Второй полёт Гагарина

Глава 11

11

Маршал Константин Вершинин, Главнокомандующий ВВС СССР, скрыл неудовольствие, когда Титов осмелился спросить о расселении и прочих бытовых проблемах лётчиков, зачисленных в отряд космонавтов. Что-то неприятное проскользнуло во взгляде и исчезло. Меня, как и парней, земные проблемы волновали не менее космических. Семейные, с детьми, как можно отдаться на сто процентов сложному и опасному делу, когда по возвращении со службы первым делом слышишь от супруги: ну и где нам дальше жить?

Голова главкома – для великих идей, а не мелочей. Он, фигура в первой десятке руководителей Минобороны, для лётчиков вообще царь и бог, вызовом к нему подчеркнул чрезвычайную важность возложенной на космонавтов задачи, посему решать практические вопросы не намеревался. Оно-то и правильно, этим должны были озаботиться его подчинённые. Бросил Титову «разберёмся» и снова соскочил на глобальности.

О начальном периоде пребывания в Москве я читал у Гагарина в книге «Дорога в космос». Далеко не целиком её помню, он писал что-то вроде: «мы находились в идеальных условиях, всё у нас было, ничто не отвлекало от полюбившихся, интересных занятий». Сильно подозреваю, эти банальности начертаны литературным обработчиком мемуарных воспоминаний, поскольку не соответствуют более поздним откровенным публикациям. На самом деле лётчики, впервые в СССР утверждённые в должности «слушателей-космонавтов» Центра подготовки космонавтов ВВС, ютились в кошмарном бараке на Ленинградском шоссе недалеко от Ходынки, оставшемся от какой-то стройбригады. Он пустовал, им побрезговали даже бродяги. Я с некоторым угрызением совести вспоминал шуточки в адрес КЭЧ в Луостари и топорную мебель в офицерском доме, здесь вообще не было никакой! Подвезли только кровати с панцирными сетками, и то не хватало. Москва, мать твою, звонят колокола… Отопление – буржуйка, на дворе – середина марта и довольно холодно по ночам, днём около нуля, ветер свистел в щелях. Мы с Поповичем натаскали деревянные ящики, элементарно спёрли их из-под гастронома, вот так зарождалась советская космонавтика. Из украденного ящичного конструктора, Лего образца шестидесятого года, составили подобие стола и стульев. Кому-то, получившему распоряжение разместить новобранцев, было плевать не только на наш комфорт, но даже минимальные условия выживания. Космонавтов и их семьи должна согревать грандиозность предстоящей миссии.

В США подготовка команды астронавтов началась раньше, обитатели нашей ночлежки, разумеется, ничего не знали об их быте, в каких домах живут, на каких машинах гоняют и сколько сотен баксов получают еженедельно. Абыдна, да? А туда отбирались элитные лётчики с сохранением очень солидного денежного содержания, да и юг Соединённых Штатов гораздо теплее Москвы.

Так продолжалось до апреля. Дни были заполнены очень плотными теоретическими занятиями и снова медицинскими пытками. Но мысль одна и та же: не простудятся ли жена и дочь, не подхватят ли пневмонию.

А как стирать и сушить пелёнки? В холодной комнате, в ледяной воде? В Советском Союзе умели делать космические ракеты, а вот производство подгузников наладят только после распада государства.

Знания об этих невзгодах где-то гнездились в уголках памяти, почерпнутые из книг о гагаринском отряде космонавтов, многие авторы элементарно старалось умолчать, пропустить рассказ о первых днях в Москве, обойти позорный эпизод стороной, не бросать тень на организаторов полёта на околоземную орбиту. Попович, кажется, и ещё кто-то, не помню, не стали утаивать правду.

Нашёлся всё же человек, вытащивший первопроходцев космоса из положения бомжей, здоровья ему и детям, генерал Василий Клоков, замполит начальника Института авиационно-космической медицины. Поэтому когда о политработниках говорят: рот закрыл, рабочее место убрано, я ни в коем случае не соглашаюсь, встречаются исключения.

