Вся Агата Кристи в трех томах. Том 1. Весь Эркюль Пуаро

Глава 1

Старый Лэнском ковылял из комнаты в комнату, поднимая шторы и то и дело вглядываясь в окна подслеповатыми глазами.

Скоро они вернутся с похорон. Лэнском зашаркал ногами чуть быстрее. Окон было так много…

«Эндерби-Холл» был большим викторианским домом, построенным в готическом стиле. В каждой комнате имелись занавеси из выцветшей парчи или бархата. Некоторые стены все еще были обтянуты полинявшим шелком. В Зеленой гостиной старый дворецкий поднял взгляд на висевший над камином портрет Корнелиуса Эбернети, для которого и был построен «Эндерби-Холл». Каштановая борода Корнелиуса агрессивно торчала вперед, а рука покоилась на глобусе, не то по его желанию, не то воплощая символическую концепцию художника.

Старому Лэнскому Корнелиус всегда казался весьма решительным джентльменом, и он радовался, что не знал его лично. Его хозяином был мистер Ричард, который внезапно скончался, хотя, конечно, перед этим его какое-то время посещал доктор. Впрочем, мистер Ричард так и не оправился после смерти молодого мистера Мортимера. Старик покачал головой, переходя из Зеленой гостиной в Белый будуар. Это была настоящая катастрофа. Такой здоровый и сильный молодой джентльмен! Трудно поверить, что с ним могло случиться подобное несчастье. А тут еще мистер Гордон погиб на войне. Одна беда за другой. Для хозяина все это было чересчур. Тем не менее неделю назад он выглядел почти как всегда…

Третья штора в Белом будуаре отказывалась подниматься, постоянно застревая. Пружины ослабели — шторы были очень старыми, как и все в этом доме. А в наши дни такие вещи невозможно починить. Глядя на них, все снисходительно качают головой и говорят, что они устарели, — как будто старые вещи чем-то хуже современного барахла! Уж кому-кому, а ему это отлично известно. Все новые изделия ломаются прямо в руках. Либо материал скверный, либо работа никудышная…

С этой шторой не справиться без стремянки. Лэнском не любил на нее взбираться — в последние дни у него стала кружиться голова. Ладно, бог с ней, со шторой. Все равно окна Белого будуара находятся не в передней стене дома и не будут видны из машин, возвращающихся с похорон. Комнатой сейчас никто не пользовался — она предназначалась для леди, а леди уже давно не было в «Эндерби-Холле». Жаль, что мистер Мортимер так и не женился. Ездил рыбачить в Норвегию, охотиться в Шотландию, кататься на лыжах в Швейцарию, вместо того чтобы жениться на приятной молодой леди и жить дома с ней и с детишками. Детей в «Эндерби-Холле» тоже не было давным-давно…

Мысли Лэнскома перенеслись к далеким временам, которые он помнил четко и ясно — куда более ясно, чем последние двадцать лет, путавшиеся и расплывавшиеся у него в памяти…

Мистер Ричард был для своих младших братьев и сестер скорее отцом, чем старшим братом. Ему было двадцать четыре года, когда умер его отец, и он с головой погрузился в дела, точно, как часы, уходя каждый день в офис и при этом содержа дом в безупречном порядке. У молодых леди и джентльменов было счастливое детство. Конечно, они ссорились и дрались друг с другом, так что гувернанткам приходилось с ними нелегко. Впрочем, Лэнском презирал гувернанток, считая их жалкими личностями. А молодые леди были очень бойкими! Особенно мисс Джералдина, да и мисс Кора, хотя она была намного младше ее. А теперь мистер Лео и мисс Лора умерли, мистер Тимоти — несчастный инвалид, мисс Джералдина умерла где-то за границей, а мистер Гордон погиб на войне. Мистер Ричард оказался крепче всех, хотя и был самым старшим. Пережил почти всех братьев и сестер, — почти, так как еще живы мистер Тимоти и маленькая мисс Кора, которая вышла замуж за этого противного художника. Лэнском не видел ее двадцать пять лет — она была хорошенькой молодой девушкой, когда уехала с этим парнем, — а теперь он едва узнал ее, располневшую, да еще в этом чудном платье! Ее муж был французом или наполовину французом — из браков с этими людьми никогда не выходило ничего хорошего. Но мисс Кора всегда была немного… как бы это сказать… в деревнях их называют дурочками. В каждой семье такие попадаются.

Мисс Кора сразу его вспомнила. «Да ведь это Лэнском!» — воскликнула она, словно была очень рада его видеть. В детстве они все его любили — прибегали к нему в буфетную за желе и шарлоткой. Тогда все знали старого Лэнскома, а теперь его почти никто не помнит. Младшее поколение смотрит на него как на обычного дворецкого, который торчит в доме с незапамятных времен. Впрочем, и он не слишком их различает — для него они всего лишь компания незнакомцев, прибывших на похороны, притом весьма потрепанная.

За исключением миссис Лео — она совсем другое дело. Мистер и миссис Лео часто бывали здесь после того, как поженились. Она настоящая леди, всегда одевалась и причесывалась как следует. Хозяину она очень нравилась. Жаль, что у нее и мистера Лео не было детей…

Лэнском встряхнулся — чего ради он стоит и вспоминает былые дни, когда у него столько работы? Теперь нужно заняться шторами на первом этаже и сказать Дженет, чтобы она поднялась наверх и приготовила спальни. Он, Дженет и кухарка ходили в церковь на заупокойную службу, но не поехали в крематорий, а вернулись домой поднимать шторы и готовить ленч. Разумеется, холодный ленч. Окорок, цыпленок, язык и салат, а потом лимонное суфле и яблочный торт. Но сначала горячий суп — лучше убедиться, что Марджори его уже приготовила, так как они могут вернуться с минуты на минуту.

Лэнском двинулся по комнате шаркающей походкой. Его рассеянный взгляд скользнул по картине над камином — парному портрету к тому, что висел в Зеленой гостиной. На нем были превосходно изображены белый атлас и жемчуга. Женщина, облаченная в них, выглядела не столь впечатляюще. Мягкие черты лица, рот, похожий на розовый бутон, расчесанные на прямой пробор волосы… Миссис Корнелиус Эбернети была женщиной скромной и непритязательной. Примечательным в ней было только ее имя — Корали.

Спустя шестьдесят лет после их появления мозольный пластырь и крем для ног «Коралл» все еще пользовались спросом. Никто не мог определить, что в них было такого выдающегося, но они всегда привлекали внимание. Благодаря им был воздвигнут этот неоготический особняк с обширным садом, а годовой доход, выплачиваемый семи сыновьям и дочерям Корнелиуса Эбернети, позволил Ричарду Эбернети отойти три дня назад в мир иной очень богатым человеком.

Заглянув в кухню, Лэнском напомнил Марджори о супе, но та в ответ только огрызнулась. Марджори было всего двадцать семь лет, и она служила для Лэнскома постоянным источником раздражения, так как была весьма далека от его представления о том, какой должна быть настоящая кухарка. У нее отсутствовало как чувство собственного достоинства, так и должное почтение к его, Лэнскома, положению в доме. Марджори именовала «Эндерби-Холл» «старым мавзолеем» и жаловалась на огромные размеры кухни, буфетной и кладовой, утверждая, что «нужен целый день, только чтобы их обойти». Она пробыла в «Эндерби» два года и оставалась здесь, во-первых, из-за солидного жалованья, а во-вторых, потому, что мистеру Эбернети нравилась ее стряпня. Марджори в самом деле недурно готовила. Дженет — пожилая горничная, в данный момент пьющая чай за кухонным столом и обычно наслаждавшаяся ядовитыми диспутами с Лэнскомом, тем не менее вступила с ним в союз против младшего поколения, представляемого Марджори. Четвертой в кухне была миссис Джекс, выполняющая обязанности приходящей прислуги там, где это требовалось, и получившая немалое удовольствие от похоронного церемониала.

— Все было очень красиво, — говорила она, шмыгая носом и наполняя свою чашку. — Девятнадцать машин, церковь полна народу, и каноник отлично провел службу. Да и день для этого подходящий. Бедный мистер Эбернети — таких, как он, в мире осталось мало. Все его уважали. — Услышав звук клаксона и шум автомобиля на подъездной дорожке, миссис Джекс поставила чашку и воскликнула: — А вот и они!

Марджори включила газ под большой кастрюлей с куриным супом. Большой очаг времен викторианского величия стоял холодный и бесполезный, словно памятник минувшей эпохе.

Машины подъезжали одна за другой — выходящие из них люди в черном неуверенно шли через холл в Зеленую гостиную. За стальной каминной решеткой горел огонь — дань первым осенним холодам, призванный также согреть тела и души побывавших на похоронах.

Лэнском вошел в комнату, неся на серебряном подносе бокалы с хересом.

Мистер Энтуисл, старший партнер старой и уважаемой фирмы «Боллард, Энтуисл, Энтуисл и Боллард», грелся, стоя спиной к камину. Взяв бокал, он окинул компанию проницательным взглядом юриста. Не все присутствующие были ему лично знакомы, и он ощущал необходимость «рассортировать» их. Представления перед отбытием на похороны были спешными и поверхностными.

Обратив внимание прежде всего на старого Лэнскома, мистер Энтуисл подумал: «Бедняга очень постарел — не удивлюсь, если ему под девяносто. Ну, он получит хорошую ежегодную ренту — за него нечего беспокоиться. Преданная душа — такие старомодные слуги в наши дни редкость. Теперь в моде приходящие уборщицы и няни. Помоги нам, боже! Все это печально. Пожалуй, хорошо, что бедняга Ричард умер преждевременно. Ему было бы практически незачем жить».

Для мистера Энтуисла, которому было семьдесят два, смерть Ричарда Эбернети в шестьдесят восемь лет, безусловно, выглядела преждевременной. Мистер Энтуисл удалился от активной деятельности два года назад, но в качестве душеприказчика Ричарда Эбернети и в знак уважения к одному из старейших клиентов, являвшемуся также личным другом, совершил поездку на север страны.

Вспоминая условия завещания, адвокат разглядывал членов семьи.

Миссис Лео — Элен — он, разумеется, хорошо знал, относясь к ней с симпатией и уважением. Его одобрительный взгляд задержался на Элен Эбернети, стоящей у окна. Черное было ей к лицу. Ему нравились ее правильные черты лица, хорошо сохранившаяся фигура, волнистые пряди зачесанных назад седеющих волос и глаза — они когда-то были василькового цвета и все еще оставались ярко-голубыми.

Сколько лет сейчас Элен? Очевидно, сорок один или сорок два. Странно, что она не вышла замуж снова после смерти Лео. Привлекательная женщина. Правда, они с мужем так любили друг друга…

Его взгляд устремился на миссис Тимоти. Он плохо ее знал. Черное ей не шло — в ее стиле были сельские твидовые костюмы. Крупная женщина, на вид неглупая и дельная. Она всегда была хорошей женой Тимоти. Следила за его здоровьем, хлопотала над ним — возможно, даже чересчур. Действительно ли Тимоти так уж болен? Мистер Энтуисл подозревал, что он просто ипохондрик. Ричард Эбернети придерживался того же мнения. «Конечно, в детстве у Тимоти были слабые легкие, — говорил он, — но будь я проклят, если сейчас у него что-то серьезное». В конце концов, какое-то хобби должно быть у каждого. Хобби Тимоти было помешательство на собственном здоровье. Верила ли миссис Тим в его хвори? Возможно, нет — но женщины никогда не признаются в таких вещах. Должно быть, Тимоти человек состоятельный — он никогда не был мотом. Но при теперешних налогах лишние деньги не помешают. Возможно, после войны ему пришлось сильно урезать расходы.

Мистер Энтуисл перенес внимание на Джорджа Кроссфилда, сына Лоры. Лора вышла замуж за весьма сомнительного типа. Никто о нем почти ничего не знал. Он называл себя биржевым маклером. Молодой Джордж работал в адвокатской фирме, не пользовавшейся солидной репутацией. Смазливый парень, но в нем тоже есть что-то сомнительное. Наверняка денег у него не густо. Лора в отношении вкладов проявила себя круглой дурой и умерла пять лет назад, не оставив ни гроша. Она была красивой и романтичной женщиной, но совсем непрактичной.

С Джорджа Кроссфилда мистер Энтуисл переключился на двух девушек. Интересно, кто из них кто? Ах да, это Розамунд, дочь Джералдины, рассматривает восковые цветы на малахитовом столике. Хорошенькая девушка, даже красивая — только лицо у нее глуповатое. Играет на сцене. Муж у нее тоже актер — красивый парень. «И знает об этом, — подумал мистер Энтуисл, с предубеждением относившийся к актерскому ремеслу. — Интересно, кто его родители и какое у него прошлое?» Он с неодобрением посмотрел на Майкла Шейна — худощавого блондина, казавшегося утомленным.

Сьюзен, дочь Гордона, выглядела бы на сцене куда лучше Розамунд. В ней больше индивидуальности — возможно, даже слишком много для повседневной жизни. Сьюзен стояла рядом с ним, и мистер Энтуисл украдкой изучал ее. Темные волосы, карие, почти золотистые глаза, мрачноватая, хотя по-своему привлекательная складка рта… Возле нее стоял мужчина, за которого она совсем недавно вышла замуж, — кажется, он помощник аптекаря. По мнению мистера Энтуисла, девушкам не следовало выбирать себе в мужья мужчин, работавших за прилавком. Но сейчас они готовы выйти за кого угодно. Молодой человек с бледным невыразительным лицом и волосами песочного оттенка выглядел так, словно ему не по себе. Мистер Энтуисл заинтересовался, в чем причина, но в конце концов великодушно приписал это напряжению, вызванному встречей с многочисленными родственниками жены.

Последним объектом внимания адвоката оказалась Кора Ланскене. В этом была определенная справедливость, так как Кора в семействе являлась «последышем». Самая младшая сестра Ричарда родилась, когда ее матери было уже под пятьдесят, и кроткая женщина не пережила десятой беременности (трое ее детей умерли во младенчестве). Бедная маленькая Кора! Всю свою жизнь она причиняла неудобства — была нескладной, неуклюжей и делала замечания, которые лучше держать при себе. Старшие братья и сестры были очень добры к ней, прощая ее недостатки и сглаживая последствия ее бестактности. Никому и в голову не приходило, что Кора может выйти замуж. Она была не слишком привлекательной девушкой, и ее чересчур явные авансы посещавшим дом молодым людям обычно заставляли последних в панике отступать. Но потом на горизонте возник Пьер Ланскене — наполовину француз, с которым Кора познакомилась в художественной школе, где она училась рисовать цветы акварелью. Однако ее каким-то образом занесло в класс живой натуры — там Кора повстречала Пьера Ланскене и, придя домой, заявила о намерении стать его женой. Ричарду Эбернети не понравился жених — он заподозрил, что Пьер Ланскене охотится за богатой невестой. Но покуда Ричард выяснял прошлое Ланскене, Кора сбежала с ним и без лишних промедлений вышла за него замуж. Большую часть совместной жизни они провели в Бретани, Корнуолле и других местах, облюбованных живописцами. Ланскене был скверным художником и, по отзывам, не слишком приятным человеком, но Кора очень его любила и так и не простила своим родственникам их отношение к нему. Ричард обеспечил младшей сестре щедрое содержание, на которое, по мнению мистера Энтуисла, жили и она, и ее супруг. Он сомневался, что Ланскене когда-либо зарабатывал деньги. Должно быть, Пьер умер по меньшей мере лет двенадцать тому назад, и теперь его вдова, сильно располневшая и облаченная в причудливое черное одеяние с гагатовыми фестонами, вернулась в родной дом, ходила по комнате, трогала вещи и радостно восклицала, предаваясь воспоминаниям детства. Она не давала себе труда притворяться убитой горем по случаю смерти брата. Но мистер Энтуисл помнил, что Кора вообще никогда не притворялась.

Вернувшись в комнату, Лэнском объявил приличествующим обстоятельствам приглушенным голосом:

— Ленч подан.

Глава 2

После великолепного куриного супа и многочисленных холодных кушаний, сопровождаемых превосходным шабли, похоронная атмосфера несколько прояснилась. Никто из присутствующих не испытывал особого горя по поводу кончины Ричарда Эбернети, так как никто не был с ним близок. Их поведение было подобающе сдержанным (за исключением Коры, явно наслаждавшейся пребыванием в отчем доме), но все чувствовали, что приличия соблюдены и можно приступить к обычной беседе. Мистер Энтуисл поощрял это намерение. Он обладал большим опытом в похоронных мероприятиях и твердо знал, что и когда следует делать.

По окончании трапезы Лэнском сообщил, что кофе будет подан в библиотеке. Он чувствовал, что наступило время обсудить дела — иными словами, завещание, — и атмосфера библиотеки с ее книжными полками и красными бархатными занавесями идеально этому соответствовала. Дворецкий подал кофе и удалился, закрыв за собой дверь.

После нескольких отрывочных замечаний все начали выжидающе поглядывать на мистера Энтуисла. Он быстро отозвался, взглянув на часы.

— Я должен поспеть на поезд в пятнадцать тридцать, — начал адвокат.

Другие, казалось, собираются поспеть на тот же поезд.

— Как вам известно, — продолжал мистер Энтуисл, — я являюсь душеприказчиком мистера Ричарда Эбернети…

— Я этого не знала, — прервала его Кора Ланскене. — Ричард оставил мне что-нибудь?

Бестактность Коры не впервые покоробила мистера Энтуисла. Он бросил на нее укоризненный взгляд и снова заговорил:

— Еще год назад завещание Ричарда Эбернети было очень простым. За исключением небольших сумм, он все оставлял своему сыну Мортимеру.

— Бедный Мортимер, — вздохнула Кора. — Этот детский паралич просто ужасен.

— Внезапная и трагическая смерть Мортимера явилась для Ричарда страшным ударом. Ему понадобилось несколько месяцев, чтобы прийти в себя. Я указал ему, что было бы разумно составить новое завещание.

— А что бы произошло, если бы он не составил новое завещание? — глубоким голосом осведомилась Мод Эбернети. — Я имею в виду, все бы отошло к Тимоти как к ближайшему родственнику?

Мистер Энтуисл открыл рот, чтобы дать разъяснения относительно проблемы ближайшего родственника, но передумал и быстро продолжил:

— По моему совету, Ричард решил составить новое завещание. Но прежде всего он хотел поближе познакомиться с младшим поколением.

— Он «опробовал» всех нас, — со смехом сказала Сьюзен. — Сначала Джорджа, потом Грега и меня, а затем Розамунд и Майкла.

Худое лицо Грегори Бэнкса покраснело.

— Не думаю, что тебе следует использовать подобные выражения, Сьюзен, — резко заметил он. — «Опробовал» — вот еще!

— Но ведь так оно и было, верно, мистер Энтуисл?

— Он оставил мне что-нибудь? — повторила Кора.

Мистер Энтуисл кашлянул и холодно произнес:

— Я намерен выслать всем вам копии завещания. Если хотите, я могу прочитать его целиком теперь же, но боюсь, что юридическая терминология покажется вам не вполне ясной. Вкратце все сводится к следующему. Помимо ряда маленьких сумм и одной весьма значительной, на выплату ежегодного дохода Лэнскому, все состояние — весьма и весьма солидное — должно быть разделено на шесть равных частей. Четыре из них после уплаты всех налогов переходят к брату Ричарда, Тимоти, его племяннику Джорджу Кроссфилду, племяннице Сьюзен Бэнкс и другой племяннице, Розамунд Шейн. Оставшиеся две части должны быть доверены банковской опеке, и пожизненный доход с них будет выплачиваться миссис Элен Эбернети, вдове его брата Лео, и его сестре миссис Коре Ланскене. После их смерти капитал должен быть поделен между четырьмя другими наследниками или их потомками.

— Прекрасно! — одобрила Кора Ланскене. — А каков размер дохода?

— Я… э-э… в настоящее время не могу сообщить точные цифры. Налоги на наследство, разумеется, будут очень большими, и…

— Но хоть намекнуть вы можете?

Мистер Энтуисл понял, что любопытство Коры придется удовлетворить.

— Возможно, от трех до четырех тысяч в год.

— Отлично! — воскликнула Кора. — Поеду на Капри!

— Как щедро со стороны Ричарда, — мягко заметила Элен Эбернети. — Я очень ценила его привязанность ко мне.

— Он очень любил вас, — сказал мистер Энтуисл. — Лео был его любимым братом, и после его смерти Ричард всегда радовался вашим визитам.

— К сожалению, я не понимала, насколько тяжело он болен, — промолвила Элен. — Я виделась с ним незадолго до смерти, но думала, что у него нет ничего серьезного.

— Ричард не любил говорить о своей болезни, — объяснил мистер Энтуисл. — Едва ли кто-нибудь ожидал, что конец наступит так скоро. Я знаю, что врач был удивлен.

— «Скоропостижно, у себя дома» — так было сказано в газете, — кивнула Кора. — Я тоже удивилась.

— Для всех нас это было потрясением, — добавила Мод Эбернети. — Бедный Тимоти страшно расстроился. Все это так неожиданно.

— Но ведь все удалось замять, не так ли? — осведомилась Кора.

Все уставились на нее — она казалась слегка возбужденной.

— Думаю, вы все понимаете, — быстро продолжала Кора. — Огласка была бы неприятной для всех. Это не должно выходить за пределы семьи.

На лицах остальных отразилось недоумение. Мистер Энтуисл склонился вперед:

— Боюсь, Кора, я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.

Кора Ланскене окинула родственников удивленным взглядом и, словно птица, склонила голову набок.

— Но ведь его убили, не так ли? — сказала она.

Глава 3

Возвращаясь в Лондон в вагоне первого класса, мистер Энтуисл с беспокойством размышлял о странном замечании Коры Ланскене. Конечно, Кора была глупой и весьма неуравновешенной особой и даже в детстве отличалась склонностью не к месту резать правду-матку. Впрочем, в данном случае «правда» было неподходящим словом. Лучше сказать «неуместные замечания».

Энтуисл припомнил то, что последовало за вышеупомянутым замечанием. Изумленные и неодобрительные взгляды заставили Кору осознать чудовищный смысл своих слов.

— Право, Кора! — воскликнула Мод.

— Моя дорогая тетя Кора… — начал Джордж.

— Что вы имеете в виду? — осведомился кто-то еще.

Кора Ланскене разразилась потоком отрывочных фраз:

— О, я очень сожалею… Я не имела в виду… Конечно, с моей стороны это глупо, но я поняла по его словам… Я знаю, что все в порядке, но его смерть была такой внезапной… Пожалуйста, забудьте все, что я сказала… Я знаю, что всегда говорю глупости…

Недолгое смущение сменилось практичной дискуссией о том, что делать с личным имуществом покойного Ричарда Эбернети. Мистер Энтуисл указал, что дом вместе со всем содержимым должен быть выставлен на продажу.

Злополучная выходка Коры была забыта. В конце концов, Кора всегда отличалась сверхнаивностью. Она понятия не имела, что следует говорить, а что нет. В девятнадцать лет это не представлялось таким уж важным. В этом возрасте еще могут сохраняться манеры enfant terrible,[1391] но к пятидесяти годам они становятся абсолютно неуместными. Вот так резать правду-матку…

Течение мыслей мистера Энтуисла резко остановилось. Уже второй раз ему в голову пришло тревожное слово «правда». А почему, собственно говоря, тревожное? Да потому, что наивные замечания Коры если и не оказывались правдивыми, то всегда содержали крупицу правды, что и делало их такими неудобоваримыми!

Хотя в полной сорокадевятилетней женщине мистер Энтуисл не мог различить особого сходства с неуклюжей девочкой давно прошедших лет, в поведении Коры многое оставалось прежним — например, привычка по-птичьи склонять голову набок, произнося самые неуместные замечания с видом радостного предвкушения бурного протеста. Именно таким образом Кора однажды охарактеризовала фигуру судомойки: «Молли едва удается пролезть за кухонный стол, настолько у нее вырос живот. И это всего за последние два месяца! Интересно, с чего она так толстеет?»

Кору быстро заставили умолкнуть. В доме Эбернети царили викторианские традиции. Судомойка исчезла на следующий день, а после тщательного расследования второму садовнику приказали сделать из нее порядочную женщину и преподнесли ему для этой цели коттедж.

Далекие воспоминания — но в них есть свой смысл…

Мистер Энтуисл задумался о причине своего беспокойства. Что именно в нелепых замечаниях Коры вызвало у него подсознательную тревогу? Возможно, он выделил две фразы: «Я поняла по его словам…» и «Его смерть была такой внезапной…».

Сначала мистер Энтуисл задумался над второй фразой. Да, в некотором смысле смерть Ричарда можно считать внезапной. Мистер Энтуисл обсуждал здоровье Ричарда и с ним самим, и с его врачом. Доктор ясно дал понять, что его пациенту нечего рассчитывать на долгую жизнь. Если мистер Эбернети будет следить за собой, то сможет прожить два или, может быть, три года. Возможно, еще больше, но это маловероятно. Однако доктор не предвидел никаких катастроф в ближайшем будущем.

Ну, доктор ошибся, но ведь врачи сами признают, что не могут полностью предвидеть индивидуальную реакцию пациента на болезнь. Иногда безнадежные больные неожиданно поправляются, а пациенты, находящиеся на пути к выздоровлению, напротив, внезапно умирают. Многое зависит от воли к жизни самого больного.

А Ричард Эбернети, хотя и был сильным и энергичным человеком, не имел особых стимулов к жизни.

Полгода назад его единственный сын Мортимер заболел детским параличом и умер в течение недели. Шок, вызванный его смертью, усиливало то, что он был крепким и здоровым молодым человеком. Отличный спортсмен, Мортимер принадлежал к людям, о которых говорят, что они ни разу в жизни не болели. Он собирался обручиться с очаровательной девушкой, и все надежды Ричарда были сосредоточены на горячо любимом и никогда не разочаровывавшем его сыне.

Но вместо этого произошла трагедия. Остро переживая личную утрату, Ричард Эбернети перестал интересоваться будущим. Один его сын умер во младенчестве, другой скончался, не оставив потомства. У него не было внуков. Фактически после него уже некому было носить фамилию Эбернети, а ведь он располагал крупным состоянием и имел обширные деловые интересы, в определенной степени контролируя крупный бизнес. Кто же мог унаследовать это состояние, бизнес и деловые интересы?

Энтуисл знал, что это постоянно беспокоило Ричарда. Его единственный оставшийся в живых брат был практически инвалидом. Оставалось младшее поколение. Его друг никогда не говорил об этом, но адвокат полагал, что Ричард намерен выбрать главного наследника, хотя оставил бы определенные суммы и другим родственникам. Энтуисл знал, что в последние полгода Ричард по очереди приглашал погостить своего племянника Джорджа, племянницу Розамунд с мужем, а также свояченицу, миссис Лео Эбернети. Адвокат полагал, что Эбернети подыскивал наследника среди первых троих. Элен он пригласил просто из чувства привязанности и, может быть, намереваясь с ней посоветоваться, так как Ричард всегда был высокого мнения о ее уме и суждениях. Мистер Энтуисл также припомнил, что в течение этих шести месяцев Ричард нанес краткий визит своему брату Тимоти.

Результатом явилось завещание, находящееся сейчас в портфеле Энтуисла и предписывавшее равное распределение состояния. Напрашивался единственный вывод — Ричард был разочарован и в племяннике, и в племянницах, а может, и в их мужьях.

Насколько было известно мистеру Энтуислу, Ричард Эбернети не приглашал к себе свою сестру, Кору Ланскене, и это вновь привело адвоката к первой из тревожащих его бессвязных фраз Коры: «Но я поняла по его словам…»

Что же сказал Ричард Эбернети? И когда он это сказал? Если Кора не приезжала в «Эндерби», значит, Ричард посетил ее в поселке художников в Беркшире, где у Коры был коттедж. Или Ричард что-то сообщил ей в письме?

Мистер Энтуисл нахмурился. Конечно, Кора очень глупа. Она могла неправильно понять какую-то фразу и исказить ее смысл. Но его интересовало, что это была за фраза…

Адвокат был настолько обеспокоен, что обдумывал возможность разговора с Корой на эту тему. Разумеется, не в ближайшее время. Не нужно, чтобы это казалось таким важным делом. Но ему хотелось знать, что именно сказал Ричард Эбернети своей сестре, заставившее ее выпалить столь экстраординарный вопрос: «Но ведь его убили, не так ли?»

В том же поезде, в вагоне третьего класса, Грегори Бэнкс сказал жене:

— По-видимому, твоя тетя совершенно чокнутая.

— Тетя Кора? — рассеянно переспросила Сьюзен. — Да, пожалуй. Кажется, она всегда была глуповата.

Сидевший напротив Джордж Кроссфилд резко заметил:

— Ей не следовало бы говорить подобные вещи. У людей могут возникнуть нежелательные идеи.

Розамунд Шейн, обводя помадой сложенные бантиком губы, промолвила:

— Не думаю, чтобы кто-то обратил внимание на слова такого чучела. Посмотрите, как она одета. Эти гагатовые фестоны…

— Я считаю, это нужно прекратить, — заявил Джордж.

— Отлично, дорогой, — рассмеялась Розамунд, откладывая помаду и удовлетворенно глядя в зеркальце. — Вот ты и прекращай.

— По-моему, Джордж прав, — неожиданно вмешался ее муж. — Люди запросто могут начать распространять слухи…

— Ну и что? — осведомилась Розамунд, приподняв в улыбке уголки рта. — Это может оказаться даже забавным.

— Забавным?! — воскликнули четыре голоса.

— Когда в твоей семье происходит убийство, — пояснила Розамунд, — это здорово возбуждает!

Нервозному и угрюмому Грегори Бэнксу пришло в голову, что у кузины Сьюзен, если не обращать внимания на ее привлекательную внешность, может оказаться немало общего с ее тетушкой Корой. Следующие слова Розамунд подтвердили его впечатление.

— Если его убили, — спросила она, — то кто, по-вашему, это сделал? — Розамунд окинула соседей задумчивым взглядом. — Смерть Ричарда была выгодна всем нам. Мы с мужем сидели на мели. Майклу предложили хорошую роль в постановке Сэндборна, но ведь ее нужно было дожидаться. А теперь мы будем жить припеваючи. Если захотим, можем осуществить собственную постановку. В одной пьесе есть чудесная роль…

Никто не слушал восторженных откровений Розамунд. Внимание каждого было сосредоточено на своем ближайшем будущем.

«Вот повезло! — думал Джордж. — Теперь я смогу положить деньги назад, и никто ни о чем не узнает… Но я был на волосок от беды».

Грегори закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Деньги означали для него избавление от рабства.

— Конечно, очень жаль дядю Ричарда, — четким и ясным голосом заговорила Сьюзен. — Но он был уже стар, а после смерти Мортимера ему незачем было жить, и для него было бы тяжело год за годом влачить существование инвалида. Гораздо лучше умереть сразу и без мучений.

Ее твердый, уверенный взгляд смягчился, устремившись на задумчивое лицо мужа. Сьюзен обожала Грега. Она догадывалась, что он любит ее куда меньше, чем она его, но это только усиливало ее страсть. Грег принадлежал ей, и она сделала бы для него все, что угодно, — без всяких исключений…

Мод Эбернети, переодеваясь к обеду в «Эндерби» (она осталась здесь на ночь), размышляла, следует ли ей предложить задержаться еще на некоторое время, чтобы помочь Элен привести в порядок дом и во всем разобраться. В «Эндерби» находятся личные вещи Ричарда, его письма… Впрочем, все важные документы, очевидно, уже забрал мистер Энтуисл. А ей нужно как можно скорее вернуться к Тимоти. Он так сердится, когда ее нет рядом и некому позаботиться о нем. Мод надеялась, что Тима обрадует завещание и он не будет дуться. Конечно, Тимоти ожидал, что большая часть состояния Ричарда отойдет ему. В конце концов, он остался единственным Эбернети. Ричард мог бы доверить ему заботу о младшем поколении. Мод опасалась, что Тимоти расстроится и это скверно отразится на его пищеварении. Когда Тимоти сердился, то начинал вести себя совершенно неразумно — временами он терял чувство меры… Мод раздумывала, должна ли она поговорить об этом с доктором Бартоном… В последнее время Тимоти принимал слишком много снотворных таблеток и сердился, когда она пыталась отобрать у него пузырек. Но ведь это опасно, как предупреждал доктор Бартон. Человек способен забыть, что уже принимал таблетки, и принять их снова, а тогда может произойти все, что угодно! В пузырьке осталось куда меньше таблеток, чем должно было оставаться… Все-таки Тимоти очень неосторожен с лекарствами. Конечно, он опять не станет ее слушать — временами с ним бывает очень трудно.

Мод вздохнула, потом ее лицо прояснилось. Теперь все станет гораздо легче. Например, уход за садом…

Элен Эбернети сидела у камина в Зеленой гостиной, ожидая, когда Мод спустится обедать.

Она оглядывалась по сторонам, вспоминая былые дни в «Эндерби» с Лео и остальными. Это был счастливый дом. Но такой дом нуждается в людях. В детях и слугах, в шумных застольях и треске огня в камине зимой. Дом стал печальным, когда в нем остался лишь старик, потерявший сына…

Интересно, кто купит «Эндерби»? Превратят ли его в отель, институт или молодежную базу отдыха? В наши дни такое случается с большими домами. Никто не покупает их, чтобы жить здесь. Возможно, дом снесут, а весь участок заново перепланируют. Эти мысли навевали грусть, и Элен решительно их отогнала. Нет смысла тосковать о прошлом. Этот дом, счастливые дни, проведенные здесь, Ричард, Лео — все это было прекрасно, но кануло в вечность. У нее есть собственные дела, друзья и интересы. А теперь, благодаря доходу, который завещал ей Ричард, она сможет оставить себе виллу на Кипре и осуществить все свои планы…

В последнее время ей постоянно приходилось беспокоиться из-за денег — налоги, неудачные вклады… Теперь, благодаря Ричарду, с этим покончено.

Бедный Ричард. Хотя смерть во сне можно воспринимать и как благо. «Скоропостижно скончался…» — очевидно, эти слова и вбили в голову Коре нелепую идею. Право же, Кора вела себя просто возмутительно! Впрочем, она всегда была такой. Элен припомнила свою встречу с ней за границей вскоре после того, как та вышла замуж за Пьера Ланскене. В тот день Кора казалась особенно глупой — все время вертела головой и делала безапелляционные замечания о живописи — в частности, о картинах своего мужа, который наверняка чувствовал себя неловко. Ни одному мужчине не нравится, когда его жена выглядит дурой. А Кора, несомненно, была дурой! Конечно, она в этом не виновата, да и муж обращался с ней не слишком хорошо.

Рассеянный взгляд Элен задержался на букете восковых цветов, стоящем на круглом малахитовом столике. Кора сидела за ним, когда они ожидали отъезда в церковь. Она предавалась воспоминаниям, радостно узнавала разные вещи и так восторгалась пребыванием в родном доме, что полностью забыла о причине, по которой они здесь собрались.

«Возможно, — подумала Элен, — она просто менее лицемерна, чем все мы…»

Кора никогда не заботилась об условностях. Достаточно вспомнить ее вопрос: «Но ведь его убили, не так ли?»

Все удивленно уставились на нее. Впрочем, каждый, вероятно, был хотя и шокирован, но по-своему…

Внезапно представив себе эту картину, Элен нахмурилась… Что-то тут было не так…

Что-то или кто-то?

Может, дело в выражении чьего-то лица? Или там было… как бы это лучше выразить… нечто, чего не должно быть?..

Элен не могла определить, в чем дело, но что-то явно было не так…

Тем временем в буфете на станции Суиндон леди в траурном платье с фестонами пила чай, закусывая сдобными булочками, и размышляла о будущем. Ее не тревожило предчувствие беды. Она была счастлива.

Эти поездки с пересадками довольно утомительны. Было бы удобнее и ненамного дороже вернуться в Литчетт-Сент-Мэри через Лондон. Правда, теперь расходы не имеют значения. Хотя тогда ей пришлось бы ехать вместе с родственниками и всю дорогу разговаривать. Это не менее утомительно.

Пожалуй, лучше возвратиться домой с пересадками. Эти булочки просто превосходны. Удивительно, какой голод чувствуешь после похорон! Суп в «Эндерби» был великолепным, да и холодное суфле тоже.

Какими все-таки чопорными и лицемерными бывают люди! Достаточно вспомнить эти лица, когда она сказала про убийство! Как они все на нее уставились!

Леди в черном удовлетворенно кивнула. Она правильно сделала, что сказала это. Именно так и следовало поступить.

Женщина посмотрела на часы. До отхода поезда оставалось пять минут. Она допила чай и скорчила гримасу. Чай был так себе.

Несколько секунд женщина сидела, мечтая об открывающейся перед ней перспективе и счастливо улыбаясь.

Теперь она наконец сможет наслаждаться жизнью… Женщина направилась к маленькому пригородному поезду, продолжая строить планы…

Глава 4

Мистер Энтуисл провел беспокойную ночь. Утром он чувствовал себя таким усталым и больным, что даже не мог подняться с постели.

Сестра мистера Энтуисла, которая вела хозяйство, принесла ему на подносе завтрак и заявила, что он был неблагоразумен, отправившись на север Англии в таком возрасте и при таком состоянии здоровья.

Мистер Энтуисл ограничился объяснением, что Ричард Эбернети был его старым другом.

— Похороны! — неодобрительно фыркнула его сестра. — Похороны могут стать роковыми для человека твоих лет! Ты умрешь так же скоропостижно, как твой драгоценный мистер Эбернети, если не будешь соблюдать осторожность.

Слово «скоропостижно» заставило мистера Энтуисла вздрогнуть. Он не стал возражать, прекрасно понимая, что именно заставило его содрогнуться.

Кора Ланскене! Ее предположение было совершенно невероятным, но ему хотелось выяснить, что она имела в виду. Пожалуй, придется съездить в Литчетт-Сент-Мэри и повидать ее. Можно притвориться, будто ему нужна подпись Коры для утверждения завещания. Незачем давать ей понять, что он придает значение ее нелепой фразе. Тем не менее он должен повидать ее, и как можно скорее.

Окончив завтрак, адвокат откинулся на подушки и стал читать «Таймс». Этот ритуал действовал на него успокаивающе.

Вечером, без четверти шесть, зазвонил телефон.

Мистер Энтуисл снял трубку. Голос на другом конце провода принадлежал мистеру Джеймсу Пэрротту, теперешнему второму партнеру фирмы «Боллард, Энтуисл, Энтуисл и Боллард».

— Слушайте, Энтуисл, — сказал мистер Пэрротт. — Мне только что звонили из полиции местечка под названием Литчетт-Сент-Мэри.

— Литчетт-Сент-Мэри?

— Да. Кажется… — Мистер Пэрротт сделал паузу. Он казался смущенным. — Это касается миссис Коры Ланскене. Она не была одной из наследниц состояния Эбернети?

— Да, разумеется. Вчера я видел ее на похоронах.

— Вот как? Она была на похоронах?

— Да. А что с ней такое?

— Ну… — Голос мистера Пэрротта звучал виновато. — Дело в том, что ее… убили.

Последнее слово мистер Пэрротт произнес с величайшим неодобрением. По его мнению, это слово не должно было иметь никакого касательства к фирме «Боллард, Энтуисл, Энтуисл и Боллард».

— Убили?

— Боюсь, что да. Я хотел сказать, в этом нет сомнения.

— А каким образом полиция вышла на нас?

— Через ее компаньонку или экономку — мисс Гилкрист. Полиция спросила у нее имена ближайших родственников или адвокатов убитой. Насчет родственников и их адресов мисс Гилкрист не была уверена, но сообщила о нас. Полиция сразу же с нами связалась.

— А почему они считают, что ее убили? — осведомился мистер Энтуисл.

Мистер Пэрротт вновь заговорил виноватым голосом:

— Ну, в этом как будто нет никаких сомнений — ее ударили топором или чем-то вроде того…

— Убийство с целью ограбления?

— Похоже на то. Окно было разбито, несколько побрякушек исчезло, все ящики выдвинуты и так далее, но полиция вроде думает, что это сделано… ну, с целью сбить со следа.

— Когда это произошло?

— Сегодня во второй половине дня — между двумя и половиной пятого.

— А где была экономка?

— Обменивала библиотечные книги в Ридинге. Она вернулась около пяти и обнаружила миссис Ланскене мертвой. Полиция хочет знать, нет ли у нас предположений насчет того, кто мог на нее напасть. Я ответил… — в голосе мистера Пэрротта послышалось возмущение, — что такое кажется мне маловероятным.

— Да, конечно.

— Должно быть, это какой-то местный полоумный громила — думал, что в доме есть чем поживиться, а потом потерял голову и напал на хозяйку. Как по-вашему, Энтуисл?

— Да-да… — рассеянно произнес Энтуисл.

Пэрротт прав, подумал он. Наверняка так оно и было.

Но тут у него в ушах четко прозвучал голос Коры: «Но ведь его убили, не так ли?»

Кора всегда была дурой! Ни с кем не считалась, резала правду-матку…

Правду!

Опять это проклятое слово…

Мистер Энтуисл и инспектор Мортон внимательно смотрели друг на друга.

С присущей ему аккуратностью мистер Энтуисл предоставил в распоряжение инспектора все существенные факты, касающиеся Коры Ланскене — ее воспитания, брака, вдовства, финансового положения, родственников.

— Мистер Тимоти Эбернети — ее единственный оставшийся в живых брат и ближайший родственник, но он инвалид, живет затворником и не выходит из дому. Он уполномочил меня представлять его интересы и принимать меры, которые окажутся необходимыми.

Инспектор кивнул. Для него было облегчением иметь дело с этим пожилым проницательным адвокатом. Более того, он надеялся, что юрист сможет оказать ему помощь в решении проблемы, начинавшей выглядеть все более сложной.

— Насколько я понял со слов мисс Гилкрист, — сказал он, — миссис Ланскене за день до смерти ездила на север, на похороны брата?

— Да, инспектор. Я тоже был там.

— В ее поведении не было ничего странного или тревожного?

Мистер Энтуисл поднял брови в притворном удивлении.

— А что, незадолго до убийства жертва, как правило, ведет себя странно? — осведомился он.

Инспектор улыбнулся, словно извиняясь.

— Я не имею в виду, что она казалась обреченной или предчувствующей свою гибель. Просто я пытаюсь обнаружить что-то… ну, не вполне обычное.

— Не уверен, что понимаю вас, инспектор, — промолвил мистер Энтуисл.

— В этом деле не так легко разобраться, мистер Энтуисл. Предположим, кто-то видел, как эта мисс Гилкрист около двух часов вышла из дома и направилась к автобусной остановке. Тогда этот человек подбирает топорик, лежащий у дровяного сарая, разбивает им кухонное окно, влезает в дом, поднимается наверх и набрасывается с топором на миссис Ланскене. Ей нанесли шесть-восемь ударов… — При этих словах мистер Энтуисл вздрогнул. — Да, жестокое преступление. Потом убийца выдвигает несколько ящиков, прихватывает безделушки стоимостью не более десяти фунтов и исчезает.

— Она была в постели?

— Да. Кажется, миссис Ланскене вчера поздно вечером вернулась после поездки на север усталая и возбужденная. Насколько я понял, она получила какое-то наследство?

— Да.

— Миссис Ланскене спала очень плохо и проснулась с сильной головной болью. Она выпила несколько чашек чаю, приняла таблетку от мигрени и велела мисс Гилкрист не беспокоить ее до ленча. Но ей не стало лучше, поэтому она решила принять две таблетки снотворного. После этого миссис Ланскене послала мисс Гилкрист на автобусе в Ридинг поменять библиотечные книги. Должно быть, она дремала или уже крепко спала, когда в дом проник убийца. Но он легко мог забрать, что хотел, пригрозив женщине или заткнув ей рот кляпом. Топор, специально взятый с собой, кажется излишеством.

— Он мог намереваться только пригрозить ей топором, — предположил мистер Энтуисл. — И если она стала сопротивляться…

— Медицинское освидетельствование этого не подтверждает. Судя по всему, она лежала на боку и мирно спала, когда на нее напали.

Мистер Энтуисл с беспокойством заерзал на стуле.

— То и дело сообщают о жестоких и бессмысленных убийствах, — напомнил он.

— Возможно, это окажется одним из подобных случаев. Разумеется, полиция внимательно следит, нет ли поблизости подозрительных личностей. Но мы уверены, что никто из местных в этом не замешан. Все удовлетворительно отчитались о своем местопребывании — большинство людей в это время были на работе. Конечно, коттедж миссис Ланскене расположен на некотором расстоянии от деревни. Любой мог незаметно к нему подобраться. Вокруг деревни — целый лабиринт аллей. Утро было солнечное, дожди не шли уже несколько дней, так что никаких следов машины не осталось — если кто-то приезжал туда на машине.

— Думаете, преступник мог приехать на автомобиле? — резко осведомился мистер Энтуисл.

Инспектор пожал плечами:

— Не знаю. Я только хочу сказать, что в этом деле имеются странные моменты. Например… — Он придвинул к собеседнику несколько предметов — брошь в форме трилистника с маленькими жемчужинами, брошь с аметистами, нитку мелкого жемчуга и гранатовый браслет. — Эти вещи были взяты из ее шкатулки с драгоценностями. Их нашли возле дома спрятанными под кустом.

— Действительно странно. Возможно, убийца испугался содеянного…

— Разумеется. Но тогда он, очевидно, оставил бы безделушки наверху, в спальне. Конечно, его могла охватить паника по пути к воротам…

— Или же, — спокойно произнес мистер Энтуисл, — драгоценности, как вы предполагаете, могли взять для отвода глаз.

— Да, это не исключено… Конечно, преступление могла совершить мисс Гилкрист. Женщины живут только вдвоем — кто знает, какие ссоры, страсти и ненависть могут возникнуть между ними? И все же это выглядит маловероятным. Согласно отзывам, они жили дружно. — Помедлив, инспектор осведомился: — Судя по вашим словам, никто не выигрывает от смерти миссис Ланскене?

— Я говорил не совсем так, — возразил адвокат. Инспектор Мортон внимательно на него посмотрел:

— Мне казалось, вы говорили, что источником дохода миссис Ланскене было содержание, выделенное ей братом, и что она не имела личного состояния и средств к существованию.

— Это верно. Ее муж умер банкротом, и, зная Кору еще девушкой, я был бы очень удивлен, если бы у нее сохранились какие-то сбережения.

— Коттедж ей не принадлежал — он был взят в аренду, а мебель ничего не стоит даже в наши дни. Какие-то сомнительные изделия под дуб и несколько картин. Кому бы они ни достались, он ничего от этого не выгадает. Кстати, она оставила завещание?

Мистер Энтуисл покачал головой:

— Я ничего не знаю о ее завещании. Понимаете, я не видел ее много лет.

— Тогда что вы имели в виду?

— Я просто хотел быть скрупулезно точным.

— Вы говорили о наследстве, оставленном ей братом? Она имела право распоряжаться им по своему усмотрению?

— Нет, не в том смысле, который вы подразумеваете. Она не могла распоряжаться капиталом. Теперь, после ее смерти, он будет разделен между пятью другими наследниками Ричарда Эбернети. Вот что я имел в виду. Все пятеро автоматически получают прибыль благодаря ее гибели.

Инспектор выглядел разочарованным.

— А я подумал, мы на что-то набрели. Получается, что ни у кого не было никаких мотивов, чтобы зарубить бедную женщину. Похоже, это дело рук какого-то психа — возможно, несовершеннолетнего преступника, которых теперь развелось видимо-невидимо… Да, возможно, так оно и есть. Если только это не в высшей степени респектабельная мисс Гилкрист, что мне кажется невероятным.

— Когда она обнаружила труп?

— Около пяти часов. Мисс Гилкрист вернулась из Ридинга автобусом в 16.50. Она вошла в коттедж через парадный вход, потом направилась в кухню и поставила чайник на плиту. Из комнаты миссис Ланскене не доносилось ни звука, но мисс Гилкрист думала, что она еще спит. Потом мисс Гилкрист заметила разбитое кухонное окно и осколки на полу. Но даже тогда она решила, что стекло разбил какой-то мальчишка мячом или камнем из рогатки. Мисс Гилкрист поднялась наверх и потихоньку заглянула в комнату миссис Ланскене проверить, спит она или собирается пить чай. Увидев труп, мисс Гилкрист закричала и побежала к ближайшим соседям. Ее показания выглядят вполне убедительно, а у нее в комнате, в ванной и на одежде не было никаких следов крови. Думаю, мисс Гилкрист тут ни при чем. Врач прибыл в половине шестого. Он определяет время смерти не позднее половины пятого, скорее всего где-то в районе двух, поэтому похоже, что убийца торчал поблизости, ожидая, пока мисс Гилкрист уйдет из коттеджа.

Лицо адвоката слегка дрогнуло.

— Полагаю, вы собираетесь повидать мисс Гилкрист? — спросил инспектор Мортон.

— Подумываю об этом.

— Я был бы рад, если бы вы так поступили. Думаю, она сообщила нам все, что могла, но кто знает… Иногда в разговоре неожиданно выясняется что-то важное. Конечно, она типичная старая дева, но вполне разумная и практичная, а ее показания были очень полезны. — Сделав паузу, он добавил: — Тело сейчас в морге. Если вы хотите на него взглянуть…

Мистер Энтуисл согласился, хотя и без особого энтузиазма.

Спустя несколько минут он стоял, глядя на бренные останки Коры Ланскене. Она была жестоко изувечена — крашенная хной челка затвердела от запекшейся крови. Мистер Энтуисл плотно сжал губы и отвернулся, почувствовав тошноту.

