Вотъ Вамъ молотъ

Глава 32

Хосе Пабло Торквадо Батлье-и-Ордоньес с некоторым нетерпением ждал встречи. Вообще-то обычно было наоборот — чаще именно его гости, которым ожидать аудиенции приходилось иногда месяцами, волновались перед визитом, но сегодня Его Превосходительство Президент Восточной республики чувствовал некоторую неуверенность. Больше всего этого шестидесятилетнего мужчину из семьи "потомственных президентов" смущало то, что цель визита была ему непонятна.

Хотя формально всё было обговорено заранее: владелец немаленького поместья (пусть и иностранец) захотел проинвестировать некоторую сумму в развитие местной промышленности. Сеньор Судриерс составил очень неплохой план развития этой промышленности… но потребные для выполнения планов суммы вызывали оторопь не только у правительства крохотной страны. Самой крупной инвестицией в Уругвае были британские вложения в железные дороги, составившие без малого два миллиона фунтов за четверть века, а Виктору было нужно раз в десять, а то и в двадцать больше. И было непонятно, каким образом будущее электричество сможет окупить столь огромные затраты.

Конечно, всегда можно предположить, что ожидаемый гость знает и это — недаром, по слухам, его заводы в далёкой России чуть ли не целиком на электричестве работают. Но Россия-то далеко, а в Уругвае пока таких заводов не было. Две городских электростанции обеспечивали нужды и телеграфа с телефоном, и электрического освещения. Нет, республика идёт в ногу со временем, и было бы неплохо увеличить мощность электростанции раза в три — в паре-тройке прочих городов электричество вовсе не помешало бы… но зачем нужны электростанции в тысячу раз мощнее существующих, господин президент представить не мог.

И все же визит иностранного инвестора не вызвал бы такого беспокойства, будь то любой другой богатый промышленник. А этот… Два года назад, через несколько дней после избрания Батлье-и-Ордоньеса президентом, ему — наряду с обычными поздравлениями — пришло письмо и от управляющего поместьем этого русского магната. Где, кроме обычных приветствий новому президенту, было сказано, что в поместье "на всякий случай имеется дюжина пушек с умелыми бомбардирами, которыми в случае необходимости господин президент может распорядиться по своему разумению", а так же предлагалось "забрать в удобное для господина президента время" весьма необычный и не совсем соответствующий протоколу подарок: шесть пулемётов Хочкисса с пятьюдесятью тысячами патронов.

Пулёметы господин потомственный президент, естественно, распорядился забрать. Не сразу, но в конце года, когда "Партидо Бланко" с очевидностью стала готовиться к гражданской войне. А заодно велел поинтересоваться и начет пушек, на что получил удививший его тогда ответ, гласящий, что "бомбардиры послужат избранному президенту в том маловероятном случае, если "белые" все же начнут войну, но скорее всего опасения эти не оправдаются". Опасения и в самом деле "не оправдались", причем более чем странным образом… а теперь человек, судя по всему заранее предвидевший те прошлые события, внезапно пожелал вложить в страну больше средств, чем в оную было вложено с момента провозглашения Республики.

Именно поэтому господина президента не покидало ощущение, что обсуждение строительства электрических станций — всего лишь предлог. Странный, невероятно затратный — но предлог. К чему?

Раздумывая над этим с самого утра, он не заметил вошедшего в кабинет секретаря и ощутимо вздрогнул, когда тот провозгласил:

— Сеньор Алехандро Волков к Вашему превосходительству!

Германцем оказался Отто Шеллинг, в "этой жизни" ставший директором автомобильного завода, названного просто: "Завод народных автомобилей", или, на языке вероятного противника, Volkswagen Werke. Завод в Германии процветал, выпуская с некоторых пор по сотне "жуков" в сутки. Сейчас Отто занимался строительством "филиала" — новой фабрики, предназначенной для выпуска небольших грузовичков. У моего одноклассника был в свое время забавный японский автомобильчик, под названием "Хонда Т360". Правда игрушечный, но "коллекционный": у него и двери открывались, и капот. Под которым был спрятан игрушечный же мотоциклетный двигатель.

