Вотъ Вамъ молотъ

Глава 50

Кеннет Норман откровенно скучал большую часть собрания. Вообще-то второму секретарю посольства тут и делать было, по большому счету, нечего — но статус мероприятия подразумевал явку глав всего дипломатического корпуса, а посол — откровенный болван, получивший должность из-за дальнего родства с Министром колоний - знал исключительно родной язык, и предполагалось, что Кеннет будет исполнять роль переводчика. Однако то, что говорили "важные персоны", посла не интересовало, как и сам он не интересовал никого из собравшихся…

Да если бы и заинтересовал, Кеннет вряд ли бы поспешил на выручку начальнику. Он бы этого даже "не заметил": пользуясь своим статусом (а, точнее, отсутствием такового) второй секретарь отошел в сторонку, подальше от "первых лиц" и поближе к заинтересовавшей Форин Офис персоне. Вот за ней наблюдать было бы интересно: Кеннету было очень любопытно, почему местные пандильерос даже разговаривать о нем не желали. Было бы — но не было: "предмет наблюдения", казалось, занимался тем же, чем и сам мистер Норман — то есть откровенно скучал. Правда, ближе к окончанию к нему подошел "главный виновник торжества" и они обменялись короткими репликами - но и это, скорее всего, было обсуждение кого-то из собравшихся: по завершении краткого диалога на лице "объекта" появилась улыбка и он с каким-то предвкушением оглядел столпившихся "первых персон". Но в этот момент все "протокольные мероприятия" и закончились, так что развития сценка не получила.

"Техническая часть" заняла всего минут десять, все прошло по заранее озвученному плану, никаких неожиданностей вроде не случилось. Хотя посол и поинтересовался, что же на самом деле там произошло, ведь мистер Норман стоял рядом и все должен был разглядеть в подробностях. Кен с удовольствием рассказал, и даже добавил от себя парочку не совсем приличных комментариев — но этот болван, обычно смеющийся до упаду, когда какой-нибудь идальго просто наступал в кучу навоза на улице, рассказ воспринял со звериной серьезностью.

А, судя по тому, что уже на следующее утро Кеннет Норман оправился домой с толстенным письмом в Форин Офис, чувство юмора у посла атрофировалось еще в момент рождения. Болван - он и помрет болваном…

Фабрика, о которой говорил Слава, оказалась вообще-то тракторным заводом. Просто трактора она начала выпускать небольшие. Маленькие такие трактора, почти игрушечные, с мотором в шесть лошадок. Этот мотор можно смело назвать "технологическим шедевром": дизель с объемом цилиндра в триста пятьдесят кубиков и весом всего в девяносто килограмм… Вес — это неважно, тем более что трактору излишняя "легкость" и не требуется, а вот все остальное — было чем гордиться. Да одно то, что мотор легко заводится "кривым стартером" — дизель заводится! Ну и ресурс у мотора с холостым только ходом в восемьсот оборотов был "по гарантии" назначен в две с половиной тысячи часов. Трактор — весь — получился тоже нетяжелым, меньше полутонны — и недорогим: продавать его Петрашкевич думал по тысяче рублей. Потому что продавать он решил трактор только в России, а в России у крестьян с деньгами очень негусто…

Вообще-то в магазинах трактор выставлялся по тысяче сто двадцать рублей, вместе с плугом, бороной и небольшой тележкой, а за весьма умеренную цену крестьянин там же мог приобрести к трактору сеялку, косилку, культиватор и кое-какой другой инструмент. Некоторые даже приобретали — но без фанатизма. Вообще Станислав обещал, что за год спрос достигнет тысяч двадцати машин, но гарантировать он не мог. И никто бы не смог: все же такой трактор был хорош для мелкого хозяйства, а у мелких хозяев избытка наличности явно не хватало. В основном их покупали небольшие "товарищества по обработке земли" — но и для них это было весьма серьезное вложение денег. Мне это было не совсем понятно: ведь по моим воспоминаниям крестьянство до войны (той, из прошлой жизни, которая в пятнадцатом начиналась) стало заметно богатеть за счет массы отъезжающих на новые земли…

Забавно, но идея Струмилло-Петрашкевича сработала даже сильнее, чем предполагалось. К концу года рабочие на всех заводах и подавляющее большинство крестьян в моих колхозах полностью (и радостно) получали зарплату и оплату за продукты корпоративными "расчетными копейками", а в учрежденной "сберкассе", где счета поспешило открыть больше двухсот тысяч человек, средний остаток по счету превысил сто рублей. Дорогие товары — велосипеды, мотоциклы и даже автомобили — получили наконец вполне предсказуемый и заметный сбыт в России, да и трактора стали потихоньку раскупаться именно моими рабочими. В основном — для родственников в деревне, конечно — но с такими темпами роста рынка по моим прикидкам двадцать тысяч в год только рабочие и купят. Какая мне разница — сам крестьянин трактором обзаведется или его родич ему купит?

