Всё становится на места

Глава 24. Не будить чудовищ мне б в глубинах душ

В лесном поселении незаметно проходит несколько дней. За это время я успеваю научиться шить (мне приходится шесть раз штопать свою рубашку, прежде чем Ика остаётся довольна и не распарывает шов). Старый Гук учит нас плести корзины, и мне нравится, как у меня получается, а если остальные смеются — это говорит об их недостатках, а не о моих. Ещё мы ходим ловить рыбу к лесному озеру.

— Хорошо, что у нас есть такое озеро, — довольно приговаривает Гук. — Как говорится, без пруда не выловишь и рыбку!

Также мне удалось побеседовать с Браданом насчёт «Похождений речного пирата Петашки». Он покраснел как помидор, когда пролистал страницы и понял, что за книгу принёс детям. Впрочем, также я видел, что он не выбросил и не сжёг это чтиво, а бережно спрятал за поясом и, вероятно, утащил в свою хижину. Что ж, это уж его дело.

Однажды ранним утром, когда мне отчего-то не спалось, я застаю в общем доме встревоженную Ику, перекладывающую по столу кроличьи косточки так и сяк.

— Что такое? — интересуюсь я. — Это какая-то игра?

— Не до шуток мне, — хмуро отвечает она. — Теодора обычно не было вот столько, — с этими словами старуха откладывает в сторону четыре кости.

— Самое большее, сколько мы его не видели — вот, — и она откладывает шесть костей.

— А сейчас уже прошло больше времени? — догадываюсь я.

Угадать несложно, поскольку мы сами гостим здесь дней восемь.

— Вот, — старая Клыкастая отсчитывает одиннадцать костей. — Вот столько дней его не было в поселении, и такого за долгие годы не случалось ни разу. Мой старик говорит, что видал его в лесу в день, когда вы пришли, но отчего-то Теодор отказался погостить и сразу ушёл. Неужели он попал в беду?

— Можно было бы сходить в Город, — предлагаю я, — и узнать. Но беда в том, что Теодор живёт в одном доме с другим колдуном…

— С каким таким колдуном? — настораживается Ика. — Это ещё кто таков?

— Его зовут Марлин, и он довольно сильный и непредсказуемый.

— А, вот как наш Брадан?

— Нет, его сила другого рода, как у Теодора.

— Умный, значит?

— Да нет, просто колдун.

— Да что это такое — «колдун»? — Ика в досаде бьёт лапой по столу, и я понимаю, что она, похоже, ничего не знает об этой стороне жизни.

— Скажи, — спрашиваю я, — бывало ли такое, чтобы Теодор на ваших глазах делал что-то не руками, а словами? Сказал — а это случилось?

— А как же, — кивает старуха. — Сказал, что надо нам построить нормальные дома, научиться писать — так и случилось.

— Не так, — говорю я. — Вот, к примеру, сказал, чтобы пошёл дождь — и он пошёл. Или дерево сломалось, а он ему приказал, и оно срослось, да ещё и плоды принесло в тот же день.

Клыкастая хрипло смеётся, хлопая себя по колену. Затем выражение её лица вновь делается суровым.

— Я тут не шутки шучу, мальчишка. Что ты выдумываешь то, чего не бывает?

— Но это бывает, — возмущаюсь я. — Именно такой человек запирает Теодора под замок. И выступать против него опасно, потому что он скажет слово — и превратит всех в мышей, например. Или в пирожки. И съест.

— Да ты нездоров, что ли, — с опаской глядит на меня клыкастая.

Тут дверь со скрипом отворяется, и в дом входит, зевая, Бартоломео.

— Охо-хо, — говорит он, потягиваясь. — Чего это вы так рано встали?

— Капитан, — радуюсь я, — расскажите-ка про колдунов. А то Ика думает, что я из ума выжил.

— А что колдуны? — настораживается Бартоломео.

— Ну, что они бывают.

— Разумеется, бывают, — кивает капитан в знак согласия.

— Такие, что скажут, и оно исполнится? — поднимает седые брови старуха.

— Вроде как, они могут не всё на свете, но да — скажут, и оно исполнится, — подтверждает Бартоломео, садясь за стол вместе с нами. — А вы что, за Теодором ничего такого не замечали?

— Да что вы такое говорите! — Ика даже подпрыгивает от возмущения. — Теодор много нам помогал, но трудился он всегда честно, без этого вашего хитровства! Не может он таким быть!

— Не хочет он таким быть, — вздыхает Бартоломео. — Потому-то он и дом покинул, что не рад был своим умениям.

