Вся Агата Кристи в трех томах. Том 1. Весь Эркюль Пуаро

Часть I 22 декабря

Стивен поднял воротник пальто и быстро зашагал по перрону. Густая пелена тумана окутала вокзал. Тяжелые локомотивы, шипя, извергали в морозный воздух облака дыма. Все вокруг — и перрон, и вокзал, и пути — было каким-то грязным, закопченным.

— Экая угрюмая страна! — сказал Стивен себе самому. — И какой серый город!

Лондон поначалу восхитил его блеском ресторанов, витрин, множеством изящных, со вкусом одетых женщин. Но первое впечатление быстро прошло. А блеск… Грязь в сточной канаве тоже блестит…

Как хочется домой, в Южную Африку! Стивена вдруг охватила острая тоска по родным местам, где сияет солнце, где под синим-синим небом в садах растут необыкновенные голубые цветы — пеларгонии. Где самый последний блокгауз до крыши увит пестрыми вьюнками. А здесь — все серо, кругом грязь и копоть, толкотня и суета. Несметные толпы на улицах этого человеческого муравейника. На миг Стивен подумал: век бы сюда не приезжать! Но тут он вспомнил, что привело его в Англию, и сжал губы. Нет, черт возьми, отступать поздно. Он долгие годы вынашивал свой план. Теперь предстояло осуществить его. Да, порой накатывают сомнения, и тогда кажется, что все это не имеет никакого смысла, что прошлое ворошить ни к чему, что лучше оставить все как есть и забыть навеки. Но это — признак слабости. Ведь он, в конце концов, уже не мальчик, чтобы так поддаваться минутным настроениям. Ему сорок, а это — возраст зрелых мужчин, рассудительных и уверенных в себе. Значит, задуманное будет исполнено.

Стивен поднялся в вагон и двинулся по проходу в поисках места. От услуг носильщика он отказался и нес чемодан сам. Поезд был переполнен. Ничего удивительного — до Рождества осталось два дня. Стивен Фарр тщетно оглядывал одно купе за другим. Мест не было. Он с досадой вздохнул.

Кто ответит, почему люди, когда их собирается так много, становятся такими тусклыми и безликими, что ли? Почему они так похожи друг на друга, как бараны в стаде? Вот одни сидят, говорят глупости и сами же хохочут над ними, а другие, в свои тридцать уже заросшие жирком, тоскливо переругиваются. Даже девушки, юные стройные создания с овальными кукольными личиками, губки бантиком, подведенные алой помадой, — и те до отвращения одинаковы.

Стивен снова с тоской вспомнил родные просторы, залитые солнечным светом. Там, бывает, не встретишь ни души на многие мили вокруг…

Он заглянул в очередное купе, и у него перехватило дух. Девушка у окна — как она могла оказаться в этой безликой толпе? Как она непохожа на всех: черные, как смоль, волосы, здоровый загар, черные глаза… Грустные и гордые глаза юга… Нет, ей определенно не место здесь, в промозглой Средней Англии, в вагоне третьего класса. Такая девушка создана для того, чтобы сидеть на балконе с розой в губах, и чтобы волосы были под черными кружевами, а внизу — горячая пыль да терпкий запах бычьей крови — аромат корриды…

Стивен был наблюдателен. От него не укрылось, что ее тоненькое черное пальтецо и туфли более чем скромны, как и нитяные перчатки, а элегантная ярко-красная сумочка знавала лучшие времена. И тем не менее девушка показалась ему просто ослепительно красивой. Мила, нежна, экзотична… Бог мой, что ей делать в этой стране туманов и холодных ветров, в окружении двуногих муравьев, прилежных и скучных. И кто она? Мне непременно нужно узнать это, подумал Стивен.

Пилар сидела у окна и размышляла о том, как странно пахнет Англия. Этот запах, который ни с чем не спутаешь, она в первый раз ощутила здесь. Пахло не чесноком, не пылью и затхлостью, не духами. Пахло так, как пахнет во всех поездах мира, но к этому запаху примешивался запах мыла и еще какой-то, гораздо более неприятный. Он явно исходил от мехового воротника толстой дамы рядом. Пилар невольно потянула носом и уловила запах нафталина. Пресвятая дева! Как может уважающая себя женщина позволить, чтобы от нее исходил такой аромат!

Раздался сигнал к отправлению, чей-то голос выкрикнул какую-то команду, и поезд тронулся. Стало быть, она поехала все-таки… Сердце Пилар забилось чаще. Неужели все сойдет гладко? Неужели задуманное удастся? Должно! Непременно должно! Ведь она все предусмотрела, учла любую неожиданность. Нет, все будет хорошо.

Пока Пилар думала об этом, губы ее поджались, как у капризного ребенка. Красивое лицо приобрело жестокое и своевольное выражение, какое бывает у человека, который думает только о своих удовольствиях и не ведает, что такое сочувствие и сострадание.

Она еще раз с детским любопытством оглядела окружающих. Странно они выглядят, эти англичане! Насколько можно судить по их внешнему виду, по одежде и обуви, они — люди зажиточные. В жизни им сопутствует удача. Англия, без сомнения, страна очень богатая, ей всегда говорили об этом. Но этих людей не назовешь радостными! Никак не назовешь!

В проходе Пилар увидела симпатичного мужчину. Даже очень симпатичного. Ей понравилось его загорелое лицо, точеный нос, широкие плечи. Глядя в сторону, Пилар заметила восхищенные взгляды мужчины значительно быстрее, чем это сделала бы англичанка. Нельзя сказать, чтобы эти взгляды так уж удивили ее. Она была родом из страны, где мужчинам позволено откровенно любоваться женской красотой. Но она спросила себя, англичанин ли этот мужчина?

Нет, для англичанина он чересчур живой и непосредственный, решила она. Но он не южанин, волосы почти светлые. Наверное, американец. Он и в самом деле напомнил ей героя вестернов.

По коридору вагона пробирался официант:

— Обед первой очереди. Пожалуйста, займите свои места, кто обедает в первую очередь.

Семь человек из купе Пилар, которые, как оказалось, все купили билеты на обед в первую смену, разом поднялись и вышли. В купе вдруг стало пусто и тихо.

Пилар первым делом закрыла окно, приоткрытое седовласой дамой воинственного вида. Затем удобно устроилась в уголке у окна и стала смотреть, как мимо проносятся северные предместья Лондона. Когда дверь в купе открылась, ей даже не нужно было поворачивать головы. Она и так знала, что это он, тот мужчина из коридора — пришел, чтобы заговорить с ней. Она продолжала задумчиво глядеть в окно.

— Может, вам открыть окно? — спросил Стивен Фарр.

Пилар с достоинством светской дамы ответила:

— Напротив, я только что закрыла его.

По-английски она говорила бегло, но с легким акцентом, и когда смолкла, Стивен подумал, что у нее милый голос — мягкий, как тепло летней ночи.

Мне нравится его голос, думала Пилар. Сильный, красивый… Он вообще хорош собой. Даже очень.

— В поезде довольно много народу, — сказал Стивен.

— Конечно. Люди едут из Лондона, потому что он кажется им чересчур грязным и мрачным.

Пилар не считала, что разговаривать с незнакомыми мужчинами — неэтично. Она была строгих правил, но предпочитала определять эти правила сама, а не следовать чужим моральным предписаниям.

Если бы Стивен вырос в Англии, он бы, наверное, чувствовал себя неловко, беседуя таким образом с девушкой. Но Стивен был мужчиной рискованным и любезным. Ему казалось совершенно естественным, что люди разговаривают друг с другом, если хотят пообщаться. А потому он с пониманием улыбнулся.

— Лондон — ужасный город, — сказала Пилар. — Или вы не находите?

— Разумеется. Мне он ничуть не понравился. Пилар посмотрела на него:

— Вы ведь не англичанин, правда?

— Я — гражданин Британской Империи. Но из Южной Африки.

— Тогда все понятно.

— А вы иностранка? Пилар кивнула:

— Я из Испании.

Стивен был явно заинтригован.

— Значит, вы испанка?

— Только наполовину. Мама моя была англичанкой, потому я говорю по-английски.

— Там у вас в Испании война…

— Да, это ужасно. Везде так много разрушений.

— А вы за кого?

Политические воззрения Пилар оказались достаточно неопределенными. В ее родном городке, как она заявила, войной никто особенно не интересуется.

— Война идет слишком далеко от нас. Бургомистр, конечно, как государственный чиновник симпатизирует правительству, а священник — генералу Франко. Но большинство людей заняты своими виноградниками и полями и не забивают себе голову такими вопросами.

— Значит, самих сражений вы не видели.

— Дома — нет. Но я ехала на машине через всю страну и видела множество разрушений. Сама попала под бомбежку. Одна из бомб попала в здание. Это меня так напугало!

Стивен Фарр украдкой улыбнулся.

— Значит, говорите, напугало?

— Да, но и раздосадовало, конечно. Ведь надо было ехать, а шофера моей машины убило осколками.

— И вас это не слишком потрясло?

— Каждому однажды суждено умереть. А такая смерть лучше, чем всякая другая. Прямо с неба — раз, и готово! Прожил, сколько тебе отмерено, и умер. Так уж устроен мир.

Стивен Фарр засмеялся:

— Так, значит, вы не пацифистка?

— Как видите.

Это слово явно еще не вошло в словарный запас Пилар.

— Вы не склонны прощать своих врагов, сеньорита? Пилар покачала головой:

— У меня нет врагов. Но если бы были… Стивен вдруг увидел девушку совсем иной и не мог отвести взгляда от ее жестко сжатых губ.

— Если бы у меня был враг, который бы меня ненавидел, я бы просто перерезала ему глотку. Вот так.

И она сделала красноречивый жест. Жест этот, быстрый и безжалостный, заставил Стивена Фарра внутренне содрогнуться.

— О! Да вы — кровожадная юная дама!

— А что бы сделали со своим врагом вы? — спросила Пилар совершенно хладнокровно и с неподдельным интересом.

Он озадаченно посмотрел на нее, деланно засмеялся и сказал:

— Не знаю… В самом деле, не знаю. Пилар глянула на него неодобрительно.

— А следовало бы знать. Стивен оборвал смех.

— Да. Я знаю.

Зачем быстро переменил тему и спросил, как бы между прочим:

— Что же вас привело в Англию?

— Еду навестить родственников, — ответила Пилар, снова изображая сдержанность.

Стивен откинулся на спинку сиденья и попытался представить, кем могли бы быть ее родственники и как это воинственное создание будет выглядеть в тесном кругу английской семьи на празднике Рождества.

— В Южной Африке, наверное, красиво, — проговорила вдруг Пилар.

Он начал описывать ей свою родину. Она слушала в радостном напряжении, как ребенок, которому рассказывают сказку. Его развлекали ее наивные, но свидетельствующие об остром уме вопросы, и он постарался сделать свой рассказ ярким и захватывающим.

В купе вернулись пассажиры и прервали их разговор. Стивен поднялся, улыбнулся ей и вышел в коридор. Когда чуть позже ему снова пришлось на миг войти в купе, чтобы пропустить в проходе старую даму, взгляд его случайно упал на этикетку соломенной корзины иностранного вида, принадлежащей Пилар. Он с любопытством прочитал имя, написанное на ней: Мисс Пилар Эстравадос. Ему удалось разглядеть и адрес: Гостон Холл, Лонгдейл, Аддлсфилд.

Во взгляде его отразились озабоченность, гнев, подозрение.

Когда он курил в коридоре сигарету, лоб его избороздили глубокие морщины.

***

В большой, убранной в голубых и золотых тонах комнате в Гостон Холле сидели Альфред Ли и Лидия, его жена, занятые рождественскими планами. Альфред был слегка неуклюжим мужчиной средних лет, с приятным лицом и мягким взглядом карих глаз. Голос его звучал уверенно, говорил он четко и с расстановкой. Лидия выглядела, как чистокровная, сильная скаковая лошадка. Она была на удивление стройной, все ее движения отличались нервной грацией. Ее худое лицо нельзя было назвать красивым, но оно производило впечатление породистого человека. Голос ее звучал очаровательно.

— Отец настаивает на этом, — сказал Альфред, — тут уж ничего не поделаешь.

Лидия хотела было вспылить, но сдержалась.

— И ты всегда будешь идти у него на поводу? — спросила она.

— Он очень старый человек, дорогая.

— Да, я знаю! Знаю!

— Он считает само собой разумеющимся, что все будет так, как он того захочет.

— Как же! Ведь так было всегда, — сухо отметила Лидия. — Но рано или поздно тебе придется показать свой характер, Альфред.

— Что ты хочешь этим сказать, Лидия?

Она нервно пожала плечами, тщательно подбирая слова, продолжала:

— Твой отец иногда бывает настоящим тираном, и чем старше он становится, тем сильнее в нем эта страсть — повелевать. Чем это кончится? Сейчас он указывает нам, как жить. Мы никогда не смеем что-то решать сами, а если все-таки делаем это, вызываем у него гнев.

— Действительно, отец привык повелевать, но к нам он был добр, не забывай об этом, — сказал Альфред твердо и непреклонно.

— В финансовом отношении, ты хочешь сказать, — спокойно уточнила Лидия.

— Да, сам он живет довольно скромно, но никогда не упрекал нас в том, что мы тратим много денег. Ты можешь заказывать себе наряды или обстановку для этого дома, какая тебе только понравится, и все счета аккуратно оплачиваются. Только на прошлой неделе он купил нам новую машину.

— Согласна, что в денежных делах он очень щедр. Но в ответ на это ждет, что мы будем вести себя, как рабы.

— Рабы?

— Да. Именно так. Ты — его раб, Альфред! Ведь если мы, например, собираемся отправиться в путешествие, а твоему отцу внезапно взбредет в голову, что мы должны остаться здесь, то ты отказываешься от всех договоренностей и остаешься. А если на него случайно накатывает желание отослать нас куда-нибудь подальше — мы едем… У нас нет никакой собственной жизни, никакой независимости…

— Прошу тебя, Лидия, не говори так! — сказал Альфред в отчаянии. — Ты и в самом деле неблагодарна. Мой отец сделал для нас все…

Лидия сдержала слово, готовое было сорваться с ее губ, и только снова пожала узкими плечами.

— Отец действительно любит тебя, Лидия.

Ответ был прямым и категоричным:

— А я его терпеть не могу.

— Лидия! Как ты можешь говорить такое? Это так нелюбезно… Если бы отец это знал…

— Твой отец знает, что я его не люблю, и мне кажется, это доставляет ему удовольствие.

— Нет, тут ты ошибаешься, определенно ошибаешься. Он часто говорил мне, как ты всегда мила с ним. — Конечно, я веду себя с ним вежливо и всегда буду вести себя так. О том, что я на самом деле чувствую, я сказала только тебе. Я не могу выносить твоего отца, Альфред. Считаю его злым человеком с замашками тирана. Он тебя просто запугал и еще рассчитывает на твою сыновнюю любовь! Тебе следовало уже несколько лет назад восстать против этого.

— Ну, хватит, Лидия! — резко прервал Альфред. — Пожалуйста, не разговаривай больше со мной в таком тоне.

Она вздохнула:

— Прости, наверное, я была не права… Давай будем говорить о подготовке к Рождеству. Ты думаешь, что твой брат Дейвид действительно приедет?

— А почему бы и нет?

Она в сомнении покачала головой:

— Дейвид — странный парень, настоящий чудак. Он был так привязан к твоей матери… А сейчас больше не может выносить этого дома.

— Дейвид всегда действовал на нервы отцу, — сказал Альфред, — своей музыкой и своими мечтаниями. Правда, отец и в самом деле иногда был слишком строг с ним. Но я думаю, что Хильда и Дейвид все-таки приедут. Ведь Рождество, понимаешь.

— И на земле мир, в человеках благоволение! — иронически процитировала Лидия. — Посмотрим, посмотрим! Магдалена и Джордж приедут в любом случае, наверное, завтра — они прислали письмо. Я боюсь, Магдалена будет ужасно скучать.

— Не пойму, зачем было моему брату жениться на девушке, которая на двадцать лет его моложе, — сказал Альфред слегка возбужденно. — Джордж был дураком и останется им.

— Но он делает карьеру, — возразила Лидия. — Избиратели любят его. Думаю, что Магдалена помогает ему в политической работе.

— Я не особенно ее люблю, — буркнул Альфред. — Она очень хорошо выглядит. Но иногда я не могу отделаться от ощущения, что она — как те груши с розовой кожицей и блестящими боками… — он запнулся.

— …которые оказываются гнилыми внутри? — закончила Лидия. — Странно, что ты говоришь это, ведь ты всегда так мил и никогда не говоришь ничего дурного о ком бы то ни было. Иногда это меня просто выводит из себя, потому что мне кажется, что ты — как бы это выразиться — слишком доверчив, не знаешь жизни.

Муж улыбнулся:

— Жизнь, я думаю, всегда именно такова, какой ты сам ее видишь.

— Нет, — резко ответила Лидия. — Зло живет не только в наших мыслях! Зло существует реально! Ты, кажется, этого не знаешь, зато я знаю! Я это чувствую, я всегда это чувствовала… в этом доме…

Она закусила губу и отвернулась.

Но прежде, чем Альфред успел что-то ответить, она предостерегающе подняла руку и посмотрела через его плечо. Позади Альфреда стоял смуглый человек с гладко выбритым лицом, склонившийся в почтительной позе.

— Что вы хотите, Хорбюри? — быстро спросила Лидия.

Хорбюри сказал настолько тихо, что это больше походило на бормотание:

— Мистер Ли поручил мне передать вам, мадам, что на Рождество приедут еще двое гостей и что нужно распорядиться, чтобы приготовили комнаты.

— Еще двое гостей?

— Да, мадам. Один господин и одна юная дама.

— Юная дама? — удивленно спросил Альфред.

— Так мне поручил передать мистер Ли, — кивнул Хорбюри.

— Я поднимусь к нему… — порывисто сказала Лидия.

Однако слабым жестом Хорбюри остановил ее.

— Простите, мадам, но мистер Ли лег отдохнуть после обеда. Он наказал мне, чтобы ему не мешали.

— Ах, вот как, — произнес Альфред. — Ну, тогда, конечно, мы не станем ему мешать.

— Благодарю вас, сэр. Хорбюри вышел.

— Как я ненавижу этого типа! — воскликнула Лидия. — Так и крадется по дому, как кот. Никогда не слышу его шагов!

— Мне он тоже не симпатичен. Но в деле своем знает толк. Не так-то легко найти хорошего слугу, который мог бы ухаживать за больным человеком. Отцу он нравится, а это — самое главное.

— Это — самое главное, совершенно верно!… Но кто эта юная дама, Альфред?

— Понятия не имею. Я и в самом деле не могу себе представить, кто бы это мог быть.

Некоторое время супруги удивленно смотрели друг на друга, затем выразительные губки Лидии слегка искривились.

— Знаешь, что я думаю, Альфред? Видимо, твой отец довольно сильно скучал в последнее время, и сейчас он решил преподнести себе какой-то рождественский сюрприз.

— Пригласив чужих на семейный праздник?

— Ну, деталей я не знаю, но у меня такое чувство, что твой отец решил устроить себе какое-то развлечение.

— И слава Богу. Хорошо, если это и в самом деле развлечет его, — сказал Альфред совершенно серьезно. — Несчастный старик — из-за своей ноги он теперь инвалид… И это после той бурной жизни, полной приключений, которую он вел раньше.

— После той бурной жизни, полной приключений, которую он вел раньше, — медленно повторила Лидия.

Пауза, сделанная ею перед словами «бурной и полной приключений», придала всему предложению особый, скрытый смысл.

Альфред, кажется, почувствовал это, потому что покраснел и сконфузился.

Вдруг она вышла из себя:

— И как только у него появился такой сын, как ты?! Не могу понять! Вы же как два разных полюса, и при этом его влияние на тебя так велико, ты так его почитаешь!

Теперь и Альфред рассердился всерьез.

— Ты зашла слишком далеко, Лидия. Ничего нет неестественного в том, что сын любит своего отца. Неестественно было бы, если бы он его не любил.

— В таком случае большинство членов этой семьи ведут себя неестественно, — медленно проговорила Лидия. — Извини, я задела твои чувства. Я не хотела этого, Альфред, пожалуйста, поверь мне. Я просто удивляюсь твоей… твоей верности. Верность — это такая редкость в наши дни. Считай, что я просто ревную. Ведь говорят же, что женщины всегда ревнуют мужей к свекровям. Почему бы не ревновать к свекру?

Он нежно обнял ее.

— Твой язык всегда тебя выручит, дорогая. Видит Бог, у тебя нет никаких поводов для ревности.

Она быстро поцеловала его в мочку уха, как бы прося прощения. Это был очень нежный поцелуй.

— Знаю, Альфред. Мне все-таки кажется, что я никогда не ревновала бы тебя к твоей матери. Жаль, что я ее не знала.

Он вздохнул:

— Она была несчастным человеком. Жена удивленно посмотрела на него:

— Вот как? Ты, оказывается, считал ее несчастной? Странно.

— Сколько я ее помню, она всегда болела, — сказал он, погрузившись в воспоминания. — Она много плакала…

Альфред покачал головой:

— Нет, мужества у нее не было.

Она продолжала смотреть на него изумленно и тихо пробормотала еще раз:

— Странно.

Когда он вопросительно глянул на нее, она сменила тему:

— Раз нам все равно не узнать, кто эти наши таинственные гости, пойду-ка я в сад и закончу свою работу.

— На улице очень холодно, дорогая. Ветер просто ледяной.

— Я тепло оденусь.

Альфред посмотрел ей вслед. Какое-то время он стоял неподвижно, погруженный в глубокие размышления, а затем подошел к большому окну. Вдоль всей боковой стены дома тянулась терраса. Одну-две минуты спустя появилась Лидия, одетая в толстое шерстяное пальто, с неглубокой корзинкой в руках, и стала что-то делать у небольшой квадратной ямки. Муж мгновение наблюдал за ней. Затем тоже вышел из комнаты, взял пальто и прошел через боковую дверь на террасу. Пробираясь к Лидии, он миновал многочисленные обложенные камнем углубления в земле — миниатюрные садики, которые все были делом искусных рук жены. Один из этих садиков представлял собой пейзаж пустыни: желтый песок, небольшая пальмовая рощица, караван верблюдов с двумя крошечными погонщиками-арабами. Из пластилина была вылеплена туземная хижина. За ним следовал итальянский садик с террасами и искусно возведенными цветочными грядками, на которых красовались великолепные цветы из сургуча. Следующий маленький сад изображал полярный пейзаж с кусками зеленого стекла вместо айсбергов и стайками пингвинов. Был здесь и японский садик, маленькие, кривые деревца стояли в нем рядами. Куски стекла изображали пруды, через которые были перекинуты мостики, тоже сделанные Лидией из пластилина. Альфред посмотрел на нее. Она положила голубую бумагу в небольшую ямку и покрыла ее стеклом. Вокруг высились скалы. Сейчас она как раз рассыпала крупную гальку, чтобы сделать из нее берег. Между большими камнями располагалось несколько кактусов.

— Да. Именно так я себе это и представляла, именно так, — бормотала Лидия себе под нос.

— И что же представляет твое новое произведение искусства? — спросил Альфред.

Она испугалась, потому что не слышала, как он подошел.

— Это Мертвое море, Альфред. Тебе нравится?

— А тебе не кажется, что ты сделала его чересчур пустынным? По-моему, можно было бы посадить вокруг побольше растительности.

Она покачала головой:

— Нет, именно таким я себе представляю Мертвое море… На самом деле мертвым, понимаешь…

На террасе раздались шаги. Пожилой седовласый дворецкий подошел к ним, почтительно склонившись.

— Звонит миссис Ли, жена мистера Джорджа, мадам. Она спрашивает: хорошо ли будет, если она и мистер Джордж приедут поездом на 5.20?

— Скажи ей, что это нас вполне устраивает. Дворецкий ушел. Лидия проводила его чуть ли не влюбленным взглядом.

— Славный старый Трессильян. Не знаю, чтобы мы без него делали.

— Да, — согласился Альфред. — Это человек еще старой школы. Он у нас в доме уже сорок лет, и мне кажется, что он любит нас всех, каждого по-своему.

Лидия кивнула:

— Я думаю, он даже солжет под присягой, если речь пойдет о том, чтобы защитить кого-то из семьи.

— Он это сделал бы, — сказал Альфред тихо. — Думаю, он действительно на это способен.

Лидия подровняла свой берег из камешков и проговорила:

— Ну, вот и готово.

— Готово? К чему? — спросил Альфред настороженно.

— К Рождеству, дурачок, — засмеялась она. — К нашему полному самых добрых чувств семейному празднику.

Дейвид прочитал письмо. После этого он скомкал бумагу и выбросил ее. Затем снова поднял, тщательно разгладил и внимательно прочитал еще раз.

Его жена Хильда молча взирала на него. Она заметила, как у него на виске задергался мускул (может быть, это был нерв?), как слабо задрожали его длинные выразительные руки и как все тело напряглось от возбуждения. Когда он убрал со лба прядь светлых волос и посмотрел на нее, она была спокойна и готова ко всему.

— Хильда, что нам делать?

Хильда долго молчала, прежде чем ответить. Она услышала в его словах просьбу о помощи, и знала, насколько зависим от нее был Дейвид, — всегда, со дня их свадьбы, знала, что могла оказать особое влияние на его окончательные намерения. Но именно поэтому она не торопилась высказывать свое решающее мнение.

Голос ее прозвучал нежно, как у некоторых медсестер, лечащих детей.

— Все зависит от того, насколько ты способен это вынести, Дейвид.

Хильда была статной дамой. Не отличалась красотой, но чем-то привлекала к себе. Она напоминала женщин с картин голландских мастеров. Голос ее был теплым и глубоким. От нее исходили сила и спокойствие. Она обладала той уверенностью в жизни, которая неудержимо приковывает слабых людей. Слегка полноватая, невысокая женщина средних лет, не очень умна, не слишком привлекательна, однако ее просто невозможно было не заметить. Да, Хильда Ли обладала силой.

Дейвид встал и начал ходить по комнате. У него еще не было ни сединки в волосах, а лицо было просто мальчишеским.

— Ты знаешь, на что я способен, Хильда, ты должна это знать, — сказал он серьезно.

— Я не совсем уверена.

— Но я же тебе очень часто говорил, как я все ненавижу: тот дом и тот пейзаж за окном, и все остальное. Все это только напоминает о прошлых несчастьях. Я ни единого часа не был счастлив там! Стоит мне только подумать… как сильно она страдала, — моя мама.

Жена закивала, стремясь успокоить его.

— Она была так мила, Хильда, так терпелива. Ведь она часто испытывала ужасные боли. А когда я думаю о своем отце…

На лицо его набежала тень.

— Какой несчастной он сделал ее, как унижал, хвастаясь своими любовными приключениями, как он ее постоянно обманывал и как много скрывал от нее.

— Ей не следовало этого терпеть, она должна была его оставить, — возразила Хильда.

— Для этого она была слишком добра, — сказал он с мягким упреком, — она считала своим долгом терпеть все это, и, кроме того, там ведь был ее дом. Куда же ей было идти?

— Она смогла бы устроить собственную жизнь.

— В те времена? Совершенно исключено, — взволнованно ответил он. — Ты этого не понимаешь. Женщины тогда вели себя совсем иначе. Они взваливали на себя ношу, многое терпеливо сносили. К тому же она думала о нас, детях. Если бы она развелась с отцом, то, наверное, сразу вышла бы замуж. Появилась бы вторая семья, наши интересы, вероятно, отошли бы на второй план. Мама не могла так поступить.

Хильда продолжала молчать.

— Нет, она сделала все как надо. Она была святой женщиной. Она следовала своему горькому жребию, не жалуясь, до конца.

— Все же, видимо, не совсем без жалоб, Дейвид, — возразила Хильда, — иначе ты бы не знал так много о ее страданиях.

Его лицо просветлело, и он сказал мягко:

— Да, кое-что она доверяла мне… Потому что знала, как сильно я любил ее. А когда она умерла…

Он смолк и провел рукой по волосам.

— Хильда, это было ужасно! Такие страдания! Она была еще молодой, она не должна была умирать. Это он убил ее — мой отец! Это он виноват в ее смерти, потому что разбил ее сердце. Тогда-то я и решил никогда больше не жить в его доме и сбежал от всего этого.

— Ты поступил совершенно правильно, — согласилась она.

— Отец хотел ввести меня в дело. Это означало бы, что мне придется жить дома, а я бы этого не вынес. Я не понимаю, как может выносить Альфред, как он мог терпеть это все эти годы.

— Разве он никогда не протестовал? — с интересом спросила Хильда. — Ты ведь рассказывал однажды, что ему пришлось отказаться от другой дороги в жизни.

— Да, Альфред хотел идти служить в армию. Впрочем, отец не возражал. Альфред — старший и должен был поступить в какой-нибудь кавалерийский полк. Гарри и я должны были заняться фабрикой, а Джордж — делать политическую карьеру.

— А затем все вышло иначе?

— Да. Гарри прогорел! Он всегда был вертопрахом. Влезал в долги и постоянно оказывался в затруднительном положении. В конце концов в один прекрасный день он сбежал с несколькими сотнями фунтов, ему принадлежащими, оставив записку о том, что конторское кресло не для него и что он хочет посмотреть мир.

— И с тех пор вы больше ничего о нем не слышали?

— Как же! — засмеялся Дейвид. — Даже чересчур часто слышим. Он телеграфирует со всех концов земного шара. Просит денег! Ну, впрочем, и получает их всегда!

— А Альфред?

— Отец заставил его уйти с военной службы и управлять фабрикой.

— Альфред был против этого?

— Вначале он был просто в отчаянии. Но отец всегда мог вертеть Альфредом, как хотел, да и сейчас тоже, я думаю.

— А ты от него сбежал.

— Вот именно. Я уехал в Лондон и посвятил себя занятиям живописью. Отец, правда, ясно дал понять, что на такие пустяки он выделит мне минимум денег, пока жив, но после его смерти я не получу ни гроша. С момента того резкого разговора я никогда больше не видел его, но, тем не менее, никогда ни о чем не жалел. Я знаю, конечно, что никогда не стану великим художником, но ведь мы все-таки счастливы здесь, в нашем доме, где у нас есть все необходимое для жизни… А когда я умру, ты получишь деньги за страховку моей жизни.

Он немного помолчал. Потом ударил ладонью по письму.

— А теперь вот это. Отец просит меня вместе с женой отпраздновать Рождество у него. Чтобы мы однажды собрались все вместе, как одна семья! И что он только задумал?

— А что, он обязательно должен был что-то задумать для этого? — спросила Хильда. — Разве не может это просто означать, что твой отец постарел и потихоньку становится сентиментальным по отношению к своей семье? Такое иногда бывает.

— Возможно, — ответил Дейвид неуверенно. — Действительно, он старый и одинокий… Ты хочешь, чтобы я поехал туда, не правда ли, Хильда?

— Знаешь, я считаю жестоким отказывать таким просьбам. Я старомодна, мой бедный Дейвид. Я верю в рождественское послание о мире и примирении на земле.

— После всего, о чем я тебе рассказал?

— Но ведь все это давно позади, все это пора позабыть.

— Я не могу забыть.

— Потому что ты не хочешь, Дейвид. Или я не права?

Его губы твердо сжались.

— Таковы уж мы — семейство Ли. Годами помним о чем-то, все время думаем об этом, это всегда свежо в нашей памяти.

Тут и в голосе Хильды проскользнуло легкое нетерпение:

— И что, это такое уж хорошее качество, что им можно гордиться? Я не нахожу.

Он посмотрел на нее задумчиво, исподлобья. А затем настороженно сказал:

— Значит, ты не придаешь большого значения верности воспоминаниям.

— Я верю в настоящее, а не в прошлое. Если мы будем пытаться сохранять живым прошлое, то получится в конце концов искаженная картина, и мы будем видеть все в искаженном свете и строить ложные перспективы.

— О нет! Я помню каждое слово, каждое событие тех дней совершенно ясно и отчетливо! — взволнованно воскликнул Дейвид.

— Да. Но вот именно этого ты и не должен делать, милый, потому что это неестественно. Ты смотришь в прошлое взглядом мальчика, вместо того чтобы быть зрелым мужчиной…

Хильда запнулась, она почувствовала, что неумно и дальше говорить на эту тему. Однако речь шла о вопросах, по которым она давно хотела высказаться.

— Я думаю, — сказала она, немного помолчав, — что ты считаешь своего отца каким-то дьяволом. Ты не видишь его таким, какой он есть на самом деле, а представляешь его олицетворением всех зол. Когда ты снова увидишь его сейчас, то поймешь, что он просто человек, жизнь которого прошла небезупречно, но именно потому он и человек, а не какое-то чудовище.

— Ты не можешь меня понять. Как он обходился с моей матерью!…

— Бывает такого рода покорность, такого рода слабость, которая будит в мужчине самые низменные инстинкты, а решительность и мужество могли бы сделать его совсем другим человеком.

— Не хочешь ли ты сказать, что моя мать сама была виновата?

— Нет, конечно, нет! Я убеждена, что твой отец обходился с нею очень плохо. Но супружество — очень странная и сложная штука, я сомневаюсь, чтобы кто-то со стороны, даже собственный ребенок, имел право судить о нем. Кроме того, твоя ненависть все равно уже не поможет твоей бедной матери, ведь все уже в прошлом, остался только старый больной человек, который просит, чтобы ты приехал на Рождество.

— И ты хочешь, чтоб я выполнил эту просьбу? Хильда подумала секунду, а затем сказала решительно:

— Да. Я хочу, чтобы ты поехал и раз и навсегда покончил с этим призраком.

***

Джордж Ли — депутат из Вестеринхэма — был дородным сорокалетним господином. Его голубые, слегка навыкате глаза постоянно выражали легкую скуку, у него был широкий затылок, говорил он всегда медленно и педантично. Так изрек он со значением и на этот раз:

— Я же говорил тебе, Магдалена, что считаю своим долгом поехать туда.

Его жена, стройное, как тростинка, создание с платиновыми волосами, выщипанными бровями на овальном лице, нетерпеливо передернула плечами. Она могла, если хотела, делать лицо, на котором совершенно ничего не выражалось. Именно такую мину она сейчас и состроила.

— Милый, это становится невыносимым.

— И кроме того, — не обратил внимания на ее возражения Джорж Ли, — мы можем на этом еще сэкономить. Рождество всегда очень дорого обходится. Прислуге мы дадим на чай и отпустим.

— Как скажешь. Рождество в конце концов скучный праздник.

— Конечно, они ждут от нас рождественского угощения, — продолжал Джордж. — Достаточно будет хорошего куска жареного мяса. Можно обойтись и без индейки.

— Кто ждет? Прислуга? О, Джордж, прекрати. Ты всегда так печешься о деньгах.

— Кто-то же должен о них думать.

— Согласна. Но нельзя же быть таким мелочным. Почему ты не попросишь больше денег у своего отца?

— Он и так ежемесячно присылает нам солидную сумму.

Магдалена посмотрела на него. Ее карие глаза стали внимательными и подозрительными.

— Он ведь очень богат, не правда ли, Джордж? Миллионер. Или даже еще богаче?

— Дважды миллионер, если не больше.

— Откуда у него столько денег? — спросила завистливо Магдалена. — Он что, все заработал в Южной Африке?

— Да, в молодости он там сделал себе состояние. Главным образом на алмазах. А когда вернулся в Англию, вложил свои деньги в разные предприятия, причем так умно, что его капитал удвоился или даже утроился.

— А что будет, когда он умрет?

— Об этом отец никогда не говорил. Я предполагаю, что большая часть денег достанется Альфреду и мне… Альфреду, наверное, больше, чем мне. Дейвид определенно не получит ничего. Отец ему в свое время угрожал, что лишит наследства, если тот раз и навсегда не покончит со своей живописью, или чем он там занимается. Но Дейвида это не особенно заботит.

— Глупо! — презрительно фыркнула Магдалена.

— Ну, потом моя сестра Дженнифер… Она вышла замуж за иностранца, испанского художника, одного из друзей Дейвида. Год назад она умерла, но оставила дочь, насколько я знаю. Наверное, что-нибудь завещает и этой внучке, но явно не много. Да, ну и, конечно, Гарри…

Он замялся в некотором смущении.

— Гарри? Кто это — Гарри? — удивленно спросила Магдалена.

— Мой… хм… мой брат.

— Я не знала, что у тебя есть еще один брат!

— Видишь ли, нельзя сказать, что он… гордость семьи, любовь моя. Мы не говорим о нем. Он ведет себя просто несносно. Мы несколько лет ничего о нем не слыхали, даже думали, что он умер.

Магдалена вдруг просветлела лицом и засмеялась. В ответ на недоумение, выразившееся на лице Джорджа, вопросительно сморщившего лоб, она, все еще смеясь, пояснила:

— Я только подумала: как странно, что у тебя — у тебя, Джордж! — есть недостойный брат. Подумать только! Ведь ты такой респектабельный!

— Представь себе, есть, — холодно процедил муж. Она прищурила глаза:

— Твой отец не слишком-то почтенный человек, не правда ли?

— Попрошу тебя, Магдалена!

— Иногда он употребляет слова, от которых меня просто коробит.

— Магдалена! В самом-то деле!… Лидия думает так же, как и ты?

— С Лидией он разговаривает совершенно по-другому, — раздраженно бросила Магдалена. — Он избавляет ее от своих пошлых замечаний, хотя не могу понять, почему!

Джордж быстро взглянул на нее и тут же отвел взгляд.

— Ну, — сказал он примирительным тоном, — ну… мы должны быть снисходительными. Отец стареет, и здоровье у него не лучшее.

— Он действительно очень болен? — спросила она.

— Я бы так не сказал. Он необыкновенно живуч. Но раз уж он вдруг захотел собрать всю свою семью на Рождество, то я считаю, что мы должны откликнуться на его просьбу. Это, быть может, последние рождественские праздники в его жизни.

— Это ты так считаешь, Джордж, — резко бросила она, — а вот я считаю, что он проживет еще долгие годы.

Сбитый с толку, чуть ли не испуганный, Джордж, заикаясь, промямлил:

— Да, да, конечно… Он, безусловно, может прожить еще долго.

— Ну ладно, тогда, значит, нам нужно ехать… — расстроенно проговорила Магдалена. — Что за муки придется перенести! Альфред — молчаливый и туповатый, а Лидия смотрит на меня свысока… Нет, не убеждай, смотрит свысока! Ну и потом, я ненавижу этого ужасного слугу.

— Старого Трессильяна?

— Нет, Хорбюри! Он вечно ходит по дому бесшумно и вынюхивает. Я даже не могу тебе передать, как мне это действует на нервы. Но мы все-таки поедем. Не хочу обижать старого человека.

— Вот видишь! А с рождественским угощением для прислуги…

— Это может подождать, Джордж. Я сейчас позвоню Лидии и скажу ей, что мы приедем завтра поездом на 5.20.

Магдалена быстро вышла из комнаты. Позвонив, она села за письменный стол и стала рыться в маленьких ящичках. Из каждого она доставала счета — целую гору счетов. Вначале попыталась как-то разложить их по порядку, однако ей быстро наскучило это занятие, и она снова бросила бумаги в ящики. Затем провела рукой по своим платиновым волосам.

— Господи, ну что же мне делать? — пробормотала она.

***

На втором этаже Гостон Холла длинный коридор вел к большой комнате как раз над главным входом. Эта комната была обставлена невероятно богато и старомодно. Стены, затянутые тяжелой парчой, огромные кожаные кресла, громадные вазы с изображениями драконов и скульптуры из бронзы… Все это производило впечатление пышности, богатства и стабильности.

В самом большом и самом импозантном из всех кресел — старом «дедовском» восседал сухощавый старик. Его длинные руки с крючковатыми пальцами лежали на подлокотниках. Рядом с ним стояла трость с золотым набалдашником. Он был одет в старый, потертый шлафрок, на ногах — расшитые домашние туфли. Желтизну лица подчеркивали белоснежные волосы.

В первый момент можно было подумать — что за жалкое создание! Но внимательный наблюдатель быстро изменил бы свое мнение, увидев гордый орлиный нос, темные, полные жизни глаза. В этом человеке сохранились огонь, жизнь и сила. Старый Симеон Ли вдруг негромко хохотнул:

— Значит, вы все передали миссис Лидии? Хорбюри стоял рядом с креслом. Он ответил мягко и почтительно:

— Так точно, сэр.

— В точности так, как я поручил вам? Скажите — в точности так?

— Разумеется, я определенно не сделал никакой ошибки.

— Нет, вы не делаете ошибок. Да я и не советовал бы вам делать их. Ну? И что же она сказала, Хорбюри? Что сказала миссис Лидия?

Хорбюри спокойно и невозмутимо повторил, какой эффект имело переданное им известие. Старик засмеялся и потер руки от удовольствия.

— Великолепно! Ну, теперь они весь день будут ломать себе головы! Отлично! Сегодня они поднимутся ко мне, придут как миленькие!

Хорбюри повернулся кругом и бесшумно пошел к двери. Старик собрался было сказать ему еще что-то, но он уже исчез в коридоре.

— Этот парень ходит, как кот, — проворчал Симеон Ли. — Никогда не знаешь, здесь он или уже ушел!

Он тихо сидел в кресле и гладил себя по щеке, пока не раздался стук в дверь и не вошли Альфред и Лидия.

— Ах, вот и вы! Подойди ко мне, Лидия, хорошая моя, сядь рядом. Какая ты румяная!

— Я была на улице, там холодно. Вот и горит лицо.

— А как у тебя дела, отец? — спросил Альфред. — Ты хорошо спал?

— Очень хорошо, очень хорошо! Мне снились старые добрые времена, моя жизнь до того, как я стал столпом общества и перешел к оседлому существованию.

Он громко засмеялся. Невестка скривила рот в учтивой улыбке.

— Отец, что означало сообщение, что к празднику приедут еще двое гостей?

— Да, верно! Мне надо вам объяснить! Это должен быть грандиозный рождественский праздник. Итак: приедут Джордж и Магдалена… Бедный Джордж — корректный, чопорный, а ведь на самом-то деле — всего лишь надутый пузырь! И все-таки он — мой сын. Избиратели его любят, потому что они, вероятно, думают, что он честен! Как же! Еще ни один из рода Ли не был по-настоящему честным!… За исключением тебя, мальчик мой, разумеется, за исключением тебя!

— А Дейвид? — спросила Лидия.

— Дейвид! Мне очень интересно повидать его через столько лет. Он был экзальтированным ребенком. Мне интересно, как выглядит его жена. Во всяком случае, он не женился на девушке на двадцать лет моложе себя, как этот дурак Джордж.

— Хильда написала очень милое письмо, — поддержала разговор Лидия. — Телеграммой они подтверждают, что приедут завтра во второй половине дня.

Свекор посмотрел на нее острым пронизывающим взглядом. Затем засмеялся:

— Тебя мне никогда не удастся вывести из равновесия, Лидия! Это — мой тебе комплимент! Ты очень хорошо воспитана, а воспитание важно, я знаю. Но наследственность — дело еще более существенное. В меня действительно удался лишь один ребенок из всей семьи.

Его глаза сверкнули.

— Угадайте теперь, кто еще приедет. Никогда не угадаете!

Он переводил взгляд то на сына, то на невестку. Альфред наморщил лоб.

— Хорбюри сказал, что ты ждешь молодую даму.

— И это тебя сейчас волнует, ага? Пилар вот-вот будет здесь. Я уже послал машину, чтобы привезти ее с вокзала.

— Пилар? — переспросил Альфред.

— Да, Пилар Эстравадос — дочка Дженнифер. Моя внучка. Любопытно посмотреть, как она выглядит.

