Восстание Болотникова 1606–1607

Глава одиннадцатая Природа восстания Болотникова и его история, значение

Восстание Болотникова — крупнейшая из крестьянских войн в России. Антикрепостнический характер восстания Болотникова. Лозунги Болотникова и их социальная сущность. Идеологическая оболочка восстания Болотникова. Стихийный характер восстания Болотникова. Причины поражения восстания Болотникова. Ленин о характере классовой борьбы крестьянства. Сталин о восстании Болотникова. Историческое значение восстания Болотникова.

Крепостные крестьяне и холопы составляли основную движущую силу восстания Болотникова, определяя как программу восстания, так и характер и формы борьбы.

Центральным пунктом программы восстания Болотникова, главным лозунгом, под которым проходило восстание, являлось уничтожение крепостнических отношений, ликвидация феодального гнета. Именно в этом состоял объективный смысл тех призывов, с которыми Болотников обращался в своих «листах» к «боярским холопам» и городским низам Москвы и других городов.

Призывы, содержащиеся в «листах» Болотникова: «побивать своих бояр... гостей и всех торговых людей» «и животы их грабити» (известные нам в такой редакции по грамотам патриарха Гермогена); призывы Болотникова к московским холопам, «чтобы те взялись за оружие против своих господ и завладели их имениями и добром» (о чем сообщает английская записка)[1525], означали призыв к расправе с феодалами и к ликвидации феодальной земельной собственности и крепостнической зависимости крестьян и холопов.

По характеру источников невозможно выяснить для всей территории, охваченной восстанием, как осуществлялась эта программа. Поэтому о социальном содержании восстания Болотникова, о том, что приносило с собой это восстание для тех районов, которые оказывались во власти восставших, приходится судить по отдельным, редким случаям, когда в тех или иных источниках можно найти данные именно о социальной стороне борьбы.

Так, челобитная П. Вразского, сообщающая о том, как в восставшей Астрахани «людишек кобальных роспускали и крепости им повыдали»[1526], раскрывает нам одну из основных целей восстания Болотникова: уничтожение крепостнической зависимости, превращение холопов в свободных людей. Несомненно, что именно таким образом обстояло дело и во всех других местах, где власть переходила в руки восставших.

В этой связи следует вновь вернуться к законодательству Василия Шуйского о холопах и в частности к приговору 25 февраля 1608 г. Этот важнейший акт законодательства Шуйского, рассматривая вопрос о судьбе различных групп холопов — участников восстания Болотникова, наглядно демонстрирует, как далеко зашел во время восстания Болотникова процесс разрыва холопами их зависимости от феодалов. И лишь победа над Болотниковым дала возможность феодалам-крепостникам начать борьбу за ликвидацию тех социальных перемен, которые произвело восстание Болотникова: борьбу за реставрацию крепостнической зависимости для тех, кто освободился от нее во время восстания, превратившись из холопа в свободного человека.

Если освобождение холопов являлось наиболее существенным выражением социальных перемен, произведенных восстанием Болотникова в городах, где сосредоточивалась основная масса холопов, то и в деревню восстание Болотникова несло с собой не менее глубокие перемены в отношениях между феодальными землевладельцами и крестьянами.

И при рассмотрении этого вопроса приходится применять тот же прием, что и для вопроса о холопах: изучать действие восстания Болотникова на материале тех мест и районов, для которых сохранились данные в источниках. Таким районом в данном случае является Рязань. То, что источники, рисующие положение в деревне во время восстания Болотникова, сохранились именно для Рязани, следует признать особенной удачей для исследователя. Ибо Рязанский район являлся одним из тех мест, где борьба крестьян во время восстания отличалась наибольшей силой и упорством; царские грамоты свидетельствуют об этом, признавая, что «в Рязанском уезде во многих местех наши изменники воры, пронские и михайловские мужики воюют»[1527].

Характеристику того, что произвело в рязанской деревне восстание Болотникова, дает челобитная тяглецов черной слободы города Переяславля-Рязанского боярам — руководителям первого земского ополчения — в 1611 г. Челобитная рязанских чернослободцев раскрывает исключительную по яркости картину деревни, ставшей в годы восстания Болотникова свободной от крепостнических отношений. По словам челобитчиков, с тех пор как «[зача]лась межюусобная брань, со 114 году да по нынешней по 119 год»: «дворянские и детей боярских крестьяне во все те во смутные годы с нами з городцкими людьми городовых и острожных поделак не делывали, и рвов не копали, и башень не де[лали], и в государеву казну никаких податей не давали… и повозак никаких не возили, и запасов не довали и не делывали. Да по нашим же, государи, дворишкам стояли резанцы, дворяне и дети боярские, з женами, и з детьми, и с людьми 5 лет, и обида нам и насильство великоя, нас, и жон наших и детишек бьют, и животи[ни]шка наше всякое бьют, и посудьем всяким владеют насильством, и дворишка наши обжигают. Да нынеча резанцы дети боярские з женами, и з детьми и с людьми стоят по нашим же дворишкам мимо своих поместей»[1528]. Итак, начиная со «114», т. е. 1606 г., рязанские помещики оказались «мимо своих поместей», будучи вынужденными укрыться от воевавших мужиков за стенами Переяславля-Рязанского. Рязанские же мужики, «дворянские и детей боярских крестьяне» сделались свободными от крепостнических повинностей как в пользу своих господ, так и «в государеву казну».

