Второй полёт Гагарина

Глава 14

14

Я трижды присутствовал при запуске ракеты-носителя «Союз» и каждый раз думал, что могу любоваться этим зрелищем неограниченное число раз. В США иначе, там с самого начала программы «Меркури-Редстоун» время пусков всем известно заранее, космодром на мысе Канаверал гораздо ближе к обжитым местам, чем Байконур, да и зрителей допускают слишком близко, в случае взрыва ракеты-носителя на небольшой высоте их элементарно побьёт обломками. Американское счастье, что «Челленджер» рухнул в море, иначе мало бы не показалось никому.

«Семёрка» с кораблём «Восток-1» значительно короче «Союза», но разница была бы заметна, поставь их рядом. Моя ракета с поэтическим названием «восемь-ка-семьдесят два-ка» ростом примерно с двенадцатиэтажный дом, сооружениями такой высоты никого не удивить в Москве шестьдесят первого года. Но когда вышли из автобуса, при виде её я не мог сдержать волнения и даже, признаюсь, лёгкой дрожи.

Предрассветные сумерки. Ракета смотрится тёмной, особенно головная часть, и даже несколько зловещей, если вспомнить её первоначальное назначение в качестве баллистической межконтинентальной. Марево от испаряющегося жидкого кислорода придало ей киношную таинственность.

Я мог ни во что не вмешиваться, надеясь, что всё закончится как в известной версии истории, когда Гагарин, имея превосходные шансы погибнуть из-за множества неисправностей и недоработок, тем не менее, выжил. Но, вжившись в его образ и характер, не мог смолчать, и мой «Восток-1» в мелочах отличается, что заставляет лишний раз нервничать: не навредили ли кораблю улучшения.

Доработано отделение приборного отсека. Введены дополнительные функции ручного управления. Выброшена вся колченогая система обработки воздуха, зато добавлен дополнительный баллон. В общем, мы свернули с опробованного пути в чащу неизведанного.

На шлеме моего скафандра не было от руки намалёванных букв СССР, я заранее подсуетился, чтоб на рукаве выше локтя красовался серпасто-молоткастый красный государственный флаг, специально обратил на это особое внимание. У американцев даже на форме обычных лётчиков непременно пришит красно-синий полосатый матрац с белыми звёздами, почему мы стесняемся? Или меньше гордимся нашими государственными символами?

В остальном, если записать видео с того и с моего гагаринского старта, вряд ли удастся найти много отличий. Те же провожающие, включая Королёва и Каманина, то же выражение лица Титова, одетого в аналогичный скафандр: а вдруг всё-таки мне доверят лететь, довольно равнодушный внешне Нелюбов в обычной повседневке. Пардон за подробность, я расстегнул скафандр и на дорожку брызнул на колесо автобуса, потом восстановил уплотнение, надел и перчатки. Не пил полсуток перед стартом, жажду утолю на орбите. Да, знаю, рождаю примету: перед полётом задрать лапку у колеса – на счастье. Другие традиции появятся позже, например, смотреть «Белое солнце пустыни», пока что этот фильм вообще не снят. Космонавты – крайне суеверные люди, как все в опасной профессии. Если разойдётся про игрушечного зайца, каждый попытается протащить сувенир на борт.

Вроде бы закончили. Каманин стукнул по плечу, и я поплётся к лифту. К славе, смерти, бессмертию… Понятия не имею, голова была занята текущими проблемами.

Меня отрезали от земной атмосферы в самый последний момент, осталось времени только, чтоб завернуть люк, удалось лишь с второй попытки, проверить герметичность и персоналу покинуть стартовую, пока не началось отведение мачт. Часа два провёл лёжа до старта, Каманин и Королёв пытались меня отвлечь и развлечь, я их тоже.

Ничего. Шепард, говорят, лежал (или будет лежать в этом мире) во много раз больше, обделавшись в скафандр.

Что там пел настоящий Гагарин? Вроде бы «Ландыши». Я их не помнил. Но петь надо было, демонстрируя ровное состояние духа. В эфир, пусть не в лучшем исполнении да искажённая помехами, понеслась горячо любимая песня «Отпусти тормоза, и земля на мгновенье замрёт», пусть простит меня Олег Неменок, которому предстоит сочинить и спеть её гораздо позже.