Насчет разницы я узнал уже в июне семнадцатого года, когда с Камиллой мы отправились в Уругвай — там закончилось строительство электростанции на Риу Негру. Раньше как-то руки не доходили, а в дороге я, наконец, внимательно прочитал рукопись Петрашкевича. Погода была не из лучших, Камилла все равно почти все время валялась с морской болезнью в постели — вот я и занялся самообразованием. И много интересного узнал.

Вот, например, очень интересно: британцам японцы все еще не отдали двести миллионов фунтов кредита — почти миллиард долларов. Еще англичане во время войны выдали кредитов России, Франции, Греции и другим "союзникам" почти столько же. Сами набрали — у американцев — триста миллионов фунтов. И при всем этом денег у них стало больше, чем до войны!

Ну, у Франции колоний отъели — но я тоже Мадагаскар забрал, и пока в новую колонию вкладывал больше чем получал. А они что, на ровном место сотней миллионов фунтов разжиться там успели? Нет. Тогда спрашивается: каким образом они сумели выдать кредитов уже немцам на сотню миллионов? Из каких средств? Мне это было очень непонятно — пока я не почитал, что об этом пишет Слава.

А писал он вовсе не для того, чтобы мне, неграмотному, преподнести "анализа мировой экономики" — нет, он упомянул об этом лишь в качестве примера "пользы от собственной эмиссии". Вот я выпустил свои "копейки" — и тем, выходит, взял в долг (у своих рабочих и крестьян) миллионов тридцать рублей. Причем срочно отдавать этот "долг" мне не нужно: пока рабочие знают, что на мои "копейки" они всегда смогут купить то, что им надо, они не бросятся "конвертировать" их в товары. Вот только я выпустил "копеек" на тридцать миллионов, а британцы выпустили в оборот три миллиарда фунтов.

Правда, когда-то за эти фунты кто-то захочет что-то в Британии купить — но далеко не сразу. Зато продадут за эти бумажки свой товар сразу — и продавцы сразу станут "богатыми". Богатых в России действительно стало уж слишком много — впрочем, большинство "внезапно разбогатевших" граждан в весьма сжатые сроки перемещались в другие страны, и в основном — в Америку. Богатели они за счет продажи земли — за фунты, но ладно если бы они продавали свою землю. Петрашкевич лишь краем коснулся "земельного вопроса", но и этого "края" мне хватило для понимания "малой покупательной способности русского крестьянства": по моим прикидкам минимум треть русского Чернорземья были скуплены иностранцами…

Так что с "англичанкой, которая гадит", я оказался в расчете: у неё забрал самые вкусные колонии, а она в ответ скупила лучшие территории уже у меня дома. Причем не только и не столько сельскохозяйственные: половина Урала и треть Сибири уже принадлежала разным британским компаниям и теперь мне оставалось только локти грызть, похоронив мечты о Кузбассе, Алтае, Якутии… Самым же интересным было то, что большую часть всего этого британцы даже не покупали: оставшись без денег банки России как-то быстро запродались англичанам и земли, рудники, заводы и многое другое островитянам досталось в качестве залогов по просроченным кредитам — то есть в разы дешевле реальной стоимости. А в войну-то в погоне за "быстрой деньгой" закладывали почти всё…

Чтобы "сравнять счет", я воспользовался "газетными сплетнями" о себе, любимом: про мой миллиард не только русская пресса написала. "Нью-Йорк Таймс" по этому поводу даже взяла интервью у Рокфеллера-старшего, и тот с большим ехидством новость прокомментировал: "Я очень рад, что этот юноша так напряженно трудится для того, чтобы у меня ежегодно появлялась лишняя сотня миллионов долларов". Насчет сотни он явно загнул, прекрасно понимая, что и мой миллиард получен не в виде кучи денег в банке — но "осадочек-то остался". Так что когда я "попросил" Банк Англии разменять мне сто миллионов фунтов на золотую монету, у англичан и тени сомнения не появилось в том, что столько резаной бумаги я им предоставить смогу. Переговоры были трудными, но недолгими — и я (под обещание потратить эти фунты где-нибудь в других странах) получил в аренду на пятьдесят лет Кувейт.

