Вся Агата Кристи в трех томах. Том 1. Весь Эркюль Пуаро

Дело на Балу Победы

По чистой случайности довелось моему другу Эркюлю Пуаро, бывшему шефу бельгийской полиции, связаться с делом этих титулованных особ. Успешные расследования принесли ему известность, и он решил посвятить себя частной практике, чтобы иметь возможность заниматься только наиболее сложными и загадочными преступлениями. Сам я после ранения в сражении на реке Сомме (во Франции) был освобожден от воинской службы по состоянию здоровья и поселился вместе с Пуаро в Лондоне. Поскольку о большинстве проведенных им расследований я знаю из первых рук, то мне пришло в голову, что я могу выбрать и описать самые интересные из них. Приступив к осуществлению своей идеи, я решил, что лучше всего начать мои записки с того странного и запутанного преступления, которое в свое время вызвало широчайший общественный интерес. Я имею в виду убийство на Балу победы.

Возможно, оригинальные методы расследования, присущие Пуаро, полнее и ярче представлены в других, более загадочных делах, однако сенсационность этого события, участие в нем известных особ и реклама в прессе позволили стать ему знаменитым делом, и я пришел к выводу, что давно пора рассказать миру о том, какую роль сыграл Пуаро в разгадке данного преступления.

Чудесным весенним утром мы с Пуаро сидели в его гостиной. Мой маленький друг, как всегда аккуратно и щеголевато одетый, слегка склонив набок яйцевидную голову, тщательно накладывал новую помаду на свои усы. Своеобразное, безобидное тщеславие было характерной чертой Пуаро, укладываясь в один ряд с его любовью к порядку, методу и системе. Прочитанная мною «Дейли ньюсмонгер» незаметно соскользнула на пол, а я продолжал сидеть, погрузившись в глубокое раздумье, из которого меня вывел вопрос Пуаро:

— О чем вы так глубоко задумались, mon ami?[1718]

— По правде говоря, я ломал голову над историей, произошедшей на Балу победы. Все газеты пестрят сообщениями об этом, — ответил я, слегка постучав пальцем по газетной странице.

— Неужели?

— И чем больше читаешь об этом, тем таинственнее представляются те события, — увлеченно рассуждал я. — Кто убил лорда Кроншоу? Можно ли назвать простым совпадением то, что в ту же ночь умирает Коко Куртене? Была ли ее смерть несчастным случаем? Или она намеренно приняла слишком большую дозу кокаина? — Я выдержал паузу и взволнованно добавил: — Вот какие интересные вопросы задавал я себе.

Я несколько разозлился, что Пуаро не проявил ни малейшего интереса к моим словам. Продолжая пялиться в зеркальце, он лишь удовлетворенно пробормотал:

— Бесспорно, благодаря этой новой помаде усы выглядят просто великолепно! — Однако, перехватив мой взгляд, поспешно добавил: — Да, да, исключительно интересно… Ну и как же вы ответили на эти вопросы?

Но прежде чем я успел ответить, дверь открылась, и наша квартирная хозяйка объявила о приходе инспектора Джеппа.

Инспектор Джепп из Скотленд-Ярда был нашим старым приятелем, и мы сердечно приветствовали его.

— О, мой дорогой Джепп, — воскликнул Пуаро, — что привело вас к нам в гости?

— В общем, месье Пуаро, — сказал Джепп, усаживаясь в кресло и приветливо кивнув мне, — я взялся за одно дело, которое, как мне показалось, придется вам особенно по душе, и зашел узнать: не захотите ли вы приложить к нему руку?

Пуаро хорошо отзывался о способностях Джеппа, хотя и сожалел об отсутствии систематизированного подхода в его методах работы, но я, со своей стороны, считал, что истинным талантом этого детектива является та удивительная ловкость, с которой он умел заставить Пуаро работать на себя, представив все так, будто сам оказывает ему огромную любезность.

— Дело связано с Балом победы, — внушительно сказал Джепп. — Разве вам не хочется разгадать эту головоломку?

Пуаро с улыбкой взглянул на меня:

— Мой друг Гастингс, во всяком случае, был бы не прочь. Буквально перед вашим приходом он увлеченно рассуждал на эту тему. N’est-ce pas, mon ami?[1719]

— He сомневайтесь, сэр, — покровительственно сказал Джепп. — Вы тоже заинтересуетесь им. Скажу больше: вы будете гордиться тем, что располагаете секретными сведениями об этом. Итак, перейдем к делу. Я полагаю, месье Пуаро, вам известны основные факты произошедшей истории?

— Только из газет… а творческое воображение журналистов порой уводит далеко от реальности. Я предпочел бы услышать эту историю лично от вас.

Скрестив ноги, Джепп поудобнее устроился в кресле и начал:

— В прошедший вторник, как известно всему свету, состоялся торжественный великосветский Бал победы. Разумеется, в наши дни так готова величать себя каждая дешевая вечеринка, но это был действительно грандиозный бал, устроенный в «Колоссус-Холле», на который собрался весь Лондон, включая нашего лорда Кроншоу и его приятелей.

— Его досье? — прервал инспектора Пуаро. — Я имею в виду его признаки жизни… Нет, скорее всего, у вас это называется… биография?

— Лорд Кроншоу числился пятым виконтом, двадцати пяти лет от роду, богат, холост, и, кроме того, он был страстным поклонником театрального искусства. Поговаривали о его увлечении мисс Куртене из театра Олбани, которая известна среди своих друзей как Коко и которая была на редкость обворожительной молодой особой.

— Хорошо. Continuez![1720]

— Компания лорда Кроншоу насчитывала шесть человек: он сам, его дядя, достопочтенный Юстас Белтайн, миловидная американская вдовушка, миссис Маллаби, молодой актер Крис Дэвидсон с женой и, наконец, последняя — по номеру, но не по значению — мисс Коко Куртене. Как вы знаете, это был экстравагантный костюмированный бал, и компания Кроншоу ко всему прочему представляла старую итальянскую комедию.

— Комедия дель арте, — пробормотал Пуаро. — Да, я понимаю.

— Во всяком случае, костюмы изготавливались по рисункам, скопированным с фарфоровых статуэток из коллекции Юстаса Белтайна. Лорд Кроншоу был в наряде Арлекина, Белтайн представлял Пульчинелл, миссис Маллаби была подружкой Пульчинеллы, Дэвидсоны изображали Пьеро и Пьеретту, а мисс Куртене, естественно, была Коломбиной. Так вот, с самого начала вечера всем показалось, что происходит что-то неладное. Лорд Кроншоу был угрюм и вел себя как-то странно. Когда его компания собралась вместе на организованный хозяином ужин, все заметили, что он и мисс Куртене даже не разговаривают друг с другом. Лицо у нее было заплаканное, и сама она, казалось, была на грани истерики. Ужин прошел в напряженной атмосфере, и, когда все покидали столовую, Коко обратилась к Крису Дэвидсону и громко попросила его отвезти ее домой, поскольку ей «осточертел этот бал». Молодой актер нерешительно взглянул на лорда Кроншоу и в итоге увлек их обоих обратно в столовую.

Но все его усилия по достижению примирения оказались тщетными, и поэтому он взял такси и проводил проливающую слезы мисс Куртене до ее квартиры. Очевидно, она была чем-то ужасно расстроена, но не доверилась ему и только все повторяла, что заставит «старину Кронша пожалеть об этом». Только по этим словам мы и предположили, что ее смерть, возможно, была не случайной, хотя вряд ли можно так полагаться на них. К тому времени, когда Дэвидсону удалось немного успокоить ее, было уже слишком поздно возвращаться в «Колоссус-Холл», и Дэвидсон отправился прямиком домой в свою квартиру в Челси, а вскоре туда приехала и его жена с сообщением об ужасной трагедии, которая произошла после его отъезда.

По ходу бала лорд Кроншоу, очевидно, становился все мрачнее и мрачнее. Он сторонился своих приятелей весь остаток вечера. Около половины второго ночи, как раз перед большим котильоном, во время которого все должны были снять маски, служивший вместе с Кроншоу офицер, капитан Дигби, который знал его маскарадный костюм, заметил, что Кроншоу стоит в балконной ложе, наблюдая за толпившимися в зале гостями.

«Эй, Кронш! — крикнул он. — Спускайся к нам, давай повеселимся! Что ты там тоскуешь в одиночестве, как старый сыч? Давай спускайся скорее, близится кульминация, сейчас начнется добрый старый котильон».

«Отлично! — ответил Кроншоу. — Подожди меня, иначе я не отыщу тебя в этой толпе».

Сказав это, он развернулся и вышел из ложи. Капитан Дигби поджидал его в компании с миссис Дэвидсон. Время шло, но лорд Кроншоу все не появлялся. Наконец Дигби потерял терпение.

«Неужели этот чудак думает, что мы будем ждать его всю ночь?» — воскликнул он.

В этот момент к ним присоединилась миссис Маллаби, и они объяснили ей ситуацию.

«Скажите на милость, — весело воскликнула симпатичная вдовушка, — он сегодня весь вечер был зол как черт. Давайте мы сами найдем и развеселим его».

Начались поиски, но они оставались безуспешными до тех пор, пока миссис Маллаби не пришло в голову, что он, возможно, направился в ту гостиную, где они ужинали часом раньше. Все направились туда. Какое зрелище предстало перед их глазами! Они действительно нашли Арлекина, но распростертого на полу со столовым ножом в груди!

Джепп умолк, а Пуаро, понимающе кивнув головой, сказал тоном знатока:

— Une belle affaire![1721] И конечно же, неизвестно, кто так грубо воспользовался столовым ножом? Впрочем, как и следовало ожидать!

— Ну а остальное вам известно, — продолжал инспектор. — Трагедия оказалась двойной. На следующий день все газеты пестрели сообщениями об убийстве Кроншоу и краткими заметками о том, что мисс Куртене, популярная актриса, была обнаружена мертвой в своей постели и что она умерла в результате приема слишком большой дозы кокаина. Пока непонятно только, был ли это несчастный случай или самоубийство. Ее служанка, вызванная для дачи показаний, подтвердила, что мисс Куртене часто употребляла этот наркотик, и в итоге мы склонились к версии несчастного случая. Тем не менее нельзя сбрасывать со счетов и возможность самоубийства. Ее смерть представляется мне на редкость несвоевременной, поскольку теперь мы не сможем узнать о причине той ссоры, что произошла на балу. Кстати, в кармане убитого обнаружили изящную эмалевую шкатулочку. На ее крышке бриллиантами было выложено имя «Коко», а в самой шкатулке оказалось довольно много кокаина. Служанка мисс Куртене заявила, что эта вещица принадлежала ее хозяйке и та всегда носила ее с собой, поскольку в ней содержался запас наркотика, к которому она сильно пристрастилась.

— А сам лорд Кроншоу увлекался кокаином?

— Наоборот. Он резко отрицательно относился к этому ее увлечению.

Пуаро задумчиво кивнул:

— Но раз уж шкатулочка оказалась у него, то, выходит, он знал, что мисс Куртене употребляет наркотики. Разве это не наводит на некоторые размышления, мой дорогой Джепп?

— М-да… — неопределенно промямлил Джепп.

Я улыбнулся.

— В общем, — сказал Джепп, — вот так обстояло дело. Что же вы думаете о нем?

— Вы рассказали обо всех обнаруженных уликах?

— Ах да, мы нашли еще кое-что. — Джепп вынул из кармана какой-то комочек и протянул его Пуаро. Это был изумрудно-зеленый шелковый помпончик, явно вырванный откуда-то, поскольку из него торчали оборванные нитки. — Мы нашли его в кулаке убитого, — пояснил инспектор.

Пуаро вернул помпон без каких-либо комментариев и спросил:

— Что вы смогли выяснить о врагах лорда Кроншоу?

— Ничего. Видимо, он был приятным молодым человеком, пользовавшимся уважением в обществе.

— Кто мог быть заинтересован в его смерти?

— Его дядя, достопочтенный Юстас Белтайн, наследует титул и состояние. На него падают кое-какие подозрения. Несколько человек заявили, что они слышали ссору в маленькой столовой с Юстасом Белтайном. Вы же понимаете, что в разгар ссоры попавшийся под руку столовый нож вполне мог сыграть роль смертоносного оружия.

— А что сам мистер Белтайн говорит по этому поводу?

— Заявляет, что он задал головомойку одному пьяному официанту. И также говорит, что это было скорее ближе к часу ночи, а не в половине второго. Понимаете, капитан Дигби очень точно запомнил время. С момента его разговора с Кроншоу и до того, как они обнаружили его труп, прошло всего минут десять.

— Как бы то ни было, я полагаю, что раз уж мистер Белтайн изображал Пульчинеллу, то его наряд был украшен фальшивым горбом и большим гофрированным воротником.

— Я не знаю точных деталей его костюма, — сказал Джепп, с любопытством взглянув на Пуаро. — Но в любом случае мне совершенно непонятно, с чего вдруг вы упомянули об этом.

— Непонятно? — По губам Пуаро скользнула чуть насмешливая улыбка. Он продолжил спокойным тоном, но его глаза загорелись хорошо мне знакомым зеленоватым огнем: — И в той маленькой столовой, очевидно, был какой-то занавес, не правда ли?

— Да, но…

— За которым мог бы спрятаться человек?

— Да… за ним действительно находилась небольшая ниша, но как вы узнали?.. Неужели вам доводилось бывать в этом доме, месье Пуаро?

— Нет, мой любезный Джепп, мысль о таком занавесе только что пришла мне в голову. Без него вся эта драма выглядела бы необъяснимой. А любая драма должна иметь свое объяснение. Но скажите мне, разве никто не посылал за доктором?

— Конечно, сразу же послали за ним. Только доктор уже ничем не мог помочь. Смерть, судя по всему, была мгновенной.

Пуаро с легким раздражением покачал головой.

— Да-да, все понятно. Но этот доктор… он давал показания на дознании?

— Да.

— Разве он ничего не говорил о каких-либо особых признаках?.. Не показалось ли ему состояние тела несколько странным?

Джепп сверлил взглядом маленького бельгийца.

— Да, месье Пуаро, я не представляю, как вы узнали об этом, но он упомянул, что не в состоянии объяснить некоторую напряженность застывших мышц убитого.

— Ага! — воскликнул Пуаро. — Мои Dieu![1722] Джепп, ведь это же наводит на определенные мысли, не так ли?

Я видел, что определенных мыслей у Джеппа явно не было.

— Если вы думаете об отравлении, месье, — озадаченно сказал он, — то зачем, скажите на милость, сначала травить человека, а потом всаживать в него нож?

— Такая версия действительно кажется смехотворной, — с готовностью согласился Пуаро.

— Итак, месье, что еще вы хотели бы узнать? Может, вы желаете осмотреть комнату, где было обнаружено тело?

Пуаро махнул рукой.

— Ничуть. В вашем рассказе мне показалась интересной только одна деталь — отношение лорда Кроншоу к употреблению наркотиков.

— То есть вы совершенно ничего не хотите видеть?

— Нет, пожалуй, кое-что можно посмотреть.

— И что же это?

— Набор фарфоровых статуэток, по которым были сделаны костюмы.

Джепп изумленно взирал на него.

— Ну вы и чудак!

— Вы можете устроить это для меня?

— Что ж, если хотите, мы сейчас можем съездить на Беркли-сквер. Думаю, мистер Белтайн… хотя теперь вернее было бы сказать — его светлость… не будет возражать.

Взяв такси, мы немедленно отправились туда. Новоиспеченного лорда Кроншоу не оказалось дома, но по просьбе Джеппа нас провели в «фарфоровую комнату», где хранились эти жемчужины коллекции. Джепп обвел стеллажи растерянным взглядом.

— Я совсем не уверен, месье, сумеете ли вы отыскать здесь интересующие вас статуэтки.

Но Пуаро уже подтащил к камину стул и с проворством кошки вскочил на него. На зеркальной поверхности полочки красовалось ровно шесть фарфоровых фигурок. Пуаро скрупулезно рассматривал их, давая нам краткие комментарии во время осмотра:

— Les voilà! Старая итальянская комедия. Три парочки! Арлекин и Коломбина, Пьеро и Пьеретта — какой изящный белый наряд с зеленой отделкой — и, наконец, Пульчинелла и его подружка в розовато-лиловой и желтой гамме. Прекрасная работа, и как точно изображен костюм Пульчинеллы — гофрировка, кружева, горб и высокая шляпа. Да, как я и думал, очень затейливый костюмчик.

Осторожно поставив последнюю фигурку на место, он спрыгнул на пол.

Джеппа, похоже, не удовлетворили эти комментарии, но, поскольку Пуаро явно не имел намерения что-либо добавить, инспектору ничего не оставалось, как постараться получше скрыть свое недовольство. Когда мы уже собрались уходить, появился хозяин дома, и Джепп, представив нас, дал необходимые пояснения.

Шестому виконту Кроншоу, видимо, было уже под пятьдесят, он отличался обходительными манерами и красивым лицом, на которое распутный образ жизни наложил свой отпечаток. Он выглядел как некий потрепанный повеса, склонный к томному позерству. Я с первого взгляда невзлюбил его. Он довольно любезно приветствовал нас и, заявив, что наслышан об удивительных способностях Пуаро, предоставил себя в наше полное распоряжение.

— Полиция делает все, что в ее силах, насколько мне известно, — заметил Пуаро.

— Но у меня есть серьезные опасения, что тайна смерти моего племянника так и не будет раскрыта. Загадка этой трагедии кажется совершенно непостижимой.

Пуаро с живым интересом присматривался к нему.

— У вашего племянника не было каких-либо известных вам врагов?

— У него вообще не было врагов. Я уверен в этом. — Лорд помолчал и затем продолжил: — Если вы еще желаете что-либо спросить…

— Только одно, — серьезным тоном сказал Пуаро. — Маскарадные костюмы… они были воспроизведены точно по вашим статуэткам?

— До малейших деталей.

— Благодарю вас, милорд. Вот, собственно, и все, что я хотел уточнить. Желаю вам всего наилучшего.

— И что же дальше? — поинтересовался Джепп, когда мы шли по улице. — Вы же понимаете, что мне нужно идти с докладом в Скотленд-Ярд.

— Bien![1723] Я не собираюсь больше задерживать вас. Мне нужно выяснить еще один маленький вопрос, и тогда…

— Что тогда?

— Это дело будет закончено.

— Что? Вы шутите! Вам известно, кто убил лорда Кроншоу?

— Parfaitement.

— Кто же это? Юстас Белтайн?

— Ax, mon ami, вы ведь знаете мою маленькую слабость! Обычно я предпочитаю до самой последней минуты держать все нити расследования в собственных руках. Но не беспокойтесь. Я все расскажу вам в свое время. Мне не нужны лавры… это дело будет вашим, при условии что вы позволите мне разыграть denouement по моему собственному сценарию.

— Хорошо! Я согласен, — сказал Джепп. — Надеюсь, мы дождемся в итоге вашего denouement! Однако же замечу, что вы редкостный молчун, не так ли? (Пуаро улыбнулся.) Ладно, пока. Я буду в Скотленд-Ярде.

Он размашисто зашагал по улице, а Пуаро остановил проходящее такси.

— В какие края мы направимся теперь? — спросил я с живым интересом.

— В Челси. Надо повидать Дэвидсонов.

Мы сели в такси.

— Что вы думаете о новом лорде Кроншоу? — поинтересовался я.

— А что скажет мой добрый друг Гастингс?

— Чисто интуитивно он вызывает у меня сильные подозрения.

— По-вашему, он коварный дядюшка из страшной сказки, не правда ли?

— А у вас иное мнение?

— У меня… Я полагаю, что он был очень любезен с нами, — уклончиво сказал Пуаро.

— Поскольку у него были на то свои причины!

Пуаро взглянул на меня, печально покачал головой и пробормотал что-то насчет отсутствия системы и логики.

Дэвидсоны жили на втором этаже многоквартирного дома. Мистер Дэвидсон, как оказалось, отсутствовал, и нам сообщили, что дома только миссис Дэвидсон. Служанка проводила нас в длинную комнату с низким потолком и слишком яркими, вычурными драпировками, выдержанными в восточном стиле. Даже воздух казался тяжелым и гнетущим, он был насыщен густым ароматом, источаемым китайскими благовониями. Нам практически не пришлось ждать миссис Дэвидсон, миниатюрное светловолосое создание, чья хрупкость могла бы показаться трогательной и очаровательной, если бы взгляд ее голубых глаз не был столь проницательным и расчетливым. Пуаро объяснил причину нашего появления, и она печально покачала головой:

— Несчастный Кронш… и вдобавок бедняжка Коко! Мы так любили Коко, и ее смерть — это такое горе для нас. О чем вы хотите спросить меня? Неужели мне опять придется вспоминать весь тот ужасный вечер?

— О, мадам, поверьте мне, я не стану понапрасну тревожить ваши чувства. Фактически инспектор Джепп уже рассказал мне все, что нужно. Я лишь хотел бы посмотреть на костюм, который был на вас во время бала в ту ночь.

Такое желание слегка удивило хозяйку дома, и Пуаро плавно перешел к пояснениям:

— Видите ли, мадам, я привык работать по системе, принятой в моей стране. Обычно мы стремимся воссоздать картину преступления. Поэтому мне необходимо получить по возможности наиболее полное и реальное represéntation, а в таком случае, как вы понимаете, костюмы играют важную роль.

Тень недоумения еще блуждала по лицу миссис Дэвидсон.

— Я слышала, разумеется, о воссоздании преступлений, — сказала она. — Но я не представляла, что нужно в таких подробностях изучать все детали. Сейчас я принесу платье.

Она вышла из комнаты и очень быстро вернулась с элегантным струящимся нарядом из белого и зеленого атласа. Пуаро взял у нее платье и, внимательно осмотрев его, с поклоном вручил обратно.

— Merci, madame![1724] Я вижу, что вы имели несчастье потерять один из ваших зеленых помпончиков, тот, что был вот здесь, на плече.

— Да, он оторвался во время бала. Я подняла его и отдала бедному лорду Кроншоу на сохранение.

— Это случилось после ужина?

— Да.

— Возможно, незадолго до трагедии?

Легкий оттенок тревоги промелькнул в светло-голубых глазах миссис Дэвидсон, но она быстро ответила:

— О нет… задолго до нее. На самом деле сразу после ужина.

— Ясно. Вот, пожалуй, и все. Не смею вас больше беспокоить. Au revoir, madame[1725].

— Итак, — сказал я, когда мы выходили из здания, — наконец выяснилась загадка зеленого помпона.

— Если бы так…

— Как? Что вы имеете в виду?

— Вы видели, что я осмотрел платье, Гастингс?

— Видел.

— Ну так вот, отсутствующий помпон не оторвался, как сказала нам леди. Напротив, его отрезали, аккуратно отрезали ножницами. Все оставшиеся на платье нитки были равной длины.

— Боже мой! — воскликнул я. — Дело, похоже, сильно усложняется.

— Наоборот, — спокойно сказал Пуаро, — оно сильно упрощается.

— Пуаро, — вскричал я, — когда-нибудь я просто убью вас! Ваша привычка находить все совершенно простым становится просто невыносимой!

— Но, mon ami, разве после моих объяснений все не выглядит совершенно просто?

— Выглядит, но это-то как раз и является самым досадным! В итоге я понимаю, что мог бы и сам обо всем догадаться.

— И могли бы, Гастингс, могли бы. Если бы только вы взяли на себя труд систематизировать ваши собственные идеи! Отсутствие системы…

— Ладно, ладно, — поспешно сказал я, поскольку слишком хорошо знал, каким красноречивым становится Пуаро, заводя разговор на излюбленную тему. — Скажите мне, что же мы будем делать дальше? Неужели вы действительно собираетесь воссоздать картину преступления?

— Едва ли. Будем считать, что драма закончена, однако я намерен в качестве эпилога устроить некую… арлекинаду.

Свое таинственное представление Пуаро назначил на ближайший вторник. Его приготовления очень заинтриговали меня. В одном конце комнаты был натянут белый экран, а по бокам его висели тяжелые занавеси. Потом приехал человек с какой-то осветительной аппаратурой, а за ним и группа профессиональных актеров, которая исчезла в спальне Пуаро, временно используемой в качестве костюмерной.

Около восьми вечера появился Джепп, его настроение явно не отличалось благодушием. Я подозревал, что, будучи полицейским, он не очень-то одобряет затею Пуаро.

— Здесь попахивает мелодрамой, как и от всех его идей. Впрочем, не вижу в этом никакого вреда, тем более что, по его словам, такая концовка может избавить нас от многих забот. Благодаря этому расследованию он стал слишком самоуверенным и дерзким. Я и сам, конечно, шел по тому же следу… (Я интуитивно почувствовал, что здесь Джепп искажает истину.) Но ведь я обещал дать ему возможность разыграть финал по его собственному сценарию. О-о! Вот и зрители.

Его светлость прибыл первым в сопровождении миссис Маллаби, которую я увидел впервые. Она была миловидной брюнеткой и выглядела изрядно обеспокоенной. Следом появились Дэвидсоны. Криса Дэвидсона я также не встречал прежде. Он оказался довольно красивым — высокий смуглый брюнет с непринужденной актерской грацией.

Зрительные места для всей компании Пуаро устроил перед импровизированной сценой. Она была ярко освещена. Пуаро выключил остальные лампы, чтобы освещение падало только на экран. Наконец из полумрака послышался голос Пуаро:

— Дамы и господа, краткое пояснение. Шесть персонажей по очереди пройдут мимо экрана. Все они вам знакомы. Пьеро и его Пьеретта; фигляр Пульчинелла со своей элегантной подружкой; прекрасная приплясывающая Коломбина и Арлекин, незримое воздушное создание!

Вступительная часть закончилась, и началось представление. Каждый из упомянутых Пуаро персонажей пробегал перед экраном, замирал там на мгновение и исчезал. Зажегся свет, и все облегченно вздохнули. Присутствующие заметно нервничали, боясь сами не зная чего. Мне показалось, что само представление прошло слишком уж гладко. Если преступник находился среди нас и Пуаро рассчитывал, что тот просто выдаст себя при виде знакомых костюмов, то его замысел с треском провалился — впрочем, только этого и следовало ожидать. Но Пуаро ничуть не выглядел расстроенным. Он выступил вперед, сияя улыбкой.

— Итак, дамы и господа, не будете ли вы так добры сказать мне, каждый по очереди, что именно мы только что видели? Не желаете ли начать вы, милорд?

Джентльмен с легким недоумением посмотрел на него.

— Боюсь, я не вполне понимаю…

— Просто опишите мне, что мы видели.

— Я… э-э-э… ну что ж, могу сказать, что мы видели, как перед экраном прошли шесть актеров в костюмах персонажей старой итальянской комедии, или… э-э-э… вероятно, они представляли то, как мы сами были одеты в тот вечер.

— Тот вечер уже не имеет значения, милорд, — заметил Пуаро. — Первая часть вашей речи содержала именно то, что я и хотел услышать. Мадам, вы согласны с милордом Кроншоу? — Говоря, он повернулся к миссис Маллаби.

— Я… э-э… да, разумеется.

— Вы согласны, что видели шесть персонажей, представляющих итальянскую комедию?

— Ну конечно же.

— Месье Дэвидсон? Вы также согласны?

— Да.

— Мадам?

— Да.

— Гастингс? Джепп? Да? Вы все пребываете в полном согласии?

Он окинул нас взглядом; лицо его заметно побледнело, а глаза вдруг стали зелеными и блестящими, как у кота.

— И тем не менее… все вы заблуждаетесь! Ваши глаза обманули вас… как они обманули вас и в тот вечер на Балу победы. Вы все видели своими глазами, но, как говорится, не всегда удается видеть вещи в их истинном свете; ум должен помочь верно воспринять зрительную информацию; нужно заставить работать маленькие серые клеточки мозга! Итак, могу сообщить вам, что в тот вечер и позже, ночью на балу, вы видели не шесть персонажей, а только пять! Понимаете?

Лампы снова погасли. Перед экраном вновь появилась фигура… Пьеро!

— Кто это? — требовательно спросил Пуаро. — Вы считаете, что это Пьеро?

— Да! — в один голос воскликнули все мы.

— Смотрите дальше!

Быстрым движением актер снял с себя свободный наряд Пьеро. И вот в свете прожекторов перед нами предстал уже великолепный Арлекин! В этот самый миг послышался чей-то крик и грохот перевернутого стула.

— Проклятье! — злобно воскликнул Дэвидсон. — Черт вас возьми! Как вы догадались?

Затем клацнули наручники и раздался спокойный голос Джеппа:

— Я должен арестовать вас, Кристофер Дэвидсон… по обвинению в убийстве лорда Кроншоу… Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде.

Через какие-нибудь четверть часа на столе появился изысканный ужин, а Пуаро — само гостеприимство, — лучезарно улыбаясь, отвечал на наши нетерпеливые вопросы.

— Все совершенно элементарно. Обстоятельства, при которых обнаружили зеленый помпон, сразу предполагали, что он был сорван с костюма убийцы. Я отказался от мысли о Пьеретте, поскольку для нанесения смертельного удара столовым ножом требовалась значительная сила, и сосредоточился на Пьеро как на предполагаемом преступнике. Однако мы знаем, что Пьеро покинул бал почти за два часа до того, как было совершено убийство. Значит, чтобы убить лорда Кроншоу, он должен был либо вернуться на бал позже, либо… убить его до ухода! Возможен ли второй вариант? Кто видел лорда Кроншоу после ужина в тот вечер? Только миссис Дэвидсон, чьи показания, как я подозреваю, были чистой выдумкой, придуманной для объяснения пропажи помпона, который она, разумеется, срезала со своего платья, чтобы заменить помпон, оторванный от наряда ее мужа. Но в таком случае кто же исполнил роль Арлекина, ведь его видели в ложе около половины второго ночи? Поначалу какое-то время я рассматривал возможность причастности мистера Белтайна к этому преступлению. Но, учитывая сложность его костюма, я пришел к выводу, что он просто не смог бы выступить в двух обличьях — Пульчинеллы и Арлекина. Однако такое превращение элементарно мог проделать Дэвидсон, молодой человек примерно одного роста с убитым Кроншоу и к тому же профессиональный актер.

Только одна вещь удивляла меня. Любой врач, безусловно, заметил бы разницу между человеком, умершим два часа назад, и человеком, умершим за десять минут до осмотра! И врач ее заметил! Но когда он осматривал тело, никто не спросил его: «Как давно умер этот человек?» Ему ведь сообщили, что покойного видели живым всего лишь десять минут назад, и поэтому он просто отметил на дознании странную окоченелость членов, которую не в состоянии был объяснить!

Теперь все отлично согласовывалось с моей версией. Дэвидсон убивает лорда Кроншоу сразу после ужина, когда, как вы помните, на глазах у всех он увлек его обратно в столовую. Затем он уезжает вместе с мисс Куртене, оставляет ее у дверей ее квартиры, хотя, по его утверждению, он провел у нее какое-то время, пытаясь утешить бедняжку, и с особой поспешностью возвращается в «Колоссус-Холл»… но уже как Арлекин, а не Пьеро — простое превращение путем снятия с себя верхнего костюма.

Дядя убитого подался вперед, в глазах его сквозило недоумение.

— Но если так, то он должен был прийти на бал, уже приготовившись убить жертву. А разве у него был хоть малейший мотив для этого? Чего ради он пошел на убийство — вот что я не в силах уразуметь!

— О! Мы как раз подходим ко второй части трагедии… смерти мисс Куртене. Никто не заметил одной маленькой детали. Мисс Куртене умерла от отравления кокаином… но ее эмалевую коробочку с запасами наркотика обнаружили в кармане убитого лорда Кроншоу. Где же в таком случае она раздобыла ту дозу, что убила ее? Только один человек мог снабдить ее наркотиком… Дэвидсон. И тогда все остальное становится легко объяснимым. Понятно, почему она дружила с Дэвидсонами и почему попросила Дэвидсона проводить ее домой. Лорд Кроншоу, который был активным противником наркомании, обнаружил, что она пристрастилась к кокаину, и заподозрил, что его поставщиком является Дэвидсон. Сам Дэвидсон, несомненно, отрицал это, но лорд решительно намеревался выяснить правду у мисс Куртене на балу. Он мог бы простить несчастную девушку, но определенно не стал бы щадить мужчину, который зарабатывал на жизнь продажей наркотиков. Дэвидсону грозило жуткое разоблачение. И он отправился на бал, решив любой ценой заставить Кроншоу замолчать.

— Так что же, выходит, смерть Коко была случайной?

— Я подозреваю, этот несчастный случай был хитро подстроен Дэвидсоном. Коко рассердилась на Кроншоу — во-первых, из-за его нравоучений и, во-вторых, из-за того, что он забрал кокаин. Дэвидсон снабдил ее новой порцией и, вероятно, предложил увеличить дозу — в отместку «старине Кроншоу»!

— Есть еще пара неясностей, — заметил я. — Ниша и занавес. Как вы узнали про них?

— Пожалуй, mon ami, это было проще всего. После ужина слуги должны были прибрать в той маленькой столовой, поэтому тело нельзя было сразу положить на пол. Следовательно, в той комнате явно имелось место, в котором можно было спрятать труп. И нишу и занавес я вычислил чисто логическим путем. Дэвидсон затащил туда труп и значительно позднее — после того как ему удалось привлечь к себе внимание в ложе — опять вытащил его, перед тем как окончательно покинуть бал. Этот его маневр был одним из лучших. Он умный парень!

Но в зеленых глазах Пуаро я безошибочно прочитал невысказанное замечание: «Хотя, конечно, далеко не такой умный, как Эркюль Пуаро!»

Исчезновение клэпемской кухарки

В те времена, когда мы снимали квартиру вместе с моим другом Эркюлем Пуаро, у меня вошло в привычку читать ему вслух заголовки популярной утренней газеты «Дейли блэр».

Эта газета славилась своими сенсационными новостями самого разного толка. Ограбления и убийства могли бы таиться в мрачной безвестности на последних страницах. Но нет же, сообщения о них так и бросались в глаза, поскольку были напечатаны крупными буквами на первой полосе.

— Вы только посмотрите, Пуаро, какой большой выбор. Сбежавший кассир, таинственное самоубийство, пропавшая машинистка… Что вы предпочтете?

Мой друг пребывал в спокойном расположении духа. Он вяло покачал головой:

— Я не нахожу ничего привлекательного ни в одном из этих дел, mon ami. Сегодня я склонен дать отдых моим мозгам. Только исключительно интересная проблема могла бы заставить меня подняться с кресла. К тому же мне надо заняться важными домашними делами.

— Какими же?

— Моим гардеробом, Гастингс. Если не ошибаюсь, на моем новом сером костюме появилось жирное пятно… да, одно-единственное пятнышко, но я не успокоюсь, пока не выведу его. Кроме того, есть еще зимнее пальто… нужно убрать его до будущей зимы, обработав порошком. И я полагаю… да, по-моему, мне пора подровнять усы… После чего, естественно, их нужно будет напомадить и тщательно уложить.

— Однако, — сказал я, подходя к окну, — я сомневаюсь, что вам удастся осуществить ваш бредовый план. Кто-то уже позвонил в дверь. И к вам спешит клиент.

— Я откажу ему, если только его дело не затрагивает вопросов государственной важности, — с достоинством произнес Пуаро.

Спустя минуту в нашу тихую гостиную вторглась полная краснолицая дама, которая громко отдувалась, совершив быстрое восхождение по лестнице.

— Вы — месье Пуаро? — спросила она, погружаясь в кресло.

— Да, мадам, я — Эркюль Пуаро.

— Я представляла вас несколько иначе, — заявила дама, поглядывая на него с явным оттенком неодобрения. — Может, вы заплатили газетчикам за хвалебные статьи о ваших детективных способностях или же это была их собственная инициатива?

— Мадам! — воскликнул Пуаро, гордо расправляя плечи.

— Извините, конечно, но всем известно, что пишут нынче в этих газетах. Начинаешь читать милую статейку о том, «каким секретом поделилась невеста со своей бесхитростной незамужней подругой», а в итоге оказывается, что суть ее сводится к покупке в аптеке шампуня для волос. Дутая реклама, и ничего больше. Но, я надеюсь, вы не обиделись на меня? Я расскажу вам, какое дело привело меня к вам. Я хочу, чтобы вы нашли мою кухарку.

Пуаро несколько растерянно взирал на словоохотливую посетительницу; даже его хорошо подвешенный язык на сей раз отказывался сразу прийти к нему на помощь. Я отвернулся, скрывая улыбку, которая невольно становилась все шире.

— Во всем виновато это зловредное пособие, — продолжала дама. — Теперь головы служанок забиты современными идеями, и все они мечтают выучиться на машинисток… в общем, ищут работу почище да полегче. Надо прекратить выплачивать пособие, вот что я вам скажу. Хотела бы я знать, на что могут пожаловаться мои служанки… каждую неделю у них есть свободные дни и вечера, воскресенья, бесплатные мытье и стирка, отличный стол… в моем доме не водится даже маргарин, только самое лучшее масло…

Она умолкла, чтобы перевести дух, и Пуаро не замедлил воспользоваться представившейся возможностью. Поднимаясь с кресла, он сказал высокомерным тоном:

— Боюсь, что вы заблуждаетесь, мадам. Я не занимаюсь изучением жизни домашних слуг. Я — частный детектив.

— Я знаю, — заявила наша посетительница. — Разве я не сказала вам, что мне нужно, чтобы вы разыскали мою кухарку? В среду, не сказав мне ни слова, она ушла из дому и до сих пор не вернулась.

— Сожалею, мадам, но я не берусь за частные дела такого рода. Позвольте пожелать вам всего наилучшего.

Дама возмущенно фыркнула:

— Значит, любезный, вам не по нраву мое дело? Вы слишком горды, не правда ли? Мое дело, конечно, не связано с государственной тайной или с графскими драгоценностями. Но позвольте вам заметить, что для женщины в моем положении служанка важна ничуть не меньше, чем драгоценная диадема. Не могут же все быть знатными дамами, разъезжающими в своих авто и увешанными бриллиантами и жемчугами. Хорошая кухарка — большая редкость, и если вы теряете ее, то для вас такая потеря столь же велика, как потеря жемчужного колье для какой-нибудь графини.

Пуаро медлил с ответом — казалось, в нем шла внутренняя борьба между чувством собственного достоинства и чувством юмора. Наконец он рассмеялся и опустился в кресло.

— Мадам, вы совершенно правы, я должен признать свою ошибку. Ваши замечания справедливы и разумны. Это дело может порадовать меня прелестью новизны. До сих пор мне не приходилось искать пропавших слуг. Поистине мне предстоит разрешить проблему государственной важности, о чем я и говорил моему другу как раз перед вашим приходом. En avant![1726] Так вы говорите, что ваша драгоценная кухарка ушла из дому в среду и не вернулась? Выходит, это случилось позавчера.

— Да, у нее был выходной день.

— Но, мадам, возможно, она попала в какую-то аварию. Вы не наводили справки в больницах?

— Именно так я и подумала вчера, но сегодня утром — как вам это понравится — она прислала за своим чемоданом. Причем мне не написала даже записки! Если бы я была дома, то ни за что не отдала бы ее вещи! Разве я заслуживаю подобное обращение?! К сожалению, на тот момент я вышла в магазин.

— Не могли бы вы описать мне вашу кухарку?

— Ну, она полная дама средних лет, у нее черные, тронутые сединой волосы — в общем, весьма респектабельная на вид особа. Она проработала у меня десять лет. Элиза Данн — так ее зовут.

— И в среду между вами не было никаких… разногласий?

— Абсолютно никаких. И именно поэтому ее поступок кажется мне таким странным.

— Много ли прислуги в вашем доме, мадам?

— Две служанки. Горничная, Анни, — очень милая девушка. Немного забывчивая, правда, голова-то у нее занята в основном кавалерами, но хорошая служанка, все поручения выполняет быстро и аккуратно.

— Ладила ли она с кухаркой?

— Конечно, они порой спорили по мелочам, но в целом у них были хорошие отношения.

— А ваша горничная не может пролить свет на эту таинственную историю?

— Она говорит, что нет… но вы же знаете, каковы эти слуги… круговая порука, они никогда не скажут ничего лишнего друг о друге.

— Да, да, понятно, мы должны разобраться в вашей истории. Где, вы сказали, вы проживаете, мадам?

— В Клэпеме, Принц-Альберт-роуд, дом восемьдесят восемь.

— Bien, мадам, пока я желаю вам всего наилучшего, но вы можете рассчитывать, что еще сегодня мы с вами вновь встретимся в вашем доме.

Простившись с нами, миссис Тодд — такова была фамилия нашей новой знакомой — удовлетворенно выплыла из комнаты. Пуаро с легкой тоской взглянул на меня.

— Да, да, Гастингс, похоже, нам придется заняться непривычным дельцем. Исчезновение клэпемской кухарки! Никогда, никогда нашему любезному инспектору Джеппу не доведется услышать об этом!

Затем он нагрел утюг и с помощью промокательной бумаги тщательно удалил жирное пятно со своего серого костюма. Подравнивание усов он с сожалением отложил до лучших времен, и мы отправились в Клэпем.

Принц-Альберт-роуд оказалась славной улочкой, она встретила нас двумя рядами ладных домиков, похожих друг на друга как близнецы-братья, с аккуратными кружевными занавесками на окнах и до блеска отполированными медными кольцами на дверях.

Подойдя к дому восемьдесят восемь, мы позвонили в дверь, и нам открыла опрятная горничная с миловидным личиком. Миссис Тодд также вышла в прихожую.

— Не уходи, Анни, — повелительно окликнула она служанку. — Этот джентльмен — детектив, и он желает задать тебе несколько вопросов.

На лице Анни отразилось нечто среднее между тревогой и приятным волнением.

— Благодарю вас, мадам, — с поклоном сказал Пуаро. — С вашего позволения, я предпочел бы сейчас побеседовать с горничной наедине.

Нас провели в небольшую гостиную, и, когда миссис Тодд с очевидной неохотой выплыла из комнаты, Пуаро приступил к своему допросу:

— Видите ли, мадемуазель Анни, все, что вы нам расскажете, может оказаться исключительно важным. Только вы можете пролить свет на этот таинственный случай. Без вашей помощи я ничего не смогу сделать.

Тревога исчезла с лица девушки.

— Уверяю вас, сэр, — сказала она, — я расскажу вам все, что знаю.

— Вот и отлично. — Пуаро одобрительно улыбнулся ей. — Итак, прежде всего, что вы сами думаете по этому поводу? Вы ведь сообразительная девушка. Это заметно с первого взгляда! Как бы вы сами объяснили исчезновение Элизы?

Окрыленная такой похвалой, Анни начала свой рассказ:

— Во всем виноваты эти проклятые поставщики домов терпимости, сэр, я с самого начала говорила об этом! И наша кухарка предостерегала меня от них. «У таких пройдох всегда очень благопристойный вид! Но разве ты не чувствуешь, чем пахнут все их сладкие посулы?» — так она предупреждала меня. И вот теперь она сама попалась в их сети! Я убеждена в этом. Вполне вероятно, что ее уже погрузили на пароход и она едет в Турцию или в одно из тех восточных местечек, где мужчины, как я слышала, очень любят толстушек!

— Это действительно неплохая мысль, только зачем же она тогда прислала за своим чемоданом?

— Ну, я не знаю, сэр. Наверное, решила, что ей понадобятся личные вещи… даже в тех далеких странах.

— Кто приходил за ее вещами? Мужчина?

— Приходил Картер Патерсон, сэр.

— Вы упаковывали их?

— Нет, сэр, все уже было запаковано и перевязано веревками.

— Вот как! Интересно. Выходит, уходя из дому в среду, она уже знала, что не вернется. Ведь так?

— Да, сэр, — немного растерянно ответила Анни. — Хотя я не подумала об этом. Но все-таки, сэр, ведь возможно, что ее увезли эти проклятые поставщики? — мечтательно добавила она.

— Несомненно! — серьезно ответил Пуаро и продолжил: — У вас с ней была общая спальня?

— Нет, сэр, мы жили в отдельных комнатах.

— А Элиза когда-нибудь говорила вам, что не очень довольна своим нынешним местом? Вас обеих устраивала работа здесь?

— Она даже не упоминала, что собирается уходить. Место это вполне хорошее… — Девушка нерешительно умолкла.

— Говорите откровенно, — доброжелательно сказал Пуаро. — Я ничего не скажу вашей хозяйке.

— Ну, конечно, сэр, наша хозяйка со странностями, никогда не знаешь, что она может учудить. Но кормят хорошо. Всего вдоволь, и никаких ограничений. Обязательно что-нибудь горячее на ужин, удобные выходные, и масла бери сколько душе угодно. Да и в любом случае, если бы Элиза подыскала новое место, я уверена, что она никогда бы не ушла так неожиданно. Она бы отработала свой положенный месяц. Пожалуй, за такой поступок хозяйка могла бы лишить ее месячной зарплаты!

— А работой вас не слишком перегружают?

— Ну, хозяйка очень дотошная… вечно снует по углам, выискивая пылинки. Кстати, у нас есть еще и жилец, или доходный гость, так его обычно здесь называют. Но он только завтракает и обедает, как хозяин. Они весь день проводят в Сити.

— Вам нравится ваш хозяин?

— Да, он очень спокойный человек, хотя немного скуповат.

— Я надеюсь, вы сможете вспомнить, что Элиза говорила перед уходом?

— Да, могу. «Если от обеда останется персиковый компот, — сказала она, — то мы с тобой полакомимся им за ужином, а также беконом с жареной картошкой». Она до ужаса обожала персиковый компот. Я даже не удивилась бы, если бы ради него она осталась без выходного.

— У нее всегда был выходной по средам?

— Да, у нее по средам, а у меня по четвергам.

Пуаро задал еще пару вопросов и, поблагодарив, отпустил девушку. Анни удалилась, а миссис Тодд поспешно вошла в гостиную с горящими от любопытства глазами. Я был уверен, что она обиделась на то, что ей не разрешили присутствовать при разговоре с Анни. Но Пуаро дипломатично объяснил ей необходимость беседы со служанкой без нее.

— Вам, мадам, обладающей столь незаурядным умом, — заметил он, — было бы нестерпимо скучно следить за теми окольными путями, которые вынуждены использовать мы, несчастные детективы, чтобы выудить нужные нам сведения. Остроумный человек с трудом может мириться с тупостью.

Мгновенно исцелив обиженную душу миссис Тодд таким комплиментом, Пуаро перевел разговор на ее мужа и выяснил, что тот работает в Сити, в какой-то фирме, и бывает дома после шести вечера.

— Разумеется, его крайне встревожил и обеспокоил внезапный и совершенно необъяснимый уход вашей кухарки, не правда ли? Или я заблуждаюсь?

— Он никогда ни о чем не беспокоится, — заявила миссис Тодд. — «Ну-ну, дорогая, не переживай, наймем другую». Вот и все, что он сказал! Его спокойствие и невозмутимость порой сводят меня с ума. «Неблагодарная женщина, — бросил он. — Нам повезло, что мы избавились от нее».

— А что вы скажете о вашем постояльце, мадам?

— Вы имеете в виду мистера Симпсона, нашего доходного гостя? Ну, судя по тому, что он по-прежнему с аппетитом завтракает и ужинает, я думаю, что он ни о чем не беспокоится.

— Каков род его занятий, мадам?

— Он служит в банке. — Она упомянула название банка, и я слегка вздрогнул, вспомнив, что прочел в «Дейли блэр».

— Он молод?

— По-моему, ему двадцать восемь лет. Приятный и скромный молодой человек.

— Мне хотелось бы немного поговорить с ним и с вашим мужем, если возможно. Я загляну к вам еще разок сегодня вечером. Осмелюсь дать один совет, мадам: вам нужно немного отдохнуть, вы выглядите усталой.

— Я сама уже подумывала об этом! Во-первых, я переживаю из-за Элизы, и, кроме того, вчера весь день я толкалась по распродажам, а вы можете себе представить, месье Пуаро, как они утомительны и какая куча дел накопилась в доме, поскольку одна Анни, конечно, не в силах справиться со всем хозяйством… Хотя вполне вероятно, что эти неприятности ее тоже выбили из колеи… В общем, я совершенно вымоталась от всех этих забот и треволнений!

Пуаро коротко выразил ей сочувствие, и мы вышли на улицу.

— Странное совпадение, — заметил я. — Но тот сбежавший кассир, Дэвис, работал в том же банке, что и Симпсон. Вы не думаете, что между этими событиями есть какая-то связь?

Пуаро улыбнулся:

— С одной стороны, удравший с деньгами служащий, а с другой — пропавшая без вести кухарка. Трудно углядеть какую-то связь между ними, хотя, конечно, Дэвис мог навещать Симпсона, влюбиться в кухарку и уговорить ее пуститься в бега за компанию с ним!

Я рассмеялся. Но Пуаро оставался серьезным.

— Но могло быть и хуже, — укоризненно произнес он. — Как известно, Гастингс, если вы собираетесь жить в изгнании, то хорошая кухарка может оказаться гораздо полезнее, чем юная красотка! — Он помедлил немного и задумчиво добавил: — Любопытный случай, сплошные противоречия. Я заинтересовался… я решительно заинтересовался нашей кухаркой.

Вечером мы вернулись на Принц-Альберт-роуд и поговорили с мужской половиной обитателей дома восемьдесят восемь — с Тоддом и Симпсоном. Первому было слегка за сорок, и его худощавое вытянутое лицо выглядело весьма унылым.

— Да, да, — неопределенным тоном сказал он, — Элиза… хорошая кухарка, насколько я понимаю. И экономная. Я обращаю особое внимание на вопросы экономии.

— Можете ли вы объяснить, по какой причине она так внезапно покинула ваш дом?

— Ну, в общем… — туманно ответил он, — вы же знаете этих слуг. Моя жена принимает все слишком близко к сердцу. Совсем измоталась от всех этих переживаний. А проблема-то, в сущности, совершенно элементарная. «Найми другую, дорогая, — говорю я ей. — Просто найми другую». Вот и все, что нужно сделать. Что толку плакать над сбежавшим молоком.

Разговор с мистером Симпсоном оказался столь же бесполезным. Он был тихим, неприметным молодым человеком в очках.

— Должно быть, я сталкивался с ней, как мне кажется, — сказал он. — Она ведь уже довольно пожилая женщина, я прав?

А вот другую служанку, Анни, я встречал довольно часто. Симпатичная девушка. Очень милая и услужливая.

— Эти служанки ладили друг с другом?

Мистер Симпсон сказал, что не может наверняка утверждать это, но, вероятно, так оно и было.

— Увы, mon ami, нам не удалось разжиться полезной информацией, — сказал Пуаро, когда мы выходили из дома Тоддов. Наш уход задержало громогласное словоизвержение миссис Тодд, которая в значительно более растянутом варианте повторила нам свой утренний рассказ.

— Вы разочарованы? — спросил я. — Неужели вы ожидали услышать от них что-то важное?

Пуаро отрицательно покачал головой.

— Конечно, я не исключал такой возможности, — заметил он, — но считал ее маловероятной.

Очередным событием стало письмо, которое Пуаро принесли с утренней почтой на следующий день. Прочтя его, он покраснел от возмущения и протянул его мне.

Миссис Тодд сожалела, что в дальнейшем не сможет пользоваться услугами мистера Пуаро. Обсудив данный инцидент со своим мужем, она поняла, как неразумно было нанимать детектива для расследования чисто житейского дела. Миссис Тодд прилагала к письму чек на одну гинею в качестве вознаграждения за консультацию.

— Ну уж нет! — сердито вскричал Пуаро. — Зря они думают, что им удастся так легко избавиться от Эркюля Пуаро! В виде одолжения… великого одолжения… я согласился расследовать их ничтожное, пустячное дельце… а они comme ça беспардонно смеют отказываться от моих услуг! Я наверняка не ошибусь, если скажу, что к этому приложил руку мистер Тодд. Но я говорю: нет и нет! Тридцать шесть раз — нет! Я готов потратить мои собственные гинеи, а если понадобится, истрачу хоть тридцать шесть сотен гиней, но раскрою-таки тайну нашей кухарки!

— Отлично, — сказал я. — Но каким образом?

Пуаро слегка угомонился.

— D’abord, — сказал он, — мы поместим объявление в газетах. Дайте-ка подумать… нечто в таком роде: «Элиза Дани сможет получить сведения о своем выигрыше, обратившись по данному адресу…» Поместите это объявление во всех популярных газетах, Гастингс. А я пока проведу небольшое частное расследование. Живо беремся за дело, нужно действовать как можно быстрее!

Встретились мы лишь вечером, и Пуаро сообщил мне, чем занимался весь день.

— Я навел справки в конторе мистера Тодда. В среду он никуда не отлучался и в целом имеет хорошую репутацию. Пожалуй, его можно сбросить со счетов. Теперь Симпсон. Во вторник он приболел и не приходил в банк, но в среду уже вышел на работу. С Дэвисом он поддерживал хорошие отношения, хотя и не числился в его друзьях. В общем, ничего из ряда вон выходящего. Вероятно, тут нам тоже не за что зацепиться. Остается надеяться на объявления.

Во всех популярных ежедневных газетах появилось наше объявление. Его должны были печатать ежедневно в течение недели, как и заказывал Пуаро. Его увлечение таким прозаичным и скучным делом было просто экстраординарным, но я понимал, что успешное завершение этого расследования является для него вопросом чести. На днях ему предлагали взяться за несколько очень интересных дел, но он решительно отклонил все предложения. Каждое утро Пуаро с нетерпением поджидал почту и, тщательно просмотрев все письма, со вздохом откладывал их в сторону.

Но наконец наше терпение было вознаграждено. В среду, практически через неделю после визита миссис Тодд, наша квартирная хозяйка сообщила нам о приходе некоей особы, назвавшейся Элизой Данн.

— Enfin![1727] — воскликнул Пуаро. — Так проводите же ее сюда скорей! Не медлите.

Получив такие указания, наша домохозяйка поспешно вышла и через пару мгновений уже вновь появилась в дверях, пропустив к нам в гостиную мисс Данн. Наша долгожданная гостья вполне соответствовала предварительному описанию: высокая, полная и в высшей степени почтенная особа.

— Я пришла к вам, прочитав объявление в газете, — пояснила она. — Вообще-то мне подумалось, что тут, должно быть, произошла какая-то путаница и что, возможно, вы не знаете, что я уже получила наследство.

Пуаро посмотрел на нее внимательным, изучающим взглядом. Широким жестом он предложил ей занять одно из кресел.

— В сущности, дело в том, что ваша бывшая хозяйка, миссис Тодд, очень переживала из-за вас, — объяснил Пуаро. — Она боялась, что вы, возможно, попали в какую-то аварию.

Элиза Данн с изумлением посмотрела на него.

— Разве она не получила моего письма?

— Она пребывает в полнейшем неведении. — Он помолчал и добавил убедительным тоном: — Надеюсь, вы не откажетесь рассказать мне, что с вами приключилось.

Элиза Данн, похоже, только и ждала такого предложения. Она с готовностью приступила к обстоятельнейшему рассказу:

— В среду вечером, когда я уже возвращалась домой, меня остановил один джентльмен. Высокий такой бородач в большой шляпе.

«Вы — мисс Элиза Данн?» — спросил он.

«Да», — ответила я.

«Я заходил недавно к вашей хозяйке, — сказал он, — и мне сообщили, что вы должны скоро вернуться. Мисс Данн, я приехал из Австралии специально, чтобы разыскать вас. Вы случайно не знаете девичью фамилию вашей бабушки по материнской линии?»

«Знаю, ее звали Джейн Эммотт», — сказала я.

«Совершенно верно, — сказал он. — Так вот, мисс Данн, у вашей бабушки была одна очень близкая подруга, Элиза Лич, хотя вы, возможно, никогда о ней не слышали. Эта подруга уехала в Австралию, где вышла замуж за весьма богатого колониста. Оба ее ребенка умерли в детском возрасте, и все состояние мужа перешло к ней. Она умерла несколько месяцев назад, и по ее завещанию именно к вам переходит ее дом — он находится здесь, в Англии, — и значительная денежная сумма».

Можно представить, как я была потрясена, — продолжала мисс Данн. — Я подозрительно посматривала на него, и он улыбнулся, должно быть заметив мое недоверие.

«Я вполне понимаю вашу настороженность, мисс Данн, — сказал он. — Надеюсь, эти документы убедят вас. — Он протянул мне письмо от каких-то мельбурнских адвокатов Херста и Кротчета и визитную карточку. — Есть только два условия, — добавил он. — Наша клиентка, видите ли, была несколько эксцентричной особой. Во-первых, в завещании оговорено, что вы должны вступить во владение ее домом, он расположен в Камберленде, до двенадцати часов завтрашнего дня. А второе условие — совсем пустяковое, в нем просто оговаривается, что вы не должны работать прислугой».

Тут я совсем расстроилась.

«О, мистер Кротчет, — сказала я, — я же работаю кухаркой, разве вам не сообщили об этом в доме миссис Тодд?»

«Неужели? — удивился он. — Мне и в голову не приходил такой вариант. Я думал, что вы, возможно, живете там в качестве компаньонки или гувернантки. Да, крайне досадное обстоятельство… просто несчастье какое-то».

«Неужели я теперь потеряю все деньги?» — огорченно спросила я.

Он подумал пару минут и наконец сказал:

«В общем-то, закон всегда можно обойти, мисс Данн. Нам, адвокатам, известны все лазейки. Из данной ситуации есть один выход — вы должны сегодня же отказаться от своей работы».

«Но ведь я же должна предупредить хозяйку за месяц», — возразила я.

«Дорогая мисс Данн, — с улыбкой сказал он, — уходя без предупреждения, вы просто лишаетесь месячной зарплаты. Право, узнав о столь исключительных обстоятельствах, ваша хозяйка поймет вас. Единственная сложность — это время! Вам необходимо успеть на поезд, который уходит с вокзала Кингз-Кросс на север в одиннадцать часов. Я готов одолжить вам, скажем, фунтов десять на билет, а вы сможете прямо на вокзале написать записку вашей хозяйке. Я сам передам ее миссис Тодд и объясню сложившуюся ситуацию».

Я приняла его предложение, конечно же, и часом позже уже сидела в поезде, настолько взволнованная, что почти не понимала, куда и зачем я еду. В сущности, доехав до Карлайла, я уже почти убедила себя в том, что вся эта история в итоге окажется одной из тех мошеннических проделок, о которых мы так часто читаем в газетах. Но когда я пришла по тому адресу, то обнаружила, как и было сказано, адвокатскую контору. Солиситоры мало что смогли сообщить мне, они просто сказали, что в соответствии с указаниями письма, полученного ими из Лондона от одного джентльмена, им следует выдать мне ключи от дома и сто пятьдесят фунтов на первые полгода проживания. Мистер Кротчет переслал мне мои пожитки, но хозяйка не написала мне ни словечка. Я решила, что она сердится на меня или завидует моему счастью. Кроме того, она оставила себе мой сундук, а все мои вещи сложила в бумажные пакеты. Но раз она так и не получила моего письма, то, наверное, сочла мое поведение настоящим нахальством.

Пуаро внимательно выслушал всю эту длинную историю. В итоге он кивнул головой с таким видом, словно теперь ему все стало ясно.

— Благодарю вас, мадемуазель. Как вы и сказали, произошла маленькая путаница. Позвольте мне вручить вам компенсацию за то, что мы побеспокоили вас. — Он протянул ей конверт и добавил: — Вы, очевидно, намерены сразу же вернуться в Камберленд? Однако прислушайтесь к моему совету: не забывайте ваше поварское искусство. Всегда полезно иметь что-то на тот случай, если удача вдруг отвернется от вас.

Ну надо же, какая она доверчивая… — пробормотал он, когда наша посетительница вышла из комнаты, — хотя, возможно, не доверчивее большинства людей ее класса. — Лицо его вдруг стало очень серьезным. — Вперед, Гастингс, нельзя терять ни минуты. Поймайте такси, а я пока напишу записку Джеппу.

Пуаро уже поджидал меня на ступеньках, когда я подъехал на такси к нашему дому.

— Далеко ли мы собрались? — обеспокоенно спросил я.

— Надо отослать письмо Джеппу со специальным посыльным.

Отправив послание, мы вновь сели в такси, и Пуаро сообщил водителю очередной адрес.

— Клэпем, Принц-Альберт-роуд, дом восемьдесят восемь.

— Так вот куда мы едем!

— Mais oui. Хотя, честно говоря, я боюсь, что мы приедем слишком поздно. Наша птичка могла уже упорхнуть, Гастингс.

— И кто же наша птичка?

Пуаро улыбнулся:

— Неприметный мистер Симпсон.

— Что? — воскликнул я.

— О, бросьте, Гастингс, только не говорите мне, что вы еще чего-то не поняли!

— Ну, я понял, что кухарку таким образом убрали с дороги, — слегка обиженно сказал я. — Но зачем? Зачем понадобилось Симпсону удалять ее из дома? Неужели она что-то разузнала о нем?

— Абсолютно ничего.

— Тогда почему…

— Но она имела нечто такое, что было ему нужно.

— Деньги? Австралийское наследство?

— Нет, мой друг, нечто совсем другое. — Он помедлил немного и добавил с мрачной серьезностью: — Обитый жестью дорожный сундук…

Я искоса взглянул на него. Его заявление казалось настолько фантастичным, что я заподозрил, что он морочит мне голову, однако он выглядел совершенно серьезным.

— Уж наверно, он мог бы и купить такой сундук в случае необходимости, — воскликнул я.

— Ему не нужен был новый сундук. Ему необходим был сундук с некоей родословной. Почтенный, видавший виды сундук.

— Послушайте, Пуаро, — вскричал я, — право, это уже чересчур. Вы морочите мне голову.

Он взглянул на меня.

— Вам недостает ума и фантазии мистера Симпсона, Гастингс. Слушайте же. В среду вечером Симпсон обманом удаляет кухарку. Напечатать пару писем и сделать визитную карточку достаточно просто, и для осуществления своего плана он также арендует на год дом и переводит сто пятьдесят фунтов в адвокатскую контору Карлайла. Мисс Данн не узнала его: с помощью бороды, шляпы и легкого колониального акцента ему отлично удалось обмануть ее. Таков итог среды, не считая того пустякового факта, что Симпсон присвоил ценные бумаги стоимостью в пятьдесят тысяч фунтов.

— Симпсон… Но их же украл Дэвис…

— Уж будьте так добры, позвольте мне продолжить, Гастингс! Симпсон знает, что кражу обнаружат во вторник днем. Он прикидывается в этот день больным, а сам подкарауливает момент, когда Дэвис отправится на ленч. Возможно, он признался Дэвису в краже и сказал, что хочет вернуть акции и передать их ему… Так или иначе, но ему удалось заманить Дэвиса к себе в Клэпем. У служанки был выходной, а миссис Тодд отправилась по распродажам, поэтому он был один в доме. Когда выяснится, что акции пропали, а Дэвис исчез, то вывод будет практически предопределенным. Дэвис — вор! А наш мистер Симпсон — совершенно вне подозрений и может спокойно вернуться на свою работу, не запятнав свою репутацию честного и порядочного служащего.

— А как же Дэвис?

Пуаро сделал выразительный жест и медленно опустил голову.

— Такое ужасное хладнокровие кажется просто невероятным, и, однако, какую еще версию мы можем предложить, mon ami? Единственной проблемой для убийцы оказывается процесс избавления от тела, и Симпсон заранее спланировал его. Меня сразу насторожил тот факт, что к приходу посыльного дорожный сундук кухарки был уже упакован, хотя она явно намеревалась вернуться вечером после выходного дня. Доказательством тому служит ее замечание о персиковом компоте. Не кто иной, как Симпсон, нанял Картера Патерсона для того, чтобы тот зашел за вещами мисс Данн в пятницу, и сам же Симпсон во вторник днем подготовил сундук. Какие подозрения тут могли возникнуть? Служанка уходит и присылает за своим сундуком, на котором уже указаны ее имя и адрес места доставки — скорей всего, какая-то железнодорожная станция в пригороде Лондона. В субботу днем Симпсон, вновь устроив австралийский маскарад, забирает этот сундук из камеры хранения, снабжает его новым адресом и пересылает на какую-нибудь дальнюю станцию — опять-таки до востребования. Когда дорожное начальство той станции — по вполне понятным причинам — заподозрит неладное и вскроет сундук, то оно сможет докопаться только до того, что он был отправлен неким бородатым колонистом с одной узловой станции в пригороде Лондона. Ничто уже не будет связывать его с домом восемьдесят восемь на Принц-Альберт-роуд. Вот мы и приехали!

