Второй полёт Гагарина

Глава 2

2

Стылый спортзал. Температура, наверно, не выше семи-восьми градусов. У курсантов нет никакой спортивной формы. Взвод поделился, моя команда, чтоб отличаться, сбросила гимнастёрки и осталась в майках, противники только расстегнули ворот гимнастёрок, на ногах вместо треников и кроссовок красовались обычные сапоги и галифе.

Я – в альтернативном мире. Или альтернативной реальности своего прежнего мира. В чужой личине. Как бы то ни было, выбора и выхода нет. В том числе не могу отказаться от участия в команде, где все принимают меня за Юрия Алексеевича.

- Сейчас отыграемся! – оптимистично пообещал Валик Злобин. – Гагарин с нами.

- Ша, пацаны, - я сделал несколько резких движений, согреваясь, от дыхания валил пар. – Пока не вполне в норме. На меня не сильно рассчитывайте.

Увидел недоверчивые гримасы. Парни Гагарину верят. Тому Гагарину. А я только пытаюсь им стать.

Взял мяч в руки, несколько раз стукнул им об пол, неожиданно ловко получилось. Пробежался по площадке. Похоже, мышечная память включается, дриблинг удаётся. Или всё сложнее, прежний Гагарин наработал нейронные связи в мозгу, связанные с владением телом в игре. Ладно, ребятки, покажем вам плей-офф NBA!

Тяжелее всего давалось взаимодействие в команде. Тело позволило совершать лёгкие и высокие прыжки, перехватывать мяч, адресованный центровому противника под кольцо. Прорываясь к чужому щиту, прекрасно финтил и обводил их защитников. А бросал из рук вон плохо. Что ещё хуже, не держал в поле зрения нашего центрового, пропуская момент, чтоб отдать ему мяч.

Первую пятнадцаминутку мы продули со счётом 19:23.

- Юра, ты носишься как с шилом в жопе. Но бестолково, - на правах друга откровенно влепил Дергунов, мой тёзка. – Что, от больнички ещё не отошёл?

С мордобоя минуло пять дней. Время поблажки, которую мне, не желая того, выписали хулиганы, заканчивается. Если странности в поведении курсанта Гагарина продолжатся, вывод будет один: в башке что-то повреждено. Тут без вариантов: парня, у которого шарики заходят за ролики, в кабину истребителя сажать не стоит.

- Отойду. Открывайся чаще! Я не жмот. Дам бросить.

Мне бы позаниматься одному – покрутить солнышко на турнике, прыгнуть через коня, покидать мячик. Факты, события, имена из прошлой жизни Юры всплывают медленно, неохотно. А рефлексы работают. Мне нужно всего лишь немного времени, но его нет.

- Курсанты! На поле.

Поздно жалеть, что последний раз стучал баскетбольным мячом лет тридцать назад, после предпочитал телевизор. Какие-то навыки вспоминаются, общее представление о правилах есть… Не отдавать же из-за такой чепухи, как обычная групповая игра, право первым подняться в космос!

Наверняка я был единственный, кто с подобной мотивацией метался по площадке, сотрясая дощатый крашеный пол ударами подкованных сапог. При скромном росте сто шестьдесят с чем-то я не казался столь мелким, как считался бы в команде мастеров с центровыми под два метра, лётчики в большинстве своём маломерные. Щуплый, резкий, подвижный. На дриблинге обыгрывал защитников, прорываясь к кольцу, и отдавал пас нашим «гигантам» – Злобину или Дергунову, оба за метр семьдесят. Под конец осмелел и забросил сам, в прыжке.

Когда просвистел свисток при счёте 41:39 в нашу пользу, пацаны сгребли меня в охапку.

- Юрка! Ты вернулся, бисов сын! – мял меня украинец Приходько. – Думали, ты совсем в себе закрылся после… ну, после больнички.

- Возвращусь… если вы меня отпустите и не будете лапать как красивую бабу.

От незатейливой шутки заржали и мои, и проигравшие, ничуть не расстроившиеся – со своими же. Вот если бы рубились со вторым взводом, тогда дух командного соперничества дал бы себя знать.

Воспоминания курсантов о настоящем Гагарине, экстраверте, весельчаке и массовике-затейнике, осложнили мне вхождение в его образ до невозможности. Сколько же ещё времени должно пройти, чтоб тот, существовавший до двадцать восьмого января, стёрся у них из памяти и не контрастировал с Гагариным-нынешним, так сказать, с усечённой версией товарища…

Слышал разговоры за спиной – что это с ним опять. Несколько раз не мог вспомнить фамилии офицеров и курсантов не из нашего взвода, своих-то выучил за день. Волновался, но однажды сказал себе: не думай об этом. Просто живи как живётся.

