Высокие звезды

ГЛАВА 12

Весь остаток ночи и следующий день Хуан Гонсало бродил по улицам Сан-Диего. Он почти ни с кем не разговаривал, просто шёл, сворачивал в переулки, потом вновь выходил на центральные улицы.

Он замечал косые взгляды, которые бросали на него прохожие, но не обращал на них никакого внимания.

«Неужели всё кончено? Неужели всё пропало, и я так ничего и не достиг? Неужели Марианна, была с этим ужасным сеньором Рози? Этого не может быть, ведь она не такая, я в этом убеждён».

Мысли Хуана Гонсало путались, он вспоминал свою прошлую жизнь, пытаясь понять причины того, что всё так случилось.

В конце концов, он устал и опустошённый, с тяжёлыми предчувствиями, двинулся в сторону переулка, где находилось заведение мадам Клотильды. Он надеялся увидеть Марианну, только её. Он хотел услышать от девушки, что ничего не было, что всё ему показалось.

Он увидел окна дома, увидел свет в окне своей комнаты, и его шаг сделался твёрже. А потом он побежал по улице, не обращая внимания на прохожих, на лужи, на холод.

Вот и крыльцо, вот и дверь.

Он вбежал в холл. Девицы сидели внизу, на диване.

— Что, с тобой, Хуан? — спросила одна из девиц, увидев разбитое лицо парня, увидев сумасшедший блеск в его глазах.

— Ничего, — буркнул парень и, опустив глаза, медленно побрёл по скрипучей лестнице на второй этаж, где помещалась его комната.

На душе было скверно, тяжёлые мысли не оставляли Хуана.

Он ещё в коридоре почувствовал, что происходит что-то неладное. Одна из девиц остановила парня, дёрнула за руку.

— Погоди, Хуан, не стоит ходить туда.

— Что такое, Сантана? — подняв голову, глянул на неё Хуан.

— Там посторонние, не ходи туда, я тебя прошу. Зайди, посиди у меня в комнате.

— Нет, Сантана, спасибо, но я должен идти. Должен.

Хуан двинулся в комнату. Он увидел четверых мужчин и заплаканную Марианну. Мужчины шарили по комнате, а сеньор Хименос стоял у окна, покуривая толстую сигару.

— А, вот и наш герой пришёл, недоносок. С возвращением, — поприветствовал Хуана сеньор Хименос, сплёвывая на пол.

Хуан огляделся по сторонам. Мужчины продолжали рыться в вещах, нашли деньги, спрятанные в ящике, и высыпали их на полотенце.

— Это наши деньги! Это заработанные деньги! — крикнул Хуан и попытался броситься к деньгам.

Но трое мужчин схватили его за руки и удержали.

— Стой спокойно, недоносок, — зло пробурчал сеньор Хименос.

— Хуан, не надо! Не надо! — вскрикнула Марианна, по щекам которой бежали слёзы, губы дрожали, и она выглядела так, будто у неё украли самое дорогое.

— Это наши деньги! — ещё раз крикнул Хуан.

— Нет, недоносок, это не твои деньги. Всё, что вы имеете, принадлежит мне, — веско сказал сеньор Хименос, — ты это понял?

— Нет, это не так, я честно заработал свои деньги, и Марианна честно заработала.

— Это ты и она думаете, что заработали честно, это деньги мои. Ты знаешь, недоносок, сколько я потерял из-за того, что ты проиграл, свинья, итальянцу?

— А мне плевать.

— Да, тебе плевать? — сказад сеньор Хименос и вновь сплюнул на пол. — А вот мне не безразлично, и я верну хоть часть. Заберите все его шляпы и пиджаки! — сказал он своим людям и те стали срывать с вешалок пиджаки, брюки, жилеты и шляпы.

— Нет! Нет! Это нечестно!

— Что?! Ты ещё говоришь о честности?! — закричал сеньор Хименос. — Ты, который обманул нас всех, который предал, ты, который испортил мои отношения с сеньором Рози, ещё что-то требуешь, мерзавец?!

— Нет! Оставьте! Оставьте! Нам нужны эти деньги!