Бедная маленькая Кора. Как она стремилась узнать позавчера, оставил ли ей что-нибудь брат! В каком розовом свете она, должно быть, видела будущее! Какие глупости она бы наделала — и притом с удовольствием, — располагая деньгами! Но эти мечты длились недолго…

Никто ничего не выиграл от ее смерти — даже жестокий убийца, выбросивший украденные безделушки во время бегства. Пять человек получат еще несколько тысяч — но им, по-видимому, было более чем достаточно уже унаследованного капитала. Нет, там незачем искать мотив…

Странно, что Кора думала об убийстве за день до того, как была убита сама.

«Но ведь его убили, не так ли?»

Сказать подобную чушь! Эта фраза слишком нелепа, чтобы повторять ее инспектору Мортону.

Конечно, следует повидать мисс Гилкрист. Вдруг ей удастся — хотя это крайне маловероятно — пролить свет на то, что Ричард сказал Коре?

«Но я поняла по его словам…» Что же это были за слова?

«Я должен сразу же повидать мисс Гилкрист», — сказал себе мистер Энтуисл.

Мисс Гилкрист была сухощавой поблекшей женщиной с короткими волосами серо-стального цвета.

Она тепло приветствовала адвоката:

— Очень рада вашему приходу, мистер Энтуисл. Я ведь так мало знаю о семье миссис Ланскене и, конечно, никогда до сих пор не сталкивалась с убийством. Это слишком ужасно!

Мистер Энтуисл чувствовал уверенность, что мисс Гилкрист в самом деле не сталкивалась с убийством. Она реагировала на него примерно так же, как его партнер.

— Конечно, все читают об убийствах, — продолжала мисс Гилкрист, отправляя упомянутые преступления в ту сферу, которой им бы следовало ограничиваться, — но я и книги такого рода не слишком-то люблю. Уж очень это страшно.

Пройдя следом за ней в гостиную, мистер Энтуисл внимательно огляделся. В комнате ощущался сильный запах масляной краски. Коттедж был набит не столько мебелью, которая в общем соответствовала описанию инспектора Мортона, сколько картинами. Стены были увешаны в основном потемневшими и грязными полотнами, написанными маслом. Впрочем, попадались и акварельные наброски, а также пара натюрмортов. Картины меньшего размера были сложены на подоконнике.

— Миссис Ланскене покупала их на распродажах, — объяснила мисс Гилкрист. — Бедняжка так интересовалась живописью. Посещала все распродажи поблизости. В наши дни картины так дешевы. Она платила за каждую не больше фунта, иногда всего несколько шиллингов и всегда говорила, что есть шанс заполучить что-нибудь хорошее. По ее словам, вот эта картина итальянского примитивиста могла стоить кучу денег.

Мистер Энтуисл с сомнением посмотрел на упомянутое творение итальянского примитивиста. Он подумал, что Кора никогда ничего не смыслила в живописи, и был готов съесть свою шляпу, если хоть что-нибудь из этой мазни стоило больше пяти фунтов.

— Конечно, — промолвила мисс Гилкрист, обратив внимание на выражение лица адвоката и догадавшись о его реакции, — я в этом мало разбираюсь, хотя мой отец был художником — правда, боюсь, не слишком удачливым. Но в молодости я рисовала акварели и слышала много разговоров о живописи. Миссис Ланскене было приятно иметь рядом с собой человека, с которым она могла об этом поговорить и который понимал ее интересы.

— Вы любили ее?

«Глупый вопрос, — подумал он. — Разве она может ответить „нет“? Хотя жить с Корой наверняка было крайне утомительно».

— Конечно, — отозвалась мисс Гилкрист. — Мы отлично ладили. В некоторых отношениях миссис Ланскене была совсем как ребенок. Говорила все, что придет в голову. Не скажу, что ее суждения всегда были верными…

Так как о мертвых не говорят: «Она была очень глупа», мистер Энтуисл промолвил:

— Ее никак нельзя было назвать интеллектуальной женщиной.

— Возможно, вы правы. Но она была очень проницательной. Меня иногда удивляло, как ей удается попадать в самую точку.

Мистер Энтуисл посмотрел на мисс Гилкрист с большим интересом. Он подумал, что она, в отличие от Коры, отнюдь не глупа.

— Вы прожили с миссис Ланскене несколько лет?

— Три с половиной года.

— Вы были ее… э-э… компаньонкой и также… э-э… присматривали за домом?

Было очевидно, что он затронул деликатную тему. Мисс Гилкрист слегка покраснела.

— В общем, да. Я готовила пищу — мне всегда это нравилось, — подметала и делала кое-какую домашнюю работу. Разумеется, ничего тяжелого.

Тон мисс Гилкрист свидетельствовал о незыблемости ее принципов. Мистер Энтуисл, не вполне понимавший, что имеется в виду под словом «тяжелое», издал успокаивающее бормотание.

— Для тяжелой работы из деревни дважды в неделю приходила миссис Пэнтер. Понимаете, мистер Энтуисл, я не собиралась позволять относиться к себе как к служанке. Когда моя маленькая чайная потерпела крах… такое несчастье — это случилось во время войны. Очаровательное было местечко — я назвала его «Ива», и на фарфоровой посуде тоже были нарисованы голубые ивы… Пирожные там были такие вкусные — я хорошо готовила пирожные и лепешки. Но началась война, поставки урезали, и заведение обанкротилось — я всегда считала это одной из военных потерь. Те немногие деньги, которые оставил мне отец, я вложила в чайную, и мне пришлось искать какую-нибудь работу. Но ведь меня никогда ничему специально не учили. Сначала я нанялась к одной старой леди, но она оказалась грубой и придирчивой. Я поступила на службу в контору, но там мне тоже не понравилось. Наконец я познакомилась с миссис Ланскене, и мы сразу пришлись друг другу по душе — ведь ее муж был художником… — Мисс Гилкрист сделала паузу, чтобы перевести дух, и печально добавила: — Но как же мне не хватало моей милой маленькой чайной! Туда приходили такие приятные люди!..

Глядя на мисс Гилкрист, мистер Энтуисл внезапно почувствовал, что видит перед собой нечто хорошо знакомое. Его мысленному взору представились многочисленные женские фигурки в разных «Лавровых деревьях», «Рыжих котах», «Голубых попугаях» и «Уютных уголках», облаченные в голубые, оранжевые или розовые платья и принимающие заказы на чай с пирожными. У мисс Гилкрист было свое духовное убежище — старомодная чайная с респектабельной клиентурой. Должно быть, в стране множество таких «мисс Гилкрист» с мягкими, терпеливыми лицами, упрямой складкой рта и жидкими седеющими волосами.

— Но я не должна говорить о себе, — продолжала мисс Гилкрист. — Полиция была очень любезна и предупредительна. Инспектор Мортон оказался таким чутким человеком. Он даже договорился с мисс Лейк, чтобы я переночевала у нее, но я отказалась. Я считала своим долгом остаться здесь, с вещами, которые так любила миссис Ланскене. Они забрали… — мисс Гилкрист судорожно глотнула, — забрали тело и заперли комнату, а инспектор сказал мне, что в кухне всю ночь будет дежурить констебль — из-за разбитого окна, стекло вставили утром… Так на чем я остановилась? Ах да, я сказала, что могу спокойно переночевать в своей комнате, хотя должна признаться, что придвинула к двери комод и поставила на подоконник большой кувшин с водой. Кто знает — а вдруг это был какой-то маньяк? О них сейчас только и слышишь…

Воспользовавшись паузой, мистер Энтуисл быстро сказал:

— Я располагаю всеми основными фактами. Инспектор Мортон сообщил их мне. Но если вам не составит труда дать собственный отчет о происшедшем…

— Ну конечно, мистер Энтуисл. Я понимаю, что вы чувствуете. Полиция относится ко всему так официально. Хотя это правильно…

— Миссис Ланскене вернулась с похорон позавчера вечером, — поторопил ее адвокат.

— Да, ее поезд задержали допоздна. Я заказала для нее такси, как она мне велела. Бедняжка так устала — это вполне естественно, — но в общем была в приподнятом настроении.

— Да-да. Она говорила что-нибудь о похоронах?

— Совсем немного. Я дала ей чашку горячего молока — больше ей ничего не хотелось, — и она рассказала, что в церкви было много людей и полно цветов… Да, она жалела, что не повидалась со своим другим братом. Кажется, его зовут Тимоти?

— Да, Тимоти.

— Миссис Ланскене сказала, что не видела его больше двадцати лет и надеялась, что он приедет на похороны, но поняла, что при сложившихся обстоятельствах он предпочел этого не делать. Там была его жена Мод, которую она терпеть не могла… О, мистер Энтуисл, прошу прощения! Просто сорвалось с языка — я не имела в виду…

— Ничего страшного, — успокоил ее адвокат. — Вы ведь знаете — я не родственник. И мне известно, что Кора и ее невестка всегда не слишком ладили.

— Ну, она примерно так и сказала. «Я всегда знала, что Мод превратится в одну из этих властных женщин, всюду сующих свой нос». Миссис Ланскене очень устала и решила сразу лечь. Я дала ей грелку, и она поднялась к себе.

— Кора больше ничего не говорила? Что вам особенно запомнилось?

— У нее не было предчувствий, мистер Энтуисл, если вы это имеете в виду. Она была в прекрасном настроении, если не считать усталости и… ну, печального события. Миссис Ланскене спросила у меня, не хотелось бы мне поехать на Капри. Конечно, я ответила, что это было бы чудесно — я и мечтать о таком не могла. А она и говорит: «Ну так мы туда поедем». Я подумала — хотя она об этом не упоминала, — что брат оставил ей годовой доход или что-то в этом роде.

Мистер Энтуисл кивнул.

— Бедняжка. Ну, я рада, что она хотя бы получила удовольствие, строя планы… — Мисс Гилкрист вздохнула и с тоской пробормотала: — Теперь я вряд ли когда-нибудь попаду на Капри…

— А на следующее утро? — осведомился мистер Энтуисл, игнорируя разочарование мисс Гилкрист.

— На следующее утро миссис Ланскене было не по себе. Выглядела она просто ужасно. Она сказала мне, что плохо спала, так как ее мучили кошмары. «Это потому, что вчера вы слишком устали», — заметила я, и она со мной согласилась. Миссис Ланскене позавтракала в постели и не вставала все утро, но к ленчу сказала мне, что так и не смогла заснуть: «Я все время думаю о разных вещах и беспокоюсь». Потом она добавила, что примет снотворные таблетки и попытается поспать после полудня. Миссис Ланскене попросила меня съездить на автобусе в Ридинг и поменять в библиотеке две книги, так как она прочитала их в поезде и больше ей было нечего читать. Обычно двух книг ей хватало на неделю. Я ушла в начале третьего, и это был последний раз, когда… — Мисс Гилкрист начала всхлипывать. — Должно быть, миссис Ланскене спала и ничего не слышала. Инспектор уверял меня, что она не страдала. Он считает, что ее убил первый же удар… О боже, меня бросает в дрожь при одной мысли об этом!

— Ну-ну, не стоит вспоминать о случившемся. Я только хотел услышать от вас о поведении миссис Ланскене перед трагедией.

— Можете передать ее родственникам, что, за исключением дурно проведенной ночи, она была очень счастлива и с радостью думала о будущем.

Мистер Энтуисл помедлил перед очередным вопросом. Ему не хотелось подсказывать свидетельнице ответы.

— Она не упоминала конкретно кого-либо из родственников?

— Нет-нет, вряд ли. — Мисс Гилкрист задумалась. — Миссис Ланскене только сожалела, что не повидалась со своим братом Тимоти.

— А она не говорила о болезни покойного брата Ричарда? О ее… э-э… причине?

— Нет.

На лице мисс Гилкрист не было заметно никаких признаков тревоги. Мистер Энтуисл не сомневался, что они бы присутствовали, если бы Кора упомянула об убийстве.

— Кажется, он некоторое время болел, — рассеянно произнесла мисс Гилкрист, — хотя должна признаться, я удивилась, услышав о его смерти. Он выглядел таким энергичным.

— Значит, вы его видели? — быстро осведомился адвокат. — Когда?

— Когда он приезжал сюда повидать миссис Ланскене. Дайте подумать… Это было недели три тому назад.

— Он оставался здесь на ночь?

— Нет, только на ленч. Миссис Ланскене не ожидала его приезда. По-моему, у них были какие-то семейные неурядицы. Она говорила мне, что не виделась с ним много лет.

— Да, это верно.

— Встреча с братом ее расстроила. Возможно, она поняла, как серьезно он болен…

— Выходит, миссис Ланскене знала о его болезни?

— Да, я хорошо это помню. Однажды я даже поинтересовалась — разумеется, только мысленно, — не страдает ли он размягчением мозга. Моя тетя…

Мистер Энтуисл ловко уклонился от разговора о тете:

— Какие-то слова миссис Ланскене заставили вас подумать о размягчении мозга?

— Да. Миссис Ланскене как-то сказала что-то вроде: «Бедный Ричард! Смерть Мортимера, должно быть, сразу состарила его на несколько лет. Он производит впечатление слабоумного. Все эти фантазии насчет того, что его преследуют и хотят отравить… Типичный старческий маразм». Она была права. Тетя, которую я только что упомянула, не сомневалась, что слуги пытаются подсыпать ей яд в пищу, и в конце концов стала есть только яйца вкрутую, так как, по ее мнению, туда невозможно добавить отраву. Мы смеялись над ней, но не знаю, было бы нам так смешно сейчас, когда яйца если достанешь, так только заграничные, которые рискованно варить.

Мистер Энтуисл пропустил мимо ушей сагу о тете мисс Гилкрист. Он был очень встревожен.

— Полагаю, — воспользовавшись паузой, осведомился адвокат, — миссис Ланскене не воспринимала это всерьез?

— Что вы, мистер Энтуисл, она все прекрасно понимала.

Это замечание тоже показалось адвокату тревожным, так как в слово «понимала» он вкладывал несколько иной смысл, нежели мисс Гилкрист.

Быть может, Кора Ланскене в самом деле поняла что-то слишком хорошо — если не тогда, то позже?

Мистер Энтуисл твердо знал, что Ричард Эбернети отнюдь не отличался старческим слабоумием. Он пребывал в абсолютно здравом уме и не страдал никакой формой мании преследования. Ричард всегда был трезвомыслящим бизнесменом, и его болезнь ничего не изменила в этом отношении.

Казалось странным, что он мог говорить с сестрой на подобные темы. Хотя не исключено, что Кора с ее удивительной детской проницательностью сама расставила точки над «i», пообщавшись с Ричардом Эбернети.

Во многих отношениях, думал мистер Энтуисл, Кора была законченной дурой. У нее полностью отсутствовали здравый смысл и элементарная уравновешенность; она обладала примитивным детским взглядом на вещи, но в то же время — чисто детской способностью попадать в самую точку; многим это казалось поистине сверхъестественным.

Адвокат пришел к выводу, что мисс Гилкрист сообщила ему все известные ей факты. Он спросил, не знает ли она, оставила ли Кора Ланскене завещание. Мисс Гилкрист быстро ответила, что завещание миссис Ланскене находится в банке.

Мистер Энтуисл настоял, чтобы мисс Гилкрист приняла небольшую сумму наличными в качестве оплаты теперешних расходов, сказал, что свяжется с ней снова, и попросил оставаться в коттедже, покуда она не подыщет себе новое место. Мисс Гилкрист ответила, что здесь ей очень удобно и что она нисколько не нервничает из-за пребывания в доме, где произошло убийство.

Адвокату не удалось избежать экскурсии по коттеджу в сопровождении мисс Гилкрист и знакомства с картинами покойного Пьера Ланскене, которыми была набита столовая и которые весьма шокировали мистера Энтуисла. В основном они представляли собой ню, не блещущие мастерством, но отличающиеся скрупулезным вниманием к анатомическим подробностям. Ему также пришлось выразить восхищение написанными маслом этюдами Коры, изображающими довольно колоритные рыболовецкие порты.

— Это Полперроу, — с гордостью сообщила мисс Гилкрист. — Мы были там в прошлом году, и живописное место привело в восторг миссис Ланскене.

Мистер Энтуисл, разглядывая виды Полперроу с юго-запада, северо-запада и других направлений, согласился, что у миссис Ланскене были основания для энтузиазма.

— Миссис Ланскене обещала оставить мне свои наброски, — печально промолвила мисс Гилкрист. — Мне они так нравятся. Вот здесь прибой совсем как настоящий, не так ли? Даже если она забыла упомянуть об этом в завещании, может быть, я могла бы взять этот этюд в качестве сувенира — как вы думаете?

— Уверен, что это можно устроить, — любезно ответил мистер Энтуисл.

Задав еще несколько вопросов, адвокат простился с мисс Гилкрист и отправился побеседовать с управляющим банком и еще раз проконсультироваться с инспектором Мортоном.

Глава 5

— Ты истощен до предела, — заявила мисс Энтуисл не терпящим возражений тоном, которым любящие сестры разговаривают с братьями, чье хозяйство они ведут. — В твоем возрасте так не поступают. Да и вообще, какое тебе до всего этого дело? Ты ведь на пенсии, не так ли?

Мистер Энтуисл робко заметил, что Ричард Эбернети был одним из его самых старых друзей.

— Допустим. Но Ричард Эбернети умер, верно? Поэтому я не вижу причин вмешиваться в дела, которые тебя не касаются, и простужаться в этих поездах, где сплошные сквозняки. А тут еще убийство! Не понимаю, почему они вообще послали за тобой.

— Со мной связались, потому что в коттедже было мое письмо, в котором я извещал Кору о похоронах Ричарда.

— Одни похороны за другими! Кстати, тебе звонил еще один из этих драгоценных Эбернети — кажется, Тимоти. Откуда-то из Йоркшира — и тоже насчет похорон. Сказал, что позвонит позже.

Мистера Энтуисла позвали к телефону тем же вечером. Взяв трубку, он услышал голос Мод Эбернети:

— Слава богу, я вас наконец застала! Тимоти в ужасном состоянии. Известия о Коре так его расстроили!

— Это вполне понятно, — промолвил мистер Энтуисл.

— Что вы сказали?

— Я сказал, что это вполне понятно.

— Очевидно. — В голосе Мод звучало сомнение. — Вы имеете в виду, что ее в самом деле убили?

(«Но ведь его убили, не так ли?» — спросила Кора. На сей раз ответ можно было дать без колебаний.)

— Да, ее убили, — отозвался мистер Энтуисл.

— Топором, как написано в газетах?

— Да.

— Мне кажется невероятным, — сказала Мод, — что родную сестру Тимоти могли убить топором!

Мистеру Энтуислу это казалось столь же невероятным. Жизнь Тимоти была так далека от насилия, что даже его родственники выглядели полностью огражденными от него.

— Боюсь, что придется смотреть в лицо фактам, — мягко заметил адвокат.

— Я очень беспокоюсь за Тимоти. Для него все это так тяжело! Сейчас я уложила его в постель, но он настаивает, чтобы я уговорила вас приехать и повидать его. Тимоти хочет знать множество вещей — будет ли дознание, кто должен на нем присутствовать, когда и где состоятся похороны, выражала ли Кора пожелание быть кремированной, оставила ли она завещание…

Мистер Энтуисл прервал затянувшийся перечень:

— Да, она оставила завещание и назначила Тимоти своим душеприказчиком.

— О боже, боюсь, что Тимоти не сможет ничего предпринять…

— Фирма займется всем необходимым. Завещание очень простое. Кора оставила свои этюды и аметистовую брошь своей компаньонке, мисс Гилкрист, а все остальное — Сьюзен.

— Сьюзен? Почему Сьюзен? Не думаю, что Кора даже видела ее с тех пор, как та была ребенком.

— Полагаю, потому что брак Сьюзен не вполне удовлетворял ее родственников.

Мод презрительно фыркнула:

— Даже Грегори куда лучше, чем Пьер Ланскене! Конечно, в мое время было неслыханно выходить замуж за человека, работающего за прилавком, но аптека все-таки лучше, чем галантерейная лавка, а Грегори хотя бы выглядит респектабельно. — Помолчав, она добавила: — Это означает, что Сьюзен получит доход, который Ричард оставил Коре?

— Нет-нет. Капитал будет поделен согласно условиям завещания Ричарда. Бедняжка Кора оставила только несколько сотен фунтов и мебель из коттеджа. После выплаты долгов и продажи мебели я сомневаюсь, что общая сумма превысит пятьсот фунтов. — Адвокат сделал небольшую паузу. — Дознание, разумеется, будет. Оно назначено на ближайший четверг. Если Тимоти согласен, мы отправим молодого Ллойда наблюдать за процедурой от имени семьи. — Он виновато добавил: — Боюсь, все это может привлечь внимание, учитывая… э-э… обстоятельства.

— Как неприятно! Уже поймали негодяя, который это сделал?

— Пока что нет.

— Наверняка это один из ужасных полоумных юнцов, которые шляются по стране, убивая кого попало. Полиция так некомпетентна!

— Вовсе нет, — возразил мистер Энтуисл. — Полицию никак не назовешь некомпетентной — можете в этом не сомневаться.

— Ну, все это выглядит так странно. И очень скверно отражается на Тимоти. Я была бы вам очень признательна, мистер Энтуисл, если бы вы смогли приехать к нам. По-моему, вы в состоянии успокоить Тимоти.

Адвокат задумался. В общем, приглашение явилось кстати.

— В ваших словах кое-что есть, — признал он. — К тому же мне нужна подпись Тимоти как душеприказчика на некоторых документах. Да, думаю, это недурная идея.

— Превосходно! У меня прямо камень с души свалился! Завтра? И останетесь на ночь? Самый удобный поезд отправляется в 11.20 с вокзала Сент-Пэнкрас.

— Боюсь, мне придется выехать во второй половине дня, — сказал мистер Энтуисл. — Утром у меня другие дела…

Джордж Кроссфилд тепло приветствовал мистера Энтуисла, хотя и чувствовалось некоторое удивление.

— Я только что из Литчетт-Сент-Мэри, — тоном объяснения произнес адвокат, хотя его слова в общем-то ничего не объясняли.

— Значит, это в самом деле была тетя Кора? Я прочел газеты и просто не мог поверить. Подумал, что речь идет об однофамилице.

— Фамилия Ланскене встречается не так уж часто.

— Да, конечно. Полагаю, это естественное нежелание верить, что кого-то из твоей семьи могли убить. Похоже на ту историю, которая произошла в прошлом месяце в Дартмуре.

— Вот как?

— Те же обстоятельства. Одинокий коттедж, в котором жили две пожилые женщины. Похищена ничтожная сумма денег.

— Ценность денег всегда относительна, — заметил мистер Энтуисл. — Имеет значение нужда в них.

— Да, очевидно, вы правы.

— Если вы отчаянно нуждаетесь в десяти фунтах, то пятнадцати будет для вас более чем достаточно. И наоборот, если вы нуждаетесь в сотне, сорок пять для вас бесполезны. А если вам нужны тысячи, то и нескольких сотен окажется мало.

— По-моему, — промолвил Джордж, блеснув глазами, — в наши дни любые деньги не помешают. Сейчас все в них нуждаются.

— Но не отчаянно, — указал адвокат. — Важно именно отчаяние.

— Вы имеете в виду нечто конкретное?

— Нет-нет. — Он продолжил после паузы: — Пройдет какое-то время, прежде чем завещание будет утверждено. Может быть, вы хотите получить какую-то сумму авансом?

— Вообще-то я собирался затронуть эту тему. Я побывал этим утром в банке и сослался на вас, когда они упомянули о превышении кредита. Они сразу же стали более любезными.

Снова заметив блеск в глазах Джорджа, многоопытный мистер Энтуисл понял его значение. Он не сомневался, что Джордж испытывает если не отчаянную, то достаточно болезненную нужду в деньгах. Адвокат понял — хотя он и раньше об этом догадывался, — что в финансовых делах Джорджу не следует доверять. Его интересовало, чувствовал ли это Ричард Эбернети, также хорошо разбиравшийся в людях. Мистер Энтуисл был уверен, что после смерти Мортимера Ричард подумывал сделать Джорджа своим наследником. Джордж не был Эбернети, но являлся единственным мужчиной среди младшего поколения семейства. Он казался естественным преемником Мортимера. Ричард Эбернети пригласил к себе Джорджа, и тот гостил в «Эндерби» несколько дней. Возможно, к концу визита Джорджа старик счел его неподходящей кандидатурой. Почувствовал ли он инстинктивно, подобно мистеру Энтуислу, что Джордж ненадежен? Семья ведь считала его отца неподходящей партией для Лоры. Биржевой маклер, занимавшийся какими-то темными делишками… Джордж скорее пошел в отца, нежели в Эбернети.

Очевидно, неправильно поняв молчание старого адвоката, Джордж промолвил, невесело усмехнувшись:

— Откровенно говоря, в последнее время мне не слишком везло с вкладами. Я пошел на риск и потерпел неудачу. Но теперь я смогу возместить убытки. Мне нужен только небольшой капитал. Как вы думаете, акции «Арденс консолидейтид» достаточно надежны?

Мистер Энтуисл не ответил ни да, ни нет. Он думал о том, не спекулировал ли Джордж деньгами своих клиентов? Если Джорджу грозило судебное преследование…

— Я пытался связаться с вами на следующий день после похорон, — снова заговорил адвокат, — но, очевидно, вас не было в офисе.

— В самом деле? Мне ничего не передавали. Вообще-то я решил, что имею право на выходной после хороших новостей.

— Хороших новостей?

Джордж покраснел:

— Я не имел в виду смерть дяди Ричарда. Но когда узнаешь, что унаследовал немалые деньги, то чувствуешь, что должен это отпраздновать. Вот я и направился прямиком в Херст-парк и поставил на двух фаворитов. Если уж повезет один раз, так везет и дальше. Я выиграл всего полсотни фунтов, но они тоже не помешают.

— Безусловно, — согласился мистер Энтуисл. — А теперь вам полагается очередная сумма в результате гибели вашей тети Коры.

Джордж, казалось, насторожился:

— Бедная старушка — вот уж кому не повезло, верно? И как раз в тот момент, когда она получила возможность наслаждаться жизнью.

— Будем надеяться, что полиция разыщет убийцу, — сказал адвокат.

— Не сомневаюсь в этом. Наша полиция знает свое дело. Соберут всех подозрительных личностей, которые торчали поблизости, и прочешут их частым гребешком — заставят отчитаться в своих действиях во время убийства.

— Это не так легко по прошествии некоторого времени, — заметил мистер Энтуисл и улыбнулся, давая понять, что собирается пошутить. — Например, я в тот день в половине четвертого был в книжном магазине Хэтчарда. Вспомнил бы я об этом, если бы полиция стала меня расспрашивать через десять дней? Очень сомневаюсь. А вы, Джордж, находились в Херст-парке. Вспомните вы, в какой именно день это было, скажем, через месяц?

— Да, так как это произошло на следующий день после похорон.

— Верно. К тому же вы два раза выиграли — это тоже освежает память. Редко забываешь имя лошади, на которой заработал деньги. Кстати, как звали ваших фаворитов?

— Дайте подумать… Геймарк и Фрогг Второй. Да, я не скоро их позабуду.

Мистер Энтуисл откланялся с сухим, похожим на кашель, смехом.

— Очень рада вас видеть, — сказала Розамунд без особого энтузиазма. — Но сейчас еще так рано…

Она сладко зевнула.

— Уже одиннадцать, — заметил мистер Энтуисл.

Розамунд снова зевнула и виновато отозвалась:

— У нас была вечеринка, она затянулась до поздней ночи. Мы слишком много выпили. У Майкла до сих пор жуткое похмелье.

В этот момент появился также зевающий Майкл в ярком халате и с чашкой черного кофе в руке. Майкл выглядел утомленным, но, как всегда, привлекательным и очаровательно улыбался. На Розамунд были довольно грязный желтый пуловер, черная юбка и, насколько мог судить мистер Энтуисл, ничего более.

Педантичный и аккуратный адвокат не одобрял образ жизни Шейнов. Захламленная квартира на первом этаже дома в Челси, валяющиеся повсюду бутылки, стаканы и окурки, спертый воздух, общее впечатление пыли и беспорядка…

Посреди этой не располагающей обстановки Розамунд и Майкл цвели пышным цветом. Они были на редкость красивой парой и, как казалось мистеру Энтуислу, очень любили друг друга. Во всяком случае, Розамунд обожала Майкла.

— Как насчет глоточка шампанского, дорогой? — осведомилась она. — Просто чтобы встряхнуться и выпить за наше будущее. О, мистер Энтуисл, какая удача, что дядя Ричард оставил нам деньги именно теперь…

Адвокат заметил, что Майкл недовольно нахмурился, но Розамунд продолжала как ни в чем не бывало:

— Потому что нам представился чудесный шанс поставить эту пьесу. В ней есть великолепная роль для Майкла и даже маленькая роль для меня. Там рассказывается о молодом преступнике, который в душе настоящий святой. Пьеса полна самых современных идей.

— Похоже на то, — чопорно произнес мистер Энтуисл.

— Он грабит, убивает, его преследуют полиция и общество, и под конец он совершает чудо!

Шокированный адвокат хранил молчание. Нынешняя молодежь говорит и пишет вредную чушь!

Впрочем, нельзя было сказать, что Майкл Шейн много говорил. На его лице все еще было написано недовольство.

— Мистеру Энтуислу неинтересно слушать твои восторженные излияния, Розамунд, — сказал он. — Помолчи хотя бы минуту и дай ему сообщить, зачем он к нам пожаловал.

— Нужно выяснить один-два вопроса, — объяснил адвокат. — Я только что вернулся из Литчетт-Сент-Мэри.

— Значит, убили все-таки тетю Кору? Мы читали об этом в газете. Я сразу решила, что это она, так как фамилия уж больно необычная. Бедная тетя Кора! Я смотрела на нее во время похорон и думала: лучше умереть, чем выглядеть так нелепо. А теперь она в самом деле умерла! Наши гости не поверили, когда я рассказала им, что женщина, убитая топором, про которую написано в газете, моя тетя! Они только смеялись — верно, Майкл?

Майкл Шейн не ответил, и Розамунд продолжала с явным удовольствием:

— Два убийства одно за другим! Немного чересчур, не так ли?

— Не говори глупости, Розамунд, — твоего дядю Ричарда никто не убивал.

— Ну а Кора думала, что его убили.

Мистер Энтуисл прервал их спор:

— После похорон вы вернулись в Лондон?

— Тем же поездом, что и вы.

— Да, конечно. Я задал этот вопрос, так как пытался с вами связаться… — он бросил быстрый взгляд на телефон, — на следующий день, но никто не отвечал.

— О боже, мне так жаль… Что мы делали позавчера, Майкл? До двенадцати мы были дома, а потом ты отправился встретиться с Розенхаймом и на ленч с Оскаром, а я пошла по магазинам искать нейлоновые чулки. Я должна была встретиться с Дженет, но мы разминулись. Потом мы с тобой обедали в «Кастиль» и вернулись, кажется, около десяти вечера.

— Что-то вроде этого. — Майкл задумчиво посмотрел на мистера Энтуисла. — Что вы хотели у нас выяснить, сэр?

— Всего лишь два вопроса, возникшие в связи с состоянием Ричарда Эбернети; и еще я собирался попросить вас подписать кое-какие документы.

— Мы получим деньги сразу или неизвестно когда? — спросила Розамунд.

— Боюсь, что закон склонен к проволочкам, — ответил мистер Энтуисл.

— Но мы ведь можем получить аванс, верно? — Розамунд выглядела встревоженной. — Майкл говорил, что можем. Для нас это очень важно из-за пьесы.

— Нет никакой спешки, — любезно промолвил Майкл. — Нам только нужно решить, браться за постановку или нет.

— Думаю, не составит труда выдать авансом необходимую вам сумму, — сказал адвокат.

— Тогда все в порядке. — Розамунд облегченно вздохнула и, подумав, добавила: — А тетя Кора оставила какие-нибудь деньги?

— Очень мало. Она завещала их вашей кузине Сьюзен.

— Почему именно Сьюзен? И сколько там денег?

— Несколько сотен фунтов и кое-какая мебель.

— Хорошая?

— Нет, — ответил адвокат. Интерес Розамунд сразу же пропал.

— Все это очень странно, — промолвила она. — Сначала Кора после похорон неожиданно заявляет, что дядю Ричарда убили, а на следующий день убивают ее саму. Странно, не так ли?

Последовало неловкое молчание, прежде чем мистер Энтуисл спокойно отозвался:

— Да, это в самом деле очень странно…

Мистер Энтуисл внимательно рассматривал Сьюзен Бэнкс, склонившуюся над столом и что-то оживленно говорившую.

В ней отсутствовала красота Розамунд. Но ее лицо было по-своему привлекательным, и эта привлекательность, по мнению адвоката, заключалась в его живости. Складка полных алых губ и очертания фигуры были в высшей степени женственными. Тем не менее Сьюзен напоминала адвокату своего дядю, Ричарда Эбернети, формой головы, линиями подбородка, глубоко сидящими задумчивыми глазами. В ней ощущались свойственные Ричарду энергия, практичность и проницательность. Из трех представителей младшего поколения семьи только она казалась сделанной из того же металла, на котором были воздвигнуты все достижения Эбернети. Чувствовал ли Ричард в своей племяннице родственную душу? Мистер Энтуисл в этом не сомневался. Ричард всегда умел разбираться в людях. Сьюзен обладала именно теми качествами, которые ему требовались. И все же Ричард Эбернети никак не выделил ее в своем завещании. Не доверяя, как полагал адвокат, Джорджу, обойдя вниманием красивую, но недалекую Розамунд, мог ли он не найти в Сьюзен то, что искал, — свое подобие?

Если нет, значит, причина заключалась в ее муже…

Взгляд мистера Энтуисла скользнул над плечом Сьюзен туда, где стоял Грегори Бэнкс, рассеянно затачивая карандаш.

Худой, бледный и невзрачный молодой человек с волосами рыжевато-песочного оттенка находился в такой густой тени яркой личности Сьюзен, что охарактеризовать его было крайне сложно. Ничто в нем не привлекало особого внимания — очевидно, симпатичный, услужливый парень; мистер «да», как теперь говорят. Но это описание не казалось удовлетворительным. В подчеркнутой ненавязчивости Грегори Бэнкса ощущалось нечто смутно тревожное. Он казался совсем неподходящей парой для Сьюзен — и тем не менее она настояла на браке с ним, преодолев все возражения. Почему? Что она в нем нашла?

«Даже сейчас, после шести месяцев брака, она по-прежнему без ума от этого парня», — подумал мистер Энтуисл. Он отлично знал все признаки. Через фирму «Боллард, Энтуисл, Энтуисл и Боллард» проходило великое множество жен с матримониальными проблемами. Жен, безумно влюбленных в равнодушных к ним и ничем не привлекательных мужей. Жен, которым наскучили их обаятельные и безупречные супруги. Что именно каждая женщина находит в том или ином мужчине? Ответ на этот вопрос лежал за пределами среднего человеческого интеллекта. Но очень часто умные во всех прочих отношениях женщины оказывались законченными идиотками в том, что касалось мужчин. Сьюзен, думал адвокат, была одной из них. Для нее весь мир вращался вокруг Грега. А это было чревато многими опасностями.

— Это просто позор! — с возмущением говорила Сьюзен. — Помните женщину, которую убили в Йоркшире в прошлом году? Полиция так никого и не арестовала. А старуха, которую прикончили ломом в кондитерской лавке? Они задержали одного человека, а потом отпустили его!

— Нужны доказательства, дорогая моя, — заметил мистер Энтуисл.

Сьюзен не обратила на него внимания.

— А та медсестра, которую убили топором, как тетю Кору!

— Вы прямо ходячая энциклопедия подобных преступлений, Сьюзен, — мягко произнес адвокат.

— Естественно, такие вещи запоминаешь, а когда кого-то из твоей семьи убивают таким же способом, то кажется, будто по сельской местности бродит полно людей, вламывающихся в дома и нападающих на одиноких женщин, — а полиция и ухом не ведет!

Мистер Энтуисл покачал головой:

— Вы недооцениваете полицию, Сьюзен. Там работают очень терпеливые, толковые и упорные люди. Если о деле не упоминают в газетах, это еще не означает, что оно закрыто.

— И все же каждый год сотни преступлений остаются нераскрытыми.

— Сотни? — с сомнением переспросил мистер Энтуисл. — Определенное количество — да. Но во многих случаях полиция знает, кто совершил преступление, хотя и не располагает достаточными доказательствами для обвинения.

— Я этому не верю, — заявила Сьюзен. — Если известно, кто преступник, всегда можно раздобыть доказательства.

— Любопытно… — задумчиво промолвил мистер Энтуисл.

— А у них есть хоть какие-нибудь предположения, кто мог убить тетю Кору?

— Трудно сказать. Насколько я знаю, нет. Но они едва ли стали бы сообщать мне об этом. К тому же прошло слишком мало времени — не забывайте, что убийство произошло только позавчера.

— Это должен быть преступник определенного типа, — размышляла вслух Сьюзен. — Жестокий, возможно, немного сумасшедший — отставной солдат или бывший заключенный. Чтобы вот так убить топором…

Мистер Энтуисл насмешливо поднял брови и продекламировал:

Сьюзен рассердилась:

— Кора не жила со своими родственниками — если только вы не имеете в виду компаньонку. К тому же Лиззи Борден оправдали. Никому точно не известно, убила ли она отца и мачеху.

— Стишок, безусловно, клеветнический, — согласился мистер Энтуисл.

— Вы хотите сказать, что это сделала компаньонка? Кора оставила ей что-нибудь?

— Недорогую аметистовую брошь и несколько набросков рыбацких деревень, представляющих сугубо сентиментальную ценность.

— Но убийца должен иметь мотив — если он не полоумный.

Адвокат усмехнулся:

— Пока что, насколько можно судить, мотив был только у вас, моя дорогая Сьюзен.

— Что? — Грег шагнул вперед, словно внезапно проснулся. Его глаза недобро блеснули. Он уже не был незаметной деталью фона. — Какое Сью имеет к этому отношение? Что вы хотите сказать?

— Замолчи, Грег, — резко прервала Сьюзен. — Мистер Энтуисл не подразумевал ничего плохого…

— Всего лишь шутка, — виновато произнес адвокат. — Боюсь, не самого лучшего вкуса. Все свое так называемое состояние Кора завещала вам, Сьюзен. Но для молодой леди, только что унаследовавшей несколько сотен тысяч фунтов, «состояние», составляющее самое большее пятьсот фунтов, вряд ли может служить мотивом для убийства.

— Кора оставила мне свои деньги? — удивленно переспросила Сьюзен. — Как странно! Она ведь даже не знала меня. Как вы думаете, почему она это сделала?

— Я думаю, Кора слышала о том, что были небольшие затруднения… э-э… в связи с вашим браком.

Грег, снова занявшийся карандашом, нахмурился.

— Ее замужество тоже не обошлось без неприятностей, поэтому она, очевидно, вам сочувствовала.

— Кажется, Кора вышла замуж за художника, который семье пришелся не по вкусу? — с любопытством осведомилась Сьюзен. — Он был хорошим художником?

Мистер Энтуисл решительно покачал головой.

— Какие-нибудь его картины остались в коттедже?

— Да.

— Тогда я сама смогу об этом судить, — заявила Сьюзен.

Мистер Энтуисл улыбнулся, глядя на ее упрямо вздернутый подбородок:

— Желаю успеха. Конечно, в искусстве я безнадежно старомоден, но сомневаюсь, что вы станете оспаривать мой вердикт.

— Полагаю, мне так или иначе придется поехать туда? Там сейчас есть кто-нибудь?

— Я договорился с мисс Гилкрист, что она останется в коттедже, пока не подыщет новое место.

— Должно быть, у нее железные нервы, — заметил Грег. — Оставаться в доме, где только что произошло убийство…

— Мисс Гилкрист вполне разумная женщина. Кроме того, — сухо добавил адвокат, — не думаю, что ей есть где жить, пока она не устроилась куда-нибудь еще.

— Выходит, после смерти тети Коры она осталась ни с чем? Они с тетей Корой были достаточно близки?

Мистер Энтуисл с любопытством посмотрел на Сьюзен, интересуясь, что у нее на уме.

— Полагаю, в какой-то мере да, — ответил он. — Кора никогда не относилась к мисс Гилкрист как к служанке.

— Значит, она относилась к ней гораздо хуже, — сказала Сьюзен. — В наши дни этим так называемым леди приходится туго. Постараюсь найти для бедняжки приличное место. Это не составит труда. Сейчас каждая женщина, которая умеет убирать и готовить, на вес золота. Эта мисс Гилкрист умеет готовить, не так ли?

— Да, конечно. По-моему, мисс Гилкрист возражает только против «тяжелого» труда. Боюсь, я не вполне понял, что она подразумевает под словом «тяжелый».

Казалось, его слова позабавили Сьюзен.

— Ваша тетя назначила Тимоти своим душеприказчиком, — сообщил мистер Энтуисл.

— Тимоти, — с презрением повторила Сьюзен. — Дядя Тимоти — практически миф. Никто никогда его не видит.

Адвокат посмотрел на часы:

— Сегодня я собираюсь съездить к нему. Сообщу о вашем решении побывать в коттедже.

— Я потрачу на это не более двух дней. Не хочу надолго покидать Лондон. У меня столько планов — собираюсь заняться бизнесом.

Мистер Энтуисл окинул взглядом тесную гостиную. Грег и Сьюзен, по-видимому, сильно нуждались. Он знал, что отец Сьюзен спустил все свои деньги, оставив дочь без гроша.

— Могу я узнать, каковы ваши планы на будущее?

— Я присмотрела дом на Кардиган-стрит. Полагаю, вы можете выдать мне определенную сумму авансом в случае необходимости? Возможно, мне придется внести залог.

— Это можно устроить, — ответил адвокат. — Я несколько раз звонил вам на следующий день после похорон, но к телефону никто не подходил. Я подумал, что вам может понадобиться аванс, но решил, что вас нет в городе.

— Нет-нет, — быстро сказала Сьюзен. — Мы оба весь день были дома.

— Знаешь, Сьюзен, — вмешался Грег, — думаю, что в тот день наш телефон не работал. Помнишь, как я не мог после полудня дозвониться в «Хард и K°»? Я хотел сообщить о неполадках, но на следующее утро все уже было в порядке.

— Телефоны иногда бывают весьма ненадежны, — заметил мистер Энтуисл.

— А откуда тетя Кора узнала про наш брак? — внезапно спросила Сьюзен. — Мы расписались в регистрационной конторе и долго никому ничего не сообщали.

— Думаю, Ричард мог рассказать ей об этом. Она переделала завещание недели три назад (сначала оно было составлено в пользу теософского общества) — как раз когда он приезжал повидать ее.

Сьюзен выглядела удивленной.

— Дядя Ричард ездил повидать тетю Кору? Я понятия об этом не имела.

— Я тоже, — сказал мистер Энтуисл.

— Значит, именно тогда…

— Что тогда?

— Ничего, — ответила Сьюзен.

Глава 6

— Очень хорошо, что вы приехали, — хрипловатым голосом сказала Мод, встретив мистера Энтуисла на платформе станции Бейхем-Комптон. — Мы с Тимоти очень вам благодарны. По правде говоря, трудно представить себе что-то худшее для Тимоти, чем смерть Ричарда.

Мистер Энтуисл еще не рассматривал смерть своего друга с подобной точки зрения, но понимал, что миссис Тимоти Эбернети могла рассматривать упомянутое событие исключительно в таком аспекте.

— Прежде всего, — продолжала Мод, когда они направились к выходу, — для Тимоти это явилось страшным потрясением — он был очень привязан к Ричарду. И потом, к сожалению, это внушило Тимоти мысли о смерти. Инвалидность заставляет его беспокоиться о себе. Он все время повторяет, что остался последним из братьев и тоже скоро умрет, — одним словом, несет какой-то мрачный бред.

Они вышли со станции, и Мод направилась к невероятно древнему и ветхому автомобилю.

— Простите, что придется везти вас на этой старой колымаге, — извинилась она. — Мы уже много лет собираемся купить новую машину, но никак не могли себе этого позволить. В этом автомобиле уже дважды меняли двигатель, к тому же старые модели очень выносливы. Надеюсь, — добавила она, — он быстро заведется. Иногда приходится заводить его вручную.

Мод несколько раз нажимала на стартер, но результатом было лишь слабое урчание. У мистера Энтуисла, которому ни разу в жизни не приходилось заводить машину вручную, появились дурные предчувствия, но Мод сама вылезла из кабины, вставила ручку, и после пары поворотов мотор ожил. Большая удача, подумал мистер Энтуисл, что Мод такая сильная женщина.

— В последнее время эта старая развалина играет со мной скверные шутки, — сказала Мод. — В том числе когда я возвращалась после похорон. Пришлось идти пешком пару миль до ближайшей деревенской мастерской и ждать в местной гостинице, пока они возились с машиной. Конечно, это тоже расстроило Тимоти. Я позвонила ему и сообщила, что вернусь только завтра, и он страшно разволновался. Обычно я стараюсь скрывать от него неприятные вещи, но ведь не все можно скрыть — например, убийство Коры. Пришлось послать за доктором Бартоном, чтобы он дал Тимоти успокоительное. Убийство — это уже чересчур для человека в таком состоянии. Впрочем, Кора всегда была безнадежно глупа.

Мистер Энтуисл молча проглотил это замечание. Логика Мод была ему не вполне ясна.

— После нашей свадьбы я вообще не видела Кору, — продолжала Мод. — Конечно, я не хотела говорить Тимоти, что его младшая сестра — чокнутая, но думала я именно так. Каких только нелепостей она не говорила — я просто не знала, возмущаться мне или смеяться! Думаю, дело в том, что Кора жила в своем воображаемом мире, полном фантастических и мелодраматических идей о других людях. Ну вот бедняжка за это и поплатилась. У нее не было никаких протеже?

— Протеже? Что вы имеете в виду?

— Какого-нибудь нахлебника — художника или музыканта. Кого-то, кого Кора могла впустить в тот день и кто убил ее из-за жалких побрякушек. Возможно, это совсем молодой парень — в наши дни они такие странные, особенно эта нервозная артистическая молодежь. Мне кажется диким, что к ней в дом вломились средь бела дня — если уж замышляешь такое, то можно проделать это ночью.

— Ночью в доме были бы две женщины.

— Ах да, компаньонка. Но я поверить не могу, будто кто-то специально поджидал, пока она уйдет, чтобы залезть в дом и напасть на Кору. Зачем? Он не мог надеяться, что в доме окажется что-нибудь ценное; к тому же иногда обе женщины уходили, и коттедж оставался пустым. В такой момент грабить дом было бы куда безопаснее. Мне кажется таким глупым совершать убийство без всякой необходимости.

— Вы считаете, что в убийстве Коры не было необходимости?

— Оно выглядит не имеющим никакого смысла.

«Должно ли убийство иметь смысл?» — подумал мистер Энтуисл. С теоретической точки зрения следовало ответить утвердительно. Но ведь известно столько абсолютно бессмысленных преступлений. Очевидно, это зависит от умственных способностей преступника.

Что он в действительности знал об убийцах и их мыслительном процессе? Очень мало. Его фирма никогда не занималась уголовными делами. Сам он тоже не изучал криминологию. Насколько он мог судить, существуют убийцы самых разных типов. Одни отличались болезненным тщеславием, другие — жаждой власти, третьи, как Седдон, — не знающей границ алчностью, четвертые, как Смит и Роуз, — фантастической привлекательностью для женщин, пятые, как Армстронг, вообще были славными парнями, с которыми приятно общаться. Эдит Томпсон жила в полном насилия нереальном мире, а медсестра Уоддингтон отправляла на тот свет пожилых пациентов с жизнерадостной деловитостью.

Голос Мод ворвался в его размышления:

— Если бы я могла спрятать газеты от Тимоти! Но он всегда хочет их читать, а потом сам расстраивается. Надеюсь, вы понимаете, мистер Энтуисл, что не может быть и речи о присутствии Тимоти на дознании? Если необходимо, доктор Бартон выпишет нужную справку.

— На этот счет можете не беспокоиться.

— Слава богу!

Они свернули в ворота «Стэнсфилд-Грейндж» и двинулись по подъездной аллее. Когда-то это была симпатичная маленькая усадьба, но теперь она имела запущенный и непривлекательный вид.

— Во время войны нам пришлось все забросить, — со вздохом сказала Мод. — Обоих садовников призвали в армию. А теперь у нас работает только один старик, да и тот никуда не годится. Жалованье прислуге невероятно выросло. Должна признаться, я очень рада, что теперь мы сможем тратить немного денег на усадьбу. Мы с мужем так ее любим. Я очень боялась, что нам придется ее продать… Конечно, я не говорила об этом с Тимоти. Это бы его ужасно расстроило.

Они затормозили у портика красивого старого дома в георгианском стиле, который отчаянно нуждался в покраске.

— У нас нет слуг, — с горечью продолжала Мод, входя внутрь. — Только пара приходящих женщин. Еще недавно у нас была постоянная служанка — слегка горбатая, с аденоидами и не блещущая умом, зато она так хорошо готовила, правда, совсем простую пищу. Но месяц назад она уволилась и поступила в большой дом (там и работы больше) к старухе, у которой шесть пекинесов, — а все потому, что ей, видите ли, «нравятся маленькие собачки». Наверняка эти знаменитые собачки все портят и везде гадят! Должно быть, у девушки не все дома. В результате, когда мне приходится выходить во второй половине дня, Тимоти остается один, а если что случится, кто ему поможет? Хотя я ставлю телефон рядом с его креслом, и если он почувствует себя плохо, то сможет сразу позвонить доктору Бартону.

Мод направилась в гостиную, где столик возле камина был накрыт к чаю. Усадив мистера Энтуисла, она вышла и вскоре вернулась с чайниками, домашним пирогом и свежими булочками.

— А Тимоти? — спросил адвокат.

Мод быстро объяснила, что она подала Тимоти чай перед отъездом на станцию.

— А сейчас, — добавила Мод, — он немного по-дремлет и потом повидается с вами. Только не позволяйте ему слишком возбуждаться.

Мистер Энтуисл заверил ее, что будет соблюдать осторожность.

