Второй полёт Гагарина

Глава 19

19

«Строгость законов Российской империи искупается необязательностью их исполнения», так или примерно так утверждал Салтыков-Щедрин, и к хрущёвскому периоду мало что изменилось. Несмотря на запрет покидать наш космический городок, я разъезжал по Москве, Московской области, а при необходимости гонял в Белорусскую и Украинскую ССР, получив, кроме заместителя начальника ЦПК, ещё один портфель – заместителя Генерального директора Объединения перспективного машиностроения, директором, естественно, стал Королёв. Шелепин выделил для моего сопровождения, исходя из памятного приказа Хрущёва, аж шесть человек и автомобиль, использовали также и мою машину, но она была слишком уж прожорлива, без малого двести лошадей, слишком часто приходилось заезжать на бензоколонку, в то время встречались они реже. Мои соглядатаи сами садились за руль, мне не доверяя. Когда «волга» подъезжала к заправочному аппарату, брутальному красному столбику с циферблатом за стеклом, там чёрная и красная стрелки, я тоже оставался не у дел. Водитель вставлял пистолет в топливный бак и топал расплачиваться талонами.

Бензин в Москве шестьдесят первого года мало кто покупал за наличные деньги. Шофёры государственного транспорта получали топливо на заправках прямо на автобазе, приписывали тонно-километры и потом не знали, куда деть якобы спаленное топливо. За пачку папирос с готовностью сосали бензин из бака через шланг, отплёвываясь и опуская сильно пахнущую струю в ведро или канистру, откуда переливали через воронку в бак легковушки. Один из офицеров КЭЧ как-то рассказал мне, что за восемь лет езды на своей «победе» не только не знал, где и почём продаётся бензин, но даже как откручивается крышка с горловины. Машину ему постоянно заправлял старшина из их части за те же папиросы или солдат, сливая из грузовиков или бронетранспортёров. Правда, легко было приобрести лишь семьдесят второй бензин, моя «волга» была рассчитана на элитный А-76, а появления в армии «кормильцев» марки «Урал» на АИ-92 нужно ещё было обождать, поэтому чайковский двигатель исправно кушал семьдесят второй и не стучал поршневыми пальцами.

Машина превратилась из элемента некого форса в производственную необходимость, потому что Королёв сделал меня де-факто замом по снабжению. В отличие от него, особо секретного товарища, я успел засветиться на публике и потому открывал ногой любые директорские двери на заводах, где могли быстро и без проволочек выточить что-то, совершенно необходимое для эксперимента с ракетой или ракетным двигателем. Расплачивался с руководством белозубой улыбкой, со слесарями и прочими фрезеровщиками – бутылкой, для чего Главный определил мне оклад зама. Совместительство служащего в армии, тем более зачисленного в гражданскую контору, запрещалось категорически, но на фоне игнорирования приказа Хруща держать меня взаперти это было просто мелочью жизни.

Приходилось слышать, что ради «Фобос-Грунт» отчаявшиеся российские специалисты шли на радиорынок и за кровные рубли покупали китайские бытовые микросхемы, так ли это, может – обычная байка, не знаю, но вот сам очутился в подобном положении. Каюсь, занятиям с космонавтами уделял меньше времени, чем хотел бы, но куда больше, чем прежний Гагарин, по уши занятый представительскими поручениями.

Мы с Аллой пролетели не только мимо Чехословакии, но и мимо множества других весёлых мероприятий, я из-за опалы у генсека, а жена из-за беременности, протекавшей несколько тяжелее, чем первая. Не ездили даже в Крым, заменявший советским людям Анталию, Хургаду, Пхукет и Гоа одновременно. Как следствие, мне не грозило падение из окна госдачи в «Форосе». Тот Юрий сильно разбился и получил рваную рану на лице, посему не смог присутствовать на открытии съезда КПСС и сильно разозлил Хрущёва, в чём-то мы до сих пор совпадаем.

