Времени невидимая твердь. Стихотворения

Научусь тебе, мгновенье:

ты — последний медный грош —

позади одно забвенье,

и в забвенье ты уйдешь.

Неразменный миг отрады,

и мучений вечный миг,

и еще чему-то надо

научиться мне у них.

Ты прости моим словам.

Я твое дыханье слышу.

Дождь трепещет, данный свыше

потемневшим деревам.

Сада смутную красу

дождь тишайший не пугает:

я ведь теми же губами

это все произнесу.

И вдруг она покинула меня,

на миг один с листвой смешавшись павшей.

Был ветер, волосы ее едва трепавший,

и был октябрь на исходе дня.

Она мелькнула в обнаженной чаще,

где водоросли дерев прозрачны и стройны,

и ослепленный близостью щемящей,

я не узнал ее со стороны.

Не заходите в березняк,

когда затих его сквозняк,

и листьев серая труха

лежит на дне березняка,

когда чуть теплится денек

в берестяном его дыму:

он тоже слишком одинок

и не до вас теперь ему.

Столько нежности сжалось во мне,

столько горькой тоски по тебе я вобрал

в свою душу,

что порой удивительно даже,

как ты можешь еще оставаться вовне,

как ты можешь еще оставаться снаружи —

на чужбине ноябрьской стужи,

на бульваре пустом с ледяною скамьей

наравне.

А если вправду только грусть

нас с мирозданием роднит,

пусть утолит молчанье уст

холодной осени родник:

октябрь догорит дотла,

природы кончится полет,

и наши бренные тела —

тепла последнего оплот.

Твое дыхание все призрачней и тише —

сейчас и я усну тебе вослед.

Ты рядом теплишься, чуть видишься и дышишь

и ты, двоясь, приснишься мне во сне.

Жилья чужого глохнут водостоки,

чужой рассвет за окнами затих.

Мы никогда не будем одиноки —

ни наяву, ни в страшных снах своих.

Тяжелый снежный лес

в слепящей белой пене

от солнца спрятал тени

и в глубине исчез.

Там столько лет подряд

стволы стояли прямо.

Следов лосиных ямы

там в зарослях стоят.

Там тише тишина,

черней под снегом хвоя,

и ветка над тобою

качается одна.

Быстро блекнут зим покровы:

то декабрь, то январь.

Почернел закат багровый.

Дом зажегся, как фонарь.

Но в глуши небес румяных

наши ночи хороши:

бесконечны, постоянны,

как бессмертие души.

Если все открылось разом,

то чему благодаря? —

над морозом, как над газом,

розоватая заря:

все детали отличатся,

пропадавшие зазря —

станет ясно: это счастье,

утро, проще говоря.

Навсегда увидим мы:

в толщах крыш стоят дымы,

и над нами, и под нами —

осчастливлен снег тенями —

ласковым касаньем тьмы.

В ней спокойствие есть молодое —

оболочка смятений и снов,

но внезапно взлетят ладони,

губы выгнутся силой слов —

вся вперед подается, силясь

проясниться сквозь эту гладь, —

и потом стихает опять:

только глаз остается вырез.

Ты умеешь чувство придержать

и прикрыть чуть подведенным веком.

Удается многоводным рекам

неподвижно блещущая гладь —

и порою легкий ветер вспять

тянет их течение со смехом.

Мне хочется не красоты пустячной,

но чуда, перешедшего за край:

искусство, не старайся, не играй,

но лишь услышать ей возможность дай,

когда я крикну ей, еще такой вчерашней:

родная, сжалься! Видишь, как я стражду —

не говори так буднично и страшно,

не привыкай ко мне, не привыкай.

А в женской мысли, нежной и незрячей,

я смысла никогда не замечал:

она, как огонек жилья горячий

в ночи без окончаний и начал,

она любого смысла легче —

не различить ее и не отвлечь:

ночами так округлы плечи

и нечленораздельна речь…

и вечный мрак вкруг женской мысли вечен.

Случись со мною сказка,

чтоб шелковый клубок

катиться до развязки

передо мною мог.

Но вот уже калитка —

искомый терем, сад…

И остается нитка,

ведущая назад.