Новый "фольксваген" на ту "хонду" был похож разве что размером — да выступающим на полметра перед кабиной прямоугольным капотом. Под которым прятался двухцилиндровый мотор в двадцать четыре силы. На существующем заводе, в Магдебурге, эти грузовички пока выпускались методом стапельной сборки штук по десять в неделю, но спрос был куда как больше — и поэтому в Дюссельдорфе должны были купировать дефицит. По крайней мере я так думал. Но вот у Отто мнение оказалось иное:

— Александр, я не стал посылать телеграмму, так как дело не столько срочное, сколько конфиденциальное. Однако у нас появилась очень серьёзная проблема…

Отто инженером не был, так что проблема была явно не технической. Но вот в части торговли он был мастером. И очень хорошо чувствовал, когда по этой части намечались неприятности.

— Кто-то лезет на рынок со своими автомобилями? Нужны срочные поставки других машин? Какие — американские или русские, и сколько?

— Уже вылезли. Военное министерство заказало десять тысяч автомобилей у Ганноверской машиностроительной компании. И мне кажется, что они не ограничатся поставками армии и будут просто продавать свои машины на рынке. А это опасно для нашей "Пони": их грузовик дешевле. Хуже, бесспорно, но полторы тысячи марок разницы — сумма изрядная.

— Насколько хуже?

— Сам смотри. Я смог достать один из образцов, который использовался армией для испытаний. Обошёлся он в двадцать тысяч, но, думаю, затраты того стоят. Сейчас машина разгружается на станции, в Царицыне, так что пусть инженеры разбираются в деталях: лично я умею автомобили только продавать. Или ездить на них, да и то — пассажиром.

В сообщении Отто ничего особо неожиданного не было: кто-то должен был попытаться вылезти на авторынок, а немцы для этого были подготовлены пожалуй лучше всех. Как родители автомобиля, немецкие концерны были готовы производить их даже не ради прибыли, а просто ради искусства. И вот, теперь, смогли своё искусство "продвинуть в массы". Подумерить их энтузиазм я, конечно же, старался: с Генрихом и Максом Бюссингами мы договорились даже о поставке ГАЗовских моторов для их грузовиков — но даже эта семейка сделала несколько вариантов машин с моторами Майбаха.

Меня же смутила цена, которую назначили ганноверские ребята — и уже после предварительного осмотра их творения тало понятно: легкая жизнь заканчивается. Не сразу, но через пару лет…

HMB-20 (Hannoversche Maschinenbau с мотором в двадцать лошадиных сил) был сильно упрощенной копией американского "Мула". Очень сильно упрощенной, даже фара была поставлена только одна. Мотор был странным клоном американского же мотора (цилиндры три с половиной на четыре дюйма и компрессия чуть больше трех). Причины такой конструкции нашего мотора были понятны: из обычного чугуна мотор с воздушным охлаждением не получался, перегревался сразу. В итоге сам двигатель весил почти двадцать пудов — но работал, причём и на бензине, и на керосине, и даже на спирту. Ганноверцы же сделали мотор именно с воздушным охлаждением, с двумя большими вентиляторами и огромными радиаторами. Он, конечно, у них получился больше и даже тяжелее Фордовского, но чугун сильно дешевле меди. Ставился двигатель на дубовую раму. Коробка передач была тоже сильно упрощенная: две скорости вперед и одна назад. Стартёр и аккумулятор (как и на "Муле") отсутствовали как класс — так что даже при немецких зарплатах и ценах на сырье машина получалась рентабельной. Забавнее всего ганноверцы решили проблему с шинами: они у НМВ-20 использовались "каретные", трёхдюймовые, но задние колеса были сделаны двухскатными. Так что по дорогам это чудо сумрачного тевтонского гения спокойно перевозило по полтонны груза и, по предварительным прикидкам, приносило производителю марок по двести-двести пятьдесят прибыли. Даже если его будут продавать, как было анонсировано, по три тысячи.