Мой вокал не отвлёк персонал от серьёзных дел, возможно, у кого-то вызвал улыбку. Королёв отругал невидимого мне инженера словом «мерзавец» за слишком навязчивую проверку связи. И, наконец:

Ключ на старт.

Продувка.

Дренаж.

Отошла кабель-мачта.

Зажигание.

Подъём!

Ракета задрожала. Я прокричал «поехали!». Потом будут считать, что экспромтом, хоть реплика отрепетирована, как у Армстронга на Луне «маленький шаг для человека» и так далее.

Признаюсь, на тренажёрах нас готовили к худшему, создавая «запас прочности». Сражаясь со слоником, наступившем на грудь, я не ограничивался репликами в духе «полёт нормальный», «самочувствие нормальное», а пробовал вслух сравнивать с ощущениями, испытанными на земле. Конечно, они отличались. На центрифуге не трясло, а на виброустановке не плющило от перегрузки. Говорить было очень трудно, кроме того, старался не пропустить миг, когда должно обрезать тягу третьей ступени.

Как только отошли четыре боковых ускорителя, перегрузка отпустила и вибрации стали меньше. Никто ещё на Земле не придумал ракетный двигатель исполинской мощности, батарея из движков, что у нас, что у конкурентов, поёт хором, и малейшая неслаженность в таком хоре и создаёт проблемы, каждая камера сгорания норовит генерировать колебания в несколько десятков герц частотой.

- Кедр, я – Заря. Самочувствие нормальное. Время до отделения от третьей ступени вышло!

- Заря, я – Кедр. Дублировать команду в ручном режиме.

Это то, чего не было в известной ранее версии «Востока». Я протянул руку и перещёлкнул тумблёр. Индейская хижина – фигвам называется. Тяга не исчезла. Значит, неисправность не в системе управления, а в исполнительном механизме на самом двигателе. И он забросит меня, спасибо, дорогой, куда выше желаемой орбиты. Настоящего Гагарина, похоже, об этой проблеме не ставили в известность, не торопились расстраивать. Я проявил инициативу, но ничего не изменилось. Наконец, наступила невесомость. То есть сработал какой-то таймер или просто выработалось топливо.

- Кедр, я Заря. Самочувствие нормальное, все системы работают штатно. Третья ступень отошла позже назначенного времени. Предполагаю, нахожусь на высоте выше расчётной.

Искажения не позволили оценить, насколько взволнован Королёв. Он только пообещал, что время вхождения в плотные слои атмосферы будет пересчитано в связи с возросшей высотой.

Ясно. Меня закинуло на сотню километров дальше или около того. Неприятно, но не смертельно и ожидаемо. В космосе нет крыши над головой, небесной тверди, не врежусь. Да и околоземная орбита не загажена мусором. Пока.

Трещал без умолку, рассказывая об увиденном в иллюминатор, как мантру повторял слова «самочувствие нормальное», «все системы работают штатно». И в самом деле, когда «Восток» начал движение по геоцентрической орбите, напряжение, давившее морально перед стартом, немного отпустило. Зная, сколько «семёрок» взорвалось или просто не набрало первой космической, отдавал себе отчёт, что пройден весьма опасный этап. А вот что ждёт впереди…

Корабль в самой северной точке траектории приблизился к Берингову проливу, пересёк Тихий океан, удерживая Америку по левому борту, зацепил область Антарктики и полетел над Африкой. На плоской карте траектория выглядит синусоидой, зато на глобусе – ровной окружностью.

«Не ходите дети, в Африку гулять», вспомнилось совсем некстати, потому что вскоре после прохождения над континентом услышал, что не прошла радиокоманда на включение ТДУ, тормозной двигательной установки. Автоматическая ориентация работала нормально, в чём я и сам мог убедиться, «Восток» летел попой вперёд, выставив навстречу судьбе конус приборного отсека с одноразовым двигателем, рассчитанным на единственный запуск.

- Кедр, я Заря. Включаю ТДУ вручную.

Не передать облегчение, когда исчезла невесомость, и меня вдавило в кресло. Пока – нежно, перегрузки возникнут после входа в плотные слои.

- Кедр, я Заря. Тормозной двигатель включился штатно.

