Всё становится на места

Глава 9. Мой девиз — обдумай, если доживёшь

Старишка в два счёта преодолевает путь, на который у меня ушёл почти весь день, и мы останавливаемся неподалёку от края обрыва. Нела спрыгивает, я следом за ней. Внутри, кажется, всё трясётся от такой скачки.

— Теперь слушай, — говорит она. — Спутникам Гилберта я не доверяю. Они сговорились за спиной короля Эрнесто, когда тот приезжал. Цель у них одна, но Гилберт по причинам личного свойства не открыл своих мотивов. Даже ты, зная его, заподозрил плохое. Теперь представь, что могут подумать люди, чужие ему и относящиеся к колдовству с опаской.

Я размышляю.

— Эрнесто был уверен в надёжности Бартоломео и Брадана, но выходит, они его предали. Тогда и Гилберта они могут с лёгкостью предать.

— Они хорошие люди, — говорит Нела, — и думают, что цель у них благородная. Только поэтому они позволили себе иметь секреты от короля. Но боюсь, что Гилберт им будет нужен лишь до тех пор, пока полезен. К тому же он, глупец, решил им заплатить. Уж лучше бы сказал правду. Они наверняка чувствуют себя униженно, хоть и не говорят о том, а это может привести к разным бедам.

— Если бы я ещё понимал, что происходит, — говорю я.

— Прости, не могу рассказать, — Нела отворачивается, глядит вдаль, на море. — Скажу только, что ищут они в первую очередь не новые земли, а человека, который нужен всем троим по разным причинам. Остальное пусть расскажет Гилберт, когда будет готов. Я обещала ему молчать.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Что же мы теперь будем делать?

— Не мы, а ты. Стань вот так, прямее… расслабься. Разведи руки в стороны…

— Нет, погоди, погоди, — возражаю я. — Сперва объясни, что ты собираешься делать. Я не умею читать мысли, а дураком себя чувствовать уже устал.

— Ты станешь птицей, отыщешь корабль и будешь следить за теми, кто плывёт на нём. Когда Гилберту понадобится твоя помощь, превратишься в человека, — спокойно сообщает Нела.

Таким тоном обычно говорят о заурядных вещах, к примеру: «сейчас я схожу на рынок за рыбой и приготовлю её к обеду» или «что ж, заштопаю-ка я этот чулок».

— Погоди, — я отстраняюсь. — Мне нужно больше деталей!

— Я превращу тебя в птицу. Пока всё понятно?

— В какую?

— В морскую, чтобы не вызывать подозрений. В быструю и выносливую.

— Хорошо, с этим понятно, — соглашаюсь я. И вправду, нет смысла превращать меня в курицу или индюка.

— Затем тебе придётся отыскать корабль. С этим сложно — направления я не знаю, за день корабль ушёл далеко. Но попробую отправить Гилберту письмо, а ты последуешь за ним.

— Ого, ты умеешь отправлять письма по небу? — удивляюсь я.

— Надеюсь, что получится. Ветер или дождь могут стать помехой. Тут мне нужно от тебя обещание: если потеряешь след или не найдёшь корабль за два дня, поворачивай назад. Если ещё раньше почувствуешь, что теряешь силы — поворачивай назад. Да, Гилберту, возможно, придётся нелегко, но он может это пережить. Твою смерть — вряд ли. Я тоже себя не прощу. Понял?

— Понял.

— Обещаешь?

— Конечно, обещаю! — сказал я самым честным голосом. Вот ещё, поворачивать, когда другу может грозить гибель!

— Ты что, скрестил пальцы за спиной? — догадывается моя собеседница. — Сейчас развернёмся и поедем обратно, раз так.

— Ладно, — я вытягиваю перед собой ладони и склоняю голову. — Обещаю, честное слово.

Нела пристально глядит на меня, затем покачивает головой и вздыхает.

— Представим, что я тебе поверила, — говорит она. — Если тебе посчастливится отыскать корабль, не спеши возвращать человеческий облик. Наблюдай. Выжидай. Стань человеком, когда увидишь, что это безопасно, или если это будет жизненно необходимо. С этим всё ясно?

— Звучит разумно, я согласен. Я готов, превращай меня!

— Погоди, последнее. Чтобы стать человеком, тебе нужно будет съесть или выпить что-то. До тех пор придётся голодать. Понял теперь, почему я прошу поворачивать назад, если ты не сумеешь быстро отыскать корабль?

— Это никуда не годится! — возмущаюсь я. — А есть что-то такое, чтобы я мог подкреплять силы? Я ведь мог бы спать на воде, питаться рыбой и не сдаваться, пока не отыщу корабль.

— Другой путь выглядит так: ты отправляешься домой и там ждёшь возвращения Гилберта, — невозмутимо сообщает Нела.

— Что ж, — вздыхаю я, — согласен на первый.

— Договорились. Разведи руки в стороны…

— Погоди, а одежда ведь не превратится вместе со мной? Её лучше снять?

— Да, её лучше снять. А ты хочешь её снимать?