— Бог мой, отец, ты никогда мне не говорил…

— Чтобы не испортить сюрприза, милый мой сын, — ответил старый Ли с недоброй усмешкой. — Я уже забыл, когда под этой крышей кипела молодая кровь. Его, Эстравадоса, я не видел никогда. На него похожа девочка или на мать?

— И ты действительно считаешь разумным… — начал Альфред снова, — учитывая сложившиеся обстоятельства… Небезопасно…

Старик перебил его:

— Безопасность! Безопасность! Ты всегда и повсюду ищешь в первую очередь безопасность, Альфред! Это никогда не было в моих правилах. Девочка — моя внучка! Единственная из внуков на всю семью! Мне совершенно наплевать, кто был ее отец и чем он занимался! Она — моя плоть и кровь! И она будет жить здесь, в моем доме.

— Она будет жить здесь? — обескураженно спросила Лидия.

Он бросил на нее быстрый взгляд:

— У тебя есть какие-то возражения?

Она покачала головой и сказала с улыбкой:

— Какие у меня могут быть возражения, если ты приглашаешь ее в собственный дом? Нет, я думаю только о ней. Будет ли она счастлива здесь?

Старый Симеон выпрямился в кресле.

— У нее ни гроша за душой. Следовательно, она должна быть мне благодарна!

Лидия пожала плечами.

— Надеюсь, — Симеон вновь повернулся к сыну, — это будет великий рождественский праздник! Все мои дети соберутся вокруг меня — все! А сейчас, Альфред, угадай, кто второй гость?

Альфред растерянно посмотрел на него.

— Господи, мальчик мой! Все мои дети, я сказал, неужто не понимаешь? Гарри — конечно же, твой брат Гарри!

Альфред побагровел.

— Гарри! Не может быть! — заикаясь, пробормотал он. — Мы… думали, что он умер.

— О, нет! Он жив!

— И ты разрешил ему приехать!? После всего того, что он…

— Блудный сын, да? Вот именно! Откормленный телец! Вот что требуется. Нам надо заколоть откормленного тельца в его честь, Альфред. Мы должны принять его от всей души!

— Он гнусно обошелся с нами, он опозорил нас! Он…

— Можешь не перечислять мне его злодеяния. Я чувствую, это будет большой список. Но ты же знаешь, что Рождество — это праздник прощения, а потому мы зовем всех блудных к себе в дом, раскрывая им объятья.

Альфред поднялся.

— Довольно шокирующие известия, — пробормотал он. — Я даже и помыслить не мог, что Гарри когда-нибудь вернется сюда.

Симеон подался вперед в кресле.

— Ты не мог выносить Гарри, не правда ли? — спросил он мягко. — После всего, что тот устроил тебе… — Симеон засмеялся: — Ну, что было, то прошло. Разве не таков смысл рождественского послания, Лидия?

Лидия тоже побледнела. Она сказала сухо:

— Кажется, ты в этом году много размышлял о Рождестве и рождественском послании.

— Я хочу собрать всю свою семью на старости лет!

Альфред бросился вон из комнаты. Лидия еще колебалась, последовать за ним или нет. Симеон кивнул на дверь:

— Он разволновался. Он и Гарри никогда не выносили друг друга. Гарри всегда высмеивал Альфреда. Называл его «Господин Медленно, Но Верно».

Лидия открыла было рот, но, увидев хищное выражение на напряженном лице старика, промолчала. Ее самообладание явно рассердило его. Почувствовав свое превосходство, она с иронией сказала:

— Как заяц и ежик из сказки!… А ведь соревнования по бегу выигрывает ежик!

— Не всегда, — хихикнул старик. — Не всегда, милая моя Лидия.

Она улыбнулась:

— Прости, но я пойду за Альфредом. Волнения плохо отражаются на его здоровье.

Симеон снова хохотнул:

— Да, бедняга Альфред не любит ни сюрпризов, ни перемен. Он всегда был скучнейшим человеком!

— Альфред так предан тебе!

— И тебе это кажется странным, не правда ли?

— Иногда, — медленно проговорила Лидия, — мне действительно это кажется странным.

С этими словами она вышла из комнаты. Симеон Ли посмотрел ей вслед. Он, казалось, был необычайно доволен.

— Это и будет главное развлечение! — сказал он. — Да, главное развлечение! Чувствую, мне понравится это Рождество!

Он с трудом поднялся из своего кресла и заковылял по комнате, опираясь на трость. Перед большим сейфом в углу остановился и стал вертеть замок с шифром. Дверь открылась. Дрожащими руками он вытащил на свет божий замшевый мешочек, открыл его и стал пересыпать из ладони в ладонь множество нешлифованных алмазов.

— Вот вы где, мои прекрасные! Вы совсем не изменились, мои старые друзья!… Да, это было счастливое времечко… счастливое времечко… Никто не будет вас шлифовать и резать, друзья мои! Вы не будете висеть на женских шеях, унизывать их пальцы или торчать у них в ушах. Вы принадлежите мне! Мои старые друзья! Мы знаем друг о друге много всякого, вы и я. Вы можете сказать, что я стар и болен… но я протяну еще долго! В старой собаке еще много жизни! И меня ждет еще немало радостей в этой жизни! Еще порадуемся…

Часть II 23 декабря

Трессильян шел ко входной двери. Кто-то звонил до неприличия настойчиво. Как раз сейчас, пока он шел по коридору, снова раздались пронзительные звонки.

Трессильян рассердился. Так нетерпеливо, невежливо звонить у дверей его господина не позволено никому! Это, наверное, еще одна группа рождественских певцов, которые пришли за данью. Ну, он им сейчас выскажет!

Сквозь матовое стекло в дверях он увидел силуэт — высокий мужчина в мягкой шляпе с отвисшими полями. Он открыл дверь. Ну точно, как он и думал: безвкусно одетый эксцентричного вида незнакомец — ужасно вызывающий костюм! — по всему видно, навязчивый побирушка-нищий.

— Гром и молния! Да ведь это же Трессильян! — воскликнул незнакомец. — Как дела, старикан?

Трессильян уставился на него, даже затаил дыхание от неожиданности, присмотрелся внимательнее. Эта резко очерченная надменная линия щек и подбородка, тонкий нос, веселые глаза…

— Мистер Гарри… — выдохнул он. Гарри Ли засмеялся:

— Я вас напугал, похоже? Почему? Ведь меня здесь ждут, или, может, нет?

— Как же, сэр! Ждут, конечно, сэр.

— Ну так почему же тогда такое удивление?

Гарри Ли отошел на несколько шагов и стал оглядывать дом — солидное, но малоэстетичное строение из кирпича.

— Все такая же страшная развалина, — сказал он, — но все еще стоит, и это — главное. Как здоровье моего отца?

— Он почти не выходит из комнаты, еле передвигается. Но в целом здоровье у него достаточно хорошее.

— Старый грешник!

Гарри Ли вошел в дом, Трессильян принял его шарф и театрального вида шляпу.

— А как поживает мой любимый братец Альфред? У него тоже все в порядке? Будет ли он рад видеть меня?

— Думаю, что да, сэр.

— А я не думаю. Как раз наоборот! Наверное, известие о моем приезде совершенно выбило его из колеи. Мы никогда не могли терпеть друг друга. Вы почитываете Библию, Трессильян?

— Разумеется, время от времени читаю.

— Тогда вы знаете историю о блудном сыне. Послушный брат вовсе не обрадовался тому, что блудный сын вернулся, помните? Благополучный домосед Альфред явно не обрадуется моему возвращению.

Трессильян, не произнося ни слова, смотрел в одну точку прямо перед собой. Застывшая спина выражала протест. Гарри хлопнул его по плечу:

— Ладно, старина! Пойдем! Веди меня к жирному тельцу, заколотому в мою честь!

— Соизвольте, пожалуйста, пройти со мной сначала в гостиную, мистер Гарри. Я не знаю, где сейчас все господа. За вами не послали машину на вокзал, чтобы встретить, потому что никто точно не знал, когда вы приедете.

Гарри оглянулся по сторонам.

— Вся старая декорация на прежнем месте, — констатировал он. — Мне кажется, здесь вообще ничего не изменилось за эти двадцать лет, пока я отсутствовал.

Он вошел в гостиную. Старый слуга пробормотал:

— Пойду поищу мистера Альфреда или миссис Лидию, — и быстро удалился.

Гарри Ли сделал несколько шагов и вдруг застыл как вкопанный. В растерянности, не веря глазам своим, он уставился на привидение, которое сидело на подоконнике. Глаза его скользнули по черным волосам, желтоватой, смуглой коже лица. Он был явно обескуражен.

— Боже всевышний! — выдохнул он наконец. — Вы, вероятно, седьмая и прекраснейшая супруга моего отца?!

Привидение спрыгнуло с подоконника и подошло к нему.

— Я — Пилар Эстравадос, — представилось оно. — А ты, должно быть, мой дядя Гарри, брат мамы?

— Значит, ты — дочка Дженни?

Пилар пропустила мимо ушей этот вопрос.

— Почему ты спросил меня, не седьмая ли я жена твоего отца? У него действительно было шесть жен? Гарри засмеялся:

— Нет, я полагаю, что у него была одна — во всяком случае, официально. Ну, Пилар, действительно трудно поверить, что в этом мавзолее может цвести что-то столь светлое, как ты.

— В этом мавз… что-что?

— В этом мавзолее восковых фигур! Я всегда находил этот дом ужасным. Но сегодня, когда я снова увидел его после стольких лет отсутствия, он кажется мне еще более убогим, чем прежде.

— О нет! — решительно возразила Пилар, хотя и почтительно понизила при этом голос. — Здесь все очень красиво. Мебель тяжелого дерева, ковры — толстые, мягкие ковры повсюду, и много, много орнаментов. Все такое добротное и очень дорогое!

— Это верно, конечно.

Она явно развлекала Гарри.

— И все-таки то, что здесь ты, — сказал он, — для меня как удар под дых…

Он запнулся, потому что именно в этот момент в комнату вошла Лидия.

— Здравствуй, Гарри! Я Лидия — жена Альфреда.

— Здравствуй, Лидия!

Он пожал ей руку, окидывая быстрым оценивающим взглядом ее интеллигентное, выразительное лицо. Так мало женщин умеют столь грациозно двигаться.

Лидия в свою очередь пыталась быстро осмыслить то впечатление, которое он произвел на нее. Он был пугающе огромным, как медведь, но в нем не было ничего отталкивающего. И тем не менее, безоглядно доверять ему я не стану, решила она. И сказала с улыбкой:

— Ну, и как все тут выглядит спустя столько лет? Сильно все изменилось?

— Не особенно. — Он огляделся. — В этой комнате переставили мебель.

— О да, несколько раз, это я так захотела.

Он вдруг засмеялся, внезапно состроив мину, как у гнома, напомнив ей старика этажом выше.

— Так стало гораздо лучше — значительно больше вкуса. Мне ведь в свое время сообщали, что старый добрый Альфред женился на девушке, предки которой пришли в Англию еще с завоевателями.

Лидия улыбнулась:

— Да, думаю, это верно. Но с некоторых пор таких предков стало просто несметное количество.

— А как дела у Альфреда? — спросил Гарри. — Он все тот же «Господин Медленно, Но Верно»?

— Не знаю, найдешь ли ты в нем какие-то перемены.

— А что поделывают остальные? Судьба разбросала их по всей Англии?

— Нет. На Рождество они все будут здесь. Гарри раскрыл глаза от изумления:

— Что? Да тут намечается настоящий семейный праздник! Раньше отец не был таким сентиментальным. Он, наверное, сильно изменился.

— Вероятно.

Голос Лидии прозвучал сухо. Пилар слушала молча и с интересом.

— А Джордж? Он все такой же старый скряга? Как его взволновало однажды, когда ему пришлось отдать полпенни из своих карманных денег!

— Джордж — член парламента, депутат от Вестеринхэма.

Гарри откинул голову и звонко захохотал:

— Не может быть! Наш толстячок в парламенте. Вот так штука!

Его безудержный смех звучал почти не жестоко и, казалось, готов был взорвать комнату. Пилар задержала дыхание, даже Лидия вздрогнула. Вдруг Гарри перестал смеяться и устремил взгляд в сторону двери. Там стоял Альфред. Выражение лица у него было какое-то особенное и странное.

Вначале Гарри смотрел на него, не двигаясь; затем по лицу его пробежала улыбка. Он сделал шаг вперед.

— Ну и дела. Так это же Альфред. Альфред кивнул.

— Привет, Гарри, — сказал он холодно.

«Как все это странно, — подумала Лидия. — Они стоят друг против друга, как две собаки, настороженно обнюхивающие одна другую.»

Глаза Пилар широко раскрылись. «Как глупо эти двое уставились друг на друга, — подумала она. — Почему они не поцелуются? Ах, да. Англичане ведь этого не делают. Но они могли бы хоть что-нибудь сказать. Почему же они просто стоят и молча смотрят?»

Наконец Гарри нарушил молчание:

— Странное чувство — снова оказаться здесь.

— Понятное дело. Ведь прошло как-никак много лет с тех пор, как тебя… С тех пор, как ты уехал отсюда.

Гарри провел указательным пальцем по щеке. Это движение всегда означало, что на него находит гнев.

— Да, — сказал он — Я рад, что я… — он сделал паузу, чтобы придать больший вес своим словам, — вернулся домой.

***

— Я, вероятно, очень плохой.

Он откинулся в своем кресле и поглаживал пальцем предательски подрагивающую щеку. Перед ним в камине плясал огонь. Пилар сидела рядом и защищала его лицо от жара маленьким бумажным веером. Иногда она начинала помахивать им. Симеон с большим наслаждением наблюдал за мягкими грациозными движениями ее руки. Больше самому себе, чем этой юной девушке, он сказал:

— Да. Плохой человек. Или ты другого мнения, Пилар?

Пилар пожала плечами:

— Как говорят монашки, все мужчины плохи, вот нам и приходится молиться за них.

— Но я все-таки стал значительно худшим, чем большинство других. — Симеон засмеялся. — И не жалею об этом! Это доставляло мне удовольствие… Каждой минутой своей жизни я наслаждался. Утверждают, что в старости о многом жалеешь, но это пустая болтовня! Я не жалею ни о чем, а ведь пускался, так сказать, во все тяжкие. Я обманывал, воровал… Бог мой, да! И женщины, всегда эти женщины! Кто-то мне недавно рассказывал про одного арабского предводителя, у которого было сорок сыновей-телохранителей, и все были почти одного возраста. Сорок! Не знаю, правда, завел ли я сорок, но я тоже смог бы составить себе приличную охрану, если бы собрал всех своих внебрачных детей! Ну, Пилар, что ты на это скажешь? Ты в ужасе?

— Нет. Почему это я должна быть в ужасе? — спросила Пилар удивленно. — Мужчины всегда волочатся за женщинами. Мой отец тоже. Поэтому женщины так часто бывают несчастливы и идут в церковь, чтобы молиться.

Старый Симеон наморщил лоб.

— Я сделал несчастной Аделаиду, — пробормотал он — Боже, что это была за женщина! Свежая, здоровая и прекрасная она была, когда я на ней женился. А потом? Все время жаловалась и плакала. Любой муж сойдет с ума, если его жена постоянно плачет… У нее не было характера, это правда. Если бы она хоть один-единственный раз поступила мне наперекор. Она всегда мне уступала, всегда! Когда я женился на ней, то думал, что остепенюсь, перестану мотаться по свету, создам семью и смогу забыть свою прошлую жизнь.

Он замолчал и уставился на огонь.

— Создам семью! Вот и создал. И что это за семья получилась! — По его губам скользнула презрительная усмешка. — Ты только посмотри на них! Ни одного ребенка, похожего на меня! Неужели они и в самом деле совсем ничего от меня не переняли? Ни одного настоящего сына среди всех законных и незаконных! Альфред, например, боже ты мой! Я сыт им по горло, когда он глядит на меня своими верными собачьими глазами, всегда готовый выполнить мою волю. Что за болван' Жена его… Лидию я люблю. Лидия умница, но она совершенно не выносит меня. Совершенно не выносит. Она терпит меня только ради Альфреда.

Он посмотрел на девушку со значением.

— Пилар, запомни одно. Ничто так не раздражает человека, как покорность.

Она улыбнулась ему. Ее юная, полная жизни женственность согрела ему сердце.

— А Джордж? — продолжал он. — Что он такое? Толстый зануда. Надутый мыльный пузырь. Никакого ума, никакой храбрости, и скуп на деньги!… Дейвид — дурак и мечтатель, всегда был им. Маменькин сын. Единственное разумное, что он сделал в жизни, так это женился на энергичной надежной женщине.

Он вдруг ударил рукой по подлокотнику:

— Гарри самый лучший среди них! Бедный Гарри! Позор семьи. Но в нем, по крайней мере, есть жизнь!

Пилар кивнула:

— Да, он мил. Он так смеется и при этом забавно откидывает голову. Мне он тоже нравится.

Старик посмотрел на нее.

— Вот как? Он тебе нравится? Гарри всегда имел успех у женщин, в этом он пошел в меня.

Он захохотал:

— Я прожил хорошую жизнь. Очень хорошую жизнь. В ней было всего предостаточно.

— У нас в Испании есть поговорка: бери себе все, что захочешь, но заплати за это, сказал бог.

— Отлично сказано.

Симеон Ли задумался над ее словами.

— Бери себе все, что захочешь… Именно это я и делал в своей жизни, брал все, что захочу.

— А ты заплатил за это?

Голос Пилар прозвучал неожиданно звонко, как фанфара, и требовательно.

Симеон смолк и уставился на нее:

— Что ты такое говоришь?

— Я спрашиваю, заплатил ли ты за это, дедушка?

— Это… Я не знаю, — неуверенно сказал старик. Затем снова ударил рукой по подлокотнику. — Как тебе в голову пришло спросить меня о таком?

— Я просто задумалась об этом, — мягко ответила Пилар.

— Да ты — маленькая чертовка!

— Но ведь, несмотря на это, ты любишь меня, дедушка?

— Да, я люблю тебя, я с удовольствием сижу здесь с тобой. Рядом со мной уже давно не было никого столь молодого и красивого. Это хорошо на меня действует. Это греет мои старые кости… Ты моя плоть и кровь. И этому я обязан Дженнифер! Она была лучшей из всех.

Пилар улыбнулась мягко и загадочно.

— Но ты меня не проведешь, маленькая кошка! Я точно знаю, почему ты так терпеливо сидишь здесь и слушаешь меня… Деньги… Вся причина, в деньгах… или, может, ты будешь уверять, что любишь своего старого дедушку?

— Нет, я тебя не люблю, но ты мне нравишься. Это правда, можешь мне поверить. Возможно, ты и испорченный человек. Но даже и это мне нравится. У тебя в жизни было много интересного, ты много путешествовал и пережил много приключений. Если бы я была мужчиной, то жила бы точно так же.

Симеон кивнул:

— Да. Может быть, ты и поживешь так. Говорят, что в нас отчасти течет цыганская кровь. В моих детях, за исключением Гарри, она, кажется, не дает о себе знать, но полагаю, что в тебе она скажется. Нужно только уметь ждать. Как-то я ждал пятнадцать лет, чтобы поквитаться с человеком, который обидел меня. Это еще одна характерная черта нашего семейства. Мы ничего не забываем. Мы мстим за любое зло, нам причиненное, даже через — много лет. Того человека я настиг пятнадцать лет спустя… Я растоптал его, разорил, уничтожил! Это было в Южной Африке. Великолепная страна!

— Ты что же, еще раз был там?

— Да, после женитьбы я провел там пять лет. Но больше никогда не возвращался туда. — Он понизил голос. — Подожди-ка, я хочу показать тебе кое-что.

Он с трудом встал, взял свою трость и заковылял к сейфу, открыл его и поманил Пилар:

— Вот! Посмотри на них! Потрогай их! Дай им просыпаться сквозь твои пальцы!

Он засмеялся, поглядев на ее удивленное лицо.

— Это алмазы, дитя мое! Алмазы! Глаза Пилар расширились:

— Но ведь это же просто маленькие камешки!

— Это неотшлифованные алмазы. Такими их находят.

— А если их отшлифовать, то они будут сверкать, как настоящие алмазы? Нет! Я не верю в это!

Он по-царски наслаждался произведенным впечатлением.

— И тем не менее, это правда. И эта пригоршня простых маленьких камешков стоит многие тысячи фунтов.

Пилар повторила его слова, каждое в отдельности, неуверенным голосом:

— Многие… тысячи… фунтов?

— Скажем, девять или десять тысяч как минимум. Это, знаешь ли, довольно большие камни.

— Почему же ты их не продашь?

— Потому что мне хочется, чтобы они оставались здесь, мне не нужны деньги.

— Ах вот, значит, почему!

Пилар, кажется, была глубоко потрясена.

— А почему ты не отдашь их отшлифовать, чтобы они стали красивыми?

— Потому что они мне больше нравятся такими. Лицо его вдруг помрачнело. Он отвернулся и сказал как бы самому себе:

— Потому, что когда я держу их в руках, они возвращают мне ясное солнце, запах широких пастбищ, стада быков, старого Эйба, друзей, те незабываемые вечера…

Тихо стукнула дверь.

— Быстренько положи их обратно и закрой дверцу сейфа! — шепнул Симеон, а затем крикнул: — Войдите!

Вошел Хорбюри и почтительно сказал:

— Чай, сэр.

***

Хильда воскликнула:

— Ах, вот ты где, Дейвид! Я тебя везде ищу. Но тут — нам нельзя оставаться. Здесь не топлено.

Дейвид не сразу ответил ей. Он с побледневшим лицом стоял перед глубоким креслом. Наконец выдавил из себя:

— Это ее кресло… Она всегда сидела здесь, в этом кресле! Только сатин немного выцвел.

Хильда слегка наморщила лоб:

— Понимаю. Ну пойдем же, Дейвид. Здесь очень холодно.

Но Дейвид как будто не слышал ее. Он смотрел вокруг.

— Да, здесь она и сидела чаще всего. Я еще помню, как усаживался там на табуреточке, когда она читала мне вслух… «Джек, победитель великанов» — да, именно это она мне и читала, когда мне было лет шесть.

Хильда взяла его под руку:

— Пойдем, вернемся в гостиную, любимый. В этой комнате, кажется, сто лет не топлено.

Он послушно повернулся к ней, она чувствовала, что он дрожит всем телом.

— Совсем как тогда, — пробормотал он. — Совсем как тогда… как будто время остановилось…

Хильда огорчилась, но не подала виду, как ни в чем не бывало продолжала говорить весело и громко:

— И куда они все подевались? Ведь уже время пить чай.

Дейвид открыл дверь в другую комнату.

— А здесь должно стоять пианино. Вот оно. Интересно, на нем все еще можно играть?

Он сел перед инструментом, открыл крышку и заиграл гаммы.

— В самом деле! Оно, кажется, даже настроено.

Он начал играть, мягко касаясь клавишей.

— Что ты играешь? — спросила Хильда. — Эта пьеса мне вроде бы знакома, но я не знаю, что это.

— Я не играл эту вещь уже много лет. Она когда-то особенно любила ее. Это одна из песен без слов Мендельсона.

Нежная мелодия заполнила комнату.

И вдруг Дейвид уронил руки на клавиатуру, прозвучал диссонансный аккорд. Он встал. Лицо его было белым как мел, он весь дрожал.

— Дейвид, — умоляюще сказала Хильда.

— Оставь, это ничего… Действительно ничего…

***

Колокольчик у двери резко зазвонил. Трессильян встал со своего стула возле кухни и не спеша двинулся к выходу. Колокольчик зазвонил еще раз. Трессильян наморщил лоб. Через матовое стекло он увидел силуэт мужчины в мягкой шляпе с отвисшими полями… Трессильян провел рукой перед глазами. Это было прямо какое-то наваждение. Все как будто разыгрывалось второй раз. Ведь с ним однажды уже было такое… определенно было.

Он отодвинул засов и открыл дверь.

— Здесь живет мистер Симеон Ли? Я хотел бы поговорить с ним, — громко сказал мужчина.

Этот голос заставил Трессильяна напрячь память. Он был похож на голос его господина тех добрых, старых времен, когда тот вернулся в Англию.

Он в сомнении покачал головой:

— Мистер Ли не встает с постели. Он редко принимает гостей… Если вы…

Незнакомец перебил его, достав конверт, который передал дворецкому:

— Пожалуйста, передайте это мистеру Ли.

Симеон Ли извлек из конверта чистый лист бумаги. Он удивился, а затем улыбнулся.

— Это просто великолепно, — сказал он и приказал дворецкому: — Приведите сюда мистера Фарра, немедленно, Трессильян. Я только что вспомнил Эйба Фарра… Эйбенайзера Фарра. Он был моим деловым партнером в Южной Африке, в Кимберли. А тут вдруг появляется его сын.

Трессильян удалился и спустя некоторое время объявил о приходе мистера Фарра.

Стивен Фарр порывисто вошел, но попытался скрыть свое волнение за уверенными манерами.

— Рад видеть вас! — воскликнул Симеон Ли. — Значит, вы — сын Эйба?

Стивен смущенно улыбнулся:

— Это мой первый визит в Англию. Отец мне всегда говорил, что я должен разыскать вас, если когда-нибудь приеду сюда.

— Браво! Разрешите представить вам мою внучку Пилар Эстравадос.

— Очень рада, — сказала Пилар без тени смущения. «Вот же хитрая маленькая ведьма, — подумал Фарр. — Она ведь была поражена, когда увидела меня здесь, и так великолепно сумела это скрыть». Он сказал, придавая своим словам особый смысл:

— Счастлив познакомиться с вами, мисс Эстравадос.

— Садитесь и расскажите мне о себе, — попросил старый Ли. — Вы надолго в Англию?

— Не знаю, как вам сказать, надолго ли, ведь я приехал сначала к вам.

Ли засмеялся, откинув голову назад:

— Действительно, вы должны некоторое время погостить у нас.

— Но, сэр, мне, право, неудобно. Свалился как снег на голову. В конце концов, Рождество и…

— Будете проводить Рождество у нас, если у вас нет других планов. Нет?.. Ну, хорошо. Пилар, пойди скажи Лидии, что к нам приехал еще один гость. Пусть она поднимется ко мне.

Пилар вышла. Стивен посмотрел ей вслед. Симеон украдкой разглядывал его.

Скоро они завели разговор о Южной Африке. Лидия пришла несколько минут спустя.

— Это Стивен Фарр, сын моего старого друга Эйбенайзера Фарра. Он останется у нас на Рождество, а ты, пожалуйста, распорядись, чтобы ему приготовили комнату.

Лидия улыбнулась:

— С удовольствием!

Она рассматривала незнакомца: его бронзовый загар, голубые глаза и слегка откинутую назад голову.

— Моя невестка, — представил Симеон.

— Мне как-то неудобно, что таким образом вторгаюсь в дом, — сказал Стивен, — как раз на семейный праздник…

— Вы — дорогой гость, — прервал его извинения старый Ли, — учтите это.

— Вы слишком добры, сэр.

Пилар вернулась в комнату. Она села у огня, взяла свой веер, изящными движениями стала помахивать им. Опустив глаза, выглядела она большой скромницей.

Часть III 24 декабря

— Ты действительно хочешь, чтобы я остался здесь, отец? — спросил Гарри. От откинул голову назад. — Ты же знаешь, что я разворошу здесь целое осиное гнездо.

— Каким это образом? — резко спросил Симеон Ли.

— Братец Альфред, — ответил Гарри, — мой любимый братец Альфред не в восторге от моего присутствия.

— Ну и черт с ним! — крикнул Симеон. — В этом доме я хозяин.

— Все-таки ты — старый хозяин, а он — молодой. Ты ведь как-то зависишь от Альфреда. Мне не хотелось бы дразнить его.

— Ты будешь делать так, как я тебе скажу. Гарри вздохнул:

— Да я и сам не знаю, выдержу ли оседлый образ жизни. Трудно усидеть дома человеку, который до этого всю жизнь мотался по свету.

— Ты должен жениться и завести себе постоянный дом.

— На ком же я должен жениться? Жаль, что нельзя жениться на собственной племяннице! Маленькая Пилар очаровательна!

— Ага! Ты, значит, все-таки заметил это?

— Кстати, что касается оседлой жизни… Наш толстячок Джордж, кажется, сделал недурной выбор, а? Откуда его жена? Чем она занималась раньше?

— Разве я знаю? — буркнул старик. — Думаю,

Джордж высмотрел ее в салоне мод — была там манекенщицей. Она утверждает, что ее отец — отставной флотский офицер.

— Скорее, старшина на буксире, — усмехнулся Гарри. — Она еще преподнесет Джорджу подарочек.

Симеон пожал плечами. Затем взял колокольчик, лежавший на столе рядом с ним. Хорбюри явился мгновенно.

— Попросите мистера Альфреда срочно прийти ко мне.

Как только слуга исчез, Гарри спросил с расстановкой:

— А что, парень подслушивает под дверью? Симеон молча пожал плечами.

Альфред торопливо вошел в комнату. Увидев брата, он слегка вздрогнул.

— Садись, Альфред, — приказал старик. — Нам придется немного изменить порядки в нашем доме, поскольку теперь здесь будет жить на два человека больше. Пилар, разумеется, останется у нас. И Гарри тоже решил жить дома.

— Гарри будет жить здесь? — опешил Альфред.

— А почему бы и нет, старина? — засмеялся Гарри.

Альфред всплеснул руками и бросил на него гневный взгляд:

— Мне кажется, ты бы и сам мог догадаться!

— Очень жаль, но я не догадываюсь!

— После всего, что произошло? После твоего постыдного поведения… После скандала…

— Но ведь все это — в прошлом, милый братик!

— Ты ужасно поступил с отцом!

— Послушай-ка, Альфред! Ведь это касается только отца и никого больше! Не так ли? И если он готов простить меня, то…

— Да, я готов тебя простить! — вставил слово Симеон. — Гарри — мой сын, и он останется здесь, потому что я так хочу!

Он положил руку на плечо Гарри.

— Я очень люблю Гарри!

Альфред встал и вышел из комнаты. Он был бледен как смерть. Гарри, смеясь, пошел вслед за ним.

Симеон хмыкнул себе под нос. Вдруг он вздрогнул и обернулся:

— Кто это там, черт возьми! Ах, это вы, Хорбюри! Когда вы прекратите крадучись ходить по дому?

— Простите, сэр.

— Ну, ладно. Впрочем, у меня есть к вам поручение. Я хочу, чтобы после обеда все пришли ко мне. Понятно? Все! Без исключения. И еще одно: вы поведете всех господ наверх, а когда они дойдут примерно до середины коридора, вы как-нибудь дайте мне знать об этом: кашляните, вскрикните, — что-нибудь в таком роде. Ясно?

— Разумеется, сэр!

Спустившись вниз, Хорбюри сказал Трессильяну:

— Если вам угодно знать… это будет замечательный рождественский праздничек!

— Что вы хотите этим сказать? — резко спросил старый слуга.

— Погодите немного, узнаете! Сегодня — сочельник. Но настроение в доме отнюдь не соответствует ему!

***

Все семейство подошло к двери и остановилось. Симеон как раз был у телефона, он кивнул, чтобы заходили.

— Садитесь! Я сейчас закончу.

И продолжил разговор:

— Это Чарльтон?.. У телефона Симеон Ли… Да… Нет, я хотел бы, чтобы вы составили мое новое завещание… Да, обстоятельства изменились, и старое завещание уже не годится… Нет, нет, это не так спешно.

Я не хочу портить вам Рождество. Скажем, на второй день рождественской недели, да? Или еще днем позже, как хотите. Приезжайте, и мы тогда все обсудим. Не бойтесь, я до этого не умру!

Он положил трубку и посмотрел по очереди на всех восьмерых, находящихся в комнате. Потом засмеялся и сказал:

— Вы все с виду такие настороженные! Что случилось?

— Ты велел позвать нас, отец… — начал было Альфред, но Симеон тотчас перебил его:

— Да, верно. Но отнюдь не на степенный семейный совет! Я устал и не хотел бы никого видеть вечером. Собираюсь рано лечь, чтобы хорошо выспаться и к завтрашнему празднику быть свежим. Великое дело -

Рождество! Оно придает людям чувство близости друг к другу, не правда ли, Магдалена?

Магдалена Ли вздрогнула от неожиданности. Ее глуповатый маленький ротик открылся и закрылся снова. Затем она сказала:

— О да!

— Ты ведь жила с отставным морским офицером, — продолжал тем временем старый Ли, — с твоим отцом. Он, наверное, не мог устроить для тебя настоящего рождественского праздника, а? Для этого нужно иметь большую семью!

— Да, конечно… да, наверное.

Взгляд Симеона скользнул с нее на Джорджа.

— Мне не хотелось бы говорить о неприятном, но я боюсь, Джордж, что придется слегка уменьшить ту сумму, которую я регулярно посылаю тебе. Расходы по дому у меня в будущем, видимо, сильно возрастут, ведь нас здесь станет больше.

Джордж побагровел:

— Отец, ты не сделаешь этого!

— Ты так считаешь?!

— Мои расходы очень велики. Я уже сейчас порой не знаю, как свести концы с концами. Приходится экономить на всем.

— Предоставь экономить своей жене, — с улыбкой посоветовал старый Ли. — Женщины умеют это делать. Им иногда приходят в голову такие идеи, какие мужчинам никогда на ум не придут. Например, они решат, что смогут сами шить себе платья. Моя жена все делала своими руками — была очень большая искусница. Хорошая она была жена, в самом деле, только скучная…

Дейвид подскочил:

— Моя мать…

— Сядь! — сказал Симеон грубо. — У твоей матери было заячье сердце и куриные мозги! Полагаю, что ты унаследовал от нее и то, и другое.

Он вдруг встал. На щеках его выступили красные пятна, голос звучал громко и резко:

— Никто из вас здесь не стоит ни гроша! Ни один! Я по горло сыт всеми вами! Все вы слабаки — глупые слабаки! Одна Пилар стоит больше, чем двое из вас, вместе взятых. Клянусь богом, что где-нибудь в этом мире у меня есть сын лучше, чем вы, хоть он и не родился в законном браке!

— Ну, это уж слишком, отец! — воскликнул Гарри. Он тоже вскочил с места. По его лицу, обычно веселому, разлилась краска гнева.

— То же самое я могу сказать и тебе! — заорал на него Симеон. — Сам-то ты что делал все это время? Постоянно клянчил у меня деньги! Со всех концов света просил подаяния. Нет, я повторяю еще раз: я сыт по горло всеми вами! Вон отсюда!

Старый Ли опустился в кресло. Медленно, один за другим его дети покидали комнату. Джордж был красным и ошарашенным, Магдалена тоже выглядела испуганной, Дейвид был бледен как смерть и дрожал, Гарри высоко держал голову, а Альфред брел неизвестно куда, вышагивая, как лунатик. Лидия шла за ним, уверенная в себе и женственная, как обычно. Только Хильда остановилась у порога и затем вернулась к свекру. В том, как спокойно и неподвижно она встала перед его креслом, было что-то зловещее.

— Когда пришло твое письмо, — сказала она, — я действительно поверила, что там написана правда — ты хочешь собрать вокруг себя на Рождество всю свою семью. Поэтому я и уговорила Дейвида приехать. Но ты захотел собрать своих детей только для того, чтобы выдрать всех за уши, не так ли? Один бог знает, что ты нашел в этом приятного.

Симеон хихикнул.

— Знаешь, я с некоторых пор приобрел особое чувство юмора. И отнюдь не требую, чтобы мой юмор понимали. Достаточно того, что мои шутки нравятся мне самому.

Поскольку она не ответила, Симеон вдруг забеспокоился.

— Ну, что ты на это скажешь? — спросил он в упор.

— Я боюсь, — она запнулась.

— Чего ты боишься?.. Меня?

— Нет, я боюсь за тебя, — ответила она и, как судья, который только что огласил приговор, повернулась и величественно удалилась из комнаты.

Симеон уставился на дверь, через которую она вышла. Затем встал и поковылял к сейфу, бормоча:

— Лучше на вас поглядим, мои прекрасные…

***

Примерно без пятнадцати восемь зазвенел звонок у входа. Трессильян открыл. Когда он вернулся в каморку у кухни, там стоял Хорбюри с кофейной чашкой на подносе.

— Кто это был? — спросил Хорбюри.

— Инспектор полиции Сагден. Эй, смотрите, осторожней!

Но чашка из рук Хорбюри уже упала на пол и разлетелась вдребезги.

— Ну ты посмотри! — запричитал Трессильян. — Одиннадцать лет пользуемся этим сервизом, я всегда сам мыл его и не разбил ни одной чашки! А стоит вам только прикоснуться к чему-нибудь, чего вам вообще касаться не следовало бы, как непременно что-то происходит!

— Мне очень жаль, мистер Трессильян, — извинился Хорбюри. На лбу у него выступили крупные капли пота. — Сам не понимаю, как это могло случиться. Скажите, а полицейский инспектор предупреждал заранее, что придет?

— Да, мистер Сагден звонил. Слуга облизнул пересохшие губы:

— А что… что он хотел?

— Он собирает пожертвования на полицейский дом для сирот. Я отнес книгу для записи пожертвований наверх мистеру Ли, но он велел мне попросить мистера Сагдена подняться к нему и принести им шерри.

— Сплошное попрошайничество в это время года, — заметил Хорбюри. — А старый черт щедр, это надо признать, несмотря на некоторые его недостатки.

— Мистер Ли с давних пор очень щедр, — ответил Трессильян с достоинством.

— Да, это его лучшая сторона, — согласился Хорбюри. — Ну, я пойду.

— В кино?

— Вероятно. Бай-бай, мистер Трессильян.

Он вышел через дверь, которая вела в комнату для прислуги.

Трессильян посмотрел на стенные часы. Затем отправился в столовую и положил на каждую салфетку по булочке. Бросив на длинный стол последний оценивающий взгляд, он подошел к гонгу и позвонил.

Когда звучал последний удар гонга, инспектор Сагден как раз спустился по лестнице. Это был высокий симпатичный мужнина в голубом костюме, застегнутом на все пуговицы. Походка его была полна сдержанного достоинства, которое он считал приличествующим своей должности.

— Думаю, нынче ночью ударит мороз, — сказал он беззаботно.

Трессильян заметил, что влажность весьма вредна для ревматизма, в ответ на это инспектор констатировал, что ревматизм — дело весьма неприятное, и затем распрощался.

Старый дворецкий запер за ним дверь и медленно вернулся в холл. Он провел рукой по глазам и вздохнул. Однако, увидев, что Лидия идет в столовую, снова выпрямился и принял чопорный вид Джордж Ли тоже спускался по лестнице. Как только последняя из гостей, Магдалена, исчезла за дверью столовой, Трессильян вошел вслед за ней и объявил:

— Стол для вечерней трапезы накрыт.

Трессильян на свой лад был знатоком женской моды Когда он с бутылкой вина в руке обходил стол и наполнял бокалы, у него была возможность рассмотреть и критически оценить платья дам. Миссис Лидия одета в новое, черное с белым, платье из тафты с большими цветами. Материя довольно крикливая, но ей платье идет. И миссис Магдалена в платье, которое как раз ей к лицу. Наверное, стоит кучу денег. Непонятно, как это скупой мистер Джордж оплатил его? Миссис Хильда… ну, она симпатичная женщина, но не умеет одеваться. Ей, с ее фигурой, еще пошел бы черный бархат, а она надела платье из пестрой материи, главным образом ярко-красной. Не понимает, что это безвкусица. Мисс Пилар в любом платье очаровательна. Правда, ее белое легкое платьице все же чересчур дешево смотрится. Ну, не беда, мистер Ли в будущем сможет устранить этот недостаток. Он прямо влюблен в свою внучку. Таковы уж старики: юное, свежее лицо просто сводит их с ума!

— Рейнвейн или кларет? — спросил Трессильян у миссис Магдалены. При этом он краем глаза заметил, что Уолтер, второй слуга, уже снова подал овощи перед соусом к жаркому — и это после того, как ему столько раз внушалось, что так делать нельзя!

Трессильян разнес суфле Теперь, когда его интерес к платьям дам и промашкам Уолтера пропал, он обратил внимание, насколько все молчаливы сегодня вечером То есть, конечно, не в буквальном смысле Например, гость из Южной Африки говорил за троих, и другие господа тоже разговаривали между собой, но выходило все это как-то ненатурально, импульсивно. Настроение у общества за столом было каким-то неестественным.

Мистер Альфред выглядел по-настоящему больным, как будто перенес шок. Он ковырял вилкой в своей тарелке, но почти ничего не ел. Жена была явно обеспокоена его состоянием. Она пристально разглядывала его — незаметно, конечно. У мистера Джорджа было очень красное лицо. Он поглощал еду вообще не замечая, что ест. Миссис Магдалена ела, как птичка. Мисс Пилар, которой еда, кажется, пришлась по вкусу, вовсю болтала с южноафриканцем. Он явно влюблен в нее. Оба, было видно, ничем не огорчены.

Мистер Дейвид? Его вид заставлял Трессильяна страдать. Он был так похож на свою мать и выглядел еще так молодо. Но был очень нервным! Вот и сейчас опрокинул свой бокал!

Трессильян быстро промокнул жидкость и поставил новый бокал. Мистер Дейвид, кажется, так и не заметил произошедшего казуса: он уставился прямо перед собой, лицо его было бледным.

Странно, впрочем, как побледнел Хорбюри, когда услыхал, что в дом пришел офицер полиции… почти так, будто…

Трессильян быстро вернулся от своих размышлений к реальности. Уолтер уронил грушу с подноса, на котором разносил фрукты. И это называются слуги! Нет, эти парни годятся только на то, чтобы чистить конюшни!

И тут миссис Лидия встала. Она величаво проплыла вокруг стола. Да, действительно, элегантная женщина.

Прекрасная и очаровательная женщина!

Трессильян подал господам портвейн и покинул столовую. Сразу же после этого он понес поднос с кофе в гостиную. Четыре дамы сидели там молча в несколько неестественных позах.

Когда Трессильян снова вернулся, он услышал, как дверь в столовой открылась. Дейвид Ли вышел в холл и пошел через него в гостиную.

В комнатке рядом с кухней Трессильян устало опустился на стул. Он был удручен. Сочельник, а в доме такая напряженность и нервозность… Это ему совершенно не нравилось. Посидев немного, он с трудом поднялся, чтобы забрать в гостиной пустые кофейные чашки. Там уже никого не было. Только Лидия стояла у окна, наполовину скрытая портьерой, и смотрела в ночь. Где-то рядом играли на пианино.

Но почему же мистер Дейвид играет «Марш мертвых»? Мрачный похоронный марш. Совершенно определенно — назрело что-то зловещее. Трессильян печально покачал головой и с кофейной посудой медленно пошел к выходу.

Только когда он снова оказался в своей комнатке, он услышал шум наверху, звон разбитого хрусталя, звуки падения стульев, шум и треск.

«Боже всемогущий, — подумал Трессильян. — Чем же там занимается старый господин, ради всего святого, что случилось там наверху?»

И тут раздался крик — страшный и пронзительный, который вдруг захлебнулся.

На какое-то мгновение Трессильян застыл как вкопанный, затем выбежал в холл и ринулся вверх по лестнице, столкнувшись с остальными, поскольку они бежали туда же. Все бежали вверх по крутой узкой лестнице мимо большой ниши, в которой стояли статуи, и дальше по прямому коридору до двери в комнату Симеона Ли. Мистер Фарр и Хильда уже стояли там, она прислонилась к стене, а он дергал за ручку.

— Дверь заперта, — подтвердил Фарр.

Гарри Ли протиснулся вперед и сам попробовал открыть дверь.

— Отец! — закричал он. — Отец! Открой нам!

Он поднял руку, и все замерли. Из комнаты не было слышно ни звука.

Колокольчик у входной двери звенел вовсю, но никто не обращал на него внимания.

