Высадка. Изгои

12. Туалет системы «очко» и другие истории

Техник Майкл, у которого временно поселились новоприбывшие, был мрачным здоровяком с выпученными рачьими глазами. Носил спецовку мышиного цвета, кирзачи и бейсболку с шевроном «Easy rider». Говорил редко и очень мало, только в случае крайней необходимости.

Домом ему служили два грузовых контейнера, соединенные крепежными элементами. Соответственно, жилище логично разделилось на две комнаты. В одной разместилась мастерская, где Майкл жил и работал. Она была полностью заставлена станками, завалена рабочими инструментами, там же находились катушки стальной проволоки, банками с шурупами и гвоздями, бутылки с машинным маслом и прочие нужные штуки. Пол покрывала вековая слежавшаяся пыль, стены и потолок чернели от копоти. Всюду висели чертежи. Чуть лучше выглядела комната, которая досталась постояльцам, хотя и она нуждалась в генеральной уборке. Здесь давно никто не жил, а потому воздух был затхлый и тяжелый, а на потолке господствовала паутина. В правом дальнем углу стоял ржавый радиатор. В левом — четыре пыльных мешка. Полы усеивала черная металлическая стружка и другой мусор.

— Тут нужно навести порядок, — констатировала Джей.

Майкл принес два здоровенных матраса, набитых соломой, несколько лоскутных одеяла и бросил все это на пол.

— Чтобы спать, — пояснил он.

— Ясно-понятно, — кивнул Луцык.

— Подрыхнуть — это хорошая идея! — заразительно потянулся Кабан.

— Ты же уже спал в лазарете.

— Я говорю о нормальном восьмичасовом сне!

Хозяин снова ушел, чтобы вернуться с кадкой, полной воды, и алюминиевым ковшом.

— А это вода.

— Ясень пень, что не водка, — юморнул сочинитель.

Майкл посмотрел на него суровым взглядом:

— У нас сухой закон.

— Слышали…

— Душ и удобства на улице. Прямо за домом. Там же можете постираться. Жрать будете в столовой. Дверь я не запираю, приходите, когда сочтете нужным.

— А у тебя не найдется веника и тряпок? — спросила Джей.

— Поищем, — ответил он и удалился.

— Мне Сергей Леонович рассказал, что раньше Майкл был женат, а эта комната была их спальней, — проинформировала девушка. — Но когда его жену кондрашка хватила, он перебрался жить в мастерскую.

— Кондрашка — это что? — Кабан то ли тоже решил пошутить, то ли и в самом деле впервые услышал такое слово.

Джей решила обойтись без объяснений и просто сказала:

— Болезнь, от которой умирают.

Луцык плюхнулся на матрас и положил руки за голову.

— Колется, сука, — недовольно сказал он и почесал спину. — А я себе недавно купил новую кровать. С водяным матрасом.

— Как в четвертой части «Кошмара на улице Вязов»? — уточнил Кабан.

— Точно. Как в «Повелителе сна». Это моя любимая серия про Фредди Крюгера.

— И моя. Ренни Харлин постарался на славу. Не понимаю, почему так не любят этого режиссера.

— Тут ты прав. Один только «Крепкий орешек-2» чего стоит!

— И «Скалолаз»!

— Согласен. Единственная претензия к фильму — в том, что Сталлоне там бегает по морозу в одной майке. Нормальный человек давно бы уже околел.

— В «Скалолазе» Слай еще в прорубь нырял, и хоть бы хны!

— Его бы к нам на крещенские купания — был бы топчик.

— У Харлина еще «Остров головорезов» крутой фильм!

— О, да! А ведь в прокате провалился.

— Очень жаль…

— Вселенская несправедливость. По мне, так «Остров головорезов» не хуже «Пиратов Карибского моря». Джина Дэвис там отлично сыграла. Такая куколка!

— А видал, какая она сейчас?

— Не-а.

— Совсем себя пластикой изуродовала. Сейчас покажу, — Кабан по привычке полез в карман за телефоном. — Тьфу, никак не могу привыкнуть к тому, что здесь нет Интернета.

— Да уж. Инет сейчас бы не помешал. Я только начал смотреть сериал «Библиотекарь». С удовольствием глянул бы серию-другую.

