Всегда в седле (Рассказы о Бетале Калмыкове)

В 1928 ГОДУ

Был пасмурный холодный день поздней осени 1928 года. Шел мокрый снег с дождем. Легкий морозец сковал гололедицей разъезженные дороги.

Из окутанных сумерками зарослей терновника, протянувшихся вдоль кабардинского селения Алтуд, воровато озираясь, вышли два вооруженных горца.

Так случилось, что в это самое время сельский паренек искал за околицей пропавшего теленка. Его напугало появление неизвестных мужчин. Слишком живы были в воображении мальчугана недавние рассказы взрослых о скрывавшихся в лесах братьях Шипшевых, бывших белогвардейцах, а теперь — обыкновенных бандитах, ярых врагах новой власти.

Позабыв об исчезнувшем теленке, мальчик опрометью бросился к сельсовету. Там он несколько минут не мог выговорить ни слова, задыхаясь и вытирая со лба пот мокрыми грязными ладошками.

— Ну, чего тебе? — спросил председатель, смуглый пожилой кабардинец с прокуренными усами.

— Там двое… ружья у них… — торопливо, боясь, что ему не поверят и перебьют, заговорил мальчик. — И пистолеты, и кинжалы… и еще такое длинное, как ружье на треноге…

— Пулемет, — сказал председатель. — А где ты их видел?

— Там, в кустах, на краю села! Одеты плохо они и бородатые… Один высокий, другой — пониже!

— В чей двор они зашли, не видал?

— Нет. Не знаю. Что знаю — сказал… Пойду я. Теленок пропал. Искать надо… — и он выскользнул за дверь.

Председатель сельсовета озабоченно потер небритый подбородок. Первая мысль его была о братьях Шипшевых — Тугане и Темиркане, главарях банды грабителей и убийц, которая долгое время терроризировала население отдаленных аулов и казачьих станиц.

Немало врагов было в то время у молодой Советской республики. Одни затаились, притихли, забившись в свои норы и надев личину добропорядочности, другие скрывались в горах вместе с бандами таких же отщепенцев, как они сами.

С некоторых пор братья остались вдвоем. Банда была частью уничтожена, частью распалась, ибо люди очень скоро поняли всю бессмысленность и обреченность затеи бывших князьков возродить в области старые порядки.

Старший Шипшев — Темиркан — служил когда-то при царском дворе и носил чин полковника. Оба брата воевали позднее в кадетских частях, затем вступили в добрармию Деникина.

Люди это были до дерзости смелые, озлобленные неудачами и постоянным Преследованием. Оба — великолепные наездники и стрелки. Нельзя было отказать им в хитрости и изворотливости: много раз их выслеживала милиция, но братья неизменно ускользали из рук правосудия.

Высоко в горах к ним вообще почти невозможно было подступиться: искусно прячась за выступами скал, бандиты вели такой прицельный губительный огонь, что пытаться взять их не имело смысла. Словом, как говорят кабардинцы, каждый из братьев «проглотил волчье сердце».

Председатель Алтудского сельсовета все это прекрасно знал. Понимая, что нельзя терять ни минуты, он с остервенением крутил ручку эриксоновского телефонного аппарата, висевшего на стене.

— Баксан! Э-э! Баксан! Дайте окружком! Да поскорее! — кричал он в трубку. — Окружком?.. Говорят из Алтуда. Да, сельсовет… Шипшевы у нас объявились! Что? Не слышно?.. Шипшевы — в селении у нас! Да! Поторопитесь!..

Калмыков сидел в своем кабинете и щелкал на счетах, прикидывая, во что обойдется покупка для детей-сирот необходимой одежды и обуви.

Зазвонил телефон. Бетал поднял трубку, продолжая считать.

— Слушаю…

Голос встревоженный:

— Бетал?

— Да.

— Братья Шипшевы — в Алтуде!

— Кто говорит?

— Баксан. Нам сообщили из Алтудского сельсовета! — говоривший сообщил подробности и назвал свою фамилию и должность.

— Хорошо! Сейчас выезжаю! — Калмыков положил трубку на рычаг и поспешно вышел из кабинета.

Медлить нельзя. Пока Шипшевы разгуливают на свободе, в Кабарде и Балкарии никто не может чувствовать себя в безопасности. Если же удастся их арестовать, это будет решающим ударом по бандитизму: от Шипшевых наверняка потянется ниточка ко многим, не раскрытым до сих пор преступлениям. Правда, задержать братьев — дело нелегкое.

