Всё становится на места

Глава 13. Всюду счастлив мудрый, если он поел

Когда я открываю зелёную дверь, до меня доносятся негромкие голоса. Похоже, мой друг проснулся.

— Какой ты нарядный, ну точно принц, — улыбается мне Мари.

Гилберт, прищурившись, оглядывает меня с головы до ног. Он всё ещё бледен и лежит, откинувшись на подушки.

Я поворачиваюсь, чтобы они могли оценить мой вид со всех сторон.

— Дедуля Йорген помог подобрать костюм, — хвастаюсь я. — Мари, ты говорила, нужно доставить ещё одну посылку? Давай её сюда.

— Успеется, — машет рукой мастерица. — Вечереет, потому надо бы вам задуматься о ночлеге. Я рада принимать гостей, но двоих разместить негде. У Теванны чудная гостиница, она предоставит вам лучшие номера. Давайте-ка прямо сейчас туда и отправимся.

Мы выходим на площадь. Гилберт, хоть и выглядит ослабевшим, идёт сам. Я предлагаю помощь Мари, но она отказывается, и тогда я просто придерживаю дверь.

На площади собирается народ. Кто-то прогуливается у дуба, кто-то сидит на лавках. Некоторые читают записки, а кто-то подвешивает новые.

— Мари, добрый вечер! — кричит знакомая мне старушка, которую я видел в окне.

Она сидит на скамье недалеко от нас и верхней парой рук вяжет небесно-синюю шапочку, а нижней — шарф цвета весенней листвы. Седые кудри старушки густо украшены цветами.

— Здравствуй, Ричил, — дружелюбно откликается наша спутница.

— Не познакомишь со своими кавалерами? — игриво спрашивает старушка, и на щеках её играют ямочки.

— Это Сильвер, — указывает Мари на меня, — а это Гилберт. Они недавно прибыли, потому мы идём к Теванне.

— У меня чудесный, большой дом! Я буду рада приютить гостей, да и мне будет не так одиноко, — немедленно предлагает наша новая знакомая, хлопая ресницами. — Может быть, обойдёмся без Теванны, а, мальчики?

— Ты так добра, — улыбается Мари, — но нужно ведь и Теванне чувствовать себя полезной. Не зря же она держит гостиницу.

— Но может быть, я возьму хоть одного? — упрашивает Ричил.

Оставив вязание на скамье, она подходит ближе и ласково проводит пальцами правых рук по моему плечу.

— Я ужасно храплю, — доверительно сообщаю ей я. — И хожу во сне. Хожу — и храплю.

— Как мило, — улыбается мне старушка, склоняя голову к левому плечу.

— А ещё, знаете, — понижаю голос до шёпота, — животом маюсь!

— У нас так много общего, — заливисто смеётся Ричил. — Будет что обсудить.

— Но это всё потому, что я ем нитки, — прибегаю я к последнему средству и для убедительности плотоядно кошусь на пушистые клубки.

— Ах, правда? — хмурится моя собеседница. Она отступает на шаг и тоже оглядывается на вязание, оставшееся на скамье. — Как жаль, — и она отступает ещё на шаг. — Мне будет очень вас не хватать, надеюсь, вам будет уютно у Теванны.

— Спасибо на добром слове, — киваю я, и мы движемся дальше.

Гостиница Теванны расположена слева от зелёного дома Ричил и примыкает к нему стеной.

«Падший жёлудь» — гласит вывеска. Здание состоит из трёх этажей, над первым — широкий балкон, где стоит пара столиков. Балкон поддерживают стволы трёх колонн, капители которых украшены лепниной в виде дубовой листвы.

Похоже, здание когда-то было окрашено в зелёный и коричневый, но сейчас остались лишь слабые намёки на прежние оттенки. В потемневшей штукатурке там и сям виднеются морские раковины, а в местах, где она облупилась, проглядывает серый камень, в трещинах которого растёт мох. Вдобавок к этому на выступах стен и колонн топорщится трава. На мой взгляд, так дом выглядит даже интереснее.

— Вы уж извините, мальчики, но дальше без меня, — говорит Мари, когда мы оказываемся у входа. — Не очень-то я люблю двери и пороги. Лучше прогуляюсь по площади.

Мы благодарим нашу спутницу, прощаемся с ней и входим в гостиницу.