— Это тот, что по Елизарову сняли?

— Он самый.

— Ну ты и лох, он же давно вышел на торрентах. Я скачал.

— Смотрел?

— Нет. Только скачал.

— И кто из нас лох?

В комнату вновь вошел Майкл, принесший тряпки и веник.

— Господа киноманы, а ну-ка сворачивайте базар, будем убираться, — объявила Джей.

За наведение порядка взялись все, даже Гюрза, поутихшая после недавнего скандала. Через полчаса комната приобрела более-менее приличный вид.

Далее настал черед позаботиться о гигиене: все сходили в душ и постирали шмотки. Благо, мыла имелось хоть отбавляй. Оно имело густую консистенцию и походило на блевотину. Но пахло просто потрясающе. Конфетами из детства. «Барбарисками». Идентичный аромат источала и местная зубная паста, которую, судя по виду, изготавливали из смолы. А вместо зубных щеток на Карфагене использовали деревянные палочки, размочаленные с одного конца и заостренные с другого. Их связка как раз лежала на полочке в душевой кабине.

Туалет же представлял собой типичный деревенский клозет, где стояла невыносимая вонь, среди которой роем клубились мухи. На стене висела до боли знакомое объявление: «Просьба не бросать средства личной гигиены и другие посторонние предметы в унитаз». А подтирались тут, и вправду, мхом.

Спать легли голяком. Кабан с Луцыком, а Джей с Гюрзой. Главный юморист компании попытался было отмочить пару-тройку пошлых шуток на эту тему, но, получив сочного леща от подруги юности, замолчал.

Из мастерской Майкла доносился чудовищный шум, но новоприбывшие так устали, что заснули почти мгновенно.

Луцыку приснился классный сон. Там были он, Кабан, Джей и Остап.

Они находились в роскошном бальном зале, который украшали огромные хрустальные люстры с багровыми свечами. На стенах висели картины художников времен Ренессанса: «Мона Лиза» да Винчи, «Женщина с жемчужной сережкой» Вермеера, «Вернера Урбинская» Тициана, «Мадонна Дони» Микеланджело, «Весна» Боттичелли… Звучал какой-то вальс, и хоть самого оркестра не было видно, явно играли вживую.

В зале присутствовали только они одни. В воздухе разливались ароматы благовоний. Мужчины были одеты во фраки, единственная дама — в платье белого цвета на розовых шелковых чехлах с розанами и корсажем в стиле Наташи Ростовой. Точь-в-точь как описывал бородатый классик.

Остап пригласил Наташу, то есть Джей, на танец. Они закружились по бальному залу. После вальса зазвучала мазурка. Этот тур достался Кабану. Несмотря на полноту, передвигался он красиво и грациозно. Следующим был сам Луцык. Ему досталась энергичная полька. Писателя нельзя было назвать искусным танцором, но в этот раз, на удивление, ноги сами несли его в пляс, словно завсегдатая светских балов. Когда оркестр затих, Луцык преклонил перед партнершей голову и коснулся губами ее руки в белой перчатке.

— Are your ready⁈ — раздался до боли знакомый задорный голос откуда-то сверху.

Все задрали головы и увидели, что в воздухе висит круглая сцена, а на ней расположилась группа «The Exploited» во главе с ее бессменным вокалистом Уотти Бьюкэном. Гитарист вдарил по струнам — и понеслось. Узнать песню не составило труда. «Beat the bastards» с одноименного альбома. Откуда ни возьмись, в зале появилась толпа панков. Все как с картинки: ирокезы, помоечки, клепаные косухи, рваные джинсы, пирсинг и татуировки. Начался бешеный слэм. Чьи-то руки подхватили Луцыка и подняли вверх. Его распирало от восторга.

— Punk’s not dead! — заорал он и проснулся.

Светало. Луцык отбросил одеяло, но потом вспомнил, что он голый, и вновь прикрылся. В комнате стояла тишина, все еще дрыхли.

Он резво поднялся с матраса и на цыпочках подошел к двери. К счастью, обе комнаты в доме Майкла имели выход на улицу.

