Второй полёт Гагарина

Глава 12

12

Герман Титов легче меня килограмма на четыре. Поскольку оба мелкие, в боксе говорят – веса пера, сбросить четыре кило очень сложно. Я – худой, как проволокой перевитый жилами. Жира практически нет. Масштабировать бы до роста метр девяносто, был бы вообще красавец, но не космонавт. Сейчас наоборот – ужать бы до метра пятидесяти восьми, и у Титова не будет преимуществ, и кораблю легче – там каждый грамм на счету.

Наступила осень, папа и мама возили в Москву домашнюю картошку, капусту, свеклу, часть шла другой родне, ну и нам перепадало вопреки протестам. Спасибо хлебосольной Зине Нелюбовой, обожавшей принимать гостей, отчего их половинку квартиры и кухню прозвали «кошкин дом», она дружила со всеми жёнами космонавтов, те тянули к нам мужей и детей, отчего гжатские припасы быстро таяли на столе. Иначе на картофельной диете я бы раздобрел.

Спасаясь от калорийных застолий, хватал коляску с Ксюшей и катал её по Ленинградке. Воздух на улицах, пока не начался отопительный сезон и не запускались котлы с печками, а в начале шестидесятых центральное отопление имелось не везде, был вполне чистый, хоть не кристальный как на Севере. Его практически не портили машины. Пусть по Ленинградскому шоссе катили грузовики, тогда не было запрета, машин в поле зрения попадалось… ну, десяток. Иногда вообще ни одной. Их, конечно, куда больше, чем в Оренбурге, и автопарк получше, здесь «победы» и «волги» не в экзотику. Не сравнить с Москвой начала третьего тысячелетия, утопающей в пробках. И светофоров пока немного, вместо них – аккуратные милиционеры на железных подставочках, так лучше видно. В памятной мне Москве Российской Федерации стоило сотруднику ГИБДД шагнуть на проезжую часть и поднять палку, его замечали только водители ближайших машин, задние, не понимая причину остановки, начинали сигналить и моргать фарами. Почему-то народ увлёкся кроссоверами, в том числе раздутыми китайцами, за их тушами мало что разглядишь. Полицейского, особенно низкорослого, перебравшегося в столицу с восточных окраин страны, рассмотришь разве что с дрона.

Здешние люди пока не разогнались ещё до особого московского ритма жизни, когда все спешат как угорелые, несутся, не обращают внимания на других по сторонам, зная, что шанс встретить знакомого исчезающе мал, да и времени нет на досужую болтовню. Столица образца шестидесятого года казалась мне не только архаичной, но и даже более провинциальной, чем та, с башнями Москва-Сити на берегу реки и Охотным рядом под Манежной площадью.

А пока Ленинградка по утрам оставалась полупустой, мы всей дюжиной одновременно выходили из дома, шли на автобусную остановку и ждали ЗиС, отправляющийся к центру мимо площади Белорусского вокзала и дальше на Горького. Никогда не садились на скамьи, столпившись сзади, балагурили, выходили около станции метро «Динамо», чтоб шлёпать в Институт авиационной и космической медицины. В желудке болтался более чем скромный завтрак перед порцией физических нагрузок и особенно перед центрифугой.

В начале декабря ожидался переезд в режимный и закрытый от посторонних глаз будущий Звёздный городок, ближе к макету корабля «Восток», где пройдут финальные тренировки. Несмотря на скученность – по две семьи в одной двушке, а там обещали по служебной квартире каждому, мы даже несколько жалели, что покидаем Ленинградку. Человек склонен привыкать. Кроме того, здороваясь с соседями, толкаясь со случайными людьми в автобусе или метро, мы и наши жёны продолжали жить в обычной среде. Никто особо не обращал внимания на дюжину молодых офицеров в фуражках с голубым околышем, шинелях, брюках навыпуск и тщательно начищенных ботинках, в Москве было очень много военных и вообще людей в униформе. Даже штатские спустя пятнадцать лет после войны, особенно мужчины постарше, донашивали что-то из армейской ткани цвета хаки или шинельного сукна. Хоть уже прошёл Всемирный московский фестиваль молодёжи и студентов, страна переживала оттепель, я практически не видел ярко одетых юниоров, воспетых авторами фильма «Стиляги», наверно, для этого надо ехать в центр на улицу Горького, на Арбат или в иные места, где они тусовались. Летом глаз радовали молодые женщины в лёгких летних платьях с просторными юбками до колен, с наступлением холодов они ныряли в пальто, преимущественно серых и тёмных тонов. Дворники сметали мётлами опавшие листья, словно убирали заодно и остатки легкомысленной тёплой поры. Там, в Звёздном, вокруг будут только имеющие отношение к ракетам.