Моссовет и правда выделил временные квартиры в девяносто пятом доме на Ленинском проспекте. Не каждому, держи карман шире, лишь шесть, по двухкомнатной на две семьи. Обустроиться не дали, космонавты получили приказ убыть в Энгельс на парашютную подготовку. Я всего одну ночь провёл в новом доме на железной солдатской койке под чёрным одеялом, вывезенной из того барака, другой мебели – ноль. Даже ящиков натаскать не успели… Меня утешала Зина Нелюбова, обещая, что поможет Алле с ребёнком, у их семьи детей не случилось ни тогда, ни после.

Глаза моей жены, державшей Ксюшу, даже дома замотанную в платки и одеяльце, запомню надолго. Вот он, каков, вожделенный перевод в Москву! Пока не успели залепить мокрыми газетами щели в деревянных оконных рамах, по квартире гулял холодный ветер.

Всё же удачно вышло, что у нас имелись северные накопления, я обещал Григорию – на обжиться хватит. Нелюбов тоже из морской авиации, но с Чёрного моря, где не получал никаких особых надбавок, они не сумели скопить. Уезжая в Энгельс, не оставил супруге практически ничего.

Зато Зина, сама с авиационной специальностью и не обременённая ребёнком, могла устроиться на работу, Алла продолжала сидеть в декрете. Как только северные запасы у нас кончатся, труба.

- Знаешь, - спросил меня Григорий под стук вагонных колёс, - когда первая комиссия меня допрашивала, капитан спросил, женат ли я. Прямо намекнул, что нужны исключительно холостые. Я точно не знал, для чего отбирают. Чувствовал, поспело что-то важное, жизненный шанс. Хорошо, не включил задний ход.

Мы стояли в коридоре, он курил в открытое окно под шелест ветра. Ничего про космос и прочие секретные вещи, естественно, упоминать не могли. Так, одни намёки.

- У нас на Севере были другие купцы. Думаю, твой просто проверял психическую стойкость. Человек чего-то хочет и с ходу получает отлуп. Как отреагирует? Кого-то сразу и отсеяли.

- На Севере… Я в Крыму служил. Природа – сказка. Но платили меньше.

- У нас тоже сказка, местами страшноватая. Зато после вьюг и полярных ночей даже Москва не производит впечатления столь непригодной для жизни!

Нелюбов рассмеялся незатейливой шутке. Такой прямой, открытый человек… Обречённый на отчисление из отряда космонавтов и скорую смерть. Деталей я не удержал в памяти, знал только, что ему предстоит стать дублёром космонавта номер раз, потом случится какое-то бытовое ЧП, и дальше его жизнь покатится под гору, вплоть до самоубийства.

Если история едет по тем же рельсам, я дал себе слово не рыпаться до первого полёта, из запланированных судьбой жертв следует непременно спасти Комарова, он – прекрасный человек, да и крушение первого «Союза» подорвёт лунную программу СССР. С Нелюбовым… посмотрим. Очень хороший парень. Чуть выше меня ростом, здоровье столь же отменное, конкурент, но в то же время замечательный товарищ. Понимаю, что успехи каждого из дюжины в первой группе снижают мои шансы на полёт двенадцатого апреля. Оно не вызывает ни малейшего желания подставить ножку или сделать какую-то иную подляну.

Гриша ушёл к другим офицерам, а у меня шевельнулась тревожная мысль. До этого момента я не уступал настоящему Гагарину и чётко шёл по его стопам, имея, пожалуй, некоторое преимущество: опытнее, вследствие чего гораздо лучше пилотировал истребитель, и чуть меньше травил тело, полностью отказавшись от курения и почти не употребляя спиртного, даже в тех количествах, что принималось за норму. Комсомольскую активность проявил, в партию вступил… И дошёл до рубежа, где должен освоить ранее неведомое.

Начальные навыки пользования парашютом совершенно не катят в ситуации с космонавтом, если место посадки относительно расчётной точки приземления отстаёт «всего» на десять-двадцать километров, и это большое счастье. Сотне и двум сотням километров тоже можно не удивляться. То есть в Центре подготовки сочли, мы должны быть готовыми опуститься практически в любой точке планеты, спасибо, если не в жерло вулкана. Естественно, попытаться свалить в бок, завидев под ногами линию электропередач и подобные ей негостеприимные объекты.