Шмотки сохли на бельевой веревке, натянутой горизонтально между двумя столбами. Луцык снял свой комбинезон, носки, футболку, а вот его белые трусы исчезли. Висели только синие боксеры Кабана.

— Вот ведь скотство! — выругался он, натягивая комбинезон.

Сзади кто-то хихикнул. Он обернулся и увидел рыжую чаровницу. Дочку кузнеца Ванду. Она стояла невдалеке, прикрывая рот ладошкой, плечи девушки подрагивали.

— Я это… как его… — засмущался Луцык.

Ванда еще раз хихикнула и убежала.

«Какая странная девушка», — подумал он и пошел в комнату.

— Вставайте, граф, вас зовут из подземелья! — принялся будить Кабана.

Тот сонно промямлил:

— Слышь, Гитлер, дай поспать.

— Не дам. А за Гитлера можно и в ухо получить.

— Ну еще минуточку!

— Ни секундой больше. Вставай, одевайся, умывайся и буди девчонок, а я пока прогуляюсь.

— Ты тиран.

— Кто рано встает, тому бог подает. Все, я пошел, минут через десять вернусь.

Несмотря на ранний час, жизнь в Маяковке кипела. Всюду стоял шум-гам: рев скотины, ритмичный звук кузницы, голоса людей. Тут и там суетились коммунары. Мимо прошла седая женщина средних лет, неся на плечах коромысло с ведрами, полными воды. Пробежали два чумазых мальчугана. Один размахивал над головой какой-то дохлятиной вроде кошки, держа ее за хвост. Другой догонял его, крича и улюлюкая. Из-за высокой башни со старинными часами показался Майкл с каким-то тяжелым мешком. Увидев постояльца, он опустил ношу на землю и спросил:

— Уже проснулись?

— В процессе, — сказал Луцык и кивнул на мешок. — Может, помочь?

— Сам справлюсь, — мрачно пробубнил техник, взвалил на спину груз и побрел по своим делам.

Подъехал чернокожий одноглазый мужик верхом на осле.

— Новоприбывший? — поздоровавшись, осведомился наездник.

— Он самый.

— Мое имя Флинт.

— Луцык.

— Странное погоняло.

— Это фамилия такая.

— Странная фамилия.

Флинт ласково почесал осла за ухом.

— Как там Земля?

— Вертится, — равнодушно вскинул плечами Луцык.

— «Пеликаны» еще играют?

— Чего?

— ФК «Ливерпуль», спрашиваю, еще существует?

— Не знаю.

— Да ты, я вижу, не болельщик…

— Нет. Не болельщик, увы.

— Тогда чего ты мне зубы заговариваешь⁈

Флинт брезгливо сплюнул на землю и пришпорил осла. Осел хлопнул ушами и пошел вперед.

Подошел отец Иоанн. Его правая рука была перебинтована.

— Утро доброе, сын мой.

— И вам, святой отец.

— Простите, запамятовал ваше имя.

— А нас вроде и не представляли. Луцык меня зовут.

— Крещеный?

— Мама говорит, что крещеный.

— А какое вам было дано крестильное имя?

— Не знаю… Я не разбираюсь… Меня по жизни Виктором зовут.

— Виктор с древнегреческого означает «победитель». Церковь посещаете?

— Иногда… На Пасху разве только… Кулич освятить и крашенки.

— Значит, вы верующий?

— Ну как сказать… Верю во что-то там…

— Скоро у нас сходка будет, а после нее заходите в храм божий. И друзей приводите…

Подобные разговоры, как правило, не приводили ни к чему хорошему. «Хочешь поссориться с человеком — поговори с ним о религии и политике», — сказал когда-то один умный человек. Эти слова надо бы отлить в граните. Поэтому Луцык перевел разговор на другую тему:

— Что у вас с рукой?

— Крыса укусила, — со вздохом сообщил священник.

— А к врачу ходили?

— К Кеворкяну⁈ Нет уж, я еще хочу пожить на этом свете!

Когда он вернулся в дом, Гюрза ревела в три ручья, а Кабан и Джей ее утешали.

«Рановато я приперся, надо было еще малость погулять», — подумал Луцык, рассеянно почесывая щеку. И пробормотал:

— Гюр… В смысле, Гузель, успокойся. Скоро вернется твой Остап.