Если кто-то предполагал, что будущие звездопроходцы, если не в транспорте, то уж точно выйдя у «Динамо» и по пути в институт обсуждали грандиозные задачи начинавшегося дня и брали на себя повышенные социалистические обязательства, то – нет. И дело даже не в режиме секретности. Службой мы были завалены по уши. Хотелось чего-то ещё. В тот год мужики страны болели футболом. В первом континентальном чемпионате сборная СССР заняла первое место, и никто даже предположить не мог, что ни она, ни когда-нибудь сборная Российской Федерации ничего подобного не осилит.

- Слышали? Виктор Понедельник из Ростова переходит в ЦСКА! – просветил нас Нелюбов. – Ну, теперь ЦСКА наваляет торпедовцам.

Понедельник, забивший решающий гол на чемпионате Европы, был героем года, его бы мог затмить разве что первый космонавт.

- Не спасёт он ЦСКА, - ворчливо заметил Титов. – Забил два гола в Европе, дело случая. Нет в ЦСКА настоящих звёзд. Вот «Торпедо» – молодцы! Я, считай, телевизор купил только чтоб смотреть, как играют Слава Метревели и Валик Иванов. В следующем году побьют ЦСКА как малышню в песочнице.

Он специально подначил, кинул яблоко раздора. «Торпедо» считался клубом автозаводцев, рабочего класса. Военные большей частью болели за армейские клубы – ЦСКА и Ростовский, нам, авиаторам, полагалось ещё симпатизировать команде «Крылья Советов», но те в футболе ничего собой не представляли. Главное, у нас был общий противник – народный московский «Спартак», порой демонстрировавший игру уровня «против лома нет приёма».

За время жизни в Москве мы всего пару раз вырывались на футбольные матчи, и туда было приятно ходить. Никаких металлодетекторов на входе и досмотра сумок, милиционеры вежливые-улыбающиеся, и при этом порядок вполне сохранялся. Болели страстно, но и в первом приближении не наблюдалось фанатских групп вроде тех, кто готов орать «Cпартак – чемпион, побеждает только он», даже если команда продула, и лупить всех несогласных бейсбольными битами, особенно фанатов «Зенита» или «Динамо».

С футбола перескочили на бокс. Тут разгорелся яростный спор, зачинщиком стал Быковский, возмущавшийся, почему Попенченко, чемпиона СССР, не выставили в Риме в составе олимпийской сборной, где наша команда взяла только одно боксёрское «золото». Николаев лучшим в этом весе считал Шаткова, чемпиона Олимпиады в Мельбурне.

- Зачем его было переводить в полутяжёлый? Какого чёрта? Он не успел освоиться и проиграл этому негру… Как его… Клею.

- Попенченко уделал Шаткова на чемпионате Союза. И негр его отметелил. Сбитый лётчик твой Шатков! – хохотнул Быковский. – А Попенченко себя ещё покажет. Забьёмся на пиво?

Они заключили пари, не зная, что «как его… Клей» – это в будущем один из самых прославленных боксёров планеты Мухаммед Али, и уступить ему в равной борьбе по очкам не так уж зазорно.