Предчувствия Пуаро оказались верными. Симпсон съехал днем раньше. Но ему не удалось избежать наказания за свое преступление. Как выяснилось, он уже находился на борту пассажирского лайнера «Олимпия», направлявшегося к берегам Америки, где и был арестован по распоряжению капитана, получившего соответствующую радиограмму.

Жестяной сундук, адресованный некоему мистеру Генри Уинтергрину, привлек внимание дорожных служащих в Глазго. Его вскрыли и обнаружили труп несчастного Дэвиса.

Чек миссис Тодд, выписанный на сумму в одну гинею, никогда не был обналичен. Вместо этого Пуаро вставил его в рамочку и повесил ее на стене в нашей гостиной.

— Он будет служить мне своеобразным напоминанием, Гастингс. Даже тривиальный случай может обернуться весьма серьезным, заслуживающим внимания делом… С одной стороны, исчезновение служанки, а с другой — хладнокровное убийство. По-моему, мы сейчас завершили одно из моих самых интересных расследований.

Корнуолльская тайна

— Миссис Пенджеллей, — объявила наша домохозяйка и благоразумно удалилась.

Какие только малоприятные личности не обращались к Пуаро за советом, но женщина, которая сейчас робко мялась в дверях, теребя свое пушистое боа, на мой взгляд, перещеголяла всех своей непривлекательностью. Она была на редкость серой и безликой — тощее, поблекшее существо лет пятидесяти, облаченное в обшитый тесьмой костюм, с каким-то золотым украшением на шее и седоволосой головой, увенчанной совершенно неуместной в данном случае шляпкой. Пройдя по улицам любого провинциального городка, вы встретите сотню таких миссис Пенджеллей.

Заметив очевидное смущение нашей посетительницы, Пуаро вышел вперед и любезно приветствовал ее:

— Мадам! Прошу вас, присядьте. Мой коллега, капитан Гастингс.

Дама села на стул, нерешительно пробормотав:

— Вы ведь месье Пуаро, частный детектив?

— К вашим услугам, мадам.

Однако наша стеснительная гостья, похоже, была пока не в состоянии говорить. Она вздохнула, нервно сплетя пальцы, и краска смущения все отчетливее проступала на ее лице.

— Вероятно, у вас есть ко мне какое-то дело, мадам, не так ли?

— Ну да, я думала… в общем… вы понимаете…

— Продолжайте, мадам, прошу вас, продолжайте.

Подбодренная его словами, миссис Пенджеллей наконец взяла себя в руки.

— Понимаете, месье Пуаро… мне очень не хотелось обращаться в полицию. Нет, в любом случае я не собираюсь идти в полицию! Но в то же время меня ужасно тревожит одно обстоятельство… И однако, я не уверена, следует ли мне… — пробормотала она и окончательно умолкла.

— Поверьте, мадам, я не имею ничего общего с полицией. Мои расследования всегда строго конфиденциальны.

Миссис Пенджеллей ухватилась за это слово:

— Конфиденциально… это именно то, что мне нужно. Я не хочу никаких разговоров, никакой шумихи или газетных страстей. Просто отвратительно, что газетчики могут настолько извратить все факты, а семье потом уже не оправиться от позора. Тем более что я даже не уверена… просто мне пришла в голову одна жуткая мысль, и я не могу выкинуть ее из головы. — Она перевела дух и продолжила: — А в то же время возможно, что я понапрасну грешу на бедного Эдварда. Какая жена не ужаснется от такой мысли… Но вы, конечно же, слышали о таких жутких делах, в наши дни чего только не бывает.

— Простите… речь идет о вашем муже?

— Да.

— И вы подозреваете его… в чем-то?

— Мне страшно даже говорить об этом, месье Пуаро. Но вам-то известно, что такие вещи случаются… а они, бедняжки, ни о чем даже не подозревают.

Начиная отчаиваться, я подумал, что эта особа, видимо, никогда не перейдет к сути дела, но терпение Пуаро равнялось возлагаемым на него надеждам.

— Отбросьте ваши страхи, мадам. Подумайте, как вы обрадуетесь, если мы сможем доказать, что ваши подозрения лишены оснований.

— Верно, верно… неопределенность хуже всего. О, месье Пуаро, я ужасно боюсь, что мне дают какую-то отраву.

— Что заставляет вас так думать, мадам?

Миссис Пенджеллей, перестав наконец скрытничать, пустилась в подробное описание своих недомоганий, явно более уместное в кабинете врача.

— Боль и тошнота после еды, вы говорите? — задумчиво сказал Пуаро. — Вы обращались к доктору, мадам? Что же он сказал вам?

— Он говорит, что у меня острый гастрит, месье Пуаро. Но я заметила его озадаченность и недоумение, ведь он постоянно менял лекарства, а от них не было никакого проку.

— Вы сообщили ему о ваших… подозрениях?

— Что вы, разумеется, нет, месье Пуаро. Это тут же разнеслось бы по нашему городку. И к тому же у меня действительно гастрит. Опять-таки очень странно то, что, когда Эдвард уезжает на выходные, мое самочувствие значительно улучшается. Это заметила даже Фрида… наша племянница. И потом, у нас в сарае есть бутылка гербицидов, которыми мы никогда не пользовались, так вот садовник говорит, что она уже наполовину пуста.

Миссис Пенджеллей умоляюще взглянула на Пуаро. Он ободряюще улыбнулся ей и, открыв блокнот, взялся за карандаш.

— Давайте, мадам, все аккуратненько запишем. Итак, где именно вы сейчас живете?

— В Полгарвите, это маленький торговый город в Корнуолле.

— Давно ли вы там проживаете?

— Четырнадцать лет.

— Вы живете вдвоем с мужем? Есть ли у вас дети?

— Нет.

— А племянница? Мне кажется, вы упоминали о ней.

— Да, Фрида Стэнтон, племянница моего мужа, дочь его единственной сестры. Фрида жила с нами последние восемь лет… жила до прошлой недели.

— А что же случилось на прошлой неделе?

— Последнее время у нее резко испортился характер; я не представляю, что вдруг нашло на Фриду. Она стала такой грубой и дерзкой, ее поведение невыносимо. В итоге, закатив очередной скандал, она ушла от нас и сняла себе отдельную квартирку в нашем городке. С тех пор я не видела ее. Лучше пусть она приведет в порядок свои чувства, так говорит мистер Рэднор.

— Кто такой мистер Рэднор?

Тень смущения опять пробежала по лицу миссис Пенджеллей.

— О, он… он просто наш знакомый, — с запинкой сказала она. — Очень милый молодой человек.

— Возможно, между ним и вашей племянницей были более дружеские отношения?

— Ничего подобного, — категорически заявила миссис Пенджеллей.

Пуаро решил сменить тему.

— Вы с вашим мужем, как я полагаю, хорошо обеспечены в материальном плане?

— Да, мы вполне обеспечены.

— А кому принадлежат ваши капиталы — вам или вашему мужу?

— О, все наши деньги принадлежат Эдварду. У меня лично ничего нет.

— Видите ли, мадам, чтобы выяснить все точно, нам придется быть жестокими. Мы должны найти мотив. Ведь ваш муж не стал бы травить вас просто так, ради удовольствия! Вам известна какая-либо причина, по которой он хотел бы убрать вас со своего пути?

— Во всем виновата та златокудрая красотка, которая работает с ним, — с негодованием сказала миссис Пенджеллей. — Мой муж работает зубным врачом, месье Пуаро, и, по его словам, он просто вынужден держать при себе расторопную и симпатичную девицу с аккуратной головкой и белозубой улыбкой, которая бы записывала пациентов к нему на прием и готовила препараты. До меня дошли слухи, что их отношения выходят за рамки рабочих, хотя он, конечно, клянется, что все это пустая болтовня.

— Кто заказал ту бутыль с гербицидами, мадам?

— Мой муж, около года назад.

— Теперь скажите, у вашей племянницы есть свои средства к существованию?

— Насколько я знаю, она получает около пятидесяти фунтов в год. И с радостью согласилась бы вести хозяйство Эдварда, если бы я ушла от него.

— Значит, вы планировали уйти от него?

— Я не намерена во всем потакать его прихотям. Женщины сейчас перестали быть рабынями, какими они были в прежние дни, месье Пуаро.

— Я приветствую ваш независимый дух, мадам, но давайте вернемся к реальным проблемам. Вы собираетесь возвращаться сегодня в Полгарвит?

— Да, я приехала сюда на экскурсию. Наш поезд вышел в шесть утра, а в пять вечера мы уезжаем обратно.

— Bien! В данный момент у меня нет никаких особо важных дел. Поэтому я могу провести для вас это маленькое расследование. Завтра я приеду в Полгарвит. Что, если мы назовем Гастингса вашим дальним родственником, к примеру сыном вашей двоюродной сестры? А я сыграю роль его приятеля, чудаковатого бельгийца. Пожалуй, до нашего приезда вам стоит самой готовить себе еду, или пусть ее готовят под вашим личным наблюдением. У вас есть служанка, которой вы можете доверять?

— Да, Джесси, я уверена в ней, она очень славная девушка.

— Итак, до завтра, мадам, и постарайтесь не падать духом.

Пуаро предупредительно проводил миссис Пенджеллей до дверей и в задумчивости вернулся к своему креслу. Его сосредоточенность, однако, была не столь глубокой, поскольку он таки заметил пару перышек, вырванных из боа нервными пальчиками нашей новой клиентки. Аккуратно подняв перышки, Пуаро отправил их в корзину для бумаг.

— Что вы думаете о новом деле, Гастингс?

— Скверная история, должен признать.

— Да, если подозрения этой дамы оправданны. Но так ли это? Горе тому мужу, который купит в наши дни бутылку гербицидов. Если у его жены гастрит и она склонна к истерикам, то беды явно не миновать.

— Вы думаете, что все сводится к этому?

— Даже не знаю, Гастингс… Хотя ее рассказ очень заинтересовал меня, есть в нем нечто крайне занимательное. Вы же понимаете, что сия история стара как мир. Следовательно, можно было бы остановиться на исторической версии, но, представьте, миссис Пенджеллей не произвела на меня впечатление истерички. Да, если я не ошибаюсь, мы столкнулись здесь с чертовски трогательной человеческой драмой. Скажите мне, Гастингс, какие чувства, по-вашему, должна испытывать миссис Пенджеллей к своему мужу?

— Возможно, преданность или привязанность, смешанную со страхом, — предположил я.

— И все-таки, как правило, женщина готова обвинять кого угодно, только не собственного мужа. Она до последнего момента будет стоически цепляться за свою веру в его безгрешность.

— Ситуацию может усложнить другая женщина.

— Верно, под влиянием ревности любовь порой превращается в ненависть. Но ненависть привела бы ее в полицию, а не ко мне. Она могла бы подать официальное заявление… затеять большой скандал. Нет-нет, давайте-ка зададим работу нашим маленьким серым клеточкам. Почему она пришла именно ко мне? Чтобы убедиться, что ее подозрения безосновательны? Или… чтобы я подтвердил ее правоту? Ах, есть в этом деле нечто непонятное для меня, даже загадочное… некий неизвестный фактор. Может, она превосходная актриса, наша миссис Пенджеллей?.. Да нет, она была искренней, я готов поклясться, что она была искренней, и именно поэтому я так заинтересовался ее историей. Прошу вас, узнайте, какие поезда есть на Полгарвит.

Самый удобный поезд отправлялся с Паддингтонского вокзала в час пятьдесят дня и прибывал в Полгарвит в начале восьмого вечера. Путешествие прошло без приключений, и я пробудился от приятного дневного сна перед самой остановкой. Оставив наши чемоданы в отеле «Датчи», мы слегка перекусили, и Пуаро предложил мне прогуляться по городку и нанести послеобеденный визит моей так называемой тетушке.

Дом семьи Пенджеллей, стоявший немного в стороне от дороги, представлял собой старомодный небольшой коттедж с садом. Теплый вечерний ветерок разносил душистые ароматы левкоев и резеды. Мысли о преступлении как-то совершенно не вязались с этим покойным очарованием Старого Света. Пуаро позвонил. Поскольку на наш призыв никто не вышел, он позвонил еще. На сей раз после небольшой паузы дверь открылась, и на пороге появилась растрепанная служанка. Глаза ее покраснели от слез, и она усиленно шмыгала носом.

— Мы хотели бы видеть миссис Пенджеллей, — пояснил Пуаро. — Можем ли мы войти?

Служанка изумленно посмотрела на нас. А затем ответила с замечательной непосредственностью:

— Значит, вы еще ни о чем не слышали? Она умерла. Умерла сегодня вечером… с полчаса назад.

Мы стояли, ошеломленно глядя на нее.

— От чего же она умерла? — наконец спросил я.

— Да уж было от чего, как говорится. — Она мельком глянула через плечо. — Конечно, сегодня кому-то надо остаться в доме подле хозяйки, а не то я собрала бы свои пожитки да убралась отсюда нынче же вечером. Но я не оставлю ее мертвую, раз уж за ней некому толком присмотреть. Мне не пристало обсуждать хозяйские дела, да я и не собираюсь ничего говорить… только все одно каждый знает… весь город знает. И если мистер Рэднор не напишет в управление полиции, то напишет кто-нибудь другой. А доктор может говорить все, что ему вздумается. Но разве я не видела собственными глазами, как хозяин как раз сегодня взял с полки бутыль с гербицидами? И разве он не вздрогнул, когда обернулся и увидел, что я смотрю на него? А рядом-то на столе стояла приготовленная для хозяйки овсянка. Нет уж, я в рот больше ничего не возьму в этом доме! Ни кусочка здесь больше не съем, уж лучше с голода помереть.

— Где живет доктор, к которому обращалась ваша хозяйка?

— Доктор Адамс? За углом, на Хай-стрит. Второй дом.

Пуаро резко развернулся. Он выглядел очень бледным.

— Для девушки, которая ничего не собиралась говорить, эта служанка сказала довольно много, — сухо заметил я.

Сжав кулак, Пуаро с досадой всадил его в свою же ладонь.

— Глупец, преступный глупец… вот кем я оказался, Гастингс. Я хвалился моими маленькими серыми клеточками, а в итоге проворонил человеческую жизнь, жизнь человека, просившего меня о спасении. Мог ли я представить, что все случится так быстро! Надеюсь, милосердный Господь простит меня, поскольку я даже не предполагал, что нечто такое может случиться. Ее история казалась мне слишком надуманной. А вот и дом доктора. Давайте посмотрим, что он расскажет нам.

Доктор Адамс был добродушным и розовощеким крепышом, типичным сельским доктором. Он принял нас вполне любезно и спокойно, но при намеке на причину нашего визита лицо его возмущенно побагровело.

— Полнейшая чепуха! Все эти подозрения — полнейшая чепуха! Разве я не наблюдал за ее болезнью? Гастрит… ни больше ни меньше как обычный гастрит. Наш городок просто рассадник сплетен… кучка старых сплетниц собирается и выдумывает черт знает что. Начитавшись бульварных газетенок, они мечтают, чтобы в их городке тоже случилось отравление. Достаточно появиться на полке бутылке с гербицидами, и — алле-гоп! — их воображение уже несется вскачь закусив удила. Я знаю Эдварда Пенджеллея… он не мог отравить даже собаку своей бабушки. Да и с чего вдруг ему травить свою жену, скажите на милость?

— Есть одно обстоятельство, господин доктор, о котором вы, вероятно, не знаете.

Очень коротко Пуаро рассказал ему, с какой просьбой обратилась к нам миссис Пенджеллей. Изумление доктора Адамса было поистине безграничным. Его глаза чуть не вылезли из орбит.

— Господи помилуй! — воскликнул он. — Бедняжка, должно быть, сошла с ума. Почему она не поделилась со мной своими страхами? Разумнее всего было бы обратиться ко мне.

— Чтобы выставить себя на посмешище?

— Вовсе нет, вовсе нет. Я надеюсь, что смог бы непредубежденно разобраться в этом деле.

Пуаро взглянул на него и улыбнулся. Доктор Адамс, очевидно, не смел признаться даже самому себе, насколько встревожило его наше сообщение. Когда мы вышли на улицу, Пуаро разразился смехом.

— Ох и упрям же этот доктор, просто как осел. Он ведь определил, что у нее был гастрит, значит, ничего иного и быть не могло! И все-таки он не на шутку встревожился.

— Какие еще планы имеются у нас на сегодня?

— Возвращение в отель, mon ami, мы проведем отвратительную ночь на одной из ваших английских провинциальных кроватей. Остается только пожалеть тех, кому приходится ночевать в дешевых английских гостиницах!

— А на завтра?

— Rien à faire. Мы должны вернуться в город и подождать развития событий.

— Довольно скучная перспектива, — разочарованно сказал я. — Допустим, что никаких событий не произойдет…

— Произойдет! Уж это я вам обещаю. Наш славный доктор может сколько угодно твердить о том, что причиной смерти был гастрит. Но ему не удастся заткнуть рот нескольким сотням болтунов. И эта болтовня достигнет своей цели, уверяю вас!

Наш поезд уходил в Лондон в одиннадцать утра. Прежде чем отправиться на вокзал, Пуаро выразил желание повидать мисс Фриду Стэнтон, племянницу, о которой упоминала умершая женщина. Мы довольно легко нашли дом, где она снимала квартиру. С ней был высокий смуглый молодой человек, которого она с некоторым смущением представила нам как мистера Джэйкоба Рэднора.

Мисс Фрида Стэнтон оказалась на редкость миловидной девушкой исконно корнуолльского типа — розовощекая, темноволосая и темноглазая. В глубине этих самых глаз полыхал огонь, говоривший о вспыльчивости, провоцировать которую было бы крайне неразумно.

— Бедная тетушка, — сказала она, когда Пуаро представился и объяснил свое дело. — Такое несчастье. Я все утро жалею, что не была с ней добрее и терпеливее.

— Ты и так много вытерпела, Фрида, — прервал ее Рэднор.

— Да, Джэйкоб, но я знаю, что у меня вспыльчивый характер. В конце концов, тетушка вела себя совершенно глупо. Мне следовало бы просто посмеяться над ее словами, не воспринимая их всерьез. Разумеется, дядя даже не думал травить ее. А тошнило ее от всего, что бы она ни ела. Но я уверена, что это было чистое самовнушение. Она настраивала себя на то, что ей станет плохо, так оно и получалось.

— Что на самом деле послужило причиной ваших разногласий с тетушкой, мадемуазель?

Мисс Стэнтон нерешительно взглянула на Рэднора. Молодой человек мгновенно понял намек.

— Мне пора идти, Фрида. Увидимся вечером. Прощайте, джентльмены.

— Вы уже помолвлены, не так ли? — с лукавой улыбкой спросил Пуаро.

Фрида Стэнтон вспыхнула и призналась, что так оно и есть.

— Именно из-за этого, в сущности, у меня и возникли неприятности с тетушкой, — добавила она.

— Она не одобряла ваш выбор?

— О, дело даже не в этом. Но понимаете, она… — Девушка нерешительно умолкла.

— Продолжайте, — мягко подбодрил ее Пуаро.

— Мне ужасно неудобно говорить такое о ней… сейчас, когда она умерла. Но вы ничего не поймете, если я не расскажу вам все. Тетушка была до безумия влюблена в Джэйкоба.

— Неужели?

— Ну да, ужасная нелепость, правда? Ей ведь уже перевалило за пятьдесят, а ему еще нет и тридцати! Но так уж случилось. Она просто обезумела от любви! Мне пришлось сказать ей наконец, что он ухаживает за мной… но стало только хуже — она жутко разозлилась. Не поверила ни единому моему слову и набросилась на меня с такими грубыми оскорблениями, что я, естественно, потеряла самообладание. Я рассказала об этом разговоре Джэйкобу, и мы пришли к выводу, что лучше мне на время уехать, пока она не образумится. Несчастная тетушка… По-моему, она совсем потеряла голову.

— Вероятно, именно так оно и было. Благодарю вас, мадемуазель, вы отлично прояснили ситуацию.

Я удивился, обнаружив, что Рэднор поджидает нас на улице.

— Я почти наверняка знаю, о чем рассказала вам Фрида, — заметил он. — Мне искренне жаль, что все так случилось, и вы можете представить, как неловко я себя чувствую. Едва ли нужно говорить, что я лично не подавал ей никаких надежд. Поначалу я даже обрадовался, поскольку думал, что эта пожилая дама сможет как-то помочь Фриде. А в результате все вышло просто нелепо… но чрезвычайно неприятно.

— Когда вы и мисс Стэнтон намерены пожениться?

— Скоро, я надеюсь. И знаете, месье Пуаро, я хочу быть с вами предельно откровенным. Мне известно даже больше, чем Фриде. Она уверена, что ее дядя совершенно невиновен. У меня же нет такой уверенности. Но скажу вам одно: я не собираюсь никому сообщать о том, что мне известно. Как говорится, не буди лихо, пока оно тихо. Я не хочу, чтобы дядю моей жены судили и повесили за убийство.

— Почему вы говорите мне все это?

— Потому что я слышал о вас и знаю, вы умный человек. Вполне возможно, что вы могли бы уличить его в преступлении. Но я спросил бы вас тогда… какой в этом толк? Бедной женщине уже не поможешь, и она была бы последним человеком, который решился бы поднять шум… Пожалуй, при одной мысли об этом она перевернулась бы в гробу.

— Тут вы, вероятно, правы. Значит, вы хотите, чтобы я не поднимал шума?

— Да, именно так. Признаюсь вам, мною движут эгоистические побуждения. У меня большие планы… я начал одно прибыльное дельце, открыл ателье мужской одежды.

— Большинство из нас эгоистичны, мистер Рэднор. Но мало кто столь охотно признается в этом. Я сделаю то, что вы хотите… но также честно скажу вам, что огласки избежать не удастся.

— Почему?

Пуаро сделал выразительный жест. Сегодня был базарный день, и мы как раз проходили мимо рынка, откуда доносился оживленный шум голосов.

— Глас народа… вот почему, мистер Рэднор. О, извините, мы должны поспешить, иначе опоздаем на поезд.

— Весьма интересное дело, Гастингс, не правда ли? — заметил Пуаро, когда поезд отошел от станции.

Выудив из кармана миниатюрную расчесочку и микроскопическое зеркальце, он тщательно привел в порядок свои усы, безупречная симметрия которых слегка нарушилась во время нашей легкой пробежки.

— Не знаю, что вас так заинтересовало, — ответил я. — По мне, так все это дело выглядит довольно мерзко и неприятно. Едва ли здесь имеется какая-то тайна.

— Да, согласен с вами: никакой тайны здесь нет.

— Я вот только думаю, стоит ли верить той довольно странной истории, что поведала нам мисс Стэнтон? Пожалуй, безумная страсть ее тетушки кажется мне немного сомнительной. Миссис Пенджеллей произвела на меня впечатление скромной и почтенной дамы.

— Тут нет ничего странного… все совершенно заурядно. Если вы внимательно почитаете газеты, то обнаружите, что зачастую именно в таком возрасте скромная и почтенная женщина оставляет своего мужа, с которым прожила более двадцати лет, а иногда покидает даже своих детей ради того, чтобы связать свою жизнь с мужчиной, который годится ей в сыновья. Les femmes[1728] восхищают вас, Гастингс; вы готовы преклоняться перед любой миловидной особой, которая соблаговолит мило улыбнуться вам, однако вы ничего не смыслите в женской психологии. Вступая в осеннюю пору жизни, женщина обычно испытывает одно безумное желание: она мечтает о романтическоем приключении… пока еще не стало слишком поздно. И такое желание, конечно, совершенно естественно может возникнуть даже у жены почтенного дантиста из провинциального городка!

— И вы полагаете…

— …Что умный мужчина может воспользоваться выгодами такого момента.

— Я не назвал бы Пенджеллея таким уж умным, — задумчиво пробормотал я. — Много ли нужно ума, чтобы взбудоражить весь городок. И тем не менее я полагаю, вы правы. Только два человека действительно что-то знают, Рэднор и доктор, и оба не хотят поднимать шум. В итоге Пенджеллей как-нибудь выкрутится из этой ситуации. Жаль, что мы не повидали этого парня.

— Вы можете доставить себе такое удовольствие. Вернуться ближайшим поездом, сочинив историю о больном зубе.

Я бросил на Пуаро проницательный взгляд.

— Хотелось бы мне знать, что именно вы считаете весьма интересным в этом деле.

— Мой интерес можно выразить одним вашим замечанием, Гастингс. После разговора со служанкой вы заметили, что для человека, не расположенного говорить на известную тему, она наговорила слишком уж много.

— М-да! — с сомнением произнес я и, немного поразмыслив, вновь вернулся к начатому мной критическому разбору: — Странно, почему вы даже не сделали попытку повидаться с Пенджеллеем?

— Mon ami, я даю ему ровно три месяца. После этого я в любой момент смогу лицезреть его… на скамье подсудимых.

Я думал, что на сей раз предсказания Пуаро окажутся ошибочными. Время шло, а о нашем корнуолльском отравлении не было никаких известий. Мы занялись другими делами, и я уже почти забыл о том трагическом случае, когда вдруг мне напомнила о нем короткая заметка в газете, где сообщалось, что управление полиции выдало разрешение на эксгумацию трупа миссис Пенджеллей.

Через пару дней «корнуолльская тайна» уже обсуждалась в каждой газете. Видимо, разговоры на эту тему так до конца и не утихли, а когда было объявлено о помолвке вдовца Пенджеллея и его секретарши мисс Маркс, то пожар сплетен вспыхнул с новой силой. В итоге в министерство направили прошение о пересмотре дела: после эксгумации в теле покойной обнаружили большое содержание мышьяка; и мистер Пенджеллей был арестован по обвинению в убийстве своей жены.

Мы с Пуаро присутствовали на предварительном судебном разбирательстве. Свидетелей, как можно было ожидать, оказалось много. Доктор Адамс признал, что вполне мог ошибиться, поскольку симптомы отравления мышьяком сходны с симптомами гастрита. Эксперт управления полиции зачитал свое заключение. Служанка Джесси излила душу в говорливом потоке обвинений, большинство из которых было отклонено, но тем не менее они значительно ухудшили положение арестованного. Фрида Стэнтон свидетельствовала о том, что тетушке обычно становилось хуже после еды, приготовленной ее мужем. Джэйкоб Рэднор поведал о том, как он случайно зашел в дом обвиняемого в день смерти миссис Пенджеллей и увидел, что на столе стоит овсянка, приготовленная для нее, а мистер Пенджеллей ставит на полку в кладовой бутылку с гербицидами. Затем была вызвана мисс Маркс, белокурая секретарша обвиняемого, и она, плача и впадая в истерику, призналась, что обменивалась любезностями со своим хозяином и что он обещал жениться на ней, если что-нибудь случится с его женой. Пенджеллей сохранил за собой право защиты, и его дело передали в суд.

После этого предварительного дознания Рэднор провожал нас с Пуаро до нашей квартиры.

— Вот видите, мистер, — заметил Пуаро, — я оказался прав. Голос народа заявил о себе… и весьма решительным образом. И в итоге преступление выплыло наружу.

— Да, вы были совершенно правы, — вздохнул Рэднор. — Как вам кажется, его могут оправдать?

— Ну, он сохранил за собой право на защиту. Возможно, у него и припрятан какой-то козырь в рукаве, как принято говорить у вас, англичан. Не желаете ли зайти к нам?

Рэднор принял его приглашение. Я распорядился подать два виски с содовой и чашку шоколада. Последнее распоряжение вызвало легкое оцепенение, и я сильно сомневался, что сей напиток появится на нашем столе.

— Разумеется, — продолжал Пуаро, — у меня большой опыт в делах такого рода. И я вижу только одну лазейку для спасения нашего бедного вдовца.

— Какую же?

— Вы должны подписать этот документ. — С ловкостью фокусника он вдруг выудил откуда-то исписанный лист бумаги.

— Что это?

— Признание в том, что вы убили миссис Пенджеллей.

После короткой паузы Рэднор рассмеялся:

— Вы, должно быть, сошли с ума!

— Нет, ничуть, мой друг, я не сумасшедший. Вы приехали в Полгарвит, открыли свое маленькое дело, и вам нужны были деньги, чтобы развернуться. Мистер Пенджеллей известен как хорошо обеспеченный человек. Вы знакомитесь с его племянницей, и она благосклонно принимает ваши ухаживания. Однако вам показалось недостаточным то скромное содержание, которое мог бы назначить ей мистер Пенджеллей после вашей женитьбы. Вы задумали одним махом избавиться как от дядюшки, так и от тетушки; тогда деньги перешли бы к вашей жене, как к их единственной родственнице. Как же мудро вы все рассчитали! Вы флиртовали с этой бесхитростной, начинающей стареть женщиной и, добившись ее любви, полностью подчинили бедняжку своей воле. Вы посеяли в ее душе сомнения в верности ее собственного мужа. Сначала она обнаружила, что он обманывает ее… Затем вы внушили ей, что он пытается отравить ее. Вы частенько бывали у них в доме; и у вас была масса возможностей подсыпать ей мышьяк. Хотя вы вели себя крайне осторожно и никогда не делали этого в отсутствие ее мужа. Но женщинам несвойственно держать свои подозрения при себе. Естественно, она поведала о них своей племяннице и, несомненно, поделилась ими также с другими приятельницами. Вашей единственной трудностью было поддерживать романтические отношения с обеими женщинами. Вы объяснили тетушке, что вам приходится для вида ухаживать за племянницей, чтобы не вызывать лишних подозрений у мистера Пенджеллея. А молодую леди и убеждать-то не пришлось… разве могла она всерьез относиться к своей тете как к сопернице?

Но затем вдруг миссис Пенджеллей, не посоветовавшись с вами, надумала воспользоваться моими услугами. Если бы все ее подозрения оказались верными и она смогла бы точно убедиться в том, что муж пытается отравить ее, то она почувствовала бы себя вправе развестись с ним и связать свою жизнь с вами — ведь именно об этом, как она думала, вы и мечтали. Но такой вариант совсем не вписывался в ваши планы. Вы не могли позволить, чтобы в дело вмешался детектив. А тут как раз подвернулся удобный случай. Вы оказались в доме, когда мистер Пенджеллей готовил для своей жены овсянку, и подсыпали в нее смертельную дозу. Дальше все пошло как по маслу. Для вида беспокоясь о том, чтобы замять это дело, вы тайно раздували его. Но вы недооценили Эркюля Пуаро, мой сообразительный юный друг.

Рэднор смертельно побледнел, но по-прежнему пытался откреститься от обвинений:

— Ваша версия очень интересна и оригинальна, но к чему вы рассказываете ее мне?

— К тому, месье, что я представляю интересы… нет, не закона, а миссис Пенджеллей. Ради нее я даю вам шанс избежать наказания. Подпишите эту бумагу, и вы получите двадцать четыре часа, чтобы скрыться… в вашем распоряжении будут целые сутки до того, как я передам это признание в руки полиции.

Рэднор колебался.

— Вы не сможете ничего доказать.

— Неужели? Вы опять недооцениваете Эркюля Пуаро. Выгляните-ка в окно, месье. Видите вон там на улице двух мужчин? Они получили приказ не упускать вас из виду.

Подойдя к окну, Рэднор отодвинул портьеру и с проклятиями отскочил.

— Вы убедились, месье? Подписывайте… это ваш единственный шанс.

— А какие гарантии я буду иметь…

— Что я выполню обещание? Слово Эркюля Пуаро. Так вы согласны подписать признание? Отлично! Гастингс, будьте так любезны, приподнимите наполовину левую портьеру. Это сигнал, что мистер Рэднор может спокойно уйти.

Позеленевший от страха Рэднор, бормоча проклятия, поспешил покинуть комнату. Пуаро слегка покачал головой.

— Трус! Я сразу раскусил его.

— Мне кажется, Пуаро, что вы в известном смысле содействовали преступнику, — сердито воскликнул я. — Вы же всегда осуждали эмоциональный подход к таким делам. И вот вдруг из чистой сентиментальности отпускаете на свободу опасного убийцу.

— При чем тут эмоции… это был чисто деловой подход, — ответил Пуаро. — Разве вы не понимаете, мой друг, что у нас нет ни малейших доказательств его вины? Допустим, я появился бы в зале суда и заявил перед двенадцатью бесстрастными корнуолльскими присяжными о том, что я, Эркюль Пуаро, имею свою — совершенно недоказуемую — версию данного преступления. Да они просто посмеялись бы надо мной. У меня оставался только один путь — напугать его и заставить подписать признание. Те два бездельника, что околачивались под окнами, оказались весьма кстати. Будьте добры, Гастингс, опустите портьеру. В общем-то, не было никаких причин и поднимать ее. Это была просто наша последняя mise en scène.

Да, да, мы должны сдержать слово. Двадцать четыре часа, так ведь я сказал? Бедному мистеру Пенджеллею еще так долго ждать… хотя он этого вполне заслуживает, поскольку, заметьте, обманывал-таки свою жену. Как вам известно, я очень строго отношусь к вопросам супружеской верности. Ну что ж, всего лишь двадцать четыре часа… а потом… Я непоколебимо верю в наш Скотленд-Ярд. Они поймают его, mon ami, обязательно поймают.

Приключение Джонни Уэйверли

— Вы можете понять чувства матери, — повторила миссис Уэйверли, по-моему, как минимум уже шестой раз.

Она смотрела на Пуаро умоляющим взглядом. Мой добрый друг, всегда с сочувствием относившийся к материнским душевным переживаниям, понимающе кивнул:

— Конечно, конечно, мадам, я прекрасно понимаю вас. Доверьтесь папе Пуаро.

— Полиция… — подал голос мистер Уэйверли.

Но решительный голос жены вновь заставил его замолчать:

— Я не желаю больше иметь дело с полицейскими. Мы доверились им, и видите, что из этого получилось! Но, учитывая все, что слышала об удивительных расследованиях месье Пуаро, я полагаю, что только он сумеет помочь нам. Материнские чувства…

Пуаро поспешно остановил очередное повторение выразительным жестом. Эмоции миссис Уэйверли, очевидно, были искренними, но как-то странно не сочетались с довольно жестким и решительным выражением ее лица. Позже, когда я узнал, что она была дочерью известного стального магната, который, начав свою карьеру с простого рассыльного, достиг своего нынешнего высокого положения, мне стало понятно, что миссис Уэйверли, судя по всему, унаследовала многие отцовские качества.

Мистер Уэйверли был высоким и энергичным мужчиной в расцвете сил. Он стоял широко расставив ноги, всем своим видом напоминая типичного влиятельного землевладельца с богатой родословной.

— Я полагаю, вам известно все о нашем деле, месье Пуаро?

Его вопрос был практически излишним. В течение нескольких последних дней газеты пестрели сенсационными сообщениями о похищении маленького Джонни Уэйверли, трехлетнего сына и наследника господина Маркуса Уэйверли из графства Суррей, эсквайра и владельца Уэйверли-Корт, представителя одного из старейших родов Англии.

— Основные факты мне, разумеется, известны, но я попросил бы вас, месье, рассказать мне всю эту историю с самого начала. И как можно подробнее, пожалуйста.

— Что ж, как я полагаю, все началось дней десять назад, когда я получил первое анонимное письмо — мерзкая вещь уже сама по себе, — которое привело меня в полнейшее недоумение. Отправитель имел наглость требовать, чтобы я заплатил ему двадцать пять тысяч фунтов… да, да, именно двадцать пять тысяч фунтов, месье Пуаро! Он угрожал, что в случае моего отказа украдет Джонни. Естественно, я недолго думая выбросил эту писанину в корзину для бумаг, решив, что кто-то просто глупо пошутил. Но спустя пять дней я получил очередное послание: «Если вы не заплатите указанную ранее сумму, то двадцать девятого числа ваш сын будет похищен». Второе письмо пришло двадцать седьмого числа. Ада встревожилась, но я не мог заставить себя всерьез отнестись к этим угрозам. Черт побери, ведь мы живем в доброй старой Англии. Кому здесь может прийти в голову похитить ребенка, да еще требовать за него выкуп?

— Да, безусловно, такое случается не часто, — заметил Пуаро. — Продолжайте, месье.

— В общем, Ада не давала мне покоя, и в конце концов я, чувствуя себя полным идиотом, сообщил об анонимках в Скотленд-Ярд. Полицейские, видимо, не слишком серьезно отнеслись к моему заявлению, склонные, как и я сам, рассматривать эти угрозы как глупую шутку. Двадцать восьмого числа я получил третье письмо. «Вы не заплатили. Завтра в двенадцать часов дня ваш сын будет украден. Его возвращение обойдется вам уже в пятьдесят тысяч фунтов». И вновь я отправился в Скотленд-Ярд. На сей раз они проявили больше внимания к моему заявлению. Они склонялись к тому, что все три послания написаны каким-то безумцем и что, по всей вероятности, в указанное время действительно будет произведена попытка похищения. Меня заверили в том, что будут предприняты все возможные меры предосторожности. Инспектор Макнейл и его подчиненные намеревались приехать в Уэйверли-Корт двадцать девятого утром, чтобы организовать надежную охрану.

Домой я уехал вполне успокоенный. Однако у нас уже появилось ощущение, будто мы находимся на осадном положении. Я распорядился не пускать в дом посторонних и запретил всем домашним выходить из имения. Вечер прошел спокойно, но на следующее утро моя жена почувствовала себя очень плохо, и я, обеспокоенный ее состоянием, послал за доктором Дэйкерзом. Симптомы ее заболевания, казалось, привели его в замешательство. Он не решался высказать предположение, что ее чем-то отравили, но я понял, что думает он именно об этом. Он заверил меня, что такое отравление не представляет опасности для жизни, хотя его последствия могут сказываться еще пару дней. Вернувшись в свою комнату, я вздрогнул от неожиданности, с удивлением обнаружив приколотую к моей подушке записку. Она была написана тем же почерком, что и остальные, а ее содержание ограничивалось тремя словами: «В двенадцать часов».

Признаюсь, месье Пуаро, что тогда я просто обезумел от ярости. Получалось, что к этому делу причастен кто-то из домашних… кто-то из служащих. Я сразу же собрал всех слуг и устроил им настоящий разнос. Однако от них я ничего нового не узнал; и только мисс Коллинз, компаньонка моей жены, сообщила мне, что видела, как няня нашего Джонни выходила рано утром из дома. Я сделал ей выговор за это, и она тут же во всем призналась. Оставив ребенка на попечение горничной, она тайком вышла на встречу со своим дружком! Хорошенькое дело! Но она заявила, что понятия не имеет о том, кто оставил записку в моей спальне… Возможно, она и не лгала, я не знаю. Но я решил не рисковать, учитывая, что даже няня моего ребенка могла участвовать в заговоре. То есть мне стало ясно, что кто-то из слуг наверняка связан с шантажистом. В общем, я вспылил и уволил всех разом — и няню, и остальных слуг. Я дал им час на то, чтобы собрать свои пожитки и покинуть мой дом.

Заметно покрасневшее лицо мистера Уэйверли явно показывало, какими острыми были воспоминания о его справедливом гневе.

— Возможно, вы поступили неблагоразумно, месье, — предположил Пуаро. — Не кажется ли вам, что такое повальное увольнение могло сыграть на руку вашим врагам?

Мистер Уэйверли недоумевающе посмотрел на него:

— Нет, мне так не кажется. По моим понятиям, им всем лучше было поскорее уехать. Я послал в Лондон соответствующую телеграмму и рассчитывал, что к вечеру у нас уже будет новый штат прислуги. В итоге в доме остались только те, кому я полностью доверял: секретарша моей жены, мисс Коллинз, и Тредуэлл, дворецкий, он поступил на службу в наш дом, когда я был еще ребенком.

— А как насчет мисс Коллинз? Она долго прожила с вами?

— Ровно год, — сказала миссис Уэйверли. — Она оказалась для меня просто бесценной помощницей как секретарь и компаньонка, а кроме того, она прекрасно управляется с нашим домашним хозяйством.

— А что вы скажете о няне?

— Она проработала у меня около шести месяцев. Ее прислали с отличными рекомендациями. И все же, честно сказать, она мне никогда не нравилась, хотя Джонни очень привязался к ней.

— Впрочем, насколько я понимаю, она уже покинула ваш дом к тому времени, когда произошло это прискорбное событие. Пожалуйста, месье Уэйверли, будьте так добры, продолжайте.

Мистер Уэйверли продолжил свой рассказ:

— Инспектор Макнейл прибыл около половины одиннадцатого. К тому времени все слуги уже покинули наш дом. Он заявил, что наши домашние средства защиты его вполне устраивают. В парке, на подступах к дому, дежурили его подручные, и он заверил меня в том, что если угрозы были нешуточными, то мы, несомненно, схватим моего таинственного корреспондента.

Я ни на шаг не отпускал Джонни от себя, и мы вместе с инспектором направились в одну из наших общих комнат, которую мы называем залом заседаний. Инспектор закрыл дверь. Большие дедушкины часы мерно тикали, и, когда стрелки подползли к двенадцати, я, честно признаться, был уже чертовски взвинчен. Послышалось тихое урчание механизма, и потом часы начали бить. Я прижал к себе Джонни. Мне казалось, что похититель может неожиданно свалиться прямо с неба. С последним ударом часов в парке вдруг начался какой-то жуткий переполох — крики, беготня. Инспектор распахнул окно и увидел подбегающего констебля.

«Мы схватили его, сэр, — выдохнул он. — Негодяй подкрадывался к дому, прячась за кустами. Судя по экипировке, он отлично все продумал».

Мы поспешили на балкон, где два констебля держали какого-то оборванца довольно бандитского вида, который вертелся и извивался, тщетно пытаясь вырваться из их цепких рук. Один из полицейских показал нам развернутый пакет, который они отобрали у незадачливого пленника. В нем была ватно-марлевая подушечка и пузырек с хлороформом. Увидев это, я еще больше распалился. В пакете также оказалось адресованное мне послание. Я вскрыл конверт. Записка гласила: «Вам придется заплатить выкуп. Ваш сын обойдется вам в пятьдесят тысяч фунтов. Несмотря на все ваши предосторожности, как я и предупреждал, похищение состоялось двадцать девятого числа».

Я облегченно вздохнул и громко рассмеялся, но в этот самый момент послышался звук отъезжающей машины и чей-то крик. Я повернул голову. По аллее, по направлению к южным воротам, на бешеной скорости мчался длинный серый автомобиль. Сидевший за рулем мужчина что-то кричал, но не его крик заставил меня похолодеть от ужаса. Я заметил золотистые локоны Джонни. Мой ребенок сидел в той машине.

Инспектор громко выругался.

«Ребенок только что был здесь, — воскликнул он, окидывая нас взглядом. Все мы были на месте: я, Тредуэлл, мисс Коллинз. — Когда вы в последний раз видели его, мистер Уэйверли?»

Я помолчал, вспоминая последние события. Когда констебль позвал нас, я выбежал из комнаты вслед за инспектором, совсем забыв о Джонни.

И вдруг раздался звук, поразивший всех нас, — бой церковных часов донесся из деревни. Удивленно вскрикнув, инспектор вытащил свои часы. Они показывали ровно двенадцать. Не сговариваясь, мы все бросились в зал заседаний: на дедушкиных часах было десять минут первого. Должно быть, кто-то специально перевел стрелки, поскольку я никогда не замечал, чтобы они спешили или отставали. Эти часы всегда отличались исключительной точностью.

Мистер Уэйверли замолчал. Пуаро усмехнулся в усы и поправил салфетку, случайно сдвинутую со своего места разволновавшимся отцом.

— Таинственное и чудесное похищение, славная загадка, — пробормотал Пуаро. — Я с удовольствием разгадаю ее. Честно говоря, все было спланировано просто à merveille.

Миссис Уэйверли укоризненно взглянула на него.

— Но где же мой мальчик? — со слезами в голосе сказала она.

Пуаро поспешно спрятал улыбку и вновь нацепил на лицо маску глубочайшего сочувствия.

— Он в безопасности, мадам, ему никто не причинит вреда. Уверяю вас, эти злодеи относятся к нему с величайшей заботой. Они будут беречь его, как индейку… вернее, как курицу, несущую золотые яйца!

— Месье Пуаро, я уверена, что у нас есть только один выход… заплатить выкуп. Сначала я решительно возражала… но теперь!.. Материнские чувства…

— О, простите, мы не дали месье закончить его рассказ, — поспешно воскликнул Пуаро.

— По-моему, все остальное вы отлично знаете из газет, — заметил мистер Уэйверли. — Конечно, инспектор Макнейл сразу же отправился обзванивать полицейские участки. Всем было передано описание этой машины и ее водителя, и поначалу казалось, что все закончится благополучно. Автомобиль, подходящий под это описание, проезжал через соседние деревни, очевидно, направляясь в Лондон. В одном месте его остановили, и было замечено, что ребенок плакал и явно боялся своего спутника. Когда инспектор Макнейл сообщил, что машину остановили, задержав водителя и мальчика, я едва мог сдержать свою радость. Ну а последствия вам известны. Этот мальчик оказался не нашим ребенком, а мужчина был вовсе не похитителем, а страстным автолюбителем, который к тому же обожал детей, и он просто решил порадовать прогулкой на машине малыша, игравшего на улицах Эденсуэлла, того городка, что расположен милях в пятнадцати от нас. Из-за ошибки полиции похитители успели замести следы. Если бы полицейские так упорно не преследовали этого автолюбителя, то, возможно, уже отыскали бы нашего мальчика.

— Успокойтесь, месье. В полиции служат смелые и умные люди. Их ошибка была вполне естественной. Да и все похищение в целом было отлично спланировано. Насколько я понял, пойманный в имении бродяга упорно настаивает на своей невиновности. Он ведь заявил, что записку и сверток ему поручили доставить в Уэйверли-Корт. Тот человек, что дал десять шиллингов, пообещал заплатить еще столько же, если он доставит туда эту передачку ровно без десяти двенадцать. Пройдя по парку к дому, он намеревался постучать в заднюю дверь.

— Я думаю, что в его словах нет правды, — резко заметила миссис Уэйверли. — Все это сплошная ложь.

— En verité, да, история этого бродяги звучит малоубедительно, — задумчиво сказал Пуаро. — Однако его показания до сих пор не опровергнуты. И насколько мне известно, он также выдвинул некоторые обвинения, не так ли?

Он вопросительно взглянул на мистера Уэйверли. Тот заметно покраснел.

— Этот негодяй имел наглость утверждать, что он узнал в Тредуэлле человека, всучившего ему сверток. «Только этот тип сбрил усы», — заявил он. Надо же было сказать такое о Тредуэлле, который родился и вырос в нашем имении!

Пуаро улыбнулся, видя негодование сельского помещика.

— Однако вы сами подозреваете, что кто-то из домашних был соучастником этого похищения.

— Да, но только не Тредуэлл.

— А как считаете вы, мадам? — спросил Пуаро, неожиданно поворачиваясь к ней.

— Уж конечно, Тредуэлл не мог сделать это… Я вообще не верю, что кто-то передал этому бродяге письмо и сверток. Он заявляет, что их вручили ему в десять часов утра. А в это время Тредуэлл был вместе с моим мужем в курительной комнате.

— Месье, вы успели разглядеть лицо водителя той машины? Возможно, он был чем-то похож на Тредуэлла?

— Нет, расстояние было довольно большим, и я не смог разглядеть его лицо.

— А вы случайно не знаете, есть ли у Тредуэлла братья?

— У него было несколько братьев, но все они умерли. Последний погиб на войне.

— Пока я не совсем ясно представляю себе план вашего имения. Похититель направил автомобиль к южным воротам. Есть ли другой выход из Уэйверли-Корт?

— Да, мы называем его восточной сторожкой. Вид на нее открывается с другой стороны дома.

— Мне кажется странным, что никто не заметил, как этот автомобиль въехал в имение.

— Есть один удобный путь, он ведет к старой часовне. По нему часто ездят машины. Похититель мог незаметно оставить там машину и добежать до дома во время суматохи, когда все внимание было обращено на бродягу.

— Но ведь возможно, что он уже был в доме, — задумчиво проговорил Пуаро. — Нет ли здесь укромного местечка, где он мог бы спрятаться?

— Ну, мы, конечно, не особенно тщательно обыскивали дом. Нам казалось, в этом нет необходимости. Видимо, он мог бы где-то спрятаться, но кто впустил его внутрь?

— К этому мы вернемся немного позже. Всему свое время… Давайте будем придерживаться определенной системы и выясним все по порядку. Итак, нет ли в вашем доме особого потайного места? Уэйверли-Корт — старинный особняк, а в них порой бывают так называемые потайные кельи, в которых в давние времена скрывались от преследования католические священники.

— Черт возьми, а ведь и правда есть у нас такой тайник! Он находится в холле за одной из панелей.

— Рядом с залом заседаний?

— Да, прямо около его дверей.

— Ah, voilà?[1729]

— Но никто не знает о его существовании, за исключением меня и моей жены.

— А Тредуэлл?

— Ну… он, возможно, что-то слышал о нем.

— Мисс Коллинз?

— Я никогда не рассказывал ей о тайнике.

Пуаро задумчиво помолчал.

— Итак, месье, теперь мне необходимо самому осмотреть Уэйверли-Корт. Я не нарушу ваших планов, если заеду к вам сегодня во второй половине дня?

— О, пожалуйста, месье Пуаро, чем скорее, тем лучше! — воскликнула миссис Уэйверли. — Вы ведь уже видели очередное послание.

Она вновь вручила ему записку похитителя, доставленную в Уэйверли-Корт утром, которая и заставила ее немедленно отправиться к Пуаро. В послании давались четкие и ясные указания о выплате денег, а заканчивалось оно угрозой, что в случае обмана мальчик может лишиться жизни. Было очевидно, что после нелегкой борьбы врожденная материнская любовь миссис Уэйверли наконец победила благоприобретенную любовь к деньгам.

Мистер Уэйверли вышел из комнаты, а Пуаро на минутку задержал его супругу.

— Мадам, пожалуйста, ответьте мне искренне. Вы разделяете веру вашего мужа в преданность этого дворецкого, Тредуэлла?

— Я ничего против него не имею, месье Пуаро, и не понимаю, какое он может иметь отношение к этой истории, но… в общем-то, он мне никогда не нравился… никогда!

— Еще один вопрос, мадам. Вы можете дать мне адрес бывшей няни вашего малыша?

— Хаммерсмит, Нетералл-роуд, сто сорок девять. Неужели вы воображаете…

— Воображение тут ни при чем, мадам. Помочь нам могут только… мои маленькие серые клеточки. И иногда, именно иногда, они подсказывают мне хорошие идеи.

Закрыв дверь за миссис Уэйверли, Пуаро подошел ко мне:

— Итак, мадам никогда не нравился дворецкий. Об этом стоит подумать, не правда ли, Гастингс?

Я уклонился от ответа. Пуаро так часто пускал меня по ложному следу, что я научился быть осторожным в своих высказываниях. От моего друга всегда можно было ожидать какого-то подвоха.

Тщательно одевшись для загородной прогулки, мы сначала отправились на Нетералл-роуд. Нам повезло, мисс Джесси Уитерс была дома. Она оказалась привлекательной женщиной лет тридцати пяти, толковой и хорошо образованной. Мне не верилось, что она могла быть замешана в таком деле. Она очень обиделась на то, что ей отказали от места, но признала свою провинность. Нарушив распоряжение хозяина, она вышла из дома, чтобы встретиться со своим женихом, он работал по соседству художником-оформителем. Ее поступок казался вполне естественным. Я не совсем понял, чего добивался Пуаро. Все его вопросы казались мне совершенно неуместными. В общем, все они касались обычной, повседневной жизни в Уэйверли-Корт. Я откровенно скучал и поэтому обрадовался, когда Пуаро, простившись с мисс Уитерс, направился к двери.

— Как просто, оказывается, организовать похищение ребенка, mon ami, — заметил он, когда мы, усевшись в такси на Хаммерсмит-роуд, поехали к вокзалу Ватерлоо. — Этого трехлетнего малыша можно было похитить с необычайной легкостью в любой день.

— Я не понимаю, чем эти сведения могут быть нам полезны, — холодно ответил я.

— Au contraire, они чрезвычайно полезны нам, чрезвычайно! Послушайте, Гастингс, если вы так любите носить булавки для галстука, то могли бы по крайней мере воткнуть ее точно в центр. Сейчас ваша булавка сдвинута вправо по меньшей мере на полтора миллиметра.

Уэйверли-Корт оказался прекрасным старинным особняком, не так давно отреставрированным. Мистер Уэйверли показал нам зал заседаний, балкон и все места, имеющие отношение к данному делу. В заключение по просьбе Пуаро он нажал на какую-то кнопку в стене, одна из панелей медленно отъехала в сторону, и короткий коридор привел нас в потайную келью.

— Вот видите, — сказал Уэйверли, — здесь ничего нет.

Крохотная келья была практически пуста, даже на полу не отпечаталось никаких следов. Я присоединился к Пуаро, который, склонившись, внимательно разглядывал что-то в углу.

— Что вы скажете об этом, мой друг?

Приглядевшись, я заметил четыре близких друг к другу отпечатка.

— Собака! — воскликнул я.

— Очень маленькая собачка, Гастингс.

— Шпиц.

— Меньше шпица.

— Может, грифон? — с сомнением предположил я.

— Нет, даже грифон будет великоват. Думаю, собаководам неизвестна эта порода.

Я внимательно посмотрел на него. Глаза его взволнованно блестели, и лицо озарилось удовлетворенной улыбкой.

— Я был прав, — пробормотал он. — Разумеется, я был прав. Пойдемте, Гастингс.

Когда мы вышли в холл и панель за нами закрылась, из ближайшей двери вышла молодая леди. Мистер Уэйверли представил ее нам:

— Мисс Коллинз.

Мисс Коллинз оказалась очень энергичной и смышленой на вид особой лет тридцати. У нее были светлые, довольно тусклые волосы, а глаза скрывались за стеклами пенсне.

По просьбе Пуаро мы прошли в маленькую, примыкающую к кухне столовую, и он подробно расспросил ее о всех слугах, и особенно о Тредуэлле. Она призналась, что недолюбливает дворецкого.

— Слишком уж он важничает, — пояснила она.

Затем они начали обсуждать ужин вечером двадцать восьмого числа и выяснять, что именно ела тогда миссис Уэйверли. Мисс Коллинз заявила, что у нее самой не было никаких последствий, хотя они вместе ужинали в верхней гостиной и им подавали одни и те же блюда. Когда мисс Коллинз уже направилась к выходу, я слегка подтолкнул Пуаро локтем.

— Собака, — шепнул я.

— Ах да, собака! — Он широко улыбнулся. — Нет ли случайно в вашем доме собаки?

— Есть пара охотничьих собак, но они живут на улице.

— Нет, я имею в виду маленькую собаку, в сущности, комнатную собачку.

— Нет… таких у нас нет.

Пуаро позволил ей удалиться. Затем, нажав на кнопку звонка, он заметил мне:

— Она лжет, эта мадемуазель Коллинз. Впрочем, возможно, я поступил бы так же на ее месте. Ну что ж, черед дошел и до дворецкого.

Тредуэлл явно весьма уважительно относился к своей персоне, его просто переполняло чувство собственного достоинства. С большим апломбом он поведал нам свою версию похищения, и она, в сущности, полностью совпадала с рассказом мистера Уэйверли. Он также сказал, что знал о наличии потайного убежища.

Когда он наконец удалился все с тем же архиважным видом, я оглянулся и встретил насмешливый взгляд Пуаро.

— Ну и какие выводы вы можете сделать, Гастингс?

— А вы? — парировал я.

— С чего вдруг вы стали таким осторожным? Надо стимулировать свои серые клеточки, иначе они так никогда и не заработают. Ну да ладно, я не буду дразнить вас! Давайте порассуждаем вместе. Какие моменты показались вам наиболее странными?

— Мне показалось странным только одно обстоятельство, — сказал я. — Через восточные ворота похититель мог бы выехать совсем незаметно, но он почему-то на глазах у всех направился к южным воротам.

— Это очень хороший вопрос, Гастингс, отличный вопрос. И я могу подкинуть вам еще один. Зачем ему понадобилось заранее предупреждать Уэйверли? Ведь можно было, не привлекая внимания, выкрасть ребенка, а потом потребовать выкуп.

— Наверное, преступники не хотели сразу предпринимать решительные меры, надеясь, что смогут и так получить деньги.

— Ну что вы, вряд ли простыми угрозами можно было заставить кого-то раскошелиться на такие деньги.

— Но вспомните, — возразил я, — похищение было назначено на двенадцать часов, и того бродягу поймали как раз в это время, а его сообщник под шумок смог выбраться из своего укрытия и незаметно скрыться вместе с ребенком.

— Это не меняет того факта, что они будто намеренно усложняли себе задачу. Если бы они не определили время или дату, то могли бы просто дождаться удобного момента и увезти ребенка на автомобиле, когда он гулял с няней.

— М-да… да, возможно, — с сомнением признал я.

— В сущности, все похищение выглядит как отлично разыгранная комедия! Теперь давайте рассмотрим это дело с другой стороны. Все указывает на то, что в доме был некий сообщник. Во-первых, таинственное отравление миссис Уэйверли. Во-вторых, приколотая к подушке записка. А в-третьих, убежавшие на десять минут вперед часы. Все это мог сделать только кто-то из домочадцев. И есть еще один дополнительный факт, который вы могли не заметить. В потайном убежище не было пыли. Оно было тщательно выметено.

Итак, в доме находилось четыре человека. Мы можем исключить няню, поскольку она не могла прибрать потайное убежище, хотя могла бы сделать три остальные вещи. Четыре человека: мистер и миссис Уэйверли, дворецкий Тредуэлл и мисс Коллинз. Рассмотрим сначала мисс Коллинз. Практически ее не в чем упрекнуть, хотя нам очень мало известно о ней, мы знаем только, что она явно не глупая молодая особа и что живет она здесь всего лишь год.

— Она, вы говорили, солгала насчет собаки, — напомнил я Пуаро.

— Ах да, комнатная собачка. — Пуаро загадочно усмехнулся. — Теперь давайте перейдем к Тредуэллу. Против него есть несколько подозрительных фактов. Бродяга заявил, что именно Тредуэлл всучил ему сверток в деревне.

— Но ведь у Тредуэлла есть алиби на это время.

— И тем не менее он мог подсыпать отраву миссис Уэйверли, приколоть записку к подушке, подвести часы и прибрать в потайном убежище. Однако он родился и вырос в этом имении и всегда был верным слугой семьи Уэйверли. Поэтому в высшей степени невероятно, что он вдруг решился содействовать похитителям сына своего хозяина. Такой поступок не вписывается в общую картину!

— Ну и что же дальше?

— Мы должны продолжить наши рассуждения… какими бы абсурдными они ни казались. Остановимся коротко на миссис Уэйверли. Она богата, все деньги принадлежат ей. Именно на ее средства было отреставрировано это полуразрушенное имение. То есть у нее не было никаких причин для похищения собственного сына, поскольку выкуп она должна была бы заплатить самой себе. Ее муж, однако, находится в совершенно ином положении. Конечно, у него богатая жена. Но вопрос в том, вправе ли муж распоряжаться ее богатством. И знаете, Гастингс, на сей счет у меня есть одна идейка. По-моему, эта дама не склонна без особой причины делиться своими денежками. А вот мистера Уэйверли с первого взгляда можно назвать этаким bon viveur…

— Невозможно! — выпалил я.

— А вот и возможно. Кто, скажите на милость, отослал всех слуг? Мистер Уэйверли. Он самолично мог написать все записки, подпоить чем-то свою жену, перевести стрелки часов и подтвердить алиби своего преданного слуги Тредуэлла. Тредуэлл никогда не испытывал особой симпатии к миссис Уэйверли. Он предан своему хозяину и готов безоговорочно подчиняться его приказам. В этом деле замешано трое: Уэйверли, Тредуэлл и один из друзей мистера Уэйверли. Полиция допустила ошибку, не выяснив получше, кем был тот человек, который решил вдруг покатать совершенно незнакомого ребенка. Он-то и был третьим сообщником. Ему было поручено посадить в машину какого-нибудь малыша из соседней деревни — главное, чтобы у ребенка были золотистые локоны. Потом он въезжает через восточные ворота и в нужный момент выезжает через южные, криком привлекая к себе внимание. Никто не разглядел его лица и номера машины, поэтому очевидно, что никто не узнал также и ребенка. Далее по плану он направляется в сторону Лондона. А Тредуэлл, в свою очередь, выполняет свою часть задания, вручив сверток и записку одному из деревенских бродяг. Его хозяин обеспечивает ему алиби на тот крайний случай, если бродяга признает его, несмотря на фальшивые, накладные усы. Какова же роль самого мистера Уэйверли? Как только во дворе поднялся шум и инспектор вышел на балкон, хозяин дома быстро прячет сына в потайном убежище и как ни в чем не бывало следует за инспектором. Немного позже, когда инспектор уехал и мисс Коллинз занялась домашними делами, он спокойно увез мальчика в какое-нибудь безопасное место на собственной машине.

— Но как же собака, — спросил я, — и ложь мисс Коллинз?

— Это была моя маленькая шутка. Я спросил ее, нет ли комнатных собачек в доме, и она сказала — нет… но несомненно они есть… в детской! Естественно, мистер Уэйверли заранее принес несколько игрушек в потайную комнатку, чтобы Джонни мог там спокойно и тихо играть.

— Месье Пуаро… — мистер Уэйверли вошел в комнату, — вам удалось что-нибудь обнаружить? Есть ли у вас идеи по поводу того, куда могли увезти нашего мальчика?

Пуаро протянул ему листок бумаги:

— Вот здесь должен быть адрес.

— Но это же пустой листок.

— Потому что, я надеюсь, вы сами напишете его.

— Что вы такое говорите… — Лицо мистера Уэйверли побагровело.

— Я знаю все, месье. И даю вам двадцать четыре часа, чтобы вернуть мальчика домой. Изобретательности вам не занимать, и вы сумеете придумать правдоподобное объяснение для его возвращения. В противном случае миссис Уэйверли станут известны все подробности столь ловко организованного похищения.

Мистер Уэйверли упал в кресло и закрыл лицо ладонями.

— Он у моей старой нянюшки, в десяти милях отсюда. О нем там прекрасно заботятся, и малыш хорошо чувствует себя.

— На сей счет у меня нет ни малейших сомнений. Если бы я не был уверен в том, что вы, в сущности, любящий отец, то никогда не дал бы вам спасительного шанса.

— Какой позор…

— Именно так. Вы принадлежите к старинному и почтенному роду. Не подвергайте его такой опасности в дальнейшем. Всего вам наилучшего, мистер Уэйверли. Да, кстати, небольшой совет. Всегда выметайте углы!

Двойная улика

— Но самое главное — никакой огласки, — повторил мистер Маркус Хардман, кажется, уже в пятнадцатый раз.

Слово «огласка» проскакивало в его речи с постоянством некоего лейтмотива. Мистер Хардман был изящным, слегка пухловатым мужчиной небольшого росточка, с холеными наманикюренными руками и жалобным тенорком. Ему приходилось постоянно вращаться в светских кругах, и его считали там своего рода знаменитостью. Он был богат, но не чрезмерно, и с воодушевлением тратил свои деньги в погоне за мирскими удовольствиями. Он страстно увлекался коллекционированием. Антикварные вещи бесконечно радовали его душу. Старинные изящные кружева и веера, пережившие века ювелирные украшения… ничто грубое или современное, разумеется, не заинтересовало бы Маркуса Хардмана.

Внемля отчаянным призывам, мы с Пуаро прибыли в дом этого утонченного коллекционера, явно терзавшегося муками нерешительности. При данных обстоятельствах ему претила мысль о том, что нужно обратиться в полицию. Но, не сделав этого, он вынужден был бы смириться с потерей нескольких жемчужин из своей коллекции. В итоге, пойдя на компромисс, он решил призвать на помощь Пуаро.

— Ах, месье Пуаро, мои рубины, — простонал он, — и изумрудное колье. Говорят, оно принадлежало самой Екатерине Медичи. О боже, великолепное изумрудное колье!

— Не могли бы вы подробнее рассказать мне об их исчезновении? — мягко попросил Пуаро.

— Я постараюсь все вспомнить. Итак, вчера во второй половине дня у меня собралось небольшое общество, приглашенное на чай… совершенно неофициальный прием, на нем присутствовали всего-то около полудюжины гостей. Как правило, я устраиваю такие чаепития два раза в сезон, и обычно они проходили вполне удачно. Немного хорошей музыки — Накора, он превосходный пианист, и Кэтрин Берд, потрясающее австралийское контральто, — в большом павильоне. Однако сначала я показал гостям мою коллекцию средневековых украшений. Я храню их в небольшом стенном сейфе. Внутри он устроен как шкафчик, полочки которого обтянуты разноцветным бархатом, чтобы оттенить красоту драгоценных камней. Потом мы осмотрели веера, расположенные в застекленном стенде на той стене. А чуть позже все вместе отправились в павильон слушать музыку. И лишь когда все гости ушли, я обнаружил, что сейф вскрыт и опустошен! Наверное, в спешке я забыл запереть дверцу, и кто-то воспользовался моей оплошностью. Мои рубины, месье Пуаро, и изумрудное колье — в них вся моя жизнь! Чего бы я только не дал, чтобы вернуть их! Но учтите, что огласка просто недопустима! Вы ведь отлично понимаете меня, не так ли, месье Пуаро? Мои гости, мои близкие знакомые! Может разразиться ужасный скандал!