Калмыков распорядился, чтобы приготовили грузовик, стоявший во дворе ОГПУ, и как можно скорее снарядили для поездки в Алтуд оперативную группу. Кроме того, в Алтуд должны были выехать бойцы артдивизиона, расквартированного в Нальчике. Опергруппу возглавил работник ОГПУ Михельсон.

Старенький грузовичок, немало побегавший по дорогам гражданской войны, заглох в нескольких километрах от Баксана.

— Когда спешишь, с ней обязательно что-нибудь приключается, — с досадой сказал шофер и, выругавшись, вылез из кабинки.

— Мы были бы ей премного обязаны, если бы этой ночью она изменила своему обыкновению, — указал Калмыков, тоже выходя на дорогу.

Смеркалось. Снег перестал. Подморозило. Оперативники в кузове закурили.

— Лучше иметь хорошую тачанку, чем такой драндулет! — со злостью сказал шофер, копаясь в моторе. — Клянусь, лучше!

Чтобы его утешить, Калмыков возразил:

— Старушка немало послужила на своем веку. Серго Орджоникидзе на ней ездил. Вполне заслуженная машина.

С севера наползал густой_туман. Стало совсем темно. Бетал светил шоферу спичками. Ему помогали бойцы опергруппы, высыпавшие из кузова погреться. Спички поминутно гасли, шофер чертыхался.

Дольше ждать Калмыков не мог:

— Я иду в Баксан пешком, — сказал он шоферу. — Тут уж недалеко. Пришлю кого-нибудь на подмогу. Если справишься с машиной сам, — гони сразу в Алтуд…

Михельсону Бетал приказал оставаться с группой в машцне. 'С транспортом в области было туго, а в Баксане едва ли найдутся свободные лошади, что же касается машин, то их там вовсе не было.

Бетал спешил, широко вышагивая по замерзшей скользкой дороге. Шипшевы на одном месте долго не задерживаются — это он знал. Нужно торопиться.

Братья появлялись обычно к ночи в каком-нибудь селении, запасались провизией, одеждой и патронами у своих тайных родичей и единомышленников и так же незаметно исчезали к утру.

Калмыков вспомнил, как ловко ускользнул однажды из западни Темиркан Шипшев. Милиция перед рассветом окружила дом, в котором он находился. Казалось, ему не уйти.

Еще затемно хромая старушонка в черном платье и таком же вязаном платке вышла из дому с кумганом в руках и заковыляла к отхожему месту, расположенному в конце города.

Подозрений она ни у кого не вызвала, и для милиции было полной неожиданностью, когда убогая старуха вдруг выдернула из-под платка карабин и, небезуспешно обстреляв своих преследователей, ускакала на чужом коне, пасшемся невдалеке от дороги. Это был переодетый Темиркан Шипшев.

…Во дворе. Баксанского окружкома Калмыкова поджидали человек двадцать всадников. Среди них были и молодые работники милиции, и старые партизаны, которых он помнил еще со времен гражданской войны.

Все удивились, что он пришел пешком. Не отвечая на расспросы, Калмыков сел в запряженную тачанку, стоявшую наготове, и стегнул лошадей вожжами.

— За мной! Живее!

Туман мешал быстрой езде, застилая дорогу серой холодной пеленой.

Бетал злился, подстегивал лошадей и тут же сдерживал их, чтобы не налететь в темноте на забор или вообще не сбиться с пути.

За Баксаном туман поредел, а потом и вовсе исчез, открыв бескрайнюю степь, отгороженную слева едва различимым силуэтом хребта, и черное небо, усыпанное мелкими дрожащими звездами.

Калмыков пустил лошадей вскачь.

Когда они подъехали к Алтуду, близился рассвет.

Бетал круто осадил лошадей и поднял руку, останавливая свой отряд: к селу нужно было приблизиться скрытно, чтобы не спугнуть бандитов.

— Рассредоточимся, — сказал он. — Нужно блокировать Подступы к селению. Главным образом в наиболее пустынных местах?

А старая скотопрогонная дорога? — спросил кто-то. — На ней тоже не мешает организовать засаду.

Нет, не нужно, возразил он. Сыновья генерала Шипшева не так глупы, чтобы появиться в таком открытом месте. Они предпочитают одиночество и нападают исподтишка…

Вскоре подоспела подмога: приехала на машине опергруппа Михельсона, верхами прибыли бойцы артдивизиона.

Село окружили со всех сторон.

