Сказать, что Остап был удивлен — ничего не сказать. С крайним изумлением он смотрел на мобилу и даже пару раз моргнул, не веря глазам и будучи не в силах вымолвить ни слова. Когда же речь вернулась, спросил точь-в-точь как завмаг Горбушкин из фильма «Не может быть!»:
— А это чего, а?
— Мобильный телефон, — прозвучало само собой разумеющееся пояснение.
Остапу вдруг подумалось, что вот сейчас откуда-то заиграют фанфары и чей-то голос с небес объявит: «Поздравляю! Вас снимала скрытая камера!». Потом из укрытия появятся улыбающиеся люди с телекамерами и микрофонами, пойдет дождь из конфетти и серпантина, а грудастая девушка в деловом костюме вручит ему букет цветов.
Но ничего такого не произошло…
Он с сожалением воздохнул и вкрадчиво поинтересовался:
— На Карфагене что, есть сотовая связь? Или мы на самом деле…
— Никаких «на самом деле», — прервал Крот. — Ты ведь сейчас подумал, что все это розыгрыш, не так ли? Увидел вещицу из вашего мира и вообразил невесть что.
— Есть такое.
— А на самом деле телефон был в одном из контейнеров. Я использую его как напоминалку. Каждые три часа он пищит, когда пора принять лекарство. Пропущу один прием, и мне кобзда. Вот она, расплата за бурную молодость. А сотовой связи здесь нет. Откуда ей взяться?
Пахан вынул из нагрудного кармана зеленый пузырек, вытряхнул на ладонь круглую, словно маленький мяч, пилюлю и отправил ее в рот.
— У меня была такая модель, — сказал Остап, еще раз поглядев на мобильник. — Отличный телефон. Им можно хоть гвозди забивать.
— Или убить кого-то, — ухмыльнулся Крот.
— Ну насчет этого я не знаю. Не пробовал.
— А я знаю. Как-то раз один чижик слямзил у меня бутылку вина. Думал, что раз я слепой, то не найду его. А я нашел. По запаху. Хотел проучить его за воровство, да не рассчитал, попал мобилой прямо в висок. Он и помер.
— Какой бесславный конец.
— Да уж. Но смерть — это такая штука, всегда приходит не вовремя… А когда я жил на Земле, мобильник весил почти килограмм. Такой бандурой можно было и слона уконтрапупить!
— Кажется, мы забыли кое-что важное, — после небольшой паузы напомнил Остап.
— Ты хочешь знать, что я решил по поводу тебя?
— Именно.
— Ты будешь драться на ринге.
— Чего⁈
— Раз в неделю у нас проводятся кулачные бои. Любой алькатрасовец может принять в них участие.
— Даже раб?
— Если хозяин не против, то почему бы и нет.
— А что получает победитель?
— Денежный приз. Но тебя ждет другая участь.
— Какая же?
— Станешь одним из нас.
— Но мои друзья остались в Маяковке… Я хочу вернуться к ним.
— Тебя не примут назад.
— Почему?
— Никто не любит предателей.
— Но ведь коммунары не знают о том, что произошло.
Крот пощипал мочку уха и уклончиво ответил:
— Узнают.
— Откуда? Урки твои проболтаются? — пытливо воззрился на пахана Остап.
— Как? Наше общение с коммуняками сведено к минимуму. Да и в своих людях я уверен, никто без моей указки, — последние четыре слова он выделил особо, — слова лишнего не скажет.
— Они, что клятву на крови давали?
— Нет, просто у нас не принято выносить сор из избы. Проштрафившихся ждет суровое наказание.
— Насколько суровое?
— Их сажают на кол.
— У вас прям мания какая-то людей на кол сажать.
— Между прочим, очень действенный метод.
— А если я продую тоже на кол посадите?
— Ты станешь рабом.
— Ничего себе, хорошенький выбор… А когда состоится бой?
— Завтра. Если ты и вправду хорошо дерешься, возьму тебя под свою опеку.
— А чего до завтра тянуть? Прямо сейчас выстави против меня своего самого сильного бойца, я ему враз шею намылю!
— Сказано завтра, значит завтра. А пока отдыхай, набирайся сил. Главное, выспись как следует.