— Кто последним уходил из этой комнаты, когда вы направились в павильон?

— Мистер Джонстон. Возможно, вы слышали о нем? Сколотив миллионное состояние, он вернулся из Южной Африки. Буквально на днях он снял особняк ЭбботБерис-Хаус на Парк-Лейн. Насколько я помню, именно он немного задержался здесь. Но я уверен… да, да, я совершенно уверен, что он непричастен к краже!

— Не возвращался ли кто-то из ваших гостей в эту комнату под каким-либо предлогом?

— Я уже размышлял над этим, месье Пуаро. Трое из них возвращались сюда. Графиня Вера Россакова, мистер Бернард Паркер и леди Ранкорн.

— Расскажите нам о них.

— Графиня Россакова — обаятельнейшая русская дама, сторонница царского режима, она эмигрировала из России после революции. В нашу страну она приехала недавно. Графиня уже простилась со мной, и я был несколько удивлен, застав ее здесь, где она, как я понял, с интересом разглядывала стенд с веерами. И знаете, месье Пуаро, чем больше я думаю об этом, тем более подозрительным мне кажется ее интерес. Вы не согласны со мной?

— Вы правы, крайне подозрительная ситуация. Однако расскажите нам, кто еще возвращался сюда.

— Да, так вот, Паркер вернулся лишь для того, чтобы взять шкатулку с миниатюрами, которые мне не терпелось показать леди Ранкорн.

— А как насчет самой леди Ранкорн?

— Как я полагаю, вы знаете, что леди Ранкорн — уже немолодая, почтенная дама с весьма решительным характером, почти все свое время посвящает различным благотворительным комиссиям. Она возвращалась за своей сумочкой, которую забыла где-то здесь.

— Bien, месье. В итоге мы имеем четырех возможных подозреваемых. Русская графиня, английская grande dame[1730], миллионер из Южной Африки и мистер Бернард Паркер. Кстати, кто такой мистер Паркер?

Этот вопрос явно поставил мистера Хардмана в весьма затруднительное положение.

— Он… э-э… ну, он, знаете ли, такой молодой человек… то есть фактически просто один мой знакомый.

— Это я уже и сам понял, — серьезно заметил Пуаро. — Чем он занимается, ваш мистер Паркер?

— В общем, он светский молодой человек… нет, скорее он всегда оказывается в курсе всех дел и событий, если можно так выразиться.

— Позвольте спросить, как ему удалось завоевать ваше расположение?

— Ну… э-э… один или пару раз он выполнял для меня небольшие поручения.

— Продолжайте, месье, — сказал Пуаро.

Хардман жалобно взглянул на него. Было очевидно, что продолжать ему как раз хотелось меньше всего. Но Пуаро хранил неумолимое молчание, и тому пришлось сдаться.

— Видите ли, месье Пуаро… всем известно, что я интересуюсь антикварными вещами. Иногда у людей имеются фамильные драгоценности, которые они… извольте заметить, никогда не решились бы открыто продать на аукционе или с помощью перекупщика. Но именно частные торговые сделки представляют для меня особый интерес. Паркер выясняет детали подобных деловых договоров, он поддерживает связь между обеими сторонами, и таким образом мы можем избежать малейших недоразумений. Он советует мне обратить внимание на те или иные антикварные вещицы. Вот, к примеру, графиня Россакова привезла с собой из России несколько фамильных драгоценностей. Она изъявила горячее желание продать их. И Бернард Паркер намерен организовать для меня эту сделку.

— Ясно, — задумчиво произнес Пуаро. — И вы полностью доверяете ему?

— У меня не было повода усомниться в его честности.

— А кто из этих четверых людей, мистер Хардман, лично у вас вызывает подозрение?

— О-о, месье Пуаро, вот так вопрос! Как я уже говорил вам, все они — мои знакомые. Никто из них не вызывает у меня подозрений… и в то же время я подозреваю всех.

— Нет, так не пойдет. Кто-то из этой четверки явно вызывает у вас подозрения. Мне думается, что можно оставить в покое графиню Россакову и мистера Паркера. А вот что вы скажете о леди Ранкорн или мистере Джонстоне?

— Право же, месье Пуаро, вы загнали меня в угол. Больше всего мне не хочется поднимать шум. Леди Ранкорн принадлежит к одному из древнейших родов Англии, но, по правде говоря… да, к большому несчастью, это правда, что ее тетушка, леди Каролина, страдает от одного прискорбного недуга. Все ее друзья давно поняли это, и ее служанка при первой же возможности возвращает хозяевам их чайные ложки или любые другие подобные поступления. Вы понимаете, в каком я оказался затруднительном положении!

— Значит, тетушка леди Ранкорн страдает клептоманией? Очень интересно. Если не возражаете, я хотел бы осмотреть ваш сейф.

Мистер Хардман, разумеется, не возражал, и Пуаро, открыв дверцу сейфа, исследовал его внутри. На нас таращились обшитые бархатом полочки, словно пустые глазницы, изумленные своей пустотой.

— Даже сейчас этот сейф как-то плохо закрывается, — пробормотал Пуаро, прикрывая и вновь распахивая дверцу. — Хотел бы я знать — почему? А что тут у нас такое? Смотрите-ка, за петлю зацепилась перчатка. Мужская перчатка.

Он протянул ее мистеру Хардману.

— У меня нет таких перчаток, — заявил последний.

— Ага! Здесь есть кое-что еще! — Быстро наклонившись, Пуаро взял со дна сейфа какую-то вещицу. Это был плоский портсигар, отделанный черным муаром.

— Мой портсигар! — воскликнул мистер Хардман.

— Ваш? Нет, месье, наверняка нет. На нем ведь не ваши инициалы.

Пуаро показал на сплетенную из двух букв монограмму, выгравированную на платиновой крышке. Хардман взял портсигар в руки.

— Вы правы, — заявил он, — он очень похож на мой, но инициалы чужие. Две буквы — «В» и «Р». О боже! Паркер!

— Похоже на то, — сказал Пуаро. — Довольно небрежный молодой человек… особенно если и перчатка также его. Можно сказать, что мы имеем двойную улику, не так ли?

— Надо же, Бернард Паркер! — тихо повторил Хардман. — Какое облегчение! Итак, месье Пуаро, я поручаю вам это дело и надеюсь, вы вернете мне драгоценности. Можете подключить полицию, если сочтете нужным… то есть когда вы окончательно убедитесь, что в краже виноват именно он.

— Заметьте, мой друг, — сказал Пуаро мне, когда мы вместе вышли из дома Хардмана, — наш мистер Хардман считает, что законы писаны для простых людей, а титулованные особы живут по неписаным законам. Но поскольку мне лично пока не пожаловали дворянство, я, пожалуй, встану на сторону простых смертных. Я сочувствую этому молодому человеку. А в общем, история-то довольно странная, не правда ли? Хардман подозревал леди Ранкорн, я подозревал графиню и Джонстона, а между тем подозреваемым оказался наш незаметный мистер Паркер.

— А почему вы подозревали тех двоих?

— Parbleu![1731] Вы же понимаете, как просто стать русским эмигрантом или южноафриканским миллионером. Любая женщина может назвать себя русской графиней, и любой мужчина может арендовать дом на Парк-Лейн и назвать себя южноафриканским миллионером. Кто решится опровергнуть их слова? Однако, я вижу, мы проходим по Бери-стрит. Здесь живет наш беспечный молодой друг. Давайте же, как говорится, будем ковать железо, пока горячо.

Мистер Бернард Паркер оказался дома. Облаченный в экзотический халат пурпурно-оранжевой гаммы, он вальяжно раскинулся среди диванных подушек. Редкий человек вызывал у меня более сильную неприязнь, чем этот странный молодой субъект — с бледным женоподобным лицом и томно-шепелявым лепетом.

— Добрый день, месье, — оживленным тоном произнес Пуаро. — Я пришел к вам от мистера Хардмана. Во время вчерашнего приема кто-то украл все его драгоценности. Позвольте мне спросить вас, месье, это ваша перчатка?

Умственные процессы мистера Паркера, видимо, протекали не слишком быстро. Он рассеянно уставился на перчатку, словно ему было не под силу прийти к какому-то заключению.

— Где вы нашли ее? — наконец-то спросил он.

— Так это ваша перчатка, месье?

Мистер Паркер, очевидно, принял решение.

— Нет, не моя, — заявил он.

— А этот портсигар — он ваш?

— Точно не мой. Мой — серебряный — всегда при мне.

— Отлично, месье. Я собираюсь передать это дело в руки полиции.

— Да что вы! — воскликнул он с легкой озабоченностью. — На вашем месте я не стал бы этого делать. Чертовски несимпатичные люди эти полицейские. Повремените пока. Я зайду повидать старину Хардмана. Послушайте же… о, подождите минутку…

Но Пуаро решительно дал сигнал к отступлению.

— Теперь у него будет о чем поразмышлять, не так ли? — посмеиваясь, заметил он. — Подождем до завтра и посмотрим, как развернутся события.

Но судьба распорядилась иначе, и еще сегодня дело Хардмана снова напомнило нам о себе. Без малейшего предупреждения дверь вдруг распахнулась, и ураган в человеческом обличье ворвался в комнату, нарушив наше уединение и принеся с собой вихревое кружение соболей (погода была настолько холодной, насколько это вообще возможно июньским днем в Англии), увенчанное шляпой с воинственно вздыбленными эгретками. Графиня Вера Россакова оказалась несколько вызывающей особой.

— Так это вы месье Пуаро? Что же, позвольте спросить, вы наделали? С чего вам пришло в голову обвинять этого бедного мальчика! Кошмар! Это просто возмутительно! Я знаю его. Он — наивный юнец, сущий младенец… он никогда не решился бы на кражу. Он поступил так из-за меня. Могу ли я спокойно стоять в стороне и смотреть, как его терзают и мучают?

— Скажите мне, мадам, это его портсигар? — Пуаро протянул ей черную муаровую коробочку.

Графиня помедлила немного, рассматривая ее.

— Да, его. Я хорошо знаю эту вещицу. Ну и что особенного? Вы нашли ее в той антикварной комнате? Мы все там были; я полагаю, тогда-то он и обронил его. Ох уж мне эти полицейские, вы даже хуже китайских хунвэйбинов…

— Может быть, вы узнаете также его перчатку?

— Как я могу узнать ее? Все перчатки похожи друг на друга. Не пытайтесь остановить меня… вы должны снять с него все обвинения. Его репутация должна быть восстановлена. Вы должны сделать это. Я продам мои драгоценности и хорошо заплачу вам.

— Мадам…

— Договорились, да? Нет, нет, не спорьте. Бедный мальчик! Он пришел ко мне со слезами на глазах. «Я спасу вас, — уверила его я. — Я пойду к этому человеку… этому людоеду, этому чудовищу! Предоставь это Вере». Итак, все решено, я ухожу.

Ее уход был столь же бесцеремонным, как и появление, — она стремительно покинула комнату, оставив за собой неотразимый и подавляющий аромат некоей экзотической природы.

— Какая женщина! — воскликнул я. — И какие меха!

— О да, они настоящие. Может ли некая самозваная графиня иметь натуральные меха? Я просто шучу, Гастингс… Нет, по моим представлениям, она — настоящая русская. Ну-ну, значит, молодой господин Бернард побежал жаловаться ей.

— У нас есть его портсигар. И я не удивлюсь, если окажется, что перчатка также…

Улыбаясь, Пуаро вытащил из кармана вторую перчатку и положил ее рядом с первой. Они, несомненно, представляли собой пару.

— Пуаро, где вы раздобыли вторую перчатку?

— Она лежала вместе с тростью на столе в прихожей у нашего знакомого с Бери-стрит. Поистине на редкость беспечный человек этот месье Паркер. Да, да, mon ami, мы близки к разгадке. Чисто для проформы я собираюсь заглянуть на Парк-Лейн.

Нет нужды добавлять, что я сопровождал моего друга. Джонстона не оказалось дома, но нас встретил его личный секретарь. Выяснилось, что Джонстон совсем недавно приехал из Южной Африки. Прежде ему не доводилось бывать в Англии.

— Он ведь интересуется драгоценными камнями, не так ли? — наудачу спросил Пуаро.

— Точнее сказать, драгоценными металлами или золотыми приисками, — рассмеявшись, заметил секретарь.

После этого разговора вид у Пуаро был весьма задумчивым. Позже, вечером, к моему крайнему изумлению, я обнаружил, что он усердно штудирует русскую грамматику.

— Боже мой, Пуаро! — воскликнул я. — Неужели вы решили изучить русский, чтобы общаться с графиней на ее родном языке?

— Да уж, мой друг, она наверняка предпочла бы не слышать мой английский!

— Однако не стоит расстраиваться, Пуаро, все родовитые русские неизменно отлично говорят по-французски.

— Гастингс, да вы просто кладезь знаний! Все, я прекращаю ломать голову над сложностями русского алфавита.

Он демонстративным жестом отбросил книгу. И все же его ответ не вполне удовлетворил меня. В глазах его горел огонек, который я очень хорошо знал. Он являлся неизменным признаком того, что Пуаро был чрезвычайно доволен собой.

— Возможно, — рассудительно заметил я, — вы сомневаетесь в ее русском происхождении. Уж не хотите ли вы испытать ее?

— Ах нет, нет, с ее происхождением все в порядке.

— Ну тогда…

— Если вы действительно желаете разобраться в этом деле, Гастингс, то в качестве бесценной помощи я рекомендую вам этот учебник «Начальный курс русского языка».

Он рассмеялся и не сказал больше ни слова. Я подобрал с пола отброшенную книжицу и с любопытством перелистал, но так и не смог понять, в чем смысл замечаний Пуаро.

Следующее утро не принесло нам никаких новостей, однако это, казалось, совершенно не беспокоило моего друга. За завтраком он объявил о своем намерении с утра пораньше навестить мистера Хардмана. Мы застали дома этого пожилого светского мотылька, и сегодня вид у него был немного спокойнее, чем вчера.

— Итак, месье Пуаро, есть ли новости? — требовательно спросил он.

Пуаро протянул ему листочек бумаги.

— Месье, здесь написано имя персоны, взявшей ваши драгоценности. Должен ли я передать дело в руки полиции? Или вы предпочтете, чтобы я просто вернул вам драгоценности, не сообщая властям об этом инциденте?

Мистер Хардман долго разглядывал записку. Наконец он обрел дар речи.

— Право, удивительно. Бесконечно предпочтительнее было бы не поднимать шума по этому поводу. Я даю вам карт-бланш, месье Пуаро. Уверен, вы будете благоразумны.

Покинув дом Хардмана, мы остановили такси, и Пуаро приказал водителю отвезти нас в Карлтон. Там он выяснил, где живет графиня Россакова. И через пару минут нас уже проводили в апартаменты этой дамы. Она встретила нас с протянутыми руками, облаченная в потрясающий пеньюар какой-то дикой расцветки.

— Месье Пуаро! — воскликнула она. — Как ваши успехи? Вам удалось оправдать этого бедного юношу?

— Вашему другу, мистеру Паркеру, madame la comtesse, не грозит никакой арест.

— Ах, какой же вы умный и славный человек! Превосходно! И как все быстро разрешилось.

— Однако я обещал мистеру Хардману, что драгоценности будут у него сегодня же.

— Правда?

— Поэтому, мадам, я был бы вам крайне признателен, если бы вы вручили их мне незамедлительно. Сожалею, что приходится торопить вас, но меня ждет такси… на тот случай, если у меня возникнет необходимость поехать в Скотленд-Ярд; знаете ли, мы, бельгийцы, приучены к бережливости.

Графиня прикурила сигарету. Несколько мгновений она сидела совершенно неподвижно, выпуская кольца дыма и неотрывно глядя на Пуаро. Затем расхохоталась и встала. Подойдя к комоду, она выдвинула ящик, достала оттуда черную шелковую сумочку и небрежно бросила ее Пуаро.

— Мы, русские, напротив, приучены к расточительности, — непринужденно сказала она. — Но, к сожалению, для удовлетворения таких привычек надо иметь деньги. Вам нет нужды заглядывать в сумочку. Все на месте.

Пуаро поднялся с кресла.

— Я очень рад, мадам, что вы оказались столь остроумны и исполнительны.

— Ах! Что же еще мне оставалось, ведь вас дожидается такси.

— Вы очень любезны, мадам. Надолго ли вы намерены задержаться в Лондоне?

— К сожалению, нет… благодаря вам.

— Примите мои извинения.

— Возможно, мы с вами еще где-нибудь встретимся.

— Я надеюсь, что да.

— А я… что нет! — со смехом подхватила графиня. — Примите это как искренний комплимент… В этом мире очень мало людей, которых я опасаюсь. Прощайте, месье Пуаро.

— Прощайте, madame la comtesse. Ax… извините мою забывчивость! Позвольте мне вернуть вам ваш портсигар.

И он с поклоном вручил ей ту отделанную черным муаром вещицу, что мы обнаружили в сейфе. Она взяла ее не моргнув глазом — лишь слегка приподняла бровь и тихо сказала:

— Все ясно.

— Какая женщина! — восторженно воскликнул Пуаро, когда мы спускались по лестнице. — Mon Dieu, quelle femme![1732] Никаких дискуссий… возражений, никакого блефа! Один быстрый взгляд, и она безошибочно оценила всю ситуацию. Я скажу вам, Гастингс, что женщина, которая может вот так — с беспечной улыбкой — принять поражение, далеко пойдет! Она весьма опасна, у нее стальные нервы; она… — Ему не удалось закончить фразу, поскольку он чуть не упал.

— Было бы также неплохо, если бы вы смотрели под ноги и постарались слегка умерить ваши эмоции, — заметил я. — Когда вы впервые заподозрили графиню?

— Как только к перчатке добавился портсигар, mon ami… двойная улика, как говорится… вот что сразу же обеспокоило меня. Бернард Паркер мог обронить либо одну, либо другую вещицу… но вряд ли обе. Нет, нет, это была бы невероятная беспечность или рассеянность! И даже если бы кто-то другой подложил их туда, чтобы подставить его, то все равно было бы достаточно одной улики — портсигара или перчатки, — но опять-таки не двух. Поэтому я неизбежно пришел к заключению, что одна из этих вещей не принадлежит Паркеру. Сначала я предположил, что ему принадлежит портсигар, а не перчатка. Но, обнаружив у него дома парную перчатку, понял, что ошибся. Чьим же тогда мог быть портсигар? Очевидно, что он не мог принадлежать леди Ранкорн. У нее другие инициалы. Мистеру Джонстону? Только если бы он скрывался под вымышленной фамилией. После разговора с его секретарем мне сразу стало понятно, что тут все предельно честно. Прошлое мистера Джонстона не скрывало никаких тайн. Значит, оставалась графиня. Предполагалось, что она привезла драгоценности из России; ей достаточно было вынуть камни из оправы, и я крайне сомневаюсь, что тогда кто-то вообще смог бы определить их происхождение. На приеме она просто берет в холле перчатку Паркера и подбрасывает в сейф — что может быть проще? Однако, bien sûr, она не преминула подбросить туда и свой собственный портсигар.

— Но если это ее портсигар, то почему на нем буквы «В» и «Р»? Ведь у графини другие инициалы.

Пуаро с легкой усмешкой взглянул на меня:

— Вы правы, mon ami. Но русские буквы «В» и «Р» соответствуют латинским «V» и «R».

— Но не могли же вы рассчитывать, что я догадаюсь об этом. Я ведь не знаю русского.

— Как, впрочем, и я, Гастингс. Вот почему я приобрел ту маленькую книжицу… и обратил на нее ваше внимание.

Он вздохнул.

— Потрясающая женщина. У меня такое чувство, мой друг… весьма определенное чувство… что я еще встречу ее. Где только, хотел бы я знать?

Король треф

— Иногда правда, — заметил я, откладывая в сторону «Дейли ньюсмонгер», — бывает более удивительной, чем вымысел!

Возможно, мое замечание не было слишком оригинальным, но оно, очевидно, разозлило моего друга. Склонив набок свою яйцевидную голову, этот маленький человечек аккуратно смахнул воображаемую пылинку со своих тщательно отутюженных брюк и язвительно заметил:

— На редкость глубокомысленно! Мой друг Гастингс бывает иногда удивительным философом!

Не выказав никакого раздражения в ответ на эту совершенно незаслуженную колкость, я похлопал рукой по отложенной в сторону газете.

— Вы уже прочли утреннюю прессу?

— Да, прочел. И после прочтения вновь аккуратно сложил газеты. Я не бросаю их на пол, как вы обычно делаете — с вашей столь прискорбной склонностью к беспорядку и бессистемности.

Это была одна из наихудших особенностей Пуаро. Порядок и система стали его идолами. Он доходил до того, что приписывал им все свои успехи.

— Значит, вы видели заметку об убийстве небезызвестного импресарио Генри Ридбурна? Мое высказывание было вызвано именно этим событием. И кстати, правда бывает не только более удивительной, чем вымысел… она также бывает более драматичной. Представьте себе этих добропорядочных англичан среднего класса — семейство Орландерсов. Отец и мать, сын и дочь — типичная семья нашей страны. Мужская половина каждый день отправляется на службу, а женщины следят за хозяйством в доме. Их жизнь на редкость спокойна и до чертиков однообразна. Минувшим вечером они собрались в Стритхэме, в своем уютном доме под названием «Дейзимид», и сели поиграть в бридж в чистенькой мещанской гостиной. Вдруг совершенно неожиданно распахивается балконная дверь, и в комнату, пошатываясь, вваливается странная незнакомка. Ее серебристое атласное платье покрыто темно-красными пятнами. Прежде чем упасть в глубокий обморок, она произносит единственное слово: «Убийство!» Возможно, Орландерсам встречались ее фотографии, и они узнали в ней Валери Сент-Клер, знаменитую ныне танцовщицу, которая покорила лондонскую публику.

— Это вы столь красноречивы, Гастингс, или газетчики из «Дейли ньюсмонгер»? — поинтересовался Пуаро.

— «Дейли ньюсмонгер» слишком спешила осветить эту сенсационную новость и удовлетворилась пока голыми фактами. Однако меня сразу поразили драматические перспективы истории.

Пуаро задумчиво кивнул:

— Человеческие слабости всегда приводят к драме. Но… вы не всегда можете верно определить ее причины. Попомните мои слова. И кстати, я тоже заинтересовался этим делом, поскольку, вероятно, мне придется разбираться в нем.

— Правда?

— Да. Сегодня утром мне позвонил один господин от имени князя Пола Моранского и договорился со мной о встрече.

— Но при чем тут какой-то князь?

— Вы не любите читать вашу замечательную бульварную прессу. Там полно светских сплетен из забавной серии «Одна птичка принесла на хвосте» или «Слухом земля полнится». Вот полюбуйтесь.

Я прочитал абзац, на котором остановился его короткий, похожий на обрубок палец: «Неужели иностранный князь и знаменитая танцовщица действительно так близки! Пожалуй, этой очаровательной леди нравится ее новое бриллиантовое кольцо!»

— И вот теперь можно продолжить ваше столь драматичное повествование, — сказал Пуаро. — Как вы помните, мадемуазель Сент-Клер внезапно упала в обморок на ковер гостиной дома «Дейзимид».

Я пожал плечами.

— Придя в себя, мадемуазель несколько прояснила ситуацию, в результате чего отец и сын Орландерсы незамедлительно перешли к решительным действиям: один поспешил за доктором, поскольку леди явно перенесла ужасный шок, а другой — в полицейский участок, где сообщил печальную новость и препроводил полицейских в «Мон дезир», великолепную виллу мистера Ридбурна, расположенную по соседству с ними. Там они и обнаружили этого известного деятеля — имевшего, к слову сказать, весьма сомнительную репутацию, — который с проломленным затылком, треснувшим как яичная скорлупа, лежал на полу собственной библиотеки.

— Да, я помешал вам развернуться, — добродушно сказал Пуаро. — Прошу вас, простите меня… А вот и князь!

Наш высокородный посетитель представился нам как граф Феодор. Это был странный на вид молодой человек, высокий и порывистый, с безвольным подбородком — характерной наследственной чертой рода Моранбергов — и темными, с фанатичным блеском глазами.

— Месье Пуаро?

Мой друг слегка поклонился.

— Месье, я попал в крайне затруднительное положение, мне даже трудно выразить, насколько…

Пуаро махнул рукой.

— Я вполне понимаю ваше беспокойство. Мадемуазель Сент-Клер ваша хорошая знакомая, не так ли?

— Я надеюсь, что она станет моей женой, — простодушно ответил князь.

Удивленно посмотрев на него, Пуаро даже выпрямился в своем кресле.

Князь продолжал:

— В нашей семье уже бывали морганатические браки. Мой брат Александр тоже пошел против воли нашего императора. Мы живем сейчас в более просвещенное время, свободное от этих устаревших предрассудков. Кроме того, мадемуазель Сент-Клер в действительности не менее родовита, чем я. Вы слышали ее историю?

— Про ее происхождение ходит много романтических историй, что, впрочем, нередко сопутствует славе знаменитых танцовщиц. Я слышал, что она является дочерью ирландской поденщицы, хотя другая история называет ее матерью некую великую княгиню из России.

— Первая история, конечно же, чистый вздор, — заявил молодой человек. — А вторая — вполне реальна. Кроме того, множество раз ее поведение и манеры невольно доказывали ее высокое происхождение. Я верю в наследственность, месье Пуаро.

— Я тоже верю в наследственность, — задумчиво произнес Пуаро. — И в связи с этим я подметил несколько странных особенностей… Moi qui vous parle…[1733] Однако перейдем к делу, месье. Чего вы хотите от меня? Что вас беспокоит? Я могу говорить откровенно, не так ли? Вас интересует, не связана ли мадемуазель Сент-Клер с этим преступлением. Она, конечно же, была знакома с Ридбурном.

— Да, он добивался ее любви.

— А она?

— Она… ей нечем было ему ответить.

Пуаро проницательно взглянул на него.

— Имелись ли у нее причины опасаться его?

Молодой человек нерешительно помолчал.

— Был один странный случай. Вы слышали о Заре, ясновидящей?

— Нет.

— У нее потрясающие способности. Порой вам тоже могут пригодиться ее предсказания. На прошлой неделе мы с Валери зашли к ней. Она погадала нам на картах. По ее словам, Валери ожидали неприятности… над ней сгущались тучи; а потом Зара открыла последнюю карту… так называемую определяющую карту. Это был трефовый король. Она сказала Валери: «Остерегайся трефового короля. Ты находишься в его власти. Ты боишься его… через него тебя ждут большие неприятности. Ты знаешь, о ком я говорю?» Валери смертельно побледнела. Она кивнула головой и сказала: «Да, я знаю». Мы быстро распрощались с гадалкой. Но напоследок та сказала Валери: «Берегись трефового короля. Тебе угрожает опасность!» Я поговорил с Валери, пытаясь прояснить ситуацию. Но она ничего мне не рассказала… заверила меня, что все будет хорошо. Однако теперь, после вчерашней истории, я больше, чем когда-либо, уверен в том, что тем трефовым королем был именно Ридбурн и что именно его так боялась Валери. — Князь внезапно прервал свой рассказ, а затем взволнованно добавил: — Теперь вы понимаете, какое волнение я испытал, открыв сегодня утренние газеты. Что, если Валери, обезумев от страха… О нет, это невозможно!

Пуаро поднялся с кресла и дружелюбно похлопал молодого человека по плечу.

— Не расстраивайтесь, прошу вас. Предоставьте мне разобраться в этом деле.

— Вы поедете в Стритхэм? Я думаю, она по-прежнему там, в «Дейзимиде»… Должно быть, она еще не оправилась от потрясения.

— Я отправлюсь туда незамедлительно.

— А я улажу все вопросы по поводу этой миссии. Вам будет открыт доступ в оба дома.

— Итак, мы выезжаем… Гастингс, вы составите мне компанию? Au revoir, monsieur le prince.

«Мон дезир» была в высшей степени прекрасной и комфортабельной виллой, выстроенной в современном стиле. От шоссе к ней вела короткая дорога для экипажей и автомобилей, а за домом на несколько акров раскинулся красивый сад.

Одного упоминания имени князя Пола оказалось достаточно, чтобы открывший двери слуга проводил нас на место трагедии. Библиотека произвела на нас колоссальное впечатление. Ее зал тянулся через все здание, а окна выходили с одной стороны на подъездную дорогу, а с другой — в сад. Именно в нише садового окна и был обнаружен труп хозяина виллы. Незадолго до нашего прихода его увезли полицейские, закончив осмотр места преступления.

— Как досадно, — тихо сказал я Пуаро. — Кто знает, какие важные улики они могли уничтожить…

Мой друг улыбнулся:

— Ох-ох-ох, Гастингс! Сколько же еще я должен буду повторять вам, что важные улики обнаруживаются в процессе умственной работы? Мозг благодаря своим маленьким серым клеточкам способен разгадать любую тайну. — Он повернулся к слуге: — Я полагаю, в этом зале ничего не убирали — разумеется, за исключением тела?

— Нет, сэр. Все осталось в том состоянии, в каком было вчера вечером.

— Что вы можете сказать насчет штор? Сейчас, как я вижу, они подняты на обоих окнах. А прошлой ночью они были опущены?

— Да, сэр, я опускаю их каждый вечер.

— Тогда, должно быть, Ридбурн сам поднял их?

— Я полагаю, что так, сэр.

— Вы не знаете, ожидал ли ваш хозяин гостей прошлым вечером?

— Он не говорил мне об этом. Но распорядился, чтобы его не беспокоили после ужина. Понимаете, сэр, одна из дверей библиотеки выходит на балкон с задней стороны дома. Он мог впустить кого-то через нее.

— Обычно он так и делал?

Дворецкий осторожно кашлянул.

— Я думаю, да, сэр.

Пуаро подошел к балконной двери. Она была не заперта. Он вышел на балкон, заметив, что справа от него проходила аллея, а слева высилась красная кирпичная стена.

— Фруктовый сад, сэр. Немного дальше калитка, через которую можно попасть в него. Но после шести вечера она обычно запирается.

Пуаро кивнул и вернулся в библиотеку в сопровождении дворецкого.

— Вам ничего не известно о том, что происходило здесь минувшим вечером?

— В общем, сэр, мы слышали только какие-то голоса из библиотеки незадолго до девяти часов. Но в этом не было ничего необычного, тем более что мы слышали и женский голос. Однако, сэр, вскоре мы все удалились в служебное помещение, которое находится в противоположной части дома, и поэтому больше вообще ничего не слышали. А потом, около одиннадцати часов, прибыла полиция.

— Много ли голосов вы слышали?

— Не могу сказать, сэр. Я слышал только женский голос.

— Вот как!

— Прошу прощения, сэр, но доктор Райен еще находится в доме, возможно, вы хотели бы повидать его.

Мы ухватились за это предложение, и через несколько минут доктор — приветливый мужчина лет сорока с небольшим, — присоединившись к нам в библиотеке, предоставил Пуаро всю необходимую информацию. Ридбурн лежал возле окна, головой к мраморной скамье. У него были две раны: одна — между глаз, а вторая, смертельная, — на затылке.

— Он лежал на спине?

— Да. Тут осталось пятно. — Доктор показал нам небольшое пятно на полу.

— Возможно, рану на затылке он получил в результате падения на пол?

— Нет, невозможно. Удар был нанесен каким-то предметом, оставившим на черепе довольно глубокую рану.

Пуаро задумчиво смотрел перед собой. Возле каждого оконного проема стояла мраморная скамья, боковые ручки которой украшали львиные головы. Пуаро сверкнул глазами:

— Предположим, он ударился затылком об эту выступающую львиную морду, а потом, падая, просто сполз на пол. Ведь в таком случае рана могла бы оказаться достаточно глубокой, не правда ли?

— Да, вполне. Однако угол, под которым он лежал, делает вашу версию невозможной. И кроме того, на мраморе не удалось обнаружить никаких следов крови.

— А если кто-то смыл следы?

Доктор пожал плечами:

— Маловероятно. Вряд ли кому-то понадобилось бы придавать несчастному случаю вид убийства.

— Да, безусловно, — неохотно согласился Пуаро. — Как вы считаете, эти удары могли быть нанесены женщиной?

— О да, могу сказать об этом без всяких сомнений. Вы имеете в виду мадемуазель Сент-Клер, я полагаю?

— Я не думаю ни о ком конкретно, пока не уверен, — осторожно ответил Пуаро.

Его внимание переключилось на открытую балконную дверь, а доктор тем временем продолжил:

— Именно через нее выбежала мадемуазель Сент-Клер. Вон там, между деревьями, виднеется «Дейзимид». Конечно, вокруг есть дома и поближе, но все они находятся со стороны шоссе, так уж случилось, что с этой стороны виллы виден только «Дейзимид».

Пройдя по саду, Пуаро вышел через железную калитку и по зеленой лужайке направился к садовым воротам «Дейзимида», который оказался скромным, небольшим особняком, расположенным на участке примерно в пол-акра. Несколько ступеней поднимались к застекленным дверям. Пуаро кивнул на идущую к ним дорожку.

— Таким путем, видимо, и прибежала сюда мадемуазель Сент-Клер. Но поскольку нам не требуется срочная помощь, то мы лучше войдем с главного входа.

Служанка впустила нас в дом и, проводив в гостиную, отправилась на поиски миссис Орландерс. В комнате, очевидно, ничего не трогали с предыдущего вечера. В камине еще лежал пепел, а в центре комнаты по-прежнему стоял столик для бриджа с раскрытыми картами, словно игроки только что прервали партию. Гостиная была несколько перегружена дешевыми безделушками, а ее стены украшало множество на редкость безобразных семейных портретов.

Пуаро разглядывал их с более снисходительным видом, чем я, и даже, по своему обыкновению, поправил одну или две картины, которые висели чуть кривовато.

— La famille, в этом доме крепкие семейные связи, не так ли? Родственные чувства — вот что придает очарование этому месту.

Я согласился, скользнув глазами по семейному портрету, на котором были изображены усатый джентльмен, дама с высокой прической, упитанный розовощекий крепыш и две маленькие девочки с бантами. Решив, что на этом портрете художник много лет назад запечатлел именно семью Орландерс, я с интересом вглядывался в их лица.

Дверь открылась, и в гостиную вошла молодая женщина. Ее темные волосы были уложены в аккуратную прическу, а наряд состоял из тускло-коричневого жакета спортивного покроя и твидовой юбки.

Она вопросительно посмотрела на нас. Пуаро шагнул ей навстречу:

— Мисс Орландерс, если не ошибаюсь? Я сожалею, что мне пришлось нарушить ваш покой… учитывая, что вы пережили вчера вечером. Должно быть, вся эта история сильно огорчила вас.

— Да, она весьма неприятна, — осторожно ответила молодая дама. Я начал думать, что произошедшая здесь драма оказалась недоступной для понимания мисс Орландерс или что отсутствие у нее воображения могло лишить трагизма любую драму. Я утвердился в своем предположении, когда она продолжила: — Я должна извиниться за беспорядок в этой комнате. Но слуги, видимо, совсем потеряли разум от волнения.

— Вчера вечером вы сидели именно здесь, n’est-ce pas?[1734]

— Да, мы играли в бридж после ужина, когда…

— Простите, как долго вы играли?

— Ну… — мисс Орландерс задумалась, — точно я не могу сказать. По-моему, мы прервали игру около десяти часов. Я помню, что мы сыграли несколько робберов.

— А где именно сидели вы?

— Напротив окна. Я была в паре с мамой и как раз назначила игру без козыря. И вдруг неожиданно дверь в сад распахнулась и мисс Сент-Клер, шатаясь, вошла в комнату.

— Вы узнали ее?

— Ее лицо показалось мне смутно знакомым.

— Она все еще у вас, не так ли?

— Да, но она никого не желает видеть. Она еще находится в состоянии нервного потрясения.

— Я полагаю, она не откажется поговорить со мной. Не могли бы вы сообщить ей, что я прибыл сюда по просьбе князя Пола Моранского?

Она, не сказав ни слова, отправилась выполнять просьбу Пуаро и очень быстро вернулась в гостиную с сообщением, что мадемуазель Сент-Клер пригласила нас в отведенную ей комнату.

Поднявшись вместе с мисс Орландерс на второй этаж, мы вошли в довольно просторную и светлую спальню. Лежащая на тахте у окна женщина повернула голову. Меня сразу поразило, насколько непохожи эти две женщины, тем более что цвет волос и черты лица у них, в общем-то, не слишком отличались… но все-таки разница между ними была огромной! Каждый взгляд, каждый жест Валери Сент-Клер были исполнены драматизма. Казалось, она просто источает некую романтическую атмосферу. Наброшенный на ноги красный фланелевый халат, безусловно, был обычной домашней одеждой, но обаяние ее личности придавало ему своеобразный, экзотический оттенок, и он казался неким восточным халатом огненно-багряного цвета. Она не сводила с Пуаро больших темных глаз.

— Вас прислал Пол? — спросила она исполненным бархатной томности голосом, который отлично гармонировал с ее внешним обликом.

— Да, мадемуазель. Надеюсь, я смогу быть полезным ему… и вам.

— Что же вы хотите узнать?

— Все, что случилось прошлым вечером. Всю правду, мадемуазель!

Ее губы изогнулись в невеселой улыбке.

— Неужели вы думаете, что я собираюсь лгать? Я не так глупа. Мне совершенно ясно, что в данном случае невозможно утаить факты. Мистеру Ридбурну, покойному, удалось узнать один мой секрет. И он начал шантажировать меня. Ради Пола я пыталась договориться с ним. Пол очень дорог мне, и я не могла рисковать… И вот теперь он мертв, а я в безопасности. Но я не убивала его.

Пуаро с улыбкой покачал головой.

— Ваше признание излишне, мадемуазель. Теперь расскажите мне, что произошло вчера вечером.

— Я предлагала ему деньги. Он, казалось, был готов обсудить мое предложение и назначил встречу на вчерашний вечер, на девять часов. Я должна была приехать в «Мон дезир». Я знала, где он живет, поскольку бывала на его вилле раньше. Мне пришлось обойти вокруг дома и через балкон войти в библиотеку, чтобы слуги не видели меня.

— Извините, мадемуазель, но неужели вам не страшно было одной, на ночь глядя отправиться туда?

Мне показалось или она все-таки чуть помедлила с ответом?

— Может, и страшно. Но мне некого было попросить проводить меня. И я была в отчаянии. Ридбурн пригласил меня в библиотеку. О, что это был за человек! Я рада, что он умер! Он играл со мной, как кошка с мышкой. Я просила, я умоляла его на коленях. Я предложила ему свои драгоценности. Все напрасно! Потом он назвал свои собственные условия. Можете догадаться, какие это были условия. Я отказалась и высказала ему все, что о нем думала. Он лишь холодно улыбнулся. И тогда, когда я беспомощно умолкла, раздался странный звук… из-за оконных штор… Ридбурн тоже услышал его. Он подошел к шторам и резко раздвинул их. За ними прятался мужчина… жуткого вида — видимо, бродяга. Он ударил мистера Ридбурна… После второго удара тот упал. Бродяга схватил меня своей испачканной в крови рукой. Но мне удалось вырваться, я выскользнула на балкон и со всех ног бросилась бежать. Потом я заметила свет в этом доме и направилась к нему. Жалюзи были подняты, и я увидела играющих в карты людей. Я чуть не упала прямо в дверях. Мне удалось выдавить из себя единственное слово: «Убийство!» — а потом в глазах почернело и…

— Благодарю вас, мадемуазель. Должно быть, это был сильный шок для вашей нервной системы. Но вернемся к бродяге. Вы могли бы описать его? Возможно, вам запомнилось, как он был одет?

— Нет… все произошло так быстро. Но если увижу его, то обязательно узнаю. Его лицо навсегда врезалось мне в память.

— Еще один вопрос, мадемуазель. Шторы на другом окне, том, что выходило на подъездную дорогу, были задернуты?

Впервые озадаченное выражение появилось на лице танцовщицы. Казалось, она пытается вспомнить.

— Eh bien, mademoiselle?[1735]

— По-моему… я почти уверена… да, точно! Они не были задернуты.

— Странно, учитывая, что другие были… Однако неважно. Полагаю, это не имеет особого значения. Долго ли вы намерены оставаться здесь, мадемуазель?

— Доктор считает, что завтра я уже смогу вернуться в город. — Она обвела взглядом комнату. — Эти люди… они так добры… но они словно из другого мира… Я шокирую их! Да и я сама… в общем-то, я не в восторге от буржуазии! — Легкий оттенок горечи слышался в ее словах.

Пуаро кивнул:

— Понятно. Надеюсь, я не слишком утомил вас своими вопросами?

— Что вы, месье, совсем не утомили. Сейчас меня беспокоит только одно… Мне хочется, чтобы Пол как можно скорее узнал обо всем, что случилось.

— В таком случае, мадемуазель, мне остается лишь пожелать вам всего наилучшего. — Перед выходом из комнаты Пуаро немного задержался, показав рукой на пару лакированных туфель-лодочек: — Это ваши, мадемуазель?

— Да, месье. Их только что вычистили и принесли сюда.

— М-да! — сказал Пуаро, когда мы, уже вдвоем, спускались по лестнице. — Похоже, слуги все-таки не совсем потеряли разум, раз они вычистили туфли, хотя и забыли убрать пепел из камина. Итак, mon ami, поначалу мне казалось, что в этой истории есть один или два интересных момента, но, к сожалению, к моему огромному сожалению, нам, видимо, придется закрыть это дело. Оно представляется мне совершенно элементарным.

— А убийство?

— Эркюль Пуаро не охотится за бродягами, — напыщенно произнес мой друг.

В прихожей нас встретила мисс Орландерс.

— Мама хотела поговорить с вами, не могли бы вы минутку подождать ее в гостиной?

Комната оставалась в прежнем состоянии, и Пуаро, чтобы убить время, собрал карты и начал раскладывать их своими холеными ручками.

— А знаете, что я думаю, мой друг?

— Пока нет, — быстро ответил я.

— Я думаю, мисс Орландерс сделала ошибку, решив сыграть без козырей. Ей следовало бы назначить три пики.

— Пуаро! Вы невыносимы.

— Mon Deiu, не могу же я вечно говорить об одних только ужасах! — Вдруг он напряженно замер и сказал: — Гастингс… Гастингс, поглядите-ка! В колоде не хватает короля треф!

— Зара! — воскликнул я.

— Что вы сказали? — Он, видимо, не понял моего намека. Машинально собрав карты, он положил их в коробочку. Его лицо было очень серьезным. — Гастингс, — сказал он наконец, — я, Эркюль Пуаро, только что едва не сделал большую ошибку… чертовски большую ошибку.

Я уставился на него, потрясенный, но ничего не понимающий.

— Нам придется начать все сначала, Гастингс. Да, мы должны вернуться к началу. Но на сей раз мы не ошибемся.

Его высказывания были прерваны появлением красивой дамы средних лет. Она держала в руках какие-то книжки по домоводству. Пуаро встретил ее легким поклоном.

— Насколько я поняла, сэр, вы друг… э-э… мисс Сент-Клер?

— Я пришел сюда по просьбе ее друга, мадам.

— О, я понимаю. Мне подумалось, что, возможно…

Пуаро вдруг довольно бесцеремонно махнул рукой в сторону окна.

— Прошлым вечером жалюзи в этой комнате были опущены?

— Нет… Я полагаю, именно поэтому мисс Сент-Клер и смогла увидеть, что у нас горит свет.

— Вчера был ясный лунный вечер. Удивительно, как это вы не заметили мадемуазель Сент-Клер, ведь вы же сидели как раз напротив окна.

— Видимо, мы были увлечены игрой. И, к слову сказать, у нас прежде никогда не было подобных гостей.

— Тут я вам верю, мадам. И я могу успокоить вашу душу. Мадемуазель Сент-Клер завтра покинет вас.

— О! — Лицо хозяйки дома заметно посветлело.

— Позвольте откланяться, мадам, и пожелать вам всего наилучшего.

Выходя из дома, мы столкнулись со служанкой, мывшей ступеньки крыльца. Пуаро обратился к ней:

— Не вы ли случайно вычистили туфли той молодой дамы, которую поместили на втором этаже?

Служанка отрицательно мотнула головой.

— Нет, сэр. Я и не знала, что их почистили.

— Кто же тогда вычистил их? — спросил я Пуаро, когда мы вышли на дорогу.

— Никто. Они не нуждались в чистке.

— Я допускаю, что они могли остаться чистыми после прогулки по дороге или аллее погожим и сухим вечером. Но после вечерней пробежки по саду они не могли не испачкаться.

— Верно, — с загадочной улыбкой сказал Пуаро. — Я согласен, что во втором случае они должны были испачкаться.

— Однако…

— Потерпите полчасика, мой друг. Сейчас нам надо еще разок заглянуть в «Мон дезир».

Наше повторное появление удивило дворецкого, но он без всяких возражений вновь проводил нас в библиотеку.

— Эй, Пуаро, это же не то окно, — воскликнул я, видя, что он направился к окну, выходящему на подъездную дорогу.

— Я так не думаю, мой друг. Взгляните сюда. — Он показал на мраморную львиную голову. Ее морда была чуть светлее, чем слегка запылившийся цвет остального мрамора. Переместив руку, Пуаро указал на подобное более светлое пятно на натертом до блеска паркете. — Кто-то засадил Ридбурну кулаком между глаз. Падая, он проломил себе череп об эту львиную голову и сполз на пол. Затем его перетащили к другому окну, там и оставили — правда, положив его немного под другим углом, что следует из сообщений доктора.

— Но зачем? Это кажется совершенно бессмысленным.

— Напротив, это было необходимо. И благодаря этому мы можем установить личность убийцы… Хотя, впрочем, у него не было намерения убивать Ридбурна, и поэтому едва ли позволительно называть его убийцей. Однако это должен был быть настоящий силач!

— Потому что ему удалось перетащить тело?

— Не только поэтому. Да, случай был довольно интересным. Хотя им чуть не удалось одурачить меня.

— Тем самым вы хотите сказать, что теперь все знаете?

— Именно так.

У меня вдруг мелькнула одна мысль.

— Нет! — воскликнул я. — Есть одна вещь, о которой вы не знаете!

— Какая же?

— Вы не знаете, куда пропал трефовый король!

— О чем это вы? Ах да, это забавно! Весьма забавно, мой друг.

— Почему?

— Потому что он лежит в моем кармане! — воскликнул Пуаро и эффектным жестом вытащил карту.

— Ох! — сказал я несколько удрученно. — И где же вы нашли ее? Здесь?

— Друг мой, тут нет ничего удивительного. Ее просто не вынули вместе с остальными картами. Случайно оставили в коробочке.

— Гм! И все же именно король треф помог вам разобраться в этом деле, ведь так?

— Верно, Гастингс. Я готов засвидетельствовать свое почтение его величеству.

— И мадам Заре!

— О да… и этой особе тоже.

— Итак, что мы теперь намерены делать?

— Мы намерены вернуться в город. Однако прежде я должен сказать пару слов одной почтенной даме из «Дейзимида».

Дверь нам открыла все та же милая служанка.

— Хозяева сейчас обедают, сэр… А мисс Сент-Клер спит. Вы кого хотите видеть?

— Мне бы хотелось, если возможно, пару минут поговорить с миссис Орландерс. Не передадите ли вы ей мою просьбу?

Нас опять провели в гостиную и предложили подождать. Проходя мимо столовой, я бросил взгляд на сидевшую за столом семью, получившую солидное подкрепление в лице двух рослых и крепких усачей, один из которых был к тому же еще и с бородой.

Через пару минут в гостиную вошла миссис Орландерс и вопросительно взглянула на поклонившегося ей Пуаро.

— Мадам, мы, бельгийцы, с особой чуткостью, с огромным уважением относимся к матери. Именно mère de famille является для нас истинной главой дома!

Миссис Орландерс удивило такое вступление.

— И именно по этой причине я зашел еще раз, чтобы успокоить… беспокойное материнское сердце. Убийца мистера Ридбурна не будет найден. Ничего не бойтесь. Это заявляю вам я, Эркюль Пуаро. Я прав, не так ли? Или успокоение нужно женскому сердцу, преданному своему супругу?

Какое-то время миссис Орландерс в напряженном молчании пристально смотрела на Пуаро, словно пыталась прочесть его мысли. Наконец она тихо сказала:

— Не представляю, как вы обо всем догадались… Но вы действительно правы.

Пуаро с важным видом кивнул головой.

— Отлично, мадам. Право, вам не стоит ни о чем тревожиться. Ваши английские полицейские не обладают остротой взгляда Эркюля Пуаро. — Он постучал ногтем по семейному портрету, висевшему на стене. — У вас когда-то была еще одна дочь. Видимо, она умерла. Так, мадам?

Она помедлила, пристально вглядываясь в его лицо.

— Да, она умерла, — наконец ответила миссис Орландерс.

— Увы! — с легкой улыбкой заметил Пуаро. — Что ж, нам пора возвращаться в город. С вашего позволения, я хочу вернуть короля треф в вашу колоду. Это был ваш единственный промах. Вы же понимаете, как трудно сыграть несколько робберов, когда в колоде только пятьдесят одна карта… Словом, человек, знакомый с бриджем, сразу заявил бы, что это невозможно! Au revoir![1736]

Когда мы направлялись к станции, Пуаро сказал:

— Итак, мой друг, теперь вам все понятно?

— Мне ничего не понятно! Кто, черт возьми, убил Ридбурна?

— Джон Орландерс младший. Я не совсем был уверен, кто приложил к этому руку — отец или сын, но остановился на сыне, как более молодом и сильном из этой парочки. Учитывая расположение окон, удар должен был нанести один из них.

— Да почему же?

— В библиотеке Ридбурна четыре выхода: две двери ведут в дом, а две — на улицу; но их, очевидно, устраивал только один выход. Остальные три так или иначе выходили к фасаду виллы. Трагедия должна была разыграться возле задней, балконной двери, чтобы появление Валери Сент-Клер в «Дейзимиде» выглядело случайным и убедительным. На самом деле, разумеется, она просто упала в обморок, и Джону Орландерсу пришлось тащить ее на своих плечах. Вот почему я говорил, что он должен быть силачом.

— То есть они пришли туда вдвоем?

— Да. Вы помните, как Валери чуть помедлила, когда я спросил, не страшно ли ей было идти одной? С ней отправился Джон Орландерс… что, насколько я понимаю, не улучшило настроение Ридбурна. Они, видимо, о чем-то горячо спорили, и, вероятно, какое-то оскорбление, нанесенное Валери, побудило Джона ударить Ридбурна. Остальное вы знаете.

— А как же бридж?

— Для бриджа нужно четыре игрока. Подобные пустяки обычно придают ситуации наибольшую убедительность. Кто бы мог предположить, что на самом деле в гостиной вчера вечером сидело всего лишь три человека?

И все же Пуаро еще не удалось рассеять мое недоумение.

— Я не понимаю одного. Что может быть общего у Орландерсов с танцовщицей Валери Сент-Клер?

— Странно, я удивлен, что вы не поняли этого. Ведь вы довольно долго разглядывали ту картину на стене… гораздо дольше меня. Возможно, вторая дочь миссис Орландерс умерла для семьи, однако мир знает ее под именем Валери Сент-Клер!

— Что?!

— Разве вы не заметили семейного сходства, увидев вместе двух сестер?

— Нет, — признался я. — Напротив, я думал только о том, насколько они непохожи.

— А все потому, мой дорогой Гастингс, что у вас слишком впечатлительная и романтическая душа. У них почти одинаковые черты лица. А также цвет кожи и волос. Но вот что интересно. Валери стыдится своей семьи, а ее семья испытывает то же чувство по отношению к ней. И тем не менее в момент опасности она обратилась за помощью к своему брату, и, когда дело закончилось несчастьем, они все замечательно поддержали друг друга. Семейная поддержка бывает поистине удивительной. Крепкая семья способна разыграть любую драму. И сценический талант Валери является семейной чертой. Подобно князю Полу, я верю в наследственность! Им удалось обмануть меня! Если бы не одна счастливая случайность и неверный ответ миссис Орландерс — помните, она не отрицала, что сидела во время бриджа напротив окна, что противоречило словам ее дочери, — то семье Орландерс удалось бы нанести поражение Эркюлю Пуаро.

— Что вы скажете князю?

— Что Валери не могла совершить это преступление и что того бродячего убийцу вряд ли когда-либо обнаружат. Также следовало бы выразить благодарность Заре. Какое любопытное совпадение! Мне думается, мы могли бы назвать это маленькое дело «Король треф». А вы как думаете, мой друг?

Наследство Лемезюрье

Вместе с Пуаро я участвовал в расследовании многих странных преступлений, но ни одно из них, я полагаю, не сравнится с серией удивительных событий, которые мы вспоминали на протяжении долгих лет и которые в итоге создали ту проблему, которую Пуаро предстояло разрешить. Все началось с того, что как-то вечером, во время войны, мы услышали семейную историю рода Лемезюрье, и она сразу привлекла наше внимание. Мы с Пуаро только недавно встретились, возобновив наши добрые дружеские отношения, начавшиеся еще в Бельгии. Он расследовал одно маленькое дело для военного министерства, успешно разрешив его. Мы обедали в «Карлтоне» с неким штабным офицером, который отвешивал Пуаро тяжеловесные комплименты в перерывах между сменами блюд. Офицер наконец спешно ушел на какую-то очередную встречу, а мы спокойно допили кофе, прежде чем последовать его примеру.

Когда мы выходили из зала, кто-то окликнул меня, голос показался мне знакомым, и, обернувшись, я увидел капитана Винсента Лемезюрье, молодого парня, с которым я познакомился во Франции. Он был в компании с мужчиной постарше, который, судя по внешнему сходству, доводился ему родственником. Так оно и оказалось, поскольку его представили нам как мистера Хьюго Лемезюрье, дядю моего юного приятеля.

В сущности, я не слишком хорошо знал капитана Лемезюрье, но он был приятным молодым человеком, может, только несколько мечтательным по натуре, и я вспомнил разговоры о том, что он принадлежал к одному древнему аристократическому роду, владевшему имениями в Нортумберленде еще до времен Реформации. Мы с Пуаро никуда не спешили и, приняв приглашение молодого человека, сели за их столик и довольно мило поболтали с нашими новыми знакомыми. Старшему Лемезюрье можно было дать лет сорок, легкая сутулость выдавала его пристрастие к научным трудам; и как выяснилось, в то время он действительно проводил какие-то химические исследования по заказу правительства.

Наш разговор прервался в связи с появлением высокого темноволосого молодого человека, который решительно подошел к нашему столику, очевидно, испытывая некое волнение или даже тревогу.

— Слава богу, что я нашел вас обоих! — воскликнул он.

— Что случилось, Роджер?

— Ваш отец, Винсент, сильно расшибся. Молодая строптивая лошадь… — Конца фразы мы не расслышали, поскольку он отвернулся к своим собеседникам.

Через пару мгновений наши двое знакомых поспешно простились и покинули нас. Отец Винсента Лемезюрье серьезно пострадал, объезжая новую лошадь, и никто уже не надеялся, что он доживет до утра. Винсент смертельно побледнел и, казалось, был ошеломлен этим известием. Сказать по правде, я удивился такой реакции, поскольку из его немногословных разговоров на эту тему во Франции я понял, что они с отцом не особенно ладили, и поэтому сейчас такое проявление сыновних чувств слегка поразило меня.

Темноволосый молодой человек, которого нам представили как кузена, мистера Роджера Лемезюрье, задержался, и мы втроем вышли на улицу.

— Это довольно любопытная история, — заметил кузен. — Возможно, она заинтересует месье Пуаро. Я слышал о вас, месье Пуаро, от Хиггинсона. Он говорит, вы мастер психологии.

— Да, я изучал психологию, — осторожно признал мой друг.

— Вы заметили выражение лица моего кузена? Он был сражен, не так ли? А знаете почему? Стародавнее фамильное проклятие! Не желаете услышать эту историю?

— Было бы очень любезно с вашей стороны рассказать мне ее.

Роджер Лемезюрье взглянул на свои часы:

— Времени еще много. Я встречаюсь с ними на вокзале Кингз-Кросс. Итак, месье Пуаро, род Лемезюрье очень древний. В далекие времена Средневековья один из тех древних Лемезюрье стал подозревать свою жену в измене. Он обнаружил эту леди в компрометирующей ситуации. Она клялась, что была невинна, но старый барон Хьюго не слушал ее. У нее был один ребенок, сын… и он клялся, что это не его ребенок и что он никогда не признает его своим наследником. Я забыл, что именно он сделал… Некоторые, увлекаясь средневековыми представлениями, считают, что замуровал мать и сына живыми; в любом случае он убил их обоих, и она, умирая, настаивала на своей невиновности и прокляла весь род Лемезюрье. Проклятие состояло в том, что ни один первенец мужского пола, родившийся в семье Лемезюрье, никогда не будет наследником. В итоге по прошествии времени невиновность той дамы была полностью доказана. Я полагаю, что старый Хьюго надел власяницу и провел остаток своих дней в постах и молитве. Но странная вещь заключается в том, что с тех самых пор ни один первенец мужского пола не наследовал титул барона. Он переходил к братьям, к племянникам, к младшим сыновьям… но только не к старшему сыну. Отец Винсента был вторым из пяти сыновей, его старший брат умер в младенчестве. Конечно, всю войну Винсент был уверен, что если кому-то и суждено умереть, то именно ему. Но, что довольно странно, его два младших брата были убиты, а сам он прошел войну и остался целым и невредимым.

— Интересная семейная история, — задумчиво сказал Пуаро. — Но сейчас умирает его отец, а он, как старший сын, становится наследником?

— Именно так. Проклятие, должно быть, выдохлось… не в силах противостоять напряженности современной жизни.

Пуаро покачал головой, как будто осуждая шутливый тон своего собеседника. Роджер Лемезюрье вновь глянул на часы и заявил, что ему пора бежать.

Продолжение этой истории стало известно на следующий день, когда мы узнали о трагической смерти капитана Винсента Лемезюрье. Он ехал на север, в Шотландию, почтовым поездом и ночью, должно быть, открыл двери вагона и выбросился на полном ходу. По-трясение, вызванное несчастным случаем с его отцом, вероятно, вызвало некоторое временное умопомрачение. Странное суеверие, господствующее в семье Лемезюрье, было упомянуто в связи с новым наследником, братом его отца, чей единственный сын, Рональд Лемезюрье, впоследствии утонул в реке Сомме.

Я полагаю, что наша случайная встреча с молодым Винсентом в последний вечер его жизни разожгла наш интерес ко всему, что имело отношение к семье Лемезюрье, поскольку два года спустя мы с некоторым интересом отметили смерть Рональда Лемезюрье, который ко времени его наследования фамильного имения был уже хроническим больным. Преемником стал его брат Джон, здоровый и бодрый мужчина, у которого был сын — студент Итона.

Определенно некий злой рок омрачал жизнь рода Лемезюрье. Приехав на очередные каникулы, этот юноша умудрился застрелить себя. Смерть его отца произошла внезапно, в результате укуса осы, и титул по наследству перешел к его младшему пятому брату — Хьюго, с которым, как мы припомнили, мы и встречались в тот трагический вечер в «Карлтоне».

Не имея никаких объяснений этой исключительной серии несчастий, выпавших на долю рода Лемезюрье, мы не были лично заинтересованы в этом деле, но уже близилось то время, когда нам предстояло занять более активную позицию.

Однажды утром нам доложили о приходе миссис Лемезюрье. Это была высокая, энергичная женщина лет тридцати, производившая впечатление на редкость решительной и здравомыслящей особы. В говоре ее слышался слабый американский акцент.

— Месье Пуаро? Я рада познакомиться с вами. Мой муж, Хьюго Лемезюрье, встречался с вами как-то раз много лет назад, но вы едва ли помните тот случай.

— Я помню его отлично, мадам. Это случилось в «Карлтоне».

— У вас просто замечательная память. Месье Пуаро, я очень обеспокоена.

— Что же вас беспокоит, мадам?

— Мой старший сын… Вы знаете, у меня два сына. Рональду — восемь, а Джеральду — шесть лет.

— Продолжайте, мадам. Почему вы беспокоитесь за малыша Рональда?

— Месье Пуаро, за последние шесть месяцев он три раза был на волосок от смерти: сначала он чуть не утонул этим летом, когда мы отдыхали в Корнуолле; затем он выпал из окна детской, а потом чуть не умер, отравившись трупным ядом.

Возможно, выражение лица Пуаро даже слишком красноречиво отразило его мысли, поскольку миссис Лемезюрье, едва переведя дух, поспешила добавить:

— Разумеется, я понимаю, вы думаете, что я просто глупая женщина, делающая из мухи слона.

— Нет, право, мадам. Огорчение любой матери вполне оправданно в таких случаях, но я не понимаю, как могу вам помочь. Я не le bon Dieu, чтобы управлять волнами; для окна детской я предложил бы вам железные решетки, а для качества пищи… что может сравниться с материнской заботой?

— Но почему все эти вещи случались с Рональдом, а не с Джеральдом?

— Случай, мадам… просто le hasard!

— Вы так считаете?

— А что думаете вы… вы и ваш муж?

По лицу миссис Лемезюрье пробежала тень.

— С Хьюго разговаривать бесполезно… он не хочет ни о чем слушать. Возможно, вам приходилось слышать, что есть некое фамильное проклятие… о том, что ни один из старших сыновей не может стать наследником. Хьюго верит в него. Он полностью поглощен этой семейной историей, и он в высшей степени суеверен. Когда я поделилась с ним своими страхами, то он сказал, что это проклятие и никто из нас не в силах предотвратить его. Но, месье Пуаро, я родом из Америки, и мы не слишком верим в проклятия. Мы любим их как некую принадлежность подлинного аристократического рода… они придают некую тайну, загадочность, ну, надеюсь, вы понимаете. Я была простой опереточной актрисой, когда Хьюго познакомился со мной… и я думала, что история о его семейном проклятии рассказывается просто ради красного словца. Понимаете, о таких вещах приятно вспоминать у камина зимними вечерами, но когда это касается одного из твоих детей… Я просто обожаю моих детей, месье Пуаро, ради них я готова на все.

— Поэтому теперь вы склонны поверить в это семейное предание, мадам?

— Может ли предание подпилить ствол ивы?

— О чем вы говорите, мадам? — в изумлении вскричал Пуаро.

— Я сказала, может ли предание… или некий призрак, если вам так угодно назвать его, подпилить ствол ивы? Я не рассказала вам кое-что о Корнуолле. Любой мальчик мог заплыть слишком далеко и… хотя Рональд научился плавать уже в четыре года. Но с ивой иной случай. Оба мальчика сильно расшалились. Они обнаружили, что могут лазить взад-вперед по стволу ивы. Они часто играли так. Однажды — Джеральда в это время не было дома — Рональд лазил туда и обратно без остановки, и вдруг ива сломалась, и он упал. К счастью, он не получил серьезных повреждений. Но я пошла и исследовала эту иву: ветка была подпилена, месье Пуаро… заранее подпилена.

— То, что вы рассказали мне, очень серьезно, мадам. Вы говорите, вашего младшего сына в это время не было дома?

— Да.

— А в момент отравления он тоже отсутствовал?

— Нет, тогда оба они были за столом.

— Любопытно, — пробормотал Пуаро. — Итак, мадам, кто еще живет в вашем имении?

— Мисс Сондерс, гувернантка наших детей, и Джон Гардинер, секретарь моего мужа… — Миссис Лемезюрье слегка помедлила, словно что-то ее смущало.

— И кто же еще, мадам?

— Майор Роджер Лемезюрье — его, я полагаю, вы также встречали в тот вечер в «Карлтоне» — проводит у нас довольно много времени.

— Ах да… он приходится вам родственником, не так ли?

— Дальним родственником. Он не принадлежит к нашей ветви родового древа. Хотя, я полагаю, сейчас он является ближайшим родственником моего мужа. Он славный человек, и все мы очень любим его.

— Это не он научил ваших детей забираться на иву?

— Вполне возможно. Он довольно часто провоцирует их на разные шалости.

— Мадам, я приношу извинения за то, что сказал вначале. Существует реальная опасность, и я думаю, что смогу вам помочь. Я предлагаю вам пригласить нас с Гастингсом к вам в гости. Ваш муж не будет возражать?