У стойки вполоборота, спиной к нам стоит массивная дама и что-то протирает. Она оборачивается на стук двери, и крепкие зубы — один золотой — сверкают в широкой улыбке. Первым делом в глаза бросается её могучая грудь, с трудом умещающаяся в вырезе платья, и какое-то время я раздумываю над тем, нарумянена ли эта грудь или мне кажется.

На груди лежат две толстых каштановых косы. Когда удаётся поднять глаза повыше, я понимаю, что в косы заплетена борода этой дамы. На голове у неё невообразимо высокая и сложная причёска, также украшенная множеством кос (Неле бы понравилось), и по три золотых серьги в каждом ухе. Тёмные глаза насмешливо глядят на меня, густая бровь приподнята, и, кажется, я слегка краснею.

Пока я стою столбом на пороге, Гилберт уже подходит к хозяйке гостиницы и вежливо здоровается. К счастью, он отвлекает внимание Теванны от моего недостойного поведения. И когда я подхожу ближе к ним, он уже успевает договориться и об ужине, и о комнатах для нас.

— Большое вам спасибо, — благодарит он хозяйку. — Мы поднимемся наверх.

Миновав лестницу со стёртыми ступенями, мы оказываемся на втором этаже. Нам отведены две комнаты с общим балконом — тем самым, который был виден снаружи. Я заглядываю в каждую: на стенах неяркие гобелены, на полах ковры, на кроватях свежее бельё, у кроватей высокие подсвечники. Комнаты выглядят как зеркальное отражение друг друга.

— Ну что, выбрал? — интересуется Гилберт. — Я хочу полежать.

— Мне подойдёт любая комната, — отвечаю я, и мой друг падает на ближайшую кровать.

— Подойди-ка, — говорит он. — Не терпится услышать историю о том, как же ты всё-таки сумел последовать за мной.

Я сажусь у него в ногах.

— Дело в том, что Нела… — начинаю я.

— Надо же, а я всегда считал её такой разумной, — покачивает головой Гилберт.

— Так и есть, — спорю я. — Она была уверена, что ты попадёшь в беду, и так оно и вышло. Если бы не я, разве кто-то помог бы тебе выбраться с корабля?

— Я уверен, что Леон помог бы. Или моряки бы вернулись.

— Или ты бы истёк кровью, — не соглашаюсь я.

— Итак, Нела…?

— Превратила меня в птицу. И отправляла письма, чтобы я летел вслед за ними.

— Что ж, теперь понятно, чем объясняются эти странные письма, — вздыхает Гилберт. — «Сильвер был у нас» — это ещё ладно. Затем я получил «На ужин ели репу», «У Бартли прохудился башмак», «Нынче чудная ночь», и это днём-то. Собирался спросить, всё ли у них там в порядке, но как раз началась буря…

Тут в синих глазах внезапно вспыхивает гнев, Гилберт привстаёт, сердито сдвинув брови.

— О чём она только думала?! — негодует он, ударяя кулаком по покрывалу. — Уж лучше бы предупредила меня! Ты чуть не погиб!

— Не погиб же, так что и говорить не о чем, — скромно говорю я.

— Только чудом! Я увидел тебя в воде, но если бы не капитан, никто и не подумал бы тебя вытаскивать! Как раз тогда сломалась мачта, Бартоломео спускался по ней вниз и с трудом поднялся обратно вместе с тобой. Корабль едва не перевернулся, Брадан настаивал, что мачту лучше обрубить, а мы тянули с этим. Боги, как Нела могла так поступить!

Он раскачивается взад и вперёд, глядя в пустоту. Я уверен, если загляну в его глаза, увижу там картины собственной гибели во всех красках.

— Эй, — негромко окликаю я, — вернись ко мне. Я жив-здоров, даже целее тебя.

Он не слушает.

— Ну что ж, — заключаю я, — мне остаётся только сесть рядом и представить, что не успел тебя спасти и ты истёк кровью.

Я обхватываю колено и принимаюсь раскачиваться взад-вперёд, сделав печальное лицо, но тут же получаю по шее.

— Это не смешно! — сердится Гилберт.

Тут раздаётся стук, но не успеваем мы ответить, как дверь открывается. На пороге возникает Теванна с большим подносом.