Мы не имеем возможности проследить дальнейшие последствия этих социальных перемен в рязанской деревне: что стало, например, с помещичьей землей, была ли она захвачена крестьянами и превращена в крестьянскую пашню и т. д.

Для этого рязанские материалы данных не дают. Но, обращаясь к документам, относящимся к другому району, к Темниковскому уезду, мы получаем возможность ознакомиться с борьбой крестьян именно в данном плане как с борьбой за землю.

В августе 1611 г. «по указу великие Российские державы Московского государства бояр и воевод» (т. е. Трубецкого и Заруцкого) темниковскому посадскому целовальнику и площадному подьячему было предписано «отделити и отмежевати старую вотчину, Темниковского уезда, Рождества пречистыя богородицы Пурдышского монастыря игумену Арсенью з братьею, по-прежнему в вотчину, что были отняли у монастыря тое вотчинную землю Темниковского уезду, села Девичья Рукава крестьяне деревни Полянской, староста Федосейко да Иванко Максимов да Васька Мошейцов с товарищи, хле[б] насильством поймали, и межу старую перепахали, и грани столбы повыметали, а которые были грани набиты на стоячем деревье, и те грани деревье по-выжгли... и владели самовольством воровским»[1529] Из приведенного текста не видно, к какому именно году относится захват крестьянами монастырской земли. Но для нас в данном случае существенным является не определение точной даты, когда имел место тот или иной конкретный случай захвата крестьянами земель феодалов, а самый факт этих захватов, в которых находило свое выражение «воровское самовольство» восставших крестьян.

Замечательно стремление захвативших монастырскую землю крестьян уничтожить всякие следы знаков феодальной собственности на эту землю: крестьяне перепахивают межи, «выметывают» межевые столбы, выжигают «грани» на деревьях. Те же черты в действиях восставших крестьян отмечает челобитная игумена Андриановой пустыни Елатемского уезда, указывающая на то, что «как городы были в смуте, и Темниковские, и Кадомские татаровя, и мордва, и всяки ратные люди приходили в Ондреянову пустыню и монастырь разорили… и прежние де государей жаловалные грамоты тут же поймали»[1530].

Сводя воедино все то, что сохранилось в источниках относительно антикрепостнической сущности борьбы крестьян в восстании Болотникова, следует привести и свидетельство челобитной игумена Антониево-Сийского монастыря, относящейся по времени до 5 декабря 1607 г., о том, что «монастырские крестьяне ему, игумену, учинились сильны, наших (т. е. царских. — И. С.) грамот не слушают, дани и оброку и третного хлеба им в монастырь не платят, как иные монастырские крестьяне платят, и монастырсково изделья не делают, и ни в чем его, игумена з братьею, не слушают»[1531].

В разных документах, относящихся к разным районам и этапам восстания Болотникова, отражены различные фазы и стадии рассматриваемой борьбы крестьян за землю. Так, в отличие от приведенных только что данных, характеризующих уже далеко зашедшие и острые формы борьбы крестьян против феодалов, интерес и ценность конфликта между черными крестьянами Вотцкой волости, Галицкого уезда, и Троице-Сергиевым монастырем заключается в том, что на материале, относящемся к этому конфликту, мы получаем возможность познакомиться с одной из самых начальных фаз борьбы крестьян за землю и притом в первые месяцы восстания Болотникова.

Суть названного дела заключалась в следующем. Осенью 1606 г., между 23 августа и 13 сентября, игумен Троице-Сергиева монастыря бил челом Василию Шуйскому в том, что крестьяне черной Вотцкой волости, Галицкого уезда, «вступаютца насильством» в угодья и пожни монастырской «вотчинки» и хотят теми угодьями и сенными покосами «завладеть насильством». В свою очередь крестьяне Вотцкой волости 23 августа того же года били челом царю, обвиняя Троице-Сергиев монастырь в том, что он «отнял у них… черные земли лесу и покосных болот... насильством». Разбор дела в Галицкой четверти 13 сентября 1606 г. закончился победой монастыря, получившего соответствующую грамоту[1532]. Крестьяне, однако, не прекратили борьбы, и в результате обыска, произведенного в «115 году» (1606–1607 гг.), Шуйский был вынужден вернуть крестьянам захваченную у них монастырем землю, выдав «правую» грамоту (от 19 апреля 1608 г.), которой аннулировалась предшествующая грамота, утверждавшая землю за монастырем[1533].

