Высадка. Изгои

09. Горбун, израильская виза и домик с мертвецами

— Ты что это надумал, Кац? — Лаптев пристально смотрел на скандалиста.

— Я сожгу себя! — Кац держал зажигалку в миллиметре от облитого жидкостью рукава.

— Прекрати, дурак!

— И не подумаю!

— Да будь ты человеком!

— Поздно спохватился, председатель! Я уже не человек. Я, на хрен, зверь!

— Давай поговорим!

— Время разговоров кончилось! — пафосно воскликнул Кац и поднес зажигалку к рукаву.

Но возгорания не произошло. Очкарик принялся лихорадочно водить пламенем по одежде, однако ситуация не менялась.

— Уймись — не позорься! — рявкнул Лаптев.

— Но почему? Почему… оно… почему не горит? — жалобно проскулил Кац.

— Потому что это биодизель, лось ты египетский.

— Чего⁈

— Биодизель, говорю…

— Как ты меня назвал⁈

— Ох… Кац, у тебя что в школе по химии было?

— Почему я, черт возьми, не горю⁈

— Ты слышал, что я у тебя спросил? Повторяю по слогам. Что у те-бя бы-ло в шко-ле по хи-ми-и?

— Ну тройка.

— Оно и видно. Если бы ты не прогуливал уроки, то знал бы, что дизельное и биодизельное топливо — нелетучие жидкости. Они не испаряются в воздухе, как бензин. Температура самовоспламенения у них гораздо выше. И твоя зажигалка просто не даст нужного нагрева.

Кац непонимающе посмотрел на бутылку и на зажигалку, потом в сердцах плюнул, зашвырнул оба предмета куда подальше и показал председателю кулак:

— Это еще не конец!

— Кац… Лев Моисеевич… Очень тебя прошу, угомонись! — взмолился председатель.

— Я угомонюсь, только когда ты предоставишь мне израильскую визу.

— И где я тебе ее возьму?

— Это твоя проблема. Я требую отправить меня на историческую родину!

— Да я хоть сейчас. Но ты, раз такой умный, подскажи, как это сделать.

— Подай запрос в израильское посольство.

— Да нет его здесь! Мы же на Карфагене! Ты что, забыл?

— Сказки не рассказывай. Израильское посольство есть везде.

Лаптев в бессилии тоже плюнул:

— Нет, ты не Лев, ты — баран.

— А ты антисемит!

— Я — коммунист-интернационалист!

— Пол Пот ты! Вот ты кто!

— Да за такие слова я тебе рожу набью! — председатель схватил оппонента за воротник и занес кулак.

— Я буду жаловаться в Страсбургский суд! — заверещал тот.

— Да хоть в Спортлото!

Кац как-то изловчился, вырвался и задал стрекача. Только его и видели.

— Прошу прощения за свое поведение, — опомнился коммунист-интернационалист и приложил ладонь к груди. — Но просто всю душу мне вымотал этот Кац! Я вообще-то человек уравновешенный, но как увижу его, руки так и чешутся по морде съездить.

— Что еще за фрик? — спросил Луцык.

— Лев Моисеевич Кац. Диссидент и возмутитель спокойствия. В Союзе преподавал литературу в вечерней школе. А также пописывал антисоветские стишки и публиковался в самиздате.

— Как Бродский?

— Как Уродский! Стихи Каца — верх бездарности.

— И насколько они бездарны?

— Тебе нужен пример?

— Было бы неплохо…

— А слову моему не веришь, значит?

— Охотно верю. Просто хотелось бы составить и свое мнение.

— А в самом деле, кто определил, что они бездарны? Обидеть поэта каждый может, — подхватила Джей.

Председатель забарабанил пальцами по лбу:

— Сейчас, сейчас, вспомню что-нибудь… Он раньше часто декламировал свои вирши.

— А сейчас завязал? — поинтересовался коллега по перу.

— В последнее время отдает предпочтение одиночным пикетам и перформансам. Вот месяц назад, например, пытался зашить рот в знак протеста против замалчивания проблем еврейского населения на Карфагене. Но ничего не получилось: иголка попалась тупая, только рожу исколол.

— Так что там со стихами?

— Сейчас, сейчас! — по лицу Лаптева пробежала судорога, он сердито закряхтел. Создавалось впечатление, что даже мысль о поэтических творениях Каца причиняла ему физическую боль.

— Ну вот скажем, — смог все-таки сосредоточиться председатель и процитировал: — «Конец проклятому Совдепу уже не за горами. Чекистов — в печку, наши автоматы не дают осечку».