— Нужны деньги? Знаешь, недоносок, деньги нужны всем, — засмеялся сеньор Хименос. — А ты, клубничный пирожок, — зло проговорил сеньор Хименос, — такая же скотина, как и твой братец, если, конечно, он твой братец. В общем, сейчас это не имеет значения.

— Марианна! Не бойся их! — закричал Хуан.

— Ах, конечно, зачем нас бояться, мы ничего плохого никому не сделаем, просто вышвырнем вас отсюда и на этом закончим разговор.

— Ведь мы же платим, мы…

— Пошёл к чёрту! — выкрикнул сеньор Хименос.

Хуан рванулся к нему, но дюжие мужчины смогли его удержать, закрутив руки за спину. Повалив Хуана, мужчины несколько раз ударили его.

Хуан зло зарычал, попытался вырваться, но это ему не удалось, силы были, слишком неравными, да и схватка была нечестной.

Сеньор Хименос отошёл от окна, приблизился к Хуану и носком башмака приподнял его голову.

— Ну что, недоносок, ты доволен своей жизнью? Ты, по-моему, получил всё, что хотел, тебе разбили морду, а сейчас, мы у тебя всё заберем.

— Вы сволочи, — прошипел Хуан.

— Ах, ты ещё нас оскорбляешь, гнусный недоносок! — и сеньор Хименос ткнул подошвой башмака в лицо Хуану. — Мерзавец, гнусный мерзавец, приехал чёрт знает, откуда и пытается наводить ещё свои порядки. Я здесь хозяин, я здесь самый главный, и все будут поступать так, как я этого желаю, — сказал сеньор Хименос и посмотрел на своих подручных.

Те согласно закивали и довольно засмеялись.

— Правду я говорю, Педро?

— Да-да, сеньор Хименос, вы всегда говорите правду.

— Ну вот, так будет получше. Наверное, действительно у них больше ничего, нет.

Сеньор Хименос подошёл, сгрёб деньги в одну кучу, а затем запихал их в карман своего пальто.

— Так действительно будет лучше. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Недоносок, хочу дать тебе ещё один совет…

Хуан приподнял голову и снизу вверх посмотрел на хозяина клуба.

— Если ты хотя бы ещё раз попадёшься мне на глаза или придёшь просить работу, знай, больше тебе в Сан-Диего не жить. Я тебя уничтожу, убью, как бешеную собаку, ты это понял?

Хуан вместо ответа проскрежетал зубами, а Марианна ещё сильнее заплакала.

— А ты, клубничный пирожок, ничего, но слишком уж строптива. Сама ведь пришла ко мне и просила чуть ли не на коленях работу. А когда я тебе работу дал, что из этого получилось?

— Я… я… — сбивчиво заговорила Марианна, — не виновата… не виновата…

— Ах, виноват я в том, что дал тебе работу, в том, что устроил тебя на фабрику, в том, что дал вам это жильё?

— Нет, и вы не виноваты, — немного оправдываясь, проговорила Марианна.

— Конечно, сейчас ты будешь говорить то, что выгодно, а прежде ты кричала, обзывала меня всякими словами. Ладно, вышвырните их на улицу — и девицу, и гнусного недоноска.

Мужчины схватили Хуана и поволокли.

А сеньор Хименос, поигрывая тростью, попыхивая сигарой, неторопливо двинулся следом.

Девицы, собравшиеся в коридоре, смотрели на сеньора Хименоса с испугом, а на Хуана и Марианну все смотрели с состраданием. Девицы, конечно, сочувствовали и Хуану, и Марианне. Но что они могли сделать, такие же бесправные… Ведь сеньор Хименос давал им работу и мог распоряжаться их жизнями так, как желал.

Мадам Клотильда стояла у стены, опустив голову. Она помнила, как Хуан спас одну из девиц, расправившись с сумасшедшим матросом, и ей было искренне жаль парня. Но что она могла сделать, ведь и она зависела от сеньора Хименоса и сеньора Рози. Ведь стоило им только захотеть, и полиция тут же закрыла бы её заведение, а сама мадам Клотильда оказалась бы на улице, без средств, к существованию.

— Сеньор Хименос… — попыталась заступиться за парня и девушку мадам Клотильда, — может быть, пусть они поживут у меня пару дней, а потом уедут куда-нибудь?