"Пони" продавалась по четыре с половиной, цену пока снижать смысла не было. Моя машинка была, конечно, покомпактнее и груза таскала максимум двадцать пять пудов, но у ганноверцев даже лобового стекла не было (не говоря уже о крыше кабины), вдобавок были сильные сомнение в ресурсе — а на мои машины давно уже давалась гарантия на десять тысяч километров (и на двадцать пять тысяч — отдельно на мотор). И даже если две фары, поворотники и стоп-сигналы по нынешним временам всего лишь "приятное излишество", то коробка без синхронизатора — это смерть шестерням у "непродвинутого" пользователя. Хотя, опять же, немцы народ образованный…

В конце концов, непроданные машины буду забирать себе — пригодятся в сельском хозяйстве.

И всё же HMB-20 был, похоже, лишь первой ласточкой — Отто переманил на дюссельдорфский завод инженера из компании Даймлера, и тот намекнул, что и там задумались о создании автомобиля за две тысячи марок:

— Сам Фердль машины не видел, но слышал будто прототип разгоняется до ста километров в час.

— И когда ожидается появление этой машины на рынке?

— Я понял, не раньше чем через год, собственно Фердль и перешёл к нам чтобы машины делать, а не мечтать о них…

Ну что же, год еще есть, можно что-нибудь придумать. В конце концов, серпуховской дешевый вариант "инвалидки" сейчас уже обходился в производстве меньше чем в четыреста рублей — есть запас давить конкурента при необходимости…

Но почти сразу мне стало не до проблем немецкого автопрома: отечественные "ласточки" налетели. Роем.

Обычно в сентябре-октябре, после сбора и подсчета урожая колхозы продавали мне свои "излишки". Треть забиралась бесплатно, за услуги МТС, а излишки оставшегося по договору продавались только мне. По вполне рыночной цене — но сейчас почти половина колхозов неожиданно этих излишков "не обнаружила". И, соответственно, планы загрузки элеваторов выполнялись хорошо если на семьдесят пять процентов. Многомудрые крестьяне решили, что раз "неволя" после следующего урожая закончится, то "сэкономленное" зерно они с большей выгодой продадут.

Нет, кое-что крестьяне продали везде: в "колхозных" лавках товары тоже отпускались исключительно за корпоративные "копейки". Но большую часть собранного зерна крестьяне распихали по своим амбарам. Это было не очень приятно, но пока терпимо, тем более практика показывала, что "копейки" у них тратятся куда как быстрее, чем они предполагают и зимой изрядная часть зерна все же дойдет до места назначения… Хуже было другое.

Водянинов назначил комплексную проверку в паре дюжин колхозов, в которых неожиданно сильно упала продуктивность птицеферм, и результаты оказались обескураживающими: работники не просто воровали цыплят и корма, а делали это внаглую, демонстративно и при полном одобрении со стороны односельчан. Сергей Игнатьевич поступил в полном соответствии с законами: воров забрала полиция, а затем суды направили их "на перевоспитание" — но фермы эти пришлось просто закрыть. "Местные" наниматься на работу отказывались, а когда Водянинов нанял работников со стороны, то две фермы "колхозники" просто сожгли…

Сплошная проверка ферм показала, что подобное творится во всех колхозах, где фермы поставлены не на моей, а на именно колхозной земле. К счастью, таких было не больше трех дюжин и большой дыры в системе снабжения заводов не образовалось. Недостающие фермы были построены в других местах, кур просто перевезли — но "осадочек-то остался". Посоветовавшись с агрономами из лаборатории Синельникова в Лобне, я принял решение этой осенью пропустить удобрение земли в "подозрительных" колхозах: того, что уже сделано, ещё на один урожай хватит, а там — посмотрим на их поведение. Тем более, что и своей земли, в удобрениях нуждающейся, было в избытке…