Как нас ободрил генерал Каманин, напутствуя перед стартом, каждому предстояло не менее сорока прыжков, большинство – максимальной сложности, не сдавший парашютный зачёт отчисляется. Ну, спасибо… Факт, что прежний Гагарин осилил прыжковую программу, ничего мне не гарантирует. Достаточно крепко подвернуть лодыжку, пусть без перелома или разрыва сухожилий, привет, от дальнейших занятий освобождён. Думаю, не отчислят, но мимо первой шестёрки, тем более первой тройки – пролетел гарантированно.

Как шутили курсанты в Чкаловском училище, не глупо ли вверять жизнь куску тряпки над головой? А я вверяю свою жизнь, свою карьеру и, самое главное, надежду изменить очень многое.

С первого же дня прыжков, когда открылся люк в борту самолёта, и далеко внизу показалась земля в серой предрассветной мгле, нам, всей группе из двадцати человек, стало ясно: принцип «тяжело в ученье, легко в бою» здесь не действует. Его заменил другой: «в бой пойдут лишь те немногие, кто выжил в учении».

Нас поднимали в три утра и выбрасывали из самолёта до рассвета, когда не видно ни зги, и понятия не имеешь, что под тобой: поле, вода, лес или торчащие вверх остриями крестьянские вилы. Прыжки с раскрытием парашюта на большой высоте, а мы покидали борт на четырёх тысячах метров, чередовались с затяжными. Родная советская земля лупила по ногам, пытаясь вбить их в задницу, позвоночник предупреждал: ещё один такой раз, и высыплюсь тебе в трусы. Но ещё хуже было падать в воду при её температуре четыре-пять градусов, когда обмундирование тотчас пропитывается насквозь. Понятно, что организаторы учений перестраховывались, реальный космонавт, угодив в воду в скафандре, останется сухим. По идее. Позже узнал, что скафандры первого поколения добросовестно текли, быстро заполняясь водой.

В отряде царила железная дисциплина, никто даже не помышлял сбегать в самовол, купить водки и снять стресс. Вернувшись в расположение, мы использовали единственную возможность: поужинать и скорее спать. Товарища инструктора порой хотелось первым выкинуть из самолёта и без парашюта, но каждый понимал: его садизм исходит не от вредоносности натуры, и не по злобе он шипит на нас «в Москву пешком пойдёте», такова была программа. Насколько я знаю, с переходом на корабли «Восход» и «Союз» столь пыточных прыжковых упражнений для космонавтов не практикуется. Как и с кораблём «Федерация/Орёл», проектируемым едва ли не десятилетиями, чей запуск планировался на две тысячи двадцать первый, сдвинулся минимум на двадцать восьмой с перспективой не успеть даже к этому сроку.

В одной из книг читал, что после напряжённых парашютных экзерсисов будущие космонавты садились в кружок, пели народные песни, что-то там из Утёсова… Не верьте. Три недели в таком темпе выбили всякое желание культурно развлекаться. Инструкторы хмурились, придирались, высказывали массу замечаний после каждого прыжка. У меня лишь одна старая песенка крутилась в памяти: «пешеход, пешеход – замечательный народ». (Я.Халецкий). Потому что, не пройди парашютное испытание, быть нам пешеходами, а не космонавтами. В Энгельсе нас не только учили десантироваться с большой высоты, но и лишний раз испытывали на прочность.

Каково же было удивление, что зачёт получили все, никто не отсеялся! Даже ногу не поломал, тем более ни один не отправился в столицу пешком.

Из Энгельса я писал Алле нейтрально-ободряющие письма, ничего не получал взамен, как и парни, потому что жёны и прочая родня не извещались, на какую в/ч отправлять. Понятия не имея, что творится дома, мы с Нелюдовым поехали туда с вокзала, Первомай разрешено отметить с семьёй, и приём встретили… странный. Конечно, и Алла, и Зина кинулись нам на шею, обнимали-целовали, но над головами топором висела недосказанность.