— Вот и ваш ужин, — сообщает она. — Я накрою на балконе.

Я спешу придержать дверь, а затем иду следом.

Отсюда открывается любопытный вид на площадь, а вдали виднеется море, которое выглядит спокойным. Вечереет.

— Здешние жители любят прогуливаться вечером, — говорю я Теванне, пока помогаю расставлять тарелки. — Днём город выглядел почти пустым.

— Днём у многих есть дела, — поясняет она и кладёт салфетки. — Ведь чтобы город процветал, каждый должен что-то делать на общее благо. Да и, — понижает голос хозяйка, — мы все из мира, который был к нам не очень-то добр. Оттого мы в большинстве своём привыкли выходить наружу лишь в темноте, когда нас не видно. Здесь никто не насмехается над другими, но старые привычки держат крепко.

Из комнаты выходит Гилберт. Он тоже предлагает помощь, но Теванна, поглядев, как пляшет чайник в его дрожащей руке, молча отнимает посудину и усаживает Гилберта за стол. Затем она разливает чай по чашкам, снимает крышку с большого блюда — там нарезанный мясной пирог — и уходит, обещая ещё вернуться со свечами.

— А то в темноте съедите салфетку, — смеётся она, уходя, — а мне эти салфетки нравятся, они совсем новые. Новых вещей у меня тут маловато.

Мы принимаемся за еду.

— И как тебе полёт в облике птицы, понравилось? — Гилберт поднимает на меня глаза.

— Да, было очень интересно, если бы только лететь не пришлось так далеко!

Мой друг пробует горячий чай и довольно жмурится.

— Хорошо, что ты был именно альбатросом, — говорит он, глядя на меня поверх чашки. — Удобно, что они могут спать на ходу, да?

— Что?..

— А ты разобрался, как планировать в воздушных потоках? Можно пролетать большие расстояния, почти не шевеля крыльями.

Я даже поперхнулся пирогом от возмущения.

— Нела мне ничего такого не говорила!

— Ну, должна же она была дать хоть какое-то напутствие?

— Да, — вспоминаю я. — Она сказала: «Лети».

Гилберт некрасиво хрюкает, давясь чаем.

— Это похоже на Нелу, — признаётся он. — Наверное, она переоценила тебя, понадеялась, что сам разберёшься.

Даже слабость Гилберта не может сейчас служить ему защитой от моего праведного гнева! Но как раз когда я пытаюсь пнуть его под столом, возвращается Теванна с подсвечником. Она устанавливает свечи посередине стола, довольно глядит на почти уничтоженный пирог, подливает нам чай и уходит.

— Ладно, — говорю я, — теперь твоя очередь честно обо всём рассказывать. А то я увязался за тобой и даже не знаю, что у нас за цель.

Гилберт лишь улыбается, глядя на меня.

— Что? — не понимаю я.

— Думаю вот, — говорит он. — Значит, ты был на корабле с самого начала, пробрался-таки. А раз не выпил зелье со всеми, выходит, ещё и подслушивал. Получается, ты знал, что один коварный колдун вывел из строя часть команды и подкупил оставшихся, чтобы осуществить какой-то свой замысел. Так?

— В общих чертах — да, — соглашаюсь я.

— И этот колдун обманул короля и королеву, твою сестру, и тебя самого бросил на пустынном берегу, — продолжает Гилберт.

— Не пойму, к чему ты клонишь, — говорю я.

— А ты вместо того, чтобы отправиться домой и сообщить о предательстве, вернулся-таки к кораблю, рискуя жизнью, и первым делом спрашиваешь: «что у нас за цель»?

— И что? — не понимаю я.

— Ты так мне веришь? — Гилберт наклоняется ближе ко мне. — Даже на миг не предполагал, что у меня могут быть злые намерения?

— Разумеется, предполагал, — говорю я. — Оставлять меня одного, отправляясь в путешествие — это уже, знаешь ли, очень злое намерение. Ну что, расскажешь наконец, почему мы здесь?

Мой товарищ отстраняется и вздыхает. Я вижу, что он колеблется. Я жду.

— Когда Эрнесто приезжал в Мёртвые земли, — начинает он, медленно подбирая слова, — мы разговорились с Браданом. Тот упомянул, что бывал в этих местах раньше вместе с братом Эрнесто, принцем Теодором, когда тот ещё был жив. Мне стало любопытно, что могло здесь понадобиться королевскому сыну. Брадан сказал, что это не моё дело.