Моя персона во время поездок по заданию Королёва пользовалась неизменным успехом у женского пола. Ох, какое искушение… Я не выступал столь публично, как мой оригинал, но появившись в трудовом коллективе, где хоть один из трудящихся принадлежал к прекрасной половине человечества, а в бухгалтерии и секретариате все труженики такие, как попадал под обстрел женских глаз сильнее, чем волк, выскочивший на поле перед десятком охотников. Не гарантирую, что каждая отдалась бы прямо на рабочем столе, не забываем, в СССР секса нет, но взгляды ловил на себе столь пламенные, что, сорвись единожды, верность супруге мог бы хранить только изредка.

Клянусь: ни с кем, ни разу, хоть свербело очень. Я слишком заметен. На триста процентов уверен, что «осчастливленная» моим вниманием уж таким успехом да похвалилась бы. И для семьи, и для намеченных великих дел мне стоило оставаться незапятнанным.

Что-то во мне повторяло: ты – избранный, раз удостоился (по-моему, вряд ли заслужено) повторить подвиг Гагарина. Эта странная ответственность давила. Зачастую отказывал себе в мелких радостях, по-прежнему практически не употреблял спиртного, в отличие от того же Титова, получившего партийный разнос за безобразия в румынской командировке.

Он честно признался, что во время суточного полёта чувствовал себя отвратительно. Поскольку у меня ничего подобного не наблюдалось в силу краткосрочности пребывания на орбите, моё состояние сочли нормой, его – патологией. Следовательно, герой и всё такое, но к дальнейшим миссиям в космос негоден. Несложно догадаться, что перестал соблюдать режим. Из отряда космонавтов не отчислялся, но даже дублёром его бы уже никто не назначил. Соответственно, на всякие приглашения и торжественные встречи с тружениками и труженицами ездил постоянно, не отказываясь от чарки за своё здоровье и успехи космонавтики.

В конце августа, когда данные о послеполётном состоянии здоровья Титова были изучены и обобщены, Королёв устроил мне очередной сеанс откровений. Его обычный скепсис дошёл до какой-то экстремальной точки.

- Юра! Ты как думаешь, мы в тупике? Ну не сможет человек долго находиться на орбите. А ты: «Луна-а»…

- Ничего подобного. Мы, приматы, миллионы лет привыкали жить в гравитации. Дайте человеческому организму четыре-пять дней адаптироваться к невесомости. Вы же знаете мои предчувствия, а это к тому же основано на собственном опыте и ощущениях.

- Меня не поймут. Тут едва сутки вытерпел…

- Готов лететь на неделю. Вы же знаете, я не прекращал тренировки. Если датчики не покажут стабилизации состояния, через трое суток дадите команду на спуск.

- И мы получим уникального единственного, переносящего космос… Нет уж!

- Тогда форсируем одновременный полёт Нелюбова и Николаева. Лучше сразу троих, с Поповичем, как хочет Хрущёв.

Изменение ракетной политики позволило использовать все заготовки для баллистических ракет на базе «семёрки» на нужды исследования космоса. Даже экземпляры, стоящие на боевом дежурстве в РВСН, мы надеялись вскоре использовать для запуска беспилотных аппаратов. Я надеялся, что моё вмешательство сделает старты чаще. Поскольку военное министерство имело свои амбициозные планы, их «зениты» уходили в зенит, прошу простить мой французский, тоже несколько чаще – уже два спутника-шпиона во второй половине шестьдесят первого года, один, правда, неудачный из-за разгонного блока.

Хуже, чем с ракетой, а над ней работали уже много лет, дело обстояло с кораблём, его бортовыми системами. Я замёрз в тайге, а Титов на орбите, потому что из-за неисправности системы терморегуляции два вентилятора охлаждения крутились на полную. Температура опустилась до десяти градусов, вроде бы и не мороз, но для неподвижно лежащего и не особо тепло одетого – существенно. Теперь члены отряда космонавтов де-факто сами испытывали улучшения, потому что изменённые блоки устанавливались на макете в НИИ, и мы сами залезали внутрь, закупоривая люк, чтоб убедиться: теперь работает или всё осталось как раньше, я куковал внутри спускаемого аппарата не меньше других.

