью взял на себя Коминтерн, разумеется, не афишируя своего участия. Его эмиссары действовали под прикрытием Красного Креста и религиозных католических организаций.

Так как среди эвакуированных женщин преобладали верующие католички, к религиозной пропаганде подключились священники, поддерживавшие «теологию освобождения». Совместными усилиями Коминтерна и «прогрессивных католиков» за несколько месяцев была заложена основа народной поддержки будущего правительства Альенде и социалистической народной республики Чили.

Работа с чилийскими беженцами и строительство жилья в пострадавших районах Чили стали одной из первых задач недавно организованного в СССР Корпуса мира. Добровольцы из Советского Союза вылетели в Венесуэлу и Чили, чтобы помочь пострадавшим. Чилийцы и через полвека вспоминали добрым словом их участие в международном проекте помощи. (АИ)

Ликвидация последствий землетрясения продолжалась до конца года. Большую часть расходов взяли на себя американцы. СССР поставлял, главным образом, лекарства, медтехнику, полипропиленовую ткань для бетонирования куполов и обеспечивал связь.

Слаженная работа спасателей получила весьма благоприятное освещение в печати. Об этом Хрущёв и Эйзенхауэр договорились отдельно:

— Нам сейчас важно показать всему миру, что великие державы могут смотреть друг на друга не только через прицел, — сказал президент. — Совместная ликвидация последствий величайшего в истории землетрясения — это ли не лучший повод для разворота нашей конфронтации на 180 градусов?

— Да, верно, — ответил Никита Сергеевич. — Сотрудничество в чрезвычайных обстоятельствах может проложить путь к сотрудничеству в повседневной жизни. Пусть о совместной работе наших и ваших спасателей узнает как можно больше людей и в Европе, и в Америке.

В результате этого решения в выпусках новостей во всём мире периодически, раз или два в неделю, демонстрировалось продвижение работ по восстановлению пострадавших чилийских городов и сельских поселений. По телевидению показывали карту пострадавших районов, с отметками плановой и фактической ликвидации последствий стихии. Не всегда спасателям и строителям удавалось уложиться в плановые сроки, но, по мере течения времени, всё больше пострадавших районов на телевизионной карте сменяли цвет с тёмного на светлый, что означало в принятой схеме информирования восстановление жилой инфраструктуры до состояния, пригодного для возвращения беженцев.

Все эвакуированные в мае чилийцы вернулись в новые дома до конца 1960 года. (АИ)