Возрождение (Revival) (СИ)

Глава 4

"Окровавленными пальцами Он гладил, так нежно, напечатанные на бумаге слова стихотворения, открывающего «Библию». Ночь. Свечи горели по обе стороны новой банки, где в красной жидкости плавал свежий глаз. Это был такой прекрасный глаз, когда еще был живым. Болотно-зеленый.

Огонь пылал в печи. Комната — как пещера, темная парная. Жаркая.

Он обнажен. Он сыт.

В животе Его чья-то плоть. Лакомство.

Сегодня у Него день рождения, второе ноября. Время радовать себя. Время соблазнов. Когда наступала зима… как прекрасно, что Боги Природы в этот самый день решают начать новый сезон. Обычно это случалось приблизительно в то время. Около того дня, когда Он был рожден, вырван из материнской матки, уничтожив то, что его породило. Жизнь и смерть. Рука об руку. Инь и Янь… "

— О чём задумался? — ассистент присел около судмедэксперта, глядя на зажатый в его руке скальпель.

Темноволосый взъерошенный парень даже головы на него не повернул. Вскрытие они проводили даже не на секционном столе, а прямо на полу, пока руки и ногу трупа были привязаны по разные стороны.

— Тебе не кажется это странным? — патолог покрутил между пальцев скальпель. — Тело привязано, на кой чёрт спрашивается? Везёт же мне.

— Вы новенький, — ассистент выровнялся, разминая затёкшие колени. — Так что придётся терпеть. Нас вызвал тот самый полицейский, что связал его. Сказали вскрывать так — в чём проблема? Быстрее начнём и быстрее закончим.

Патолог лишь уставился на скальпель, погруженный в свои мысли. Действительно, ведь он был новеньким в их больнице, а анатомичка полнилась престарелыми людьми в таких же застиранных халатах. Чаще всего на выезды отправляли его и, не поверите, самой распространённой причиной было то, что у кого-нибудь из стариков на погоду крутило колени.

Буквально пару месяцев назад он наконец получил докторскую степень в гистопатологии. Конечно, он не должен бы работать судмедэкспертом и спокойно заниматься своей специальностью, но главврач распорядился по-другому. И вот сейчас он смотрел на тело, которое ему предстояло вскрыть. Связанное на полу, без освещения и нужных условий. Они что, на войне?

— Доктор Хантер? — ассистент уже умоляющее смотрел на патолога. — Ради Бога, я уже хочу вернуться в отель и позавтракать.

Всё верно, наивно полагая, что конференция в Нью-Йорке пройдёт без его эксплуатаций, Александер согласился, а теперь на коленях топтался вокруг тела.

— Я не знаю, как мне взяться за него и с какой стороны сесть, — патолог тоже выровнялся, одной ногой переступая труп и склоняясь раком. — Только слово от тебя об этом услышу — так же лежать будешь.

Ассистент не ответил. Он лишь продолжил наблюдать за Александером. Ему нравилось присутствовать на вскрытии, особенно, когда за дело брался Хантер. Он относился к телам с уважением, которое редко когда выказывали остальные. И он явно любил свою работу, а не спустился в подвалы больницы от безделия или в следствии того, что завалил экзамен на хирурга. Алекс часто говорил, что ему нравится особая неспешность в этом деле. У тебя есть время на то, чтобы обдумать каждое своё действие. Ведь погибшие терпеливы. Они не нуждаются в быстроте реакций, они умеют ждать. Спокойные и размеренные, покойники лежат в холодильных камерах. А он… он может открывать их тайны, с помощью скальпеля прорезать дорогу к истине. Каждая мать имеет право знать, что послужило причиной гибели её сына. И каждый погибший может верить в то, что его тело расскажет патологоанатому все свои секреты. Гнилым, полуразложившимся пальцем указывая на убийцу.

Стоило скальпелю нырнуть под верхний слой кожи, очертив первую часть У-образного разреза до середины грудной клетки, как дверь распахнулась, и внутрь молча вошёл полицейский, а с ним и пару вооруженных военных в спецодеждах. Причём автоматы не спокойно себе свисали с их плеч. Они наверняка были заряжены и сняты с предохранителей, глядя дулом точно в труп.

— Продолжайте, доктор Хантер. Мы вас не побеспокоим.

Кивнув, Александер вернулся к телу. Он нахмурил брови, принимая из рук ассистента медицинскую салфетку, чтобы вытереть выступившую кровь из разреза. Всё, что в принципе стоит учитывать в этом случае, так это то, что у мёртвых не идет, мать её, кровь. Хантер ещё раз проверил жизненные показатели, во второй раз убеждаясь, что мужчина перед ним мёртв.

Хмыкнув, он аккуратно отвернул края кожи, оголяя рёбра и органы под ними.

— Когда, говорите, наступило время смерти? — повернул голову на полицейского Алекс.

— А я и не говорил, — басом ответил коп. — Завалили его два часа назад. Пулей в сердце.

Приподняв правую руку погибшего, Хантер нашёл входное отверстие.