— А что, по-моему, вполне себе! — заметила Джей. — Хороший панковский стишок.

— Вполне себе? Ну на вкус и цвет, как известно… А как тебе вот такое? «Таракан ко мне в трусы запихал свои усы. Остальное он не смог. Полыхай огнем, Совок!»

— Тоже неплохо! Похоже на «Красную плесень».

— Это еще что такое?

— Рок-группа такая.

— Наша?

— Угу. И очень известная.

— Кстати, Кац тоже был довольно известной личностью в определенных, скажем так, кругах. На «Голосе Америке» о нем целую передачу сделали. После этого им заинтересовался КГБ. Вызвали на «беседу» и предложили публично покаяться. Отказался. Дали двушечку за антисоветскую агитацию. Но это его не сломило. Освободившись, устроился кочегаром в котельную и продолжил чудить. Открыл там литературный салон. По вечерам у него собиралась отборная публика из опальных писателей и борцунов с режимом. Читали стихи и рассказы, пели песни под гитару, спорили. Водочка, драки, оргии — все как полагается. И закончилось как обычно. Кто-то стуканул в компетентные органы, и всю их шайку накрыли. Кого-то посадили, кто-то подписал бумагу о сотрудничестве. А Каца упрятали в дурдом. Вышел инвалидом второй группы и сразу подал документы на выезд в Израиль, но получил отказ. Ну и вконец озверел. Пришил на пиджак желтую звезду Давида и стал пикетировать ОВИР с плакатом «Визы в Израиль вместо тюрем». Его задерживали за мелкое хулиганство, били, вновь отравляли в дурку. Но не помогало. Уехал он только в Перестройку, когда рухнул «железный занавес». В Израиле тихонько жил на пенсию, пописывал статейки в эмигрантские газетенки, а потом случилось то, что случилось…

— И его тоже похитили? — удивился Луцык.

— Да, и он тоже зачем-то понадобился. Выпил Кац перед сном чекушку пейсаховки, закусил хумусом. А проснулся уже на Карфагене.

— Он что, реально не понимает, что находится на другой планете?

— Да все он понимает.

— А к чему тогда все эти разговоры про израильское посольство?

— Придуривается.

— А он точно не ку-ку?

— Точнее некуда.

— Он ведь в психушке лежал.

— В советских психушках люди поздоровей нас с тобой лежали, — отпустила реплику Джей.

Председатель осуждающе покачал головой, услышанное ему не очень понравилось, но ничего не сказал.

— Кац по натуре актер, а Маяковка — его сцена, — пояснил он и шепотком прибавил: — Порой мне кажется, что он даже рад, что очутился здесь.

— Это еще почему?

— Ну сами посудите, кем он был в Израиле? Рядовым пенсионером, каких тысячи. А тут Кац — публичная фигура, единственный на всю Маяковку оппозиционер. Он буквально купается во всеобщем внимании!

— Тогда почему Кац из Совка… прости, из СССР эмигрировал? Думаю, там внимания побольше было.

— Сказал же, что там его били, в тюрьму сажали, в дурку…

— А здесь к нему какие меры применяют?

— Никаких. Пусть фестивалит, у нас в Маяковке развлечений мало, а тут какое-никакое зрелище.

С ними поравнялась стройная и красивая девушка, одетая в синее платьице и коричневые сандалики. Фигурка у нее была просто космос. В глазах плясали искорки. В кудрявых рыжих волосах скопились соломинки. Веснушки на носу светились, а щеки пылали озорным румянцем, словно кто-то надавал ей пощечин.

— Как батя? — ответив на приветствие, поинтересовался у нее Лаптев.

— Спасибо, все хорошо, — словно колокольчик, прозвучало в ответ.

— Печь починил?

— Чинит. Говорит, к завтрашнему дню все будет исправно.

— Вот и славно. Бате привет.

— А это кто такая? — не замедлил осведомиться Луцык, глядя вслед незнакомке.

— Ванда. Дочь кузнеца.

— Хорошенькая.

— Есть такое… — председатель пожевал губу и хлопнул собеседника по плечу. — Есть, да не про вашу честь!

— Почему? Я что, рылом не вышел?

— Ты «Формулу любви» смотрел?

— Донна белла маре, кредере кантаре… Конечно, смотрел.

— Тогда шутку оттуда про кузнеца вспомнишь сам.

— Уяснил.

Джей задумчиво почесала локоть:

— Я смотрю, у вас в коммуне много молодых.

— А как иначе-то? Жизнь не стоит на месте. Люди рождаются, люди умирают.

— И воскресают…

— Ты про зомби?

— Ну да. Пора и про них бы рассказать, а, Сергей Леонович?