— Да как-то не очень…

— Тогда не нужно. Стой спокойно, не напрягайся, больно не будет… наверное.

— Погоди! Что значит «наверное»?

— Ты ведь остаёшься в одежде, а форма тела птицы не такая, как у человека. Застрянешь, запутаешься…

— Да чтоб его, — ворчу я себе под нос и избавляюсь от части одежды, стараясь не смотреть на Нелу. Затем становлюсь, расставляю руки, как она просила, и на всякий случай закрываю глаза. Но сразу открываю: тут лучше ничего не пропускать, наверное.

Нела становится у меня за спиной, поворачивает мои руки ладонями вниз, встречает их снизу своими ладонями.

— Растите, перьев стрелы,

раскройтесь, трепеща,

крыла… — начинает она.

Я ощущаю, как покрываюсь гусиной кожей (вероятно, от ночного холода).

— …чтоб птицей белой

пустилась в путь душа, — продолжает Нела.

Спиной я чувствую её тёплое дыхание.

— А обретя, что ищет,

иль выбившись из сил,

земной вкусила пищи

и вновь лишилась крыл, — завершает колдунья и медленно отнимает ладони.

«Кажется, ничего не вышло» — хочу сказать я, но вместо этого раздаются какие-то хрюкающие звуки. Я пугаюсь. Похоже, что-то пошло не так, и быть мне теперь поросёнком.

Я бегу, сам не зная куда. Ноги тут же путаются в штанах.

— Что ты натворила! — кричу я. — Кого я теперь спасу?

— Хрю-хрю! — звучит в ночной тишине. — Скрип-скрип.

— Да стой же ты, глупец! — пытается остановить меня Нела. — Это заклинание не должно влиять на разум, хотя я уже не уверена.

Она спешит за мной, я — в панике — от неё, но вдруг случайно гляжу на свою переднюю конечность и вижу, что это крыло.

Я останавливаюсь.

— Получилось! — радостно говорю я. То есть: «Хрю-хрю! Скрип».

— Ты понимаешь, что я говорю? — спрашивает Нела, с беспокойством глядя мне в глаза.

— Хрю, — киваю я.

— Хорошо. Попробуй полететь. Убедись, что это получается, и возвращайся ко мне.

Вот это здорово! В прошлом я, конечно, летал на спине дракона, но теперь сам смогу управлять полётом, а это во много раз лучше!

Я машу крыльями, но ничего не получается. Надеюсь, я — летающая птица. Может быть, виноват ужин?

— Попробуй разбежаться, — подсказывает моя спутница.

Я бегу, цепляя сухие стебли, расставляю крылья, делаю взмах, другой… и отрываюсь от земли! Сказочные ощущения! Ветер в лицо, будто я скачу по небу, или нет, плыву! Важно только не забывать о крыльях: стоит отвлечься, и они действуют сами по себе, вразнобой, а то и складываются.

Я делаю три круга над Нелой, а затем приземляюсь. Это выходит не так удачно, как хотелось бы, но кости остаются целы.

— Ты умница, — говорит она мне и гладит по голове. — Готов к полёту над морем? Ничего не бойся, даже если упадёшь, ты сможешь держаться на воде и взлететь с неё. Сейчас мы с тобой отправим письмо, оно полетит прямиком к Гилберту, если только он… если он ещё там, куда доходят письма.

С этими словами Нела достаёт из-за пазухи свёрнутую в трубку бумагу, отрывает небольшую часть. Ищет карандаш, не находит, отстёгивает булавку от одежды, колет палец и царапает на коленке в неверном свете луны: «С. был у нас. С ним всё хорошо».

— Чтобы Гилберт за тебя не волновался, — поясняет она.

— Скрип-скрип! — отвечаю я, что означает: «Станет он волноваться, как же!». Глазами я внимательно слежу за клочком бумаги, чтобы не упустить тот миг, когда он полетит.

Но Нела неожиданно сжимает ладонь и испепеляет послание. Передумала, решила написать что-то другое?

Но нет, она поднимает сжатую руку, и произносит, держа её вровень с лицом:

— Бумага горит, но слова не горят —

они прорастают из пепла,

и к небу стремятся, и с ветром парят,

и ищут того, кто им внемлет…

Затем она раскрывает пальцы, и освобождённый пепел легко, по крупице поднимается в воздух, клубится вокруг протянутой руки. Он будто искрит, серебристо светится в ночной темноте.

— Пути их лежат меж ветров, непогод,

меж мыслей, и снов, и желаний,

и где бы он ни был, отыщется тот,

кому назначалось посланье, — завершает колдунья и легонько дует на ладонь.

Частички пепла движутся всё быстрее, поднимаются выше и вдруг вытягиваются тонкой лентой. Лента уносится, извиваясь, к морю.

— Лети! — кричит Нела то ли мне, то ли испепелённому письму.