— О нет. Только он считает, что это все бесполезно. Я прихожу в ярость от того, как он просто сидит и ждет, когда наш мальчик погибнет.

— Успокойтесь, мадам. Давайте спокойно обговорим наши планы.

Наши планы были должным образом обговорены, и следующий день увидел нас уезжавшими на север. Пуаро был погружен в глубокую задумчивость. Он вышел из нее, чтобы резко спросить:

— Уж не из такого же ли поезда выпал Винсент Лемезюрье?

Он сделал легкое ударение на слове «выпал».

— Надеюсь, вы не подозреваете, что и здесь был какой-то подлый замысел? — спросил я.

— А не думаете ли вы, Гастингс, что некоторые из этих последних смертей в семействе Лемезюрье могли быть подстроены? Возьмем, к примеру, Винсента. Затем парень из Итона… подобные несчастные случаи с пистолетами всегда очень неоднозначны. Предположим, что и этот мальчик случайно выпал из окна детской и разбился насмерть… что может быть более естественно и не вызвать ни малейших подозрений? Но почему только один ребенок, Гастингс? Кто выигрывает от смерти старшего сына? Только его младший шестилетний брат! Абсурд!

— Возможно, позже они намеревались устранить и другого, — предположил я, хотя у меня не было ни малейшего представления, кем могли быть эти «они».

Пуаро с недовольным видом покачал головой.

— Трупный яд… — пробормотал он задумчиво, — атропин зачастую вызывает очень похожие симптомы. Да, наше присутствие явно необходимо.

Миссис Лемезюрье с восторгом приветствовала нас, затем проводила в кабинет своего мужа и удалилась. Хьюго значительно изменился с тех пор, как я видел его в последний раз. Его спина еще больше ссутулилась, а лицо приобрело странный землистый оттенок. Он выслушал объяснения Пуаро по поводу нашего появления в его доме.

— Тут безошибочно чувствуется практический, здравый смысл Сейди! — воскликнул он наконец. — Оставайтесь, конечно, пожалуйста, месье Пуаро, и я благодарен вам за ваш приезд, но… чему быть, того не миновать. О-хо-хо, грехи наши тяжкие… Мы, Лемезюрье, знаем… никто из нас не избежит своей судьбы.

Пуаро напомнил ему о подпиленной ветке ивы, но это, видимо, произвело незначительное впечатление на Хьюго.

— Наверняка это просто небрежность садовника… да, да, орудием судьбы может стать все, что угодно, но тайная цель очевидна; и я скажу вам, месье Пуаро, нам не придется долго ждать.

Пуаро внимательно взглянул на него.

— Почему вы так говорите?

— Потому что я и сам обречен. Я обращался к доктору в прошлом году, я неизлечимо болен… конец уже не за горами; но прежде чем я умру, Рональд будет забран в мир иной. Наследником останется Джеральд.

— А если что-то случится и с вашим вторым сыном?

— С ним ничего не случится, ему ничто не угрожает.

— Но если все-таки? — настаивал Пуаро.

— Следующим наследником станет мой кузен Роджер.

Нас прервали: высокий статный человек с кудрявой огненно-рыжей шевелюрой вошел в кабинет с пачкой бумаг.

— Не будем сейчас заниматься делами, Гардинер, — сказал Хьюго Лемезюрье и добавил: — Мой секретарь, мистер Гардинер.

Секретарь поклонился, произнес несколько любезных слов и удалился. Несмотря на его приятную внешность, было в этом человеке нечто отталкивающее. Я сказал об этом Пуаро, когда мы вышли прогуляться по прекрасному старому парку, и, к моему удивлению, он был со мной согласен.

— Да-да, Гастингс, вы правы. Мне он тоже не понравился. Слишком уж он красив. Такие всегда ищут теплое местечко, что-то вроде синекуры. А вот и наши детки.

К нам приближалась миссис Лемезюрье со своими сыновьями. Они были приятными на вид мальчиками, младший — темноволосый, как его мать, а старший — с рыжеватыми кудрями. Они с серьезным видом пожали нам руки, а вскоре были совершенно очарованы рассказами Пуаро. Чуть позже нам представили и мисс Сондерс, невзрачную и невыразительную особу, которая завершала компанию.

В течение нескольких дней мы вели приятную, легкую жизнь, но всегда были начеку, правда, безрезультатно. Мальчики жили счастливо и нормально, и ничто, казалось, не предвещало дурного. На четвертый день нашего пребывания в имение заехал майор Роджер Лемезюрье. Он мало изменился: по-прежнему беспечен и жизнерадостен, с той же самой привычкой ко всему относиться легко. Он был, очевидно, кумиром мальчиков: они восторженно встретили его и тут же утащили в сад играть в индейцев. Я заметил, что Пуаро последовал за ними.

На следующий день все были приглашены на чай к леди Клейгейт, чье поместье находилось по соседству. Миссис Лемезюрье предложила нам тоже пойти с ними, но, казалось, даже слегка обрадовалась, когда Пуаро отказался и заявил, что он предпочел бы остаться дома.

Как только все ушли, Пуаро взялся за работу. Он напоминал мне некоего наделенного интеллектом терьера. Я полагаю, что в доме не осталось уголка, который бы он не обследовал; однако все это было сделано так спокойно и методично, что никто даже не заметил его передвижений. В итоге он остался явно неудовлетворенным. Мы сели пить чай на балконе вместе с мисс Сондерс, которая также не пошла на прием.

— Мальчики будут только рады, — проговорила она в своей бесцветной манере. — Хотя я надеюсь, что они будут вести себя прилично: не испортят клумбы и не станут дразнить пчел…

Пуаро не донес чашку до рта. Он выглядел как человек, который увидел привидение.

— Пчелы? — спросил он громовым голосом.

— Да, месье Пуаро, пчелы. Три пчелиных улья. Леди Клейгейт очень гордится своими пчелами…

— Пчелы? — вновь воскликнул Пуаро. Затем он выскочил из-за стола и, схватившись за голову, нервно зашагал взад и вперед по балкону. Теряясь в догадках, я размышлял, почему мой приятель так разволновался при одном упоминании о пчелах.

В этот момент мы услышали, что вернулся автомобиль. Пуаро был уже на ступеньках крыльца, когда компания выходила из машины.

— Рональда ужалила пчела! — возбужденно крикнул Джеральд.

— Ничего страшного, — сказала миссис Лемезюрье, — укус даже не распух. Мы приложили к ранке нашатырный спирт.

— Позвольте мне взглянуть, мой маленький друг, — сказал Пуаро. — Куда вас укусила пчела?

— Вот сюда, в шею, — важно ответил Рональд. — Но она не причинила мне вреда. Папа сказал: «Стой спокойно и не двигайся… на тебя села пчела». Я замер, и он ее снял, но она успела ужалить меня, хотя почти не больно, просто как укол булавкой, а я не заплакал, ведь я уже взрослый и на следующий год пойду в школу.

Пуаро осмотрел шею мальчика и отошел в сторону. Взяв меня под руку, он тихо сказал:

— Сегодня ночью, mon ami, у нас будет одно дельце! Только никому ни слова!

Он отказался дать более вразумительные пояснения, и я, снедаемый любопытством, с нетерпением ждал ночи. Пуаро рано отправился спать, и я последовал его примеру. Когда мы поднялись на второй этаж, он удержал меня за руку и дал краткие инструкции:

— Не раздевайтесь. Идите к себе в комнату, выждите какое-то время, потом погасите свет. Встречаемся здесь.

Выполнив все его указания, я в условленное время встретил его в коридоре. Он жестом велел мне хранить молчание, и мы тихо пошли в то крыло дома, где находились детские спальни. Мы вошли в спальню Рональда и спрятались в самом темном углу. Мальчик спокойно спал.

— По-моему, он спит очень крепко, — прошептал я.

Пуаро кивнул.

— Снотворное, — пробормотал он.

— Зачем?

— Чтобы он не кричал…

— А с чего ему кричать? — спросил я умолкшего Пуаро.

— От укола шприца, mon ami! Тише, давайте лучше помолчим… хотя я полагаю, что ждать нам придется довольно долго.

Но тут Пуаро ошибся. Не прошло и десяти минут, как дверь тихо открылась и кто-то вошел в комнату. Я слышал звук шумного, учащенного дыхания. Шаги направились к кровати, и затем раздался резкий щелчок. Луч электрического фонарика осветил лицо спящего ребенка… но темнота пока скрывала вошедшего. Он положил фонарик на тумбочку, в правой руке у него был шприц, а левой он коснулся шеи мальчика…

Мы с Пуаро мгновенно выскочили из укрытия. Фонарик упал на пол, и мы в темноте боролись с тайным пришельцем. Он оказался исключительно сильным. Но наконец мы одолели его.

— Свет, Гастингс, я должен увидеть его лицо… Хотя, боюсь, мне слишком хорошо известно, кого мы сейчас увидим.

«Так же как и мне», — подумал я, на ощупь ища на полу фонарик. В какой-то момент я подозревал секретаря, подстрекаемый моей тайной неприязнью к этому человеку, но сейчас я чувствовал уверенность в том, что выслеженным нами чудовищем окажется кузен, который решил расчистить себе путь к титулу убийством двух своих малолетних родственников.

Моя нога коснулась фонарика. Я поднял его и включил свет. Тусклый луч осветил лицо… Хьюго Лемезюрье, отца мальчиков!

Я чуть не выронил фонарь.

— Невозможно, — хрипло пробормотал я, — невозможно!

Лемезюрье потерял сознание. Мы с Пуаро перетащили его в другое крыло и положили на кровать в спальне. Пуаро наклонился и осторожно извлек что-то из его правой руки. Он повернулся ко мне, и я увидел у него на ладони маленький шприц. Я содрогнулся.

— Что в нем? Яд?

— Муравьиная кислота, я полагаю.

— Муравьиная кислота?

— Да. Вероятно, полученная из муравьиного яда. Он же был химиком, как вы помните. Причиной смерти, наверное, сочли бы пчелиный укус.

— О боже, — пробормотал я, — ведь это его родной сын! И вы ожидали этого?

Пуаро печально кивнул головой.

— Да. Разумеется, он душевнобольной. Я подозреваю, что фамильное предание стало его манией. Непреодолимое желание стать наследником заставило его совершить ряд ужасных преступлений. Возможно, впервые эта идея пришла ему в голову, когда он ехал на север в ту ночь вместе с Винсентом. Он не мог вынести, что предсказание будет опровергнуто. Сын Рональда уже умер, да и сам Рональд стоял на пороге смерти… у них было слабое здоровье. Хьюго устроил несчастный случай с пистолетом и, о чем я не подозревал до сих пор, убил своего брата Джона уже известным нам способом, введя муравьиную кислоту в его яремную вену. На тот момент его амбиции были удовлетворены, он стал хозяином фамильных владений. Однако его триумф был кратковременным… у него обнаружили неизлечимую болезнь. И тогда появилась эта навязчивая безумная идея: старший сын рода Лемезюрье не должен стать наследником. Я подозреваю, что он сам подстроил то опасное купание… наверное, спровоцировал своего сына на слишком дальний заплыв. А когда этот план не удался, он подпилил ветку ивы, ну а потом отравил детскую еду.

— Дьявольщина! — поежившись, пробормотал я. — И ведь все так умно спланировано!

— Да, mon ami, нет ничего более поразительного, чем исключительное здравомыслие душевнобольных! Разве только исключительно экстравагантные чудачества здоровых! Я подозреваю, что он совсем недавно окончательно спятил, то есть его безумие перешло в хроническую болезнь.

— И ведь подумать только: я подозревал Роджера… этого прекрасного человека.

— Это было вполне естественное предположение, mon ami. Мы знали, что в ТОТ вечер он также должен был отправиться на север вместе с Винсентом. Мы знали, что он является очередным наследником после Хьюго и его детей. Но наше предположение не подтверждалось фактами. Ива была подпилена, когда в доме оставался один Рональд… А ведь в интересах Роджера было бы покончить разом с обоими детьми. Отраву подсыпали только в еду Рональда. А сегодня, когда они вернулись домой, я выяснил, что об укусе пчелы мальчику сообщил сам Хьюго, и тогда я вспомнил другую смерть от такого укуса… тут-то я все и понял!

Хьюго Лемезюрье умер через несколько месяцев в частной клинике для душевнобольных, в которую его поместили. Спустя год его вдова вышла замуж за мистера Джона Гардинера, рыжеволосого секретаря. Рональд унаследовал обширные владения своего отца и продолжает жить в добром здравии.

— Ну вот и славно, — заметил я Пуаро. — Очередное заблуждение рассеялось. Вы весьма успешно разделались с проклятием рода Лемезюрье.

— Сомневаюсь, — в глубокой задумчивости сказал Пуаро. — Право же, я очень сомневаюсь в этом.

— Что вы имеете в виду?

— Mon ami, я отвечу вам одним многозначным намеком: подумайте о… красном цвете!

— Что, кровь?! — Вздрогнув, я понизил голос до испуганного шепота.

— Вам всюду чудятся мелодрамы, Гастингс! Я подразумевал нечто гораздо более прозаичное — цвет волос маленького Рональда.

Затерянный прииск

Я со вздохом отложил свою чековую книжку.

— Странная вещь, — заметил я, — но моя задолженность банку почему-то никак не уменьшается.

— И это беспокоит вас, не так ли? Я тоже, когда у меня есть долги, не могу спокойно спать по ночам, — согласился Пуаро.

— Я полагал, что ваши денежные дела в полном порядке, — возразил я.

— У меня на счете имеется сорок четыре фунта четыре шиллинга и четыре пенса, — сказал Пуаро с долей самодовольства. — Складненькая сумма, не правда ли?

— Должно быть, в вашем банке тактичный управляющий. Ему, очевидно, известна ваша любовь к симметрии и порядку. А что вы думаете, скажем, о вложении трех сотен в акции Поркьюпайнских нефтяных месторождений? Судя по публикациям, помещенным в сегодняшних газетах, они собираются выплатить своим акционерам стопроцентные дивиденды в следующем году.

— Нет, это не для меня, — сказал Пуаро, с сомнением покачав головой. — Мне не нравится вся эта шумиха. Я предпочитаю гарантированные и надежные инвестиции — les rentes, консолидированную ренту, так вы, кажется, называете этот доход.

— Неужели вы никогда не делали рискованных вложений?

— Нет, mon ami, — серьезно ответил Пуаро, — не делал. И единственные имеющиеся у меня акции, которые вы не назвали бы золотой жилой, — это четырнадцать тысяч акций «Бирма-Майнс Лтд».

Пуаро сделал паузу, явно ожидая моей поощряющей реплики.

— Неужели? — заинтересованно спросил я.

— Да, и за них я тоже не платил наличными… Нет, они достались мне в качестве вознаграждения за работу моих маленьких серых клеточек. Вы хотели бы услышать эту историю, не правда ли?

— Разумеется, хотел бы.

— Так вот, прииск этой фирмы находился в глубине страны, в паре сотен миль от Рангуна. Его открыли китайцы еще в пятнадцатом веке, и он разрабатывался до начала мусульманских волнений, но был окончательно заброшен к 1868 году. Китайцы добывали там отличную свинцово-серебряную руду из верхних слоев рудника, но извлекали из нее только серебро, выбрасывая богатый свинцом шлак. Конечно, это было вскоре обнаружено при проведении в Бирме геологоразведочных работ, хотя благодаря тому, что старые выработки были заполнены рыхлыми породами и водой, все попытки найти месторождение руды оказались тщетными. Синдикат много раз посылал туда исследователей, и они перерыли там все, что можно, но эта сокровищница по-прежнему оставалась ненайденной. Но вот один представитель напал на след китайской семьи, у которой могли сохраниться записи о местонахождении искомого рудника. Нынешнего главу семьи звали У Линь.

— Какая захватывающая страница коммерческого романа! — воскликнул я.

— А разве нет? Ах, mon ami, романы могут быть не только у златокудрых девушек несравненной красоты… О, простите, вам ведь нравятся рыжеволосые. Помните, как…

— Продолжайте вашу историю, — поспешно сказал я.

— Eh bien, мой друг. Итак, к истории подключается У Линь. Он оказался почтенным торговцем, весьма уважаемым в своей провинции. Он подтвердил, что у него хранятся такие документы, но отказался вести переговоры с кем-либо, кроме главы фирмы. В итоге для него устроили путешествие в Англию, где он должен был встретиться с одним из руководителей синдиката.

И вот наш У Линь отправляется в Англию на пароходе «Ассунта», который прибыл в Саутгемптон туманным и холодным ноябрьским утром. Один из членов правления, мистер Пирсон, поехал в Саутгемптон, чтобы встретить корабль, но из-за тумана его поезд опоздал, и к тому времени, когда он прибыл, У Линь уже сошел на берег и отправился поездом в Лондон. Мистер Пирсон вернулся в город несколько раздосадованный, поскольку не имел представления, в каком месте мог остановиться китаец. Но во второй половине дня служащие компании получили телефонное сообщение. У Линь остановился в гостинице на Рассел-сквер. Он неважно себя чувствовал после длительного путешествия, но заявил, что завтра сможет присутствовать за столом переговоров.

Встреча в правлении компании была назначена на одиннадцать утра. Когда в половине двенадцатого У Линь так и не появился, секретарь позвонил в отель. В ответ на его вопросы ему поведали, что китаец ушел с другом около половины одиннадцатого. Казалось очевидным, что он вышел из гостиницы с намерением пойти на встречу, но время шло, а он так и не появился. Конечно, не зная Лондона, У Линь мог и заблудиться, но даже поздно вечером он не вернулся в гостиницу. Мистер Пирсон не на шутку встревожился и сообщил о случившемся в полицию. На следующий день также не удалось обнаружить никаких следов пропавшего человека, но еще через день, ближе к вечеру, из Темзы выловили утопленника, которым оказался тот самый несчастный китаец. Правда, документы, связанные с рудником, пропали бесследно, их не было ни в одежде, ни в вещах китайца, оставленных в гостинице.

В этот момент, mon ami, меня и подключили к делу. Мне позвонил сам мистер Пирсон. Его глубоко потрясла смерть У Линя, но больше всего он расстраивался из-за пропажи документов. Полицейские, разумеется, прежде всего будут разыскивать убийцу, а поиск документов останется у них на втором плане. Поэтому он хотел, чтобы я, подключившись к работе полиции, действовал в интересах его компании.

Я довольно охотно согласился. Очевидно, что поиски мне предстояло вести в двух направлениях. Во-первых, можно было подозревать сотрудников компании, которые знали о приезде китайца, а во-вторых, пассажиров корабля, которые могли разузнать о цели его путешествия. Я начал со второго пути, выбрав более узкий круг поисков. Тогда-то я и встретился с инспектором Миллером, которому было поручено вести это дело. Самодовольный, невоспитанный и совершенно невыносимый тип, абсолютно не похожий на нашего приятеля Джеппа. Вместе с ним мы допросили служащих корабля. Но они не много смогли рассказать нам. Во время плавания У Линь держался особняком. Он завел знакомство только с двумя пассажирами. Первый был разорившимся европейцем по фамилии Дайер, который имел весьма сомнительную репутацию, а второй — молодым банковским служащим, Чарльзом Лестером, возвращавшимся домой из Гонконга. Нам еще посчастливилось получить фотографии этих людей. На тот момент мы почти не сомневались, что если кто-то из них и замешан в этом деле, то, конечно, Дайер. Обнаружилась его связь с шайкой китайских аферистов, и, естественно, он являлся наиболее вероятным подозреваемым.

Нашим следующим шагом было посещение гостиницы «Рассел». По фотографии там сразу же узнали У Линя. Потом мы показали им фотографию Дайера, но, к нашему разочарованию, швейцар решительно заявил, что этот человек не приходил в гостиницу в то роковое утро. На всякий случай я все-таки достал еще и фотографию Лестера, и, к моему удивлению, швейцар сразу признал его.

«Да, сэр, — ответил он, — именно этот джентльмен, зайдя к нам в половине одиннадцатого, спросил, где остановился мистер У Линь, а потом вышел вместе с ним».

Расследование явно продвигалось. Мы отправились поговорить с мистером Чарльзом Лестером. Он был с нами предельно откровенен, сожалел о гибели китайца и предложил свою помощь. Его история была следующей. По договоренности с У Линем он зашел за ним в гостиницу в половине одиннадцатого. Однако У Линя на месте не оказалось. В номере был только слуга, он объяснил, что его хозяину пришлось уйти, и добавил, что может отвезти молодого человека туда, где сейчас находится его хозяин. Ничего не подозревая, Лестер согласился, и китаец поймал такси. Они ехали какое-то время в направлении порта. Внезапно заподозрив неладное, Лестер остановил такси и вышел, несмотря на протесты слуги У Линя. Больше, как заверил нас Лестер, ему ничего не известно.

С удовлетворенным видом мы поблагодарили его и ушли. Вскоре выяснилось, что в его истории есть определенные несоответствия. Во-первых, У Линь путешествовал один, у него не было никакого слуги ни на пароходе, ни в гостинице. Во-вторых, нашелся водитель такси, который возил в то утро этих двух пассажиров. Лестер не выходил из такси по пути в порт. В действительности он вместе с китайским джентльменом проехал в известный своей сомнительной репутацией Лайм-хаус, китайский квартал. Интересующее нас место было, в общем-то, хорошо известно как притон курильщиков опиума. Оба пассажира, по словам таксиста, вошли туда, а примерно через час англичанин, которого шофер узнал по фотографии, вышел один. Он выглядел очень бледным и больным и велел таксисту отвезти его к ближайшей станции метро.

Мы навели справки о положении дел Чарльза Лестера, и оказалось, что, несмотря на отличную репутацию, он был азартным игроком и наделал много долгов. Дайера, разумеется, мы также не теряли из виду. Казалось слишком маловероятным, что он мог выдать себя за другого человека, к тому же такая версия не подтвердилась. На весь интересующий нас день у него было бесспорное алиби. Конечно, владелец опиумного притона с восточной флегматичностью отрицал все. Он никогда не видел Чарльза Лестера. В то утро к нему не заходил ни один из показанных нами на фотографиях мужчин. И вообще полиция ошибается: никакого опиума здесь не курят.

Какое бы значение ни имело отрицание этих фактов, оно мало чем помогло Чарльзу Лестеру. Его арестовали по подозрению в убийстве У Линя. В его квартире провели обыск, но не обнаружили никаких документов, связанных с рудником. Владелец опиумного притона также был задержан, но облава и обыск, устроенные в его заведении, оказались бесполезными. Не нашлось ничего компрометирующего это заведение.

А тем временем наш знакомый мистер Пирсон пребывал в крайне тревожном состоянии. Горестно сетуя, он нервно вышагивал взад-вперед по моей комнате.

«Месье Пуаро, — назойливо гудел он, — ну ведь у вас же должны быть какие-то идеи! Наверняка у вас созрели какие-то идеи!»

«Разумеется, у меня есть идеи, — осторожно ответил я. — Проблема как раз в том… что их слишком много; и вследствие этого все они ведут в разных направлениях».

«Например?» — спросил он.

«Например, водитель такси. Только с его слов мы знаем, что он отвез этих двух мужчин в притон. Это первая идея. Затем… что в действительности представляет собой этот притон? Предположим, они вышли из такси, зашли в дом и, выйдя через заднюю дверь, направились еще куда-то».

Мои слова, казалось, поразили мистера Пирсона.

«Но вы ведь ничего не делаете, только все сидите и думаете! Не могли бы вы сделать наконец хоть что-то?»

Как вы понимаете, он был легковозбудимым человеком.

«Месье, — с достоинством ответил я, — Эркюль Пуаро не станет бегать взад-вперед по зловонным улочкам Лайм-хаус, как собачонка в период течки. Не волнуйтесь. Мои агенты занимаются вашим делом».

На следующий день у меня появились новости для него. Двое мужчин действительно вышли из притона через заднюю дверь и направились в маленький ресторанчик на берегу реки. Официанты запомнили, что они посидели там, а потом Лестер ушел один.

И представьте себе, Гастингс, тогда мистер Пирсон ухватился за одну безумную идею. Ничто не могло удовлетворить его, как только то, что мы должны сами отправиться в этот ресторанчик и на месте провести расследование. Я спорил, уговаривал, просил, но он и слушать ничего не хотел. Он рассуждал о том, что нам следует изменить внешность… и даже предложил мне… я не решаюсь произнести это… предложил мне сбрить усы! Представляете? Я заметил ему, что последняя идея смехотворна и нелепа. Зачем бессмысленно уничтожать такое изящное украшение? Кроме того, желание испытать новые впечатления и покурить опиума могло с равным успехом возникнуть у любого бельгийца — как с усами, так и без усов.

В общем, он согласился со мной, но по-прежнему настаивал на осуществлении своего плана. Он вернулся ко мне в тот же вечер… Мой бог, ну и видок же у него был! Он напялил на себя какое-то старье, которое гордо назвал «бушлатом», вымазал грязью небритый подбородок и накрутил на шею омерзительного вида шарф. И представьте, Гастингс, он был весьма доволен собой! Поистине англичане безумны. Он произвел некоторые изменения с моей внешностью. Я позволил ему это. Разве можно спорить с маньяком? И вот мы отправились… В конце концов, не мог же я позволить ему пойти одному, этому ребенку.

— Естественно, не могли, — поддержал я.

— Продолжим… Итак, мы прибыли на место. Мистер Пирсон заговорил на каком-то чудном английском. Он изображал бывалого моряка. Твердил о каких-то салагах, баках и полубаках и еще черт знает о чем. Мы сидели в затхлом маленьком помещении в компании множества китайцев. Пробовали какие-то жуткие блюда. О, Dieu, mon estomac![1737] — Пуаро погладил эту часть своего тела, прежде чем продолжить. — Потом к нам подошел хозяин этой забегаловки, китаец с порочной улыбочкой на лице.

«Вам, господа, не нравится здешняя еда, — сказал он. — Вы пришли за тем, что вам больше нравится. Курить опиум нравится, да?»

Мистер Пирсон в тот же момент сильно врезал по моей ноге под столом (он был также в морских башмаках, заметьте!) и сказал:

«А что, я бы не возражал, Джон. Давай, полный вперед!»

Ухмыльнувшись, китаец вывел нас в коридор и открыл дверцу подвала; мы спустились вниз на несколько ступенек и потом вновь поднялись наверх, оказавшись в комнате, обставленной очень уютными диванчиками и кушетками. Мы возлегли на них, и китайский мальчик снял с нас ботинки. Это были лучшие мгновения того вечера. Затем нам принесли трубки и набили их опиумом, а мы сделали вид, что собираемся курить и грезить в наркотическом забытьи. Но когда мы остались одни, мистер Пирсон, тихонько окликнув меня, слез со своего дивана и бесшумно подкрался к выходу из комнаты. Мы прошли в следующее помещение, где также сидели курильщики, и тут услышали голоса двух разговаривающих мужчин. Мы стояли возле занавеса и слушали. Они говорили об У Лине.

«Так где же бумаги?» — спросил один.

«Их унес мистер Лестер, — с китайской шепелявостью ответил другой. — Он сказал, они лежат в хорошем месте… полиция не сможет найти».

«Да ведь его же посадили», — возразил первый голос.

«Как посадили, так и отпустят. Полиция не уверена в его вине».

Больше они ничего особенного не сказали и потом, очевидно, собрались уходить, поэтому мы поскорее юркнули в нашу комнату и легли на диваны.

«Похоже, пора выбираться отсюда, — через пару минут пробормотал мистер Пирсон. — В этом притоне и заболеть недолго».

«Вы совершенно правы, месье, — согласился я. — Пора заканчивать нашу комедию».

Мы быстро направились к выходу, разумеется, щедро расплатившись с хозяином. Как только мы вышли на улицу, мистер Пирсон с наслаждением вдохнул относительно свежий воздух Лайм-хаус.

«Я счастлив, что мы ушли оттуда, — сказал он. — Однако наши старания не пропали даром».

«Да, действительно, — признал я, — и мне кажется, что после этого вечернего маскарада мы сможем без особых трудностей найти интересующий нас предмет».

Да, да, в сущности, все оказалось предельно просто, — вдруг подытожил Пуаро.

Его неожиданное заключение показалось мне столь удивительным, что я в недоумении уставился на моего друга.

— Но… но где же вы обнаружили документы? — спросил я.

— В его кармане — tout simplement.

— В чьем кармане-то?

— Parbleu![1738] Ну разумеется, в кармане мистера Пирсона. — Затем, подметив мой изумленный взгляд, Пуаро мягко продолжил: — Вы еще не поняли этого? Мистер Пирсон, как и Чарльз Лестер, был по уши в долгах. Мистер Пирсон, как и Чарльз Лестер, был заядлым игроком. И он замыслил украсть документы у китайца. Встретив его в Сауггемптоне, он привез его в Лондон и доставил прямиком в Лайм-хаус. В тот день был сильный туман, и китаец, видимо, даже не понял, куда его привезли. Я полагаю, что мистер Пирсон сам частенько покуривал опиум и вследствие этого свел знакомство с весьма своеобразными субъектами. Не думаю, чтобы он замышлял убийство. Его план состоял в том, чтобы один из китайцев сыграл роль У Линя и получил деньги за продажу документов. Поначалу все складывалось хорошо. Но, по восточному разумению, гораздо проще было убить У Линя и бросить его тело в Темзу, и китайские сообщники Пирсона, не посоветовавшись с ним, предпочли действовать своими собственными методами. Можете себе представить, как перепугался мистер Пирсон. Вы, скорее всего, описали бы его состояние вашим английским выражением «blue funk»[1739]. Ведь кто-то мог припомнить, что видел его в поезде вместе с У Линем… Простое похищение не идет ни в какое сравнение с убийством.

Его спасение было в том, чтобы один из китайцев представился У Линем в гостинице «Рассел». Только бы тело не обнаружили слишком быстро! Вероятно, У Линь сообщил ему о том, что к нему должен был зайти Чарльз Лестер, который и зашел к нему в гостиницу. Пирсон усматривает в этом отличную возможность для того, чтобы отвести от себя подозрение. Чарльз Лестер станет последним человеком, с которым встречался У Линь. Сообщник Пирсона должен был представиться Лестеру слугой У Линя и как можно быстрее привезти его в Лайм-хаус. Весьма вероятно, что там ему предложили выпить. А в это питье соответственно подмешали наркотики; и когда Лестер часом позже вышел из притона, он уже имел весьма туманное представление о том, что с ним случилось. Но что-то помнил определенно, и когда он узнал о смерти У Линя, то совсем перепугался и начал отрицать даже то, что побывал в Лайм-хаусе.

Тем самым, разумеется, он играет на руку Пирсону. Мог ли Пирсон довольствоваться этим? Нет, его беспокоит мой метод действий, и он решает убедить меня в виновности Лестера. Для этого он и придумал весь этот замысловатый маскарад. А я сделал вид, что ему удалось одурачить меня. Разве я не говорил вам, Гастингс, что он был подобен ребенку, разыгрывающему шараду? Eh bien, я сыграл свою роль. Он, радуясь, отправился домой. Но утром инспектор Миллер прибыл к нему с обыском. Документы оказались у Пирсона; игра закончилась. Он горько пожалел о том, что позволил себе разыграть комедию с Эркюлем Пуаро! В сущности, в этом деле была только одна настоящая сложность.

— Какая же? — с любопытством спросил я.

— Сложно было убедить инспектора Миллера! Ох и штучка он, доложу я вам! Мало того что упрям, так еще и глуп. А в итоге ему достались все лавры!

— Очень жаль, — воскликнул я.

— Да ладно, я получил свою компенсацию. Правление фирмы «Бирма-Майнс Лтд» выдало мне четырнадцать тысяч акций в качестве вознаграждения за мои услуги. Не так уж плохо, не правда ли? Но, Гастингс, я прошу вас, придерживайтесь более консервативных взглядов, вкладывая деньги. Не стоит слишком доверять газетной рекламе. В правлении «Поркьюпайна» тоже могут быть подобные пирсоны!

Плимутский экспресс

Алек Симпсон, офицер военно-морского флота, вошел с платформы на Ньютон-Эббот в вагон первого класса Плимутского экспресса. За ним следовал носильщик с тяжелым чемоданом. Он уже собрался забросить его на багажную полку, но молодой моряк остановил его:

— Не надо, положи чемодан на сиденье. Я уберу его наверх потом. Вот держи.

— Благодарю вас, сэр. — Взяв щедрые чаевые, носильщик удалился.

Двери с шумом захлопнулись; зычный голос объявил: «Отправляется поезд до Плимута. Пересадка на Торки. Следующая остановка — Плимут». Раздался свисток, и поезд медленно отошел от станции.

Лейтенант Симпсон ехал в купе в полном одиночестве. Декабрьский воздух был холодным, и он закрыл окно. Рассеянно принюхавшись, Симпсон поморщился. Что за странный запах! Он напомнил ему о времени, проведенном в госпитале, и о хирургической операции на ноге. Да, в купе явно пахло хлороформом!

Он приоткрыл окно и пересел на другое место — против хода движения поезда. Достав из кармана трубку, раскурил ее. Какое-то время Симпсон просто сидел, поглядывая в темное окно и покуривая трубку.

— Откуда, черт возьми, идет такая вонь? — пробормотал он и, решительно встав, наклонился и заглянул под сиденье…

Спустя мгновение ночь огласилась громким звоном, и скоростной поезд сделал вынужденную остановку, подчиняясь требованию, поступившему по экстренной связи.

— Mon ami, — сказал Пуаро, — я помню, что вас сильно заинтересовала тайна Плимутского экспресса. Прочтите-ка вот это.

Я взял записку, которую он перекинул мне через стол. Содержание ее было коротким и весьма определенным.

Я не понял, какое отношение она могла иметь к моему интересу, и вопросительно взглянул на Пуаро. Отвечая мне, он взял газету и громко прочитал:

— «Прошлой ночью была обнаружена чудовищная находка. Молодой офицер, возвращаясь в Плимут, обнаружил под сиденьем в своем купе тело женщины с пронзенным сердцем. Офицер сразу дернул за шнур экстренной связи, и поезд немедленно остановился. Богато одетая женщина, которой на вид было около тридцати лет, пока не опознана».

И далее мы читаем следующее: «Женщина, обнаруженная мертвой в Плимутском экспрессе, была опознана как достопочтенная миссис Руперт Каррингтон». Теперь вы понимаете, мой друг? Если же нет, то я могу добавить, что миссис Руперт Каррингтон, в девичестве Флосси Холлидэй, была дочерью Холлидэя, стального короля Америки.

— И он желает встретиться с вами? Чудесно!

— В прошлом я оказал ему маленькую услугу… в деле с ценными облигациями. И однажды, когда я был в Париже, мне довелось присутствовать на роскошном приеме, где я обратил внимание на мадемуазель Флосси. La jolie petite pensionnaire![1740] И она также имела хорошенькое приданое! Что и внушало опасение. Да, да, она чуть не попала в беду.

— Так что же с ней случилось?

— Небезызвестный граф де ла Рошфор. Un bien mauvais sujet![1741] Натуральный негодяй, как сказали бы вы. А попросту говоря, авантюрист и сердцеед, который отлично знал, как завоевать сердце романтической юной девушки. К счастью, ее отец вовремя почуял неладное. Он спешно увез ее обратно в Америку. Несколько лет спустя я узнал о ее свадьбе, хотя лично я никогда не видел ее мужа.

— Гм, — сказал я, — по общему мнению, достопочтенный Руперт Каррингтон далеко не завидная партия. Он довольно ловко промотал все свое наследство на скачках, и я могу представить, что доллары старого Холлидэя пришлись ему как нельзя кстати. Должен заметить, что такому благовоспитанному, приятному на вид, но совершенно бессовестному мерзавцу, должно быть, непросто было найти себе подходящую супругу!

— Ах, несчастная милая леди! Elle n’est pas bien tombée![1742]

— Мне думается, он сразу дал ей понять, что его привлекала не она сама, а ее деньги. Я полагаю, что они практически с самого начала условились о том, что каждый будет жить своей жизнью. Недавно до меня дошли слухи, что дело вполне определенно идет к официальному разводу.

— Старина Холлидэй не дурак. При желании он может наложить строгое ограничение на использование ее денег.

— Будем надеяться. В любом случае я точно знаю, что достопочтенный Руперт, как говорится, находится в очень стесненных обстоятельствах, то есть, проще говоря, вечно сидит на мели.

— Ах вот оно что! Интересно…

— Что же вам интересно?

— Мой милый друг, не стоит пока забрасывать меня вопросами. Как я понимаю, вас заинтриговало это дело. Предлагаю отправиться за компанию со мной к мистеру Холлидэю. Тут на углу есть стоянка такси…

Нескольких минут хватило, чтобы домчать нас к шикарному особняку на Парк-Лейн, арендованному американским магнатом. Нас проводили в библиотеку, и почти тут же к нам присоединился крупный мужчина с пронзительными глазами и решительно вздернутым подбородком.

— Месье Пуаро? — сказал мистер Холлидэй. — Я полагаю, мне нет необходимости объяснять, зачем я пригласил вас. Вы читали газеты, а я не из тех, кто привык попусту тратить время. Случайно услышав, что вы в Лондоне, я вспомнил отличную работу, которую вы проделали для спасения моего состояния. Незабываемая история. Этим делом занимается Скотленд-Ярд, но я хочу подключить к нему своего доверенного человека. Затраты меня не волнуют. Все мое богатство я наживал для моей девочки… А теперь ее нет, и я готов истратить все до последнего цента, чтобы поймать проклятого подлеца, который сделал это! Понимаете? То есть я согласен на любые ваши условия и предоставляю вам полную свободу действий.

Пуаро кивнул.

— Мне довелось, месье, несколько раз встречаться с вашей дочерью в Париже, и я охотно возьмусь за это дело. А сейчас прошу вас рассказать мне о причинах ее поездки в Плимут и о любых других деталях, которые кажутся вам важными в данном случае.

— Ну, начнем с того, — ответил Холлидэй, — что она не собиралась в Плимут. Она планировала провести уик-энд с одной компанией в Эйвонмид-Корт, герцогском имении в Суонси. Она выехала из Лондона после полудня, в двенадцать с четвертью, с Паддингтонского вокзала, прибыв в Бристоль в два пятьдесят. Основные плимутские поезда идут через Уэстбери, но не подходят к Бристолю. А этот двенадцатичасовой экспресс без остановки следовал до Бристоля, впоследствии останавливаясь в Уэстоне, Тонтоне, Эксетере и Ньютон-Эбботе. Моя дочь зарезервировала себе отдельное купе до Бристоля, а ее служанка ехала третьим классом в следующем вагоне.

Пуаро кивнул головой, и мистер Холлидэй продолжил:

— В Эйвонмид-Корт намечалось несколько балов, на которых должны были собраться все сливки общества, и соответственно моя дочь захватила с собой почти все драгоценности… общей суммой, вероятно, на сто тысяч фунтов.

— Un moment, — прервал его Пуаро. — У кого хранились драгоценности? У вашей дочери или у служанки?

— Моя дочь обычно сама следила за ними, она держала их в голубом сафьяновом несессере.

— Продолжайте, месье.

— В Бристоле служанка, Джейн Мейсон, вышла на платформу с дорожными чемоданами моей дочери и подошла к дверям вагона Флосси. К ее глубокому удивлению, моя дочь сказала ей, что она решила не выходить в Бристоле, а ехать дальше. Она велела Мейсон отнести весь багаж в камеру хранения. Джейн могла перекусить в буфете, а потом ей следовало дожидаться на вокзале свою госпожу, которая собиралась вскоре вернуться на одном из встречных поездов. Служанка очень удивилась, но выполнила все указания. Она сдала багаж в камеру хранения и выпила чаю. Но встречные поезда шли один за другим, а ее госпожа так и не появилась. Когда прибыл последний вечерний поезд, она, решив не забирать пока багаж, отправилась ночевать в ближайшую гостиницу. Утром она прочла об этой трагедии и первым же проходящим поездом вернулась в Лондон.

— Есть ли хоть какие-то объяснения относительно того, почему ваша дочь так внезапно изменила планы?

— В общем, со слов Джейн Мейсон мне известно, что в Бристоле Флосси была уже не одна в своем купе. С ней находился мужчина, который стоял в глубине, выглядывая в заднее окно, поэтому служанка не видела его лица.

— В вагоне, естественно, был коридор.

— Да.

— С какой стороны он проходил?

— Со стороны платформы. Моя дочь стояла в коридоре, разговаривая с Мейсон.

— Есть ли, на ваш взгляд, какие-то сомнения в том… Извините! — Пуаро встал и аккуратно поправил чуть скособочившуюся крышку чернильницы. — Je vous demande pardon[1743], — продолжил он, вновь усаживаясь на свое место. — Я не могу спокойно смотреть на подобные перекосы. Маленькая причуда, не правда ли? Я хотел спросить, месье, есть ли у вас какие-то сомнения в том, что эта, вероятно, неожиданная встреча послужила причиной столь внезапной перемены планов вашей дочери?

— Мне кажется, что это единственное разумное предположение.

— У вас нет идей относительно того, кто мог оказаться ее случайным попутчиком?

Миллионер на мгновение задумался, а потом ответил:

— Нет… я понятия не имею, кто это мог быть.

— Далее… как обнаружили тело?

— Его обнаружил один молодой военно-морской офицер, который сразу поднял тревогу. В поезде был врач. Он осмотрел тело. Ее сначала усыпили, а потом закололи. По его мнению, она была мертва уже около четырех часов, то есть, должно быть, ее убили вскоре после отправления из Бристоля, вероятно, перед Уэстоном или между Уэстоном и Тонтоном.

— А драгоценности?

— Несессер с драгоценностями исчез, месье Пуаро.

— Еще один момент, месье. Состояние вашей дочери… к кому оно переходит после ее смерти?

— Флосси написала завещание вскоре после свадьбы, оставив все своему мужу. — Он нерешительно помолчал и продолжил: — Я могу также сообщить вам, месье Пуаро, что я считаю своего зятя бессовестным негодяем и что, следуя моему совету, моя дочь уже готовилась развестись с ним… без каких-либо осложнений. Я открыл дочери специальный банковский счет, чтобы только она при жизни могла распоряжаться этими деньгами, и, хотя они уже несколько лет жили отдельно, зять частенько просил у нее денег, и она не отказывала ему, предпочитая избегать скандалов. Но я решил положить этому конец, и мои адвокаты уже начали бракоразводный процесс.

— А где сейчас месье Каррингтон?

— В Лондоне. По-моему, вчера он ездил за город и вернулся только вечером.

Немного поразмыслив, Пуаро сказал:

— Полагаю, это все, что вам известно, месье.

— Возможно, вы хотите поговорить со служанкой, Джейн Мейсон?

— Если не возражаете.

Холлидэй позвонил в колокольчик и отдал короткое распоряжение лакею.

Пару минут спустя в комнату вошла Джейн Мейсон, почтенного вида женщина с резкими чертами лица. Вопреки трагической ситуации она держалась с тем невозмутимым спокойствием, которое обычно отличает только хорошую прислугу.

— Вы позволите мне задать вам несколько вопросов? Вчера утром перед отъездом из Лондона ваша госпожа вела себя как обычно? Возможно, она была чем-то взволнована или взбудоражена?

— О нет, сэр!

— А в Бристоле она уже вела себя совсем иначе?

— Да, сэр, она выглядела ужасно расстроенной… так нервничала, что казалось, не знает, что говорит.

— А что именно она говорила?

— Ну, сэр, насколько я могу припомнить, она сказала: «Мейсон, я решила изменить свои планы. Случилось нечто особенное… я хочу сказать, что не намерена выходить здесь. Я поеду дальше. Возьми багаж и сдай его в камеру хранения; потом отдохни, выпей чаю и подожди меня на вокзале». — «Подождать вас здесь, мадам?» — уточнила я. «Да-да. Не уходи со станции. Я вернусь встречным поездом. Не знаю точно когда… возможно, поздно вечером». — «Слушаюсь, мадам», — ответила я. Мне было не по чину задавать вопросы, но я очень удивилась.

— Такое поведение было необычным для вашей госпожи, не правда ли?

— Очень необычным, сэр.

— И что же вы подумали?

— В общем, сэр, я подумала, что во всем виноват джентльмен, стоявший в ее купе. Она не разговаривала с ним, но один или два раза оборачивалась к нему, словно хотела спросить, правильно ли она все сделала.

— А вы не видели лица этого джентльмена?

— Нет, сэр. Он все время стоял спиной ко мне.

— Можете вы в общих чертах описать его?

— На нем было светлое бежевое пальто и дорожная шляпа. Вроде бы он был высокий и стройный, и волосы у него на затылке были темными.

— Вам он не показался знакомым?

— О нет, сэр, по-моему, я не встречала его прежде.

— Это не мог быть случайно муж вашей хозяйки, мистер Каррингтон?

Мейсон выглядела слегка испуганной.

— О, я так не думаю, сэр!

— Но вы не уверены?

— Конечно, тот мужчина был примерно одного роста с хозяином, сэр… но я и подумать не могла, что это был он. Мы так редко видели его… Я не могу утверждать, что в вагоне был именно он!

Пуаро поднял с пола какую-то мелочь, типа кнопки, и взглянул на нее с явным недовольством; затем он продолжил:

— Возможно ли, чтобы этот человек сел в ваш поезд в Бристоле до того, как вы вышли на платформу?

Мейсон задумалась.

— Да, сэр, думаю, возможно. В моем вагоне было много народу, и я смогла выйти из него только спустя несколько минут после остановки… кроме того, на платформе собралась толпа, что тоже задержало меня. Но в таком случае у него была всего лишь пара минут, чтобы поговорить с хозяйкой. Я считала само собой разумеющимся, что он перешел к ней из другого вагона.

— Да, это, конечно, более вероятно.

Все еще хмурясь, Пуаро немного помолчал.

— Вы знаете, сэр, как была одета хозяйка? — спросила девушка.

— В газетах упоминались какие-то детали, но я предпочел бы, чтобы вы подтвердили эти сведения.

— У нее была белая лисья шапка, сэр, с полупрозрачной вуалью, покрытой белыми пятнышками, и голубой ворсистый костюм… вернее, того голубого оттенка, который теперь называют «электрик».

— Гм, весьма эффектно.

— Кстати, — заметил мистер Холлидэй, — инспектор Джепп надеется, что это может помочь нам определить место, где было совершено преступление. Уж если кто-то видел ее, то наверняка не забудет.

— Precisement![1744] Благодарю вас, мадемуазель.

Служанка вышла из комнаты.

— Хорошо! — Пуаро бодро поднялся с кресла. — Видимо, на данный момент я выяснил все, что можно… за одним исключением. Я хотел бы еще раз попросить вас, месье, сообщить мне все важные подробности, именно все!

— Я уже сообщил.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— Что ж, тогда нам не о чем больше говорить. Я вынужден отказаться от этого дела.

— Почему?

— Потому что вы не были откровенны со мной.

— Я уверяю вас…

— Нет, вы что-то скрываете.

После небольшой паузы Холлидэй вынул из кармана листок бумаги и протянул его моему другу.

— Я подозреваю, что именно это вы имели в виду, месье Пуаро. Хотя, убей меня бог, я не представляю, как вы узнали об этом!

Пуаро, улыбаясь, развернул листок. Это было письмо, написанное размашистым, с большим наклоном почерком. Пуаро прочел его вслух.

Пуаро с легким поклоном вернул письмо Холлидэю.

— Мне думается, месье, вы не знали, что ваша дочь имела намерение возобновить свое знакомство с графом де ла Рошфором?

— Я был как громом поражен этой новостью! Его письмо я обнаружил в сумочке моей дочери. Как вам, вероятно, известно, месье Пуаро, этот так называемый граф является авантюристом чистой воды.

Пуаро согласно кивнул.

— Но все-таки хотелось бы мне знать, откуда вы узнали о существовании этого письма?

Мой друг улыбнулся:

— Месье, я ни о чем не знал. Но умения различать отпечатки ботинок и сорта табачного пепла еще недостаточно для детектива. Он должен также быть хорошим психологом! Я знал, что вы с неприязнью и недоверием относитесь к вашему зятю. Он много выигрывает от смерти вашей дочери. Однако вы не спешили направить меня по его следу! Почему? Очевидно, потому, что подозрения уводили вас в другую сторону. Следовательно, вы что-то скрывали.

— Вы правы, месье Пуаро. Я был уверен в виновности Руперта, пока не обнаружил это письмо. Оно просто выбило меня из колеи.

— Итак… Граф пишет «довольно скоро и, возможно, скорее, чем вы думаете». Очевидно, он предпочел не дожидаться, пока вы прослышите о его появлении. Может, он тоже выехал из Лондона двенадцатичасовым поездом и во время поездки перешел в вагон вашей дочери? Граф де ла Рошфор, если я правильно помню, также высокий и темноволосый!

Миллионер кивнул.

— Итак, месье, я желаю вам всего наилучшего. Полагаю, в Скотленд-Ярде имеется список драгоценностей?

— Да, по-моему, инспектор Джепп сейчас здесь, если вы хотите видеть его.

Джепп был нашим старым знакомым, и он приветствовал Пуаро с оттенком любезной снисходительности:

— Ну и как ваши успехи, месье? Мы ведь с вами неплохо ладим, несмотря на то что наши взгляды зачастую не совпадают. Как поживают ваши маленькие серые клеточки? Активно трудятся?

Пуаро одарил его сияющей улыбкой:

— Они функционируют, мой дорогой Джепп, несомненно, функционируют!

— Ну, тогда все в порядке. Вы думаете, это был достопочтенный Руперт или просто какой-то бандит? Мы, естественно, уже разослали наших людей во все нужные места. Нас сразу же поставят в известность, если эти бриллианты где-то всплывут. Кем бы ни оказался наш преступник, он, конечно, не собирается хранить их, чтобы любоваться их сиянием. Маловероятно! Я пытаюсь выяснить, где был вчера Руперт Каррингтон. Похоже, ему есть что скрывать. Я приставил к нему своего человека.

— Отличная предусмотрительность, хотя, возможно, слегка запоздалая, — мягко предположил Пуаро.

— Вы все шутите, месье Пуаро. Ладно, я отправляюсь на Паддингтонский вокзал. Бристоль — Уэстон — Тонтон — таков мой маршрут. До свидания.

— Может быть, вы зайдете ко мне вечерком и расскажете о результатах?

— Безусловно, если вернусь.

— Наш дорогой инспектор полагает, что движение — жизнь, — тихо сказал Пуаро после ухода нашего приятеля. — Он путешествует, ищет следы, собирает дорожную грязь и сигаретный пепел! Он трудится как пчелка! Его рвение выше всяческих похвал! А если бы я напомнил ему о психологии, то знаете, как бы он отреагировал, мой друг? Он бы просто усмехнулся! Он бы сказал себе: «Бедняга Пуаро! Он стареет! Он начинает выживать из ума!» Джепп принадлежит к тому «молодому поколению, что стучится в дверь». Ma foi![1745] Слишком увлеченные этим стуком, они не замечают, что дверь-то открыта!

— А что намерены делать вы?

— Поскольку нам дали карт-бланш, я истрачу три пенса на звонок в отель «Ритц», где, как вы могли заметить, остановился наш граф. После этого, поскольку я слегка промочил ноги и уже два раза чихнул, я собираюсь вернуться домой и приготовить себе tisane на спиртовке!

Мы расстались с Пуаро до следующего утра. Когда я зашел к нему, он мирно заканчивал завтрак.

— Итак, — с нетерпением спросил я, — какие новости?

— Никаких.

— А Джепп?

— Я не видел его.

— А что граф?

— Он выехал из «Ритца» позавчера.

— За день до убийства?

— Именно так.

— Ну, теперь все ясно! Значит, Руперт Каррингтон чист.

— Потому что граф де ла Рошфор уехал из «Ритца»? Не слишком ли вы спешите с выводами, мой друг?

— В любом случае его нужно выследить и арестовать! Непонятно только, каков мотив преступления.

— Драгоценности, оцененные в сто тысяч долларов, являются отличным мотивом для любого преступника. Нет, мне непонятно другое: почему он убил ее? Почему попросту не украл драгоценности? Скорей всего, она не стала бы возбуждать дело.

— Почему вы так думаете?

— Потому что она — женщина, mon ami. Она когда-то любила этого мужчину. Следовательно, предпочла бы смириться с такой потерей. И граф, который отлично разбирается в тонкостях женской души — отсюда и его успех, — должен был прекрасно понимать это! С другой стороны, если ее убил Руперт Каррингтон, то почему украл драгоценности, которые в итоге неизбежно выдали бы его с головой?

— Для отвода глаз.

— Может, вы и правы, мой друг. А-а, вот и наш Джепп! Я узнаю его стук.

Инспектор просто излучал добродушие.

— Приветствую вас, Пуаро. Я прямо с поезда. Мне удалось разузнать кое-что важное! А как ваши дела?

— Мои? Я приводил в порядок мои мысли, — спокойно ответил Пуаро.

Инспектор встретил его ответ искренним смехом.

— Старина Пуаро сильно сдал, — шепотом заметил он мне и громко сказал: — Нам, молодым, пока рано размышлять о вечном. Ладно, вы хотите услышать, что мне удалось обнаружить?

— Вы позволите мне сделать предположение? Вы нашли нож, которым было совершено преступление, рядом с железной дорогой между Уэстоном и Тонтоном, и вы допросили продавца газет, который разговаривал с миссис Каррингтон в Уэстоне!

У Джеппа отвисла челюсть.

— Откуда, черт возьми, вы все знаете? Только не говорите мне о ваших всемогущих серых клеточках!

— Я рад, что вы в виде исключения допустили безграничность их могущества! Скажите-ка мне, как щедро вознаградила она продавца газет? Он получил шиллинг?

— Нет, полкроны! — Справившись со своим изумлением, Джепп усмехнулся: — Весьма расточительны эти богатые американцы!

— И благодарный продавец, естественно, не забыл ее?

— Нет, конечно. Не каждый день в его карман так просто попадает полкроны! Она подозвала его и купила два журнала. В одном из них на обложке была девушка в голубом. Она сказала: «Эта красотка чем-то похожа на меня». О да, он отлично запомнил ее. В общем, мне этого было достаточно. К тому же показания врача, осматривавшего труп, свидетельствуют о том, что преступление уже было совершено к тому времени, когда экспресс пришел в Тонтон. Я сразу предположил, что орудие убийства просто выбросили, и отправился искать его вдоль дороги; и разумеется, нож лежал возле насыпи. Потом я попытался разузнать что-нибудь в Тонтоне, хотя, конечно, понимал, что на такой большой станции вряд ли кто-то заметит нашего преступника. Вероятно, он вернулся в Лондон ближайшим поездом.

Пуаро кивнул:

— Весьма вероятно.

— Но когда я вернулся в Лондон, то узнал еще пару важных новостей. Каррингтонские драгоценности уже пущены в оборот, вот так вот! Большой изумруд заложил вчера вечером… один известный мошенник. И кто, вы думаете, это был?

— Я ничего о нем не знаю… за исключением того, что он был невысок ростом.

Джепп вытаращил глаза.

— Да, тут вы правы. Он и правда невысок. Это же был Ред Нарки.

— Кто такой Ред Нарки? — спросил я.

— Первоклассный вор, сэр, специализирующийся на краже драгоценностей. И он не из тех, кто остановится перед убийством. Обычно он работал с сообщницей, Грейси Кидд; но, похоже, на сей раз она ни при чем… если только не сбежала в Голландию с остальной добычей.

— Вы арестовали Нарки?

— Безусловно. Но заметьте, что нам еще надо найти главного преступника… того мужчину, который ехал в поезде вместе с миссис Каррингтон. Судя по всему, именно он спланировал преступление. Но Нарки пока не намерен выдавать своего сообщника.

Я заметил, что глаза Пуаро загорелись зеленым огнем.

— Мне думается, — мягко сказал он, — я быстро смогу найти для вас сообщника Нарки.

— Очередная маленькая догадка, не так ли? — Джепп пристально взглянул на Пуаро. — Удивительно, как вы, с вашими устаревшими методами, еще умудряетесь раскрывать преступления. Наверняка вам просто чертовски везет.

— Возможно, возможно, — проворковал мой друг. — Гастингс, подайте мне, пожалуйста, шляпу. И щетку. Все отлично! Пожалуй, стоит надеть галоши: опять собирается дождь! Не следует пускать насмарку старания целебного tisane. До свидания, Джепп!

— Удачи вам, Пуаро.

Пуаро остановил первое же попавшееся такси и велел водителю отвезти нас на Парк-Лейн.

Когда мы остановились перед домом Холлидэя, он проворно выскочил из машины, расплатился с водителем и позвонил в дверь. Он что-то сказал встретившему нас лакею, и тот немедленно повел нас вверх по лестнице. Добравшись до верхнего этажа, мы вошли в скромную, аккуратно прибранную спальню.

Окинув взглядом комнату, Пуаро прямиком направился к небольшому черному чемодану. Опустившись на колени, он внимательно осмотрел его бирки и достал из своего кармана моточек проволоки.

— Спросите мистера Холлидэя, не сочтет ли он за труд подняться ко мне, — сказал он лакею через плечо.

Слуга удалился, а Пуаро, вооружившись проволочкой, начал осторожно прокручивать ее в замке чемодана. Через пару минут замок открылся, и Пуаро поднял крышку. Спешно вытаскивая лежавшую в чемодане одежду, он отбрасывал ее на пол.

С лестницы донесся звук тяжелых шагов, и вскоре Холлидэй вошел к нам в комнату.

— Что, черт возьми, вы здесь делаете? — воскликнул он, уставившись на чемодан.

— Я искал здесь вот это, месье. — И Пуаро выудил из чемодана костюм из ярко-голубой ткани и белую лисью шапку.

— Что вы сделали с моим чемоданом?

Обернувшись, я увидел служанку, Джейн Мейсон, которая только что вошла в комнату.

— Не могли бы вы, Гастингс, на всякий случай закрыть дверь? Благодарю вас. Да, и не отходите от нее, пожалуйста. Итак, мистер Холлидэй, позвольте мне представить вам Грейси Кидд, она же Джейн Мейсон, которая вскоре будет передана в надежные руки инспектора Джеппа и присоединится к своему сообщнику Реду Нарки.

Пуаро протестующе взмахнул рукой:

— Все было предельно просто! Меня сразу насторожило то, что служанка упомянула нам об одежде своей хозяйки. Почему она так хотела привлечь к этому наше внимание? Я прикинул, что о таинственном мужчине, появившемся в вагоне миссис Каррингтон в Бристоле, мы знаем лишь со слов служанки. Как следует из заключения врача, миссис Каррингтон вполне могли убить до приезда в Бристоль. Но в таком случае наша служанка должна быть сообщницей. А если она сообщница, то она стремилась бы, чтобы кто-то подтвердил ее показания. Одежда, которую носила миссис Каррингтон, была очень запоминающейся. Любая служанка отлично знает, что предпочитает в тех или иных случаях носить ее хозяйка. Итак, если после Бристоля кто-то заметил бы леди в ярко-голубом костюме и белой меховой шапке, то он был бы готов поклясться, что видел именно миссис Каррингтон.

Я попытался воссоздать картину преступления. Служанка запасается такой же одеждой. Она и ее сообщник усыпляют миссис Каррингтон с помощью хлороформа, а потом закалывают ее ножом, вероятно дождавшись удобного момента, когда поезд проходил через тоннель. Ее тело прячут под сиденье, и служанка начинает исполнять роль хозяйки. В Уэстоне она должна привлечь к себе внимание. Как? По всей вероятности, будет выбран разносчик газет. Получив щедрое вознаграждение за услуги, он наверняка запомнит ее. Она также выбирает подходящую журнальную иллюстрацию, чтобы привлечь его внимание к цвету ее костюма. Отъехав от Уэстона, она выбрасывает нож из окна, чтобы отметить место, где якобы было совершено преступление, затем переодевается в свою одежду или просто надевает длинный макинтош. В Тонтоне она пересаживается на первый же встречный поезд и возвращается в Бристоль, где ее сообщник уже сдал багаж в камеру хранения. Он вручает ей номерок, а сам возвращается в Лондон. Играя свою роль, она сначала ждет на вокзале, потом на ночь идет в гостиницу, а утром, как она и говорила, возвращается в город.

Вернувшись из своего путешествия, Джепп подтвердил все мои умозаключения. Он также сообщил мне, что некий знаменитый мошенник пытался сбыть драгоценности. Я знал только одно — что этот человек должен быть совершенно не похож на таинственного незнакомца, которого описала нам Джейн Мейсон. А услышав, что это был Ред Нарки, обычно работавший на пару с Грейси Кидд, я сразу понял, где нужно искать сообщницу.

— А как же быть с графом?

— Чем больше я думал об этом деле, тем более убеждался, что он здесь совершенно ни при чем. Этот человек слишком дорожит своей шкурой, чтобы пойти на убийство. Оно никак не вяжется с его репутацией.

— Да, месье Пуаро, — сказал Холлидэй, — я перед вами в неоплатном долгу. Лишь отчасти его сможет покрыть тот чек, что я выпишу вам после ленча.

Пуаро скромно улыбнулся и тихо шепнул мне:

— Наш славный Джепп, конечно, припишет себе официальные заслуги, и хотя он заполучил свою Грейси Кидд, но, как говорят американцы, убей меня бог, если он догадается, как мне это удалось!

Коробка конфет

В тот вечер была жуткая погода. За окнами противно завывал ветер, а дождь со страшной силой лупил в окна.

Мы с Пуаро сидели перед камином, протянув ноги к его живительному огню. Между нами располагался низенький столик. С моей стороны на нем стоял отлично приготовленный горячий пунш, а со стороны Пуаро дымился густой ароматный шоколад, который я не стал бы пить даже за сотню фунтов! Отхлебнув из розовой фарфоровой чашки глоток этой густой коричневой жижи, Пуаро удовлетворенно вздохнул.

— Quelle belle vie![1746] — проворковал он.

— Да, наш славный старый мирок, — согласился я. — Вот я тружусь себе потихоньку, причем неплохо тружусь! И вот вы, знаменитый…

— О, mon ami! — протестующе воскликнул Пуаро.

— Но ведь так и есть. Все именно так! Вспоминая длинную череду ваших успешных расследований, я могу только изумляться. Мне не верится, что вам известно, что такое провал!

— Вы, должно быть, шутите, только большой оригинал мог придумать такое!

— Нет, а серьезно, разве у вас бывали неудачи?

— Сколько угодно, друг мой. А что вы хотите? La bonne chance, увы, не всегда сопутствует нам. Бывало, что ко мне обращались слишком поздно. И частенько кто-то другой опережал меня перед самым финишем. Дважды из-за внезапной болезни удача ускользала от меня в последний момент. У каждого бывают свои взлеты и падения, mon ami.

— Я совсем не это имел в виду, — возразил я. — Я спрашивал о полном провале, который произошел из-за вашей собственной ошибки.

— А, понимаю! Вы спрашиваете, попросту говоря, случалось ли мне оказаться в роли патентованного дурака? Однажды, мой друг, однажды… — Тихая, задумчивая улыбка блуждала по его лицу. — Да, однажды я едва не свалял дурака. — Он резко выпрямился в своем кресле. — Итак, мой друг, я знаю, что вы записываете истории моих маленьких успехов. А сейчас вы сможете добавить к этой коллекции историю моего провала!

Наклонившись вперед, он подбросил очередное полено в огонь. Затем, тщательно вытерев руки салфеткой, висевшей на крючке возле камина, он откинулся на спинку кресла и начал свой рассказ:

— История, которую я собираюсь рассказать вам, произошла в Бельгии много лет назад. Как раз в то время во Франции шла ожесточенная борьба между церковью и государством. Месье Поль Дерулар был неким заслуживающим внимания французским депутатом. То, что его ждал портфель министра, было секретом Полишинеля. Он принадлежал к радикальной антикатолической партии, и было очевидно, что, придя к власти, он столкнется с ожесточенной враждой. Он был весьма своеобразной личностью. Он не пил и не курил, но в других отношениях тем не менее был не столь безупречен. Вы же понимаете, Гастингс, c’était des femmes… toujors des femmes![1747]

Несколькими годами раньше он женился на одной даме из Брюсселя, которая принесла ему солидное dot. Несомненно, эти деньги сыграли положительную роль в карьере месье Дерулара, поскольку его семья не считалась богатой, хотя он всегда при желании имел право именовать себя бароном. Этот брак оказался бездетным, и его жена умерла через два года после их свадьбы… упала с лестницы. Среди наследства, которое она завещала ему, был особняк в Брюсселе на авеню Луиз.