Глядя на Мод при дрожащем свете огня в камине, он испытывал чувство сострадания. Эта высокая, крепкая и вполне практичная женщина была уязвима и беспомощна лишь в одном отношении. Адвокату казалось, что ее любовь к мужу была материнской любовью. Мод Эбернети не имела детей, а между тем она была рождена для материнства. В итоге ребенка заменил ей муж-инвалид, нуждавшийся в заботе и уходе. Возможно, обладая более сильным характером, чем ее супруг, она делала из него более беспомощного, чем тот был на самом деле.

«Бедная миссис Тим», — подумал мистер Энтуисл.

— Хорошо, что вы приехали, Энтуисл.

Тимоти приподнялся в кресле, протянув руку. Это был крупный мужчина, весьма похожий на своего брата. Но те черты, которые у Ричарда свидетельствовали о силе, у Тимоти, напротив, говорили о слабости. Рот был нерешительным, подбородок — покатым, глаза — не так глубоко посаженными. Морщины на лбу появились вследствие привычки раздраженно хмуриться.

Статус инвалида подчеркивали плед, прикрывавший колени, и батарея коробочек и пузырьков с лекарствами на столике справа.

— Я не должен напрягаться, — предупредил Тимоти. — Мне запретил доктор. Он все время твердит, чтобы я не волновался. Посмотрел бы я на него, если бы в его семье произошло убийство! Для одного человека это слишком много — сначала смерть Ричарда, потом рассказы о его похоронах и завещании — и каком завещании! — наконец, несчастную Кору убивают топором! Можете себе представить — топором! После войны вся страна кишит гангстерами и громилами, которые убивают беззащитных женщин, и никто не в состоянии с этим справиться. Куда катится эта страна, хотел бы я знать?

Мистер Энтуисл не впервые слышал этот вопрос. В течение последних двадцати лет клиенты рано или поздно задавали его, и у него имелся наготове ответ, состоящий из уклончивых, успокаивающих фраз.

— Все началось с этого чертова лейбористского правительства, — продолжал ворчать Тимоти. — Оно развалило всю страну. Да и теперешнее правительство не лучше. Шайка сладкоречивых социалистов! Посмотрите, до чего мы дошли! Не можем найти ни приличного садовника, ни слуг — бедной Мод приходится самой возиться в кухне до изнеможения (кстати, дорогая, к ужину было бы неплохо приготовить камбалу и пудинг с кремом, а может быть, и суп). Доктор Бартон говорит, что мне нужно беречь силы… Совсем забыл, на чем я остановился… Ах да, Кора. Вы ведь понимаете, какое потрясение услышать, что твою родную сестру убили! У меня двадцать минут было сильное сердцебиение! Вам придется все сделать за меня, Энтуисл. Я не могу ни присутствовать на дознании, ни заниматься делами, связанными с наследством Коры. Я хочу просто обо всем забыть. Кстати, что будет с долей Коры в капитале Ричарда? Полагаю, она отойдет ко мне?

Что-то пробормотав о мытье посуды, Мод вышла из комнаты.

Тимоти откинулся в кресле и снова заговорил:

— Когда обсуждаешь дела, от женщин лучше избавиться. Теперь нас не будут прерывать всякими глупостями.

— Сумма, оставленная Коре в качестве годового дохода, — объяснил адвокат, — будет разделена поровну между вами, племянницами и племянником.

— Но послушайте! — Щеки Тимоти возмущенно порозовели. — Ведь я ближайший родственник — единственный брат!

Мистер Энтуисл подробно изложил условия завещания Ричарда Эбернети, осторожно напомнив Тимоти, что он располагает его копией.

— Вы ведь не думаете, что я разбираюсь в юридическом жаргоне? — сердито сказал Тимоти. — Когда Мод вернулась с похорон и рассказала мне о завещании, я не мог в это поверить — думал, что она ошиблась. Женщины вечно все путают. Даже лучшая из них, Мод, ничего не смыслит в финансах. По-моему, Мод не понимает, что, если бы Ричард не умер, нам бы пришлось отсюда убираться!

— Я уверен, что если бы вы обратились к Ричарду…

Тимоти разразился похожим на лай, неприятным смехом.

— Это не в моем стиле. Отец оставил каждому из нас вполне приличную долю своих денег — на случай, если мы не захотим участвовать в семейном бизнесе. Я не захотел. По мне, душа выше мозольного пластыря, Энтуисл! Ричард был недоволен моей позицией. Ну, со всеми налогами, снижением дохода и прочими вещами сводить концы с концами было нелегко. Мне пришлось реализовать значительную часть капитала. Однажды я намекнул Ричарду, что содержать это место трудновато. Он посоветовал нам найти жилье поскромнее, добавив, что для Мод это явится экономией труда, ничего себе термин — «экономия труда»! Нет, я не мог обратиться к Ричарду за помощью. Но должен вам сказать, Энтуисл, что все эти хлопоты скверно отразились на моем здоровье. Человека в таком состоянии следует ограждать от беспокойства. Потом Ричард умер, и я, естественно, очень расстроился — как-никак он мой брат, — но при этом я не мог не испытывать облегчения относительно перспектив на будущее. Теперь горизонт чист. Можно покрасить дом, нанять пару хороших садовников — за приличное жалованье их нетрудно подыскать, — заново посадить розовый сад и… О чем это я?

— О ваших планах на будущее.

— Да-да, но мне не следует докучать вам этими разговорами. Что меня по-настоящему обидело, так это условия завещания Ричарда.

— В самом деле? — Мистер Энтуисл выглядел удивленным. — Они оказались не такими, как вы ожидали?

— Разумеется! После смерти Мортимера я, естественно, рассчитывал, что Ричард все оставит мне.

— А он когда-нибудь… э-э… намекал вам на это?

— Прямо он никогда этого не говорил. Ричард был скрытным человеком. Но он приезжал сюда, вскоре после смерти Мортимера, поговорить о семейных делах. Мы обсуждали молодого Джорджа, девушек и их мужей. Ричард хотел знать мое мнение, но я не так уж много мог ему сказать. Я ведь инвалид, прикован к дому, так что мы с Мод как бы отрезаны от мира. Хотя, по-моему, обе девушки вышли замуж на редкость неудачно. Ричард советовался со мной, как с будущим главой семьи, и у меня были все основания предполагать, что контроль над деньгами перейдет ко мне. Ричард, безусловно, мог доверить мне заботу о младшем поколении и бедняжке Коре. Черт возьми, Энтуисл, я ведь последний Эбернети, и контроль над состоянием должен был перейти в мои руки!

Разбушевавшись, Тимоти отшвырнул плед и выпрямился в кресле. В нем не ощущалось никаких признаков болезни и слабости. Мистеру Энтуислу Тимоти казался абсолютно здоровым, хотя, возможно, чрезмерно возбудимым человеком. Более того, старый адвокат отлично понимал, что Тимоти всегда тайно завидовал Ричарду, его силе характера и твердой деловой хватке. Когда Ричард умер, Тимоти возрадовался, что наконец-то получит возможность контролировать судьбы других.

Но Ричард Эбернети не дал ему этой возможности, очевидно придя к такому решению после долгих размышлений.

Внезапно в саду послышалось мяуканье. Тимоти вскочил с кресла, подбежал к окну, поднял раму, схватил большую книгу и с воплем «Заткнитесь, вы, там!» запустил ею в кошек.

— Мерзкие твари, — проворчал он, вернувшись к своему гостю. — Портят клумбы, и к тому же я не выношу их мяуканья. — Тимоти снова сел и осведомился: — Хотите выпить, Энтуисл?

— Не сейчас. Мод только что угостила меня великолепным чаем.

— Мод свое дело знает, — проворчал Тимоти. — Только дел у нее чересчур много. Ей приходится даже копаться в нашей допотопной машине — она уже разбирается в ней не хуже механика.

— Я слышал, у нее произошла поломка по дороге с похорон?

— Да. У Мод хватило ума позвонить домой, чтобы я не беспокоился, но наша приходящая уборщица так записала сообщение, что в нем ничего нельзя было понять. Я как раз выходил подышать воздухом — доктор посоветовал мне это, когда я в силах, — а вернувшись, обнаружил вот такие каракули: «Мадам сожалеет машина сломалась должна остаться на ночь». Естественно, я решил, что она осталась в «Эндерби», позвонил туда и узнал, что Мод утром выехала. Значит, поломка произошла где-то в дороге! Ничего себе положение! Дура служанка оставила мне на ужин только макароны с сыром. Мне пришлось спускаться в кухню, самому их разогревать и готовить себе чай. У меня мог быть сердечный приступ, а этой идиотке наплевать! Ей следовало бы вернуться вечером и обеспечить меня всем необходимым, но у низших классов не осталось чувства долга. — Он тяжко вздохнул.

— Не знаю, что именно рассказывала вам Мод о похоронах и родственниках, — сказал мистер Энтуисл. — Кора создала весьма неловкую ситуацию. Она внезапно заявила, что Ричард был убит. Возможно, Мод говорила вам…

— Да, я слышал об этом, — усмехнулся Тимоти. — Все повесили нос и притворились шокированными. Именно такого и можно было ожидать от Коры! Она всегда умудрялась проделывать нечто подобное. Помню, на нашей свадьбе Кора что-то ляпнула и расстроила Мод. С тех пор Мод всегда ее недолюбливала. Вечером после похорон Мод позвонила мне узнать, все ли со мной в порядке и приготовила ли миссис Джоунс мне ужин, потом сказала, что все прошло как надо. Я спросил о завещании, она пыталась увиливать, но в конце концов я вытянул из нее правду. Сначала я не мог этому поверить и сказал, что она, должно быть, ошиблась, но Мод настаивала, что все так и есть. Я был очень обижен, Энтуисл, это глубоко меня ранило. По-моему, Ричард поступил так из чистой злобы. Я знаю, что не следует дурно говорить о мертвых, но помяните мое слово…

Тимоти еще некоторое время распространялся на эту тему.

Потом вернулась Мод и твердо заявила:

— Думаю, дорогой, мистер Энтуисл пробыл с тобой достаточно долго. Тебе пора отдохнуть. Если вы все уладили…

— Да-да, уладили. Предоставляю все вам, Энтуисл. Дайте мне знать, когда убийцу поймают — если это вообще произойдет. В теперешнюю полицию я не верю: наши главные констебли никуда не годятся. Надеюсь, вы позаботитесь о… э-э… погребении? Боюсь, мы не сможем приехать. Но закажите венок подороже, и пускай поставят хорошее надгробие. Полагаю, Кору похоронят на местном кладбище? Нет смысла везти ее на север, а где похоронен Ланскене, я понятия не имею. Не знаю, что пишут на памятниках жертвам убийства… Нужно выбрать подходящий текст. R.I.P.?[1392] Нет, это только для католиков.

— «Ты видишь, Господи, обиду мою; рассуди дело мое!»[1393] — пробормотал мистер Энтуисл.

Удивленный взгляд Тимоти заставил его улыбнуться.

— Это из «Плача Иеремии», — объяснил он. — Кажется, подойдет, хотя звучит немного мелодраматично. Как бы то ни было, о надгробном памятнике говорить рановато. Ведь нужно… э-э… подготовить почву. Мы обо всем позаботимся и будем держать вас в курсе.

Следующим утром мистер Энтуисл вернулся в Лондон. Дома, после недолгого колебания, он позвонил своему другу.

Глава 7

— Не могу выразить, как я благодарен вам за приглашение.

Мистер Энтуисл горячо пожал руку хозяину дома. Эркюль Пуаро гостеприимным жестом указал на кресло у камина.

Адвокат со вздохом сел.

У стены стоял стол, накрытый на двоих.

— Этим утром я вернулся из деревни, — начал мистер Энтуисл.

— И у вас есть дело, по которому вы хотите со мной посоветоваться?

— Да. Боюсь, это длинная и бессвязная история.

— Тогда нам лучше приступить к ней после обеда. Жорж!

Верный Джордж возник с paté de foie gras[1394] и горячим тостом на салфетке.

— Мы насладимся паштетом у камина, — сказал Пуаро, — а потом перейдем за стол.

Через полтора часа мистер Энтуисл откинулся на спинку стула и удовлетворенно вздохнул.

— Вы явно умеете получать от жизни удовольствие, Пуаро. В этом отношении всегда можно положиться на француза.

— Я бельгиец, но с остальной частью вашего замечания полностью согласен. В моем возрасте главное и почти единственное удовольствие получаешь за столом. К счастью, у меня превосходный желудок.

— Это заметно, — согласился адвокат.

Они пообедали sole véroniaue[1395] и escalope de veau milanaise,[1396] за которым последовало мороженое. Из напитков были поданы «Пуйи Фюис», «Кортон» и очень хороший портвейн, стоящий перед мистером Энтуислом. Пуаро, не жаловавший портвейн, потягивал créme de cacao.[1397]

— Не знаю, — пробормотал адвокат, — как вам удается доставать такой эскалоп. Он просто тает во рту!

— У меня есть друг — мясник с континента. Я решил для него маленькую семейную проблему. Он очень мне признателен и помогает улаживать проблемы гастрономического порядка.

— Семейные проблемы, — вздохнул мистер Энтуисл. — Лучше бы вы мне не напоминали о них в такой прекрасный момент…

— Так продлим его, друг мой. Скоро мы с вами выпьем demi tasse[1398] с прекрасным бренди, а потом, покуда процесс пищеварения будет мирно идти своим ходом, вы расскажете, почему вам понадобился мой совет.

Часы пробили половину десятого, когда мистер Энтуисл зашевелился на стуле. Наступил подходящий психологический момент. Теперь ему самому не терпелось поделиться своими сомнениями.

— Не уверен, что я не выгляжу круглым дураком, — начал адвокат. — В любом случае я не вижу, что тут можно предпринять. Но мне бы хотелось изложить вам факты и услышать, что вы об этом думаете.

Помолчав несколько секунд, мистер Энтуисл с присущей ему суховатой педантичностью поведал свою историю. Тренированный юридический ум помог ему точно обрисовать все факты, ничего не опуская и не добавляя лишних деталей. Это был ясный, исчерпывающий отчет, который по заслугам оценил слушавший его маленький пожилой человечек с яйцевидной головой.

Когда адвокат умолк, наступила пауза. Мистер Энтуисл приготовился отвечать на вопросы, но некоторое время никаких вопросов не было. Эркюль Пуаро обдумывал услышанное.

— Все выглядит предельно ясным, — заговорил он наконец. — В глубине души вы подозреваете, что вашего друга Ричарда Эбернети убили. Это подозрение или предположение имеет под собой единственное основание — слова, сказанные Корой Ланскене после похорон Ричарда Эбернети. Уберите их — и ничего не останется. Тот факт, что она сама была убита на следующий день, может оказаться простым совпадением. Хотя Ричард Эбернети умер внезапно, его наблюдал надежный и хорошо знакомый с ним врач, у которого не возникло никаких подозрений и который выдал свидетельство о смерти. Ричард был похоронен или кремирован?

— Кремирован — согласно его же пожеланию.

— Закон требует, чтобы в таком случае свидетельство подписывал второй врач, но и с этим, очевидно, не возникло затруднений. Итак, мы возвращаемся к исходному пункту — словам Коры Ланскене. Вы были там и слышали ее. Она сказала: «Но ведь его убили, не так ли?»

— Да.

— И все дело в том, что вам кажется, будто она сказала правду?

Немного помедлив, адвокат ответил:

— Да.

— Почему?

— Почему? — озадаченно повторил Энтуисл.

— Да, почему? Потому что где-то глубоко в вашем подсознании кроются сомнения в причине смерти Ричарда?

Адвокат покачал головой:

— Нет-нет, ни в малейшей степени.

— Значит, из-за самой Коры. Вы хорошо ее знали?

— Я не видел ее… да, более двадцати лет.

— Вы бы узнали ее, встретив на улице?

Мистер Энтуисл задумался.

— Я бы мог пройти мимо, не узнав ее. Кора была худенькой девушкой, которая превратилась в толстую, не слишком опрятную пожилую женщину. Но думаю, что, заговорив с ней, я бы сразу же ее узнал. Кора носила такую же челку, из-под которой смотрела на собеседника, точно испуганное животное; у нее осталась привычка склонять голову набок перед тем, как выпалить что-нибудь шокирующее. Понимаете, она сохранила индивидуальность.

— Фактически она была той же Корой, которую вы знали много лет назад. И по-прежнему «выпаливала нечто шокирующее». А те шокирующие вещи, которые она говорила в прошлом, обычно… соответствовали действительности?

— В том-то и была вся беда с Корой. Она говорила правду, о которой лучше было бы умолчать.

— И эта черта осталась неизменной. Ричарда Эбернети убили — и Кора тут же об этом упомянула.

Мистер Энтуисл вздрогнул:

— Вы думаете, что его убили?

— Нет-нет, друг мой, мы не можем так быстро делать выводы. Пока нам известно, что так думала Кора. Для нее это было скорее фактом, нежели предположением. Следовательно, у нее должна была иметься причина для подобного мнения. Судя по тому, что вы о ней знаете, это не было всего лишь озорной выходкой. Теперь скажите, когда Кора произнесла эту фразу, тотчас же последовал хор протестов?

— Совершенно верно.

— После чего она смутилась и сдала позиции, сказав, насколько вы помните, нечто вроде: «Но я поняла по его словам…»

Адвокат кивнул:

— Не могу ручаться за точность, но она сказала нечто подобное.

— Тогда все успокоились и заговорили о чем-то еще. А вы не припоминаете какое-нибудь необычное выражение на чьем-либо лице?

— Нет.

— На следующий день Кору убили, и вы задаете себе вопрос, не является ли это причиной и следствием?

— Полагаю, все это кажется вам фантастичным?

— Вовсе нет, — ответил Пуаро. — Если первоначальное предположение верно, все выглядит вполне логичным. Убийство Ричарда Эбернети прошло абсолютно гладко — и вдруг выясняется, что кто-то знает правду! Ясно, что эту персону следует как можно скорее заставить замолчать.

— Значит, вы все-таки думаете, что это было убийство?

— Я думаю точно так же, как и вы, mon cher,[1399] — серьезно отозвался Пуаро, — что тут есть повод для расследования. Вы предприняли какие-нибудь шаги? Говорили об этом с полицией?

— Нет, — покачал головой мистер Энтуисл. — Мне это не казалось целесообразным. Я ведь представляю семейство. Если Ричарда Эбернети убили, то это могли проделать, очевидно, только одним способом.

— При помощи яда?

— Вот именно. А тело было кремировано, так что никаких доказательств не осталось. Но я решил, что мне самому следует во всем убедиться. Вот почему, Пуаро, я обратился к вам.

— Кто находился в доме во время смерти Ричарда?

— Старый дворецкий, который прослужил у него много лет, кухарка и горничная. Выглядит так, будто это должен быть один из них…

— Не вводите меня в заблуждение. Кора знает, что Ричарда Эбернети убили, но соглашается замять дело. Значит, убийцей должен быть один из членов семьи, кого сама жертва предпочла бы не обвинять в открытую. В противном случае Кора, любившая своего брата, не позволила бы убийце выйти сухим из воды. Вы согласны со мной?

— Я рассуждал точно так же, — признался мистер Энтуисл. — Хотя как мог кто-то из членов семьи…

Пуаро прервал его:

— Там, где замешан яд, все может быть. Очевидно, это был какой-то наркотик, если Ричард умер во сне и его смерть не вызвала подозрений. Возможно, он уже принимал какие-то наркотические средства, прописанные врачом.

— В любом случае способ едва ли имеет значение, — сказал мистер Энтуисл. — Мы никогда не сможем ничего доказать.

— В случае с Ричардом Эбернети — да. А вот Кора Ланскене — другое дело. Когда мы узнаем, кто убийца, доказательства будет не так сложно добыть. — Пуаро бросил на адвоката резкий взгляд. — Возможно, вы уже что-то предприняли в этом отношении?

— Очень мало. Думаю, моей целью было в основном исключение. Для меня невыносимо думать, что в семье Эбернети есть убийца. Я по-прежнему не могу в это поверить. Мне казалось, что с помощью внешне безобидных вопросов я смогу очистить от подозрений некоторых членов семьи, а может, даже их всех. В последнем случае стало бы ясно, что Кора ошиблась в своем предположении, а ее смерть — дело рук обычного грабителя. В конце концов, задача была не такая уж сложная. Я должен был выяснить, что делали члены семьи Эбернети во время убийства Коры Ланскене.

— Eh bien,[1400] — кивнул Пуаро. — И что же они делали?

— Джордж Кроссфилд был на бегах в Херст-парке. Розамунд Шейн ходила по магазинам в Лондоне. Ее муж — приходится включать и мужей…

— Разумеется.

— Ее муж вел переговоры насчет постановки пьесы. Сьюзен и Грегори Бэнкс весь день были дома. Тимоти Эбернети — инвалид — находился в своем доме в Йоркшире, а его жена сидела за рулем своей машины, возвращаясь из «Эндерби».

Эркюль Пуаро понимающе кивнул:

— Так говорят они сами. И все это правда?

— Не знаю, Пуаро. Некоторые заявления можно подтвердить или опровергнуть, но это трудно сделать незаметно. Практически подобные действия были бы равносильны обвинению. Я просто сообщу вам собственные выводы. Джордж мог быть на бегах в Херст-парке, но я не думаю, что он там находился. Он опрометчиво похвастался, что поставил на пару фаворитов. Я знаю по опыту, что многие нарушители закона губят себя болтовней. Я спросил у Джорджа клички лошадей, и он без колебаний назвал их. Но я узнал, что, хотя в тот день действительно многие ставили на обеих лошадей, выиграла только одна, а другая оказалась в числе безнадежных аутсайдеров.

— Интересно. А этот Джордж испытывал настоятельную нужду в деньгах во время смерти его дяди?

— У меня создалось впечатление, что да. Хотя я не имею доказательств, но сильно подозреваю, что он спекулировал деньгами своих клиентов и мог опасаться судебного преследования. Конечно, это всего лишь предположение, но у меня есть опыт в таких делах. Должен с сожалением признать, что нечистоплотные юристы — явление не такое уж редкое. Могу только сказать, что лично я не доверил бы свои деньги Джорджу, и подозреваю, что Ричард Эбернети, отлично разбиравшийся в людях, был разочарован своим племянником и не полагался на него. Мать Джорджа была хорошенькой, но довольно глуповатой девушкой и вышла замуж за весьма сомнительного типа. — Он вздохнул. — Девушки в семье Эбернети не отличались умением выбирать мужей.

Сделав паузу, адвокат заговорил вновь:

— Что касается Розамунд, то она очаровательная дурочка. Не могу представить ее орудующей топором! Правда, муж Розамунд — Майкл Шейн — довольно темная лошадка, амбициозный и тщеславный. Но я очень мало о нем знаю. У меня нет причин подозревать его в жестоком убийстве или тщательно спланированном отравлении, но, покуда я не буду знать наверняка, что он сказал правду относительно своего местопребывания во время гибели Коры, я не могу его исключить.

— Однако насчет его жены у вас нет сомнений?

— Иногда она проявляет удивительную бессердечность, но повторяю: я не могу представить это хрупкое создание с топором.

— Хрупкое и красивое, — заметил Пуаро с циничной усмешкой. — А другая племянница?

— Сьюзен? Она совсем не похожа на Розамунд — по-моему, Сьюзен высокоодаренная девушка. Они с мужем в тот день оставались дома. Я солгал, будто звонил им и никто не брал трубку, а Грег тут же заявил, что телефон весь день не работал. Он якобы пытался куда-то дозвониться и не смог.

— Снова неубедительно… Очевидно, ваши надежды на исключение не оправдались… Что собой представляет муж?

— Трудно сказать. Он производит не слишком приятное впечатление, хотя не могу объяснить почему. Что касается Сьюзен…

— Да?

— Сьюзен напоминает мне своего дядю. У нее те же энергия, деловитость, ум, что и у Ричарда Эбернети. Правда, — хотя это, возможно, мое воображение, — ей недостает доброты и обаяния моего старого друга.

— Женщины никогда не бывают добрыми, — заметил Пуаро. — Хотя иногда способны на нежность. Она любит своего мужа?

— По-моему, безумно. Но я не могу поверить, Пуаро, что Сьюзен…

— Вы предпочли бы Джорджа? — осведомился Пуаро. — Это естественно! Что до меня, я не столь сентиментален в отношении прекрасных молодых леди. А теперь расскажите о ваших визитах к старшему поколению.

Мистер Энтуисл подробно описал посещение Тимоти и Мод. Пуаро подвел итог:

— Итак, миссис Эбернети хороший механик. Она знает все об устройстве автомобиля. А мистер Эбернети не так беспомощен, как хочет казаться. Он ходит на прогулки и, по вашим словам, способен на активные действия. К тому же он порядочный эгоист и завидовал успехам и твердому характеру брата.

— О Коре Тимоти говорил с большой привязанностью.

— И высмеивал ее нелепое замечание после похорон. Как насчет шестого наследника?

— Элен — миссис Лео? Ее я абсолютно не подозреваю. Во всяком случае, невиновность Элен будет легко доказать. Она оставалась в «Эндерби» с тремя слугами.

— Eh bien, друг мой, — сказал Пуаро. — Перейдем к делу. Что именно вы хотите от меня?

— Я хочу узнать правду, Пуаро.

— Да-да, на вашем месте я бы чувствовал то же самое.

— И вы тот человек, который может узнать ее для меня. Мне известно, что вы больше не беретесь за расследования, но я прошу вас заняться этим делом. Беру на себя ответственность за ваш гонорар. Деньги никогда не помешают.

Пуаро усмехнулся:

— Какой от них толк, если все уходит на налоги? Но признаю, что ваша проблема меня интересует. Она не так проста — все выглядит весьма туманно… Хорошо, я этим займусь. Но одну вещь лучше сделать вам — разыскать доктора, который лечил мистера Ричарда Эбернети. Вы его знаете?

— Немного.

— Что он собой представляет?

— Терапевт средних лет. Вполне компетентный. Был очень дружен с Ричардом. Вполне симпатичный парень.

— Тогда разыщите его. С вами он будет говорить более свободно, чем со мной. Расспросите его о болезни мистера Эбернети. Узнайте, какие он принимал лекарства незадолго до смерти, сообщал ли он врачу о своих подозрениях, будто его пытаются отравить. Кстати, эта мисс Гилкрист уверена, что он использовал термин «отравление» в разговоре со своей сестрой?

Мистер Энтуисл задумался.

— Она употребила это слово, но мисс Гилкрист принадлежит к свидетелям, которые часто заменяют слова, думая, что сохраняют их смысл. Если Ричард говорил о своих опасениях, что его хотят убить, мисс Гилкрист могла решить, что речь идет о яде, так как подумала о своей тете, которая боялась, что ей в пищу подмешивают отраву. Я мог бы побеседовать с ней об этом снова.

— Пожалуй, это не помешает. А может, это сделаю я. — Пуаро помолчал и заговорил другим тоном: — Вам приходило в голову, друг мой, что самой мисс Гилкрист может грозить опасность?

Мистер Энтуисл выглядел удивленным.

— Должен признаться, что нет.

— Тем не менее это не исключено. Кора высказала свои подозрения в день похорон. Убийцу, несомненно, заинтересовало бы, говорила ли она о них кому-нибудь еще, узнав о смерти Ричарда. А самое вероятное лицо, которому она могла об этом сказать, — ее компаньонка. Думаю, mon cher, мисс Гилкрист лучше не оставаться одной в коттедже.

— Кажется, Сьюзен собирается туда съездить.

— Вот как? Миссис Бэнкс собирается побывать в доме Коры?

— Да, она хочет взглянуть на ее вещи.

— Понятно… Итак, мой друг, пожалуйста, сделайте то, о чем я вас просил. Вы можете также подготовить миссис Лео Эбернети к моему вероятному приезду. Посмотрим, как это осуществить. С этого момента я берусь за дело.

И Пуаро энергично подкрутил усы.

Глава 8

Мистер Энтуисл задумчиво смотрел на доктора Лэрреби.

За свою жизнь он научился разбираться в людях. Ему часто приходилось иметь дело с трудными и деликатными ситуациями, и теперь он умел безошибочно выбирать правильный подход. Какой же подход требовался к доктору Лэрреби, учитывая то, что врач мог воспринять тему разговора как сомнение в его профессионализме?

Здесь требуется полная откровенность, подумал мистер Энтуисл, или по крайней мере частичная. Сказать, что подозрения возникли на основании случайной фразы глупой женщины, было бы неосторожно. Доктор Лэрреби не знал Кору.

Мистер Энтуисл прочистил горло и решительно начал:

— Я хочу посоветоваться с вами по весьма деликатному вопросу. Надеюсь, это вас не обидит. Вы разумный человек и, конечно, понимаете, что на абсурдное предположение лучше дать толковый ответ, чем просто отмахиваться от него. Это касается моего клиента, покойного мистера Эбернети. Спрашиваю напрямик: вы абсолютно уверены, что он умер, как говорится, естественной смертью?

На румяном добродушном лице доктора Лэрреби отразилось изумление.

— Какого черта… Конечно, уверен! Я ведь выдал свидетельство, не так ли? Если бы я не был удовлетворен…

— Ну разумеется, — ловко вставил мистер Энтуисл. — Уверяю вас, что у меня и в мыслях не было ничего другого. Но я хотел бы получить ваши твердые заверения, учитывая… э-э… циркулирующие слухи.

— Слухи? Какие еще слухи?

— Никто не знает, как возникают подобные явления, — не вполне искренне промолвил адвокат. — Но я чувствую, что их необходимо прекратить — даже применив власть.

— Эбернети был больным человеком. Он страдал заболеванием, которое должно было привести к летальному исходу, я бы сказал, года через два — возможно, еще раньше. Смерть сына ослабила его волю к жизни и способность сопротивляться болезни. Признаюсь, я не ожидал такого скорого и внезапного конца, но прецедентов было более чем достаточно. Любой медик, который точно предсказывает, сколько проживет его пациент, рискует остаться в дураках. Человеческий фактор не поддается математическим расчетам. Иногда слабые люди неожиданно обнаруживают способность к сопротивлению, а сильные, напротив, сразу пасуют перед недугом.

— Все это мне понятно. Я не сомневаюсь в вашем диагнозе. Мистер Эбернети жил, выражаясь мелодраматически, под смертным приговором. Все, что я спрашиваю, это мог ли человек, знающий или подозревающий, что он обречен, по собственному желанию укоротить оставшийся ему срок? Или кто-то другой мог сделать это за него?

Доктор Лэрреби нахмурился:

— Вы имеете в виду самоубийство? Эбернети не принадлежал к суицидальному типу.

— Понимаю. Но вы можете заверить меня как медик, что подобное предположение невозможно?

Доктор пошевелился на стуле:

— Я бы не употреблял слово «невозможно». После смерти сына жизнь перестала интересовать Эбернети. Я не считаю вероятным самоубийство, но не могу утверждать, что это невозможно.

— Вы говорите с психологической точки зрения. А меня интересует медицинская: делают ли обстоятельства смерти Эбернети такое предположение невозможным?

— Опять-таки не могу утверждать. Он умер во сне — такое случается часто. Его душевное состояние не давало поводов подозревать самоубийство. Если бы мы производили вскрытие каждого тяжело больного человека, умершего во сне…

Лицо доктора становилось все краснее. Мистер Энтуисл поспешил вмешаться:

— Конечно, конечно. Но если бы существовало неизвестное вам доказательство? Например, если он что-то кому-то говорил…

— Указывающее на намерение покончить с собой? Он в самом деле говорил такое? Должен признаться, меня бы это очень удивило.

— Но если бы это было так, — мой вопрос чисто гипотетический, — могли бы вы исключить такую возможность?

— Нет, не мог бы, — медленно отозвался доктор Лэрреби. — Но повторяю: я был бы очень удивлен.

Мистер Энтуисл тут же воспользовался преимуществом:

— Тогда, если мы предположим — опять же сугубо гипотетически, — что его смерть не была естественной, то что, по-вашему, могло бы явиться ее причиной? Я имею в виду, какой именно яд?

— Несколько. Можно было бы заподозрить какой-то наркотик. Признаки цианоза отсутствовали, поза была мирной.

— Он принимал какие-нибудь снотворные?

— Да. Я прописал ему слумберил — надежное и безопасное средство. Эбернети принимал его не ежедневно, и у него был всего лишь один маленький пузырек с таблетками. Доза втрое и даже вчетверо больше прописанной не могла бы оказаться смертельной. К тому же вскоре после кончины Эбернети я видел у него на умывальнике почти полный пузырек.

— Что еще вы ему прописывали?

— Разные средства. Лекарство, содержащее небольшое количество морфия, которое следовало принимать во время приступов боли, витамины в капсулах, микстуру для пищеварения…

— Витамины в капсулах? — прервал мистер Энтуисл. — По-моему, мне тоже как-то их прописывали. Маленькие круглые желатиновые капсулы.

— Да, содержащие адексолин.

— А можно в эти капсулы добавить… что-либо еще?

— Вы имеете в виду что-то смертоносное? — Доктор выглядел все более и более удивленным. — Но никто не стал бы… Слушайте, Энтуисл, к чему вы клоните? Неужели вы предполагаете убийство?

— Я и сам точно не знаю, что именно предполагаю… Просто я спрашиваю, возможно ли это?

— Но какие у вас основания для подобного предположения?

— Никаких, — усталым голосом ответил адвокат. — Мистер Эбернети умер. Особа, с которой он говорил, тоже мертва. Все это всего лишь неопределенный слух, который мне хотелось бы прекратить. Если вы скажете мне, что никто никак не мог отравить Эбернети, я буду удовлетворен. Могу вас заверить, что это сняло бы с моей души тяжкое бремя.

Доктор Лэрреби встал и прошелся по комнате.

— Я не могу этого сказать, — произнес он наконец. — Как бы мне этого ни хотелось. Любой мог извлечь витамин из капсулы и заменить его, скажем, чистым никотином или другим ядом. Или что-то подмешать в еду или питье. Разве это не более вероятно?

— Возможно. Но понимаете, когда Эбернети умер, в доме были только слуги, а я не думаю, что это кто-то из них, — фактически я уверен, что они ни при чем. Поэтому я ищу яд замедленного действия. Полагаю, не существует средства, вызывающего смерть через несколько недель?

— Удобная идея, но, боюсь, неосуществимая, — сухо отозвался доктор. — Я знаю, что вы благоразумный человек, Энтуисл, но кто именно сделал такое предположение? Оно кажется мне буквально притянутым за уши.

— А Эбернети ничего вам не говорил? Никогда не намекал, что один из родственников, возможно, хочет убрать его с дороги?

Доктор с любопытством посмотрел на него:

— Нет, ничего такого он мне не говорил. Вы уверены, Энтуисл, что эти слухи не распускает человек, которому хочется вызвать сенсацию? Некоторые истеричные субъекты выглядят разумными и нормальными.

— Может, и так. Я на это надеюсь.

— Выходит, кто-то утверждает, будто Эбернети говорил ей… Полагаю, это была женщина?

— Вы правы — это была женщина.

— Он говорил ей, что его пытаются убить?

Загнанный в угол адвокат рассказал о словах Коры после похорон. Лицо доктора Лэрреби прояснилось.

— На вашем месте я бы не обращал на это внимания. Существует вполне простое объяснение. Женщина в определенном возрасте — тем более неуравновешенная и жаждущая сенсаций — могла сказать нечто подобное.

Мистеру Энтуислу не понравилась беспечная уверенность доктора. Но ему самому не раз приходилось иметь дело с истеричными женщинами, охочими до сенсаций.

— Возможно, вы правы, — промолвил он, вставая. — К несчастью, мы не можем поговорить с ней об этом, так как ее, несомненно, убили.

— Что значит «убили»? — Доктор Лэрреби выглядел так, словно серьезно сомневался в психической уравновешенности самого мистера Энтуисла.

— Вероятно, вы читали об этом в газетах. Миссис Ланскене из Литчетт-Сент-Мэри в Беркшире.

— Конечно, читал, но я понятия не имел, что она родственница Ричарда Эбернети! — Доктор казался потрясенным.

Чувствуя себя отомщенным за профессиональное высокомерие доктора Лэрреби и с тоской сознавая, что визит к нему не рассеял его подозрений, мистер Энтуисл удалился.

Вторично прибыв в «Эндерби», мистер Энтуисл решил побеседовать с Лэнскомом. Для начала он спросил старого дворецкого о его планах.

— Миссис Лео просила меня остаться, пока дом не продадут, сэр, и я с радостью окажу ей эту услугу. Мы все очень любим миссис Лео. — Он вздохнул. — Простите, что упоминаю об этом, сэр, но я очень переживаю из-за того, что дом должен быть продан. Я провел в нем очень много лет и видел, как здесь росли молодые леди и джентльмены. Я всегда думал, что мистер Мортимер унаследует дом и, возможно, создаст в нем счастливую семью. Было решено, что я переберусь в Северную сторожку, когда закончу свою службу здесь. Это славное местечко, и мне бы очень хотелось привести его в порядок. Но теперь, очевидно, с этим покончено.

— Боюсь, что да, Лэнском. Все поместье должно быть продано целиком. Но с вашим наследством…

— О, я не жалуюсь, сэр, и очень благодарен мистеру Эбернети за его щедрость. Я хорошо обеспечен, но в наши дни не так легко купить маленький домик, и, хотя моя замужняя племянница пригласила меня поселиться у них, это не совсем то, что жить в поместье.

— Знаю, — промолвил мистер Энтуисл. — Новый мир труден для нас, стариков. Теперь я жалею, что так редко виделся со своим старым другом. Как он выглядел последние месяцы?

— Ну, сэр, он был сам не свой после смерти мистера Мортимера.

— Да, это его сломило. К тому же он был болен — а у больных иногда бывают странные фантазии. Боюсь, что мистер Эбернети в последние дни страдал чем-то подобным. Возможно, он говорил о своих врагах, о том, что кто-то хочет причинить ему вред? А может, он даже думал, что ему подмешивают яд в пищу?

Старый Лэнском выглядел удивленным и обиженным.

— Не могу припомнить ничего в этом роде, сэр.

Энтуисл внимательно посмотрел на него:

— Я знаю, что вы преданный слуга, Лэнском. Но подобные фантазии у мистера Эбернети были бы… э-э… вполне естественными симптомами определенных недугов.

— В самом деле, сэр? Могу только сказать, что мистер Эбернети никогда не говорил мне или при мне ничего такого.

Мистер Энтуисл быстро сменил тему:

— Перед смертью у него гостили некоторые родственники, не так ли? Племянник, обе племянницы и их мужья?

— Совершенно верно, сэр.

— Он был удовлетворен или разочарован этими визитами?

Взгляд Лэнскома стал отсутствующим, а его спина напряглась.

— Право, не могу сказать, сэр.

— Думаю, что можете, — мягко возразил адвокат. — Вы имеете в виду, что вам не подобает говорить о подобных вещах. Но бывают ситуации, когда приходится нарушать традиции. Я был одним из самых старых друзей вашего хозяина. Я очень любил его, и вы тоже. Поэтому меня интересует ваше мнение как человека, а не как дворецкого.

Помолчав, Лэнском осведомился бесстрастным тоном:

— Что-нибудь… не так, сэр?

— Не знаю, — честно ответил мистер Энтуисл. — Надеюсь, что нет. Но я бы хотел в этом убедиться. А вы сами чувствовали, будто что-то не так?

— Только после похорон, сэр. И я не могу понять, в чем тут дело. Но в тот вечер миссис Лео и миссис Тимоти тоже вроде были не в своей тарелке после ухода остальных.

— Вам известно содержание завещания?

— Да, сэр. Миссис Лео решила, что мне следует его знать. Если я могу выразить свое мнение, то, по-моему, завещание очень справедливое.

— Да, вы правы. Всем наследникам оставлено поровну. Но я не думаю, что после смерти сына мистер Эбернети сразу хотел составить именно такое завещание. Может, вы теперь ответите на вопрос, который я вам только что задал?

— Ну, если хотите знать мое личное мнение…

— Да-да, разумеется.

— Хозяин, сэр, казался очень разочарованным после пребывания здесь мистера Джорджа… Думаю, он надеялся, что мистер Джордж напомнит ему мистера Мортимера. Но мистер Джордж, если можно так выразиться, не соответствовал предполагаемому стандарту. Мужа мисс Лоры всегда считали неподходящей партией, и боюсь, что мистер Джордж пошел в него. — Лэнском сделал небольшую паузу. — Потом приезжали молодые леди с их мужьями. Мисс Сьюзен сразу пришлась хозяину по душе — красивая и энергичная молодая леди, — но вот мужа ее он, по-моему, не выносил. В наши дни молодые леди выбирают себе странных мужей.

— А другая пара?

— О них я мало что могу сказать. Красивые и симпатичные молодые люди. Думаю, хозяин был рад их видеть, но… — Старик заколебался.

— Да, Лэнском?

— Ну, хозяин никогда не имел дел с театром. Как-то он сказал мне: «Не могу понять, почему все помешаны на театре. Мне это кажется глупым. Лишает людей последних остатков здравого смысла. Не уверен, что сцена хорошо отражается на морали, — из-за нее теряешь чувство меры». Конечно, он не говорил прямо о…

— Да-да, понимаю. А после этих визитов мистер Эбернети сам отправился повидать родственников — сначала брата, потом сестру, миссис Ланскене…

— Насчет миссис Ланскене не знаю, сэр. Хозяин сказал, что собирается к мистеру Тимоти, а затем в Сент-Мэри… только не помню.

— Совершенно верно. А вы не припоминаете, что он говорил по возвращении?

Лэнском задумался.

— Право, не знаю — вроде ничего особенного. Хозяин был рад, что вернулся домой. Он говорил, что поездки и пребывание в чужих домах его очень утомили.

— И это все? Он не упоминал ни о брате, ни о сестре?

Дворецкий нахмурился:

— У хозяина была привычка… ну, бормотать себе под нос, словно обращаясь к самому себе и не замечая моего присутствия. Это потому, что он меня хорошо знал…

— И доверял вам.

— Я смутно помню, как он говорил тогда, что не понимает, куда кто-то подевал свои деньги. Насколько я понял, речь шла о мистере Тимоти. А затем хозяин сказал что-то вроде: «Женщины могут быть дурами в девяноста девяти различных случаях и необычайно проницательными в сотом». Потом он добавил: «Говорить откровенно можно только с людьми своего поколения. В отличие от молодежи они не подумают, что у тебя разыгралось воображение». Позже хозяин заметил — не знаю, по какому поводу: «Не слишком приятно расставлять для людей ловушки, но не вижу, что мне остается». Быть может, сэр, он думал, что второй садовник крадет у нас персики.

Но мистер Энтуисл сомневался, что Ричард Эбернети имел в виду второго садовника. Задав еще несколько вопросов, он отпустил Лэнскома и задумался над полученными сведениями. Вроде бы он не узнал ничего нового. Но кое-что наводило на размышления. Говоря о глупых и в то же время проницательных женщинах, Ричард Эбернети подразумевал свою сестру Кору, а не свою невестку Мод. Именно Коре он поведал то, что молодежь могла счесть игрой воображения. И Ричард упомянул ловушку. Для кого?

Мистер Энтуисл долго думал о том, что ему сказать Элен. В конце концов он решил довериться ей целиком и полностью.

Сначала адвокат поблагодарил ее за то, что она разобрала вещи Ричарда и вообще многое сделала в доме. Уже было дано объявление о продаже, и два перспективных покупателя собирались вскоре прийти для осмотра.

— Частные лица?

— Боюсь, что нет. К дому присматриваются Христианский союз женской молодежи, какой-то молодежный клуб и фонд Джефферсона — они подыскивают место для своих коллекций. Печально, если в доме не будут жить, но в наши дни проживание в таких поместьях считается непрактичным.

— Я хотел спросить, не могли бы вы остаться здесь до продажи дома. Или для вас это слишком неудобно?

— Нет, мне это вполне подходит. До мая я не собираюсь ехать на Кипр и предпочитаю оставаться здесь, а не в Лондоне, как планировала раньше. Мне нравится этот дом — Лео любил его, и здесь мы с ним были счастливы.

— Есть еще одна причина, по которой я был бы вам признателен, если бы вы задержались в «Эндерби». Мой друг Эркюль Пуаро…

— Эркюль Пуаро? — резко переспросила Элен. — Значит, вы думаете?..

— Вы знаете его?

— Да. Вернее, мои друзья, но я думала, что он давно умер.

— Он жив и здоров, хотя уже не молод.

— Да, он едва ли может быть молод… — Элен произнесла это машинально. Ее лицо было бледным и напряженным. — Вы полагаете, — с усилием вымолвила она, — что Кора была права? Что Ричарда… убили?

Мистер Энтуисл выложил все. Излить душу перед спокойной и здравомыслящей Элен было для него облегчением.

Когда он умолк, она заметила:

— Конечно, это должно казаться фантастичным, но тем не менее не кажется. Той ночью, после похорон, мы с Мод думали об этом. Разумеется, мы говорили себе, что Кора — просто глупая женщина, и все же нам было не по себе. А потом убили Кору — я убеждала себя, что это всего лишь совпадение, но не была в этом уверена. Все это так сложно…

— Да, очень. Но Пуаро необыкновенный человек — можно сказать, почти гений. Он отлично понимает: нам нужно убедиться, что все это чистой воды фантазии.

— Однако он думает, что это не так?

— Почему вы так говорите? — быстро спросил адвокат.

— Сама не знаю. Я была не в своей тарелке… Не только из-за слов Коры — я сама чувствовала, что что-то не так.

— Не так? В каком смысле?

— Не так — и все. Не знаю.

— Вы имеете в виду кого-то из присутствовавших в тот вечер?

— Да, возможно… Но не знаю, кого именно… О, это звучит нелепо!

— Вовсе нет. Это весьма любопытно. Ведь вас никак не назовешь глупой, Элен. Если вы что-то заметили, значит, в этом что-то есть.

— Да, но я не могу припомнить, что это было. Чем больше я думаю…

— Не думайте. Так вы ничего не вспомните. Рано или поздно это мелькнет у вас в голове, как вспышка. Тогда сразу же дайте мне знать.

— Хорошо.

Глава 9

Мисс Гилкрист надела черную шляпу и спрятала под нее седеющую прядь. Дознание назначено на полдень, а сейчас — двадцать минут двенадцатого. Серые кофта и юбка казались ей подходящими для такого случая — к тому же она специально купила черную блузку. Мисс Гилкрист хотелось бы целиком одеться в черное, но это было ей не по карману. Она окинула взглядом маленькую аккуратную спальню с висящими на стенах изображениями гаваней Бриксема и Полфлексана, бухт Энсти и Кианса, Бэббекомского залива, Кокингтон-Форджа и прочих прибрежных мест, размашисто подписанными Корой Ланскене. Ее взгляд с особой любовью задержался на Полфлексанской гавани. На комоде стояла выцветшая фотография в рамке, изображавшая чайную «Ива». Мисс Гилкрист посмотрела на нее и вздохнула.

Звонок в дверь пробудил ее от грез.

— Господи! — пробормотала мисс Гилкрист. — Интересно, кто…

Она вышла из комнаты и спустилась по шаткой лестнице. Звонок прозвучал вновь, сменившись резким стуком.

Мисс Гилкрист почему-то почувствовала беспокойство. Она замедлила шаг, потом направилась к двери, уговаривая себя не глупить.

На пороге стояла молодая женщина в черном, держащая в руке небольшой чемодан. Заметив встревоженное выражение лица мисс Гилкрист, она быстро сказала:

— Мисс Гилкрист? Я Сьюзен Бэнкс — племянница миссис Ланскене.

— О господи, ну конечно! Входите, миссис Бэнкс. Только не наткнитесь на вешалку — она немного отошла от стены. Сюда, пожалуйста. Я не знала, что вы приедете на дознание, а то бы приготовила кофе или еще что-нибудь.

— Я ничего не хочу, — быстро отозвалась Сьюзен Бэнкс. — Простите, если я вас напугала.

— Ну, вы в самом деле меня напугали. Вообще-то я не нервная — я говорила адвокату, что не буду бояться, оставшись здесь одна. Я и не боюсь, но сегодня — может, из-за дознания — я все утро нервничаю. Полчаса назад в дверь позвонили, и я еле заставила себя открыть. Очень глупо с моей стороны — едва ли убийца стал бы сюда возвращаться, да и зачем ему это делать? Оказалось, это монахиня пришла собирать пожертвование для сиротского приюта. Я почувствовала такое облегчение, что дала ей два шиллинга. Хотя я не католичка и не сочувствую римской церкви с ее монахами и монашками, но сестры, собирающие деньги для бедных, делают доброе дело. Пожалуйста, садитесь, миссис…

— Бэнкс.

— Да, конечно, миссис Бэнкс. Вы приехали поездом?

— Нет, я сама вела машину. Но аллея такая узкая, что мне пришлось оставить автомобиль в заброшенном карьере.

— Аллея действительно узкая, и транспорт здесь практически не ездит. Дорога совсем пустынная.

Произнеся эти слова, мисс Гилкрист слегка поежилась.

Сьюзен Бэнкс окинула взглядом комнату.

— Бедная тетя Кора, — промолвила она. — Вы знаете, что она оставила мне все, что имела?

— Да, знаю. Мне говорил об этом мистер Энтуисл. Кажется, вы недавно вышли замуж, а мебель сейчас стоит так дорого. У миссис Ланскене было несколько неплохих вещей.

Сьюзен так не казалось. Кора слабо разбиралась в антиквариате. Содержимое комнаты варьировалось от образцов «модернизма» до вычурных и претенциозных изделий.