— Ты хотел сказать, «Гюрза»? Да? Я знаю, что вы так меня между собой называете! — на секунду прервав истерику, она снова заревела белугой.

— Ну прости, я больше так не буду.

— Она не из-за Остапа расстроилась, — пояснила Джей, ласково поглаживая страдалицу по волосам.

— А из-за чего?

— В туалет хочет.

— Ну так пусть сходит. В чем проблема-то?

— Она боится туда идти.

— А что там бояться? Нормальный сельский туалет системы «очко». Как пел Юра Хой: «Сельский туалет — и лучше кайфа нет. Стоит в саду, сверкая, отражает солнца свет!». Давай, Гузя, подними попку и иди пописай или что ты там хотела…

— Нет! Нет! Нет! Я не пойду в этот туалет! Хочу в другой! — завопила Гюрза.

— Ты что, туалетной мартышки испугалась? — хихикнул Луцык.

— Какой еще мартышки? — испуганно спросила Гюрза.

— Той, которая живет в очке и кусает непослушных детей за попку! — хохотом отозвался Луцык.

— А еще есть фекалоид. Демон из дерьма! Главный убийца ада! — вспомнил Кабан.

Гюрза не поняла шутки и не оценила ее. Зарыдала пуще прежнего, слезы так и брызнули фонтаном из глаз.

— А ну-ка хватит, петросяны хреновы! — прикрикнула Джей. — Прекращайте паясничать! Видите, человеку плохо!

И тут до Луцыка дошло:

— Гузя, так ты что, не ходила по нужде с тех пор, как мы сюда приехали⁈

— Нет.

— Ты же лопнешь! А ну давай шуруй на дальняк!

— Не пойду я в этот ваш вонючий клозет! Сами туда ходите! А я не пойду! Не пойду! Не пойду! Не пойду!

Вопли Гюрзы буквально оглушали. Будь здесь дядя Франк, он бы точно сыграл в ящик от такого ора.

— Другого нет, иди в этот, — придав голосу начальственный тон, строго сказал Луцык.

Привереда затихла, вытерла мокрые щеки рукавом и всхлипнула:

— Может быть, тут есть торговый центр или «Макдак»…

— Да пойми же ты наконец, что мы на другой планете! Здесь нет ни торговых центров, ни «Макдаков», ни палаток с шаурмой, ни нормальных туалетов! Это Карфаген, детка! Тут люди мхом задницу подтирают! Слышишь? Мхом!

Удивительно, но это подействовало. Гюрза присмирела и тихонько сказала:

— Джей, проводи меня, пожалуйста. Одна я боюсь.

Заглянул в гости Лаптев. Выглядел он уставшим, на лбу выступила испарина, а лицо покрывали красные пятна. В руках председатель держал крынку, накрытую белоснежной тряпицей.

— Ох и замаялся я сегодня, ребятки, — сказал главный коммунар, вытирая лицо платком. — Встал ни свет ни заря, и сразу в лямку. Тяжела председательская ноша. Я вам, кстати, молочка принес. Жена с утра надоила. Парное. Пейте.

Кабан сделал из крынки щедрый глоток.

— Какое вкусное! — оценил он, вытирая губы рукавом. — А у вас тут что, и коровы имеются?

— Нет, что ты. Когда-то мы пытались буйволов приручить, но не получилось. А молоко ослиное.

— Чего⁈ — глаза Кабана расширились до размера футбольной шайбы.

— Говорю, молоко ослиное. Понравилось?

Кабан зажал рот ладонью и бросился вон из комнаты.

— Чего это с ним? — удивился Лаптев.

— Аллергия на ослиное молоко, — прыснул Луцык.

Но Лаптев не просек прикола.

— Бывает, — понимающе сказал председатель. — У Ленвлады тоже такая проблема. Как выпьет нашего молочка, сразу задыхаться начинает… Ну как вы тут устроились?

— Нормально. Но вот что я тебе скажу. В Маяковке завелся бельевой фетишист.

— Фашист? У нас отродясь таких не было!

— Не фашист, а фетишист. Так называют людей, которые делают из нижнего белья культ и испытывают от этого возбуждение.