Моё исчезновение из поля зрения масс-медиа, особенно на фоне мелькающего везде и всюду Титова, породило немало слухов, ехидных комментариев в западной прессе, а также лавину писем в ЦК КПСС. Поэтому, забив на собственное распоряжение, Хрущёв семнадцатого октября появился в только что сданном Кремлёвском дворце съездов, заказав сопровождение в виде обоих летавших в космос – меня вместе с Титовым. Сиял, растягивая жабий рот в радостной улыбке. Иностранные гости из братских коммунистических партий тискали ему руку, потом нам с коллегой, и мне почему-то показалось, что космонавтам досталось больше сердечности. Никита Сергеевич, похоже, не слишком пользовался популярностью. По уважительной причине: из-за отсутствия той самой популярности.

Оттепель заканчивалась или даже закончилась. Совнархозы и прочие экономические новшества не принесли ожидаемых результатов. Неожиданные виражи хрущёвской политики не вызывали аплодисментов, он слышал смешки за спиной и требовал у Шелепина, которого сам же наставлял о необходимости преодоления наследия сталинского НКВД-КГБ, вычислять, преследовать и сажать рассказывающих про генсека анекдоты.

К съезду, парадному и показушному мероприятию, Хрущёв приберёг две заготовки: демонстрацию космических достижений и эпохальное заверение построить коммунизм уже к восьмидесятому году.

«Партия торжественно провозглашает: нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» Более чем оптимистическое обещание обрело конкретный и невыполнимый срок.

Пока он чувствовал себя победителем, лидером в плюсе. Я же не вполне знал, как к нему относиться. Да, освободил страну от культа личности Сталина, но настолько неуклюже, что разрушил часть идеологической конструкции СССР, рассорил нас с китайцами и албанцами. Согласен, своевременно начал реформу колоссального военного монстра, но так, что под нож пошли нужные виды вооружений, а средства тратились настолько неэффективно, что кошмар. Укротил и обуздал госбезопасность и милицию, но затем снова начал закручивать гайки.

Подытожу. Он был крайне неудачным высшим руководителем СССР. Такого отношения и заслуживает.

Я отсидел положенные дни, слопал энное количество икры и дорогой рыбы в буфете, лизал (не пил) коньяк с самыми различными деятелями, уклонялся от разговоров про космос и в последний день слинял, оставив Титова нести бремя космической славы одному. Первый совместный полёт двух «Востоков» был запланирован на декабрь, он предусматривал некоторые орбитальные маневры и сближение до расстояния прямой видимости. Активный корабль, на котором должен был лететь Нелюбов, довольно существенно отличался от «Восток-1» и «Восток-2». Все, причастные к его подготовке, трудились как проклятые.

Никита Сергеевич жаждал «удивить мир» ещё раз, а мы рвали жилы ради дороги на Луну. Поплатились: Николаев спустился за Уралом сразу после старта, чудом выжив после отказа техники. Нелюбов провёл на низкой орбите более пяти суток, маневрировал в гордом одиночестве, главное, доказал, что описанное Титовым временное ухудшение самочувствия не столь существенно и без следа исчезает на четвёртый день. Он отвязывался и плавал, если так можно описать перемещение в крайне тесной кабине, сообщал в ЦУП, насколько ему комфортно в космосе.

Хрущёв негодовал. Он по-прежнему настаивал на задаче «удивлять», пятисуточный рекорд пребывания на орбите его не вдохновил. В марте шестьдесят второго в космос отправилась первая женщина – Ирина Соловьёва, опытная парашютистка, но она крайне мало времени провела в ЦПК. И Каманин, и Карпов, и я просили отложить женский запуск, но генсек, как мне потом рассказали, взъярился, увидев мою фамилию в числе отрицавших готовность наших женщин, соответственно решил поступить наоборот.