Земля вообще быстро дешевела. Игнатьев оказался действительно выдающимся дипломатом — и первоапрельская шутка пятого года заключалась в том, что на карте мира появились два новых государства: Монголия и Маньчжурия. Формально — под протекторатом Китая, фактически же — России. И если Монголия почти никого не интересовала — ну чего в пустыне может быть интересного? — то Маньчжурия была более привлекательна. Причём главными "интересантами" были англичане и немцы — но тут им ничего не обломилось. Зато обломилось кое-что американцам, и янки, что называется, грудью прикрыли этот кусок земли от "империалистов".

Американцев, честно говоря, было не очень много: если не считать Генри, то тысяч пятьдесят. Причём в самой Маньчжурии — вообще меньше полутысячи, а остальные просто работали на Юнайтед Стил, получивший заказ на рельсы для железных дорог. Но дорог было много — и уже не подчинённые Генри американские паровозо- и вагоностроители начали прикидывать будущие барыши.

Первая шла от Мукдена до Пекина, вторая — от Пекина до Тяньцзиня, третья — от Пекина на Тайюань-ЛиньФень-Сиань, а четвертая ветка опять от Пекина до Нанкина через Чжэнджоу. По сути, как из Москвы в Петербург через Харьков, зато огромная территория получала выход к портам.

И вся эта сеть должна была обойтись почти в полмиллиарда рублей. Именно рублей: дорога строилась на русские кредиты. Китай, правда, кредитов получал меньше четырёхсот миллионов, а сто двадцать — на дорогу от Харбина до Пекина — взяла "независимая" Маньчжурия. Для России, казалось бы, без разницы, кому деньги давать — но вся эта "стройка века" именно для России была очень выгодна. Во-первых, живых денег предполагалось затратить много меньше, чем определено в бюджете: китайцам-строителям деньги платились китайским же правительством, в счёт погашения прошлых кредитов. Во-вторых, все дороги строить предполагалось под "русскую колею" — так что упрощалась доставка разных грузов именно в Россию. В третьих, китайцы — опять же "в целях экономии" — начали активно закупать в России товарные вагоны — старые, подешевле — и замена старья на новые вагоны русским дорогам стала финансово очень интересна. Мне тоже: генеральный подряд на строительство дороги достался (по результатам "жесточайшего конкурса") мне…

А в Харбин ринулась толпа русских промышленников: там одновременно стали возводиться сразу два вагоностроительных завода и один паровозный — местное правительство прочих иностранцев не приветствовало. Ну а где заводы — там и крестьяне, которые должны обеспечить рабочих едой. Маньчжурия русским крестьянам предоставляла наделы по полсотни десятин (хотя и без права продажи), предоставляла льготы по налогам на десять лет — и на Полтавщине цена на землю упали до тридцати, а то и до двадцати пяти рублей за десятину. Вообще-то до тридцати двух, но те, кто продавал мне землю со скидкой, перевозились на Дальний Восток вообще бесплатно. Учитывая, что на линии от Ростова до Дальнего трудилось тридцать шесть "богинь" (на двести шестьдесят пассажиров каждая) и от Одессы столько же "богов" — уже на четыреста пятьдесят пассажиров на борту, в день "в лучшую жизнь" морем отправлялась немаленькая деревня. Оставляя мне десятин по пятьсот, а то и по тысяче каждая.

Так что развивать "кормовую базу" для заводов и рабочих городков было где. И было чем: Владимирский завод уже вышел на запланированную мощность и выдавал ежемесячно по тысяче восемьсот тракторов. А Арзамасский завод — почти по тысяче семьсот грузовиков… вот только народу, чтобы этой техникой управлять, не хватало катастрофически. Автошколы-то организовать нетрудно, трудно учителей в эти школы найти?