Батлье-и-Ордоньес, вот уже четвертый срок работающий президентом Восточной Республики, встретил нас с нескрываемой радостью. Еще бы ему не радоваться: ведь половина прибыли с электростанции поступала в бюджет государства, а это составляло почти сто пятьдесят тысяч американских долларов. В сутки — а за год чистый доход от электростанции должен был превысить пятьдесят миллионов. Для страны с населением в полтора миллиона получать такие деньги просто так — это много. Особенно учитывая, что восемьдесят процентов дохода будет в валюте: Буэнос-Айрес уже законтрактовал эти проценты на следующие пять лет.

Но и других причин для радости у него было немало, все же уже созданная мною промышленная база давала стране почти столько же, да и следующая (на треть менее мощная) электростанция было уже на подходе — так что встреча была еще и очень торжественной. Особенно мне понравилось, что сеньор Хосе не забыл мое старое (уже) увлечение:

— Сеньор Алехандро, очень рад новой встрече. И с большим удовольствием хочу преподнести вам небольшой подарок — с этими словами он протянул мне четыре небольшого формата книжечки в темно-коричневых, почти черных переплетах. — Насколько я помню, вы весьма интересуетесь историей, в частности историей Южной Америки. Эти рукописи хранились в архиве библиотеки Университета, и Опекунский совет, в знак огромной признательности за ваш огромный вклад в развитие высшей школы в Восточной Республике, единодушно решил, что именно вы достойны стать их владельцем. Они, конечно, к Восточной республике отношения не имеют, но, думаю, историческая ценность их велика и вам они будут весьма полезны. Это — дневники Карлоса Антонио Лопеса — предпоследнего диктатора Парагвая…

Интересно будет почитать. Про Парагвай я знал, что такая страна есть, и что это — не Уругвай. Уж на что Уругвай был страной бедной, но рядом с Парагваем Восточная Республика выглядела вполне себе зажиточной. Правда, там вроде война была совсем не детская…

Совсем не детская. До торжественного пуска станции оставалась неделя, и пару дней удалось выкроить для посещения Университета. Понятно, что тамошние историки занимались в основном историей собственной, но кое-что узнать мне удалось — после чего полученные в подарок дневники стали казаться мне настоящим сокровищем. Оказывается, через пару лет после смерти этого дона Карлоса в стране началась война, в ходе которой бразильцы и аргентинцы просто убили восемьдесят процентов населения страны, причем мужчин старше десяти лет вообще не осталось. А ведь это были не какие-нибудь дикие индейцы, вполне белые люди, да и вообще родственники — в буквальном смысле: почти половина парагвайцев просто переехала из соседних стран. Интересно, за что же так упорно воевало население этой страны? Всё население — ведь убивали-то их соседи не ради удовлетворения своих садистских наклонностей…

Строительство гидростанции из-за войны велось "не по правилам": ее успели выстроить целиком, полностью закончив все монтажные работы на всех пяти ее генераторах. Причем из-за невозможности доставить оборудование из России пришлось на изготовление и установку гидрозатворов подрядить англичан, что немного расходы на строительство увеличило, однако позволило "соблюсти сроки". Ну, почти соблюсти: самих генераторов и турбин вовремя привезти не получалось — и теперь предстояло запустить их все сразу. Не совсем сразу — сначала президент Восточной Республики должен был пустить первый генератор, от которого сразу должна была включиться иллюминация в Монтевидео. Следующий генератор предстояло пустить Иполито Иригойену — президенту Аргентины. От второго генератора должен был "зажечься" уже Буэнос-Айрес.

Третьим в очереди стоял Виктор Судриерс — и по праву: ведь именно он эту станцию придумал. Четвертым был назначен Александр Родригес. Его заслуга была в том, что он место для станции выбрал. Ну а мне предстояло пустить самый последний генератор — и тем самым "ввести станцию в эксплуатацию". По дороге из Монтевидео Виктор раз пять меня спрашивал, уж не обиделся ли я на то, что меня последним поставили… откровенно говоря, я не обиделся бы если меня вообще не трогали, но нужно было "соответствовать": бразильцы, раздосадованные резким снижением цен на каучук, решили тоже какую-нибудь промышленность поразвивать и в их посольстве в Монтевидео завтра мне предстояли переговоры с бразильским "министром энергетики" (всего лишь месяц как назначенным). На пуск станции он тоже приехал, как, впрочем, и большая часть всего иностранного дипкорпуса.