Тем более армия не слишком много оставляет простора для выбора. От подъёма в шесть утра и до отбоя всё расписано поминутно. Даже так называемое личное время никогда не бывает свободным: нужно подшить подворотничок, надраить сапоги, что-то почитать к политзанятиям… И самое тяжкое – написать письмо домой, матери и отцу Гагарина, которых никогда не видел и понятия не имел, что рассказывал им сын.

Повезло. В конспекте ленинских «Философских тетрадей» обнаружил заготовленное, но неотправленное письмо. Несколько дней тренировался, вживаясь в убористый каллиграфический почерк. Со временем смогу его поменять, не сразу, конечно.

Читая аккуратно выведенные строки, невольно вздрогнул, когда прочёл, как Юрий рассказывал родителям о развитии отношений с девушкой по имени Валентина. Так уж детально его биографию не знал, осталось только, что будущий космонавт женился здесь же, в Чкалове-Оренбурге, незадолго до окончания училища или сразу после. И звали его избранницу… Да, кажется, так и звали – Валентина. Будущая вдова.

Вот тут себя почувствовал конченной сволочью. В памяти не всплыло абсолютно ничего о Валентине, а даже если бы и узнал, пошёл бы к ней? Шанс засветиться и выдать, что я – не тот, за кого себя выдаю, чрезвычайно большой. Но уклониться от встречи с ней означает, что не родятся дети Гагарина. Кошмар!

Пока что не поддерживал никаких контактов с внешним миром за пределами лётного училища. Разбитый глаз открылся полностью, но до сих пор украшен яркой синей обводкой, словно у барышни из двадцать первого века, злоупотребляющей косметикой. Остальные гематомы отливают в спектре жёлтого, серого и светло-коричневого, ни один дежурный по училищу либо по КПП не выпустит такого красавца в увольнительную – позорить ВВС.

По той же причине пропустил вечер танцев в нашем клубе. Малый рост, говорят, не мешал Гагарину слыть до женитьбы завидным кавалером, он компенсировал скромные габариты кипучей энергией. Как только стал космонавтом номер один, многие дамочки из Оренбурга и Саратова вдруг «вспомнили» о нежных отношениях с ним. Наверняка некоторые врали, но может и нет, да и в то время для подобной репутации не требовалась близость, достаточно вскружить голову. Во всяком случае, самая мужская часть организма, как бы не изматывал себя спортом и учёбой, упорно сигнализировала перед рассветом: к интимным радостям готова и ждёт с нетерпением.

- Рота, отбой!

По этой команде дневального весь состав учебной роты, то есть курс училища, спешно сворачивал дела и нырял под одеяло, в кубрике гас свет. Даже если приспичило сходить в туалет – терпи. Дежурный по роте должен проверить, как выполнена команда, и только потом, минут через пятнадцать, можно сунуть ступни в тапочки и шлёпать в уборную.

В наземных частях главное было – не попасться на глаза старослужащим. Молодой, рискнувший отлить после отбоя, немедленно брался в оборот, ему вручали специально назначенную для такого дела сапожную щётку, которой драил «взлётку», длинный проход между койками, ведущий к тумбочке дневального и к выходу. Конечно, в лётном училище наряд тоже поддерживал чистоту, не менее тщательно, чем пехоте или у танкистов, но курсанты попадали в него не часто, по графику, если не проштрафились, и работали все. В авиации не была принята дедовщина, кроме, разве, солдат аэродромного обслуживания. Тем более неуместно среди будущих офицеров, поэтому мордобой в конце января не стали скрывать и подали начальству как чрезвычайное происшествие, троих отдали под трибунал. Это в какой-нибудь артиллерии инциденту не придали бы значения, пусть балуются ребята, дело молодое. Максимум – пара нарядов вне очереди.

Я успел облегчиться вовремя и преспокойно растянулся под одеялом, пытаясь придумать как себя вести, если на улице окликнет та самая Валентина. Ничего в голову не пришло, а мысли на тему женского пола привели к шевелению в паху.

А ведь жениться надо! При отборе в отряд космонавтов женатики приветствуются как более морально устойчивые. КГБ считает: вдруг кто-то, вырвавшись из СССР хотя бы в космос, раньше назначенного включит тормозной двигатель, чтоб спуститься на территории капиталистической державы. Всё же жена и дети – дополнительное препятствие против побега.