Обдумывая все это, я параллельно занялся и очень полезным для меня делом: начал обучаться "техническому рисованию". В Америке — после того, как за год было продано около трех тысяч английских "призраков", как-то быстро тоже возникли несколько фирмочек, сделавших серьёзные заявки на свою долю авторынка. Как их задавить, я представлял, но оное нужно было, как минимум, изобразить. Причём в отсутствие компьютеров с фотошопами изображать нужно было на бумаге — вот я и осваивал карандаш не только в качестве инструмента для письма.

Учил меня непростому делу Сильвестр Медяков, одно время подвизавшийся учителем рисования в Тамбовской гимназии. Выдающимся художником он не стал, но известен был тем, что "и обезьяну мог научить рисовать". Его карьеру школьного учителя прервал лишь полный запрет на применение розг для учащихся, и этот вредный старикашка жил частными уроками. Причём, несмотря на то, что "использование простого средства воспитания прилежания" он оговаривал как обязательный элемент процесса обучения, от бескормицы Медяков не страдал: поговаривали, что после года обучения у него любой его ученик запросто мог поступать в Академию художеств. Насчет Академии не уверен, но вот изобразить новый вариант "Мини" мне, вроде бы, удалось уже вполне качественно, правда руки в результате "педагогических приемов" Сильвестра побаливали. В силу моего возраста розгами он не пользовался — просто лупил прутом по рукам. Сколь ни странно, эффект был.

До приезда Камиллы из Епифани я успел изобразить мои "автозадумки" на бумаге и даже отдать с дюжину рисунков инженерам в Ставрополе — пусть подумают на досуге, как это воплотить в железе. И уже двадцатого октября мы уже в очередной раз отправились в круиз "по заграницам". Камилла для круиза погрузила на борт моей "банановой яхты" с названием "Тортилла" новенький стиральный порошок: одежду-то стирать надо в дороге. А то, что погрузила его двести тонн, так это в запале…

Заскочив в Филадельфию (и поменяв порошок на мазут), мы отправились на Кубу, в Залив Коров. Ольга Александровна (получившая от местных прозвище "Hierro Reina" — то есть "железная королева") с удовольствием показывала свои достижения:

— Если руду копать вот тут, всего в шести-семи верстах восточнее порта, то кроме трёх с половиной процентов никеля мы получим и полтора процента кобальта. Так что дома следует определить, нам нужен чистый никель или вы готовы вложить ещё денег и добавить процесс выделения кобальта из руды.

— Никель, конечно, нужен, но то, что тут еще и кобальта много — это вообще замечательно! А что, этот дополнительный процесс сильно усложнит технологию?

Ольга Александровна, как истинный химик, довольно подробно описала эти самые технологии и их отличия друг от друга. Камилла же получила массу удовольствия, глядя на мою ошарашенную физиономию. Вообще-то я думал, что никель делается почти как железо: берёшь руду, переплавляешь её с углём… хорошо бы эту руду сначала обогатить как-нибудь. Оказалось, что всё гораздо хуже, и проблемы начинаются с того, что кубинская руда не обогащается. В принципе, её так и плавят — получая из тонны руды хорошо если два пуда этого самого никеля, а к нему в довесок — полторы тонны шлака (за счет всяких флюсов и прочих добавок). Но не сразу — сразу получают какую-то бурду, в которой больше всего не никеля, а вовсе даже железа. И затем начинается такая пляска с бубнами, что получение стирального порошка из коксового газа покажется развлечением в детском саду.