Что важно, наши лётчики, люди чрезвычайно занятые, семейные, отнюдь не лодыри, просиживающие по несколько часов ежедневно за телевизором с бутылкой пива в руках, чрезвычайно живо интересовались спортивными достижениями СССР, сердечно болели за всех наших мастеров практически во всех видах спорта. Говоря языком третьего тысячелетия, гордиться Родиной было в тренде. Пока я не попал в хрущёвскую эпоху, наивно думал, что основой сплочённости служил общий враг, постоянная накачка, что буржуи нам постоянно гадят и непременно нападут. Хорошо известно, что определённой категории куда проще и органичнее дружить против кого-то, чем дружить за или ради чего-то. В том и парадокс, в СССР шестидесятого года средняя зарплата ниже тысячи рублей, жилья катастрофически не хватало, импортные шмотки не купить, на отдых не то что в Турцию, и в Сочи-то сгонять могли совсем немногие, а люди были счастливы за свою страну, своё государство, тогда эти понятия не разделялись. Отщепенцев-маргиналов с лозунгами типа «ни родины, ни флага», наверно, тоже где-то хватало, но мне за годы в прошлом не встретился ни один.

Трудности вроде проживания во временном бараке, как случилось с нами в марте, довольно быстро забывались и тоже служили своего рода предметом гордости – мы справились и выжили, не разрушилась от бытовых неурядиц ни одна космическая семья. Переезд шести семей кандидатов на первый полёт в Подмосковье ожидался без особой тревоги как плановый и более-менее организованный. Там уже были ясли-сад, куда и отправилась Ксения Юрьевна, Алла и Зина быстро пристроились в Лётно-исследовательском институте, после чего наши с Нелюбовым дальнейшие похождения были открыты жёнам как на ладони. Сарафанное радио моментально дополняло информацию, полученную каждой. Тем более, по соседству получили квартиры Титов, Николаев, Попович и Быковский, позже в Зелёный-Звёздный городок переселились все члены отряда космонавтов.

И это имело самые неприятные последствия. Об аварии «Спутника-6» Алла узнала даже чуть раньше меня. Она, от природы довольно тёмная, забрала Ксюшу из яслей, и ждала меня дома чернее тучи.

Это вообще неприятная ситуация, знакомая многим женатым, когда супруга молчит, насупившись, на вопрос «что случилось?» бурчит в ответ «ничего» либо «а будто ты сам не знаешь». Алла вообще воздержалась от комментариев, накормила дочку и отнесла её в манежик. Вернулась на кухню и отпустила тормоза. Такой злой не видел жену ни разу.

- Ты знаешь, что «Спутник-6» подорвали бомбой, чтоб не достался американцам? В вашем корабле тоже будет бомба? Тебя убьют также хладнокровно, как этих двух несчастных беспородных собачек?! Юра! Не молчи!

- Кто тебе сказал такую ерунду? Конечно – нет. Собаками пожертвовали, что и понятно, в космосе погибло уже много собак, обезьян, мышей – и у нас, и у американцев. Их расходуют, чтоб человек полетел абсолютно безопасно, - при слове «безопасно» она поджала губы в гримасе непоколебимого несогласия, а мне ничего не оставалось, кроме как продолжать гнуть ту же линию. – Знаешь, почему «Спутник-6» ушёл за территорию СССР? Автоматика не запустила тормозной двигатель для входа в атмосферу. Но собачка её тоже не включит. Кто-то из нас полетит в автоматическом режиме или с телеуправлением из ЦУПа, но предусмотрен переход на полностью ручное управление, если техника подведёт. Тебя к кораблю пускали? У него шикарный обзор через иллюминаторы из жаропрочного стекла. Если всё на свете откажет, даже связь с Центром управления пропадёт, я чётко вижу, где нахожусь. Когда буду пролетать над Европой, возьмусь за специальную рукоять и разверну корабль точно нужным образом, чтоб плавно войти в плотные слои атмосферы, запущу тормозной двигатель. Советский Союз, думаю – ты слышала, достаточно велик. В него точно попаду.

У Аллы по лицу покатились слёзы.

- Ты по-прежнему рассчитываешь лететь первым…

- Главное, чтоб мои корабль и ракета-носитель не были собраны в конце месяца.