Стивен Фарр сказал:

— Придется взламывать дверь, иначе не попадем вовнутрь.

— Это не так просто сделать, — вздохнул Гарри. — Двери здесь очень прочные. Давай попробуем вместе,

Альфред!

Они бросились на дверь, разом толкнули ее, но та не поддалась. Принесли тяжелую дубовую скамью и стали бить ею, как тараном. Наконец дверная ручка отломилась, дверь распахнулась.

То, что они увидели, вряд ли возможно когда-нибудь забыть. В комнате, по всему видно, происходила ожесточенная борьба. Тяжелая мебель опрокинута, хрустальные вазы разбиты и валяются на полу. На коврике у камина, в котором ярко полыхал огонь, в луже крови лежал Симеон Ли… Кровью была забрызгана вся комната.

Кто-то глубоко вздохнул. Затем одна за другой прозвучали две фразы. Обе довольно странные…

Дейвид Ли сказал:

— Мельницы господни мелют медленно, но очень тонко.

А Лидия, вся дрожа, прошептала:

— Кто бы мог подумать, что в старике было еще так много крови?..

***

Инспектор Сагден позвонил три раза, потом стал отчаянно стучать кулаком в дверь. Прошло достаточно много времени, прежде чем ему наконец открыл совершенно растерянный Уолтер.

— Ах, — только и вымолвил он, кажется, испытав огромное облегчение. — Я только что собирался звонить в полицию.

— В связи с чем? — резко спросил инспектор Сагден.

— Старый мистер Ли… — прошептал Уолтер. — Кто-то его убил.

Сагден отодвинул слугу в сторону, он спешил вверх по лестнице. Он вбежал в комнату, не замеченный никем из находившихся там. Мимоходом заметил, что Пилар нагнулась и что-то подняла с пола. Сагден увидел, что Дейвид закрыл лицо руками. Все остальные стояли, сбившись в кучку. Только Альфред Ли, мертвенно бледный, подошел к трупу отца и смотрел на него сверху.

Джордж Ли важно отдавал распоряжения:

— Ни к чему не прикасаться до прихода полиции.

— Позвольте-ка, — сказал Сагден и вежливо протиснулся между дамами.

— Ах, инспектор Сагден! — воскликнул Альфред, знавший его. — Как быстро вы прибыли.

— Да, мистер Ли.

Сагден не стал тратить времени на разъяснения.

— Что здесь произошло?

— Мой отец… Убит, — задыхаясь, сказал Альфред. Магдалена вдруг разразилась истерикой. Инспектор Сагден поднял руку, требуя тишины.

— Прошу присутствующих, кроме мистера Джорджа Ли, покинуть комнату.

Все молча повернулись и пошли к выходу, как стадо овец.

Сагден вдруг остановил Пилар.

— Простите, мисс, — сказал он дружелюбно. — Здесь ничего нельзя трогать, все должно оставаться на своих местах.

Она уставилась на него. Стивен Фарр сказал раздраженно:

— Это же ясно. Мисс Эстравадос отлично это знает.

Инспектор Сагден продолжил тем же любезным тоном:

— Вы только что подняли здесь с пола какую-то вещь.

Пилар широко раскрыла глаза.

— Я? — спросила она в изумлении.

— Да, именно вы, я видел, как вы это сделали. Пожалуйста, отдайте мне то, что вы подняли.

Пилар медленно разжала руку. В ладошке была маленькая полоска резинки и какая-то крохотная деталь из дерева. Сагден взял то и другое, положил в конверт и опустил в свой нагрудный карман.

Стивен Фарр посмотрел на него с уважением. Следует отметить, что поначалу молодой симпатичный полицейский не произвел на него впечатления.

Затем Пилар и он вместе вышли из комнаты.

За спиной они услышали деловитый голос инспектора:

— Ну, а теперь, пожалуйста…

***

— Все-таки ничто не сравнится с огнем в камине, — сказал полковник Джонсон, подкладывая очередное буковое полешко в камин, и подвинул свое кресло ближе. — Пожалуйста, угощайтесь, — предложил он своему гостю, указывая на бутылку, стоявшую на столике.

Полковник Джонсон, шеф полиции из Мидлшира, любил сидеть у пылающего камина, в то время как Эркюль Пуаро, его гость, предпочитал центральное отопление, которое греет не только подошвы ботинок, но и спину.

— Да, это дело Кортрайта было уникальным случаем, — задумчиво проговорил хозяин. — Удивительный человек, редкого обаяния и хорошо воспитан. В самом деле, мы ему просто в рот глядели, каждому слову внимали, когда он приехал сюда. А потом — на тебе! Неслыханно! Использовать никотин как яд действительно редкостная выдумка.

— Было время, вы считали всякое отравление совершенно не английской манерой убийства, — заметил Эркюль Пуаро. — Считали, что это сатанинская проделка иностранцев.

— Ну, теперь я бы так уже не сказал, — признался шеф-инспектор — Сегодня у нас совершается довольно много отравлений с помощью мышьяка, наверное, даже больше, чем можно было предполагать… Вообще, отравление — это всегда страшно неприятное дело. Свидетели почти всегда друг другу противоречат. Врачи становятся особенно нерешительными в своих суждениях. Порой не представляешь себе, как будешь передавать это дело на суд присяжных Нет, если уж убийство, то лучше такое, чтобы не вызывало никаких сомнений по поводу причины смерти.

Пуаро кивнул:

— Значит, огнестрельная рана, перерезанная глотка, проломленный череп, — вы предпочитаете такие вещи?

— Предпочитаю… Совершенно плохое слово. Пожалуйста, не думайте, что я люблю убийства. Если бы это было возможно, я вообще никогда не занимался бы ими больше. По крайней мере, пока вы здесь, мы можем быть спокойны. Ведь Рождество на дворе… Мир на земле… Любите друг друга Ну, и все такое прочее.

Пуаро откинулся в своем кресле и задумчиво посмотрел на гостеприимного хозяина.

— Значит, вы думаете, что Рождество — это не время для убийств?

— Да, я так думаю. — Джонсон потерял нить рассуждений. — Ведь я сказал уже, что всеобщее примирение, ну, и вот…

— Англичане так сентиментальны, — тихо заметил Пуаро.

— Ну и что, если сентиментальны! — с вызовом сказал Джонсон — Мы действительно чтим традиции. Древние праздники. Разве плохо?

— Наоборот, это очень мило, — согласился Пуаро. — Но давайте рассуждать трезво. Разве Рождество — не праздник радости? Разве не принято на Рождество есть и пить, даже объедаться? От переедания бывает несварение желудка, от чего возникает раздражительность.

— Преступления, — заметил полковник, — совершаются не от раздражительности.

— Я не уверен в этом. Или еще один момент. Рождество — это праздник примирения, как вы изволили подчеркнуть. Люди забывают все ссоры, прощают обиды. Те, кто не мог переносить друг друга, решают снова примириться, пусть даже и ненадолго.

Джонсон кивнул:

— Все закапывают топор войны.

— … А семьи, — невозмутимо продолжал Пуаро, — члены которых на протяжении многих лет жили порознь или годами не обменивались между собой ни словом, снова объединяются. Это, друг мой, приводит к очень серьезным коллизиям, поверьте мне. Люди, которые никогда друг друга добрым словом не вспомнят, прилагают усилия, чтобы казаться дружелюбными. Поэтому Рождество — это время лицемерия. Честного, искреннего лицемерия с самыми лучшими намерениями. Но все-таки — лицемерия!

Он, весь сияя, улыбнулся Джонсону:

— Разумеется, дорогой мой, это только мое мнение! Я пытаюсь доказать вам, что в этих ситуациях — когда душа в напряжении, а тело расслаблено — вполне возможно, что склонности, доныне не проявлявшиеся, размолвки, доныне не привлекавшие особого внимания, вдруг принимают значительно более серьезный характер. Результатом наигранной любви, великодушия, добросердечия обязательно станет, рано или поздно, взрыв ненависти и жажды мести, которые проявятся гораздо сильнее, чем они были на протяжении всего года. Если вы однажды перекроете плотиной поток естественных чувств, мой дорогой, то плотину непременно прорвет.

Полковник Джонсон с сомнением поглядел на гостя.

— Никогда не пойму, когда вы говорите серьезно, а когда разыгрываете меня, — проворчал он.

Пуаро улыбнулся:

— Я никогда не пытался разыгрывать вас всерьез! Сейчас, конечно, шучу. Но, тем не менее, это правда: искусственно культивируемые и насаждаемые настроения приводят к естественным реакциям.

В дверях появился слуга полковника Джонсона.

— Инспектор Сагден у телефона, сэр.

— Иду.

Извинившись перед Пуаро, Джонсон вышел, но не прошло и трех минут, как он вернулся. Выглядел он серьезным и расстроенным.

— Черт бы все это побрал! — воскликнул он. — Убийство! На самый сочельник — убийство!

Пуаро удивленно поднял брови:

— Вы уверены… я имею в виду, вы уверены в том, что это убийство?

— Как вы сказали? А! Конечно, все остальное исключается. Убийство — да еще жестокое!

— Кто же жертва?

— Старый Симеон Ли, один из самых богатых людей в округе. Сколотил себе состояние в Южной Африке. На золоте… нет, кажется, на алмазах, если не ошибаюсь. Кроме того, он заработал огромные суммы на технических усовершенствованиях устройств для взрывных работ — что-то такое, что он изобрел сам, насколько мне известно. Говорят, у него два миллиона как минимум.

— И его очень любили?

— Не думаю, чтобы его кто-то любил, — медленно проговорил Джонсон — Он был большим чудаком. В последние годы стал инвалидом. Я не знаком с ним лично, но он, без сомнения, был здесь одним из самых примечательных людей.

— Так что, эта история поднимет много шуму!

— Разумеется! Я должен немедленно ехать туда, в Лонгдейл.

Пуаро почувствовал, что он хочет задать ему вопрос, но не решается сделать это.

— Вы хотели бы, чтобы я сопровождал вас? Джонсон ответил слегка смущенно:

— Этого я не могу требовать от вас. Но вы ведь знаете, как обстоят дела: инспектор Сагден — хороший полицейский, обстоятельный, педантичный, совершенно надежный — надежнее не бывает, но вот фантазии ему явно не хватает. Раз уж случайно вы оказались здесь, я, конечно же, с удовольствием воспользовался бы вашей помощью.

От сильного смущения он говорил почти резко. Пуаро поспешил заверить его:

— Я с удовольствием поеду с вами. Можете на меня рассчитывать. Но мы не вправе перебегать дорогу этому славному инспектору. Это — его дело, а не мое, пусть он и ведет расследование. Я ограничусь исключительно ролью наблюдателя-эксперта.

— Вы — настоящий друг, Пуаро, — тепло сказал Джонсон.

***

Полицейский открыл им входную дверь, вытянулся в струнку и отдал честь. Через холл к ним уже спешил инспектор Сагден.

— Рад видеть вас здесь, сэр. Пройдемте сразу в комнату — в рабочий кабинет мистера Ли. Я хотел бы в общих чертах обрисовать вам случившееся. Дело достаточно скверное.

Он провел обоих в маленькую комнатку слева от холла. В центре ее стоял большой письменный стол, заваленный бумагами. Вдоль стен выстроились книжные шкафы.

Полковник представил:

— Сагден, это Эркюль Пуаро, о котором вы, разумеется, слыхали. Он случайно оказался в наших краях, у меня в гостях… Инспектор Сагден. Знакомьтесь.

Пуаро поклонился и посмотрел на инспектора.

Перед ним стоял высокий, широкоплечий человек с выправкой военного: у него был узкий длинный нос и большие, густые рыжеватые усы. Сагден уставился на Эркюля Пуаро, а Эркюль Пуаро — на усы Сагдена.

— Разумеется, я уже слышал о вас, мистер Пуаро, — сказал инспектор. — Вы несколько лет назад были здесь, в Англии, не правда ли? Расследовали дело сэра Бартоломью Стренджа. Отравление никотином. Не в моем округе, но я, конечно, слыхал об этом…

— Итак, Сагден, что здесь произошло? — перебил его начальник. — Вы сказали, что дело совершенно ясное.

— Да, сэр, это убийство, без сомнения. В горле мистера Ли резаная рана, причем задета шейная вена, как установил врач. Но вот кое-что в этом деле не увязывается между собой… Обстоятельства таковы: сегодня в пять часов вечера мне в Аддлсфилдское бюро полиции позвонил мистер Ли. Он казался каким-то растерянным, просил меня зайти к нему в восемь часов вечера, а дворецкому сказать, что я приходил собирать пожертвования на наше благотворительное учреждение.

— Значит, он искал подходящую причину, чтобы заполучить вас в дом?

— Так точно, сэр. Ну, вы знаете, мистер Ли — это столь важная персона, что я, разумеется, пообещал прийти. Около восьми я был здесь, сказав, что пришел собирать деньги на полицейский приют для сирот. Дворецкий сообщил о моем приходе и затем провел меня в комнату мистера Ли на втором этаже, которая расположена как раз над столовой.

Сагден сделал паузу, перевел дух и продолжил свое строго официальное сообщение:

— Мистер Ли сидел в кресле у камина. Он был в шлафроке. Мистер Ли предложил мне сесть к нему поближе и затем довольно неуверенно сказал, что должен заявить мне о краже. Он, дескать, имеет основание предполагать, что из его сейфа украдены алмазы — нешлифованные алмазы, уточнил он, если я не ошибаюсь, стоимостью в несколько тысяч фунтов.

— Алмазы? — переспросил полковник.

— Так точно, сэр. Я задал ему несколько конкретных вопросов, но он отвечал на них неуверенно, уклончиво. В конце концов он заявил: «Видите ли, инспектор, я ведь могу и ошибаться». «Как это? — спросил я — Ведь алмазы либо пропали, либо не пропали». Он на это сказал: «Алмазы пропали, но может статься, что просто кто-то глупо пошутил». Я этого не понял. А он продолжал: «Насколько я могу судить, только два человека могли взять их ради шутки. Но если их взял другой, это кража… Я прошу вас, инспектор, прийти еще раз — через час, или, скажем, в четверть десятого. Тогда я буду в состоянии со всей определенностью сказать вам, обокрали меня или нет». Я пообещал ему заглянуть попозже и ушел.

Полковник Джонсон удивленно посмотрел на Пуаро.

— Странно, очень странно, не правда ли, Пуаро?

— Разрешите узнать, какие выводы вы сами делаете из всего этого, инспектор? — спросил Пуаро.

Сагден в задумчивости провел пальцем по щеке и осторожно сказал:

— Мне пришло на ум многое, но одно, считаю, несомненно: никто не думал шутить, и алмазы действительно были украдены, однако старый господин еще не выяснил точно, кто мог быть преступником. Я предполагаю, что из двух персон, о которых он упоминал в этой связи, одна — из слуг, а вторая — из членов семьи.

Пуаро согласно кивнул:

— Tres bien! Это объясняло бы его странную позицию. Он хотел в это время, видно, поговорить кое с кем и сказать ему, что уже дал знать полиции, но может прекратить расследование, если камни будут немедленно возвращены.

— А если бы виновный или виновная отказались? — спросил полковник Джонсон.

— В этом случае он собирался передать все дело в руки полиции, сэр.

— Но ведь он мог сделать это с самого начала, не устраивая предварительно тайной встречи с вами.

— Нет, сэр, — горячо возразил инспектор. — Это выглядело бы как пустяковая угроза и было бы не столь убедительным. Виновный или виновная могли бы сказать себе: «Ведь старик же не позвонит в полицию! Пусть подозревает кого угодно, это его дело!» Но если старый господин мог сообщить ей или ему, что он уже поговорил с полицией, что инспектор только что ушел, и если б дворецкий подтвердил это, если бы вор его спросил, приходили ли из полиции, — вот тогда бы преступник убедился, что мистер Ли будет действовать решительно, и тогда он, вероятно, захотел бы вернуть алмазы.

— Гм… да. Это не лишено резона, — проворчал полковник Джонсон. — Сагден, а вы имеете представление, кто бы это мог быть из членов семьи?

— Нет, сэр.

— Даже ни малейшего подозрения?

— Нет, сэр.

Джонсон покачал головой. Затем сказал недовольно:

— Ну, хорошо, продолжайте.

— Итак, точно в девять пятнадцать вечера я пришел снова. В тот момент, когда собирался позвонить, послышался крик, затем взволнованные голоса и беготня. Я позвонил несколько раз, а потом стал стучать. Это продолжалось минуты три, пока мне открыли. Слуга дрожал всем телом и выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок Он, заикаясь, пробормотал, что мистер Ли убит. Я побежал по лестнице наверх. Комната мистера Ли была в неописуемом состоянии. Там, совершенно очевидно, происходила ожесточенная борьба. Мистер Ли лежал перед камином, в котором горел огонь, с перерезанным горлом в луже крови.

— Значит, самоубийство исключено? — резко спросил полковник полиции.

— Исключено, сэр. Во-первых, — перевернутые стулья и столы, разбитые вазы и статуэтки, а во-вторых, — отсутствие какого бы то ни было ножа или бритвы, которым можно было бы совершить такое самоубийство.

— Да, это убедительно. Кто-то был в комнате?

— Почти вся семья, сэр. Они все вместе стояли там.

Полковник Джонсон проницательно посмотрел на инспектора:

— Есть какие-то подозрения, Сагден?

— Это чертовски сложное дело, сэр, — задумчиво ответил инспектор — Все выглядит так, словно кто-то из них сотворил такое. Не могу себе представить, как кто-нибудь чужой проник в дом извне, совершил убийство и затем успел своевременно скрыться.

— Окна были открыты или закрыты?

— В комнате два окна, сэр. Одно было закрыто и заперто на задвижку. Другое приоткрыто на несколько сантиметров, но зафиксировано в таком положении специальным запором. Я сразу же попытался открыть его, но не смог, думаю, его не открывали уже несколько лет. Кроме того, стена дома совершенно гладкая, на ней нет никакого плюща, никаких вьющихся растений. Не думаю, чтобы кто-то смог бежать таким путем.

— Сколько дверей в этой комнате?

— Одна, и та была заперта изнутри. Когда обитатели дома услышали крик старого господина и взбежали наверх, им пришлось вначале выламывать дверь.

— И что же?.. Кто был в комнате?

Джонсон задал этот вопрос с напряженным интересом.

— Никого, сэр. Никого, кроме старика, который был убит за пять минут до того.

Полковник Джонсон секунду смотрел на Сагдена, не в состоянии вымолвить слова. Затем прорвался целый словесный поток:

— Уж не хотите ли вы сказать, инспектор, что здесь произошел один из тех идиотских случаев, которые обычно происходят только в детективных романах, где кого-то в запертой комнате убивают с помощью каких-то сверхъестественных сил?

Еле заметная улыбка заставила усы Сагдена дрогнуть.

— Я думаю, что совсем уж так таинственно здесь дело не обстоит, сэр.

— Значит, это самоубийство?! Это должно быть самоубийство!

— А где же тогда орудие, инструмент, сэр?

— А как же, по-вашему, ушел убийца? Через окно?

Сагден покачал головой:

— Нет, сэр, готов поклясться, что он не мог уйти через окно.

— Но ведь дверь была закрыта изнутри? Инспектор кивнул. Он вынул из кармана ключ и положил его на стол.

— На нем не было никаких отпечатков пальцев, — сообщил он. — Но посмотрите, пожалуйста, на него через лупу.

Пуаро и полковник наклонились над ключом и внимательно исследовали его.

— Бог мой! — воскликнул Джонсон. — Теперь я понимаю! Вот же легкие царапинки на бороздке ключа! Видите их, Пуаро?

— Разумеется, я их вижу. Это означает, что ключ поворачивали снаружи, не правда ли? С помощью какого-то инструмента, который был вставлен в замочную скважину и смог захватить бороздку В иных случаях для этого достаточно пинцета.

Инспектор кивнул.

— И все это для того, чтобы смерть выглядела как самоубийство, — продолжал Пуаро, — когда дверь отопрут, а в комнате не будет никого.

— Видимо, на это и был расчет, мистер Пуаро.

Пуаро покачал головой:

— А беспорядок в комнате? Убийца ведь прежде всего ликвидировал бы следы борьбы.

— Для этого у него не оставалось времени, — пояснил инспектор Сагден. — Вот в чем вся соль — у него не было времени! Предположим, что он хотел застать врасплох старого господина. Это ему не удалось. Завязалась борьба — борьба, которую можно было слышать как раз в комнате этажом ниже. Более того: старый господин позвал на помощь. Все ринулись вверх по лестнице. Тут у убийцы действительно оставались считанные секунды на то, чтобы выскользнуть из комнаты и снаружи повернуть ключ в замке.

— Это так, — согласился Пуаро. — Так вполне мог вести себя представляемый вами убийца. Но почему, почему, ради всего святого, он не оставил орудия убийства рядом с трупом? Там, где нет орудия, не может быть и речи о самоубийстве. Это была прямо-таки роковая ошибка.

Инспектор Сагден ответил тривиально:

— Преступник почти всегда допускает какую-то ошибку. Мы убеждаемся в этом снова и снова.

Пуаро вздохнул. Затем проговорил тихо:

— Но, несмотря на эту ошибку, он улизнул, этот преступник.

— Я не думаю, что ему действительно удалось улизнуть.

— Вы полагаете, что он все еще находится в этом доме?

— Не знаю, где еще он мог бы находиться. Преступление произошло здесь, в доме.

— И тем не менее, — любезным тоном повторил Пуаро, — он улизнул, потому что вы не знаете, кто он.

Инспектор Сагден сказал твердо, но столь же вежливо:

— У меня такое чувство, что мы очень скоро узнаем его. Мы еще никого не допрашивали.

— Послушайте, Сагден, — вмешался в разговор Джонсон, — мне неясно одно — ведь кто бы ни повернул ключ в замке снаружи, он должен был точно знать, как это делается. Это значит, что у него, так сказать, имеется опыт взломщика, ведь специальные инструменты для таких дел приготовить не так-то легко.

— Вы думаете, что это профессиональный взломщик, сэр?

— Вот именно!

— Да, действительно, выглядит так, — согласился Сагден. — Я тоже задавал себе вопрос, нет ли среди слуг профессионального вора. Это могло бы объяснить исчезновение алмазов, а убийство тогда было бы просто логическим следствием Но и эта теория имеет слабые места. Из восьми человек прислуги в этом доме шесть — женщины, причем пятеро из них работают в доме по четыре года и больше. Кроме них есть дворецкий и слуга. Дворецкий в семье уже почти сорок лет, — прямо рекорд, я бы сказал. Слуга тоже не со стороны, он сын садовника и вырос здесь. Я не знаю, как и где он мог бы научиться ремеслу взломщика. И, наконец, есть еще один слуга — личный камердинер старого господина. Он здесь относительно недавно, но в тот момент его не было в доме. Его и сейчас нет, впрочем, он ушел незадолго до восьми.

— У вас есть список тех, кто в то время находился в доме?

— Так точно, сэр Я спросил их имена у дворецкого. Он достал записную книжку.

— Прочитать их вам, сэр?

— Пожалуйста, Сагден.

— Мистер Альфред и миссис Лидия Ли. Мистер Джордж Ли, депутат, и его жена. Мистер Гарри Ли. Мистер Дейвид и миссис Хильда Ли. Мисс, — тут инспектор сделал маленькую паузу, после которой взял с боем имя: — Пилар… — Еще одна мучительная трудная атака: — Эстравадос. Мистер Стивен Фарр. Затем прислуга: Эдвард Трессильян, дворецкий; Уолтер Чэмпион, слуга; Эмили Ривз, повариха; Квинни Джонс, судомойка, Глэдис Спент, первая горничная; Грейс Бест, вторая горничная; Беатрис Москомб, третья горничная; Джоан Кенч, домработница. Затем — Сидней Хорбюри, камердинер.

— А где находились в момент убийства все члены семьи Ли?

— Об этом я знаю только приблизительно Как уже говорил, я еще не успел никого допросить. По словам Трессильяна, господа были еще в столовой, а дамы уже перешли в гостиную. Трессильян готовил кофе. Он говорит, что как раз вернулся в комнатку рядом с кухней, когда наверху послышался шум, сразу же за которым раздался крик. После этого он вместе с другими побежал по лестнице.

— Кто из членов семьи живет в этом доме постоянно, а кто приехал в гости? — спросил полковник Джонсон.

— Мистер Альфред и миссис Лидия Ли живут здесь постоянно. Все остальные приехали в гости.

— Где они сейчас!

— Я попросил их оставаться в гостиной, пока не буду готов взять у них показания.

— Хорошо. Тогда, пожалуй, мы сейчас поднимемся наверх и осмотрим место преступления.

Когда они вошли в комнату, в которой произошло убийство, полковник даже присвистнул сквозь зубы.

— Да, довольно скверная картина.

Некоторое время он стоял, окидывая взором перевернутые стулья, осколки стекла и забрызганные кровью обломки мебели. Сухощавый пожилой человек, который до этого стоял на корточках возле трупа, поднялся и кивнул.

— Добрый вечер, Джонсон, — сказал он. — Как тебе нравится эта бойня, а? Милая картина?

— Да уж, можно сказать! Каково ваше заключение, доктор?

Врач пожал плечами.

— Выступая как эксперт в суде, я изъясняюсь исключительно научными терминами, но вам скажу попросту: ясное дело — глотка перерезана, как у свиньи. Не прошло и нескольких минут, как наступила смерть от потери крови. Не найдено никакого орудия, которым перерезана глотка.

Пуаро подошел к окнам. Как и сказал инспектор, одно из них было закрыто и заперто на задвижку. Другое было приоткрыто на несколько сантиметров, но зафиксировано в этом положении мощным запором.

— Дворецкий утверждает, что это окно не закрывалось совсем, даже в самую сильную непогоду, — пояснил Сагден. — На тот случай, если будет ветер с дождем и будут залетать капли, внизу постелен линолеум, хотя крыша сильно выступает и хорошо защищает от любой непогоды.

Пуаро кивнул. Он снова подошел к трупу и посмотрел сверху на старика.

Десны, в которых не было ни кровинки, оттянули губы и были обнажены, так что казалось — Симеон Ли скалит зубы. Пальцы были скрючены, как птичьи когти.

— Кажется, он не был сильным человеком, — сказал Пуаро.

— Ну, как сказать, зато был очень вынослив, — возразил врач. — Он перенес несколько таких болезней, которые многих свели бы в могилу.

— Я не в том смысле. Я хочу сказать, что он не был очень уж силен физически.

— Это так, разумеется. Строение тела довольно субтильное.

Пуаро повернулся и наклонился над перевернутым креслом красного дерева, внимательно рассматривая его. Рядом стоял стол красного дерева, на котором валялись осколки большой фарфоровой лампы. Два стула поменьше были тоже опрокинуты, вокруг — осколки разбитой бутылки и двух бокалов, чуть подальше — неразбившееся при падении стеклянное пресс-папье, книги, расколотая японская ваза и бронзовая статуэтка, изображающая обнаженную девушку.

Пуаро склонился над всеми этими свидетельствами ожесточенной борьбы, ни к чему не притрагиваясь. Брови его удивленно поползли вверх.

Полковник полиции обратил на это внимание.

— Заметили что-то странное, Пуаро? Эркюль Пуаро вздохнул.

— Такой хилый старик… и такой разгром кругом, — пробормотал он.

Джонсон посмотрел на него с удивлением. Затем спросил инспектора:

— Есть отпечатки пальцев?

— Много, сэр, повсюду в комнате.

— А на сейфе?

— Только отпечатки пальцев старого господина. Джонсон повернулся к врачу.

— Что вы можете сказать о пятнах крови? Тот, кто убил его, обязательно должен был запачкаться кровью или нет?

— Не обязательно, — ответил, поколебавшись, врач. — Кровотечение было почти исключительно из шейной вены, а она пульсирует не так сильно, как артерия.

Пуаро вдруг заметил:

— А потому такое количество крови просто удивительно, даже очень удивительно.

— Вы можете сделать из этого… хм… какие-то выводы? — скромно и с большим уважением спросил Сагден.

Пуаро посмотрел на него и грустно покачал головой:

— Так, кое-что… Необычайная сила, энергия…

Он смолк и долго думал, прежде чем заговорил снова.

— Да, вот что я хочу сказать, — жестокое насилие! И потом эта кровь… Здесь — как бы это получше выразиться — слишком много крови! Чересчур много! Кровь на стульях, на столе, на ковре… Что это — кровавый суд? Кровавая жертва? Мы не знаем этого. Быть может… Этот хилый старик такой худой, весь сморщенный и высохший… и все же в нем оказалось так много крови…

Он смолк. Сагден, смотревший на него большими изумленными глазами, шепнул почти благоговейно:

— Странно… точно так сказала и она тоже — эта дама…

— Какая дама? — резко спросил Пуаро. — Что она сказала?

— Миссис Ли, миссис Лидия Ли. Она стояла там в дверях и пробормотала это вполголоса. Я не знаю, что она имела в виду.

— Что она пробормотала?

— Что-то насчет того, что никто не подумал бы, как много еще крови в этом старике…

— Кто бы мог подумать, что в старике было еще так много крови?.. — тихо процитировал Пуаро. — Это слова леди Макбет. Странно, что она это сказала…

Альфред Ли и его жена вошли в маленький кабинет, где ждали Пуаро, Сагден и шеф-инспектор. Полковник Джонсон вышел к ним навстречу.

— Добрый вечер, мистер Ли. Мы еще никогда не встречались, но вы, вероятно, знаете, что я — начальник полиции графства. Мое имя Джонсон. Не могу и передать вам, как сильно потрясло меня произошедшее здесь.

Альфред, карие глаза которого были похожи на глаза печальной собаки, сказал осипшим голосом:

— Благодарю вас. Это ужасно! Ужасно… Моя жена. Голос Лидии прозвучал спокойно:

— Это шокировало моего мужа. Нас всех тоже, конечно, но его особенно.

Она положила руку на плечо Альфреда.

— Пожалуйста, садитесь, миссис Ли, — предложил Джонсон. — Позвольте представить вам мсье Эркюля Пуаро.

Пуаро поклонился. Его глаза с интересом смотрели то на одного из супругов, то на другого.

Лидия мягко надавила на плечо Альфреда, усаживая его на стул.

— Садись, Альфред! Альфред безмолвно повиновался.

— Эркюль Пуаро?.. Кто-кто? Он наморщил лоб.

— Полковник Джонсон хочет о многом расспросить тебя, Альфред, — сказала Лидия спокойно.

Шеф-инспектор бросил на нее восхищенный взгляд. Он был счастлив, что миссис Лидия Ли оказалась разумной, сохраняющей самообладание женщиной.

— Да, конечно… конечно, разумеется, — пробормотал Альфред.

«Да уж, шок совершенно доконал его, — подумал Джонсон. — Надо надеяться, что он сможет взять себя в руки». А вслух Джонсон сказал:

— Вот у меня тут список с именами всех, кто был сегодня вечером в доме. Вы сможете подтвердить мне, что он верен, мистер Ли?

Он дал знак Сагдену, и тот снова достал свою записную книжку и зачитал все имена.

Деловитость, с которой все происходило, казалось, успокоила Альфреда Ли. Он вновь обрел самообладание, и взгляд его уже не напоминал взгляда затравленного зверя. Когда Сагден кончил, он согласно кивнул:

— Список верен.

— Не смогли бы вы более подробно описать ваших гостей? Видимо, супружеские пары Джордж и Магдалена Ли, а также Дейвид и Хильда Ли — ваши родственники?

— Да, это мои младшие братья и их жены.

— Они только в гостях здесь?

— Да, они приехали на рождественские праздники.

— Мистер Гарри Ли тоже ваш брат?

— Да.

— А двое других гостей? Мисс Эстравадос и мистер Фарр?

— Мисс Эстравадос — моя племянница. Мистер Фарр — сын бывшего делового партнера моего отца в Южной Африке.

— Значит, старый друг?

— Нет, мы познакомились с ним накануне, — вставила Лидия.

— Вот как? Но вы ведь пригласили его на Рождество?

Альфред заколебался и беспомощно посмотрел на Лидию. Она ответила на вопрос ясно и спокойно.

— Мистер Фарр совершенно неожиданно появился здесь вчера. Он случайно оказался в округе и захотел нанести визит моему свекру. Когда тот узнал, что это сын его старого друга и делового партнера, он настоял на том, чтобы мистер Фарр провел Рождество с нами.

— Понимаю. Так, значит, с семьей теперь все, перейдем к прислуге. Миссис Ли, вы доверяете всему вашему персоналу?

Лидия подумала некоторое время, прежде чем ответить.

— Да. Я уверена, что все они полностью заслуживают доверия. Большинство из них уже на протяжении нескольких лет в доме, а Трессильян, старый дворецкий, даже с тех пор, когда мой муж был ребенком Единственные, кто здесь недавно, — Джоан, домработница, и личный камердинер моего свекра, который ухаживал за ним.

— И что вы думаете об этих двоих?

— Джоан не слишком-то умна Это самое плохое, что можно сказать о ней. Хорбюри я, собственно, совсем не знаю Он тут чуть больше года. С работой он, кажется, справлялся хорошо, потому что мой свекор был им весьма доволен.

— Но вы, мадам, не разделяли этого мнения? — стремительно спросил Пуаро.

Лидия пожала плечами:

— Я не имела с Хорбюри никаких дел.

— Но ведь вы все-таки хозяйка в этом доме, мадам, и распоряжаетесь всеми слугами.

— Это так, но Хорбюри обслуживал исключительно моего свекра и никоим образом не подчинялся мне.

— Вот как?

Полковник Джонсон проявил легкое нетерпение.

— Ну, перейдем к событиям сегодняшнего вечера. Я боюсь, что это причинит вам боль, мистер Ли, но прошу вас изложить мне точно события, которые произошли здесь.

Альфред молча кивнул.

— Когда, например, вы видели своего отца в последний раз? — быстро спросил Джонсон.

Лицо Альфреда болезненно исказилось, и он ответил очень тихо:

— После чая. Я был у него недолго. Затем пожелал ему спокойной ночи и оставил его… Как поздно это было?.. Примерно без четверти шесть.

— Вы пожелали ему спокойной ночи? — спросил Пуаро. — Значит, вы предполагали, что уже больше не увидите отца этим вечером?

— Да. Отец легко пообедал, а ужин ему накрывали в его комнате в семь часов. Сразу после этого он обычно ложился; иногда он еще немножко сидел в своем кресле, но не желал видеть никого из семьи в это время, если не посылал за кем-то специально.

— Он часто так поступал?

— Бывало, если хотел.

— Но это не было регулярным?

— Нет.

— Пожалуйста, продолжайте, мистер Ли.

— Мы ужинали в восемь часов. Ужин закончился, и моя жена и другие дамы перешли в гостиную.

Голос его задрожал, а глаза на бледном лице снова обрели затравленное выражение.

— Мы остались сидеть за столом… Вдруг услышали наверху ужасный шум. Падение стульев, треск дерева, звон стекла и фарфора, и потом — о боже! — Он содрогнулся. — Я и сейчас еще слышу, как закричал мой отец! Ужасный, протяжный крик, крик человека, заглянувшего в лицо смерти…

Он закрыл лицо трясущимися руками. Лидия погладила его по руке, пытаясь успокоить. Полковник Джонсон осторожно спросил:

— А потом?

— Я думаю, примерно секунду мы сидели, словно парализованные, — сказал Альфред, задыхаясь. — Но потом все подскочили, выбежали из двери и поспешили по лестнице к комнате отца. Дверь была закрыта. Мы не могли попасть вовнутрь. Только всем вместе удалось ее взломать. И когда мы вошли в комнату, мы увидели…

Голос его стих.

— Достаточно, мистер Ли, — быстро сказал Джонсон. — Пожалуйста, вернемся еще на несколько секунд раньше, то есть к тому моменту, когда вы еще сидели в столовой. Кто был там с вами, когда раздался крик?

— Кто? Ну, мы все!… Нет, постойте… Мой брат был со мной, мой брат Гарри.

— И больше никого?

— Нет.

— А где же были остальные мужчины? Альфред наморщил лоб и старался вспомнить:

— Где они были? Все, кажется, было так давно… Как будто несколько лет прошло!… Как же все было? Да, правильно, Джордж пошел звонить по телефону. Мы начали обсуждать семейные дела, и мистер Фарр сказал, что не хочет нам мешать, и очень вежливо и тактично откланялся.

— А ваш брат Дейвид?

— Дейвид? А разве его не было с нами? Нет, конечно же, не было! Я и в самом деле не знаю, когда он вышел из комнаты.

— Вы, значит, обсуждали семейные дела? — задал вопрос Пуаро.

— Д-да, конечно.

— Это значит, что вы беседовали при этом только с одним из членов вашей семьи!

— Что вы хотите этим сказать? — поспешила спросить Лидия.

Пуаро почти резко обернулся к ней:

— Мадам, ваш муж говорит, что мистер Фарр удалился, потому что должны были обсуждаться семейные дела. Однако это не семейный совет, поскольку не присутствовали ни мистер Дейвид, ни мистер Джордж. Стало быть, это была беседа только между двумя членами семьи, не так ли?

— Мой деверь Гарри на протяжении многих лет не появлялся в доме. Поэтому нет ничего неестественного в том, что ему и моему мужу нашлось о чем поговорить.

— Ах, я понимаю! Вот оно как.

Она бросила на него быстрый взгляд и опустила глаза.

— Ну, это же ясно, — констатировал Джонсон. — Вы заметили, кроме вас бежал ли еще кто-нибудь по лестнице к комнате вашего отца?

— Я… я не знаю. Думаю, что да. Мы все прибежали из разных мест. Но я тогда ничего не заметил точно — от волнения. Такой ужасный крик…

Полковник Джонсон быстро перешел к другой теме.

— Спасибо, мистер Ли. Тут есть еще один момент если я правильно осведомлен, ваш отец владел несколькими очень ценными алмазами.

Альфред удивленно посмотрел на него:

— Да, это верно.

— Где он обычно хранил их?

— В сейфе в своей комнате.

— Вы можете мне описать эти камни?

— Это были необработанные алмазы, то есть неотшлифованные камни.

— Почему отец хранил их в своей комнате?

— Это был его «пунктик». Он привез эти камни из Южной Африки. Не для того, чтобы отдать их шлифовать, а просто чтобы владеть ими. Своего рода хобби, я бы сказал.

— Понимаю, — проговорил Джонсон, но по тону, каким это было произнесено, чувствовалось, что он не понял совершенно ничего. — И что же, эти камни были очень дорогими?

— Отец оценивал их примерно в десять тысяч фунтов.

— Значит, они были необычайно дорогими! Странная идея — хранить их в спальне.

И снова в разговор вмешалась Лидия:

— Мой свекор был человеком в некотором отношении странным, полковник Джонсон. Его взгляды и мысли часто расходились с общепринятыми. Он любил касаться этих камней, перебирать их.

— Наверное, они напоминали ему о прошлом, — вставил Пуаро.

Она с уважением посмотрела на него:

— Да, вероятно, напоминали.

— Эти алмазы были застрахованы? — спросил Джонсон.

— Думаю, что нет.

Джонсон подался вперед и спросил спокойно:

— Вы знаете, мистер Ли, что эти камни были украдены?

— Что? — Альфред уставился на него.

— Ваш отец не говорил вам о том, что они исчезли?

— Ни слова не сказал!

— Вы, значит, не знали, что он пригласил инспектора Сагдена, чтобы сообщить о пропаже?

— Я не имел ни малейшего представления об этом! Шеф-инспектор перевел взгляд на Лидию:

— А вы, миссис Ли?

Лидия покачала головой:

— Я тоже об этом ничего не знала.

— Вы, стало быть, оба думали, что камни все еще находятся в сейфе?

— Да.

После некоторого колебания она спросила:

— Он был убит из-за этого? Из-за камней?

— Выяснить это — как раз наша задача, — ответил полковник Джонсон. — Вы не догадываетесь, миссис Ли, кто из всех обитателей дома мог бы совершить такую кражу?

— Нет, совершенно определенно — нет! Думаю, что все слуги — честные люди. Кроме того, им крайне трудно каким-то образом получить доступ к этому сейфу. Мой свекор никогда не покидал своей комнаты. Он уже не спускался по лестнице вниз.

— А кто убирал его комнату?

— Хорбюри. Он заправлял постель и вытирал пыль. Вторая горничная занималась только камином, растапливала его по утрам, а все остальное делал Хорбюри.

— Значит, именно Хорбюри и было легче всего открыть сейф? — спросил Пуаро.

— Да.

— Вы думаете, это он украл алмазы?

— Возможно. Вероятно… У него были наилучшие возможности для этого. Ах! Я уже не знаю, что и думать!

Полковник Джонсон не дал увести себя в сторону.

— Ваш муж только что описал нам события этого вечера. Не смогли бы вы сделать то же, миссис Ли? Когда вы в последний раз видели своего свекра?

— Мы все были сегодня после обеда перед чаем в его комнате. Тогда я и видела его в последний раз.

— Вы больше не заходили — пожелать ему спокойной ночи?

— Нет.

— А обычно вы еще заходили к нему вечером, чтобы пожелать спокойной ночи? — спросил Пуаро.

— Нет, — резко ответила Лидия. Шеф-инспектор продолжил расспросы:

— Где вы были, когда произошло преступление?

— В гостиной.

— Вы слышали шум борьбы?

Мне кажется, что я услышала, как упало что-то тяжелое. Комната свекра находится над столовой, а не над гостиной. Так что звуки в гостиной не очень слышны.

— Но крик вы слышали тоже? Лидия содрогнулась.

— Да, я слышала крик! Это было ужасно, — как будто душа испустила вопль, корчась на огне в чистилище. Я сразу же поняла, что случилось что-то ужасное. Я побежала наверх следом за моим мужем и Гарри.

— Кто в этот момент, кроме вас, находился в гостиной?

Лидия задумалась:

— Это… этого я действительно не знаю. Дейвид был в комнате рядом и играл Мендельсона… Я думаю, Хильда подошла к нему…

— А две другие дамы?

— Магдалена звонила по телефону, — медленно ответила Лидия, — но не могу вспомнить, вернулась она после этого или нет. А где была Пилар, я тоже не знаю.

— Вы, значит, были в гостиной практически в одиночестве, — мягко констатировал Пуаро.

— Да, вероятно.

— Ну, а теперь перейдем к алмазам, — сказал Джонсон. — Это дело мы должны изучить особенно тщательно. Вы разбираетесь в замке сейфа вашего свекра, миссис Ли? Там надо набирать комбинацию из букв. Кажется, это довольно старомодная модель.

— Слово, которое надо было набирать, записано у него в маленькой записной книжечке, он всегда носил ее в кармане своего шлафрока.

— Хорошо. Мы сейчас проверим Но, вероятно, нам следует вначале допросить остальных членов семьи, чтобы дамы могли отправиться спать.

Лидия тотчас же поднялась.

— Пойдем, Альфред. — И, обращаясь к остальным мужчинам, сказала: — Я пришлю их к вам.

— Присылайте одного за другим, миссис Ли, если я смею вас просить об этом.

— Разумеется.

Она подошла к двери. Альфред последовал за ней И вдруг он резко повернулся. — Ну, конечно же! — воскликнул он и быстро подошел к Пуаро. — Ведь вы — Эркюль Пуаро! Где только витают мои мысли! Как я сразу не понял этого?!

Он говорил быстро, тихим, взволнованным голосом.

— Вас послало мне само небо! Вы должны выяснить истину, мсье Пуаро! Не считайтесь с расходами, я все возмещу. Но только выясните истину! Мой бедный отец! Убит! С такой жестокостью кем-то убит! Вы должны найти преступника, мистер Пуаро! Мой отец должен быть отомщен!

Пуаро ответил:

— Заверяю вас, мсье Ли, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь полковнику Джонсону и инспектору Сагдену.