По результатам трёхчасовой лекции я понял одно: на Кубе никель плавить невыгодно. Кокса нужно завозить по тонне на пуд металла, а ещё нужно цистерны кислот всяких, прочей гадости. И в результате на тонну руды потребуется ввозить больше двух тонн химикатов — проще руду перевозить туда, где они производятся. Собственно, три русских и два кубинских инженера, прошедшие обучение в Америке, занимались именно тем, что руду эту преобразовывали на месте в "транспортабельную форму" — спекали в куски, чтобы получалась не пыль, а именно руда. Суворова же разработала набор химических тестов, показывающих содержание металлов в конкретном образце — что было важно, так как оно сильно менялось уже через несколько метров в карьере.

Выслушав подробные, но так и не понятые мною объяснения, я понадеялся, что это всё же поможет сделать "свой" никель дешевле, чем "покупной". А заодно у меня появилась надежда на то, что "отбирать" кубинские рудники у меня никто пока не будет: по нынешним временам руды и так хватает, не хватает сил из неё металл добыть.

Отдохнув (действительно отдохнув!) неделю на Кубе, мы отправились дальше — в Уругвай. Мне эта страна еще "в прошлый раз" понравилась. Действительно было чрезвычайно интересно разобраться в том, как страна, обделённая любыми природными богатствами, умудрилась сделать жизнь населения гораздо лучшей, чем у "богатеньких" соседей.

И было очевидно, что моя деятельность тут ни причём: селекционная станция практически с "внешним миром" не взаимодействовала, никаких "высоких технологий" кроме одного мотоцикла с коляской жителя Уругвая от меня не получили… И в тысяча девятьсот втором году в засуху умерло чуть ли не десять процентов населения — а вот в следующую засуху, в тысяча девятьсот девятом, народ разве что лениво поругивал погоду.

Для меня было ясно, что все это — результат действий правительства от партии "Колорадо". Вот только смысл этих действий от меня ускользал. То есть понятно, что "всеобщее обязательное бесплатное образование" будет на пользу государству — но его, это образование, ввели за двадцать пять лет до "колорадов". Как и бесплатное медицинское обслуживание. Но почему-то до избрания Хосе Батлье-и-Ордоньеса все это особого влияния на жизнь народа не оказывало…

В "прошлый раз" президенту-"колораду" пришлось еще пару лет заниматься гражданской войной. Мне же очень хотелось увидеть процессы, делающие страну счастливее, побыстрее. Ну, Уругвай — страна небольшая, народу — меньше миллиона, все друг друга знают… Десяти тысяч песо (чуть меньше двадцати тысяч рублей) хватило на "подогрев толпы", и в общем-то никто особо не удивился, когда на очередном митинге, устроенном партией "белых" — "Partido Blanco", она же "Национальная партия" — дело дошло до стрельбы. Ну, погорячились мужики, с кем не бывает, а то, что все присутствующее на митинге руководство "белых" фатально пострадало, так это, видать, Дева Мария так решила.

Мне "господнее решение" обошлось, кроме небольшой суммы, еще в пару месяцев напряженной работы Володи Ульянова, но он и с плановой работой справился, и три винтовки, стреляющих на два километра револьверными пулями, сделал. Стрельба, правда, велась метров с двухсот, зато пулю местные врачи (очень хорошие, кстати) нашли только одну, очень мятую. Зато войны не случилось. По мне дюжина трупов лучше чем двенадцать тысяч, тем более что этим "белякам" все равно недолго жить оставалось.

А еще хорошо то, что "колорадам" никто теперь не мешал проводить свою политику. Я — по возможности, конечно — за ней наблюдал, но так и не понял, чем она отличается от какой-то другой. Ну, ввели восьмичасовой рабочий день на заводах — но там заводов-то хорошо если десяток на всю страну. Включая мастерские в порту Монтевидео и такие же мастерские на железной дороге (да и те британские).