Подвела даже не краткосрочность подготовки, а случай. Космонавтка опустилась с парашютом в Уральских горах и получила тяжёлую травму. Её, торжественно идущую перед телекамерами от трапа Ил-18 по красной дорожке к Хрущёву, заменила загримированная актриса. Сама Соловьёва давала интервью, только сидя в кресле, способность ходить вернулась к ней много позже.

Королёв лишний раз подивился моей прозорливости. Говорил, что в средние века меня давно сожгли бы на костре как колдуна. Но ещё теснее приблизил. Он первым поздравил с рождением сына, каким-то образом умудрившись узнать, что Алла благополучно разрешилась бременем, раньше меня, поскольку я мотался по его поручениям и звонил в госпиталь редко, примерно раз в полтора-два часа.

Двенадцатого апреля, как раз на годовщину полёта, приехал к нам домой на «отведки», то есть посмотреть на малыша, привёз подарков. Андрюха орал мощным, хоть и очень детским голосом, резко отличаясь от сравнительно молчаливой сестры, врачи убеждали: вполне здоров, просто чересчур активен.

- Космонавт растёт! – бросил Главный, заслужив ненавидящий взгляд моей половинки. Затем предложил мне прогуляться, и тут уж не можно было не сомневаться: предстоит очередной сверхоткровенный разговор.

- Вы про ракеты на Кубе?

Мы уже достаточно отдались от жилых домов, медленно шагая среди молодых деревьев, всего пару лет посаженных и в эту весну ещё не выпустивших почки. Конечно, суперагент ЦРУ, имея направленный микрофон и компьютерную систему обработки звука, сумел бы записать и расшифровать наш диалог, даже матерные слова, которые я практически никогда не слышал от Главного.

- Гагарин… твою мать… порой хочется отдать тебя в медицинскую академию и выпотрошить, чтоб сказали: что у тебя за приборчик, предсказывающий будущее?

- Ни хрена не получится. Ни у него, ни у вас с медиками. Хрущёв – мелкий прыщ, выбравшийся на самый верх благодаря стечению обстоятельств, подлости и хитрости. Постоянно чувствует себя неуютно в тени славы Сталина, оттого так его ненавидит и сражается даже с мёртвым. Пытается себе и всем доказать, что он – не ноль без палочки, а что-то сможет. Дальше элементарно. Кубинские революционеры – это просто бандиты, отобравшие власть у других бандитов, но лояльных к США. Вдруг у нас резко улучшились отношения с Кубой. Мы с вами предлагаем сложные, дорогие многоходовые варианты: АПЛ с ракетами, лунная база. Вон, Янгель сделал проект орбитальной водородной бомбы, что будет крутиться над головами американцев и на любом витке упадёт прямо на Сентрал-Парк в Нью-Йорке. А Хрущёв поднял чарку с Фиделем Кастро и договорился: давай-ка без всяких больших затрат поставим ракеты средней дальности на Острове Свободы! В ответку на американские в Турции. Это – чистые предположения, но вы только что их подтвердили.

- А почему не получится? – Королёв слушал, но, похоже, не на сто процентов верил. Наверно, у него имелись какие-то свои резоны. – Обоснуй, почему не получится. Я пока не спорю и не опровергаю, хочу услышать твои аргументы.

- Потому что американцы не позволят, да и нахрен нам не нужно. Куба у них как на ладони. Сначала врежут ультиматум. Потом вдарят по пусковым установкам, они же как на ладони у их ВВС. И наш Президиум ЦК КПСС окажется перед выбором: или попытаться напасть на более сильного противника с гарантированным уничтожением Советского Союза, или утереться. Думаю, что задумка провалится ещё на начальном этапе реализации.

- Но их ракеты стоят в Турции… Так сказал бы Хрущёв, добавив пару смачных эпитетов.