- Заря, я Кедр, понял вас. Из-за задержки ТДУ расчетная область приземления сместилась на северо-восток. Поисковые службы получат новые предполагаемые координаты.

То есть саратовское Поволжье лишится повода триумфально встретить первопроходца. Главное – попасть в СССР. Точно знаю, разговоры о помещении в спускаемый аппарат взрывного устройства велись, и я далеко не на сто процентов убеждён, что под креслом не везу для себя бомбу. Если приводнюсь у Западного побережья США, вероятность быть поднятым американским кораблём неизмеримо выше. «Восток» утонет в океане, враг ни при каких обстоятельствах не получит в загребущие лапы его стр-рашные технические секреты, но факт, что я не смог достичь поверхности земли или воды внутри спускаемого аппарата, слегка смажет общую картину. Понятия не имею, какое решение примет коллективный разум под позывным «Кедр», Королёв не один там решает, у него на шее сидит председатель Госкомиссии по организации полёта человека в космос и пара высших чинов из КГБ. Сергей Павлович – человек, человечище, а вот те трое учтут гуманистические соображения в последнюю очередь, если вообще о них слышали хоть раз.

Или, быть может, зря плохо думаю о людях. Из-за нервного напряжения. Простите.

Вот и атмосфера… В иллюминаторах полыхнуло красным. Прошла команда на разделение, аппарат чуть вздрогнул от отстрела пиропатронов, лампочка на панели бесстрастно сообщила: приборный отсек летит вместе со спускаемым аппаратом, не желая отцепляться.

Тот Гагарин вроде бы запаниковал, о чём мало кто знает наверняка. В официальных расшифровках переговоров они обменялись с Королёвым «до встречи в Москве», едва ли не «передавай привет жене», обрыв связи, но некоторые свидетельствуют: первый космонавт успел бросить «прощайте, товарищи», считая, что в сцепке с приборным отсеком корабль обречён на очень жёсткое прохождение атмосферы, без шанса на выживание для пилота.

Снова перегрузки, но без сильной вибрации, что нервировала на взлёте. Самоуспокаиваюсь: не разбился ни один аппарат, выведенный «семёркой» в космос и штатно вошедший в атмосферу. Конечно, скорость выше, но…

Тут уже ни на что не мог повлиять. Некому пожаловаться на судьбу, антенны, торчащие выше теплозащитного слоя, расплавлены и сметены давлением воздуха, на гиперзвуковой скорости необычайно плотного. Иллюминаторы показывали мне кино с одинаковым сюжетом: адское пламя загробного мира.

Превозмогая перегрузку, переместил руку на бедро и погладил никем не замеченную выпуклость на оранжевом чехле, покрывающем основные слои скафандра. Там летела моя контрабанда – ксюшин плюшевый заяц. Если пересчитать его граммы в доле стоимости топлива и оборудования, израсходованного на полёт, это самый дорогой заяц в истории планеты.

А для меня – единственная ниточка, связавшая с домом и семьёй, да фотография жены и дочки, вложенная в удостоверение космонавта СССР.

Последнее, что мог использовать от послезнания, так это утерю припасов. Лодка – хрен с ней, она и на воде не поможет, слишком неустойчивая. Поэтому загодя, ещё в невесомости, протянул руку и вытащил из-под сиденья коробку НЗ с зажигалкой, продуктами и прочими полезными мелочами. Сунул её в карман скафандра, выбросив оттуда пистолет, самую ненужную часть экипировки, пригодный разве что для выстрела в висок, дабы не попасть в плен к империалистам.

Я летел вниз с самой большой скоростью, какую можно вообразить в атмосфере, не имея ни малейшего шанса что-либо предпринять, и ждал… То ли конца всему, то ли сработки автоматики, означавшей последнюю фазу снижения.

Запоздало обнаружил, что приборный отсек отделён. Без него спускаемый аппарат – шарик с минимумом оборудования внутри. Но мне уже не нужно оборудование, мне надо домой к Алле и дочке.

Бах! Отлетел люк. Пальцы плотно вцепились в кресло. Снова – бах! Ударило снизу, сиденье вылетело прочь, ткань скафандра начала трепетать от жестокого ветра, от которого был защищён всего секунду назад.