Квартира, надо сказать, за неполный месяц преобразилась, девочки купили мебель, частью бывшую в употреблении, даже немецкую трофейную, занавесили окна, положили салфетки на столы, половички на пол, стало почти уютно. Гришина супруга сразу призналась, что одолжила у нас с Аллой несколько тысяч, но скоро отдаст, потому что устроилась на работу в Центр подготовки космонавтов, увы, пока всего лишь секретарём-машинисткой. Кроме того, ещё в марте, оказывается, подписан приказ о денежном обеспечении космонавтов, выплаты вот-вот начнутся, и больше бедствовать не придётся.

Последняя новость воодушевила. Нам с марта начислялось денежное довольствие, равное получаемому по последнему месту службы. К нему теперь плюсовались дополнительные денежные выплаты за участие в испытаниях и тренировках от двенадцати до пятнадцати рублей за час. Дальше шёл целый прейскурант: за пребывание в кабинах с регенерацией, за пребывание в условиях невесомости при полетах на самолетах и так далее, то есть, при самых скромных прогнозах, набегал минимум второй оклад, и снова после Севера наша семья получала в клюв больше четырёх тысяч в месяц, наверно – ближе к пяти. Для сравнения, средняя зарплата рабочих и служащих в том году составляла лишь семьсот восемьдесят рублей. Живём! Голодная смерть отодвинулась неопределённо далеко.

Вот только непонятно, ради чего стоило тянуть лишний месяц – и с жильём, и с деньгами, здорово снижая эффективность нашей подготовки в течение марта и апреля, когда столь тяготили безденежье и неустроенность. Мы с Григорием постарались не вспоминать неприятное в предвкушении ужина.

За стол отметить возвращение уселись вчетвером после того, как Алла уложила Ксюху. Гриша с Зиной налили себе по пять капель водки, моя супруга только микроскопический глоток крымского вина, кормящая же мать, я тоже. Выпили. После чего моя рубанула:

- На какое число назначен ваш полёт в космос?

Что-то отрицать или мычать про наземные испытания космической техники уже не имело смысла. Зина, едва выйдя на работу, наверняка узнала главную тайну: срочно готовится пилотируемый полёт, пока американцы не опередили, и мы с Нелюбовым находимся в дюжине наиболее вероятных кандидатов на ракетное самоубийство. Обременённая обязательством никогда и никому вне службы рассказывать об услышанном, сведения совсекретные, та пришла в ужас, осознав, какой опасности подвергается Гриша. Естественно, поделилась бедой с соседкой, попавшей ровно в такое же положение. Уверен, в самое ближайшее время все космические жёны будут в курсе.

Твою мать…

По легенде, супруга прежнего Гагарина едва ли не до последнего мига не знала, что её Юру посадят верхом на керосиновую бомбу массой под три сотни тонн и подожгут фитиль. Не верю. Столь наивной женщины, причём обращавшейся в обществе других жён космонавтов, представить не могу. Значит, обо всём услышала или догадалась, но терпела, не подавая вида и сжав зубы. Или мемуары врут, сильно приукрашивая действительность.

Алла подобной сдержанностью похвастаться не могла.

- Полетит только один из двенадцати, - признался Нелюбов. – Мы с Юрой одновременно – точно нет. Но обещают, что рано или поздно все, успешно прошедшие курс подготовки, непременно побывают там. Девочки! Я обязан вас сдать в КГБ или лично застрелить во избежание раскрытия страшной государственной тайны. Но поскольку не сделаю ни того, ни другого, прошу: давайте прекратим разговор.

Ужин, задуманный как праздничный, закончился в напряжённом молчании, прерываемом репликами не более содержательными, чем «подай соль».

Как не сложно догадаться, обсуждение продолжилось за закрытыми дверями, когда обе наши пары разбрелись по комнатам. Надеюсь, Нелюбову пришлось проще, жена – авиатор.

Моя супруга не смогла добыть нормальную двуспальную кровать, в комнате стояли две железные солдатские койки, сдвинутые и соединённые сверху досками, отчего спать было жёстко, зато сетки не скрипели. Алла сшила два чёрных одеяла в одно, объединила постельное бельё. Теперь лежала, свернувшись калачиком, и не торопилась раскрывать объятия.