— Ну а что мне еще делать…
Пахан нравоучительно поднял палец и произнес:
— Чем старше я становлюсь, тем серьезнее отношусь к отдыху и восстановлению. А как важны сны! Как много они нам дарят! Сны раскрашивают наши жизни, делают их ярче и интереснее.
— «Как прекрасен мир, являющийся во снах: от загадочных глубин океана до сверкающих звезд вселенной», — процитировал Остап.
— Красиво. Кто это сказал?
— Альбус Персиваль Вульфрик Брайн Дамблдор.
— Кто таков? Поэт?
— Нет. Профессор из «Хогвартса».
— В первый раз слышу.
— А что будет с Ржавым?
В ответ пахан что-то неразборчиво пробубнил себе под нос. Остап не стал переспрашивать.
Угрюмый бритоголовый тип из банды Фунта отвел пленника в темный сарай.
— Вздумаешь бежать, поймаю и переломаю ноги, — предупредил он и закрыл дверь на за засов.
— Это кто еще кому ноги переломает, — процедил свозь зубы Остап.
В сараюшке было сыро и прохладно. Сквозь щели досок пробивался скудный свет. Посредине, на земляном полу, лежала охапка сена. У стены стояла кадка с водой, в которой плавал деревянный ковш, рядом — краюха серого хлеба.
Первым делом Остап утолил жажду. Вода была затхлой и противной. Попробовал хлеб. Краюха оказалась твердой, как камень.
Остап даже и не думал о побеге. Куда ему бежать? И главное, как? Кругом урки. Да, теперь он владел всякими там приемчиками, но против лома, как известно, нет приема. А против пули — и подавно.
Как-то раз он снимал сериал про маньяка. И одна из локаций очень напоминала этот сарай. По сценарию, маньяк скрывался там от ментов. Это был не какой-то конкретный душегуб, вроде Чикатило или Фишера, а, что называется, собирательный образ. Конченный садист, который убивал и насиловал молодых женщин. Его разыскивали бравый майор полиции и симпатичная стажерка, как и положено, связанные романтическими отношениями. И вот в том самом сарае происходила развязка: маньяк найден, но сдаваться он не собирается, начинается драка, в конце которой бравый майор пронзает негодяя вилами, после чего произносит пафосную речь о неизбежной победе добра над злом. Сериал назывался «Сатана».
Еще на этапе разработки сценария Остап попытался привлечь к процессу Луцыка. Как-то за кружкой пива он показал ему наброски, рассказал о замысле и предложил написать пилотную серию:
— Маньяки — это же твоя тема! Вот, сможешь разгуляться в своих фантазиях! Визуальное искусство — это тебе не буковки на бумаге! Заодно деньжат срубишь. Соглашайся.
Луцык поскреб пятерней небритую щеку:
— Царский подгон. Но мне нужно подумать.
— А что тут думать? Сел и настрочил.
— Я никогда еще на заказ не писал.
— Все бывает в первый раз. Или ты цену себе набиваешь?
— Да ничего я не набиваю… Просто для меня это в новинку.
— Было в новинку, станет в старинку.
Специалист по маньякам сделал большой глоток из кружки, потом еще один, и наконец решился:
— По рукам.
Срок ему был дан две недели. Но через неделю Луцык позвонил и сказал, что отказывается.
— Почему? — спросил Остап.
— Не идет что-то у меня сценарий.
— Ты что, в запое?
— Нет, но на грани. Всю неделю только и делаю, что пишу и удаляю текст.
— А в чем проблема?
— Ну не выходит у меня образ положительного мента!
— А ты постарайся. Сделай над собой усилие. Ты профессиональный писатель или кто?
— Не могу.
— Надо смочь. Изучи матчасть, сериалы посмотри. «Глухаря», например. Или что-нибудь из моего.
— «Хроники УГРО-6»?
— Например.
— Прости, но это выше моих сил.
— А я, между прочим, твои книжки читал. И знаешь, это тоже не «Война и мир».
— Понимаю, но не могу. Насмотрелся я на эту братию в погонах…
— А ты представь, что пишешь сказку для детей. А мент — это фея с волшебной палочкой.