И – да, шланг, соединявший скафандр с внутренним объёмом корабля, а также с баллонами, отсоединён, но клапан не открылся. Не понимаю, в чём особо проблема, в любой момент могу поднять вверх стекло гермошлема, и отчего биографы Гагарина в моей прошлой жизни так переживали - не знаю. Я не спешил и задержал дыхание, воздуха в шлеме, отделённом от комбинезона эластичной мембраной, хватит на пару полноценных вдохов-выдохов.

Спасибо парашютной подготовке под Энгельсом, чувствовал себя совершенно спокойно, покачиваясь под наполненным куполом. Мог спокойно отпустить одну руку и открыть щель в шлеме, когда в нём стало душно.

Лицо моментально покрылось ледяной влагой, очень холодной от потоков воздуха, я как раз проходил плотные облака и миновал их, когда до поверхности осталось менее километра.

Сколько хватало глаз – до горизонта расстилалось «зелёное море тайги», только очень тёмного оттенка. С момента, когда товарищ Кедр убедился в тщетности попыток включить ТДУ с земли, а «Восток» нёсся со скоростью около восьми километров в секунду, прошло, видимо, около минуты или больше. Плюс избыточная высота орбиты и дополнительная масса благодаря приборному отсеку. Похоже, я перемахнул через Урал.

В остальном судьба мне благоприятствовала. Чёрный шарик «Востока» обогнал меня. И на пределе видимости слезящимися от резкого ветра глазами я рассмотрел купол на деревьях, после чего вцепился в стропы с соответствующей стороны и понёсся в сторону приземления корабля. Снова захлопнул шлем, потому что опасность удушья казалась в ту секунду детским лепетом по сравнению с предстоящим ударом.

Кто влетал в сосновый лес со скоростью четырёх-пяти метров в секунду, да, это не первая космическая, но парашютист не защищён ничем, кроме желания жить, тот меня поймёт. Каждая ветка лупит так, будто десятилетиями росла ради единственной задачи – тебя убить. Ноги сжаты, потому что если что-то угодит в промежность… потребуется новая промежность, а это не продовольственный магазин в Луостари, её так просто не отстроить. Наконец, финиш, обнаруживаю себя висящим на стропах, до земли – метров, наверно, десять. Высота третьего этажа.

Ну и что? Положение незавидное, стрёмное, когда меня найдут, знает только товарищ ХЗ, а я качался в подвесе как на детских качельках и вопил от восторга. Как бы то ни было, космический полёт завершён успешно, я могу честно смотреть в невидимые глаза прежнему Гагарину, чья личность где-то глубоко закопана во мне внутри.

И вообще, наши пути, его протоптанный и мой новый, с этого момента разошлись. Его встретили поволжские колхозники с шансом угостить граблями по макушке, приняв за американского лётчика-шпиона наподобие Пауэрса, меня встречает… Медведь-тайга? Пистолет против крупных хищников всё равно был бы бесполезен, разве что для боя с инопланетянами на орбите. Не жалею, что с ним расстался.

Плюшевый заяц вряд ли поможет, нож-стропорез оказался актуальнее. Я отхватил пучок строп, и меня качнуло ближе к стволу сосны, где, став на толстые ветви, избавился от подвесной системы. Купол, считай, потерян, один его никак не стащу. Пусть висит, видимый с воздуха. Но остаётся надежда на парашют спускаемого аппарата.

Спустившись на снег, напоролся на очередное препятствие: а в какой, чёрт побери, стороне, спускаемый аппарат? Над головой верхушки сосен и брошенный парашют… Напрягшись, вспомнил, в какой стороне виднелось слабое солнечное пятно, из-под сосен едва различимое, шарик корабля в той стороне. Ладно, определил направление, вроде как правильное, и потопал, увязая в снегу по щиколотку, а то и по колено. Ветра нет, следы не заметёт, снег плотный, днём наверняка выше ноля, всё же апрель. Если в течение получаса не увижу подкопченную цель, вернусь назад и снова включу соображение.

Повезло. Спускаемый аппарат обнаружился, он был близко и достиг снега, основательно изодрав шёлк парашюта о деревья, вес корабля – несколько тонн.