Утро пришло влажное, пасмурное, но тумана не было. Над Алтудом еще царила сонная тишина, а из труб некоторых домишек уже показался белесый дымок. Забрехали дворовые псы, где-то ударил топор, заржала лошадь. Пастух выгнал на дорогу стадо.

Калмыков приказал нескольким бойцам своего сводного отряда незаметно войти в село и проследить, чтобы бандитам не удалось ускользнуть, затерявшись в стаде, среди коров.

Но нет, все в порядке: скотину сопровождают только пастух и подпасок с собакой. Значит, Шипшевы либо покинули селение затемно, еще до приезда оперативной группы, либо затаились в одном из домов.

Разумеется, и сами жители, и бандиты, если они еще здесь, поняли, что за люди окружили старый Ал. туд.

Так где же искать бандитов?

Несмотря на все усилия ОГПУ и милиции, никак не удавалось установить связи неуловимых братьев. Ясно одно: их прячут либо родичи, либо те, кто недоволен Советской властью,

А попробуй, угадай этих недовольных. Узнай — друг он тебе или враг, если открыто никаких враждебных действий не совершает и держит язык за зубами. В душу ведь не заглянешь.

Могло случиться и так, что Шипшевы просто воспользовались вековым обычаем гостеприимства и находятся у людей, им совсем не знакомых. Разве не могли они сказать хозяину любого из этих домов: «Сохрани наши головы, добрый человек, мы вверяем их только тебе и аллаху!» Разве предаст кабардинец даже кровного врага своего, защищенного обычаем гостеприимства? Такого еще не бывало… А каждый дом не Обыщешь.

Все это промелькнуло у Бетала в голове, пока посланные его обшаривали стадо.

Он подозвал к себе лучших молодых чекистов — Хабалу и Шихима.

Высокие широкоплечие парни были даже одинаково одеты: на обоих полушубки, галифе защитного цвета, щегольские хромовые сапоги и красноармейские шлемы на головах.

— Хабала, — спросил Бетал, — как думаешь, у кого они могут скрываться?

— Трудно сказать, но подозрение у меня есть!

— Кого подозреваешь?

— Алоевых.

— Кем они доводятся Шипшевым?

— Батраками у них были.

— Где дом Алоевых, знаешь?

— Нет. Не знаю.

— В таком случае выясните с Михельсоном. И проверьте этих людей!

Несколько чекистов в сопровождении Михельсона и одного из алтудцев направились к жилищу Алоевых. Сакля их стояла на самом краю села, старая, покосившаяся, крытая слежавшимся камышом. Посредине двора — яма, откуда, по-видимому, извлекали глину для обмазки стен. Михельсон, Шихим и еще два-три человека расположились- в ней, установив на краю ручной пулемет системы «Льюис». Хабалу послали в дом.

Медленно, не прячась, он пошел через весь двор, не спуская глаз с темных окон. Вдруг одно из них распахнулось, и выглянула старушечья голова, повязанная серой шерстяной шалью.

— Чего тебе? Хозяин нет дома! — крикнула старуха по-русски.

Хабала кивнул и, не обращая внимания на окрик, так же невозмутимо вошел внутрь через заднюю дверь, выходившую в сад.

Увидев, что перед ней кабардинец, старуха забормотала что-то уже на родном языке, недовольно косясь на его буденовку, украшенную красной звездой.

— Напугал ты меня своей островерхой большевистской шапкой, — расслышал Хабала. — Садись, молодец, гостем будешь.

— В доме есть кто? — не принимая приглашения, спросил он.

— Нет никого. Сын в Исламово уехал.

— Зачем?

— Гармонист он. На свадьбу увезли.

— Твой сын — гармонист?

— Аллах порадовал меня сыном, — с гордостью заявила она. — Дня нет, чтоб не приехали за ним то из одного, то из другого аула…

— Дай бог ему долгой жизни, — сказал Хабала.

Бегло осматривая комнату, он задержал взгляд на внутренней двери.

— Куда она ведет?

— В прихожую ведет, в прихожую, молодец, — затараторила старуха. — Она у нас заколочена! Кукурузу мы там держим. Заколочена, сынок!

Хабала толкнул дверь ладонью. Она не поддалась.

— Кукурузой с той стороны завалена, не откроешь…

Она плотно сжала синеватые сухие губы. Интерес гостя к двери явно встревожил ее.

Хабала равнодушно кивнул и вышел в сад. Потоптался возле одного из деревьев и, будто из простого любопытства, заглянул в подслеповатое окошко летней кухни. Ничего там нс разглядел, но заметил под окном скрученные пучки сена, не оставлявшие никаких сомнений в том, что где-то неподалеку прячется человек, который не может пойти в уборную открыто, с кумганом в руках.