— Ты кажется, забыл, как мне эти феи своими волшебными палочками почки в отделении отбили?
— Не забыл. Но время было такое, да и ты тогда нажестил…
— Пописать в неположенном месте — это жесть?
— Угу. В центре столицы нашей Родины. Прямо у памятника Репину.
— И за этот проступок нужно бить по почкам?
— Время было такое…
— Ты повторяешься.
— Я еще десять раз повторюсь, если понадобится, пока до тебя наконец не дойдет.
— Без разницы. Я пас.
— Ну дело твое. Хозяин — барин.
Остап без труда нашел другого сценариста и тот отлично справился. Сериалу даже дали какую-то премию, и рейтинги у него были хорошие.
Режиссер, вспомнив эту историю, непроизвольно поежился. Ему вдруг явственно представился сериальный маньяк, который прячется под охапкой сена. Чтобы развеять свои страхи, он подошел к кучке сухой травы и пошурудил в ней носком ботинка. Конечно, там никого не было.
А еще Остап вспомнил про Гузель. Как там она? Не обижают ли ее? Она ведь взрывная девчонка, совсем не следит за помелом. Может в незнакомой компании такое отчебучить, что мама не горюй! Слава богу, за ней присматривают Луцык, Джей и Кабан. Им можно доверить все самое дорогое, что есть у него.
Дверь приоткрылась, и в сарай впихнули Ржавого, едва стоящего на ногах. Он прислонился к стене и медленно сполз по ней.
— Привет, — растерянно пробормотал Остап.
— Ну ты и гнида, Остап.
— Водички не хочешь?
— Задушить я тебя хочу, сволочь!
— Ну прости меня, Ржавый! Так было нужно… Ты лучше посмотри на это с другой стороны: мы остались в живых.
— Шкура!
— Да пойми ты, я это во имя нас сделал! Может, все-таки водички?
— Да иди ты со своей водичкой!
— Ну тогда хлебушка?
— Отвянь, кому сказал!
Но тот продолжал оправдываться и пытаться объяснять свой поступок:
— Зато теперь у нас есть шанс выбраться отсюда. Я что-нибудь придумаю, и мы сбежим.
— Этот калека поди наобещал тебе златые горы и реки, полные вина? — презрительно хмыкнул Ржавый.
— Ты про пахана?
— Про него.
— Ну кое-что обещал.
— Нашел кому верить! Урке! Он тебя продаст и купит, а потом снова продаст, но уже дороже. Крот очень опасный человек. Уже будучи слепым, на Земле он был главарем банды, которая промышляла похищениями людей, убийствами и вымогательством. А в Алькатрасе он король, судья и палач в одном лице.
— А с виду милый человек.
— Этот милый человек, если захочет, голову тебе в два счета отвернет и скажет, что так и было.
— Никогда бы не подумал. Кажется таким интеллигентным дядей. Гиппократа цитировал.
— Это он может! Крот мастак корчить из себя.
Остап подошел к кадке, зачерпнул воды и поднес ковш сокамернику:
— Пей.
На сей раз возражений не последовало. Голову Ржавого обматывала тряпица, на которой виднелось пятно запекшейся крови, лицо было бледным, как мел.
— Жрать хочешь?
— Нет. Мутит меня что-то, — Ржавый прикоснулся пальцами к голове. — Тяжелая у тебя рука, товарищ Остап.
— Я не специально. Это все мой дар. Не обижайся.
— На обиженных воду возят.
— Слушай, а что со мной будет если я вернусь в Маяковку?
— Ничего хорошего.
Остап непроизвольно потер шею:
— Вдернут?
— Смертной казни у нас в коммуне нет. На сходке будут решать.
— Может, простят на первый раз, а?
— Никто не любит предателей, — повторил слова пахана Ржавый.
— А поконкретней?
— Да не знаю я!
— А если мы немножечко соврем? Самую малость.
— Не прокатит. Урки по-любому найдут способ, чтобы в коммуне узнали… Надеюсь, ты не проболтался, что умеешь драться, как Брюс Ли?
— Проболтался.
— Ну и дурак. С такими умениями ты им здесь нужен. Теперь они тебя ни за что не отпустят.