— Нет, Клотильда, я сказал, они должны быть вышвырнуты на улицу, они ослушались меня, пошли против сеньора Рози, а подобные поступки прощать нельзя никому. Ясно? — и сеньор Хименос погрозил указательным пальцем мадам Клотильде.

Та быстро закивала, боясь ослушаться хозяина клуба.

Наконец, сопротивляющегося Хуана выволокли на крыльцо и швырнули вниз, на мокрую мостовую, прямо в лужу.

Хуан хотел подняться, но один из мужчин нанёс сильный удар в грудь, и Хуан опрокинулся навзничь.

— Не смейте! Не смейте его бить, сволочи! — закричала Марианна, бросаясь к парню.

— Ах, она ещё за него заступается, — пробурчал сеньор Хименос, медленно сходя с крыльца.

Затем он посмотрел на своих подручных.

Те, поняв, чего он желает, подошли к Хуану, пытающемуся подняться, подхватили его под руки и поставили на ноги.

Сеньор Хименос приблизился, взял трость в левую руку, а правой изо всей силы ударил Хуана в живот.

Парень ойкнул, и его голова поникла. Но буквально через несколько мгновений он открыл глаза и попытался плюнуть в сеньора Хименоса. Но это ему не удалось.

Бросьте эту падаль в лужу, там ему место! — гордо сказал сеньор Хименос.

Мужчины швырнули Хуана в лужу.

Марианна бросилась к нему, пытаясь помочь, пытаясь поднять его на ноги.

Но Хуан хрипел, из разбитой губы текла кровь.

— Не надо, не надо, Марианна, — шептал парень, — я поднимусь, не бойся, я встану на ноги, обязательно встану.

— Какой гордый, недоносок, — пробурчал сеньор Хименос, затем посмотрел на мадам Клотильду, стоящую на крыльце.

— Так ты поняла, что я тебе сказал? Если ты дашь им приют хотя бы на одну ночь, хотя бы на один час или на одну минуту, твоё заведение закроют. Учти, Клотильда, Хименос шутить не будет.

— Ясно, сеньор, ясно, — закивала мадам Клотильда и спряталась за дверь.

— Пошли! — позвал своих подручных сеньор Хименос, и все четверо двинулись по улице.

А Хуан Гонсало всё ещё не мог встать.

— Ну, вставай же, вставай, Хуан, они уже ушли.

— Сволочи, мерзавцы! Трое на одного, это нечестно… Ты понимаешь, Марианна, как это нечестно? Я бы мог всех их уложить, но по одному. Я слишком слаб, слишком много мы с тобой потеряли, слишком…

— Не надо, Хуан, — вытирая носовым платком кровь с лица Хуана, шептала девушка, — всё будет хорошо, поверь мне, всё будет просто прекрасно.

Она, как могла, пыталась утешить Хуана, обнадёжить, вселить в него надежду.

— Да, может, и будет хорошо, но я в это уже не верю, понимаешь? Не верю…

— Нельзя так, Хуан, надо обязательно верить, ведь впереди, наверное, нас ждёт новая жизнь. Там много нового, прекрасного, нам надо было сразу уехать из Сан-Диего, ведь мы же прибыли сюда не для того, чтобы ты дрался в каких-то поганых клубах, а я работала на гнусной птицефабрике, ощипывая цыплят. Мы приехали, чтобы быть свободными. Ты же хотел иметь много земли, ведь ты же мне говорил о своём отце…

— Да, Марианна, всё так, но видишь, что из этого получилось?

— Нет-нет, Хуан, всё будет хорошо. Мы сами виноваты, мы неправильно себя повели.

— Может быть. Наверное, ты права, Марианна, — шептал Хуан, тяжело поднимаясь и отряхивая грязь. — Может быть и права. Но куда мы пойдём сейчас? У нас даже нет денег для того, чтобы поесть.

— Погоди, я сейчас вернусь, я заберу кое-что из одежды.

— Не надо, Марианна, не надо, а то из-за нас могут пострадать ещё и другие, в общем-то, невинные люди.

Но подниматься на крыльцо Марианне не пришлось

Дверь распахнулась, и мадам Клотильда появилась с ворохом вещей в руках.