Если опустить причитания на несправедливость жизни, подбросившей дополнительные невзгоды, меня обнаружили через несколько холодных часов. Теплозащитный комбинезон под тканью скафа выручил, но не совсем. Я наломал валежника, развёл огонь, использовав на растопку чистые листки бортового журнала, подкрепился пищевыми припасами, что не съел в космосе. Спалил много, тем не менее, как ни крутился у костра, подпрыгивая и приговаривая «надо меньше пить», вспоминая фильм «С лёгким паром», задубел, пока не услышал звук, в тот момент куда более прекрасный и желанный, чем «Времена года» Вивальди. Сначала едва различимый, надо мной разлился шум авиационных винтов. Я выскочил, начал скакать и орать. Вытащил из кабины пистоль и высадил все заряды в воздух. Вряд ли меня кто-то услышал, но освещённую костром оранжевую фигурку на снегу рассмотрели даже в сумерках.

Самолёт продолжал кружить, надвинулась ночь, вскоре к нему в дуэт добавились хлопки вертолётных лопастей, вниз ударил луч прожектора, упала верёвочная лестница. Наверно, должен был спуститься кто-то из спасателей, но у меня не хватило мочи ждать. Цепляясь неудобными перчатками скафандра за ступеньки, я взлетел наверх, у самого люка в плечи вцепились две пары рук и втянули внутрь. Один из парней спросил: космонавт? Хотелось буркнуть: нет, Пушкин, но второй оказался на порядок сообразительнее и без единого слова протянул флягу.

Чистый спирт прокатился огненным шаром до желудка и будто не остановился там, тёплая волна брызнула в окоченевшие ноги и в руки. Понимая, что нельзя прерываться на вдох-выдох, я опорожнил половину фляги, грамм, наверное, сто, потом уткнулся лицом в весьма душистый отворот тулупа спасателя, оттуда из глубины овечьей шерсти просипел:

- Запить-закусить есть?

- Сало с чёрным хлебом будешь?

Он ещё спрашивает!

Я умял шмат сала и краюху, снова попросил флягу и воды. Что было дальше – хоть убей не помню, в Свердловск привезли тело первого космонавта - живое, но не реагирующее на раздражители по причине очень крепкого сна.

Когда проснулся не в вертолёте, а в чистой постели, раздетый донага и обмытый чьими-то заботливыми руками словно труп перед похоронами (да, не самое весёлое сравнение), как заново вернулся на свет божий. Кто-то протирал мне лицо влажной салфеткой. Те же или другие руки немедленно протянули гранёный стакан с холодной водой, русский человек в курсе, что нужно восставшему из небытия после целой фляги чистейшего спирта. Бесконечно правы Каманин и Королёв, что отбирали в отряд космонавтов самых здоровых парней в СССР, хилый, столько приняв, вряд ли бы выжил и своей смертью смазал эффект первого полёта в космос.

Нас тренировали на многое, но не на стойкость к горячительному, организм не натаскан расщеплять этиловый спирт. Сто - сто пятьдесят грамм вырубили вчистую, особенно после стресса, сейчас не без труда осмотрелся. Перегар, наверное, на гектар.

- Где скафандр? На бедре спрятан плюшевый заяц дочери! Найдите мою одежду.

Возможно, окружившие койку незнакомые люди, чьи радостные улыбки слегка привяли, ожидали от космического дебютанта иных слов, приличествующих торжественности момента. Неудобняк… Виноват, не то сморозил.

- Юрий Алексеевич! Я – Кириленко Андрей Павлович, первый секретарь Свердловского обкома КПСС. Сердечно приветствую вас на нашей земле. Будьте спокойны, все ваши вещи в полной сохранности.

Это был благообразный седой мужчина с очень цепким взглядом. Вспомнил его, весьма влиятельная фигура в ближайшем будущем, член ЦК КПСС, один из ключевых фигурантов смещения Хрущёва, что против моих планов. Но пока не до него.

Вежливо и в то же время достаточно настойчиво партчиновника оттеснил офицер из Института авиационной и космической медицины, единственное знакомое лицо.

- Товарищи! Первому космонавту СССР нужен покой и тщательный медицинский осмотр. Как себя чувствуете, товарищ майор?

- Лейтенант… Старшой я… - почему-то спародировал Лёлика-Папанова из фильма «Бриллиантовая рука», соображалка работала туго.