— Но я хотел бы, чтобы вы работали по моему поручению! — взволнованно воскликнул Альфред. — Мой отец должен быть отомщен!

Он задрожал. Лидия вернулась и взяла его под руку:

— Пойдем, Альфред. Нам сейчас надо позвать всех остальных.

Она пристально посмотрела в глаза Пуаро, но эти глаза умели сохранять тайну. Пуаро ответил ей спокойным взглядом. Он тихо сказал;

— Кто бы мог подумать, что в старике было… Она перебила его:

— Нет! Не говорите этого!

— Это вы сказали, мадам, — мягко напомнил Пуаро.

— Да, я знаю, — шепнула она. — Я вспомнила это… Это было… так жестоко.

И они с мужем торопливо покинули комнату.

***

Джордж Ли был серьезен и холодно-корректен.

— Ужасное дело, — сказал он и покачал головой. — Совершенно ужасное дело. Я могу думать только, что это… гм… сотворил какой-то безумец.

Полковник Джонсон вежливо выслушал его.

— Вот как, значит, вы полагаете?

— Да, конечно. Какой-то кровожадный сумасшедший, маньяк. Наверно, сбежал откуда-то из сумасшедшего дома в окрестностях.

— И как же, по-вашему, этот сумасшедший смог проникнуть в дом, мистер Ли? — спросил инспектор Сагден.

Джордж покачал головой.

— Это дело полиции — выяснить, как, — заметил он холодно.

— Мы сразу же обошли весь дом вокруг ревностно парировал Сагден. — Все окна были закрыты и заперты на задвижки. Боковой выход и задняя дверь были заперты. Никто не мог войти также и через дверь кухни, не будучи замечен персоналом.

— Но ведь это же абсурд какой-то, — воскликнул Джордж Ли — Может, вы еще скажете, что мой отец вовсе не был убит?!

— Нет, он был убит, в этом нет никакого сомнения, — спокойно ответил Сагден.

Полковник Джонсон откашлялся и взял нить разговора в свои руки:

— Где вы были в момент убийства, мистер Ли?

— В столовой. Это было вскоре после ужина. Впрочем, нет. Мне кажется, я был в этой комнате. Я как раз заканчивал здесь телефонный разговор.

— Вы разговаривали по телефону?

— Да, мне надо было сообщить кое-что срочное сотруднику по консервативной партии в Вестеринхэме.

— И после того, как закончили говорить, вы услышали крик?

Джордж Ли слегка вздрогнул от воспоминаний:

— Да, это ужасно. Он пробрал меня до мозга костей. А потом захлебнулся, как будто сдавили глотку…

Он достал носовой платок и вытер лоб, блестевший от пота.

— Ужасное дело, — пробормотал он.

— А потом вы, значит, побежали по лестнице наверх?

— Да.

— При этом вы видели своих братьев, мистера Альфреда и мистера Гарри?

— Нет. Они, должно быть, пробежали наверх до меня.

— Когда вы в последний раз говорили со своим ОТЦОМ?

— Сегодня после обеда. Мы все были у него.

— После этого вы его больше не видели?

— Нет. Полковник помолчал, а потом спросил:

— Знали ли вы что ваш отец хранил в сейфе в своей спальне несколько ценных нешлифованных алмазов?

Джордж кивнул.

— Это была в высшей степени глупая затея, сказал он высокопарно. — Об этом я ему постоянно говорил. Его могли убить из-за каких-то камней, говорил я… то есть я подозревал… я хотел сказать.

Полковник Джонсон перебил его:

— А вы знаете, что эти алмазы исчезли? Джордж замер с открытым ртом. Его большие навыкате глаза вылезли из орбит.

— Так, значит, он и в самом деле был убит из-за этих камней?..

Шеф-инспектор ответил ему медленно и с расстановкой:

— Он обнаружил пропажу и за несколько часов до своей смерти сообщил полиции.

— Да, но… Тогда я не понимаю, — заикаясь, проговорил Джордж.

Эркюль Пуаро сказал ему дружелюбно:

— Мы тоже, мы тоже не понимаем.

***

Гарри Ли вошел какой-то возбужденный. Пуаро рассматривал его, наморщив лоб. Ведь он уже где-то видел этого человека! Он пристально рассматривал его: узкий длинный нос, заносчиво посаженная голова, слегка откинутая назад, волевой подбородок. Он отметил, что, несмотря на заметную разницу в росте и размерах фигуры, Гарри Ли был очень похож на своего отца. Он заметил и еще кое-что, а именно то, что Гарри, хоть и вошел с независимым видом, нервничал. Он пытался скрыть это за наигранным спокойствием и уверенностью, но Пуаро почувствовал страх, который его переполнял.

— Ну, господа мои, чем могу быть полезен?

— Вы очень обяжете нас, — ответил Джонсон, — если сможете помочь нам прояснить события сегодняшнего вечера.

Гарри оживленно покачал головой:

— Я, к сожалению, почти ничего не знаю. Вся эта история довольно отвратительная и произошла так неожиданно.

— Вы только недавно вернулись из-за границы, не правда ли, мсье Ли? — спросил Пуаро.

— Да, неделю назад сошел на берег в Лондоне.

— Как долго вы отсутствовали?

Гарри Ли выдвинул подбородок вперед и засмеялся:

— Лучше уж я расскажу все сам, а то вам непременно расскажет кто-нибудь другой! Я — блудный сын, господа мои. Скоро будет двадцать лет с тех пор, как я покинул этот дом.

— А сейчас, однако, вы вернулись. Не могли бы вы сказать нам — почему? — спросил Пуаро.

С той же развязностью Гарри ответил:

— Это все равно как в старой доброй притче: виноградные выжимки, которые едят свиньи или, наоборот, не едят, — я уже не помню, как там, забыл. В общем, мне надоело питаться ими. Тогда я подумал, что откормленный телец, которого закалывают в честь возвращения блудного сына, приятно разнообразит мое меню. Почти одновременно я получил письмо от отца, в котором он просил меня вернуться домой. Я повиновался его приказу, и вот я здесь. Это все.

— Вы надолго приехали сюда?

— Я навсегда вернулся домой, — лаконично сказал Гарри Ли.

— Ваш отец согласился на это?

— Старик был необычайно рад.

Гарри снова с удовольствием засмеялся, вокруг его глаз образовались морщинки.

— Жизнь с Альфредом была ужасно скучной для него! Альфред безнадежно нудный мальчуган. Конечно, он очень почтительный, но с ним нельзя поболтать по душам. А мой отец, наоборот, в молодые годы был перекати поле, поэтому я ему больше по сердцу.

— А ваш брат и его жена — они обрадовались тому, что будут жить с вами в одном доме?

Этот вопрос Эркюль Пуаро задал, слегка подняв бровь.

— Альфред? Альфред был в неистовстве! Как прореагировала Лидия, я не знаю. Наверное, она тоже была обижена за Альфреда. Но мы великолепно поймем друг друга. Лидия мне нравится. Это я должен был жениться на ней! Но Альфред — это, конечно, большое сокровище!

Он громко засмеялся:

— Альфред с незапамятных времен завидует мне и ревнует к отцу. Он всегда был послушным, покладистым, идеальным сыном. И что же он получил за это в конце концов? То, что постоянно получает самый послушный в семье, — пинок под зад! Поверьте мне, господа мои, добродетель себя не окупает. Он оглядел своих слушателей.

— Надеюсь, вас не шокирует моя откровенность? Но все это — чистая правда. Ведь вы же рано или поздно вытащите на свет божий все грязное белье семейства Ли. Стало быть, я могу первым выставить здесь на обозрение свое нутро. Я особенно отчаиваюсь по поводу смерти отца. В конце концов, я его не видел с тех пор, когда был совсем пареньком. Как бы то ни было, он был моим отцом, а сейчас он убит. Мой долг — позаботиться о том, чтобы его смерть была отомщена.

Он погладил себя по щеке:

— Мы семья, членам которой свойственна мстительность. Ни один из семейства Ли ничего легко не забывает. Я хочу быть уверенным, что убийца моего отца будет пойман и повешен!

— Мы сделаем все, что в наших силах, — сказал Сагден.

— Если бы вы не занимались этим в силу своего долга, мне пришлось бы взять дело расплаты в свои руки, — резко ответил Гарри Ли.

— Вы кого-нибудь подозреваете, мистер Ли? — быстро спросил полковник Джонсон.

Гарри покачал головой.

— Нет, — ответил он медленно, — нет, подозрений у меня нет. Знаете, это было для меня ударом. Я долго размышлял — мне кажется, речь не может идти о преступнике со стороны…

— Ага, — кивнул тут Сагден.

— … И если я не ошибаюсь, то убил его один из нынешних обитателей этого дома. Но кто, черт возьми?! Кто-то из слуг? Явно нет! Трессильян здесь с незапамятных времен. Слуга-полуидиот? Едва ли. Хорбюри? Это хладнокровный тип, но Трессильян сказал мне, что он отправился в кино. И кто у нас останется тогда? Если исключить Стивена Фарра, а зачем, собственно, Фарру приезжать из Южной Африки, чтобы убить кого-то совершенно чужого и незнакомого ему? — так вот, если исключить Стивена Фарра, тогда остаются только члены нашей семьи, и в таком разе я ни за что на свете не могу себе представить, кто мог бы это сделать! Альфред? Он боготворил нашего отца. Джордж? Чересчур труслив для этого. Дейвид? Нет,

Дейвид с самого детства был мечтателем. Он упадет в обморок, если порежет себе палец до крови. А женщины? Ни одна из них не пошла бы перерезать старику глотку. Кто же это сделал? Будь я проклят, если я знаю.

Полковник Джонсон откашлялся — это была своего рода профессиональная привычка — и задал свой традиционный вопрос:

— Когда вы видели своего отца в последний раз? — После чая. Он тогда как раз спорил с Альфредом относительно вашего преданного слуги. У старика была какая-то нездоровая тяга к скандалам. Он страшно любил злить окружающих. Мне кажется, что он только поэтому держал в секрете от остальных мой приезд. Он хотел посмотреть, как вытянутся их лица, когда я вдруг объявлюсь здесь. И только поэтому же он завел разговор о том, что собирается изменить завещание.

Пуаро поднял голову и проговорил:

— Ваш отец, значит, упоминал о своем завещании?

— Да. В присутствии нас всех. И при этом наблюдал за нами, прямо как кошка, которая подкарауливает мышь, чтобы увидеть реакцию. Он позвонил своему адвокату и попросил его приехать после Рождества по этому делу.

— И какие же изменения он собирался внести? Гарри Ли усмехнулся:

— Этого он нам не сказал, старый лис. Я предполагаю, или лучше скажем так — я надеюсь, что он хотел изменить его в пользу вашего покорного слуги. Я думаю, что был вычеркнут из всех ранее существовавших завещаний, а сейчас он собирался снова включить меня туда Чертовски скверно для всех остальных! И Пилар, которую он очень полюбил, наверняка должна была тоже что-то получить. Вы уже ее видели? Моя испанская племянница, очаровательное создание, со свойственными ей теплотой великолепного юга и всей его жестокостью. Я хотел бы быть ей не просто дядей!

— Ваш отец полюбил ее? Гарри кивнул:

— Она знала, как обращаться со стариком. Часто просиживала рядышком с ним. Держу пари, она знала, чего этим добивается' Ну, теперь он мертв. И никакое завещание уже нельзя будет изменить в пользу Пилар, и в мою тоже, к несчастью!

Он секунду подумал о чем-то, а затем продолжил изменившимся голосом:

— Но я отвлекся от темы. Вы спрашивали меня, когда я видел отца в последний раз. Я сказал, что после чая, в самом начале седьмого. Старик был очень довольным, хотя и слегка усталым. Я скоро ушел и оставил его наедине с Хорбюри И после этого я его больше не видел.

— Где вы были, когда произошло убийство?

— В столовой, с братом Альфредом, у нас как раз в самом разгаре был довольно острый разговор, когда мы услышали шум наверху. Он был таким, как будто там боролась по крайней мере дюжина здоровых мужчин, а потом закричал бедный старый отец. Визг был такой, словно режут свинью. От этого крика Альфреда, кажется, парализовало. Он так и остался сидеть как прикованный. Я потормошил его, чтобы он пришел в себя, и побежал с ним вверх по лестнице. Дверь в комнату отца была заперта, нам пришлось ее взламывать. Довольно нелегкое занятие. Как, черт подери, эта дверь вообще оказалась закрытой? В комнате никого не было, кроме отца, и я готов съесть свою шляпу на спор, если кому-то удалось уйти через окно!

— Дверь закрыли снаружи, — сказал Сагден.

— Что?

Гарри уставился на него.

— Я могу поклясться, что ключ торчал в двери.

— Значит, вы заметили это, — пробормотал Пуаро Гарри Ли с вызовом посмотрел на него.

— Да, я кое-что замечаю. Так уж я привык! — Затем он перевел взгляд на полицейских. — Вы еще хотите о чем-то спросить меня, господа?

Джонсон покачал головой:

— Спасибо, мистер Ли, в данный момент — нет Пригласите, пожалуйста, следующего члена семьи.

— Конечно.

Гарри покинул комнату, не оборачиваясь.

— Какого вы мнения о нем? — спросил Джонсон своего подчиненного.

Инспектор только пожал плечами.

— Он чего-то боится. Я спрашиваю себя, чего?

***

Магдалена Ли эффектно задержалась на пороге, чтобы провести тонкой длинной рукой по платиновым волосам. Платье из зеленого бархата облегало ее, еще более подчеркивая стройную фигуру. Она была очень молода и выглядела немного испуганной.

Трое мужчин долго не могли оторвать от нее своих взглядов. Глаза Джонсона, который был просто потрясен, выражали восхищение, тогда как в глазах Сагдена преобладало желание побыстрее продолжить работу. Что же касается Эркюля Пуаро, то его лицо так и светилось, выражая признание достоинств. Это Магдалена тотчас же заметила. Но признание это относилось не столько к ее красоте, сколько к умению искусно воздействовать ею, которое она и продемонстрировала.

«Прекрасная фигурка у этой малышки. Но у нее слишком жесткий взгляд», — подумал Эркюль Пуаро.

Полковник Джонсон подумал: «Чертовски хорошо выглядит эта девчонка. Джорджу, видно, нелегко приходится, если он еще не научился обходиться с нею. Она знает, что привлекает мужчин».

Инспектор Сагден подумал: «Какая пустышка, и глупа, наверное. Надеюсь, мы не будем с ней долго возиться».

— Пожалуйста, садитесь, миссис… Магдалена Ли? Она села с теплой благодарной улыбкой, которая выражала примерно следующее: вы правда полицейский? Но, в конце концов, тоже мужчина. И значит, вовсе не такой страшный.

Отчасти эта улыбка предназначалась и Пуаро, ведь иностранцы ведут себя с женщинами так по-рыцарски. На инспектора Сагдена она, кажется, не обратила никакого внимания. В очаровательном порыве отчаяния она заломила руки и произнесла:

— Это все так ужасно! Я боюсь.

— Ну-ну, миссис Ли, — сказал Джонсон коротко и вполне дружелюбно. — Конечно, это был шок для всех вас, но теперь уже все позади. Мы хотели бы услышать ваш рассказ о том, что тут происходило сегодня вечером.

— Я ничего не знаю, — пробормотала она, — действительно ничего.

Глаза шеф-инспектора вдруг сузились.

— Нет, ну конечно, нет, — проговорил он медленно.

— Мы приехали только вчера, Джордж заставил меня праздновать Рождество здесь. Лучше бы он этого не делал. Я уверена, что никогда не забуду всего этого… Я почти не знаю семью Джорджа. Мистера Симеона Ли я видела только один или два раза — на нашей свадьбе и еще раз позже. Альфреда и Лидию знаю чуть лучше. Но, в сущности, все они мне чужие.

Вновь взгляд расширенных от испуга детских глаз, и вновь Эркюль Пуаро посмотрел на нее с восхищением. «Она неплохо играет комедию, малышка…», — подумал он.

— Разумеется, разумеется, только скажите, когда вы в последний раз видели своего свекра, я имею в виду — живым.

— Сегодня после обеда. Это было ужасно!

— Ужасно? Почему?

— Все были такие злые. Нет, Джордж — нет! Про него отец ничего не сказал… Зато все другие — да.

— Что же произошло?

— Ну, когда мы все поднялись, — он посылал за нами, — он говорил по телефону с адвокатом о завещании. И потом он сказал Альфреду, что тот выглядит таким прибитым жизнью. Это было, Определенно, только из-за того, что вернулся Гарри. Это так разозлило Альфреда. Знаете, Гарри когда-то сделал что-то ужасное! А потом он говорил о своей жене — она умерла уже много лет назад — что у нее куриные мозги. Он так и сказал, Дейвид тогда прямо подпрыгнул и уставился на него, словно готов был убить его. О!…

Она вдруг смолкла.

— Я не хочу тем самым сказать… Я вовсе не это имела в виду!

— Я понимаю, что это просто такое выражение, — заверил ее Джонсон.

— Хильда — жена Дейвида — смогла его успокоить. Ну вот, собственно, и все. Мистер Ли сказал, что больше не хочет видеть никого из нас в этот вечер. И затем мы все ушли от него.

— А где вы были в тот момент, когда произошло убийство?

— Я?.. Постойте-ка… Вероятно, в гостиной. — Вы уверены в этом?

Ресницы Магдалины задрожали. Она закрыла глаза.

— Ну до чего же я глупа. Я же пошла к телефону. Тут так просто запутаться…

— Значит, вы звонили по телефону? В этой комнате?

— Да, это единственный телефон в доме, кроме телефона в комнате моего свекра.

Сагден вставил свой вопрос:

— Кто-нибудь был в этой комнате?

Ее глаза расширились:

— Нет, я была совсем одна.

— Как долго вы здесь пробыли?

— Довольно долго. Ведь по вечерам соединяют бесконечно медленно.

— Значит, у вас был междугородний разговор?

— Да, с Вестеринхэмом.

— А потом?

— А потом раздался ужасный крик, и все побежали. Дверь была закрыта, ее пришлось вышибать. О, боже! Все было как в кошмарном сне. Я никогда не забуду этого, никогда!

— Что вы, что вы! — В голосе полковника Джонсона прозвучали дежурные нотки утешения. Затем он продолжил расспросы:

— Вы знали, что ваш свекор хранит в своем сейфе несколько ценных алмазов?

— Нет! В самом деле?

Ее удивление и интерес казались совершенно искренними.

— Настоящие алмазы?

— Алмазы стоимостью в десять тысяч фунтов, — вставил Эркюль Пуаро.

— Не может быть!

Это прозвучало, как сдавленный шепот, и выражало целый мир женских страстей.

— Думаю, что пока на этом можно закончить Мы не смеем дольше задерживать вас, миссис Ли.

Она встала, улыбнулась сначала Джонсону, потом Пуаро улыбкой маленькой благодарной девочки и вышла из комнаты с высоко поднятой головой.

Полковник Джонсон крикнул ей вслед:

— Не могли бы вы позвать брата своего мужа, мистера Дейвида Ли?

Закрыв за нею дверь, он вернулся за стол.

— Так, уже кое-что начинает проясняться, вы не находите? Давайте зафиксируем: Джордж Ли звонил по телефону, когда услышал крик. Его жена тоже звонила по телефону, когда раздался крик. Но ведь это же совершенно невозможно!

Он вопросительно посмотрел на Сагдена:

— Ну, что вы думаете об этом, Сагден?

— Я не хотел бы говорить о даме плохо, — медленно сказал Сагден. — Но мне сдается, что хоть она и из сорта тех, кто может украсть у кого-нибудь деньги из кармана, она все-таки не способна пойти и перерезать человеку глотку. Это не по ее части.

— Этого никогда не знаешь наверняка, — тихо вставил Пуаро.

Полковник Джонсон повернулся к нему:

— А вы, Пуаро, что вы обо всем этом думаете? Эркюль Пуаро провел рукой по промокательной бумаге, лежавшей перед ним, и смахнул мельчайшие пылинки с подсвечника.

— Думаю, что характер господина Симеона Ли начинает потихоньку вырисовываться. И я думаю, что в этом-то соль всего дела… Именно в характере покойного.

Сагден удивленно уставился на него:

— Я совсем не понимаю вас, мсье Пуаро, какая связь между характером покойного и этим убийством?

— Характер жертвы всегда связан с убийством, — задумчиво сказал Пуаро. — Чистая, открытая душа Дездемоны стала косвенной причиной ее смерти. Женщина недоверчивая разоблачила бы махинации Яго и расстроила бы их. Телесная неопрятность Марата привела его к смерти в ванне. А вспыльчивый темперамент Меркуцио предопределил ему смерть от удара шпаги.

— На что вы намекаете, Пуаро?

— Я хочу сказать, что особые качества Симеона Ли привели в движение особые силы в других людях, и эти силы, в конечном счете, стали причиной его смерти.

— Значит, вы предполагаете, что алмазы здесь ни при чем?

Пуаро улыбнулся, видя нескрываемое удивление, которое отразилось на лице Джонсона.

— Безусловно, уже то, что Симеон Ли хранил в своем сейфе нешлифованные алмазы стоимостью в десять тысяч фунтов, свидетельствует о причудах его характера. Совершенно нормальный человек не делал бы этого.

— Это очень верно, мсье Пуаро, — горячо согласился Сагден и закивал. Он, кажется, наконец начал понимать, куда клонит Пуаро. — Собственно, он весь был в этом, старый мистер Ли. Он хранил камни именно здесь потому, что мог всегда достать их из сейфа и перебирать, касаться их руками, чтобы они вызывали у него воспоминания о старых временах. Поверьте мне, только потому он и не отдал их шлифовать, и не отдал бы никогда.

— Совершенно верно, — горячо воскликнул Пуаро. — Я поражаюсь остроте вашего ума, инспектор!

Сагден ответил на комплимент несколько неуверенным взглядом, но полковник Джонсон прервал разговор:

— Тут есть нечто, Пуаро, что меня удивило.

— Я знаю, конечно, что вы имеете в виду! Миссис Магдалена Ли чересчур откровенно говорила о том семейном сборе, не так ли? Она изобразила, — ах, столь наивно и простосердечно! — как зол был Альфред на своего отца, а Дейвид выглядел, по ее словам, так, будто хотел убить старого господина. Оба эти утверждения могут и соответствовать действительности. Для нас они должны стать поводом к новым размышлениям. Почему Симеон Ли велел собрать всю свою семью? Почему он собрал ее как раз в тот момент, когда звонил по телефону своему адвокату? Ведь это не может быть случайностью! Черт возьми, он хотел, чтобы они услышали этот разговор! Бедный старик. С тех пор, как его приковало к креслу, он скучал и изобретал для себя все новые и новые развлечения. Он развлекался тем, что разжигал в людях страсть к деньгам и все связанные с ней переживания, включая зависть. Но из этого возникает новое предположение. Если он хотел разбудить в своих детях жадность и зависть, то он, определенно, не щадил ни одного из них и, значит, наверняка пускал свои стрелы и в мистера Джорджа, пытался задеть и оскорбить его! Но об этом его жена намеренно умалчивает. Ее он тоже, вероятно, задел своими сомнительными любезностями. Мы, скорее всего, узнаем от других, что мог говорить Симеон Ли сыну Джорджу и его жене…

Он смолк, потому что дверь открылась, и в комнату вошел Дейвид Ли.

***

Дейвид Ли держал себя в руках. Он был спокоен — почти неестественно спокоен. Он подошел к столу, подвинул себе стул, сел и серьезно и вопросительно посмотрел на полковника Джонсона.

— Я вас слушаю. Что вы хотите узнать у меня?

— Если я верно информирован, мистер Ли, то сегодня после обеда в комнате вашего отца состоялось нечто типа семейного совета, не так ли? — начал разговор Джонсон.

— Да, но это был не семейный совет, а просто общий сбор, участвовать в котором никто никого не заставлял.

— И как проходил этот сбор? Дейвид ответил спокойно:

— У отца было плохое настроение. Он был старым человеком и имел право на снисхождение, это ясно. Ну, а сегодня он велел собрать нас лишь затем, пожалуй, чтобы прочитать нотации.

— Вы не могли бы вспомнить, что именно он говорил?

— Так, бросал нам самые разные упреки, никак не увязанные между собой. Обвинял нас в том, что мы — неудачники, не оправдавшие его надежд, все скопом, и что во всей нашей семье нет ни одного настоящего мужчины. Он сказал, что Пилар — это моя испанская племянница — стоит двоих таких, как мы. Ну и..

Здесь Дейвид запнулся и смолк.

— Пожалуйста, вспомните точно все слова, которые были сказаны, если это возможно, мистер Ли, — попросил Пуаро.

— Он был почти что груб, — неуверенно продолжил Дейвид, — и выразил надежду, что где-нибудь в мире у него есть сыновья получше, даже если они и рождены, возможно, в незаконном браке.

На его выразительном лице отразился ужас и отвращение. Это подметил инспектор Сагден. Он спросил:

— А ваш отец говорил что-нибудь вашему брату Джорджу?

— Джорджу? Этого я уже не помню. Впрочем, нет, по-моему, он пообещал уменьшить ту сумму денег, которую регулярно высылал ему каждый месяц. Джордж совершенно был выбит из колеи, стал красным, как рак и что-то пролепетал, заикаясь, вроде того, что он не сможет обойтись меньшей суммой Но отец очень холодно сказал ему, что все равно придется это сделать. Ведь у него есть жена, которая сможет помочь ему экономить. Издевательское замечание! Джордж с незапамятных времен скряга, он и сейчас считает каждое пенни. А Магдалена довольно большая транжирка, и вкусы ее дорого обходятся.

— Так что, значит, и она, миссис Магдалена Ли, была очень неприятно задета? — спросил Пуаро.

— Да. Кроме того, отец задел ее еще и с другой стороны, причем довольно сильно. Он упомянул, что она жила с морским офицером — конечно же, намекал он тем самым на ее отца, но прозвучало это столь двусмысленно, что Магдалена густо покраснела. Я на его месте не говорил бы так.

— А затем, — сказал Пуаро, — ваш отец стал говорить о вашей покойной матери.

Краска гнева ударила в лицо Дейвиду. Руки его вцепились в край стола и заметно дрожали.

— Да. И в самых оскорбительных словах! — еле выдохнул он.

— Что он говорил? — спросил полковник Джонсон.

— Я уже не помню, — отрезал Дейвид. — Какие-то презрительные замечания.

— Ваша мать умерла несколько лет назад, не так ли? — заботливо спросил Пуаро.

— Она умерла, когда я был ребенком.

— И она, наверное, была не слишком счастлива в своей жизни?

Дейвид горько усмехнулся:

— Как же она могла быть счастлива с таким мужем, как мой отец? Моя мать была святой женщиной. Она умерла с разбитым сердцем.

— А ваш отец был сильно опечален в связи с ее кончиной? — продолжал спрашивать Пуаро.

— Этого я не знаю, — ответил Дейвид, — я покинул этот дом.

После некоторой паузы он заговорил:

— Наверное, вам известно, что я лет двадцать не видел своего отца, пока не приехал в гости в этот раз и, значит, не смогу вам ничего рассказать о его привычках, его врагах и друзьях.

— Вы знали, что ваш отец держал в сейфе в своей спальне множество ценных алмазов? — спросил Джонсон.

— В своей спальне? — переспросил Дейвид без особого интереса. — Странная идея.

— Не могли бы вы поточнее сказать, что делали сегодня вечером, где находились?

— Я? Ну, я поднялся из-за стола сразу же после ужина. Мне скучны мужские разговоры за бокалом портвейна Кроме того, я заметил, что Гарри и Альфред очень раздражены, а я ненавижу конфликты. Я пошел в музыкальную комнату и играл на пианино.

— Если не ошибаюсь, музыкальная комната находится как раз рядом с гостиной, — вставил Пуаро.

— Да. Я играл, пока… пока это не произошло.

— И что вы услышали?

— Приглушенный шум, звуки падения мебели, а затем ужасный крик.

Он судорожно сжал пальцы:

— Прямо крик души, которая попала в огонь чистилища. Боже, это было ужасно!

Джонсон спросил:

— Вы были один в музыкальной комнате?

— Что вы сказали?.. А, нет, моя жена, Хильда, была со мной. Она пришла из гостиной. Мы поднялись наверх по другой лестнице…

Он нервно добавил шепотом:

— И то, что мы там увидели, мне, пожалуй, нет нужды вам описывать.

— Нет, разумеется, нет, совершенно нет нужды, — поспешил заверить его Джонсон. — Благодарю вас, мистер Ли, это все Впрочем, еще один вопрос: вы можете представить себе, кто мог посягнуть на жизнь вашего отца?

— Разумеется, целый ряд людей, — холодно ответил Дейвид, — но кого-то конкретного я вам назвать не могу — не знаю.

Затем он быстро вышел из комнаты и бесшумно закрыл за собой дверь — так, что замок даже не щелкнул.

Едва полковник Джонсон нашел время для обязательного откашливания, как дверь отворилась и вошла Хильда Ли.

Эркюль Пуаро с интересом посмотрел на нее. Он подумал, что братья Ли при выборе жен проявили различные вкусы. Трезвый ум Лидии и ее грация борзой, расчетливо-соблазнительный вид Магдалены, а теперь — успокаивающая, надежная сила Хильды. На самом деле она была моложе, чем позволяли предположить ее невыигрышные прическа и платье, — это он сразу отметил. На голове ее не было ни одного седого волоска, а ясные глаза светились на круглом лице, как дружелюбные, теплые звезды. Это была полная шарма, привлекательная женщина.

Полковник Джонсон заговорил с ней самым милым голосом.

— Ваш муж рассказал нам, миссис Ли, что вы впервые приехали в Гостон Холл.

Она кивнула.

— До этого вы уже были знакомы с вашим свекром?

— Нет, — ответила она спокойным, приятным голосом, — мы поженились вскоре после того, как Дейвид покинул дом своего отца. Он не желал больше иметь каких-либо дел со своей семьей, и вплоть до нынешнего момента я не видела никого из ее членов.

— А как же тогда получилось, что вы приехали в гости?

— Мой свекор написал Дейвиду, что чувствует наступление старости и хотел бы собрать на Рождество всех своих детей, чтобы посмотреть на них.

— И ваш супруг охотно откликнулся на эту просьбу?

— То, что он принял приглашение, исключительно моя вина! Я… я совершенно неправильно поняла ситуацию!

— Что вы под этим подразумеваете, миссис Ли? — спросил тут Пуаро. — Пожалуйста, объясните более внятно, это может оказаться очень важным для нас.

Она тотчас же повернулась к нему.

— К этому моменту я еще никогда не видела моего свекра и потому не могла предугадать, чего он добивается, посылая это приглашение. Я вообразила, что старик действительно пытается помириться со своими детьми.

— А что им двигало на самом деле, мадам? Хильда поколебалась с секунду, а потом медленно проговорила:

— Сейчас для меня ясно — абсолютно и без всяких сомнений — мой свекор хотел не достичь мира, а разжечь вражду. Ему доставляло удовольствие взывать к самым низменным человеческим инстинктам. Он был переполнен… как бы это выразиться, — сатанинским злорадством и хотел, чтобы все члены семьи перессорились друг с другом и стали врагами.

— И ему это удалось? — резко спросил Джонсон.

— О да, это ему удалось.

— Нам рассказали, мадам, — сказал Пуаро значительно более любезно, — что сегодня после обеда произошел довольно сильный конфликт. Не могли бы вы рассказать поточнее, как все было на самом деле?

Она подумала какое-то время.

— Когда мы вошли в комнату, свекор стоял у телефона и говорил со своим адвокатом. Он просил этого мистера Чарльтона, — или, может быть, фамилия другая? — чтобы тот приехал к нему, хотел составить новое завещание. Старое, сказал он, более не удовлетворяет его.

— Подумайте хорошенько, мадам, и скажите нам — как вы думаете, ваш свекор желал, чтобы все слышали этот разговор, или то, что вы пришли в комнату именно в этот момент, было случайностью?

— Я почти уверена, что он хотел, чтобы мы услышали.

— Намереваясь тем самым посеять раздор среди вас?

— Да.

— Так что, он и не собирался, может быть, на самом деле изменить свое завещание?

Она подумала секунду.

— Да нет, я думаю, что он говорил правду. Наверное, он действительно собирался составить новое завещание, но ему просто доставила удовольствие возможность объявить об этом намерении в присутствии всех.

— Мадам, — торжественно заявил Пуаро, — я не выполняю здесь никакой официальной миссии, и вопросы, которые я задаю, возможно, отличаются от тех, которые вам задал бы английский полицейский. Но я хотел бы знать, задумывались ли вы над тем, что содержалось бы в этом новом завещании? Поймите меня, пожалуйста, правильно, я не спрашиваю вас, знаете ли вы, каково это содержание, а только хочу знать, что вы думали об этом Женщины, как правило, очень быстро составляют собственное мнение.

Хильда Ли улыбнулась ему:

— Ну, личное мнение я могу вам высказать. Сестра моего мужа, Дженнифер, вышла замуж за испанца, Хуана Эстравадоса. Их дочь, Пилар, несколько дней назад приехала сюда. Она очень симпатичная девушка и к тому же, что, пожалуй, важнее всего, — единственная внучка во всей семье старого мистера Ли Он был восхищен ею и сразу горячо полюбил. На мой взгляд, он захотел оставить ей по завещанию большую сумму, а до этого, в прежнем завещании, едва ли упоминал ее или оставлял ей самую малость.

— Вы знали мать Пилар?

— Нет. Муж ее погиб при трагических обстоятельствах вскоре после свадьбы. Сама Дженнифер умерла год назад. Пилар осталась круглой сиротой. Поэтому мистер Ли и пригласил ее жить у него здесь, в Англии.

— А остальные члены семьи радушно отнеслись к ней?

— Мне кажется, что все отнеслись к ней хорошо, — спокойно сказала Ли. — Ведь приятно, когда в доме живет такой молодой, полный жизненных сил человек.

— А что сама Пилар? Как вы думаете, ей здесь понравилось?

— Думаю, не очень. Ей, должно быть, здесь довольно холодно и непривычно. Девушка выросла на юге, в Испании.

— Но именно сейчас в Испании как раз не слишком-то уютно, — деловито заметил Джонсон. — И потом — мы ведь хотели послушать ваш рассказ о ссоре, миссис Ли.

— Извините меня, пожалуйста, — сказал Пуаро. — Я отклонился от темы.

— После того, как мой свекор закончил телефонный разговор, он посмотрел на всех нас и заметил, улыбаясь, что все мы выглядим такими настороженными. Затем он сказал, что устал и хочет лечь пораньше, поэтому не желает, чтобы к нему кто-то поднимался сегодня вечером. Он, дескать, хочет отдохнуть перед Рождеством и быть свежим, или что-то в этом роде.

Здесь она сделала паузу и напряженно задумалась.

— А потом он сказал что-то вроде: «… важно, чтобы Рождество праздновала вместе вся семья», а затем заговорил о денежных делах. Он сказал, что в перспективе ему придется расходовать на ведение хозяйства больше, и предупредил Джорджа и Магдалену, чтоб они были экономнее Магдалене он сказал, что она могла бы шить свои платья сама. Довольно домостроевская идея, я считаю, и потому понимаю, что это замечание обидело Магдалену. Но он специально подчеркнул, как хорошо умела обходиться с иголкой и ниткой его собственная жена.

— Он кроме этого еще что-то сказал про свою жену? — спросил Пуаро.

Хильда покраснела.

— Он сделал презрительное замечание об ее уме. Мой муж горячо любил мать, и этот выпад вывел его из себя. Затем мистер Ли начал вдруг кричать на нас всех. Я, конечно, понимаю, что привело его в такое возбуждение…

— Что же именно? — вставил слово Пуаро. Она спокойно посмотрела на него.

— Он был расстроен, что у него нет ни одного внука, который сохранил бы его фамилию, — Ли. Я думаю, что эта мысль уже давно точила его, у него накипело и прорвалось. Он кричал на своих сыновей, что все они — старые бабы. Примерно таков был смысл его слов. Мне было больно это слушать, потому что я чувствовала, как глубоко уязвляет его гордость отсутствие наследника-внука… А затем мы все вышли из комнаты.

— Значит, тогда вы видели его в последний раз? Она кивнула.

— Где вы были, когда произошло убийство?

— Я была с мужем в музыкальной комнате. Он играл для меня.

— А затем?

— Затем мы услышали, как наверху падает мебель и бьется фарфор, ужасный шум. А потом раздался ужасный крик, когда ему перерезали глотку…

— Крик был таким ужасным? — спросил Пуаро. Вспомните, пожалуйста, не напомнил ли он вам, — Пуаро помолчал в раздумье, — вопль души, попавшей в чистилище?

— Это было гораздо ужаснее… Мне показалось, что это завопил кто-то, у кого вообще не было души… Нечеловеческий, какой-то животный вопль…

— Значит, вы считаете, мадам… — серьезно посмотрел на нее Пуаро.

Она в замешательстве подняла руку, хотела что-то ответить, но только молча опустила глаза.

***

Пилар вошла с настороженностью животного, который чувствует: где-то западня. Она посмотрела на всех по очереди не столько боязливо, сколько недоверчиво.

Полковник Джонсон пододвинул ей стул.

— Вы понимаете по-английски, не правда ли, мисс Эстравадос?

Пилар широко раскрыла глаза:

— Разумеется, понимаю! Моя мать была англичанкой! И сама я чувствую себя настоящей англичанкой!

Джонсон посмотрел на ее блестящие черные волосы, гордые черные глаза, полные красные губы и улыбнулся сам. Настоящая англичанка! Не очень-то она похожа на нее, эта мисс Пилар Эстравадос!

— Мистер Ли был вашим дедом, не правда ли? Он пригласил вас приехать из Испании, и вы приехали несколько дней назад?

Пилар кивнула:

— Да, это верно. Я пережила кое-какие приключения, прежде чем выбралась из Испании! На нашу машину сбросили бомбу, и наш шофер был убит осколками. Там, где у него была голова, осталась только кровавая рана. А поскольку я не могла управлять машиной, мне пришлось пойти пешком. Ненавижу ходить пешком. Я стерла себе ноги до крови…

— Ну, во всяком случае, вы счастливо добрались сюда, — улыбнулся полковник Джонсон. — Что вам рассказывала мать о вашем деде?

Пилар закивала с сияющим лицом:

— О да, она часто говорила, что он — старый черт! Эркюль Пуаро весело поднял брови.

— А как он вам понравился, мадемуазель, когда вы лично познакомились с ним?

— Он, конечно, был стар, очень стар, и весь высох, ему приходилось все время сидеть в кресле. Но мне он понравился. Я думаю, что в молодые годы он был очень красив, наверное, так же, как вы, — и с этими словами она посмотрела на инспектора Сагдена с неприкрытым и наивным восхищением. Славный полицейский покраснел до корней волос от такого комплимента.

Полковник Джонсон еле удержался, чтобы не рассмеяться от всей души. Это бывало так редко, чтобы его строгого подчиненного кому-то удавалось вогнать в краску.

— Только он, конечно, не был таким высоким, как вы, — деловито добавила Пилар.

Эркюль Пуаро тихо вздохнул.

Значит, вы любите высоких мужчин, сеньорита?

О да! — воодушевленно воскликнула Пилар — Мужчина должен быть высоким широкоплечим и очень-очень сильным.

Вы часто бывали у дедушки? Когда приехали сюда? — Джонсон перевел разговор в официальное русло.

Да, я часто сидела с ним. Он кое-что рассказывал мне — каким плохим он был и как все делал в Южной Африке.

— Он когда-нибудь говорил об алмазах, которые держал в своем сейфе?

Он мне даже показывал их, но они были вовсе не похожи на алмазы Они были похожи на обыкновенную гальку на некрасивые простые камни.

— Он даже показывал их вам? — резко спросил Сагден. — Может, он подарил вам один из них?

Пилар покачала головой.

— Нет, но думаю, что он мог бы когда-нибудь подарить их мне, если бы я с ним часто сидела. Старые господа ведь очень любят молодых девушек.

— А вы знаете, что эти алмазы были украдены? Пилар уставилась на Джонсона.

— Украдены?

— Да. Вы догадываетесь, кто мог их взять? Разумеется, — сказала Пилар, кивая головой. — Наверняка Хорбюри.

— Как вы пришли к этому выводу?

— Потому что у него воровская физиономия. Он все время искоса наблюдает. Везде тихо крадется и подслушивает под дверью. Он мне напоминает кошку, а все кошки воруют.

— Хм… — откашлялся Джонсон. — Пока оставим это. Нам сказали, что вся семья после обеда собиралась у вашего дедушки, и что при этом… прозвучало немало раздраженных слов.

Пилар улыбнулась.

— Это правда, и все это было так весело! Дедушка так разъярил их всех.

И вам это понравилось?

— Да. Я очень люблю, когда люди сердятся. Но здесь, в Англии, все совсем иначе, чем в Испании. В Испании люди в таких случаях выхватывают ножи и, выкрикивают проклятия, а здесь они только краснеют да поджимают губы.

— Вы можете вспомнить, что сказал ваш дедушка? Пилар, кажется, засомневалась в своей памяти.

— Я точно не помню. Дедушка кричал, что у него нет детей, что он больше любит меня, чем всех остальных. Он очень полюбил меня.

— Он говорил о завещании?

— О завещании? Нет, мне кажется, не говорил.

— А что произошло потом?

— Потом все вышли из комнаты, кроме Хильды, этой толстой жены Дейвида, она осталась. Дейвид выглядел очень странно. Он дрожал и стал таким белым, что я подумала, его вырвет.

— А потом?

— Потом я встретила Стивена и танцевала с ним.

— Стивена Фарра?

— Да. Он приехал из Южной Африки. Он сын дедушкиного друга. Стивен тоже очень симпатичный. Высокий шатен. И у него очень милые глаза.

— Где вы находились, когда произошло убийство?

— Где я находилась?.. Я пошла с Лидией в гостиную. Потом пошла в свою комнату, чтобы напудриться. А потом собиралась опять потанцевать со Стивеном. Но тут я услышала крик издалека. Все побежали туда, и я побежала за ними. Попытались сломать дверь в комнату дедушки. Гарри со Стивеном ломали ее. Они оба высокие сильные мужчины… И потом — бац! — дверь сломалась, и мы вошли в комнату. Ну и вид! Все разбросано и свалено в кучу. А дедушка — в луже крови. Его горло было перерезано, вот так. — Она изобразила драматическим жестом на своей шее то, что увидела. — Прямо почти до уха.

Она смолкла, и было явно заметно, что ей самой понравилось это ее описание. Джонсон спросил:

— Вам, наверное, стало плохо при виде крови?

— Нет. Почему же? Ведь обычно течет кровь, когда кого-нибудь убьют. Там было действительно много крови — повсюду!

— Кто-нибудь что-либо сказал в этот момент? — спросил Пуаро.

— Дейвид сказал что-то странное, вот только не помню, что. Ах да. Мельницы господни… Не пойму, как это вообще? Ведь на мельницах мелют муку, или нет?

— Вы теперь можете идти, мисс Эстравадос, — прекратил дальнейшие расспросы полковник Джонсон.

Пилар тотчас же поднялась. Она одарила каждого из троих мужчин своей очаровательной улыбкой.

— Хорошо. Тогда я пойду, — сказала она покорно и удалилась.

— Мельницы господни мелют медленно, но очень тонко, — пробормотал Джонсон. — И это сказал Дейвид Ли!