Именно в этом доме он внезапно умер, и это событие совпало с отставкой министра, чей портфель он должен был унаследовать. Все газеты напечатали длинный некролог о его жизненном пути и успешной карьере. Его смерть, которая произошла совершенно неожиданно вечером после ужина, была объяснена остановкой сердца.

В то время, mon ami, я служил, как вам известно, в бельгийской сыскной полиции. Смерть Поля Дерулара не особенно взволновала меня. Как вы также знаете, я являюсь bon catholique, то есть его кончина показалась мне благоприятным событием.

Дня через три, у меня как раз только что начался отпуск, мне пришлось принять у себя на квартире одну посетительницу. Дама была под густой вуалью, но, очевидно, совсем молодая; и я сразу понял, что передо мной jeune fille tout à fait comme il faut.

«Вы месье Эркюль Пуаро?» — тихим, мелодичным голоском спросила она.

Я слегка поклонился.

«Из сыскной полиции?»

Я вновь поклонился и сказал: «Присаживайтесь, мадемуазель, прошу вас».

Она присела на стул и подняла вуаль. Ее лицо было очаровательным, хотя припухшим от слез и измученным, словно ее терзала какая-то мучительная тревога.

«Месье, — сказала она, — я знаю, что вы сейчас в отпуске. Следовательно, можете взяться за одно частное расследование. Понимаете, я не хочу обращаться в полицию».

Я с сомнением покачал головой:

«Боюсь, мадемуазель, вы просите меня о невозможном. Даже в отпуске я остаюсь полицейским».

Она подалась вперед.

«Écoutez, monsieur[1748]. Я прошу вас только провести расследование. За вами сохраняется полное право сообщить полиции о его результатах. Если мои подозрения подтвердятся, то нам понадобится вся законная процедура».

Дело явно принимало иной оборот, и я без долгих разговоров предоставил себя в ее распоряжение.

На щеках ее появился легкий румянец.

«Благодарю вас, месье. Я прошу вас расследовать смерть месье Поля Дерулара».

«Как?» — удивленно воскликнул я.

«Месье, больше мне нечего добавить… я могу сослаться только на женскую интуицию, но я уверена… понимаете, я уверена, что месье Дерулар умер не естественной смертью!»

«Но врачи, несомненно…»

«Врачи могут ошибаться. У него было отличное, просто отменное здоровье. Ах, месье Пуаро, я умоляю вас помочь мне…»

Несчастное дитя, она выглядела такой расстроенной. Она готова была броситься передо мной на колени. Я приложил все силы, чтобы успокоить ее:

«Я помогу вам, мадемуазель. Я почти уверен, что ваши подозрения необоснованны, но мы постараемся во всем разобраться. Вначале я попрошу вас описать мне обитателей его дома».

«У него была прислуга — Жаннетт и Фелисия, а Дениз — кухарка. Она прослужила в этом доме много лет; остальные — простые сельские девушки. Есть еще Франсуа, но он тоже очень старый слуга. Кроме них, в доме живет мать месье Дерулара. Меня зовут Вирджиния Меснар. Я — бедная родственница, кузина покойной мадам Дерулар, жены Поля, и я уже более трех лет живу в их доме. Вот я и описала вам всех домашних. Также сейчас в доме живут два гостя».

«А кто они?»

«Месье де Сент-Алар, сосед месье Дерулара во Франции. А также один его английский знакомый, мистер Джон Уилсон».

«И они все еще здесь?»

«Мистер Уилсон здесь, а месье де Сент-Алар вчера уехал».

«И что же вы предлагаете, мадемуазель Меснар?»

«Если вы явитесь в наш дом через полчаса, то я придумаю повод для вашего появления. Лучше всего представить вас журналистом. Я могу сказать, что вы прибыли из Парижа и что вы принесли некие рекомендации от месье де Сент-Алара. Мадам Дерулар очень слаба здоровьем, и ее мало волнуют такие детали».

Под изобретенным мадемуазель предлогом я был допущен в этот дом и приглашен на короткую аудиенцию к матери покойного депутата, которая оказалась на удивление импозантной дамой аристократического вида, хотя, очевидно, слабого здоровья.

Не знаю, мой друг, — продолжал Пуаро, — можете ли вы в достаточной мере представить всю сложность моей задачи. Интересующий меня человек умер три дня назад. Если там и имела место нечистая игра, то допустима была только одна возможность — яд! А у меня не было никакого шанса увидеть тело, и не было никакой возможности исследования или анализа, никакого способа, который помог бы определить наличие и тип яда. Не было никаких сведений, подозрительных фактов или иных зацепок, над которыми можно было бы поразмышлять. Был ли этот человек отравлен? Или он умер естественной смертью? И вот мне, Эркюлю Пуаро, предстояло разобраться во всем этом без какой-либо внешней помощи.

Для начала я опросил всех слуг и с их помощью сделал некоторые выводы о том вечере. Я обратил особое внимание на подаваемые к обеду блюда. Месье Дерулар сам наливал себе суп из супницы. Далее последовали отбивные и какое-то блюдо из курицы. На десерт подали фруктовый компот. И все это находилось на столе, а месье брал все собственноручно. Кофе принесли в большом кофейнике и также поставили на обеденный стол. То есть невозможно было, mon ami, отравить кого-то одного, не отравив всех остальных!

После обеда мадам Дерулар удалилась в свои комнаты в сопровождении мадемуазель Вирджинии. Три человека вместе с месье Деруларом удалились в его кабинет. Там они мирно поболтали какое-то время, затем вдруг совершенно неожиданно наш депутат рухнул на пол. Месье де Сент-Алар бросился за Франсуа и велел ему срочно вызвать доктора. Он объяснил, что Дерулара, несомненно, разбил апоплексический удар. Но когда доктор прибыл, больному уже не нужна была помощь.

Мистер Джон Уилсон, которому меня представила мадемуазель Вирджиния, был типичным английским Джоном Буллем, то есть дородным джентльменом среднего возраста. Его рассказ, изложенный на чисто британском французском, был, по существу, таким же.

«Дерулар очень сильно покраснел и рухнул на пол».

Больше мне совершенно нечего было там искать. Затем я отправился на место трагедии, в кабинет, где меня по моей просьбе оставили одного. Пока я не обнаружил ничего, что могло бы поддержать версию мадемуазель Меснар. Мне ничего не оставалось, как только предположить, что это было заблуждение с ее стороны. Очевидно, она испытывала некие романтические чувства к покойному, что и мешало ей трезво взглянуть на этот случай. Тем не менее я тщательнейшим образом осмотрел кабинет. Можно было допустить лишь то, что шприц был спрятан в кресле покойного таким образом, чтобы он в итоге получил смертельную инъекцию. Мгновенный укол, который мог быть причиной смерти, возможно, остался незамеченным. Но я не смог обнаружить ни одного признака для подтверждения моей версии. В полном отчаянии я с размаху опустился в кресло.

«Пора прекратить поиски! — вслух сказал я. — У меня нет ни одной зацепки! Все совершенно нормально».

Как только я произнес эти слова, мой взгляд упал на большую коробку шоколадных конфет, что стояла рядом на столике, и в груди у меня что-то екнуло. Возможно, эта коробка не имела никакого отношения к смерти месье Дерулара, но в ней, по крайней мере, было кое-что необычное. Я поднял крышку. Коробка была полна, нетронута; все конфеты были на месте… и именно поэтому мне бросилась в глаза одна удивительная деталь. Понимаете, Гастингс, коробка изнутри была розовая, а крышка — голубая. Иными словами, часто можно увидеть розовую коробку, завязанную голубой тесьмой, и наоборот, но чтобы коробка была одного цвета, а крышка — другого… нет, решительно çа ne se voit jamais!

Однако, хотя пока не понимал, как это маленькое несоответствие может помочь мне, я решил расследовать его как нечто из ряда вон выходящее. Позвонив в колокольчик, я вызвал Франсуа и спросил его, любил ли сладости его покойный хозяин. Слабая, меланхоличная улыбка промелькнула на его губах.

«Страстно любил, месье. Он всегда держал в доме коробку конфет. Вы понимаете, он вообще не пил спиртного».

«Однако эта коробка даже не начата?»

Я поднял крышку, чтобы показать ему.

«Пардон, месье, но в день его смерти была куплена новая коробка, предыдущая почти закончилась».

«Значит, предыдущая коробка опустела в день его смерти», — задумчиво сказал я.

«Да, месье, утром я обнаружил, что она пуста, и выбросил ее».

«И как часто месье Дерулар баловал себя конфетами?»

«Как правило, после обеда, месье».

Забрезжил свет…

«Франсуа, — сказал я, — могу я рассчитывать на ваше благоразумие и сдержанность?»

«Если в этом есть необходимость, месье».

«Bon![1749] Тогда я скажу тебе, что я из полиции. Можешь ли ты отыскать для меня старую коробку?»

«Конечно, месье. Она должна быть в мусорном ящике».

Он удалился и вернулся через несколько минут с запыленным предметом. Это была почти такая же коробка, что лежала на столе, только на сей раз сама коробка была голубой, а крышка — розовой. Я поблагодарил Франсуа, посоветовав ему еще раз хранить молчание, и без долгих разговоров оставил дом на авеню Луиз.

Далее я позвонил доктору, который посещал месье Дерулара. Вот этот, доложу вам, оказался крепким орешком. Он надежно укрылся за стеной ученого языка, но мне показалось, что он не настолько уверен в причине смерти, как ему хотелось бы.

«Бывало много неожиданных случаев такого типа, — заметил он, когда мне удалось пробить легкую брешь в его обороне. — Внезапный приступ гнева, сильные эмоции… после обильного обеда, известное дело… затем приступ ярости, кровь приливает к голове… результат вам известен!»

«Но с чего бы месье Дерулару так горячиться?»

«Как — с чего? Я был уверен, что у него был яростный спор с месье де Сент-Аларом».

«По какому же поводу?»

«Это же очевидно! — Доктор пожал плечами. — Разве месье де Сент-Алар не считается фанатичным католиком? Их дружба как раз и закончилась из-за расхождения во взглядах на церковь и государство. Ни дня не проходило без споров. Для месье де Сент-Алара наш депутат был почти антихристом».

Известие было неожиданным и давало пищу для размышлений.

«Еще один вопрос, доктор. Можно ли ввести некую смертельную дозу яда в шоколадную конфету?»

«Я полагаю, можно, — медленно произнес доктор. — Вполне подошла бы чистая синильная кислота, если исключить возможность испарения, и также любая крупинка сильного яда могла быть проглочена незаметно… но, по-моему, такое предположение весьма сомнительно. Шоколадные конфеты, начиненные морфием или стрихнином… — Он скривился. — Вы же понимаете, месье Пуаро, одного кусочка было бы достаточно! Хотя такой любитель сладостей, как он, не стал бы церемониться».

«Благодарю вас, господин доктор».

Я покинул доктора. Далее я проверил аптеки, расположенные по соседству с авеню Луиз. Хорошо быть полицейским. Я без проблем получил нужную информацию. Только в одном месте мне сообщили о возможно ядовитом препарате, проданном в интересующий меня дом. Это были глазные капли сульфата атропина для мадам Дерулар. Атропин очень ядовит, и в первый момент это сообщение меня окрылило, однако симптомы отравления атропином весьма схожи с отравлением птомаином, трупным ядом, и не имеют никакого сходства с расследуемым мной случаем. Кроме того, рецепт был выписан довольно давно. Мадам Дерулар уже много лет страдала от катаракты обоих глаз.

Обескураженный, я направился к выходу, когда аптекарь окликнул меня:

«О, месье Пуаро! Я вспомнил, что служанка, приносившая этот рецепт, говорила о том, что зайдет еще в английскую аптеку. Вы можете заглянуть и туда».

Так я и сделал. Опять воспользовавшись моим служебным положением, я раздобыл нужные сведения. За день до смерти месье Дерулара они приготовили одно лекарство для мистера Джона Уилсона. Не то чтобы в нем было нечто особенное. Это были просто маленькие таблетки тринитрина. Я спросил, нет ли у них такого лекарства в готовом виде. Они показали мне его, и мое сердце забилось сильнее… поскольку эти крошечные таблетки были шоколадного цвета.

«Это лекарство ядовито?» — спросил я.

«Нет, месье».

«Не могли бы вы описать мне его действие?»

«Оно уменьшает кровяное давление. Его выписывают при некоторых формах сердечных болезней, например при стенокардии. Оно снижает артериальное давление. В случае атеросклероза…»

«Ma foi![1750] — прервал я его. — Эта ученая болтовня мне ничего не говорит. От него может покраснеть лицо?»

«Разумеется».

«А предположим, я съем десять или двадцать ваших таблеток, что тогда?»

«Я не рекомендовал бы вам проводить подобный эксперимент», — сухо ответил аптекарь.

«И все-таки вы настаиваете на том, что они неядовиты?»

«Есть много так называемых неядовитых препаратов, которые могут убить человека», — возразил он.

Я покинул аптеку в приподнятом настроении. Наконец ситуация начала проясняться!

Теперь я знал, что Джон Уилсон имел возможность совершить преступление… Но какими были его мотивы? Он приехал в Бельгию по делам и попросил месье Дерулара, которого едва знал, оказать ему гостеприимство. Очевидно, что смерть Дерулара была ему совершенно невыгодна. Более того, связавшись с Англией, я выяснил, что он уже несколько лет страдает от такой сердечной болезни, как стенокардия. Следовательно, у него были все основания для приема этих таблеток. Тем не менее я был убежден, что некто добрался до коробки конфет, сначала открыл по ошибке новую, затем извлек последние конфеты из старой коробки, начинив их маленькими таблетками тринитрина. Конфеты были достаточно большими. И мне казалось, что в них наверняка могло вместиться таблеток двадцать или тридцать. Но кто сделал это?

В доме гостили два человека. В распоряжении Джона Уилсона были средства для убийства. А у Сент-Алара был мотив. Помните, ведь он был фанатиком, а нет ничего страшнее, чем религиозный фанатизм. Мог ли он каким-то образом завладеть таблетками Джона Уилсона?

Другая мыслишка пришла мне в голову. А-а, вы смеетесь над моими мыслишками! Почему Уилсону понадобилось посылать за тринитрином? Наверняка он мог бы привезти с собой из Англии достаточный запас этого лекарства. Я еще раз навестил дом на авеню Луиз. Уилсона не оказалось на месте, но я побеседовал с горничной Фелисией, которая прибирала его комнату. Я с ходу спросил ее, правда ли, что месье Уилсон недавно потерял пузырек с таблетками, стоявший на полочке в ванной комнате? Девушка пылко поддержала мое предположение. Это была правда. А ее, Фелисию, отругали за это. Англичанин, очевидно, решил, что она разбила его и не захотела признаться в этом. Хотя она даже не дотрагивалась до пузырька. Наверняка это сделала Жаннетт… она вечно сует нос не в свои дела…

Я прервал этот поток слов и скоренько ретировался. Теперь я узнал все, что мне было нужно узнать. Мне оставалось только найти доказательства. Я чувствовал, что это будет нелегко. Лично я мог быть уверен, что Сент-Алар взял таблетки тринитрина с умывальника Джона Уилсона, но, чтобы убедить в этом других, мне необходимо было представить доказательства. А представлять мне было абсолютно нечего!

Но это уже не так важно. Я знал… вот что было главное. Вы помните, Гастингс, наши трудности в деле Стайлза? Здесь было то же самое, я знал… но мне понадобилось много времени, чтобы найти последнее звено, которое завершило бы цепь доказательств против убийцы.

Я отправился поговорить с мадемуазель Меснар. Она сразу же вышла ко мне. Я потребовал у нее адрес месье де Сент-Алара. На лице ее отразилась тревога.

«Зачем он вам понадобился, месье?»

«Он необходим мне, мадемуазель».

Она выглядела нерешительной и встревоженной.

«Он не сможет сообщить вам ничего нового. Его мысли вечно витают в каких-то иных мирах. Едва ли он вообще замечает, что творится вокруг него».

«Возможно, и так, мадемуазель. Тем не менее он был старым другом месье Дерулара. И может быть, он сообщит кое-какие подробности из прошлой жизни… скажем, о старых обидах или романах месье Дерулара».

Девушка вспыхнула и прикусила губу.

«Как вам угодно… но… но теперь я почти уверена, что ошибалась в своих подозрениях. Вы были очень любезны, согласившись выполнить мою просьбу, однако я была так расстроена… почти обезумела от горя в первый момент. А теперь я поняла, что в его смерти нет ничего таинственного. Оставьте это дело, умоляю вас, месье».

Я внимательно наблюдал за ней.

«Мадемуазель, — заметил я, — ищейке бывает порой трудно найти след, но уж если она нашла его, то ничто на свете не заставит ее сбиться с этого следа! Конечно, если ищейка хорошая! А меня, мадемуазель, меня, Эркюля Пуаро, можно назвать исключительно хорошей ищейкой».

Не сказав ни слова, девушка вышла из комнаты. Через пару минут она вернулась с адресом, написанным на листке бумаги. Я покинул их дом. Франсуа поджидал меня у выхода. Он встревоженно посмотрел на меня.

«Есть новости, месье?»

«Пока нет, мой друг».

«Бедный месье Дерулар! — вздохнул он. — Я во многом придерживался его взглядов. Мне вообще не нравятся священники. Конечно, я не стал бы говорить так в этом доме. Все женщины здесь слишком религиозны… может, это и хорошо. Madame est très pieuse… et made— moiselle Virginie aussi».

Мадемуазель Вирджиния? Неужели она набожна? Я усомнился в этом, вспомнив, какие страсти отражались на ее заплаканном лице в день нашей первой встречи.

Получив адрес месье де Сент-Алара, я сразу перешел к решительным действиям. То есть приехал в Арденны, где находилась его вилла, но заблаговременно запасся предлогом, открывающим мне доступ в его дом. И в итоге прикинулся… кем бы вы думали?.. сантехником, mon ami! Мне не составило труда устроить небольшую утечку газа в его спальне. Я отправился за своими инструментами и позаботился о том, чтобы вернуться с ними в такой час, когда, я знал, мне будет предоставлена полная свобода действий. Едва ли я могу сказать, что именно хотел найти. Мне нужна была только одна вещь, но я не мог предположить, что у меня был хоть какой-то шанс найти ее. Разве стал бы он рисковать, сохраняя то, что могло доказать его вину?

И все-таки, когда я обнаружил маленький стенной шкаф, я не мог не поддаться искушению заглянуть в него. С легкостью справившись с замком, я открыл дверцу. Шкаф был полон пустых флаконов и банок. Я начал рассматривать их, дрожащей рукой переставляя с места на место. И тут я издал торжествующий крик. Представьте себе, мой друг, я держал в руках маленькую баночку с английской аптечной этикеткой. На ней было написано: «Таблетки тринитрина. Принимать по мере необходимости. Мистер Джон Уилсон».

Сдерживая ликование, я закрыл шкаф, сунул пузырек в карман и устранил утечку газа. Надо всегда действовать методично. Затем я покинул виллу и как можно скорее уехал обратно в Бельгию. Я прибыл в Брюссель в тот же день поздно вечером. Утром я сел писать докладную записку начальнику полиции, когда мне вдруг принесли записку. Она была от старой мадам Дерулар, которая просила меня безотлагательно зайти к ней.

Дверь открыл Франсуа.

«Госпожа баронесса ожидает вас».

Он провел меня в ее апартаменты. Мадам Дерулар величественно восседала в массивном кресле. Мадемуазель Вирджинии не было видно.

«Месье Пуаро, — сказала старая дама, — я только что узнала, что вы не тот, за кого себя выдавали. Вы служите в полиции».

«Да, именно так, мадам».

«Вы пришли к нам, чтобы расследовать обстоятельства смерти моего сына?»

«Именно так, мадам», — вновь ответил я.

«Я была бы рада, если бы вы сообщили мне, как продвигается ваше расследование».

«Сначала я предпочел бы узнать, мадам, кто сообщил вам об этом».

«Человек, который уже не принадлежит этому миру».

Ее слова и тон, которым она произнесла эти слова, заставили похолодеть мое сердце. Я потерял дар речи.

«Поэтому, месье, я настоятельно просила бы вас подробно рассказать мне о ходе вашего расследования».

«Мадам, мое расследование закончено».

«Мой сын…»

«…был преднамеренно убит».

«И вам известно кем?»

«Да, мадам».

«И кем же?»

«Месье де Сент-Аларом».

«Вы ошибаетесь. Месье де Сент-Алар не способен на такое преступление».

«У меня есть доказательства».

«Я прошу вас рассказать мне обо всем».

На сей раз я подчинился и подробно пересказал ей факты, которые привели меня к раскрытию преступления. Она внимательно выслушала меня.

«Да, да, все было именно так, как вы говорите, за исключением одного. Месье де Сент-Алар не убивал моего сына. Это сделала я, его мать».

Я в недоумении уставился на нее. Она продолжала, слегка кивнув головой:

«Хорошо, что я послала за вами. Видимо, Господу было угодно, чтобы Вирджиния рассказала мне о том, что она сделала, прежде чем удалиться в монастырь. Послушайте, месье Пуаро. Мой сын был дурным человеком. Он преследовал церковь. Он погряз в грехах. Погубив собственную душу, он продолжал развращать близких ему людей. Но хуже всего другое. Однажды, выйдя из своей комнаты, я увидела на лестнице мою невестку. Она читала письмо. Я видела, как мой сын подкрался к ней сзади. Один резкий толчок, и бедняжка, покатившись вниз, разбила голову о мраморные ступени. Когда ее подняли, она была уже мертва. Мой сын был убийцей, и только я, его мать, знала об этом. — Она на мгновение закрыла глаза. — Вы не можете понять, месье, мои мучения, мое отчаяние. Что я могла сделать? Донести на него в полицию? Я не смогла заставить себя поступить так. Это был мой долг, но, как говорится, дух крепок, да плоть немощна. Кроме того, кто поверил бы мне? Мое зрение давно испортилось… они могли бы сказать, что я просто ошиблась. И я промолчала. Но совесть не давала мне покоя. Храня молчание, я тоже становилась убийцей. Мой сын унаследовал состояние своей жены. И вот ему уже предложили портфель министра. Его борьба с церковью стала бы более эффективной. А еще была Вирджиния. Бедное дитя, прекрасное, искреннее и добродетельное, — она была очарована им. Он обладал удивительной и огромной властью над женщинами. Я видела, к чему идет дело. И была не в силах предотвратить новое несчастье. Естественно, он не собирался жениться на ней. Настало время, когда она уже была готова на все ради него.

Тогда я отчетливо поняла, что мне следует сделать. Он был моим сыном. Я дала ему жизнь. Я несу ответственность за него. Он убил одну женщину и теперь собирался погубить душу другой! Я зашла в комнату мистера Уилсона и взяла пузырек с таблетками. Как-то раз он со смехом заметил, что их там достаточно, чтобы убить человека. Потом я пошла в кабинет и открыла большую коробку шоколадных конфет, которая всегда стояла на столике. Сначала я по ошибке открыла новую коробку. А старая также лежала на столе. В ней оставалась только одна конфета. Это упрощало дело. Никто не ел эти конфеты, кроме моего сына и Вирджинии. Но ее в тот вечер я увела с собой. Все вышло так, как я задумала… — Она помолчала немного, закрыв глаза, затем добавила: — Месье Пуаро, я в ваших руках. Врачи говорят, что мне осталось недолго жить. Я охотно отвечу за свои действия перед милосердным Богом. Должна ли я также ответить за них на земле?»

Я пребывал в сомнении.

«Но, мадам, я нашел пустой пузырек, — возразил я, чтобы выиграть время. — Как он мог попасть в дом месье де Сент-Алара?»

«Когда он зашел проститься со мной, месье, я незаметно сунула пузырек ему в карман. Я просто не представляла, как мне избавиться от него. Я так ослабела, что почти не могу передвигаться без посторонней помощи, а если бы пустой пузырек нашли в моей комнате, то это могло бы вызвать ненужные подозрения. Вы же понимаете, — она гордо выпрямилась в кресле, — что у меня не было ни малейшего желания подставить под удар месье де Сент-Алара! Я и помыслить об этом не могла. Просто я подумала, что его слуга обнаружит в его кармане пустой пузырек и выбросит его».

Я опустил голову.

«Я понимаю вас, мадам», — сказал я.

«И каково ваше решение, месье?»

Ее решительный голос не дрогнул, она сидела, как обычно, с высоко поднятой головой.

Я встал с кресла.

«Мадам, — сказал я, — позвольте мне пожелать вам всего наилучшего. Я провел расследование… но ничего не обнаружил! Дело закрыто».

Пуаро немного помолчал, затем тихо добавил:

— Она умерла через неделю. Мадемуазель Вирджиния выдержала испытания послушничества и постриглась в монахини. Вот, мой друг, и вся история. Должен признать, что я сыграл в ней не лучшую роль.

— Но едва ли это можно назвать провалом, — запротестовал я. — Что еще вы могли подумать при данных обстоятельствах?

— Ah, sacré, mon ami![1751] — воскликнул Пуаро, внезапно оживляясь. — Неужели вы не понимаете? Ведь я вел себя как троекратный болван! Мои серые клеточки — они просто не работали! Доказательства все время были в моем распоряжении.

— Какие доказательства?

— Коробка конфет! Разве вы не понимаете? Мог ли человек с нормальным зрением допустить такую ошибку? Я знал, что мадам Дерулар страдала от катаракты… об этом мне поведали капли атропина. Она была единственным человеком во всем доме, который по слепоте своей мог перепутать крышки у коробок. Ведь изначально именно коробка конфет навела меня на след, однако в итоге я не сумел сделать правильные выводы.

Мой психологический расчет был также ошибочен. Если бы месье де Сент-Алар был преступником, то он первым делом должен был выкинуть обличающий его пузырек. Обнаружив его, я мог бы сразу сделать вывод о невиновности де Сент-Алара, ведь я уже узнал от мадемуазель Вирджинии, что он был рассеянным человеком. В общем и целом я рассказал вам о своем самом неудачном деле. Только с вами я и могу поделиться этой историей. Вы понимаете, что я выглядел тогда не в лучшем свете. Старая леди на редкость просто и ловко совершает преступление, а я, Эркюль Пуаро, пребываю в полнейшем заблуждении. Sapristi![1752] Мне невыносимо даже думать об этом! Забудьте эту историю. Или нет… лучше запомните ее, и если вам покажется в какой-то момент, что я чересчур самодоволен… хотя это маловероятно, но все-таки возможно…

Я спрятал улыбку.

— …Хорошо, мой друг, вы скажете мне: «Коробка конфет». Договорились?

— Ладно, идет!

— В конце концов, — задумчиво сказал Пуаро, — это был некий полезный опыт! И я, кто, безусловно, обладает острейшим в Европе умом, могу позволить себе быть великодушным.

— Коробка конфет, — тихо пробормотал я.

— Pardon, mon ami?[1753]

Подавшись вперед, Пуаро заинтересованно смотрел на меня, и мое сердце растаяло при виде его невиннейшего лица. Мне не раз приходилось страдать от его замечаний, но я тоже, хотя и не претендуя на звание острейшего ума Европы, мог позволить себе быть великодушным!

— Ничего, — решительно сказал я и, пряча улыбку, раскурил очередную трубку.

Чертежи субмарины

Письмо доставил посыльный. Читая его, Пуаро все больше мрачнел. Дав краткий ответ, он отпустил посыльного и потом повернулся ко мне:

— Живо пакуем чемоданы, мой друг. Мы отправляемся в Шарплес.

Я вздрогнул при упоминании о загородном имении лорда Эллоуэя. Глава недавно сформированного министерства обороны, Эллоуэй был выдающимся членом Кабинета министров. Как и сэр Ральф Куртис, глава огромной машиностроительной фирмы, он приобрел известность в палате общин, и теперь о нем открыто говорили как о многообещающем политике, которого, по всей вероятности, попросят сформировать новый кабинет, если печальные слухи о здоровье мистера Дэвида Макдама окажутся достоверными.

Внизу нас дожидался шикарный «Роллс-Ройс», и, когда мы нырнули в его темную кабину, я пристал к Пуаро с расспросами.

— Чего ради они сорвали нас с места почти в полночь? — удивленно спросил я.

Пуаро в недоумении покачал головой.

— Вне всякого сомнения, по какому-то срочному делу.

— Мне помнится, — заметил я, — что несколько лет тому назад ходили какие-то отвратительные слухи о Ральфе Куртисе, так как он оказался, насколько мне известно, замешанным в махинациях с акциями. В конце концов его полностью оправдали; но, может быть, нечто в таком же роде возникло снова?

— Едва ли, тогда ему не понадобилось бы посылать за мной посреди ночи, мой друг.

Я вынужден был согласиться, и остаток дороги мы провели в молчании. Как только мы выехали из Лондона, наш автомобиль резво рванул вперед, и мы прибыли в Шарплес во втором часу ночи.

Дворецкий с важным видом немедленно провел нас в маленький кабинет лорда Эллоуэя. Тот приветливо поздоровался — это был высокий, худощавый мужчина, казалось, просто излучающий энергию и жизненную силу.

— Месье Пуаро, как я рад видеть вас. Вот уже второй раз правительству требуются ваши услуги. Я отлично помню, что вы сделали для нас во время войны, когда было совершено то чудовищное похищение премьер-министра. Ваши великолепные дедуктивные способности… и, я бы добавил, ваши сдержанность и осмотрительность… спасли ситуацию.

Пуаро блеснул глазами.

— Должен ли я сделать вывод, милорд, что данный случай также требует сдержанности и осмотрительности?

— Несомненно. Сэр Гарри и я… о, позвольте мне вас представить… Адмирал сэр Гарри Уэрдэйл, наш первый лорд адмиралтейства… месье Пуаро и… по-моему, я вижу капитана…

— …Гастингса, — подсказал я.

— Я много слышал о вас, месье Пуаро, — сказал сэр Гарри, обмениваясь с ним рукопожатием. — Случилось нечто совершенно непостижимое, и, если вы сможете разгадать эту загадку, мы будем вам крайне признательны.

Лорд адмиралтейства мне сразу же понравился — коренастый, грубовато-добродушный моряк отличной старой закалки.

Пуаро пытливо посматривал на обоих политиков, и наконец Эллоуэй приступил к рассказу:

— Конечно, вы понимаете, месье Пуаро, что вся эта информация строго конфиденциальна. У нас пропали особо важные документы. Украдены чертежи новой субмарины типа Z.

— Когда вы обнаружили пропажу?

— Сегодня вечером… менее трех часов назад. Вероятно, вы можете оценить, месье Пуаро, всю значимость происшествия. Главное, чтобы известие об этой пропаже не получило огласки. Я по возможности коротко изложу вам факты. На этот уик-энд ко мне в гости приехали адмирал с женой и сыном и миссис Конрад, дама, известная в лондонском обществе. Дамы рано удалились спать… около десяти часов, так же как и мистер Леонард Уэрдэйл. Сэр Гарри прибыл сюда для того, чтобы обсудить со мной конструкцию нового типа субмарины. В соответствии с этим я попросил мистера Фицроу, моего секретаря, достать чертежи из углового сейфа и разложить их на моем столе наряду с другими документами, имеющими отношение к рассматриваемому вопросу. Пока он подготавливал документы, мы с адмиралом прогуливались взад-вперед по балкону, дымя сигарами и наслаждаясь теплым июньским вечером. Закончив беседу и докурив сигары, мы решили заняться делами. Мы были далеко от дверей и повернули обратно, и тут мне показа-лось, что я смутно увидел какую-то темную фигуру, выскользнувшую из этих самых балконных дверей, — она пересекла балкон и исчезла. Однако тогда я почти не обратил внимания на это событие. Я знал, что Фицроу должен быть в кабинете, и мне даже в голову не пришла возможность какой-то кражи. Разумеется, теперь я ругаю себя за это. Итак, мы вернулись тем же путем, по балкону, в комнату в тот самый момент, когда Фицроу вошел в нее из коридора.

«Фицроу, вы подготовили все, что нам может понадобиться?» — спросил я.

«Я полагаю, да, лорд Эллоуэй. Все бумаги — на вашем столе», — ответил он. А затем пожелал нам обоим доброй ночи.

«Подождите минутку, — сказал я, подходя к столу. — Возможно, я о чем-то забыл упомянуть».

Я быстро просмотрел подготовленные документы.

«Самое главное-то вы и забыли, Фицроу, — сказал я. — Где конструктивные схемы субмарины?»

«Они лежат сверху, лорд Эллоуэй».

«Да нет же, их нет здесь», — сказал я, просматривая бумаги.

«Я только что положил их туда!»

«Но я их здесь не вижу», — возразил я.

Фицроу с недоумевающим видом подошел к столу. Ситуация казалась невероятной. Мы перевернули на столе все документы, обыскали сейф, но нам пришлось смириться с тем, что эти документы исчезли… причем исчезли всего за какие-то три минуты, пока Фицроу выходил из комнаты.

— Зачем он выходил из комнаты? — сразу спросил Пуаро.

— Я тоже спросил его об этом! — воскликнул сэр Гарри.

— Судя по его словам, — сказал лорд Эллоуэй, — его отвлек женский крик, он услышал его как раз в тот момент, когда закончил раскладывать документы на столе. Фицроу выбежал в коридор. На лестнице он увидел молодую француженку, горничную миссис Конрад. Девушка выглядела очень бледной и испуганной, она заявила, что видела привидение… высокую фигуру в белом балахоне, которая бесшумно двигалась по коридору. Фицроу посмеялся над ее страхами и вернулся в кабинет как раз в тот момент, когда мы вошли в него с балкона.

— Все это кажется мне вполне понятным, — задумчиво сказал Пуаро. — Единственный вопрос состоит в том, причастна ли к краже эта горничная. Закричала ли она по договоренности со своим притаившимся на балконе сообщником, или же преступник просто терпеливо выжидал, надеясь на счастливый случай? Я полагаю, что вы видели на балконе мужчину… или там была женщина?

— Не могу сказать, месье Пуаро. Я видел просто какую-то тень.

Адмирал как-то странно фыркнул, и все сразу обратили на него внимание.

— Мне кажется, месье адмирал хочет что-то сказать, — с легкой улыбкой тихо сказал Пуаро. — Вы видели эту тень, сэр Гарри?

— Нет, я не видел, — ответил он. — Как, впрочем, и Эллоуэй тоже. Возможно, там и качнулась ветка дерева или что-то в таком роде, и только позже, когда мы обнаружили пропажу, он пришел к заключению, что видел, как кто-то прошел по балкону. Его воображение сыграло с ним шутку, только и всего.

— Вообще-то я никогда не отличался богатым воображением, — усмехнувшись, заметил лорд Эллоуэй.

— Вздор, все мы в достаточной мере наделены воображением. Все мы способны убедить себя в том, что видели нечто большее, чем было на самом деле. Я всю жизнь провел в море и готов потягаться в зоркости с любым обитателем суши. Я все осмотрел под балконом и увидел бы все, что нужно, если бы там было что видеть.

Рассказанная история, видимо, очень взволновала Пуаро. Он встал и быстро прошел к балконным дверям.

— С вашего позволения, — сказал он. — Нам надо сразу прояснить этот вопрос.

Он вышел на балкон, и мы последовали за ним. Достав из кармана электрический фонарик, Пуаро осветил край примыкавшего к балкону газона.

— Милорд, где именно он пересек балкон? — спросил он.

— Мне кажется, где-то здесь, возле этих дверей.

Луч фонаря еще какое-то время блуждал по газону, потом пробежался по всей длине балкона и погас. Выключив фонарь, Пуаро выпрямился и взглянул на адмирала.

— Сэр Гарри прав… а вы ошибаетесь, милорд, — спокойно сказал он. — Недавно прошел сильный дождь. Любой, кто пробежал бы по газону, неизбежно должен был оставить следы. Но там их нет… нет ни малейших следов.

Он внимательно поглядывал то на одного, то на другого политика. Лорд Эллоуэй выглядел изумленным и сомневающимся; адмирал шумно выразил свое удовлетворение.

— Известное дело, я не мог ошибиться, — заявил он. — Уж поверьте моим глазам.

Он так вошел в образ прожженного морского волка, что я невольно улыбнулся.

— Следовательно, мы должны переключить наше внимание на обитателей вашего дома, — мягко сказал Пуаро, обращаясь к Эллоуэю. — Давайте вернемся в кабинет. Итак, милорд, мог ли кто-то улучить момент и войти сюда из коридора, заметив, что Фицроу разговаривает на лестнице с горничной?

Лорд Эллоуэй отрицательно покачал головой.

— Исключено, для этого ему пришлось бы пройти мимо них по лестнице.

— А что вы можете сказать о самом мистере Фицроу… Вы ведь полностью доверяете ему, не правда ли?

Лорд Эллоуэй вспыхнул.

— Абсолютно, месье Пуаро. Я полностью ручаюсь за своего секретаря. В любом случае совершенно невозможно, чтобы он был причастен к этому делу.

— В этом мире, кажется, все возможно, — довольно сухо заметил Пуаро. — Наверное, у этих чертежей выросли крылья, и они улетели, подхваченные порывом ветра… comme çа![1754] — И он, надув щеки, как потешный херувим, выпустил воздух.

— В общем и целом, конечно, все возможно, — раздраженно признал лорд Эллоуэй. — Но я прошу вас, месье Пуаро, чтобы вы даже не думали подозревать Фицроу. Учтите один момент… если бы он хотел заполучить эти чертежи, то вряд ли решил бы украсть их, подвергая себя известному риску, ведь он мог преспокойно снять с них копии.

— Ваше замечание, милорд, — с одобрением сказал Пуаро, — bien juste… Я вижу, что вы мыслите здраво и методично. Англии явно повезло с вами.

Лорд Эллоуэй с легким смущением воспринял этот шквал похвал, а Пуаро вернулся к рассматриваемому делу:

— Вы провели весь вечер в комнате…

— В гостиной… так будет точнее.

— …где также имеется выход на балкон, поскольку, мне помнится, вы сказали, что вышли прогуляться именно оттуда. Разве не мог кто-то, так же как и вы, выйти на балкон, зайти в кабинет во время отсутствия Фицроу и вернуться назад тем же путем?

— Но мы бы заметили его, — возразил адмирал.

— Не обязательно, он ведь мог проделать это у вас за спиной, пока вы шли в другую сторону.

— К сожалению, Фицроу отсутствовал в комнате несколько минут, этого времени нам вполне могло хватить, чтобы пройти по всему балкону туда и обратно.

— Не важно… это ведь только версия… в сущности, это только одна из возможных версий.

— Но когда мы уходили из гостиной, там уже никого не было, — заметил адмирал.

— А чуть позже кто-то мог и зайти туда.

— Вы имеете в виду, — медленно сказал лорд Эллоуэй, — что, когда Фицроу услышал крик горничной и вышел из кабинета, некто уже прятался в гостиной, и успел пробежать по балкону, и покинул гостиную только после того, как Фицроу вернулся в кабинет?

— Ваш методичный подход вновь оправдал себя, — с легким поклоном сказал Пуаро. — Вы отлично изложили суть дела. Может быть, в краже замешан кто-то из ваших слуг или гостей? Мы знаем, что-то испугало горничную, и она подняла шум. Какую полезную информацию вы могли бы нам сообщить о миссис Конрад?

Лорд Эллоуэй ненадолго задумался.

— Я уже говорил вам, эта леди хорошо известна в обществе. Это справедливо в том смысле, что она устраивает большие приемы и ее принимает аристократическое общество. Однако очень мало известно о том, что она представляет собой на самом деле, откуда она родом, и ничего не известно о ее прошлой жизни. Эта леди постоянно вращается в дипломатических кругах. Разведывательное управление заинтересовала эта особа.

— Я понимаю, — сказал Пуаро. — И она была приглашена сюда, на этот уик-энд…

— …с той целью… предположим… чтобы мы могли понаблюдать за ней в приватной обстановке.

— Parfaitement![1755] Что ж, возможно, она довольно ловко отплатила вам той же монетой.

Лорд Эллоуэй явно пребывал в замешательстве, а Пуаро продолжил:

— Скажите мне, милорд, упоминали ли вы сегодня в ее присутствии о том предмете, который вы собирались обсуждать с адмиралом?

— Да, — признал он. — Сэр Гарри сказал: «Нас еще ждет субмарина! Надо поработать!» — или что-то в таком роде. Все уже ушли из комнаты, а она как раз вернулась за книгой.

— Понятно, — задумчиво произнес Пуаро. — Милорд, конечно, сейчас уже глубокая ночь… но есть еще одно неотложное дело. Я предпочел бы прямо сейчас, если возможно, переговорить с вашими гостями.

— Разумеется, мы сможем это устроить, — сказал лорд Эллоуэй. — Сложность ситуации только в том, что нам бы хотелось посвящать в эту историю как можно меньше людей. Конечно, мы вполне можем положиться на леди Джулиет Уэрдэйл и молодого Леонарда… но к миссис Конрад, если она невиновна, стоит выбрать несколько иной подход. Может, вы просто скажете ей, что пропал важный документ, не углубляясь в подробности при рассмотрении обстоятельств его исчезновения?

— Именно это я и собирался вам предложить, — сияя улыбкой, сказал Пуаро. — Причем во всех трех случаях. Месье адмирал, надеюсь, не обидится на меня, но даже лучшие из жен…

— Никаких обид, — подхватил сэр Гарри. — Все женщины — болтушки, видит бог! Хотя мне бы хотелось, чтобы Джулиет побольше болтала и поменьше играла в бридж. Но таковы уж современные дамы — счастливы, только когда танцуют или играют. Так я разбужу Джулиет и Леонарда, вы не против, Эллоуэй?

— Благодарю вас. Я вызову ту горничную-француженку, и она разбудит свою хозяйку. Отправлюсь к ним сейчас же. А пока, Пуаро, я пришлю к вам Фицроу.

Мистер Фицроу оказался бледным, худощавым молодым человеком. Даже водруженное на нос пенсне не оживляло вялое выражение его лица. Он практически слово в слово повторил то, что лорд Эллоуэй уже рассказал нам.

— Есть ли у вас какая-то своя версия, мистер Фицроу?

Тот пожал плечами.

— Безусловно, кто-то был в курсе наших дел и поджидал удобного момента под балконом. Он мог все видеть через застекленные двери и проскользнул в кабинет, заметив, что я вышел. Жаль, что лорд Эллоуэй тут же не бросился в погоню, когда увидел, как этот парень уходит.

Пуаро не стал выводить его из заблуждения. Вместо этого он спросил:

— Вам показалась правдоподобной история горничной… будто она видела привидение?

— Нет, скорее наоборот, месье Пуаро!

— Я имею в виду… верила ли она сама в то, что говорит?

— А, вот вы о чем… Я не знаю. Вид у нее действительно был довольно испуганный. Она стояла, схватившись руками за голову.

— Ага! — воскликнул Пуаро таким тоном, словно сделал какое-то открытие. — Неужели все так и было?.. И несомненно, она показалась вам очень хорошенькой?

— Я не заметил в ней ничего особенного, — сдержанным тоном ответил Фицроу.

— А ее хозяйку вы не видели, я полагаю?

— На самом деле как раз видел. Я услышал, как она крикнула: «Леона». Миссис Конрад стояла выше этажом на галерее.

— Выше этажом, — нахмурясь, пробормотал Пуаро.

— Конечно, я понимаю, что все это очень неприятно для меня или, вернее, могло бы так быть, если бы лорд Эллоуэй случайно не увидел убегающего человека. Но так или иначе, я буду только рад, если вы тщательно обыщете мою комнату… и меня самого.

— Вы действительно хотите этого?

— Разумеется.

Мне неизвестно, что Пуаро ответил бы на предложение Фицроу, поскольку в этот момент лорд Эллоуэй сообщил нам, что обе дамы и мистер Леонард Уэрдэйл уже находятся в гостиной.

Женщины были в неглиже. Миссис Конрад оказалась красивой тридцатипятилетней женщиной с золотистыми волосами и легкой склонностью к полноте. Леди Джулиет, вероятно, было лет сорок. Высокая, темноволосая, красивая женщина, с изящными руками и ногами, однако явно встревоженная и измученная. Ее сын производил впечатление инфантильного, женоподобного юноши, что на редкость сильно контрастировало с его грубовато-добродушным, энергичным отцом.

Согласно договоренности Пуаро предварил разговор парой общих фраз, а затем объяснил, что ему очень важно узнать, не видел или не слышал ли кто-нибудь из них этим вечером то, что может помочь нам.

Обратившись к миссис Конрад, он спросил ее, не будет ли она так любезна сообщить нам точно о всех ее передвижениях.

— Дайте-ка вспомнить… Я пошла наверх. Позвонила своей служанке. Затем, поскольку она не появлялась, я вышла из комнаты и позвала ее. Я услышала, что она разговаривает с кем-то на лестнице. После того как она расчесала меня, я отпустила ее… она была в крайне возбужденном состоянии. Потом я немного почитала и легла спать.

— А вы, леди Джулиет?

— Я поднялась наверх и сразу легла спать. Я очень устала.

— А как насчет вашей книжки, дорогая? — мило улыбнувшись, спросила миссис Конрад.

— Какой книжки? — вспыхнула леди Джулиет.

— Ну как же, вспомните! Когда я вышла поискать Леону, вы поднимались по лестнице. Вы сказали мне, что спускались в гостиную за книгой.

— Ах да, я спускалась вниз… Я… у меня вылетело это из головы. — Леди Джулиет нервно сцепила руки.

— А вы слышали, миледи, как кричала служанка миссис Конрад?

— Нет… нет, я ничего не слышала.

— Как странно… ведь в то время вы должны были находиться в гостиной.

— Я ничего не слышала, — сказала леди Джулиет более твердым голосом.

Пуаро повернулся к молодому Леонарду.

— Месье?

— Ничего не делал. Поднялся в свою спальню и лег спать.

Пуаро погладил свой подбородок.

— Увы, боюсь, вы ничем не смогли мне помочь. Мадам, месье, я сожалею… мне бесконечно жаль, что я потревожил ваш сон по столь ничтожному поводу. Примите мои извинения, прошу вас.

Жестикулируя и извиняясь, он проводил их к выходу. Затем вернулся с горничной, хорошенькой француженкой с довольно наглым личиком. Эллоуэй и Уэрдэйл тоже удалились вместе с дамами.

— Итак, мадемуазель, — сказал Пуаро оживленным тоном, — скажите нам правду. Не надо выдумывать никаких историй. Почему вы закричали на лестнице?

— Ах, месье, я увидела высокую фигуру… всю в белом…

Пуаро остановил ее энергичным взмахом указательного пальца.

— Разве я не сказал, что мне не нужны выдуманные истории? Я могу сделать одно предположение. Он поцеловал вас, не так ли? Я имею в виду месье Леонарда Уэрдэйла.

— Eh bien, monsieur, в конце концов, что такое один поцелуй?

— В данных обстоятельствах он был вполне естественным, — галантно ответил Пуаро. — Я полагаю, Гастингс согласится с моим мнением… Но скажите мне, как именно все произошло.

— Он подошел ко мне сзади и обнял меня. Я вздрогнула и закричала. Если бы я видела его, то не стала бы кричать… Но он подкрался ко мне как кот. Потом вышел месье le secrétaire[1756]. Месье Леонард убежал наверх по лестнице. И что мне оставалось сказать? Учитывая, что это был jeune homme comme ça… tellement comme il faut? Ma foi, я просто придумала историю с привидением.

— И на том объяснения закончились, — добродушно воскликнул Пуаро. — Затем вы поднялись в комнату мадам, вашей хозяйки? Кстати, где расположена ее комната?

— В конце коридора, месье. Выше этажом.

— То есть прямо над этим кабинетом. Bien, мадемуазель, я больше вас не задерживаю. И в la prochaine fois постарайтесь сдержать крик.

Проводив ее к выходу, он с улыбкой повернулся ко мне:

— Интересный случай, не так ли, Гастингс? Я начинаю кое-что понимать. Et vous?[1757]

— Что делал на лестнице Леонард Уэрдэйл? Пуаро, мне не понравился этот щеголь. Должен сказать, он выглядит настоящим распутником.

— Я согласен с вами, mon ami.

— А вот Фицроу показался мне порядочным парнем.

— М-да, и лорд Эллоуэй определенно настаивает на этом.

— И однако, в его манере поведения есть нечто такое…

— Нечто слишком уж безупречное, чтобы быть правдой? Я и сам почувствовал это. Но наша любезная миссис Конрад, безусловно, далеко не безупречна.

— И ее комната находится прямо над кабинетом, — задумчиво сказал я, не сводя с Пуаро пристального взгляда.

Слегка улыбнувшись, он с сомнением покачал головой:

— Нет, mon ami, я не могу всерьез заставить себя поверить, что эта утонченная леди проникла сюда через трубу камина или вылезла из окна, чтобы спуститься на балкон.

Пуаро больше ничего не успел добавить, поскольку в этот момент дверь в кабинет открылась и, к моему удивлению, в нее проскользнула леди Джулиет.

— Месье Пуаро, — сказала она. — Могу я поговорить с вами с глазу на глаз?

— Миледи, капитан Гастингс — моя правая рука. Вы можете совершенно спокойно говорить при нем все, что вам угодно. Присаживайтесь, прошу вас.

Она села в кресло, не сводя глаз с Пуаро.

— То, что я должна сказать… весьма деликатного свойства. Вам поручено расследовать это дело. Если бы… если бы эти бумаги были возвращены, то и вопрос был бы закрыт? Я имею в виду, можно было бы замять это дело без вопросов?

Пуаро пристально смотрел на нее.

— Правильно ли я вас понимаю, мадам? Вы спрашиваете, что будет, если эти документы окажутся у меня в руках, не так ли? Верну ли я их лорду Эллоуэю с тем условием, что он не будет задавать вопросов, как я их получил?

Она склонила голову:

— Именно это я и имела в виду. Но я должна быть уверена, что не будет никакой… огласки.

— Я не думаю, что лорд Эллоуэй горит желанием предать огласке это дело, — решительно сказал Пуаро.

— Итак, вы возьмете их? — нетерпеливо воскликнула она в ответ.

— Подождите минутку, миледи. Это зависит от того, как быстро вы сможете передать эти бумаги в мои руки.

— Почти немедленно.

Пуаро взглянул на часы.

— Сколько времени вам понадобится?

— Ну, скажем… минут десять, — прошептала она.

— Я подожду, миледи.

Она спешно покинула комнату. Я удивленно присвистнул, сложив губы трубочкой.

— Как вы оцениваете эту сцену, Гастингс?

— Бридж, — лаконично ответил я.

— Ах, вы припомнили неосторожные слова месье адмирала! Какая память! Я поздравляю вас, Гастингс.

Мы замолчали, поскольку в кабинет вошел лорд Эллоуэй и вопросительно посмотрел на Пуаро.

— Появились ли у вас новые версии, месье Пуаро? Боюсь, что ответы моих гостей ничего вам не дали.

— Вовсе нет, милорд. Они в достаточной мере прояснили ситуацию. У меня нет необходимости оставаться здесь долее, и поэтому, с вашего позволения, я хотел бы сразу вернуться в Лондон.

Лорд Эллоуэй был очень удивлен.

— Но… но что вам удалось выяснить? Вы узнали, кто взял эти чертежи?

— Да, милорд, именно так. Скажите мне… Если бумаги вернутся к вам анонимно, вы сможете не задавать никаких вопросов?

Лорд Эллоуэй удивленно посмотрел на Пуаро.

— Вы имеете в виду вопрос выплаты некоей суммы денег?

— Нет, милорд, вернутся без всяких условий.

— Конечно, возвращение этих чертежей имеет первостепенное значение, — медленно сказал лорд Эллоуэй с озадаченным видом.

— Тогда, говоря серьезно, я рекомендовал бы вам придерживаться избранной тактики. Только вы, адмирал и ваш секретарь знают об их пропаже. Только им и нужно будет узнать о возвращении. И вы можете рассчитывать на мою поддержку в любом случае… пусть бремя этой тайны ляжет на мои плечи. Вы просили меня вернуть документы… Я выполнил вашу просьбу. И больше вы ничего не узнаете. — Поднявшись, Пуаро протянул руку: — Я рад, что мне довелось встретиться с вами. Я верю в вас… и вашу преданность Англии. Ее будущее в надежных и сильных руках.

— Месье Пуаро… уверяю вас, я сделаю все возможное. Кто-то назовет это недостатком, а кто-то — достоинством… но я верю в себя.

— Это свойственно великим людям. Я со своей стороны мог бы сказать то же самое! — высокопарно заявил Пуаро.

Через несколько минут машина была подана к подъезду, и лорд Эллоуэй с удвоенным радушием распрощался с нами на ступенях крыльца.

— Это великий человек, Гастингс, — заметил Пуаро, когда мы отъехали от дома. — У него светлый ум, творческая натура и отличные способности. Он сильный человек, в котором как раз сейчас, в эти трудные послевоенные времена, так нуждается Англия.

— Я готов согласиться со всеми вашими словами, Пуаро… Но как же леди Джулиет? Ей что, придется возвращать документы самому лорду Эллоуэю? Что она подумает, увидев, что вы уехали, не сказав ей ни слова?

— Гастингс, я хочу задать вам маленький вопрос. Почему она сразу же не вручила мне эти планы, когда говорила со мной?

— У нее не было их с собой.

— Отлично. Сколько ей понадобилось бы времени, чтобы взять их из своей комнаты? Или из любого потайного места в этом доме? Можете не отвечать. Я скажу вам. Вероятно, чуть больше пары минут! Однако она просила подождать меня минут десять. Зачем? Очевидно, она собралась получить их от какого-то другого человека, с которым ей нужно было предварительно договориться или поспорить. Итак, кто мог быть этот человек? Явно не миссис Конрад, а член ее собственной семьи, ее муж или ее сын. Кто же из них наиболее вероятен? Леонард Уэрдэйл сказал, что сразу же пошел спать. Но мы знаем, что это была ложь. Предположим, его мать заглянула к нему в комнату и обнаружила, что она пуста; предположим, она спустилась вниз, исполненная безотчетного ужаса… Да, уж ее сынок явно не подарок! Она так и не нашла его, но позже она слышит, что он говорит о том, что вообще не выходил из своей комнаты. Она приходит к заключению, что он виноват в пропаже. Тогда-то она решает переговорить со мной.

Но, mon ami, мы знаем нечто такое, чего не знала леди Джулиет. Мы знаем, что ее сын не мог быть в кабинете, поскольку был на лестнице и заигрывал со смазливой горничной. То есть у Леонарда Уэрдэйла было алиби, хотя его мать и не догадывалась об этом.

— Хорошо, но тогда кто же стащил бумаги? Мы, кажется, уже исключили всех — леди Джулиет, ее сына, миссис Конрад, горничную…

— Именно так. Задействуйте ваши маленькие серые клеточки, мой друг. Разгадка прямо перед вами.

Я недоумевающе покачал головой.

— Подумайте же! Попробуйте просто продолжить вашу мысль! Смотрите, Фицроу выходит из кабинета; он оставляет бумаги на столе. Чуть позже лорд Эллоуэй входит в комнату, идет к столу и видит, что бумаги исчезли. Возможны только две вещи: либо Фицроу не оставил бумаги на столе, а положил их в свой карман… что не имеет смысла, поскольку Эллоуэй сам заметил нам, что тот мог бы скопировать их в любое удобное для него время… либо эти бумаги были еще на столе, когда лорд Эллоуэй подошел к нему… и в данном случае они перекочевали к нему в карман.

— Лорд Эллоуэй — вор? — ошеломленно произнес я. — Но зачем? Почему?

— Разве не вы говорили мне о каком-то скандальном деле в его прошлом? Вы сказали, что он был оправдан. Но допустим, что обвинения были отчасти справедливы. Скандалы просто недопустимы для английского государственного деятеля. Если кто-то разворошил старые сплетни и затеял бы новый скандал, то прощай его политическая карьера. Мы можем предположить, что его шантажировали, запросив в качестве цены за молчание чертежи субмарины.

— Но тогда этот человек подлый предатель! — вскричал я.

— О нет, нет. Он умный и находчивый человек. Допустим, мой друг, что он скопировал настоящие чертежи, внеся в каждую часть — поскольку он хороший инженер — небольшие изменения, что сделало их в итоге совершенно невыполнимыми. Он вручил эти фальшивые планы вражескому агенту — миссис Конрад, как я предполагаю; но чтобы не возникло никаких подозрений в их подлинности, надо было представить все так, будто эти планы украдены. Он постарался сделать все возможное, чтобы тень подозрения не упала ни на кого из домашних, заявив, что видел человека, выбегавшего из балконных дверей. Правда, тут он столкнулся с упорным сопротивлением адмирала. Поэтому его следующей заботой стало отвести все подозрения от Фицроу.

— Но это всего лишь ваши предположения, Пуаро, — возразил я.

— Это психологический расклад, mon ami. Человек, который мог бы передать настоящие планы, явно не отличался бы излишней щепетильностью, ему было бы все равно, на кого могут пасть подозрения. Кроме того, почему он так беспокоился о том, чтобы миссис Конрад не узнала никаких деталей этого ограбления? Потому что он передал ей фальшивые чертежи в начале вечера и не хотел, чтобы она узнала, что на самом деле кража была совершена несколько позже.

— Я сомневаюсь в том, что вы правы, — заметил я.

— Конечно же, я прав. Сегодня, Гастингс, вы слышали разговор двух великих людей, я только намекнул Эллоуэю, что знаю разгадку, и он понял меня. Вскоре вы во всем убедитесь.

Однажды, когда лорд Эллоуэй уже стал премьер-министром, Пуаро получил по почте чек и фотографию, подпись под которой гласила: «Моему благоразумному другу Эркюлю Пуаро. Эллоуэй».

Я полагаю, что субмарина типа Z стала причиной огромного торжества в военно-морских кругах. Поговаривают, что она преобразит современные методы военных действий. Я слышал, что известная иностранная держава пыталась сконструировать нечто подобное, но в итоге потерпела полный крах. Но все же я по-прежнему считаю, что Пуаро лишь строил предположения. В те дни его слишком часто осеняли удачные догадки.

Квартира на четвертом этаже

— Черт возьми! — сказала Пэт.

С усиливающимся раздражением она перерывала содержимое своей шелковой косметички, которую величала вечерней сумочкой. Два молодых человека и девушка обеспокоенно следили за ее действиями. Все они стояли перед закрытой дверью квартиры Патриции Гарнетт.

— Ничего хорошего, — сказала Патриция. — Его здесь нет. И что же нам теперь делать?

— Что за жизнь без отмычки? — пробормотал Джимми Фолкнер.

Он был невысоким широкоплечим парнем с веселыми голубыми глазами.

Пэт сердито набросилась на него:

— Тебе бы все шутить, Джимми. А дело-то серьезное.

— Проверь все еще разок, Пэт, — посоветовал Донован Бэйли. — Он, должно быть, где-то на дне.

У этого темноволосого парня был приятный голос, вполне соответствующий его облику.

— Если ты вообще не забыла его, — добавила Милдред Хоуп.

— Разумеется, я брала его с собой, — сказала Пэт. — Мне кажется, я давала ключ кому-то из вас двоих, — обвинительным тоном заявила она. — Я отдала его Доновану, решив, что у него ключ будет в большей сохранности.

Но ей не удалось так легко найти козла отпущения. Донован решительно отклонил ее обвинение, а Джимми поддержал его:

— Я сам видел, как ты положила его в сумочку.

— Что ж, тогда кто-то из вас выронил его, когда поднимал мою сумку. Я ведь пару раз роняла ее.

— Пару раз! — воскликнул Донован. — Да ты роняла ее по меньшей мере дюжину раз и, кроме того, забывала везде, где только можно.

— Да уж, вообще странно, как в ней еще что-то осталось, — поддержал его Джимми.

— Вопрос в том, как нам войти в квартиру, — заметила Милдред.

Она была благоразумной и практичной девушкой, которая говорила по существу, но ей было далеко до привлекательности безалаберной и порывистой Пэт.

Все вчетвером они тупо уставились на закрытую дверь.

— А что, если нам обратиться к привратнику? — предложил Джимми. — Возможно, у него есть запасной ключ или что-то в этом роде.

Пэт отрицательно покачала головой. Есть только два ключа от этой двери. Один висит в квартире на кухне, а второй был — или должен был быть — в этой злополучной сумочке.

— Вот если бы моя квартира была на первом этаже, — жалобно сказала Пэт, — мы могли бы разбить окно или сделать еще что-то подобное. Донован, ты вполне мог бы стать вором-форточником, ведь правда?

Тот вежливо, но решительно отказался выступить в роли вора-форточника.

— Было бы лучше, даже если бы ты жила на пятом, последнем этаже, — сказал Джимми.

— А как насчет пожарной лестницы? — спросил Донован.

— В этом доме ее нет.

— Странно, что нет, — сказал Джимми. — Пятиэтажное здание достаточно высокое, чтобы иметь пожарную лестницу.

— Осмелюсь сказать, — с иронией заметила Пэт, — что размышления об отсутствующей лестнице сейчас по меньшей мере бесполезны. Как же мне все-таки попасть в квартиру?

— А нет ли здесь чего-то вроде… как бишь его… — сказал Донован, — ну такого подъемного устройства, с помощью которого торговцы доставляют в квартиры клиентов разные продукты?

— Грузовой лифт, — сказала Пэт. — О да, но это просто подъемник для корзин. Ой, подождите… я вспомнила. Есть еще грузовой лифт для подъема угля!

— А что, это хорошая идея, — поддержал ее Донован.

Милдред безнадежно махнула рукой.

— Он, должно быть, заперт, — сказала она. — Я имею в виду, что он закрыт на задвижку в кухне Пэт.

— Ты сама не веришь в то, что говоришь, — возразил Донован.

— Только не в кухне Пэт, — усмехнулся Джимми. — У нее вечно все нараспашку.

— Да, по-моему, он открыт. Сегодня утром я выбрасывала туда что-то в мусорный ящик и, уверена, потом не запирала лифт. Кажется, я вообще к нему больше не подходила.

— Итак, — сказал Донован, — сей факт может оказаться нам очень полезным нынче вечером, однако все же, милая Пэт, позволь мне заметить, что такой небрежностью ты каждую ночь отдаешь себя на милость грабителей… причем им не нужно даже пролезать в форточку, как кошкам.

Пэт проигнорировала его предостережение.

— Пошли скорей! — воскликнула она и быстро побежала вниз по лестнице.

Остальные последовали за ней. Они прошли в какой-то темный отсек, заполненный детскими колясками, который примыкал к большому подвалу, и в конце концов Пэт подвела своих приятелей к шахте правого лифта. Там стоял мусорный ящик. Донован вынес его и осторожно вступил на платформу подъемника. Он сморщил нос.

— Не слишком приятные здесь ароматы, — заметил он. — Что вы думаете? Я один должен пуститься в авантюру или кто-то все же поедет со мной?

— Я поеду, — сказал Джимми. — Будем надеяться, что этот лифт выдержит меня, — с сомнением добавил он.

— Ты не можешь весить намного больше, чем тонна угля, — успокоила его Пэт, которая никогда не была особенно сильна в определении мер и весов.

— Во всяком случае, мы скоро все выясним, — насмешливо заметил Донован, начиная тянуть веревку.

Под скрежет они исчезли в шахте лифта.

— Какой противный звук издает это сооружение, — заметил Джимми, когда они поднимались по темному стволу шахты. — Что могут подумать обитатели других квартир?

— Наверное, они думают о привидениях или грабителях, — заметил его приятель. — Надо же, как тяжело тянуть эту веревку. Я и не предполагал, что у привратника многоквартирных домов так много работы. Джимми, старина, надеюсь, ты считаешь этажи?

— О боже! Нет. Я совсем забыл об этом.

— Ладно, я считал. Сейчас мы проехали третий. Следующий будет наш.

— И сейчас… я думаю, — проворчал Джимми, — мы обнаружим, что Пэт все-таки заперла дверцы.

Но их страх оказался безосновательным. Деревянная дверь легко подалась, и они вступили в чернильную темноту кухни.

— Нам следовало бы запастись фонарем для этой безумной затеи, — воскликнул Донован. — Насколько я знаю, у Пэт вечно все раскидано по полу, и мы можем передавить кучу посуды, прежде чем я доберусь до выключателя. Постой пока на месте, Джимми, я сейчас включу свет.

Он осторожно продвигался вперед и лишь раз яростно помянул черта, ударившись об угол стола. Когда он добрался до выключателя, из темноты комнаты вновь донеслись его проклятия.

— Что случилось? — спросил Джимми.

— Свет не включается. Наверное, лампочка перегорела. Я попробую зажечь свет в гостиной.

Дверь в гостиную была напротив кухни, на другой стороне коридора. Джимми услышал, как Донован вошел туда, и сразу же до него донеслось приглушенное чертыханье. Он решил, что ему тоже надо пробраться в гостиную, и начал осторожно продвигаться по кухне.