— М-да, попадос.
Ржавый качнулся и застонал:
— Слушай, мне бы прилечь, а то совсем худо.
Остап оттащил раненого к снопу сена, положил его на спину, а сам прилег рядом.
— А ты не врал, что можешь меня в киношку пристроить? — спросил Ржавый.
— Не врал. Могу.
— А если не в нашу, а в зарубежную?
— С этим сложней. У нас сейчас в стране всякое-разное происходит…
— Например?
— Долго рассказывать.
— А Шварценеггер еще жив?
— Куда он денется!
— Снимается?
— Ну да. Во всяком мусоре.
— А Джеки Чан?
— Более трех тысяч травм, но все еще дергается. Правда, уже не такой живчик. Но что поделать, годы берут свое.
— А Сталлоне?
— Этот живее всех живых. Снялся недавно в сериале «Король Талсы». Просто отпад!
— Расскажешь, о чем там?
— Короче, сериал про бывшего мафиози, который вышел на свободу после двадцати пяти лет тюрьмы…
Но тут слушателя срубил сон, он протяжно захрапел, периодически что-то бормоча себе под нос. Остап заснул вслед за ним.
Разбудила его громкая команда: «Подъем!». Остап открыл глаза и увидел довольное лицо Фунта.
— Просыпайся, горемыка! Тебя ждет ринг! — проорал он.
Ржавый никак не отреагировал на звуки и вопли, продолжая спать.
— А поделикатнее нельзя? — обратился к Фунту Остап.
— Чего? Я по-петушиному не понимаю, — гыгыкнул Фунт.
— Опять ты со своими шуточками…
— А что голос такой усталый? Небось всю ночь вчера месил черное тесто с перцем?
— Ты меня реально достал! — Остап резко вскочил на ноги, занес было кулак, но дуло помповика, направленное прямо в лоб, побудило его остановиться.
— Но-но, не дергайся! Пахан мне рассказал о твоей способности. Так что я подготовился. Задумаешь какую-нибудь глупость, тут же пристрелю не раздумывая. Уяснил?
— Уяснил.
У дверей сарая стояла уже знакомая троица. Шайка Фунта. Мушкетеры, как обозвал их Крот. Только сейчас Остап заметил, что все они были похожи друг на друга, как три капли воды.
«Словно из инкубатора», — мелькнуло в голове.
— Давай руки в ноги, и шуруй. Публика заждалась, — поторапливал его урка.
— Воды хоть можно попить? — спросил Остап.
— Можно.
— А похавать дадите?
— Перед боем не положено.
Они добрели до огороженной невысоким забором площадки. Судя по валяющимся тут и там кускам дерьма, это был загон для скота. Вокруг толпился народ. Казалось, посмотреть на бой пришло все население Алькатраса. Женщины, мужчины, дети, рабы с интересом рассматривали Остапа и тихо перешептывалась.
Фунт грубо впихнул пленника в загон и громко объявил:
— Почтеннейшая публика, попрошу внимания. Сейчас вы увидите бой! Но в этот раз мы немного изменили правила. Это будет смертельная битва!
Остап содрогнулся и ринулся обратно к дверце загона, но на него уставился черный глаз помповика.
— Не шали, — сказал Фунт и плотоядно улыбнулся. — Отошел на середину. Быстро!
Остап выполнил приказ. А что ему еще было делать?
— Запускайте зомбаря! — громогласно возвестил Фунт.
Появились двое урок, которые держали под руки связанного зомби мужского пола. Рожа его была перемазана сажей. Глаза бешеные, рот кривился в зверином оскале. Из одежды имелись только семейные трусы в полоску и порванная майка-алкоголичка. Едва мертвяка развязали и выпустили в загон, он бросился на соперника. Режиссер, а ныне боец, не растерялся и влепил правой в челюсть. Зомби не шелохнулся. Та же реакция последовала на удар с левой.
— Это нечестно! — в сердцах выкрикнул Остап, и в ту же секунду кисти противника легли ему на шею.