***

Полковник Джонсон едва посмотрел на дверь — она снова открылась. В первый момент ему показалось, что вернулся Гарри Ли. И только когда Стивен Фарр подошел ближе, он заметил свою ошибку. Стивен Фарр сел, его холодный умный взгляд переходил с одного на другого. Потом он сказал:

— К сожалению, я не много ценных сведений смогу сообщить вам, но, пожалуйста, спрашивайте меня, о чем хотите. Вероятно, вначале мне следует объяснить, кто я такой. Мой отец, Эйбенайзер Фарр, был деловым партнером Симеона Ли в Южной Африке, однако это сотрудничество было уже сорок лет назад. Отец много рассказывал мне о Симеоне Ли — какой великой личностью он был и что они вместе делали, что пережили. Мой отец велел мне обязательно посетить старого мистера Ли, если я однажды окажусь в этой стране. Отец всегда говорил: «Если двое мужчин столько пережили вместе, как Симеон Ли и я, то они и спустя много лет никогда не потеряют друг друга из виду». Он умер два года назад, и сейчас, когда я впервые приехал в Англию, я захотел последовать совету отца и разыскать мистера Ли.

Он улыбнулся и продолжил свой рассказ:

— Я сильно волновался, приехав сюда, но все мои переживания были излишни. Мистер Ли очень сердечно принял меня и настоял на том, чтобы я провел Рождество в его семье. Мои опасения в том, что я окажусь незваным гостем в этом доме в самое неподходящее время он развеял одним движением руки.

Необычайно скромно он еще добавил:

— И вообще все были очень милы со мной. Мистер Альфред и миссис Лидия не могли бы проявить большей предупредительности. Я бесконечно сожалею, что все это произошло у них.

— Как давно вы находитесь здесь, мистер Фарр?

— Со вчерашнего дня.

— Вы сегодня видели старого мистера Ли?

— Да, сегодня утром мы побеседовали о том, о сем. Он был в хорошем настроении и хотел знать тысячу всяких подробностей о самых разных людях и делах.

— И с тех пор вы его больше не видели?

— Нет.

— Он не упоминал о нешлифованных алмазах, которые хранил в своем сейфе?

— Нет.

И прежде чем кто-либо успел спросить его о чем-то, он продолжил:

— Вы хотите этим сказать, что это — убийство с целью ограбления?

— Этого мы еще не знаем, — сдержанно сказал Джонсон — Если вернуться к событиям сегодняшнего вечера, расскажите нам, пожалуйста, точно, что вы делали и где находились?

— Охотно После того, как дамы покинули столовую, я еще выпил бокал портвейна. Но я почувствовал, что сейчас речь зайдет о семейных делах, и чтобы не мешать, извинился и ушел.

Стивен Фарр откинулся на спинку стула. Машинально, не сознавая того, провел указательным пальцем по щеке Немного запинаясь и теряясь, он продолжил:

— Потом. Я вошел в какую-то большую комнату с паркетным полом… наверное, своего рода зал для танцев Во всяком случае, там стоял граммофон и рядом с ним — пластинки Я поставил одну из них.

— Ведь не исключено было, что может прийти еще кто-нибудь, — вставил Пуаро.

Легкая улыбка пробежала по губам Стивена Фарра.

— Да. Это было вовсе не исключено. Всегда ведь надеешься на лучшее.

И тут он засмеялся.

— Сеньорита Эстравадос прекрасна, — сказал Пуаро.

— Она — самая красивая и замечательная из всех, виденных мною в Англии девушек, — откровенно и невозмутимо признался Стивен.

— И мисс Эстравадос пришла в этот зал для танцев? — спросил полковник Джонсон.

Стивен кивнул головой.

— Я был еще там, когда услышал грохот, выскочил в холл и вместе с другими побежал вверх по лестнице. Затем я помогал Гарри Ли взламывать дверь.

— Больше вам нечего добавить?

— К сожалению, нечего.

Эркюль Пуаро, слегка наклонившись вперед, тихо сказал:

— Я полагаю, мистер Фарр, что вы могли бы прояснить нам многие обстоятельства, если бы захотели.

Фарр резко обернулся к нему:

— Это каким же образом?

— Вы могли бы, что очень важно для расследования дела, описать нам, к примеру, характер мистера Ли. Вы говорили, что ваш отец часто рассказывал о нем. Каким он представлял вам своего старого друга?

— Понимаю, чего вы хотите, — медленно проговорил Фарр. — Вы хотите узнать, каким человеком Симеон Ли был в молодости, не так ли? И что же — говорить начистоту?

— Я прошу вас об этом.

— Итак, во-первых, я не считаю, что Симеон Ли был высокоморальным членом человеческого общества. Я не хочу тем самым сказать, что он был мошенником или вором, но его образ жизни все-таки иногда сильно приближался к той черте, за которой совершается преступление. С другой стороны, он был человеком щедрым и с большим шармом. Он помогал любому, кто обращался к нему в минуту нужды. Он пил, хоть и не чересчур много, имел успех у женщин и отличался изрядным чувством юмора. Но вместе с тем был необычайно мстительным. Говорят, что слон не забывает ничего, и точно таким же, кажется, был Симеон Ли. Отец рассказывал мне, что в некоторых случаях он годами ждал момента, когда ему удастся схватить и уничтожить врага.

Инспектор Сагден спросил осторожно:

— А вы не знаете, мистер Фарр, не живет ли в Южной Африке кто-нибудь, кому он причинил зло? Не может ли оказаться так, что какой-то конфликт в прошлом связан с этим убийством?

Стивен Фарр покачал головой:

— У него были враги, это ясно. Но я не могу назвать ни одного конкретного случая. И, кроме того… — Его глаза вдруг сузились. — И, кроме того, Трессильян мне сказал, что сегодня вечером в доме не было никого из чужих, и никто из чужих даже не подходил близко к нему.

— За исключением вас, мистер Фарр, — сказал Эркюль Пуаро.

Стивен повернулся и уставился на него.

— Ах, вот оно что? Подозрительный незнакомец проник в дом! Ну, вы недалеко уйдете с этой вашей теорией! Нет никакой давно забытой истории с конфликтом между Симеоном Ли и Эйбенайзером Фарром, за которого захотел бы отомстить его сын. Я приехал, как уже сказал вам, из чистого любопытства. А граммофон, наверное, может быть таким же хорошим свидетелем, как и любой другой. Я проиграл много пластинок, музыку мог слышать кто-нибудь. Согласитесь, что за то короткое время, пока крутится диск, просто невозможно успеть взбежать по лестнице, проскочить по бесконечно длинному коридору, перерезать старику глотку, отмыться от крови и вернуться в танцевальную комнату, прежде чем остальные побегут наверх. Это подозрение чересчур абсурдно!

— Никто не подозревает вас, мистер Фарр! — заверил его Джонсон.

— Вот как? Тем не менее, мне не нравится тон мистера Эркюля Пуаро.

— Бесконечно сожалею об этом, — сказал Пуаро и примирительно улыбнулся Фарру.

— Спасибо, мистер Фарр, на данный момент это все, — полковник Джонсон пресек возможный конфликт. — Прошу вас пока не покидать этот дом.

Стивен Фарр кивнул. Он встал и широкими шагами вышел из комнаты.

Как только дверь за ним закрылась, Джонсон сказал:

— Вот вам и мистер Икс, великий незнакомец. Его объяснения звучат, правда, вполне правдоподобно, но все же он — темная лошадка. Он мог украсть алмазы, он мог появиться здесь, придумав какую-нибудь историю, чтобы получить доступ в дом. Возьмите у него отпечатки пальцев, Сагден, и проверьте, нет ли их в картотеке.

— У меня уже есть отпечатки пальцев Стивена Фарра, — сказал инспектор.

— Вот и отлично! Вы и в самом деле ничего не упускаете из виду. Вам можно доверить самые ответственные моменты расследования.

Сагден пересчитал по пальцам:

— Установить, велись ли на самом деле телефонные разговоры, о которых здесь упоминалось, и их точное время. Проверить, во сколько Хорбюри вышел из дома и кто видел, как он уходил. Установить точно, кто сюда входил и выходил Допросить прислугу. Справиться о финансовом положении каждого члена семьи. Найти адвоката и узнать относительно завещания. Обыскать дом, чтобы найти орудие убийства, одежду со следами крови и, конечно, если удастся, алмазы — Сагден вдруг нахмурился. — Впрочем, этот дом не так легко обыскать, сэр. Я еще никогда не видел столько украшений, столько хлама и старья, собранного в одном месте.

— Да, спрятать здесь, наверняка, есть где, — согласился с ним Пуаро.

— А вы, значит, так и не дадите нам никаких намеков, Пуаро? — разочарованно спросил Джонсон. Он выглядел как человек, собака которого отказалась показать фокус, который знала.

— Если вы разрешите, я хотел бы двигаться собственным путем.

— Ну, конечно! — сказал Джонсон И почти одновременно с ним Сагден спросил немного недоверчиво:

— А что это за путь, мистер Пуаро?

— Я хотел бы, чтобы мне предоставили возможность беседовать с членами семьи Ли в любое время.

— Снова основательно допрашивать их? — спросил Джонсон.

— Нет, нет, не допрашивать, просто беседовать о том, о сем.

— Для чего?

Сагден, кажется, не понял.

Эркюль Пуаро сделал элегантный, выразительный жест рукой.

— В благодушных разговорах о том, о сем можно узнать очень многое! Когда человек говорит свободно, он не может скрыть истину.

— Неужели вы думаете, что кто-то из них лжет? Пуаро вздохнул:

— Mon cher, лжет каждый. Весь фокус в том, чтобы отделить безобидную ложь от важной.

Полковник Джонсон вдруг заговорил резко:

— Это просто невероятно! Произошло особо жестокое убийство — и кого же нам подозревать как убийцу? Альфред Ли и его жена — оба симпатичные, хорошо воспитанные, спокойные люди. Джордж Ли — член парламента и образец честности. Его жена? Незначительная современная красотка. Дейвид Ли, кажется, мягкосердечный человек, по словам его брата Гарри, не переносит вида крови. Его жена — неброская, не особо привлекательная, но милая и разумная женщина. Остаются испанская племянница и человек из Южной Африки. Испанские женщины, конечно, отличаются необузданным темпераментом, но я не могу себе представить, что это очаровательное создание способно хладнокровно перерезать глотку старому человеку. Тем более, что весь ее интерес в том, чтобы он жил, по крайней мере, до составления нового завещания. Стивен Фарр — и это допустимо — может оказаться мошенником. Возможно, старик обнаружил пропажу камней, и Фарр перерезал ему глотку, чтобы заставить молчать. Это вовсе не исключено, потому что граммофон не может служить убедительным алиби.

Пуаро покачал головой:

— Mon cher, сравним физические данные мсье Фарра и Симеона Ли. Если бы Фарр решил убить старика, он смог бы это сделать всего лишь за минуту, и у мистера Ли не было бы никаких возможностей всерьез защищаться. Кто поверит, что худенький старик и этот великолепный экземпляр физически сильного человека боролись между собой, переворачивая стулья и кресла, роняя столы и разбивая фарфор? Это предположение просто фантастично!

Полковник Джонсон слушал его очень внимательно и крайне напряженно.

— Значит, вы полагаете, что старого Симеона Ли убил мужчина более слабый?

— Или женщина, — сказал инспектор Сагден.

***

Полковник Джонсон посмотрел на часы.

— Ну все, я, пожалуй, закончу свои дела здесь, — произнес он устало. — А вы возьмете все дальнейшее в свои руки. Ах, нет, нет, еще одно! Я хочу поговорить с этим дворецким. Я знаю, что вы уже допрашивали его, но важно все-таки уточнить, кто где находился во время убийства.

Трессильян медленно вошел в комнату. Джонсон предложил ему стул.

— Спасибо, сэр, я с удовольствием сяду, — проговорил старый слуга. — Я чувствую себя не очень хорошо, даже очень неважно… Мои ноги, сэр, и моя голова…

— Нет ничего удивительного после всех тех ужасов, которые вам пришлось пережить, — сказал Пуаро дружелюбно.

Дворецкий содрогнулся:

— …такое…ужасное преступление, и в этом доме! Где все обычно текло так спокойно!

— Значит, это дом с хорошо отлаженным распорядком жизни, не правда ли? — спросил Пуаро. — Но жизнь эта была не очень-то счастливой?

— Я бы так не сказал, сэр.

— Раньше, когда вся семья жила вместе, жизнь здесь была более счастливой?

Трессильян помедлил с ответом.

— Она была, возможно, не очень гармоничной…

— Покойная миссис Ли была прикована к постели, не так ли?

— Да, сэр, она вызывала сожаление.

— Дети сильно любили ее?

— Мистер Дейвид был очень предан своей матери, скорее почти как дочь, чем как сын. После смерти миссис Ли он больше не выдержал жизни здесь и уехал.

— А мистер Гарри? — спросил Пуаро. — Как мистер Гарри?

— Он всегда был немножко диковат и вел себя неприлично, но был добросердечным. Боже ты мой, я ведь так испугался, когда кто-то нетерпеливо зазвонил колокольчиком у входной двери. Я открыл — перед дверью оказался чужой мужчина, который голосом мистера Гарри сказал: «Привет, Трессильян! Ты все еще здесь?» Совершенно не изменился.

Пуаро почти любовно смотрел на старого слугу.

— Да, вы, наверное, испытали странное чувство. Щеки Трессильяна покрылись румянцем.

— Иногда мне кажется, сэр, что прошлое вовсе и не прошло. На эту тему однажды в лондонском театре была пьеса, и в этом есть доля правды, действительно, сэр. У тебя вдруг возникает чувство, что когда-то ты это уже делал или переживал. Я открываю дверь, потому что звонили, и там стоит мистер Гарри или мистер Фарр, или еще кто-то. Я думаю: «Но ведь такое я уже переживал однажды…»

— Это очень даже интересно, — пробормотал Пуаро.

Трессильян посмотрел на него с благодарностью. Джонсон, теряя терпение, кашлянул и перехватил инициативу в разговоре.

— Я хотел бы уточнить время, в которое произошли некоторые события, — сказал он. — Если я правильно информирован, в столовой находились только мистер Альфред и мистер Гарри, когда раздался шум наверху. Это верно?

— Этого я действительно не знаю, сэр. Когда я сервировал кофе, все господа еще были в столовой, но это было, должно быть, на четверть часа раньше.

— Мистер Джордж Ли звонил по телефону. Вы можете это подтвердить?

— Кто-то звонил, сэр Когда снимают трубку, у меня в комнатке возле кухни совсем тихонько звякает звоночек. Я помню, что он звякнул, но потом я не обращал на это внимания.

— Вы не помните, во сколько это было точно?

— Нет, сэр. Вскоре после того, как я подал господам кофе, точнее сказать не могу.

— Не знаете, где находились дамы? Я имею в виду — в этот момент.

— Миссис Лидия была в гостиной, когда я хотел убрать посуду из-под кофе. Это было за минуту или за две до того, как я услыхал крик. Она стояла у окна, чуть-чуть отодвинула портьеру и смотрела на улицу.

— А других дам не было в комнате?

— Нет, сэр, я не могу сказать, где все они были.

— Не знаете, где были остальные господа?

— Мистер Дейвид, кажется, был в музыкальной комнате и играл на пианино.

— Вы слышали, как он играл?

— Да, сэр. — Старый слуга содрогнулся. — Позже я подумал, что это было предзнаменование. Он играл похоронный марш. Я до сих помню, как похолодело у меня все внутри.

— Это, конечно, странно, — заметил Пуаро.

— Ну, а теперь перейдем к камердинеру, к этому Хорбюри, — продолжил Джонсон невозмутимо. — Вы можете присягнуть, что он покинул дом в восемь вечера?

— Разумеется, сэр. Он ушел вскоре после того, как пришел мистер Сагден. Я это точно помню, потому что он разбил кофейную чашечку… одну из уорчестерских. Одиннадцать лет я подавал их и мыл, и вплоть до сегодняшнего вечера ни одна из них не разбилась.

— А что Хорбюри делал с кофейными чашками? — спросил Пуаро.

— Да в том-то и дело, что ему нечего было с ними делать, сэр. Он только взял одну, чтобы посмотреть, а когда я сказал, что пришел мистер Сагден, он уронил ее.

— Вы сказали именно «мистер Сагден» или сказали «полиция»?

Трессильян удивленно посмотрел на него:

— Да, теперь я вспоминаю… сказал, кажется, что сейчас в дверь звонил полицейский инспектор.

— …и Хорбюри сразу же уронил чашку, — закончил предложение Пуаро.

— Это очень интересно, — заметил Джонсон, навостривший уши. — Хорбюри спрашивал еще что-нибудь относительно визита инспектора?

— Да, сэр. Он спросил, что тому нужно здесь? Я ответил правду — что он собирает средства на полицейский дом для сирот, и пошел наверх к старому господину.

— Как вам показалось, — это объяснение успокоило Хорбюри?

— Да, если я правильно припоминаю… Да, он сразу же стал таким, как прежде. Сказал, что мистер Ли — славный старик и очень щедр; так он почтительно выразился, а затем ушел.

— Через какую дверь он покинул дом?

— Через ту, которая ведет в комнату для прислуги.

— Это соответствует истине, сэр, — вставил Сагден. — Он прошел через кухню, что подтверждают повариха и посудомойка, и вышел через заднюю дверь.

— Ну, Трессильян, а теперь скажите нам, пожалуйста, мог ли Хорбюри вернуться в дом незамеченным?

Старый слуга покачал головой:

— Я не представляю, как он смог бы это сделать. Все двери запираются изнутри.

— А если у него был ключ?

— Двери запираются не только на замок, но и на задвижку.

— Как же тогда он войдет, когда вернется?

— У него есть ключ от задней двери, сэр, как и у всех слуг.

— Значит, он мог вернуться этим путем?

— Для этого ему пришлось бы пройти через кухню, сэр. А на кухне всегда кто-нибудь есть примерно до десяти часов.

Полковник Джонсон встал.

— Ну, это все проясняет. Спасибо, Трессильян. Старый камердинер поднялся, слегка поклонился и удалился из комнаты. Но не прошло и двух минут, как он вернулся.

— Хорбюри только что пришел домой, сэр. Вы не хотите с ним поговорить?

— Да, охотно. Сейчас же пришлите его сюда.

Вошедший в комнату Сидней Хорбюри не вызывал симпатии. Он стоял в дверях, нервно потирая руки. Взгляд его был скромным и в то же время заискивающим.

— Вы — камердинер покойного мистера Ли? — спросил Джонсон.

— Да, сэр… Разве это не ужасно? Меня как громом поразило, когда Глэдис рассказала обо всем. Бедный старый хозяин…

— Пожалуйста, отвечайте только на мои вопросы. Джонсон не был склонен затягивать заседание.

— Во сколько сегодня вечером вы ушли из дома и где вы были?

— Я покинул дом незадолго до восьми, сэр, и я был в кинотеатре «Суперб», в пяти минутах ходьбы отсюда. «Любовь в Севилье» — так называется фильм, который я смотрел.

— Кто-нибудь видел вас там?

— Девушка в кассе, сэр, она меня знает. И контролерша меня знает тоже. И кроме того… хм… я был в кино с юной дамой. Мы предварительно договаривались с ней.

— Ах, вот оно как! И как ее зовут, эту юную даму?

— Дорис Бакл, сэр. Она работает на Объединенных молочных предприятиях, Маркхэм Роуд, 23.

— Хорошо, мы проверим это. Вы сразу же вернулись?

— Я вначале проводил свою спутницу. А потом сразу пошел домой. Вы можете проверить и убедиться, что все это правда, сэр, и что я не имею никакого отношения к тому, что здесь произошло. Я был…

— Никто не обвиняет вас в том, что вы имеете к этому отношение, — резко перебил его полковник Джонсон.

— Нет, сэр, разумеется, нет. Но очень неприятно, когда в доме происходит убийство.

— А никто и не говорит, что это приятно. Как долго вы на службе у мистера Ли?

— Чуть больше года, сэр.

— Вы были довольны своим местом?

— Да, сэр, очень доволен. Плата была очень высокая. Мистер Ли как инвалид иногда проявлял тяжелый характер, но я, в конце концов, приноровился обращаться с ним.

— Инспектор Сагден запишет, где и у кого вы служили раньше. Но прежде я хочу узнать вот что: когда вы в последний раз видели покойного?

— Примерно в половине восьмого, сэр. Мистеру Ли всегда подавали в семь легкий ужин, который я сервировал в его комнате, а затем я готовил его ко сну. После этого он обычно еще некоторое время сидел перед горящим камином, пока не уставал и не ложился в постель.

— И во сколько он обычно делал это?

— Когда как, сэр. Часто он ложился уже в восемь часов, — если был очень усталым. Но бывало и так, что засиживался до одиннадцати и дольше.

— И тогда он звонком вызывал вас, чтобы вы помогли ему раздеться и лечь?

— Да, сэр.

— Но сегодня, к примеру, вы ушли из дома. Пятница всегда была для вас выходным днем?

— Да, по пятницам у меня всегда выходной.

— Что было бы, если б мистер Ли собрался лечь?

— Он позвонил бы, и ему помог бы либо Трессильян, либо Уолтер.

— Он, значит, был не совсем беспомощным? Он мог ходить по комнате?

— Да, сэр, но только с большим трудом. Он страдал ревматоидным артритом В некоторые дни ему становилось лучше, чем обычно.

— В течение дня он никогда не ходил из своей комнаты в другие?

— Нет, сэр. Он предпочитал оставаться в своей.

Мистер Ли был непритязателен. Комната большая, света и воздуха в ней достаточно.

— Значит, мистер Ли поужинал как обычно, в семь?

— Да, сэр. Я отнес ему поднос с бутылкой шерри и двумя бокалами. Все оставил на письменном столе. Так распорядился мистер Ли.

— В этом не было ничего необычного?

— Иногда он отдавал такие распоряжения. Как правило, никто не посещал старого господина без его приглашения. Обычно он желал по вечерам оставаться в одиночестве, но бывало, просил мистера Альфреда или миссис Лидию, или их обоих разделить с ним ужин.

— Но сегодня вечером, значит, было не так? То есть он никого не приглашал к себе, насколько вам известно?

— Я, во всяком случае, никому не передавал такой просьбы, сэр.

— Значит, никого из семьи он не ждал?

— Он мог, конечно, пригласить кого-нибудь и сам лично.

— Разумеется.

— Я проверил, все ли в порядке, пожелал мистеру Ли спокойной ночи и ушел из комнаты.

— Прежде чем уйти, вы еще подложили дров в камин? — спросил Пуаро.

Слуга поколебался.

— Этого не требовалось, сэр. И так сильно горело.

— А мистер Ли мог сам подкладывать дрова?

— Нет, сэр. Наверное, это сделал мистер Гарри.

— Мистер Гарри был у отца, когда вы вошли с ужином?

— Да, сэр. Он как раз уходил.

— В каком настроении находились оба господина, по вашему мнению?

— Мистер Гарри был, кажется, в хорошем расположении духа, сэр. Он шел, задрав голову, и смеялся.

— А старый господин?

— Он был тих и задумчив.

— Вот как?.. Ну, я хотел бы узнать еще кое-что. Хорбюри, что вам известно об алмазах в сейфе у мистера Ли?

— Алмазы, сэр? Я никогда не видел алмазов.

— Мистер Ли хранил там несколько нешлифованных алмазов. Вы, должно быть, видели, как он держал их в руках или рассматривал.

— Это такие маленькие камешки, как галька, сэр? Да, я несколько раз видел их у него в руках. Но я и не знал, что это алмазы. Вчера только он показывал их этой молодой даме-иностранке. Или это было позавчера? Не помню.

— Камни были украдены, — сказал вдруг полковник Джонсон громко и резко.

— Не думаете ли вы, сэр, что я причастен к этому? — подскочил Хорбюри.

— Я не говорю ничего такого, — отрезал Джонсон. — Ну, что вы еще можете сказать нам об этом деле?

— Об алмазах, сэр? Или об убийстве?

— И о том, и о другом.

Хорбюри задумался, облизнул бледные губы Когда через некоторое время он посмотрел на Джонсона, взгляд его был испуганным.

— Думаю, что ничего не смогу добавить, сэр.

— А может быть, вы слышали какие-то слова, которые могли бы помочь следствию? — мягко спросил Пуаро.

Ресницы слуги начали подрагивать.

— Нет, сэр, думаю, что нет. Впрочем, вероятно… Был конфликт между мистером Ли и….. членами семьи.

— Какими членами семьи?

— Речь шла о возвращении мистера Гарри домой, что мистеру Альфреду Ли показалось совершенно неуместным. Об этом он и говорил с отцом — вот и все. Старый хозяин никоим образом не обвинял его в том, что он взял алмазы. И я убежден, что мистер Альфред никогда бы не сделал этого.

Пуаро незамедлительно спросил:

— Спор произошел после того, как мистер Ли обнаружил пропажу алмазов, не так ли?

— Да, сэр.

Пуаро наклонился вперед.

— Я думал, Хорбюри, что вы не имеете ни малейшего понятия о пропаже, что вы только сейчас, от нас услыхали об этом. Но как же вы тогда могли знать, что мистер ли обнаружил пропажу до того, как стал разговаривать с сыном?

Хорбюри побагровел.

— Бесполезно лгать! — сказал Сагден. — Бросьте это! Когда вы узнали о пропаже камней?

— Я слышал, как он с кем-то говорил об этом по телефону, — глухо ответил Хорбюри. — Я был за дверью и отчетливо смог разобрать только два-три слова.

— И какие же это слова? — спросил Пуаро очень дружелюбно.

— Я услышал слова «кража» и «алмазы», и еще он сказал: «Не знаю, кого и подозревать», а потом что-то насчет сегодня около восьми вечера.

Инспектор Сагден кивнул.

— Он разговаривал со мной, дорогуша! Примерно в десять минут шестого, так?

— Так точно, сэр!

— А когда вы после этого вошли в комнату, мистер Ли был очень взволнован? Возбужден?

— Не очень Скорее, он выглядел опечаленным.

— Настолько опечаленным, что вам даже стало немножко скверно на душе? А?

— Послушайте, мистер Сагден! Вы не вправе разговаривать со мной так! Я никогда не прикасался к этим алмазам, даже пальцем их не трогал, и можете не доказывать мне обратного. Я не вор!

Инспектор Сагден ответил невозмутимо:

— Ну, это мы еще посмотрим.

Он вопросительно посмотрел на полковника и, увидев, что тот кивнул, сказал:

— Это все, Хорбюри. Сегодня вечером вы мне больше не нужны.

Хорбюри с облегчением вздохнул и моментально исчез.

— Просто невероятно, мистер Пуаро, — сказал с восхищением Сагден. — Я еще не видел такой ловко расставленной западни. Вор он или нет — неизвестно, а вот лжец он первоклассный!

— Не особо располагающий к себе человек, — констатировал Пуаро.

— Отвратительный тип! — усилил эту оценку полковник Джонсон. — Вопрос теперь в том, что нам делать с его показаниями?

Сагден кратко резюмировал суть дела.

— На мой взгляд, есть три версии, сэр. Первая: Хорбюри — вор и убийца. Вторая: Хорбюри — вор, но не убийца. Третья: Хорбюри невиновен. В пользу первого допущения говорит то, что он слышал разговор по телефону и знал, что кража обнаружена. По тому, как вел себя старый господин, он решил, что находится под подозрением. Быстро принимает решение: демонстративно уходит в восемь и обеспечивает себе алиби. Довольно несложно выйти из кинозала и незаметно пробраться сюда. Конечно, он должен быть совершенно уверен в том, что девушка его не выдаст. Посмотрим завтра, что мне удастся из нее выудить.

— А как же он мог проникнуть в дом? — спросил Пуаро.

— Это уже более сложный вопрос, — согласился Сагден. — Но и это тоже можно устроить. Если, к примеру, одна из служанок открыла ему боковую дверь?

Пуаро в знак сомнения поднял бровь.

— Выходит, он доверил свою жизнь в руки сразу двух женщин? И одна-то женщина уже означает большой риск, но чтобы две — это граничит с самоубийством.

— Некоторые преступники думают, что им все сойдет с рук, — сказал Сагден. — В пользу второй версии говорит то, что Хорбюри мог выкрасть алмазы, унести их сегодня вечером из дома и передать, вероятно, сообщнику. Все это само по себе несложно. Но в таком случае мы должны допустить, что старого господина убил кто-то другой — кто-то, кто не имел никакого понятия о краже алмазов. Это тоже возможно, но достаточно невероятно. Версия третья: Хорбюри невиновен. Кто-то другой украл алмазы и убил мистера Ли. Вот и все три предположения. Какое из них соответствует истине, нам теперь и предстоит выяснить.

Полковник Джонсон вздохнул, снова посмотрел на часы и поднялся.

— Ну, я полагаю, нам пора отправляться спать. Пойдемте только взглянем на сейф. Вот будет фокус, если окажется, что эти проклятые алмазы спокойненько лежат на месте.

Но проклятые алмазы не лежали в сейфе. Заветное слово, отпиравшее замок, удалось отыскать в записной книжке покойника. В сейфе лежал только пустой мешочек из замши. Среди всех бумаг, хранившихся там, значение имело только завещание, составленное пятнадцать лет назад.

Если не считать различных пожертвований, имущество распределялось очень просто. Альфред Ли наследовал половину имущества отца. Другую половину нужно было поделить в равных долях между остальными детьми: Гарри, Джорджем, Дейвидом и Дженнифер.

Часть IV 25 декабря

Эркюль Пуаро гулял по саду Гостон Холла, наслаждаясь ярким утренним солнцем этого рождественского дня. Здесь, на южной стороне просторного, вытянутого дома была большая терраса, окруженная аккуратно подстриженной тисовой живой изгородью. Пуаро с восхищением рассматривал маленькие садики, которые были устроены повсюду между каменными плитами и кустами.

— Прекрасный видик, — пробормотал он себе под нос.

Поодаль он заметил две фигуры, которые приближались к искусственному пруду. Пилар легко было узнать, и в первый момент Пуаро подумал, что другая фигура — это Стивен Фарр; но потом разглядел, что Пилар сопровождал Гарри Ли. Он, кажется, очень заботливо опекал свою симпатичную племянницу. Иногда он закидывал голову назад и смеялся, а потом снова склонялся к ней.

— По меньшей мере один человек, который не находится в глубокой печали, — сказал Пуаро самому себе.

Шум сзади заставил Пуаро обернуться. Там стояла Магдалена Ли и тоже смотрела на две удаляющиеся фигуры. Затем она повернула голову и обворожительно посмотрела на Пуаро.

— День сегодня такой прекрасный, солнечный, что все ужасы прошлой ночи… даже не верится, что это было, не правда ли, мистер Пуаро?

— Да, действительно, мадам Магдалена вздохнула"

— Я еще ни разу не впутывалась в такую трагедию. Я, наверное. Я действительно, наверное, еще ребенок. Слишком долго я остаюсь им. Это всегда губительно.

Она снова вздохнула:

— Пилар такая взрослая, так владеет собой… Должно быть, сказывается испанская кровь. Все это так странно, не правда ли?

— Что вы считаете странным, мадам?

— То, что она появилась здесь нежданно-негаданно, как гром среди ясного неба.

— Мне говорили, что мистер Ли долго разыскивал ее. Обращался в консульство в Мадриде и к вице-консулу в Алкваре, где умерла мать Пилар.

— Он всегда устраивал из всех таких дел великую тайну, — сказала Магдалена. — Альфред ничего не знал об этом. И Лидия тоже.

— Ах вот как?

Магдалена подошла к Пуаро чуть ближе. Он смог различить даже запах ее духов.

— Знаете, мистер Пуаро, с Эстравадосом, мужем Дженнифер, произошла какая-то темная история. Он умер вскоре после свадьбы, и с его смертью связаны какие-то неясные обстоятельства. Альфред и Лидия знаю тайну. Думаю, это было что-то довольно… прискорбное.

— Да, — ответил Пуаро, — это действительно печально.

— Мой муж считает, — и я полностью того же мнения, что семье следовало бы побольше узнать о происхождении девушки. В конце концов, ее отец был преступником…

Она смолкла, но Эркюль Пуаро не сказал ни слова. Он, казалось, всецело погрузился в созерцание красот зимнего пейзажа вокруг Гостон Холла.

— Я не могу отделаться от ощущения, — начала Магдалена, — что сам способ, каким был убит мой свекор, имеет особое значение. Это убийство было таким… таким совсем не английским.

Пуаро медленно повернулся к ней. Его умные глаза смотрели на нее с выражением удивления и вопроса.

— Так вы думаете, что это испанское убийство?

— Но ведь они такие жестокие! Не правда ли? — Голосом Магдалены говорил любознательный ребенок. — У них же там ужасные бои быков, и всякое такое.

— Не хотите ли вы тем самым сказать, что предполагаете, что сеньорита Эстравадос перерезала глотку своему дедушке?

Эркюль Пуаро задал этот вопрос с милой улыбкой.

— Да нет же, мсье Пуаро. — Магдалена была в ужасе. — Я ничего такого не говорила. Действительно, нет!

— Нет, этого вы действительно не говорили.

— Но я полагаю, что она… подозрительная личность. Уже само то, как она вчера подняла что-то с пола…

Голос Пуаро внезапно зазвучал совсем по-другому. Он резко спросил:

— А она вчера вечером подняла что-то с пола? Магдалена кивнула, ее детский ротик злобно скривился.

— Да, как только мы вошли в комнату. Вначале она быстро посмотрела вокруг, не заметит ли кто, что она сделает. А потом так и бросилась на это. Но тот инспектор все заметил, к счастью, я бы сказала, и заставил ее отдать эту штуку обратно.

— А что же она подняла, вы не знаете, мадам?

— Нет, я стояла недостаточно близко, чтобы разглядеть. — Это было сказано с искренним сожалением. — Что-то очень маленькое.

Пуаро наморщил лоб.

— Это интересно, — пробормотал он.

— Да. И поэтому я сочла, что должна рассказать вам обо всем, — быстро сказала Магдалена. — В конце концов, мы вообще ничего не знаем о том, какое воспитание получила Пилар и какую жизнь вела до этого. Альфред всегда такой доверчивый, а милой Лидии все безразлично.

Затем она сделала вид, что чем-то озабочена.

— Ах да, мне же сейчас надо пойти спросить, не могу ли я чем-то помочь Лидии. Наверняка придется писать много писем.

Она попрощалась с удовлетворенной улыбкой. Пуаро остался в растерянности стоять на террасе.

Там его и нашел Сагден. Лицо инспектора было грустным.

— С добрым утром, мсье Пуаро. Не правда ли, в такой ситуации желать веселого Рождества не приходится.

— Мой дорогой коллега, вы, кажется, и вправду не особенно веселы. Но если бы вы пожелали мне веселой рождественской ночи, то я в ответ пожелал бы вам еще более веселой рождественской ночи.

— Я не пожелал бы вам второй такой, как эта, — сказал Сагден.

— Ну что, дело продвигается?

— Я прояснил различные пункты железного алиби Хорбюри. Контролерша видела, как он входил с девушкой и как выходил после фильма. И она вполне уверена, что Хорбюри не покидал кинозала во время сеанса. Девушка клянется, что он все время сидел рядом с ней.

— Ну, тогда об этом пункте больше нечего и говорить, — задумчиво сказал Пуаро.

Однако Сагден цинично произнес:

— С этими юными девицами никогда нельзя знать точно, сэр. Они будут врать, выручая мужчину, даже на огне чистилища.

— Это делает честь их сердцу, — улыбнулся Пуаро.

— Какой-то иностранный взгляд на вещи, — пробурчал Сагден. — К тому же такой взгляд не отвечает целям правосудия.

— Правосудие и справедливость — понятия, тождественные довольно редко, — сказал Эркюль Пуаро. — Разве вы никогда не задумывались об этом?

Сагден посмотрел на него удивленно.

— Странный вопрос, мсье Пуаро.

— Вовсе нет. Я только следую логике своих размышлений. Но нам не к чему пускаться в дискуссии, не так ли? Вам, значит, кажется, что девушка с молочного завода не говорит правды?

Сагден покачал головой:

— Нет, это не так. Я даже полагаю, что она не обманывает. Она простодушна, я бы сразу же заметил, если бы она начала врать.

— У вас большой опыт.

— Так точно, мистер Пуаро. Когда всю жизнь собираешь показания, поневоле начинаешь разбираться, кто лжет, а кто — нет. Нет, я убежден, что девушка сказала правду, и отсюда, следовательно, вытекает, что Хорбюри не убивал старика и что мы должны искать убийцу в семейном кругу.

Он глубоко вздохнул.

— Это сделал кто-то из них, мсье Пуаро. Но кто же?

— У вас есть какие-нибудь новые зацепки?

— Да. С телефонными разговорами мне тоже, в общем-то, повезло. Мистер Джордж Ли заказал разговор с Вестеринхэмом без десяти восемь, разговор длился шесть минут.

— Ага.

— Вот именно. Кроме этого, не было заказано второго разговора, ни с Вестеринхэмом, ни с каким-либо другим городом.

— Интересно, — признал Пуаро. — Мистер Джордж Ли сказал, что он как раз закончил свой телефонный разговор, когда услышал шум наверху. Но он, выходит, закончил его по меньшей мере за десять минут до того. Где он был эти десять минут? Миссис Магдалена Ли утверждает, что она тоже звонила по телефону. А на самом деле второго телефонного звонка не было. Где же она тогда находилась?

— Вы только что говорили с нею, мсье Пуаро, — в словах Сагдена прозвучал немой вопрос.

Однако Пуаро ответил:

— Вы ошибаетесь.

— Простите, не понял.

— Я не говорил с нею. Это она говорила со мной.

В нетерпении Сагден сначала не обратил было внимания на это тонкое различие, но вдруг понял, что оно означает.

— Ах, вот как, и что же она вам рассказала?

— Она хотела представить мне подозрительными разные обстоятельства: неанглийская манера убийства мистера Ли; возможно, достаточно сомнительное происхождение мисс Эстравадос по линии отца; тот факт, что мисс Эстравадос что-то подняла с пола, когда вошла в комнату убитого.

— Вот как. Все это она вам рассказала? — с интересом проговорил Сагден.

— Да. А что, собственно, подняла сеньорита? Сагден вздохнул:

— Триста раз можете угадывать, но не угадаете. Я покажу вам это. Такие вещи в криминальных романах обычно сразу раскрывают все тайны. Если вам это удастся, я уступлю вам свою роль.

Сагден достал из кармана конверт и вытряхнул на ладонь содержимое. По лицу его пробежала еле заметная улыбка.

— Вот, пожалуйста. Ну что, можете вы сделать из этого какие-нибудь выводы? Вам это о чем-нибудь говорит?

На широкой ладони инспектора лежала полоска красной резинки и маленький деревянный гвоздик. Сагден еще больше развеселился, когда увидел, с каким вниманием Пуаро рассматривает оба предмета.

— Ну, мсье Пуаро? Вам это о чем-нибудь говорит?

— Этот маленький кусочек резинки, должно быть, мешочек от губки.

— Так и есть. А именно от губки, которая висит в комнате мистера Ли. Вероятно, мистер Ли даже взял его сам. Но зачем? Хорбюри не может дать никаких объяснений по этому поводу. А откуда этот маленький деревянный гвоздик — тайна, покрытая мраком.

— Да, это, конечно, необычно, — тихо сказал Пуаро.

— Если хотите, можете оставить эти вещи у себя, — дружески предложил ему Сагден. — Мне они больше не нужны.

— Мой друг, я не хочу вас грабить.

— Значит, эти вещи вам ни о чем не говорят?

— Должен сознаться, что ни о чем.

— Великолепно, — сказал Сагден с легкой иронией и засунул конверт себе в карман. — Мы действительно продвигаемся вперед.

— Миссис Магдалена Ли рассказала мне, что юная дама быстро нагнулась и украдкой подняла эти штуки. Вы можете это подтвердить?

Сагден задумался.

— Н… нет, — наконец неуверенно ответил он. — Я бы так не сказал: она выглядела при этом так, словно не сознавала за собой никакой вины, совершенно не сознавала. Но она взяла их как-то целенаправленно и спокойно, если вы понимаете, о чем я говорю. И она не знала, что я видел, как она это сделала. Я в этом убежден. Ведь она вздрогнула, когда я разоблачил ее.

Пуаро задумался над этими словами.

— Тогда обе штучки имеют какое-то значение? Только вот какое? Маленький кусочек резинки, совсем новый, нетронутый. Им, кажется, еще совсем не пользовались. Что же это может значить? И тем не менее…

Сагден нетерпеливо перебил его:

— Вы можете ломать над этим свою голову, если вам так нравится, мсье Пуаро. Я думаю совсем о другом.

— Насколько вам удалось прояснить дело? — спросил Пуаро.

Сагден вытащил свою записную книжку.

— Давайте начнем с фактов. Прежде всего исключим людей, которые не могли совершить убийство.

— Кто же это?

— Альфред и Гарри Ли, — у них бесспорное алиби, так же, как и у миссис Лидии Ли, которую Трессильян, примерно за минуту до всего этого спектакля на втором этаже, видел в гостиной. Что касается остальных — я составил себе список.

Он протянул Пуаро свою записную книжку. Тот внимательно стал читать.

В момент убийства были:

Джордж Ли — ?

Миссис Магдалена Ли — ?

Дейвид Ли — в музыкальной комнате играл на пианино (подтверждается его женой).

Миссис Хильда Ли — в музыкальной комнате (подтверждается ее мужем).

Мисс Эстравадос — в своей спальне (не подтверждается никем).

Стивен Фарр — в танцевальном зале и заводил граммофон (подтверждается тремя слугами, которые слышали музыку в своей комнате для отдыха).

Пуаро отдал список Сагдену.

— Какие выводы вы из этого делаете?

— Старика могли убить Джордж Ли, миссис Магдалена Ли, Пилар Эстравадос. Его могли убить также: либо мистер Дейвид, либо миссис Хильда Ли, но никак не оба вместе.

— Значит, вы не верите в это алиби? Инспектор Сагден энергично покачал головой.

— Ни за что на свете! Муж и жена — счастливые супруги, они, возможно, оба замешаны в этом деле, но если только один из них совершил преступление, тогда другой готов создать ему алиби. Я представляю это дело так: кто-то играл в музыкальной комнате на пианино. Это мог быть Дейвид Ли, который, как известно, заядлый музыкант. Но ничто не доказывает, что его жена тоже была в музыкальной комнате. Так они утверждают. В свою очередь, Хильда Ли могла играть на пианино, тогда как Дейвид тихо поднялся по лестнице и убил своего отца! Нет! Здесь совсем иной случай, чем с братьями в столовой. Альфред и Гарри Ли не могут выносить друг друга и потому никогда не будут выгораживать друг друга.

— Как обстоит дело со Стивеном Фарром?

— Он тоже под подозрением, потому что его алиби с граммофоном все же сомнительно. С другой стороны, именно такое алиби порой заслуживает большего доверия, чем так называемые совершенно неоспоримые, которые в десяти случаях из ста создаются искусственно.

Пуаро задумчиво склонил голову.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Это алиби человека, который и не подозревал, что оно ему вообще когда-нибудь понадобится.

— Именно это я имею в виду! И, кроме того, я не считаю, что в этом деле замешан кто-то чужой.

— Тут я с вами согласен, — быстро сказал Пуаро. — Все это чисто семейное дело. Яд, который действует в крови, чувства, которые глубоко запрятаны… Думаю, что здесь сочетались ненависть и холодный расчет…-

Он устало махнул рукой. — Я не знаю, все это очень сложно!

Инспектор Сагден с уважением выслушал длинную тираду, но она не произвела на него особого впечатления.