— Что там у тебя?

— Я не знаю. Мне кажется, что по ночам комнаты точно заколдованы. Похоже, тут все стоит не на своих местах. Стулья и столы попадаются там, где ты меньше всего рассчитываешь наткнуться на них. О дьявол! Вот опять!

Но в этот момент Джимми, к счастью, добрался до выключателя и включил свет. В следующее мгновение двое молодых людей уже смотрели друг на друга в безмолвном ужасе.

Эта гостиная была совсем не похожа на комнату Пэт. Они ошиблись этажом.

В этой комнате было раз в десять больше вещей, чем в квартире Пэт, что и объясняло смущение Донована, без конца натыкавшегося на столы и стулья. Посередине стоял круглый стол, покрытый сукном, а на подоконнике зеленела герань. Молодые люди сразу поняли, что с владелицей такой гостиной они вряд ли найдут общий язык. В молчаливом ужасе они уставились на стол, где лежала небольшая стопка писем.

— Миссис Эрнестина Грант, — прошептал Донован, поднимая конверт, — о боже! Как ты думаешь, она услышала нас?

— Просто чудо, что она не услышала тебя, — сказал Джимми. — Учитывая, как ты чертыхался, натыкаясь на всю эту мебель. Ради бога, давай поживее уберемся отсюда.

Они поспешно выключили свет и на цыпочках вернулись к лифту. Джимми с облегчением вздохнул, когда они без приключений оказались на платформе лифта.

— Мне нравится, когда у женщин такой здоровый и крепкий сон, — одобрительно заметил он. — Миссис Эрнестина Грант все же не лишена достоинств.

— Я все понял, — сказал Донован. — Я имею в виду, понятно, почему мы просчитались с этажами. Мы не учли подвальный этаж.

Он вновь взялся за веревку, и лифт пополз вверх.

— Я всей душой надеюсь, что на сей раз все правильно, — сказал Джимми, выходя в очередное темное помещение.

Без труда найдя выключатель, они зажгли свет и обнаружили, что стоят на кухне Пэт. Быстро открыв входную дверь, они впустили девушек.

— Ну вы и копуши, — проворчала Пэт. — Мы с Милдред ждем вас тут целую вечность.

— У нас было одно приключение, — оправдывался Донован. — Нас могли бы уже сдать в полицию как опасных преступников.

Пройдя в гостиную, Пэт включила свет и бросила на диван свою кофту. Она с интересом слушала рассказ Донована об их приключении.

— Слава богу, что она не застукала вас, — заметила Пэт. — Я уверена, что она — старая ворчунья. Сегодня утром я получила от нее записку… ей зачем-то понадобилось поговорить со мной… наверное, хотела выразить недовольство моей игрой на пианино. Людям, которых раздражает, когда у них над головой играют на пианино, не стоит жить в многоквартирных домах… По-моему, Донован, ты порезал руку. Смотри, она вся в крови. Иди и промой рану под краном.

Донован удивленно посмотрел на руку. Он вышел из комнаты и вскоре позвал к себе Джимми.

— Эй, что там у тебя? — откликнулся тот. — Неужели ты серьезно поранил руку?

— Ничего я не поранил.

Голос Донована звучал так странно, что Джимми с удивлением взглянул на него. Тот протянул ему вымытую руку, и Джимми увидел, что на ней нет ни малейшей царапины.

— Странно, — нахмурясь, сказал он. — Она была вся в крови. Откуда же тогда кровь? — И тут он вдруг понял то, о чем уже догадался его более сообразительный приятель. — Клянусь Юпитером, — воскликнул он, — видимо, ты испачкался в той квартире. — Он помедлил, обдумывая, что бы это могло значить. — Ты уверен, что это была… э-э… кровь, а не краска?

Донован мотнул головой.

— Это точно была кровь, — сказал он и вздрогнул.

Они обменялись взглядами. Очевидно, мысли их работали в одном направлении.

— Мне кажется… — сказал Джимми, — ты считаешь, что мы должны… в общем… опять спуститься туда… и разузнать, в чем дело. Убедиться, все ли там в порядке, да?

— Только как быть с девушками?

— Мы ничего им не скажем. Пэт решила похозяйничать и соорудить нам омлет. Я полагаю, что все не так страшно, как нам кажется.

Однако в его голосе не было уверенности. Они вошли в лифт и спустились на один этаж. Без приключений они миновали кухню и включили свет в гостиной.

— Должно быть, я испачкался где-то здесь, — сказал Донован. — На кухне я ни до чего не дотрагивался.

Он огляделся. Джимми сделал то же самое, и оба они озадаченно нахмурились. Аккуратно прибранная комната выглядела такой обычной, что трудно было даже подумать о каком-то преступлении, да еще с кровопролитием.

Вдруг Джимми вздрогнул и схватил за руку своего приятеля.

— Гляди!

Посмотрев, куда указывает Джимми, Донован испуганно вскрикнул. Из-под тяжелых репсовых штор высовывалась… женская нога в блестящей кожаной туфельке.

Джимми подошел к шторам и резко раздвинул их. В оконной нише на полу лежало скорчившееся женское тело, рядом с которым поблескивала темная липкая лужица. Не было ни малейших сомнений в том, что женщина мертва. Джимми попытался поднять ее, но Донован остановил его:

— Лучше не делать этого. Ее нельзя трогать до прихода полиции.

— Полиции? О да, конечно. Мне кажется, Донован, что все это какой-то страшный сон. Кто же она такая, как ты думаешь? Она и есть миссис Эрнестина Грант?

— Похоже на то. В любом случае если в этой квартире и есть кто-то еще, то они ведут себя на редкость тихо.

— Что мы будем теперь делать? — спросил Джимми. — Побежим в участок или позвоним в полицию из квартиры Пэт?

— Думаю, нам лучше позвонить туда. Пойдем, сейчас мы уже можем выйти через входную дверь. Не будем же мы всю ночь кататься туда-сюда в этом вонючем лифте.

Джимми согласился с ним. Когда они выходили из двери, он нерешительно остановился.

— Послушай, тебе не кажется, что одному из нас надо остаться здесь… просто чтобы присмотреть за ситуацией… пока не приедет полиция?

— Да, я думаю, ты прав. Если хочешь, оставайся, а я сбегаю наверх и позвоню.

Пэт открыла ему дверь — очаровательная, раскрасневшаяся, в кухонном передничке. Она удивленно распахнула глаза:

— Ты? Но как… Донован, что это значит? В чем дело?

Он успокаивающе взял ее за руки:

— Все в порядке, Пэт… Только мы… мы сделали довольно неприятное открытие этажом ниже. Мы обнаружили там мертвую женщину.

— Ох! — потрясенно выдохнула она. — Какой ужас. У нее был удар или что-то в этом роде?

— Нет. Судя по всему… ну… в общем, скорее похоже на то, что ее убили.

— Ой, Донован!

— Я понимаю. Это звучит дико.

Он все еще держал ее за руки. Она не стремилась освободиться, а наоборот — прижалась к нему. Милая Пэт… Как же он любил ее… А любит ли она его хоть немного? Иногда ему казалось, что любит. А иногда он боялся, что Джимми Фолкнер… Вспомнив, что Джимми ждет внизу, он виновато произнес:

— Пэт, милая, мы должны позвонить в полицию.

— Месье прав, — произнес раздавшийся сбоку голос. — И тем временем, пока мы ждем их прибытия, я, возможно, смогу оказать вам небольшую помощь.

Они стояли в дверях квартиры Пэт и, удивленно обернувшись, вглядывались в темную лестничную клетку. На лестнице, ведущей на пятый этаж, кто-то стоял. Человек спустился на несколько ступенек, и они смогли рассмотреть его.

Молодые люди внимательно разглядывали маленького мужчину с жуткими усиками и яйцевидной головой. На нем был великолепный халат и украшенные вышивкой мягкие комнатные туфли. Он галантно поклонился Патриции.

— Мадемуазель! — сказал он. — Я, как вам, может быть, известно, живу в квартире над вами. Мне нравится жить на верхних этажах… больше воздуха… чудесный вид на Лондон. Моя квартира снята на имя мистера О’Коннора. Но я не ирландец. У меня другое имя. Именно поэтому я рискнул предложить вам свои услуги. Позвольте представиться.

Эффектно вытащив визитную карточку, он протянул ее Пэт. Она прочла.

— Месье Эркюль Пуаро. О! — Она затаила дыхание: — Сам месье Пуаро! Известный сыщик! И вы действительно хотите нам помочь?

— Именно таково мое намерение, мадемуазель. Я чуть не предложил вам свою помощь еще раньше этим вечером.

Пэт выглядела озадаченной.

— Я слышал ваше обсуждение по поводу того, как вам попасть в квартиру. Я умею очень ловко действовать отмычкой. Безусловно, мне не составило бы труда открыть вашу дверь, но я не решился выйти к вам с таким предложением. Вы могли бы заподозрить меня в каких-то дурных намерениях.

Пэт рассмеялась.

— Итак, месье, — сказал Пуаро, обращаясь к Доновану, — я прошу вас, позвоните в полицию, а я спущусь в квартиру потерпевшей.

Пэт отправилась с ним и представила Джимми месье Пуаро. Юноша рассказал сыщику, в какую они с Донованом попали переделку. Детектив внимательно выслушал его.

— Дверца лифта не была заперта? Значит, вы проникли в кухню, но не смогли зажечь свет. — Говоря это, он направился в сторону кухни и нажал на выключатель. — Voilà се qui est curieux![1758] — сказал он, когда на кухне вспыхнул яркий свет. — Сейчас со светом все в порядке. Интересно… — Он поднял палец, призывая всех помолчать. Откуда-то доносилось тихое, но явственное похрапывание. — Так, — сказал Пуаро, — la chambre de domestique.

Он на цыпочках прошел по кухне к дверям маленькой кладовой. Открыв дверь, зажег свет. Комнатка напоминала собачью конуру, в которой кровать занимала почти все помещение. И в этой постели мирно похрапывала розовощекая девушка, лежа на спине и приоткрыв рот.

Пуаро выключил свет и попятился к выходу.

— Не стоит ее пока будить, — сказал он. — Мы дадим ей поспать до прихода полиции.

Он направился в гостиную. Там к ним присоединился Донован.

— Полицейские будут здесь с минуты на минуту, они просили… — он перевел дух, — чтобы мы ничего не трогали.

Пуаро понимающе кивнул.

— Мы и не тронем, — сказал он. — Нам достаточно будет просто посмотреть.

Он вошел в комнату. Милдред спустилась вместе с Донованом, и теперь все четверо молодых людей стояли в дверях гостиной и, затаив дыхание, с интересом следили за действиями Пуаро.

— Я не могу понять только одного, сэр, — сказал Донован. — Я даже не подходил к этому окну… как же мне удалось испачкать руку в крови?

— Мой юный друг, ответ на ваш вопрос очевиден. Какого цвета эта скатерть? Красного, не так ли? А вы, несомненно, опирались рукой на стол.

— Да, опирался. А что? — Он нерешительно замолчал.

Пуаро кивнул. Склонившись над столом, он показал рукой на пятно, темневшее на красной скатерти.

— Преступление было совершено именно здесь, — заметил он. — А потом тело перенесли к окну.

Пуаро выпрямился и медленно обвел глазами комнату. Он не сходил с места и ничего не трогал, но тем не менее всем показалось, будто каждый предмет в этом душном, заставленном помещении раскрывал свои тайны его проницательному взгляду. Наконец Эркюль Пуаро с удовлетворенным видом кивнул головой.

— Понятно, — произнес он с легким вздохом.

— Что вам понятно? — с любопытством спросил Донован.

— Мне понятно то, — сказал Пуаро, — что вы также, несомненно, заметили… эта комната напоминает склад мебели.

Донован печально улыбнулся.

— Я то и дело натыкался на нее, — признался он. — Естественно, я не мог понять, в чем дело, ведь комната Пэт выглядит совсем иначе.

— Не совсем, — заметил Пуаро.

Донован заинтригованно посмотрел на него.

— Я имею в виду, — примирительным тоном сказал тот, — что определенные вещи всегда строго фиксированы. Наши квартиры расположены в одном стояке дома, и поэтому двери, окна и камины в них расположены на одних и тех же местах.

— Разве такие подробности столь важны? — спросила Милдред. Она с легким неодобрением поглядывала на Пуаро.

— Описание всегда должно быть предельно точным. Считайте, что это… как у вас говорится… мой маленький пунктик…

С лестницы донеслись шаги, и в квартиру вошли три человека — инспектор полиции, констебль и судебный врач. Инспектор сразу узнал Пуаро и почтительно поприветствовал его. Затем он повернулся к остальным.

— Мне нужны будут показания каждого из вас, — заявил он, — но для начала…

Пуаро прервал его:

— У меня есть маленькое предложение. Мы можем пока вернуться в верхнюю квартиру, и мадемуазель сделает нам то, что собиралась… приготовит нам омлет. Что касается меня, то я обожаю омлеты. А вы, господин инспектор, когда освободитесь, подниметесь к нам и зададите вопросы.

Тот согласно кивнул, и Пуаро вместе с молодыми людьми ушел наверх.

— Месье Пуаро, — сказала Пэт, — по-моему, вы просто прелесть. И я приготовлю для вас дивный омлет. Я действительно очень хорошо делаю омлеты.

— Отлично. Когда-то, мадемуазель, я был влюблен в одну молодую англичанку, которая очень походила на вас… но увы — она не умела готовить. Хотя, пожалуй, все это было к лучшему.

Его голос прозвучал немного печально, и Джимми с интересом взглянул на него.

Как только они оказались в квартире Пэт, Пуаро всеми силами пытался создать приятную и веселую атмосферу. И вскоре мрачная трагедия, произошедшая этажом ниже, была почти забыта.

Омлет уже был съеден и по достоинству оценен к тому времени, когда послышались шаги инспектора Райса. Он пришел в сопровождении врача, оставив констебля охранять нижнюю квартиру.

— Итак, месье Пуаро, — сказал он, — все выглядит ясно и понятно… такое дело вам вряд ли придется по вкусу, хотя у нас, возможно, возникнут определенные трудности с обнаружением преступника. Я хотел бы только услышать о том, как было обнаружено тело.

Донован и Джимми пересказали все события этого вечера. Инспектор укоризненно посмотрел на Пэт.

— Вам не следует, мисс, оставлять дверцы лифта открытыми. Действительно не следует.

— Теперь уж не буду, — с дрожью в голосе откликнулась Пэт. — Кто-то может забраться сюда и убить меня, как ту несчастную женщину с третьего этажа.

— Да, хотя преступник проник в ее квартиру другим путем, — заметил инспектор.

— Вы ведь не откажетесь рассказать нам то, что вам удалось выяснить? — спросил Пуаро.

— Не знаю, должен ли я делать это… но, зная вас, месье Пуаро…

— Précisement[1759], — сказал Пуаро. — А эти молодые люди… они благоразумно не станут никому и ни о чем рассказывать.

— В любом случае газетчики скоро обо всем пронюхают, — заметил инспектор. — В сущности, в таком деле нет ничего секретного. Умершая женщина, несомненно, миссис Грант. Я пригласил консьержа для ее опознания. Ей было около тридцати пяти. Она сидела за столом и была убита выстрелом из пистолета маленького калибра человеком, который, возможно, сидел напротив нее. Она упала на стол, что объясняет появление пятна на скатерти.

— И никто не слышал выстрела? — спросила Милдред.

— Пистолет был с глушителем. Поэтому никто ничего не слышал. Кстати, вы не слышали, как вопила служанка, когда мы сообщили ей, что ее хозяйка мертва? Нет. Вот видите, это тоже доказывает, как мала вероятность того, что кто-то слышал выстрел.

— И что же вам рассказала служанка?

— Сегодня у нее был свободный вечер. У нее был свой ключ от входной двери. Она пришла домой около десяти вечера. Все было спокойно. Она решила, что ее хозяйка уже спит.

— Значит, она не заглядывала в гостиную?

— Заглядывала. Она зашла туда положить вечернюю почту, но не заметила ничего необычного… впрочем, как и мистер Фолкнер с мистером Бэйли. Как вы видели, убийца весьма ловко спрятал тело за шторами.

— А вы не подумали, зачем он так старался? — спросил Пуаро, однако таким тоном, который заставил инспектора встрепенуться.

— Не хотел, чтобы преступление обнаружили до того, как он успеет скрыться.

— Возможно, возможно… Но продолжайте ваш рассказ.

— Служанка ушла из дома в пять часов. Наш врач определил время смерти… Она наступила примерно четыре-пять часов назад. Я прав, не так ли?

Врач, который был явно немногословным человеком, подтвердил его слова кивком головы.

— Сейчас половина двенадцатого. Я думаю, что реальное время убийства мы сможем определить весьма точно. — Он вытащил какой-то скомканный листок бумаги. — Мы обнаружили это в кармане платья убитой. Вы можете смело взять его. На нем нет никаких отпечатков пальцев.

Пуаро разгладил листок, на котором заглавными буквами было напечатано несколько слов.

— Компрометирующий документ остался на месте преступления, — заметил Пуаро, возвращая записку инспектору.

— Ну, наверное, он не знал, что она положила записку в карман, — сказал инспектор. — Должно быть, преступник решил, что миссис Грант уничтожила записку. Хотя у нас есть свидетельства того, что он был осмотрительным человеком. Револьвер, из которого он стрелял, мы обнаружили под телом убитой. И на нем также не было никаких отпечатков. Они были тщательно стерты шелковым платком.

— Как вы узнали, — сказал Пуаро, — что это был именно шелковый платок?

— Просто мы нашли его, — с торжествующим видом заявил инспектор. — Должно быть, убийца выронил платок, когда задергивал шторы.

Он выложил на стол большой белый носовой платок хорошего качества. Указующий жест инспектора был явно излишним, поскольку Пуаро сразу увидел вышитые на нем буквы.

— «Джон Фрезер», — прочел Пуаро.

— Точно так, — сказал инспектор, — Джон Фрезер… или Д. Ф. из нашей записки. Нам известно имя этого человека, и я полагаю, что когда мы выясним немного больше об убитой женщине и найдем ее родственников или знакомых, то быстро выйдем на его след.

— Я не сомневаюсь, — сказал Пуаро, — вернее, я почти не сомневаюсь, mon cher, что вам будет нелегко найти вашего Джона Фрезера. Он весьма странный субъект… аккуратный, поскольку пометил свои платки и протер револьвер, которым совершил преступление… в то же время небрежный, поскольку тут же потерял свой платок и даже не стал искать записку, которая могла стать уликой против него.

— Слишком разнервничался, наверное, — предположил инспектор.

— Может быть и так, — признал Пуаро. — Да, все возможно. А никто не видел, как он входил в дом?

— Здесь бывает слишком много разных людей. Ведь это же многоквартирный дом. Я полагаю, никто из вас, — инспектор обратился к молодым людям, — не видел, чтобы кто-то выходил из той квартиры?

Пэт отрицательно мотнула головой.

— Мы ушли раньше… около семи часов.

— Понятно. — Инспектор встал. Пуаро проводил его к дверям.

— Не позволите ли вы мне в виде одолжения осмотреть место преступления?

— Ну конечно, месье Пуаро. Я знаю, как к вам относятся в нашем управлении. Я оставлю вам ключ. У меня есть второй. В квартире никого не будет. Служанка отправилась к каким-то родственникам: она слишком напугана, чтобы оставаться в этой квартире.

— Благодарю вас, — сказал Пуаро.

— Вас что-то не устраивает, месье Пуаро? — спросил Джимми, заметив, что тот чем-то озабочен.

— Да, — сказал Пуаро, — не устраивает.

Донован заинтересованно посмотрел на него:

— А что… ну, чем вы недовольны?

Пуаро не спешил с ответом. Он, нахмурившись, помолчал, обдумывая что-то, а затем вдруг с каким-то раздраженным видом пожал плечами.

— Я хочу пожелать вам доброй ночи, мадемуазель. Должно быть, вы устали. Сегодня вам пришлось много стряпать… не правда ли?

Пэт рассмеялась:

— Только омлет. Обед я не готовила. Донован и Джимми зашли за нами, и мы отправились в одно милое местечко в Сохо.

— А потом вы наверняка пошли в театр?

— Да. На «Карие глаза Каролины».

— Ах! — сказал Пуаро. — Лучше бы они были голубыми… голубые девичьи глаза.

Приложив руку к сердцу, он еще раз пожелал доброй ночи Пэт, а заодно и Милдред, которая по просьбе подруги согласилась у нее переночевать, поскольку Пэт честно призналась, что смертельно боится оставаться одна в квартире после таких жутких событий.

Оба молодых человека последовали за Пуаро. Когда дверь за ними закрылась, они уже было собрались проститься с ним, как вдруг Пуаро опередил их:

— Мои юные друзья, вы слышали, что меня кое-что не устраивает? Eh bien, все верно… я недоволен. Я собираюсь сейчас провести небольшое частное расследование. Не желаете ли вы составить мне компанию?

Спустившись на третий этаж, Пуаро открыл дверь ключом, выданным ему инспектором. Войдя в квартиру, он, к удивлению его спутников, направился совсем не в гостиную. Он сразу прошел на кухню. В маленькой нише, где находилась раковина, стояло большое железное ведро для мусора. Пуаро открыл его и, согнувшись в три погибели, начал копаться в его содержимом с усердием голодного терьера.

Джимми и Донован изумленно наблюдали за ним.

Наконец он выпрямился с торжествующим возгласом, в высоко поднятой руке держа маленький закупоренный пузырек.

— Я нашел, что искал. — Он осторожно принюхался к своей находке. — Увы! У меня заложен нос… я подхватил насморк.

Донован взял у него пузырек и тоже обнюхал его, но не почувствовал никакого запаха. Он вытащил пробку и, прежде чем Пуаро успел издать предостерегающий крик, поднес горлышко пузырька прямо к носу.

Донован упал как подкошенный. Бросившийся к нему Пуаро отчасти смягчил его падение.

— Что за дурацкая идея, — воскликнул он, — вынимать пробку с таким глупым безрассудством! Разве он не видел, как я осторожно принюхивался к нему? Месье… Фолкнер… не так ли? Не будете ли вы так любезны принести мне немного бренди? Я видел графин в гостиной.

Джимми поспешно вышел, но к тому времени, когда вернулся, Донован уже очнулся и заявил, что чувствует себя нормально. Ему пришлось выслушать от Пуаро краткую лекцию о необходимости соблюдения осторожности при исследовании неизвестных и, возможно, ядовитых жидкостей.

— По-моему, мне лучше пойти домой, — сказал Донован, неуверенно поднимаясь на ноги. — Конечно, если я вам больше не нужен. У меня еще какая-то слабость.

— Безусловно, это лучшее, что вы сейчас можете сделать, — сказал Пуаро. — Месье Фолкнер, надеюсь, уделит мне еще немного времени. Я сейчас вернусь.

Он проводил Донована до двери и вышел с ним на лестницу. Там они поговорили о чем-то пару минут. Вернувшись в квартиру, Пуаро обнаружил, что Джимми стоит в гостиной с озадаченным видом, приглядываясь к обстановке.

— Итак, месье Пуаро, — сказал он, — что вы собираетесь делать дальше?

— Ничего. Расследование закончено.

— Что?

— Я все выяснил… уже.

Джимми пристально взглянул на него:

— Благодаря найденному вами пузырьку?

— Вот именно. Благодаря пузырьку.

Джимми с сомнением покачал головой:

— Я абсолютно ничего не понимаю. По тем или иным причинам я понял, что вас не устраивают улики, обвиняющие этого Джона Фрезера, кем бы он в итоге ни оказался.

— Кем бы он ни оказался… — с усмешкой повторил Пуаро. — Если он вообще существует… то я буду очень удивлен.

— Ничего не понимаю.

— Он не более чем имя… имя, старательно вышитое на носовом платке!

— А как же записка?

— Разве вы не заметили, что она была напечатана? Но почему? Я объясню вам. По почерку можно узнать человека, да и происхождение этой записки не так сложно установить, как вам может показаться, однако, если бы реальный Джон Фрезер писал такую записку, эти два момента вряд ли волновали бы его! Нет, эту записку написали и положили в карман убитой женщины специально для того, чтобы мы нашли ее. И Джон Фрезер тут совершенно ни при чем, он не существует.

Джимми смотрел вопросительно.

— Итак, — продолжал Пуаро. — Я вернусь к тому моменту, который сразу насторожил меня. Вы слышали, как я говорил о том, что определенные вещи в комнате всегда находятся на одних и тех же местах. Я привел три примера. Но мог упомянуть и четвертый… электрический выключатель, мой друг.

Джимми по-прежнему смотрел на Пуаро с недоумением.

— Ваш приятель Донован и близко не подходил к окну… он испачкал руку в крови, опершись на стол! Но я сразу спросил себя: зачем он подходил к столу? Что он искал, блуждая по темной комнате? Напомню вам, мой друг, что выключатели обычно находятся у двери. Почему же, войдя в комнату, он не стал искать выключатель, чтобы включить свет? Казалось бы, такое действие было бы самым естественным и разумным. Согласно его словам, он пытался включить свет на кухне, но не смог. Однако, когда я щелкнул выключателем, свет тут же зажегся. А что, если ему и не нужен был свет? Если бы он сразу зажег его, то вы бы обнаружили, что попали в чужую квартиру. И тогда у вас не было бы повода идти в гостиную.

— К чему вы клоните, месье Пуаро? Я не понимаю. Что вы имеете в виду? — Пуаро показал ему ключ от американского автоматического дверного замка. — Это ключ от квартиры миссис Грант?

— Нет, mon ami, это ключ от квартиры мадемуазель Патриции. Месье Донован Бэйли вытащил его из ее сумочки во время вашей вечерней прогулки.

— Но зачем… зачем?

— Parbleu![1760] Затем, чтобы осуществить задуманный план: ему нужно было пробраться в эту квартиру таким образом, чтобы не вызвать подозрений. Он заранее позаботился о том, чтобы дверца лифта осталась открытой.

— Где вы нашли ключ Пэт?

Пуаро расплылся в широкой улыбке:

— Я нашел его только что… там, где и ожидал… в кармане месье Донована. Видите ли, тот пузырек, который я якобы нашел, был своеобразной ловушкой. Месье Донован попался в нее. Он поступил так, как я и предполагал… вынул пробку и понюхал содержимое пузырька. А в нем был хлористый этил, очень сильное обезболивающее, используемое для кратковременного наркоза. Понюхав его, ваш друг ненадолго потерял сознание, чего я и добивался. Я извлек из его карманов две вещи, которые, по моим предположениям, должны были находиться там. Во-первых, вот этот ключ, а во-вторых… — Не закончив фразу, он перешел к следующей: — Я спрашивал в свое время инспектора, как он может объяснить то, что тело было спрятано за шторами. Чтобы выиграть время? Нет, причины были более важными. И тогда мне пришла в голову одна простая мысль… почта, мой друг. Вечернюю почту разносят примерно в половине десятого. Допустим, убийца не нашел в этой квартире то, что рассчитывал найти, — возможно, письмо, которое должны были доставить с вечерней почтой. Тогда ему необходимо было бы вернуться сюда. Но служанка не должна была обнаружить труп, иначе она тут же вызвала бы полицию, поэтому преступник прячет его за шторами. И ничего не подозревающая служанка, как обычно, кладет письма на стол.

— Вот эти письма?

— Да, эти письма. — Пуаро выудил что-то из кармана. — А вот этот конверт я вынул из кармана месье Донована, когда он был без сознания. — Он показал Джимми письмо, адресованное миссис Эрнестине Грант. — Однако, прежде чем мы с вами посмотрим содержимое этого конверта, месье Фолкнер, я хочу задать вам один вопрос. Любите ли вы мадемуазель Патрицию?

— Да, я очень люблю ее… но мне казалось, что у меня нет ни малейшего шанса…

— Вы считали, что она благоволит к месье Доновану? Возможно, он начинал ей нравиться… Но это было плохое начало, мой друг. И вы сможете помочь ей забыть его… поможете ей пережить неприятности.

— Неприятности? — резко спросил Джимми.

— Да, неприятности. Мы должны сделать все возможное, чтобы оградить ее от них, но мы не всесильны, и проблемы все-таки останутся. Видите ли, она в какой-то степени была виновницей всего произошедшего.

Он вскрыл пухлый конверт, который держал в руках. Содержимое выпало на пол. Сопроводительное письмо, присланное из адвокатской конторы, было коротким.

Пуаро развернул документ. Это было свидетельство о браке между Донованом Бэйли и Эрнестиной Грант, который был зарегистрирован восемь лет назад.

— О боже! — воскликнул Джимми. — Пэт же говорила, что получила записку от этой женщины с просьбой о встрече, но ей и в голову не приходило, что за этим скрывается нечто важное.

Пуаро кивнул.

— А Донован знал… он навестил сегодня свою жену перед тем, как подняться этажом выше… Кстати, не странно ли, что несчастная женщина сняла квартиру в одном подъезде со своей соперницей… Он хладнокровно убивает жену, а потом отправляется развлекаться. Она, должно быть, сообщила ему, что отослала свидетельство о браке своему адвокату и ожидает ответа. Наверняка он пытался внушить ей, что их брак недействителен.

— К тому же мне показалось, что весь вечер у него было отличное настроение… Месье Пуаро, вы же не позволите ему сбежать? — Джимми слегка вздрогнул.

— Бегство его не спасет, — мрачно сказал Пуаро. — Вам нечего бояться.

— Я беспокоюсь главным образом о Пэт, — сказал Джимми. — Вы не думаете… что она действительно любила…

— Мои ami, это уже ваши трудности, — мягко сказал Пуаро. — Заставить ее обратить внимание на вас и помочь ей забыть эту историю. Я не думаю, что это окажется слишком сложно.

Двойной грех

Я зашел в квартиру моего друга Пуаро и обнаружил его в состоянии крайнего переутомления и острого раздражения. Причин для раздражения было более чем достаточно, поскольку любая богатая дама, забывшая где-то браслет или потерявшая котенка, не раздумывая, обращалась за помощью к великому Эркюлю Пуаро. В натуре моего славного друга странным образом сочетались спокойное фламандское трудолюбие и пылкое артистическое рвение. Благодаря преобладающему влиянию первого из этих врожденных свойств он расследовал множество малоинтересных для него дел.

Он также мог удовольствоваться весьма скромным денежным или даже чисто духовным вознаграждением и взяться за расследование исключительно потому, что его заинтересовало предложенное дело. И в результате такой загруженности, как я уже сказал, он сильно переутомился. Он и сам признавал это, и мне не составило труда убедить его отправиться со мной в недельный отпуск на знаменитый курорт южного побережья в Эбермаут.

Мы прекрасно провели там четыре дня, когда Пуаро вдруг подошел ко мне.

— Mon ami, вы помните моего друга Джозефа Аэронса, импресарио?

Немного подумав, я кивнул. Круг друзей Пуаро был очень широк и многообразен, и в него с равной легкостью попадали как мусорщики, так и герцоги.

— Хорошо, Гастингс, Джозеф Аэронс сейчас находится в Чарлок-Бэй. У него там далеко не все благополучно, и есть одно дельце, которое, видимо, особенно тревожит его. Он просит меня заехать и повидаться с ним. Я думаю, mon ami, что я должен выполнить его просьбу. Джозеф Аэронс в прошлом не раз доказывал мне свою преданность, помогая в разных делах, и вообще он славный и надежный человек.

— Ну конечно, если вы так считаете, — сказал я. — Я полагаю, Чарлок-Бэй тоже прекрасное местечко, и кстати, там мне еще не доводилось бывать.

— Тогда мы соединим приятное с полезным, — сказал Пуаро. — Вы ведь не откажетесь узнать расписание поездов, правда?

— Вероятно, нам придется сделать одну или две пересадки, — поморщившись, сказал я. — Вы же знаете, какие у нас железные дороги. Переезд с южного побережья Девона на северное может занять целый день.

Однако, наведя справки, я выяснил, что мы сможем ограничиться только одной пересадкой и что расписание поездов составлено весьма удобно. Я поспешил в отель, чтобы сообщить эту новость Пуаро, но на обратном пути мне случайно бросилась в глаза реклама экскурсионного автобусного бюро:

«Завтра. Однодневная экскурсия в Чарлок-Бэй. Отправление в 8.30 утра, маршрут проходит по самым живописным местам Девона».

Разузнав некоторые подробности, я, вдохновленный новой идеей, вернулся в отель. К сожалению, мне трудно было убедить Пуаро воспользоваться этим автобусом.

— Друг мой, откуда у вас эта любовь к экскурсионным автобусам? Разве вы не знаете, что поезда самый надежный вид транспорта? Шины у них не лопаются, моторы не ломаются. Вы не испытываете неудобства от чрезмерного изобилия свежего воздуха. Окна всегда можно закрыть и не бояться сквозняков.

Я деликатно намекнул, что как раз изобилие свежего воздуха и кажется мне особенно привлекательным в поездке на открытом автобусе.

— А если пойдет дождь? Ваш английский климат очень изменчив.

— Но существует же складной верх или какие-то тенты. Кроме того, если пойдет сильный дождь, то экскурсия не состоится.

— Ах! — воскликнул Пуаро. — Значит, нам остается уповать только на дождь.

— Конечно, если вы так настроены и…

— О, нет, нет, mon ami. Я вижу, что вы страстно мечтаете о таком путешествии. К счастью, я захватил с собой пальто и два теплых шарфа. — Он вздохнул. — Но будет ли у нас достаточно времени в Чарлок-Бэе?

— Ну, я боюсь, нам придется переночевать там. Понимаете, маршрут проходит по Дартмутскому плато. Мы остановимся на ленч в Манкгемптоне. В Чарлок-Бэй нас доставят часам к четырем, и уже через час автобус отправляется обратно и вернется сюда в десять вечера.

— Вот как! — сказал Пуаро. — Неужели есть люди, которые считают такую поездку удовольствием! Раз мы не поедем обратно, то нам, конечно, должны сделать скидку при покупке билета?

— Мне кажется, это маловероятно.

— Нужно проявить настойчивость.

— Да ладно, Пуаро, не будьте мелочным.

— Мой друг, это вовсе не мелочность, а разумный деловой подход. Если бы я был миллионером, то все равно предпочел бы платить только за то, что справедливо и разумно обосновано.

Однако, как я и предвидел, попытки Пуаро получить скидку были обречены на неудачу. Служащий, который продавал билеты в экскурсионном бюро, был невозмутим и непреклонен. Он настаивал на том, что мы должны вернуться. И даже намекнул, что если мы хотим сойти с маршрута в Чарлок-Бэе, то должны внести дополнительную плату за такую привилегию.

Потерпевший неудачу Пуаро заплатил требуемую сумму и вышел из офиса.

— Ох уж эти англичане, они никогда не отличаются благоразумием в денежных вопросах, — недовольно проворчал он. — Вы заметили молодого человека, Гастингс, который оплатил полную стоимость билета, упомянув при этом, что собирается сойти с автобуса в Манкгемптоне?

— Кажется, не заметил. На самом деле…

— На самом деле вы во все глаза смотрели на очаровательную юную леди, которая взяла билет на место под номером пять, и мы в итоге будем ее соседями. Ах! Да, мой друг, я все понял. Именно из-за нее, когда я попытался заказать билеты на самые удобные и надежные места тринадцатое и четырнадцатое, которые находятся в середине салона, вы резко прервали меня, заявив, что лучше всего нам подойдут места третье и четвертое.

— Право же, Пуаро… — вспыхнув, сказал я.

— Золотисто-каштановые локоны… вечно эти золотисто-каштановые локоны!

— Во всяком случае, она была более достойна внимания, чем какой-то там странный молодой парень.

— Все зависит от точки зрения. Меня, например, больше заинтересовал тот молодой человек.

Я быстро взглянул на Пуаро, удивленный его довольно многозначительным тоном.

— Чем это? Что вы имеете в виду?

— О, не стоит так волноваться. Допустим, я скажу, что он привлек мое внимание тем, что его попытки отрастить усы оказались весьма плачевными. — Пуаро любовно пригладил свои великолепные усы. — Выращивание усов, — проворковал он, — это целое искусство! Я сочувствую всем, кто пытается освоить его.

Всегда трудно понять, когда Пуаро говорит серьезно, а когда просто развлекается. Я не стал продолжать этот разговор, поняв, что молчание в данном случае будет для меня наилучшим выходом.

Следующее утро было ярким и солнечным. День обещал быть просто великолепным! Пуаро, однако, решил не рисковать. Помимо теплого костюма, он надел еще шерстяной жилет, пальто, два шарфа и плащ. И кроме того, захватил с собой пачку антигриппина, не преминув проглотить перед выходом две таблетки.

Наш багаж состоял из пары небольших плоских чемоданов. У миловидной девушки, замеченной нами вчера, также имелся маленький чемодан, как, впрочем, и у молодого человека, который, как я и подозревал, и был объектом сочувствия Пуаро. У остальных экскурсантов вообще не было багажа. Водитель убрал в багажное отделение наши чемоданы, и мы заняли свои места в автобусе.

Пуаро весьма злонамеренно, как мне думается, предложил мне занять крайнее место у окна, поскольку мне «вечно не хватает свежего воздуха», а сам занял среднее место рядом с нашей очаровательной соседкой. Вскоре, однако, он исправил ситуацию. Мужчина, занимавший следующее, шестое место, оказался крикливым парнем, склонным к игривым и неуместным шуточкам, и Пуаро тихо спросил девушку, не желает ли она поменяться с ним местами. Она с благодарностью приняла его предложение, а в результате этой перемены она вступила с нами в разговор, и вскоре мы все втроем уже мило и непринужденно беседовали.

Она, очевидно, была совсем юной — ей никак не могло быть больше девятнадцати — и наивной, как ребенок. Вскоре она поведала нам о причине ее поездки. Судя по всему, она выполняла поручение своей тетушки, которая была владелицей замечательного антикварного магазинчика в Эбермауте.

Ее тетушка после смерти своего отца жила в очень стесненных обстоятельствах и решила использовать свой небольшой капитал и большую домашнюю коллекцию, доставшуюся ей в наследство, чтобы начать свое дело. Дела у нее шли в высшей степени успешно, и вскоре ее магазин стал очень популярным. Наша новая знакомая, Мэри Дюрран, переехала к тетушке, чтобы освоить новое ремесло, и ей очень понравилось такое занятие, которое было гораздо предпочтительнее работы гувернанткой или компаньонкой в чужом доме.

Пуаро, с интересом выслушав ее, одобрительно покачал головой.

— Я уверен, мадемуазель, что вам будет сопутствовать удача, — галантно заметил он. — Но позвольте мне дать вам маленький совет. Не будьте слишком доверчивы, мадемуазель. В мире много мошенников и проходимцев, они могут оказаться даже в нашем автобусе. Осторожность никогда не помешает.

Она смотрела на него приоткрыв рот, и Пуаро кивнул со знанием дела.

— Поверьте мне, я не преувеличиваю. Кто знает? Даже я с моими мудрыми советами мог бы оказаться жестоким и коварным преступником.

Глядя на удивленное личико нашей спутницы, он еще более озорно подмигнул ей.

Мы остановились на ленч в Манкгемптоне, и, перекинувшись парой слов с официантом, Пуаро сумел организовать для нашей троицы отдельный столик возле окна. В большом внутреннем дворе скопилось порядка двадцати экскурсионных автобусов. Они съезжались сюда со всех концов страны. Гостиничная столовая была полна народа, и шум был весьма значительный.

— Праздничное настроение здесь бьет просто через край, — сказал я, неодобрительно поглядывая вокруг.

Мэри Дюрран согласилась:

— Да, летом атмосфера в Эбермауте теперь совсем испортилась. Моя тетушка говорит, что прежде он был совершенно другим. Сейчас там столько приезжих, что с трудом можно прогуляться по улицам.

— Зато это хорошо для бизнеса, мадемуазель.

— Для нашего — не особенно. У нас продаются только редкие и ценные вещи. Мы не занимаемся дешевыми старинными безделушками. Клиенты моей тетушки живут в самых разных концах Англии. Если им хочется приобрести стол или стулья определенного стиля или старинный фарфор, они пишут ей, и рано или поздно она достает для них эти вещи. Именно так произошло и в данном случае.

Мы заинтересованно смотрели на нее, и она продолжила объяснение. Некий американский джентльмен, мистер Д. Бэйкер Вуд, известен как знаток и коллекционер миниатюр. Недавно на антикварном рынке появился очень интересный набор миниатюр, и мисс Элизабет Пенн — тетушка Мэри — приобрела их. Она послала мистеру Буду описание миниатюр, указав их стоимость. Вскоре он сообщил, что готов на эту сделку, если миниатюры действительно подлинные, и просил, чтобы кто-то приехал на встречу с ним в Чарлок-Бэй. Поэтому мисс Дюрран и послали туда в качестве представителя фирмы.

— Конечно, это очаровательные вещицы, — сказала она. — Но я не могу представить, чтобы кто-то согласился заплатить за них такие большие деньги. Пять сотен фунтов! Подумать страшно! Их авторство приписывают Косуэю. Если только я правильно запомнила. Я уже окончательно запуталась во всех этих вещах.

Пуаро улыбнулся:

— Вам пока еще не хватает опыта, не правда ли, мадемуазель?

— У меня нет надлежащего образования, — с сожалением сказала Мэри. — Наше воспитание не предполагало знание антиквариата. Этому надо много учиться.

Она вздохнула. Затем вдруг я увидел, что ее глаза удивленно расширились. Она сидела лицом к окну, и ее взгляд сейчас был направлен за окно во внутренний двор гостиницы. Поспешно пробормотав что-то, она встала из-за стола и почти выбежала из столовой. Она вернулась через пару минут, запыхавшаяся и смущенная.

— О, извините, что я так неожиданно сорвалась с места. Но мне показалось, что один мужчина забирает мой чемоданчик из нашего автобуса. Я подбежала к нему, но оказалось, что он взял свой собственный багаж. Со мной частенько такое случается. Я чувствую себя такой глупой. Все выглядело так, будто я обвинила его в краже.

Она рассмеялась при этой мысли. Пуаро, однако, даже не улыбнулся.

— Кто был этот мужчина, мадемуазель? Опишите его мне.

— Он был в коричневом костюме. Тощий и долговязый юноша с какими-то странными усиками.

— Ага, — сказал Пуаро. — Наш вчерашний знакомый, Гастингс. Вы знаете этого молодого человека, мадемуазель? Вы встречали его прежде?

— Нет, никогда. Но почему вы спрашиваете?

— Неважно. Это довольно любопытно… только и всего.

Он вновь погрузился в молчание и не принимал участия в дальнейшем разговоре до тех пор, пока мисс Дюрран не сказала нечто такое, что привлекло его внимание.

— Позвольте, мадемуазель, как вы сказали?

— Я сказала, что на обратном пути мне надо опасаться злодеев, о которых вы говорили. Насколько мне известно, мистер Вуд обычно расплачивается наличными. Если у меня с собой будет пятьсот фунтов в банкнотах, то я могу привлечь внимание каких-нибудь злодеев.

Она рассмеялась, но Пуаро не поддержал ее. Вместо этого он спросил, в каком отеле она предполагает остановиться в Чарлок-Бэе.

— В отеле «Анкор». Он маленький и недорогой, но вполне приличный.

— Надо же! — сказал Пуаро. — Отель «Анкор». Именно там, Гастингс, вы, по-моему, и собирались остановиться. Какое удивительное совпадение! — Он подмигнул мне.

— А вы долго пробудете в Чарлок-Бэе? — спросила Мэри.

— Только одну ночь. Я еду туда по делу. Я уверен, мадемуазель, что вы не сможете угадать, какова моя профессия.

Я видел, что Мэри мысленно перебрала несколько возможностей и отвергла их, вероятно, из чувства осторожности. Наконец она осмелилась предположить, что Пуаро работает фокусником. Его крайне позабавило такое предположение, и он с готовностью ухватился за него.

— Ах! Какая замечательная идея! Вы полагаете, что я вытаскиваю кроликов из шляпы? Нет, мадемуазель. Моя профессия скорее связана с разгадыванием фокусов. Ведь фокусник заставляет вещи исчезать. А я, напротив, выясняю, куда подевались исчезнувшие вещи. — Он с таинственным видом склонился вперед, чтобы придать весомость своим словам. — Это тайна, мадемуазель, но я скажу вам по секрету, что я — частный детектив!

Пуаро откинулся на спинку стула, удовлетворенный произведенным эффектом. Мэри Дюрран, точно завороженная, взирала на него. Но все дальнейшие разговоры были прерваны многоголосьем взревевших во дворе клаксонов, объявлявших всем пассажирам, что дорожные монстры готовы продолжить путь.

Мы вдвоем с Пуаро вышли на улицу. Я заметил, что благодаря нашей очаровательной собеседнице завтрак прошел просто прекрасно. Пуаро согласился со мной.

— Не спорю, она очаровательна. Но также и довольно глупа, вы не находите?

— Глупа?

— В этом нет ничего обидного. Девушка может быть рыжеволосой красавицей, но при этом оставаться глупой. Ее откровенность и доверчивость к двум незнакомым мужчинам являются просто верхом глупости.

— Ну, возможно, она поняла, что мы вполне приличные люди.

— Мой друг, ваше замечание по меньшей мере неразумно. Любой, кто знает свое — скажем так — ремесло, естественно, постарается произвести «приличное» впечатление. Помните, как она легкомысленно упомянула, что ей придется быть поосторожней, когда она получит пятьсот фунтов? Но ведь она уже имеет эти пятьсот фунтов.

— В виде миниатюр.

— Вот именно. В виде миниатюр. Между этими категориями товаров невелика разница, mon ami.

— Но об этом не знает никто, кроме нас с вами.

— И официанта, и людей за соседним столиком. И, вне всякого сомнения, еще группы людей в Эбермауте! Мадемуазель Дюрран, разумеется, очаровательна, но будь я на месте Элизабет Пенн, то первым делом я научил бы мою новую помощницу здравомыслию. — Он помолчал и затем добавил другим тоном: — Знаете, мой друг, пока мы все здесь спокойно завтракали, на редкость просто было бы изъять любой чемодан из этих экскурсионных автобусов.

— Да бросьте вы, Пуаро, кто-то наверняка заметил бы такую попытку.

— А что, можно было бы заметить, как кто-то забрал свой багаж? Это можно было сделать в открытой и непринужденной манере, и никто бы даже не стал вмешиваться.

— Вы считаете… Пуаро, неужели вы намекаете… Но ведь тот парень в коричневом костюме… он ведь забрал свой собственный чемодан!

Пуаро нахмурился:

— Возможно, и так. И в то же время, Гастингс, довольно странно, почему он не забрал свой чемодан сразу, как только автобус прибыл на стоянку. Как вы могли заметить, его не было с нами за ленчем.

— Если бы мисс Дюрран не сидела напротив окна, то она могла бы не заметить его, — задумчиво сказал я.

— И поскольку чемодан оказался его, то это вообще не имело значения, — сказал Пуаро. — Ладно, давайте забудем об этом инциденте, mon ami.

Тем не менее, когда мы заняли наши места в автобусе и тронулись в путь, Пуаро вновь воспользовался случаем, чтобы дать Мэри Дюрран очередные наставления об опасностях чрезмерной откровенности, которые она достаточно кротко выслушала, но, очевидно, восприняла их скорее как шутку.

Мы прибыли в Чарлок-Бэй в четыре часа, и нам еще повезло, что удалось снять хороший номер в отеле «Анкор» — очаровательной старомодной гостинице.

Пуаро сразу же распаковал предметы первой необходимости и начал приводить в порядок свои усы, готовясь нанести визит Джозефу Аэронсу, когда послышался стук в дверь. Я сказал: «Войдите», — и, к моему крайнему удивлению, на пороге появилась Мэри Дюрран со смертельно побледневшим лицом и полными слез глазами.

— Я прошу прощения… но… но случилось самое ужасное. А вы ведь говорили, что вы детектив? — обратилась она к Пуаро.

— Что же случилось, мадемуазель?

— Я открыла мой чемодан. Миниатюры лежали в футляре из крокодиловой кожи… закрытом на ключ, разумеется. А теперь… смотрите!

Она протянула нам небольшой квадратный футляр, отделанный крокодиловой кожей. Крышка висела свободно. Футляр был сломан; для этого понадобилась бы немалая сила. Следы взлома были вполне очевидны. Пуаро осмотрел его и кивнул.

— А миниатюры? — спросил он, хотя мы оба отлично знали, каков будет ответ.

— Исчезли. Их украли. Ох, что же мне теперь делать?

— Не волнуйтесь, — сказал я. — Мой друг — Эркюль Пуаро. Вы, должно быть, слышали о нем. Если уж кто-то и может вернуть их вам, так именно он.

— Месье Пуаро. Тот самый знаменитый месье Пуаро!

Пуаро обладал достаточной долей тщеславия, чтобы порадоваться явному и глубокому уважению, прозвучавшему в ее голосе.

— Да, дитя мое, — сказал он, — это я собственной персоной. Вы можете поручить мне разгадать ваше маленькое дело. Я сделаю все возможное. Но я боюсь… очень боюсь… что уже слишком поздно. Скажите мне, был ли также взломан и замок вашего чемодана?

Она отрицательно покачала головой.

— Позвольте, я сам осмотрю его.

Мы прошли в ее номер, и Пуаро тщательно осмотрел чемодан. Очевидно было, что его открыли ключом.

— Это было несложно. У чемоданных замков не так уж много вариантов. Eh bien, мы должны позвонить в полицию, а также должны как можно скорее связаться с мистером Бэйкером Вудом.

Я отправился вместе с ним и спросил, что он имел в виду, сказав, что, возможно, уже слишком поздно.

— Mon cher, я сказал сегодня, что могу разгадывать фокусы… могу обнаруживать исчезнувшие вещи… Но предположим, кто-то уже опередил меня. Вы не понимаете? Подождите минутку.

Он исчез в телефонной будке. Минут через пять вышел оттуда с мрачным видом.

— Случилось то, чего я боялся. Полчаса назад мистера Вуда навестила одна дама. Она сказала, что приехала по поручению Элизабет Пенн. Он был в восторге от этих миниатюр и тотчас заплатил требуемую сумму.

— Полчаса назад… еще до того, как мы приехали сюда.

Пуаро улыбнулся несколько загадочно:

— Автобусы, конечно, имеют хорошую скорость, но, к примеру, легковой автомобиль из Манкгемптона мог бы прибыть сюда по меньшей мере на целый час раньше нас.

— И что же нам теперь делать?

— Мой добрый Гастингс, вас всегда интересует практическая сторона. Мы известим полицию и сделаем все, что сможем, для мисс Дюрран, и… да, я решительно считаю, что нам следует поговорить с мистером Д. Бэйкером Вудом.

— Ей явно достанется от ее тетушки, — заметил Пуаро, когда мы подходили к отелю «Сисайд», где остановился мистер Вуд, — что будет вполне справедливо. Разве не глупо отправиться завтракать, оставив в чемодане вещи, оцененные в пятьсот фунтов?! И в то же время, mon ami, в этом дельце есть еще парочка странных обстоятельств. Например, зачем было взламывать этот футлярчик?

— Чтобы вынуть миниатюры.

— Но разве это не глупо? Скажем, наш вор решил пошуровать во время ленча в багажном отделении под предлогом того, что ему понадобилось забрать свои вещи. Разумеется, ему было бы проще открыть чемодан мисс Дюрран и изъять портфель, не открывая его.

— Он хотел убедиться, что миниатюры на месте.

Пуаро с сомнением взглянул на меня, но так как мы подошли к номеру мистера Вуда, то у нас больше не было времени на обсуждение.

Мистер Бэйкер Вуд сразу вызвал у меня неприязненные чувства.

Это был крупный развязный мужчина, слишком шикарно и безвкусно одетый, на пальце у него сверкал перстень с огромным бриллиантом. Он показался мне просто задиристым крикуном.

Разумеется, он не заподозрил ничего дурного. С чего бы? Та женщина, как и было условлено, сказала, что принесла миниатюры. Исключительно качественные коллекционные образцы к тому же! Переписал ли он номера банкнот? Нет, конечно. И вообще, кто вы такой, мистер Пуаро, чтобы задавать все эти вопросы?

— Я не спрошу вас больше ни о чем, кроме одной вещи. Опишите мне приходившую к вам женщину. Она была молода и красива?

— Нет, сэр, вовсе нет. Несомненно, нет. Высокая седая женщина средних лет, с угреватым лицом и пробивающимися усиками. Чаровница? Ни в коем случае!

— Пуаро, — воскликнул я, когда мы вышли в коридор. — Усики. Вы слышали?

— У меня пока хороший слух, благодарю вас, Гастингс!

— Но какой же он неприятный человек.

— Да, его манеры оставляют желать лучшего.

— Итак, мы сможем поймать этого вора, — заметил я. — Мы сможем узнать его.

— Гастингс, вы наивны и простодушны, как дитя. Разве вы не знаете, что есть такая вещь, как алиби?

— Вы считаете, что он обеспечил себе алиби?

Ответ Пуаро был неожиданным:

— Я искренне надеюсь на это.

— Ваша проблема в том, — сказал я, — что вы любите все усложнять.

— Совершенно верно, mon ami. Я не люблю, как это у вас говорится, подсадных уток!

Пророчество Пуаро полностью подтвердилось. Наш попутчик в коричневом костюме оказался мистером Нортоном Кейном. В Манкгемптоне он сразу отправился в отель «Георг» и провел там весь день. Единственным свидетельством против него было заявление мисс Дюрран о том, что она во время нашего ленча видела, как он забирал свой багаж из автобуса.

— Что само по себе вовсе не является подозрительным действием, — с задумчивым видом заметил Пуаро.

После этого он вдруг замолчал и отказался от дальнейших обсуждений этого дела, сказав, что когда я давлю на него, то он думает в основном об усах, и что я поступил бы благоразумно, самостоятельно поразмыслив об этом деле.

Я выяснил, однако, что он попросил Джозефа Аэронса, с которым провел вечер, как можно подробнее рассказать ему о мистере Бэйкере Вуде. Учитывая, что оба эти мужчины остановились в одном отеле, был шанс собрать хоть какие-то обрывки сведений. Но что бы там Пуаро ни выяснил, он хранил все при себе.

Мэри Дюрран после многочисленных разговоров с полицией вернулась в Эбермаут первым утренним поездом. Мы позавтракали вместе с Джозефом Аэронсом, и после этого Пуаро объявил мне, что он разрешил, к общему удовольствию, проблемы своего приятеля импресарио и что мы можем возвращаться в Эбермаут, как только пожелаем.

— Но только не автобусом, mon ami. На сей раз мы поедем поездом.

— Вы опасаетесь дорожных издержек или встречи с очередной несчастной девицей?

— Оба этих дела, Гастингс, могут случиться со мной и в поезде. Нет, я спешу вернуться в Эбермаут, поскольку хочу продолжить расследование нашего дела.

— Нашего дела?

— Ну, разумеется, мой друг. Мадемуазель Дюрран просила меня помочь ей. Если ее дело и передано в руки полиции, то из этого еще не следует, что я могу спокойно умыть руки. Я приехал сюда, чтобы оказать небольшую услугу моему старому приятелю, но никто никогда не сможет сказать, что Эркюль Пуаро бросил в беде незнакомого человека! — высокопарно закончил он, выпятив грудь.

— Я думаю, ваш интерес возник еще раньше, — проницательно заметил я, — в экскурсионном бюро, когда вы впервые увидели того юношу с усиками. Хотя я не могу понять, почему вы обратили на него внимание.

— Неужели, Гастингс? А могли бы. Ну что ж, пусть это останется моим маленьким секретом.

Прежде чем покинуть Чарлок-Бэй, мы коротко переговорили с инспектором полиции, которому поручили вести это дело. Он уже разговаривал с мистером Нортоном Кейном и сказал Пуаро по секрету, что манеры этого юноши не произвели на него благоприятного впечатления. Он вел себя очень нервно, сначала говорил одно, потом отказывался от сказанного.

— Но как именно провернули эту аферу, я не знаю, — признался инспектор. — Он мог передать эти вещицы своему сообщнику, который сразу же отправился сюда на машине. Правда, это всего лишь вариант. Мы должны найти и автомобиль и сообщника и потом еще припереть их к стенке.

Пуаро задумчиво кивнул.

— Вы полагаете, что именно так все и произошло? — поинтересовался я, когда мы сели в поезд.

— Нет, мой друг, дело обстояло совсем иначе. Оно было задумано поумнее.

— Может, поделитесь своими соображениями?

— Еще не время. Вы же знаете мою слабость… я люблю хранить мои маленькие секреты до самого конца.

— А скоро ли конец?

— Теперь уже скоро.

Мы прибыли в Эбермаут вечером, в начале седьмого, и Пуаро сразу отправился в магазинчик «Элизабет Пенн». Это заведение было уже закрыто, но Пуаро решительно позвонил в колокольчик, и вскоре сама Мэри открыла нам дверь и выразила удивление и радость при виде нас.

— Пожалуйста, проходите и познакомьтесь с моей тетушкой, — сказала она.

Она провела нас в заднюю комнату. Навстречу вышла пожилая дама; у нее были серебристо-седые волосы, нежно-розовый румянец и голубые глаза, и она очень походила на миниатюру. Ее довольно сутулую спину покрывала шаль из бесценных старинных кружев.

— Неужели это знаменитый месье Пуаро? — спросила она тихим мелодичным голосом. — Мэри рассказала мне о вашем знакомстве. Вы действительно хотите помочь нам в этом деле? Что вы нам можете посоветовать?

Пуаро внимательно посмотрел на нее и затем поклонился.

— Мадам Пенн, эффект просто потрясающий. Но вам нужно действительно отрастить усы.

Мисс Пенн охнула и отступила назад.

— Вчера ваш магазин был закрыт, не так ли?

— Утром я была здесь. А потом у меня разболелась голова, и я пошла прямо домой.

— Не домой, мадам. Поскольку вашу головную боль вы пытались вылечить переменой воздуха, разве не так? Воздух в Чарлок-Бэе очень свежий и бодрящий, не так ли?

Он направился к дверям. Помедлив на пороге, он сказал через плечо:

— Вы же понимаете, что я все знаю. Вашу маленькую… комедию… пора прекратить.

Его тон был угрожающим. Ее лицо стало мертвенно-бледным, она молча кивнула. Пуаро повернулся к девушке.

— Мадемуазель, — мягко сказал он, — вы молоды и очаровательны. Но участие в такого рода делишках может привести к тому, что ваша красота и молодость пройдут за тюремными стенами… И я, Эркюль Пуаро, скажу вам, что это будет факт, достойный сожаления.

Затем он вышел на улицу, и я, совершенно сбитый с толку, последовал за ним.

— С самого начала, mon ami, я был заинтригован. Когда тот юноша заказал билет только до Манкгемптона, я увидел, что внимание этой девушки вдруг сосредоточилось на нем. Но почему? Он не принадлежал к тому типу мужчин, на который женщины обращают внимание. Когда мы отправились на экскурсию, я уже чувствовал: что-то должно случиться. Кто видел, что этот юноша пытался взять багаж? Мадемуазель и только мадемуазель, и вспомните, что она сама выбрала место напротив окна… такой выбор обычно несвойствен женщине.

— И вот она приходит к нам с рассказом об ограблении… футляр взломан, что, как я уже говорил вам, было крайне неразумно.

— И что же мы имеем в итоге? Мистер Бэйкер Вуд платит хорошие деньги за украденные вещи. Эти миниатюры должны вернуться к мисс Пенн. Она снова продаст их и выручит уже не пятьсот, а тысячу фунтов. Я навел справки и выяснил, что торговля у нее идет довольно вяло… магазинчик ее на грани банкротства. И я сказал себе… должно быть, тетушка и племянница сговорились…

— То есть вы даже и не подозревали Нортона Кейна?

— Mon ami! С его-то усиками? Преступник должен быть либо чисто выбрит, либо иметь отличные усы, которые можно при желании удалить. Но зато это была отличная возможность для хитроумной мисс Пенн… застенчивой и усохшей пожилой дамы с легким румянцем — такой мы видели ее. Но если она распрямится, наденет мужские ботинки, изменит свое лицо несколькими непривлекательными прыщами и — венчающее прикосновение — добавит несколько редких волосков на верхнюю губу… Что тогда? Мужеподобная женщина — скажет мистер Вуд, и переодетый мужчина — сказали бы мы.

— Неужели она и правда была вчера в Чарлоке?

— Безусловно. Возможно, вы помните, как говорили мне, что поезд отправляется отсюда в одиннадцать и прибывает в Чарлок-Бэй около двух часов дня. А обратный поезд, кстати, идет еще быстрее — тот, на котором мы приехали. Он отправляется из Чарлока в пять минут пятого и прибывает сюда в шесть пятьдесят. Естественно, в том футляре вообще не было миниатюр. Пустой, он был мастерски взломан. Мадемуазель Мэри нужно было только найти парочку простаков, которые благосклонно отнесутся к очаровательной красавице, попавшей в бедственное положение. Но один из этих простаков оказался совсем не прост… он оказался Эркюлем Пуаро!

Едва ли я мог согласиться с подобным умозаключением. Я поспешно сказал:

— Значит, когда вы говорили, что собираетесь помочь в беде постороннему человеку, вы умышленно обманывали меня. Да-да, именно так вы и поступили.

— Я даже не думал обманывать вас, Гастингс. Я лишь позволил вам обмануться. Я говорил о мистере Бэйкере Вуде, который оказался в чужой стране. — Его лицо помрачнело. — Ах! Когда я думаю о вашем дорожном мошенничестве, о несправедливо завышенной цене… об одинаковой плате за билет только до Чарлока и туда, и обратно… мне чертовски хочется защитить этого туриста! Пусть манеры мистера Вуда малоприятны, пусть он, как вы бы сказали, не вызывает симпатии. Но он — турист! А мы, туристы, Гастингс, должны помогать друг другу. Вот я, например, всегда поддержу туристов!

Тайна Маркет-Бэйзинга

— В конце концов, ничто не может сравниться с нашей природой, не так ли? — сказал инспектор Джепп, глубоко вдыхая носом свежий деревенский воздух и не спеша выдыхая его ртом.

Мы с Пуаро с жаром поддержали его прочувствованное высказывание. Идея провести уик-энд в Маркет-Бэйзинге, маленьком провинциальном городке, принадлежала именно нашему старому знакомому — инспектору из Скотленд-Ярда. Джепп оказался увлеченным ботаником и на досуге рассуждал о крошечных цветочках с невероятно длинными латинскими названиями с таким воодушевлением, которое его не охватывало даже тогда, когда он вспоминал о раскрытых им преступлениях.

— Никто здесь не знает нас, и мы никого здесь не знаем, — добавил Джепп, поясняя свою позицию. — В том-то и прелесть подобных вылазок.

Однако судьба на сей раз распорядилась несколько иначе, поскольку в деревеньке, что находилась в пятнадцати милях от этого городка, произошло отравление мышьяком, и местному констеблю понадобилось срочно связаться со Скотленд-Ярдом. Тем не менее восторженное приветствие при встрече с великим столичным сыщиком только повысило благодушное настроение Джеппа, и воскресным утром, когда мы сидели за завтраком в небольшой столовой деревенской гостиницы возле окна, перед которым покачивались залитые солнечным светом ветки жимолости, все мы пребывали в прекрасном расположении духа. Яичница с беконом оказалась просто замечательной, а кофе не так хорош, но вполне сносен и в меру горяч.

— Вот это жизнь… — протянул Джепп. — Когда я выйду в отставку, то обоснуюсь в каком-нибудь маленьком городке. В таком же тихом, далеком от преступлений местечке!

— Le crime, il est partout, — заметил Пуаро, взяв небольшой ломтик хлеба и подозрительно поглядывая на воробья, нахально выжидавшего на подоконнике.

Я с небрежным видом процитировал:

— Господи, — сказал Джепп, откидываясь на спинку стула, — полагаю, я могу заказать еще яичницу и, пожалуй, даже с двойной порцией ветчины. Что вы на это скажете, капитан?

— Полностью поддерживаю, — с готовностью ответил я. — А вы, Пуаро?

Тот с сомнением покачал головой.

— Не стоит переполнять желудок, а то голова откажется работать, — заметил он.

— А я все же рискну еще немного пополнить желудок, — рассмеялся Джепп. — Мне достался желудок большого размера; и, кстати, месье Пуаро, вы что-то слегка располнели. Девушка, будьте любезны, еще две яичницы с двойной порцией ветчины.

Однако в этот момент дверной проем загородила внушительная фигура констебля Полларда.

— Я надеюсь, вы простите меня за то, что я беспокою вас, инспектор, джентльмены… но я был бы рад получить ваш совет, инспектор.

— По выходным дням, — поспешно заявил инспектор, — я не расследую никаких дел. А что там у вас случилось?