— Так значит, тот, кто его держит, — говорит Ика, — и вправду может сказать какие-то слова, и мы превратимся в пироги?

— Ну, таких сильных колдунов не бывает… — нерешительно говорит капитан и глядит на меня.

— Ещё как бывает, — говорю я. — Он совершенно безумный и неправильный колдун. Он сам сочиняет свои заклинания и может придумать вообще что угодно, для него нет никаких границ.

— Да как же Теодор мог с таким подружиться, — раздосадованно говорит Бартоломео. — Он же всегда избегал колдунов как огня. Но может, тот первым пристал и у него не было выбора. С таким-то, поди, не поспоришь.

— Это точно, не поспоришь, — соглашаюсь я. — Один на моих глазах пытался, так на него наслали дождь и простуду.

— Ого, — удивляется капитан.

— А ещё Теодор ему зачем-то нужен, не пойму только, зачем. Может быть, для безопасности…

Тут дверь приотворяется, и в помещение заходит маленький клыкастый. Это тот самый малыш, который единственный из всех хотел добыть камень не для себя, а в подарок Теодору. Я легко его запомнил, потому что у него одного недостаёт двух передних зубов.

— Чего тебе, Тео? — ворчливо спрашивает старуха. — Проголодался?

— Нет, — мнётся тот. — А вы говорили про Теодора?

— Меньше знаешь — редше храпишь! — и Ика машет рукой. — Поди погуляй, чтоб ты был счастлив!

— А почему Теодор не приходит?

— Может, заболел. Придёт ещё, а ты иди, иди.

— А правда, что если больного порадовать, то он быстрее поправится? — не отстаёт малыш, топчась у двери.

— Правда, правда, — соглашается старуха. И маленький Тео, взмахнув хвостом, наконец убегает.

— Так что ж нам делать-то? — возвращается старая клыкастая к прерванному разговору. — В Город бы пойти, узнать, что с Теодором. Если какая беда, нам о том знать надо.

— Мы с Гилбертом можем сходить, — предлагаю я. — Нас в Городе уже знают, у кого-то спросим.

— Я сидеть сложа руки не буду! — возражает капитан. — И так уже вон сколько ждём, а Теодора так и не увидели. Так что я с вами. Вот только насчёт Брадана я не уверен…

Как раз в этот момент дверь снова отворяется (а может, она уже была открыта, а мы не заметили). На пороге стоит не очень довольный с виду Брадан.

— Это в чём ты там не уверен, а? — цедит сквозь зубы он. В этот момент мы его и замечаем.

— Больно уж ты горяч, — вздыхает Бартоломео. — Мы хотели пойти в Город, раз уж Теодор никак не приходит сюда, да только…

— Отлично, пошли! — радуется Брадан. — Сколько можно сидеть и ждать!

— Да погоди ты! — растерянно взмахивает руками капитан. — Разве ж так можно, давай сначала подготовимся.

— Верно, — соглашается старуха. — Нужно поговорить с нашими, а потом все вместе и пойдём.

— Может быть, сперва мы с Гилбертом разведаем обстановку, — робко предлагаю я, но меня никто не слышит.

Кончается всё тем, что старая Ика берёт большой котёл, берёт колотушку и выходит во двор.

Тук! Тук! Тук! — стучит она. Двери хижин приоткрываются, и наружу выглядывают заспанные клыкастые.

— Слушайте, дети мои! — громогласно заявляет старуха. — Случилось небывалое — наш Теодор не приходит много дней. Такой беды у нас ещё не случалось!

— Правда, правда, — соглашаются клыкастые. — Слишком долго его нет!

— Нужно нам собраться и идти в Город, — сообщает Ика. — Узнаем, почему он не приходит. Говорят, кто-то мог запереть его за решёткой.

Вой негодования проносится над поляной. Клыкастые рычат, ухают и размахивают лапами. Такими дикими мне их видеть ещё не доводилось.

Тем временем и Гилберт, широко зевая, спускается вниз.

— Что за шум? — спрашивает он у меня, потирая глаза. Я вместо слов указываю на Ику.

— Мы будем осторожны! — кричит она, воздевая колотушку к небу. — В каменных домах живёт какой-то опасный хитрун, и с ним нам предстоит сразиться за свободу Теодора!

— У-у-у! — хором воют клыкастые, раскачивая подвесные дорожки.

— Погодите, — пытается вмешаться Гилберт, но его никто особо не слушает.

— Теодор учил нас не быть дикими! — между тем продолжает Ика, постучав по котлу, чтобы установить тишину. — И мы пойдём в каменные дома, как хорошие люди! Как нас учил Теодор! Но если мы увидим, что он в беде, мы покажем им всем, как сражается за своих лесной народ!