- Вам присвоено воинское звание майора. Правда, пока спасатели не подняли вас на борт вертолёта, весь Советский Союз терзался – живому или посмертно.

Алла точно сходила с ума!

- Служу Советскому Союзу! Супчику бы…

Я, наконец, поднялся с койки.

- Как самочувствие, товарищ майор? – снова спросил военврач.

- Хорошо знакомое каждому состояние «после вчерашнего». Подмёрз в тайге. Да и стресс снимал.

Присутствующие снова заулыбались, словно не было неуместных слов про плюшевого зайца, произнёс их спросонья и не въехав в ситуацию, стыдоба-то какая.

- А после полёта?

- Да чего там, всего полтора часа в космосе, считай - лёгкая экскурсия. Никаких проблем. Как к тёще на блины съездил.

Кириленко зааплодировал, остальные подхватили, потом меня оставили с московским медиком наедине.

- Я вас осматривал, пока вы, гм, отдыхали. Следов обморожения не нашёл. Давайте осмотрю ещё раз. Зрачки, рефлексы.

- Прошу извинить. Рефлекс пописать точно работает. Потом сделаю всё, что необходимо. Где тут…

- Да, я сам должен был предусмотреть. Сейчас проведу. Если не возражаете, дуйте в баночку.

Осмотр был краткий, врач взял у меня анализ крови. Сколько там промилле?

Опять пристал с расспросами.

- Всё нормально?

- Более чем. Перегрузки, вибрации и прочие прелести на тренировках были куда хуже, чем пришлось пережить во время полёта. А вот оказаться среди тайги на холодрыге, это действительно испытание.

- Надеюсь, вы найдёте правильные слова, рассказывая журналистам о полёте и приземлении.

Об этом предупредил и Каманин, примчавшийся на Урал. Я как раз позавтракал, нацепил подаренный от имени обкома синий спортивный костюм и кеды. Скаф, говорят, изрядно подкоптился во время многочасовых плясок у костра и требовал восстановления товарного вида. Зайца вернули.

Иностранные журналисты на первой пресс-конференции не присутствовали, меня радостно приветствовали представители центральных и местных газет, слепили прожектора, суетились операторы за стационарными массивными, как гиперболоид инженера Гарина, телевизионными камерами и стрекочущими кинокамерами.

- Здравствуйте, товарищи. Сразу скажу: прошу не преувеличивать мою роль и заслуги. Полёт в космос обеспечили Коммунистическая партия Советского Союза и Советское Правительство, выделившие необходимые средства гениальным отечественным учёным и конструкторам, первыми в мире решившим грандиозную задачу. Любой опытный пилот, беззаветно преданный Родине и прошедший необходимую выучку, справился бы не хуже.

Это была заготовка. Дальше пришлось импровизировать. Само собой, люди передо мной доверенные и проверенные, ни слова не уйдёт в эфир сверх того, что сочтут возможным распространить идеологи и цензоры.

- Почему вы приземлились к востоку от Уральских гор?

- Приземление произошло в заданном районе. Ради безопасности нашей целью ставилось завершение экспедиции как можно дальше от населённых пунктов.

- Что вы чувствовали в полёте?

- Перегрузки, невесомость. Удовлетворение, что сложнейшая аппаратура работает в штатном режиме. А самое главное – что мечта осуществляется, не только моя, но и миллионов наших граждан, верящих, что советские наука и техника опережают западных конкурентов, - я на секунду задумался, выходя за пределы заготовок, но всё же добавил: - Не так давно звучал лозунг «догнать и перегнать Америку». Теперь пусть американцы пробуют догнать, гм, если, конечно, у них что-то получится.

По залу пронёсся смешок.

- Вы сомневаетесь?

- Я не сомневаюсь, что американцы станут двигаться вперёд. Но мы устремимся дальше намного быстрее. Мой полёт – только самое начало советского завоевания космоса.

- Что бы вы хотели сказать нашим телезрителям? – включился тележурналист.

- Я попрошу у них прощенья, что пока обращусь только к одному телезрителю СССР – моей жене. Аллочка! Я вернулся на Землю, бодр, здоров и очень скучаю, скоро буду дома. Обними за меня доченьку.