— Тогда я не понимаю, — Александер снова взглянул на полицейского. — Я здесь, ведь у погибшего висцеральный лейшманиоз, или кала-азар, при котором поражаются органы ретикуло-эндотелиальной системы?

— Чё? — лишь ещё более грубо переспросил коп.

— Мужчина гнил заживо. Не знаю, как он жил вообще последний… десяток лет. Здесь уже всё успело сгнить.

— Продолжай вскрытие, сынок, своим друзьям будешь эту научную чепуху втирать.

Сглотнув, Александер пару раз повторил себе, что это не заразно. Он взял секатор, хотя тот не ломал рёбра, а просто резал, будто они состояли не из костей, а из сухого хлеба. Неужели что-то могло заставить их так сильно разложиться?

— Подозрение на Остеомиелит, — сказал ассистенту Хантер. — Да здесь всё выглядит как гнойно-некротический процесс, развивающийся в кости и костном мозге. Так ещё и в окружающих их мягких тканях. Его вызывают патогенные, производящие гной, бактерии и микобактерии. Но тут… Боже.

— Глянь, что в желудке, — приказал коп.

Хмурясь, Александер окунул руку в гнойное месиво, поочередно доставая органы. Половина из них просто лопались под его пальцами, растекаясь по трупу и полу. Решив закончить тщетные попытки, патолог просто вскрыл желудок прямо внутри тела. От запаха окончательно выступили слезы. Нет, он привык к гниению. Это неизбежно сопровождало его каждый божий рабочий день по несколько раз, но это было уже слишком. Хоть остатки еды никогда не выглядят привлекательно, особенно наполовину переваренные, Хантер едва успел сдержать рвотный рефлекс. На горе мясных гниющих останков в желудке гордо лежали все три фаланги указательного пальца. Патолог поднял его, внимательно глядя на, как он сначала подумал, срез.

Да, плоть может быть обманчива, особенно учитывая рой опарышей, которые выглянули на свет лампы, но уже через секунду снова принялись за содержимое желудка. Но никакие насекомые не способны обглодать сустав так, чтобы он выглядел, будто его…

— Откусили, — констатировал факт Алекс. — Этот палец откусили.

— Какой-нибудь дикий зверь? — опешил ассистент. — Здесь? В Нью-Йорке?

— Отставить догадки, — рыкнул коп. — Смотри дальше.

Пожав плечами, Хантер звучно швырнул палец в подставленную ассистентом железную посудину. Как вдруг он прислушался. Казалось, какой-то посторонний звук проник в эту крошечную заляпанную кровью комнатушку. Он повернул голову, встречаясь с взглядом затуманенных кровавых глаз.

На него рычал бывший вскрытый труп.

***

Его трясло. Он был уверен, что давно победил в себе это. Смешно подумать: актёр, у которого сгибаются колени, стоит ему сделать шаг на сцену. Оратор, который теряет голос, стоит ему кинуть взгляд в зал. Он был уверен, что страх перед публикой остался далеко позади, но ошибся. На деле это он, не выдержав и сдавшись, ушёл как можно дальше в закулисье. Туда, где его не смогут достать глаза зрителей, туда, где его голос не услышат их уши.

Питер принял решение стать режиссёром. Этот путь был нелегок и тернист, но о нём мало что можно рассказать. Он столкнулся с пренебрежением более опытных коллег, с непониманием и непринятием его идей, ему не подчинялись его же подопечные, ему строили злые козни, регулярно он сталкивался с гадостными сплетнями, лицемерием, но отчего-то Ривер не повернул назад. Может быть из-за упрямства, может быть из-за собственной глупости — сказать сложно, но теперь… Теперь все, кто сомневался в нем — увидят плод его нелегких трудов. Он выступит на одной сцене с знаменитейшими личностями и все наконец-то оценят его дар по заслугам! Если он, конечно, возьмет себя в руки, и не упадет в обморок на сцене.

— Говорила тебе мама — выпей успокоительного. Если ты, паразит, испортишь все сегодня, я… Я не знаю, что с тобой сделаю, но, поверь, тебе это ой как не понравится, — Питер тыкнул пальцем в грудь своего отражения, — И не смотри на меня так. Соберись и… И сделай то, что всегда умел.

— Надеюсь, я вам не помешал, молодой человек? — грузный мужчина в светло-сером костюме вошёл в туалет, где пытался забаррикадироваться Ривер. На его лице сияла добродушная теплая ухмылка, было видно, что он вовсе не осуждал парня, даже напротив, разделял его чувства. Свет люминесцентной лампы отражался в его лысине.

— А? Что? Нет, что вы, мистер Келлер… Я всего лишь… — он запнулся на полуслове, пытаясь переварить, что говорит и кого видит, — Мистер Келлер? Господи, вы же Сэм Келлер!

— О да, везде фанаты, — мужчина добродушно засмеялся и наконец прошёл чуть дальше, ближе к кабинкам.

— Я даже не надеялся, что смогу увидеться с вами, вы!.. Вы не представляете, сколько сделали для меня! Всю мою жизнь изменила ваша работа о восприятии себя в обществе, это… Это просто шедевр, мистер Келлер, я бы хотел спросить вас так о многом, сэр, скажите, а… — поток мыслей Питера сильно обгонял его язык, поэтому где-то на середине его речь превратилась в сгусток восхищения и запинаний.