- Эй! Соседка!

- Я тебе только соседка? – немедленно прицепилась к словам, согласен, неудачное начало, но даже если бы сказал «да здравствует марксизм-ленинизм», всё равно нашла бы к чему придраться. – Конечно, всего лишь соседка по жизни. С жёнами делятся, советуются. Соседкам сообщают. Хотя… Вы с Гришей и сообщить не соизволили. Зина сама узнала.

- И разболтала всем, а не имела права обсуждать даже с мужем. Дорогая, ты знала, что выходила замуж за военного лётчика, для которого существуют слова «приказ» и «военная тайна».

- Даже не пробуй спрятаться за словом «приказ». В космонавты брали только доброхотов, если те сами рвались. Мы договорились: обсудим вместе. Ты обещал, что это лишь испытание на земле! Я повелась… Страшно даже не то, что ты сильно рискуешь. Шанс на первый полёт не более одного из двенадцати. Я не знаю, как смогу после этого верить любым твоим словам.

А ведь благодарила в Мурманске: спасибо, что вывез меня из полярной ночи. Нет, спорить не самое лучшее время. Надо было придумать что-то небанальное и очень быстро. Поскольку ничего остроумного в голову не забрело, бухнул как есть:

- Человеку нужно всегда давать ещё один шанс. Дай мне его, и я тебе раскрою всю правду до конца.

- Какую правду?

- Просишь, если расскажу?

- Не торгуйся.

- Тогда позволь обнять. Так проще исповедоваться.

Она придвинулась, но сплетённые руки по-прежнему держала на груди.

- Слушаю.

- Я пришёл в этот мир только ради того, чтобы полететь в космос. Сейчас не могу объяснить, но точно это знаю. На сто процентов. Вот… Авиация никогда не была самоцелью. Даже прошение о назначении на Крайний Север из-за того же, предполагал, что северных лётчиков как самых крепких и закалённых возьмут в первую очередь.

- Только тебя и Шонина…

- Кто же знал, что и в средних широтах столько соперников? Но это ещё не всё. Полёт состоится примерно через год. Если не оплошаю, буду первым и благополучно вернусь, а ты прославишься на весь мир как жена лётчика-космонавта номер один. Только Зине и Грише не говори, они же хотят, чтоб Нелюбов первым летел. Герман Титов при каждом удобном случае заявляет: первый – он, все остальные подвиньтесь и станьте в очередь. Другие молчат, что не означает их согласие, просто не столь наглые.

- Перегрызётесь…

- Ни за что. Мы отобраны как члены команды. При малейшем подозрении в недоброжелательстве к товарищу – вон в конец очереди или даже из отряда. Если полетит Нелюбов, за себя огорчусь, за него и весь Советский Союз обрадуюсь.

- Я бы тоже предпочла радоваться за Советский Союз. Но чтоб зарплата оставалась нынешняя – космическая.

Наконец, она разомкнула объятия, примирение состоялось. Так или иначе, пробежавшую чёрную кошку запомнили оба.

Всё же в Москве было легче, чем в Энгельсе, куда приятнее возвращаться в свою комнату к жене, чем видеть перед отбоем опостылевшие ряды солдатских коек с мужскими телами. Казарма – она в Энгельсе казарма. К тому же нам обещали переезд в Зелёный городок на северо-восток от Москвы, будущий Звёздный, и отдельную квартиру со всеми удобствами каждому. Женщины наши радовались, но практически в каждой семье, когда обменивались визитами, я видел это напряжение в их глазах, перемешанное со страхом, они понимали, какую тяжкую цену придётся платить за свалившиеся блага.

Ну, а я испытывал на своей шкуре всё, что когда-либо читал о подготовке первой дюжины. Нас жарили как в финской сауне, только жёстче, имитируя перегрев корабля. Пытали тишиной и неподвижностью в сурдокамере. Откачивали воздух и оставляли в весьма разреженной, но насыщенной кислородом атмосфере. Заставляли решать логические задачи, причём рядом бубнел репродуктор, подсказывая неправильный ход решения и ошибочный результат. Мы купались в бассейне, но без малейшего удовольствия, потому что плавали в комбинезонах, имитирующих скафандр, а всё это называлось гидроневесомостью.