— Джентльмен из Лей-Хаус… застрелился… выстрел в голову.

— Что ж, такое бывает, — прозаично заметил Джепп. — Долги или женщина, как я полагаю. Сожалею, Поллард, но я ничем не могу вам помочь.

— Загвоздка в том, — сказал констебль, — что он не мог сам застрелиться. По крайней мере, так говорит доктор Джайлс.

Джепп поставил чашку на стол.

— Не мог сам застрелиться? Что вы имеете в виду?

— Так говорит доктор Джайлс, — повторил Поллард. — Он говорит, что это совершенно невозможно. Он пребывает в полнейшем недоумении: дверь была заперта изнутри, окна — на задвижках, но доктор упорно твердит, что самоубийство просто исключено.

Это решило дело. Повторный заказ яичницы с ветчиной был отменен, и уже пару минут спустя вся наша компания с максимально возможной скоростью шагала в направлении Лей-Хаус, а по пути Джепп устроил констеблю настоящий допрос.

Умершего звали Уолтер Протеро. Это был уже зрелый человек средних лет и жил здесь затворником. Он приехал в Маркет-Бэйзинг восемь лет назад и снял старый особняк Лей-Хаус — разбросанное, пришедшее в упадок строение. За его хозяйством присматривала экономка, которую он привез с собой. Мисс Клегг — незаурядная дама, весьма уважаемая в городке. И только недавно к мистеру Протеро приехали гости, некие мистер и миссис Паркер из Лондона. Сегодня утром экономка не смогла достучаться до своего хозяина, она сильно встревожилась, обнаружив, что дверь заперта, и позвонила в полицию и доктору. Констебль Поллард и доктор Джайлс незамедлительно явились. Общими усилиями им удалось взломать дубовую дверь спальни.

Мистер Протеро лежал на полу с простреленной головой, в его правой руке был пистолет. Все выглядело, как явное самоубийство.

Однако осмотр тела привел доктора Джайлса в недоумение, и в итоге, отозвав констебля в сторонку, он сообщил ему о своем недоумении, вследствие чего Поллард сразу подумал о Джеппе. Оставив доктора у трупа, он поспешил в гостиницу.

К тому времени, когда констебль закончил свое повествование, мы подошли к Лей-Хаус, большому обветшалому особняку, окруженному запущенным, заросшим сорными травами садом. Входные двери были открыты, и мы прямиком прошли в холл, затем в маленькую, примыкавшую к кухне столовую, откуда доносились голоса. В комнате были четыре человека: вызывающе одетый мужчина с неприятной внешностью, который сразу же вызвал у меня антипатию; женщина — хотя и красивая, но вульгарная; еще одна женщина в строгом темном платье, которая стояла в стороне от остальных и, как я понял, была экономкой; и высокий мужчина в твидовом спортивном костюме, с умным доброжелательным лицом, который, очевидно, держал ситуацию под контролем.

— Доктор Джайлс, — сказал констебль, — это полицейский инспектор Джепп из Скотленд-Ярда и два его друга.

Доктор представил нам мистера и миссис Паркер. Затем он повел нас на второй этаж. Поллард, подчиняясь приказу Джеппа, остался внизу, чтобы приглядывать за домочадцами. Поднявшись, мы прошли по коридору и оказались возле открытого дверного проема. Выбитая дверь лежала на полу спальни.

Мы вошли в комнату. Тело убитого все еще лежало на полу. Мистер Протеро был бородатым мужчиной средних лет с посеребренными висками. Джепп опустился на колени возле трупа.

— Пуля вошла в голову за левым ухом, — заключил инспектор.

— Именно так, — подтвердил доктор. — Поэтому очевидно, что он не мог сам застрелиться. Он бы вывихнул руку, попытавшись таким образом завести ее за голову. В общем, он не мог этого сделать.

— И все-таки его рука сжимала пистолет? Где он, кстати?

Доктор показал на стол.

— Только он не был зажат в его руке, — уточнил он, — скорее я сказал бы, что он был вложен в его руку.

— Зафиксируем это позже, — сказал Джепп. — В целом все довольно ясно. — Он осмотрел пистолет. — Произведен один выстрел. Мы проверим отпечатки пальцев, но я почти уверен, что мы обнаружим на нем только ваши пальчики, доктор Джайлс. Когда наступила смерть?

— Прошедшей ночью. Я не в состоянии так точно определить время, как замечательные эксперты из детективных историй. Но могу сказать, что он мертв уже порядка двенадцати часов.

До сих пор Пуаро практически оставался безучастным. Он стоял со мной в сторонке, наблюдая за работой инспектора Джеппа. Только время от времени он слегка шмыгал носом, принюхиваясь, словно его тревожил какой-то непонятный, витавший в комнате запах. Я тоже принюхался, но не уловил ничего такого, что могло бы вызвать интерес. Воздух казался совершенно свежим, лишенным каких-либо запахов. И тем не менее Пуаро продолжал подозрительно шмыгать носом, словно его острый нюх определил нечто упущенное мною.

Когда Джепп наконец отошел от трупа, над ним склонился Пуаро. Он не обратил никакого внимания на рану. Сначала мне показалось, что он осматривает пальцы руки, в которой был пистолет, но потом я понял, что его заинтересовал носовой платок, торчавший из рукава. Мистер Протеро был одет в темно-серый костюм. Наконец Пуаро поднялся с колен, но продолжал озадаченно поглядывать на носовой платок.

Джепп призвал его на помощь, чтобы поднять дверь. Улучив подходящий момент, я тоже опустился на колени рядом с телом и, достав платок из рукава, тщательно осмотрел его. Это был совершенно обычный платок из белого батиста без каких-либо меток или пятен. Я засунул его обратно и в полном недоумении разочарованно покачал головой.

Дверь была уже поднята. Я понял, что Джепп и Пуаро пытаются найти ключ. Но их поиски оказались тщетными.

— Итак, что мы имеем? — сказал Джепп. — Окно закрыто на шпингалет. Убийца вышел обычным путем, запер дверь и унес ключ с собой. Он надеялся, что никто не заметит отсутствия ключа и все решат, будто Протеро заперся в спальне и застрелился. Вы согласны со мной, Пуаро?

— В общем, я согласен, да; только было бы куда проще и надежнее подсунуть ключ обратно в комнату под дверь. Тогда все выглядело бы так, будто ключ просто выпал из замочной скважины.

— Разумеется, но вы же не думаете, что всех осеняют такие блестящие идеи, как вас. Если бы вы задумали совершить преступление, то оно было бы идеальным. Есть еще какие-то замечания, месье Пуаро?

Пуаро, как мне показалось, пребывал в некоей растерянности. Он обвел глазами комнату и заметил кротким, почти извиняющимся тоном:

— Он много курил, этот месье.

Вполне справедливое замечание — на каминной решетке, как и в пепельнице, что стояла на столике возле массивного кресла, было полно окурков.

— За прошлый вечер он, должно быть, выкурил около двадцати сигарет, — сообщил Джепп. Наклонившись, он тщательно изучил содержимое камина, а потом переключился на пепельницу. — Все сигареты одного сорта, — заявил он, — и выкурены одним человеком. В этом нет ничего особенного, месье Пуаро.

— А я и не предполагал, что оно будет, — пробормотал мой друг.

— Ба! — воскликнул Джепп. — Что это? — Быстро нагнувшись, он подхватил какую-то яркую и блестящую вещицу, лежавшую на полу рядом с трупом. — Сломанная запонка. Интересно, кому она принадлежит. Доктор Джайлс, не могли бы вы сходить вниз и пригласить сюда экономку?

— А как быть с Паркерами? Он очень торопится уехать, говорит, что его ждут неотложные дела в Лондоне.

— Вполне понятно. Но с делами ему придется повременить. Судя по всему, именно здесь ему, вероятно, придется улаживать кое-какие неотложные дела! Пришлите сюда экономку, а сами вместе с Поллардом следите за тем, чтобы Паркеры никуда не улизнули. Кстати, кто-нибудь из домашних заходил сюда сегодня?

Доктор задумчиво помолчал.

— Нет, они оставались в коридоре, пока мы с Поллардом осматривали тело.

— Вы уверены в этом?

— Абсолютно уверен.

Доктор отправился выполнять поручение.

— Славный мужик, — одобрительно заметил Джепп. — Некоторые из этих спортивного вида докторов оказываются первоклассными парнями. Ладно, хотел бы я знать, кому же понадобилось убивать этого бедолагу? Нам известно, что в доме были три человека. Едва ли я стал бы подозревать экономку. Она прожила здесь с ним уже восемь лет и при желании давно могла бы убить его. Нужно бы узнать, кто такие эти Паркеры? Честно говоря, они производят не очень хорошее впечатление.

В этом момент в комнате появилась мисс Клегг. Тощая, костлявая женщина с аккуратно уложенными на прямой пробор седыми волосами. Вид у нее был вполне деловой и внушающий уважение. Отвечая на вопросы Джеппа, она поведала нам, что прослужила у покойного четырнадцать лет. Он был щедрым и тактичным хозяином. Чету Паркеров она впервые увидела три дня назад, когда они неожиданно приехали к мистеру Протеро. У нее создалось впечатление, что они были незваными гостями, то есть ее хозяин не очень-то обрадовался, увидев их. Она не смогла опознать запонку, которую ей показал Джепп, но с уверенностью заявила, что у мистера Протеро таких запонок не было. Когда ее спросили о пистолете, она сказала, что, насколько ей известно, у ее хозяина было такого типа оружие. Он держал его под замком. Она не смогла точно сказать, принадлежало ли найденное оружие ее хозяину, поскольку видела его пистолет только один раз несколько лет назад. Никакого выстрела прошлой ночью она не слышала, но это и неудивительно для такого большого и разбросанного строения, учитывая, что ее комнаты, как и те, что она приготовила для Паркеров, находятся в другом крыле здания. Мисс Клегг не знала, в какое время мистер Протеро отправился спать, поскольку к себе она ушла в половине десятого, когда он еще бодрствовал. Уединяясь в своей спальне, он обычно не сразу ложился спать. Частенько просиживал в кресле до глубокой ночи, покуривая и читая книги. Он был заядлым курильщиком.

Тут Пуаро вставил вопрос:

— Ваш хозяин, как правило, закрывал на ночь окно или нет?

Мисс Клегг задумалась.

— Обычно оно было открыто, во всяком случае, фрамуга.

— Но сейчас оно закрыто. Как вы можете объяснить это?

— Не знаю, возможно, он закрыл его, почувствовав сквозняк.

Задав еще пару вопросов, Джепп отпустил ее. Затем он по отдельности допросил чету Паркеров. Миссис Паркер была явно настроена на истеричный и слезливый лад, а мистер Паркер настроен был по-боевому и просто-таки извергал угрозы и проклятия. Он отрицал, что найденная запонка принадлежит ему, но поскольку его жена успела опознать ее, то это отрицание вряд ли улучшило его положение; и поскольку он также заявил, что вообще не заходил в комнату Протеро, Джепп счел, что у него достаточно оснований для того, чтобы задержать Паркера.

Препоручив его заботам Полларда, Джепп поспешил в деревню, чтобы связаться с полицейским управлением. А мы с Пуаро побрели обратно в гостиницу.

— Вы почему-то на редкость спокойны, — заметил я. — Неужели этот случай не заинтересовал вас?

— Au contraire[1762], он чрезвычайно заинтересовал меня. Но и озадачил меня также.

— Неясен мотив, — задумчиво произнес я. — Но я уверен, что этот Паркер — темная лошадка. Обстоятельства вроде бы вполне очевидно складываются не в его пользу, но поскольку отсутствует мотив, он еще может выкрутиться.

— Неужели вы не заметили одну очень важную деталь, которую, естественно, пропустил Джепп?

Я с любопытством посмотрел на него.

— Ну, что же вы там припрятали в рукаве, Пуаро?

— Вернее было бы спросить: что было спрятано в рукаве покойного?

— А-а, вы о том носовом платке!

— Совершенно верно, о том самом платке.

— Моряки обычно прячут платки в рукавах, — задумчиво сказал я.

— Отлично замечено, Гастингс, хотя у меня на уме совсем иное.

— А что же еще?

— М-да, мне не дает покоя запах сигаретного дыма.

— Я совсем его не почувствовал, — удивленно воскликнул я.

— Вот и я тоже, cher ami.

Я пристально взглянул на него. Бывает очень трудно понять, когда Пуаро морочит голову, но на сей раз он выглядел совершенно серьезным.

Дознание состоялось через два дня. Между тем на свет выплыли новые доказательства. Какой-то бродяга признался, что перелезал через стену в сад Лей-Хаус, где частенько ночевал в незапертом сарае. Он заявил, что слышал, как около полуночи в комнате второго этажа громко спорили двое мужчин. Один требовал какие-то деньги, а другой яростно отказывался их платить. Спрятавшись за кустами, он хорошо разглядел этих мужчин, поскольку они прохаживались возле освещенного окна. В одном из них он узнал мистера Протеро, владельца этого дома, а другой явно походил на мистера Паркера.

Теперь стало ясно, что Паркеры приехали в Лей-Хаус, чтобы шантажировать Протеро, и когда позднее выяснилось, что настоящее имя покойного было Уэндовер и что он был лейтенантом военно-морского флота и имел отношение к взрыву на крейсере «Мерритот» в 1910 году, то дело вроде бы стало проясняться. Предполагалось, что Паркер, осведомленный о той роли, которую играл в этом взрыве Уэндовер, выследил его и потребовал деньги за молчание, которые тот отказывался платить. В пылу ссоры Уэндовер вытащил пистолет, а Паркеру удалось выхватить у него оружие, и в итоге он убил Уэндовера, попытавшись придать этому убийству вид самоубийства.

Дело передали в суд, сохранив за Паркером право на защиту. Мы с Пуаро присутствовали на судебном разбирательстве. Когда мы вышли из зала городского суда, Пуаро решительно взмахнул головой.

— Так и надо сделать, — пробурчал он себе под нос. — Да, так и надо сделать. Больше откладывать нельзя.

Он зашел на почту и написал письмо, которое отправил со специальным посыльным. Я не разглядел, кому оно было адресовано. В гостинице Пуаро заметно нервничал, то и дело подходя к окну.

— Я жду гостей, — пояснил он. — Не может быть… Несомненно, я не мог ошибиться! Да, вот и она.

К моему крайнему удивлению, через минуту к нам в номер вошла мисс Клегг. Она выглядела не такой спокойной, как обычно, и тяжело дышала, точно бежала всю дорогу. Я увидел страх в ее глазах, когда она взглянула на Пуаро.

— Присаживайтесь, мадемуазель, — доброжелательно сказал он. — Мои предположения оказались правильными, не так ли?

Вместо ответа она разразилась слезами.

— Почему вы так поступили? — мягко спросил Пуаро. — Почему?

— Я очень любила его, — ответила она. — Я нянчила его, когда он был еще совсем ребенком. О, будьте милосердны ко мне!

— Я сделаю все, что в моих силах. Но вы же понимаете, я не могу позволить, чтобы повесили невинного человека… невзирая на то, что он — изрядный мерзавец.

Она выпрямилась и тихо сказала:

— Наверное, поэтому я так и поступила. Делайте так, как считаете нужным.

Затем она встала и поспешно покинула комнату.

— Неужели она убила его? — спросил я, совершенно сбитый с толку.

Пуаро загадочно улыбнулся и покачал головой.

— Он сам застрелился. Вы помните, что он носил платок в правом рукаве? Это свидетельствует о том, что он был левшой. Боясь разоблачения после бурного объяснения с Паркером, он застрелился. Утром мисс Клегг пошла, как обычно, будить его и обнаружила, что он мертв. Как она только что нам сказала, она знала его с самого детства и ужасно рассердилась на Паркеров, которые стали причиной этой позорной смерти. Она считала их убийцами и вдруг увидела возможность заставить их понести наказание за смерть, на которую подтолкнули его. Она одна знала, что Уэндовер был левшой. Переложив пистолет в его правую руку, она закрыла окно на задвижку, подбросила сломанную запонку, подобранную в одной из комнат первого этажа, и вышла, заперев дверь и забрав с собой ключ.

— Пуаро, — в приливе восторга сказал я, — вы просто великолепны. И все это дело вы разгадали по одному маленькому платочку.

— И по запаху сигарет. Если окно было закрыто, а все эти сигареты выкурены, то воздух в комнате должен был быть изрядно прокуренным. А вместо этого он был вполне свежим, поэтому я сразу пришел к выводу, что окно было открыто всю ночь и закрыто только утром. Я не смог найти ни одной достойной причины, по которой убийце могло понадобиться закрыть окно. Ему как раз следовало бы оставить его открытым, чтобы показать, что убийца мог сбежать этим путем, если бы не прошла версия самоубийства. И конечно, показания бродяги, когда я узнал о них, подтвердили мои подозрения. Он никогда бы не услышал их разговор, если бы окно было закрытым.

— Великолепно! — искренне воскликнул я. — А что, не выпить ли нам чайку?

— Предложение истинного англичанина, — со вздохом сказал Пуаро. — Вряд ли мне удастся получить здесь рюмочку ликера.

Осиное гнездо

Джон Харрисон вышел из дома и немного постоял на веранде, поглядывая в сад. Это был высокий мужчина с худым изнуренным мертвенно-бледным лицом. Вид у него обычно был довольно суровый, но, когда, как сейчас, эти грубые черты смягчала улыбка, он казался очень даже привлекательным.

Джон Харрисон любил свой сад, а он никогда не выглядел лучше, чем теперь, этим августовским, по-летнему расслабляющим вечером. Вьющиеся розы были еще прекрасны; душистый горошек пропитывал воздух своим сладким ароматом.

Хорошо знакомый скрипучий звук заставил Харрисона резко повернуть голову. Кто это, интересно, прошел через садовую калитку? В следующее мгновение на его лице появилось выражение крайнего удивления, поскольку щеголеватый мужчина, вышагивающий по дорожке, был последним, кого он ожидал встретить в этих краях.

— Какая приятная неожиданность, — воскликнул Харрисон, — месье Пуаро!

И действительно, навстречу ему шел знаменитый Эркюль Пуаро.

— Именно так, — сказал он. — Как-то раз вы, помнится, сказали мне: «Если вам доведется заехать в наши края, милости прошу ко мне в гости». И вот я здесь.

— Я очень рад, — сердечно сказал Харрисон. — Присаживайтесь, и давайте выпьем чего-нибудь.

Проводив Пуаро на веранду, он гостеприимно показал на сервировочный столик с богатым выбором спиртных напитков.

— Благодарю, — сказал Пуаро, опускаясь в плетеное кресло. — У вас ведь, полагаю, нет в запасе наливочки? Нет, нет. Я думаю, нет. Тогда налейте мне просто немного содовой без виски. — И когда перед ним появился бокал, он добавил огорченно: — Увы, мои усы совсем потеряли форму. Во всем виновата эта жара!

— И что же привело вас в наше тихое местечко? — спросил Харрисон, опускаясь в другое кресло. — Вы приехали на отдых?

— Нет, mon ami, пo делу.

— По делу? В нашу сонную глухомань?

Пуаро с важным видом кивнул:

— Именно так, мой друг, разве вы не понимаете, что преступникам не нужна толпа свидетелей?

Рассмеявшись, Харрисон сказал:

— Да, полагаю, мое замечание было довольно глупым. И все-таки какое загадочное преступление вы здесь расследуете? Или мой вопрос неуместен?

— Почему же, вполне уместен, — сказал детектив. — Я даже предпочел бы, чтобы вы задали его.

Харрисон заинтересованно посмотрел на него. Он уловил какой-то намек в ответе своего гостя.

— Значит, вы не отрицаете, что расследуете преступление, — нерешительно продолжил он, — серьезное преступление?

— Да, серьезней просто не бывает.

— Вы имеете в виду…

— Убийство.

Харрисон был совершенно потрясен тем, как Пуаро произнес это слово. Детектив неотрывно смотрел на своего собеседника, и его взгляд показался Харрисону таким странным, что он даже растерялся, не зная, что и сказать.

— Но я не слышал ни о каком убийстве, — неуверенно заметил Харрисон.

— Правильно, — сказал Пуаро, — вы и не могли слышать о нем.

— Кто же был убит?

— Пока еще… — сказал Пуаро, — никто.

— Что?..

— Именно поэтому я и сказал, что вы не могли слышать о нем. Я расследую преступление, которое еще не совершено.

— Но послушайте, это же полная бессмыслица.

— Вовсе нет. Если можно заранее разгадать план убийства, то, несомненно, это гораздо лучше, чем после того, как оно совершилось. Возможно даже… немножко подумав… удастся и предотвратить его.

Харрисон пристально смотрел на него.

— Вы, наверное, шутите, месье Пуаро.

— Помилуйте, я говорю вполне серьезно.

— Вы и правда думаете, что кто-то собирается совершить убийство? Что за нелепая мысль!

Эркюль Пуаро ответил на его вопрос, проигнорировав последнее восклицание:

— Если только мы не сумеем помешать ему. Да, mon ami, именно так обстоит дело.

— Мы?

— Совершенно верно. Мне понадобится ваше содействие.

— Так вот почему вы заехали сюда?

Пуаро пристально посмотрел на него, и вновь нечто неопределимое вызвало у Харрисона легкое беспокойство.

— Я приехал сюда, месье Харрисон, из дружеских побуждений… просто вы мне симпатичны. — И вдруг он добавил совершенно иным тоном: — Я вижу, месье Харрисон, что в вашем саду обосновались осы. Вы собираетесь уничтожить их гнездо?

Такая перемена темы заставила Харрисона озадаченно нахмуриться. Он проследил за устремленным в сад взглядом Пуаро и растерянно сказал:

— На самом деле у меня действительно есть такое намерение. А вернее, у молодого Лэвингтона. Вы помните Клода Лэвингтона? Он также был на том обеде, где мы с вами познакомились. Он зайдет ко мне сегодня вечером, чтобы разобраться с этим гнездом. Мне даже подумать страшно о таком деле.

— М-да, — сказал Пуаро. — И как же он собирается бороться с этим?

— Опрыскает гнездо бензином. Его садовый опрыскиватель более удобный, чем мой, и он обещал принести его.

— Но ведь есть и другой способ? — спросил Пуаро. — Если не ошибаюсь, можно использовать и цианистый калий?

Харрисон несколько удивился.

— Ну да, только это очень опасное вещество. Не стоит разводить в саду такую отраву.

Пуаро понимающе кивнул:

— Да, это смертельный яд. — Он сделал паузу, а потом повторил мрачным тоном: — Смертельный яд.

— Вполне подходящий, если решить избавиться от тещи, не правда ли? — со смехом заметил Харрисон.

Но эта шутка не рассеяла мрачного настроения Пуаро.

— Так вы, месье Харрисон, точно знаете, что месье Лэвингтон собирается уничтожить осиное гнездо именно бензином?

— Конечно, знаю. А почему вы вдруг спросили об этом?

— У меня есть некоторые сомнения. Сегодня днем я был в Барчестере и заходил в аптеку. Одну из покупок мне пришлось отметить в регистрационном журнале. И я обратил внимание на последнюю запись. Она сообщала о том, что Клод Лэвингтон купил цианистый калий.

Харрисон изумленно взглянул на Пуаро.

— Странно, — сказал он. — Лэвингтон на днях говорил мне, что он даже не думает использовать этот химикат; на самом деле он даже сказал, что столь сильный яд вообще не следовало бы продавать для таких целей.

Пуаро посмотрел в сад.

— Вы хорошо относитесь к Лэвингтону? — спросил он на редкость спокойным голосом.

Его собеседник вздрогнул. Казалось, этот вопрос застал его врасплох.

— Я… э-э… в общем, хорошо, разумеется. Он кажется мне вполне приятным человеком. С чего бы мне не любить его?

— Разумеется, не с чего, — успокаивающе пояснил Пуаро. — Мне просто было интересно, какие у вас отношения. — И поскольку Харрисон задумчиво молчал, он продолжил: — Мне также интересно, хорошо ли он относится к вам.

— На что вы намекаете, месье Пуаро? Я никак не возьму в толк, что у вас на уме.

— Ладно, я буду с вами предельно откровенным. Вы ведь собираетесь жениться, месье Харрисон, на мисс Молли Дин. Ваша невеста очень обаятельная и красивая девушка. До помолвки с вами она была помолвлена с Клодом Лэвингтоном. Но рассталась с ним, отдав предпочтение вам.

Харрисон утвердительно кивнул.

— Я не спрашиваю, почему она так поступила: видимо, у нее были на то основания. Но, по правде говоря, было бы вполне естественно предположить, что Лэвингтон не смог забыть ее или смириться с этой отставкой.

— Вы ошибаетесь, месье Пуаро. Клянусь, вы ошибаетесь. Лэвингтон — глубоко порядочный человек. Он мужественно воспринимает такие повороты судьбы. Он всегда был удивительно любезен со мной… и всячески пытался показать свое дружеское расположение.

— И вы не заметили в этом ничего особенного? Вы только что использовали слово «удивительно», однако вы не выглядите удивленным.

— Что вы имеете в виду, Пуаро?

— Я имею в виду, — сказал Пуаро, придав своему голосу уже совершенно иной оттенок, — что человек может долго скрывать свою ненависть, дожидаясь подходящего случая.

— Ненависть? — Харрисон с сомнением покачал головой и рассмеялся.

— Англичане бывают исключительно бестолковыми, — заметил Пуаро. — Они полагают, что сами сумеют обмануть кого угодно, но никто не сможет обмануть их. Порядочный человек… славный парень… могут ли они заподозрить его в дурном намерении? Они могли бы еще жить и жить, но порой безвременно умирают из-за такой вот глупой самонадеянности.

— Вы пытаетесь предостеречь меня, — тихо сказал Харрисон. — Наконец-то я понял… что так смущало меня в вашем поведении. Вы полагаете, что я должен опасаться Клода Лэвингтона. И вы пришли сюда, чтобы предостеречь меня…

Пуаро кивнул.

Харрисон вдруг вскочил с кресла:

— Да вы сошли с ума, месье Пуаро! Это же Англия. Подобные отношения здесь просто недопустимы. Отвергнутые поклонники вовсе не вынашивают планы мести, ожидая удобного случая, чтобы всадить нож в спину или подсыпать отраву в чай своего соперника. И вы заблуждаетесь насчет Клода Лэвингтона. Этот парень не убьет и мухи.

— Жизнь мух меня совершенно не волнует, — спокойно сказал Пуаро. — И, говоря, что месье Лэвингтон не убил бы и мухи, вы, однако, упускаете из виду, что именно сегодня он собирается лишить жизни семейство ос.

Харрисон не сразу нашелся что ответить. Детектив, в свою очередь, тоже вскочил на ноги. Он приблизился к своему приятелю и положил руку ему на плечо. Вдруг, совсем разволновавшись, он довольно сильно встряхнул этого высокого мужчину, вынудив его нагнуться, и прошипел ему на ухо:

— Очнитесь же, мой друг, пошевелите мозгами. И посмотрите… посмотрите, куда я показываю. Взгляните на основание того дерева на берегу. Вы видите, осы возвращаются домой мирно отдохнуть после трудового дня? Им невдомек, что всего через час они будут уничтожены. Никто не может сообщить им об этом. Среди них, очевидно, нет детектива, подобного Эркюлю Пуаро. А я говорю вам, месье Харрисон, что пришел сюда не просто так. Благодаря моей профессии я многое знаю об убийствах. И я могу раскрыть план убийства, даже если оно еще не осуществлено. Когда месье Лэвингтон собирался травить ваших ос?

— Лэвингтон никогда бы не…

— В какое время?

— Часов в девять. Но говорю же вам, вы заблуждаетесь. Лэвингтон никогда бы не смог…

— Ох уж мне эти англичане! — пылко воскликнул Пуаро. Схватив свои шляпу и трость, он решительно направился к выходу из сада, но приостановился и бросил через плечо: — Я не намерен спорить с вами. Это может только разозлить меня. Но надеюсь, вы понимаете, что я вернусь сюда к девяти часам?

Харрисон хотел было что-то ответить, но Пуаро не дал ему такой возможности:

— Я знаю все, что вы можете сказать: «Лэвингтон никогда бы не смог…» Да, возможно, Лэвингтон никогда бы не смог! И все-таки я вернусь сюда к девяти часам. О да, это развлечет меня… так и решим… мне будет приятно посмотреть на разорение осиного гнезда. Еще одна ваша английская забава!

Пуаро быстро проследовал по дорожке и вышел из сада через скрипучую калитку. Оказавшись на улице, он заметно снизил скорость. Его волнение улеглось, и на лице проступило печальное и озабоченное выражение. Достав из кармашка часы, он взглянул на циферблат. Стрелки показывали десять минут девятого.

— Осталось три четверти часа, — пробормотал он. — Не знаю, стоит ли мне ждать.

Шаги его совсем замедлились; казалось, еще немного — и он вообще остановится и повернет назад. Его явно одолевало какое-то смутное дурное предчувствие. Однако, решительно отогнав эти мысли, он продолжил путь к центру городка. Лицо его было по-прежнему озабоченным, и разок-другой он расстроенно покачал головой, словно был не вполне доволен своими действиями.

До девяти часов оставалось еще несколько минут, когда он вновь подходил к знакомой калитке. Стоял ясный и тихий вечер; легкий ветерок едва шевелил листья деревьев. В этом спокойствии, пожалуй, было нечто слегка зловещее, как в затишье перед бурей…

И все-таки Пуаро лишь немного прибавил шагу. Его вдруг охватило чувство необъяснимой тревоги. Он сам не понимал, чего он боится.

В этот самый момент садовая калитка открылась, и Клод Лэвингтон быстро вышел на дорогу. Увидев Пуаро, он вздрогнул от неожиданности.

— О… э-э… добрый вечер.

— Добрый вечер, месье Лэвингтон. Вы пришли пораньше?

Лэвингтон непонимающе уставился на него:

— Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.

— Вы уже закончили бороться с осами?

— Да нет, собственно говоря, даже и не начинал.

— О, — мягко сказал Пуаро, — значит, вы не стали разорять осиное гнездо. Что же вы тогда делали?

— Да так, просто посидел немного и перекинулся парой слов со стариной Харрисоном. На самом деле мне нужно спешно идти, месье Пуаро. Я даже не представлял, что вы можете объявиться в наших краях.

— У меня, знаете ли, были здесь кое-какие дела.

— А-а, понятно. Вы сможете найти Харрисона на веранде. Извините, я не могу задерживаться.

Он поспешно ушел. Пуаро проводил его взглядом. Беспокойный молодой человек, внешне симпатичный, но слабовольный!

— Итак, будем искать Харрисона на веранде, — пробормотал Пуаро. — Интересно… — Войдя в калитку, он направился по дорожке к дому. Харрисон сидел в кресле у стола. Он не двинулся с места и даже не повернул головы, когда Пуаро подошел к нему. — Ах! Mon ami, — воскликнул Пуаро, — с вами все в порядке, не правда ли?

После довольно продолжительного молчания Харрисон вдруг заговорил.

— Что вы сказали? — спросил он каким-то странным голосом.

— Я спросил, все ли у вас хорошо?

— Хорошо? Да, я в полном порядке. А что, разве я плохо выгляжу?

— Вы не испытываете никаких болезненных последствий? Отлично.

— Болезненных последствий? С чего бы?

— Выпив раствор хозяйственной соды.

Харрисон вдруг встрепенулся:

— Хозяйственная сода? О чем это вы?

— Я бесконечно сожалею, — с покаянным видом ответил Пуаро, — но мне пришлось подсунуть хозяйственную соду вам в карман.

— Вы подсунули что-то в мой карман? Но зачем, черт возьми?

Харрисон пристально смотрел на него. Пуаро заговорил спокойным тоном, точно лектор, снисходящий до уровня непонятливых учеников:

— К числу достоинств или недостатков профессии детектива, как вы понимаете, можно отнести то, что она вынуждает нас соприкасаться с криминальными элементами. И эти криминальные элементы, или преступники, могут порой научить нас некоторым очень важным и любопытным вещам. Мне довелось как-то познакомиться с одним вором-карманником… Я заинтересовался его делом, поскольку он не делал того, в чем его на тот раз обвиняли, и в результате моего вмешательства его оправдали. И он, в свою очередь, решил отблагодарить меня единственным доступным ему путем: он раскрыл мне кое-какие тайны своего ремесла.

Так уж случилось, и теперь я при желании могу легко забраться в чужой карман так, что человек этого даже не заметит. Я кладу одну руку ему на плечо и изображаю сильное волнение, отвлекая его внимание, и в итоге он ничего не чувствует… А тем временем мне удается ловко опустошить его карман и подложить в него хозяйственную соду.

Понимаете, — мечтательно продолжил Пуаро, — если человеку нужно умудриться быстро и незаметно подсыпать яд в стакан, то он, несомненно, должен держать его в правом кармане пиджака — больше просто негде. Я знал, что найду там яд. — Он сунул руку в карман и вытащил пакетик с несколькими белыми комковатыми кристаллами. — Исключительно опасно, — пробурчал он, — держать их в такой ненадежной упаковке.

Спокойно и без всякой спешки Пуаро вынул из другого кармана бутылочку. Высыпав туда кристаллы, он поставил ее на стол и наполнил простой водой. Затем осторожно закрыл пробкой и слегка встряхнул бутылочку, чтобы кристаллы скорее растворились. Харрисон, точно зачарованный, следил за ним.

Получив необходимый раствор, Пуаро направился к осиному гнезду. Там он откупорил бутылочку и, отстранившись, вылил ядовитую жидкость на осиное гнездо, после чего отступил на пару шагов, чтобы понаблюдать за результатом.

Некоторые залетавшие в гнездо осы тут же выбирались обратно и, немного подрожав, замирали в неподвижности. Остальные выползали из гнезда, только чтобы умереть. Пуаро понаблюдал за ними пару минут и, удовлетворенно кивнув головой, пошел обратно на веранду.

— Быстрая смерть, — промолвил он, — очень быстрая смерть.

Харрисон наконец обрел дар речи.

— Как же вы обо всем узнали?

Пуаро смотрел прямо перед собой.

— Я уже говорил, что заметил имя Клода Лэвингтона в аптечном журнале. Но я не сказал вам, что вскоре после этого случайно встретил его. Он поведал мне, что купил цианистый калий по вашей просьбе — для уничтожения осиного гнезда. Это сразу показалось мне немного странным, мой друг, поскольку я вспомнил, как на упомянутом вами обеде вы превозносили достоинства бензина и осуждали использование цианида, считая его применение опасным и излишним.

— Продолжайте.

— Мне были известны и еще некоторые сведения. Недавно я видел одну влюбленную парочку — Клода Лэвингтона и Молли Дин — и незаметно понаблюдал за ними. Не знаю, какая ссора изначально развела их и бросила девушку в ваши объятия, но я понял, что они помирились.

— Продолжайте.

— Я узнал и кое-что еще, мой друг. На днях я проходил по Харли-стрит и заметил, как вы выходили из дома одного известного врача. Я знаю, по каким заболеваниям специализируется этот доктор, и заметил, с каким настроением вы вышли после его консультации. Такое выражение лица я видел только раз или два в жизни, но ошибиться тут было трудно. У вас было лицо человека, которому вынесли смертный приговор. Я прав, не так ли?

— Совершенно правы. Он дал мне два месяца.

— Вы не заметили меня, мой друг, поскольку были поглощены иными мыслями. И по вашему лицу я понял еще кое-что… Помните, сегодня я говорил вам о том, какие чувства люди пытаются скрывать. Я увидел ненависть в ваших глазах, мой друг. Вы даже не пытались скрыть ее, думая, что вас никто не видит.

— Продолжайте, — бросил Харрисон.

— Да мне, собственно, мало что осталось добавить. Я приехал сюда, случайно нашел имя Лэвингтона в аптечном журнале, как я уже говорил, потом встретил его и пришел сюда к вам. Я расставил вам ловушки. Вы отрицали, что просили Лэвингтона купить цианид, или, вернее, вы выразили удивление, узнав о его покупке. Поначалу вы были потрясены моим появлением, но вскоре, придя в себя, сообразили, что его можно отлично использовать, и решили усилить мои подозрения. Со слов самого Лэвингтона я знал, что он должен зайти к вам в половине девятого. Вы же сообщили мне о девяти часах, полагая, что мне лучше прийти, когда все уже будет кончено. Вот так я обо всем и догадался.

— Зачем вы пришли? — воскликнул Харрисон. — Если бы вы только не пришли!..

Пуаро решительно выпрямил спину.

— Я уже говорил вам, — сказал он, — расследование убийства — это моя работа.

— Убийства? Самоубийства, вы хотите сказать.

— Нет. — Голос Пуаро стал резким и звонким. — Я говорю именно об убийстве. Ваша смерть была бы быстрой и легкой, но ни один человек не пожелал бы себе той смерти, которую вы уготовили для Лэвингтона. Он покупает яд; он навещает вас в вашем уединении. А потом вы вдруг умираете, и вот в вашем бокале обнаруживают остатки цианида, а Лэвингтона обвиняют в убийстве. Таков был ваш план.

Харрисон вновь простонал:

— Зачем вы пришли? Ну зачем вы пришли?

— Я уже объяснил вам, но есть и другая причина. Вы мне симпатичны. Послушайте, mon ami, вы умирающий человек, вы потеряли любимую девушку, но вы не утратили доброго имени — вы не стали убийцей. Скажите же мне теперь: вы все еще недовольны, что я пришел?

Какое-то время Харрисон пребывал в молчаливой неподвижности, но потом вдруг гордо расправил плечи. Выражение его лица резко изменилось, на нем проявилось небывалое чувство собственного достоинства — он победил свое собственное низменное «я». Он решительно положил руку на стол.

— Слава богу, что вы пришли, — воскликнул он. — О да, слава богу, что вы пришли!

Дама под вуалью

Я заметил, что последнее время на лице Пуаро все чаще появлялось неудовлетворенное и беспокойное выражение. У нас давненько не было интересных дел, то есть таких, при расследовании которых Пуаро мог бы применить свой острый ум и замечательные дедуктивные способности. В это утро он опять отбросил газету с раздраженным «Пчих!» — его излюбленным восклицанием, очень напоминавшим звук кошачьего чиханья.

— Они боятся меня, Гастингс. Преступники в вашей милой Англии просто боятся меня! Где же ваши кошки, где проворные мышки, почему они больше не крадут сыр?!

— Мне кажется, что в большинстве своем они даже не догадываются о вашем существовании, — со смехом сказал я.

Пуаро укоризненно взглянул на меня. По его твердому убеждению, весь мир только и делал, что вспоминал и обсуждал славные дела Эркюля Пуаро. Конечно, он завоевал хорошую репутацию в Лондоне, но меня было бы трудно убедить в том, что он наводит ужас на преступный мир.

— А что вы думаете о том ограблении, которое произошло средь бела дня в ювелирном магазине на Бонд-стрит?

— Замечательное дельце, — одобрительно сказал Пуаро, — но не по моей части. Pas de finesse, seulement de l’audace![1763] Вооружившись тростью с тяжелым набалдашником, преступник разбивает витрину в ювелирном магазине и сгребает в сумку кучу драгоценных камней. Добропорядочные горожане немедленно хватают его и сдают подоспевшим полицейским. Он захвачен на месте преступления с поличным. Его препровождают в полицию, а потом обнаруживается, что эти камушки — отличные стразы. А настоящие драгоценности он успел передать своему сообщнику — одному из вышеупомянутых добропорядочных горожан. Разумеется, его отправят в тюрьму, но, когда он выйдет оттуда, на воле его будет ждать довольно кругленькая сумма. Да, недурно придумано. Но я сделал бы лучше. Порой, Гастингс, я сожалею о своих высоконравственных устоях. Было бы приятно, для разнообразия, попробовать нарушить закон.

— Не унывайте, Пуаро, вы же знаете, что у вас уникальные способности иного рода.

— Но куда же мне девать сейчас эти способности?

Я взялся за газету.

— Вот, слушайте. «Загадочная смерть англичанина в Голландии», — прочитал я.

— Они вечно так говорят, а потом выясняется, что человек просто съел испорченные рыбные консервы и умер естественной смертью.

— Ну, раз уж вы расположены ворчать…

— Tiens! — воскликнул Пуаро, прохаживаясь возле окна. — К нашему дому подходит некая особа… знаете, как говорят в романах, «дама под густой вуалью». Она поднимается по ступенькам, звонит в дверь… она идет к нам за консультацией. Возможно, сейчас мы узнаем нечто интересненькое. Такая юная и очаровательная леди не станет прятать свое личико под вуалью без особой причины.

Чуть позже к нам вошла посетительница. Как и сказал Пуаро, она действительно скрывалась под густой вуалью. Черты ее лица были практически неразличимы, пока она не подняла вуаль из черных испанских кружев. Тогда я увидел, что интуиция не подвела Пуаро; леди оказалась исключительно хорошенькой блондинкой с голубыми глазами. Отметив строгий, но дорогой ее наряд, я сразу сделал вывод о том, что она принадлежит к высшим слоям общества.

— Месье Пуаро, — сказала леди тихим, мелодичным голосом, — я оказалась в крайне бедственном положении. Мне с трудом верится в то, что вы сможете помочь мне, но я слышала такие удивительные истории о ваших способностях, что пришла просить вас о невозможном, могу сказать, что вы — моя последняя надежда.

— Я люблю раздвигать рамки невозможного, — оживился Пуаро. — Продолжайте, прошу вас, мадемуазель. Вы должны быть со мной откровенны, — добавил Пуаро. — Мне необходимо с предельной ясностью представлять ваше дело.

— Я доверюсь вам, — вдруг сказала девушка. — Вы слышали о леди Миллисент Касл Воган?

Я взглянул на нее с живым интересом. Объявление о помолвке леди Миллисент и герцога Саутширского появилось в печати всего несколько дней назад. Насколько я знал, она была пятой дочерью обедневшего ирландского лорда, а герцог Саутширский считался одним из лучших женихов Англии.

— Я и есть леди Миллисент, — продолжала девушка. — Возможно, вы читали о моей помолвке. Я могла бы считать себя счастливейшей девушкой Англии, но… О, месье Пуаро, я попала в ужасное положение! Есть один человек, какой-то жуткий проходимец — его фамилия Лэвингтон. Так вот он… я даже не знаю, как объяснить вам. У него есть одно мое письмо… я написала его, когда мне было всего шестнадцать лет. И вот он… он…

— Письмо, адресованное мистеру Лэвингтону?

— О нет… конечно же, не ему! Одному молодому военному… я очень любила его… он был убит на войне.

— Я понимаю вас, — доброжелательно сказал Пуаро.

— Это было безрассудное… опрометчивое письмо, но, в сущности, месье Пуаро, кроме этого письма, ничего больше не было. Однако в нем есть несколько фраз, которые… которые можно неверно истолковать.

— Ясно, — сказал Пуаро, — и это ваше письмо попало в руки мистера Лэвингтона?

— Да, и он угрожает мне… Если я не заплачу ему огромную сумму денег — а я совершенно не в состоянии собрать такие деньги, — то он отошлет это письмо герцогу.

— Грязная свинья! — в сердцах воскликнул я. — Прошу прощения, леди Миллисент.

— А вы не считаете, что было бы разумно признаться во всем вашему будущему супругу?

— Я не посмею, месье Пуаро. У герцога довольно сложный характер, он ревнив и подозрителен и склонен во всем видеть скорее плохое, чем хорошее. С тем же успехом я могу просто разорвать помолвку.

— Боже, какая неприятность, — произнес Пуаро с выразительной гримасой. — И что же вы хотите от меня, миледи?

— Я подумала, что вы могли бы предложить мистеру Лэвингтону встретиться с вами. Я сообщила бы ему, что доверила вам обсудить с ним это дело. И может быть, вам удастся уговорить его снизить требуемую сумму.

— О какой сумме он говорил?

— Двадцать тысяч фунтов. Я сомневаюсь, что смогу наскрести и тысячу.

— Пожалуй, вы могли бы одолжить кое-какие деньги в свете предстоящей женитьбы… но сомнительно, что вам удалось бы собрать больше половины этой суммы. Кроме того, вы вообще не должны платить! Нет, изобретательность Эркюля Пуаро должна поразить ваших врагов! Направьте ко мне мистера Лэвингтона. Есть ли вероятность того, что он захватит с собой письмо?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Вряд ли. Он очень осторожен.

— Но, я полагаю, у вас нет сомнений, что оно действительно у него?

— Он показывал его мне, когда я заходила к нему домой.

— Вы были у него дома? Это весьма неблагоразумно, миледи.

— Возможно. Но я была просто в отчаянии. Я надеялась, что мои мольбы тронут его.

— Oh, là-là! Разве можно тронуть мольбами таких пройдох, как Лэвингтон! Он мог только порадоваться им, как доказательству того особого значения, которое вы придаете этому документу. Где же обитает этот хитроумный джентльмен?

— На Буона-Виста в Уимблдоне. Я ездила туда вечером, когда стемнело. (Пуаро издал протяжный стон.) В итоге я заявила ему, что намерена обратиться в полицию, но он только рассмеялся каким-то отвратительно ехидным смехом. «Пожалуйста, моя дорогая леди Миллисент, обращайтесь, если вам так угодно», — сказал он.

— М-да, едва ли подобное дельце по зубам полиции, — пробормотал Пуаро.

— А еще он добавил: «Но я думаю, что вы поступите умнее. Посмотрите, вот оно, ваше письмо… в этой маленькой китайской шкатулке с секретом!» Он достал его и показал мне. Я попыталась выхватить письмо, но он оказался проворнее меня. С мерзкой улыбочкой он сложил его и сунул обратно в эту маленькую деревянную шкатулку. «Здесь оно будет в полнейшей безопасности, уверяю вас, — продолжал он. — А сама шкатулка будет лежать в таком надежном месте, что никто не сможет выкрасть ее». Я посмотрела в сторону маленького стенного сейфа, но Лэвингтон только рассмеялся и, покачав головой, добавил: «Нет, леди, у меня имеется более надежное местечко». О, как он был отвратителен! Месье Пуаро, вы полагаете, что вам удастся помочь мне?

— Верьте в могущество папы Пуаро. Я что-нибудь придумаю.

Такие заверения, конечно, прекрасны, подумал я, когда Пуаро вышел на лестницу проводить свою белокурую клиентку, но мне показалось, что нам предстоит разгрызть очень крепкий орешек. Я сказал об этом Пуаро, когда тот вернулся.

Он уныло кивнул:

— Да, решение не бросается в глаза. Он является хозяином положения, этот мистер Лэвингтон. В данный момент я не знаю, как нам перехитрить его.

Мистер Лэвингтон заявился к нам во второй половине дня. Леди Миллисент была совершенно права, назвав его отвратительным субъектом. Я почувствовал вполне определенное покалывание в пальцах ног от острейшего желания дать ему пинка и спустить с лестницы. С наглым превосходством он презрительно высмеял кроткие встречные предложения Пуаро. В общем, на самом деле показал себя хозяином положения. Я не мог отделаться от мысли, что Пуаро провел эту встречу далеко не лучшим образом. Он выглядел обескураженным и удрученным.

— Итак, джентльмены, — сказал Лэвингтон, берясь за шляпу, — видимо, нет смысла больше затягивать нашу встречу. Мои условия таковы: я готов немного скостить цену, поскольку леди Миллисент такая очаровательная юная дама. — Он гнусно улыбнулся, плотоядно сверкнув глазами. — Так и быть, остановимся на восемнадцати тысячах. Сегодня я уезжаю в Париж… надо уладить кое-какие дела. Вернусь я во вторник. И если во вторник вечером мне не доставят означенную сумму, то известное вам письмо отправится к герцогу. Не говорите мне, что леди Миллисент не в состоянии найти такие деньги. Некоторые из ее высокородных приятелей более чем охотно предоставят кредит такой красотке… разумеется, если она поведет себя правильным образом.

Вспыхнув от ярости, я шагнул вперед, но последнюю фразу Лэвингтон произнес, уже выкатываясь из комнаты.

— О господи! — вскричал я. — Надо же что-то делать. Вы, кажется, склонны согласиться с ним, Пуаро.

— У вас отзывчивое и благородное сердце, мой друг… однако ваши серые клеточки в плачевном состояния. Я не имел ни малейшего желания поражать мистера Лэвингтона моими способностями. Напротив, я добивался того, чтобы он счел меня на редкость трусливым и малодушным человеком.

— Зачем?

— Не забавно ли, — предаваясь воспоминаниям, тихо заметил Пуаро, — что я выразил желание нарушить закон как раз перед приходом леди Миллисент!

— Вы собираетесь ограбить его дом, пока он будет в отъезде? — затаив дыхание, спросил я.

— Иногда, Гастингс, ваша умственная деятельность удивительным образом оживляется.

— А если он заберет письмо с собой?

Пуаро с сомнением покачал головой:

— Маловероятно. Очевидно, в его доме есть тайник, который он считает абсолютно надежным.

— Когда же мы… э-э… отправимся на дело?

— Завтра, ближе к ночи. Мы выйдем отсюда около одиннадцати вечера.

В означенное время я был готов к выходу. Я надел неброский темный костюм и мягкую темную шляпу. Пуаро встретил меня доброй сияющей улыбкой.

— Я вижу, вы хорошо подготовились к новой роли, — заметил он. — Ну что ж, думаю, до Уимблдона мы доберемся на метро.

— А разве мы ничего не возьмем с собой? Должны же мы чем-то взломать дверь.

— Мой дорогой Гастингс, Эркюль Пуаро не применяет таких грубых методов.

Его ответ слегка охладил мой пыл, но разогрел любопытство.

Ровно в полночь мы вошли в маленький частный садик на Буона-Виста. Дом Лэвингтона был темным и безмолвным. Обойдя здание, Пуаро решительно направился к одному из окон и, бесшумно подняв скользящую раму, предложил мне залезть внутрь.

— Как вы узнали, что именно это окно открывается? — потрясенно прошептал я, поскольку его уверенные действия показались мне просто сверхъестественными.

— Потому что именно на этом окне я сегодня утром отпилил задвижку.

— Что?

— Ну да, все очень просто. Я пришел сюда и показал фиктивную визитную карточку, добавив к ней одну из официальных визиток инспектора Джеппа. Я сказал, что пришел по рекомендации Скотленд-Ярда, чтобы установить новую систему защиты от ограблений, которую мистер Лэвингтон просил поставить на время его отсутствия. Экономка с радостью впустила меня. Оказалось, что в последнее время их дом уже дважды пытались ограбить, но ничего ценного не украли… Очевидно, наш маленький план не уникален, поскольку так же действовали и другие клиенты Лэвингтона. Я проверил все окна, сделал небольшие приготовления и с важным видом удалился, запретив слугам трогать окна до завтрашнего утра, чтобы не нарушить электрические контакты.

— Право, Пуаро, вы великолепны.

— Mon ami, это было проще простого. А теперь — за работу! Слуги спят на втором этаже, поэтому маловероятно, что мы потревожим их.

— Я предполагаю, нам надо разыскать какой-то стенной сейф.

— Сейф? Чепуха! Сейф тут совершенно ни при чем. Мистер Лэвингтон — изобретательный человек. Вот увидите, он наверняка изобрел гораздо более хитроумный тайник. Ведь любой похититель прежде всего кинется искать сейф.

Итак, мы начали методично обыскивать дом. В течение нескольких часов мы тщательно обшаривали все комнаты, но наши поиски оказались напрасными. Я заметил, что на лице Пуаро стали появляться признаки усиливающегося раздражения.

— Ah, sapristi, неужели Эркюль Пуаро потерпит поражение? Никогда! Надо успокоиться. Давайте подумаем. Поразмышляем. Надо же… enfin задействовать наши маленькие серые клеточки!

Он немного помолчал, сосредоточенно нахмурив брови; и вдруг в его глазах загорелся хорошо знакомый мне зеленый огонек.

— Какой же я был глупец! Кухня!

— Тайник на кухне? — воскликнул я. — Нет, это невозможно. Там же слуги.

— Точно. Именно так могли бы сказать девяносто девять человек из ста опрошенных! И по этой самой причине кухня является идеальным местом для тайника. Там полно всякой хозяйственной утвари. En avant, на кухню!

Со скептическим видом я последовал за ним и наблюдал, как он изучал хлебницы, гремел кастрюлями и засовывал свою голову в газовую духовку. В итоге мне надоело это занятие, и я пошел обратно в кабинет. Мне представлялось несомненным, что там — и только там — мы сможем найти тайник. Еще раз проведя тщательные поиски, я заметил, что время уже четверть пятого, и решил вернуться на кухню, чтобы предупредить моего друга о надвигающемся рассвете.

К моему крайнему изумлению, Пуаро стоял прямо в угольном ящике, что крайне пагубно сказалось на его светлом костюме. С гримасой отвращения он посмотрел в мою сторону.

— Увы, мой друг, столь ужасный внешний вид противоречит всем моим инстинктам, но что остается делать?

— Неужели вы думаете, что Лэвингтон мог устроить тайник на дне угольного ящика?

— Если бы вы пошире раскрыли глаза, то, может, и увидели бы, что уголь меня совершенно не интересует.

Тогда я увидел, что на стеллаже за угольным ящиком сложены дрова. Пуаро ловко скидывал вниз полено за поленом. Вдруг он издал тихое восклицание:

— Дайте нож, Гастингс!

Я протянул ему нож. Похоже, он собирался разрезать дерево, и вдруг полено раскололось надвое. Внутри аккуратно распиленного пополам полена обнаружилась небольшая полость. И из этой полости Пуаро извлек маленькую деревянную шкатулку китайской работы.

— Браво! — воскликнул я, забыв об осторожности.

— Спокойнее, Гастингс! Не стоит пока так орать. Надо убираться отсюда, пока не начало светать.

Сунув шкатулку в карман, он легко спрыгнул с угольного ящика и с привычной тщательностью почистил щеткой свой костюм; мы выбрались из дома тем же путем, каким проникли в него, и быстро направились в сторону Лондона.

— Ну надо же было выбрать такое странное место! — осуждающе воскликнул я. — Ведь любой мог попросту сжечь это полено.

— В июле, Гастингс? К тому же оно лежало в нижнем ряду у самой стенки — весьма оригинальный тайничок. О, вот и такси! Итак, домой — ванна и освежающий сон.

После треволнений этой ночи приятно было подольше поспать. Около часу дня я наконец вошел в нашу гостиную и с удивлением увидел, что открытая шкатулка уже стоит на столике, а Пуаро, вальяжно раскинувшись в кресле, читает извлеченное из нее письмо.

Он ласково улыбнулся мне, отложив письмо в сторону.

— Она была права, наша леди Миллисент. Герцог никогда не простил бы ей таких откровений! Мне еще не приходилось читать столь откровенного и сумасбродного объяснения в любви.

— Право, Пуаро, — сказал я с легким отвращением, — по-моему, вам не следовало читать это письмо. Такого рода вещи просто недопустимы.

— Они допустимы для Эркюля Пуаро, — невозмутимо ответил мой друг.

— И еще я хотел вам заметить, — добавил я, — что использование визитной карточки Джеппа было, на мой взгляд, не вполне честной игрой.

— Но я не пытался никого разыграть, Гастингс. Я расследовал преступление.

Я пожал плечами, но спорить не стал.

— Кто-то поднимается по лестнице, — сказал Пуаро. — Наверное, леди Миллисент.

В комнату вошла наша белокурая клиентка. Ее лицо сразу же просияло, как только она увидела письмо и шкатулку, которые держал Пуаро.

— О, месье Пуаро. Вы просто чудо! Как вам удалось достать его?

— Несколько предосудительным способом, миледи. Но мистер Лэвингтон не станет обращаться в полицию. Итак, это ваше послание, не правда ли?

Она мельком глянула на письмо.

— Да. О, смогу ли я когда-нибудь по заслугам отблагодарить вас! Вы замечательный, замечательный человек. Где же вы обнаружили тайник?

Пуаро рассказал ей.

— Вы просто гениальны! — Она взяла шкатулку со стола. — Я сохраню ее в качестве памятного сувенира.

— Я тешил себя надеждой, миледи, что вы позволите мне сохранить ее… также в качестве сувенира.

— Я надеюсь, что в день моего венчания я смогу послать более дорогой памятный подарок. Уверяю вас, месье Пуаро, вы не сочтете меня неблагодарной.

— Удовольствие оказать вам помощь не заменит никакой чек… поэтому позвольте мне сохранить эту маленькую шкатулку.

— О нет, месье Пуаро, — со смехом воскликнула она, — я просто не в силах расстаться с ней.

Она протянула руку, но Пуаро, опередив ее, накрыл шкатулку ладонью.

— Я так не думаю. — Тон его изменился.

— Что вы имеете в виду? — В ее голосе появились резкие тревожные нотки.

— В любом случае позвольте мне извлечь из нее остальное содержимое. Вы заметили, что открыта пока только половина шкатулки, в верхней половине находилось компрометирующее письмо, а в нижней…

Ловко нажав на что-то, он протянул вперед руку. На его ладони посверкивали четыре больших драгоценных камня и две крупные молочно-белые жемчужины.

— Насколько я понимаю, эти драгоценности были украдены на днях из ювелирного магазина на Бонд-стрит, — тихо сказал Пуаро. — Инспектор Джепп поможет нам уточнить это.

Тут, к моему крайнему изумлению, дверь в спальню Пуаро открылась, и к нам в гостиную вышел инспектор Джепп собственной персоной.

— Я полагаю, вы давно с ним знакомы, — вежливо сказал Пуаро леди Миллисент.

— О господи, попалась! — воскликнула леди Миллисент, ее манера поведения резко изменилась. — Вы просто дьявольски проворны! — Она взглянула на Пуаро с выражением почти благоговейного восхищения.

— Итак, дорогая моя Герти, — сказал Джепп. — На сей раз дело проиграно, я полагаю. Я и не мечтал увидеть тебя так скоро! Мы задержали также и твоего приятеля, того джентльмена, который представился месье Пуаро как Лэвингтон. Мне только хотелось бы знать, кто же из вашей шайки на днях в Голландии пырнул ножом самого Лэвингтона, также известного как Крокер или Рид? Вы думали, что он увез добычу с собой, не так ли? А у него ничего не оказалось. Он здорово провел вас, спрятав ее в собственном доме. Вы послали за камушками двух своих парней, а потом решили привлечь к поискам месье Пуаро, и он на редкость удачно обнаружил их.

— До чего же вы любите болтать, инспектор! — заметила бывшая леди Миллисент. — Не расточайте своего красноречия. Я готова отправиться с вами. Вы не можете отрицать, что мне удалась роль знатной дамы.

— Ее выдала обувь, — мечтательно заметил Пуаро, когда я еще не пришел в себя от изумления. — У вас, англичан, насколько я мог заметить, есть определенные привычки, и в частности, леди, урожденная леди, никогда не наденет дешевую обувь. У нее может быть бедная или потрепанная одежда, но обувь всегда будет отличного качества. А вот у нашей леди Миллисент был дорогой наряд и дешевые туфли. Вряд ли вам, как и мне, доводилось видеть настоящую леди Миллисент — она очень редко бывает в Лондоне, и наша юная клиентка вполне могла бы обмануть нас, поскольку имела с ней определенное внешнее сходство. Как я уже сказал, первое подозрение у меня вызвали ее туфли, а потом ее история… и также ее вуаль… Все это было несколько мелодраматично, не правда ли? О китайской шкатулке с неким фальшивым, компрометирующим письмом в верхней части, должно быть, знала вся шайка, но распиленное полено было последней идеей покойного мистера Лэвингтона. Ах, Гастингс, я, например, надеюсь, что вы больше не будете обижать меня так, как вчера, сказав, что криминальные элементы не знают о моем существовании. Ма foi[1764], вы видите, что они даже нанимают меня, когда им недостает собственных мозгов.

Морское расследование

— Полковник Клаппертон! — сказал генерал Форбс.

Он сопровождал свои слова выразительным звуком, который представлял собой нечто среднее между фырканьем и хмыканьем.

Мисс Элли Хендерсон подалась вперед, на лицо ей упала прядь мягких серебристых волос. Ее глаза, темные и прищуренные, сверкнули озорной, грешной радостью.

— У него такая шикарная военная выправка! — сказала она явно не из добрых побуждений и в ожидании реакции поправила упавшую прядь.

— Выправка! — взорвался генерал. Он подергал себя за усы, и лицо его побагровело.

— Разве он не служил в армии как защитник отечества? — проворковала мисс Хендерсон, добивая своего собеседника.

— Армия? Защитник отечества? Сплошной вздор. Парень выступал в мюзик-холле! Это несомненный факт! Поступил на военную службу и отправился во Францию считать банки со сливовым и яблочным конфитюром… Гансы сбросили случайную бомбу, и он отправился домой лечить продырявленную осколком руку. Так или иначе, но он попал в госпиталь леди Каррингтон.

— Так вот как они встретились.

— Факт! Парень строил из себя раненого героя. Леди Каррингтон имела каплю благоразумия и океан денег. Старый Каррингтон отвечал за военные поставки. Ее вдовство продолжалось всего шесть месяцев! Этот герой мгновенно завоевал ее. Она устроила его на работу в военное министерство. Полковник Клаппертон! Брр! — презрительно фыркнул он.

— Значит, до войны он выступал на сцене мюзик-холла, — задумчиво проворковала мисс Хендерсон, пытаясь представить почтенного седовласого полковника Клаппертона в роли красноносого комика, распевающего развеселые, фривольные куплеты.

— Факт! — в очередной раз бросил генерал Форбс. — Я услышал это от одного француза, старины Бэссингтона. А он слышал об этом от своего приятеля Бэджера Коттерилла, который получил данные сведения от Снукса Паркера.

Мисс Хендерсон понимающе кивнула.

— Да, сведения, видимо, вполне достоверны! — воскликнула она.

На лице маленького мужчины, сидевшего рядом с ними, появилась мимолетная улыбка. И эта улыбочка не ускользнула от внимания мисс Хендерсон. Она была дамой наблюдательной. Незнакомец явно оценил иронический подтекст ее последнего замечания — ту иронию, которую генерал не мог даже и заподозрить.

Сам генерал, разумеется, не видел этой улыбки. Он взглянул на часы и поднялся с кресла.

— Пора размяться. Надо всегда поддерживать хорошую форму, — заметил он и, направившись к открытой двери, вышел на палубу.

Мисс Хендерсон взглянула на улыбчивого соседа. Это был взгляд, показывающий, что она готова поболтать с приятным попутчиком.

— На редкость энергичный мужчина… не так ли? — сказал незнакомец.

— Он сделает по палубе ровно сорок восемь кругов, ни больше ни меньше, — сказала мисс Хендерсон. — Но какой старый сплетник! И еще говорят, что мы, женщины, любим сплетничать.

— Какое нетактичное замечание!

— Французы обычно отличаются тактичностью, — игриво заявила мисс Хендерсон.

Маленький мужчина немедленно добавил:

— И бельгийцы также, мадемуазель.

— О, вы из Бельгии!

— Эркюль Пуаро. К вашим услугам.

Это имя… Она, несомненно, уже слышала его прежде…

— Нравится ли вам это путешествие, месье Пуаро?

— Честно говоря, нет. Я поступил глупо, позволив втянуть себя в такую авантюру. Терпеть не могу la mer. Оно же никогда не успокаивается… никогда, даже на минуту.

— Ну, признайте, что сейчас на нем полный штиль.

Месье Пуаро с неохотой согласился:

— Именно поэтому я слегка ожил и вновь почувствовал интерес к окружающей действительности… Например, мне понравилось, как вы ловко разговорили генерала.

— Вы имеете в виду…

Эркюль Пуаро согласно кивнул:

— Ваши методы извлечения скандальной информации. Они достойны восхищения!

Мисс Хендерсон рассмеялась без тени смущения.

— Мое упоминание о защитниках отечества? Да, я предполагала, что такое замечание сильно разозлит и распалит старого вояку. — Она доверительно склонилась в сторону Пуаро. — Признаться, я обожаю скандалы и сплетни… и чем больше в них злости, тем лучше!

Пуаро задумчиво смотрел на нее. Стройная, хорошо сохранившаяся фигура, проницательные темные глаза, седые волосы; эту сорокапятилетнюю женщину вполне устраивало то, что ее вид согласуется с возрастом.

Элли вдруг резко сказала:

— Я вспомнила! Неужели вы тот знаменитый детектив?

— Вы слишком любезны, мадемуазель. — Пуаро слегка склонил голову, но не стал опровергать ее определения.

— Как это захватывающе, — сказала мисс Хендерсон. — И что же, вы идете «по горячему следу», как пишут в детективных романах? Среди нас на корабле скрывается преступник? Или мое любопытство неуместно?

— О нет, вовсе нет. Мне жаль разочаровывать вас, но я отправился в это плавание, как любой другой турист, просто ради удовольствия.

