Война в Ветёлках

VIII

До войны в партийной организации Ветелок было двенадцать коммунистов. Сейчас осталось трое.

Валентина Андреевна Горбова, сорокалетняя женщина… Летом девятнадцатого года в первую ночь после ее свадьбы белые-захватили хутор, ворвались в дом, где спали молодые и на ее глазах расстреляли мужа — красноармейца, а самую избили и бросили в погреб со льдом. Выжила солдатка-вдова. Долго не выходила замуж, растила сынишку, названного в честь отца Степаном. А когда подрос малец, вышла замуж второй раз. И второго мужа, колхозного активиста, враги подстерегли зимой в степи, когда тот возвращался из района, и порубили на части. Пережила и это горе.

А год назад, в первый месяц войны, Горбову постигло самое большое несчастье — убили сына-пограничника. Редко кто в первые дни после получения этого известия мог пройти равнодушно мимо осиротевшей матери.

— Ох, Андреевна!..

— Да как же это, Андреевна?..

А Горбова, и откуда у нее такая сила, слезу не выронит. Обнимет голосящую женщину и посидит рядом с ней, пока та не отплачется.

— И какое же у тебя сердце, Андреевна? Каменное, видать…

Сурово лицо Андреевны, красивое, гордое. Но не все радости были отняты у Валентины Горбовой. Где-то в Приволжских степях, в таком же хуторе, как Ветелки, жили с невесткой два внука. И еще одна радость была у нее — работа. Недавно Горбову поставили заведовать свинофермой, и там она пропадала целыми сутками. Даже с хозяйством больше управлялась мать. Одно угнетало Валентину — грамоты не хватало. Правда, года два ходила в ликбез, но много ли возьмешь за два года?

Малограмотным был и секретарь партийной организации колхоза Белавин Федор Степанович, он же председатель сельского Совета. Ему не было еще и пятидесяти, но в армию его не взяли. Отвоевался еще в гражданскую. В боях с белоказаками получил и сабельное и шрапнельное ранения, да и так здоровье не ахти какое. Но держался. Ни на какие болезни внимания не обращал.

Ну, а третьим был Еремей Кузьмич.

Вот сейчас они все трое и собрались в сельском Совете. В маленькой комнате, в том же самом небольшом саманном здании, где размещалось и правление колхоза. На дворе еще было светло, жаркое солнце палило в открытое окно.

— Ну чего, начнем? — спросил Федор Степанович и обеими руками потянул книзу свои густые, словно начерченные, усы.

— Ну, а чего же, — сказала Горбова. — Кого еще ждать?

Белавин переложил с места на место несколько лежавших перед ним бумажек, прокашлялся, переступил с ноги на ногу — так у него заведено — и уж потом произнес:

— До войны наша ячейка…

— Партийная организация, — поправил Кузьмич.

Но тот продолжал:

— Насчитывала двенадцать коммунистов. Из них пали смертью героев Гаврил Бирюков, Евлампйй Журавлев, Федор Казаченко. Прошу встать и почтить их память молчанием.

После короткой паузы Федор Степанович открыл собрание.

— На повестке дня вопрос один — текущий момент. Слово имеет председатель колхоза товарищ Услонцев. Давай, Кузьмич.

— Ну, товарищи, дела у нас, сами вы знаете, не блестящие, — начал свое выступление председатель колхоза. — Враг нажимает, фронт к Сталинграду приближается. Стало быть, наша область прифронтовая. Немец нацеливается, по всему видно, на мост через Урал. Тут проходят наши эшелоны. Имею предупреждение: могут быть листовки к уральскому казачеству. Золотые горы будут сулить. И еще… Десант может быть и дезертиры. Двоих военных видели где-то в районе. На лошадях разъезжают в тарантасе. Задача наша — быть начеку. Посты надобно выставить. Мы тут с Белавиным составили список. Мужиков-то у нас, даже калек, — раз-два и обчелся… Вот без баб и никак не обойтись.

— А причем тут бабы? — перебила Горбова.

— А то что и баб придется ночью ставить на дежурство, — пояснил Еремей Кузьмич.

— Да я не про то, — сказала Горбова. — Баба еще лучше будет пост держать. А вот нам, коммунистам, каждую ночь придется не спать.

— Дык это ясно, — согласился Услонцев.

И председатель сельсовета принялся зачитывать список людей, выделенных на ночное дежурство. Читал медленно, то и дело отрывался от списка, глядел то на Еремея Кузьмича, то на Горбову, будто ожидал от них возражения или одобрения.

— Утвердим, — предложила Горбова.

— Чего мы со Степанычем и добивались, — улыбнулся Еремей Кузьмич.

Коммунисты Ветелок не делали секретов из своих заседаний. В конце собрания они договорились, кому и в какой дом идти, чтобы оповестить колхозников о своем решении: вывести хутор на ударник, а тем, кто честно работает, разрешить косить сено на неудобьях для своего скота. Достаточно было провести беседу в двух-трех избах, как об этом сразу станет известно всему хутору. Выбирались семьи, на кого можно было положиться, что сказанное не будет извращено.

Первым, к кому зашла с добрым известием Горбова, была семья Котелковых. Сам Игнат Котелков на днях вернулся из госпиталя. Уходил на фронт парнем, а вернулся… Пригрела его вдовая солдатка с тремя маленькими ребятишками.

— Ты слышишь, Нюсенька, какую весть принесла нам Андреевна, — обратился Игнат к своей жене, двадцатитрехлетней красивой женщине. — А я чего говорил? Где это было видно, чтобы рабоче-крестьянская власть своих же обижала?.. А вы, Валентина Андреевна, будьте спокойны, Нюся без пропусков работает. И я вот чуть окрепну, прихромаю к Кузьмичу. Стыдно сидеть-то.

Пелагея Чинарева, услышав о том, что можно свободно, без оглядки косить для себя сено, сказала:

— Спасибо на этом… Но ведь и колхозу надо. А кому ж его держать, как не нам.

Веревкин торжествовал:

— Недовольства людей боятся…

Чупров без особых восторгов принял новое решение парторганизации:

— Воздуху дают понемногу. А то ведь люди совсем задохнутся. Хитрость известная.