Слюнявый рот, усеянный осколками гнилых зубов, приближался. Вот-вот доберется до шеи. Остап напрягся и что есть силы долбанул нежить лбом. А потом еще раз, и еще, и еще. До тех пор, пока отвратительная рожа не превратилась в кровавое месиво. Но зомби так и не ослабил хватки. Тогда Остап схватил его за запястья и с хрустом переломал, словно это были две спички. Движимый животными инстинктами, мертвяк не угомонился, продолжал напирать. Остап сделал ему подсечку. Пожиратель плоти с грохотом рухнул на спину, а его разозлившийся противник принялся охаживать уродливую башку ботинками до тех пор, пока она не треснула, как орех.
Толпа разразилась овациями. Отовсюду слышались восторженные крики.
Остап приободрился. Он поднял вверх руки со сжатым кулаками и представил себя Рокки Бальбоа, стоящим на вершине лестницы, которая ведет к главному входу в художественный музей Филадельфии.
— Остап! Остап! Остап! — скандировали люди.
«Ого, они даже знают мое имя!» — подумал он и послал присутствующим улыбку.
— Победа! Остап завалил зомбаря! — проорал Фунт. — Но не спешите расходиться, почтеннейшие урки! Самое интересное впереди!
На сей раз в загон запустили сразу двух мертвяков. «Леди» и «джентльмена». Он был высоким и худым, одетым в одну лишь майку-алкоголичку, на теле виднелись следы от ножевых ранений. Она — взлохмаченная, с огромными буферами и совершенно голая. Только увидев их, Остап сразу же придумал им клички: Панин и Семенович.
— Сдохните, падлы! — заорал он и ринулся в атаку.
Ударом ноги с разворота отбросил Семенович на несколько метров и занялся Паниным. Снова использовал подсечку. Панин брякнулся на землю. И Остап раздолбал его черепушку подошвами ботинок. Потом метнулся к забору, вырвал из него кол и вонзил его в пасть Семенович. Острие вылезло у нее из затылка.
— Ну и как вам такое⁈ — обратился он к толпе.
— Остап! Остап! Остап! — раздавалось со всех сторон.
— Я чемпион!
— Да-а-а-а!
— Кто я⁈
— Чемпион!
— Еще раз! Кто я⁈
— Чемпион! Чемпион! Чемпион!
Победитель вытянулся по струнке и запел, не особо попадая в ноты, арию Кощея Бессмертного из одноименной панк-оперы «Сектора газа»: «Вы слыхали как дают…» и далее по тексту. Публика затихла и замерла, внимательно слушая. Когда Остап закончил, грянул настоящий шквал рукоплесканий. Чемпион картинно раскланялся.
Если бы несколько дней назад кто-то сказал ему, что он будет драться с зомби и одержит победу, он бы не поверил. Московская жизнь известного режиссера была подчинена строгому расписанию. По понедельникам и средам — спортзал. Пятницу и субботу забирала Гузель. Раз в месяц — ужин с родителями. Иногда — спонтанные встречи с друзьями. И — работа, работа, работа. Впрочем, Остап не жаловался. Нет, конечно, и на него порой накатывала черная тоска, да такая, что хотелось выть, но это случалось крайне редко, отвлекаться на депрессии и раздумья о смысле жизни элементарно не хватало времени. Но вот сейчас, находясь на ринге в Алькатрасе, он осознал, до чего же скучно жил. Не жил, а существовал! А настоящая жизнь — вот она, тут! Остап ощущал небывалый прилив энергии. Он был настроен сворачивать горы и усмирять бурлящие океаны. Весь мир лежал у его ног, а он был победителем.
— А теперь финальная битва! — провозгласил Фунт.
Толпа замерла в ожидании, а супергерой крикнул:
— Валяй, Фунтяра! Что за блюдо ты приберег на десерт? Очередного зомбака? А может быть, тролля? Или самого Бейна? Выпускай всех сразу, я им быстро рога пообломаю!
— Финальный бой! — повторил урка и вытолкал в загон Ржавого.
Ослабевший коммунар стоял, покачиваясь, повязка пропиталась кровью, лоб покрывала испарина. Его широко раскрытые глаза покраснели, а ноздри вздрагивали от боли.
— Это смертельная битва! — заорал Фунт.
А толпа азартно подхватила:
— Смертельная битва! Смертельная битва!