Я разбегаюсь, стараясь не упускать из виду слабые искорки пепла, и вдруг чувствую, что под ногами больше нет опоры (но не потому, что я взлетел, а потому, что достиг места, где земля закончилась). Растерявшись, я бью крыльями как попало, кувыркаюсь, и лишь у самых скал, у пенящейся воды выравниваю полёт. Но пугает меня больше всего не это, а то, что я потерял, упустил из виду ниточку пепла.

Поднимаюсь выше, оглядываюсь и вижу, к счастью, лёгкие искорки впереди. Если бы птиц прошибал пот, то я бы уже весь взмок. В два сильных взмаха нагоняю искрящуюся ленту и стараюсь держаться вровень с ней.

— Лёгкого пути! — доносится с берега.

Сперва я наслаждаюсь полётом. Верчу головой, разглядывая море с дорожкой луны, широкое звёздное небо. Затем это прискучивает, к тому же подступает усталость. Всё же я — не настоящая птица, и может быть, нет у меня птичьей выносливости.

Но корабля нигде не видно, а серебряная нить летящего пепла — единственное, что может привести меня к цели. Значит, упускать её никак нельзя, хоть это и становится всё труднее.

Мне начинает казаться, что пепел поднимается выше, но затем я понимаю: это я опускаюсь всё ниже. Всё ближе гребни волн. Мышцы, приводящие крылья в движение, сводит и жжёт, как огнём. В груди колет.

И когда гаснут последние звёзды, а встающее за спиной солнце розово озаряет воду, я вконец выбиваюсь из сил и теряю серебристую нить.

Я не прихожу в отчаяние, я предполагал, что такое может случиться. Стараюсь запомнить, в каком направлении летел пепел относительно солнца. Я уверен, что двигался быстрее корабля и нахожусь неподалёку от него, а значит, отыщу цель и без помощи.

Но крылья ещё долго отказываются слушаться, движения отдаются болью. Течение сносит меня, его направление меняется, а солнце встаёт над головой, и я перестаю понимать, где восток, где запад. Вдобавок ещё и хочется есть.

Если бы птицы плакали, я бы заплакал. Мне жаль каждой уходящей минуты, но приходится ждать, чтобы солнце начало клониться к западу. Только тогда я пойму, куда точно лететь: чуть правее, чем на запад. Севернее.

И вдруг я замечаю необычный отблеск на маслянистой глади воды. Он будто движется. Я поднимаю глаза и вижу в воздухе серебристую нить пепла. Не раздумывая, я хлопаю крыльями, с плеском поднимаюсь с волны и следую за посланием.

Я долго лечу между небом и водой, и вновь подступает усталость, и я с ней борюсь. Но всё же Нела умница: догадалась, что я могу отстать, и потому на всякий случай отправила ещё одну подсказку.

Тут мою грудь будто пронзает холод. А что, если это не письмо Нелы, а ответ Гилберта? Вдруг я лечу в обратном направлении!

Пытаюсь понять, где солнце, на которое я долго не обращал внимания, следя за извивающейся лентой пепла. Но оказалось, небо заволокло плотными тучами, а я и не заметил. И где-то вдалеке уже погромыхивает.

Я решаю следовать за пеплом — всё лучше, чем в растерянности метаться между небом и водой. Хоть куда-то да прилечу, а даже если вернусь обратно, Нела ещё что-нибудь придумает. С неба тем временем начинают срываться крупные, тяжёлые капли. Серебристая нить отчаянно извивается, огибая летящие дождинки, но они падают всё чаще, и то одна, то другая попадает в цель, унося с собой частички пепла. Искорки мерцают всё реже и наконец совсем гаснут, а дождь встаёт плотной стеной, бьёт по крыльям, давит, пригибает к воде. Я борюсь со стихией, стараясь не терять направление.

Налетают порывы ветра. Резкие и сильные, они переворачивают меня, швыряют в воду. И вода уже не та, что утром — пропали плавные и прозрачные, будто стеклянные, длинные гребни, вместо них встают тёмные горы, покрытые снегами белой пены. Меня закручивает в этой пене, уносит под воду, и больше я не думаю о верном направлении.

Я бьюсь, пытаясь выбраться из водной ловушки, я готов лететь куда угодно, только бы найти укрытие, только бы дышать воздухом. Хлопая крыльями на пределе сил, я поднимаюсь, сражаясь с дождём и ветром. Если бы птицы могли кричать от ужаса, я бы… хотя этот неприятный тонкий крик, что звучит сквозь шум бури, похоже, издаю я.

Меня вертит налетевший вихрь, и вскоре я перестаю различать, где небо, где вода, потому что вода повсюду. Ливень соединил верх и низ, а ветер всё перемешал. Кажется, будто струи дождя текут из моря в небо, или что море над головой, но это всё неважно. Важно только сделать вдох и не наглотаться при этом воды.

Ослепший, оглохший и промокший, я беспорядочно машу крыльями, не понимая, в воздухе я ещё или уже в воде. Меня снова бьёт, подталкивает ветром, и вдруг перед глазами встаёт что-то большое, тёмное — гигантская волна. Я ударяюсь в неё грудью с размаха и успеваю только почувствовать, какая же она твёрдая. Становится очень больно, а затем совсем темно.