Настоящая невесомость на несколько секунд наступала на борту Ту-104, выписывавшего сначала горку, потом пикировавшего. Я сидел привязанный к креслу и управлялся с мелкими предметами – карандашом, блокнотом, тюбиком с питательной кашей. Затем пробовал плавать по предоставленному мне участку салона. И хоть мы получали дополнительные рубли за каждый полёт, именно эта часть подготовки всем нравилась куда больше других, ещё сами бы приплатили. Длительная невесомость, месяцами и, тем более, больше года, здорово ослабляет здоровье, ни интенсивные нагрузки на тренажёре, ни особое питание не спасают. Но первый отряд готовился к очень коротким вояжам в космос, отсутствие веса воспринималось как развлечение.

Всё это проходило на фоне усиленной физподготовки, куда более жёсткой, чем в строевой части, где недостаток движения мы сами восполняли баскетболом и футболом. Словно на орбите предстоит сойтись в рукопашной с инопланетными пришельцами.

А затем снова центрифуга. Слышал, что ради космонавтов немецкий аппарат сильно укрепили. Если для пилота МиГ-21 хватит восемь «же», нас давили сильней в полтора раза. Во время вступительных тестов наши врачи-палачи просто проверяли, сколько выдержит кандидат, теперь вырабатывалась привычка к перегрузкам, умение контролировать себя и на грани потери создания всё же совершать осмысленные действия.

Я смотрел видеозапись с камеры, запечатлевшую мою физиономию при плавном увеличении оборотов и перегрузке двенадцать и одна десятая «же». Не просто «же», а жопа – так выглядело моё лицо, когда кожа, набравшая больше килограмма веса, стремилась сползти от скул к ушам. Глаза закрыть не в силах человеческих, тяжеленные верхние веки вдавило куда-то под брови.

Когда практически не остаётся ни единой свободной минуты, жизнь – сплошной стресс и напряжение, время летело незаметно, пронеслось лето. Отряд космонавтов увеличился по сравнению с первым составом до двух десятков человек. После некоторых перестановок нам огласили список кандидатов на первый полёт: Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович, Григорий Нелюбов, Валерий Быковский. Ах, чуть не забыл одного второстепенного персонажа – Юрий Гагарин.

Нелюбов заменил Анатолия Карташова. Тот нормально выдержал предварительные испытания, но при длительных двенадцати «же» у него начались подкожные кровоизлияния. Сначала его убрали из первой шестёрки, потом вообще из отряда космонавтов. Спасибо, что не из ВВС.

Когда Евгений Карпов, начальник Центра подготовки, объявил нам о диагнозе Карташова и снятии его с дистанции, парни приуныли. Сидели на стульях в приёмной Карпова и тихо что-то перетирали. Твёрдо держался лишь Титов, у остальных я заметил колебания, а сам оказался перед выбором. Истории совсем не обязательно развиваться точно так, как мне помнится. Промолчи, и кого-то ещё из первой шестёрки тоже выкинут.

Ну – нет. Я поднялся, чувствуя обязанность морально их подстегнуть.

- Товарищи офицеры, прошу внимания. Рекорд на центрифуге составляет десятки «же», стойкость у людей разная. Мы выдержали двенадцать? Все, кроме Карташова. Он не виноват, организм такой. Предлагаю поднять хвост пистолетом и продолжать. Если кишка тонка – рапорт на стол Евгению Анатольевичу, вот он, за дверью. Но я уверен, вы осилите.

Никто не попросил бумагу и ручку для рапорта. Этих парней, взрослых вполне, удивительно просто было ловить на «слабо». Кишка тонка? Жабры коротки? И избранный жертвой подколки без лишних вопросов немедленно нёсся доказывать, что он могун.