Конец июня в Уругвае — это середина зимы, и стемнело уже часам к шести вечера. Сеньор Хосе полной темноты дожидаться не стал, и Монтевидео озарилось огнями (натриевых ламп — подарок Машки) еще при солнце. Оно и понятно: пока лампы прогреются, то солнышко уже зайдет. Хотя был риск, что оно зайдет еще до нажатия "волшебной кнопки": президенты довольно долго обменивались "торжественными речами", и я не заснул лишь благодаря Камилле, больно ущипнувшей меня в бок. Все же речи слушать очень скучно, в особенности, если заранее знаешь о чем будут говорить…

Встрепенувшись, я еще обратил внимание, что речь не слушаю не я один: Виктор вместо того, чтобы вникать в речь своего президента, что-то бурно выяснял у Родригеса. А после этого стал через толпу пробираться ко мне:

— Алехандро, у нас возможна небольшая проблема. Вчера поменяли пусковое реле на затворе пятой турбины, а проверить работу не успели. Так что есть шанс, что затвор открывать придется с верхнего аварийного пульта, и я попрошу после того, как ты кнопку нажмешь, произнести какую-нибудь речь — если вода сразу не пойдет. Сверху-то зала не видно, а телефона там нет, так что оператору придется по лестнице пробежаться. Но ты умеешь зубы заговаривать, я знаю…

— Это нормально — поспешил успокоить я Виктора. — Вот если бы все прошло без проблем, то я бы насторожился… Так, дон Иполито закончил, пора двигаться к машинам.

Виктор все же пижон: машинный зал до того, как президент Батлье нажал на кнопку пуска, был освещен более чем скромно — а с раскруткой турбины и иллюминация становилась все ярче. Мне со своего места у последней турбины было видно, как несколько рабочих длинными палками двигали ползуны на раскалившихся до красна мощных реостатах. Трюк, с моей точки зрения, довольно опасный — на реостатах киловатт пять мощности гасилось, но смотрелось все здорово.

А через минуту динамики донесли "восторженный гул толпы" из Монтевидео: там, конечно, не зря радиостанцию поставили, но с "криками восторга" постановщики мероприятия по-моему слегка переборщили. А может быть и нет: после пуска второго агрегата из Буэнос-Айреса радостных воплей послышалось гораздо больше.

Следующие две машины запускались практически вхолостую: потребители пока были не готовы. Но это пока, сейчас в Аргентину только я успел продать больше тысячи разных электрических станков, а по планам сто мегаватт соседняя страна должна была забирать уже в августе. А вот пятый, "мой" агрегат должен был зажечь "лампочку Ильича" — которая в Восточной республике именовалась не иначе как "lámpara de María" (а как иначе именовать творение моей славной дочери?) в половине городов страны. Когда есть много цемента, стали и времени, то почему бы и не построить пару тысяч километров линий электропередач? Все равно большую часть алюминия из Комсомольска девать было некуда. Зато теперь Восточная Республика, почетными гражданами которой сегодня стала вся моя семья, семимильными шагами пойдет в светлое будущее…

Камилла не стала меня снова больно щипать, чтобы отвлечь от сладких мечт — локоть в бок тоже действует неплохо. Ладно, я ей это чуть попозже припомню, когда вокруг народу будет поменьше. Причем желательно вообще никого. Опять мечты… но вполне земные. Я поднялся на площадку рядом с генератором и ткнул в кнопку пускача, приготовившись в случае необходимости "толкнуть речь".

Однако, судя по звуку воды, доносящемуся откуда-то из-под пола машинного зала, все прошло нормально. Генератор раскрутился меньше чем за минуту, и у меня осталось несколько секунд чтобы торжественно объявить о полном пуске станции. Затем — традиционный банкет, и снова за работу — почему-то чем больше дел остается за плечами, тем больше появляется впереди. Но это, наверное, все же хорошо: так жить интереснее. А всякие трудности мы, как и всегда, преодолеем…

Ругался я недолго. Что толку ругаться на идиотов, которые уже успели уехать?

При спуске с импровизированной трибуны мне пришлось испытать очень чувствительный удар: в проводе, валяющемся рядом с мощным генератором, возбудился ток. Несильный — но все же тряхнуло меня заметно. Настолько заметно, что жена снова порадовалась:

— Саш, вот теперь я могу с полной ответственностью сказать, что такого мужа ни у кого в России нет и не будет.

— А раньше ты этого не замечала?

— Раньше я не была уверена, а теперь точно знаю, что даже если моего любимого супруга ударит током, то женщинам и детям рядом с ним находиться будет все равно не страшно. Самое жуткое, на что способен ты, это "собака страшная"…