Тут мой друг надолго замолкает.

— Верно ли я понимаю, что это не конец истории? — наконец не выдерживаю я.

— Да, да… — рассеянно отвечает Гилберт. — Так на чём?.. ах да. Я не дал немедленного ответа королю Островов, попросил несколько дней на раздумье, и они гостили у нас всей командой. Брадан как-то сразу привязался к детям, и его очень впечатлило, что родители Симейт не отказались от дочери, а продолжали её навещать. Так что вскоре он сам подошёл ко мне и завёл разговор.

«Времена меняются, — сказал он, — чего доброго, скоро колдуны станут жить в городах, как обычные люди».

Я обратил внимание, что сказал он это не со злобой, а будто с печалью.

«Это оттого, — сказал он, — что один дорогой мне человек погубил себя из-за таких вот способностей. Мечтал от них избавиться, а когда понял, что всё зря, не захотел жить. Жаль, что он не дождался перемен».

— О, и тут есть связь с принцем Теодором? — догадываюсь я.

— Я провёл всю ночь после этого, исследуя записи бывшего наставника, — кивает Гилберт, — и нашёл упоминания о некоем Т., который приходил со стороны моря около двух десятков лет назад. О нём было сказано немного — лишь то, что сила его была огромной, и наставник был бы рад получить такого ученика, но тот не хотел обучаться, а мечтал избавиться от этого проклятия. Услышав, что это невозможно, он в ярости бежал куда-то в сторону болот, и его довольно долго не могли найти, даже полагали, что он погиб.

Тут мы ненадолго прерываем беседу, потому что снизу нас окликает Ричил.

— Спокойной ночи, мальчики! — кричит она и размахивает тремя руками. В четвёртой корзинка с вязанием.

— Спокойной ночи! Сладких снов, Ричил! — отвечаем мы и тоже машем.

— Ах, шалунишки, — довольно хихикает она и направляется домой.

— Продолжай, — киваю я Гилберту. — Так Теодор всё-таки нашёлся, да? Ведь он погиб позже и в море.

— Да, в тот раз люди принца, в том числе Бартоломео и Брадан, обшарили всё вместе с колдуном. Проверили все следы и наконец, спустя много дней, отыскали Теодора далеко вверх по реке, у поселения Язык Змеи.

— Какое странное название, — говорю я. — Страшно даже предположить, что за люди там жили.

— Люди ни при чём, — поясняет Гилберт. — Поселение стояло на берегу реки Змеистой, что начинается у Дальнего Края Света и раздваивается ближе к болотам, как змеиный язык. Отсюда и названия. Так вот, мой бывший наставник упомянул в своих записях, что Теодора приютили местные жители, и он даже вроде бы почти пришёл в себя. Колдун ещё раз попробовал убедить принца задержаться, чтобы всё-таки сделать его своим учеником. Но ничего не вышло, и Теодор всё же отправился домой, чтобы спустя несколько лет уйти в море и не вернуться.

— Надо же, как мало мне было известно о Теодоре, — удивляюсь я. — О нём говорили только, что был хорошим моряком, даже лучше, чем его брат. Как-то его ещё прозвали, Чёрный Окунь?.. нет, не то… Чёрная Лодка? Или, может, Селёдка? Точно, Весло! Хотя нет, не точно…

Мой друг хмыкает.

— Ладно, неважно, — говорю я. — Словом, я знал о нём лишь то, что он был бесстрашным человеком и должен был бы стать великолепным правителем, если бы только не погиб.

— А это не так, — говорит Гилберт, крутя вилку в пальцах. — Он, оказывается, обладал колдовскими способностями, что старался от всех скрывать. Его семья ни о чём не знала. Наверное, способности проявились поздно. Теодор часто уходил в море, чтобы реже быть у родных на виду. Он страдал, не мог смириться, не хотел быть уродом и чудовищем — это его собственные слова — и считал, что недостоин быть правителем. Это подтачивало его рассудок. Брадан в те времена был, пожалуй, самым близким другом Теодора и знал обо всём. Он поддерживал принца, как мог, и хранил тайну. Когда последняя надежда исчезла, Теодор совсем обезумел.