Марианна забрала одежду, а мадам Клотильда, подойдя к Хуану, заглянула ему в глаза.

— Ты хороший парень, Хуан, извини, что я ничем не могу тебе помочь. Но ты же сам видишь, я не виновата.

— Ничего, мадам Клотильда, спасибо вам за всё, спасибо за приют.

— Извини, Хуан, извини, — и женщина сунула в ладонь Хуана смятую купюру.

— Не надо, мадам, не надо.

— Бери, бери, она тебе понадобится, хоть сможете поесть и обогреться где-нибудь.

— Спасибо, мадам Клотильда, спасибо, сеньора.

— А теперь идите, идите скорее, а то они могут вернуться, и тогда всем будет плохо. Идите.

— Хорошо.

Марианна и Хуан, взявшись друг за друга, тяжело побрели по пустынным холодным улицам, по грязным лужам. Они надели на себя всю одежду, но всё равно не могли согреться.

— Скорее, скорее пойдём, — шептала Марианна, — меня уже пробрал холод до костей, я вымокла до нитки.

— Да-да, идём, — спотыкаясь, шептал Хуан, стараясь двигаться как можно быстрее.

Но они были настолько обессилены и убиты горем, что как ни старались, всё равно двигались очень медленно.

— Давай зайдём вот сюда, в эту таверну, может быть, выпьем что-нибудь горячего и съедим.

— Но за что, Хуан, у нас же нет денег.

— Мадам Клотильда дала, — и Хуан разжал ладонь, в которой лежала мокрая скомканная купюра.

Парень и девушка спустились в подвал, устроились в углу, у жарко пылающего камина.

— Как здесь хорошо! — стягивая с головы толстый мокрый платок, прошептала Марианна, — кажется, я сейчас усну, так меня клонит в сон, так мне плохо.

— Не надо, — прошептал Хуан, — просто немного отдохнём, выпьем, чего-нибудь горячего…

— А что потом, Хуан?

— Что?

— Куда мы пойдём потом?

Парень огляделся по сторонам и пожал плечами.

— Не знаю, пойдём куда-нибудь, и может, где-нибудь мы найдём своё счастье.

— Хуан, а ведь через три дня Рождество.

Хуан задумался и вздрогнул.

— Рождество?

— Ну да, разве ты об этом не знал?

— Рождество… — прошептал парень. — Раньше я думал, что это Рождество будет одним из самых счастливых в моей жизни. Ведь я имел всё — крышу надо головой, работу, деньги. А сейчас у меня нет ничего — и это за три дня до Рождества.

— Ничего, ничего, — утешала парня девушка, — всё ещё как-нибудь образуется.

— Ты думаешь? — спросил Хуан.

— Конечно, я верю в то, что нам поможет бог, а может быть, мы сами что-то придумаем.

Зашёл официант и с удивлением посмотрел на двух промокших посетителей.

— Что вам? — глядя куда-то в сторону, буркнул немолодой официант.

— Нам чего-нибудь, чтобы согреться.

— А деньги у вас есть? — тут же задал вопрос официант.

Хуан разжал ладонь, и на стол упала смятая купюра. Она тут же исчезла в кармане официанта, а через несколько минут на столе появились две тарелки с едой и два до половины наполненных ромом стакана.

Хуан глянул на официанта, как бы ожидая ещё чего-то.

— Вот и всё, — сказал мужчина, — больше на ваши деньги ничего не купишь.

— Как? — изумился Хуан.

— Очень просто, у нас всё дорого.

— Ладно, — махнул рукой Хуан и подвинул Марианне тарелку.

Та взяла ложку и принялась, быстро есть.

Хуан смотрел на голодную, промокшую Марианну, и его сердце сжималось от тоски.

— А ты почему не ешь? — быстро взглянув на парня, спросила девушка.

— Я не могу, поверь, не могу.

— Надо съесть, мы не можем оставлять это.

— Да-да, я съем.

Но вместо того, чтобы есть, Хуан взял ром и жадно выпил. Ему стало немного легче, и он откинулся от стола, прижавшись спиной к шершавой стене.

Он прикрыл глаза. Губа по-прежнему кровоточила, щека дёргалась, всё тело нестерпимо болело.

— А где ты был так долго?