— Мне не нужна мебель, — сказала она. — У меня есть своя. Все это я выставлю на аукцион, если только вам не хотелось бы что-нибудь взять. Я была бы очень рада…

Смутившись, Сьюзен умолкла. Но мисс Гилкрист отнюдь не была смущена. Она просияла:

— Как это любезно с вашей стороны, миссис Бэнкс! Вы очень добры. Я вам так благодарна. Но у меня также есть свои вещи. Я отдала их на хранение — на случай, если они мне когда-нибудь понадобятся. Отец тоже оставил мне несколько картин. В свое время у меня была маленькая чайная, но началась война, и дела пошли скверно… Тем не менее я продала не все, так как надеялась, что у меня снова будет свой домик. Лучшие вещи я сохранила вместе с отцовскими картинами и семейными реликвиями. Но если вы не возражаете, мне бы очень хотелось взять этот расписной чайный столик дорогой миссис Ланскене. Он такой хорошенький, и мы всегда пили за ним чай.

Сьюзен, с внутренней дрожью посмотрев на зеленый столик, расписанный большими пурпурными цветами, быстро сказала, что с радостью уступит его мисс Гилкрист.

— Огромное вам спасибо, миссис Бэнкс. Я чувствую себя немного алчной. Ведь миссис Ланскене оставила мне свои прекрасные картины и чудесную аметистовую брошь… правда, мне казалось, что ее следует отдать вам.

— Нет-нет, ни в коем случае.

— Вы не хотели бы взглянуть на ее вещи? Может, после дознания?

— Я собиралась провести здесь пару дней, просмотреть вещи и во всем разобраться.

— Вы имеете в виду, переночевать здесь?

— Да. Это для вас затруднительно?

— Конечно нет, миссис Бэнкс. Я постелю на мою кровать свежее белье, а сама отлично устроюсь здесь, на кушетке.

— Но ведь это комната тети Коры, не так ли? Я могу спать в ней.

— А вы… не возражаете?

— Вы хотите сказать, потому что ее здесь убили? Нет, не возражаю. У меня крепкие нервы, мисс Гилкрист. Здесь уже… я имею в виду, комнату привели в порядок?

Мисс Гилкрист правильно поняла вопрос:

— Да-да, миссис Бэнкс. Все одеяла отправили в чистку, а мы с миссис Пэнтер тщательно выскребли всю комнату. Здесь много запасных одеял. Поднимитесь и посмотрите сами.

Она направилась наверх, и Сьюзен последовала за ней.

Комната, где умерла Кора Ланскене, была безукоризненно чистой и лишенной каких-либо признаков зловещей атмосферы. Как и в гостиной, современная мебель перемежалась здесь с ярко разрисованной, словно отражая свойственные Коре бодрость и отсутствие вкуса. Над камином висело изображение молодой пышногрудой женщины, собирающейся принимать ванну. При виде его Сьюзен вновь ощутила дрожь, а мисс Гилкрист промолвила:

— Это картина мужа миссис Ланскене. Еще несколько — внизу, в столовой.

— Какой ужас!

— Ну, этот стиль живописи мне самой не слишком нравится, но миссис Ланскене гордилась своим мужем как художником и считала, что его произведения прискорбно недооценены.

— А где картины самой тети Коры?

— В моей комнате. Хотите на них взглянуть?

Мисс Гилкрист с гордостью представила свои сокровища.

Сьюзен заметила, что тетя Кора, очевидно, питала пристрастие к морскому побережью.

— Да, вы правы. Понимаете, она много лет прожила с мистером Ланскене в маленькой рыбачьей деревушке в Бретани. Рыбачьи лодки всегда выглядят так живописно, верно?

— Пожалуй, — пробормотала Сьюзен. Ей казалось, что с картин Коры Ланскене, поражавших тщательной прорисовкой мельчайших деталей и яркой до аляповатости цветовой палитрой, можно сделать целую серию почтовых открыток. В свою очередь, картины возбуждали подозрение, что их скопировали с открыток.

Но когда Сьюзен высказала это предположение, мисс Гилкрист была возмущена. Миссис Ланскене всегда рисовала с натуры! Один раз с ней даже случился солнечный удар, так как она не хотела уйти с места, где было подходящее освещение.

— Миссис Ланскене была настоящей художницей, — укоризненно произнесла в заключение мисс Гилкрист.

Она посмотрела на часы, и Сьюзен быстро сказала:

— Да, пора отправляться на дознание. Это далеко? Может, мне привести машину?

Мисс Гилкрист заверила ее, что туда всего пять минут ходу. Поэтому они пошли пешком. Мистер Энтуисл, прибывший поездом, встретил их и проводил в мэрию.

Среди присутствующих было много незнакомых. На дознании не произошло ничего сенсационного. Были представлены удостоверения личности покойной. Их сменили медицинские свидетельства о природе ранений, причинивших смерть. Признаков борьбы не обнаружено. В момент нападения покойная, очевидно, находилась под действием снотворного и была застигнута врасплох. Смерть наступила не позднее шестнадцати тридцати — наиболее вероятно, между четырнадцатью и шестнадцатью тридцатью. Мисс Гилкрист сообщила об обнаружении тела. Следом за ней дали показания констебль и инспектор Мортон. Коронер кратко суммировал факты, и жюри без колебаний вынесло вердикт: «Убийство, совершенное одним или несколькими неизвестными лицами».

По окончании процедуры все вышли под щелканье полудюжины фотоаппаратов. Мистер Энтуисл проводил Сьюзен и мисс Гилкрист в «Королевский герб», где предусмотрительно заказал ленч в отдельную комнату позади бара.

— Боюсь, ленч будет не слишком хорош, — заранее извинился он.

Но ленч оказался не так уж плох. Мисс Гилкрист шмыгала носом и бормотала, что «все это так ужасно», однако повеселела и с аппетитом съела тушеную баранину по-ирландски, после чего мистер Энтуисл настоял, чтобы она выпила бокал хереса.

— Я понятия не имел, что вы собираетесь сюда сегодня, Сьюзен, — сказал адвокат. — Мы могли бы поехать вместе.

— Да, я говорила, что не поеду. Но мне показалось скверным, если на дознании не будет никого из родственников. Я позвонила Джорджу, но он сказал, что занят и не сможет приехать, у Розамунд проба, а на дядю Тимоти нечего и рассчитывать. Так что пришлось ехать мне.

— Ваш муж не приехал с вами?

— Грег должен был торчать за прилавком.

Заметив удивленный взгляд мисс Гилкрист, Сьюзен объяснила:

— Мой муж работает в аптеке.

Муж, работающий в розничной торговле, не вполне вязался с впечатлением, сложившимся у мисс Гилкрист о Сьюзен, но она отважно заявила:

— Да, совсем как Китс.[1401]

— Грег не поэт, — заметила Сьюзен. — У нас грандиозные планы на будущее — салон красоты и лаборатория для косметических препаратов.

— Это куда лучше, — одобрила мисс Гилкрист. — Что-то вроде заведения Элизабет Арден, которая, как мне говорили, на самом деле графиня. Или я имею в виду Елену Рубинштейн? В любом случае, — великодушно добавила она, — фармацевт — не обычный продавец, вроде тех, что торгуют бакалеей или тканями.

— Кажется, вы держали чайную, не так ли?

— Да. — Лицо мисс Гилкрист просветлело. То, что «Ива» была таким же торговым заведением, как лавка, никогда не приходило ей в голову. Держать чайную было, по ее мнению, воплощением респектабельности. Она начала рассказывать Сьюзен об «Иве».

Мистер Энтуисл, уже слышавший об этом, задумался о других делах. Когда Сьюзен дважды обратилась к нему, не получив ответа, он поспешно извинился:

— Простите, дорогая. Я задумался о вашем дяде Тимоти. Меня кое-что беспокоит.

— Насчет дяди Тимоти? Я бы на вашем месте не волновалась. Не верю, что с ним что-то серьезное. Он просто ипохондрик.

— Да-да, возможно, вы правы. Но признаюсь, что меня беспокоит не его здоровье, а миссис Тимоти. Вроде бы она упала и сломала лодыжку. Теперь она лежит, и ваш дядя в ужасном состоянии.

— Потому что ему приходится ухаживать за ней, а не наоборот? Ничего, это ему на пользу, — сказала Сьюзен.

— Да, вероятно. Но дело в том, получает ли ваша бедная тетя вообще какой-нибудь уход. Ведь в доме нет прислуги.

— Для пожилых людей жизнь становится сущим адом, — заметила Сьюзен. — Они ведь живут в чем-то вроде георгианского помещичьего дома, не так ли?

Мистер Энтуисл кивнул.

Они не без осторожности вышли из «Королевского герба», но прессы нигде не было видно.

Пара репортеров поджидала Сьюзен в засаде у двери коттеджа. С помощью мистера Энтуисла она дала им несколько уклончивых ответов, после чего вошла в дом вместе с мисс Гилкрист, а мистер Энтуисл вернулся в «Королевский герб», где снял номер. Похороны были назначены на завтра.

— Моя машина все еще в карьере, — спохватилась Сьюзен. — Совсем забыла о ней. Попозже приведу ее в деревню.

— Только не откладывайте надолго, — с беспокойством предупредила мисс Гилкрист. — Надеюсь, вы не пойдете за машиной в темноте?

Сьюзен посмотрела на нее и рассмеялась:

— Не думаете же вы, что убийца все еще прячется поблизости?

— Ну, вообще-то нет… — Мисс Гилкрист выглядела смущенной.

«Тем не менее именно этого она и опасается, — подумала Сьюзен. — Забавно!»

Мисс Гилкрист скрылась в кухне.

— Уверена, вам бы хотелось пораньше выпить чаю, — донесся оттуда ее голос. — Вас устроит через полчаса, миссис Бэнкс?

Сьюзен казалось, что половина четвертого — несколько рановато, но она была достаточно милосердна, чтобы понимать намерение мисс Гилкрист успокоить нервы при помощи «приятной чашечки чаю», а так как у нее были свои причины потакать компаньонке, она ответила:

— Когда хотите, мисс Гилкрист.

Послышалось радостное звяканье посуды, и Сьюзен направилась в гостиную. Она провела там всего несколько минут, когда послышался звонок в дверь, сменившийся аккуратным негромким стуком.

Сьюзен вышла в холл, а мисс Гилкрист появилась в дверях кухни, вытирая о фартук перепачканные мукой руки.

— Кто бы это мог быть?

— Наверное, опять репортеры, — предположила Сьюзен.

— О господи, какое беспокойство для вас, миссис Бэнкс!

— Ничего страшного. Я постараюсь от них отделаться.

— А я как раз собиралась печь лепешки к чаю.

Сьюзен двинулась к входной двери, а мисс Гилкрист напряженно застыла. «Уж не думает ли она, что снаружи поджидает убийца с топором?» — подумала Сьюзен.

Однако посетителем оказался пожилой джентльмен, который приподнял шляпу и осведомился, глядя на Сьюзен с улыбкой доброго дядюшки:

— Полагаю, вы миссис Бэнкс?

— Да.

— Меня зовут Гатри — Александер Гатри. Я был очень старым другом миссис Ланскене. Вы ее племянница, бывшая мисс Сьюзен Эбернети?

— Совершенно верно.

— Раз мы познакомились, я могу войти?

— Конечно.

Мистер Гатри тщательно вытер ноги о циновку, снял пальто, положил его вместе со шляпой на маленький дубовый сундук и проследовал за Сьюзен в гостиную.

— Повод для моего визита весьма печален, — начал мистер Гатри, чьи слова не слишком вязались с сияющим лицом. — Оказавшись в этих краях, я чувствовал, что должен хотя бы посетить дознание и, конечно, похороны. Бедная глупенькая Кора! Я знал ее, дорогая миссис Бэнкс, с первых дней брака. Бодрая была девушка — серьезно относилась к искусству и Пьеру Ланскене — я имею в виду, как к художнику. Впрочем, он оказался не таким уж плохим мужем. Конечно, гулял на стороне, но, к счастью, Кора рассматривала это как элемент артистического темперамента. Он художник и, следовательно, должен быть аморальным! Я даже не уверен, что она в своих оценках не пошла дальше: он аморален и, следовательно, настоящий художник! Бедняжка ничего не смыслила в живописи, хотя в других отношениях обнаруживала удивительную проницательность.

— Кажется, все так полагают, — промолвила Сьюзен. — Я ведь ее практически не знала.

— Да, Кора порвала с родственниками, потому что они не оценили ее драгоценного Пьера. Она никогда не блистала красотой, но что-то в ней было. С Корой было интересно проводить время. Никогда, бывало, не знаешь, что она скажет в следующую секунду. Была ли ее naivet[1402] подлинной или притворной? Кора доставила нам много веселых минут. Мы называли ее «вечное дитя». И в самом деле, когда я видел Кору в последний раз (я иногда навещал ее после смерти Пьера), она по-прежнему казалась мне похожей на ребенка.

Сьюзен предложила мистеру Гатри сигарету, но старый джентльмен покачал головой:

— Благодарю вас, дорогая моя, но я не курю. Должно быть, вас удивляет мой приход. По правде говоря, я испытывал угрызения совести. Я обещал Коре навестить ее несколько недель тому назад. Обычно я виделся с ней раз в год, а в последнее время у нее появилось хобби скупать картины на местных распродажах, и она хотела, чтобы я помогал ей их подбирать. Дело в том, что моя профессия — художественный критик. Конечно, большинство приобретений Коры были жуткой мазней, но в целом это не такой уж плохой бизнес. На этих деревенских распродажах картины сбывают за бесценок — рамы стоят больше, чем вы платите за картину. Естественно, крупные распродажи посещают опытные дельцы, которые вряд ли упустят шедевр. Но совсем недавно маленькая вещица Кейпа[1403] была продана за несколько фунтов на распродаже в фермерском доме. Это довольно любопытная история. Одна семья подарила картину старой няне за верную службу, понятия не имея о ее ценности. Няня отдала ее племяннику фермера, которому нравилось изображение лошади, но и он считал картину никчемным старьем. Да-да, такое иногда случается, а Кора была убеждена, что у нее наметанный глаз на картины. Конечно, это не соответствовало действительности. Как-то она пригласила меня взглянуть на Рембрандта, которого приобрела в прошлом году. Это не было ни Рембрандтом, ни даже приличной копией. Зато ей удалось заполучить симпатичную гравюру Бартолоцци[1404] — к сожалению, попорченную сыростью. Я продал ее по просьбе Коры за тридцать фунтов, и это, разумеется, только усилило ее азарт. Она восторженно писала мне о недавно купленном на одной из распродаж итальянском примитивисте, и я обещал приехать взглянуть на него.

— Очевидно, он здесь, — сказала Сьюзен, указывая на стену позади гостя.

Мистер Гатри встал, надел очки и стал изучать картину.

— Бедная Кора, — промолвил он наконец.

— Тут есть и другие, — сообщила Сьюзен.

Мистер Гатри продолжил обследование сокровищ изобразительного искусства, приобретенных полной надежд миссис Ланскене. Иногда он цокал языком и вздыхал.

Наконец критик снял очки.

— Грязь — удивительная вещь, миссис Бэнкс! — заметил он. — Она придает романтический колорит самым чудовищным образцам живописи. Боюсь, что Бартолоцци был случайной удачей. Все же это давало Коре интерес к жизни. Я доволен, что не разочаровал ее.

— Еще несколько картин есть в столовой, — сказала Сьюзен, — но, думаю, это работы ее мужа.

Мистер Гатри вздрогнул и протестующе поднял руку:

— Не заставляйте меня смотреть на них снова! Классам по изображению живой натуры предстоит ответить за многое. Я всегда старался щадить чувства Коры — она была преданной женой. Ну, дорогая миссис Бэнкс, не стану больше злоупотреблять вашим временем.

— Останьтесь выпить с нами чаю. Думаю, он почти готов.

— Очень любезно с вашей стороны. — Мистер Гатри снова сел.

— Сейчас пойду посмотрю.

В кухне мисс Гилкрист как раз вытаскивала из духовки последние лепешки. Поднос уже был приготовлен, а крышка чайника начала дребезжать.

— Пришел мистер Гатри — я пригласила его остаться к чаю.

— Мистер Гатри? Ах да, он был большим другом бедной миссис Ланскене. Он известный художественный критик. Какая удача — я испекла отличные лепешки и приготовила пирожные с домашним клубничным вареньем. Чайник уже закипает… О, пожалуйста, миссис Бэнкс, не поднимайте тяжелый поднос! Я все сделаю сама.

Тем не менее Сьюзен взяла поднос, мисс Гилкрист последовала за ней с чайником и заваркой, поздоровалась с мистером Гатри, и все сели за столик.

— Превосходные лепешки, — одобрил мистер Гатри, — и чудесное варенье! Не сравнить с покупной выпечкой.

Мисс Гилкрист покраснела от удовольствия. В комнате замаячил призрак «Ивы». Было ясно, что мисс Гилкрист пребывает в своей стихии.

— Благодарю вас, — промолвил мистер Гатри, принимая последнее пирожное, предложенное ему домоправительницей. — Я чувствую себя виноватым — наслаждаюсь чаем в доме Коры, которую так зверски убили.

Мисс Гилкрист неожиданно продемонстрировала чисто викторианскую реакцию на услышанное:

— Уверена, что миссис Ланскене радовалась бы, что вы получили удовольствие от чая. Вам следует подкрепиться.

— Да-да, возможно, вы правы. Просто трудно заставить себя поверить, что кто-то, кого ты хорошо знал, убит.

— Я согласна, — кивнула Сьюзен. — Это кажется… фантастичным.

— Причем явно не случайным бродягой, забравшимся в дом. Я могу представить причины, по которым убили Кору…

— Можете? — быстро спросила Сьюзен. — Какие причины?

— Понимаете, Кора всегда была нескромной, — сказал мистер Гатри. — И наслаждалась… как бы это лучше выразить… показывая, какой она может быть проницательной. Как ребенок, который знает чей-нибудь секрет. Если Кора узнавала какую-то тайну, то тут же разглашала ее, даже если обещала этого не делать. Она просто не могла удержаться.

Сьюзен молчала. Мисс Гилкрист тоже — она выглядела обеспокоенной.

— Маленькая доза мышьяка в чашке чаю или коробка отравленных конфет по почте меня бы не удивили, — продолжал мистер Гатри. — Но жестокое убийство с целью ограбления кажется нелепым. Может быть, я не прав, но, по-моему, у Коры не было ничего, что могло бы привлечь грабителя. Она ведь не хранила в доме много денег?

— Очень мало, — отозвалась мисс Гилкрист.

Мистер Гатри вздохнул и поднялся.

— После войны число преступлений резко возросло. Времена изменились.

Поблагодарив за угощение, он вежливо простился с двумя женщинами. Мисс Гилкрист проводила его и помогла надеть пальто. Из окна гостиной Сьюзен видела, как он быстро шагает по дорожке к воротам.

Мисс Гилкрист вернулась в комнату с маленьким пакетом в руке.

— Должно быть, когда мы были на дознании, приходил почтальон, протолкнул пакет в щель для почты, и он упал в угол возле двери. Интересно, что там, — возможно, свадебный пирог.

Мисс Гилкрист развернула бумагу. Внутри находилась белая коробочка, перевязанная серебряной лентой, а в ней — аппетитный кусок пирога с миндальной начинкой и белой глазурью.

— Какая прелесть! — воскликнула мисс Гилкрист. — Любопытно, кто… — Она взглянула на лежащую в коробке карточку. — «Джон и Мэри». Кто это такие? Как глупо не писать фамилию!

— Бывает нелегко с людьми, пользующимися только именами, — оторвалась от размышлений Сьюзен. — На днях я получила открытку с подписью «Джоан» — я насчитала восемь знакомых Джоан. Когда общаешься в основном по телефону, не запоминаешь почерк.

Мисс Гилкрист оживленно перебирала возможных Джонов и Мэри среди своих знакомых.

— Это может быть дочь Дороти — ее звали Мэри, но я не слышала о ее помолвке, а тем более о браке. Потом, маленький Джон Бэнфилд — полагаю, он уже достаточно повзрослел, чтобы жениться… и девочка Энфилдов — нет, ее звали Маргарет. Ни адреса, ничего. Ладно, вспомню потом…

Она взяла поднос и направилась в кухню.

— Ну, — поднявшись, сказала Сьюзен, — пожалуй, мне лучше привести машину.

Глава 10

Сьюзен вывела машину из карьера, где оставила ее утром, и поехала в деревню. При бензоколонке не было гаража, и ей посоветовали отвести автомобиль в «Королевский герб». Сьюзен поставила его в гостиничном гараже рядом с большим «Даймлером», готовым к отъезду. За рулем сидел шофер, а на заднем сиденье поместился закутанный в шарфы пожилой иностранный джентльмен с огромными усами.

Мальчик, с которым Сьюзен разговаривала о машине, смотрел на нее с таким напряженным вниманием, что, казалось, воспринимал едва ли половину ее слов.

Наконец он осведомился голосом, полным благоговения:

— Вы ее племянница, верно?

— Что-что?

— Вы племянница жертвы?

— А-а… Ну, в общем, да…

— А я ломал голову, где я видел вас раньше!

«Юный вампир!» — подумала Сьюзен, направляясь назад в коттедж.

— Слава богу, вы вернулись целой и невредимой! — тоном облегчения приветствовала ее мисс Гилкрист и с беспокойством добавила: — Надеюсь, вы будете есть спагетти на ужин?

— Все, что угодно. Я не голодна.

— Могу похвалиться, что умею готовить очень вкусные спагетти au gratin.[1405]

Похвальба была вполне оправданной. Мисс Гилкрист была отличной кухаркой. Сьюзен предложила помочь мыть посуду, но мисс Гилкрист, поблагодарив ее, заверила, что там мало работы даже для одного.

Вскоре мисс Гилкрист вернулась с кофе, который оказался слабоватым. Она предложила Сьюзен кусок свадебного пирога, но Сьюзен от него отказалась.

— Пирог очень хороший, — настаивала мисс Гилкрист, попробовав его. Она пришла к удовлетворившему ее выводу, что пирог прислала «дочь дорогой Эллен, о которой я знаю, что она собиралась замуж, хотя напрочь забыла ее имя».

Сьюзен молчала, позволяя мисс Гилкрист щебетать и дожидаясь подходящего момента, чтобы заговорить на интересующую ее тему. Этот момент наступил, когда они, поужинав, сидели у камина.

— Кажется, мой дядя Ричард приезжал сюда незадолго до смерти? — спросила Сьюзен.

— Да, приезжал.

— Когда именно?

— Дайте подумать… Должно быть, за две… почти за три недели до сообщения о его кончине.

— Он выглядел больным?

— Нет, не сказала бы. Он держался сердечно и оживленно. Миссис Ланскене очень удивилась, увидев его. «Право, Ричард, после стольких лет!» — воскликнула она, а мистер Эбернети объяснил: «При-ехал посмотреть, как ты поживаешь». — «Со мной-то все в порядке», — ответила миссис Ланскене. Думаю, она была немного обижена, что брат после долгого отсутствия объявился как ни в чем не бывало. «Нет смысла вспоминать старое, — сказал мистер Эбернети. — Из нас остались только ты, я и Тимоти — а с Тимоти невозможно говорить ни о чем, кроме его здоровья. Пьер, кажется, сделал тебя счастливой, так что признаю свою неправоту. Тебя это удовлетворяет?» Он говорил очень любезно. Красивый был мужчина, хотя, конечно, пожилой.

— Как долго он здесь пробыл?

— Остался на ленч. Я приготовила говядину с зеленью. К счастью, в тот день как раз приезжал мясник.

Казалось, большую часть воспоминаний мисс Гилкрист занимала кулинария.

— Значит, они поладили между собой?

— Да, безусловно.

Помолчав, Сьюзен спросила:

— А тетя Кора была удивлена, когда… он умер?

— Да, ведь это случилось внезапно, не так ли?

— Абсолютно внезапно. Конечно, она удивилась — дядя же не говорил ей, насколько серьезно он болен.

— Да, я понимаю, что вы имеете в виду. — Мисс Гилкрист немного помедлила. — Может, вы и правы. Хотя миссис Ланскене потом сказала, что ее брат сильно постарел, — по-моему, даже намекнула насчет слабоумия…

— Но вам он не показался слабоумным?

— Внешне — нет. Но я ведь с ним почти не разговаривала — естественно, я оставила их вдвоем.

Сьюзен задумчиво посмотрела на мисс Гилкрист. Была ли она похожа на женщину, которая подслушивает у дверей? Сьюзен не сомневалась в честности мисс Гилкрист, в том, что она ни за что не стала бы красть, обманывать или вскрывать чужие письма. Но любопытство может таиться под самым безупречным обликом. Мисс Гилкрист могла счесть необходимым работать в саду у открытого окна или подметать в холле. Это не выглядело бы нескромностью, но в таком случае она наверняка что-нибудь бы услышала…

— Вы ничего не слышали из их разговора? — спросила Сьюзен.

Вопрос был слишком резок. Мисс Гилкрист сердито покраснела.

— Нет, миссис Бэнкс. В мои привычки никогда не входило подслушивание у дверей!

«Это означает обратное, — подумала Сьюзен, — иначе она бы просто ответила „нет“.

— Простите, мисс Гилкрист, я не имела в виду ничего подобного, — извинилась Сьюзен. — Но иногда в этих коттеджах, построенных кое-как, просто невозможно не слышать происходящего за стеной, а теперь, когда их обоих нет в живых, семье важно знать, о чем они говорили во время встречи.

Коттедж отнюдь не был «построен кое-как» — он относился к периоду, когда дома сооружали на совесть, — но мисс Гилкрист попалась на приманку и согласилась с предположением.

— Разумеется, вы правы, миссис Бэнкс, — коттедж очень маленький, и я понимаю, почему вы хотите знать, что произошло между ними, но боюсь, что почти не в состоянии вам помочь. По-моему, они говорили о здоровье мистера Эбернети и, конечно… ну, о его фантазиях. По его виду я бы такого о нем не подумала, но ведь он был болен и, как часто бывает, приписывал свое недомогание стороннему влиянию. Думаю, это обычный симптом. Моя тетя…

Мисс Гилкрист пустилась в воспоминания, но Сьюзен, подобно мистеру Энтуислу, быстро перевела разговор с тети на исходную тему.

— Именно так мы и думали, — сказала она. — Дядины слуги были очень привязаны к нему и, естественно, огорчались из-за того, что он считал… — Сьюзен сделала паузу.

— Ну конечно! Слуги очень чувствительны в таких делах. Помню, как моя тетя…

— Полагаю, он подозревал, что слуги хотят его отравить? — снова прервала Сьюзен.

— Право, не знаю… Я…

Сьюзен заметила ее смущение.

— Значит, это были не слуги, а кто-то еще?

— Не знаю, миссис Бэнкс. Правда не знаю!

Но ее глаза избегали взгляда Сьюзен, и та подумала, что мисс Гилкрист знает больше, чем хочет сказать. Возможно, ей известно немало…

Решив пока не давить на собеседницу, Сьюзен осведомилась:

— Каковы ваши планы на будущее, мисс Гилкрист?

— Я как раз собиралась поговорить с вами об этом, миссис Бэнкс. Я уже сказала мистеру Энтуислу, что хотела бы остаться в коттедже, пока все отсюда не уберутся.

— Знаю. Я вам очень благодарна.

— И я хотела вас спросить, сколько времени на это понадобится, потому что я должна начать подыскивать другое место.

Сьюзен задумалась.

— Здесь не так уж много работы. За пару дней я смогу разобрать вещи и уведомить аукциониста.

— Значит, вы решили все продать?

— Да. Вряд ли будет сложно сдать коттедж.

— Да за ним выстроится очередь! Сейчас сдается так мало коттеджей. Приходится их покупать.

— Тогда много времени не понадобится. — Поколебавшись, Сьюзен добавила: — Надеюсь, вы не откажетесь принять жалованье за три месяца?

— Это очень великодушно с вашей стороны, миссис Бэнкс. Я вам так благодарна! А не могли бы вы в случае необходимости рекомендовать меня? Подтвердить, что я была компаньонкой вашей родственницы и… удовлетворительно справлялась со своими обязанностями?

— Разумеется, могла бы.

— Не знаю, имею ли я право об этом просить… — Руки мисс Гилкрист начали вздрагивать — она изо всех сил старалась говорить спокойно. — Но нельзя ли не упоминать обстоятельства… и даже имя?

Сьюзен уставилась на нее:

— Не понимаю.

— Просто вы об этом не задумывались, миссис Бэнкс. Ведь это убийство, и все читали о нем в газетах. Неужели вы не понимаете? Люди могут подумать: «Две женщины жили вместе, и одну из них убили, — возможно, это сделала компаньонка». Если бы я подыскивала себе компаньонку, миссис Бэнкс, то дважды подумала бы, прежде чем нанять… ну, вам ведь ясно, что я имею в виду. Никто ведь точно не знает… Меня это ужасно беспокоит, миссис Бэнкс, — по ночам я не могу сомкнуть глаз и все думаю, что больше не смогу устроиться компаньонкой. А на какое еще место я могу рассчитывать?

Вопрос прозвучал с невольным пафосом. Сьюзен осознала всю глубину отчаяния этой симпатичной, хотя и невзрачной женщины, чье существование зависело от страхов и причуд нанимателей. К тому же в словах мисс Гилкрист было много правды. Едва ли кому-нибудь захочется поселить у себя в доме женщину, замешанную в истории с убийством — пусть даже абсолютно невиновную.

— Но если полиция найдет убийцу… — начала Сьюзен.

— Тогда, конечно, все будет в порядке. Но смогут ли его найти? Не думаю, чтобы у полиции имелись хоть какие-нибудь подозрения. А если его не поймают, я останусь… ну, пускай не самым вероятным подозреваемым, но человеком, который мог это сделать.

Сьюзен задумчиво кивнула. Мисс Гилкрист ничего не выиграла от смерти Коры Ланскене — но кому об этом известно? Кроме того, ходит столько безобразных историй о вражде, возникающей между живущими вместе женщинами, о странных, патологических мотивах внезапных вспышек агрессии. Посторонние могут подумать, что между Корой Ланскене и мисс Гилкрист существовали подобные отношения…

— Не беспокойтесь, мисс Гилкрист, — бодро и решительно заговорила Сьюзен. — Я уверена, что смогу найти вам место у кого-нибудь из моих друзей. Это не составит труда.

— Боюсь, — промолвила мисс Гилкрист, несколько успокоившись, — что я не смогу выполнять тяжелую работу. Разве только готовить и убирать…

Зазвонил телефон, и мисс Гилкрист подскочила на стуле:

— Господи, кто бы это мог быть?

— Наверное, мой муж, — отозвалась Сьюзен, вставая. — Он сказал, что позвонит вечером.

Она направилась к телефону.

— Алло. Да, это миссис Бэнкс… — После паузы ее голос изменился, став мягким и теплым. — Да, дорогой, это я… Все хорошо… Обычный вердикт — убийство, совершенное неизвестным… Только мистер Энтуисл… Что?.. Трудно сказать, но я думаю, что да… Да, как мы полагали… Все по плану… Я продам все вещи — для нас тут ничего нет… Не более двух дней… Просто ужасно… Не беспокойся, я знаю, что делаю… Грег, ты не… Тебе нужно быть внимательным… Нет, ничего… Спокойной ночи, милый.

Сьюзен положила трубку. Ее немного стесняла близость мисс Гилкрист, которая могла слышать ее из кухни, куда тактично удалилась. Ей хотелось кое о чем спросить Грега, но она предпочла этого не делать.

Сьюзен стояла у телефона, задумчиво нахмурясь. Внезапно ей пришла в голову мысль.

— Конечно, — пробормотала она. — Это именно то, что нужно.

Подняв трубку, она заказала междугородный разговор.

Спустя четверть часа послышался усталый голос телефониста:

— Боюсь, что абонент не отвечает.

— Пожалуйста, продолжайте звонить.

Сьюзен прислушивалась к отдаленным гудкам. Внезапно они прекратились, и в трубке послышался сварливый мужской голос:

— Кто это?

— Дядя Тимоти?

— Что-что? Не слышу!

— Дядя Тимоти? Это Сьюзен Бэнкс.

— Сьюзен кто?

— Бэнкс. Бывшая Эбернети. Ваша племянница.

— А, Сьюзен! В чем дело? Чего ты звонишь среди ночи?

— Еще совсем рано.

— Для меня — нет. Я уже лег.

— Должно быть, вы очень рано ложитесь. Как тетя Мод?

— Ты только из-за этого и звонишь? У твоей тети болит нога, и она не может ничего делать. Совсем ничего — она абсолютно беспомощна. В хорошеньком положении мы оказались! Этот болван доктор говорит, что не может найти сиделку. Он хотел забрать Мод в больницу, но я не позволил. Я не в состоянии ничего делать — боюсь даже пробовать. У нас торчит эта деревенская дура, но она все время бормочет, что должна вернуться к мужу. Не знаю, как нам быть.

— Поэтому я вам и позвонила. Вам не подойдет мисс Гилкрист?

— Кто она такая? Никогда не слышал о ней.

— Компаньонка тети Коры. Очень приятная и толковая женщина.

— А она умеет готовить?

— Она прекрасно готовит и может ухаживать за тетей Мод.

— Отлично, но когда она сможет приехать? Эти деревенские идиотки появляются и убегают — я вынужден все делать сам, а это мне не на пользу. У меня пошаливает сердце.

— Постараюсь прислать ее как можно скорее. Возможно, послезавтра.

— Ну, спасибо, — ворчливо отозвался Тимоти. — Ты славная девочка, Сьюзен.

Положив трубку, Сьюзен направилась в кухню.

— Вы бы согласились поехать в Йоркшир ухаживать за моей тетей? Она упала и сломала лодыжку, а мой дядя совсем беспомощен. Он порядочный зануда, но тетя Мод очень хорошая женщина. К ним приходит прислуга из деревни, а вы бы готовили пищу и присматривали за тетей.

Мисс Гилкрист от волнения уронила кофейник.

— О, благодарю вас, вы так добры! Думаю, я неплохая сиделка и смогу обслуживать вашего дядю и стряпать для него. Большое спасибо, миссис Бэнкс, я вам очень признательна за вашу любезность!

Глава 11

Сьюзен лежала в постели, пытаясь заснуть. День был долгим, и она устала. Обычно Сьюзен засыпала очень легко. Но сейчас шел час за часом, а сон все не приходил…

Она говорила, что не возражает ночевать в этой комнате, на этой кровати, где тетя Кора…

Нет-нет, эти мысли нужно выбросить из головы! Сьюзен всегда гордилась крепкими нервами. Зачем вспоминать о том, что произошло несколько дней назад? Надо думать о будущем — о будущем ее и Грега. Дом на Кардиган-стрит — как раз то, что им нужно. Офис на первом этаже и очаровательная квартира наверху. Комнату сзади можно использовать как лабораторию для Грега. Это позволит уменьшить подоходный налог. Грег успокоится и станет самим собой. Больше не будет этих тревожных выходок. Временами он смотрел на нее, словно не зная, кто она такая. Один-два раза он ее по-настоящему испугал… А старый мистер Коул пригрозил: «Если такое повторится…» Еще как бы повторилось, если бы дядя Ричард не умер как раз вовремя…

В конце концов, почему обязательно рассматривать смерть дяди как трагедию? Ему не для чего было жить. Он был старым, больным и усталым, потерял сына… Умереть так спокойно, во сне, явилось для него благом. Спокойно… во сне… Если бы только она могла уснуть. Глупо лежать час за часом, прислушиваясь к скрипу мебели, шелесту деревьев и кустов за окном и причудливому меланхолическому уханью совы. Какой зловещей может быть деревня! Совсем непохожей на большой, шумный и равнодушный город. Там тебя окружают люди, ты чувствуешь себя в безопасности, а здесь…

Говорят, что в домах, где произошло убийство, иногда появляются привидения. Возможно, этот дом тоже станет известен как «коттедж с привидением» — призраком Коры Ланскене… Как странно — с тех пор, как она прибыла сюда, ей все время кажется, что тетя Кора где-то рядом… Конечно, у нее просто разыгралось воображение. Кора Ланскене мертва и завтра будет похоронена. В коттедже никого нет, кроме нее самой и мисс Гилкрист. Тогда почему ей кажется, будто в комнате находится кто-то еще?..

Кора мирно спала на этой кровати, когда на нее обрушился топор. А теперь она не дает ей уснуть…

Мебель снова скрипнула… А может, это кто-то крадется? Сьюзен включила свет. Никого. Просто разгулялись нервы. Нужно расслабиться, закрыть глаза…

Внезапно ей почудился стон… Кто-то страдает… быть может, умирает…

— Я не должна воображать всякие глупости, — прошептала себе Сьюзен.

Смерть — это конец; человек перестает существовать. Никто никогда не может возвращаться после смерти… Или перед ней оживает сцена из недавнего прошлого — стоны умирающей женщины?..

Стон послышался снова. Теперь он звучал громче — кто-то стонал от острой боли…

Сьюзен снова зажгла свет и прислушалась. Стоны были реальными — они доносились из соседней комнаты.

Спрыгнув с кровати, Сьюзен накинула халат и направилась к двери. Она вышла на площадку, постучала в дверь комнаты мисс Гилкрист и вошла внутрь. В комнате горел свет. Мисс Гилкрист сидела на кровати — ее лицо было искажено гримасой боли.

— Что случилось, мисс Гилкрист? Вам плохо?

— Да. Не знаю, что… — Она попыталась встать с кровати, но у нее началась рвота. Мисс Гилкрист откинулась на подушки и пробормотала: — Пожалуйста, позвоните доктору. Должно быть, я съела что-то не то…

— Сейчас дам вам соды. Если вам не станет лучше, утром вызовем врача.

Мисс Гилкрист покачала головой:

— Нет, вызовите сразу. Я… ужасно себя чувствую.

— Вы помните его номер? Или посмотреть в книжке?

Мисс Гилкрист назвала номер, после чего скорчилась в очередном приступе рвоты.

Сьюзен ответил сонный мужской голос:

— Кто? Гилкрист? На Мидс-лейн? Да, знаю. Сейчас приеду.

Доктор сдержал слово. Через десять минут Сьюзен услышала, как подъехала его машина, и пошла открывать дверь.

Провожая доктора наверх, она рассказала ему о происшедшем:

— Очевидно, мисс Гилкрист съела что-то неподходящее. Выглядит она ужасно.

Доктор имел вид человека, привычного к вызовам без всякой на то надобности. Но как только он осмотрел стонущую женщину, его поведение изменилось. Он дал краткие указания Сьюзен и спустился к телефону. Вскоре он присоединился к Сьюзен в гостиной.

— Я вызвал «Скорую помощь». Нужно доставить ее в больницу.

— Значит, ей в самом деле так плохо?

— Да. Я сделал ей инъекцию морфия, чтобы облегчить боль. Но похоже… — Он не окончил фразу. — Что она ела?

— На ужин мы ели макароны au gratin и пудинг с кремом. Потом пили кофе.

— Вы ели то же самое?

— Да.

— И с вами все в порядке? Не чувствуете боли или тошноты?

— Нет.

— А больше она ничего не ела? Например, рыбные консервы или колбасу?

— Нет. На ленч мы ходили в «Королевский герб» — после дознания.

— Да, конечно… Вы племянница миссис Ланскене?

— Да.

— Скверная была история. Надеюсь, убийцу поймают.

— Я тоже.

Прибыла «Скорая помощь». Мисс Гилкрист увезли, и доктор поехал с ней, сказав Сьюзен, что позвонит утром. После его ухода она поднялась к себе и заснула, едва коснувшись головой подушки.

На похороны пришло много народу. Присутствовала почти вся деревня. Семью представляли Сьюзен и мистер Энтуисл, другие родственники прислали венки. Адвокат спросил, где мисс Гилкрист, и Сьюзен шепотом рассказала о случившемся. Мистер Энтуисл поднял брови:

— Весьма странно.

— Утром ей стало лучше. Звонили из больницы. У людей часто бывают неполадки с желчным пузырем. Просто некоторые слишком из-за этого суетятся.

Мистер Энтуисл промолчал. Сразу же после похорон он уехал назад в Лондон.

Вернувшись в коттедж, Сьюзен нашла несколько яиц и приготовила омлет. Потом она поднялась в комнату Коры и начала разбирать ее вещи.

Это занятие прервал приход доктора.

Он выглядел обеспокоенным, но на вопрос Сьюзен ответил, что мисс Гилкрист гораздо лучше.

— Через пару дней она поправится. Но ей повезло, что меня сразу же вызвали. Иначе все могло окончиться трагически.

Сьюзен уставилась на него:

— Значит, ей в самом деле было так плохо?

— Миссис Бэнкс, перечислите мне все, что мисс Гилкрист вчера ела и пила. Все без исключений.

Подумав, Сьюзен дала подробный отчет.

Доктор неудовлетворенно покачал головой:

— Было что-нибудь, что она ела, а вы — нет?

— Не думаю. Пирожные, лепешки, варенье, чай, потом ужин… Нет, не припоминаю ничего такого.

Доктор почесал нос и прошелся взад-вперед по комнате.

— А это точно пищевое отравление? — спросила Сьюзен.

Доктор внимательно посмотрел на нее, потом, казалось, принял решение.

— Это был мышьяк, — ответил он.

— Мышьяк?! — изумленно воскликнула Сьюзен. — Вы имеете в виду, что кто-то дал ей мышьяк?

— Похоже на то.

— А она не могла принять его сама? Я имею в виду, намеренно?

— Самоубийство? Мисс Гилкрист не знает, почему это произошло, а должна была бы знать, если бы пыталась покончить с собой. Кроме того, она вряд ли выбрала бы мышьяк. В доме полно снотворных таблеток — достаточно было принять большую дозу.

— А мог мышьяк попасть в пищу случайно?

— Это меня и интересует. Маловероятно, хотя такое бывало. Но если вы и она ели одно и то же…

Сьюзен кивнула:

— В самом деле, кажется невероятным… — Внезапно она вскрикнула: — Ну конечно! Свадебный пирог!

— Что-что? Свадебный пирог?

Сьюзен объяснила, что она имела в виду. Доктор внимательно слушал.

— Странно. Говорите, она не была уверена, кто его прислал? У вас остался кусочек? Или хотя бы коробка, в которой он лежал?

— Не знаю. Схожу посмотрю.

Они вместе начали поиски и наконец обнаружили белую картонную коробку с несколькими крошками пирога, лежащую в кухонном шкафу. Доктор тщательно упаковал ее.

— Я этим займусь. А вы не знаете, где обертка?

С оберткой им не повезло, и Сьюзен предположила, что ее бросили в печь.

— Вы пока не уезжаете, миссис Бэнкс?

— Нет, я должна разобрать вещи тети. Я пробуду здесь пару дней.

— Отлично. Как вы, конечно, понимаете, полиция может захотеть расспросить вас. Вы не знаете никого, кто мог… ну, затаить злобу на мисс Гилкрист?

Сьюзен покачала головой:

— Я вообще мало о ней знаю. Только то, что она прожила с моей тетей несколько лет.

— Она всегда казалась приятной, но ничем не примечательной женщиной. Не из тех, у кого бывают враги. Значит, свадебный пирог прислали по почте? Похоже на ревнивую женщину, но кто мог ревновать к мисс Гилкрист? Выглядит невероятно.

— В самом деле.

— Ну, я должен идти. Не понимаю, что происходит в нашей тихой и маленькой Литчетт-Сент-Мэри. Сначала зверское убийство, потом попытка отравления по почте. Странно, что одно последовало за другим.

Доктор зашагал по дорожке к своей машине. В коттедже было душно, и Сьюзен, оставив дверь открытой, медленно поднялась наверх и возобновила работу.

Кора Ланскене не была аккуратной и методичной женщиной. Ящики ее комода были набиты чем попало. В одном лежали туалетные принадлежности, старые носовые платки и кисти. В другом поверх нижнего белья были втиснуты письма и счета. В третьем под шерстяными джемперами находилась картонная коробка с двумя накладными челками. Четвертый был полон старых фотографий и тетрадей с эскизами. Сьюзен задержалась на групповом фотоснимке, очевидно сделанном много лет назад где-то во Франции и изображавшем молодую и худощавую Кору, державшую под руку высокого долговязого мужчину с всклокоченной бородой и в вельветовой куртке. Сьюзен решила, что это покойный Пьер Ланскене.

Фотографии интересовали Сьюзен, но она отложила их в сторону и начала сортировать сложенные в стопку бумаги. Наткнувшись на письмо, она дважды прочла его и все еще не могла оторвать от него взгляда, когда голос за спиной заставил ее испуганно вскрикнуть:

— Что тебя может здесь удерживать, Сьюзен? Хэлло, в чем дело?

Сьюзен покраснела от досады:

— Джордж! Как же ты меня напугал!

Ее кузен лениво усмехнулся:

— Похоже на то.

— Как ты здесь очутился?

— Ну, дверь внизу была открыта, поэтому я вошел. На первом этаже никого не оказалось, и я поднялся сюда. Если ты имеешь в виду, как я очутился в этих местах, то я утром отправился на похороны.

— Я тебя там не видела.

— Мой драндулет сыграл со мной скверную шутку. Мотор заглох, я провозился с ним не знаю сколько времени, а он возьми и заработай сам по себе. На похороны опоздал, но решил, что все равно стоит сюда заехать. Я знал, что ты здесь. — Сделав паузу, он добавил: — Я звонил тебе, и Грег сказал, что ты поехала вступать в права наследства. Я подумал, что могу тебе помочь.

— А ты не должен быть в своем офисе? — осведомилась Сьюзен. — Или ты можешь брать выходной, когда пожелаешь?

— Похороны — лучший предлог для отсутствия на работе. А эти похороны, несомненно, подлинные. Кроме того, убийство всегда привлекает людей. В любом случае я не собираюсь ходить в офис теперь, когда у меня появились средства. Найду занятие поинтереснее. — Джордж снова усмехнулся. — Как и Грег.

Сьюзен задумчиво смотрела на Джорджа. Она редко виделась с кузеном, а при встрече всегда чувствовала, что ей нелегко его понять.

— Почему ты на самом деле приехал сюда, Джордж? — спросила Сьюзен.

— Вполне возможно, чтобы поработать детективом. Я много думал о прошлых похоронах, на которых мы присутствовали. Тетя Кора в тот день заварила кашу. Меня интересовало, вызваны ли ее слова обычной безответственностью и joie de vivre[1406] или же она имела в виду нечто конкретное. Что говорится в письме, которое ты так внимательно читала, когда я вошел?

— Это письмо, которое дядя Ричард написал Коре после того, как побывал у нее, — медленно ответила Сьюзен.

Какие черные у Джорджа глаза!.. Она считала их карими, но они были черными, а в черных глазах всегда есть нечто непроницаемое. Они скрывают мысли.

— В письме есть что-то любопытное? — спросил Джордж.

— Ну, не совсем…

— Могу я взглянуть?

Поколебавшись, Сьюзен вложила письмо в его протянутую руку.

Он прочитал письмо, бормоча текст себе под нос:

— «Рад был увидеть тебя после стольких лет… Ты выглядишь прекрасно… Домой добрался благополучно и не очень устал от поездки…» — Внезапно его голос изменился и стал четким: — «Пожалуйста, не говори никому о том, что я тебе рассказал. Твой любящий брат, Ричард».

Джордж посмотрел на Сьюзен:

— Что это может означать?

— Что угодно. Возможно, речь шла о его здоровье. Или какая-то сплетня об общем знакомом…

— Да, эта фраза ничего не объясняет, но наводит на размышления… Что же он рассказал Коре? Кто-нибудь может об этом знать?

— Возможно, мисс Гилкрист, — задумчиво отозвалась Сьюзен. — Думаю, она подслушивала.

— Ах да, компаньонка. Кстати, где она?

— В больнице — отравление мышьяком.

Джордж уставился на нее:

— Быть не может!

— Может. Кто-то прислал ей отравленный свадебный пирог.

Джордж опустился на стул и присвистнул.

— Похоже, дядя Ричард не ошибся, — сказал он.

На следующее утро в коттедж явился инспектор Мортон.

Это был мужчина средних лет; он слегка картавил — типичное сельское произношение. Держался он спокойно, но его проницательный взгляд казался настороженным.

— Вы понимаете, что это значит, миссис Бэнкс? — осведомился инспектор. — Доктор Проктор уже рассказал вам о мисс Гилкрист. Несколько крошек свадебного пирога, которые он захватил с собой, были подвергнуты анализу, и в них обнаружили следы мышьяка.

— Выходит, кто-то намеренно пытался ее отравить?

— Похоже на то. Сама мисс Гилкрист не в состоянии нам помочь. Она повторяет, что этого не может быть, что никто никогда не сделал бы ничего подобного. Тем не менее кто-то сделал. Вы никак не можете прояснить ситуацию?

Сьюзен покачала головой.

— Я полностью сбита с толку, — сказала она. — А вам не удалось что-нибудь определить по почтовой марке или по почерку?

— Вы забыли, что обертка, очевидно, сгорела. К тому же есть сомнения, что пакет вообще прислали по почте. Молодой Эндрюс — шофер почтового фургона — не припоминает, чтобы доставлял его. Конечно, ему пришлось объехать много домов и он не может быть уверен, но сомнения остаются.

— А какая существует альтернатива?

— Вот такая, миссис Бэнкс: кто-то мог воспользоваться старой оберточной бумагой с именем и адресом мисс Гилкрист и со штампованной маркой и просунуть пакет в дверное отверстие, создав впечатление, что он прибыл по почте. — Инспектор добавил бесстрастным тоном: — Идея насчет свадебного пирога была ловкой. Одинокие пожилые леди сентиментальны — получая свадебный пирог, они радуются, что о них помнят. Коробка конфет могла бы вызвать подозрения.

— Мисс Гилкрист долго размышляла над тем, кто мог прислать ей пирог, — медленно сказала Сьюзен, — но ничего дурного не подозревала — как вы сказали, она была обрадована и польщена. — Сделав паузу, она спросила: — Там было достаточно яда, чтобы… убить?

— Это трудно определить без количественного анализа. Зависит от того, съела ли мисс Гилкрист весь кусок. Ей кажется, что нет. А вы не припоминаете?