В Уругвае была одна беда: отсутствие полезных ископаемых. Нет угля, нет нефти и газа. Руда — железная — правда есть, но такая паршивая, что по нынешним временам на неё и смотреть никто не станет. Леса тоже нет. Хорошо ещё климат там теплый, потому что дров взять тоже негде. Договариваясь с Генри о "разделе сфер влияния", я специально попросил инициировать геологическую разведку территории, и американцы два года пытались хоть что-то найти. Железо — нашли, долго от него отплёвывались, и всё закончилось подписанием договора между Игнатьевым и Рузвельтом о том, что "Америка признает исключительные интересы России" в этой никому не нужной стране. При условии, что Россия не будет устраивать там военных баз.

Зато в Восточной Республике был замечательный инженер Виктор Судриерс, разработавший целую программу строительства гидроэлектростанций. Единственным богатством Уругвая (если не считать пампасов) были реки. Рек было много и вода в них была круглый год — дожди шли регулярно. Президент Хосе Батлье-и-Ордоньес деятельность Виктора очень одобрял, вот только денег у него на строительство всех этих станций не было. Деньги были у меня. И именно это позволило мне договориться с президентом о встрече: может быть, в разговоре с ним удастся понять, почему в этой самой бедной от природы стране всё так хорошо… ну, будет хорошо. Лет через пять-шесть.

Встреча с уругвайским президентом началась несколько неожиданным конфузом. Еще в самом начале осени ему был подарен "Серебряный призрак", и сеньор Батлье-и-Ордоньес счел правильным встретить нас еще в порту. После обмена формальными приветствиями мы с Камиллой вместе с президентом поехали в приготовленную резиденцию, и неожиданно сеньор Хосе, как-то странно на меня поглядев, спросил:

— Сеньор Алехандро, Ваши представители сообщили, что вы в Уругвае впервые, не так ли?

— Лично я — да, но у меня в вашей стране уже три года действует сельскохозяйственная лаборатория…

— Это я тоже слышал… меня, откровенно говоря, удивляет другое: я ни разу не встречался с иностранцами, говорящими на портуньол. Дже здесь, в Монтевидео, немногие жители его используют…

— Э-э-э… Теперь понятно, почему на меня так косились в других местах, даже на Кубе, — я заставил себя улыбнуться. — Видите ли, учителем испанского у меня был как раз уроженец этих мест, из города, если я название не путаю, Артигаса, — я помнил про креолку, "давешнюю" жену Леонтьева, упоминавшую, что её то ли дядя, то ли наоборот, племянник, уехал на заработки в Европу. — Сеньор Луис Серрато?

— О, я думал, что он уже в раю… надо же, как мал наш мир!

— К сожалению, теперь он действительно в раю… — постарался вывернуться я: кто же мог предполагать что в стране с населением меньше Харькова все дворяне друг с другом знакомы? — Но я тем более рад, что в вашей стране мой испанский понятен. У меня большие планы именно на Уругвай, и, разговаривая на местном языке, я лучше пойму, насколько они осуществимы.

После моего вынужденного "признания" некоторая напряженность в общении исчезла:

— Откровенно говоря, я тоже не совсем Ваши планы понимаю. Я могу понять англичан, которые, к сожалению, теперь фактически контролируют все железнодорожные перевозки в стране. И понимаю, зачем вы так рьяно занялись исследованиями в сельском хозяйстве — они ведутся в интересах России, от Уругвая Вам нужен только климат. Но зачем Вам производство электричества? Ведь его в Россию не увезти. А найти тут покупателей на такое количество… я не вижу возможностей. Вы поймите, как президент, я всячески приветствую любые вложения в промышленность — но мне нужно понять, что сподвигло вас на столь… рискованные, скажем, вложения?