Тот достал из кармана платок и высморкался:

— Да что там особо рассказывать-то… Все как в американских ужастиках. Человек умирает, и через несколько часов превращается в пожирателя плоти. Убить его можно только выстрелом в голову. Ну или еще как-нибудь повредить мозг, к примеру, раскроить черепушку топором или нож в висок воткнуть. Раньше мы всегда так и поступали, но однажды один умный человек, наш конюх, предложил использовать зомби в качестве рабочей силы.

— Офигеть! — вырвалось у Луцыка.

— И я того же мнения. Идея просто великолепная! — председатель показал кулак с оттопыренным вверх большим пальцем. — Кстати, если хотите, могу показать нашу зомбюшню.

— Зомбю… Чего?

— Домик с мертвецами.

Зомбюшней, как нетрудно догадаться, называлось помещение для содержания зомби.

— Свое название зомбюшня берет из слияния двух слов «зомби» и «конюшня», — пояснил председатель.

Внешне она никак не отличалась от места жительства лошадей и представляла собой длинное строение с высокой двухскатной крышей.

Внутри было темно и воняло мертвечиной. По обе стороны от прохода располагались стойла. В десяти из них находились зомби, удерживаемые кожаными ошейниками, которые крепились к крепко вбитым в стены скобам. Рядышком суетился конюх. Горбун, на вид лет пятьдесят с гаком, бородатый, с густой копной черных волос на квадратной голове.

— Игорь, — представился он.

Луцык непроизвольно улыбнулся. Ведь именно так, Игорем, звали злодейского горбуна из черно-белого фильма ужасов «Сын Франкенштейна», который он знал наизусть. Сама собой всплыла в памяти коронная фраза этого персонажа, а язык тут же воспроизвел ее:

— Однажды меня повесили, Франкенштейн. Шея сломалась, и они подумали, что я мертв. Они срезали веревку и бросили меня здесь.

Игорь устало глянул из-под густых бровей и пробормотал:

— Никогда бы не подумал, что столько людей смотрели этот треклятый фильм!

— Прости, если обидел, но не смог удержаться. Обожаю «Сына Франкенштейна»!

— Вообще-то Игорем меня директор детского дома нарек. Меня подбросили туда совсем малюткой. Вот он и придумал имя. Большой шутник был. Хорошо хоть Квазимодой не назвал.

— То есть ты зомбонюх? — уточнила Джей.

— Чего?

— Ну если конюшня для зомби — это зомбюшня, то работник, следящий за зомби, должен называться зомбонюх или как-то так.

— Звучит как-то не очень.

— А по-моему, очень даже мило.

— Мне так не кажется.

— Ну как знаешь. А какую работу выполняют зомби?

— Разную. Они вообще способные ребята. А самое главное — выносливые и сильные. Один зомби легко заменяет пятерых грузчиков.

— Никогда бы не подумала, что зомбаки поддаются дрессировке.

— Еще как поддаются!

— В «Дне мертвецов» был дрессированный мертвяк Боб, — заметил Луцык.

Джей легонько хлопнула себя ладошкой по лбу.

— Точно! Как я могла забыть старину Боба⁈ А как вы их приручали?

— Гипноз, — сообщил Игорь.

— Разве зомби поддаются гипнозу?

— Наши — поддаются.

— На Карфагене Игорь обрел дар усмирять зомби, — пояснил Лаптев. — Глянет в глаза мертвяку — тот сразу как шелковый становится.

— А эти зомби… они что, безопасные? — поинтересовался Луцык.

— Вроде бы, хотя близко подходить к ним я бы не советовал, — проговорил усмиритель зомби. — Но на всякий случай мы держим их на цепях, а когда выводим наружу, надеваем им намордники.

— А чем кормите?

— Мясом.

Джей громко ойкнула:

— Человечиной⁈

— Нет, конечно. Просто мясом. Буйволятина, свинина, тушканчики, тухлое, свежее. Но особенно они любят субпродукты.

— А это что такое?

— Да потроха всякие. Кишки, ливер, требуха…

— А-а-а, понятно. А мозги? В фильмах про зомби эти твари еще мозги любили.

— И мозгами не побрезгуют.

Еще Игорь рассказал, что большинство мертвецов оживают через несколько часов после смерти. А средняя «продолжительность жизни» зомби до полного разложения составляет около пяти лет, плюс-минус.

— Тут нужно учесть физическое состояние самого зомби и условия окружающей среды, в которой они существуют, — со знанием дела заключил он.