Хабала щелкнул затвором своего карабина, вогнав патрон в ствол, и пружинистой походкой обошел дом с фасадной стороны. Бесшумно поднялся по деревянным ступенькам на открытую галерею и, прижавшись к стене, дулом карабина сбросил крючок с двери, ведущей в прихожую. В ту же секунду прогремел выстрел. Пуля пробила двери. Открывай Хабала крючок рукой, — не миновать бы ему верной смерти.

Не успел молодой чекист спрыгнуть с галереи, как дверь распахнулась, и на пороге появился Туган Шипшев. Увидев Хабалу, он с быстротою молнии вскинул ружье к плечу. Но выстрелить ему не дали. Короткая пулеметная очередь из ямы — и на груди у Тугана задымилась одежда. Он рухнул, как подкошенный, гулко ударившись головой о верхнюю ступеньку.

…Михельсон и его люди обшарили каждый уголок в сакле и во дворе, но не обнаружили никаких следов второго бандита.

Где же мог скрываться бывший царский полковник Темиркан Шипшев?

То, что следов его пребывания не нашли в доме Алоевых, ничуть не смущало опытного Михельсона. Дело в том, что братья очень редко устраивались где-либо на ночлег вдвоем. На этот раз предосторожность оказалась не лишней для старшего брата.

Когда Калмыкову сообщили, что Туган Шипшев убит, он нахмурился.

— Второго хотя бы надо схватить живым! — недовольно сказал он, не глядя на Михельсона.

В ауле уже царило необычное оживление. Хабар о перестрелке, о том, как Тугана прошили пулеметной очередью, мгновенно облетел всех жителей Алтуда.

Бетал молча шел по улице в сопровождении опергруппы. Брови его почти сошлись на переносице, взгляд не предвещал ничего доброго.

Вдруг он неожиданно остановился. Что-то привлекло его внимание. Шихим проследил за направлением его взгляда. В одном из дворов, не обращая внимания на соседей, толпившихся у плетня и возбужденно обсуждавших случившееся, какой-то старик как ни в чем не бывало колол дрова. Одет он был в выцветшую темносинюю черкеску, на голове — меховая черная шапка, порыжевшая от времени.

«Едва ли это только природная невозмутимость кабардинца… — подумал Калмыков. — А может быть, он глухой?»

— Шихим, — повернулся Бегал к молодому оперуполномоченному. — Видишь вон тою старика?

— Вижу.

— Как он тебе кажется? Не подозрителен? Все взбудоражены, никто, услышав стрельбу, в доме не усидел, все на улицу выбежали, а он… Тюкает себе топором. Сходи, посмотри. Может, слеп он. Или — глухонемой? Но будь начеку.

— Есть.

Пошли человек пять. Впереди — Шихим, худощавый, подтянутый, в слегка тесноватом ему желтом овчинном полушубке.

Чтобы попасть во двор, где невозмутимый старик продолжал возиться с дровами, нужно было перейти вброд через маленькую речушку, разделявшую селение на две половины. Берега ее сковало неровной ледяной кромкой, а посредине неслышно и быстро текла чистая прозрачная вода, сквозь которую отчетливо были видны белые камни на дне.

Чекисты находились на высоком правом берегу, и Шихим решил попытаться перепрыгнуть через речушку. Держа карабин наперевес в правой руке, он коротко разбежался и прыгнул, попав ногами на самый край ледяного припоя. Остальные последовали за ним тем же манером.

Едва он подошел к усадьбе на противоположном берегу, как из окна дома раздался выстрел. Шихим упал и, вскинув карабин, попытался выстрелить, но не смог: ладонь правой руки залило кровью. Он громко выругался и, преодолевая боль, трижды разрядил карабин в то самое окно, откуда стреляли. Товарищи его тоже сделали несколько выстрелов.

Старика во дворе уже не было, только топор валялся на прежнем месте.

Шихим переждал несколько минут. Тишина. Стоило ему попробовать подняться, как из другого окна снова прогремел винтовочный выстрел. Он упал и пополз, доставая левой рукой гранату.

Сзади послышался голос Бетала:

— Живым, слишишь, Шихим! Живым взять его!

Около получаса Темиркан Шипшев отстреливался.

Дом окружили со всех сторон. Пришли многие жители, вооруженные охотничьими ружьями, но бандит, как видно, сдаваться не собирался. То из одного, то из другого окна хлопали выстрелы, а когда бойцы опергруппы попытались приблизиться к дому, сухо застрочил пулемет? Пришлось снова залечь.