Развернувшаяся во время восстания Болотникова борьба между крестьянами Вотцкой волости и Троице-Сергиевым монастырем явилась попыткой крестьян вернуть себе землю, захваченную у них монастырем в 90-х годах XVI в. (по словам крестьянской челобитной, землю «во 107 году отнял у них Троице-Сергиева монастыря села Гнезделова прикащик»). Вотцкие крестьяне дважды пытались и раньше сделать это, но оба раза неудачно, причем в 1601 г., по предписанию Бориса Годунова, «Вотцкие волости крестьян Якушка Еремеева с товарыщи» было даже велено «за ослушание и насильство бити кнутьем, а бив кнутьем велено вкинуть в тюрьму»[1534].

Так борьба крестьян Вотцкой волости за землю отражает в своем развитии общий ход борьбы между крестьянами и феодалами в конце XVI — начале XVII в. — борьбы, завершившейся восстанием Болотникова.

Важнейший материал, характеризующий социальную природу восстания Болотникова, содержится в «Послании дворянина к дворянину». Этот, литературный по форме, памятник по существу является источником, излагающим с точностью документа акт расправы восставших крестьян с крепостником-помещиком.

Языком раешника автор «Послания» Иван Фуников сообщает своему корреспонденту, что ему «и не переписать своих бед»: «розван (!) что баран, разорен до конца, а сед, что овца. Не оставили ни волосца животца, и деревню сожгли до кола, рожь ратные пожали, а сами збежали. А ныне воистину живем в погребище и кладем огнище, а на ногах воистину остались одне голенища и отбились голенища. Зритель, государь, сердцам бог: не оставили шерстинки, ни лошадки, ни коровки, а в земли не сеяно ни горстки; всего у меня было живота корова и та не здорова: видит бог, сломило рог. Да, бог сердца весть, нечего есть»[1535].

Этот перечень «бед» Ивана Фуникова наполняет живым содержанием формулу об антикрепостническом характере восстания Болотникова. Вся ненависть восставших обрушивается на помещичий двор, на имущество помещика и, наконец, как мы видели выше, и на него самого. Замечательны такие детали, как то, что восставшие крестьяне «деревню сожгли до кола», что у помещика «не осталось ни лошадки, ни коровки» и что он, возвратившись к себе в деревню после поражения восстания, нашел вместо сожженного помещичьего дома лишь «погребище», где ему и пришлось поселиться. Наконец, особый интерес представляет то, что содержится в «Послании» по вопросу об основе основ феодальной экономики — о земле. В «Послании» отложились как бы два главных момента в развитии восстания: начальный, когда «рожь ратные пожали, а сами збежали», т. е. момент захвата отрядами восставших помещичьей пашни вместе с посеянной на ней рожью, и последующий за этим момент, когда в обстановке восстания, ликвидировавшего барщину и прочие повинности крестьян, помещичья пашня перестает обрабатываться: «в земли не сеяно ни горстки». Иван Фуников заканчивает свое «Послание» характерными строками: «Не прогневайся, что не все беды и разорения пишу: не бо ум мой постигнути или писанию передати возможет, да и тебе скорбь на скорбь не наложу. Твоя ж и моя вся взята быша без останка»[1536]. В этом откровенном признании отражена вся сила удара, который был нанесен крепостникам-помещикам восстанием Болотникова.

Свидетельством удара, нанесенного восстанием Болотникова крепостническому строю отношений в деревне, являются также челобитные помещиков Василию Шуйскому, относящиеся ко времени восстания, с жалобами на свое разорение от действий восставших.

Образцом такого рода челобитных является челобитная служилых татар Б. Собанина и И. Девлеткозина от апреля 1607 г., в которой челобитчики заявляют царю, что их «поместейца в Московском уезде, и в Коломенском, и в Боровском, и то, государь, от твоих государевых изменников розорены без остатка»[1537]. Другой помещик, тулянин С. Ушаков, указывает на то, что он «разорен без остатку: твое царское жалованье поместейце у меня было на Туле и то пусто, а животишка, государь, мое розграбили твое государевы изменники Самолко Хохоновской с товарыщи без остатку»[1538]. Этот процесс «разорения» помещиков во время восстания Болотникова принял столь крупные размеры, что вынудил правительство Шуйского предпринять для поддержки таких помещиков ряд чрезвычайных мер в виде издания указов о выдаче денежного и хлебного «корма» «детям боярским разореным»[1539].

Если ко всему сказанному добавить еще такое явление, как рост побегов крестьян в 1606–1607 гг., имевший место в тех уездах, которые оставались под властью Шуйского, то получится достаточно определенная картина социальной природы восстания Болотникова, его антикрепостнической сущности.

Если по своей объективной сущности восстание Болотникова было восстанием крепостных крестьян против феодального гнета, то идеологической оболочкой восстания Болотникова был лозунг «царя Димитрия».

