Инверсии

«К ноябрю вода в пруду вдруг…»

К ноябрю вода в пруду вдруг

прояснилась и

глянула окрест прозрачней.

Вышли нагишом,

как утопленники, вязы

отражений из.

И листва под ними слиплась,

словно веки глаз.

«Сосны в синеве и бельма…»

Сосны в синеве и бельма

облачности глыб.

Несмотря на корабельный,

просмоленный скрип,

покачнувшись, словно пьяный

сушей мореход,

бор стоит, навек отпрянув

от балтийских вод.

«Снег завесил угасанье…»

Снег завесил угасанье

дачного денька.

Станцией и небесами

пахло. Вспомни-ка:

сумерки и снег сгущали

ощущение —

будто всё еще в начале,

всё еще вчерне.

«Непричастность к речи вязкой…»

Непричастность к речи вязкой —

дар. Голосовые связки

не связуют звук

с провещавшим вдруг:

так заблещет влагой линий

тело лепестка —

из воды, безмозглой глины,

скудного песка.

«Так из праха в прах — по самый…»

Так из праха в прах — по самый

след свой — в небесах —

шли они и отрясали

с ног подножный прах.

Так из праха в прах — по горло

в собственной крови —

безоглядно, робко, гордо

в прах из праха шли.

«Под серебряною дранкой…»

Под серебряною дранкой

кровли (блеск — воды),

средь земли, созвездий ранних

над крыльцом, среди

косо поведенных стен и

трав, дерев в окне

с истиною запустенья

жить наедине.

«Средовечие не душ…»

«мы теряем лета наши, как звук»

ПС., 89, 9

Средовечие[1] не душ, а

честной связи той —

душ с телесным их удушьем.

Вяз полуживой:

частью наг он — ветви, почки

высохли в свой срок,

но его связует с почвой

тот же свежий сок.

«Ярославль. Ростов Великий…»

Ярославль. Ростов Великий.

Цвет подобен чей

в горниц сумерки излитой

белизне печей.

Вспомни о сравненьи этом

дома — сквозь стекло

ледяное: там и летом

от церквей бело.

«Расставаться нам…»

Расставаться нам

настает пора. В передней,

будто в первый раз, в последний

мы друг друга на

глянем удивленно через

не порог, а рок… Оделись.

Но идти домой

всякому впервой.

Загрузка...