— Разумеется, мсье Пуаро, — сказал он вежливо. — Но мы докопаемся до сути, поверьте мне. Мы сейчас очертили круг подозреваемых: Джордж, Магдалена, Дейвид и Хильда Ли, Пилар Эстравадос, и мы сюда еще добавим Стивена Фарра. Теперь перейдем к мотиву. У кого была причина желать устранения мистера Ли с дороги? И при этом мы так же можем сразу исключить нескольких людей. Мисс Эстравадос, к примеру. Если я правильно понял, она вообще ничего не получает по тому завещанию, которое имеется на сегодняшний день. Если бы Симеон Ли умер раньше, чем его дочь Дженнифер, она получила бы свою долю, и эта доля, вероятно, перешла бы к Пилар; но поскольку Дженнифер Эстравадос умерла раньше своего отца, ее часть наследства делится между остальными. Следовательно, полностью в интересах мисс Эстравадос было, чтобы старик жил. По тому, как радушно он принял ее, можно было предположить, что он упомянет ее в новом завещании; следовательно, она ничего не приобрела от его смерти, а потеряла — все. Вы согласны со мной?

— Безусловно.

— Конечно, она могла бы перерезать ему глотку во время ссоры, но такое мне кажется совершенно невероятным. Во-первых, она была привязана к старику; а во-вторых, она еще не столь долго прожила в доме, чтобы испытывать к нему какую-то ненависть. По всем этим соображениям я не предполагаю, что мисс Эстравадос как-то замешана в преступлении — даже если кто-то, как, например, ваша подруга Магдалена Ли, хочет доказать, что перерезать человеку горло — это очень неанглийское убийство.

— Не называйте ее моей подругой, — сказал Пуаро. — Или, может, мне начать говорить о вашей подружке Пилар, которая находит вас столь симпатичным. — Он испытал удовольствие, увидев, как славный инспектор снова сильно смутился. Огромный полицейский покраснел, как дитя. Пуаро смотрел на него со злорадством. При этом в его голосе прозвучала нотка настоящей зависти, когда он сказал: — Впрочем, она права, — ваши усы великолепны. Скажите мне, вы пользуетесь специальным кремом?

— Кремом? Боже всевышний! Конечно, нет. Я ничего не делаю, не забочусь о них. Они растут сами собой.

Пуаро вздохнул:

— Божественный дар природы!

Он потрогал собственные изящные черные усы и снова вздохнул.

— Можно употреблять самые дорогие мази, — пробормотал он, — и усы не будут менять свой цвет.

Инспектор Сагден, казалось, не проявил никакого интереса к вопросу о мужской красоте. Не давая себя отвлечь, он продолжил:

— Если говорить о причине этого убийства, то я полагаю, что можно исключить и Стивена Фарра. Возможно, между старым мистером Ли и отцом Фарра существовали какие-то трения, от которых пострадал старый Фарр. Но мне это кажется совершенно невероятным. Стивен Фарр был слишком спокойным и уверенным, когда мы допрашивали его. Не думаю, что он только разыгрывал спокойствие. Нет, эта версия не приведет нас к успеху.

— И я так думаю, — согласился с ним Пуаро.

— Еще одна личность имела все основания для того, чтобы сохранять жизнь старому мистеру Ли, — это сын Гарри. Положим, он получает свою долю по завещанию. Но я убежден, он не знал о том, что отец кое-что оставил ему. Во всяком случае, определенно, не мог знать этого наверняка. Наоборот, сложилось мнение, что Гарри за свои проступки лишен наследства. Но теперь он, кажется, снова оказался в милости! Следовательно, в его интересах было то, что отец хотел составить новое завещание. Он же не был настолько сумасшедшим, чтобы убивать старого господина до этого момента. Кроме того, мы ведь знаем, что он и не мог этого сделать Смотрите, Пуаро, мы все-таки не так уж плохо двигаемся вперед! Мы можем вычеркнуть из списка подозреваемых целый ряд людей.

— Разумеется, скоро в нем вообще никого не останется.

— До этого дело не дойдет У нас останутся Джордж Ли и его жена, Дейвид и Хильда Ли. Всем им смерть Симона Ли на руку, а Джордж Ли к тому же, должно быть, очень жаден до денег Отец угрожал ему, что сократит высылаемую сумму.

— Продолжайте, пожалуйста.

— Миссис Магдалена Ли Она тоже жадна до денег, как кошка до свежего молока Держу пари, что именно сейчас она по уши сидит в долгах Она испытывала ревность к маленькой испанке, когда заметила, что старик любит малышку. Когда она услышала, что свекор зовет адвоката, то поспешила убить его. Этим можно объяснить все дело.

— Наверняка.

— Остаются Дейвид и его жена. Они фигурируют в нынешнем завещании как наследники, но не думаю, чтобы денежные соображения были особенно важны для них.

— Почему?

— Дейвид Ли мечтатель, не деловой человек. Но он… ну, весьма странный малый. На мой взгляд, преступники могли руководствоваться тремя мотивами: желанием похитить алмазы — завещанием — чистой ненавистью.

— Ах, вот как вам все видится!

— Да, и с самого начала. Если Дейвид Ли убил своего отца, то он сделал это явно не из-за денег. И если он был преступником, то это объясняло бы такое… необычайно кровавое убийство.

Пуаро с уважением посмотрел на него.

— Верно! Я спрашивал себя, примете ли вы во внимание этот момент «Так много крови», — сказала миссис Лидия. Это напоминает о древнем ритуале, кровавой жертве, о том, что люди вымазывали кровью свои жертвы…

Сагден наморщил лоб:

— Не хотите ли вы сказать, что преступник был сумасшедшим?

— Дорогой мой, в человеке дремлют такие глубинные, скрытые инстинкты, о которых он сам часто не имеет ни малейшего представления. Опьянение кровью… Чувство мести…

— Дейвид, кажется, спокойный, безобидный человек, — сказал Сагден.

— Вы упускаете из виду психологическую сторону дела, — заметил Пуаро. — Дейвид Ли — мечтатель, он живет исключительно прошлым, и воспоминания о матери еще необычайно живы в нем. На протяжении многих лет он избегал встречи с отцом, которому так и не простил плохого обхождения со своей матерью. И вот он приезжает домой, чтобы помириться с отцом — это, по крайней мере, предполагалось. Но он не смог простить и забыть… Мы знаем только одно: Дейвид Ли при виде трупа своего отца с некоторым удовлетворением и успокоением сказал: «Мельницы господни мелют медленно…» Возмездие! Час расплаты! Зло искуплено кровью!

Сагден содрогнулся.

— Хватит, мистер Пуаро, пощадите! — сказал он. — У меня мороз идет по коже. Но все вполне могло произойти именно так, как вы говорите. В этом случае миссис Хильда Ли знала обо всем, но решила защищать мужа. В такое я могу поверить без особых колебаний, но то, что она была убийцей, я представить не могу. Она такая душевная, простая женщина.

— Вам кажется? — Пуаро посмотрел на инспектора каким-то необычным, изучающим взглядом.

— Да, я так думаю… она такая домашняя, понимаете, что я имею в виду.

— Очень хорошо вас понимаю. Сагден был заметно растерян.

— Мистер Пуаро, у вас ведь есть собственная точка зрения на это дело. Пожалуйста, скажите мне прямо, что вы думаете?

— Конечно, у меня есть кое-какие скромные соображения, но они все еще слишком расплывчатые. Давайте лучше вначале снова пройдемся по вашему списку… Итак, в половине четвертого происходит сбор всей семьи. Вошедшие становятся свидетелями телефонного разговора с адвокатом. После этого старик отчитывает чуть ли не всех членов семьи и выгоняет их; и они уходят, понурив головы. Впрочем уходят все, кроме Хильды Ли.

— Да, но она находилась в комнате недолго. В шесть часов у Альфреда Ли беседа с отцом — неприятная беседа о том, что Гарри возвращается в круг семьи; Альфред был не в восторге от этой идеи. Следовательно, Альфред становится главным подозреваемым, у него появился повод для убийства. Затем приходит Гарри Ли. У него прекрасное настроение — ему удалось умилостивить старика. Но ведь до этих двух бесед старый Симеон Ли обнаружил исчезновение алмазов и позвонил мне по телефону. Обоим сыновьям он ничего не сказал о пропаже. Почему? На мой взгляд, только потому, что он точно знал, что ни один из них не был причастен к краже. Как я уже говорил, я считаю, что старик подозревал Хорбюри или еще кого-то, и не знал, что ему нужно делать. Вспомните, он недвусмысленно потребовал, чтобы никто больше не поднимался к нему в этот вечер. А почему? Потому что он ожидал, во-первых, моего визита, а во-вторых, — визита того, кого он подозревал! Он пригласил кого-то подняться к нему сразу же после ужина. Но кого? Это мог быть Джордж Ли, но еще вероятнее, мне кажется, это могла быть его супруга! И, кроме того, нужно снова вспомнить о Пилар Эстравадос. Ей старый мистер Ли показал алмазы и сказал, как дорого они стоят. Разве у него есть уверенность, что девушка не причастна к краже? Подумайте о том, насколько темна история с ее отцом. Вероятно, он был профессиональным преступником и поэтому закончил свои дни в тюрьме.

— И таким образом, как вы предполагаете, Пилар Эстравадос снова появляется на сцене, — медленно проговорил Пуаро.

— Да… как преступница. Ведь она могла потерять голову и напасть на своего деда… когда заметила, что он обнаружил кражу и разоблачил ее…

— Да… это вполне возможно. Инспектор Сагден бросил на Пуаро внимательный взгляд.

— Но вы не верите в это, не правда ли? Так объясните же мне наконец, как вы сами понимаете все это дело?!

— Видите ли, я снова и снова возвращаюсь в мыслях к одному и тому же. К характеру покойного. Что за человек был Симеон Ли?

— Ну, это и в самом деле не тайна, — ответил Сагден.

— Тогда откройте мне ее, пожалуйста. Расскажите, что о нем думают в округе.

Инспектор Сагден задумчиво провел пальцем по щеке. Он, казалось, был растерян.

— Сам я не местный, родился в Ривзшире, соседнем графстве. Но, конечно, мистера Ли знают и у нас. Все, что мне о нем известно, известно понаслышке.

— И что же вам известно понаслышке?

— Ну, говорят, что он был тертый калач, и в делах его на мякине не проведешь. Но что касается денег, он был щедр, у него была широкая душа. Меня удивляет, что мистер Джордж Ли, сын такого отца, может быть таким скупердяем.

— Но вы ведь видите, что в этой семье сформировались два типа людей, в корне отличающихся друг от друга. Альфред, Джордж и Дейвид похожи на свою мать. Я сегодня утром видел портреты в фамильной галерее.

— Он был вспыльчив, — продолжил Сагден, — часто изменял своей супруге. По крайней мере, в молодые годы. Но даже в таких случаях он вел себя порядочно. Если возникали нежелательные последствия, он щедро платил и заботился о том, чтобы девушка вышла замуж. Он, возможно, и был охотником за юбками, но подлым человеком никогда не был. Со своей женой, говорят, он обращался плохо.

Полагаю, что бедная женщина действительно была очень несчастна. Ей всегда нездоровилось, и она редко появлялась на люди. Совершенно определенно — он был незаурядным человеком, этот старый Ли. Но был, видимо, также и мстительным. Рассказывают, что он никогда не прощал обидчику и возвращал ему должок, даже если порой приходилось ожидать удобного момента для мести годами.

— Мельницы господни мелют медленно, но очень тонко, — пробормотал Пуаро себе под нос.

— Мельницы черта, лучше сказать, — твердо заявил.

Сагден. — В Симеоне Ли определенно не было ничего божьего. Он был из того разряда людей, которые продадут душу дьяволу, да еще и порадуются выгодной сделке. И к тому же он был горд неимоверно, как Люцифер!

— Горд, как Люцифер! — повторил Пуаро. — Все это необычайно интересно и наводит на размышления.

Инспектор Сагден с удивлением посмотрел на него:

— Не хотите ли вы сказать, что его убили из-за излишней гордости?

— Я полагаю, что гордость — качество, которое передается по наследству. Сыновья Симеона Ли могли унаследовать от него гордость…

Он смолк. Хильда Ли вышла из дома и смотрела на террасу.

— Я искала вас, мистер Пуаро.

Инспектор Сагден извинился, попрощался и пошел в дом. Хильда посмотрела ему вслед и сказала:

— Я не знала, что он тут с вами. Думала, он с Пилар в саду. Симпатичный мужчина — этот инспектор, и весьма деликатный. — Ее голос звучал мягко и приятно, успокаивал. — Мистер Пуаро, — обратилась она к Пуаро, — вы должны мне помочь.

— С удовольствием, мадам.

— Вы умный человек, мистер Пуаро, я поняла это вчера вечером. Вероятно, очень многое вы с легкостью можете разгадать. Я хочу, чтобы вы поняли моего мужа.

— Да, мадам, я вас слушаю.

— Инспектору Сагдену мне не хотелось бы говорить о некоторых событиях. Он не может этого понять. Но вы — поймете.

Пуаро поклонился.

— Весьма польщен, мадам.

Хильда Ли продолжала совершенно спокойно:

— На протяжении многих лет, собственно, с тех пор, как мы поженились, у моего мужа искалечена душа, если можно так выразиться. Видите ли, телесная болезнь причиняет боль и мучает, но раны на теле затягиваются, кости срастаются снова, и даже если некоторое время остается какой-то рубец, то все же потом проходит. Мой муж в самом ранимом возрасте перенес тяжелую травму души. Он пережил смерть матери, которую любил больше всего на свете. Он считал, что моральную ответственность за эту смерть должен нести отец, и от этой навязчивой идеи он так никогда и не сможет освободиться. Ненависть к отцу постоянно жила в нем. Я уговорила его, мистер Пуаро! — приехать сюда на Рождество, чтобы он помирился со своим отцом. Я хотела, чтобы эта душевная рана мужа наконец зажила. Сейчас я знаю, что наш приезд был ошибкой. Симеон Ли нашел удовольствие в том, чтобы ковыряться в такой ране! И это было очень, очень опасное занятие.

— Не хотите ли вы тем самым, мадам, сообщить мне, что ваш супруг убил своего отца?

— Я говорю вам, мистер Пуаро, что он очень легко мог бы это сделать… И я говорю вам, далее, что он не сделал этого! В тот момент, когда Симеон Ли был убит, его сын сидел в музыкальной комнате и играл похоронный марш. Желание убить жило в его сердце, перетекало в его пальцы и умирало в потоке звуков — такова истина.

Пуаро постоял минуту, погруженный в свои мысли. Затем он сказал:

— А что вы думаете, мадам, о трагических жизни и смерти матери вашего супруга?

— По всей видимости, Симеон Ли был кругом неправ и ужасно обращался со своей женой. Но в то же время полагаю, что существует такая предрасположенность к страданию и терпению, которая может вызвать в мужчине худшие инстинкты, во всяком случае, в таком мужчине, каким был отец моего мужа. Симеон Ли, мне кажется, восхищался бы смелостью и твердостью характера. Терпение и слезы приводили его в бешенство.

Пуаро кивнул:

— Ваш муж сказал нам вчера вечером: «Моя мать никогда не жаловалась». Это верно?

Хильда Ли нетерпеливо возразила:

— Нет, конечно же, это неправда! Она постоянно жаловалась Дейвиду! Весь груз своих несчастий она взвалила на его плечи. А он был чересчур молод, слишком молод, чтобы выносить то, что она взвалила на него!

Пуаро задумчиво посмотрел на нее. Она покраснела под его взглядом и закусила губу.

— Я понимаю, — сказал Пуаро.

— Что вы понимаете? — резко спросила она.

— Я понимаю, что вам пришлось быть своему супругу в первую очередь матерью, тогда как вы бы предпочли быть ему женой.

Она отвернулась.

В этот момент на террасу вышел Дейвид Ли Голос его звучал звонко и радостно:

— Хильда, разве не прекрасен сегодня день?! Все равно что весна посреди зимы!

Он подошел ближе.

Завиток светлых волос упал ему на лоб, его голубые глаза светились. Он выглядел на удивление молодо, почти как мальчишка. И таким беззаботно-сияющим и веселым он казался, что у Пуаро даже дух перехватило.

— Пойдем, мы же собирались спуститься к озеру, Хильда, — сказал Дейвид. Он улыбнулся ей, обнял за плечи, и они удалились.

Пуаро посмотрел им вслед и отметил, что Хильда вдруг обернулась и бросила на него взгляд. В этом взгляде был робкий вопрос, или даже страх. Пуаро медленно прошелся по террасе.

«Нет, ведь я всегда говорил, что я — настоящий отец-исповедник. А поскольку на исповедь вообще чаще ходят женщины, то сегодня утром ко мне идут главным образом женщины. Неизвестно только, кто будет следующий», — подумал про себя Пуаро.

Долго ждать ответа на этот вопрос не пришлось. Навстречу ему шла Лидия Ли.

***

С добрым утром, мсье Пуаро. Трессильян сказал мне, что вы здесь с Гарри, но я рада, что вы один. Мой муж говорил о вас, он срочно хотел вас видеть.

— Ах, вот как!… Мне надо пройти к нему?

— Не сейчас! Ночью он почти не сомкнул глаз. Мне пришлось дать ему снотворное. Сейчас он еще спит, и мне не хотелось бы его будить.

— Понимаю вас. Вы совершенно правы. Я еще вчера заметил, как сильно потрясен ваш супруг.

Она серьезно посмотрела на него.

— Видите ли, мсье Пуаро, он действительно любил своего отца, больше, чем другие.

Пуаро кивнул.

— Скажите, а вы с инспектором подозреваете, кто мог совершить это жестокое убийство?

— У нас есть различные идеи, мадам, — сказал Пуаро уклончиво, — но лишь относительно того, кто не мог совершить этого убийства.

— Все это — как кошмарный сон, просто фантастика. Невозможно понять, что это было в действительности, — нервно сказала Лидия. Она вдруг внимательно посмотрела на Пуаро. — А что с Хорбюри? Он и в самом деле был в кино, как утверждает?

— Да, мадам. Его показания проверены. Он сказал правду.

Лидия нервно дернула за тисовую веточку.

— Но ведь это же ужасно! — воскликнула она. — Ведь это значит — кто-то из семьи!

— Совершенно верно.

— Мсье Пуаро, это не укладывается у меня в голове.

— Мадам, это очень хорошо укладывается у вас в голове.

Она, казалось, собралась возразить, но вдруг улыбнулась, как бы признаваясь, что сказала неправду.

— Каждый человек чуточку лицемер, — сказала она тихо.

— Разумеется, мадам. И если бы вы решились быть совершенно откровенной со мной, то признали бы: вполне естественно, что кто-то из членов вашей семьи убил старого мистера Ли.

— Это действительно похоже на правду, хотя необычную, мсье Пуаро, — жестко проговорила Лидия.

— Разумеется. Но отец вашего мужа тоже был весьма необычным человеком.

— Бедный старик! Сейчас мне жалко его, хотя при жизни он несказанно действовал мне на нервы.

— Это я могу себе представить, — признался Пуаро. Он склонился над одним из маленьких декоративных садиков.

— Прекрасно! Как чудесно придумано.

— Рада, что вам понравилось, — сказала Лидия. — Мое хобби, знаете ли. Арктический садик с пингвинами и льдом вам тоже нравится? Правда, мило?

— Очень мило! А этот что изображает?

— Мертвое море, вот что это должно быть! Оно еще не совсем готово. А здесь — корсиканский вид, Пиана. Скалы там совершенно красные, и это просто чудесно выглядит в сочетании с голубым морем. Но я* люблю и свой пустынный пейзаж. А вам он нравится?

Болтая, она вела его все дальше и дальше. Когда дошли до конца террасы, Лидия посмотрела на часы.

— Я схожу узнаю, проснулся ли Альфред.

После того, как она ушла, Пуаро двинулся по террасе обратно и остановился у садика с Мертвым морем. Он долго с интересом смотрел на него. Затем нагнулся, взял несколько камешков, изображавших прибрежные валуны, и дал им скатиться по ладони вниз. Вдруг он вздрогнул и поднес камни к самым глазам.

— Черт меня побери! — воскликнул он. — Вот так сюрприз! Что же это, черт меня побери еще раз, должно означать?!

Часть V 26 декабря

Полковник Джонсон и инспектор Сагден удивленно уставились на Пуаро. Он заботливо высыпал маленькие, невзрачные камешки в картонную коробочку и пододвинул ее шеф-инспектору.

— Да. Это алмазы, — сказал он.

— Вы нашли их? И где? В саду?

— В одном из маленьких садиков, которые там устроила миссис Лидия Ли.

— Миссис Лидия? — Сагден покачал головой. — Мне кажется невероятным.

— Вы сомневаетесь в том, что миссис Лидия Ли могла перерезать глотку отцу своего мужа, не так ли?

— То, что она этого не делала, мы уже знаем, — быстро сказал Сагден. — Мне кажется невероятным, что она украла алмазы.

— Нет. На преступницу она, конечно, не похожа, — согласился Пуаро. — Кто-то другой спрятал их там. Ведь в этом особом садике, который изображает Мертвое море, лежат камешки, похожие по величине и по форме.

— Думаете, что она сознательно поступила так, заранее предвидя кражу? — спросил Сагден.

Полковник Джонсон ответил убежденно и с горячностью:

— Я так не думаю! Почему бы ей тогда просто не взять алмазы себе?

— Ну, что касается причин тому… — медленно начал было Сагден, но Пуаро перебил его:

— На этот вопрос есть один возможный ответ: она взяла алмазы себе, чтобы тем самым создать причину для убийства. Это означает, что она знала о запланированном убийстве, хотя сама к нему не причастна.

— Это звучит достаточно невероятно, — настаивал Джонсон. — Ведь вы тем самым превращаете ее в сообщницу Но чьей сообщницей она может быть? Только сообщницей своего мужа. А поскольку мы знаем, что он тоже не причастен к убийству, то ваша теория окончательно терпит крах.

Сагден в раздумьи провел пальцем по щеке.

— Да, — сказал он — Это верно. Значит, если миссис Ли взяла алмазы себе — а это еще под большим вопросом, — то здесь мы имеем дело с простой кражей, в таком случае она, конечно, могла устроить этот маленький садик для того, чтобы временно спрятать камни там, пока суматоха уляжется. Другая возможность — это случайное совпадение. Вор, увидев садик с похожими камешками, решил спрятать там украденные алмазы.

— Конечно, это вполне возможно, — согласился Пуаро. — Одну случайность я всегда готов принимать в расчет.

Инспектор Сагден покачал головой.

— Миссис Ли очень милая женщина. Невозможно, чтобы она была впутана в такое дело Хотя, конечно, я соглашусь, что в таких ситуациях ни за что нельзя ручаться.

— С алмазами — бог с ними, ни за что ручаться не будем, я согласен, но вот то, что миссис Лидия Ли как-то причастна к убийству, по моему мнению, совершенно невозможно. Дворецкий видел ее в гостиной, когда произошло убийство. — Полковник Джонсон сказал это твердо и с вызовом поглядел на Пуаро.

— Я этого не забыл, — сказал Пуаро спокойно. Полковник снова повернулся к своему подчиненному.

— Итак, пойдем дальше. У вас есть новые сведения? Удалось что-нибудь узнать?

— Да, сэр. Я навел некоторые справки. Вначале о Хорбюри. У него действительно было кое-что в жизни, из-за чего он боится полиции.

— Ага! Кражи, наверное.

— Нет, сэр. Шантаж. Правда, ничего не смогли доказать, но я полагаю, что у него на совести два таких дела. А поскольку его гложет совесть, то он и испытывает такой страх, что у него все валится из рук. Как это было вчера, когда Трессильян сказал ему, что инспектор полиции пришел к старику.

— Гм, — проворчал Джонсон. — Итак, Хорбюри Что еще?

Инспектор смущенно кашлянул.

— Миссис Магдалена Ли, сэр. Мы собрали информацию о ее жизни до того, как она вышла замуж за мистера Ли. Она жила с командиром корабля Джонсом. Выдавала себя за его дочь, но не была ею… Я думаю, что намеки, которые старик делал относительно ее семейной жизни, попадали в точку. Он знал женщин, знал, кто из них склонен к неверности. Такие удары из-за угла доставляли ему, должно быть, дьявольское удовольствие. Прежде всего потому, что он попадал в самое яблочко. И это могло послужить ей причиной для убийства, независимо от денежного вопроса Вероятно, она боялась, что отец ее мужа знал о ней кое-что компрометирующее и хотел сообщить это сыну. Во всяком случае ее утверждение, что она звонила по телефону, столь же странно, сколь и ложно. — Сагден отважился высказать предположение. — Не следует ли, сэр, пригласить сюда эту супружескую пару и прояснить дело с телефоном?

— Хорошая идея, — сказал полковник Джонсон и позвонил.

Трессильян явился немедленно.

— Попросите прийти сюда мистера Джорджа и миссис Магдалену Ли.

— Слушаюсь, сэр.

На пороге Пуаро задержал старика.

— Скажите, а число на календаре со дня убийства не менялось?

Трессильян повернулся к нему:

— На каком календаре, сэр?

— На том, который висит на стенке.

Календарь, о котором спрашивал Пуаро, был отрывным — по одному листку на каждый день, и числа на нем были напечатаны довольно большие.

Трессильян близоруко посмотрел на стенку, затем подошел ближе к календарю.

Он с удивлением сказал:

— Простите, сэр, но листки оборваны. Сегодня двадцать шестое.

— Правильно Скажите, а кто мог обрывать листки?

— Мистер Ли, сэр. Каждое утро. Мистер Альфред очень любит порядок.

— Понимаю. Спасибо, Трессильян.

Старый слуга удалился. Сагден обескураженно посмотрел на Пуаро.

— С этим календарем что-то не в порядке, мистер Пуаро? Может быть, я просмотрел важную улику?

Пуаро пожал плечами.

— Календарь тут совершенно ни при чем. Я только провел маленький эксперимент.

Полковник Джонсон сказал:

— Завтра будет проведено судебное вскрытие.

— Я говорил с судебным экспертом и все устроил, — сказал Сагден.

***

Джордж Ли и его жена вошли в кабинет.

— С добрым утром, — приветствовал их полковник Джонсон и предложил сесть. — У меня есть несколько вопросов по поводу одного момента. Я хочу просить вас помочь мне.

— Мне доставит удовольствие быть вам полезным, — высокопарно ответил Джордж.

Магдалена менее убедительно добавила:

— Разумеется.

Полковник полиции едва заметно кивнул Сагдену. Инспектор начал допрос.

— Речь идет о телефонном звонке в тот вечер, когда произошло убийство. Если я не ошибаюсь, вы звонили в Вестеринхэм. Не правда ли, мистер Ли?

— Точно, — холодно ответил Джордж. — Я звонил своему доверенному лицу по поводу выборов Могу назвать вам его фамилию и…

Инспектор Сагден поднял руку, чтобы прекратить этот поток слов.

— Хорошо, все в порядке, мистер Ли. Здесь все бесспорно. Вас соединили в восемь часов пятьдесят девять минут.

— Ну… Я, гм… не могу вам так точно сказать.

— Зато мы можем! Такие данные всегда очень легко проверяются. В восемь часов пятьдесят девять минут вас соединили с Вестеринхэмом, а в девять часов четыре минуты ваш разговор закончился. Ваш отец — мистер Ли был убит в девять часов пятнадцать минут. Я вынужден, таким образом, еще раз просить вас объяснить нам, где вы находились в этот момент.

— Я же вам говорил! Я звонил по телефону!

— Нет, мистер Ли, вы не звонили по телефону!

— Ах, ерунда! Вы, должно быть, ошибаетесь! Впрочем, постойте, кажется, я как раз закончил разговор и размышлял — не позвонить ли мне еще в одно место… Мне кажется, я размышлял о том, гм… стоит ли тратить на это деньги… И тут услыхал шум наверху.

— Ну, уж наверное, вы не размышляли о том, позвонить или не позвонить, целых десять минут.

Джордж покраснел. Он заговорил, почти заикаясь:

— Что вы подразумеваете? Что, черт возьми, хотите этим сказать? Как вам не стыдно? Неужели вы сомневаетесь в моих словах? Словах человека, который занимает такое положение. А почему я вообще должен давать отчет по поводу каждой минуты своей жизни?

Инспектор Сагден ответил с кротостью, которая прямо изумила Эркюля Пуаро.

— Потому, что так уж принято. Джордж обернулся к полковнику полиции.

— Полковник Джонсон, — сердито воскликнул он. — И вы можете терпеть это… неслыханное поведение?

— В случае убийства мистера Ли, — примирительно сказал Джонсон, — такие вопросы должны быть заданы и на них должен быть получен ответ.

— Но ведь я же на них ответил. После того, как я закончил первый телефонный разговор, я размышлял, не позвонить ли мне еще.

— Вы были в этой комнате, здесь, когда раздался крик?

— Да… Да, я был здесь, в комнате. Джонсон повернулся к Магдалене:

— Вы сказали, миссис Ли, что это вы в момент убийства звонили по телефону и были в этой комнате одна.

Магдалена совсем растерялась. Сначала она искоса посмотрела на Джорджа, затем на Сагдена и, наконец, на Джонсона.

— Я была ужасно взволнована, я… я в самом деле не знала, что говорила.

— Мы все точно записали, — саркастически заметил Сагден.

Тут она привела в действие свое оружие, чтобы очаровать сурового инспектора: широко раскрытые испуганные детские глаза, дрожащие губки. Но встретила неприступность человека строгих нравов, которому к тому же не нравились женщины ее типа.

Она неуверенно пробормотала:

— И все-таки… я звонила по телефону. Да, я только не знаю точно, когда.

Она запнулась.

Джордж повернулся к ней и заорал:

— Что все это значит?! Где ты звонила по телефону? Во всяком случае, не в этой комнате!

Сагден невозмутимо сказал:

— Миссис Ли, предлагаю все-таки допустить, что вы не звонили. Где вы были в таком случае, и что вы делали?

Магдалена потерянно посмотрела в пол прямо перед собой, а затем залилась слезами.

— Джордж! — прорыдала она. — Они не должны меня запугивать. Ты же знаешь, что я совсем ничего не могу вспомнить, если меня пугать и загонять вопросами в угол. Я… я в тот вечер вообще не понимала, что говорю, и… я была так взволнована… А они так ужасно вели себя со мной.

Она вскочила и, плача, выбежала из комнаты. И Джордж Ли поднялся со своего места.

— Что это вам пришло в голову? Так запугать мою жену, — неуверенно пролепетал он. — Она очень чувствительная женщина. Вам должно быть стыдно за такое обращение с нею. Я поставлю в парламенте вопрос о бесчеловечных методах британской полиции. Это просто позор.

Он вышел из комнаты и хлопнул дверью. Инспектор Сагден откинул голову назад и засмеялся:

— Да, это у нас получилось недурно. Ну, сейчас посмотрим…

Джонсон наморщил лоб:

— Странно все это. Получается совсем неясно. Нам надо будет допросить их еще раз.

— О! Они через несколько минут вернутся, — с полной уверенностью сказал Сагден. — Вернутся, как только найдут подходящий ответ. Не правда ли, мистер Пуаро?

Пуаро, сидевший неподвижно, вздрогнул, будто его разбудили.

— Пардон, что вы сказали?

— Я сказал, что они скоро вернутся назад.

— Может быть, и вернутся. Возможно, разумеется. Сагден посмотрел на него удивленно.

— Что с вами, мистер Пуаро? Вы что, увидели привидение?

Пуаро медленно проговорил:

— Знаете, я не стал бы безусловно отрицательно отвечать на этот вопрос.

Полковник Джонсон нетерпеливо спросил:

— Ну, Сагден, есть еще что-нибудь?

— Я попытался восстановить последовательность, в которой люди появлялись в комнате, где произошло убийство. Совершенно ясно, как все происходило. После того как жертва закричала, убийца выскользнул из комнаты, запер дверь с помощью пинцета или чего-то подобного снаружи и несколько секунд спустя прикинулся, что он тоже, вместе с другими, бежит к месту событий. К сожалению, нельзя со всей определенностью установить, кто кого видел; этого участники событий уже не могут вспомнить точно. Трессильян говорит, что он видел, как Гарри и Альфред, выбежав из столовой, пересекли холл и побежали вверх по лестнице. Насколько я понял, мисс Эстравадос появилась на месте преступления одной из последних. По уверениям всех, первыми были Фарр, миссис Магдалена и миссис Хильда. Все трое утверждают, что они уже застали кого-то одного из троих названных, то есть появились не первыми. Расследование сильно затрудняется тем, что точно не поймешь, когда человек намеренно лжет, а когда его просто подводит память Бежали все — это установлено точно, но в каком порядке они бежали по лестнице — это очень трудно установить.

— А что, вам это кажется таким важным? — медленно спросил Пуаро.

— Да, из-за вопроса о времени. Времени было невероятно мало.

— Я согласен с вами, что в этом деле вопрос о времени необычайно важен.

— Ну, и в довершение ко всему, что еще больше затрудняет дело, — в этом доме две лестницы. Во-первых, главная лестница, которая ведет наверх из холла и примерно одинаково удалена от двери столовой и от двери гостиной. Во-вторых, есть еще одна лестница, в другом конце дома. Ею воспользовался Стивен Фарр. Мисс Эстравадос тоже поднялась по этой лестнице — ее комната находится на втором этаже в непосредственной близости. Все остальные сообщили, что прибежали по главной лестнице.

— Все это, разумеется, очень запутано, — сказал Пуаро.

Дверь вдруг распахнулась, и в комнату ворвалась Магдалена Ли. Она часто дышала, щеки ее раскраснелись. Она стремительно подошла к столу и сказала:

— Мой муж думает, что я легла отдыхать, но я тихо выскользнула из комнаты.

Она отчаянно посмотрела на полковника Джонсона. — Если я скажу вам правду, вы ведь сохраните это в тайне, не так ли? Я имею в виду… Но вы же не расскажете об этом всем?

— Если это не связано с преступлением…

— Да нет же. Речь идет… исключительно о личном, о.. — Глаза Магдалены увлажнились. — Я доверяю вам, полковник Джонсон. Я знаю, что вам можно довериться. Вы внушаете доверие, и вы так любезны. Понимаете, все было так: кто-то… — Она замялась.

— Да-да, я слушаю, миссис Ли.

— Позавчера я собиралась кое-кому позвонить. Одному… одному своему другу. Но я не хотела, чтобы Джордж знал об этом. Конечно, нехорошо с моей стороны, и я… после ужина я пошла к телефону, потому что думала, Джордж задержится еще некоторое время в столовой. Но когда я подошла к кабинету, то услышала, как мой муж разговаривает по телефону. В результате мне пришлось ждать.

— Где вы ждали, миссис Ли? — спросил Пуаро.

— За лестницей есть маленький гардероб. Комнатка достаточно темная. Я туда проскользнула, потому что из этого укрытия можно было увидеть, когда Джордж уйдет из кабинета. Но он не вышел. А тут раздался шум наверху, и все побежали вверх по лестнице.

— Значит, ваш муж не покидал этой комнаты до тех пор, пока наверху не раздался шум?

— Нет.

— А вы сами провели время с девяти до девяти пятнадцати в том гардеробе, ожидая? — спросил Джонсон.

— Да! Но я же не могла в этом признаться. Меня бы спросили: что я там искала, понимаете? И все выглядело бы так… так странно, понимаете?

— Да. Это выглядит действительно несколько странным, — сухо согласился Джонсон.

— У меня будто камень с души свалился от того, что я сказала вам всю правду. — Она обольстительно улыбнулась ему. — Вы ведь не расскажете об этом моему мужу? Нет, конечно же, нет. Я же знаю, что вам можно доверять — всем вам!

Она окинула всех очаровательным взглядом и выпорхнула из комнаты.

Полковник Джонсон энергично откашлялся:

— Ну что же, могло быть и так. Звучит вполне правдоподобно. С другой стороны…

— Но могло быть и не так, — перебил его Сагден. — В том-то и вся штука. Мы не знаем этого.

***

Лидия Ли стояла, наполовину скрытая тяжелой портьерой, у окна и смотрела в сад. Звук за спиной заставил ее обернуться. В дверях стоял Эркюль Пуаро.

— Мсье Пуаро! Вы меня напугали.

— Очень сожалею, мадам.

— Я думала, что это Хорбюри. Пуаро кивнул:

— Да, он действительно очень тихо ходит по дому. Будто кошка или вор.

Он посмотрел на Лидию внимательно Она сказала с презрением:

— Да. Я никогда бы не хотела иметь дело с таким человеком. Думаю, что мы скоро постараемся избавиться от него.

— Вы только выиграете от этого.

Она посмотрела на него внимательным взглядом.

— Что? Вы можете сказать о нем что-то плохое?

— Ну, он — человек, который собирает чужие тайны и затем извлекает из этого выгоду для себя.

— Вы думаете, что он что-то знает об убийстве? — спросила она.

Пуаро пожал плечами.

— Он ходит крадучись и хорошо слышит. Может быть, он что-нибудь слышал или видел, но не говорит об этом.

— И при помощи чего он сможет кого-то из нас шантажировать?

— Это в сфере возможного, мадам. Но я пришел не для того, чтобы сказать вам об этом, мадам.

— А зачем?

— Я говорил с мистером Альфредом, — медленно сказал Пуаро — И он сделал мне предложение, которое я хотел бы обсудить с вами, прежде чем принять или отклонить. Но поскольку я был столь восхищен той картиной, которую вы являли собой: ваш очаровательный джемпер на фоне темно-красной портьеры… я остановился, чтобы полюбоваться вами.

— Мсье Пуаро, неужели мы будем тратить время на комплименты?

— Простите меня, мадам. Но немногие англичанки умеют одеваться со вкусом. Платье, которое было на вас в первый вечер, несмотря на довольно простой покрой, было очень элегантным. Очень изысканным.

Лидия спросила нетерпеливо:

— О чем же вы хотели поговорить со мной, мистер Пуаро?

Пуаро тоже стал серьезным.

— Ваш супруг, мадам, попросил меня взять на себя расследование этого дела. Он хочет, чтобы я оставался здесь, жил в доме и приложил все усилия, чтобы раскрыть убийство.

— Да, ну и?..

— Я не могу принять приглашение, пока не буду убежден, что оно по нраву хозяйке дома.

— Разумеется, я приветствую приглашение, которое сделал мой муж, — сказала она холодно.

— Разумеется, мадам. Но мне нужно нечто большее. Действительно ли вы хотите, чтобы я принял его?

— Действительно. Почему бы и нет?

— Я хочу выразиться еще яснее. Вы действительно хотите, чтобы открылась истина?

— Естественно. Пуаро вздохнул.

— Неужели вы не можете сказать мне ничего, кроме этих общепринятых фраз?

— Да. Я — человек, который сильно зависит от условностей. — Она закусила нижнюю губу. Вначале она колебалась, но потом все же произнесла: — Наверное, действительно — лучше полная откровенность. Я хорошо понимаю, в какой ситуации вы оказались. Отец моего мужа был убит, а поскольку главного подозреваемого в убийстве — Хорбюри — уличить не удалось, и кажется, что сделать это вообще невозможно, то выходит, что убийца — кто-то из членов нашей семьи. Воздать по заслугам этому кому-то — значит, навлечь позор на всю семью… и если уж быть до конца откровенной, то я должна признаться: этого-то я как раз и не хочу.

— Значит, вы хотите оставить убийцу безнаказанным?

— Вероятно, много убийц, избегнувших наказания, разгуливают по свету.

— Да, вы правы.

— Одним больше, одним меньше — разве это играет какую-то роль?

Пуаро задумчиво посмотрел на нее.

— А остальные члены семьи? Те, которые невиновны?

Она насторожилась:

— А что с ними?

— Если ваши надежды сбудутся, то истина так никогда и не будет выяснена. И тогда в равной степени все останутся под подозрением.

— Об этом я не подумала, — неуверенно проговорила она.

— И никогда никто не узнает, кто был виновным на самом деле. — Он тихо добавил: — Кажется, вы уже знаете, кто это.

— Вы не имеете права разговаривать со мной так! — воскликнула Лидия. — Это неправда! Ах, если бы это был кто-нибудь чужой, не принадлежащий к нашей семье.

— Либо — и то, и другое.

— Что вы имеете в виду? — обескураженно спросила она.

— Это мог бы быть член семьи и, тем не менее, чужой… Вы меня не понимаете? Ну, это так, просто идея, которая возникла в мозгу Эркюля Пуаро. — Он серьезно посмотрел на нее. — Итак, мадам, что я должен ответить вашему супругу?

Лидия подняла руки и уронила их устало и беспомощно.

— Вы, конечно, должны согласиться.

Пилар стояла посреди музыкальной комнаты. Стояла чересчур прямо и напряженно, глаза ее бегали по сторонам, как у животного, которое боится, что на него нападут.

— Я хочу уехать отсюда.

— Этого хотите не только вы, — дружелюбно сказал Стивен Фарр, — но нас не отпустят, дитя мое.

— Полиция?.. Это так неприятно — иметь дело с полицией. С порядочными людьми такого происходить не должно.

— Например, с вами, не так ли? — улыбнулся Фарр.

— Нет, я имею в виду Лидию и Альфреда, Дейвида и Хильду, Джорджа… ну, и все-таки Магдалену.

Стивен закурил сигарету. Он некоторое время молча пускал дым, а потом все же спросил:

— Вы сделали одно исключение. Почему?

— Как это? Не понимаю!

— Почему вы не упомянули Гарри?

Пилар засмеялась, обнажив свои прекрасные ровные зубы.

— О, Гарри — совсем другое дело. Я думаю, он не привык ладить с полицией.

— Наверное, вы правы. Во всяком случае, он слишком любит приключения, чтобы быть зачисленным в эту тихую компанию домоседов. Вам нравятся ваши английские родственники, Пилар?

Пилар пришлось поразмыслить, прежде чем ответить.

— Они милы, все очень милы, — сказала она неуверенно. — Но они никогда не смеются и никогда не радуются.

— Милая девочка, так ведь в этом доме произошло убийство!

— Д-д-да, — пробормотала Пилар.

— Убийство, — менторским тоном продолжал Стивен, — это же не что-то такое, что случается по нескольку раз на день, как вам, вероятно, внушили горячие головы в вашей Испании. В Испании по такому поводу могут думать что угодно, но в Англии на убийство смотрят чертовски серьезно!

— Вы смеетесь надо мной!

— Конечно же, нет! Я вообще не способен смеяться над кем-то!

Пилар внимательно разглядывала его загорелое лицо.

— Вы тоже хотите уехать отсюда, не правда ли? А этот симпатичный высокий полицейский не отпускает вас.

— Я не просил у него разрешения, но, вероятно, он не отпустил бы меня. Теперь приходится обдумывать каждый свой шаг и быть очень осторожным.

— И это так скучно, — констатировала Пилар.

— Если бы это было только скучно, любовь моя, так это б еще полбеды. И к тому же этот иностранец ходит повсюду и вынюхивает. Я, правда, считаю его не слишком умным, но он нервирует меня.

Пилар вдруг наморщила лоб:

— Мой дед был очень-очень богатым, правда? Кто теперь получит его деньги? Альфред и остальные?

— Это зависит от его завещания.

— Он мог и мне оставить кое-что, — вслух размышляла Пилар, — но думаю, что это маловероятно.

— Не печальтесь на этот счет, — успокоил ее Стивен почти с любовью в голосе. — Вы — член семьи. Деньги на вашу жизнь будут выделены.

Со вздохом Пилар сказала:

— Да, я член этой семьи! Смешно, правда? А на самом деле оказывается, что смешного тут мало.

— Да, определенно, для вас тут веселого мало. Пилар снова глубоко вздохнула. Затем спросила:

— Может, заведем граммофон и потанцуем? Стивен посмотрел на нее в недоумении:

— Это будет выглядеть неприлично. В доме, где покойник, танцевать не принято.

Большие глаза Пилар стали еще больше:

— Но я вовсе не в трауре! Ведь я почти не знала своего деда, хотя он и был мне симпатичен. Я не хочу плакать и быть несчастной потому, что теперь он мертв Глупо быть ханжой!

— Вы великолепны! — с восхищением сказал Стивен Фарр.