— Пожалуй, нет. Мисс Гилкрист хотела меня угостить, но я отказалась. Тогда она начала есть и сказала, что пирог очень вкусный, но я не помню, доела ли она его до конца.

— Если не возражаете, миссис Бэнкс, я бы хотел подняться наверх.

— Конечно.

Сьюзен последовала за ним в комнату мисс Гилкрист.

— Боюсь, там жуткий беспорядок, — извинилась она. — Но из-за похорон тети я не успела убрать комнату, а потом пришел доктор Проктор, и я подумала, что лучше оставить все как есть.

— Очень разумно с вашей стороны, миссис Бэнкс. Не у каждого хватило бы на это здравого смысла.

Инспектор подошел к кровати, сунул руку под подушку и осторожно поднял ее. Его лицо медленно расплылось в улыбке.

— Смотрите, — сказал он.

На простыне лежал кусочек свадебного пирога, выглядевший весьма неаппетитно.

— Как странно, — промолвила Сьюзен.

— Вовсе нет. Ваше поколение, возможно, так не поступает. В наши дни молодые леди не особенно стремятся выйти замуж. Но это старый обычай. Положите под подушку кусок свадебного пирога, и вы увидите во сне будущего мужа.

— Но неужели мисс Гилкрист…

— Она не хотела рассказывать нам об этом, так как стеснялась, что в таком возрасте занимается подобными глупостями. Но я сразу подумал, что это вполне возможно. — Его лицо помрачнело. — Если бы не причуда старой девы, сегодня мисс Гилкрист могло не быть в живых.

— Но кто мог захотеть убить ее?

Их взгляды встретились. Сьюзен стало не по себе от странного задумчивого выражения глаз инспектора.

— А вы не знаете? — осведомился он.

— Конечно нет.

— Значит, нам предстоит это выяснить, — заключил инспектор Мортон.

Глава 12

Два пожилых человека сидели в комнате, меблированной в высшей степени современно. Нигде ни одного изгиба — все предметы были строго прямоугольными. Пожалуй, единственным исключением являлся Эркюль Пуаро, чья фигура изобиловала изгибами. Живот радовал глаз своей округлостью, голова походила на яйцо, а пышные усы были лихо закручены вверх.

Пуаро потягивал сироп, задумчиво глядя на мистера Гоби.

Последний был маленьким, худощавым и словно съежившимся. С каждым разом его внешность казалась все более неприметной, а сейчас он выглядел настолько неприметно, что мог считаться как бы отсутствующим. Мистер Гоби не смотрел на Пуаро, потому что вообще никогда ни на кого не смотрел.

Его слова как будто были обращены к левому углу сверкающего хромом камина.

Мистер Гоби славился своим умением добывать информацию. Очень немногие знали о нем и пользовались его услугами, но те, кто это делал, обычно не испытывали нужды в деньгах. Услуги мистера Гоби стоили немало. Ему было достаточно щелкнуть пальцами, и сотни мужчин и женщин, старых и молодых, занимающих самое различное положение на общественной лестнице, отправлялись на поиски сведений и благодаря усердию и терпению достигали нужных результатов.

Сейчас мистер Гоби практически удалился от дел, но иногда оказывал услуги старым клиентам, одним из которых был Эркюль Пуаро.

— Я сделал для вас все, что мог, — доверительным шепотом сообщил камину мистер Гоби. — Послал на розыски всех своих ребят. Хорошие парни, но все же не те, что были у меня раньше. Им не хватает желания учиться. Проработав всего пару лет, они думают, что уже все знают. К тому же они согласны работать только в строго отведенное для этого время.

Мистер Гоби печально покачал головой и переместил взгляд на электрическую розетку.

— Во всем виновато правительство, — продолжал он. — И эта система образования. Она внушает им идеи. Они приходят из колледжа и говорят нам то, что думают, хотя большинство из них вовсе не умеет думать. Все их знания вычитаны в книгах. В нашем бизнесе от этого никакого толку. У нас требуют добывать сведения, а не думать.

Мистер Гоби откинулся на спинку стула и подмигнул абажуру.

— Впрочем, мне не следует критиковать правительство. Не знаю, что бы мы без него делали. В наши дни вы можете входить куда угодно с блокнотом и карандашом, если только вы прилично одеты и грамотно говорите, и выспрашивать у людей самые интимные подробности их повседневной жизни, выяснять всю их подноготную, вплоть до того, что они ели на обед 23 ноября, потому что это был проверочный день доходов среднего класса (или выше среднего, если хотите их умаслить). На девять вопросов из десяти вам охотно ответят, а если даже десятый окажется для них чересчур и они вас обрежут, то все равно ни на минуту не усомнятся, что вы тот, за кого себя выдаете, и что правительство в самом деле хочет все о них знать — по какой-то абсолютно немыслимой причине! Уверяю вас, мсье Пуаро, — мистер Гоби по-прежнему обращался к абажуру, — что это наилучший метод, который мы когда-либо использовали, — куда лучший, чем проверять электросчетчик, искать повреждение в телефонном кабеле и выдавать себя за монахинь и скаутов, собирая пожертвования, — хотя все это мы также проделываем. Да, назойливое любопытство правительства — дар божий для охотников за информацией!

Пуаро хранил молчание. С годами мистер Гоби стал излишне словоохотливым, но рано или поздно он должен был перейти к делу.

— Так! — произнес мистер Гоби и вытащил потрепанную записную книжечку. Облизнув палец, он начал перелистывать страницы. — Мистер Джордж Кроссфилд. Займемся им в первую очередь. Только голые факты. Вам незачем знать, как я их раздобыл. Он уже порядочное время по уши в долгах. Главным образом из-за лошадей и игры — женщинами он не особенно увлекается. Бывает во Франции и в Монте-Карло, где много времени проводит в казино. Слишком хитер, чтобы обналичивать там чеки, но тратит куда больше, чем позволяют его счета. Я не вдавался в эти вопросы, так как вас они не занимают. Но он не отличается щепетильностью, если нужно обойти закон, — и, будучи юристом, знает, как это делать. Есть основания полагать, что он использовал фонды, доверенные ему для вкладов. В последнее время много просаживал на бирже и на скачках. Ему не везло. Три месяца едва сводил концы с концами. На работе нервозен и раздражителен. Но после смерти его дяди все изменилось. Весь сияет, как яйцо к завтраку (которых мы, к сожалению, уже давно не видим).

Теперь что касается требуемой вами информации. Заявление Джорджа Кроссфилда, что в тот день он был на скачках в Херст-парке, почти наверняка не соответствует действительности. Кроссфилд, как правило, делает ставки по очереди у двух букмекеров. В тот день ни один его не видел. Возможно, он ездил куда-то поездом с вокзала Пэддингтон. Шофер такси вроде как опознал по фотографии пассажира, которого подвозил к вокзалу. Но я бы на это не полагался — внешность у него заурядная, никаких особых примет. Носильщики и другие служащие вокзала его не припоминают. Безусловно, не был в Челси — ближайшей станции к Литчетт-Сент-Мэри. На такой маленькой станции его бы запомнили. Мог доехать до Ридинга, а оттуда добраться автобусом. Несколько маршрутов проходят примерно в миле от Литчетт-Сент-Мэри — автобусы отправляются часто и всегда переполнены, — а один идет в саму деревню. Но им бы он не воспользовался, если бы замыслил что-нибудь, — парень слишком хитер. В Литчетт-Сент-Мэри его не видели, но это ни о чем не говорит. К коттеджу можно добраться и минуя деревню. Между прочим, во время учебы в Оксфорде Кроссфилд участвовал в драмкружке, так что в тот день мог загримироваться и изменить свою внешность до неузнаваемости. Я оставлю его в моем списке, ладно? Хочу проверить связи с черным рынком.

— Оставляйте, — кивнул Эркюль Пуаро.

Мистер Гоби снова облизнул палец и перевернул страницу.

— Мистер Майкл Шейн. В театральных кругах хорошо известен. Впрочем, о себе он более высокого мнения, чем другие. Хочет стать звездой, и поскорее. Любит деньги. Имеет успех у женщин — они от него без ума. Он к ним тоже неравнодушен — но, как говорится, бизнес прежде всего. Путается с Соррел Дейнтон, которая играла главную роль в последнем спектакле с его участием. У него была маленькая роль, но он имел успех. Муж мисс Дейнтон его не переваривает. Жена Майкла не знает об этой связи. Она вроде бы вообще мало о чем знает. Актриса не ахти какая, но выглядит недурно. Обожает своего мужа. Правда, не так давно ходили слухи, что их брак вот-вот лопнет, но, кажется, все наладилось — после смерти мистера Ричарда Эбернети.

Последние слова мистер Гоби подчеркнул многозначительным кивком в сторону диванной подушки.

— Мистер Шейн утверждает, что в тот день встречался с мистером Розенхаймом и мистером Оскаром Луисом по каким-то театральным делам. Но это не соответствует действительности. Он послал им телеграмму с извинениями за то, что вынужден отменить встречу. Шейн отправился в фирму проката автомобилей «Эмеральдо», около полудня взял машину и уехал в ней. Вернулся около шести вечера. Согласно спидометру, он проехал количество миль, близкое тому, что нас интересует. Из Литчетт-Сент-Мэри нет никаких подтверждений. В тот день там не заметили незнакомых автомобилей. Впрочем, он мог спрятать машину где-нибудь в миле от деревни. Тем более, что в сотне ярдов от коттеджа находится заброшенный карьер, а рядом с деревней — три городка, где можно оставить машину в переулке незаметно для полиции. Ну как, оставляем мистера Шейна в списке подозреваемых?

— Безусловно.

— Перейдем к миссис Шейн. — Мистер Гоби почесал нос и обратился к своей левой манжете. — Говорит, что в тот день ходила по магазинам. — Мистер Гоби возвел очи к потолку. — Женщины, ходящие за покупками, обычно рассеянны. А она за день до того узнала о наследстве. У нее было несколько чеков на покупки, но она превысила расходы, и от нее требовали уплаты, а на счете уже ничего не осталось. Вполне вероятно, что миссис Шейн просто примеряла одежду, рассматривала драгоценности, приценивалась к разным вещам, но так ничего и не купила. Подобраться к ней не составляет труда. Я подослал к ней одну из моих молодых леди, сведущую в театральных делах. Она остановилась у столика миссис Шейн в ресторане и воскликнула: «Дорогая, в последний раз я вас видела в „Пути вниз“ — в этой пьесе вы были чудесны! А вы недавно виделись с Хьюбертом?» Хьюберт был режиссером пьесы, в которой миссис Шейн, между прочим, потерпела неудачу, но все прошло как надо. Они стали болтать о театре, моя девушка вставляла нужные имена, а потом сказала: «По-моему, я вас видела в такой-то день там-то и там-то». Большинство дамочек в таких случаях попадаются на удочку и отвечают: «Нет, в тот день я была там-то». Но с миссис Шейн этот номер не прошел. Она ограничилась тем, что рассеянно промолвила: «В самом деле?» Что можно сделать с такой женщиной? — Мистер Гоби покачал головой и устремил суровый взгляд на радиатор.

— Ничего, — с чувством произнес Эркюль Пуаро. — У меня есть повод это утверждать. Никогда не забуду убийство лорда Эджвера.[1407] Я, Эркюль Пуаро, едва не потерпел поражение от особы с коварным, но весьма примитивным умом. Подобные люди часто совершают весьма несложные преступления и предоставляют событиям идти своим чередом. Просто, но по-своему гениально. Будем надеяться, что наш убийца — если в этом деле и впрямь фигурирует убийца — умен, тщеславен, самодоволен и не сможет противостоять искушению добавить кое-какие штрихи. Eh bien…[1408] продолжайте.

Мистер Гоби снова заглянул в книжечку:

— Мистер и миссис Бэнкс — заявляют, что весь день были дома. Но в отношении леди это снова не соответствует действительности. Около часу дня она пошла в гараж, села в машину и уехала в неизвестном направлении. Вернулась около пяти. Насчет расстояния ничего сообщить не могу, так как после этого она выезжала каждый день и никто не проверял спидометр.

Что касается мистера Бэнкса, то нам удалось раскопать кое-что любопытное. Прежде всего, мы не знаем, что он делал в интересующий нас день. На работе его не было — вроде бы он просил пару выходных из-за похорон. С тех пор он вообще не появлялся на службе. Бэнкс работает в симпатичной маленькой аптеке, но там им не слишком довольны. Кажется, он часто впадал в какое-то странное возбужденное состояние.

Ну, как я говорил, мы не знаем, что делал мистер Бэнкс в день гибели миссис Л. С женой он не ездил. Возможно, весь день торчал в квартире. Швейцара в доме нет, и никто не знает, дома ли жильцы. А вот в прошлом у него есть кое-что интересное. Месяца четыре назад — как раз перед знакомством со своей женой — Бэнкс побывал в психиатрической лечебнице. Его не поставили на учет — просто диагностировали нервный срыв. Кажется, Бэнкс допустил какую-то ошибку в приготовлении лекарства (тогда он работал в аптеке в Мэйфере). Больная выздоровела, фирма принесла извинения, и дело не было возбуждено. В конце концов, такие ошибки случаются, и к парням, которые их допускают, относятся снисходительно, если только не причинен непоправимый вред. Фирма не стала увольнять Бэнкса, но он ушел сам — сказал, что это его слишком потрясло. Впоследствии Бэнкс впал в угнетенное состояние и заявил доктору, что его мучает чувство вины, — якобы покупательница была груба с ним, жаловалась, что лекарство по предыдущему рецепту скверно приготовили, а он возмутился и намеренно добавил почти смертельную дозу какого-то наркотика. Бэнкс стал плакать и говорить, что после такого он не достоин жить. У медиков для подобных историй есть длинное название — кажется, комплекс вины. Они не поверили, что Бэнкс сделал это нарочно, и решили, что это была простая неосторожность, но он хотел, чтобы она выглядела серьезной и значительной.

— За se peut,[1409] — заметил Пуаро.

— Простите? Как бы то ни было, его поместили в санаторий и вскоре выписали, как излечившегося. После этого Бэнкс познакомился с мисс Эбернети, как ее тогда звали, и устроился на работу в маленькую, но вполне респектабельную аптеку, сказав там, что отсутствовал в Англии полтора года, и представив старую рекомендацию из аптечной лавки в Истборне. В той аптеке к нему не было никаких претензий, но его сослуживец сказал, что иногда он вел себя странно. Один раз покупатель пошутил с ним: «Хорошо бы вы продали мне что-нибудь, чтобы отравить мою жену, ха-ха!» А Бэнкс тихо отозвался: «Это можно устроить за двести фунтов». Покупатель обратил все в шутку, но ему стало не по себе. Может, это в самом деле была шутка, но Бэнкс не кажется мне похожим на шутника.

— Меня просто поражает, mon ami,[1410] — вставил Пуаро, — как вам удается добывать строго конфиденциальную, тем более медицинскую, информацию.

Мистер Гоби скользнул глазами по комнате и, выжидающе глядя на дверь, пробормотал, что существуют различные способы.

— Теперь мы переходим к сельским жителям. Мистер и миссис Тимоти Эбернети. У них симпатичное поместье, но на его содержание нужны деньги, которых им вроде бы здорово не хватало. Налоги и неудачные вклады. Мистер Эбернети постоянно жалуется на слабое здоровье и требует, чтобы все вокруг него суетились. Ест вовсю и производит впечатление достаточно крепкого мужчины, хотя предпочитает это не демонстрировать. После ухода приходящей служанки в доме остаются только хозяева, а в комнату мистера Эбернети никого не впускают, если он не позвонит. На следующее утро после похорон мистер Эбернети был в плохом настроении — ворчал на миссис Джоунс, почти не притронулся к завтраку и заявил, что обойдется без ленча, так как ночью плохо себя чувствовал. Дескать, ужин, который оставила для него миссис Джоунс, было невозможно есть. С девяти тридцати утра и до следующего утра он был дома один, и никто его не видел.

— А миссис Эбернети?

— Она выехала из «Эндерби» на машине в названное вами время. Пришла пешком в гараж деревушки Кэтстоун и сказала, что ее автомобиль сломался в паре миль оттуда. Механик подвез миссис Эбернети к ее машине, произвел осмотр и заявил, что автомобиль нужно доставить в гараж на буксире и ремонт будет долгим — вряд ли он успеет закончить его в тот же день. Расстроенная леди отправилась в местную гостиницу, договорилась о ночевке и попросила упаковать несколько сандвичей, так как ей хочется прогуляться по окрестностям — деревня находится на краю вересковой пустоши. Она вернулась поздно вечером. Мой информатор сказал, что это его не удивляет, так как гостиница — хуже некуда.

— А как насчет времени?

— Миссис Эбернети купила сандвичи в одиннадцать. Если она дошла пешком до шоссе, то могла добраться на попутке в Уоллкастер, а там сесть на экспресс к южному побережью, который останавливается в Ридинг-Уэст. Не стану вдаваться в детали автобусного сообщения. Короче говоря, она могла совершить… э-э… нападение, если только проделала это вскоре после полудня.

— Насколько я понимаю, врач считает, что убийство произошло самое раннее в половине третьего.

— Мне вообще это кажется маловероятным, — отозвался мистер Гоби. — Миссис Эбернети — славная леди, все ее любят. Она обожает мужа, возится с ним, как с ребенком.

— Да-да, материнский комплекс…

— Женщина она здоровая и сильная — колет дрова, носит их в корзине, к тому же хорошо разбирается в автомобиле.

— Кстати, что именно сломалось в ее машине?

— Хотите знать все подробности, мсье Пуаро?

— Боже упаси! Я ничего не смыслю в механике.

— Поломку было трудно обнаружить и устранить. Она могла быть сделана намеренно человеком, знающим устройство автомобиля.

— C’est magnifique![1411] — с насмешливым энтузиазмом воскликнул Пуаро. — Bon Dieu,[1412] можем мы хоть кого-нибудь исключить? Как насчет миссис Лео Эбернети?

— Она тоже приятная леди. Покойный мистер Эбернети очень любил ее. Миссис Лео приезжала погостить в «Эндерби» за две недели до его смерти.

— После того, как он ездил в Литчетт-Сент-Мэри повидать сестру?

— Нет, до того. После войны ее доход сильно уменьшился. Она продала дом и сняла маленькую квартиру в Лондоне. У нее есть вилла на Кипре, где она каждый год проводит несколько месяцев. Миссис Лео помогает получить образование юному племяннику и время от времени оказывает финансовую поддержку одному или двум молодым художникам.

— Короче говоря, живет безупречно, как святая Елена,[1413] — резюмировал Пуаро, закрыв глаза. — И она никак не могла в тот день уехать из «Эндерби» незаметно для слуг? Скажите «да», умоляю вас!

Мистер Гоби посмотрел на лакированные туфли Пуаро и виновато произнес:

— Боюсь, что не могу этого сказать, мсье Пуаро. Договорившись с мистером Энтуислом о том, что она останется в «Эндерби» и обо всем позаботится, миссис Эбернети съездила в Лондон за одеждой и кое-какими нужными ей вещами.

— II ne manquait que ça![1414] — с чувством воскликнул Пуаро.

Глава 13

При виде визитной карточки инспектора Мортона из полиции графства Беркшир брови Эркюля Пуаро поднялись вверх.

— Впустите его, Жорж. И подайте… что обычно предпочитают полицейские?

— Думаю, пиво, сэр.

— Ужасно, но чисто по-британски. Значит, подайте пиво.

Инспектор Мортон с ходу приступил к делу.

— Мне пришлось приехать в Лондон, — сказал он, — и я раздобыл ваш адрес, мсье Пуаро. Меня заинтересовало ваше присутствие на дознании в четверг.

— Так вы видели меня там?

— Да, и был удивлен. Вы не помните меня, зато я вас отлично помню по делу Пэнгборна.

— А, так вы в нем участвовали?

— В самом младшем звании. Это было очень давно, но я вас не забыл.

— И в тот день вы сразу же меня узнали?

— Это было не так трудно, сэр. — Инспектор Мортон подавил улыбку. — Ваша внешность… весьма необычна. — Взгляд инспектора скользнул по безупречному костюму Пуаро и задержался на лихо закрученных усах. — В сельской местности вы заметно выделяетесь, — объяснил он.

— Вполне возможно, — самодовольно заметил Пуаро.

— Меня заинтересовало, почему вы там оказались. Подобные преступления — жестокие убийства с целью ограбления — обычно вас не привлекают.

— По-вашему, это было заурядное жестокое убийство?

— Я как раз над этим размышляю.

— И начали размышлять сразу же, не так ли?

— Да, мсье Пуаро. Там имелись кое-какие необычные черты. Мы проделали рутинную работу, задержали двух подозрительных личностей, но у каждого оказалось железное алиби. Мы уверены, мсье Пуаро, что это преступление не из тех, которые вы называете «заурядными». Главный констебль тоже так считает. Преступник хотел, чтобы оно выглядело таким. Конечно, это может быть делом рук компаньонки — мисс Гилкрист, но у нее вроде бы нет никаких мотивов, в том числе эмоционального свойства. Возможно, миссис Ланскене была немного чокнутой — или, если хотите, глуповатой, — но между этими женщинами были отношения хозяйки и прислуги, без всякой пылкой женской дружбы. Таких, как мисс Гилкрист, полным-полно, и убийцы среди них, как правило, не встречаются. — Он сделал паузу. — Похоже, нам следует искать где-то подальше. Я пришел спросить, не могли бы вы нам помочь. Ведь что-то привело вас туда, мсье Пуаро.

— Что-то, безусловно, привело. Великолепный «Даймлер». Но не только он.

— У вас была… информация?

— Едва ли в том смысле, какой вы подразумеваете. Ничего такого, что можно было бы считать уликой.

— Но что-то, наводящее на… след?

— Да.

— Понимаете, мсье Пуаро, история имела продолжение.

Инспектор подробно описал происшествие с отравленным свадебным пирогом.

Пуаро со свистом втянул в себя воздух:

— Изобретательно, весьма изобретательно… Я предупреждал мистера Энтуисла, что за мисс Гилкрист нужно присматривать. Покушение на нее представлялось вполне возможным. Но должен признаться, я не ожидал яда. Скорее опасался повторения топора и потому считал неразумным, чтобы она бродила в одиночестве по пустым улочкам после наступления темноты.

— Но почему вы опасались покушения на нее? Мне кажется, мсье Пуаро, вам следует рассказать мне об этом.

Пуаро медленно кивнул:

— Хорошо, расскажу. Мистер Энтуисл не станет ничего вам говорить, потому что он юрист, а юристы не любят рассказывать о предположениях и выводах, сделанных на основании характера жертвы или нескольких опрометчивых слов. Но он не будет возражать, если я расскажу вам об этом, — напротив, почувствует облегчение. Мистер Энтуисл не желает выглядеть глупым или склонным к фантазиям, но он хочет, чтобы вы знали то, что может — только может — оказаться фактами.

Пуаро умолк, так как вошел Джордж с наполненным пивом бокалом.

— Угощайтесь, инспектор. Нет-нет, я настаиваю!

— А вы не присоединитесь ко мне?

— Я не пью пива. Но выпью бокал черносмородинного сиропа, который, как я заметил, не жалуют англичане.

Инспектор Мортон с признательностью посмотрел на свое пиво.

— Все началось на похоронах, — сказал Пуаро, потягивая темно-пурпурную жидкость. — Точнее, после похорон.

Он пересказал историю, поведанную ему мистером Энтуислом, сопровождая ее колоритными подробностями и выразительными жестами, которых требовала его пылкая натура. Можно было подумать, что Эркюль Пуаро лично присутствовал при описываемой сцене.

Инспектор Мортон обладал цепким умом и быстро фиксировал важные для него моменты.

— Этого мистера Эбернети в самом деле могли отравить?

— Не исключено.

— Но тело кремировали, и доказать ничего невозможно?

— Вот именно.

Инспектор задумался.

— Интересно. Хотя расследование обстоятельств смерти Ричарда Эбернети было бы пустой тратой времени.

— Пожалуй.

— Но люди слышали слова Коры Ланскене, и один из них мог подумать, что она в состоянии повторить их, снабдив подробностями.

— Она, несомненно, так бы и поступила. Как вы верно заметили, люди ее слышали. Теперь вы понимаете, почему я присутствовал на дознании и почему меня заинтересовало это дело, — меня всегда интересуют люди.

— Значит, покушение на мисс Гилкрист…

— …было вполне возможно предвидеть. Ричард Эбернети побывал в коттедже, говорил с Корой и мог назвать имя. Единственным человеком, который мог слышать или подслушать что-то, являлась мисс Гилкрист. После того как Кора умолкла навеки, убийца мог продолжать беспокоиться. Знает ли что-то ее компаньонка? Конечно, если бы он был благоразумен, то оставил бы все как есть, но убийцы, инспектор, редко бывают благоразумны. К счастью для нас. Они нервничают, подозревают, стремятся обрести полную уверенность… Наконец, они гордятся своим умом — и в результате, так сказать, высовывают голову из норы.

Инспектор усмехнулся.

— Попытка заставить замолчать мисс Гилкрист сама по себе была ошибкой, — продолжал Пуаро. — Ибо теперь вы должны расследовать два дела. Вы располагаете почерком на карточке из коробки с пирогом. Жаль, что обертку сожгли.

— Да, в противном случае я бы точно знал, прислали пирог по почте или нет.

— У вас есть причины предполагать последнее?

— Так думает почтальон — хотя он не уверен. Если бы пакет прошел через деревенское почтовое отделение, десять против одного, что начальница обратила бы на него внимание, но сейчас почту доставляет фургон из Маркет-Кейнс, и парень объезжает множество домов. Он думает, что доставлял только письма, и не припоминает посылки в коттедж, но не может быть полностью уверен. К тому же у него неприятности с девушкой, и он не в состоянии думать ни о чем другом. Я проверил его память — на нее нельзя полагаться. Если он доставил посылку, мне кажется странным, что ее не заметили до ухода этого мистера… как его… Гатри.

— Ах да, мистер Гатри.

Инспектор улыбнулся:

— Мы проверяем его, мсье Пуаро. В конце концов, Гатри ничего не стоило явиться под благовидным предлогом дружбы с миссис Ланскене. Миссис Бэнкс не могла знать, правда это или нет. Ему не составило бы труда подбросить маленький пакет и создать впечатление, будто его прислали по почте. Размазанная на марке сажа вполне походила бы на штамп. — Помолчав, он добавил: — Есть и другие возможности.

Пуаро кивнул:

— Вы полагаете?..

— Мистер Джордж Кроссфилд побывал в коттедже — правда, на следующий день. Собирался присутствовать на похоронах, но по дороге у него забарахлила машина. Вы что-нибудь знаете о нем, мсье Пуаро?

— Да. Но не так много, как хотелось бы знать.

— Насколько я понимаю, завещание покойного мистера Эбернети обогатило небольшую компанию. Надеюсь, это не означает, что мы должны заниматься всеми, кто в нее входит.

— Я собрал кое-какую информацию. Она в вашем распоряжении. Естественно, у меня нет полномочий задавать вопросы этим людям. Фактически с моей стороны было бы неразумно так поступать.

— Я буду действовать осторожно. Не следует вспугивать птичку раньше времени. А когда настанет момент ее вспугнуть, лучше это сделать как следует.

— Впечатляющий метод. Значит, вам остается рутинная работа со всеми возможностями, которыми вы располагаете. Процедура медленная — но верная. Что касается меня…

— Да, мсье Пуаро?

— Что касается меня, то я отправлюсь на север. Как я уже говорил, меня интересуют люди. Да, немного подготовительного камуфляжа — и можно ехать. Я намерен приобрести деревенский дом для иностранных беженцев в качестве представителя ОПБ ООН.

— А что такое ОПБ ООН?

— Организация помощи беженцам при ООН. Звучит неплохо — как по-вашему?

Инспектор Мортон молча усмехнулся.

Глава 14

— Благодарю вас, — сказал Эркюль Пуаро мрачной Дженет. — Вы были очень любезны.

Угрюмо поджав губы, Дженет вышла из комнаты. Ох уж эти иностранцы с их вопросами! Какая наглость! Похоже, этот тип — специалист по труднораспознаваемым сердечным болезням вроде той, которой, очевидно, страдал мистер Эбернети. Хозяин в самом деле умер уж слишком внезапно, и доктор был удивлен. Но почему какой-то иностранный врач должен сюда заявляться и все вынюхивать?

Миссис Лео хорошо говорить: «Пожалуйста, ответьте на все вопросы мсье Понтарлье. У него есть причины их задавать».

Вопросы… Вечно какие-нибудь вопросы! Иногда приходится заполнять ответами целые листы бумаги — хотя какое дело правительству или кому бы то ни было до вашей личной жизни? В этих анкетах даже спрашивают возраст — ну, она и сбросила пять лет. А почему бы и нет? Если она чувствует себя на пятьдесят четыре года, то может так и отвечать!

Хорошо, что мсье Понтарлье не интересовался ее возрастом. У него есть хоть какое-то понятие о приличиях. Он спрашивал только о лекарствах, которые принимал хозяин, о том, где они хранились, и не мог ли мистер Эбернети принять их слишком много, если плохо себя почувствовал или просто по ошибке. Как будто она могла помнить такую чепуху — да и вообще, хозяин знал, что делал! Потом мсье Понтарлье спросил, остались ли в доме какие-нибудь из его лекарств. Естественно, их выбросили. Он сказал, что у хозяина была сердечная недостаточность, и добавил еще какое-то длинное слово. Эти доктора вечно что-нибудь выдумывают. Старому Роджерсу говорили, что в спине у него какой-то диск или что-то в этом роде, а у него обычный прострел, и ничего больше. Ее отец был садовником и постоянно мучился от прострела.

Самозваный медик вздохнул и отправился на поиски Лэнскома. Из Дженет ему удалось вытянуть очень мало, но он иного и не ожидал. Его целью было сверить полученные от нее скудные сведения с информацией, сообщенной Элен Эбернети и почерпнутой ею из того же источника, хотя и с меньшими трудностями, так как Дженет считала, что миссис Лео имеет полное право задавать вопросы, и с удовольствием рассказывала ей о последних неделях жизни хозяина. Болезни и смерть были ее излюбленными темами.

Да, думал Пуаро, на информацию, добытую Элен, можно положиться. Но, следуя долгой привычке, он не доверял ничьим словам, покуда сам не убеждался в их правдивости.

В любом случае сведения были скудными и неудовлетворительными. В основном они сводились к факту, что Ричард Эбернети принимал капсулы с витаминным маслом. Они лежали в большой бутылке, которая ко времени его смерти была почти пуста. Каждый из присутствовавших в «Эндерби» мог ввести шприцем яд в одну из капсул и поместить ее на дно бутылки, чтобы роковая доза была принята спустя несколько недель после того, как этот человек покинул дом. А может быть, кто-то пробрался в дом за день до смерти Ричарда Эбернети и подмешал яд в капсулу или — что более вероятно — подменил одну из снотворных таблеток в маленьком пузырьке, стоявшем у кровати. Наконец, он мог просто добавить что-нибудь в еду или питье.

Эркюль Пуаро лично произвел кое-какие эксперименты. Парадная дверь оставалась запертой, но выходящую в сад боковую дверь не запирали до вечера. Около четверти второго, когда садовники ушли на ленч, а прислуга находилась в столовой, Пуаро вошел в ворота, подошел к боковой двери и поднялся в спальню Ричарда Эбернети, никем не замеченный. В качестве варианта он проскользнул через обитую сукном дверь в продуктовую кладовую и услышал голоса, доносившиеся из кухни в конце коридора, однако его снова никто не увидел.

Да, такое можно было проделать. Но произошло ли нечто подобное в действительности? На это не было никаких указаний. Не то чтобы Пуаро искал настоящие улики — он хотел лишь убедиться, что это возможно. Убийство Ричарда Эбернети оставалось всего лишь гипотезой. Улики требовались в связи с убийством Коры Ланскене. Пуаро намеревался как следует изучить людей, собравшихся в тот день на похороны, и сформировать мнение о каждом из них. У него уже был план, но он хотел сначала перекинуться еще несколькими словами со старым Лэнскомом.

Дворецкий держался вежливо, но несколько отчужденно. Не проявляя такого возмущения, как Дженет, он тем не менее рассматривал появление назойливого иностранца как материализацию дурных предчувствий.

Отложив лоскут кожи, которым он тщательно полировал чайник, Лэнском выпрямился и вежливо осведомился:

— Да, сэр?

Пуаро уселся на табурет.

— Миссис Эбернети говорила мне, что вы надеялись, удалившись со службы, поселиться в сторожке у северных ворот?

— Да, сэр. Но теперь все изменилось. Когда поместье продадут…

— Все равно остаются возможности, — прервал Пуаро. — Для садовников имеются коттеджи. Сторожка не нужна ни для гостей, ни для их прислуги. Так что все еще можно устроить.

— Благодарю вас за предложение, сэр. Но я не думаю, что… Ведь большинство… гостей, полагаю, будут иностранцами?

— Да, иностранцами. Среди тех, кто бежал в эту страну с континента, немало старых и беспомощных. Если их родные погибли, на родине для них нет будущего. Живя здесь, они не в состоянии заработать себе на хлеб, как те, кто молод и здоров. Организация, которую я представляю, будет приобретать на собранные средства сельские дома для таких людей. Это поместье кажется мне подходящим. Дело практически решено.

Лэнском вздохнул:

— Поймите, сэр, мне тяжело думать, что здесь больше не будет настоящих хозяев. Но ведь я знаю, как сейчас обстоят дела. Никто из членов семьи не мог бы себе позволить жить здесь — и сомневаюсь, чтобы молодые леди и джентльмены этого хотели. В наши дни нелегко найти прислугу, и, даже если это удается, она плохо работает и требует большое жалованье. Я понимаю, что эти прекрасные усадьбы свое отслужили. — Дворецкий снова вздохнул. — Если здесь должно обосноваться какое-нибудь учреждение, то я рад, что оно будет таким, как вы упомянули. Мы избежали многих ужасов войны, сэр, благодаря нашим храбрым солдатам, авиации и флоту, а также тому, что живем на острове. Но если бы Гитлер вторгся сюда, мы все бы поднялись и дали ему отпор. Мое зрение слишком слабо, чтобы стрелять, но я умею работать вилами и воспользовался бы ими в случае надобности. Мы в нашей стране всегда принимали обездоленных, сэр, и гордились этим.

— Благодарю вас, Лэнском, — мягко произнес Пуаро. — Должно быть, смерть вашего хозяина явилась для вас тяжелым ударом.

— Конечно, сэр. Я ведь служил мистеру Эбернети, когда он еще был молодым человеком. Мне очень повезло в жизни, сэр. Ни у кого не было лучшего хозяина.

— Я тут беседовал с моим другом и… э-э… коллегой, доктором Лэрреби. Мы интересовались, не было ли у вашего хозяина за день до смерти какого-нибудь тревожного происшествия или неприятного разговора. Вы не помните, приходили в тот день к нему какие-нибудь гости?

— Едва ли, сэр. Никого не припоминаю.

— А вообще кто-нибудь приходил?

— За день до смерти хозяина к чаю у нас был викарий. Приходили монахини насчет каких-то пожертвований, а к черному ходу явился один молодой человек и хотел всучить Марджори щетки и чистящие средства для сковородок. Он был очень настойчив. Больше никто не приходил.

На лице Лэнскома появилось беспокойное выражение. Пуаро не стал на него давить. Старик ведь уже все выложил мистеру Энтуислу, и с Эркюлем Пуаро он был бы куда менее откровенен.

Однако с Марджори Пуаро быстро добился успеха. Это была женщина без предрассудков, в отличие от старых слуг. Марджори была первоклассной кухаркой, путь к сердцу которой лежал через стряпню. Пуаро посетил ее в кухне, похвалил со знанием дела некоторые блюда, и Марджори сразу же почувствовала в нем родственную душу. Он без труда выяснил, что именно подавали вечером накануне смерти Ричарда Эбернети.

— В тот вечер я приготовила шоколадное суфле, — сообщила Марджори. — Специально сберегла шесть яиц. Молочник — мой приятель. Мне удалось раздобыть даже сливки — лучше не спрашивайте как.

Прочие блюда были описаны столь же детально. То, что не съели в столовой, докончили в кухне. Тем не менее, несмотря на словоохотливость Марджори, Пуаро не узнал от нее ничего важного.

Надев пальто и пару шарфов в качестве защиты от холодного северного воздуха, Пуаро вышел на террасу, где Элен Эбернети срезала запоздалые розы.

— Выяснили что-нибудь новое? — осведомилась она.

— Ничего. Но я на это и не рассчитывал.

— С тех пор как мистер Энтуисл предупредил меня о вашем приезде, я пыталась что-нибудь разведать, но напрасно. — Помолчав, она с надеждой добавила: — Может, все это выдумки?

— Убийство при помощи топора?

— Я не думала о Коре.

— А я думаю как раз о ней. Зачем кому-то понадобилось убивать ее? Мистер Энтуисл говорил мне, что в тот момент, когда она произнесла свою gaffe,[1415] вы сами почувствовали, будто что-то не так. Это верно?

— Ну… да, хотя я не знаю…

— Что именно было «не так»? — продолжал Пуаро. — Что-то неожиданное? Удивительное? Или, скажем, зловещее?

— Нет-нет, только не зловещее. Просто что-то было не вполне… Право, не помню, да это и неважно.

— А почему вы не помните? Потому что нечто другое вытеснило это у вас из головы — нечто более важное?

— Пожалуй, вы правы. Очевидно, упоминание об убийстве все отодвинуло на задний план.

— Возможно, все дело в чьей-то реакции на слово «убит»?

— Не исключено… Но я не помню, чтобы на кого-то смотрела. Мы все уставились на Кору.

— Тогда, быть может, вы что-то услышали — что-то упало или разбилось?

Элен нахмурилась, напрягая память:

— Нет… Не думаю…

— Ну, ладно — со временем вы вспомните. Может, это и в самом деле не имеет значения. А теперь скажите, мадам, кто из присутствовавших тогда лучше всех знал Кору?

Элен задумалась.

— Полагаю, Лэнском. Он помнил ее еще ребенком. Горничная Дженет поступила сюда уже после того, как Кора вышла замуж и уехала.

— А кроме Лэнскома?

— Пожалуй, я, — ответила Элен. — Мод вообще едва ее знала.

— Тогда, как по-вашему, почему Кора задала этот вопрос?

Элен улыбнулась:

— Это было абсолютно в ее духе.

— Я имею в виду, это была всего лишь betise?[1416] Кора выбалтывала, не подумав, все, что ей придет на ум? Или же она испытывала злобную радость, внося смятение?

Элен снова погрузилась в размышления.

— Трудно быть уверенным в том, что касается кого-то другого, — наконец промолвила она. — Я никогда не понимала, была ли Кора всего лишь простодушна или по-детски рассчитывала произвести впечатление. Вы это имели в виду, не так ли?

— Да. Предположим, миссис Кора сказала себе: «Вот будет забавно спросить, был ли Ричард убит, и посмотреть на их лица!» Это было бы похоже на нее?

На лице Элен отразилось сомнение.

— Возможно. В детстве у нее, безусловно, было довольно злое чувство юмора. Но какое это имеет значение?

— Это подтвердило бы, что шутить по поводу убийства весьма неразумно, — сухо отозвался Пуаро.

Элен поежилась:

— Бедная Кора.

Пуаро переменил тему:

— Миссис Тимоти Эбернети осталась здесь ночевать после похорон?

— Да.

— Она говорила с вами о словах Коры?

— Да, она сказала, что это возмутительно и очень на нее похоже.

— Значит, она не восприняла это всерьез?

— Нет. Уверена, что нет.

Пуаро показалось, что второе «нет» прозвучало менее твердо. Но так ведь бывает всегда, когда пытаешься что-то припомнить…

— А вы, мадам, отнеслись к этому серьезно?

Глаза Элен Эбернети казались ярко-голубыми и удивительно молодыми под зачесанными набок седеющими волосами.

— Пожалуй, да, мсье Пуаро, — задумчиво ответила она.

— Из-за вашего чувства, будто что-то не так?

— Возможно.

Пуаро ждал продолжения, но, не дождавшись, заговорил вновь:

— Между миссис Ланскене и ее семьей было многолетнее отчуждение?

— Да. Никому из нас не нравился ее муж, и это ее обижало — отсюда и возникло отчуждение.

— Но потом ваш деверь внезапно приехал повидать ее. Почему?

— Не знаю. Возможно, он догадывался, что ему недолго осталось жить, и хотел помириться.

— Он вам об этом не говорил?

— Мне?

— Да. Вы ведь гостили у него перед тем, как он отправился к сестре. Мистер Эбернети даже не упомянул вам о своем намерении?

Ему показалось, что поведение Элен стало более сдержанным.

— Он говорил мне, что собирается повидать своего брата Тимоти, — что и сделал, — а о Коре не упоминал. Может, войдем в дом? Должно быть, уже скоро подадут ленч.

Элен прошла мимо него, неся цветы. Когда они вошли через боковую дверь, Пуаро осведомился:

— Вы абсолютно уверены, что во время вашего визита мистер Эбернети не говорил вам ничего важного о других членах семьи?

— Вы спрашиваете как полицейский, — недовольно заметила Элен.

— Когда-то я и был полицейским. У меня нет официального статуса — а значит, и права задавать вам вопросы. Но ведь вы хотите знать правду — во всяком случае, так мне казалось?

Они вошли в Зеленую гостиную. Элен вздохнула:

— Ричард был разочарован в младшем поколении. Впрочем, все старики таковы. Он говорил о родственниках, не скрывая пренебрежения, но не сказал ни одного — понимаете, ни одного — слова, которое могло бы навести на мысль о мотиве убийства.

Элен взяла китайскую вазу и принялась размещать в ней розы. Покончив с этим, она стала осматриваться в поисках места для вазы.

— Вы великолепно размещаете цветы, мадам, — заметил Эркюль Пуаро. — Думаю, вы достигаете совершенства во всем, за что ни беретесь.

— Благодарю вас. Я люблю цветы. Думаю, они будут хорошо смотреться на зеленом малахитовом столике.

На упомянутом столике находился букет восковых цветов под стеклянным плафоном. Когда Элен приподняла его, Пуаро небрежно осведомился:

— Кто-нибудь говорил мистеру Эбернети, что муж его племянницы Сьюзен едва не отравил покупателя, готовя лекарство? О, pardon![1417]

Викторианская безделушка выскользнула из пальцев Элен. Пуаро прыгнул вперед, но недостаточно быстро. Плафон упал на пол и разбился. Элен с досадой воскликнула:

— Какая я неуклюжая! Хорошо, что цветы не пострадали. Придется доставать новый плафон. А цветы я уберу в шкаф под лестницей.

Пуаро помог Элен положить восковой букет на полку в темном шкафу и вернулся вместе с ней в гостиную.

— Это моя вина, — сказал он. — Мне не следовало пугать вас.

— Я забыла, о чем вы меня спросили.

— О, не стоит вспоминать: я уже и сам забыл.

Элен подошла к нему и положила ладонь на его руку:

— Мсье Пуаро, неужели хоть чья-нибудь жизнь при тщательном расследовании может оказаться безупречной? Нужно ли ворошить прошлое человека, если оно не имеет ничего общего с…

— Со смертью Коры Ланскене? Да, нужно. Потому что необходимо расследовать все. Недаром старая истина гласит: каждому есть что скрывать. Это относится ко всем нам — возможно, и к вам, мадам. Повторяю: ничего нельзя игнорировать. Поэтому ваш друг мистер Энтуисл и обратился ко мне. Я не полицейский и могу хранить молчание о том, что узнаю. Но я должен знать! А так как в этом деле, мадам, улик не так много, как людей, то я занимаюсь людьми. Мне необходимо познакомиться с каждым, кто был здесь в день похорон. Притом было бы очень удобно — и выгодно стратегически, — если бы я познакомился с ними в этом доме.

— Боюсь, — медленно произнесла Элен, — что это будет слишком сложно…

— Не так сложно, как вам кажется. Я уже придумал способ. Мистер Энтуисл заявит, что дом продан (entendu,[1418] иногда подобные сделки срываются). Он пригласит всех членов семьи собраться здесь и выбрать то, что они хотят, из обстановки, прежде чем все выставят на аукцион. Собрание можно назначить на подходящий уик-энд. — Помолчав, он добавил: — Как видите, все достаточно просто.

Элен посмотрела на него. Ее голубые глаза были холодными — почти ледяными.

— Вы расставляете для кого-то ловушку, мсье Пуаро?

— Увы! Мне хотелось бы знать, для кого ее расставлять, но пока что я в полном тумане. Конечно, можно осуществить кое-какие проверки…

— Проверки? Какие именно?

— Я еще сам толком не определил. И в любом случае, мадам, лучше, если вы не будете о них знать.

— Значит, меня тоже будут проверять?

— Вы, мадам, уже, так сказать, за кулисами. Но есть одна проблема. Думаю, молодые люди охотно приедут, а вот обеспечить присутствие мистера Тимоти Эбернети может оказаться трудновато. Я слышал, он не покидает дом.

Элен неожиданно улыбнулась:

— Возможно, вам повезет, мсье Пуаро. Вчера я разговаривала по телефону с Мод. Маляры красят дом, и Тимоти ужасно страдает от запаха краски. Он говорит, что это скверно отражается на его здоровье. Полагаю, они с Мод будут рады приехать сюда на неделю или на две. Мод все еще плохо ходит — вы знаете, что она сломала лодыжку?

— Нет. Какая жалость!

— К счастью, они заполучили компаньонку Коры, мисс Гилкрист. Кажется, она оказалась настоящим сокровищем.

— Что-что? — Пуаро резко обернулся к Элен. — Они пригласили мисс Гилкрист переехать к ним? Кто это предложил?

— Думаю, это устроила Сьюзен — Сьюзен Бэнкс.

— А-а, — странным тоном протянул Пуаро. — Значит, это предложила малютка Сьюзен. Она любит все устраивать.

— Мне она кажется весьма практичной девушкой.

— Да, она практична. Вы слышали, что мисс Гилкрист чудом избежала смерти, съев кусок отравленного свадебного пирога?

— Нет! — Элен выглядела испуганной. — Теперь я вспоминаю, как Мод говорила, что мисс Гилкрист только что вышла из больницы, но я понятия не имела, из-за чего она туда попала. Отравлена? Но почему, мсье Пуаро?

— Вы в самом деле не догадываетесь почему?

— Соберите всех здесь! — с внезапной горячностью воскликнула Элен. — Узнайте правду! Больше не должно быть убийств!

— Следовательно, вы согласны со мной сотрудничать?

— Да, согласна.

Глава 15

— Этот линолеум выглядит прекрасно, миссис Джоунс. Видно, что вы умеете с ним обращаться. Чайник на кухонном столе — можете наливать. Я приду, как только отнесу завтрак мистеру Эбернети.

Мисс Гилкрист поднялась по лестнице, неся поднос с едой. Постучав в дверь комнаты Тимоти, она истолковала донесшееся изнутри ворчание как разрешение войти и быстро шагнула в спальню.

— Утренний кофе и бисквиты, мистер Эбернети. Надеюсь, сегодня вы чувствуете себя лучше. Такой прекрасный день!

— На молоке нет пенки? — с подозрением буркнул Тимоти.

— Конечно нет, мистер Эбернети. Я тщательно ее сняла и принесла ситечко на случай, если она соберется снова. Некоторые любят пенку и говорят, что это сливки, — в общем, так оно и есть.

— Идиоты! — проворчал Тимоти. — Что это за бисквиты?

— Они очень хороши для пищеварения.

— Чушь собачья. Можно есть только бисквиты с имбирем.

— К сожалению, на этой неделе у бакалейщика не было таких бисквитов. Но эти тоже очень хороши. Попробуйте и убедитесь сами.

— Благодарю вас, мне отлично известно, что они собой представляют. Оставьте занавески в покое!

— Я думала, немного солнца вам не повредит. Сегодня такой приятный день.

— Я хочу, чтобы в комнате было темно. У меня раскалывается голова. Все из-за этой проклятой краски. Я всегда был чувствителен к запаху краски: он меня просто отравляет.

Мисс Гилкрист понюхала воздух и бодро заметила:

— Здесь почти не чувствуется запаха. Маляры перешли на другую сторону.

— У вас не такое чувствительное обоняние, как у меня. Неужели нельзя положить все книги, которые я читаю, так, чтобы я мог до них дотянуться?

— Простите, мистер Эбернети, я не знала, что вы читаете все сразу.

— Где моя жена? Я не видел ее уже больше часа.

— Миссис Эбернети отдыхает на диване.

— Скажите ей, чтобы пришла отдыхать сюда.

— Хорошо, мистер Эбернети. Но она могла задремать. Может, подождать четверть часа?

— Нет, скажите ей, что она нужна мне немедленно. И не теребите этот плед. Я положил его так, как мне нравится.

— Извините. Мне показалось, он немного соскользнул…

— А мне нравится, когда он соскальзывает. Идите и приведите Мод.

Мисс Гилкрист спустилась в гостиную, где Мод Эбернети сидела, положив ногу на табурет, и читала роман.

— Простите, миссис Эбернети, — виновато сказала мисс Гилкрист, — но мистер Эбернети вас требует.

Мод быстро отложила книгу:

— О боже! Сейчас иду!

Она потянулась за палкой.

— Вот и ты наконец! — буркнул Тимоти, когда его жена вошла в комнату.

— Прости, дорогой. Я не знала, что нужна тебе.

— Эта женщина, которую ты привела в дом, сведет меня с ума. Суетится и кудахчет, как клуша. Типичная старая дева.

— Мне жаль, что мисс Гилкрист тебя беспокоит. Она просто хочет как лучше…

— Не желаю, чтобы надо мной чирикала глупая старая дева. К тому же она чертовски сутулая…

— Совсем немного.

— Обращается со мной как с младенцем! Это просто сводит с ума!