— А как остальные коммунары относятся к тому, что в Маяковке есть зомбюшня? — продолжил свои расспросы Луцык. — Я так понимаю, зомби когда-то были чьими-то родственниками, знакомыми, друзьями…

— По-разному относятся, — пояснил Лаптев. — Но в основном одобряют. У нас нехватка рабочих рук, каждый человек на счету. Даже если он зомби.

— Лютый тоже был из тех, кто не одобрял привлечения к труду живых мертвецов?

— Не одобрял. Но я его понимаю, любил он свою жену беззаветно. Не хотел, чтобы она отправилась на зомбюшню. Ну и когда Елизавета померла от пневмонии, он погрузил ее тело в угнанный грузовик и уехал. А потом вас вот встретил на пути…

— Похоронить ее хотел?

— Не знаю.

— А что за человек был этот Лютый?

— Алкаш. Синий, как изолента. Но работник был золотой. Сеял, пахал и жену любил до беспамятства.

Председатель поднял с земли суковатую палку и почесал спину:

— Ладно, пойдем отсюда, а то у меня уже от вони глаза слезятся.

На обратном пути Джей думала про зомби. После беседы с Игорем она не могла думать ни о чем другом.

Ей всегда нравились зомби. Странно, не так ли? Ведь девочки предпочитают вампиров. Но Джей на дух не переносила этих отмороженных кровососов в гейских нарядах с их вечными терзаниями. Большинство из них напоминали ей Пьеро из сказки «Буратино». Этакие певцы вечной грусти. Зануды. Другое дело, зомби! Оживившие мертвецы тоже были не шибко веселыми, но хотя бы не выпендривались.

Ее любимым фильмом про зомби была «Ночь живых мертвецов». Нестареющая классика. Снятый за копейки на коленке, он до сих пор пугал. Сцена, где крезанутый братец пугает свою сестру фразой: «Они идут за тобой, Барбара!», навсегда запала в ее душу. Из стареньких был еще классный «Реаниматор». По Лавкрафту, хотя от Лавкрафта там немного осталось. Зато фильм забавный. Во второй части, правда, переборщили с черным юмором. А в третьей вообще началась какая-то клоунада. Но сцена, где крыса дралась с зомби-членом, вышла отличной. Файтинг века! А из новых фильмов про пожирателей плоти Джей нравился «Добро пожаловать в Zомбилэнд». Смешной и пугающий. Идеальный фильм для вечернего просмотра.

Однажды ей пришла в голову идея устроить для жениха, Валеры, марафон зомби-фильмов. Помимо уже названных, в программу вошли «Поезд в Пусан», «Зловещие мертвецы» и «Живая мертвечина». Джей скачала фильмы, купила пивка и приготовилась провести незабываемый вечер с любимым. Но киномарафон не задался. Валера предпочитал заумный арт-хаус, и желательно с субтитрами. Так что когда на экране началась зомби-резня, он принялся морщиться и вздыхать. И наконец, не вытерпев, предложил вместо просмотра заняться любовью. Как же Джей ненавидела это словосочетание! «Заняться любовью» — кто так вообще говорит⁈ Валера вообще отличался старомодностью, и это ее порой дико бесило. Натуральный Пьеро! Вампир! Но вместе с тем, он был щедрым, надежным и добрым…

Тем временем идущие рядом с ней Луцык и Лаптев оживленно беседовали. Они нашли общий язык и, видимо, симпатизировали друг другу.

— А ты, я вижу, мужик башковитый, — говорил председатель. — И на язык остер. Сразу видно, писатель! О чем хоть книги твои?

— Романы ужасов.

— Как у Стивена Кинга?

— Вроде того. Но мне до него еще расти и расти.

— Читал я пару книжек Кинга. Здоровский автор. У нас в библиотеке тоже есть его романы.

— Было бы забавно, если бы в вашу библиотеку затесалась какая-нибудь моя книжуля. Можно было бы устроить авторский вечер.

— Нет, твоих не найдется. Из ужастиков у нас только Кинг. «Керри», «Кладбище домашних животных» и еще книга про мужика, который живет в вампирском мире.

— Это не Кинг, а Ричард Мэтисон. Роман называется «Я, легенда».

— Может, ты и прав. У книги не было обложки.

— Кстати, а почему Остапа и остальных так долго нет? — вмешалась Джей.

— Мне вот тоже интересно, — пробубнил Лаптев.

— Так может, за ними кого-то послать?

— Народу у нас и так немного, нельзя просто так разбрасываться кадрами.

— А если пешком?

— Опасно. Да и стемнеет скоро. Если сегодня не явятся, завтра утром соберем внеочередную сходку и решим, что делать.