К концу года нам предстояло переехать в Жуковский и тренироваться в Лётно-исследовательском институте, а до того нас периодически возили туда, в ближнее Подмосковье. В одной из лабораторий института стоял полноразмерный макет корабля-спутника «Восток». Перед разрешением забраться внутрь Каманин представил шестёрку избранных невысокому черноволосому человеку с очень широкими плечами и крупной головой, чьё лицо после смерти будет известно всему миру не меньше улыбки первого космонавта.

- Товарищ Главный конструктор, вот шестеро, утверждённые командованием ВВС.

Королёва я уже видел, он присутствовал на заседании, где Каманин оглашал приказ главкома о составе нашей шестёрки. Но тогда не было шанса пообщаться. Великий человек пребывал на великой дистанции, а сейчас впервые подошёл к кандидатам, чтобы поздороваться за руку.

Я читал, что Гагарин после этого первым кинулся к макету, разулся и взобрался в кресло. Впервые выпал шанс чуть-чуть изменить хрестоматийный сценарий.

- Товарищ Главный! Слушатель-космонавт старший лейтенант Гагарин. Разрешите обратиться.

Он снисходительно кивнул, а я немедленно извлёк из планшета служебную тетрадь и карандаш. В «Восток» юркнул Титов, остальные обступили макет, Каманин их пас, фактически я остался с Королёвым наедине.

- Сергей Павлович, пилотируемый полёт по геоцентрической орбите – дело ближайшего времени, уверен, обгоним американцев, после чего они захотят взять реванш и лететь на Луну. Мы должны опередить, и у меня есть предложение.

Сумел удивить. Конечно, пилот «Востока» превосходит интеллектом шимпанзе Хэма, которого отправили в космос перед полётом Шепарда, насмерть перепугав зверушку, тем не менее, обезьян исправно жал на кнопку, когда загоралась лампочка. Кстати, у них что-то поломалось, бедную скотинку нещадно лупило током, он едва не утонул при приводнении, фото шимпанзе в газетах запечатлело гримасу дикого ужаса, а специалисты NASA, ничуть не смутившись, прокомментировали: он так улыбается.

И всё же от космонавта Королёв не ждал инициативы. Все мои вкрученные между делом реплики, что отчаянно интересовался космосом ещё с аэроклуба и прочитал всё на свете, опубликованное в СССР о космосе, похоже, его мало убедили. Как говорил один белорусский курсант в Чкаловском авиаучилище: ты што, разумны як качка? Умный как утка, в переводе с их мовы, то есть тычешь своим птичьим умом, где не просят. Но останавливаться не хотелось. Этот шаг – мой первый к Луне, откладывать его не могу.

Я торопливо рисовал, не претендуя на лавры Дега, но вполне понятно.

- Предлагаю трёхпусковую концепцию. Модернизированный корабль, конструктивно схожий с первым «Востоком». После вывода на низкую орбиту не отделяется от третьей ступени ракеты-носителя, она снабжена маневровыми двигателями, и на остатках топлива сближается с вторым кораблём-танкером. Космонавт, управляя «Востоком», подводит его к танкеру и заправляет бак третьей ступени, отстыковывается. Затем та же операция проводится с лунным аппаратом, состоящим из посадочной и взлётной ступени. Я снова включаю двигатель третьей ступени РН, он разгоняет сцепку до второй космической, затем производит торможение для выхода на селеноцентрическую орбиту. Перелезаю в лунную часть и совершаю посадку, выхожу на поверхность и ставлю флаг СССР. Посадочная ступень остаётся на Луне как стартовая площадка. Взлетаю и возвращаюсь к «Востоку». Сброс лунной ступени. Разгон и торможение у земли, сброс третьей ступени, вход в атмосферу…

- Думаешь, так всё просто?

Умолчу, что многопусковая программа, как её прикинули в Роскосмосе, предусматривает дозаправку на селеноцентрической орбите, она гораздо сложнее, чем накаляканное мной.

- Так и в первом на околоземную орбиту нет ничего простого! Товарищ Главный, вы успели «семёрку» научить летать, более мощной и хорошо отработанной ракеты у Советского Союза просто нет. У конкурентов тоже. Да, она может быть создана, но это – время. Американцы, судя по их прессе, не особо чесались, пока не услышали бип-бип нашего спутника над головой, теперь наверняка бегут, теряя подмётки, готовят астронавтов. Помните, как они бросили миллиарды, чтоб опередить фашистов с атомной бомбой? Ресурсы у них почти бесконечные.