— Понимаю, дорогой. Но, пожалуйста, постарайся ей не грубить. Я еще совсем беспомощна, а ты говоришь, что она хорошо готовит…

— Готовит она неплохо, — ворчливо признал мистер Эбернети. — Но пусть она торчит на кухне — это все, что я прошу. Не позволяй ей суетиться вокруг меня.

— Конечно, дорогой. Как ты себя чувствуешь?

— Так себе. Думаю, тебе лучше вызвать Бартона, чтобы он меня осмотрел. Эта краска действует мне на сердце. Пощупай пульс — увидишь, какой он неровный.

Мод пощупала пульс, не делая комментариев.

— Тимоти, может, нам перебраться в отель, пока не закончат красить дом?

— На это уйдет куча денег.

— Разве теперь это так уж важно?

— Ты, как все женщины, только и умеешь транжирить деньги! Мы унаследовали ничтожно малую часть состояния моего брата, а ты думаешь, что мы можем жить припеваючи в отеле «Ритц»!

— Я имела в виду не совсем это.

— Должен тебя предупредить, что деньги Ричарда почти не изменят наше положение. Об этом позаботятся кровососы из правительства. Запомни мои слова: все сожрут налоги.

Миссис Эбернети печально покачала головой.

— Кофе холодный, — сказал Тимоти, с отвращением глядя на чашку, к которой еще не успел прикоснуться. — Почему я никогда не могу выпить чашку по-настоящему горячего кофе?

— Я его подогрею.

В кухне мисс Гилкрист пила чай, любезно, хотя и чуть снисходительно беседуя с миссис Джоунс.

— Я так стараюсь избавить от хлопот миссис Эбернети, — говорила она. — Вся эта беготня вверх-вниз по лестнице мучительна для нее.

— Сама виновата — ползает перед мужем на четвереньках, — отозвалась миссис Джоунс, размешивая сахар в чашке.

— Как печально, что ее муж инвалид.

— Не такой уж он инвалид, — мрачно заметила миссис Джоунс. — Ему просто удобно лежать, звонить в колокольчик и ждать, пока принесут поднос. Но он отлично может вставать и ходить. Когда ее не было дома, я даже видела его в деревне. Ходил как миленький! Все, что ему нужно, — например, табак или почтовую марку, — он отлично может принести сам. Поэтому, когда она уезжала на похороны и застряла по дороге домой, а он сказал, чтобы я пришла и осталась на ночь, я отказалась. «Простите, сэр, — говорю я ему, — но я должна позаботиться и о собственном муже. По утрам я буду приходить, как всегда, но мне нужно все приготовить к приходу мужа с работы». Я решила, что ему только пойдет на пользу, если он раз в жизни сам себя обслужит. Тогда поймет, сколько для него делают другие. Вот я и настояла на своем.

Миссис Джоунс глубоко вздохнула и сделала большой глоток сладкого темного чая. Хотя она относилась к мисс Гилкрист настороженно и считала ее суетливой старой девой, ей нравилась щедрость, с которой та расходовала хозяйские запасы чая и сахара.

Она поставила чашку и дружелюбно сказала:

— Сейчас я выскребу пол в кухне, а потом пойду домой. Картошка уже почищена, милочка, она стоит рядом с мойкой.

Хотя обращение «милочка» слегка покоробило мисс Гилкрист, она оценила добрую волю собеседницы, избавившей ее от чистки огромного количества картофеля.

Прежде чем мисс Гилкрист успела ответить, зазвонил телефон, и она поспешила в холл. Телефон в стиле тех, которыми пользовались лет пятьдесят назад, был расположен на самом сквозняке, в темном коридоре у лестницы.

Мод Эбернети появилась на верхней площадке, когда мисс Гилкрист еще разговаривала. Посмотрев вверх, она сообщила хозяйке дома:

— Это миссис… кажется, Лео Эбернети.

— Скажите ей, что я сейчас подойду.

Мод начала с трудом спускаться с лестницы.

— Жаль, что вам снова пришлось спускаться, миссис Эбернети, — посочувствовала мисс Гилкрист. — Мистер Эбернети уже окончил завтрак? Сейчас я поднимусь и заберу поднос.

Она поспешила наверх, а миссис Эбернети взяла трубку.

— Элен? Это Мод.

Инвалид встретил мисс Гилкрист злобным взглядом. Когда она взяла поднос, он сердито осведомился:

— Кто это звонит?

— Миссис Лео Эбернети.

— Ну, теперь они будут сплетничать целый час. Когда женщины болтают по телефону, они теряют чувство времени. Не говоря уже о деньгах, которые они расходуют на эту болтовню.

Мисс Гилкрист рассудительно заметила, что оплачивать разговор придется миссис Лео, и Тимоти раздраженно проворчал:

— Отодвиньте занавеску. Нет, не эту — другую. Не хочу, чтобы свет бил мне в глаза. Вот так лучше. Если я инвалид, это не значит, что я должен весь день сидеть в потемках. И поищите на полке книгу в зеленом переплете… В чем дело? Куда вы опять несетесь?

— Звонят в дверь, мистер Эбернети.

— Я ничего не слышал. Кроме того, внизу ведь есть эта женщина — вот пусть она и открывает.

— Хорошо, мистер Эбернети. Какую книгу вы просили меня найти?

Инвалид закрыл глаза:

— Уже не помню. Вы меня отвлекли. Лучше уйдите.

Мисс Гилкрист схватила поднос и поспешно удалилась. Поставив поднос на столик в буфетной, она побежала в передний холл мимо миссис Эбернети, все еще разговаривающей по телефону.

Вскоре мисс Гилкрист вернулась и спросила вполголоса:

— Простите, что прерываю вас, но пришла монахиня, которая собирает пожертвования в какой-то фонд — кажется, «Сердце Девы Марии». У нее есть тетрадь — большинство дают полкроны или пять шиллингов.

— Минутку, Элен, — сказала в трубку Мод и обернулась к мисс Гилкрист. — Я не жертвую на католические церковные фонды. У нашей церкви есть свои благотворительные организации.

Мисс Гилкрист снова поспешила к двери.

Через несколько минут Мод завершила беседу фразой:

— Поговорю об этом с Тимоти.

Она положила трубку и направилась в холл. Мисс Гилкрист неподвижно стояла у двери в гостиную. Она озадаченно хмурилась и вздрогнула, когда Мод Эбернети обратилась к ней:

— Что-нибудь случилось, мисс Гилкрист?

— Нет-нет, миссис Эбернети. Боюсь, я просто задумалась. Глупо с моей стороны, когда в доме полно работы.

Мисс Гилкрист захлопотала как муравей, а Мод с трудом поднялась в комнату мужа.

— Звонила Элен. Кажется, усадьба продана — какому-то приюту для иностранных беженцев…

Она сделала паузу, ожидая, пока Тимоти энергично выскажется по адресу иностранных беженцев, которые будут жить в доме, где он родился и вырос.

— В этой стране не осталось ни капли достоинства! Мой старый дом! Я не в силах даже думать об этом!

— Элен вполне понимает твои… наши чувства, — продолжала Мод. — Она предлагает, чтобы мы посетили дом, прежде чем он перейдет в другие руки. Элен очень беспокоится, что краска плохо действует на твое здоровье. Она подумала, что тебе лучше пожить какое-то время в «Эндерби», чем в отеле. Слуги все еще там, так что тебе был бы обеспечен уход.

Тимоти, уже открывший рот, чтобы выразить протест, закрыл его снова. Взгляд его внезапно стал проницательным. Он одобрительно кивнул:

— Весьма любезно со стороны Элен. Но я не знаю — я должен подумать… Несомненно, эта краска меня отравляет — я слышал, что в красках есть мышьяк. С другой стороны, переезд может оказаться для меня непосильным напряжением. Трудно решить, что лучше…

— Возможно, дорогой, ты все-таки предпочел бы отель, — сказала Мод. — Конечно, хороший отель стоит дорого, но если речь идет о твоем здоровье…

Тимоти прервал ее:

— Я хочу заставить тебя понять, Мод, что мы не миллионеры! Зачем нам отель, когда Элен любезно пригласила нас в «Эндерби»? Правда, приглашать туда не ее дело — дом ей не принадлежит. Я не разбираюсь в юридических тонкостях, но полагаю, что он принадлежит всем нам, покуда его не продали и не разделили деньги. Иностранные беженцы! Старый Корнелиус наверняка перевернется в гробу! Да, — вздохнул он, — мне бы хотелось перед смертью увидеть родной дом.

Мод ловко пошла с последнего козыря:

— Насколько я поняла, мистер Энтуисл предлагает, чтобы члены семьи выбрали то, что им нравится, из мебели, фарфора и других вещей, прежде чем их выставят на аукцион.

Тимоти тут же выпрямился:

— Конечно, мы должны туда поехать! Нужно точно оценить то, что выберет каждый. Судя по тому, что я слышал о мужьях девочек, им нельзя доверять. Элен слишком добродушна. Мой долг как главы семьи — присутствовать при этом!

Он встал и энергично прошелся взад-вперед по комнате.

— Да, это превосходный план. Напиши Элен, что мы согласны. Вообще-то я думаю о тебе, дорогая. Для тебя это будет приятный отдых и перемена обстановки. В последнее время ты чересчур много работала. Маляры могут красить в наше отсутствие, а эта мисс Гиллеспи — оставаться здесь и присматривать за домом.

— Гилкрист, — поправила Мод.

Тимоти махнул рукой и сказал, что это одно и то же.

— Я не могу этого сделать, — заявила мисс Гилкрист.

Мод удивленно посмотрела на нее.

Мисс Гилкрист дрожала всем телом, умоляюще глядя на Мод.

— Я знаю, что это глупо… Но я просто не могу остаться в доме одна. Если бы кто-нибудь приходил ночевать…

Она с надеждой посмотрела на собеседницу, но Мод покачала головой. Ей было хорошо известно, как трудно добыть прислугу, которая остается на ночь.

— Конечно, вам кажется, что это глупо, — с отчаянием в голосе продолжала мисс Гилкрист, — да и я сама представить не могла, что когда-нибудь стану испытывать нечто подобное. Я никогда не была нервной или пугливой. Но теперь все изменилось. Я буквально прихожу в ужас при мысли, что мне придется находиться здесь одной.

— Это я поступила глупо, — сказала Мод. — После того, что произошло в Литчетт-Сент-Мэри…

— В том-то и дело… Я понимаю, что это нелепо. Причем это началось не сразу. Я ведь не боялась оставаться одна в коттедже после… того, как это случилось. Страх нарастал постепенно. Вы сочтете меня полной дурой, миссис Эбернети, но с тех пор, как я прибыла сюда, я все время боюсь. Не чего-то определенного — просто боюсь… Мне самой стыдно, но я все время жду, что произойдет нечто ужасное. Даже эта монахиня, которая только что приходила, смертельно меня напугала… Господи, до чего я дошла!

— По-моему, это называют замедленным шоком, — неуверенно промолвила Мод.

— Может, и так — не знаю. О боже, я, наверное, кажусь такой неблагодарной. В ответ на вашу доброту…

Мод поспешила ее успокоить.

— Придумаем что-нибудь еще, — сказала она.

Глава 16

Джордж Кроссфилд нерешительно задержался, наблюдая за женской спиной, исчезающей в дверном проеме. Потом он кивнул и двинулся следом.

Упомянутая дверь вела в магазин, прекративший функционировать по причине банкротства. За стеклами витрин было удручающе пусто. Дверь была закрыта, и Джордж постучал. Ему открыл молодой человек в очках с туповатой физиономией.

— Извините, — заговорил Джордж, — но мне показалось, что сюда только что вошла моя кузина.

Молодой человек шагнул назад, и Джордж вошел внутрь.

— Хэлло, Сьюзен, — поздоровался он.

Сьюзен, стоящая на ящике и что-то измеряющая складным футом, удивленно обернулась.

— Хэлло, Джордж. Откуда ты взялся?

— Увидел твою спину и сразу понял, что она принадлежит тебе.

— Какая догадливость! Не думала, что по спине можно так легко кого-то узнать.

— Куда легче, чем по лицу. Достаточно приклеить бороду, засунуть вату за щеки, изменить прическу, и тебя никто не узнает, но лучше не поворачиваться к людям спиной.

— Постараюсь запомнить. А вот ты можешь запомнить семь футов пять дюймов, пока я не запишу?..

— Конечно. Это что — книжные полки?

— Нет, кубатура. Восемь футов девять дюймов на три и семь…

Молодой человек в очках, переминавшийся с ноги на ногу, виновато кашлянул.

— Простите, миссис Бэнкс, но если вы хотите остаться здесь еще на некоторое время…

— Да, хочу, — ответила Сьюзен. — Если вы дадите мне ключи, я запру дверь и верну их в офис, когда окажусь рядом. Хорошо?

— Да, благодарю вас. Дело в том, что сегодня утром у нас много работы, а людей не хватает…

Сьюзен приняла неоконченное извинение, и молодой человек вышел на улицу.

— Хорошо, что мы от него избавились, — сказала Сьюзен. — Агенты по продаже недвижимости всегда болтают, когда я подсчитываю.

— Ага! — подхватил Джордж. — Убийство в пустом магазине! Как бы пялились прохожие на мертвое тело молодой красивой женщины, выставленное в витрине!

— У тебя нет причин убивать меня, Джордж.

— Ну, я получил бы четверть твоей доли дядиного состояния. Для того, кто любит деньги, это недурная причина.

Сьюзен прекратила измерения и, прищурившись, посмотрела на него:

— Как странно! Ты выглядишь совсем другим человеком, Джордж.

— В каком смысле?

— Как в рекламном проспекте. «Вот так выглядит человек, которого вы видели на предыдущей странице, после приема лечебной соли Аппингтона».

Она села на другой ящик и закурила сигарету.

— Должно быть, Джордж, ты здорово нуждался в твоей доле денег дяди Ричарда.

— В наши дни никто не может сказать, что не нуждается в деньгах, — беспечно отозвался Джордж.

— Ты сидел на мели, верно? — допытывалась Сьюзен.

— Не думаю, что это тебя касается.

— Мне просто интересно.

— Ты арендуешь этот магазин под офис?

— Я покупаю весь дом.

— Со всеми пожитками?

— Да. Два верхних этажа занимали квартиры. Одна пуста и продается вместе с магазином, а другую я выкупаю у жильцов.

— Приятно иметь денежки, не так ли, Сьюзен?

В голосе Джорджа послышалась злая усмешка, но Сьюзен спокойно ответила:

— Для меня это было чудом. Прямо ответ на мои молитвы.

— Разве молитвы убивают пожилых родственников?

Сьюзен не обратила внимания на эти слова.

— Дом подходит мне во всех отношениях. Во-первых, это хороший образец архитектуры своего периода. Жилые помещения наверху я могу превратить в нечто уникальное. Там два прекрасных лепных потолка, да и комнаты превосходной формы. А нижний этаж, который уже переделывался, придется полностью модернизировать.

— Ну и что здесь будет? Ателье?

— Нет, салон красоты. Препараты из трав, кремы для лица и тому подобное. Это всегда было прибыльным делом. Нужна только индивидуальность, которую я могу обеспечить.

Джордж окинул кузину оценивающим взглядом. Его восхищали ее энергичное лицо, чувственный рот, гладкая кожа. Он ощущал в Сьюзен то трудноопределимое качество, которому всегда сопутствует успех.

— Да, — промолвил Джордж. — Думаю, Сьюзен, ты своего добьешься и вернешь с прибылью все, что истратишь на это предприятие.

— Дом находится на торговой улице, а у дверей можно парковать машину.

Джордж снова кивнул:

— Ты давно обдумывала этот план?

— Больше года.

— Почему же ты не обратилась к старику Ричарду? Он мог бы финансировать твой проект.

— Я обращалась.

— И он не пошел тебе навстречу? Странно. По-моему, ему следовало распознать в тебе собственную деловую хватку.

Сьюзен не ответила, и мысленному взору Джорджа представился худощавый, нервозный молодой человек с настороженным взглядом.

— А какую роль ты отведешь твоему… как его… Грегу? — осведомился он. — Надеюсь, он перестанет торговать порошками и пилюлями?

— Конечно. Позади дома будет лаборатория. Мы создадим собственные формулы для кремов и других косметических препаратов.

Джордж с трудом сдержал усмешку. Ему хотелось сказать: «Выходит, малыш получит свою игрушку», но он промолчал. Джордж с удовольствием поддразнил бы кузину, но он ощущал, что с чувствами Сьюзен к ее мужу следует обходиться крайне осторожно. Они имели все признаки взрывчатого вещества. Как и в день похорон, Джордж снова подумал о Грегори. Этот парень какой-то странный. Внешне невзрачный, но что-то в нем приковывает внимание…

Джордж вновь посмотрел на спокойную и торжествующую Сьюзен.

— Из всей семьи ты одна — истинная Эбернети, — сказал он. — Жаль, что старый Ричард был предубежден против женского пола. Уверен, что, будь ты парнем, он оставил бы тебе все деньжата.

— Пожалуй, — медленно произнесла Сьюзен и добавила после паузы: — Правда, ему не нравился Грег…

— Вот как? — Джордж поднял брови. — Ну, всем свойственно ошибаться. Как бы то ни было, теперь все идет хорошо — согласно плану…

Внезапно он осознал, что эти слова особенно применимы к Сьюзен, и ему стало не по себе. Джордж не питал особого пристрастия к хладнокровным и деловитым женщинам.

— Между прочим, — осведомился он, дабы переменить тему, — ты получила письмо от Элен? Насчет «Эндерби»?

— Да, сегодня утром. А ты?

— Тоже. Ну и что ты намерена делать?

— Мы с Грегом не возражали бы поехать туда через уик-энд — если это подойдет остальным. Кажется, Элен хочет собрать всех вместе.

— Иначе кому-то достанется более ценная мебель, чем другим? — ухмыльнулся Джордж.

Сьюзен рассмеялась:

— Полагаю, все вещи уже оценены. Но оценка имущества для утверждения завещания всегда ниже его стоимости в открытой продаже. Кроме того, мне бы хотелось взять кое-что на память об основателе семейного благополучия. Думаю, было бы забавно поместить в этом доме парочку нелепых и очаровательных образчиков викторианской эпохи. Сейчас этот период входит в моду. Например, в гостиной стоял зеленый малахитовый столик. Вокруг него можно создать целую цветовую гамму. Может, стоит прибавить игрушечных колибри и венок из восковых цветов. Это будет создавать тон.

— Доверяю твоему суждению.

— Ты тоже приедешь туда?

— Конечно, хотя бы понаблюдать, что игра ведется честно.

Сьюзен снова засмеялась.

— На что поспорим, что там разразится грандиозный скандал?

— Розамунд, возможно, захочет твой малахитовый столик в качестве театрального реквизита.

На сей раз Сьюзен нахмурилась.

— Ты недавно видел Розамунд?

— Я не видел Прекрасную Розамунд[1419] с тех пор, как мы все вместе возвращались с похорон в вагоне третьего класса.

— А я видела ее один-два раза. Она… кажется довольно странной.

— В каком смысле? Пытается думать?

— Нет. Она кажется… ну, расстроенной.

— Из-за того, что унаследовала кучу денег и сможет поставить ужасающую пьесу, в которой Майкл в очередной раз будет выглядеть ослом?

— Постановка уже готовится, конечно, пьеса наверняка жуткая, но она может иметь успех. Майкл ведь неплохой актер. На сцене он недурно смотрится — не то что красивая, но бездарная Розамунд.

— Бедная Розамунд!

— В то же время она не так глупа, как кажется. Иногда Розамунд обнаруживает немалую проницательность — подмечает такое, на что вроде бы и не в состоянии обратить внимание. Это даже смущает…

— Совсем как наша тетя Кора.

— Пожалуй…

При упоминании о Коре Ланскене обоим стало не по себе.

После паузы Джордж осведомился нарочито беспечным тоном:

— Кстати, о Коре — как насчет ее компаньонки? Думаю, что-то нужно для нее сделать.

— Сделать? О чем ты?

— Ну, это в какой-то степени семейный долг — ведь Кора была нашей тетей, и мне пришло в голову, что этой женщине будет нелегко найти новое место.

— Тебе пришло в голову? Любопытно.

— Люди дрожат за собственную шкуру. Конечно, они вряд ли подумают, что эта мисс Гилкрист порешит их топором, но в глубине души будут опасаться, что она принесет им несчастье. Суеверие — страшная вещь.

— И давно ты стал думать о подобных вещах, Джордж?

— Ты забываешь, что я юрист, — сухо ответил Джордж. — Мне приходится часто сталкиваться со странным и нелогичным поведением. Я просто хочу сказать, что мы должны как-то помочь этой женщине — выделить ей небольшое содержание или найти для нее место в каком-нибудь офисе, если она способна выполнять такую работу. Мне кажется, нам следует поддерживать с ней контакт.

— Тебе незачем беспокоиться, — сказала Сьюзен. В ее голосе слышалась ирония. — Я уже обо всем позаботилась. Она переехала к Тимоти и Мод.

Джордж выглядел удивленным.

— По-твоему, это разумно?

— Это лучшее, что я могла придумать — в тот момент.

Джордж с любопытством посмотрел на нее:

— Ты очень уверена в себе, не так ли, Сьюзен? Ты знаешь, что делаешь, и… не испытываешь сожалений.

— Испытывать сожаления — пустая трата времени, — беззаботно отозвалась Сьюзен.

Глава 17

Майкл бросил Розамунд письмо через стол:

— Что ты об этом скажешь?

— По-моему, нам нужно туда поехать. А ты как считаешь?

— Возможно, дело того стоит, — медленно произнес Майкл.

— Там могут оказаться какие-нибудь драгоценности… Конечно, все эти птички, восковые цветы и прочий хлам, которым набит дом, безобразны…

— Действительно, не дом, а мавзолей. Вообще-то мне бы хотелось сделать пару набросков — особенно в той гостиной. Например, камин и причудливой формы кушетка великолепно подошли бы для «Карьеры баронета» — если нам удастся вновь ее поставить. — Он встал и посмотрел на часы. — Это напомнило мне, что я должен повидать Розенхайма. Не жди меня до позднего вечера. Я обедаю с Оскаром — нам нужно обсудить постановку и предложение американцев.

— Милый Оскар! Он будет рад тебя видеть, ведь прошло столько времени! Передай ему привет.

Майкл бросил на жену резкий взгляд. Он больше не улыбался, а его лицо приняло настороженное выражение.

— Что значит «столько времени»? Можно подумать, что я не виделся с ним несколько месяцев.

— Но ведь так оно и есть, — промолвила Розамунд.

— Вовсе нет. Мы вместе ходили на ленч всего неделю назад.

— Как странно! Должно быть, Оскар позабыл об этом. Он звонил вчера и сказал, что не видел тебя после премьеры «Тилли смотрит на запад».

— Старый осел свихнулся! — рассмеялся Майкл.

Розамунд смотрела на него своими большими голубыми глазами, лишенными всякого выражения.

— Ты считаешь меня дурой, не так ли, Майкл?

— Конечно нет, дорогая! — запротестовал он.

— Да, считаешь. Но я не совсем полоумная. В тот день ты не встречался с Оскаром. Я знаю, куда ты ходил.

— Розамунд, о чем ты?

— О том, что мне известно, где ты был на самом деле.

Майкл уставился на жену. Она ответила ему абсолютно безмятежным взглядом, который, однако, лишь усилил его беспокойство.

— Не знаю, куда ты клонишь… — неуверенно начал он.

— К тому, что с твоей стороны глупо мне лгать.

— Послушай, Розамунд…

— Мы ведь хотим взяться за эту постановку, верно? — прервала она.

— Хотим? Да я всегда мечтал об этой роли!

— Вот это я и имею в виду.

— Что именно?

— Ну, это предприятие стоит немало, так что лучше не слишком рисковать.

— Я знаю, что это твои деньги, — медленно произнес Майкл. — Если ты не хочешь рисковать…

— Это наши деньги, дорогой, — поправила Розамунд. — Мне этот момент представляется важным.

— Слушай, Розамунд. Роль Айлин, если ее доработать…

Розамунд улыбнулась:

— Не думаю, что хочу сыграть эту роль.

— Что с тобой случилось? — Майкл выглядел испуганным.

— Ничего.

— Еще недавно ты была совсем другой. А сейчас как будто нервничаешь из-за чего-то!

— Я просто хочу, чтобы ты был осторожен, Мик.

— В каком смысле? Я всегда осторожен.

— Едва ли. Ты всегда думаешь, что сможешь выйти сухим из воды и что все поверят любой твоей выдумке. В тот день ты сглупил насчет Оскара.

Майкл покраснел от гнева:

— А как насчет тебя? Ты говорила, что идешь по магазинам с Джейн. Но Джейн уже несколько недель в Америке.

— Да, — кивнула Розамунд. — Это тоже было глупо. В действительности я ходила в Риджентс-парк.

Майкл с любопытством посмотрел на нее:

— В Риджентс-парк? Ты в жизни туда не ходила. Что все это значит? У тебя появился дружок? Можешь говорить что угодно, Розамунд, но ты стала другой. Почему?

— Я просто думала кое о чем. О том, что делать дальше…

Майкл обошел стол и подбежал к ней, словно повинуясь внезапному порыву.

— Дорогая! — с жаром воскликнул он. — Ты же знаешь, что я безумно тебя люблю!

Она ответила на его объятие, но стоило им отодвинуться друг от друга, как Майкла вновь неприятно поразил странно расчетливый взгляд ее красивых глаз.

— Что бы я ни сделал, ты ведь простишь меня? — осведомился он.

— Вероятно, — рассеянно отозвалась Розамунд. — Но дело не в этом. Понимаешь, теперь все изменилось. Мы должны обдумать и спланировать.

— Что спланировать?

Розамунд слегка нахмурилась:

— Когда ты что-то сделаешь, это не конец, а только начало. Приходится думать, что делать дальше, — что важно, а что нет.

— Розамунд…

Она сидела, сосредоточенно глядя перед собой и словно не замечая Майкла. Лишь когда он в третий раз произнес ее имя, Розамунд, слегка вздрогнув, пробудилась от грез.

— Что ты сказал?

— Я спросил, о чем ты думаешь…

— Что? Ах да, я думала, нужно ли мне поехать в эту деревню… как ее… Литчетт-Сент-Мэри и повидать эту мисс… ну, тетину компаньонку.

— Но зачем?

— Ну, она ведь скоро уедет к родственникам или к кому-то еще. Не думаю, что мы должны отпускать ее, не спросив…

— Не спросив о чем?

— О том, кто убил тетю Кору.

Майкл уставился на нее:

— Ты хочешь сказать… ты думаешь, что она это знает?

Розамунд ответила тем же рассеянным тоном:

— Полагаю, что да… Она ведь жила там.

— Но она сказала полиции…

— Я не имею в виду, что ей это точно известно. Но она, возможно, догадывается из-за того, что говорил дядя Ричард, когда приезжал туда. Сьюзен сказала мне, что он побывал у тети Коры.

— Но ведь компаньонка не могла слышать их разговор.

— Могла, дорогой. — Розамунд, казалось, убеждает несмышленое дитя.

— Чепуха! Не могу себе представить старого Ричарда Эбернети обсуждающим свои подозрения насчет одного из членов семьи в присутствии посторонней.

— Разумеется. Она слышала разговор, стоя за дверью.

— То есть подслушивала?

— Думаю, да, даже уверена. Должно быть, ужасно скучно жить с другой женщиной в коттедже и не заниматься ничем, кроме уборки, мытья посуды и прогулок с кошкой. Конечно, она подслушивала и читала письма — как всякая бы делала на ее месте.

Майкл смотрел на жену с чем-то весьма похожим на испуг.

— И ты тоже? — напрямик спросил он.

— Я бы не нанялась компаньонкой в деревню. — Розамунд содрогнулась. — Лучше умереть!

— Я имею в виду, читала бы письма… и все прочее?

— Да, если бы хотела что-то узнать, — спокойно ответила Розамунд. — Все так поступают, не правда ли? Каждый хочет знать, что происходит, — вовсе не с какой-нибудь определенной целью. Думаю, это относится и к мисс Гилкрист. Я уверена, что она знает.

— Кто, по-твоему, убил Кору, Розамунд? — сдавленным голосом спросил Майкл. — И старика Ричарда?

Снова тот же взгляд прозрачных голубых глаз…

— Не говори глупости, дорогой. Тебе это известно так же хорошо, как и мне. Но лучше никогда не упоминать об этом. Так мы и поступим.

Глава 18

Со своего места у камина в библиотеке Эркюль Пуаро изучал собравшуюся компанию.

Его взгляд задумчиво скользил по Сьюзен, сидящей прямо и выглядевшей оживленной и энергичной, по ее мужу, поместившемуся рядом с отсутствующим видом и вертящему в пальцах обрывок веревки; по явно довольному собой Джорджу Кроссфилду, бойко рассказывающему о карточных шулерах в атлантических круизах; Розамунд, которая машинально повторяла: «Как интересно!» — абсолютно незаинтересованным голосом; по Майклу с его характерной «усталой» красотой; по сдержанной и несколько отчужденной Элен; по Тимоти, удобно устроившемуся в лучшем кресле, положив под спину лишнюю подушку; по Мод, крепкой, пышущей здоровьем и заботливо наблюдающей за мужем; и, наконец, по фигурке мисс Гилкрист в причудливой «шикарной» блузке. Пуаро догадывался, что она вскоре встанет, пробормочет извинения и поднимется в свою комнату, покинув семейное собрание. Мисс Гилкрист знала свое место. Ее научила этому нелегкая жизнь.

Потягивая послеобеденный кофе, Эркюль Пуаро оглядывал присутствующих из-под полуприкрытых век и давал оценку каждому из них.

Он хотел, чтобы они собрались здесь, и его желание исполнилось. Ну и что же ему с ними делать? Внезапно Пуаро почувствовал усталость, ему не хотелось продолжать расследование. Интересно, в чем причина? Не было ли это влиянием Элен Эбернети? Ощущавшееся в ней пассивное сопротивление неожиданно стало усиливаться. Неужели спокойная и вежливая Элен умудрилась заразить его этим чувством? Он знал, что она избегала копаться в подробностях смерти Ричарда. Ей хотелось предать все забвению. Пуаро это не удивляло. Чему он удивлялся, так это собственному стремлению согласиться с ней.

Пуаро понимал, что отчет мистера Энтуисла о членах семьи не оставлял желать лучшего. Он описал их подробно и проницательно. Пуаро хотел проверить, совпадет ли его оценка с оценкой старого адвоката. Ему казалось, что при встрече с этими людьми его осенит проницательная идея — не о том, как и когда (над этими вопросами он не намеревался ломать голову — убийство было возможным, и это все, что ему нужно знать), а насчет того, кто. Ибо Эркюль Пуаро обладал немалым жизненным опытом и верил, что, подобно человеку, который, имея дело с живописью, может распознать художника, ему удастся различить определенный тип преступника-любителя, который в случае необходимости может пойти на убийство.

Но это оказалось не так легко.

Беда в том, что он мог представить почти каждого из присутствующих в роли потенциального убийцы. Джордж мог бы убить, как это делает загнанная в угол крыса. Сьюзен — спокойно и деловито, согласно намеченному плану. Грегори — потому что он принадлежит к тем странным типам, которые буквально жаждут понести наказание. Майкл — так как он честолюбив и обладает свойственным убийцам тщеславием. Розамунд — потому что ее кругозор казался пугающе примитивным. Мод — так как мать может быть безжалостной, если речь идет о счастье ее ребенка, а к Тимоти она относилась как к ребенку. Даже мисс Гилкрист была способна замыслить и осуществить убийство, если бы это могло вернуть ей «Иву» во всем блеске былой респектабельности.

А Элен? Пуаро не мог вообразить Элен совершающей убийство. Она была слишком цивилизованна — слишком далека от насилия. К тому же Элен и ее муж, несомненно, любили Ричарда Эбернети.

Пуаро потихоньку вздохнул. До правды не удастся добраться одним прыжком. Ему придется прибегнуть к более медленным и в то же время более надежным методам. Понадобится много разговоров, так как люди, как правило, рано или поздно выдают себя, независимо от того, говорят они правду или лгут…

Элен представила Пуаро, и ему пришлось преодолевать неизбежную досаду, вызванную присутствием незнакомого иностранца на семейном сборище. Он вовсю использовал глаза и уши, наблюдая и слушая — на виду у всех и у закрытых дверей, подмечая симпатии и антипатии, неосторожные слова, часто произносимые при разделе имущества, ловко устраивая беседы наедине, прогулки по террасе и делая про себя выводы. Пуаро говорил с мисс Гилкрист о былой славе ее чайной, о правильном приготовлении бриошей и шоколадных эклеров, посещал с ней огород, обсуждая использование трав в кулинарии. Он провел долгие полчаса, слушая разглагольствования Тимоти о его здоровье и о пагубном воздействии на него краски.

Краска? Пуаро нахмурился. Кто-то еще говорил о краске… Мистер Энтуисл?

Было немало разговоров о живописи — о Пьере Ланскене как художнике, о картинах Коры, восхищавших мисс Гилкрист и с презрением отвергаемых Сьюзен. «Они похожи на почтовые открытки, — говорила она. — Тетя Кора наверняка срисовывала их с открыток».

Это замечание расстроило мисс Гилкрист, которая резко заявила, что «дорогая мисс Ланскене всегда писала с натуры».

— Уверена, что тетя попросту врала, — сказала Сьюзен Пуаро, когда мисс Гилкрист вышла из комнаты. — Фактически я это знаю, хотя не стала сообщать об этом и еще сильнее огорчать бедную старушку.

— А откуда вы знаете?

Пуаро наблюдал за твердыми, волевыми очертаниями подбородка Сьюзен.

«Она всегда уверена в себе, — подумал он. — Возможно, когда-нибудь она окажется чересчур уверенной…»

— Я расскажу вам, — ответила Сьюзен, — только не передавайте это мисс Гилкрист. На одном из пейзажей Полфлексана изображены бухта, маяк и причал — все, что обычно рисуют с натуры любители. Но причал был взорван во время войны, а так как этюд тети Коры был сделан пару лет назад, его никак не могли рисовать с натуры, не так ли? А вот на открытках причал изображен по-прежнему. Одна из таких открыток была в тетиной спальне. Очевидно, тетя Кора сделала грубый набросок в Полфлексане и тайком закончила работу дома, пользуясь открыткой. Забавно, как иногда люди себя выдают!

— В самом деле забавно. — Воспользовавшись удобным случаем, Пуаро продолжил: — Вы не помните меня, мадам, зато я вас помню. Я вижу вас не впервые.

Сьюзен уставилась на него, и он энергично кивнул:

— Да-да, это так. Я сидел в автомобиле, закутанный шарфами, и увидел вас из окошка. Вы говорили с механиком в гараже. На меня вы не обратили внимания — подумаешь, какой-то закутанный иностранец, сидящий в машине. Но я вас заметил, так как вы молоды, хороши собой и стояли на солнце. Поэтому, приехав сюда, я подумал: «Tiens![1420] Какое совпадение!»

— В гараже? Где? Когда это было?

— О, совсем недавно — не более недели тому назад. Вот только не могу припомнить где, — солгал Пуаро, который отлично помнил гараж в «Королевском гербе». — Я много разъезжаю по этой стране.

— В поисках подходящего дома для ваших беженцев?

— Да. Слишком многое приходится учитывать — цену, местонахождение, возможность переделок.

— Очевидно, вам понадобится много здесь перестроить. Установить эти ужасные перегородки…

— В спальнях — безусловно. Но большую часть комнат на первом этаже мы не станем трогать. — Пуаро сделал небольшую паузу. — Вас печалит, мадам, что старая семейная усадьба перейдет к иностранцам?

— Конечно нет. — Казалось, вопрос позабавил Сьюзен. — По-моему, это отличная идея. В таком доме, как он выглядит сейчас, никто не смог бы жить. И у меня нет к нему сентиментального отношения. Я не могу назвать его своим домом. Мои родители жили в Лондоне, а сюда только иногда приезжали на Рождество. Честно говоря, дом всегда казался мне ужасным — каким-то непристойным храмом во славу богатства.

— Алтари теперь иные — со встроенной мебелью, скрытым освещением и дорогой простотой. Но богатство все еще имеет свои храмы, мадам. Насколько я понимаю, — надеюсь, вы не сочтете меня нескромным, — вы сами планируете нечто подобное? Не жалея расходов — все de luxe.[1421]

Сьюзен рассмеялась:

— Ну, это едва ли храм — всего лишь предприятие.

— Возможно — название не имеет значения… Ведь это будет стоить много денег, не так ли?

— В наши дни все ужасно дорого. Но думаю, что расходы окупятся.

— Расскажите мне о ваших планах. Меня удивляет, что красивая молодая женщина может быть такой практичной и деловой. В дни моей молодости — признаюсь, это было очень давно — красивые женщины думали только о туалетах, косметике и прочих удовольствиях.

— Я как раз и рассчитываю, что женщины по-прежнему думают о своей внешности.

— Ну так расскажите об этом.

Сьюзен рассказала ему о своем проекте со всеми подробностями, невольно обнаруживая наиболее существенные черты своего характера. Пуаро по достоинству оценил ее деловую хватку, смелость планов, способность отметить все нужные детали, отбрасывая лишнее. В то же время он чувствовал, что она может быть безжалостной, как все, кто осуществляет рискованные планы…

— Да, вы добьетесь успеха, — сказал Пуаро. — Вам повезло, что в отличие от многих вы не скованы бедностью. Без капитала далеко не уедешь. Иметь творческие идеи и не располагать средствами для их осуществления — должно быть, это невыносимо.

— Я бы уж точно не могла такого вынести! Но я все равно бы достала деньги — нашла кого-нибудь, кто бы меня финансировал.

— Ну разумеется! Ваш дядя, которому принадлежал этот дом, был богат. Даже если бы он не умер, то так или иначе, как вы выразились, финансировал бы вас.

— Ошибаетесь. Дядя Ричард придерживался довольно отсталых взглядов в том, что касалось женщин. Если бы я была мужчиной… — В ее глазах мелькнул гнев. — Он меня очень сердил.

— Понимаю…

— Старики не должны становиться на пути у молодых. Я… О, прошу прощения.

Эркюль Пуаро весело рассмеялся и подкрутил усы.

— Я стар, но не препятствую молодежи. Никому незачем дожидаться моей смерти.

— Что за дикая мысль!

— Но ведь вы реалистка, мадам. Признаем без лишних споров: мир полон молодых и даже не слишком молодых людей, терпеливо или нетерпеливо ожидающих чьей-нибудь смерти, которая предоставит им если не богатство, то хотя бы возможности.

— Возможности, — повторила Сьюзен, глубоко вздохнув. — Вот что необходимо каждому.

— А вот и ваш муж! — воскликнул Пуаро. — Он может присоединиться к нашей маленькой дискуссии… Мы говорим о возможностях, мистер Бэнкс. О тех возможностях, за которые следует хвататься обеими руками. Как по-вашему, насколько далеко можно при этом зайти?

Но ему было не суждено выслушать мнение Грегори Бэнкса о возможностях или о чем-то еще. Фактически Пуаро вообще не удалось поговорить с Грегом. Либо по собственному желанию, либо по желанию жены Бэнкс старательно избегал вступать с ним в беседу.

Зато Пуаро смог поговорить с Мод Эбернети — о запахе краски, о том, как хорошо, что Тимоти смог приехать в «Эндерби», и как любезно было со стороны Элен пригласить даже мисс Гилкрист.

— Она нам просто необходима. Тимоти часто хочется слегка перекусить, а от чужой прислуги нельзя требовать слишком многого, но в комнатке возле буфетной есть газовая горелка, на которой мисс Гилкрист может подогреть овалтин или еще что-нибудь, никого не беспокоя. И она всегда охотно сбегает за какой-нибудь вещью по лестнице хоть дюжину раз в день. Я чувствую, что само Провидение внушило ей испугаться оставаться одной дома, хотя признаю, что сначала это меня рассердило.

— Испугаться?

Пуаро с интересом выслушал рассказ Мод о внезапном паническом страхе мисс Гилкрист.

— Выходит, она боялась и не могла точно объяснить, чего именно? Любопытно, весьма любопытно.

— Я приписала это замедленному шоку.

— Возможно, вы правы.

— Помню, во время войны, когда бомба взорвалась примерно в миле от нас, Тимоти…

Пуаро поспешил абстрагироваться от Тимоти.

— В тот день произошло что-нибудь особенное? — спросил он.

— В какой день?

— Когда испугалась мисс Гилкрист.

— Да нет, не думаю. У нее это чувство нарастало со времени отъезда из Литчетт-Сент-Мэри — по крайней мере, так она говорила. Там мисс Гилкрист вроде бы ничего не боялась.

И результатом, подумал Пуаро, явился кусок отравленного свадебного пирога. Неудивительно, что с тех пор мисс Гилкрист начала бояться… А с переездом в мирную сельскую местность, где находился «Стэнсфилд-Грейндж», страх не только сохранился, но даже усилился. Почему? Казалось бы, уход за капризным ипохондриком вроде Тимоти должен отнимать столько сил, что любой страх поглотило бы чувство раздражения.

Но что-то в доме Тимоти заставляло мисс Гилкрист бояться. Что? Знала ли она сама?

Оказавшись на короткий промежуток времени перед обедом наедине с мисс Гилкрист, Пуаро заговорил на интересующую его тему, подчеркивая свое присущее иностранцам любопытство.

— Понимаете, я не могу говорить об убийстве с членами семьи. Но я заинтригован. Да и кто бы не был на моем месте? Такое жестокое преступление — пожилую художницу убивают в уединенном коттедже. Как ужасно для близких! Впрочем, полагаю, и для вас тоже. Миссис Тимоти Эбернети дала мне понять, что вы проживали там в то время?

— Да, проживала. Прошу прощения, мсье Понтарлье, но мне не хотелось бы говорить об этом.

— Ну конечно! Прекрасно вас понимаю.

Произнеся эту фразу, Пуаро выжидающе умолк. Как он и думал, мисс Гилкрист сразу же об этом заговорила.

Пуаро не узнал от нее ничего нового, но он безупречно сыграл свою роль, издавая сочувственные возгласы и демонстрируя напряженное внимание, которое не могло не польстить мисс Гилкрист.

Когда она во всех подробностях описала, что ей пришлось перенести, что сказал доктор и как добр был мистер Энтуисл, Пуаро рискнул перейти к следующему пункту:

— Думаю, вы поступили разумно, не оставшись одна в этом коттедже.

— Я просто не могла этого сделать, мсье Пуаро.

— Вы как будто даже боялись остаться одна в доме мистера Тимоти Эбернети во время их пребывания здесь?

Мисс Гилкрист выглядела виноватой.

— Мне ужасно стыдно. Это так глупо! Но меня охватила паника — сама не знаю почему.

— Но это вполне понятно. Вы едва оправились после попытки отравить вас…

Мисс Гилкрист вздохнула и сказала, что не в состоянии понять, почему кто-то мог захотеть ее отравить.

— Очевидно, дорогая леди, этот убийца думал, будто вам что-то известно и это может привести к его разоблачению.

— Но что я могла знать? Какой-то бродяга или полоумный…

— Если только это в самом деле был бродяга. Я в этом сомневаюсь.

— Пожалуйста, мсье Понтарлье! — Мисс Гилкрист казалась расстроенной до глубины души. — Не говорите так! Я не хочу этому верить!

— Чему именно?

— Не хочу верить, что это не был… Я имею в виду, что это был…

Она умолкла, окончательно запутавшись.

— Тем не менее вы этому верите, — проницательно заметил Пуаро.

— Нет!

— А я думаю, да. Поэтому вы и были напуганы. Вы все еще боитесь, не так ли?

— Нет, с тех пор как я приехала сюда. Здесь так много людей и такая приятная семейная атмосфера. Тут я чувствую себя спокойно.

— Мне кажется… Простите мне мое любопытство, но я стар и немощен, поэтому большую часть времени посвящаю праздным размышлениям об интересующих меня делах. Так вот, мне кажется, что в «Стэнсфилд-Грейндж» произошло какое-то событие, заставившее вас вспомнить о ваших страхах. Теперь медицина признаёт огромную роль, которую играет наше подсознание.

— Да, я об этом слышала…

— Я думаю, что ваш подсознательный страх мог, так сказать, выйти наружу благодаря какому-то конкретному случаю — возможно, незначительному, но сыгравшему роль катализатора.

Мисс Гилкрист с радостью ухватилась за эту идею.

— Уверена, что вы правы! — воскликнула она.

— И что же могло явиться этим… э-э… незначительным случаем?

Мисс Гилкрист подумала и неожиданно ответила:

— Знаете, мсье Понтарлье, думаю, что это была монахиня.

Прежде чем Пуаро успел осмыслить услышанное, в комнату вошли Сьюзен с мужем, за которыми следовала Элен.

«Монахиня, — подумал Пуаро. — Интересно, где я уже слышал о монахине в связи с этой историей?»

Он решил этим же вечером незаметно завести разговор о монахинях.

Глава 19

Семья держалась вежливо с мсье Понтарлье — сотрудником ОПБ ООН. Пуаро оказался прав, воспользовавшись аббревиатурой. Все восприняли ОПБ ООН как нечто само собой разумеющееся и даже притворялись, что всё знают об этой организации. Люди крайне неохотно признаются в своем невежестве. Исключение составила Розамунд, которая с любопытством осведомилась:

— А что такое ОПБ ООН? Никогда об этом не слышала.

К счастью, рядом в этот момент никого не оказалось. Пуаро представил свою организацию таким образом, что все, кроме Розамунд, стыдились обнаружить свою неосведомленность о всемирно известном учреждении. Розамунд же ограничилась замечанием:

— Опять беженцы! Я так от них устала. — Таким образом она озвучила невысказанную реакцию многих, стеснявшихся выражать свои чувства столь откровенно.

В итоге Пуаро был принят как предмет иностранного декора, хотя и причиняющий некоторые неудобства. Конечно, всем казалось, что Элен следовало бы избавиться от него на этот уик-энд, но, так как он остался в доме, придется с этим смириться. К счастью, этот чудаковатый маленький иностранец вроде бы плоховато понимал по-английски, часто не мог разобрать, что ему говорят, и, казалось, полностью терялся, когда несколько человек говорили одновременно. Он как будто интересовался только беженцами и послевоенной обстановкой, поэтому его лексикон касался лишь этих тем. Обычная болтовня сбивала его с толку.

Практически всеми забытый, Эркюль Пуаро откинулся на спинку стула, потягивал кофе и наблюдал — так кот наблюдает за чирикающими птичками. Пока еще кот не был готов к прыжку.

В течение суток рыская по дому и обследуя его содержимое, наследники Ричарда Эбернети собрались заявить о своих предпочтениях и, если понадобится, отстаивать их.

Вначале темой разговора стал десертный сервиз из споудовского фарфора,[1422] которым собравшиеся только что воспользовались за обеденным столом.

— Я вряд ли долго протяну, — меланхолическим тоном произнес Тимоти. — И у нас с Мод нет детей. Нам едва ли стоит обременять себя бесполезными вещами. Но из чистой сентиментальности мне бы хотелось взять старый десертный сервиз, который напоминает о прошлом. Конечно, он вышел из моды, да и вообще десертные сервизы сейчас не слишком ценятся, но я готов довольствоваться им — и, возможно, булевским шкафчиком[1423] из Белого будуара.

— Вы опоздали, дядя, — с самодовольной беспечностью отозвался Джордж. — Утром я попросил Элен оставить споудовский сервиз за мной.

Тимоти побагровел:

— Что значит — оставить за тобой? Еще ничего не решено. И зачем тебе десертный сервиз? Ты ведь не женат.

— Дело в том, что я коллекционирую споудовский фарфор, а это превосходный его образец. Но булевский шкафчик можете взять себе, дядя. Мне он и даром не нужен.

Тимоти отмахнулся от булевского шкафчика.

— Слушай, Джордж, не слишком ли много ты на себя берешь? Я старше тебя, и, кроме того, я — единственный брат Ричарда. Так что сервиз мой!

— Почему бы вам не взять сервиз из дрезденского фарфора, дядя? Прекрасная вещь — и наверняка навевает такие же сентиментальные воспоминания. Как бы то ни было, споудовский сервиз мой. Кто первым пришел, того первым и обслужили.

— Чушь! — рявкнул Тимоти, брызгая слюной.

— Пожалуйста, Джордж, не огорчай дядю, — резко вмешалась Мод. — Ему это вредно. Естественно, он получит сервиз, если захочет. Тимоти имеет право выбирать первым, а вам, молодежи, придется подождать. К тому же он брат Ричарда, а ты всего лишь племянник.

— Я могу кое-что добавить, молодой человек! — Тимоти кипел от бешенства. — Если бы Ричард как следует составил завещание, распоряжаться содержимым этого дома было бы поручено мне! То, что этого не произошло, я могу приписать только дурному влиянию! Повторяю — дурному влиянию! — Он сердито уставился на племянника. — Это завещание просто нелепо! — Тимоти откинулся на спинку стула, схватился за сердце и простонал: — Все это очень скверно на мне отражается. Если бы я мог выпить немного бренди…

Мисс Гилкрист выбежала из комнаты и вернулась, неся рюмку с упомянутым тонизирующим.

— Вот бренди, мистер Эбернети. Прошу вас, не волнуйтесь! Вы уверены, что вам не нужно прилечь?

— Не будьте дурой! — Тимоти залпом выпил бренди. — Прилечь! Я намерен отстаивать свои интересы!

— Право, Джордж, ты меня удивляешь, — сказала Мод. — Твой дядя говорит абсолютно верно. Его желания должны учитываться в первую очередь. Если он хочет десертный сервиз, значит, он его получит!

— Тем более что этот сервиз просто отвратителен, — добавила Сьюзен.

— Придержи язык, Сьюзен! — огрызнулся Тимоти.

Худощавый молодой человек, сидящий рядом со Сьюзен, поднял голову и произнес голосом, в котором слышались пронзительные нотки:

— Не смейте так говорить с моей женой!