— Если мы заткнем трубу граммофона чулками и перчатками, — продолжила она вкрадчиво, — то он будет играть совсем тихонечко, и никто нас не услышит.

— Ну пойдем, искусительница!

Она довольно засмеялась, выбежала из комнаты и направилась в танцевальный зал на другом конце дома. Но, добежав до бокового коридора, который вел к двери в сад, она вдруг остановилась как вкопанная. Стивен, следовавший за ней, тоже резко остановился на бегу.

Их взору предстал Эркюль Пуаро. Сняв со стены портрет, он рассматривал его детально при свете солнечного дня, который проникал через стекло в двери. Он посмотрел на молодых людей и улыбнулся им.

Вы очень кстати! Я сейчас изучаю нечто очень важное лицо Симеона Ли в молодости.

— Так это мой дедушка?

Она долго смотрела на картину Затем сказала удивленно:

— Как изменился… совсем изменился… Он был таким старым, весь в морщинках. А здесь очень похож на Гарри — так, наверное, выглядел Гарри лет десять назад.

Эркюль Пуаро кивнул.

— Да, мадемуазель. Гарри Ли больше всего похож на своего отца А здесь, — он прошел несколько шагов вдоль галереи портретов, — здесь — ваша бабушка. Посмотрите, какое у нее красивое лицо, светлые волосы, нежные голубые глаза.

— Как Дейвид! — воскликнула Пилар.

— И Альфред похож на нее, — заметил Стивен.

— Наследственность — интересная вещь, — сказал Пуаро — Мистер Ли и его жена относились к совершенно различным типам людей. В общем и целом большинство детей в этой семье пошли в мать Посмотрите сюда, мадемуазель.

Он показал на портрет девушки примерно девятнадцати лет с золотистыми волосами и большими смеющимися голубыми глазами. Чертами лица она была похожа на покойную жену Симеона Ли, но в них были такие жизнерадостность и веселье, которые, по всей видимости, никогда не испытывала эта тихая и терпеливая женщина.

Щеки Пилар покраснели Девушка схватилась за длинную золотую цепочку, висевшую у нее на шее, вытащила медальон, и без слов поднесла к лицу Пуаро. То же самое смеющееся лицо юной девушки смотрело на него.

— Моя мать, — шепнула Пилар.

Пуаро кивнул. На другой стороне медальона был портрет симпатичного молодого мужчины с черными волосами и синими глазами.

— Мой отец! Правда, он необычайно красив!

— Да, конечно. У испанцев обычно не бывает синих глаз, не правда ли, мадемуазель?

— У тех, которые живут на Севере, иногда бывают. Впрочем, мать моего отца была ирландкой.

— Испанская, английская, ирландская и немножко цыганской крови, — перечислил Пуаро, смеясь. — С такой богатой наследственностью вы могли себе нажить множество врагов, сеньорита!

Стивен Фарр улыбнулся:

— Пилар перерезала бы любому врагу глотку, — так она сказала мне в поезде…

Он вдруг испуганно замолчал. Мрачный смысл собственных слов дошел до него, и у него перехватило дыхание.

Эркюль Пуаро попытался перевести разговор на другие, менее опасные темы.

— Мадемуазель! Я вынужден просить вас еще об одном! Не могли бы вы на время дать ваш паспорт? Это просто формальность, хоть и неприятная. Он нужен инспектору Сагдену… Полицейские инструкции, знаете ли, обременительные и глупые, конечно, но для иностранцев в этой стране необходимо. А по закону, разумеется, вы являетесь иностранкой.

Пилар подняла брови:

— Мой паспорт? Сейчас я принесу его вам. Он лежит у меня в комнате.

Пуаро последовал за ней, принося массу извинений:

— Весьма сожалею, что доставляю вам такие хлопоты. Действительно, очень сожалею.

Они дошли до конца длинного коридора. Оттуда вторая лестница вела на верхний этаж. Пилар преодолела ее в несколько шагов, Пуаро и Фарр следовали за ней гораздо медленнее. Комната Пилар была в конце лестницы. Она открыла дверь и крикнула:

— Сейчас я вынесу паспорт.

Пуаро и Стивен остались ждать. Молодой человек сказал немного смущенно:

— Весьма глупо было с моей стороны говорить то, что я ляпнул. Но она вроде бы не заметила, а?

Пуаро промолчал. Он склонил голову и, казалось, к чему-то прислушивался.

— Англичане очень любят свежий воздух, — сказал он минуту спустя — И это их свойство мисс Эстравадос, кажется, унаследовала.

Стивен Фарр изумленно уставился на него.

— Потому что сегодня, в этот довольно морозный зимний день — не то, что вчера, к примеру, когда было солнечно и тепло — она открывает окно, вот именно сейчас она это делает. Странно, что за страсть к свежему воздуху'?

Вдруг из комнаты послышалось эмоциональное восклицание, и Пилар появилась с выражением досады на лице и с натянутой улыбкой.

— Какая я бестолковая! — воскликнула она. — Бестолковая и неловкая! Мой чемоданчик стоял на подоконнике, а я так неосторожно рылась в нем, что паспорт выпал у меня из окна на улицу. Он лежит там внизу, на клумбе. Я сейчас его принесу.

Стивен собрался было сбегать за ним сам, но она решительно удержала его.

— Идите с мистером Пуаро в гостиную! Я принесу его туда.

Однако на лестничной площадке Пуаро вдруг сказал.

— Задержимся на минуту здесь Я хотел кое о чем спросить вас в комнате, где произошло убийство.

Они прошли по коридору, который вел к комнате Симеона Ли Когда проходили мимо ниши, в которой две мраморные нимфы, следуя благочестию викторианской эпохи, застенчиво придерживали свои ниспадающие складками облачения, Стивен Фарр пренебрежительно бросил:

— Отвратительно они выглядят при дневном свете! Вечером мне показалось, что тут стояли три женщины, но, к счастью, их всего две!

— Да, сегодняшним вкусам они уже не отвечают, — сказал Пуаро. — Но в свое время они явно стоили кучу денег. Впрочем, ночью они выглядят лучше.

— Разумеется, потому что ночью видны только неясные очертания фигур.

— Ночью все кошки серы, — ответил Пуаро.

В комнате, где произошло убийство, оказался инспектор Сагден, который стоял на коленях у сейфа и исследовал его при помощи лупы.

— Сейф был открыт ключом, а не отмычкой, — констатировал инспектор — И к тому же человеком, который знал условное слово.

Пуаро подошел к нему, шепнул что-то на ухо, в ответ инспектор кивнул и быстро вышел из комнаты.

Пуаро снова повернулся к Стивену, который неподвижно стоял, уставившись на кресло, в котором обычно сидел Симеон Ли На лбу молодого человека, прорезанном глубокими складками, выступили вены. Пуаро достаточно долго смотрел на него, потом сказал:

— Одолевают воспоминания, правда?

— Всего два дня назад, — прошептал Фарр, — он сидел здесь и был жив, а сегодня… — Затем он стряхнул с себя оцепенение. — Вы о чем-то хотели меня спросить, мистер Пуаро.

— Позавчера вечером вы, если я не ошибаюсь, первым оказались на месте происшествия.

— Право, не помню. Нет, мне кажется, одна из дам была наверху раньше меня.

— Кто именно?

— Жена Джорджа или жена Дейвида, кто-то из них двоих. Во всяком случае, они прибежали сразу же.

— Сами вы не слышали крика?

— Нет, мне кажется, нет. Я не могу вспомнить точно. Кажется, кто-то кричал…

— Значит, вы не слышали звука вроде этого? Пуаро откинул голову и вдруг испустил пронзительный вопль. Это было так неожиданно, что Стивен отступил на шаг и остолбенел. Затем он сердито воскликнул:

— Вы что, хотите перепугать весь дом? Нет, я не слышал ни звука, даже отдаленно напоминающего этот! Сейчас снова сбегутся все и подумают, что произошло второе убийство!

Пуаро смущенно смотрел в пол перед собой.

— Это верно… Как глупо с моей стороны! Пойдем! Он поспешил из комнаты. Лидия и Альфред стояли внизу на лестнице и смотрели вверх, Джордж как раз выходил из библиотеки, а Пилар только что вбежала в дом с паспортом в руках.

— Ничего не произошло, ничего, — крикнул Пуаро. — Пожалуйста, не волнуйтесь Я только провел маленький эксперимент.

Альфред посмотрел на него сердито. Джордж весь был в негодовании, и Пуаро поручил Стивену успокоить его. Сам же он поспешил по коридору в другой конец дома. Там он встретил Сагдена, спокойно выходившего из комнаты Пилар.

— Ну как? — спросил Пуаро весьма заинтересованно.

Инспектор покачал головой.

— Ни звука.

Он восхищенно посмотрел на Пуаро и кивнул.

***

— Значит, вы соглашаетесь, мсье Пуаро? — спросил Альфред.

Рука, которой он периодически проводил по лицу, слегка подрагивала. Его карие глаза, с обычно мягким взором, теперь горели, он был в каком-то странном лихорадочном возбуждении и говорил, слегка заикаясь. Лидия, молча стоявшая рядом, смотрела на него озабоченно.

— Вы не знаете… вы н-не можете з-знать, что это з-значит для меня!… Убийца моего отца должен быть найден!

— Если вы действительно, как и сказали мне, долго и основательно думали над этим, то я принимаю ваше предложение. Но учтите, мистер Ли, — обратного хода не будет! Я ведь не ищейка, которую можно взять за поводок и посвистеть, чтобы она возвращалась, когда оказывается, что лучше не идти дальше по следу.

— Это само собой разумеется! Все г-готово. Ваша к-комната, — все. Оставайтесь, на сколько хотите.

— Это не протянется слишком долго, — серьезно сказал Пуаро.

— Как? Что вы сказали?

— Я сказал, что это не протянется долго. Круг людей, которыми потребуется заняться в связи с этим преступлением, так узок, что просто не пройдет много времени до того момента, когда всплывет истина. — Он посмотрел на Альфреда. — Думаю, что близится конец расследования.

Альфред уставился на него.

— Не может быть! — задыхаясь, проговорил он.

— Может-может. Все факты более или менее ясно указывают в одном направлении. Осталось выяснить только некоторые достаточно второстепенные обстоятельства и детали — и неопровержимая истина предстанет перед нами во всей своей наготе.

Альфред недоверчиво хохотнул.

— Значит, вы ее уже знаете?

— Да, мистер Ли, — улыбнулся Пуаро в ответ я ее знаю.

Альфред вдруг отвернулся.

Лидия и Альфред изумленно уставились на него.

— Я хочу попросить вас о двух вещах, — сказал Пуаро довольно твердо. — Во-первых, я хотел бы, чтобы портрет вашего отца, изображающий его в молодости, был повешен в той спальне, которую вы хотите предоставить в мое распоряжение.

Лидия и Альфред изумленно уставились на него.

— Портрет моего отца? — запинаясь, пробормотал Альфред. — Зачем?

Пуаро сделал красноречивый жест.

— Он будет меня, как бы это выразиться… вдохновлять, что ли!

— Уж не собираетесь ли вы, мистер Пуаро, раскрывать это преступление при помощи общения с духами? — насмешливо спросила Лидия.

— Я действительно прибегну к ясновидению, в том смысле, что буду смотреть не только глазами тела, но и глазами души.

Она пожала плечами.

— Во-вторых, я хотел бы знать о подлинных обстоятельствах, при которых умер супруг вашей сестры, Хуан Эстравадос.

— Это необходимо? — спросила Лидия. Однако Альфред уже ответил на вопрос:

— Хуан Эстравадос убил в ссоре из-за женщины какого-то мужчину в кафе.

— Как он его убил?

Альфред умоляюще посмотрел на Лидию.

— Он заколол его, — равнодушно сказала Лидия. — Хуан Эстравадос не был приговорен к смерти, потому что его спровоцировал сам противник. Он получил срок и умер в тюрьме.

— Его дочь знает об этом?

— Думаю, нет.

— Нет, Дженнифер не говорила ей об этом, — пробормотал Альфред.

Вдруг Лидия вспылила:

— Уж не думаете ли вы, что убийца — Пилар? Какая чушь!

Пуаро пропустил замечание мимо ушей.

— Мистер Ли, не могли бы вы рассказать мне более подробно о том, что случилось вашим братом Гарри?

— Что именно вас интересует?

— Насколько я понял, считается, что он опозорил вашу семью. — Почему?

Бледное лицо Альфреда залилось краской.

— Однажды он присвоил большую сумму денег, подделав подпись отца на чеке. Отец не стал привлекать его за это к ответственности. Гарри всегда был бездельником и шалопаем. Везде, в странах, где он только бывал, он впутывался в сложные ситуации. Постоянно телеграфировал, чтобы ему прислали денег. Его то и дело сажали в тюрьму, а потом выпускали!

— Но ты же не знаешь этого наверняка, Альфред, — сделала ему замечание Лидия.

Тог отмахнулся.

— Гарри — проходимец! Он всегда был таким!

— Кажется, вы не особенно любите брата, — констатировал Пуаро.

Лидия коротко вздохнула, выражая нетерпение. Пуаро услышал этот вздох и бросил на нее острый, внимательный взгляд.

— Если бы, по крайней мере, нашлись алмазы, — сказала она. — Мне кажется, в этом заключается разгадка всей истории.

— Они нашлись, мадам. И найдены в вашем маленьком садике, который изображает Мертвое море.

— Они… В моем садике?.. Как странно!

— Очень странно, мадам?

Часть VI 27 декабря

— Я опасался, что это принесет мне больше страданий, чем оказалось, — сказал Альфред Ли со вздохом. Они как раз вернулись из морга, где присутствовали при освидетельствовании трупа. Мистер Чарльтон, адвокат со старомодными манерами, был там вместе с ними и тоже приехал в Гостон Холл.

— Я же говорил вам, что эта процедура — чистая формальность. Она была отложена, потому что полиции вначале требовалось провести расследование. Джордж Ли был возбужден.

— Все это отвратительно, просто отвратительно! Отвратительная ситуация, в которой мы все тут оказались! Я лично твердо убежден в том, что преступление совершил сумасшедший, который каким-то образом сумел пробраться в дом. Этот Сагден упрям, как осел. Полковник Джонсон должен был привлечь к расследованию дела Скотланд Ярд. Местная полиция просто беспомощна. Чересчур бестолкова! Что случилось, например, с этим Хорбюри? Я слышал, что у него весьма темное прошлое, а полиция против него вообще ничего не предпринимает!

— Я… э… полагаю, что у этого Хорбюри безупречное алиби на время этого события, и потому… э… полиция вынуждена верить его показаниям, — попытался успокоить его Чарльтон.

— Вынуждена? Ах, она вынуждена! — бушевал Джордж. — Если бы я был на месте полиции, то относился бы к такому алиби весьма скептически. Ведь ясно же, что преступник всегда заботится о том, чтобы обеспечить себе алиби. Но долг полиции это алиби опровергнуть. Разумеется, если она способна на это!

— Ну-ну, — сказал Чарльтон, — я полагаю, что не наше дело — вмешиваться в дела полиции. В общем, там служат довольно старательные люди.

Джордж ожесточенно замотал головой.

— Нет! Надо привлекать Скотланд Ярд! Инспектор Сагден, быть может, и добросовестный служака, но это не светило первой величины.

— Да нет, Сагден — очень хороший полицейский, — возразил ему Чарльтон. — Он, возможно, несколько медлителен, но цели своей достигнет, поверьте мне.

— Я убеждена, что полиция сделает все, что в ее силах, — сказала Лидия. — Мистер Чарльтон, не хотите ли шерри?

Мистер Чарльтон вежливо отказался. Он откашлялся и приступил к вскрытию завещания. Читал этот документ с видимым удовольствием, задерживался на самых неясных формулировках и наслаждался особо утонченными юридическими пассажами. Закончив, он снял очки, основательно протер их и после этого окинул всех взглядом. Гарри Ли заговорил первым:

— Эти юридические формулировки трудно понять.

Не могли бы вы пересказать их коротко и ясно?

— Но ведь это совершенно простое завещание.

— Господи, — вздохнул Гарри. — Как же тогда выглядят сложные?

Мистер Чарльтон взглядом призвал его к порядку. Затем он продолжал:

— Главные статьи, по которым разделяется имущество, просты и понятны. Половина состояния отходит мистеру Альфреду Ли. Остальное делится между другими детьми.

Гарри с вызовом засмеялся.

— Альфреду, как обычно, везет, отхватить половину состояния отца! Ты отхватил куш, Альфред!

Альфред побагровел. Лидия резко отрезала:

— Альфред был послушным и преданным сыном своего отца. Он на протяжении многих лет вел дела и нес всю ответственность.

— О да, Альфред всегда был образцовым сыночком!

— Скажи спасибо, дорогой мой, что отец вообще тебе что-то оставил, — прошипел Альфред, глядя на брата.

Гарри откинул голову назад и рассмеялся.

— Ты предпочел бы, чтобы мне ничего не досталось, а? Ты всегда не мог терпеть меня!

Мистер Чарльтон кашлянул. Он привык наблюдать такие неприятные сцены после вскрытия завещаний и желал покончить со своими обязанностями, пока не разгорелись бесконечные семейные споры.

— Да, это, собственно, все, что я собирался сказать вам… — проговорил он.

— А что же с Пилар? — спросил Гарри. Мистер Чарльтон снова откашлялся, на этот раз так, будто извинялся.

— Э… мисс Эстравадос… а… не упоминается в завещании.

— А разве она не получит долю своей матери?

— Сеньора Эстравадос, — пояснил Чарльтон, — естественно, получила бы свою долю по завещанию, но так как она умерла, ее доля присоединяется к общей сумме наследства и будет разделена между остальными детьми.

— В таком случае… Я, выходит… не получаю ничего? — вырвалось у Пилар.

Лидия поторопилась заверить ее:

— Ты будешь жить здесь, здесь будет твой дом.

— Ты не против, Альфред? — спросил Джордж. — В конце концов, Пилар… хм… наша племянница, и наш долг позаботиться о ней.

— Мы тоже всегда будем рады видеть тебя у нас, — заверила Хильда Ли.

Но Гарри не успокоился:

— Она должна получить свою, собственную долю. Мы должны отдать ей ту часть наследства, которая причиталась Дженнифер.

Мистер Чарльтон проговорил:

— Я должен… э… действительно уже… э… идти, мистер Ли. До свидания, миссис Ли… если я смогу быть чем-то вам полезен… э… в любое время к вашим услугам… э…

Он торопливо покинул комнату, в которой, как подсказывал его богатый опыт, назревал семейный скандал.

Едва дверь за ним закрылась, Лидия взволнованно заговорила:

— Я согласна с Гарри. Пилар имеет право на свою, специально выделенную ей долю. Это завещание было составлено до смерти Дженнифер.

— Чепуха! — завопил Джордж. — У тебя совершенно не юридический и отсталый способ мышления, Лидия! Закон есть закон, и мы должны ему подчиниться.

— Пилар, конечно, не повезло, и нам очень жаль ее, — вмешалась в разговор и Магдалена, — но Джордж прав. Закон есть закон.

Лидия встала. Она взяла Пилар под руку.

— Все эти споры, должно быть, неприятны тебе, — сказала она мягко. — Может, тебе лучше уйти, пока мы будем обсуждать этот вопрос? Она проводила девушку до двери. — Не беспокойся, Пилар, — сказала она. — Положись на меня.

Пилар медленно вышла из комнаты. Лидия закрыла за ней дверь и вернулась к остальным.

Несколько секунд в комнате царила тишина. Все, казалось, затаили дыхание. Но в следующее мгновение конфликт разгорелся с новой силой.

— Ты всегда был мелочным типом, Джордж, — сказал Гарри.

Джордж в ответ заорал:

— Зато я, во всяком случае, не был паразитом и голодранцем!

— Ты такой же паразит, как и я! Ты все эти годы жил только на деньги, которые тебе посылал отец!

— Ты, кажется, позабыл, что мое ответственное и видное общественное положение..

— Ответственное — боже ты мой! Ты просто надутый пузырь, да и только!

Магдалена закричала в негодовании:

— Как ты можешь говорить такое?!

Голос Хильды, как всегда, спокойный, только чуть-чуть выше тоном, перекрыл весь этот шум:

— Неужели мы не можем обсуждать это дело спокойно?

Лидия бросила на нее взгляд, полный благодарности. Вдруг Дейвид, до сих пор молчавший, воскликнул:

— Этот конфликт вокруг денег вообще безобразен! Это грязно!

Магдалена ядовито зашипела на него:

— Какое благородство! Может, ты даже готов отказаться от своей доли наследства? Тебе деньги нужны не меньше, чем всем другим! А твоя отрешенность от мира — только поза! И достаточно смехотворная!

— Отказаться от наследства? — прошептал Дейвид. — Смогу ли я отказаться от него?

— Нет, конечно же, ты этого не сделаешь, — твердо сказала Хильда. — Неужели мы все будем вести себя так по-детски? Альфред, ты теперь глава семьи…

Альфред, казалось, очнулся от глубокого сна.

— Как ты сказала?.. Когда вы все одновременно кричите, а затем обращаетесь ко мне за советом, я совсем ничего не могу понять…

— Хильда права, мы ведем себя, как жадные, невоспитанные люди, — воскликнула Лидия. — Давайте все-таки попытаемся обсудить наши проблемы спокойно и, если это возможно, по порядку. Ты — старший среди нас, Альфред. Как, по-твоему, мы должны поступить с Пилар?

— Разумеется, мы должны предоставить ей здесь крышу над головой и выделить ежемесячное содержание. На деньги своей матери она, по-моему, не имеет никаких юридических прав. Она ведь не Ли, не забывайте этого. Она — гражданка Испании.

— Юридических прав у нее нет, это так, — возразила Лидия — Но я считаю, что она имеет моральное право на эту часть наследства. Ваш отец оставил своей дочери столько же денег, сколько и Джорджу, Дейвиду и Гарри, и это несмотря на то, что она против его воли вышла замуж в Испании. Дженнифер умерла всего год назад. Я убеждена в том, что он приглашал мистера Чарльтона только затем, чтобы в новом завещании переписать долю Дженнифер на Пилар. Может, он даже оставил бы девушке и больше. Ведь она у него единственная из внуков, не забывайте. Стало быть, самое меньшее, что мы можем сделать, это загладить несправедливость, которую хотел исправить сам ваш отец.

— Браво, Лидия! — воскликнул Альфред с теплотой в голосе. — Ты права Я согласен, что Пилар должна получить долю Дженнифер из отцовского наследства.

— А ты, Гарри? — спросила Лидия.

— Ты знаешь, что я согласен. Я считаю, что ты очень ясно описала положение дел, и должен сказать, что восхищаюсь тобой.

— Джордж?

Джордж стал красным как рак, и буквально задрожал от возбуждения.

— Нет! Я против! Все это — совершенно несправедливые притязания. Выделите ей комнату, где жить, и дайте хорошие деньги на карманные расходы. Этого ей будет более чем достаточно!

— Он совершенно прав, — пискнула Магдалена — Было бы просто чудовищно, если бы он согласился с вашим предложением. Если вы поразмыслите над тем, что Джордж — единственный из семьи, кто чего-то достиг в этом мире, то и без того вам станет стыдно, что отец не оставил ему больше денег.

— Дейвид?

— О, вы, разумеется, правы, — неуверенно пробормотал Дейвид. — Ужасно только, что вокруг всего этого дела возникло так много споров и прозвучало так много отвратительных слов.

— Я тоже согласна с тобой, Лидия, твое предложение справедливо, — сказала Хильда.

Гарри обвел всех взглядом:

— Итак, все ясно. Альфред, Дейвид и я — за. Джордж — против. За — большинство.

— Это не тот вопрос, который решается большинством голосов, — неприязненно возразил Джордж.-

Моя доля отцовского наследства — это моя собственность. И я никому не дам из нее ни пенни.

— Конечно, нет! — торжествующе воскликнула Магдалена.

Тогда Лидия заговорила более резко:

— Пожалуйста, это дело ваше. В таком случае долю Дженнифер выплатим мы, все остальные.

Она обвела взглядом всех, и братья, кроме Джорджа, кивнули в знак согласия. Гарри сказал:

— Поскольку Альфред получил львиную долю, он мог бы и в этом случае выплатить большую часть.

Альфред насмешливо возразил:

— Я вижу, твоей первоначальной щедрости заметно поубавилось!

— Ну, не начинайте все сначала! — прервала их Хильда. — Пусть Лидия скажет Пилар, что мы приняли решение. Детали и частности обсудим позже. — И продолжала в надежде отвлечь разгорячившихся спорщиков от опасной темы: — А где, собственно, мистер Фарр? И мистер Пуаро?

— Мы довезли мистера Пуаро до деревни, когда направлялись на освидетельствование, — сказал Альфред. — Ему нужно было что-то купить, очень важное.

— А кто это там, в саду? Стивен Фарр или инспектор Сагден? — воскликнула Лидия.

***

Усилия обеих женщин увенчались успехом. Семейный ответ закончился. Лидия отвела Хильду в сторонку.

— Спасибо, Хильда, было очень мило с твоей стороны, что ты меня поддержала. Ты и в самом деле умеешь улаживать конфликты.

— Странно, как деньги возбуждают людей, — задумчиво сказала Хильда.

Между тем все прочие вышли из комнаты, женщины остались вдвоем.

— Да… даже Гарри, хоть вначале он и предложил отдать долю Пилар. А мой бедный Альфред — настолько англичанин, что не может представить, как деньги семьи Ли перейдут к гражданке Испании.

Хильда улыбнулась.

— Мы, женщины, не так уж мало смыслим в делах. Лидия ответила, пожав узкими плечами:

— Может быть. Надо учесть, что эти деньги все-таки не наши. Делить чужое всегда легче.

— Странная девушка эта Пилар, — сказала Хильда. — Неизвестно, что из нее выйдет?

Лидия вздохнула.

— Я рада, что она теперь перестает зависеть от нас. Жить здесь, даже получая хорошие деньги на наряды, определенно не соответствовало бы ее мечтам. Она для этого слишком горда и слишком… слишком чужая здесь. — Она помолчала и добавила: — Однажды я привезла из Египта чудесный камень — лазурит. Там, в окружении песка и яркого солнечного света цвет его был великолепным — такая сочная синева, как будто светящаяся. Но дома его краски стали тускнеть, и синева эта словно погасла.

— Понимаю… — тихо сказала Хильда.

— Я так рада, что наконец-то познакомилась с тобой и с Дейвидом, — улыбнулась Лидия. — Хорошо, что вы приехали.

— А я очень жалела о том, что мы приехали сюда, — призналась Хильда.

— Я тебя понимаю, но знаешь, Хильда, Дейвид перенес весь этот шок гораздо легче, чем я ожидала. Я думала, раз он такой чувствительный, его все это совершенно выбьет из колеи. Но сейчас мне даже кажется, что он с момента убийства прямо-таки ожил…

Хильда посмотрела на нее почти испуганно.

— Значит, ты тоже это заметила? Это страшно… но все действительно так, как ты сказала!

Она помолчала, вспоминая слова, которые произнес муж прошедшей ночью: «Хильда, ты помнишь сцену в „Тоске“, когда Скарпиа мертв, а Тоска зажигает возле него свечи? Там она говорит: „Теперь я могу простить ему все!“. Вот именно это я чувствую сейчас по отношению к отцу. Все эти годы я не мог его простить, хоть и действительно желал, но сейчас я больше не держу на него зла. Вся ненависть улетучилась. С моих плеч свалился огромный груз». Охваченная внезапным страхом, она спросила тогда: «Потому что он мертв?» На что муж быстро и убежденно ответил: «Нет, нет, не потому, что он умер, а потому, что умерла моя детская, глупая ненависть к нему».

Вот об этом-то разговоре Хильда и вспомнила. Она очень хотела рассказать о нем женщине, которая была на ее стороне, но почему-то почувствовала, что лучше этого не делать. Вслед за Лидией она вышла в холл. Там стояла Магдалена с маленьким пакетиком в руках. Когда обе женщины появились перед ней, она вздрогнула.

— Вот это, должно быть, и есть та важная вещь, которую собирался купить мистер Пуаро, — воскликнула она. — Я видела, как он только что положил это сюда. Что может быть внутри?

Она переводила взгляд с одной женщины на другую и дурашливо хихикала, но в глазах ее застыли испуг и настороженность, что выдавало неискренность ее преувеличенного веселья.

Лидия слегка подняла бровь и сказала холодно:

— Мне надо помыть руки перед ленчем. Магдалена попыталась было сохранить деланное веселье, но это ей не удалось, в голосе предательски звучали отчаянные нотки.

— Я просто должна посмотреть, что там! — хихикнула она.

Открыв пакет, Магдалена вскрикнула. Лидия и Хильда замерли и озадаченно уставились на предмет, который оказался в ее руках.

— Накладные усы для маскарада, — пролепетала Магдалена. — Но что это значит? Хотелось бы мне знать…

— Зачем ему понадобился этот маскарад? — удивленно спросила Хильда. — Но ведь..

— …но ведь у мистера Пуаро и без того роскошные усы, собственные, — закончила предложение Лидия.

Магдалена закрыла пакет.

— С ума можно сойти! И зачем мистер Пуаро купил накладные усы?

***

Выйдя из гостиной, Пилар медленно пересекла холл, тут ее встретил Стивен Фарр, который как раз шел из сада.

— Семейный совет завершен? Завещание оглашено? — спросил он.

Пилар дышала взволнованно.

— Я ничего не получаю — совсем ничего! Завещание было написано много лет назад. Дед оставил деньги моей матери, но поскольку она умерла, все перешло к другим.

— Да, тебе, конечно, не повезло, — сказал Стивен.

Был бы жив старик, он наверняка составил бы другое завещание. Тогда он оставил бы деньги и мне тоже — много денег! Стивен улыбнулся.

— Это опять-таки было бы не совсем справедливо.

— Почему бы и нет? Он любил меня больше всех, вот и все!

Она угрюмо смотрела под ноги.

— Мир вообще очень жесток к женщинам. Они вынуждены пытаться добыть деньги, пока молоды. А когда становятся старыми и непривлекательными, им больше никто ничего не дает.

— Не переживайте из-за этого так сильно, милая Пилар! Семейство Ли позаботится о вас.

— Это так, но очень весело мне здесь не будет, — сказала она.

— Вероятно, — согласился Стивен. — Я не могу себе представить, что вам придется остаться здесь, Пилар. Не лучше ли поехать в Южную Африку? Там солнце и ширь неоглядная Правда, приходится также работать не покладая рук. Вы любите работать?

— Я не знаю, — неуверенно ответила она.

— Или, быть может, вы предпочитаете целый день сидеть на балконе? Станете ужасно толстой — у вас вырастут целых три подбородка…

Пилар, сама того не желая, рассмеялась:

— Ну вот, такой вы мне нравитесь больше. Я все-таки рассмешил вас!

— Я думала, что буду много смеяться в это Рождество. Я читала в книжках, как весело проводят рождественские праздники англичане. Они едят плумпудинг с изюмом, который подается весь в огне, и получают подарки, а от кого — секрет, и еще…

— Но, милая моя, это верно, так и празднуют Рождество, и мы бы праздновали так, если бы не убийство. Пойдем! Я покажу, что мне вчера показывала Лидия, — ее кладовую!

Он подвел ее к маленькой комнатке — чуть больше, чем стенной шкаф.

— Вот, смотрите, все ящички с печеньем и варенье из фруктов, апельсины, финики, орехи. А здесь…

— О! — воскликнула Пилар. — Какие славные золотые и серебряные шарики!

— Их вешают на елку вместе с подарками для слуг. А эти маленькие снеговики с блестящими кристаллами льда должны во время ужина стоять на столе А здесь — шары самых разных цветов, мы бы их надували.

Глаза Пилар светились.

— Ах, давай все-таки надуем один! Лидия, несомненно, разрешила бы нам. Я так люблю шарики!

— Ребенок! Ну, ладно. Какие вам нравятся?

— Красные, конечно!

Они выбрали по шарику и сильно надули их Затем, завязав концы, стали подбрасывать. Когда шарики опускались вниз, они снова ударяли по ним, чтобы те взлетали в воздух.

— Давай выйдем в холл, там гораздо больше места! — сказала Пилар.

Когда они разыгрались вовсю, появился Эркюль Пуаро.

Снисходительно улыбаясь, он наблюдал за ними.

— Так-так, значит, играем, как дети малые. Очень мило.

— Красный — мой! — объяснила Пилар, переводя дух. — Он намного больше, чем его. Если бы мы вышли на улицу и отпустили шарик, он бы улетел в самое небо!

— Ну, хорошо, давайте отпустим, — предложил Стивен. — Мы при этом сможем загадать желание.

Пилар была в восторге. Она выбежала в сад. Пуаро последовал за ней и Стивеном, снисходительно улыбаясь.

— Я хочу много-много денег, — крикнула Пилар. Она подняла шарик высоко над головой, и когда налетел ветер, отпустила его. Шарик действительно полетел вверх.

Стивену повезло меньше. Стоило ему отпустить шарик, как ветер отнес его в сторону, на колючий кустарник, и он лопнул.

Пилар тотчас же подбежала к месту, где случилось это несчастье.

— Лопнул! — горестно сказала она. Затем стала пинать остатки шарика носком своей туфли. — Скажу вам, что я подняла с пола в комнате деда. Воздушный шарик, только светло-розовый.

Пуаро не удержался от восклицания. Пилар вопросительно посмотрела на него.

— Нет, нет, ничего, — поспешил он успокоить ее. — Я просто споткнулся и ушиб палец на ноге.

Он быстро повернулся и оглядел дом.

— Так много окон! Любой дом, мадемуазель, имеет глаза и уши. Печально, что англичане любят оставлять окна открытыми.

Лидия появилась на террасе.

— Ленч подан. Пилар, все в порядке. Альфред объяснит тебе после ленча. Пойдем к столу.

Все вместе они пошли в дом. Пуаро шел последним. Он был очень серьезен.

После ленча Альфред повел племянницу в свой кабинет и закрыл дверь. Остальные пошли в гостиную. Только Эркюль Пуаро остался стоять в холле и задумчиво смотрел на двери кабинета Альфреда. Вдруг он заметил, что к нему приближается старый дворецкий.

— Слушаю вас, Трессильян. Вас что-то беспокоит? Старик, казалось, был растерян.

— Я должен… мне надо было бы сказать мистеру Ли, но сейчас ему, наверное, не стоит мешать, правда?

— Случилось что-нибудь?

Медленно, будто не веря своим словам, Трессильян ответил:

— Это так странно. Совершенно непонятно. — Он поколебался. — Вы, наверное, заметили, сэр, что по обеим сторонам двери у главного входа в дом были ядра на цоколях. Тяжелые такие, круглые камни. Один из них кто-то унес, сэр!

Пуаро наморщил лоб:

— Когда?

— Сегодня утром они оба были здесь, сэр. Могу поклясться в этом.

— Пойдем.

Они вместе вышли из дома. Пуаро нагнулся и внимательно рассмотрел со всех сторон оставшееся ядро. Когда он выпрямился, лицо его было необычайно серьезным.

— Кто мог украсть такую вещь, сэр? Ведь это же бессмысленно! — пролепетал старый дворецкий.

— Это мне тоже не нравится, — буркнул Пуаро. — Совсем не нравится.

Трессильян боязливо посмотрел ему в лицо.

— Что только происходит в этом доме, сэр? — спросил он в отчаянии. — С того момента, как убили хозяина, здесь все изменилось. Мне все время кажется, будто я вижу в каком-то сне. Я путаю вещи и часто думаю, что мне не стоит доверять собственным глазам.

— Нет, это неверно. Именно своим глазам вы только и должны доверять, Трессильян!

— Нет, нет, сэр! Зрение подводит меня. Я это чувствую совершенно определенно. Иногда я даже путаю одного человека с другим. Я слишком стар для своей профессии.

Пуаро хлопнул его по плечу:

— Мужайтесь! Не падайте духом!

— Спасибо, сэр! Вы хотите мне добра, я знаю. Но все-таки это правда: я слишком стар. Я снова и снова вспоминаю старые добрые времена и вижу мисс Дженнифер, Альфреда и Дейвида совсем молодыми. С той ночи, когда вернулся домой мистер Гарри…

— Вот именно, — кивнул Пуаро. — Именно об этом я тоже сейчас подумал. Вы перед тем сказали: «С тех пор, как был убит хозяин». Но ведь эти дела начались раньше! С тех пор, как мистер Гарри вернулся домой, здесь все переменилось и, кажется, стало каким-то нереальным. Разве я не прав?

— Правы, сэр. Мистер Гарри всегда приносил в дом беспокойство, с давних пор — Взгляд его скользнул по пустому каменному цоколю. — Но кто же взял ядро, сэр? — шепнул он. — И зачем? Мне кажется, что я в сумасшедшем доме.

— Боюсь, что здесь нет никакого сумасшествия, — мрачно ответил Пуаро. — Напротив, кто-то действует очень умно и расчетливо. А кто-то, Трессильян, находится в очень большой опасности.

Он повернулся и вошел в дом.

В этот момент из кабинета Альфреда вышла Пилар. На ее щеках пылали красные пятна. Она шла, высоко подняв 'голову, глаза ее метали молнии. Дойдя до Пуаро, она вдруг топнула ногой и воскликнула:

— Я на это не соглашусь! Пуаро поднял брови:

— Что случилось, мадемуазель?

— Альфред только что сообщил мне, что я получу ту долю наследства, которая была завещана моей матери.

— Ну и что же?

— С точки зрения закона я не имею никаких прав на нее, объяснил мне Альфред. Но он, Лидия и другие считают, что эта доля принадлежит мне. Это, дескать, вопрос справедливости, и они решили дать мне эти деньги.

— Ну и что же? — снова спросил Пуаро. Пилар посмотрела на него возмущенно:

— Разве вы не понимаете? Они хотели дать мне деньги. Дать!

— Но разве это как-то задевает вашу гордость? Если это действительно вопрос справедливости — то, что вы должны получить эту долю наследства.

Пилар вздохнула:

— Ах, вы меня не понимаете.

— Наоборот, я очень хорошо вас понимаю, — сказал Пуаро.

— Да нет же! — Пилар сердито отвернулась. Колокольчик у дверей зазвонил. Пуаро обернулся, бросил взгляд через плечо и увидел сквозь матовое стекло двери силуэт инспектора Сагдена. Он быстро спросил Пилар:

— Куда вы идете сейчас?

— В гостиную ко всем остальным, — ответила она угрюмо.

— Хорошо! Оставайтесь там! Не расхаживайте по дому одна, особенно с наступлением темноты! Будьте очень осторожны. Вам угрожает большая опасность, мадемуазель, сегодня больше, чем когда бы то ни было!

Сказав это, он повернулся и пошел навстречу Сагдену. Тот выждал, пока Трессильян удалится в свою комнатку Затем достал из кармана телеграмму.

— Вот, теперь дело в шляпе! — заявил он торжествующе. — Прочтите это. Телеграмма из полиции Южной Африки!

В телеграмме было:

«Сын Эйбенайзера Фарра умер два года назад».

— Теперь нам это известно! — усмехнулся Сагден. — Странно! А я шел совсем по другому следу!

***

Пилар, высоко подняв голову, вошла в гостиную. Она подошла прямо к Лидии, которая сидела у окна и вязала.

— Лидия, я пришла сказать тебе, что не возьму эти деньги. И что я уезжаю — немедленно…

Лидия удивленно посмотрела на нее. Вязание упало на колени.

— Милый мой ребенок! Альфред, наверное, очень неуклюже объяснил тебе суть дела! Ты, наверное, воображаешь, что это какая-то благотворительность, но ведь это совсем не так! Мы не проявляем ни щедрости, ни любезности — мы просто выполняем свой долг, следуя представлению о справедливости. При нормальных обстоятельствах эти деньги унаследовала бы твоя мать и, вероятно, завещала бы их тебе. Значит, эта доля наследства принадлежит тебе. Это не подачка, не жертва с нашей стороны — это то, что принадлежит тебе по праву!

— Именно поэтому я не могу принять этих денег, — отчаянно воскликнула Пилар. — Потому что ты говоришь со мной так! Потому, что вы все так поступили со мной! Я с удовольствием приехала сюда. Это было весело. Это было приключение, но сейчас вы мне его испортили! Я хочу уехать отсюда — и вы никогда больше не должны будете заботиться обо мне…

Слезы подступили ей к горлу. Она повернулась и выбежала из комнаты. Лидия беспомощно посмотрела ей вслед.

— Ради всего святого, что могло так взволновать ее?

Джордж значительно откашлялся и важно заявил:

— Как я уже имел повод заметить сегодня утром, гм… вы исходите из совершенно ложных предпосылок. Пилар достаточно умна, чтобы разобраться в этом. Она отвергает вашу подачку…

— Это не подачка! — оборвала его Лидия. — Это ее право!

Инспектор Сагден и Пуаро вошли в комнату. Сагден огляделся и сразу спросил:

— А где мистер Фарр? Я хочу поговорить с ним! Но прежде чем кто-либо успел ответить, раздался голос Пуаро, звонкий и резкий:

— Где сеньорита Эстравадос?

— Она собирает свой чемодан, во всяком случае, собиралась это делать. Кажется, она сыта по горло своими английскими родственниками. — Джордж Ли произнес это с плохо скрытым злорадством.

Пуаро вздрогнул.

— Бежим быстрее! — крикнул он Сагдену.

Не успели они выбежать в холл, как раздался грохот, — упало что-то тяжелое, и тут же разнесся крик.

— Быстрее!… Бежим!

Пуаро пробежал через фойе и ринулся вверх по черной лестнице. Дверь в комнату Пилар была широко открыта, на пороге ее стоял мужчина. Он повернул голову к Пуаро и Сагдену. Это был Стивен Фарр.

— Она жива, — только и сказал он.

Пилар стояла, опершись о стену, и в оцепенении смотрела на большое каменное ядро, которое лежало перед ней на полу.

— Оно было установлено над дверью моей комнаты, — сказала она, еле переводя дыхание, — готово было упасть прямо на голову, когда я открою дверь. Но моя юбка зацепилась за гвоздь, и это меня немного задержало.

Пуаро встал на колени и внимательно исследовал гвоздь, на котором остался кусочек красной шерсти.

— Этот гвоздь, мадемуазель, спас вам жизнь. Инспектор обескураженно посмотрел на Пуаро:

— Вы понимаете, что все это означает?

— Кто-то пытался убить меня, — сказала Пилар.

— Это западня, — констатировал Сагден, обстоятельно и дотошно исследовав дверь, — совершенно обычная западня, устроенная для того, чтобы вас убить. В доме замышляли второе убийство, но на этот раз не удалось!

Пилар молитвенно воздела руки к небу.

— Матерь божья, святая богородица! — воскликнула она. — Почему кто-то хочет меня убить? Кому же я сделала зло?

— Наверное, вам следовало бы спросить: что я знаю такого? — туманно сказал Пуаро.

— Что я знаю? Я ничего не знаю.

Она посмотрела на него удивленными глазами.

— Вы ошибаетесь, мадемуазель. Скажите, где вы были в момент убийства? Вы были не в этой комнате.

— Нет, здесь! Я же говорила вам!

— Разумеется, говорили, но тогда вы сказали неправду. Вы сказали нам, что слышали, как закричал ваш дед, не так ли? — Голос Сагдена звучал обманчиво мягко. Но в этой комнате вы не могли бы услышать крик. — Это мы с мсье Пуаро установили вчера.

— Значит, вы были где-то ближе к комнате вашего деда, — вновь вмешался в разговор Пуаро. — Хотите, я даже скажу где именно. Вы стояли в нише, рядом со статуями, мадемуазель!

Пилар от удивления затаила дыхание:

— Откуда вы знаете? Пуаро украдкой усмехнулся:

— Стивен Фарр видел вас там.