Шутку она пропустила мимо ушей, да она и не отвечала эпохе. Много позже, когда на предприятиях гнали план в ущерб качеству, «сделанный в конце месяца» означало нечто из рук вон скверное. Космической отрасли это, правда, не касалось. Косяки здесь случались, но без привязки к декаде месяца.

Я ждал типично женского вопроса: если разобьёшься, что же с нами будет. Ей хватило ума не ляпать языком, не кликать беду. Передвинула табурет, обняла, прижалась.

Она меня любит, и я её, и это так здорово! Нужно было прожить целую жизнь до конца, не получив ничего кроме коротких увлечений, разочарований и связей из одного только инстинкта совокупления, а потом украсть чужую жизнь, чтоб найти своё, настоящее.

Интересно, узнает про неработающую систему осушения? Высота полёта рассчитана так, что при несработке тормозного двигателя корабль замедлится сам от трения о разреженную атмосферу и войдёт в плотные слои, на этот случай запасы воздуха, воды и пищи позволяют прожить несколько дней. Система контроля влажности никуда не годится. Поскольку пилот загружается в спускаемый аппарат не прямо перед стартом, ему придётся провести отрезанным от земной атмосферы не пару часов, а значительно больше. Некто профессор Григорий Воронин, отвечавший за установку регенерации воздуха, с треском провалил работу. Фактически агрегат представляет собой балласт, и команда Воронина не устранит огрехи до старта. Если не посадить «Восток» после первого витка, атмосфера на борту станет переувлажнённой, малопригодной для дыхания, а свободно болтающиеся в воздухе капли солёной влаги способны провоцировать замыкания электропроводки. Сколько-то ещё можно протянуть, закрыв прозрачное остекление шлема и переключившись на дыхание из баллона.

Пока Алла не знала. Даже Королёв ещё не догадывался, что к запуску «Востока-1» воронинский воз останется на прежнем уровне – блестящих перспектив, но в неопределённом будущем.

Следующий беспилотный корабль, только с животными на борту, вообще не вышел на орбиту, отказал двигатель третьей ступени. Заканчивался декабрь, занятия в отряде космонавтов шли прежним чередом, но даже моего показного энтузиазма не хватало, чтоб расшевелить ребят. Два провала подряд накануне главного старта – это слишком. Не только за себя боялись, каждый понимал: пока техника без космонавта на борту не начнёт работать надёжно, о пилотируемом полёте забыть.

Прошло ещё четыре дня. На очередных занятиях я сидел в кабине макета, парни стояли рядом и слушали наш диалог с инструктором, когда раздалось:

- Товарищи офицеры!

Увидев, что все повернулись к входящему, и там явно непростой гость, счёл за лучшее выбраться из кабины и вытянулся по стойке смирно, хоть был в одних носках: в уличных ботинках на тренажёре не работали.

- Вольно, товарищи.

По лицу Главного я видел, что он принёс благую весть, хоть он не ангел, и речь зайдёт не о Богородице.

Сергей Павлович, весь такой в строгом тёмном костюме и при галстуке, каждому из нас пожал пятерню, потом рассказал, что спускаемый аппарат найден в тайге, обе находящиеся в нём собачки живы, здоровы, чего и всем нам желают.

- Хотел вас ободрить. Да, этот полёт нельзя назвать полностью удачным. Он вышел суборбитальным. Зато мы получили массу полезной и обнадёживающей информации, позволяющей увеличить вероятность благоприятного исхода следующих пусков. Обратите внимание, собаки, находящиеся в спускаемом аппарате, не получают травм. То есть даже если что-то произойдёт с механизмом отстрела сиденья, спокойно ждите. Да, разок тряхнёт. После чего спокойно выбирайтесь из кабины и отдыхайте, пока вас не обнаружат поисковики.

Он ещё отдельно говорил с первой шестёркой, мне пришлось шнуровать ботинки и бежать за Главным, чтоб не упустить нечто важное.

Мы проводили его к выходу, там Сергей Павлович остановился. Прежняя улыбка, когда рассказывал о счастливом исходе истории для четвероногих, погасла. Главный признался:

- У американцев ситуация по количеству проблем и нештатных ситуаций не лучше. Но они готовы рискнуть.