Он приподнялся со стула.

— Все в порядке, Грег, — быстро сказала Сьюзен. — Я не возражаю.

— Зато я возражаю!

— Думаю, Джордж, — вмешалась Элен, — ты бы мог оказать дяде любезность и уступить ему сервиз.

— Что значит «уступить»? — взвился Тимоти.

Но Джордж кивнул Элен и сказал:

— Ваше желание — закон, тетя. Я отказываюсь от своего требования.

— Тебе ведь он все равно не нужен, верно? — спросила Элен.

Джордж бросил на нее быстрый взгляд и усмехнулся:

— Беда в том, тетя Элен, что вы слишком проницательны. Вы замечаете больше, чем хотите заметить. Не волнуйтесь, дядя Тимоти, сервиз ваш. Я просто пошутил.

— Ничего себе шутки! — с возмущением произнесла Мод Эбернети. — У твоего дяди мог начаться сердечный приступ!

— Не бойтесь, — весело отозвался Джордж. — Дядя Тимоти наверняка переживет всех нас. Знаете, как говорят, — скрипучие ворота…

— Неудивительно, — злобно фыркнул Тимоти, — что Ричард в тебе разочаровался.

— Что-что? — Добродушие исчезло с лица Джорджа.

— Ты приезжал сюда после смерти Мортимера, рассчитывая занять его место — надеясь, что Ричард сделает тебя своим наследником, не так ли? Но мой бедный брат быстро тебя раскусил. Он понял, что случится с деньгами, если ты будешь ими распоряжаться. Меня удивляет, что Ричард оставил тебе даже часть своего состояния. Он ведь прекрасно знал, на что ты ее истратишь, — на лошадей, игру, Монте-Карло и прочие иностранные казино. Возможно, это не самое худшее. Ричард подозревал тебя в нечестности, верно?

На крыльях носа Джорджа обозначились белые вмятины, но он спокойно промолвил:

— Вам не кажется, что следует быть поосторожнее в выражениях?

— Я плохо себя чувствовал и не мог приехать на похороны, — не унимался Тимоти, — но Мод рассказала мне о словах Коры. Конечно, Кора всегда была дурой — но, может, в этом что-то есть. Если так, то я знаю, кого подозревать…

— Тимоти! — Мод поднялась со стула, спокойная и несокрушимая, словно крепость. — У тебя был тяжелый вечер. Ты должен подумать о своем здоровье. Пойдем наверх. Ты примешь успокоительное и ляжешь. Мы с Тимоти, Элен, возьмем споудовский десертный сервиз и булевский шкафчик на память о Ричарде. Надеюсь, ни у кого нет возражений?

Мод окинула взглядом присутствующих. Никто не откликнулся, и она вышла из комнаты, придерживая за локоть Тимоти и отодвинув мисс Гилкрист, нерешительно мявшуюся у двери.

Джордж первым нарушил молчание.

— Femme formidable![1424] — заметил он. — Сказано точно про тетю Мод. Не хотелось бы мне оказаться на пути ее триумфального шествия к цели.

Мисс Гилкрист села и смущенно пробормотала:

— Миссис Эбернети всегда так добра…

Фраза не произвела впечатления.

Майкл Шейн внезапно расхохотался.

— Знаете, — сказал он, — я всем этим просто наслаждаюсь! Прямо сцена из «Наследства Войси». Между прочим, Розамунд и я хотели бы взять малахитовый столик, который стоит в гостиной.

— Ну нет! — воскликнула Сьюзен. — Его хочу взять я.

— Снова-здорово! — усмехнулся Джордж, возведя глаза к потолку.

— Нам незачем из-за этого ссориться, — продолжала Сьюзен. — Столик нужен мне для моего салона красоты. Просто для создания колорита — я поставлю на него большой букет восковых цветов. Цветы найти достаточно легко, а вот зеленые малахитовые столики попадаются не часто.

— Но, дорогая, — возразила Розамунд, — нам нужен этот столик по той же причине — для придания колорита новой постановке. Он как раз относится к нужному периоду — а на него можно поместить восковые цветы или игрушечных колибри. Это будет великолепно смотреться!

— Я тебя понимаю, Розамунд, — сказала Сьюзен. — Но думаю, что мне столик нужнее, чем тебе. На сцене ты можешь использовать бутафорию, а мне для салона необходимы подлинные изделия.

— Как насчет спортивного решения, леди? — осведомился Джордж. — Почему бы не бросить монетку или не разыграть столик в карты? Это вполне бы соответствовало духу времени его изготовления.

Сьюзен улыбнулась.

— Мы с Розамунд поговорим об этом завтра, — ответила она.

Сьюзен, как всегда, казалась абсолютно уверенной в себе. Джордж с любопытством перевел взгляд с ее лица на лицо Розамунд, на котором застыло рассеянное, отсутствующее выражение.

— А вы кого поддержите, тетя Элен? — спросил Джордж. — По-моему, шансы равны. Сьюзен обладает решительностью, а Розамунд — поразительной целеустремленностью.

— Может, не стоит использовать колибри, — задумчиво произнесла Розамунд. — Одну из этих больших китайских ваз можно переделать в красивую лампу с золотым абажуром…

Мисс Гилкрист разразилась умиротворяющей речью:

— Дом полон таких прекрасных вещей! Я уверена, миссис Бэнкс, что зеленый столик будет прекрасно выглядеть в вашем новом салоне. Никогда не видела ничего подобного. Должно быть, он стоит кучу денег.

— Разумеется, его стоимость вычтут из моей доли наследства, — сказала Сьюзен.

— Простите… Я не имела в виду… — смущенно пролепетала мисс Гилкрист.

— Ее можно вычесть из нашей доли, — заметил Майкл. — Вместе со стоимостью восковых цветов.

— Они так великолепно смотрятся на этом столике, — пробормотала мисс Гилкрист. — Поистине эстетическое зрелище…

Но никто не обращал внимания на ее банальности, произносимые, впрочем, с наилучшими намерениями.

— Сьюзен нужен этот столик, — заявил Грег с теми же нервными, пронзительными интонациями.

Последовала неловкая пауза, как будто слова Грега сразу же изменили тональность беседы.

— А что нужно тебе, Джордж? — быстро спросила Элен. — Не считая десертного сервиза.

Джордж усмехнулся, и напряжение ослабло.

— Конечно, стыдно дразнить старика Тимоти, — сказал он. — Но его поведение просто невыносимо. Он так долго все делал по-своему, что это стремление стало патологическим.

— Нужно быть снисходительным к инвалиду, мистер Кроссфилд, — укоризненно заметила мисс Гилкрист.

— Он не инвалид, а обычный старый ипохондрик, — заявил Джордж.

— В самом деле, — подтвердила Сьюзен. — Я не верю, что он болен, а ты, Розамунд?

— Что?

— Ты веришь, что дядя Тимоти болен?

— Нет… не думаю, — рассеянно отозвалась Розамунд. — Прости, я думала, какое освещение лучше подойдет для этого столика.

— Слышите?! — воскликнул Джордж. — Целеустремленность на грани одержимости! Твоя жена опасная женщина, Майкл. Надеюсь, ты это понимаешь.

— Еще как, — мрачно согласился Майкл.

— Битва за столик состоится завтра, — с явным удовольствием провозгласил Джордж. — Противники будут сражаться, соблюдая правила, но решительно. Мы должны выбрать, кого поддерживать. Я буду стоять за Розамунд, которая выглядит мягкой и покладистой, но в действительности отнюдь не такова. Мужья, очевидно, поддержат своих жен. Мисс Гилкрист наверняка примет сторону Сьюзен.

— Право, мистер Кроссфилд, я бы никогда не осмелилась…

— Тетя Элен? — продолжал Джордж, игнорируя бормотание мисс Гилкрист. — Вам принадлежит решающий голос. А, совсем забыл… Мсье Понтарлье?

— Pardon? — Эркюль Пуаро выглядел рассеянным.

Джордж хотел объяснить, в чем дело, но раздумал. Бедняга все равно не понял ни единого слова.

— Просто семейная шутка, — сказал он.

— Да-да, понимаю. — Пуаро вежливо улыбнулся.

— Итак, тетя Элен, ваш голос решающий. На чьей вы стороне?

Элен улыбнулась:

— Возможно, Джордж, столик понадобится мне самой. — Она намеренно переменила тему, обратившись к иностранному гостю: — Боюсь, все это очень скучно для вас, мсье Понтарлье.

— Вовсе нет, мадам. Я считаю привилегией быть допущенным к вашим семейным делам. — Пуаро отвесил поклон. — Я хотел бы сказать… простите, выразить свои сожаления, что этот дом переходит из ваших рук в руки посторонних. Несомненно, это большое горе.

— Мы ни о чем не сожалеем, — заверила его Сьюзен.

— Вы очень любезны, мадам. Для моих пожилых страдальцев это будет прекрасным убежищем. Здесь так мирно и спокойно! Умоляю вас помнить об этом, если когда-нибудь вами овладеют недобрые чувства. Я слышал, что дом хотела приобрести какая-то школа — не обычная, а нечто вроде монастыря, руководимая religieuses… кажется, у вас их называют «монахини». Возможно, вы предпочли бы это?

— Ничуть не бывало, — возразил Джордж.

— Ордена Святого Сердца Девы Марии, — продолжал Пуаро. — К счастью, щедрость неизвестного благотворителя позволила нам предложить более высокую цену. — Он обернулся к мисс Гилкрист: — Кажется, вам не нравятся монахини?

Мисс Гилкрист покраснела и выглядела смущенной.

— Право, мсье Понтарлье, вы не должны думать… Я имею в виду, тут нет ничего личного. Просто я не вижу смысла в том, чтобы отгораживаться от мира таким образом, — по-моему, это не нужно и даже в какой-то мере эгоистично. Я не говорю о тех монахинях, которые преподают или помогают бедным, — уверена, что это самые неэгоистичные женщины в мире и что они приносят много пользы…

— Не могу себе представить, чтобы я захотела стать монахиней, — заметила Сьюзен.

— Выглядят они очень колоритно, — промолвила Розамунд. — Помните, когда в прошлом году возобновили постановку «Чуда», Соня Уэллс смотрелась просто великолепно в костюме монахини.

— Не возьму в толк, — сказал Джордж, — почему Господу должны нравиться средневековые одеяния? Ведь монашки наряжаются именно так. Их платье громоздко, негигиенично и непрактично.

— К тому же оно делает их похожими друг на друга, не так ли? — подхватила мисс Гилкрист. — Конечно, это глупо, но я испугалась, когда жила у миссис Эбернети и туда явилась монахиня собирать пожертвования. Мне почудилось, будто это та же монахиня, которая приходила в коттедж в Литчетт-Сент-Мэри в день дознания по поводу смерти бедной миссис Ланскене. Мне показалось, что она повсюду меня преследует!

— Я думал, монахини ходят за пожертвованиями по двое, — заметил Джордж. — Кажется, на этом построен какой-то детективный роман.

— В тот раз приходила только одна, — отозвалась мисс Гилкрист. — Возможно, теперь им приходится на всем экономить. Как бы то ни было, это оказалась совсем другая монахиня, потому что та собирала деньги на орган для церкви Святого… кажется, Варнавы, а эта — на что-то связанное с детьми.

— Но черты лица у них были похожи? — заинтересованно осведомился Эркюль Пуаро.

Мисс Гилкрист обернулась к нему:

— Пожалуй, да. Та же верхняя губа — как будто там были усы. Думаю, это меня и встревожило — я вообще тогда нервничала и сразу припомнила истории из времен войны о монахинях, которые в действительности были мужчинами — людьми пятой колонны, сброшенными с парашютами. Конечно, потом я поняла, что это глупости.

— Монашеское одеяние — хорошая маскировка, — задумчиво промолвила Сьюзен. — Оно скрывает ноги.

— Все дело в том, — снова заговорил Джордж, — что люди редко смотрят друг на друга внимательно. Поэтому свидетели в суде так часто совершенно по-разному описывают одного и того же человека: высоким и низеньким, худым и толстым, блондином и брюнетом, в темном костюме и в светлом и так далее. Конечно, попадаются и надежные свидетели, но их нелегко определить.

— А иногда, — добавила Сьюзен, — смотришь на себя в зеркало и не знаешь, кто это. Выглядит вроде знакомо. Ты говоришь себе: «Это кто-то, кого я хорошо знаю», а потом внезапно понимаешь, что это ты и есть.

— Было бы куда труднее, — сказал Джордж, — если бы ты мог видеть себя какой ты есть, а не в зеркале.

— Почему? — озадаченным тоном спросила Розамунд.

— Потому что никто не видит себя так, как его видят другие. Все видят себя только в зеркальном — перевернутом отражении.

— Разве это что-то меняет?

— Конечно, — быстро ответила Сьюзен. — Ведь человеческие лица не полностью симметричны. У людей бывают неодинаковые брови, кривые рты, носы неправильной формы. Могу тебе продемонстрировать… У кого есть карандаш?

Кто-то извлек карандаш, и они начали экспериментировать, прикладывая карандаш к разным сторонам носа и со смехом подмечая различия в углах.

Атмосфера почти полностью разрядилась. Все пришли в хорошее настроение. Это уже не были наследники Ричарда Эбернети, собравшиеся для раздела имущества, — просто веселая компания, прибывшая в деревню на уик-энд.

Только Элен Эбернети сидела молча, погрузившись в раздумья.

Эркюль Пуаро со вздохом поднялся и вежливо пожелал хозяйке доброй ночи.

— Возможно, мадам, мне следует проститься. Мой поезд отбывает завтра в девять утра. Это очень рано. Поэтому позвольте поблагодарить вас сейчас за вашу доброту и гостеприимство. Дата передачи дома будет согласована с мистером Энтуислом — разумеется, с учетом ваших пожеланий.

— Мне подойдет любое время, мсье Понтарлье. Я… я уже закончила все, для чего приехала сюда.

— Вы вернетесь на свою виллу на Кипре?

— Да. — На губах Элен Эбернети мелькнула едва заметная улыбка.

— И вы не испытываете сожалений? — допытывался Пуаро.

— Покидая Англию? Или вы имеете в виду «Эндерби»?

— Я имею в виду этот дом.

— Нет. Какой смысл цепляться за прошлое? С прошлым нужно уметь расставаться.

— Да, если это возможно. — Пуаро виновато улыбнулся окружавшим его вежливым лицам. — Иногда прошлое не желает уходить в забвение. Оно стоит рядом и говорит: «Со мной еще не кончено».

Сьюзен с сомнением усмехнулась.

— Я говорю серьезно, — настаивал Пуаро.

— Вы хотите сказать, — спросил Майкл, — что ваши беженцы, прибыв сюда, не смогут полностью забыть о своих страданиях?

— Я не имею в виду моих беженцев.

— Он имеет в виду нас, дорогой, — сказала Розамунд. — Дядю Ричарда, тетю Кору, топор и все прочее. — Она обернулась к Пуаро: — Не так ли?

Пуаро внимательно посмотрел на нее:

— Почему вы так думаете, мадам?

— Потому что вы детектив и по этой причине оказались здесь. Ваша ООП… или как ее там — сплошная чушь, верно?

Глава 20

Последовала пауза. Пуаро ощущал повисшее в воздухе напряжение, хотя не сводил глаз с красивого и безмятежного лица Розамунд.

— Вы необычайно проницательны, мадам, — с поклоном сказал он.

— Вовсе нет, — отозвалась Розамунд. — Как-то раз вас показали мне в ресторане, и я запомнила вашу внешность.

— Однако вы не упоминали об этом — до сих пор?

— Я решила, что так будет забавнее.

— Девочка моя… — неуверенно заговорил Майкл.

Пуаро посмотрел на него. На лице актера был написан гнев и кое-что еще — возможно, страх.

Пуаро окинул взглядом остальных. Лицо Сьюзен было сердитым и настороженным, Грега — замкнутым и словно застывшим, мисс Гилкрист — глуповатым, с широко открытым ртом, Джорджа — напряженным и подозрительным, Элен — испуганным и встревоженным…

При сложившихся обстоятельствах выражения этих лиц казались вполне естественными. Пуаро жалел, что не видел их секундой раньше — когда слово «детектив» слетело с губ Розамунд. Теперь они, безусловно, выглядели не совсем так…

Пуаро расправил плечи и поклонился присутствующим. Иностранные обороты и акцент почти полностью исчезли из его речи.

— Да, — сказал он. — Я детектив.

На носу Джорджа Кроссфилда вновь появились белые вмятины.

— Кто прислал вас сюда? — осведомился он.

— Мне было поручено провести расследование обстоятельств смерти Ричарда Эбернети.

— Кем поручено?

— В данный момент это вас не касается. Но было бы хорошо, не так ли, если бы вы смогли полностью убедиться, что Ричард Эбернети умер естественной смертью?

— Конечно, он умер естественной смертью. Кто сказал, что это не так?

— Кора Ланскене. И теперь она также мертва.

Казалось, в комнате повеяло чем-то зловещим.

— Она сказала так в этой самой комнате, — кивнула Сьюзен. — Но я не думала, что…

— Не думала, Сьюзен? — Джордж Кроссфилд устремил на нее саркастический взгляд. — К чему продолжать притворяться? Надеешься обмануть мсье Понтарлье?

— Мы все так думали, — сказала Розамунд. — И его зовут не Понтарлье, а Геркулес… не помню фамилию…

— Эркюль Пуаро к вашим услугам. — Пуаро снова поклонился.

Возгласов испуга или удивления не было слышно. Казалось, имя ничего не сказало никому из присутствующих. Во всяком случае, оно встревожило их куда меньше, чем слово «детектив».

— Могу я спросить, к каким выводам вы пришли? — осведомился Джордж.

— Он тебе не скажет, дорогой, — ответила за Пуаро Розамунд. — А если и скажет, то неправду.

Из всей компании она одна явно наслаждалась происходящим.

Эркюль Пуаро задумчиво посмотрел на нее.

Пуаро плохо спал той ночью. Он был обеспокоен и не вполне понимал почему. Обрывки разговора, взгляды, странные жесты — все казалось ему многозначительным в ночном безмолвии. Сон был уже на пороге, но никак не приходил. Как только Пуаро собирался заснуть, что-то мелькало у него в голове, заставляя бодрствовать. Краска… Тимоти и краска. Масляная краска… запах масляной краски, каким-то образом связанный с мистером Энтуислом. Краска и Кора. Картины Коры, срисованные с почтовых открыток… Кора, которая лгала, будто писала их с натуры… Нет, дело в том, что сказал мистер Энтуисл, — или это говорил Лэнском? Монахиня, которая приходила в дом в день смерти Ричарда Эбернети. Монахиня с усами. Монахиня в «Стэнсфилд-Грейндж» и Литчетт-Сент-Мэри. Слишком много монахинь! Розамунд, великолепно выглядевшая на сцене в роли монахини. Розамунд, сказавшая, что он детектив, — и все тут же уставились на нее. Должно быть, именно так они смотрели на Кору в тот день, когда она осведомилась: «Но ведь его убили, не так ли?» Тогда Элен Эбернети почувствовала, будто что-то не так. Что именно?.. Элен Эбернети, расстающаяся с прошлым и отправляющаяся на Кипр… Элен, уронившая восковой букет, когда он сказал… Что же он сказал? Пуаро никак не мог вспомнить.

Наконец ему удалось заснуть, но тут начались сновидения…

Пуаро видел во сне зеленый малахитовый столик, на котором стояли под стеклянным плафоном восковые цветы, покрытые густым слоем алой масляной краски. Цвет крови… Он чувствовал ее запах и слышал стоны Тимоти: «Я умираю… Это конец…» Рядом стояла Мод, высокая и суровая, с большим ножом в руке, и отзывалась, словно эхо: «Да, это конец…» Конец — смертное ложе со свечами и молящейся монахиней. Если бы ему удалось увидеть лицо монахини, он бы узнал…

Эркюль Пуаро проснулся — теперь он знал!

Да, это в самом деле конец…

Хотя предстояло пройти еще немалый путь.

Он сортировал разрозненные кусочки мозаики.

Мистер Энтуисл, запах краски, дом Тимоти и то, что должно или могло быть в нем… восковые цветы… Элен… разбитое стекло…

Элен Эбернети в своей спальне не сразу легла в постель. Она думала, сидя за туалетным столиком и глядя невидящими глазами на свое отражение в зеркале.

Ее вынудили пригласить в дом Эркюля Пуаро. Она этого не хотела. Но мистер Энтуисл сделал отказ в высшей степени затруднительным. А теперь все стало ясным. Сейчас уже нельзя позволить Ричарду Эбернети безмятежно покоиться в могиле. Все началось с нескольких слов Коры…

Как все они выглядели в тот день, после похорон? Как они смотрели на Кору? Как выглядела она сама?

Что говорил Джордж насчет того, какими видят себя люди? На этот счет есть какая-то цитата. «Себя узреть, как видят нас другие…» Как видят нас другие…

Невидящие глаза, смотрящие в зеркало, внезапно стали зрячими. Элен видела себя, но не такой, как ее видели другие, — как видела ее Кора в тот день.

Ее правая… нет, левая бровь изгибалась чуть выше правой. Рот? Нет, складка рта была симметричной. Если бы она повстречала себя, то не увидела бы особой разницы со своим отражением в зеркале. Не то что Кора.

Кора… Картина стала четкой… Кора в день похорон — она задает свой вопрос, склонив голову набок и глядя на Элен…

Внезапно Элен прижала руки к лицу. «Это не имеет смысла, — говорила она себе. — Не может иметь…»

Мисс Энтуисл очнулась от чудесного сна, в котором она играла в пикет с королевой Марией; ее разбудил звук телефонного звонка.

Она пыталась игнорировать этот звук, но он не умолкал. Мисс Энтуисл с трудом оторвала голову от подушки и посмотрела на часы возле кровати. Без пяти семь — кто может звонить в такое время? Должно быть, ошиблись номером.

Раздражающий звон продолжался. Мисс Энтуисл вздохнула, накинула халат и вышла в гостиную.

— Кенсингтон 67-5498, — недовольно произнесла она, сняв трубку.

— Это миссис Эбернети — миссис Лео Эбернети. Могу я поговорить с мистером Энтуислом?

— Доброе утро, миссис Эбернети. — Слова «доброе утро» прозвучали не особенно сердечно. — Это мисс Энтуисл. Боюсь, мой брат еще спит. Я тоже спала.

— Простите, — извинилась Элен. — Но мне крайне необходимо срочно поговорить с вашим братом.

— А это нельзя сделать попозже?

— Боюсь, что нет.

— Ну хорошо.

Мисс Энтуисл постучала в дверь комнаты брата и вошла.

— Опять эти Эбернети! — сердито сказала она.

— Что? Эбернети?

— Миссис Лео Эбернети. Звонит в семь утра и хочет с тобой поговорить! Ну и ну!

— Миссис Лео? Боже мой, что там стряслось? Где мой халат? А, вот он, спасибо.

Вскоре адвокат взял трубку:

— Энтуисл у телефона. Это вы, Элен?

— Да. Простите, что подняла вас с постели в такую рань. Но вы велели мне позвонить, как только я вспомню, что показалось мне странным в день похорон, когда Кора ошарашила нас предположением, что Ричард был убит.

— Значит, вы вспомнили?

— Да, — озадаченным голосом ответила Элен, — но это кажется бессмысленным.

— Об этом позвольте судить мне. Это что-то, что вы заметили в одном из присутствующих?

— Да.

— Ну, рассказывайте.

— Это выглядит абсурдным, — виновато сказала Элен. — Но я вполне уверена… Это пришло мне в голову, когда я ночью смотрела на себя в зеркало… Ой!..

Вслед за испуганным возгласом на другом конце провода послышался глухой звук, словно от падения какого-то тяжелого предмета. Мистер Энтуисл не мог понять, в чем дело.

— Алло! — повторял он в трубку. — Элен, вы здесь? Элен…

Глава 21

Прошел почти час, прежде чем мистер Энтуисл после долгих разговоров с телефонистами услышал в трубке голос Эркюля Пуаро.

— Слава богу! — воскликнул адвокат с вполне простительным раздражением. — Коммутатор никак не мог вам дозвониться.

— Ничего удивительного. Трубка была снята с рычага. — В голосе Пуаро явственно слышались мрачноватые нотки.

— Что-нибудь случилось? — резко осведомился мистер Энтуисл.

— Да. Минут двадцать назад горничная обнаружила миссис Лео Эбернети, лежащую без сознания у телефона в кабинете. Тяжелое сотрясение мозга.

— Вы хотите сказать, что ее ударили по голове?

— Думаю, что да. Конечно, она могла упасть и удариться головой о мраморный дверной стопор, но мне и доктору это кажется маловероятным.

— В это время она как раз говорила со мной по телефону. Я удивился, что разговор внезапно прервали.

— Значит, миссис Лео звонила вам? Что она сказала?

— Не так давно Элен упоминала, что в тот момент, когда Кора Ланскене предположила, будто ее брата убили, ей почудилось что-то странное, — к сожалению, она не могла припомнить, почему у нее возникло такое ощущение.

— А теперь она внезапно вспомнила?

— Да.

— И позвонила, чтобы сообщить вам?

— Да.

— Eh bien?[1425]

— He было никакого «eh bien», — сердито ответил адвокат. — Она начала рассказывать, но разговор прервался.

— И многое она успела рассказать?

— Ничего существенного.

— Простите, mon ami, но об этом судить не вам, а мне. Что именно она сказала?

— Элен напомнила, что я просил ее сразу же сообщить мне, если она сообразит, что именно показалось ей странным. Она сказала, что вспомнила, но «это кажется бессмысленным». Я спросил ее, касается ли это одного из присутствовавших в «Эндерби» в тот день, и Элен ответила, что касается и что это пришло ей в голову, когда она смотрелась в зеркало…

— Ну?

— Это все.

— И она не намекнула, кого именно это касается?

— Если бы намекнула, то я едва ли позабыл бы сообщить вам об этом, — ядовито заметил мистер Энтуисл.

— Извините, mon ami. Разумеется, вы бы мне сообщили.

— Нам придется подождать, пока она придет в сознание.

— Этого может не произойти еще очень долго, — серьезно произнес Пуаро. — Возможно, никогда.

— Неужели дела настолько плохи? — Голос адвоката слегка дрогнул.

— К сожалению, да.

— Но… это ужасно, Пуаро!

— Да, ужасно. Поэтому мы не можем позволить себе ждать. Случившееся показывает, что мы имеем дело либо с абсолютно безжалостным человеком, либо он настолько сильно напуган, что страх заставляет его быть жестоким.

— Но послушайте, Пуаро, как же быть с Элен? Я беспокоюсь за нее. Вы уверены, что в «Эндерби» ей не грозит опасность?

— Нет, не уверен. Поэтому она не в «Эндерби». Приезжала «Скорая помощь» и забрала ее в больницу, где к ней приставят специальных сиделок и где никому, включая родственников, не будет позволено ее навещать.

Мистер Энтуисл облегченно вздохнул:

— У меня словно камень с души упал! Я всегда очень уважал Элен Эбернети. Женщина исключительных качеств. Конечно, в ее жизни могли быть… ну, скажем, эпизоды, о которых обычно умалчивают.

— Ах вот как?

— Во всяком случае, мне всегда так казалось.

— Отсюда вилла на Кипре. Да, это многое объясняет…

— Я не хочу, чтобы вы начали думать…

— Вы не можете запретить мне думать. Но у меня есть для вас маленькое поручение. Одну минуту.

Последовала пауза, после чего в трубке снова прозвучал голос Пуаро:

— Я должен был убедиться, что нас не подслушивают. Как будто все в порядке. А вам придется совершить небольшую поездку.

— Поездку? — В голосе мистера Энтуисла послышались испуганные нотки. — А, понимаю! Вы хотите, чтобы я приехал в «Эндерби»?

— Вовсе нет. Здесь за все отвечаю я. Нет, вам не понадобится уезжать далеко от Лондона. Вы поедете в Бери-Сент-Эдмундс (ma foi,[1426] ну и названия у ваших английских городов!), а там наймете машину и отправитесь в «Форсдайк-Хаус». Это психиатрическая лечебница. Найдите там доктора Пенрита и расспросите его о пациенте, которого недавно выписали.

— Какого пациента? Я уверен, что…

— Пациента зовут Грегори Бэнкс, — прервал Пуаро. — Узнайте, от какого именно психического заболевания его лечили.

— Вы имеете в виду, что Грегори Бэнкс сумасшедший?

— Тс-с! Следите за тем, что говорите. А пока… я еще не завтракал, и вы, наверное, тоже.

— Да. Я слишком беспокоился…

— Вполне понятно. Тогда умоляю вас позавтракать и отдохнуть. В двенадцать отправляется удобный поезд до Бери-Сент-Эдмундса. Если у меня до тех пор появятся новости, я вам позвоню.

— Берегите себя, Пуаро, — с тревогой сказал мистер Энтуисл.

— Разумеется. Я не хочу, чтобы меня ударили по голове мраморным дверным стопором. Можете быть уверены, что я приму все меры предосторожности. А сейчас — до свидания.

Пуаро услышал, как на другом конце провода трубку положили на рычаг, а вслед за этим еще один слабый щелчок. Он улыбнулся — кто-то положил трубку телефона в холле.

Пуаро направился туда, но там никого не оказалось. Он подошел на цыпочках к шкафу под лестницей и заглянул внутрь. В этот момент появился Лэнском, неся поднос с тостами и серебряным кофейником. Он удивленно посмотрел на вышедшего из-за лестницы Пуаро.

— Завтрак подан в столовой, сэр, — сообщил дворецкий.

Пуаро окинул его задумчивым взглядом. Старик выглядел бледным и потрясенным.

— Бодритесь, — сказал Пуаро, похлопав его по плечу. — Все будет хорошо. Не будете так любезны подать чашку кофе ко мне в спальню?

— Конечно, сэр. Я пошлю Дженет.

Лэнском с неодобрением смотрел на спину поднимавшегося по лестнице Эркюля Пуаро, облаченного в шелковый халат с экзотическим узором из треугольников и квадратов.

«Иностранцы! — с горечью подумал дворецкий. — Иностранцы в этом доме! А тут еще у миссис Лео сотрясение мозга! Не знаю, куда мы катимся. Все изменилось после смерти мистера Ричарда».

К тому времени как Дженет принесла кофе, Пуаро успел одеться. Горничная благосклонно приняла его сочувственное бормотание, так как он сделал упор на испытанное ею потрясение.

— В самом деле, сэр, никогда не забуду, что я почувствовала, когда вошла в кабинет с пылесосом и увидела миссис Лео, лежащую на полу. Я была уверена, что она мертвая. Должно быть, она упала в обморок, когда стояла у телефона. И чего это миссис Лео вздумала так рано подниматься? Раньше я за ней такого не замечала.

— Действительно, странно, — согласился Пуаро. — Кроме нее, наверное, больше никто не встал?

— Миссис Тимоти уже поднялась. Она всегда рано встает и часто прогуливается перед завтраком.

— Она принадлежит к поколению, которое поднимается на рассвете, — кивнул Пуаро. — Те, кто помоложе, вероятно, не просыпаются так рано?

— Нет, сэр, когда я принесла им чай, все крепко спали — а я ведь запоздала из-за этой суматохи. Пришлось вызывать доктора и самой сначала выпить чашку чаю, чтобы успокоиться.

Дженет вышла, и Пуаро задумался над ее словами.

Мод Эбернети уже поднялась, а молодое поколение оставалось в постели, но это ровным счетом ничего не значило. Любой мог услышать, как открылась и закрылась дверь комнаты Элен, последовать за ней — а потом вернуться к себе и притвориться спящим.

«Но если я прав, — думал Пуаро, — что, в конце концов, было бы вполне естественно, так как это вошло у меня в привычку, — то нет нужды выяснять, кто где находился. Сначала я должен поискать доказательство там, где оно, по-моему, может быть, а потом произнести маленькую речь. После этого я сяду и посмотрю, что произойдет…»

Пуаро выпил кофе, надел пальто и шляпу, вышел из комнаты, быстро спустился по задней лестнице и покинул дом через боковую дверь. Бодро прошагав четверть мили до почты, он заказал междугородный разговор и вскоре снова беседовал с мистером Энтуислом.

— Да, это опять я. Забудьте о моем поручении. C’était une blague![1427] Кто-то меня подслушивал. А теперь, mon vieux,[1428] настоящее поручение. Как я говорил, вы должны сесть на поезд. Но поехать не в Бери-Сент-Эдмундс, а туда, где проживает мистер Тимоти Эбернети.

— Но Мод и Тимоти в «Эндерби».

— Вот именно. В доме нет никого, кроме женщины по фамилии Джоунс, которую уговорили, предложив largesse,[1429] охранять дом во время отсутствия хозяев. Я хочу, чтобы вы кое-что оттуда взяли.

— Пуаро, дорогой мой, я не могу опускаться до ограбления!

— Это не будет выглядеть ограблением. Вы скажете великолепной миссис Джоунс, которая вас знает, что мистер или миссис Эбернети просили вас взять этот предмет и доставить его в Лондон. Она ничего не заподозрит.

— Возможно. Но мне это не нравится. — В голосе адвоката слышалось крайнее недовольство. — Почему вы сами не можете поехать туда и взять то, что вам нужно?

— Потому что, друг мой, при виде незнакомого человека с иностранной внешностью у миссис Джоунс сразу же возникнут подозрения.

— Да, разумеется. Но что подумают Тимоти и Мод, когда услышат об этом? Я знаю их больше сорока лет.

— Ричарда Эбернети вы знали такое же время, а Кору Ланскене — когда она еще была девочкой.

— Вы уверены, что это действительно необходимо, Пуаро? — страдальческим тоном осведомился мистер Энтуисл.

— Старый вопрос, который задавали на плакатах военного времени: «Ваша поездка действительно необходима?»[1430] Говорю вам: это жизненно важно!

— А что за предмет я должен взять?

Пуаро объяснил ему.

— Но право, Пуаро, я не понимаю…

— Вам и незачем понимать. Достаточно того, что понимаю я.

— И что мне делать с этой чертовой штукой?

— Доставить ее в Лондон, по адресу в Элм-Парк-Гарденс. Если у вас есть карандаш, запишите адрес.

Сделав это, мистер Энтуисл произнес тем же тоном мученика:

— Надеюсь, Пуаро, вы знаете, что делаете?

В его голосе звучало сильное сомнение, в отличие от ответа Пуаро:

— Разумеется, знаю. Мы приближаемся к развязке.

— Если бы только знать, что мне собиралась сообщить Элен, — вздохнул адвокат.

— Незачем строить догадки. Я это знаю.

— Знаете? Но, дорогой Пуаро…

— С объяснениями придется подождать. Но позвольте вас заверить: я знаю, что увидела Элен Эбернети, когда смотрела в зеркало.

За завтраком царила напряженная атмосфера. Розамунд и Тимоти так и не появились, а остальные разговаривали вполголоса и ели меньше обычного.

Джордж первым обрел бодрость духа благодаря природному оптимизму.

— Думаю, с тетей Элен все будет в порядке, — сказал он. — Врачи всегда строят кислые физиономии. В конце концов, что такое сотрясение мозга? После него часто выздоравливают через пару дней.

— Одна моя знакомая получила сотрясение мозга во время войны, — заговорила словоохотливая мисс Гилкрист. — На нее упал кирпич, когда она шла по Тоттенхем-Корт-роуд, — тогда был воздушный налет, — и она ничего не почувствовала, а спустя двенадцать часов упала в обморок в ливерпульском поезде. И хотите — верьте, хотите — нет, но она не помнила ни как добралась до вокзала, ни как садилась в вагон, — очнулась в больнице и ничего не могла понять. Она пролежала почти три недели.

— Чего я не могу понять, — промолвила Сьюзен, — так это почему и кому Элен так рано звонила по телефону.

— Возможно, она проснулась, почувствовала себя плохо и решила вызвать врача, — предположила Мод. — А потом у нее закружилась голова, и она упала. По-моему, это единственное возможное объяснение.

— Ей не повезло, что она ударилась головой об этот дверной стопор, — сказал Майкл. — Если бы Элен просто упала на толстый ковер, с ней все было бы в порядке.

Дверь открылась, и вошла нахмуренная Розамунд.

— Не могу найти эти восковые цветы, — сказала она. — Я имею в виду те, которые стояли на малахитовом столике в день похорон дяди Ричарда. — Розамунд устремила на Сьюзен обвиняющий взгляд: — Ты их не брала?

— Конечно нет! Право, Розамунд, неужели ты все еще думаешь о малахитовом столике, когда бедную Элен увезли в больницу с сотрясением мозга?

— Не вижу, почему я должна перестать о нем думать. Если у человека сотрясение мозга, он вообще не знает, что происходит, и для него это не имеет никакого значения. Мы ничем не можем помочь тете Элен, а нам с Майклом нужно вернуться в Лондон завтра к ленчу, чтобы обсудить с Джеки Лайгоу дату премьеры «Карьеры баронета». Поэтому я бы хотела принять решение насчет столика и снова посмотреть на эти восковые цветы. Теперь на столике стоит нечто вроде китайской вазы — приятная вещица, но совсем не того периода. Интересно, куда делись цветы, — возможно, Лэнском знает.

Лэнском только что вошел узнать, закончили ли они завтрак.

— Мы кончили, Лэнском, — сказал Джордж, вставая. — Что случилось с нашим иностранным другом?

— Он попросил подать кофе и тост ему в спальню, сэр.

— Petit dejeuner[1431] для ОПБ ООН.

— Лэнском, вы не знаете, где восковые цветы, которые стояли на малахитовом столике в гостиной? — спросила Розамунд.

— Насколько я понимаю, у миссис Лео вышла с ними неприятность, мэм. Она собиралась достать новый плафон, но вряд ли успела.

— Тогда где цветы?

— Возможно, в шкафу под лестницей, мэм. Туда обычно кладут вещи, которые нуждаются в починке. Пойти посмотреть?

— Я посмотрю сама. Пойдем со мной, Майкл. Там темно, а я не собираюсь обшаривать одна темные углы после того, что случилось с тетей Элен.

Все прореагировали весьма резко.

— Что ты имеешь в виду, Розамунд? — осведомилась Мод.

— Ну, ее ведь кто-то ударил, не так ли?

— У нее внезапно закружилась голова, и она упала, — возразил Грегори Бэнкс.

— Это она сама тебе сказала? — рассмеялась Розамунд. — Не мели вздор, Грег, конечно, ее огрели по голове.

— Не следует говорить такие вещи, Розамунд, — сердито сказал Джордж.

— Чепуха, — отрезала Розамунд. — Именно так и должно было случиться. Я имею в виду, что все отлично сходится. Детектив ищет в доме улики, дядю Ричарда отравили, тетю Кору прикончили топором, мисс Гилкрист прислали отравленный свадебный пирог, а теперь Элен ударили тупым орудием. Нас будут убивать одного за другим, а тот, кто останется в живых, и есть убийца. Но я не собираюсь быть убитой.

— А зачем кому-то убивать тебя, Прекрасная Розамунд? — легкомысленно спросил Джордж.

Розамунд широко открыла глаза:

— Разумеется, потому, что я знаю слишком много.

— Что именно ты знаешь? — почти в унисон осведомились Мод Эбернети и Грегори Бэнкс.

Розамунд улыбнулась своей ангельской рассеянной улыбкой.

— Вам тоже хочется это знать, верно? — Она поднялась. — Пошли, Майкл.

Глава 22

В одиннадцать утра Пуаро пригласил всех в библиотеку на неофициальное собрание.

— Вчера вечером, — заговорил он, окидывая задумчивым взглядом лица присутствующих, — миссис Шейн объявила вам, что я частный детектив. Лично я надеялся сохранить свой… ну, скажем, камуфляж несколько дольше. Но это неважно. Сегодня — или в крайнем случае завтра — я все равно сообщил бы вам правду. А теперь прошу внимательно меня выслушать. В своей области я являюсь знаменитостью — можно сказать, величайшей знаменитостью. Мои дарования уникальны!

— Вполне возможно, мсье Понт… нет, мсье Пуаро, не так ли? — с усмешкой сказал Джордж Кроссфилд. — Однако забавно, что я никогда о вас не слышал.

— Это не забавно, а весьма прискорбно! — сурово отозвался Пуаро. — Увы, образование в наши дни оставляет желать лучшего. Все изучают только экономику и методику тестов на интеллект. Но продолжим. В течение многих лет я был другом мистера Энтуисла…

— Так вот кому мы обязаны вашим присутствием!

— Если хотите, можно сказать и так, мистер Кроссфилд. Мистер Энтуисл был очень расстроен смертью своего старого друга, мистера Ричарда Эбернети. Особенно его встревожили слова, произнесенные в день похорон сестрой мистера Эбернети, миссис Ланскене, в этой самой комнате.

— Очень глупо — и абсолютно в стиле Коры, — сказала Мод. — У мистера Энтуисла должно было хватить здравого смысла не обращать на это внимания.

— Еще сильнее его обеспокоила гибель миссис Ланскене, — продолжал Пуаро. — Мистер Энтуисл хотел только одного: убедиться, что это всего лишь совпадение. Иными словами, он хотел быть уверенным, что Ричард Эбернети умер естественной смертью. С этой целью он поручил мне провести необходимое расследование.

Все молчали.

— Я произвел его…

Последовала новая пауза. Пуаро вскинул голову:

— Eh bien,[1432] вы все будете рады услышать, что в результате моего расследования стало ясно: нет никаких причин сомневаться в естественной кончине мистера Эбернети. Нет никаких причин предполагать, что он был убит! — Пуаро улыбнулся, торжествующе взмахнув руками. — Хорошие новости, не так ли?

Судя по их виду, это едва ли было так. Они уставились на него, и в глазах всех, за одним-единственным исключением, читались сомнение и подозрение.

Исключение составлял Тимоти Эбернети, который энергично кивнул.

— Конечно, Ричард не был убит! — сердито заявил он. — Никогда не понимал, почему такая мысль могла прийти в голову кому бы то ни было! Обычная выходка Коры — вот и все. Хотела вас испугать — такое уж у нее было чувство юмора. Хотя Кора — моя сестра, но она всегда была слегка чокнутой. Ну, мистер… как вас там, я рад, что у вас хватило здравого смысла прийти к правильному выводу, хотя лично я считаю чертовским нахальством со стороны Энтуисла посылать вас сюда шпионить и вынюхивать. И если он собирается выплатить вам гонорар из нашего наследства, то могу вам сказать, что это ему не удастся! Кто такой Энтуисл, чтобы брать это на себя? Если семья удовлетворена…

— Но семья не удовлетворена, дядя Тимоти, — заметила Розамунд.

— Что-что? — Тимоти уставился на нее, недовольно сдвинув брови.

— Мы не были удовлетворены. К тому же как насчет того, что произошло сегодня утром с тетей Элен?

— Элен как раз в том возрасте, когда запросто можно получить апоплексический удар, — резко сказала Мод.

— Понятно, — протянула Розамунд. — Еще одно совпадение, верно? — Она посмотрела на Пуаро. — Не слишком ли много совпадений?

— Чепуха! — заявила Мод. — Элен плохо себя почувствовала, пошла позвонить доктору, а потом….

— Но она не звонила доктору, — прервала Розамунд. — Я спрашивала у него.

— Кому же она звонила? — резко осведомилась Сьюзен.

— Не знаю, — ответила Розамунд. По ее лицу скользнула тень раздражения. — Но надеюсь узнать, — добавила она.

Эркюль Пуаро сидел в викторианской беседке. Он вынул из кармана большие часы и положил их на столик перед собой.

Пуаро сообщил, что отбывает двенадцатичасовым поездом. До отъезда оставалось полчаса. Полчаса до того, чтобы кое-кто принял решение и пришел к нему. Возможно, даже не один человек…

Беседка хорошо просматривалась из большей части окон дома. Вскоре кто-то должен сюда прийти.

Если этого не произойдет, значит, его знание человеческой натуры несовершенно, а основные выводы неверны.

Пуаро поджидал — как поджидал муху паук в паутине у него над головой.

Первой пришла мисс Гилкрист, выглядевшая взволнованной и расстроенной.

— О, мсье Понтарлье… не помню вашу другую фамилию… — запинаясь, начала она. — Я пришла поговорить с вами… Правда, мне не хотелось, но я чувствовала, что должна это сделать… Я имею в виду, после того, что случилось утром с миссис Лео… Думаю, мистер Шейн прав — это не совпадение и, конечно, не удар, как предположила миссис Тимоти, потому что у моего отца был удар и он выглядел совсем по-другому, да и доктор уверен, что это сотрясение мозга!

Мисс Гилкрист перевела дух и умоляюще посмотрела на Пуаро.

— Да-да, — мягко и ободряюще отозвался он. — Вы хотите что-то мне сообщить?

— Я уже говорила, что мне не хотелось этого делать, потому что она была так добра — нашла мне место у миссис Тимоти и вообще… Я чувствую себя неблагодарной. Она даже отдала мне ондатровый жакет миссис Ланскене — такой красивый, сидит прекрасно, и совсем незаметно, что мех с одной стороны немного вытерся. А когда я хотела вернуть ей аметистовую брошь, она и слушать не пожелала…

— Вы имеете в виду миссис Бэнкс? — осведомился Пуаро.

— Да, но понимаете… — Мисс Гилкрист смотрела вниз, нервно сплетая пальцы рук. Внезапно она подняла взгляд и быстро произнесла: — Понимаете, я слышала!

— Вы хотите сказать, что случайно подслушали разговор…

— Нет. — Мисс Гилкрист покачала головой с подлинно героической решимостью. — Я буду откровенна, тем более что вы иностранец.

Эркюль Пуаро понял ее и ничуть не обиделся.

— Вы имеете в виду, что для иностранца естественно, когда люди подслушивают у дверей, вскрывают чужие письма и читают уже вскрытые?

— О, я бы никогда не стала вскрывать чужие письма, — ответила мисс Гилкрист тоном оскорбленной невинности. — Но я подслушивала в тот день, когда мистер Ричард Эбернети приезжал повидать свою сестру. Мне было любопытно, почему он внезапно объявился после стольких лет… Понимаете, когда не имеешь ни личной жизни, ни друзей, поневоле начинаешь интересоваться делами тех, с кем живешь…

— Да, вполне естественно, — согласился Пуаро.

— Вот и я так думаю… Хотя это, конечно, не совсем правильно. Но я это сделала! И слышала, что он сказал!

— Вы слышали, что мистер Эбернети говорил миссис Ланскене?

— Да. Он сказал что-то вроде: «Не было смысла говорить Тимоти — он просто не стал бы слушать и отмахнулся. Но мне хотелось облегчить душу перед тобой, Кора. Нас осталось только трое. И хотя тебе всегда нравилось изображать простофилю, у тебя достаточно здравого смысла. Как бы ты поступила в таком случае, если бы была на моем месте?» Я плохо разобрала, что ответила миссис Ланскене, но слышала слово «полиция». А мистер Эбернети громко воскликнул: «Я не могу этого сделать — ведь речь идет о моей племяннице!» Потом мне пришлось бежать в кухню, так как там что-то закипело, а когда я вернулась, мистер Эбернети говорил: «Даже если бы я умер насильственной смертью, то хотел бы по возможности избежать вмешательства полиции. Но ты не беспокойся. Теперь, когда я знаю, я приму меры предосторожности». Потом он сказал, что составил новое завещание, обеспечив сестру всем необходимым, и добавил, что, вероятно, ошибался насчет ее мужа, так как она, по-видимому, была с ним счастлива.

Мисс Гилкрист умолкла.

— Понятно, — задумчиво промолвил Пуаро.

— Я никому не собиралась об этом рассказывать. Не думаю, что миссис Ланскене хотелось бы… Но теперь, после того как на миссис Лео покушались сегодня утром, а вы спокойно заявили, что это совпадение… Мсье Понтарлье, это не было совпадением!

Пуаро улыбнулся.

— Действительно, не было, — кивнул он. — Спасибо, что пришли, мисс Гилкрист. Вы оказали мне большую помощь.

Пуаро не без труда избавился от мисс Гилкрист. Это было необходимо, так как он рассчитывал на очередные признания.

Инстинкт его не подвел. Мисс Гилкрист едва успела уйти, как в беседку быстро вошел Грегори Бэнкс. Его лицо было бледным, на лбу выступил пот, а глаза возбужденно блестели.

— Наконец-то! — сказал он. — Я думал, эта глупая женщина никогда не уйдет. Вы были не правы абсолютно во всем, что говорили утром. Ричарда Эбернети убили. Я убил его!

Эркюль Пуаро окинул взглядом молодого человека, не выражая удивления.

— Значит, его убили вы. Как?

Грегори улыбнулся:

— Для меня это не составляло труда. Ведь я в любое время мог раздобыть пятнадцать или двадцать различных ядовитых препаратов. Конечно, следовало обдумать способ введения яда, но у меня возникла великолепная идея. Вся ее ловкость заключалась в том, что мне в тот момент было не обязательно находиться поблизости.

— В самом деле изобретательно, — заметил Пуаро.

Грегори Бэнкс скромно опустил глаза. Он казался довольным.

— А почему вы его убили? — с интересом осведомился Пуаро. — Ради денег, которые должна была унаследовать ваша жена?

— Нет. Конечно нет! — Грегори неожиданно возмутился. — Я вовсе не гоняюсь за деньгами! Не ради них я женился на Сьюзен!

— Вот как, мистер Бэнкс?

— Это он так думал! — с внезапной злобой сказал Грег. — Ричард Эбернети! Он любил Сьюзен, гордился ею, как истинной Эбернети! Но ему казалось, что она неудачно вышла замуж, — он презирал меня, считал, что я ей не пара, потому что и одеваюсь, и говорю не так, как следует. Мерзкий сноб — вот кто он был!

— Не думаю, — мягко возразил Пуаро. — Судя по тому, что я о нем слышал, Ричард Эбернети не был снобом.