Источники неоднократно отмечают эти «царистские» моменты в движении Болотникова. Так, в «Карамзинском Хронографе» политическая позиция участников восстания Болотникова выражена формулой: «...стояли за царя Дмитрея и за племянника его Петрушку»[1540]. По свидетельству грамоты патриарха Гермогена, в «листах», которые рассылались восставшими по городам, население городов призывалось «целовати крест мертвому злодею и прелестнику Ростриге, а сказывают, его проклятого жива»[1541]. Церемония целования креста на имя «царя Димитрия» являлась актом, оформлявшим присоединение данной местности или города к восстанию Болотникова. По характеристике «Карамзинского Хронографа», «прелесть и смута» в Украинных, Польских и Северских городах начались с того, что «по городам от царя Василья отложились и целовали крест царю Дмитоею Ивановичу всеа Русии»[1542]. Совершенно так же изображает начало восстания Болотникова и английская записка, по словам которой восставшие города «отказались от своей присяги нынешнему государю и принесли новую присягу предполагаемому в живых Димитрию»[1543]. Наконец, из грамоты патриарха Гермогена в Казань от 22 декабря 1606 г. мы узнаем и о самой процедуре целования креста «царю Димитрию», состоявшей в том, что все жители данного города «целовали... крест по записи царевичу Дмитрею Углецкому» (т. е. «царю Димитрию». — И. С.)[1544].

Если целование креста «царю Димитрию» играло роль акта присоединения к восстанию Болотникова, то отказ целовать крест «царю Димитрию» означал разрыв данного лица с восставшими и переход его на сторону врагов восстания. Так, князь Бахтеяров-Ростовский и его сторонники были «побиты» в Путивле именно «за то, что Вору крест не целовали»[1545]. Та же участь едва не постигла сборщика «даточных» людей для Василия Шуйского — Петра Благово: завербованные им «даточные» люди, перешедшие на сторону противников Шуйского, обвинили П. Благово в том, что он «царю Дмитрею креста не целовал и их к кресту не приводил»[1546].

Вера в «царя Димитрия» была в равной мере присуща и самому Болотникову, считавшему себя «большим воеводой» «царя Димитрия» (Буссов). Недаром в польских источниках Болотников фигурирует под именем «гетмана царя Димитрия» (Hetman Dymitrów)[1547], а одна из разрядных записей называет его «боярином» «царевича» Петра[1548].

Приведенные данные ярко демонстрируют «царистские» черты в движении Болотникова[1549].

«Царистская» идеология — важнейшая черта крестьянских движений в России XVII–XVIII вв. «...Говоря о Разине и Пугачеве, никогда не надо забывать, что они были царистами: они выступали против помещиков, но за «хорошего царя». Ведь таков был их лозунг»[1550]. Эта сталинская формула, вскрывающая сущность идеологической оболочки восстаний крестьян в России против феодального гнета, целиком приложима и к восстанию Болотникова.

В отличие от средневековых крестьянских движений в Западной Европе, где классовая борьба носила «религиозный отпечаток», а «интересы, потребности и требования отдельных классов скрывались под религиозной оболочкой»[1551], в России религиозный момент в крестьянских восстаниях играл весьма незначительную роль, и идеологической оболочкой этих восстаний являлся лозунг о «хорошем царе».

В «Новом Летописце» политическая программа восстания Болотникова определяется формулой: «хотят те воры царя и бояр побити»[1552]. В этой формуле нашло свое выражение отношение восставших крестьян к крепостническому государству.

В глазах восставших царь Василий Шуйский олицетворял собой это государство и являлся выразителем интересов бояр. Это делало его ненавистным для восставших крестьян и холопов. Ярким выражением отношения к Шуйскому народных масс является сохранившаяся в составе первоначальной редакции «Сказания» А. Палицына народная поговорка о Василии Шуйском: «Хотя бы нам чорт, толко бы нам не тот»[1553].

Значение этой поговорки, однако, не исчерпывается тем, что она знакомит нас с мнением народа[1554] о Василии Шуйском. Замечателен в ней самый характер постановки и решения вопроса о власти. Суть этой постановки вопроса может быть выражена формулой: любой царь будет лучше, чем Василий Шуйский; иными словами: плохой царь должен быть заменен хорошим царем.

Такая позиция в вопросе о власти раскрывает самое основное в политических воззрениях угнетенных классов феодальной России. Выступая против феодального гнета и крепостнического государства как носителя этого гнета, угнетенные классы — крестьяне и холопы — были, однако, неспособны сформулировать программу нового политического устройства, выходящую за рамки традиционного политического строя. Именно в этом надо искать объяснение «царистской» идеологии крестьянских движений XVII–XVIII вв., в том числе и восстания Болотникова.

Для изучения «царистской» идеологии крестьянства XVII в. исключительное значение имеют материалы политического сыска первой половины XVII в., опубликованные Н. Новомбергским в его издании «Слово и дело государевы»[1555].

Материалы эти, относящиеся к первым десятилетиям царствования династии Романовых, полны воспоминаниями о бурных днях начала XVII в. и мечтами крестьян и холопов о возврате этих дней, причем мечты эти неизменно выливаются в форму мечтаний о «хорошем царе» и о «царе Димитрии».

