Времени невидимая твердь. Стихотворения

Бывает всякое: сентябрь бывает, май.

Сентябрь, пайщиков своих пересчитай —

всех садоводов, их детей и их собак —

ясны их тени в облетающих садах.

А впрочем, нет — пускай безоблачно-пестры

во всех садах горят деревья и костры,

и мальчик на большом велосипеде,

как маятник: качается и едет.

На этой теплой травянистой льдине

по морю дальнему осенних зорких дней

плыву, и ветер гнется в паутине

(куда нам плыть — не решено доныне;

но есть еще решения на дне),

один — никто меня не сыщет, не покинет —

со всеми я наедине.

Был последний летний день, и оттого

так отбрасывались тени от него,

будто птицы ни с того и ни с сего

вдруг шарахались от крика своего.

Ты готовился об этом вспоминать

и в забвенья нотную тетрадь

заносил затишье — каждый звук

был лишь сердца запоздалый стук.

Всего важней для мудреца,

чтобы закат всегда был слева от крыльца.

Есть постоянство, что упало с неба:

куда ты слепо не свернешь,

всё сердце остается слева

от тех минут, которых не вернешь,

от яблони, от полдня, от напева.

Я научился плавать — знаешь где? —

в эгейской одиссеевой воде,

да, по которой плыл к своей беде

царь Агамемнон в наказанье —

и ветер нес обрывки кос Кассандры —

кликуши, а на Патмосе пророк

лежал ничком. Пророческая пена —

предтеча будущего пепла

теснила берега ребяческий мирок.

…Два дюжих югослава, раскачав,

меня в прибой швыряли, и волна мне

помочь старалась выбраться на камни,

еще чуть теплые сначала, сгоряча.

Неподалеку от Афин,

в воде не чуя огненного сплава,

узнал я, что уменье плавать

в том, что плывешь один.

Стучится сердце в гул пустот,

едва ли внятных мне.

И если даже сердце бьет,

я слушаю извне.

Куда летит далекий стук,

гудок товарняка —

не распознать в ночи на слух

наверняка.

Мне кажется, душа

не видит после смерти.

Иль видит по-иному, не спеша:

меж оболочек эфемерных

не бьется каждый миг,

как бабочка ночная,

а невзначай проходит среди них

и ничего не видит — просто знает

все сразу. Но едва ль

возможны здесь детали —

так в полной тьме и близкое и даль

сошлись в одно, чтоб мы их не видали.

Как мы не видим — так

глядит сей взор высокий.

А смерть сближает в очевидный мрак

все удаленья — расстоянья, сроки.