- Стало быть, мы имеем право ставить ракеты на Кубе. Сергей Павлович, американскому президенту и Конгрессу это Хрущ не объяснит. Они привыкли к собственной исключительности. Quod licet Iovi, non licet bovi, как любит повторять моя супруга, что означает…

- Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Знаю. Они – боги, мы – всего лишь корова мужского пола.

- Дались кукурузнику эти турецкие ракеты! Да, он изволил обидеться. Представим маловероятное: уговорил американцев их убрать. Но в Средиземном море и в Норвежском море несут дежурство их ядерные субмарины, необнаруживаемые и неуязвимые, способные накрыть ракетами весь СССР до Урала со столь же малым подлётным временем, что и у «Юпитеров» в Турции.

- То есть ты остаёшься при том же мнении: сдерживание угрозой неприемлемого ущерба, а не попыткой порвать жилы, добиваясь паритета?

- Да. Потому что… смотрите сами. Начиная с Кореи, мы неизбежно стоим перед чередой региональных конфликтов. После пятьдесят шестого яснее ясного: Израиль будет воевать с арабами, а арабы – наши естественные союзники. Другая американская марионетка, Южный Вьетнам, сражается с коммунистическим Северным. Скажите, Сергей Павлович, если бы вы были не Королёвым, а королём, дали бы вьетнамцам или арабам баллистические ракеты? А с водородными боеголовками? Нет, как можно больше обычных Ил-28, но их нет, Хрущёв приказал порезать на металлолом. Он готовится к войне, невыгодной ни нам, ни Вашингтону, значит – практически невероятной, но совершенно упускает реальные нужды армии и политики. И всё же такая абсурдная война, с гибелью для всех, может произойти, если кукурузник, нюх потерявший, продолжит дёргать американцев за яйца.

На этот раз Королёв думал долго. Мы прошли достаточно далеко, поравнялись с КПП, дальше начиналась особо режимная территория. Разумеется, обоих бы пропустили. Но нам туда не было нужно.

Он развернулся, я за ним и увидел целую компанию, сопровождавшую нас на уважительном расстоянии – его водителя и сопровождающих офицеров КГБ.

- Так, Гагарин. Я пришлю к тебе человека, немного более ориентирующегося в делах политики и стратегии. Изложи всё это на бумаге. Только без кукурузы и «дёргать за яйца», вообще без критики лично генсека. Одни факты и рекомендации.

- Кому она ляжет на стол?

- Мне. Дальше я решу. Сам понимаешь, насколько рискованный процесс ты только что запустил, - Королёв тяжело вздохнул. – Но иначе нельзя. Не Хрущёв дал старт послевоенному ракетному строительству и атомному оружию, а Сталин и Берия. Он обоих убил, одного после смерти, другого лично закопал живьём, пожинает результат их задела, но слишком часто ставит палки в колёса. Нужно что-то решать.

Я похолодел. Заговор по смещению Хрущёва готовился двумя годами позже и совершенно иными людьми. Меня прихлопнут – мокрого места не останется. А мои дети? Алла? Лунная программа?

Если отказаться и оставить событиям возможность развиваться в прежнем ключе, Хруща снимут в октябре шестьдесят четвёртого. Бодание с американцами в шестьдесят третьем он не выиграет, пусть даже заставит вывести «юпитеры» из Турции, ничего не значащие в итоговом раскладе. Но ведь тогда всё висело на волоске, один случайный выстрел развязал бы Третью мировую, а я натоптал достаточно бабочек, чтоб история чуть уклонилась от известной мне траектории.

Кроме того, поезд уже ушёл. Главный впитал основные мои соображения, да и не нужно преувеличивать собственную значимость, он прекрасно всё понимал до этого разговора. Разве что подкорректирует некоторые акценты. В отличие от какого-то опального майора ВВС, находит общий язык с Шелепиным, Родионовым, Косыгиным, Брежневым.

Отсидеться не удастся. Сожрут Королёва – и мне не поздоровится. На чьей стороне я? Неужели на хрущёвской? Не смешите тапочки моей бабушки.

Значит, война.