— Ух-ха! Ух-ха! — разносится над поляной. Этот клич подхватывают и радостные малыши, раскатившиеся между взрослыми, как горошины из стручка.

Клыкастые принимаются за сборы. Они стаскивают к главному дому всё, что может послужить оружием.

— Мой молоток пропал! — суетится один из клыкастых. — Гук, ты его не брал?

— Не-а, на что мне твой молоток! — отвечает старик. — На место класть надо было, а то ведь что посеешь, то и не найдёшь, как говорится.

— Да ведь вчера ещё он был на месте! — возмущается клыкастый. — Вурп, может, ты взял?

— Не брал я, — отмахивается тот.

— Да постойте же, — мечется между ними Гилберт. — Подождите! Ведь это же глупо — вот так толпой идти на Город! Я могу сперва один сходить и узнать, что случилось с Теодором…

Но его слышит только Брадан.

— А что это ты один хочешь пойти? — рычит он и хватает Гилберта за шиворот. — Ты давно вызываешь у меня подозрения, парень! Так и не сознался, зачем ты влез в это дело, а?

— Отпусти меня, — отбивается мой друг. — Я просто хотел найти принца, вот и всё!

— Так «просто хотел», что отвалил нам золота больше, чем наш король, а? Ты ж не ради награды решил его искать, а зачем тогда?

Клыкастые собираются вокруг и с интересом наблюдают за ссорой.

— Ради славы, — говорит Гилберт и слегка краснеет.

— Не верю! — орёт Брадан. — Чего тогда честно с королём не поговорил?

— А разве король бы поверил, что его брат жив?

— Но мы же тебе поверили! А то — брат родной! Конечно, он поверил бы, да он бы всё сделал! А ну, сознавайся честно, а то свяжем и с собой не возьмём!

— Не буду я тебе ничего говорить, не так, — сердится Гилберт и краснеет ещё больше.

— А ведь ты и правда что-то темнишь, парень, — вмешивается старая Ика, грозя когтистым скрюченным пальцем. — Я столько детей вырастила, что ложь издалека чую.

— Не хочет он ничего плохого! — вступаюсь я за друга.

— А не хочет — пусть всё расскажет! Пусть расскажет! — требуют клыкастые.

Гилберт сердито молчит, лишь переводит глаза с одного лица на другое. Он скрещивает руки на груди и, похоже, ничего добавлять к сказанному не собирается.

— А может быть, мне наедине расскажешь? — предлагает старуха. — А я никому не скажу, слово даю. Только сообщу им всем, стоит тебе верить или нет.

— Хорошо, — кивает после затянувшегося молчания Гилберт.

Старуха идёт в дом, и он вслед за нею.

Нам приходится ждать довольно долго. Многие растягиваются на земле, кто-то даже дремлет. Пара малышей крадётся к окну, чтобы подслушать, но взрослые останавливают их и сердито грозят пальцами.

— А ещё верёвка пропала, — нарушает тишину злобный шёпот того же клыкастого, который потерял молоток.

— Да уймись уже, Бурк! — советуют ему. — У нас никто чужого не берёт, ты же знаешь.

Бурк недовольно ворчит.

Наконец дверь распахивается, и на порог выходит старая клыкастая.

— Вот что я скажу, — заявляет она, утирая слезящиеся глаза костяшкой пальца. — Мы возьмём этого мальчика с собой, и пусть только кто-то попробует его обидеть! Ты, Брадан, сильно перед ним не прав.

— Что он ещё там наплёл? — растерянно бурчит моряк. Но похоже, решению Ики он доверяет и на Гилберта глядит уже не так злобно.

Меня тоже разбирает любопытство, к которому примешивается толика обиды: выходит, друг всё-таки что-то от меня скрывал, ещё и рассказал не мне первому.

Клыкастые поднимаются с земли и продолжают сборы. Детей они решают оставить в поселении под присмотром одной из девушек. И когда все уже готовы идти, раздаётся тревожный возглас:

— Одного не хватает!

Клыкастые окружают группу малышей, каждый родитель ищет своего ребёнка.

— Мой Тео пропал! — всплёскивает лапами одна из матерей.

— Наш Тео? — чешет затылок Бурк. — Да что ж за день такой, что у меня всё пропадает!

— Ваш? А мы ведь его с утра видели, он к нам заходил, — вспоминает Ика. — Куда ж он мог пойти, один-то? Мы ж им всегда наказываем не ходить в одиночку.

И тут я понимаю, куда.