Титов сделал шаг вперёд.

- Из статистики наших запусков вероятность благополучного исхода не менее пятидесяти процентов, товарищ Главный. Я готов лететь на очередном корабле-спутнике.

Королёв глянул на него со смешанными чувствами. Да, мужество и самоотверженность – это здорово, слов нет. Но Главный прекрасно знал, что оставшиеся пять согласятся на тот же риск без колебаний, но не прыгают поверх головы товарищей и не пытаются предвосхитить решение комиссии, отбирающей кандидатуру на первый полёт. Герман Титов скромностью не отличался.

- Каждый из нас готов, Сергей Павлович, - я попытался выправить ситуацию. – Но мы – офицеры, ждём приказ – кому, когда и с каким заданием лететь.

Поправка пришлась ему по душе.

- Не менее чем после двух удачных запусков, иначе госкомиссия не разрешит отправить человека на орбиту. Но я рад вашим успехам и вашей готовности. Гагарин! Проводи меня до автомобиля, у меня есть ещё один вопрос.

Ревнивый взгляд Титова жёг мне затылок, пока не начали спускаться по лестнице.

- Слушаю, Сергей Павлович.

- Мне Каманин докладывал, вам на прошлой неделе в компот подмешали какую-то отраву, после чего болела голова. Верно?

- Так точно. Вредителя поймали?

- Это была не диверсия, а тест. Юрий, ты признался врачу, что тебе плохо, Титов смолчал. Он, наверно, готов с острым аппендицитом лететь.

- Но отправиться в космос с плохим самочувствием – поставить задание под угрозу срыва. Сергей Павлович! Я тоже хочу быть первым, не меньше других. Но обещаю, если буду сомневаться в своём здоровье, уступлю место дублёру.

- И кого бы ты предпочёл дублёром?

- Нелюбова. Надёжен, подготовлен. Кроме того, товарищ Главный, первого космонавта наверняка покажут по телевизору, допустят газетчиков. Нелюбов красив, интеллигентен. Говорит хорошо, бойко.

- Даже слишком. Нарцисс.

- Не без этого. Но, Сергей Павлович, мы почти год живём в уверенности, что входим в число лучших пилотов на планете, коль доверено такое. Невольно загордишься.

- Знаю. Верю, что каждый из вас справится. Но придётся всё же выбирать.

- Нелюбов выше ростом и тяжелее. Больше расход воздуха. Если будет столь же душно, как сейчас, аж конденсат на стенках, лучше мы с Титовым, маленькие. Позже начнём задыхаться.

- Конденсат… Юрий, это одно из узких мест. Надеюсь, до весны они починят регенерацию.

- Если нет, всё равно выдержим, товарищ Главный.

Как и следовало ожидать, Алла уже разузнала про спасение собак. Как агенту американской разведки ей бы не было цены. Но вряд ли завербуется в ЦРУ, идейная.

- Юра… Это правда, что их нашли в тайге?

- Вроде бы.

Пельмени домашней лепки враз стали менее вкусными, потому что продолжение разговора просматривалось как дно горного ручья под прозрачной водой. И оно не обещало быть сентиментальным.

- Конец декабря… Тайга! Тридцать, а то и все сорок градусов мороза. Пристёгнутые в железной банке!

Она не развивала мысль. Вспоминая её любимую латынь и sapienti sat, более чем понятен намёк: ты тоже, дражайший муж, будешь торчать сутками в ледяной западне, пока тебя не найдут – живого или закоченевшее насмерть тело?

- Хорошо всё, что хорошо кончается. Они сидели внутри в термоизоляции, способной выдержать тысячи градусов жары, холод в сорок градусов – вообще пыль. Ну, а человек развёл бы костёр, вскрыл банку консервов, развернул палатку. Поверь, космонавта обеспечивают лучше, чем нас в бараке на Ленинградке, ему точно не придётся того терпеть.

- Быстрее бы закончилось. Слетай и баста!

Ошибаешься, милая. С этого только начнётся.

Но заранее пугать не стал.