Так, 6 апреля 1614 г. крестьянин князя Куракина Милютка Кузнец заявил в кабаке: «Что де нынешние цари? Нам де те цари ноне не надобны». Те же мотивы звучат «на беседе» у крестьянина Федулки Васильева в деревне Ромоданове, Пронского уезда, в 1625 г., на которой собравшиеся крестьяне и холопы вели разговор о царствовавшем тогда Михаиле Федоровиче Романове. Когда один из участников «беседы» — «боярский человек» — попытался хвалить царя, заявив: «Да споди де государь здоров был на многия лета, дал де бог смирна», то другой участник беседы, крестьянин «Гараська, прозвище Ворок» выразительно ответил: «Да споди де нам десять царей, еще де бы того лучше было». Тот же эффект произвела попытка, имевшая место в 1614 г. на беседе у богоявленокого попа Ивана, в Белгородском уезде, провозгласить здравицу в честь Михаила Романова. В ответ на слова: «Да споди де здоров был государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии на многия лета!» — белгородец Сенька Телятников заявил: «Здоров б де был царь Дмитрий!».

За возглас: «Чтоб де здоров был государь князь Дмитрий Иванович всеа Русии!» — попал в тюрьму в 1624 г. новосильский пушкарь Андрей Дубенец.

Мечты крестьян и холопов о «хорошем царе» не ограничивались одними воспоминаниями о «царе Димитрии». В 1630 г. в Калуге «тюремный сиделец» холоп князя Б. М. Лыкова Савинко Васильев заявил: «Сижу я топерва в темнице в бедности, а как выйду из тюрьмы, и я де буду над вами, мужики, царь». О том же мечтал в 1625 г. крестьянин Гриша Будырин: «Как де бы я был в Серпейском уезде в деревне Мишневой, и я де был царь в те поры».

Если для крестьян начало XVII в. рисовалось как предмет мечтаний, то представители противоположного лагеря резко осуждали минувшие времена, по мотивам, которые откровенно изложил В 1625 г. поп Иван Григорьев из села Рыченок, заявив козельскому беломестному казаку: «Ноне де не старая пора вам, коли вы царей заводили да воровали, нашу братью до смерти побивали»[1556].

Приведенные материалы могут служить лучшим комментарием к лозунгу Болотникова о «царе Димитрии», раскрывая социальный смысл этого лозунга и наполняя его конкретным содержанием.

Свержение Василия Шуйского и провозглашение царем «царя Димитрия» было основным политическим лозунгом восстания Болотникова. Именно «царь Димитрий» в представлениях участников восстания Болотникова являлся идеалом «хорошего царя». Этот идеальный «царь Димитрий» не имел ничего общего с историческим «царем Димитрием», т. е. с Лжедмитрием I[1557]. В глазах народных масс «царь Димитрий» являлся жертвой бояр, помешавших ему использовать свою власть на благо народных масс.

С исключительной яркостью народное воззрение на «царя Димитрия» выступает в показаниях Илейки («царевича» Петра). Рассказывая о том, что побудило казаков провозгласить его, Илейку, «царевичем» Петром, Илейка объясняет это следующим образом. По его словам, во время зимовки казаков на Тереке «стало де на Тереке меж Козаков такие слова: «Государь де нас хотел пожаловати, да лихи де бояре, переводят де жалованье бояря де не дадут жалованья»[1558]. Именно в результате такой оценки положения дел и возникла мысль о провозглашении Илейки «царевичем» Петром, для того чтобы итти на помощь «царю Димитрию» против «лихих бояр».

Подобный взгляд на «царя Димитрия» создавал легкую возможность для возникновения легенды о чудесном спасении «царя Димитрия», которого легенда изображает вторично избежавшим в мае 1606 г. смерти от бояр. И в этом отношении показания Илейки очень важны. Если вначале казаки, шедшие вместе с Илейкой «вверх Волгою к Гришке к Ростриге», получив известие о том, что «на Москве Гришку Розстригу убили миром всем», поверили было в смерть «царя Димитрия», то достаточно оказалось одной грамоты от князя Шаховского и путивльцев о том, что «царь Димитрей жив и идет из Литвы со многими людми в Путивль», чтобы казаки прочно и до конца присоединились к движению под лозунгом «царя Димитрия»[1559].

Лозунг «хорошего царя», представляя собой своеобразную крестьянскую утопию, является наиболее ярким выражением стихийности крестьянских восстаний в России эпохи феодализма. Подымаясь против феодального гнета, крестьяне были не в состоянии выдвинуть сколько-нибудь определенную программу борьбы, сформулировать задачи борьбы за установление такого политического строя, который соответствовал бы интересам крестьянства.

Стихийный характер борьбы крестьянства обусловливался самым положением крепостных крестьян в общественном строе Русского государства XVII в. «Крестьяне не могли объединиться, крестьяне были тогда совсем задавлены темнотой», — такими чертами определяет Ленин положение крестьян в России при крепостном праве, подчеркивая, что крестьяне «боролись, как умели и как могли»[1560].

Стихийный характер восстания Болотникова определил и формы борьбы в процессе восстания, и самый его исход. Именно в стихийном характере борьбы крепостных крестьян следует искать главные причины поражения восстания Болотникова.