— Сеньор президент, я знаю, что в Уругвае нет ни полезных ископаемых, ни каких-то уникальных ресурсов… но у вас есть кое-что другое. Виктор Судриерс сам думает, что его проекты нацелены на довольно далекое будущее, но у меня мнение иное. Сейчас каждый год тысячи, десятки тысяч людей из Франции, Италии, других стран Европы переселяются в Уругвай в поисках спокойной и комфортной жизни — а комфорт уже в значительной степени обеспечивается электричеством. Удобное освещение, телефон, трамвай, наконец… так что в том, что проект окупится, у меня сомнений нет. Окупится не очень быстро — но это не важно. Важно то, что у Виктора есть именно готовые проекты электростанций, и когда я их выстрою, то все соседи захотят такие же. В Бразилии тоже много рек, а теперь и довольно много денег от продаж каучука — и с Вашей помощью я им покажу, куда эти деньги лучше потратить. А чтобы не наделать ошибок именно в рекламной части, мне было бы очень интересно ознакомиться с Вашей программой — как партийной, так и государственной. Так мне будет понятнее, на что обращать внимание Ваших более богатых соседей…

Официальная часть переговоров затянулась на пару недель: как и везде в Латинской Америке, народ в Уругвае "суетливостью" не отличался. Но, с другой стороны, уругвайцы мне чем-то напомнили китайцев — не нынешних, а, скорее моих "современников из будущего": планирование они вели монументальное, буквально "на века". Через две недели уже Виктор Судриерс в роли "министра электричества и геологии" подписал рамочный договор на строительство каскада электростанций на Рио-Негро и вполне конкретный договор о строительстве первых двух электростанций на реке Санта-Лусия Чико. Первая — с пятнадцатиметровой плотиной — была запланирована на мощность в двадцать четыре мегаватта (с опцией расширения до тридцати шести), вторая — десятью километрами ниже — на двенадцать. Вообще-то вторую Виктор даже не планировал, но она потребовалась "в прошлый раз" для сглаживания перепадов уровня в реке при пиковой нагрузке на верхней станции, и, хотя ее строительства я так и не застал, помнил о возникающих проблемах. Виктор — после моих пояснений — счёл меня "специалистом" по гидростроительству, что сильно упростило дальнейшее наше общение.

Курапов, приехавший с нами (он сам захотел, узнав о моих планах, построить шлюзы в далекой стране), после подписания контрактов заметил:

— Александр, я, признаться, даже не очень сильно удивлен тем, что Вы так быстро с этими уругвайцами договорились. Но все же остаюсь в некотором недоумении: почему вы все же решили строить станции здесь, на другой стороне Земли? Инженеров с трудом хватает на строительство на Волхове и Свири, а вы собираетесь, как я понял, сюда ещё две дюжины направить?

— Николай Ильич, потому и решил здесь строить. Тут, на Санта-Люсии, строительство несложное, даже большая электростанция с плотиной размером немного больше рабочей пятиэтажки. Поэтому и новички в этом деле справятся, по крайней мере если и напортачат, то не сильно, да и переделать недорого встанет. Зато опыта самостоятельной работы они наберутся — и когда дома нужда в гидростроителях возникнет, они будут уже готовы. И рабочие наши тоже обучатся, а то ведь дома уже просто работать некому, не то, что учить. И заметьте, сеньор Судриерс — один из лучших нынче в мире инженеров по гидравлическим электростанциям. Просто учить русских он и за большие деньги не взялся бы, а так за обучение ещё и приплачивать будут…

Николай Ильич усмехнулся:

— Вот знаю тебя уже семь лет, а всё не привыкну: из любого дела, на пользу другим направленного, ты как бы не больше выгод получать умудряешься. Со стороны глянуть — ну прям бессребреник какой! А в суть вглядеться — так Гобсек человеколюбцем покажется… да шучу я, шучу, — добавил он, увидев вскинувшуюся было Камиллу. — Все и так знают, что большего самоотверженника за интерес российский и не сыскать.

В принципе, такую пользу я тоже имел в виду — ещё успел договориться и о том, что пять следующих лет по двадцать человек будут обучаться на врачей в университете Монтевидео. Но больше всего меня интересовало, как сделать страну "успешной". И ответа на этот вопрос я ещё не получил.