Но Виктор Беленко, угнавший МиГ-25 в Японию, а потом благополучно доживший до глубокой старости в США, скончавшись на руках сыновей, преспокойно оставил в СССР и жену, и партбилет КПСС.

Я читал, что для него, воспитанного, как и сокурсники Гагарина, на байках о тяжёлой нищете американского пролетариата, посещение шопинг-молла повлекло настоящий культурный шок. Столько товаров, хороших и разных, а главное, доступных по цене абсолютному большинству жителей США, потрясло перебежчика и лишний раз убедило в правильности решения.

Уверен, и Злобин, и Дергунов, и Приходько просто охренели бы, перебрось их из оренбургской казармы в американский, британский или французский супермаркет. Не нужны им эти стрессы и испытания изобилием на верность марксизму-хрущевизму.

Я – иное дело. Прекрасно помню тусклые прилавки в магазинах Калинина времён моего отрочества, сейчас этот город называется Тверью, унылый покрой мужских костюмов и женской одежды, обувь такая, что и хоронить в ней стыдно. Да и то – дорого, когда зарплаты в семьсот-восемьсот рублей старыми едва хватает дотянуть до получки. Оттого повальное увлечение женщин шитьём, стремление хоть как-то приличнее одеть семью.

А ещё – собственное впечатление о роскошных универмагах Западной Германии, куда впервые приехал в начале девяностых выбрать себе и купить «Опель-Рекорд», не имея денег на услуги перегонщика.

Не в шмотье дело. Не в нём счастье. И не в блестящих четырёхколёсных игрушках, хоть Гагарин, по воспоминаниям его знакомых радовался подаренной спортивной иномарке, укладывая на спидометре стрелку за двести по страшнючим советским дорогам. Хорошо, что не разбился раньше, чем в трагическом полёте на МиГ-15УТИ.

Пусть в Гжатске оставались немощёными улицы, а большинство жителей бегало на очко во двор, не имя тёплого туалета в доме. Уверен, те люди были совершенно счастливы, узнав, что их земляк впервые поднялся в космос.

Можно сколь угодно клеймить Хрущёва и обзывать его «кукурузным генсеком», кому нравится – развлекайтесь, но он, обеспечив стране Советов и военные, и цивильные космические ракеты, принёс куда больше радости в каждую советскую семью, чем «форд» или «шевроле» у американской семьи, дал соотечественникам смысл жизни. Пусть эта была иллюзия, просуществовавшая не слишком долго, но после двенадцатого апреля шестьдесят первого года граждане СССР строили коммунизм не только в своей стране и закладывали основы коммунизма на планете, они мечтали распространить достаток, братство, заботу, справедливость, доброту по всей Земле и за её пределами…

Не Хруща, конечно, главная заслуга, ракетное дело началось при Сталине, но спасибо, что продолжил и развил.

Пусть его и остальных коммунистов упрекают в мессианстве. Они много чего плохого натворили. Да что говорить, я сам был в КПСС и не выкинул, лишь куда-то спрятал партбилет после ноября девяносто первого, в КПРФ не вступил, в общем, несу полную ответственность за всё случившееся.

Зато советская космонавтика – лучшее из того, что сделали коммунисты. Да что говорить, американские космические программы родились благодаря Советам. Та же сырая и крайне ненадёжная ракета «Рэдстоун», посади ей на голову дополнительную ступень ускорителя, запросто бы вывела на околоземную орбиту искусственный спутник много раньше нашего. Пусть не с первой попытки, три-четыре этих недоразумения наверняка взорвались бы или на старте, или вскоре после отделения от стола, но спутник рано или поздно полетел бы! Вернер фон Браун, мудрый задним числом, после успеха нашей «семёрки» много раз повторял, что предлагал нечто такое сделать, пока Советы не опередили, но американские упрямцы его не слушали… Более того, дико затратная американская лунная программа, во многом опередившая время и не сильно-то нужная, беспилотные станции собирали образцы грунта и исследовали поверхность Луны куда дешевле, главное – безопаснее для человека, была запущена с одной-единственной целью: утереть нос проклятым русским. Плевать, что Королёв – из Украины, украинские корни также у Янгеля и Глушко, а Челомей и Черток вообще из Польши, при коммунистах трудился советский интернационал, после девяносто первого распавшийся, все они на Западе назывались "русскими", и это не обидно.