История восстания Болотникова полна примерами блестящих действий восставших и их руководителей. Достаточно назвать поход Болотникова на Москву осенью 1606 г., когда рядом последующих ударов Болотников подавил все попытки Василия Шуйского не допустить войско восставших крестьян и холопов к Москве. Не менее выдающимся примером может служить оборона Болотникова от осадивших Калугу воевод Шуйского, превратившаяся в подлинный триумф военного искусства Болотникова и закончившаяся разгромом и бегством воевод Шуйского от Калуги. Самый факт более чем годичной продолжительности восстания свидетельствует о том, с каким упорством и мужеством вели борьбу Болотников и его сторонники.

Современники высоко оценивали военные качества армии Болотникова, и это вполне подтверждается анализом объективных данных.

Наконец, выдающейся личностью являлся и руководитель восстания Иван Исаевич Болотников, обладавший качествами подлинного народного вождя.

Однако ни мужество участников восстания Болотникова, ни таланты его руководителей не могли устранить его слабых сторон, обусловленных самой природой восстания.

Среди этих слабых и уязвимых сторон восстания Болотникова на первое место следует поставить отсутствие сколько-нибудь прочной и постоянной связи отдельных мест и районов восстания с центром восстания и его руководителями.

Если не считать таких форм связи, как рассылка Болотниковым «листов» по городам и, с другой стороны, поездки делегаций от отдельных восставших городов в Путивль (подобно рязанцам. — ПСРЛ, т. XIV, стр. 72) и отправка восставшими городами в Путивль воевод и других представителей администрации Василия Шуйского для расправы, то основным средством приобщения отдельных мест и городов к восстанию и установления связи этих мест с руководителями восстания было продвижение войска Болотникова, приход которого в ту или иную местность обычно имел своим последствием присоединение данного места к восстанию.

В то же время уход из данного района или дальнейшее продвижение войска Болотникова вперед сразу же обрывали связи данного места с центром восстания и превращали такое место в чисто локальный очаг борьбы. В еще более сильной степени локальный характер борьбы выступает в тех районах, которые находились в стороне от маршрута войска Болотникова, как Псков, Астрахань, Поволжье.

Разобщенность отдельных районов восстания, отсутствие руководства их действиями со стороны руководителей восстания в огромной степени ослабляли эффект борьбы восставших крестьян, холопов, городских низов, создавая вместе с тем возможность для Василия Шуйского посылать свои войска против отдельных городов и районов и таким образом подавлять восстание по частям (именно в этом состоял план подавления восстания Болотникова, провозглашенный Шуйским после поражения Болотникова под Москвой в декабре 1606 г.).

Стихийность, характеризующая борьбу восставших крестьян и холопов, наложила свой отпечаток и на самое ядро восстания Болотникова, на его войско. При всем мужестве и стойкости, проявлявшихся крестьянами и холопами в боях с воеводами Шуйского, войско Болотникова не было единой и целостной военной организацией. Холопы, черные и владельческие крестьяне, мелкие посадские люди, казаки, стрельцы, наконец, определенные группы служилых людей — дворян и даже отдельные бояре и князья — таков неполный перечень социальных элементов и групп, представленных в войске Болотникова. Этой множественности социальной соответствовала и организационная раздробленность, превращавшая войско Болотникова в совокупность отдельных отрядов и групп, со своими «начальниками» и «воеводами», далеко не всегда склонными подчиняться «большому воеводе» — Болотникову.

Такой характер войска Болотникова являлся источником его слабости. Если в моменты успехов и побед все эти мелкие и крупные военные единицы еще удерживались в рамках войска Болотникова, то осложнение обстановки сразу же вызывало к жизни центробежные тенденции, приводившие к разрыву с Болотниковым отдельных частей его войска и переходу их на сторону Василия Шуйского («измены»). Вместе с тем такая структура войска Болотникова создавала возможность для проникновения в лагерь восстания политических авантюристов. Если среди сохраненных источниками имен активных участников восстания Болотникова мы находим немало стойких и верных до конца участников борьбы, как Ю. Беззубцев, Нагиба, Федор Берсень («смутивший» Вязьму и Можайск), Лаврентий Кологривов (бывший воеводой в восставшем Алексине), «атаман Аничкин» (о котором сообщает Исаак Масса) и др., то наряду с этим в лагере Болотникова подвизались такие лица, как князья Шаховской и Телятевский, авантюристический характер деятельности которых очевиден. С восстанием Болотникова связал свои первые политические шаги и Иван Заруцкий[1561]. Типичным авантюристом является и польский шляхтич Кохановский (которого русские источники называют «Самойла Хахановский»). Попав в Москву в 1600 г. вместе с посольством Льва Сапеги, Кохановский остался в России, был, по свидетельству А. Стадницкого, «воеводой в Ельце», «потом от нынешнего великого князя (т. е. Василия Шуйского. — И. С.) был поставлен воеводой в Коломне», а затем, говоря словами того же А. Стадницкого, «увидя силу противной стороны (т. е. Болотникова. — И. С.), передался ей»[1562]. «Карамзинский Хронограф» называет Самойла Хахановского среди лиц, захваченных в Туле вместе с Болотниковым[1563]. А из одной челобитной (тульского помещика С. Ушакова) мы узнаем, что поместье челобитчика «разграбили твое государевы изменники Самолко Хохановской с товарыщи»[1564], что проливает свет на мотивы, побудившие Кохановского-Хахановского связать свою судьбу с Болотниковым. Всем этим политическим авантюристам, пытавшимся использовать восстание Болотникова для достижения своих целей, интересы восставших крестьян и холопов были глубоко чужды, и поэтому они, примыкая на определенном этапе к восстанию и выдвигаясь в «воеводы» и «начальники» в войске Болотникова, затем с легкостью изменяли Болотникову и порывали с восстанием в тот момент, когда считали это выгодным, превращаясь из участников восстания в его врагов[1565].