— Я бы с удовольствием с тобой побеседовал, честно, — он точно врал, — но я тут, знаешь, — он многозначительно указал взглядом на кабинку, — вроде как занят.

— Конечно, мистер Келлер! Я… Увидимся, да?

— Конечно, парень. Удачного тебе выступления, — он спешно скрылся за дверью кабинки и с облегчением выдохнул.

Питер же полностью настроился на успех и все время до момента выхода на сцену улыбка с его губ уже не сходила.

***

От дежурной улыбки уже ломило щеки. Казалось, что если сейчас она не поменяет выражение лица — она останется с этим оскалом пожизненно. Мерзость. Насколько работа хостес отличалась от проституции? Айлз была уверена, что несущественно. Улыбайся каждому, уважай каждого, лижи жопу каждому заносчивому старикашке. Единственное отличие в том, что последнее не стоит воспринимать буквально. Проводив очередного супер важного гостя к его столику, Джо вернулась на свое место, закрыла лицо руками и громко замычала. Почему она должна это делать? Нет, конечно, ответ очевиден, это её зарплата, но разве ради этого девушка несколько лет пахала в залах? Чтобы стоять тут и щерить зубы, терпеть хамское отношение к себе? Вон тот мужик вообще, как только его пятая точка коснулась кресла, моментально отключился. В жизни она повидала достаточно, чтобы к ней проявляли хотя бы толику уважения. Жалко, что собственную историю не напишешь у себя на лбу.

Её работа — это воздух. Её работа — это купол. На манеже простые правила, которые сложно соблюдать. Промахи жестоко караются, победы остаются незамеченными. Главное, что она успела усвоить, так это то, что манеж круглый. Все, что будет сделано — тебе же и вернется. Всё, что тебе положено — к тебе придет. Когда Джо в деле, она точно знала: она неотразима. Все многочисленные пары глаз прикованы к ней и стараются уловить даже самое незначительное движение. Она чувствовала власть над собой и всеми в зале. Моментально забывались обиды и потери, а где-то в глубине нутра рождалось странное чувство, похожее на трепет листьев от дуновения ветра. Она почти могла назвать это счастьем.

Тем временем, похоже, что поток гостей остановился. Она подняла лицо, снова готовясь натянуть оскал, но заметила, что на сцену вышел мужчина лет тридцати, подошел к стоящему на небольшой сцене микрофону и показательно прочистил горло, привлекая внимание собравшихся. Айлз тут же обозвала его для себя конферансье.

— Добрый вечер, леди и джентльмены! — Джо узнала эту натянутую улыбку и даже слегка ему посочувствовала. — Сегодня мы собрались здесь, чтобы обсудить одну из важнейших проблем нашего времени. Распространение Covid-19, также известного, как коронавирус, и влияние массовой истерии на разные сферы жизни человека. Мы собрали авторитетнейших спикеров, чтобы они смогли поведать вам…

Дальше Джо окончательно перестала слушать. Она пыталась поставить указательный и большой палец так, чтобы взять в захват его голову и раздавить.

Незнакомое лицо сменялось другим незнакомым лицом. Все они с крайне умным видом говорили крайне банальные вещи. Вот, например, мужчина в белом халате, который, видимо, решил подчеркнуть свою принадлежность к медицине: «опасность covid-19 искусственно преувеличена, этот вирус ненамного опаснее уже известного человечеству ортомиксовируса, в простонародии — гриппа». Да, именно поэтому почти все страны планеты к чертям собачьим закрыли границы. Или этот лысый, в пепельном костюме: «человек склонен стигматизировать все, что его тревожит, такова уж наша натура…». А вот этот шатен с глазищами на пол-лица вообще стал благодарить всех подряд и выпалил: «я взываю к вашему благоразумию». Где-то она это уже определенно слышала…

— Я взываю к вашему благоразумию, люди. Для всех нас наступает очень тяжелое время. Это огромный удар по мировой экономике, политике и, конечно, культуре. Я… Хотел попросить вас не поддаваться панике, но это сделали за меня уже несколько очень умных людей, и… — Питер отодвинул небольшой листок, который был исписан подготовленной заранее речью. Ему он точно больше не нужен. — Будьте осторожны. К сожалению, это не прозвучало ни разу за сегодняшний вечер. Пожалуйста, берегите себя и окружающих. Какими бы мы не были разными, во что бы не верили и как бы не думали, мы — люди. И всегда должны оставаться людьми. Нужно уважать право на жизнь и здоровье каждого отдельного человека и тогда они обязательно будут уважать ваше право на это. Я стараюсь привыкнуть к новому миру и не разучиться видеть в нем прекрасное. Стараюсь донести своё видение и до вас. Вы знаете, культура сможет дождаться вас. Спасибо и доброй ночи, Нью-Йорк, — на этих словах парень спешно сошёл со сцены. И только в этот момент, Джо, наконец, поняла, кто только что выступал перед этой толпой.

— Тирамисушный человек?!