— Сколько? — спросил парень.

— Ночь, день.

— Не знаю, — кивнул головой парень, — я ходил по улицам, грелся у костра с каким-то стариком и двумя старухами, затем вновь брёл по улицам. Мне было холодной плохо, болела голова… А затем я будто что-то почувствовал и заспешил домой.

— Домой? Ты называешь это домом?

— Ну да, больше же у нас ничего не было.

— Это ужасно, как всё ужасно! Наверное, я виновата, Хуан, что вытащила тебя сюда, что тогда забрала тебя с собой.

— Нет, Марианна, не кори себя, ты ни при чём, я же сам согласился ехать.

Девушка умолкла и посмотрела по сторонам.

За столами сидели мужчины и девушки, всем было весело. В поведении людей чувствовалось приближение Рождества. Они пили ром, ели, смеялись, рассказывали какие-то смешные истории, веселили друг друга.

А вот Марианне и Хуану было грустно. Они чувствовали себя выброшенными из жизни и потерянными.

— Куда мы сейчас пойдём? — спросила девушка.

Парень пожал плечами.

— Не знаю.

— Выпей мой ром, — предложила девушка.

— Нет-нет, выпей сама, ты хоть немного согреешься, ты вся дрожишь, — Хуан взял руку Марианны в свои ладони и крепко сжал.

— Сейчас я немного согреюсь, успокоюсь.

— Да, успокойся, а потом мы обязательно что-нибудь придумаем.

Мужчины и женщины начали танцевать. Одна из девиц подошла к Хуану и предложила потанцевать.

Парень отрицательно покачал головой.

— Пойдём, пойдём, — зазывала девица.

Марианна, зло, сверкнув глазами, посмотрела на неё. И та почувствовала враждебность и, поджав губы, отошла от столика.

А Хуан, упёршись локтями в стол, посмотрел на Марианну. Она была красива, даже заплаканная, она была лучше всех тех девиц, что были здесь в таверне.

— Почему ты так на меня смотришь? — спросила девушка.

— Как?

— Ну, как-то очень странно.

— Ты очень красивая, Марианна. Помнишь, когда-то ночью ты у меня спросила, «красива ли я хоть немного»?

— Да, помню, — кивнула девушка.

— Так вот, ты самая красивая, лучше тебя я не знаю женщин в Сан-Диего, а может быть, и во всём мире.

— Не надо так говорить, Хуан, ты просто хочешь меня успокоить, хочешь утешить, а ведь на самом деле всё не так. Тебе очень плохо, я же вижу, — и Марианна погладила ладонь Хуана.

Таверна закрылась, и Хуан с Марианной были вынуждены покинуть её. Хотя им очень хотелось побыть в тепле, побыть вместе, но всё же пришлось выйти на холодную, промозглую улицу, где лил дождь, и брести неизвестно куда.

— Мы обязательно найдём работу, обязательно, — шептал Хуан, пытаясь хоть немного ободрить Марианну.

Та, кивала, но понимала, что всё это не так просто.

А парню всё время хотелось рассказать о той встрече с полицейским, когда ему показали фотографию Марианны, ему хотелось сообщить, что родители Марианны находятся здесь, в Сан-Диего, что он видел Диего Кортеса, что тому, кто сообщит о местонахождении Марианны, объявлена награда. Но в то же время Хуан понимал, что если он расскажет это девушке, она исчезнет, исчезнет, возможно, навсегда, и больше они не встретятся, больше их пути не пересекутся.

Поэтому парень угрюмо молчал, шёл, насупившись, подняв ворот куртки, прячась от косых холодных струй дождя.

— О чём ты думаешь? — спрашивала Марианна.

— Ни о чём, так просто.

Они заходили во всякие заведения, пытаясь найти работу. Но везде слышали один и тот же, ответ:

— Приходите после Рождества, может быть, что-нибудь будет, а сейчас все места заняты, работы нет, можете быть свободны.

Три дня Хуан и Марианна бродили по улицам Сан-Диего. И нигде, как ни старались, не могли отыскать работу. Все, к кому они ни обращались, отсылали парня и девушку, предлагая прийти попозже, когда может быть, будет что-то.

И Хуан уже потерял всякую надежду на то, что, в конце концов, они отыщут хоть какую-нибудь работу.