Природа восстания Болотникова, как стихийного восстания крестьян и холопов, определила собой и тактику его руководителей в борьбе против Василия Шуйского.

Тактика Болотникова не может быть понята и правильно оценена вне лозунга о «хорошем царе» — «царе Димитрии».

Подобно тому как с идеей «хорошего царя» восставшие крестьяне и холопы связывали свои мечты и надежды на будущую свободную жизнь, подобно этому и успех в борьбе против Василия Шуйского Болотников и другие руководители восстания связывали с «царем Димитрием», прихода которого «из Литвы со многими людми», убежденно, но тщетно Болотников ждал и осаждая Москву и в осажденной Туле, отражая приступы воевод Василия Шуйского.

Эти черты тактики Болотникова особенно ярко демонстрируют, какое значение для хода и исхода восстания Болотникова имела идея «хорошего царя». Расчеты Болотникова на приход «царя Димитрия» являлись выражением и проявлением именно этой идеи. Но как раз поэтому они были столь же утопичны, как и сама идея «хорошего царя».

По выразительному замечанию «Карамзинского Хронографа», «тово вор[а], ково называли царевичем Димитрием, нигде в те поры и не объявился»[1566]. Восстание Болотникова (совпавшее по времени с мятежом польской шляхты против Сигизмунда III — так называемый «Рокош Зебжидовского»)[1567] проходило и вне какого бы то ни было вмешательства польско-литовских сил в эту борьбу. Эту черту восстания Болотникова ярко характеризует Сказание, найденное М. Н. Тихомировым, где, в рассказе о битве на Пчельне, автор Сказания специально отмечает, что «не бысть бо тогда на той брани ни единаго иноверного, но все едина Русь межь собою побишася»[1568]. Это свидетельство русского источника подтверждается данными польских источников, где мы имеем по данному вопросу столь авторитетное свидетельство, как заявление князя Р. Рожинского — фактического руководителя войска Лжедмитрия II. Заявление это находится в письме Рожинского князьям В. В. Голицыну и И. С. Куракину от 14 апреля 1608 г. Призывая князей примкнуть к Лжедмитрию II, Рожинский подчеркивает коренную разницу между движением Лжедмитрия II и восстанием Болотникова, указывая вместе с тем и на отрицательное отношение поляков к восстанию Болотникова.

«Да и о том вам великим бояром и воеводам рассудить себе: которые воры были преж сего назывались в Путивле и на Туле царевичами, бывал ли к ним кто наш полской или литовской хоти один человек служить? А ныне, проведав подлинно про государя вашего прироженного Московского великого государя ц. и в. к. Дмитрея Ивановича в. Р., не токма что мы, а вся Полская и Литовская земля идет служить государю вашему ц. и в. к. Дмитрею Ивановичю в. Р.»[1569]

Итак, ни один «польский или литовский человек» (за единичными исключениями вроде С. Кохановского) не служил с теми «ворами», которые «назывались в Путивле и на Туле царевичами», т. е. с Болотниковым и «царевичем» Петром. Иными словами, объективно и фактически борьба велась и решалась теми силами, которые были в руках Болотникова, именно ими и только ими. Между тем «царистская» психология руководителей восстания Болотникова сковывала их активность, заставляя их мечтать о приходе «царя Димитрия», вместо того чтобы использовать с максимальной активностью те силы, которыми обладали они сами[1570].

Отрицательное действие идеи «хорошего царя» сказывалось особенно сильно в последнем этапе восстания Болотникова. Если на первых порах лозунг «царя Димитрия» являлся одним из средств вовлечения в восстание новых слоев и групп населения, то по мере дальнейшего развития восстания это мобилизующее значение лозунга «царя Димитрия» все больше отступало на задний план и на передний план выступали те моменты, которые превращали лозунг «хорошего царя» в реакционную утопию, создавая и укрепляя иллюзии о том, что освобождение от «лихих бояр» и Василия Шуйского крестьянам и холопам принесет «царь Димитрий», а не их собственная борьба против своих господ.

Вместе с тем отсутствие в лагере Болотникова реального носителя имени «царя Димитрия» давало возможность и было использовано Шуйским для разложения сил восставших крестьян и холопов при помощи различных пропагандистских мероприятий, как путем распространения версии о «новом чудотворце царевиче Димитрии», так и разоблачениями о том, что правивший на Москве под именем «царя Димитрия» в действительности являлся самозванцем, Гришкой Отрепьевым и был убит в мае 1606 г. Воздействие этой пропаганды было тем сильнее, что тот факт, что «на Москве Гришку Розстригу убили миром всем», был широко известен. Болотников же, несмотря на все его усилия, не мог показать ни делегатам от москвичей осенью 1606 г., ни жителям осажденной Тулы осенью 1607 г. живого и осязаемого «царя Димитрия».