Королёв нахмурился. Причину я знал – изменчивость поведения Хрущёва. Он то благоволил к космосу, то вдруг кричал: все средства отдать военным ракетчикам, чтоб изобрели для американцев особо страшную «кузькину мать». Стоит заокеанским соперникам провести программу финансирования через Конгресс, и смена президента уже не влияет. После того, как снайпер из Минска пристрелил Кеннеди (или другой стрелок, не важно), «Аполло» прекрасно заправлялся деньгами из федерального бюджета при Джонсоне, даже расходы на войну во Вьетнаме ни на что не повлияли.

- Ты говоришь: я полечу, я включаю… Как будто от твоего умения много зависит. Понимаешь, сколько шагов нужно проделать? Не то что стыковка, даже сближение на орбите – задача с сотней неизвестных!

- А также выход человека в космос, перекачивание топлива, маневры на окололунной орбите, скафандр для променада по Луне. Сергей Павлович, поверьте чуйке: у нас есть лет восемь на всё про всё. Как только я или кто-то из наших полетит в космос, Советский Союз заслужит такое уважение во всём мире, а советская наука внутри страны, что сам чёрт не страшен. Но если американцы возьмут реванш на Луне… «Уж скоро мы, властители природы, и на Луну отправим пароходы!», как говорил буржуазный поэт Байрон.

- Советский Союз ещё и человека не вывел первым, старший лейтенант. Они себе задачу проще ставят: вылететь за пределы атмосферы чуть-чуть и сесть. Мы с вами понимаем, без первой космической это не космонавтика, а суррогат. Но кто будет разбираться? Билл или Джон первый в космосе.

- Алан, Сергей Павлович. Алан Шепард. И если бы они не расслабили булки и занимались ракетами раньше, такой вот тычок в космос возможен был гораздо раньше.

- Конечно… - он заинтересованно посмотрел на меня. – «Расслабили булки», вот же. Не слышал такого выражения.

- Народно-космонавтский фольклор, товарищ Главный.

Мысленно дал себе по лбу за употребление выражения из двадцать первого века и раскрыл улыбку формата «тридцать два зуба».

- Их беда, что забросили фашистские ракеты, пытались свинтить что-то уж очень своё. Их «Редстоун» взрывается чаще, чем летит, - согласился автор ракеты, первые пару лет имевшей не лучшую статистику.

- Знаю. Вы шаг за шагом шли от Фау-2 до «семёрки».

- Да. Надо предупредить Каманина. Конечно, вы как космонавты имеете право много знать. Но уж слишком много!

- Потому что не хотим быть собачками Белкой и Стрелкой, Сергей Павлович. Каждый готов все умения, а даже и саму жизнь положить, чтоб ваше дело… наше общее дело принесло успех.

Он чуть оттаял.

- Старший лейтенант… Повтори, как тебя.

- Гагарин Юрий Алексеевич.

- В любом случае, благодарю за прямоту и вдумчивый подход. А пока беги, братец, знакомься с кораблём, - Королёв обратился на «ты» и изволил пошутить. – Извини, что он не лунный.

С ним познакомился, а вот с Валентином Глушко вряд ли придётся. Слышно, что у Главного сохранился небольшой дефект речи, едва заметный. Орлы из госбезопасности сломали ему челюсть, выбили зубы, заодно – признание, но только одно, лишь своей вины. Арестованный раньше, Глушко дал показания и на Королёва. Так что не без заслуг будущего двигателиста Сергей Павлович жевал чёрствый хлеб голыми дёснами, рубил киркой золотоносную руду в сырой шахте и едва не склеил ласты, пока не перевели в шарашку, но сумел заставить себя работать вместе с ним. Говорят, после успешных полётов «семёрки» у Глушко выросла невидимая, но очень большая корона. Он вёл себя настолько высокомерно, что вредил общему делу.

И всё равно, именно на его двигателях мы взлетели.

Советскую дорогу в космос прокладывали совсем не идеальные люди.