Но советская космонавтика не выполнила сверхзадачи – не отправила гражданина СССР на Луну ни до американцев, ни вообще. Если бы Вася Пупкин из Советского Союза хоть на день раньше Армстронга оставил рифлёные следы в лунной пыли, американцы немедленно штурмовали бы Марс! Задолго до появления монстров-старшипов Илона Маска.

Те самые следы экспедиций, что сфотографировала индийская лунная станция, утерев нос скептикам и сторонникам теории, отрицавшей американские полёты.

Отставание в космосе подорвало веру советских граждан во всемогущество коммунистической системы. А эта вера была идеологической основой, именно она заставляла бросать насиженные и относительно комфортные места, нестись сломя голову поднимать целину, строить Братскую ГЭС или БАМ. Мечты и идеи в СССР замещали материальные стимулы, они были не только частью пропаганды, но и экономики.

Брежнев, урезав затраты на космос, особенно на лунную программу, погубил не только нашу космонавтику. Он подорвал моральный стержень государства. Из пионеров и первопроходцев космоса мы превратились в таксистов, промышляющих извозом на орбиту пассажиров из дружественных марионеточных государств.

Ещё до Брежнева, на волне успеха «Востока-1», в космические программы бросились слишком многие, что привело к распылению сил и средств. В чём-то Брежнев был прав: тратим много. Тратить надо было с умом…

Я открыл глаза, не в силах уснуть, как сделало большинство парней в учебной роте, многие посапывали, другие лежали тихо, старший наряда шёпотом распекал дневального на тумбочке.

- Почему унитазы плохо вымыты? Сниму с поста – пойдёшь драить по новой!

Стояла обычная армейская ночь перед столь же обычным учебным днём, и только один курсант маялся от мыслей – как же изменить развитие космонавтики и всю историю СССР. Возможно, очень преувеличивая свои значимость и возможности.

Я не знаю, как надо поступить, даже если бы получил право принимать стратегические решения. Зато хорошо информирован, что было ошибочным. Особенно много времени и сил отняла ракета Н-1, все четыре пуска которой окончились взрывом, да и не могли окончиться ничем иным. А «Энергия» никак не поспевала, чтоб опередить старт «Аполло-11». Надеюсь, однажды смогу сказать своё веское слово, и к нему прислушаются.

Слово мне предоставили, но совсем не перед теми людьми, кто вправе принимать решения. На следующий день намечалось комсомольское собрание. От обязанностей помкомвзвода пока освобождён, от комсоргских – нет.

Днём были занятия по матчасти. В своё время знал МиГ-15УТИ настолько, что мог разобрать-собрать большинство узлов с закрытыми глазами. Ни МиГ-17, ни МиГ-19 не выпускались в двухместных учебных конфигурациях, «пятнадцатый» оставался учебной партой довольно долго для нескольких поколений курсантов.

Как передать эти ощущения… Как если бы учился водить на горбатом «москвиче», выучив его до винтика, за годы сменил множество машин, добравшись до «кайена», и теперь вдруг опять предстоит оседлать верную старую тачку, архаичную, медлительную, тем не менее – вполне способную с ветерком прокатить из пункта А в пункт Б. И заново сдать на водительские права.

Уходя на пенсию в конце восьмидесятых, в годы проклятой «перестройки», приправленной «ускорением», «гласностью» и прочими изобретениями советников Горбачёва (с супругой), я уже успел привыкнуть к довольно продвинутой авионике. «Пятнадцатый», по сложности электронной начинки весьма уступающий простейшему смартфону, не имел даже радара! Автопилот способен поддерживать высоту, курс и заданную скорость, но радиотехническая система захода на посадку, для советского авиапрома – нечто прорывное, настолько не вызывала доверия, что мы старались её не использовать.

Во всём, что касалось устройства и теории пилотирования истребителя, я без труда поддерживал реноме пятёрочника, в отличие от настоящего курсанта Гагарина владел самолётом когда-то на деле, а не по книжкам. А вот комсомольское собрание виделось испытанием.

Как их проводил Юрий Алексеевич? Свято верующий в марксизм, наверняка с самым искренним воодушевлением зачитывал передовицы газет. Сокурсники без сомнений разделяли те же идеалы, но не проявляли столько энтузиазма.

Я решил рискнуть и внести свежую струю.