В борьбе между Болотниковым и Шуйским решающее преимущество феодалов по сравнению с восставшими крестьянами и холопами состояло в том, что феодалы опирались в этой борьбе на крепостническое государство и могли использовать против восставших всю мощь государственной машины с ее армией и тюрьмами, финансами и чиновниками, церковью и прочими средствами идеологического воздействия на массы.

В своей статье «Лев Толстой, как зеркало русской революции» Ленин, рассматривая Толстого как выразителя «тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России», дает следующую характеристику основных черт, характеризующих классовую борьбу крестьянства:

«Противоречия во взглядах Толстого, с этой точки зрения, — действительное зеркало тех противоречивых условий, в которые поставлена была историческая деятельность крестьянства в нашей революции. С одной стороны, века крепостного гнета и десятилетия форсированного пореформенного разорения накопили горы ненависти, злобы и отчаянной решимости. Стремление смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на место полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян, — это стремление красной нитью проходит через каждый исторический шаг крестьян в нашей революции…

С другой стороны, крестьянство, стремясь к новым формам общежития, относилось очень бессознательно, патриархально, по-юродивому, к тому, каково должно быть это общежитие, какой борьбой надо завоевать себе свободу, какие руководители могут быть у него в этой борьбе, как относится к интересам крестьянской революции буржуазия и буржуазная интеллигенция, почему необходимо насильственное свержение царской власти для уничтожения помещичьего землевладения. Вся прошлая жизнь крестьянства научила его ненавидеть барина и чиновника, но не научила и не могла научить, где искать ответа на все эти вопросы»[1571].

Эта ленинская характеристика, сделанная в широком плане, охватывает всю «историческую деятельность крестьянства» — не только за годы первой русской революции и десятилетия пореформенного XIX в., но и за «века крепостного гнета». Именно поэтому она может и должна быть использована при анализе восстания Болотникова.

Все те черты бессознательности, патриархальности, стихийности, которыми характеризовалась борьба крестьянства в революции 1905 г., — все эти черты в неизмеримо большей степени были присущи борьбе крестьян и холопов в восстании Болотникова — этом первом крупном «историческом шаге крестьян в нашей революции».

Коренной недостаток классовой борьбы крестьянства, отмечаемый Лениным, — непонимание того, «почему необходимо насильственное свержение царской власти для уничтожения помещичьего землевладения», — ярко выступает в восстании Болотникова (как и в позднейших крестьянских восстаниях) в виде идеи «хорошего царя» — защитника крестьян от «лихих бояр». Для восстания Болотникова, с одной стороны, характерна стихийная расправа восставших крестьян и холопов с представителями крепостнического государства, осуществлявшаяся путем казней воевод, дьяков и других представителей царской власти, а с другой стороны — наивная вера восставших масс в «царя Димитрия», как «хорошего царя», который должен принести угнетенным классам свободу от помещиков и бояр.

Политической организованности феодалов, выражавшейся в мобилизации ими всей мощи крепостнического государства для подавления восстания Болотникова, противостояла одна лишь стихийная сила восставших крестьян и холопов.

И. В. Сталин охарактеризовал восстания Болотникова, Разина и Пугачева как первые попытки стихийных восстаний крестьянства против феодального гнета. Эта сталинская формула, раскрывая социальную природу восстания Болотникова, определяет вместе с тем и историческое значение этого движения.

Для правильной оценки исторического значения восстания Болотникова необходимо рассматривать его в плане большой исторической перспективы. Будучи первой попыткой стихийного восстания крестьянства против феодального гнета, первым «историческим шагом крестьян в нашей революции», восстание Болотникова открывает собой цепь восстаний и возмущений народных масс, потрясавших Россию на протяжении 300 лет и завершившихся разгромом царизма и буржуазии в 1917 г.

И. В. Сталин, характеризуя 300-летнее царствование династии Романовых, намечает следующую цепь «восстаний и возмущений на протяжении этих 300 лет: восстание Стеньки Разина, восстание Емельяна Пугачева, восстание декабристов, революция 1905 г., революция в феврале 1917 г., Октябрьская революция»[1572]. Восстание Болотникова является непосредственным предшественником этих крупнейших классовых битв в истории России XVII–XX вв.

Будучи первой попыткой стихийного восстания крестьянства против феодального гнета, восстание Болотникова потерпело поражение и было подавлено феодалами. Но если Болотникову не удалось разрешить задачу уничтожения феодального гнета, то великой исторической заслугой восстания Болотникова является то, что эта гигантская задача была поставлена восставшими в 1606 г. крестьянами и холопами. Именно восстание Болотникова положило начало той борьбе за уничтожение феодального гнета, которая, по выражению Ленина, «красной нитью проходит через каждый исторический шаг крестьян в нашей революции».

Этим определяется место восстания Болотникова в истории.