Кто-то из алтудцев предложил поджечь солому вокруг сакли, но Бетал не согласился.

— Может вспыхнуть пожар. Так нельзя. Мы должны заполучить его иначе! И обязательно живым!

Калмыков решил воспользоваться старинным кабардинским обычаем и послать к Темиркану мирную делегацию стариков селения на переговоры.

Стариков собрали. Бетал объяснил им, что он ннх требуется:

— Сами видите, уважаемые: если раньше братья Шипшевы все время от нас ускользали, то сегодня им уже не вырваться. Туган мертв. Темиркану деваться некуда. Будет лучше, если он сдаст оружие добровольно. Не прольется лишняя кровь. Вам хорошо известно, седобородые, как чтят кабардинцы совет и наказ старшего. Так вот, я прошу вас пойти к Темиркану и предложить ему сдаться!

Старики переглянулись. Видно было, что им польстила просьба Бетала. Еще бы: к ним обратился за помощью сам начальник Советской власти.

Они согласно закивали головами и степенно, исполненные важности порученного им дела, направились к дому. Впереди, опираясь на палку, шел древний старец, высокий, с длинной белой бородой, закрывавшей на груди газыри. Войдя во двор, он поднял вверх руку, требуя прекратить перестрелку.

Пулемет замолчал.

Старики вошли в дом.

Наступила полная тишина. Все, затаив дыхание, ждали, чем кончится затея с переговорами.

В разрыв между тучами ударило солнце, осветив заиндевелые крыши, блеснув золотом в оконных стеклах.

Почти все мужское население Алтуда, укрывшись за деревьями и сараями, чтобы не попасть под выстрелы, с нетерпением ожидало развязки. Женщины тоже побросали свои домашние дела и, собравшись стайками на огородах, на свой лад обсуждали происходящее.

Было о чем поговорить. Одни считали, что Темиркан непременно последует совету старейшин и сложит оружие, другие божились, что не такой он человек, чтобы сдаться без боя.

Старики вышли из дома. Все споры мгновенно умолкли.

— Что он сказал? — спросил Калмыков.

Бородатые парламентеры замялись. Наконец старший из них, погладив бороду, заговорил:

— Темиркан сказал, что он произошел из древнего рода кабардинских князей и не может склонить голову перед первым встречным. «Не сдамся, пока буду дышать, — сказал он нам. — Но уважу честь вашу, если придет ко мне сам Бетал Калмыков!» Это все, чего мы могли от него добиться.

Никто не ожидал такого ответа.

Что задумал Темиркан Шипшев? «Если придет ко мне сам Бетал Калмыков…» Может, хочет обмануть и убить Бетала, отомстив и за себя, и за своего брата Тугана?

Об этом думали все. Думал и Калмыков. Но ему не давала покоя еще одна мысль: «Если не пойти, что скажут о большевиках все эти простые люди?»

— Мы пораскинули умом, Бетал, — снова нарушил молчание высокий старик, — и решили, что ты не должен идти. Шипшевы всегда были лживы, как степные шакалы. Обманом убить человека — для Темиркана сущий пустяк! «Не верь старому волку и уорку не доверяйся!» — говорят в народе. Не ходи, Бетал!

Калмыков покачал головой и шагнул к воротам. Старик преградил ему дорогу.

— Не пустим. Мы сделали, как ты просил. Теперь ты исполни нашу просьбу. Подчинись!

Вместо ответа Бетал снял с пояса маузер, улыбаясь повесил его старику на шею и решительно двинулся к дому.

Стало еще тише. Каждому слышался стук его собственного сердца. Все стояли, напряженно сжимая в руках карабины, готовые ринуться вслед за ним в любую минуту.

С легким скрипом захлопнулась за Беталом входная дверь.

Минута… другая…

Тишина… Давящая, тягостная…

Общая тревога достигла предела, когда, наконец, на крыльце появился Калмыков, державший за локоть безоружного Темиркана Шипшева.

Крупный, среднего роста с массивной головой, он как-то сник: плечи его безвольно обмякли, глаза были опущены вниз. Ничего не осталось в нем от бывшего блестящего офицера императорской гвардии, потом — предводителя белогвардейской банды. «Люди видели смертельно уставшего сломленного человека.

Калмыков подвел его к грузовику и, посадив в кабинку, сел рядом. Машина заворчала, чихнула несколько раз для порядка и, покатила по проселку в Баксан.

Бетал так торопился, что даже не взял охраны.