— Это неправда! — воскликнул Фарр. — Это явная ложь!

— Простите меня, мистер Фарр, но вы действительно видели там мисс Пилар, — сказал Пуаро спокойно. — Вспомните, у вас было впечатление, будто в нише стояли три статуи, а не две. Только одна из дам в тот вечер, когда произошло убийство, была в белом платье: мадемуазель Эстравадос. Она и была той третьей фигурой, которую вы видели. Ведь правда, мадемуазель?

Пилар поколебалась секунду, а потом сказала:

— Да, это правда.

Пуаро посмотрел на нее дружелюбно.

— А теперь скажите нам всю правду, пожалуйста! Почему вы стояли в нише?

— После ужина я вышла из столовой и хотела зайти к деду. Я подумала, что он, может быть, обрадуется мне. Но когда свернула в коридор, увидела, что кто-то стоит у его двери. Я не хотела, чтобы меня видели, потому что точно знала — дед в этот вечер никому не велел приходить к нему. И я спряталась в нише — на тот случай, если стоящий у двери обернется. — Она заломила руки. — Затем я вдруг услышала ужасный шум — переворачиваются стулья и столы, бьется стекло, — все, казалось, летит на пол. Я не шевелилась. Мне было страшно. А затем раздался ужасный крик… — Она перекрестилась… Сердце мое, кажется, остановилось. «Кого-то убили!» — сказала я себе.

— Дальше?

— Затем все побежали по лестнице вверх, мимо меня, по коридору. И я побежала с ними.

— Почему же вы не рассказали обо всем, когда мы допрашивали вас в первый раз? — спросил Сагден ехидно.

Пилар покачала головой.

— Я подумала, что вы будете подозревать меня в том, что я убила деда, если признаюсь, что находилась так близко от дверей его комнаты.

— Если вы будете лгать, то тогда мы действительно вас заподозрим, — отчитал ее рассерженный Сагден.

— Пилар! — Стивен Фарр умоляюще посмотрел на девушку. — А кого вы видели перед дверью в комнату старого господина? Кого? Скажите нам!

— Да, скажите нам! — приказал Сагден.

Пилар заколебалась. Глаза ее широко открылись и снова сузились.

— Я не знаю, кто это был, — медленно проговорила она, — но это была женщина.

***

Инспектор Сагден оглядел всех по очереди. Затем с волнением, обычно ему совершенно не свойственным, сказал:

— Это противоречит всем правилам и инструкциям, мистер Пуаро!

— Я знаю, инспектор, — успокаивающе сказал Пуаро. — Но, видите ли, я хотел бы поделиться своими наблюдениями со всеми здесь присутствующими. Я хочу призвать их всех к сотрудничеству, и таким образом мы вместе установим истину.

— Обезьяний театр! — буркнул Сагден себе под нос. Он откинулся на спинку стула.

— Но прежде всего, думается, вы должны задать свой вопрос мистеру Фарру, не правда ли? — невозмутимо сказал Пуаро.

Сагден сжал губы.

— Я хотел выбрать для этого менее официальный момент, — он произнес саркастически. — Но как пожелаете.

Он потянул телеграмму Стивену Фарру.

— Ну, мистер Фарр, или как вас там еще называть! Как вы сможете это объяснить?

Стивен Фарр поднял брови и громко зачитал телеграмму. Затем вновь отдал ее инспектору.

— Да, довольно скверно, не правда ли?

— И это все, что вы можете сказать?

— Оставьте, инспектор, я знаю, что вы сгораете от нетерпения, желая получить объяснение! Вы его получите. Каким бы неубедительным оно вам не показалось, уверяю вас. Я не сын Эйбенайзера Фарра, но я знал и отца, и сына Фарров очень хорошо. Попробуйте поставить себя на мое место (меня, впрочем, зовут Стивен Грант.) Я первый раз в жизни приехал в эту страну и был разочарован. Все вокруг — и люди, и вещи — показалось мне серым и безжизненным. И вдруг в поезде, в котором я ехал, появляется девушка, в которую я влюбился буквально с первого взгляда. Она показалась мне восхитительнейшим существом во всем мире! Мы поговорили с ней, и у меня все крепче становилось решение никогда больше не терять ее из виду. Случайно на ее сумке я увидел наклейку с адресом, куда она направляется. Имя ее мне ничего не говорило, а вот адрес был знаком Я много слышал о Гостон Холле и знал все о его обитателях. Старый Симеон Ли был когда-то деловым партнером Эйба Фарра. И Эйб мне часто рассказывал, сколь замечательной личностью он был.

И тут мне пришла идея поехать в Гостон Холл и выдать себя за сына Эйбенайзера Фарра. Тот, как правильно написано в телеграмме, умер два года назад; но я вспомнил, что Эйб говорил мне, что много лет уже ничего не слышал о Симеоне Ли, и я сделал вывод — старый Симеон Ли тоже, вероятно, ничего не знает о смерти сына Эйба Во всяком случае, я решил попытать счастья.

— Однако вы не сразу решились на это, — вставил Сагден — Сначала вы два дня жили в гостинице «Аддлсфилд».

— Да, потому что хотел хорошенько подумать, прежде чем решиться на такое дело. Но в конце концов решился. Это казалось мне интересным приключением. Ну, и получилось все великолепно! Старик сказал мне: «Милости просим!» и пригласил в дом. Я принял приглашение. Вот, господин инспектор, и все мое объяснение. Если оно вам не нравится, то вспомните на секунду время, когда сами были влюблены, и скажите честно, не совершали ли и вы тогда разных глупостей Меня зовут, как я вам уже говорил, Стивен Грант. Можете послать запрос в Южную Африку и проверить мои показания. Во всяком случае, заверяю вас, что я — не убийца и не воровал драгоценностей.

— В этом я никогда не сомневался, — тихо сказал Пуаро.

Инспектор Сагден в раздумьи провел пальцем по щеке.

— Я, разумеется, тщательно проверю ваши показания, — начал он осторожно. — Хочу узнать у вас еще одно: почему после того, как случилось убийство, вы сразу не сказали правду, а продолжали лгать? Ответ Стивена был обезоруживающим.

— Потому что был идиотом! Потому что всерьез думал, что смогу сыграть эту роль до конца, и никто ни о чем не узнает. И, кроме того, я боялся, что именно в тот момент такое признание вызовет подозрительность А вот о том, что вы, вероятно, пошлете в Иоганнесбург запрос относительно моей личности, я, признаться, не подумал.

— Итак, мистер Фарр — мистер Грант! Я не верю вашему рассказу, — сказал Сагден — Он достаточно быстро либо подтвердится, либо будет опровергнут.

Он вопросительно посмотрел на Пуаро. А Пуаро посмотрел на Пилар.

— Полагаю, что мадемуазель Эстравадос тоже есть что сказать нам.

Пилар сильно побледнела Она еле смогла выдохнуть:

— Да Я никогда бы не сказала об этом, если бы не Лидия и не ее предложение о деньгах. Приехать сюда и разыгрывать спектакль, обманывать и разыгрывать — это было весело! Но когда Лидия заявила, что деньги по праву принадлежат мне, это было уже нечто другое. Это уже перестало быть шуткой.

Альфред Ли спросил удивленно:

— Что перестало быть шуткой, Пилар? Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ты думаешь, что я — твоя племянница, Пилар Эстравадос. Но это не так' Пилар погибла, когда мы вместе ехали на одной машине в Испании Рядом с нашей машиной взорвалась бомба; ее убило сразу, а меня не задело Я почти не знала ее, но она много рассказывала мне о своем дедушке, который велел разыскать ее, чтобы она приехала к нему в Англию, и который очень богат. А у меня не было денег, и я не знала, куда мне ехать и что делать И тут я вдруг подумала: почему бы мне не взять паспорт Пилар и не поехать в Англию, чтобы там стать богатой — Улыбка вдруг скользнула по ее губам. — Мне очень нравилось представлять, получится ли у меня это дело или нет! Это так развлекло меня' На фото в паспорте мы довольно похожи Но когда здесь вдруг потребовали мой паспорт, я выбросила его в окно и немножко испачкала землей фото, потерла его При пересечении границ пограничники не очень внимательно смотрят на фотографии, но здесь, наверное, могли бы заметить различие…

Альфред Ли возмутился:

— Но ведь это означает, что ты — что вы представились моему отцу как его внучка и попытались использовать в своих целях его любовь?!

Пилар ответила, не смущаясь:

— Да, потому что я сразу заметила, что он мне симпатизирует.

— Невероятно! Неслыханно! — разразился проклятьями Джордж Ли. — Просто преступно! Пытаться обманом выманить деньги!

— Все равно ты не дал ей ни пенни, старина, — вмешался Гарри. — Пилар, я остаюсь верен тебе и продолжаю быть на твоей стороне! Я восхищаюсь твоим мужеством. И благодарю Бога за то, что я больше не твой дядюшка! Это развязывает мне руки.

Пилар повернулась к Пуаро:

— Вы знали это! С каких пор?

— Мадемуазель, если бы вы изучали законы генетики, открытые Менделем, то знали бы, что у двух синеглазых супругов не может родиться ребенок с черными глазами. А миссис Дженнифер, как известно, была весьма порядочной и честной женщиной. Из этого я сделал вывод, что вы, следовательно, не можете быть Пилар Эстравадос. А когда затем я еще провел свой эксперимент с паспортом, для меня все стало совершенно ясно. Все было придумано достаточно умно, но, как видите, оказалось все-таки недостаточно убедительным.

Сагден ехидно улыбнулся.

— Весь театр, который вы тут устроили, не оригинален.

Пилар уставилась на него.

— Не понимаю…

— Вы сейчас рассказали нам целую историю, но есть еще кое-что, о чем вы должны нам рассказать…

— Оставьте ее в покое! — вспылил Стивен. Однако Сагден ничуть не смутился.

— Вы сказали нам, что после ужина поднялись к своему деду — чтобы доставить ему радость, как вы изволили выразиться Но я думаю, на уме у вас было что-то другое. Вы украли алмазы. Вы держали их в руках. Вероятно, вы клали их в сейф так, что старик не видел вас при этом, и только сделали вид, что кладете. Когда он заметил исчезновение камней, то решил, что есть только два человека, которые могли их похитить: Хорбюри, который как-то узнал условное слово и украл камни ночью, или вы!

Тут мистер Ли сразу и начал действовать Он позвонил мне и попросил прийти к нему. Затем он велел передать вам, чтобы вы поднялись к нему после ужина. А когда вы появились у него, он обвинил вас в краже. Вы отпирались. Он загнал вас в угол. Что произошло потом, я не знаю. Вероятно, он тоже уже догадался к тому моменту, что вы — не его внучка, а профессиональная воровка. Словом, вы поняли, что вас разоблачили, и, чтобы избежать огласки, ударили его ножом. Завязалась борьба, и старик закричал. Тогда вы выбежали из комнаты, повернули ключ снаружи при помощи какого-то приспособления, а затем, хорошо понимая, что вам далеко не убежать, потому что все сейчас будут здесь, вы спрятались в нише между статуями.

— Неправда! — резко крикнула Пилар. — Неправда! Я не воровала алмазов! Клянусь святой божьей матерью!

— Кто же тогда украл их? — грозно спросил Сагден. — Вы утверждаете, что видели кого-то перед дверью комнаты мистера Ли. Если верить вам, получается, что убийцей был кто-то другой. Но никто и никогда не подтвердит этого вашего утверждения, что там кто-то стоял. Другими словами: я думаю, что вы просто выдумали это, чтобы вывернуться самой!

— Конечно, преступница — она! — воскликнул Джордж Ли. — Это же совершенно ясно' Я ведь всегда говорил, что моего отца убил кто-то посторонний! Совершенный абсурд — предполагать, что на такое мог пойти кто-то из членов семьи. Ведь это было бы, это было бы неестественно!

Пуаро вдруг выпрямился в своем кресле.

— Тут я не могу согласиться с вами. Если принимать во внимание характер Симеона Ли, его смерть даже естественна!

Джордж Ли так и остался сидеть с открытым ртом, вытаращив глаза на Пуаро.

— По моему мнению, — невозмутимо продолжал тот, — это и произошло в действительности. Симеона Ли убил кто-то из его детей, кровь от крови и плоть от плоти его.

— Один из нас!? — воскликнул Джордж. — Никогда! Я…

Пуаро прервал разгорячившегося Джорджа:

— Все присутствующие здесь могут быть заподозрены! Давайте начнем сразу с вас, мистер Джордж Ли. Вы не любили своего отца. Если вы и считались с ним, то только из-за денег, которые он присылал. В день убийства он угрожал вам уменьшить сумму, которую регулярно посылал. Вы знали, что после его смерти получите немалые деньги. Вот вам и возможный мотив для убийства.

Тут он переключился на Магдалену.

— И мадам тоже имела мотив для убийства. Она оказалась в долгах, и тон различных замечаний, которые позволял себе свекор на ее счет, был ей крайне неприятен. И у нее тоже нет алиби. Она пошла звонить по телефону, но не позвонила, и ее показания не подтверждаются никем…

Теперь перейдем к мистеру Дейвиду Ли. Мы не раз слышали, насколько сильна мстительность в крови у членов семьи Ли. Мистер Дейвид Ли не забыл, как его отец обращался с матерью, и не простил ему этого. Последнее оскорбительное замечание в адрес матери, которое допустил покойный, переполнило чашу терпения. Существует версия, что Дейвид Ли играл на пианино, когда произошло убийство. Случайно в тот момент он играл похоронный марш. Но разве нельзя допустить, что похоронный марш играл кто-то другой, тот, кто знал, что задумал Дейвид, и подталкивал его к этому шагу?

— Это просто гнусное предположение, — спокойно сказала Хильда Ли.

Пуаро повернулся к ней.

— Тогда я предложу другую версию, мадам. Ваша рука могла нанести смертельный удар. Вы потихоньку поднялись по лестнице, чтобы казнить человека, который, по вашему мнению, не заслуживает пощады. Вы принадлежите к числу людей, которые могут испытывать припадки гнева, мадам.

На это Хильда ответила только:

— Я не убивала его.

— Мистер Пуаро прав, — сказал вдруг Сагден.-

Все присутствующие здесь могут подпадать под подозрение, за исключением мистера Альфреда Ли, его супруги и мистера Гарри Ли.

— Я не стал бы делать исключения даже для этих троих, — возразил Пуаро.

Лидия иронично улыбнулась:

— Ах, вот как? И чем же вы обоснуете свои подозрения на мой счет, мистер Пуаро?

— Оставим в стороне ваши мотивы, мадам. Они достаточно ясны. Что же касается остального, то скажем вот о чем. Вы в тот вечер были одеты в платье из тафты с яркими цветами и жакет из того же материала. Я должен заметить, что Трессильян довольно близорук. На небольшом расстоянии вещи у него начинают расплываться в глазах. Далее я должен констатировать, что гостиная достаточно большая, и освещение в ней весьма слабое. Итак, Трессильян в тот вечер, когда произошло убийство, примерно за две минуты до того, как раздался крик, вошел в гостиную, чтобы унести кофейные чашки. Ему показалось, что вы стоите у окна, наполовину скрытая тяжелой портьерой.

— Он действительно видел меня, — спокойно заметила Лидия.

— Я хочу сказать, что Трессильян видел не вас, а жакет вашего костюма, который вы могли повесить так, что возникло бы впечатление, что вы сами стоите там.

— Как вы осмеливаетесь говорить такое! — воскликнул Альфред.

— Оставь, — прервал его Гарри. — Сейчас пойдем дальше. Как вы объясните нам, что Альфред мог убить своего любимого отца? Ведь мы оба сидели в столовой, когда раздался крик.

— Это вполне допустимо! Алиби всегда кажется более достоверным, если его, сам того не желая, подтверждает ваш недоброжелатель. Вы и ваш брат не слишком-то ладите. Это известно всем. Вы публично высмеивали его, и он не находит для вас ни одного доброго слова. Но давайте предположим, что мы являемся свидетелями утонченного заговора. Предположим, что Альфреду Ли до смерти надоело танцевать под дудку отца. Предположим, что вы встретились с братом и задумали с ним коварный план. Вы вернулись домой, и Альфред разыгрывает, что весьма разозлен этим. Он явно не выносит вас и делает едкие замечания. Вы, в свою очередь, презираете его. И вот наконец наступает великолепно спланированный вами вечер — вечер убийства. Один из вас остается в столовой и громко говорит, так, чтобы показалось, что там двое спорят между собой. А другой в это время незаметно поднимается по лестнице и убивает… Альфред вскочил.

— Вы — сам сатана! — тяжело дыша, воскликнул он.

Сагден вопросительно посмотрел на Пуаро.

— Неужели вы и в самом деле полагаете, что…, Пуаро вдруг повысил голос и сказал повелительно:

— Я должен был изложить вам все возможности! Так могли разворачиваться события. Как они разворачивались на самом деле, нам удастся выяснить позже. — Он несколько мгновений раздумывал, глядя перед собой. — Мы должны, как я уже говорил вам, начать с рассмотрения характера Симеона Ли…

Установилась тишина. Все напряженно смотрели на Пуаро.

— В этом — ключ ко всей тайне, — начал тот. — Мы должны разобраться, что представлял собой Симеон Ли, что он передал по наследству своим детям. Гордость, например, ту гордость, в которой он чувствовал себя уязвленным, потому что дети разочаровали его. Далее — терпение, умение выжидать, будучи наготове. Мы узнали, что Симеон Ли годами терпеливо выжидал, когда ему представится случай отомстить за причиненное зло. Эта черта характера была унаследована более всего теми его сыновьями, которые внешне, казалось, очень мало на него похожи. Дейвид Ли на протяжении многих лет таил в своем сердце ненависть. Чисто внешне Гарри Ли больше всех похож на отца. Это бросается в глаза особенно тогда, когда смотришь на портрет молодого Симеона Ли: тот же узкий нос, волевой подбородок и та же манера высоко держать голову. И еще многие другие внешние особенности Гарри унаследовал от отца. К примеру, манеру проводить иногда пальцем по щеке или откидывать назад голову, когда смеется.

Исходя из этих особенностей, я пришел к убеждению, что убийство совершено человеком, связанным со старым господином кровными узами. Я начал изучать с психологической стороны всех членов семьи в отдельности, попытался выяснить, кто из них мог быть преступником. И пришел к выводу, что ими могли быть лишь двое — Альфред Ли и Хильда Ли. Дейвида я исключил из числа возможных убийц. Я не верю, что такой сверхчувствительный человек смог бы совершить это жестокое убийство. И Джорджа Ли и его жену я с самого начала исключил из списка подозреваемых. Каковы бы ни были их желания и намерения, у них не хватило бы мужество рискнуть — для этого они слишком осторожны. Миссис Лидия Ли, на мой взгляд, не способна на насилие. Для этого она слишком иронично мыслит. Я сомневался только относительно Гарри Ли. Судя по внешнему виду, он обладает необузданной, дикой силой, и тем не менее, я не мог отделаться от мысли, что эта физическая мощь, собственно, только видимость, а в сущности Гарри слабак.

Таким образом, остались только два человека — Альфред и Хильда Ли. Альфред способен на самоуничижение и полное подчинение. Он на протяжении многих лет всегда уступал воле другого. Такое продолжительное угнетение своего «Я» могло легко привести к срыву. Кроме того, Альфред на протяжении этих многих лет вполне мог накопить много тайной злости на отца, хотя и никогда не говорил о ней. Другой человек, который мог бы, на мой взгляд, совершить преступление, Хильда Ли. Она относится к тому типу людей, которые привыкли спокойно все взвешивать, но при определенных обстоятельствах могут судить и казнить твердой рукой — даже если они поступают так не ради самих себя. В Ветхом Завете мы встречаем людей такого типа, например, Юдифь.

Придя к таким размышлениям, я перешел к более подробному исследованию обстоятельств преступления — стал раздумывать о в высшей степени необычных обстоятельствах, при которых было совершено преступление. Пожалуйста, перенеситесь мысленно снова в ту комнату, в которой старый Симеон Ли лежал мертвым на полу. Если помните, там на полу лежали тяжелый стол и такое же тяжелое кресло, а также разбитые лампа, фарфор, стекло и прочее. Стол и кресло привлекали особое внимание. Это были тяжелые вещи красного дерева. Трудно представить, что во время драки такую мебель кто-то из них мог опрокинуть, тем более зная, что Симеон Ли был немощным старцем Все это показалось мне невероятным. Не укладывалось в голове и то, почему грохот падающей мебели, а перевернуть ее бесшумно нельзя, не был услышан обитателями дома. В интересах убийцы было перерезать горло Симеону Ли по возможности бесшумно.

Не совсем ясно было также, как ключ был повернут в замке. Если таким образом пытались создать впечатление самоубийства, то совершенно неудачно, потому что в этой смерти ничто не указывает на такой исход. Если хотели создать впечатление, что убийца бежал через окно, то тоже неубедительно — окна были либо заперты, либо зафиксированы так, что бежать через них невозможно. И к тому же поворачивание ключа снаружи потребовало бы у убийцы времени! Таили в себе секрет маленькая полоска резинки и деревянный дюбель, которые показал мне инспектор Сагден. Резинка оказалась мешочком, в котором хранилась губка Симеона Ли. Эти два предмета, как сообщил мне Сагден, поднял с пола кто-то из вошедших в комнату первым. Но какое отношение они имеют к убийству! И тем не менее, эти вещи были найдены на месте происшествия! Таким образом, мотивы преступления становились более непонятными. Не поддавалось здравому рассудку и такое обстоятельство: старый господин приглашает инспектора Сагдена, чтобы сообщить ему о краже Затем он просит его прийти через час с лишним. Почему? Если Симеон Ли подозревал кого то из своей семьи, почему он не попросил инспектора Сагдена просто подождать внизу, в холле, пока он будет беседовать с тем, кого подозревает? Присутствие полицейского в доме исключило бы если не кражу, то убийство. Относительно этого момента мне было непонятно поведение не только убийцы, но и жертвы! И тут я поймал себя на мысли, что рассматриваю вещи с совершенно неправильной точки зрения, а именно с той, которую пытается навязать нам убийца! Три вещи не имеют в логике рассуждения никакого смысла: борьба, повернутый снаружи ключ в замке и полоска резинки. Я постарался отбросить все остальное и подробно изучить только эти три вопроса, независимо от всех других. Борьба! Что это означает? Насилие — шум — треск и звон разбитого стекла… Ключ? Зачем поворачивать ключ в замке? Чтобы никто не мог войти в комнату. Но дверь ведь могли, в конце концов, и взломать чтобы кого-то запереть внутри комнаты? Чтобы кого-то выпустить?.. Полоска резинки, мешочек от губки. Ну, это просто кусок резинки, и ничего больше. Мысль лихорадочно вертелась вокруг проклятого треугольника, отсутствовало орудие, при помощи которого совершено убийство. Как увязать эти три вопроса с действиями возможных убийц? Прямого ответа не было.

И тем не менее, у меня было предчувствие, что в этом убийстве нет ничего случайного и глупого, наоборот, все тщательно спланировано и исполнено с блеском. Значит, здесь каждая частность имела огромное значение. И вдруг что-то стало проясняться…

Кровь! Так много крови — свежей, несвернувшейся. Ее было чересчур много, этой крови!

Возникла и вторая идея: кровавая месть — месть родной крови Родная кровь Симеона Ли восстала против него.

Эркюль Пуаро упредил готовые прозвучать вопросы.

— Две самые важные зацепки в этом деле были подсказаны мне двумя разными людьми, причем каждый из них сделал это, сам того не сознавая. Первая принадлежала миссис Лидии Ли, которая процитировала строчки из «Макбета»: «Кто бы мог подумать, что в старике было еще так много крови?» А потом Трессильян изрек нечто полное глубокого значения. Он рассказал мне, как странно он себя чувствует — будто все происходит во второй раз. Это чувство у него возникло в тот день, когда он сначала открыл дверь Гарри Ли, а вскоре после того — Стивену Фарру. Посмотрите на Гарри Ли, посмотрите на Стивена Фарра, и вы увидите, как удивительно они похожи! Поэтому Трессильяну и показалось, что он дважды пережил одну и ту же ситуацию. Ведь и в самом деле за дверью стоял почти один и тот же человек. Трессильян пожаловался, что у него плохое зрение и он путает людей. И неудивительно! У Стивена Фарра узкий нос, он имеет обыкновение откидывать голову назад, когда смеется, и часто проводит указательным пальцем по щеке. Если мы внимательно присмотримся к портрету молодого Симеона Ли, то увидим, что на него похож не только Гарри Ли, но и Стивен Фарр…

Стивен Фарр шевельнулся. Стул под ним заскрипел.

— Вспомните, что говорил сгоряча Симеон Ли, — продолжал Пуаро. — Вспомните, как он ругал свою семью? Он тогда сказал, что готов поклясться, что у него есть сыновья получше, хотя они, быть может, и рождены в незаконном браке. И мы тем самым вновь возвращаемся к характеру Симеона Ли! Симеон Ли — любимец женщин, Симеон Ли, который хвастал перед своей внучкой, что может составить лейб-гвардию из собственных сыновей почти одного возраста. Отсюда я сделал вывод: Симеон Ли собрал не только всю свою семью, в доме оказался еще один его сын — неузнанный и непризнанный.

Стивен встал. Пуаро обратился к нему:

— Ведь поэтому вы приехали сюда, не правда ли? Не из-за милой девушки, с которой вы познакомились в поезде. Вы уже направлялись сюда — еще до того, как встретились с ней. Вы хотели узнать, что за человек ваш отец.

Стивен Фарр заговорил срывающимся от волнения голосом:

— Да… Мама иногда рассказывала о нем. Желание увидеть его превратилось у меня в манию. Когда заработал денег, я поехал в Англию Он не должен был знать, кто я, поэтому я и объявил себя сыном Эйба. Я приехал сюда только для того, чтобы познакомиться с человеком, который был моим отцом.

Инспектор Сагден прошептал:

— Господи боже мой, до чего же я был слеп! Теперь я вижу совершенно ясно! Два раза я спутал вас с мистером Гарри Ли и ничего не заметил. — Он обернулся к Пилар. — Значит, вот как оно было! Вы видели Стивена Фарра стоящим у дверей комнаты, в которой произошло убийство, не так ли? Вы заметно заколебались и посмотрели на Фарра, прежде чем сказать, что вы видели женщину. Вы видели Фарра и не хотели его выдавать!

Тут раздался глухой голос Хильды Ли.

— Нет, вы ошибаетесь. Пилар видела там меня.

— Вас, мадам? — спросил Пуаро — Я, собственно, думал, что…

— Инстинкт самосохранения — странная штука, — сказала она спокойно. — Никогда бы не подумала, что могу быть трусихой до такой степени, но я промолчала, потому что боялась. Я была с Дейвидом в музыкальной комнате. Он играл, но настроение у него было отвратительное. Я чувствовала, что сама в этом виновата, ибо это я убедила его приехать. Дейвид сыграл первые аккорды похоронного марша, и тут вдруг я приняла решение. Вам оно может показаться странным, — я решила, что мы должны уехать немедленно, той же ночью. Тихо вышла из комнаты и поднялась по лестнице, чтобы объяснить старику, почему мы хотим уехать. Я прошла по коридору и постучала к нему в дверь.

Никакого ответа. Я постучала еще раз, чуть громче. Снова никакого ответа. Тогда я надавила на ручку двери, но дверь была заперта. И тут я услышала звуки в комнате…

Она замялась.

— Вы можете мне не верить, но это правда! Кто-то был в комнате! Кто-то напал на мистера Ли! Я услышала, как переворачиваются столы и кресла, как бьется стекло и фарфор, а затем я услышала последний, долгий ужасный крик, который постепенно затих! И затем ничего больше — тишина. Я стояла, не в силах пошевельнуться. Как парализованная. Тут прибежал мистер Фарр, потом Магдалена и другие, и мистер Фарр и Гарри взломали дверь. Мы вошли в комнату, а там никого не было, кроме мистера Ли, который лежал в луже крови. — Она вдруг перешла на крик. — Никого не было в комнате, никого, понимаете!

Инспектор Сагден глубоко вздохнул. Затем он сказал:

— Или я сошел с ума, или все остальные. То, что вы, миссис Ли, рассказали сейчас, просто невозможно представить! Абсурд!

— Но я все же заявляю вам, что слышала шум борьбы! — воскликнула Хильда Ли. — И слышала крик старика. И никто не вышел из комнаты, и никого не оказалось там!

— И обо всем этом вы молчали, — сказал Пуаро.

— Да. — Хильда была очень бледной, но, казалось, хорошо владела собой. — Ведь если бы я рассказала тогда вам, как все было, вы непременно решили бы, что старика убила я…

Пуаро отрицательно покачал головой:

— Нет, вы его не убивали. Симеона Ли убил его собственный сын!

Стивен Фарр вскочил:

— Клянусь перед богом, что я его и пальцем не тронул!

— Не вы, — сказал Пуаро. — У него есть и другие сыновья.

— Идите вы к черту!.. — закричал Гарри.

Джордж уставился на него. Дейвид закрыл глаза рукой, а у Альфреда нервно задергалось веко.

Пуаро продолжил:

— В первый вечер, который я провел в этом доме, то есть в тот вечер, когда произошло убийство, я видел призрак. Призрак убитого. Встретив в первый раз Гарри Ли, я очень удивился Мне показалось, что я его уже где-то видел Тогда я внимательно изучил его лицо и понял, как сильно он похож на отца в молодости Это сходство и заставило меня подумать, что я его уже где-то видел.

Но вчера один из сидящих здесь мужчин откинул голову назад, когда засмеялся. И тут я понял вдруг, кого мне напоминает Гарри Ли. И снова, приглядевшись, я увидел сходство лица этого мужчины с лицом покойного.

Неудивительно, что бедный старый Трессильян перестал верить своим глазам, когда он открыл дверь троим мужчинам подряд, необыкновенно похожим друг на друга Неудивительно, что он пожаловался, что путает людей, ведь по дому ходят трое мужчин, которых можно различить только вблизи. Та же фигура, те же движения — и прежде всего привычка проводить указательным пальцем по щеке и привычка, смеясь, откидывать голову назад! И одинаковый — длинный и узкий — нос! Но это сходство все же не так бросается в глаза, потому что этот третий человек носит усы!

Пуаро выпрямился.

— Порой забывают, что полицейские — тоже люди! Что у них тоже есть жены, матери, дети… — И после маленькой паузы Пуаро добавил: —… И отцы тоже! Вспомните о репутации Симеона Ли: человек, порочащий жену бесконечными связями на стороне. Его внебрачный сын мог кое-что унаследовать от него. Черты лица, например, или движение. Но он мог унаследовать и его гордыню и мстительность.

Пуаро повысил голос.

— Всю свою жизнь, Сагден, вы страдали от несправедливости, которую причинил вам ваш отец. Вы давно решили убить его. Вы родились в соседнем графстве. Без сомнения, ваша мать, благодаря деньгам, которые ей щедро дал Симеон Ли, смогла найти себе мужа. Она вышла замуж и дала ребенку фамилию этого человека. Вы поступили в полицейский корпус в Мидлшире. Шансы на месть увеличились, оставалось найти подходящий момент. У инспектора полиции очень много шансов убить так, чтобы избежать ответственности.

Сагден стал бледным как смерть.

— Вы с ума сошли! — голос его срывался на громкий шепот. — Меня же не было в доме, когда он был убит!

— Нет, вы убили его еще до того, как ушли из дому в первый раз. Никто не видел Симеона Ли после этого живым. Покойный, может быть, и ждал вашего визита, но не потому, что он пригласил вас! Нет, это вы позвонили ему и туманно намекнули на возможную кражу. Это вы предложили ему встретиться в восемь часов и поговорить под предлогом, что придете собирать пожертвования на полицейский дом для сирот.

Симеон Ли ничего не подозревал. Он не знал, что вы — его сын. Вы пришли, сказали ему про алмазы, о которых от кого-то узнали, — будто бы они, по вашим сведениям, украдены. Он открыл сейф, чтобы доказать вам, что его камни лежат на месте в целости и сохранности. Вы извинились, вернулись с ним назад, к камину, подошли сзади, зажали рот рукой и перерезали ему горло. Детская игра для человека с вашей физической силой. И тут началась ваша инсценировка!

Вначале вы похитили алмазы. Затем сложили друг на друга стол, кресла, лампу, вазы, бокалы и продернули сквозь всю эту пирамиду длинный тонкий шнур, который специально принесли с собой. Кроме того, вы прихватили с собой бутылочку с кровью какого-то животного, куда добавили определенное количество натриевой соли лимонной кислоты. Эту кровь вы разбрызгали по всей комнате, и в лужу крови, которая вытекла из раны Симеона Ли, вы тоже добавили лимонно-кислого натрия. Затем вы подбросили дров в камин и развели большой огонь, чтобы тело оставалось теплым. Конец шнура вы пропустили через узкую щель в приоткрытом окне на улицу — так, чтобы он свисал по стене дома. Вышли из комнаты и заперли ключом дверь за собой. Это было важно, чтобы никто не вошел случайно в комнату раньше времени.

После этого вы вышли из дома и спрятали алмазы в декоративном маленьком садике. Их рано или поздно нашли бы, и это еще больше укрепило бы подозрение против членов семьи Ли, а в том-то и состояло ваше намерение Незадолго до девяти пятнадцати вы незаметно подкрались к дому под окно и стали тянуть за шнур. Старательно воздвигнутая вами пирамида закачалась и стала рушиться, производя громкий треск и звон. Затем вы вытащили шнур и обмотали его вокруг тела под форменной курткой. Но вы придумали и еще кое-что!

Пуаро повернулся к остальным.

— Вспомните, как по-разному вы восприняли крик мистера Ли и описали его! Мистеру Альфреду Ли показалось, что это предсмертный крик человека, полный ужаса Миссис Лидия и мистер Дейвид выразились так: «Вопль души в адском огне». Миссис Хильда Ли сказала: «Крик кого-то, у кого вообще не было никакой души, — нечеловеческий крик, животный». А Гарри Ли был гораздо ближе к истине, когда заметил, что звук был похож на предсмертный визг свиньи, которую колют.

Знаете, есть такие надувные светло-розовые резиновые шарики, которые продаются на ярмарках. Когда из них выпускаешь воздух, они издают ужасный звук! Эти игрушки так и называют: «свинья при смерти».

Да, Сагден, это была незаурядная выдумка. Это был венец всего! Вы принесли такую штуку в комнату и заткнули ее маленьким деревянным дюбелем. Дюбель этот вы тоже зацепили шнуром. Когда вы дернули за шнур, дюбель выскочил, и воздух из шарика стал выходить. В результате после грохота и звона раздался визг «свиньи при смерти».

Он повернулся к остальным слушателям.

— Понимаете теперь, что Пилар Эстравадос подняла с пола? Инспектор Сагден надеялся, что успеет вовремя к месту происшествия и сам поднимет резинку, пока ее никто не заметил. Он очень быстро забрал ее у Пилар, пользуясь тем, что он — инспектор полиции. Но он никому так и не рассказал об этой вещи! Одно это уже подозрительно. Я узнал об этом маленьком эпизоде от Магдалены Ли и после задал вопрос Сагдену. Он уже был готов к такой ситуации: показал резиновый мешочек, в котором хранилась губка покойного, — мешочек, который он сам приготовил, и деревянный дюбель. Вроде бы это соответствует описанию — то же, что подняла с пола Пилар: маленькая резинка и маленькая штучка из дерева, вроде гвоздика. С самого начала мне было совершенно непонятно, какое значение они могли иметь. Но вместо того, чтобы сказать себе: эти вещи не имеют никакого смысла, значит, они не могли быть найдены в комнате, где произошло убийство, значит, инспектор Сагден мне лжет, я, глупец, продолжал мучительно доискиваться до смысла этих вещей. Только когда мадемуазель Эстравадос играла с шариком, который потом лопнул, только когда она вскрикнула, что такой же сдутый шарик она нашла в комнате Симеона Ли, мне, наконец, все стало ясно.

Заметили теперь, как все сходится? Непонятная борьба нужна была для того, чтобы создать впечатление, что убийство произошло позже, чем на самом деле; закрытая на замок дверь — чтобы никто не увидел труп раньше времени; и предсмертный крик. Если смотреть под таким углом зрения, то преступление совершено логично и глубоко продумано.

Но с тех пор, как Пилар Эстравадос подняла с пола резинку, она стала представлять опасность для убийцы. Эта опасность еще увеличилась, если он услышал ее замечание по поводу шарика, — а это вполне возможно, так как окна в доме были открыты. Она, кстати сказать, и раньше сыграла злую шутку с убийцей. Говоря о старике, она заметила: «Он в молодые годы был, должно быть, очень красивым». И обернувшись к Сагдену, сказала: «Таким же, как вы!» Сагден точно знал, что она говорит в буквальном смысле, намекая на сходство. Неудивительно, что он залился краской и чуть не задохнулся от волнения. Это заявление было таким неожиданным, и оно показалось ему крайне опасным. С того момента он попытался бросить тень подозрения на Пилар. Но это было не так просто, потому что она как внучка ничего не выигрывала в смерти деда, и у нее не было никакого повода убивать его. Позднее, когда он услышал ее замечание насчет шарика, он решился на более серьезные меры. Когда мы сидели за обеденным столом, он принес каменное ядро в комнату Пилар и устроил там западню. К счастью, действительно чудом, его замысел не осуществился.

Тут Сагден совершенно спокойно спросил:

— С каких пор вы знаете все?

— Я не был уверен в своих подозрениях до тех пор, пока не привез сюда маскарадные накладные усы и не приложил их к портрету Симеона Ли в молодости. На портрете оказалось ваше лицо!

— Пусть его душа окажется в аду! Я рад, что убил его! — горячо сказал инспектор.

Часть VII 28 декабря

— Пилар, я считаю, что лучше всего будет, если ты поживешь у нас, пока мы окончательно не решим, что тебе делать, — сказала Лидия Ли.

— Ты слишком добра ко мне, Лидия, — тихо ответила девушка. — Ты так легко прощаешь.

Лидия улыбнулась:

— Я все еще зову тебя Пилар, хотя, наверное, тебя зовут иначе.

— Меня зовут Кончита Лопес.

— Кончита — тоже очень красивое имя.

— Нет, ты действительно очень добра, Лидия! Но относительно меня можешь не беспокоиться. Я выхожу замуж за Стивена, и мы вместе едем в Южную Африку.

Лидия продолжала улыбаться:

— Ну, тогда все в полном порядке.

— Поскольку ты так мила со мной, Лидия, — сказала Пилар почти застенчиво, — то разреши нам однажды приехать к тебе — может быть, на Рождество, и полакомиться тогда всеми этими сладостями, плумпудингом с изюмом, поразвешивать на елке блестящие шары и поделать маленьких снеговичков.

— Конечно, вы должны будете приехать и отпраздновать с нами настоящее английское Рождество!

— Как я рада! Видишь ли, Лидия, мне кажется, что в этом году Рождество не удалось.

Лидия вздохнула:

— Да, в этом году Рождество не удалось…

Гарри сказал:

— Ну, прощай и будь счастлив, Альфред. Я не буду больше докучать тебе своим видом. Я еду на Гавайи. Давно собирался осесть там.

— Будь счастлив, Гарри. Будем надеяться, что тебе там понравится.

Гарри, казалось, был смущен.

— Извини, что я так часто высмеивал тебя, старина. Проклятая привычка у меня — смеяться над людьми. Все время так и хочется кого-то поддеть!

Альфред попытался улыбнуться:

— Я тоже должен научиться понимать шутки.

— Ну, прощай и будь счастлив, — с облегчением вздохнул Гарри.

— Дейвид, — сказал Альфред своему брату, — Лидия и я решили, что этот дом надо продать. Мне подумалось, что ты, наверное, что-нибудь захочешь взять из вещей. Например, скамеечку мамы или ее кресло. Ты ведь всегда был ее любимцем.

Дейвид поколебался минуту. Затем медленно проговорил:

— Спасибо, что ты подумал обо мне, Альфред, но я не стану ничего брать. Я не хочу ничего брать из этого дома. Лучше совсем порвать с прошлым.

— Может быть, ты и прав, — согласился с ним Альфред.

— До свидания, Альфред, до свидания, Лидия, — сказал Джордж. — Что за отвратительные минуты мы пережили! Сейчас пойдут разговоры, и все это дело получит огласку. Сагден — мой… гм… сын моего отца! Может, стоит попытаться уговорить его, чтобы он объявил себя коммунистом и сказал, что ненавидел отца как капиталиста? Или что-то в этом духе?

— Милый Джордж, — возразила Лидия. — Неужели ты думаешь, что такой человек, как Сагден, и вправду станет лгать, чтобы пощадить наши чувства?

— Гм… нет… гм… вероятно, нет. Я понимаю, что ты имеешь в виду. Кроме того, этот тип, наверное, сумасшедший. Ну, прощай, живи счастливо.

Магдалена сказала:

— До свидания! На следующий год нам надо всем вместе провести Рождество на Ривьере или еще где-нибудь, где будет повеселее.

— Это все зависит от того, какой будет курс валют! — ответил Джордж.

— Милый, ну не будь же таким скаредным! — засмеялась Магдалена.

***

Альфред вышел на террасу. Лидия склонилась над одним из своих садиков. Она выпрямилась, когда увидела, что он подходит к ней.

— Ну вот, все и уехали, — сказал он со вздохом.

— Да, слава богу.

— Ты тоже, наверное, с удовольствием уехала бы отсюда? — спросил он.

— А ты? Ты не хотел бы?

— Я тоже с удовольствием уехал бы. Мы с тобой могли бы начать новую, прекрасную жизнь. А если останемся в этом доме, нас до смерти будут мучить кошмары. Слава богу, что все кончилось!

— Да, благодаря Эркюлю Пуаро!

— Ты права. Знаешь, прямо удивительно все сошлось после того, как он нам все объяснил.

— Это, знаешь, как в разрезных картинках. Когда их собираешь и они уже почти готовы, остается еще несколько кусочков очень сложной формы, и уже совсем не надеешься, что их можно куда-то вставить, чтоб они подошли. И вдруг — раз! И все они быстро встают на место.

Альфред немного помолчал. Потом произнес задумчиво:

— Одно только остается мне неясным. Что делал Джордж после того, как позвонил? Почему он об этом не сказал?

— Ты не догадываешься? Милый, да ведь это же совершенно ясно! Он рылся в бумагах у тебя в столе.

— Нет, Лидия! Это невозможно! Такое не сделает ни один человек!

— Джордж сделает! Он страшно любопытен во всем, что касается денег. Но он, конечно, в этом не сознался. Может, он и сознался бы, но только под присягой, как свидетель…

— Ты что, делаешь новый садик?

— Да, хочу сделать райский сад Эдема. Свою собственную версию: без змия, а Адам и Ева уже немолоды.

— Милая Лидия, — мягко сказал Альфред — Ты была такой терпеливой и была так добра ко мне все эти годы.

— Я ведь люблю тебя… Альфред!

***

Полковник Джонсон произнес:

— Всему приходит конец.

Затем добавил:

— Это просто ад какой-то! И повторил:

— Да, всему приходит конец.

Он откинулся на спинку кресла и посмотрел на Пуаро, как бы умоляя о помощи.

— Дорогой мой! Куда катится полиция?

— У полицейских тоже есть личная жизнь! Сагден был очень гордым человеком.

Полковник Джонсон, полный отчаяния, покачал головой. Чтобы как-то дать выход своим чувствам, он пнул буковое полешко, и оно полетело в камин, где полыхал огонь. Потом проворчал:

— Я ведь всегда говорил — нет ничего лучше огня в камине.

Эркюль Пуаро, который чувствовал спиной и затылком холодный сквознячок, подумал про себя. «Нет уж, центральное отопление, и только центральное отопление…».

1939 г.

Перевод: А. Перцев