Режиссёр передачи показал большой палец. Если он думал, что это наигранное, то ошибался.

Пинг-понг в вопросы-ответы продолжался ещё с полчаса, наконец, один из местных репортёров спросил, что бы я ещё хотел увидеть в Свердловске до отлёта в Москву. Каманин, следивший за конференцией из-за кулис, сам он пока оставался непубличным, вряд ли ожидал от меня экспромта. Зря.

- Товарищи предупредили, что улетать завтра утром, много не увижу, да и меня тоже – мало кто. Приеду в следующий раз, наверстаем. Дорогие свердловчане! А давайте вечером устроим футбольный турнир? Сборная военных авиаторов против, например, студентов или рабочих. Если лётчики окажут мне честь, с удовольствием сыграю в нападении.

Да, всех застал врасплох. Представляю, какая поднялась суматоха!

Каманин тут же меня взгрел, как только я вышел из-под софитов.

- Что за самодеятельность, майор?

- Необходимость, Николай Петрович. Слухи, что меня привезли в Свердловск накачанного спиртом, непременно по народу расползутся. Сарафанному радио на роток не накинешь платок. А раз космонавт носится с мячом по полю – лучшее доказательство, что я в норме.

- Выдержишь?

- Не сомневайтесь.

Начали часов в восемь на крытой и не слишком большой площадке, рассчитанной на волейбол или баскетбол, потому зрителей пустили какую-то сотню, команды играли в усечённых составах. Главными зрителями были, конечно, операторы за камерами.

Я сразу понял, что мне подкинули парней из команды мастеров-профессионалов, пусть не высшая лига, а какой-то второй дивизион, тем не менее. Против нас вышли несыгранные студенты, их бы раскатали и без меня. Но поскольку игра явно планировалась как постановочная, к тому же не фиксировались офсайды, мне поручили метаться у ворот соперников, вся команда трудилась, чтоб обеспечить голевую передачу. Поскольку и в училище, и в части, и в отряде космонавтов гонял мяч регулярно, без проблем избавлялся от опеки и бил в сетку, два раза – результативно, причём один заколотил головой в прыжке. Наверно, приезд Пеле в лучшие годы так нигде не возбуждал публику. Мы выиграли 4:1, меня качали, скандировали «Юрий! Юрий! Юрий!»

Жизнь удалась. Даже Каманин не пытался ни в чём упрекать, когда поднялись на борт спецрейса.

Это был трудяга Ил-18, мой любимый аэроплан той эпохи, куда более надёжный и верный, чем претенциозный реактивный Ту-104. Пока летели, симпатичная девушка-сержант пришила мне на шинель майорские погоны, на китель как-то не успели. Во Внуково я торжественно шлёпал один-одинёшенек по красной дорожке, раскатанной до трапа, Каманин и его свита, скорее моя свита, остались терпеливо ожидать в самолёте. На противоположном конце дорожки лучезарно светился Никита Сергеевич. Он не лез целоваться в брежневско-голубой манере, только крепко стиснул и вдруг спросил:

- С самим Первым секретарём обнимаешься, а глаза в сторону косишь. Чего там увидел?

Во какой подозрительный... Боковым зрением засёк!

- Так жена с дочкой, дорогой Никита Сергеевич. Вы для космонавтов – отец родной. Но и они, сами поймите, не чужие.

Я знал, что кукурузный вождь легко тает под напором лести. Он сам подвёл меня к Алле, державшей Ксюху на руках и моментально передавшей мне дочку, с этим ценным грузом на руках я повернулся к телекамерам и помахал рукой. Потом достал зайца из глубин шинели и протянул дочке, шепнув: он помогал мне в космосе.

Не знаю, что и как поняла кроха, но принялась размахивать игрушкой в воздухе, вызывая всеобщее умиление и радостные крики.

- Я с Ксюшей едва не упала, - жаловалась Алла много позже.

Оказывается, какой-то стилюшник, подготавливая супругу первого космонавта к презентации, оформил её по последней парижской моде: макияж, причёска, пальто и, наконец, туфли на каблуке сантиметров десять. Отвыкшая носить подобную обувь при муже-коротышке, Алла и без дочки на руках чувствовала себя как в шторм на палубе, возвышаясь над нами с Хрущёвым едва ли не на голову.