Собрались в ленкомнате. В углу дремал подарок шефов – телевизор КВН-49, в который раз поломавшийся и ждущий ремонта, иначе схалтурил бы, включив его, идейные репортажи о битве за удои чугуна или плавки молока, быть может – наоборот, не важно, транслировались ежедневно по единственному каналу и всего несколько часов в день. Чкалов входил в число «счастливых» областных центров, центральное телевидение покроет большинство населённой территории СССР только лет через десять, не раньше.

После дайджеста газетных передовиц попросил взвод выстроиться в линию и всем взяться за руки.

- Товарищи курсанты! Задание самое простое – не дать мне прорваться через вашу цепь. За минусом занятых в наряде, вас двадцать. У меня осталось двадцать папирос. Одолеете – каждому по одной, иначе отдам всю пачку во второй взвод.

- Сам что курить будешь? – не поверил Приходько.

- Бросаю. Ну, чего ждёте? Взялись за руки!

Разогнавшись от противоположной стены, я пригнулся и метнул тело туда, где виднелась наибольшая брешь, но пацаны, приняв игру, тут же сомкнулись. Две последующие попытки окончились тем же.

- Садитесь, товарищи. Ваша взяла, - я вытащил пачку и пустил её по рукам. – Вот так и служить надо. Самолётов много, лётчиков тоже, а советское небо – одно на всех. Мы победим, если никакой буржуйский самолёт не прорвётся через наш заслон. Поэтому важна не просто сумма усилий. Каждый на своём месте несёт ответственность за общее дело. Если всего один бомбардировщик с водородной бомбой пролетит к Ленинграду или Москве, даже представить не хочу, что случится. Скоро начнутся вылеты. Будем стараться, чтоб из нашего взвода никто не был отчислен!

- Кроме Бушнева, Шпанько и Ошуркова, - напомнил Дергунов.

- Их считаю предателями Родины, - я закусил удила. – Что морду мне начистили, оно полбеды, уже почти всё зажило. Но держать в ВВС офицера, способного ударить старшего по должности, пусть это лишь помощник комвзвода, никак нельзя. Государство им выделило всё – место в казарме, питание, форму, обучение, рассчитывало на них. Трое мудаков просрали свой шанс выйти в люди. Подвели не только себя, а ещё государство, партию и народ. Лучше бы на их места другие парни поступили, порядочные. И мы с вами виноваты – вовремя не одёрнули, не поставили на место. Довели дело до ЧП. Баста! Больше никаких шалостей. Вместе осваиваем МиГ-15, затем МиГ-17 и осенью разлетаемся по частям службы.

Наверно, далеко выскочил за формализованный протокол комсомольских собраний, предшественник такого, думаю, не позволял. Но после инцидента оставлять дело как прежде – неправильно.

На этом время собрания вышло.

- Юра, может, здесь скурим твои папироски? Дубак на улице, - катнул пробный шар Дергунов. – Ты точно не будешь?

- Мне доктор Сарнов объяснил: после черепно-мозговой травмы не нужно курить. Да и потом тоже. Знаете, как-то в редакции журнала «Крокодил» сотрудников задрал табачный дым. Мало того, что почти все дымят, так и посетители заходят с соской в зубах. И один из фельетонистов или, там, карикатуристов придумал плакат: «Капля никотина убивает лошадь!», внизу приписка: «просьба убивать лошадей в коридоре». Так что, товарищи курсанты, прошу надеть шинели и спуститься к грибку на отведённое для курения место.

Бородатая лошадиная шутка, где её слышал – не помню, разрядила обстановку, накалённую после патетического спича про воинский долг и посыпания пеплом головы из-за трёх хулиганистых дедушек. Взвод ссыпался на первый этаж и оттуда на улицу, я пошёл со всеми и стал с наветренной стороны, чтоб меньше вдыхать табачный дым. Желание сунуть папиросу в рот, довольно сильное в первые два дня, постепенно ослабевало.

В роте выражение «убьём лошадку» в значении «пойдём покурим» приобрело устойчивость. Ну а я с каждым днём убеждался, что встроил себя в гагаринский курсантский коллектив, пусть не добился полного сходства с предшественником, но уж точно не кажусь сокурсникам американским шпионом в обличии Юры.

Скорее бы в часть, где никто не видел прежнего Гагарина! Короткий отпуск после выпуска и до прибытия к месту дальнейшего прохождения службы я точно не использую для поездки домой. Разве что, оттрубив год-два в полку, тогда на слова родителей «ты изменился, сынок» без особого смущения отвечу «да».

А если не возьмут в отряд космонавтов? Грусть-тоска.

Ничего. Мне двадцать три. Что-нибудь придумаю.