— Возбуждение в смысле… — Лаптев хлопнул ладонью по вертикальному кулаку.

— В этом самом, — кивнул Луцык.

— Тогда с этого места поподробнее.

— Какой-то извращенец свистнул мои труселя с бельевой веревки.

Председатель хмыкнул и задумчиво провел большим пальцем по подбородку:

— Непорядок.

— Вот и я о том же, — кивнул Луцык.

— Проблему решим. Выдам тебе новые трусы со склада, — уверил писателя Лаптев.

— Хорошо бы.

— А выбор у вас большой?

— Чего?

— Ну, я предпочитаю обтягивающие плавки.

— У нас только классические трусы на складе. Семейники. Отличная модель. Все дышит.

— Что дышит? Ванька-встанька? Как он может дышать-то?

— Это я образно сказал.

— Странные у тебя образы.

— Только умоляю, об этом инциденте никому ни гу-гу. Народ у нас острый на язык, вмиг придумают какое-нибудь обидное прозвище, хрен отвяжешься. А то вот был у нас такой человечек, Пьер, так он обмолвился как-то, что ему нравится мультфильм «Золушка», с тех пор его и прозвали Золушкой. А еще один был по фамилии Сыроватко. Как же я просил его молчать об этом, но он, дурак, проболтался. И стал Тампоном… Так что, мой совет, помалкивай в тряпочку. А то окажешься Трусняком или Труханом.

— Буду иметь в виду. Спасибо, что предупредил, Сергей Леонович.

— А этого бельевого фашиста мы обязательно найдем и строго накажем, не сомневайся!

— Фетишиста, — поправил Луцык.

— Тьфу! Придумают же! В наше время такого не было!

— Капитализм, — голосом Ивана Данко сказал Луцык.

В комнату вернулись Джей и Гюрза. Последняя была спокойна, как удав. Видать, посещение туалета прошло без эксцессов.

— Что с Кабаном стряслось? Он нас чуть не заблевал, — сказала Джей.

— Поплохело ему, — ответил Луцык. — Попил ослиного молочка.

— Ослиного? Дай-ка попробовать.

Она отхлебнула из крынки и удовлетворительно кивнула.

— Молоко как молоко. Очень даже вкусное. Пробовал?

Луцык отрицательно выставил вперед ладонь.

— Нет, я пас.

— Гузя, не хочешь? — обратилась Джей к плаксе.

Та отрицательно покачала головой.

— Кстати, а как насчет ваших способностей? — снова заговорил председатель. — Уже разобрались, что у кого?

— Про мой дар уже все знают, — сказала Джей.

— А у остальных что?

— Мне кажется… — Луцык замялся. — Я научился лепить.

— Лепить?

— Угу. Недавно вот смастерил из хлеба лошадку. Хотя прежде никогда лепкой не занимался.

— Значит, ты теперь у нас гончар?

— Не знаю. Надо попробовать.

— Что ж, полезный навык. После сходки отведу тебя в гончарную мастерскую, проверим. Еще будут новости?

— Я научилась быстро считать, — проговорила Гюрза.

— Вот как? А ну сочти, сколько будет восемьсот пятьдесят два умножить на семьдесят три?

— Шестьдесят две тысячи сто девяносто шесть.

Лаптев достал из кармана блокнотик и карандаш и принялся выводить на клетчатых страницах каракули.

— Тютелька в тютельку! — просиял он.

— А сколько будет пятьсот двадцать три умножить на тридцать три и разделить на пять? — с подозрением поинтересовался Луцык.

— Три тысячи четыреста пятьдесят один и одна восьмая.

Председатель снова произвел проверочные вычисления в своем блокноте:

— Все верно. Будешь работать под моим началом в администрации. Счетоводом. А то моего прошлого сотрудника ящер загрыз.

Явился Кабан. Лицо у него было зеленого цвета, губы подрагивали.

— Дружище, тут начальство интересуется, обрел ли ты какие-нибудь суперспособности? — обратился к нему писатель.

— Пока пусто.

— Ну ничего, всему свое время, — утешил его Лаптев и звонко хлопнул в ладоши. — А теперь собирайтесь, и на сходку. Надо кое-какие вопросики обкашлять.