— Это тебе Брадан рассказал?

— Да, я сообщил ему о том, что мне стало известно, и попросил дополнить недостающие фрагменты. Эта история весьма меня заинтересовала. Так вот, Теодор…

Тут раздаются шаги.

— Ну что, мальчики, могу я уносить пустые тарелки? — спрашивает Теванна.

Мы благодарим её, сообщаем, что всё было очень вкусно, и она уходит, оставив нам только чашки с недопитым чаем.

— Так что Теодор? — мне не терпится узнать продолжение истории.

— Теодора нашла и спасла одна храбрая девушка. Она вытащила его из воды, а он не помнил ничего, кроме своего имени. Девушка не испугалась осуждения родных, не подумала о том, что найденный ею человек может быть недобрым. Она взяла его домой и заботилась, как умела. Теодор встал на ноги и, пожалуй, недолгое время был счастлив. Лишь когда на пороге дома появился Брадан, Теодор вспомнил, кто он такой.

Боль нахлынула с новой силой, и он понял, что не может остаться. Не только из-за того, что его ждут королевские обязанности, но потому, что он не человек, а чудовище — это его собственные слова. Колдун убеждал его, что при должном обучении силу можно обуздать, но Теодор не верил. Он боялся, что невольно причинит страдания тем, кого любит, и потому стремился быть подальше от всех, кто ему дорог.

— Это печально, — вздыхаю я. — На его месте я всё-таки попробовал бы учиться.

— Он боялся, что новые знания дадут ему лишь новые разрушительные силы, которые однажды могут выйти из-под контроля. Не доверял себе и предпочитал ничего не знать. В конце концов он решил, что лучше ему совсем исчезнуть. Может, даже и хорошо, что мой бывший наставник не стал его учителем.

— Но как грустно, что Теодор выбрал смерть.

— А вот в этом я не был уверен.

Гилберт в волнении встаёт со стула, подходит к перилам балкона, вглядывается вдаль. Солёный ветер треплет тёмные волосы.

— Понимаешь, Брадан не знал, но так вышло, что я знал — Теодор не мог утонуть.

— Как же ты это знал? — не понимаю я.

— Как и мне, вода не причиняла ему вреда. Он мог пробыть в ней сколь угодно долго и не захлебнуться. Такой вот дар. Когда м… Мина, так звали ту девушку — спасла его, он был в реке, его затянуло под корягу. Она уж было хотела позвать людей, чтобы они достали мёртвое тело, но Теодор открыл глаза. Увидев, что он жив, девушка решила не терять времени и постаралась помочь ему сама, но всё же принц слишком долго пробыл в воде. Она не раз поднималась к поверхности, чтобы вдохнуть, а у него такой возможности не было. Но когда они оказались на берегу, он пришёл в себя, как ни в чём не бывало.

— Ничего себе, — с завистью произношу я. — Я бы тоже так хотел!

Гилберт оборачивается ко мне, стоя у перил, хмурит густые тёмные брови.

— Теодору колдовской дар не принёс счастья, как и многим из нас. Не та это вещь, которую стоит желать, — сурово отвечает он.

— Так значит, он не мог утонуть, и ты решил, что он может быть жив? И мы отправились сюда ради него? — догадываюсь я. — Но почему ты решил, что он должен быть именно тут?

— Заклинания крови не лгут, — поясняет мой друг. — Кровь привела меня сюда. Завтра же я начну расспрашивать людей, чтобы найти Теодора. Я уже узнавал у Мари, но она говорит, Теодор очень редко показывается в Городе, и по слухам, временами уходит в лес. Мари сказала, что он хороший человек, но очень печальный. Похоже, он и здесь не нашёл ни покоя, ни счастья.

— Жаль его, — говорю я. — Может быть, теперь он согласится вернуться домой.

— Всё возможно, — кивает Гилберт. — Свечи почти догорели, засиделись мы. Давай-ка пойдём отдыхать.

Я одним глотком допиваю свой давно остывший чай и понимаю, что в нём нашли последний приют многие насекомые, привлечённые светом свечей. Гилберт сочувственно смотрит на то, как я кашляю и плююсь, а затем уносит подсвечник в комнату, и до меня доносится его громкий смех. Тоже мне, ещё друг называется.