Его голос был таким мрачным, что мисс Хендерсон невольно рассмеялась.

— О! Не расстраивайтесь, завтра у вас будет возможность сойти на берег в Александрии. Вы уже бывали в Египте?

— Никогда, мадемуазель.

Мисс Хендерсон несколько неожиданно встала с кресла.

— Думаю, мне стоит присоединиться к генералу, — заявила она.

Пуаро с учтивой поспешностью поднялся на ноги.

Она слегка кивнула ему и прошла на палубу.

В глазах Пуаро промелькнуло легкое недоумение, но затем его губы тронула понимающая улыбка, он встал и, подойдя к двери, выглянул на палубу. Мисс Хендерсон, опершись о перила, беседовала с высоким мужчиной, отличавшимся военной выправкой.

Улыбка Пуаро стала шире. Его голова исчезла в курительной комнате с той же поспешностью, с какой осторожная черепаха втягивает голову в панцирь. Некоторое время он пребывал там в полном одиночестве, но правильно подозревал, что его уединение будет недолгим.

Так оно и вышло. Миссис Клаппертон — тщательно уложенные платиновые волосы покрыты сеточкой, отточенные массажем и диетой формы тела подчеркнуты элегантным спортивным костюмчиком — появилась из дверей бара с решительным видом женщины, которая всегда в состоянии заплатить высшую цену за любую появившуюся у нее прихоть.

Она сказала:

— Джон?.. О! Доброе утро, месье Пуаро… вам не попадался Джон?

— Он на правом борту, мадам. Могу я…

Она жестом остановила его.

— Я отдохну здесь немного.

С царственным видом она опустилась в кресле напротив. Издалека ей можно было бы дать лет двадцать восемь. Но вблизи, несмотря на ее великолепный макияж, она выглядела если и не на свои сорок девять, то уж на сорок пять. У нее были холодные бледно-голубые глаза с крошечными зрачками.

— Жаль, что я не видела вас за ужином вчера вечером, — заметила она. — Конечно, я понимаю, море было неспокойно…

— Précisement[1765], — выразительно бросил Пуаро.

— К счастью, я отлично переношу качку, — заявила миссис Клаппертон. — Я говорю — к счастью, поскольку с моим слабым сердцем морская болезнь, вероятно, могла бы стать смертельной для меня.

— У вас такое слабое сердце, мадам?

— Да, мне приходится быть крайне осторожной. Мне ни в коем случае нельзя переутомляться! Так говорят все известные специалисты! Мой милый Джон, бедняжка, он так изматывается, стараясь оградить меня от лишних нагрузок. Я живу очень напряженной жизнью, если вы понимаете, что я имею в виду, месье Пуаро.

— Да, да.

— Он вечно говорит мне: «Постарайся привыкнуть к более спокойной жизни, Аделина». Но я не могу. Мне кажется, что жить можно только полной жизнью. По правде говоря, я изматываюсь, как фронтовая медсестра. Мой госпиталь… вы слышали о моем госпитале? Конечно, у меня есть санитарки, сестры-хозяйки и прочий персонал, но именно я руковожу всеми делами. — Она вздохнула.

— Ваша жизненная энергия просто удивительна, дорогая леди, — несколько машинально сказал Пуаро с видом человека, подающего дежурную реплику.

Миссис Клаппертон залилась звонким девичьим смехом:

— Все мне говорят, что я очень молодо выгляжу! Какая нелепость. Мне сорок три года, и я никогда не пыталась даже на день убавить свой возраст, — продолжала она с несколько лживой откровенностью. — Однако большинство людей полагают, что в это трудно поверить. «В тебе столько живого огня, Аделина», — говорят они мне. И действительно, месье Пуаро, что же может погасить огонь жизни?

— Смерть, — буркнул Пуаро.

Миссис Клаппертон нахмурила брови. Такой ответ ей явно не понравился. Она поднялась и холодно сказала:

— Мне нужно найти Джона.

Направившись к двери, она уронила свою сумочку, и все ее содержимое раскатилось по полу. Пуаро галантно бросился спасать положение. Благодаря его стараниям вскоре были собраны многочисленные дамские вещицы, включавшие, помимо прочих, губную помаду, косметичку, портсигар и зажигалку. Миссис Клаппертон вежливо поблагодарила его и, спустившись на палубу, окликнула Джона.

Полковник Клаппертон все еще увлеченно беседовал с мисс Хендерсон. Он мгновенно развернулся и быстро пошел навстречу своей жене. Проявляя заботу, он предупредительно склонился над ней. Удобно ли расположен ее шезлонг? Может, стоит переставить его в другое место? Полковник вел себя очень вежливо — его манеры были исполнены мягкой предупредительности. Просто идиллия: любящий муж балует обожаемую жену.

Мисс Элли Хендерсон вглядывалась в даль с таким видом, будто этот морской пейзаж внушал ей сильное отвращение.

Пуаро выглядывал на палубу, стоя в дверях курительной комнаты.

Хрипловатый, дрожащий голос за его спиной произнес:

— Я бы объявил войну такой женщине, будь я ее мужем. — Пожилой джентльмен, которого путешествующая на корабле молодежь непочтительно называла «дедушкой всех чайных плантаций», только что вошел в комнату, по-стариковски шаркая ногами. — Мальчик! — позвал он официанта. — Сделай-ка мне виски с содовой.

Пуаро наклонился, чтобы поднять клочок бумаги, явно забытый на полу при сборе вещей из сумочки миссис Клаппертон.

— Обрывок рецепта, — заметил он, — содержащего глюкозид дигиталина. — Он сунул рецепт в карман, намереваясь позже вернуть его миссис Клаппертон.

— Да, — продолжал престарелый пассажир, — ядовитая дамочка. Знавал я одну такую, когда жил в Пуне. Помнится, было это в восемьдесят седьмом году.

— И что ж, решился кто-то объявить ей войну? — поинтересовался Пуаро.

Старик печально покачал головой:

— Нет, она за год свела своего муженька в могилу. Клаппертону следует вести себя увереннее и тверже. Он предоставил своей супруге слишком много власти.

— Она водит его на денежном поводке, — сдержанно заметил Пуаро.

— Ха, ха! — воскликнул старик, фыркая от смеха. — Ловко вы объяснили суть дела. Водит на денежном поводке. Ха, ха!

В курительную впорхнули две девушки. Одна — круглолицая и веснушчатая, с темными, растрепавшимися на ветру волосами, у другой веснушки сочетались с буйными каштановыми кудрями.

— Скорая помощь… скорая помощь! — воскликнула Китти Муней. — Мы с Пэм собираемся спасти полковника Клаппертона.

— От его жены, — задыхаясь от волнения, добавила Памела Креган.

— Мы думаем, что он такой славный…

— А она просто отвратительная… Она вечно таскает его за собой и абсолютно не дает ему свободы, — наперебой тараторили девушки.

— А стоит ему только избавиться от нее, как в него сразу же вцепляется эта неотвязная мисс Хендерсон…

— Она, конечно, довольно мила, но ужасно старая…

Они выбежали на палубу, задыхаясь от смеха и повторяя: «Скорая помощь… помощь… скорая помощь…»

То, что спасение полковника Клаппертона было не случайным порывом, а некоей продуманной программой действий, стало очевидным тем же вечером, когда восемнадцатилетняя Памела Креган подошла к Эркюлю Пуаро и проворковала:

— Смотрите, месье Пуаро. Сейчас мы его уведем у нее из-под носа, пригласив полюбоваться лунным светом на шлюпочной палубе.

Как раз в этот момент полковник Клаппертон говорил:

— Я признаю, что «Роллс-Ройс» достаточно дорог. Но такую вещь покупаешь на всю жизнь. В общем, мой автомобиль…

— Мой автомобиль, так, кажется, ты хотел сказать, Джон. — Голос миссис Клаппертон был резким и пронзительным.

Он не выказал никакого раздражения на ее невежливое замечание. Либо он уже успел привыкнуть к такому обхождению, либо…

— Разумеется, моя дорогая, ваш автомобиль. — Клаппертон кивнул своей жене и закончил начатую ранее фразу с совершенно невозмутимым видом.

«Voilà се qu’on appelle le pukka sahib, — подумал Пуаро. — И в то же время генерал Форбс считает, что Клаппертону вовсе не свойственна порядочность. Я бы позволил себе усомниться…»

Поступило предложение сыграть в бридж. За карточным столом устроились миссис Клаппертон, генерал Форбс и востроглазая супружеская пара. Мисс Хендерсон вежливо отказалась и вышла на палубу.

— А ваш супруг? — неуверенно спросил генерал Форбс.

— Нет, Джон не будет играть, — сказала миссис Клаппертон, — он считает бридж слишком утомительным занятием.

Четыре заядлых игрока начали партию. Пэм и Китти с двух сторон подошли к полковнику Клаппертону и взяли его под руки.

— Вы ведь не откажетесь прогуляться с нами! — сказала Пэм. — На шлюпочную палубу. Сегодня такая лунная ночь.

— Не делай глупостей, Джон, — бросила миссис Клаппертон. — Там прохладно, ты можешь простудиться.

— Только не с нами, — заявила Китти. — Мы сумеем согреть его!

Усмехнувшись, он пошел с ними.

Пуаро заметил, что миссис Клаппертон, в начале объявив «две трефы», в итоге спасовала.

Он неторопливо вышел на верхнюю прогулочную палубу. Мисс Хендерсон стояла у борта. Услышав его шаги, она с надеждой обернулась к нему, но, судя по тому, как сразу изменилось выражение ее лица, Пуаро понял, что она надеялась увидеть совсем другого человека.

Они немного поболтали. Затем, после непродолжительного молчания, она спросила:

— О чем вы задумались?

Пуаро ответил:

— Я задумался о том, хорошо ли я понимаю английский. Миссис Клаппертон сказала: «Джон считает бридж слишком утомительным занятием». Разве не правильнее было бы сказать «скучным»?

— Я думаю, она воспринимает его отказ как личную обиду, — сухо сказала Элли. — Напрасно он вообще женился на ней.

Темнота скрыла улыбку Пуаро.

— И вы не допускаете возможности, что этот брак можно назвать удачным? — с оттенком неуверенности в голосе спросил он.

— С такой-то женщиной?

Пуаро пожал плечами:

— Много одиозных женщин имеют преданных мужей. Загадка природы. Согласитесь, что все ее слова и поступки, очевидно, не вызывают у него раздражения.

Мисс Хендерсон размышляла над ответом, когда из окна курительной комнаты донесся голос миссис Клаппертон:

— Нет… Пожалуй, я не буду начинать новый роббер. Здесь так душно. По-моему, мне лучше подняться наверх и подышать воздухом на шлюпочной палубе.

— Доброй ночи, — сказала мисс Хендерсон Пуаро. — Я собираюсь лечь спать, — добавила она, быстро исчезая в темноте.

Пуаро зашел в комнату для отдыха, покинутую, как оказалось, всеми, за исключением двух девушек и полковника. Он показывал им карточные фокусы, и Пуаро, заметив, как мастерски он манипулирует колодой карт, вспомнил историю генерала о мюзик-холле.

— Я вижу, вы любите карточные игры, хотя и не играете в бридж, — заметил он.

— У меня есть причины для того, чтобы не играть в бридж, — сказал Клаппертон, сияя обаятельной улыбкой. — Сейчас вы все поймете. Мы сыграем в одну игру. — Он быстро раздал колоду. — Возьмите свои карты. Итак, что вы видите? — Он рассмеялся, заметив потрясенное лицо Китти. Она опустила свои карты, и все остальные последовали ее примеру. На руках у Китти оказалась вся трефовая масть, у месье Пуаро были все червы, у Пэм — бубны, а у полковника Клаппертона — все пики. — Все понятно? — спросил он. — Человеку, который может сдать своему партнеру и сопернику любой набор карт по собственному усмотрению, лучше держаться подальше от дружеской игры! Если ему будет слишком часто сопутствовать удача, то могут поползти нехорошие слухи.

— Ax! — восхищенно выдохнула Китти. — Как же вы умудрились сделать такой трюк? Я же видела, что вы перетасовали и раздали карты самым обычным образом.

— Ловкость рук обманывает глаз, — изрек Пуаро и подметил, как внезапно изменилось выражение лица полковника.

Казалось, последнее замечание застало его врасплох, и защитная маска слетела с его лица.

Пуаро улыбнулся. Под маской истинного джентльмена скрывался фокусник.

На рассвете следующего утра корабль подошел к Александрии.

Поднявшись на палубу после завтрака, Пуаро заметил на ней двух веснушчатых девушек. Они разговаривали с полковником Клаппертоном.

— Нам следовало бы уже быть на берегу, — с нетерпением подчеркнула Китти. — Таможенники скоро закроют выход. Вы пойдете с нами, ведь правда? Не позволите же вы двум юным девушкам сойти на берег без сопровождающего! С нами могут произойти ужасные вещи.

— Разумеется, я понимаю, что вам не следует гулять по городу одним, — улыбаясь сказал Клаппертон, — но я не уверен, поймет ли это моя жена.

— Нам очень жаль ее, — заявила Пэм, — но она сможет прекрасно отдохнуть без вас.

Вид у полковника был слегка растерянный. Очевидно, желание прогуляться победило сомнения.

— Салют, месье Пуаро, вы идете на берег?

— Нет, наверное, нет, — ответил Пуаро.

— Что ж, тогда я… Только мне нужно предупредить Аделину, — решил полковник Клаппертон.

— Мы пойдем с вами, — сказала Пэм. Она озорно подмигнула Пуаро: — Может, мы сможем убедить вашу супругу пойти с нами.

Полковнику Клаппертону, видимо, понравилось такое предложение. Вид у него сразу стал более спокойным и уверенным.

— Тогда вперед, юные леди, — беспечно сказал он.

И вся троица направилась по коридору к пассажирским каютам на второй палубе.

Каюта Пуаро находилась как раз напротив каюты Клаппертонов, и он решил из любопытства последовать за ними.

Слегка нервничая, полковник Клаппертон постучал в дверь своей каюты.

— Аделина, дорогая моя, ты уже проснулась?

Из-за двери донесся сонный голос миссис Клаппертон:

— О, кошмар… Ну что там еще?

— Это Джон. Как ты смотришь на прогулку по Александрии?

— Естественно, отрицательно. — Ее тон был резким и решительным. — Я почти не спала этой ночью. Наверное, я проведу в постели большую часть дня.

Пэм ловко встряла в разговор:

— О, миссис Клаппертон, мне так жаль. Нам очень хотелось, чтобы вы пошли с нами. Вы уверены, что прогулка не пойдет вам на пользу?

— Абсолютно уверена, — еще более резким тоном ответила миссис Клаппертон.

Полковник тщетно крутил ручку, пытаясь открыть дверь.

— Ну что еще тебе нужно, Джон? Дверь заперта. Я не желаю, чтобы меня беспокоили стюарды.

— Извини, милая, извини. Я просто хотел взять мой Бедекер[1766].

— Нет уж, тебе придется обойтись без него, — раздраженно оборвала его миссис Клаппертон. — Я не собираюсь ради этого вставать с постели. Уйдешь ли ты когда-нибудь, Джон? Дай же мне наконец спокойно отдохнуть.

— Конечно, конечно, моя дорогая.

Полковник Клаппертон отошел от двери. Пэм и Китти тут же завладели им.

— Давайте отправимся немедленно. Как удачно, что вы не забыли свою шляпу. О боже… а ваш паспорт, наверное, в каюте?

— Нет, как раз паспорт-то у меня в кармане, но… — начал полковник.

Китти решительно взяла его под руку.

— Слава богу! — воскликнула она. — Тогда вперед!

Перегнувшись через перила, Пуаро наблюдал, как эта троица покидает корабль. Услышав слабый вздох за своей спиной, он обернулся и увидел мисс Хендерсон. Ее взгляд был приковал к трем удаляющимся фигурам.

— Итак, они ушли на берег, — сказала она лишенным выражения тоном.

— Да. А вы тоже собираетесь?

Пуаро обратил внимание на ее элегантную сумочку и изящные туфли, а также на то, что она захватила легкую шляпку от солнца. Ее вид явно говорил о том, что она собралась на прогулку по Александрии. Тем не менее после почти не поддающейся измерению паузы она отрицательно покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Думаю, мне лучше остаться на борту. Мне необходимо написать множество писем.

Она развернулась и ушла, оставив Пуаро в одиночестве.

Ее место вскоре занял изрядно запыхавшийся генерал Форбс, только что закончивший свои утренние сорок восемь кругов по палубе.

— Ага! — воскликнул генерал, заметив удаляющиеся фигуры полковника и двух девушек. — Вот так фокус! А где же мадам?

Пуаро объяснил, что миссис Клаппертон пожелала отоспаться и провести день в постели.

— Неужели вы верите этому! — Старый вояка хитро прищурил один глаз. — Наверняка она встанет ко второму завтраку… и если обнаружится, что этот бедный грешник удалился без разрешения, то прогулка для него явно закончится нагоняем.

Однако предсказания генерала не подтвердились. Миссис Клаппертон не вышла к ленчу и вообще не выходила из каюты до четырех часов, когда полковник и его юные спутницы вернулись на корабль.

Отдыхая в своей каюте, Пуаро слышал, как загулявший супруг с виноватым видом взывает к своей жене, стуча в дверь их каюты. Постучав несколько раз, полковник подергал за ручку двери и наконец позвал стюарда.

— Эй, послушайте, вы не знаете, где моя жена? У вас есть запасной ключ?

Пуаро быстро встал с койки и вышел в коридор.

Новости распространились по кораблю со скоростью лесного пожара. Со смешанным чувством ужаса и недоверия пассажиры выслушивали известие о том, что миссис Клаппертон обнаружили мертвой в своей постели. Заколота в сердце каким-то африканским кинжалом. На полу ее каюты найдена нитка янтарных бус.

Слухи порождали слухи. Были созваны и допрошены все торговцы украшениями, допущенные сегодня на борт корабля! Из ее каюты исчезла большая сумма денег, лежавших в комоде! Номера банкнот удалось установить! Нет, деньги, считай, пропали с концами! Украдено драгоценностей на целое состояние! Вообще ничего не украдено! Уже арестовали одного стюарда, и он признался в убийстве!

— Чему же верить? — спросила мисс Хендерсон, остановив Пуаро. Лицо ее было бледным и встревоженным.

— Милая сударыня, ну откуда же я могу знать?

— Разумеется, вы знаете, — заявила мисс Хендерсон.

Был поздний вечер. Большинство пассажиров разошлось по своим каютам. Мисс Хендерсон подвела Пуаро к паре кресел, расположенных на крытой палубе.

— Так расскажите же мне все, — приказным тоном сказала она.

Пуаро задумчиво посмотрел на нее.

— Это весьма интересный случай, — сказал он.

— Правда ли, что у нее украли какие-то баснословно дорогие драгоценности?

Пуаро отрицательно покачал головой.

— Нет, все драгоценности на месте. Хотя из комода действительно исчезла небольшая сумма наличных денег.

— Теперь я никогда не буду чувствовать себя в безопасности на корабле, — с содроганием сказала мисс Хендерсон. — Есть ли хоть какие-то улики, подтверждающие, что убийство совершено кем-то из этих шоколадных дикарей?

— Нет, — ответил Пуаро. — В общем, все это дело представляется мне весьма… странным.

— Что вы имеете в виду? — резко спросила Элли.

Пуаро развел руками.

— Ну что ж… рассмотрим факты. Миссис Клаппертон была мертва уже по меньшей мере пять часов, когда обнаружили ее тело. Исчезло немного денег. Возле кровати на полу валялась нитка бус. Дверь была заперта, а ключ исчез. Окно открыто… именно выходящее на палубу окно, а не бортовой иллюминатор.

— И что же дальше? — нетерпеливо спросила его собеседница.

— Не думаете ли вы, что убийство, совершенное при данных обстоятельствах, кажется странным? Не забудьте, что все допущенные на корабль менялы и продавцы почтовых открыток и украшений хорошо известны полиции.

— Тем не менее стюарды обычно запирают каюты, — напомнила ему Элли.

— Естественно, чтобы предотвратить возможность мелкого воровства. Но мы имеем дело… с убийством.

— О чем именно вы думаете, месье Пуаро? — Ее голос звучал немного напряженно.

— Я думаю о запертой двери.

Мисс Хендерсон поразмышляла над его словами.

— Я не вижу тут ничего особенного. Преступник вышел из каюты, запер дверь и унес с собой ключ, чтобы оттянуть время обнаружения убийства. Очень разумно с его стороны, поскольку до четырех часов дня никто ни о чем не подозревал.

— Нет, нет, мадемуазель, вы не совсем верно поняли направление моих мыслей. Меня интересует не как он вышел, а как он вошел.

— Через окно, разумеется.

— C’est possible. Но ведь оно очень узкое, и кроме того, как вы помните, по палубе постоянно ходят люди.

— Ну, тогда через дверь, — раздраженно сказала мисс Хендерсон.

— Вы упустили из виду одну деталь, мадемуазель. Миссис Клаппертон собственноручно заперла дверь изнутри. Она сделала это еще до того, как полковник Клаппертон сошел на берег сегодня утром. Он действительно пытался открыть дверь, поэтому нам известно, что она была заперта.

— Чепуха. Вероятно, просто заело замок… или он не до конца повернул ручку.

— Но мы знаем об этом не только с его слов. Мы действительно слышали, как миссис Клаппертон сама заявила об этом.

— Мы?

— Мисс Муней, мисс Креган, полковник и я.

Элли Хендерсон постучала по палубе изящно обутой ножкой. Задумчиво помолчав пару минут, она сказала слегка раздраженно:

— Итак, какие же выводы вы можете извлечь из этой ситуации? Я полагаю, если миссис Клаппертон могла запереть дверь, то она же могла и отпереть ее.

— Верно, совершенно верно. — Пуаро с сияющим видом взглянул на нее. — И вы понимаете, к чему это может нас привести. Миссис Клаппертон сама открыла дверь и впустила убийцу. Теперь подумаем, стала бы она впускать к себе какого-то торговца украшениями?

— Но, возможно, она даже не знала, кто это был, — возразила Элли. — Услышав стук в дверь, она могла встать и открыть ее… и тогда он ворвался и убил ее.

Пуаро с сомнением покачал головой:

— Но ее закололи, когда она спокойно лежала в постели.

Мисс Хендерсон пристально посмотрела на него.

— Так к какому все-таки выводу вы пришли? — отрывисто спросила она.

Пуаро улыбнулся:

— Ну, скажем, все выглядит так, будто она знала человека, которому открыла дверь…

— Вы подразумеваете, — резковатым тоном сказала мисс Хендерсон, — что один из пассажиров является убийцей?

Пуаро кивнул:

— Такая версия вполне разумна.

— А янтарные бусы брошены на пол для отвода глаз?

— Именно так.

— И деньги украли с той же целью?

— Точно.

После незначительной паузы мисс Хендерсон медленно сказала:

— Я считала миссис Клаппертон весьма неприятной особой, и вряд ли на борту найдется человек, относившийся к ней с симпатией… Но ни у кого из нас не было причин убивать ее!

— За исключением ее мужа, возможно, — заметил Пуаро.

— Неужели вы действительно думаете… — Она нерешительно умолкла.

— По-моему, пассажиры нашего корабля единодушны в том мнении, что было бы вполне справедливо, если бы полковник Клаппертон «объявил ей войну». По-моему, именно такое выражение я слышал.

Элли Хендерсон выжидающе смотрела на него.

— Но вынужден признать, — продолжал Пуаро, — что лично я не заметил ни малейших признаков воинственности или даже раздражения в добродушном поведении полковника. И что еще более важно, у него есть алиби. Он сошел на берег вместе с нашими девушками и не возвращался на корабль до четырех часов. К этому времени миссис Клаппертон была уже давно мертва.

Немного помолчав, Элли Хендерсон мягко спросила:

— Однако вы по-прежнему подозреваете… одного из пассажиров?

Пуаро согласно склонил голову.

Элли Хендерсон вдруг рассмеялась дерзким, вызывающим смехом.

— Вашу версию, месье Пуаро, будет трудно доказать. Ведь на корабле так много пассажиров.

Пуаро слегка поклонился ей.

— Я процитирую фразу одного вашего знаменитого литературного детектива: «Элементарно, Ватсон, у меня есть своя система».

Следующим вечером за ужином каждый пассажир обнаружил под своей тарелкой отпечатанную на машинке записку с просьбой прибыть в главную гостиную к 20.30. Когда все общество было в сборе, капитан поднялся на сценическую площадку, где обычно располагался оркестр, и обратился к собравшимся:

— Леди и джентльмены, все вы знаете о случившейся вчера трагедии. Я уверен, что все вы будете рады содействовать поимке преступника, виновного в этом подлом убийстве… — Он сделал паузу и прочистил горло. — Среди нас находится месье Эркюль Пуаро, который, вероятно, известен вам как детектив, имеющий большой опыт в… э-э… подобных делах. Я надеюсь, что вы внимательно выслушаете все, что он скажет.

Как раз в этот момент полковник Клаппертон, который отсутствовал за ужином, вошел в зал и присел рядом с генералом Форбсом. Он выглядел как муж, убитый горем, и даже отдаленно не напоминал человека, испытывающего огромное облегчение. Либо он был очень хорошим актером, либо действительно искренне любил свою жену.

— Месье Эркюль Пуаро! — объявил капитан, спускаясь со сцены.

Пуаро занял его место. С преувеличенно важным, почти комичным видом он приветливо улыбнулся аудитории.

— Месье, мадам, — начал он. — Вы были крайне любезны, согласившись выслушать меня. Господин капитан сообщил вам, что я имею некоторый опыт в таких делах. И конечно, я придумал оригинальный способ, который позволит нам добраться до сути этого загадочного преступления.

По его знаку стюард показал объемистый, бесформенный предмет, завернутый в покрывало.

— То, что я собираюсь сделать, наверное, немного удивит вас, — предупредил Пуаро. — Вам может прийти в голову, что я большой оригинал или даже сумасшедший. И тем не менее я уверяю вас, что в моем безумии есть система, как гласит одна английская поговорка. — Он на мгновение встретился взглядом с мисс Хендерсон и начал снимать покрывало. — У меня здесь имеется важный свидетель, которому доподлинно известно, кто убил миссис Клаппертон. — Он изящно взмахнул материей, и перед глазами зрителей предстал скрытый под ним предмет — деревянная кукла почти человеческих размеров, в бархатном костюме с кружевным воротником. — Итак, Артур, — сказал Пуаро, ловко изменив голос — иностранный акцент совсем исчез, и он заговорил как коренной лондонец, с легким налетом кокни, — можешь ли ты рассказать… повторяю… можешь ли ты рассказать мне… все, что знаешь о смерти миссис Клаппертон?

Кукла слегка качнула головой и, подрагивая нижней челюстью, заговорила резким и высоким женским голосом:

— Что тебе нужно, Джон? Дверь заперта. Я не желаю, чтобы меня беспокоили стюарды…

Послышался сдавленный крик, грохот перевернувшегося стула… Мужчина стоял, покачиваясь и прижимая руку к горлу… Он пытался что-то сказать… пытался… и вдруг рухнул на пол, упав головой вперед.

Это был полковник Клаппертон.

Пуаро и корабельный врач, склонившиеся над распростертым на полу телом, наконец поднялись с колен.

— Боюсь, все кончено. Сердце… — коротко подытожил доктор.

Пуаро кивнул.

— Он испытал шок, увидев исполнение задуманного им плана. — Повернувшись к генералу Форбсу, Пуаро сказал: — Именно вы, генерал, подали мне ценную идею, упомянув о сцене мюзик-холла. Я ломал голову, думал, думал… и вдруг меня осенило. Предположим, что до войны Клаппертон был чревовещателем. В таком случае вполне можно было бы объяснить, почему трое людей слышали из каюты голос миссис Клаппертон в то время, когда она уже была мертва…

Элли Хендерсон стояла рядом с Пуаро. Ее глаза потемнели от горя.

— Вы знали, что у него было слабое сердце? — спросила она.

— Подозревал… Миссис Клаппертон говорила мне о своем больном сердце, но мне показалось, что она относится к тому типу женщин, которые любят придумывать себе болезни. Потом я обнаружил обрывок рецепта с очень большим содержанием дигиталина. Дигиталин входит в состав сердечных лекарств, но она явно не принимала его, поскольку дигиталин расширяет зрачки. Ее зрачки всегда были узкими, но я обратил внимание на глаза ее мужа.

— Значит, вы предполагали… что исход вашего представления может быть таким? — тихо проговорила Элли.

— Не кажется ли вам, мадемуазель, что все закончилось наилучшим образом? — мягко сказал Пуаро.

Он увидел, что глаза ее наполнились слезами.

— Вы же знали… вы давно поняли… что я любила… Но он пошел на это не ради меня… Скорее всего, эти девушки… их молодость заставила его почувствовать свое рабство. Он захотел освободиться, пока не стало слишком поздно… Да, я уверена, что именно так все и было… Когда вы начали… подозревать его?

— Его самообладание было слишком уж идеальным, — закончил Пуаро. — Какими бы обидными ни были высказывания его жены, они, казалось, совершенно не трогали его. Такое равнодушие могло означать либо то, что он уже настолько привык к ним, что они больше не обижают его, либо… Я выбрал альтернативное значение… и оказался прав… Кроме того, меня насторожило его стремление проявить себя в качестве фокусника… Вечером перед преступлением он сделал вид, что случайно выдал свой секрет. Но люди, подобные Клаппертону, ничего не делают случайно. Нужно было понять причину… Придя к выводу, что он был фокусником, люди вряд ли догадаются о том, что он был и чревовещателем.

— То есть мы сейчас слышали голос… голос миссис Клаппертон?..

— У одной из горничных оказался подобный тембр голоса. Я велел ей спрятаться за сценой и научил тому, что она должна сказать.

— Это была ловушка… жестокая ловушка, — вскричала Элли.

— Я не одобряю убийства, — отрезал Эркюль Пуаро.

Как все чудесно в вашем садочке…

Эркюль Пуаро положил перед собой аккуратную стопку писем. Он взял верхний конверт, пробежал глазами обратный адрес и затем, аккуратно разрезав конверт ножом для бумаги, извлек его содержимое. Однако внутри оказался еще один конверт, тщательно запечатанный красной восковой печатью и помеченный «Строго конфиденциально».

Брови на яйцевидной голове Эркюля Пуаро поползли вверх. Он пробормотал:

— Patience! Nous allons arrivés![1767] — и вновь вооружился ножичком для бумаги. На сей раз из конверта выпало письмо, написанное довольно неровным и угловатым старческим почерком. Некоторые слова были подчеркнуты.

Эркюль Пуаро расправил письмо и начал читать. С правой стороны был написан адрес: Роузбэнк, Чарманс-Грин, Бакингемшир, и дата — двадцать первое марта.

Пуаро дважды прочел таинственное послание. Его брови вновь удивленно приподнялись. Затем он отложил его в сторонку и взял следующий конверт из стопки.

Ровно в десять часов утра он вошел в комнату, где мисс Лемон, его личная секретарша, сидела за своим письменным столом в ожидании инструкций на предстоящий день. Мисс Лемон была невзрачной на вид особой сорока восьми лет. При взгляде на нее создавалось такое впечатление, будто сложили вместе множество разнородных костей. Ее любовь к порядку была почти такой же, как у самого Пуаро, и хотя она обладала определенными мыслительными способностями, но никогда не размышляла на отвлеченные темы без особого на то распоряжения.

Пуаро вручил ей утреннюю корреспонденцию.

— Будьте добры, мадемуазель, напишите вежливые отказы на все эти письма.

Мисс Лемон, просмотрев все письма, нацарапала на каждом из них какие-то каракули. Эти пометки, понятные только ей одной, были кодовой системой ее собственного изобретения: «Умасливание», «Пощечина», «Мурлыканье», «Пара слов» и так далее. Закончив с пометками, она удовлетворенно кивнула и взглянула на Пуаро, ожидая дальнейших указаний.

Пуаро протянул ей письмо Амелии Бэрроуби. Она извлекла его из двойного конверта, прочла и заинтригованно подняла глаза.

— Итак, месье Пуаро? — Ее карандаш застыл в боевой готовности над деловым блокнотом.

— Что вы думаете по поводу этого письма, мисс Лемон?

Слегка нахмурившись, мисс Лемон отложила карандаш и еще раз прочла письмо.

Содержание писем обычно интересовало мисс Лемон только с точки зрения выбора соответствующего ответа. Крайне редко шеф взывал к ее индивидуальным, человеческим способностям, в отличие от служебных. Мисс Лемон не слишком нравилось, когда он так делал, — она являла собой образец почти идеального механизма, совершенно и удивительно безразличная ко всем человеческим делам и заботам. Настоящей страстью ее жизни было совершенствование порядка или системы хранения и подшивки документов, и, естественно, по достижении оного совершенства все остальные системы хранения следовало бы предать забвению. Она грезила о такой системе по ночам. Но мисс Лемон была также способна разобраться и в чисто человеческих делах, что было хорошо известно Эркюлю Пуаро.

— Итак? — спросил он.

— Старая дама, — сказала мисс Лемон, — жутко переполошилась.

— Вот как! По-вашему, переполох идет изнутри?

Мисс Лемон, прикинув, что Пуаро уже достаточно давно живет в Англии, чтобы понимать подобные выражения, не удостоила его ответом. Она бросила взгляд на двойной конверт.

— Строго конфиденциально, — сказала она. — И при этом ничего не сказано.

— Да, — сказал Пуаро, — я тоже заметил это.

Мисс Лемон вновь с надеждой взялась за карандаш и блокнот. На сей раз Пуаро удовлетворил ее желание.

— Напишите ей, что я почту за честь навестить ее в любое удобное для нее время, если только она не предпочтет проконсультироваться со мной здесь. Не печатайте этот ответ на машинке, напишите от руки.

— Хорошо, месье Пуаро.

Пуаро передал ей очередные документы:

— Вот счета.

Мисс Лемон с деловым видом быстро рассортировала их.

— Я оплачу все, кроме этих двух.

— Чем они вас не устраивают? Ведь в них нет никаких ошибок.

— Они присланы от фирм, с которыми вы только что начали иметь дело. Неразумно слишком быстро платить по счетам, которые вы только что открыли, — могут подумать, будто вы добиваетесь того, чтобы в дальнейшем получить какие-то кредиты.

— М-да! — пробормотал Пуаро. — Я преклоняюсь перед вашими превосходными знаниями британских торговцев.

— Я не знаю о них ничего особенного, — сухо заметила мисс Лемон.

Письмо мисс Амелии Бэрроуби было своевременно написано и отправлено, но ответа на него так и не последовало. Возможно, подумал Эркюль Пуаро, старая дама сама разгадала тайну. Однако его несколько удивило то, что в таком случае она из вежливости не известила его о том, что его услуги больше не требуются.

Спустя пять дней мисс Лемон, получив утренние инструкции, сказала:

— Помните, мы отправили письмо мисс Бэрроуби?.. Неудивительно, что мы не дождались ответа. Она умерла.

Эркюль Пуаро сказал очень тихо:

— Вот как… умерла…

Открыв свою сумочку, мисс Лемон достала газетную вырезку.

— Я увидела это сообщение на газетной тумбе в метро и оторвала кусочек газеты.

Пуаро с одобрением отметил в уме тот факт, что, хотя мисс Лемон употребила глагол «оторвала», на самом деле она аккуратно вырезала статью ножницами. Пуаро читал извещение в «Морнинг пост»: «26 марта на семьдесят третьем году жизни скоропостижно скончалась Амелия Джейн Бэрроуби, Роузбэнк, Чарманс-Грин. Цветов просьба не присылать».

Пуаро перечитал извещение.

— Скоропостижно, — прошептал он и вдруг оживленно добавил: — Будьте так любезны, мисс Лемон, запишите письмо.

Карандаш вспорхнул со стола. Мисс Лемон записала быстрой и четкой скорописью:

— Пожалуйста, отпечатайте это письмо на машинке; если его сразу же отослать, то оно придет в Чарманс-Грин сегодня вечером.

На следующий день со второй утренней почтой принесли письмо в конверте с траурной каемкой:

«Дорогой сэр.

В ответ на ваше письмо, сообщаю вам, что моя тетушка, мисс Бэрроуби, скончалась двадцать шестого числа, поэтому дело, о котором вы пишете, больше не имеет значения.

Искренне ваша, Мэри Делафонтен».

Пуаро усмехнулся.

— Не имеет значения… М-да… Это еще надо выяснить. En avant… в Чарманс-Грин.

Роузбэнк оказался домом, вид которого вполне соответствовал его названию, что, в общем, типично для большинства домов такого класса и типа.

Проходя по садику к крыльцу дома, Эркюль Пуаро помедлил и одобрительно взглянул на аккуратные клумбы, расположенные по обе стороны от дорожки. Пышные розовые кусты обещали в скором времени порадовать глаз обильным цветением, уже цвели нарциссы, тюльпаны, голубые гиацинты. Последняя клумба была частично выложена ракушками.

Пуаро промурлыкал:

— Как это поется в английской детской песенке?

— Возможно, и не все так уж чудесно, — размышлял он, — но здесь есть, по крайней мере, одна милая барышня, чтобы сделать этот маленький стишок справедливым.

Входная дверь открылась, и стройная невысокая девушка в белой наколке и передничке подозрительно поглядывала на незнакомого господина, по виду иностранца, с густыми усами, который разговаривал сам с собой в садике перед домом. Она была, как и отметил Пуаро, очень хорошенькой юной барышней с круглыми голубыми глазами и розовыми щечками.

Пуаро вежливо приподнял шляпу и обратился к ней:

— Извините, но не здесь ли живет мисс Амелия Бэрроуби?

Юная девушка ахнула, и ее глаза стали еще круглее.

— О, сэр, разве вы не знаете? Она умерла. Все произошло так внезапно. Во вторник вечером.

Она колебалась, разрываясь между двумя сильными инстинктами: первый — не доверять иностранцам; второй — приятное развлечение ее класса — обсудить темы болезни и смерти.

— Вы удивили меня, — сказал Эркюль Пуаро, слегка погрешив против истины. — Я договорился с этой госпожой о встрече на сегодня. Однако, возможно, я могу повидать другую даму, которая живет здесь.

На лице служанки отразилось легкое сомнение.

— Хозяйку? Ну, вы могли бы повидать ее, пожалуй, только я не уверена, захочет ли она видеть кого-либо.

— Она согласится встретиться со мной, — сказал Пуаро и протянул ей визитную карточку.

Его не терпящий возражения тон возымел свое действие. Розовощекая служанка провела Пуаро в гостиную, расположенную справа от прихожей. Затем она отправилась к хозяйке.

Эркюль Пуаро огляделся. Комната была совершенно традиционной гостиной — цвета овсяных хлопьев обои, поверху окаймленные бордюром, блеклые диванные подушки и шторы из розоватого кретона и изрядное число фарфоровых статуэток, безделушек и прочих украшений. Комната была абсолютно заурядной, ничто в ней не указывало на некие особые пристрастия или увлечения ее владельца.

Вдруг Пуаро, по натуре очень чуткий, почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся. Возле балконных дверей стояла девушка, — невысокая, бледная девушка с черными как смоль волосами и подозрительно прищуренными глазами.

Она вошла в комнату и, когда Пуаро приветствовал ее легким поклоном, резко выпалила:

— Зачем вы явились сюда?

Пуаро промолчал. Он просто удивленно приподнял брови.

— Вы случайно не адвокат… нет? — Ее английский был правильным, но ни у кого не возникло бы даже мысли о том, что она англичанка.

— Почему мне нужно быть адвокатом, мадемуазель?

Девушка угрюмо уставилась на него:

— Я просто предположила. Я подумала, что вы, возможно, пришли сказать, что она не понимала, что делает. Мне рассказывали о таких вещах… злоупотребление влиянием, — так, кажется, это называется, да? Но это неправильно. Она хотела, чтобы мне перешли ее деньги, и я получу их. Если понадобится, то я найму себе адвоката. Эти деньги принадлежат мне. Она так написала, и так и должно быть. — Вздернув подбородок, девушка вызывающе смотрела на него сверкающими глазами.

Открылась дверь, и в гостиную вошла высокая женщина.

— Катрина… — сказала она.

Девушка съежилась, покраснела, пробормотала что-то невнятное и вышла в сад.

Пуаро повернулся к вошедшей особе, которой оказалось достаточно произнести одно слово, чтобы всецело завладеть ситуацией. Ее голос был властным, с оттенком иронии. Он сразу понял, что она была хозяйкой этого дома, Мэри Делафонтен.

— Месье Пуаро? Я писала вам. Вы должны были получить мое письмо.

— Увы, меня не было в Лондоне.

— О, я понимаю. Это объясняет ваше неведение. Я должна представиться. Моя фамилия Делафонтен. А вот и мой супруг. Мисс Бэрроуби была моей тетей.

Мистер Делафонтен вошел так бесшумно, что его появление прошло незамеченным. Это был высокий мужчина с седыми волосами и нерешительными манерами. Его пальцы как-то нервно поглаживали подбородок. Он то и дело поглядывал на свою жену, и было ясно, что он рассчитывает на ее лидерство в любом деле.

— Я должен принести извинения за то, что побеспокоил вас в столь печальный час, — сказал Эркюль Пуаро.

— Я вполне понимаю, что здесь нет вашей вины, — сказала миссис Делафонтен. — Моя тетушка умерла во вторник вечером. Это случилось так неожиданно.

— Совсем неожиданно, — вставил мистер Делафонтен. — Ужасный удар. — Его взгляд был устремлен на балконную дверь, в которую вышла девушка-иностранка.

— Я прошу прощения, — сказал Пуаро, — и удаляюсь. — Он сделал шаг по направлению к двери.

— Один момент! — сказал мистер Делафонтен. — Вы говорите… э-э… что у вас была назначена встреча с тетей Амелией?

— Верно.

— Может, вы желаете рассказать нам о вашем деле, — сказала его жена. — Если мы что-то сможем для вас сделать…

— Это было дело личного характера, — сказал Эркюль Пуаро. — Я — частный детектив, — просто добавил он.

Мистер Делафонтен, коснувшийся в этот момент фарфоровой статуэтки, тут же опрокинул ее. Его жена выглядела озадаченной.

— Детектив? И у вас с Амелией была назначена встреча? Как странно! — Она изумленно смотрела на него. — Не могли бы вы, месье Пуаро, немного прояснить ситуацию? Она… она кажется совершенно нереальной.

Пуаро немного помолчал. Он тщательно подбирал слова.

— Мадам, мне пока трудно решить, как я должен поступить в данном случае.

— Послушайте, — сказал мистер Делафонтен, — она, часом, не упоминала о русских?

— О русских?

— Ну да, скажем, о большевиках, коммунистах или еще о чем-то в таком духе.

— Не говори ерунды, Генри, — сказала его жена.

Мистер Делафонтен совсем упал духом.

— Извините… извините… я просто поинтересовался.

Мэри Делафонтен прямо взглянула на Пуаро. Ее глаза были ярко-голубыми, как незабудки.

— И все-таки, месье Пуаро, я была бы очень рада, если бы вы рассказали нам хоть что-то. Уверяю вас, у меня есть причины для… беспокойства.

Мистер Делафонтен выглядел встревоженным.

— Не забывайте, что у старых дев… бывают совершенно нелепые причуды.

Его жена осадила его взглядом.

— Итак, месье Пуаро?

Со степенным и печальным видом Эркюль Пуаро отрицательно покачал головой. Он отказывал им с видимым сожалением, но все же это был отказ.

— В настоящее время, мадам, — произнес он, — я, к сожалению, ничего не могу сообщить вам.

Поклонившись, он взял свою шляпу и направился к выходу. Мэри Делафонтен вышла с ним в прихожую. Задержавшись на ступеньках крыльца, Пуаро обернулся к ней.

— Мне кажется, вы очень любите ваш сад, мадам?

— Я? Да, я провожу много времени, ухаживая за цветами.

— Je vous fais mes compliments.

Он еще раз поклонился и зашагал к калитке. Выйдя на улицу и повернув направо, он оглянулся и сразу заметил бледное лицо, следившее за ним из окна второго этажа, и мужчину с военной выправкой, прогуливавшегося взад-вперед по противоположной стороне улицы.

Эркюль Пуаро решительно кивнул в подтверждение своих мыслей и пробормотал:

— Мышка сидит в норке! Как же теперь поступит кошка?

Принятое решение привело его в ближайшее почтовое отделение. Там он сделал пару телефонных звонков. Результаты, видимо, оказались удовлетворительными. И он направился в полицейский участок Чарманс-Грин, к инспектору Симсу.

Инспектор Симс оказался высоким плотным мужчиной с приятным лицом.

— Вы месье Пуаро? — спросил он. — Я так и подумал. Только что мне позвонил начальник полиции. Он предупредил меня, что вы должны появиться у нас. Пройдемте в мой кабинет.

Дверь захлопнулась, и инспектор, предложив Пуаро присесть, сам устроился на стуле и заинтересованно взглянул на своего визитера.

— Да, вы легки на помине, месье Пуаро. Как же вы так быстро умудрились разузнать о преступлении в Роузбэнке, ведь мы сами тут еще не поняли толком, что к чему? Что навело на след?

Пуаро вытащил письмо мисс Амелии и передал его инспектору. Тот с интересом прочел его.

— Занятно, — отметил он. — Проблема в том, что оно может означать все, что угодно. Жаль, что старушка не выразилась чуть-чуть более определенно. Сейчас это могло бы нам помочь.

— А возможно, и помощь не понадобилась бы.

— В каком смысле?

— Она могла бы остаться живой.

— Вы уже много знаете, не так ли? Гм… Не поручусь, что вы ошибаетесь.

— Я прошу вас, инспектор, сообщить мне факты. Пока я пребываю в полном неведении.

— Это не трудно. Во вторник вечером после обеда старушке стало плохо. Симптомы казались весьма тревожными. Конвульсии, спазмы и все такое прочее. Родственники послали за доктором. Но когда он пришел, бедняжка уже скончалась. Было предположение, что она умерла от апоплексического удара. Да только врачу не слишком понравился такой диагноз. Не дав прямого ответа, он постарался объяснить, почему не может сразу выдать свидетельство о смерти. В общем, родственники пока больше ничего не знают. Они ожидают результаты вскрытия. Мы продвинулись ненамного дальше. Доктор сразу же связался с нами и вместе с нашим коронером провел аутопсию. Результат не вызывает никаких сомнений: старушка умерла от большой дозы стрихнина.

— Вот как!

— Именно так. Омерзительное преступление. Вопрос в том, кто дал ей яд. Сначала у нас возникла идея, что его подсыпали ей в пищу за обедом… но, честно говоря, она кажется неудачной. На первое был суп из артишоков, его разливали из общей супницы, за ним последовал рыбный пирог, а на десерт — яблочный торт.

В доме живут мисс Бэрроуби, мистер Делафонтен, его жена и еще одна наполовину русская девушка — ее наняли в качестве помощницы или сиделки для мисс Бэрроуби, — но ее не приглашали за хозяйский стол. Она доедала остатки после того, как они ушли из столовой. Там работает еще одна служанка, только она в тот вечер была выходная. Именно она оставила суп на плите, рыбный пирог — в духовке, а яблочный торт и греть-то не надо было. То есть еда у всех была одна и та же… и кроме того, я не думаю, что можно проглотить стрихнин с пищей, не почувствовав его привкуса. Он же горький, как желчь. Доктор сказал мне, что если в какой-то раствор добавить хотя бы тысячную долю стрихнина, то его вкус будет уже весьма определенным.

— А в кофе?

— Кофе — хороший вариант, но старая дама никогда не пила кофе.

— Я понимаю вашу озадаченность. Да, этот вопрос пока кажется неразрешимым. Что же она пила за обедом?

— Воду.

— Час от часу не легче.

— Хорошенькая головоломка, не так ли?

— У старой дамы были деньги?

— И довольно много, по моим представлениям. Конечно, мы пока не знаем всех обстоятельств. Судя по тому, что мне удалось выяснить, у Делафонтенов имеются серьезные денежные проблемы. Старая дама помогала им содержать этот дом.

Пуаро усмехнулся и сказал:

— Итак, вы подозреваете Делафонтенов? Кого же из них?

— Я бы не сказал, что я подозреваю конкретно кого-то из них. Однако в общем и целом подозрение падает именно на них. Они ее единственные и ближайшие родственники, и я не сомневаюсь, что ее смерть позволит им получить кругленькую сумму. Все мы знаем, какова человеческая натура!

— Да, вы совершенно правы… люди порой бывают бесчеловечными. Значит, больше старая дама ничего не ела и не пила?

— Ну, фактически…

— О! Я как чувствовал, что, помимо супа, рыбного пирога и яблочного торта, есть еще некий пустячок, который вы, как говорится, оставили про запас! Итак, теперь мы переходим к сути дела.

— Я не уверен, что это важно. Но фактически старушка приняла перед едой одну капсулу с лекарством. Ну вы понимаете, не таблетку и не пилюлю, в общем, порошок в облатке из рисовой бумаги. Какое-то совершенно безвредное лекарство для улучшения пищеварения.

— Замечательно. Нет ничего проще, чем наполнить одну капсулу стрихнином и положить ее среди других. Ее можно проглотить, запив глотком воды, и ничего не почувствовать.

— Все это верно. Проблема в том, что капсулу ей дала сиделка.

— Русская девушка?

— Да, Катрина Ригер. Она считалась вроде бы компаньонкой, а одновременно служанкой и сиделкой мисс Бэрроуби. Я подозреваю, что ею изрядно помыкали. Подай то, принеси это, унеси все, потри мне спину, накапай лекарство, сбегай в аптеку… и так до бесконечности. Вы знаете, как бывает с этими старушками: у них добрые намерения, но их требования таковы, что бедные компаньонки пашут как чернокожие рабыни!

Пуаро улыбнулся.

— Вот как обстоят дела, вы понимаете, — продолжал инспектор Симс. — Вряд ли можно сказать, что все теперь встало на свои места. С чего бы эта девушка стала травить старушку? Если мисс Бэрроуби умирает, то девушка теряет работу, а работу найти нелегко, ведь у нее нет никакой специальности.

— Кроме того, — добавил Пуаро, — если коробочку с капсулами оставляли без присмотра, то яд мог подсыпать любой из домашних.

— Естественно, мы проводим расследование… потихоньку, если вы меня понимаете. Когда была куплена последняя упаковка, где она обычно хранилась; терпение и масса кропотливой работы, которая в итоге может привести нас к цели. Надо еще встретиться с поверенным мисс Бэрроуби. С ним я поговорю завтра. И есть еще банковский служащий. Короче говоря, дел еще много.

— Маленькая просьба, инспектор Симс. — Пуаро встал. — Известите меня о том, как будет продвигаться ваше расследование. Я буду вам очень признателен. Вот мой номер телефона.

— Ну конечно же, месье Пуаро. Одна голова хорошо, а две — лучше. И кроме того, учитывая это письмо, вам просто следует быть в курсе дела.

— Вы очень любезны, инспектор. — Пуаро вежливо простился с инспектором и, обменявшись с ним рукопожатием, удалился.

На следующий день, ближе к вечеру, его позвали к телефону.

— Это месье Пуаро? Говорит инспектор Симс. Хочу сообщить, что обстоятельства интересующего нас с вами дельца начинают постепенно проясняться и выглядят весьма впечатляюще.

— Правда? Говорите же, прошу вас.

— Итак, вот вам пункт номер один… причем довольно весомый пункт. Мисс Б. оставила скромное наследство своей племяннице, а все остальные деньги завещала мисс К. В благодарность за ее сердечную доброту и внимание — так это определила покойная. То есть дело приобретает иной характер.

В памяти Пуаро быстро всплыла недавняя картина. Угрюмое лицо и взволнованный, дерзкий голос: «Эти деньги принадлежат мне. Она так написала, и так и должно быть». Такое завещание явно не удивило Катрину — она знала обо всем заранее.

— Пункт номер два, — продолжал инспектор Симс. — Никто, кроме К., не имел доступа к капсулам.

— Откуда такая уверенность?

— Девушка сама этого не отрицает. Что вы думаете по этому поводу?

— Все чрезвычайно интересно.

— Нам сейчас нужно разобраться только в одном: как стрихнин попал к ней в руки. Думаю, это будет несложно.

— Однако пока вам это не удалось?

— Ну, я едва успел начать… Мы только сегодня утром провели следствие.

— И что же в итоге?

— Отложили на неделю.

— А как наша юная леди К.?

— Я задержал ее по подозрению. Решил, что не стоит рисковать. Возможно, у нее есть какие-то тайные друзья, которые не преминули бы помочь ей скрыться.

— Нет, — сказал Пуаро, — я не думаю, что у нее есть друзья.

— Правда? Почему вы так считаете, месье Пуаро?

— Просто таково мое мнение. Вернемся к вашим пунктам, можете ли вы продолжить нумерацию?

— Нет, строго говоря, по существу дела ничего больше нет. Покойная мисс Б., похоже, недавно провела кой-какие неудачные операции со своими акциями — должно быть, проиграла довольно значительную сумму. Так или иначе, это была довольно странная игра, хотя я не знаю, связана ли она с основной проблемой… пока я не вижу такой связи.

— Да, возможно, вы правы. Что ж, я вам искренне благодарен, инспектор. С вашей стороны было очень любезно позвонить мне.

— Не стоит благодарности. Я — человек слова. Насколько я мог понять, вы заинтересовались этим делом. Кто знает, может, именно вы сможете помочь мне разобраться с ним.

— С превеликим удовольствием. Возможно, вам поможет, к примеру, если я смогу найти друга мисс Катрины.

— Мне казалось, вы говорили, что у нее нет никаких друзей? — удивленно сказал инспектор Симс.

— Я был не совсем прав, — сказал Эркюль Пуаро. — У нее есть один друг.

Прежде чем инспектор успел задать очередной вопрос, Пуаро повесил трубку.

С серьезным видом он медленно прошел в соседнюю комнату, где мисс Лемон сидела за своей печатной машинкой. Заметив приближение своего шефа, она оторвала руки от клавиатуры и вопросительно взглянула на него.

— Я хочу, — сказал Пуаро, — чтобы вы представили себе одну ситуацию.

Мисс Лемон со смиренным видом сложила руки на коленях. Ей нравилось печатать, оплачивать счета, составлять документы и выполнять поручения, связанные с организацией деловых встреч. Просьба представить себе некую воображаемую ситуацию казалась ей неимоверно скучной, но она смиренно восприняла ее как неприятную, но обязательную часть своей работы.

— Допустим, вы — русская девушка, — начал Пуаро.

— Да, — сказала мисс Лемон, выглядя стопроцентной англичанкой.

— Вы остались одна, без дружеской поддержки в этой стране. У вас есть причины не желать возвращения в Россию. Вас нанимают своего рода золушкой, сиделкой и компаньонкой к старой даме. Вы смиренны и терпеливы.

— Да, — покорно произнесла мисс Лемон, хотя ей совершенно не удалось представить себя в роли кроткой золушки при старой даме.

— Эта старая дама проникается к вам симпатией или сочувствием. Она решает завещать вам свои деньги и сообщает вам об этом.

Пуаро помолчал.

Мисс Лемон в очередной раз сказала «да».

— А затем старая дама обнаруживает что-то; возможно, дело связано с деньгами… к примеру, она обнаруживает, что вы были не вполне честны с ней. Или, возможно, нечто более серьезное… подозрительный запах лекарства или подпорченный вкус еды. В общем, она начинает подозревать вас в чем-то и отправляет письмо некоему знаменитому детективу, самому знаменитому детективу — то есть мне! Я немедленно отзываюсь на ее просьбу. Но это, как говорится, только подливает масла в огонь. Нужно переходить к решительным действиям. И вот старая дама умирает, не успев встретиться с великим детективом. А деньги переходят к вам… Скажите мне, кажется ли вам приемлемым такое объяснение?

— Вполне приемлемо, — сказала мисс Лемон. — То есть оно вполне допустимо для русской девушки. Лично я никогда бы не согласилась поступить на место компаньонки. Я люблю, чтобы мои обязанности были четко определены. И естественно, я и подумать бы не могла ни о каком убийстве.

Пуаро вздохнул.

— Как же мне не хватает моего дорогого Гастингса. У него такое богатое воображение! Такой романтический склад ума! По правде сказать, его представления обычно бывали ошибочными, но именно эти ошибки подсказывали мне верный путь.

Мисс Лемон хранила молчание. Она с нетерпением поглядывала на вставленный в печатную машинку лист бумаги.

— Итак, это кажется вам приемлемым, — пробормотал Пуаро.

— А вам не кажется?

— К сожалению, кажется, — вздохнул Пуаро.

Зазвонил телефон, и секретарша вышла из комнаты. Вернувшись, она сказала:

— Вас опять спрашивает инспектор Симс.

Пуаро поспешил к аппарату.

— Алло, алло. Как вы сказали?

Симс повторил свое сообщение:

— Мы нашли в комнате девушки пакетик стрихнина… спрятанный под матрасом. Сержант только что принес мне эту новость. По-моему, дело можно считать решенным.

— Да, — сказал Пуаро. — Я думаю, это решает дело. — Его голос изменился. В нем вдруг отчетливо прозвучала уверенность.

Повесив трубку, он сел за свой письменный стол и начал машинально переставлять предметы с места на место.

— Что-то было не так, — пробормотал он себе под нос. — Я чувствую это… нет, не чувствую. Определенно я что-то видел, что-то было не так. За дело, маленькие серые клеточки. Вспоминайте… размышляйте. Все ли было логично, все ли было в порядке? Русская девушка… Ее тревога из-за денег. Мадам Делафонтен. Ее муж… Его предположение о русских… глупо, да он весьма глуп. Гостиная… сад… вот оно! Именно сад.

Он резко выпрямился и замер в напряженной позе. В его глазах загорелись зеленые огоньки. Пуаро вскочил и вновь прошел в соседнюю комнату.

— Мисс Лемон, я хочу попросить вас об одной услуге. Не могли бы вы отложить на время свою работу и провести для меня одно расследование?

— Расследование, месье Пуаро? Боюсь, я не слишком сведуща…

Пуаро прервал ее:

— Вы как-то сказали, что все знаете о торговцах.

— Разумеется, знаю, — с уверенностью ответила мисс Лемон.

— Тогда вы с легкостью выполните мое задание. Вам нужно будет съездить в Чарманс-Грин и разыскать там рыбную лавку.

— Рыбную лавку? — удивленно спросила мисс Лемон.

— Точно. Найти торговца, который поставляет рыбу в Роузбэнк. Отыскав его, вы зададите ему пару вопросов.

Он протянул ей записку. Мисс Лемон взяла ее, со скучающим видом прочла ее содержание, затем кивнула и накрыла чехлом свою печатную машинку.

— Мы отправимся в Чарманс-Грин вместе, — добавил Пуаро. — Вы пойдете на поиски этого торговца, а я — в полицейский участок. С Бейкер-стрит мы доберемся туда за полчаса.

По прибытии на место Пуаро был радушно встречен удивленным инспектором Симсом.

— Да, месье Пуаро, вы легки на подъем. Ведь и часа не прошло, как я разговаривал с вами по телефону.

— У меня есть к вам одна просьба. Вы позволите мне поговорить с мисс Катриной?.. Не запомнил, к сожалению, ее фамилию.

— Катрина Ригер. Что ж, я считаю, что ваша просьба вполне выполнима.

Катрина выглядела еще более бледной и угрюмой, чем в прошлый раз.

Пуаро заговорил с ней очень мягко:

— Мадемуазель, я хочу, чтобы вы поверили в то, что я желаю вам только добра. Мне нужно, чтобы вы рассказали мне всю правду.

Ее глаза вызывающе сверкнули.

— Я говорила правду. Все, что я говорила, — чистая правда! Если старую леди и отравили, то я совершенно не причастна к этому отравлению. Тут какая-то ошибка. Все вы хотите помешать мне получить деньги, — срывающимся от возмущения голосом заявила она.

Пуаро вдруг подумал, что девушка сейчас напоминает несчастного, загнанного в угол крысенка.

— Мог ли кто-то подсыпать яд в капсулу?

— Нет, сколько же можно спрашивать об этом? Аптекарь сказал, что лекарство будет готово после полудня. Я сама сходила в аптеку и принесла его… как раз перед самым ужином. Открыв коробочку, я дала мисс Бэрроуби одну капсулу и стакан воды.

— А никто, кроме вас, не прикасался к этому лекарству?

— Нет, — храбро огрызнулся загнанный в угол крысенок.

— И мисс Бэрроуби ела за ужином только то, что нам было сказано? Суп, рыбный пирог и торт?

— Да. — Безнадежное «да». Темные, мрачно горящие глаза, понимающие, что нет никакого выхода.

Пуаро похлопал ее по плечу.

— Не падайте духом, мадемуазель. Еще не все потеряно… возможно, вас ждет свобода… да, и состояние… спокойная, обеспеченная жизнь.

Она недоверчиво взглянула на него. Когда девушка вышла, Симс сказал Пуаро:

— Я не совсем понял, что вы говорили по телефону… что-то насчет друга этой девушки.

— Да, у нее есть один друг. Это я! — воскликнул Эркюль Пуаро и вышел из участка, прежде чем инспектор успел переварить эту информацию.

Мисс Лемон не заставила своего шефа ждать, придя в кафе «Грин Кэт» точно в назначенное время.

— Интересующая вас рыбная лавка находится на Хай-стрит, фамилия торговца — Радж, и вы были совершенно правы. Именно полторы дюжины. Я записала все, что он сказал. — Она протянула Пуаро записку.

Прочитав ее, он удовлетворенно проурчал что-то, словно поймавший мышку кот.

Эркюль Пуаро отправился в Роузбэнк. Он остановился в садике перед домом, и спину его согревали лучи заходящего солнца. Мэри Делафонтен вышла к нему.

— Месье Пуаро? — Ее голос звучал удивленно. — Вы вернулись?

— Да, я вернулся. — Он помедлил и затем добавил: — Когда я впервые пришел сюда, мадам, то мне вдруг вспомнилась одна детская песенка:

Только в вашем саду нет раковин сердцевидок, не так ли, мадам? У вас есть устричные раковины. — Он показал рукой на край клумбы.

Он видел, что она вдруг замерла и стоит затаив дыхание. Ее глаза вопросительно смотрели на него.

Он кивнул:

— Да, мне все известно! Служанка приготовила обед, она и Катрина готовы присягнуть, что обед состоял из трех обычных блюд. Но только вам и вашему мужу известно, что вы купили полторы дюжины устриц — маленькое угощение. Так легко подсыпать стрихнин в устрицу. Один глоток… и все! Остаются только раковины, но их нельзя выкинуть в ведро. Служанка может заметить. И поэтому вы решили выложить ими клумбу. Но их оказалось недостаточно — бордюр не закончен. В итоге получилось плохо, нарушилась гармония с остальным очаровательным садом. Эти устричные раковины казались чуждым элементом… они мне сразу же не понравились.

Мэри Делафонтен с огорчением заметила:

— Я полагаю, вы догадались обо всем из письма. Я знала, что она послала письмо, но не знала, как много она вам рассказала.

Пуаро ответил уклончиво:

— Я знал, по крайней мере, то, что это было семейное дело. Если бы подозрение падало на Катрину, то она не стала бы так осторожничать. Я понял, что вы вместе с мужем по-своему распорядились ценными бумагами мисс Бэрроуби, намереваясь извлечь прибыль, и что она узнала…

Мэри Делафонтен кивнула.

— Мы понемногу занимались этим уже четыре года… время от времени. Я даже не представляла, что ей хватит ума выяснить это. А потом я узнала, что она обратилась к детективу, и обнаружила также, что она завещала свое состояние Катрине… этой жалкой маленькой твари!

— И поэтому вы решили подложить стрихнин в комнату Катрины? Я понял. Вы спасаете себя и мужа от того, что я могу обнаружить, и взваливаете на невинное дитя обвинение в убийстве. Неужели вам было совсем не жаль ее, мадам?

Делафонтен пожала плечами. Ее незабудковые глаза смотрели прямо на Пуаро. Он вспомнил совершенство ее игры в день его первого прихода и неуклюжие замечания ее мужа. Женщина незаурядная, но бесчеловечная.

— Кого я должна была жалеть? Эту несчастную маленькую доносчицу? — презрительно воскликнула она.

Эркюль Пуаро медленно заключил:

— Полагаю, мадам, вас интересуют в этой жизни только две вещи. Во-первых, ваш муж…

Он увидел, как задрожали ее губы.

— …во-вторых — ваш сад.

Пуаро оглянулся вокруг. Его взгляд, казалось, извинялся перед цветами за то, что он сделал и что собирался сделать.