— Был, и еще каким! — В голосе молодого человека звучали истерические нотки. — Он считал меня полным ничтожеством и хотя был всегда очень вежлив, но я прекрасно видел, что не нравлюсь ему!

— Вполне возможно.

— Никто не смеет безнаказанно обращаться со мной таким образом! Кое-кто уже пробовал и получил свое! Одна женщина заказывала мне лекарства и была груба со мной. Знаете, что я сделал?

— Да, — ответил Пуаро.

Грегори выглядел удивленным.

— Неужели знаете?

— Знаю.

— Она чуть не умерла, — с удовлетворением сообщил Грег. — Это доказывает, что со мной шутки плохи! Ричард Эбернети меня презирал — и что с ним произошло? Он умер.

— В высшей степени успешное убийство, — тоном поздравления произнес Пуаро. — Но почему вы пришли ко мне и признались?

— Потому, что вы сказали, что он не был убит! Я хотел показать вам, что вы не так умны, как думаете, а кроме того…

— Да? — подбодрил его Пуаро. — Кроме того?

Грег внезапно опустился на скамью. Выражение его лица внезапно резко изменилось — теперь он словно был охвачен каким-то экстазом.

— Это неправильно… жестоко… Я должен понести наказание… должен вернуться в место заключения и искупить свою вину…

Пуаро с любопытством смотрел на него.

— И давно вам хочется сбежать от вашей жены? — осведомился он.

Лицо Грега снова изменилось.

— От Сьюзен? Да ведь она просто чудесная…

— Да, Сьюзен чудесная, и это тяжкое бремя. Она вас страстно любит. Это также нелегко, верно?

Грегори сидел, глядя вперед и словно ничего не замечая. Потом он произнес тоном обиженного ребенка:

— Почему она не может оставить меня в покое? — Он вскочил на ноги. — Сьюзен идет сюда… по лужайке… Я ухожу! Пожалуйста, скажите ей, что я пошел сознаваться в полицейский участок.

— Где Грег? — спросила запыхавшаяся Сьюзен. — Он был здесь! Я его видела!

— Да. — Помолчав, Пуаро добавил: — Ваш муж приходил сказать, что это он отравил Ричарда Эбернети.

— Какая чушь! Надеюсь, вы ему не поверили?

— А почему я не должен ему верить?

— Его и близко не было, когда дядя Ричард умер!

— Возможно. А где он был, когда умерла Кора Ланскене?

— В Лондоне. Мы оба были там.

Эркюль Пуаро покачал головой:

— Нет-нет, так не пойдет. Например, вы во второй половине дня уезжали куда-то в своей машине. Думаю, я знаю куда — в Литчетт-Сент-Мэри.

— Я ничего подобного не делала!

Пуаро улыбнулся:

— Я уже говорил, мадам, что в этом доме встретил вас не впервые. После дознания по поводу гибели миссис Ланскене вы были в гараже «Королевского герба». Вы разговаривали с механиком, а рядом с вами находился автомобиль с пожилым иностранным джентльменом. Вы не заметили его, зато он обратил на вас внимание.

— Не понимаю, о чем вы. Это было в день дознания.

— Да, но помните, что сказал вам механик? Он спросил, не родственница ли вы жертвы, а вы ответили, что вы ее племянница.

— Его просто интересовало все, связанное с убийством.

— Да, но его следующие слова были: «А я ломал голову, где видел вас раньше». Где же он вас видел, мадам? Должно быть, в Литчетт-Сент-Мэри, так как у него это ассоциировалось с тем, что вы — племянница миссис Ланскене. Быть может, он видел вас у ее коттеджа? Когда? Этот вопрос требовал расследования. В результате выяснилось, что вы были в Литчетт-Сент-Мэри во второй половине дня, когда убили Кору Ланскене. Вы оставили машину в том же карьере, что и в день дознания. Ее там видели и запомнили номер. Сейчас инспектору Мортону известно, чья это машина.

Сьюзен уставилась на него. Ее дыхание участилось, но она не обнаруживала явных признаков страха.

— Вы говорите чепуху, мсье Пуаро, и заставили меня забыть о причине моего прихода. Я хотела застать вас одного и…

— Признаться, что это вы, а не ваш муж совершили убийство?

— Конечно нет! За дуру вы, что ли, меня принимаете? И я уже говорила вам, что в тот день Грегори не покидал Лондона.

— В этом вы не можете быть уверены, так как уезжали сами. Почему вы ездили в Литчетт-Сент-Мэри, миссис Бэнкс?

Сьюзен глубоко вздохнула:

— Ладно, слушайте! Слова Коры после похорон не давали мне покоя. В конце концов я решила съездить к ней и выяснить, что вбило эту мысль ей в голову. Грег считал мою идею нелепой, поэтому я не сказала ему, куда еду. Я прибыла туда около трех часов, стучала и звонила в дверь, но никто не отозвался, и я подумала, что Кора куда-то вышла. Если бы я подошла к задней стене коттеджа, то могла бы заметить разбитое окно, но я этого не сделала и вернулась в Лондон, ничего не подозревая.

Лицо Пуаро оставалось бесстрастным.

— Почему ваш муж обвиняет себя в преступлении? — спросил он.

— Потому что он… — Слово едва не сорвалось с языка Сьюзен.

Пуаро ухватился за него:

— Вы собирались пошутить, сказав: «Потому что он чокнутый», но шутка походила бы на правду, не так ли?

— С Грегом все в полном порядке!

— Мне кое-что известно о его прошлом, — сказал Пуаро. — До вашего знакомства он провел несколько месяцев в психиатрической лечебнице «Форсдайк-Хаус».

— Его не ставили на учет. Он был добровольным пациентом.

— Это правда — его официально не признали душевнобольным, но он, безусловно, психически неуравновешен. У него комплекс вины — подозреваю, что с детства.

— Вы не понимаете, мсье Пуаро, — горячо заговорила Сьюзен. — У Грега никогда не было шанса проявить себя. Поэтому я так отчаянно хотела получить деньги дяди Ричарда. Дядя был слишком прозаичен — он не мог этого понять… Я знала, что Грег должен самоутвердиться, почувствовать, что он может быть не только помощником аптекаря, которого гоняют туда-сюда. Теперь все будет по-другому. Грег получит свою лабораторию и будет создавать собственные формулы…

— Да-да, вы готовы подарить ему весь мир, потому что любите его. Но любите слишком сильно, чтобы обеспечить ему покой и счастье. Нельзя давать людям то, что они не способны принять. В конце концов он останется тем, кем ему не хочется быть…

— И кем же?

— Мужем Сьюзен.

— Как вы жестоки! И какую чепуху несете!

— Вы готовы на все, если дело касается Грегори Бэнкса. Вы хотели получить деньги вашего дяди не для себя, а для мужа. Насколько же сильно вы их хотели?

Сьюзен сердито повернулась и выбежала из беседки.

— Я подумал, — беспечным тоном заговорил Майкл Шейн, — что было бы неплохо зайти попрощаться.

Он улыбнулся, и Пуаро ощутил исходящее от него очарование.

Несколько секунд Эркюль Пуаро молча изучал Майкла Шейна. Ему казалось, будто он знает этого человека меньше остальных присутствующих в доме, так как Майкл всегда показывал себя лишь с одной стороны, с какой хотел показать.

— Ваша жена, — заметил Пуаро, — весьма необычная женщина.

Майкл поднял брови:

— Вы так думаете? Розамунд красива — согласен. Но не сказал бы, что она блещет умом.

— Миссис Шейн не пытается выглядеть слишком умной, — кивнул Пуаро. — Но она знает, чего хочет. — Он вздохнул. — Увы, это знают немногие.

— А-а! — Майкл снова улыбнулся. — Вы имеете в виду малахитовый столик?

— Возможно. — Помолчав, Пуаро добавил: — И то, что было на нем.

— Восковые цветы?

— Совершенно верно.

Майкл нахмурился:

— Я не всегда понимаю вас, мсье Пуаро. Как бы то ни было, — улыбка засияла вновь, — я вам благодарен, что мы все очищены от подозрений. Мягко выражаясь, неприятно думать, будто один из нас прикончил бедного старого дядюшку Ричарда.

— Таким он вам показался, когда вы с ним познакомились? — осведомился Пуаро. — Бедным старым дядюшкой Ричардом?

— Ну, разумеется, он хорошо сохранился…

— И пребывал в здравом уме и твердой памяти?

— Конечно.

— При этом был очень проницательным человеком?

— Очевидно.

— И хорошо разбирался в людях?

Улыбка оставалась неизменной.

— С этим я едва ли могу согласиться, мсье Пуаро. Меня он не одобрял.

— Возможно, он считал, что вы не из тех, кто блюдет супружескую верность? — предположил Пуаро.

Майкл рассмеялся:

— Что за старомодная идея!

— Но это правда, не так ли?

— Интересно, что вы имеете в виду?

Пуаро соединил кончики пальцев.

— Понимаете, было проведено расследование, — пробормотал он.

— Вами?

— Не только мною.

Майкл бросил на него быстрый изучающий взгляд. Его реакции, подумал Пуаро, вообще отличаются быстротой. Майкл Шейн был далеко не глуп.

— Вы хотите сказать… что этим заинтересовалась полиция?

— Мнение об убийстве Коры Ланскене как о непреднамеренном преступлении их никогда не удовлетворяло.

— И они наводили справки обо мне?

— Они интересовались местопребыванием родственников миссис Ланскене в день ее гибели, — чопорно отозвался Пуаро.

— Это создает весьма неловкую ситуацию, — с чарующей откровенностью промолвил Майкл.

— В самом деле, мистер Шейн?

— Больше, чем вы в состоянии представить! Понимаете, я говорил Розамунд, что в тот день ходил на ленч с неким Оскаром Луисом.

— И это не соответствует действительности?

— В том-то и дело. Я ездил на машине повидать женщину по имени Соррел Дейнтон — довольно известную актрису. Я играл с ней в ее последнем спектакле. Полицию это, конечно, вполне удовлетворит, чего не скажешь о Розамунд.

— А! — Пуаро принял подчеркнуто скромный вид. — Из-за вашей дружбы возникли определенные неприятности?

— Да… Розамунд заставила меня пообещать, что я с ней больше не увижусь.

— Действительно, положение неловкое… Entre nous,[1433] у вас была связь с этой леди?

— О, всего лишь одно из мимолетных приключений! Эта женщина для меня ничего не значила.

— Но вы что-то значили для нее?

— Ну, она бывала довольно утомительной… Женщины так привязчивы. Как бы там ни было, полицию это удовлетворит.

— Вы полагаете?

— Ну, я едва ли мог зарубить топором Кору, если в это время развлекался с Соррел за несколько миль от места преступления. У нее коттедж в Кенте.

— Понимаю. А эта мисс Дейнтон будет свидетельствовать в вашу пользу?

— Не то чтобы она была в восторге, но, так как это убийство, думаю, ей придется это сделать.

— Возможно, она сделает это, даже если вы не развлекались с ней?

— О чем вы? — Майкл внезапно стал мрачным как туча.

— Леди любит вас. Когда женщина влюблена, она может поклясться в чем угодно.

— Вы хотите сказать, что не верите мне?

— Неважно, верю я вам или нет. Не я должен быть удовлетворен.

— А кто?

Пуаро улыбнулся:

— Инспектор Мортон — он только что вышел на террасу через боковую дверь.

Майкл Шейн резко повернулся.

Глава 23

— Я узнал, что вы здесь, мсье Пуаро, — сказал инспектор Мортон.

Двое мужчин прогуливались по террасе.

— Я приехал вместе с суперинтендантом Паруэллом из Мэтчфилда. Доктор Лэрреби звонил ему насчет миссис Лео Эбернети, и он намерен расспросить присутствующих. У доктора возникли сомнения.

— А вы, друг мой? — спросил Пуаро. — Каким образом вы в этом участвуете? Ведь отсюда далеко до вашего родного Беркшира.

— Я хотел задать несколько вопросов, а люди, которым я был должен их задать, весьма удобно собрались здесь. — Помолчав, он осведомился: — Ваша работа?

— Моя.

— И в результате миссис Лео Эбернети стукнули по голове?

— Вы не должны порицать меня за это. Если бы миссис Лео пришла ко мне… Но она вместо этого позвонила своему адвокату в Лондон.

— И когда она выкладывала ему сведения — трах!

— Вот именно — трах!

— И что она успела ему сказать?

— Очень мало. Она закончила на том, что смотрелась в зеркало.

— Женщины часто этим грешат, — философски заметил инспектор. Он внимательно посмотрел на Пуаро: — Это что-нибудь вам подсказало?

— Да. Думаю, я знаю, что она собиралась ему сообщить.

— Вы всегда были догадливы. Так что это было?

— Простите, но разве вы расследуете смерть Ричарда Эбернети?

— Официально — нет. Но практически — да, если она связана с убийством миссис Ланскене.

— Бесспорно, связана. Но я прошу вас, мой друг, дать мне еще несколько часов. Тогда я буду точно знать, правда ли то, что я предполагаю, — понимаете, только предполагаю. Если так…

— Ну?

— Тогда я смогу передать в ваши руки конкретное доказательство.

— Это нам подойдет, — с чувством произнес инспектор Мортон. Он бросил на Пуаро вопросительный взгляд: — Что вы держите про запас?

— Ничего — абсолютно ничего. Ведь доказательства, о котором я упоминал, может в действительности не существовать. Я сделал вывод о его наличии из разных обрывков разговоров. Но ведь я могу ошибаться. — Последняя фраза прозвучала крайне неубедительно.

Мортон улыбнулся:

— Однако такое с вами бывает нечасто?

— Весьма нечасто. Но вынужден признать, что иногда бывает.

— Рад это слышать. Быть всегда правым, вероятно, утомительно.

— Я этого не нахожу, — заверил его Пуаро.

Инспектор рассмеялся:

— И вы просите меня подождать с расспросами?

— Вовсе нет. Поступайте, как планировали. Полагаю, вы не собираетесь произвести арест?

Мортон покачал головой:

— Нет, пока что у нас руки коротки. Сначала нужно получить санкцию прокурора — а до этого еще далеко. Нет, я просто хочу получить у присутствующих сведения об их местопребывании в день убийства. Возможно, в одном случае с официальным предупреждением.

— Понятно. Вы имеете в виду миссис Бэнкс?

— Я же говорил, что вы догадливы. Да. Она была там в тот день. Ее машина стояла в карьере.

— Но никто не видел, как она вела машину?

— Нет. Конечно, то, что она не сказала ни слова о своей поездке, выглядит скверно. Ей придется дать удовлетворительное объяснение.

— Что касается объяснений, у нее достаточно опыта, — сухо заметил Пуаро.

— Да, умная молодая леди. Возможно, даже слишком умная.

— Быть слишком умным — всегда неблагоразумно. Вот так обычно и попадаются убийцы. А о Джордже Кроссфилде выяснилось что-нибудь новое?

— Ничего определенного. Внешность у него вполне ординарная. Великое множество молодых людей, похожих на него, разъезжает по стране на поездах, автобусах и велосипедах. Людям трудно вспомнить неделю спустя, видели они определенного человека в определенном месте в среду или в четверг.

Инспектор сделал небольшую паузу.

— Зато у нас имеется довольно любопытная информация от матери настоятельницы одного монастыря. Две ее монахини ходили по домам, собирая пожертвования. Вроде бы они подходили к коттеджу миссис Ланскене за день до ее убийства, но на их стук и звонки в дверь никто не отозвался. Это естественно: хозяйка была на севере, на похоронах Эбернети, а компаньонка взяла выходной и отправилась на экскурсию в Борнмут. Но дело в том, что монахини утверждают, будто в коттедже кто-то был. Они говорят, что слышали вздохи и стоны. Я спросил, не было ли это днем позже, но настоятельница уверена, что нет. У нее все мероприятия записаны в книге. Возможно, кто-то в тот день искал что-то в коттедже, воспользовавшись отсутствием обеих женщин и, не обнаружив того, что ему было нужно, вернулся на следующий день? Я не придаю особого значения вздохам, а тем более стонам. Даже монахини бывают склонны к фантазиям, а коттедж, где произошло убийство, тем более будит воображение. Важно другое: был ли в коттедже кто-то, кому не следовало там находиться? Если так, то кто это? Все Эбернети были на похоронах.

Пуаро задал вопрос, казалось, не имеющий отношения к делу:

— Монахини, которые собирали пожертвования, не возвращались туда в другой день, чтобы попробовать попасть в коттедж?

— Возвращались — примерно через неделю. По-моему, в день дознания.

— Да, — кивнул Пуаро. — Все сходится.

Инспектор Мортон с любопытством посмотрел на него:

— Откуда такой интерес к монахиням?

— К ним привлекали мое внимание, хотел я того или нет. Не забывайте, инспектор, что монахини приходили в коттедж в тот день, когда там оказался отравленный свадебный пирог.

— Но вы же не думаете… Что за нелепая идея!

— Мои идеи никогда не бывают нелепыми, — сурово произнес Эркюль Пуаро. — А теперь, mon cher, я предоставлю вам возможность расспрашивать присутствующих и расследовать покушение на миссис Эбернети, а сам отправлюсь на поиски племянницы покойного Ричарда Эбернети.

— Только будьте осторожны, разговаривая с миссис Бэнкс.

— Я имею в виду не миссис Бэнкс, а другую племянницу.

Пуаро обнаружил Розамунд на скамейке у ручейка, который стекал вниз миниатюрным водопадом и бежал дальше сквозь заросли рододендронов. Она сидела, глядя на воду.

— Надеюсь, я не потревожу Офелию? — сказал Пуаро, садясь рядом с ней. — Возможно, вы учите роль?

— Я никогда не играла Шекспира, — ответила Розамунд. — Правда, однажды сыграла Джессику в «Венецианском купце». Паршивая роль.

— Тем не менее она не лишена пафоса. «Я никогда не радуюсь, слыша звуки музыки». Какое бремя пришлось нести бедной Джессике — дочери всеми ненавидимого и презираемого еврея. Какие сомнения, должно быть, терзали ее, когда она прибежала к своему возлюбленному с отцовскими дукатами. Джессика с золотом — это одно, а Джессика без золота — совсем другое.

Розамунд обернулась и взглянула на него.

— Я думала, вы уехали, — с упреком сказала она, посмотрев на часы. — Уже начало первого.

— Я опоздал на поезд, — объяснил Пуаро.

— Почему?

— Вы думаете, я сделал это намеренно?

— Полагаю, что да. Вы ведь очень пунктуальны, не так ли? Если бы вы хотели успеть на поезд, то, несомненно, успели бы.

— Ваша логика восхитительна. Вы знаете, мадам, что я сидел в маленькой беседке, ожидая, что вы, возможно, нанесете мне визит?

Розамунд уставилась на него:

— Зачем мне это делать? Вы ведь попрощались со всеми нами в библиотеке.

— Совершенно верно. А вы ничего не хотели мне сказать?

— Нет. — Розамунд покачала головой. — Мне нужно было подумать о многих важных вещах.

— Понимаю.

— Я не часто думаю, — продолжала Розамунд. — Это кажется мне пустой тратой времени. Но важно спланировать свою жизнь так, как тебе этого хочется.

— Именно этим вы и занимались?

— В общем, да… Я пыталась принять решение насчет кое-чего.

— Насчет вашего мужа?

— В некотором смысле.

Помолчав, Пуаро сообщил:

— Только что прибыл инспектор Мортон — полицейский офицер, расследующий обстоятельства гибели миссис Ланскене. Он собирается выяснить у всех вас, что вы делали в тот день, когда ее убили.

— Понятно. Алиби, — весело отозвалась Розамунд. Ее красивое лицо осветила озорная улыбка. — Майклу придется нелегко. Он думает, будто я не знаю, что тогда он был с той женщиной.

— Откуда вы знаете?

— Это было ясно по тому, как он сообщил, что идет на ленч с Оскаром. Майкл говорил нарочито небрежным тоном, слегка наморщив нос, — он всегда так делает, когда лжет.

— Я искренне рад, что не женат на вас, мадам!

— А потом я, конечно, сама проверила это, позвонив Оскару, — продолжала Розамунд. — Мужчины всегда так глупо врут.

— Боюсь, ваш муж не всегда вам верен? — рискнул спросить Пуаро.

Розамунд не стала возражать:

— Далеко не всегда.

— Но вас это не тревожит?

— В некотором отношении это даже забавно, — ответила Розамунд. — Иметь мужа, которого все женщины хотят от тебя увести. Я бы не хотела быть замужем за человеком, который никому не нужен, — как бедняжка Сьюзен. Ее Грег абсолютно никчемен!

Пуаро внимательно смотрел на Розамунд.

— А если бы кому-то удалось увести от вас мужа?

— Не выйдет, — усмехнулась Розамунд. — Тем более сейчас.

— Вы имеете в виду…

— Не сейчас, когда мы получили деньги дяди Ричарда. Майкл, конечно, порядочный бабник — а эта Соррел Дейнтон не прочь заграбастать его целиком и полностью, — но театр для него превыше всего. Теперь он может не только играть, но и сам ставить пьесы. Майкл честолюбив и по-настоящему талантлив. Не то что я. Мне нравится играть, но я бездарь, хотя и выгляжу приятно. Нет, теперь я уже не беспокоюсь из-за Майкла. Ведь это мои деньги.

Ее глаза спокойно встретили взгляд Пуаро. Он думал о том, как странно, что обе племянницы Ричарда Эбернети влюбились в мужчин, которые не способны ответить им тем же. При этом Розамунд была очень красива, а Сьюзен — привлекательна и сексапильна. Сьюзен нуждалась в иллюзии, будто Грегори любит ее, и цеплялась за эту иллюзию. Розамунд, напротив, не питала никаких иллюзий, но твердо знала, чего хочет.

— Все дело в том, — сказала Розамунд, — что я должна принять важное решение относительно будущего. Майкл еще не знает… — На ее губах мелькнула улыбка. — Он узнал, что в тот день я не ходила за покупками, а Риджентс-парк вызывает у него сильные подозрения.

— При чем тут Риджентс-парк? — Пуаро выглядел озадаченным.

— Я пошла туда, побывав на Харли-стрит,[1434] просто прогуляться и подумать. Естественно, Майкл считает, что если я туда ходила, то только на свидание с каким-то мужчиной. — Розамунд снова улыбнулась. — Ему это очень не понравилось!

— Но почему бы вам не пойти в Риджентс-парк? — допытывался Пуаро.

— Вы имеете в виду, чтобы прогуляться?

— Да. Вы никогда не делали так раньше?

— Никогда. Зачем мне гулять по Риджентс-парку?

Пуаро посмотрел на нее и промолвил:

— Вам — незачем. — После паузы он добавил: — Думаю, вы должны уступить зеленый малахитовый столик вашей кузине Сьюзен.

Глаза Розамунд широко открылись.

— Это еще почему? Он мне нужен.

— Знаю. Но вы сохраните вашего мужа, а бедная Сьюзен потеряет своего.

— Потеряет? Вы хотите сказать, что Грег завел кого-то? Никогда бы не подумала. Он выглядит таким жалким.

— Измена — не единственный способ потерять мужа, мадам.

— Надеюсь, вы не… — Розамунд уставилась на него. — Вы не думаете, что Грег отравил дядю Ричарда, убил тетю Кору и огрел по голове тетю Элен? Даже мне понятно, что это нелепо!

— Тогда кто это сделал?

— Разумеется, Джордж. Он скользкий тип и замешан в каких-то валютных махинациях — я слышала это от друзей, которые побывали в Монте-Карло. Наверное, дядя Ричард узнал об этом и собирался исключить его из завещания. — Розамунд безмятежно добавила: — Я-то всегда знала, что это Джордж.

Глава 24

Телеграмма пришла в шесть вечера.

Согласно требованию, она была доставлена с посыльным, а не зачитана по телефону, и Эркюль Пуаро, уже некоторое время державшийся вблизи от входной двери, взял телеграмму у Лэнскома, как только ему передал ее мальчик-посыльный.

Пуаро вскрыл телеграмму, позабыв об обычной аккуратности. Она содержала три слова и подпись.

Испустив громкий вздох облегчения, Пуаро вынул из кармана фунтовый банкнот и вручил его ошеломленному посыльному.

— Бывают моменты, — сказал он Лэнскому, — когда следует отказаться от экономии.

— Вполне возможно, сэр, — вежливо отозвался дворецкий.

— А где инспектор Мортон? — спросил Пуаро.

— Один из полицейских джентльменов, — с явным отвращением ответил Лэнском, ловко давая понять, что имена полицейских не стоит запоминать, — ушел. Другой, по-моему, в кабинете.

— Великолепно, — сказал Пуаро. — Немедленно присоединюсь к нему. — Он похлопал Лэнскома по плечу: — Бодритесь, мы близки к цели.

Лэнском выглядел несколько озадаченным, так как его мысли были сосредоточены на отъездах, а не на приближениях.

— Значит, вы не собираетесь уезжать поездом в девять тридцать, сэр? — осведомился он.

— Не теряйте надежды, — посоветовал ему Пуаро. Уже направившись к двери, он повернулся и спросил: — Интересно, не можете ли вы припомнить первые слова, которые произнесла миссис Ланскене, прибыв сюда в день похорон вашего хозяина?

Лицо дворецкого прояснилось.

— Я очень хорошо их помню, сэр, — ответил он. — Мисс Кора… прошу прощения, миссис Ланскене — я всегда думаю о ней как о мисс Коре…

— Вполне естественно.

— Она сказала мне: «Хэлло, Лэнском. Сколько времени прошло с тех пор, как вы приносили нам меренги в хижины». У детей были свои хижины возле ограды в парке. Летом, когда устраивали званые обеды, я обычно приносил юным леди и джентльменам меренги. Мисс Кора, сэр, всегда любила поесть.

Пуаро кивнул.

— Да, — промолвил он, — так я и думал. Это весьма типично.

Он прошел в кабинет и молча протянул инспектору Мортону телеграмму.

Мортон прочитал ее.

— Не понимаю ни слова.

— Пришло время все вам рассказать.

Инспектор усмехнулся:

— Вы говорите как молодая леди из викторианской мелодрамы. Но вам и в самом деле пора выложить все начистоту. Я уже не в силах затягивать процедуру. Этот парень, Бэнкс, настаивает, что отравил Ричарда Эбернети, и хвастается, что нам никогда не узнать, как он это проделал. Почему, когда происходит убийство, всегда кто-нибудь начинает орать, что это его рук дело? Никогда не понимал, что им это дает.

— В данном случае, вероятно, убежище от необходимости отвечать за себя — иными словами, санаторий «Форсдайк».

— Скорее Бродмур.[1435]

— Этот вариант тоже может его устроить.

— Неужели он это сделал, Пуаро? Гилкрист сообщила то, что рассказала вам. Если убийца — Грегори Бэнкс, то его жена тоже в этом замешана, и это соответствует тому, что Ричард Эбернети говорил о своей племяннице. Конечно, я не могу представить эту девушку совершающей несколько преступлений. Но чтобы спасти мужа от ответственности, она бы пошла на что угодно.

— Я расскажу вам все…

— Да-да, расскажите, и, ради бога, поскорее!

На этот раз Эркюль Пуаро собрал своих слушателей в большой гостиной.

На обращенных к нему лицах читалось скорее веселье, чем напряжение. Угрозу воплощали инспектор Мортон и суперинтендант Паруэлл. В сравнении с задающими вопросы полицейскими частный детектив Пуаро превращался в нечто забавное.

Тимоти выразил чувства собравшихся, заметив вполголоса жене:

— Проклятый маленький шут! Должно быть, Энтуисл впал в старческий маразм — это все, что я могу сказать.

Казалось, Эркюлю Пуаро придется здорово потрудиться, чтобы произвести нужное впечатление.

Он начал говорить в несколько напыщенной манере:

— Уже второй раз я объявляю о своем отъезде! Утром я сообщил, что уезжаю двенадцатичасовым поездом. Сейчас я сообщаю, что отбываю поездом в двадцать один тридцать — сразу же после обеда. Я покидаю это место, так как мне больше нечего здесь делать.

Я прибыл сюда, чтобы разрешить загадку. Теперь она разрешена. Позвольте вначале остановиться на некоторых моментах, к которым привлек мое внимание достойный мистер Энтуисл.

Во-первых, мистер Ричард Эбернети скоропостижно умер. Во-вторых, его сестра Кора Ланскене заявила: «Но ведь его убили, не так ли?» В-третьих, убивают саму миссис Ланскене. Вопрос в том, являются ли эти три события звеньями одной цепи. Давайте посмотрим, что случилось дальше. Мисс Гилкрист, компаньонка покойной, заболевает, съев кусок свадебного пирога, содержащий мышьяк. Таким образом, это следующее звено в цепи.

Как я говорил вам сегодня утром, в процессе расследования я не обнаружил ничего — абсолютно ничего, что подтверждало бы мнение, будто мистер Эбернети был отравлен. Должен добавить, что в равной степени я не нашел ничего, убедительно доказывающего, что он не был отравлен. Но с двумя следующими звеньями дело обстояло более определенно. Кора Ланскене, несомненно, задала свой сенсационный вопрос после похорон. Все это подтверждают. И так же несомненно, что на следующий день миссис Ланскене была убита топором. Перейдем к четвертому событию. Водитель местного почтового фургона убежден — хотя и не может в этом поклясться, — что он не доставлял в коттедж посылку со свадебным пирогом. Если так, то посылку доставили не по почте, и хотя мы не можем исключить «неизвестное лицо», но должны обратить особое внимание на тех людей, которые имели возможность положить посылку туда, где ее впоследствии обнаружили. Эти люди, разумеется, сама мисс Гилкрист, Сьюзен Бэнкс, приезжавшая в тот день на дознание, мистер Энтуисл (мы должны принимать в расчет и его — не забывайте, что он присутствовал, когда Кора сделала свое роковое замечание) и еще двое — старый джентльмен, представившийся как мистер Гатри, художественный критик, и монахиня или монахини, приходившие тем утром собирать пожертвования.

Я решил исходить из предположения, что водитель почтового фургона не ошибся. Следовательно, небольшую группу подозреваемых нужно было тщательно изучить. Мисс Гилкрист не приобретала ничего со смертью Ричарда Эбернети и очень мало — со смертью Коры Ланскене: фактически кончина последней лишила ее работы и затруднила возможность подыскать новое место. К тому же мисс Гилкрист попала в больницу, безусловно, в результате отравления мышьяком.

Сьюзен Бэнкс выиграла от смерти Ричарда Эбернети и в значительно меньшей степени — от смерти миссис Ланскене; хотя в последнем случае ее мотивом почти наверняка могло быть обеспечение безопасности. У нее были основания считать, что мисс Гилкрист подслушала относящийся к ней разговор между Корой Ланскене и ее братом, и, следовательно, она могла решить, что мисс Гилкрист необходимо убрать. Помните, что миссис Бэнкс отказалась пробовать свадебный пирог и предлагала не звать врача до утра, когда мисс Гилкрист ночью стало плохо.

Мистер Энтуисл не выиграл ни от одной из смертей, однако обладал немалым контролем над делами и трастовыми фондами мистера Эбернети, поэтому здесь могла крыться какая-то причина, по которой Ричард Эбернети не должен был прожить слишком долго. Но, спросите вы, если преступник — мистер Энтуисл, то почему он обратился ко мне?

На это я отвечу — не в первый раз убийца бывает слишком уверен в себе.

Теперь мы переходим, так сказать, к двум посторонним — мистеру Гатри и монахине. Если мистер Гатри — действительно тот, за кого он себя выдавал, то он освобождается от подозрений. То же самое относится и к монахине. Вопрос в том, являлись ли эти люди теми, кем представились.

Могу добавить, что через это дело проходит довольно странный «лейтмотив» в виде монахини. Монахиня приходит в дом мистера Тимоти Эбернети, и мисс Гилкрист кажется, что это та же монахиня, которую она видела в Литчетт-Сент-Мэри. К тому же монахиня или монахини приходили сюда за день до смерти мистера Эбернети…

— Ставлю три против одного, что это монахиня, — пробормотал Джордж Кроссфилд.

— Итак, — продолжал Пуаро, — перед нами фрагменты картины: смерть мистера Эбернети, убийство Коры Ланскене, отравленный свадебный пирог, «лейтмотив» в виде монахини.

Упомяну и о других моментах, привлекших мое внимание: визит художественного критика, запах масляной краски, почтовая открытка с изображением гавани Полфлексана, букет восковых цветов, стоявший на том малахитовом столике, где теперь стоит китайская ваза.

Размышление над этими моментами и привело меня к правде, которую я собираюсь вам сообщить.

Первую ее часть я поведал утром. Ричард Эбернети умер внезапно — но не было никаких причин предполагать «нечестную игру», если бы не слова, сказанные его сестрой Корой после похорон. Все дело об убийстве Ричарда Эбернети основано на этих словах. В результате их вы все поверили, что имело место убийство, и поверили не только из-за самих слов, но и из-за характера Коры Ланскене. Ибо Кора всегда славилась умением говорить правду в неподходящие моменты. Таким образом, подозрение, что Ричард Эбернети был убит, основывалось не только на фразе Коры, но и на ней самой.

Теперь я перехожу к вопросу, который неожиданно задал самому себе: «Насколько хорошо вы все знали Кору Ланскене?»

Пуаро сделал паузу, и Сьюзен резко осведомилась:

— Что вы имеете в виду?

— То, что вы знали ее плохо, — ответил Пуаро. — Младшее поколение вовсе не видело ее, а если и видело, то в детстве. Среди присутствовавших только три человека по-настоящему знали Кору — дворецкий Лэнском, который очень стар и плохо видит, миссис Тимоти Эбернети, которая видела ее всего несколько раз, когда выходила замуж, и миссис Лео Эбернети, знавшая Кору достаточно хорошо, но не видевшаяся с ней более двадцати лет.

Поэтому я сказал себе: «Предположим, что в тот день на похороны приезжала не Кора Ланскене».

— Вы имеете в виду, что тетя Кора… не была тетей Корой? — недоверчиво спросила Сьюзен. — Что убили не тетю Кору, а кого-то другого?

— Нет-нет, убили именно Кору Ланскене. Но за день до того на похороны ее брата приезжала не Кора Ланскене, а женщина, чьей целью было воспользоваться фактом внезапной кончины Ричарда и создать у его родственников впечатление, что он был убит. Это ей удалось проделать в высшей степени успешно!

— Чушь! Зачем? Чего ради? — заговорила Мод.

— Зачем? Чтобы отвлечь внимание от другого убийства — убийства самой Коры Ланскене. Ибо если Кора говорит, что Ричард был убит, а на следующий день убивают ее саму, две смерти будут, скорее всего, рассматривать как возможные причину и следствие. Ведь если Кора убита, ее коттедж взломан и версия об ограблении не убеждает полицию, на кого падет подозрение в первую очередь? На женщину, которая жила в одном доме с жертвой.

— Право же, мсье Понтарлье, — почти весело запротестовала мисс Гилкрист, — неужели вы предполагаете, что я совершила убийство из-за аметистовой броши и нескольких ничего не стоящих этюдов?

— Нет, — ответил Пуаро, — из-за кое-чего более ценного. Один из этих этюдов, мисс Гилкрист, изображающий гавань Полфлексана, был скопирован, как проницательно догадалась мисс Бэнкс, с открытки, где был изображен не существующий ныне причал. Но миссис Ланскене всегда рисовала с натуры. Тогда я вспомнил, что мистер Энтуисл упоминал о запахе масляной краски в коттедже, когда он впервые там побывал. Вы умеете рисовать, не так ли, мисс Гилкрист? Ваш отец был художником, и вы многое знаете о картинах. Предположим, одна из картин, приобретенных Корой на дешевых распродажах, в действительности была очень ценной. Предположим, что сама Кора не подозревала о ее ценности, но вам это было известно. Вы знали, что Кора в скором времени ожидала визита старого друга — известного художественного критика. Затем ее брат внезапно умер — и в вашей голове родился план. Ничего не стоило подсыпать в утренний чай Коры такую дозу снотворного, чтобы она пробыла без сознания весь день похорон, покуда вы играли ее роль в «Эндерби». Вы хорошо знали об «Эндерби», слушая разговоры Коры. Подобно многим пожилым людям, она часто рассказывала о своем детстве. Вы изобретательно упомянули старому Лэнскому, войдя в дом, о меренгах и хижинах — это должно было убедить его, что вы та, за кого себя выдаете, если бы он начал в этом сомневаться. Да, вы в полной мере воспользовались в тот день вашими знаниями об «Эндерби», ссылаясь на разные события прошлого и предаваясь воспоминаниям. Никто не заподозрил, что вы не Кора. На вас была ее одежда — конечно, вы что-то подложили внутрь, чтобы выглядеть полнее, — а так как она носила фальшивую челку, вам было легко ее использовать. Никто из присутствующих не видел Кору по меньшей мере двадцать лет, а за двадцать лет люди настолько меняются, что их бывает невозможно узнать. Однако привычки и детали поведения хорошо запоминаются, а Кора обладала весьма выразительными манерами, которые вы тщательно репетировали перед зеркалом.

И вот тут-то, как ни странно, вы сделали первую ошибку. Вы забыли, что зеркало все показывает наоборот. Изображая перед зеркалом привычку Коры по-птичьи склонять голову набок, вы не сознавали, что воспроизводите ее неверно. Вы видели, как Кора наклоняет голову вправо, но забыли, что, воспроизводя подобный эффект в зеркале, вы наклоняете голову влево.

Вот что озадачило и обеспокоило Элен Эбернети в тот момент, когда вы выступили с вашей знаменитой инсинуацией. Ей показалось, будто что-то «не так». Я понял, в чем дело, вчера вечером, когда Розамунд Шейн неожиданно сделала замечание о том, что происходит в подобных случаях. Все всегда смотрят на говорящего. Следовательно, что-то «не так» было с Корой Ланскене, так как в тот момент на нее смотрели все, включая миссис Лео. Вчера вечером, после разговора об отражениях и о том, как кто себя видит, миссис Лео, очевидно, стала экспериментировать перед зеркалом. Ее лицо не особенно асимметрично. Возможно, она подумала о Коре, вспомнила о ее привычке наклонять голову вправо и повторила этот жест, глядя в зеркало. Что-то в отражении показалось ей неправильным, и она тотчас же сообразила, что было «не так» в день похорон. Миссис Лео задумалась: либо Кора стала наклонять голову не вправо, а влево, что казалось маловероятным, либо Кора не была Корой, что тоже вроде бы не имело смысла. Но она решила сразу же сообщить о своем открытии мистеру Энтуислу. Однако некто, привыкший рано вставать, уже поднялся, последовал за ней и, опасаясь разоблачения, ударил ее мраморным дверным стопором. — После паузы Пуаро добавил: — Теперь могу сообщить вам, мисс Гилкрист, что сотрясение мозга у миссис Эбернети не слишком тяжелое. Скоро она сама сможет нам рассказать, что с ней произошло.

— Я ничего подобного не делала, — заявила мисс Гилкрист. — Все это — бессовестная ложь.

— В тот день на похороны приезжали вы, — внезапно заговорил Майкл Шейн, пристально изучая лицо мисс Гилкрист. — Мне следовало догадаться раньше — я смутно чувствовал, что где-то вас уже видел, но никто не обращает особого внимания на…

— На простую компаньонку — почти служанку, — закончила мисс Гилкрист слегка дрожащим голосом. — Но продолжайте, мсье Пуаро! Договаривайте ваш вздор до конца!

— Разумеется, предположение об убийстве, сделанное вами после похорон, было всего лишь первым шагом, — снова заговорил Пуаро. — Многое вы держали про запас. В любой момент вы были готовы признаться, что подслушали разговор Ричарда с его сестрой. В действительности он, несомненно, сообщил ей, что ему осталось недолго жить, что объясняет загадочную фразу в письме, которую Ричард Эбернети написал Коре по возвращении домой. «Монахиня» была другим вашим изобретением. Монахиня, вернее, монахини, приходившие в коттедж в день дознания, натолкнули вас на мысль упомянуть о монахине, которая «повсюду за вами следует», что вы и сделали, когда старались услышать, что говорит миссис Тимоти по телефону миссис Лео. Другая причина — стремление сопровождать миссис Тимоти в «Эндерби», дабы узнать, на кого падают подозрения. Что касается отравления себя мышьяком — тяжелого, но отнюдь не смертельного, — то это достаточно старый прием. Могу сообщить, что он пробудил в инспекторе Мортоне подозрения на ваш счет.

— А картина? — спросила Розамунд. — Что это была за картина?

Пуаро медленно развернул телеграмму.

— Этим утром я позвонил мистеру Энтуислу, поручив ему поехать в «Стэнсфилд-Грейндж» и, якобы по просьбе самого мистера Эбернети, — тут Пуаро устремил твердый взгляд на Тимоти, — пошарить среди картин в комнате мисс Гилкрист и взять с собой ту, что изображает гавань Полфлексана, под предлогом изготовления новой рамки в качестве сюрприза для мисс Гилкрист. В действительности он должен был доставить картину в Лондон и явиться с ней к мистеру Гатри, которого я предупредил телеграммой. В результате сделанный наспех набросок гавани был удален, обнаружив оригинальную картину. — Он поднял телеграмму и прочитал: — «Безусловно Вермеер. Гатри».

Внезапно, словно под действием электрошока, мисс Гилкрист разразилась бессвязной речью:

— Я знала, что это был Вермеер! А она не знала! Рассуждала о Рембрандте и итальянских примитивистах и не могла распознать Вермеера, когда он был у нее под носом! Всегда разглагольствовала об искусстве — и ничего в нем не смыслила! Она была на редкость глупой женщиной. Вечно болтала об «Эндерби», о детстве, о Ричарде, Тимоти, Лоре и всех остальных. Эти дети купались в деньгах! У них всегда было все самое лучшее! Вы не представляете, как надоедает час за часом, день за днем слушать одно и то же и откликаться: «О да, миссис Ланскене!», «В самом деле, миссис Ланскене?». Притворяться, что тебе интересно, а в действительности скучать, зная, что впереди тебя не ждет ничего… И тут — Вермеер! Я читала в газете, что картина Вермеера недавно была продана за пять с лишним тысяч фунтов!

— И вы так жестоко убили ее из-за пяти тысяч? — В голосе Сьюзен звучало недоверие.

— На пять тысяч, — отозвался Пуаро, — можно взять в аренду чайную и снабдить ее всем необходимым…

Мисс Гилкрист повернулась к нему:

— Хоть вы меня понимаете. Это был мой единственный шанс. Я должна была раздобыть крупную сумму. — Навязчивая идея вибрировала в ее голосе. — Я собиралась назвать новую чайную «Пальма» и заказать меню с верблюдами на обложке. Иногда можно достать симпатичный фарфор — из того, что не приняли для экспорта, — а не эти ужасные белые чашки. Я хотела открыть чайную в каком-нибудь приятном месте, где живут симпатичные люди, — в Рае или, может, Чичестере… Я уверена, что смогла бы добиться успеха. — Помолчав, она задумчиво добавила: — Дубовые столики и маленькие плетеные стулья с мягкими сиденьями в красно-белую полоску…

Несколько секунд несуществующая чайная казалась более реальной, чем викторианская солидность гостиной в «Эндерби»…

Чары развеял инспектор Мортон.

Мисс Гилкрист вежливо повернулась к нему.

— Конечно, — сказала она. — Я готова следовать за вами. Не хочу никаких неприятностей. В конце концов, если я не смогу открыть «Пальму», все остальное не имеет значения…

Мисс Гилкрист вышла из комнаты вместе с инспектором, а Сьюзен произнесла по-прежнему дрожащим голосом:

— Никогда не представляла себе убийцу, выглядящую как леди. Это ужасно…

Глава 25

— Но я не понимаю, при чем тут восковые цветы, — сказала Розамунд, с укоризной глядя на Пуаро своими огромными голубыми глазами.

Они находились в лондонской квартире Элен. Сама Элен отдыхала на диване, а Розамунд и Пуаро пили чай вместе с ней.

— Не понимаю, какое отношение имеют к этому восковые цветы, — повторила Розамунд, — и малахитовый столик.

— Малахитовый столик — никакого. А восковые цветы были второй ошибкой мисс Гилкрист. Она упомянула, что они великолепно выглядят на малахитовом столике. Но мисс Гилкрист не могла видеть их там, потому что их разбили и унесли до ее приезда вместе с Тимоти и Мод. Значит, она видела их, побывав в «Эндерби» как Кора Ланскене.

— Глупо с ее стороны, — заметила Розамунд.

Пуаро погрозил ей пальцем:

— Это показывает, мадам, насколько опасны могут быть разговоры. Я глубоко убежден, что если вы сумеете заставить человека достаточно долго беседовать с вами на любую тему, то рано или поздно он себя выдаст. Это и произошло с мисс Гилкрист.

— Впредь буду осторожнее, — задумчиво промолвила Розамунд. Внезапно ее лицо прояснилось. — Знаете, у меня будет ребенок.

— Ага! Так вот что скрывалось за Харли-стрит и Риджентс-парком?

— Да. Я была так удивлена и взволнована, что просто должна была куда-нибудь пойти и подумать.

— Помню, вы говорили, что делаете это не слишком часто.

— Ну, не думать гораздо легче. Но на этот раз мне надо было принять решение насчет будущего. Я решила оставить сцену и быть только матерью.

— Эта роль отлично вам подойдет. Я уже предвижу очаровательные фотографии в «Скетче» и «Тэтлере».

Розамунд счастливо улыбнулась:

— Да, это чудесно. Знаете, мсье Пуаро, Майкл очень доволен. Никак от него этого не ожидала. — Помолчав, она добавила: — А малахитовый столик я уступила Сьюзен. Я подумала, что раз у меня будет малыш…

Она оставила фразу неоконченной.

— Косметическое предприятие Сьюзен выглядит многообещающе, — заметила Элен. — Уверена, что она добьется большого успеха.

— Да, миссис Бэнкс рождена для успеха, — кивнул Пуаро. — В этом она похожа на своего дядю.

— Полагаю, вы имеете в виду Ричарда, а не Тимоти? — осведомилась Розамунд.

— Безусловно, не Тимоти, — ответил Пуаро.

Они рассмеялись.

— Грег куда-то уехал, — сказала Розамунд. — Сьюзен говорит, что он отдыхает в санатории.

Она вопросительно посмотрела на Пуаро, но он промолчал.

— Не могу понять, — продолжала Розамунд, — почему Грег настаивал, что убил дядю Ричарда. Думаете, это форма эксгибиционизма?

Но Пуаро вернулся к предыдущей теме:

— Я получил очень любезное письмо от мистера Тимоти Эбернети. Он выражает удовлетворение услугами, которые я оказал семье.

— По-моему, дядя Тимоти — ужасный тип, — заявила Розамунд.

— Я собираюсь погостить у них на будущей неделе, — сказала Элен. — Они хотят привести в порядок сад, но с прислугой по-прежнему трудно.

— Очевидно, им недостает этой жуткой мисс Гилкрист, — усмехнулась Розамунд. — Но думаю, что в конце концов она прикончила бы и дядю Тимоти. Вот было бы забавно!

— Убийства всегда кажутся вам забавными, мадам?

— Вовсе нет, — рассеянно отозвалась Розамунд. — Но я ведь думала, что это Джордж. Ничего, — весело добавила она. — Возможно, когда-нибудь он тоже кого-то убьет.

— И это будет необычайно забавно, — саркастически произнес Пуаро.

— В самом деле, — согласилась Розамунд.

Она съела очередной эклер с лежащего перед ней блюдца.

Пуаро обернулся к Элен:

— А вы, мадам, отбываете на Кипр?

— Да, через две недели.

— Тогда позвольте пожелать вам удачного путешествия.

Он склонился над ее рукой. Элен пошла проводить его, оставив Розамунд наслаждаться пирожными.

— Я хотела, чтобы вы знали, мсье Пуаро, — сказала Элен, — что наследство Ричарда означает для меня больше, чем для всех остальных.

— Даже так, мадам?

— Да. Понимаете… на Кипре есть один мальчик… Мы с мужем очень любили друг друга, но, к сожалению, у нас не было детей. Когда он умер, я чувствовала себя страшно одинокой. В конце войны, работая сиделкой в больнице, я встретила одного человека… Он был моложе меня и женат, хотя и не очень счастлив. Какое-то время мы прожили вместе. Потом он вернулся в Канаду — к жене и детям. Он никогда не узнал о… нашем ребенке. Возможно, его бы это не обрадовало, но для меня — женщины средних лет, у которой все позади, — это выглядело чудом. С деньгами Ричарда я смогу обеспечить моему так называемому племяннику образование и начало карьеры. — Помолчав, она добавила: — Я никогда не рассказывала об этом Ричарду. Он был очень привязан ко мне, как и я к нему, — но не понял бы меня. А вы так много знаете обо всех нас, что мне захотелось рассказать вам и об этом.

Пуаро снова поцеловал ей руку.

— Хэлло, Пуаро, — поздоровался мистер Энтуисл. — Я только что вернулся с заседания суда. Конечно, ее признали виновной. Но не удивлюсь, если мисс Гилкрист окончит свои дни в Бродмуре. В тюрьме она окончательно рехнулась. Счастлива, весела и проводит время, строя планы открытия целой сети чайных. Ее последнее заведение будет называться «Куст сирени». Она откроет его в Кроумере.

— Неужели она всегда была слегка не в себе? По-моему, нет.

— Господи, конечно нет! Она была в здравом уме, как мы с вами, когда спланировала и хладнокровно совершила убийство. У нее есть голова на плечах, хотя об этом не догадаешься, глядя, как она суетится и запинается.

Пуаро слегка поежился:

— Я думаю о словах Сьюзен Бэнкс — что она никогда не представляла себе убийцу, выглядящую как леди.

— Почему бы и нет? — промолвил мистер Энтуисл. — Убийцы бывают самые разные.

Они умолкли, и Пуаро задумался об убийцах, которых он знал…

1953 г.

Перевод: В. Тирдатов