Они брели по улицам голодные, пошатывающиеся, промокшие до нитки.

Марианна уже даже не могла разговаривать, её губы посинели от холода, руки дрожали. Она пошатывалась, прижималась к парню.

— Идём, идём, — подбадривал её Хуан, — может, на этой улице нам повезёт, может быть, здесь мы что-нибудь найдём.

И действительно, они увидели мужчину и мальчика, которые разгружали повозку с дровами.

Хуан, оставив Марианну, бросился к повозке, схватил самое большое бревно и потащил его к дому.

— Эй, положи бревно! — грозно закричал мужчина.

— Мы три дня не ели, мы голодные, я хочу заработать хотя бы несколько монет на еду, сеньор, только на еду.

— Уходи, не лезь! — кричал мужчина. — Мы сами справимся, а испанцам я вообще не даю работу.

— Но, сеньор, мистер…

— Уходи! Уходи, — грозно закричал мужчина, — иначе я позову полицейского!

Хуан бросил бревно.

— Отец, может быть, пусть заработает, — заступился за Хуана и Марианну мальчик.

— Пошли прочь, бродяги, бездельники, воры!

— Мы не воры, просто нас выгнали, мы потеряли работу, у нас забрали все деньги.

— Будете рассказывать мне сказки. Хотя сейчас самое время, перед Рождеством рассказывать сказки. Уходите, не нужна мне ваша помощь, я и сам справлюсь.

Мужчина взялся за работу, а Хуан и Марианна, прижавшись, друг к другу, поддерживая один другого, двинулись по холодной улице.

— И здесь нам не повезло, — прошептала девушка.

— Ничего, держись, повезёт, я чувствую, мы скоро найдём работу.

— Нет, ничего мы уже не найдём, нам даже негде скрыться от холода и дождя. Боже, как всё надоело, как не хочется жить, — шептала девушка, с трудом переставляя озябшие ноги.

— Не надо отчаиваться, — бодрил парень, — не надо, всё будет хорошо, вот увидишь. Мы обязательно найдём работу.

Одна улица сменялась другой, а Хуан и Марианна всё так же брели, прижимаясь, друг к другу.

В окнах ярко горел свет, люди готовились встретить Рождество. И только Хуан с Марианной, казалось, были обречены на бессмысленное скитание по холодным улицам.

Вдруг Хуан остановился у чугунной ограды.

— Что такое? — спросила Марианна и вцепилась руками в колодное железо.

— Видишь дом? По-моему, он пустой.

— Да, наверное, — глядя на тёмные окна, ответила девушка.

— Давай зайдём туда, спрячемся от холода.

— Но ведь так нельзя, Хуан, нас могут поймать, могут посадить в тюрьму.

— Не бойся, идём, тебе надо согреться, Марианна, иначе ты умрёшь от холода.

— Да, умру, — как-то совершенно буднично ответила девушка.

Хуан принялся трясти ворота, и они со скрипом распахнулись.

— Пошли, пошли, — потащил за руку упирающуюся Марианну Хуан.

Парень поднялся на крыльцо, сломал замок.

— Боже, это ужасно, мы как воры.

— Да нет же, Марианна, мы не воры, просто нам надо немного посидеть в тепле, немного согреться.

Он взял оробевшую девушку за руку и провёл в гостиную большого дома. В нос сразу же ударил запах хвои. Посреди гостиной стояла огромная ёлка, украшенная гирляндами и свечами. Ярко поблёскивали игрушки, подвешенные к мохнатым ветвям, а рядом с ёлкой стоял большой стол, застланный накрахмаленной скатертью и уставленный чистой посудой.

— В этом доме никого нет, — оглядываясь по сторонам, мечтательно произнесла девушка и стала дуть на озябшие красные пальцы.

— Да, никого нет и наверное, никого не будет, так что не стоит бояться. Проходи, проходи, Марианна.

Хуан взял девушку за руку и будто этот дом принадлежал ему, подвёл её к столу.

Марианна остановилась у ёлки и кончиками пальцев прикоснулась к колючим ветвям.

— Как здорово! — вдыхая забытый аромат хвои, прошептала девушка. — У нас дома родители всегда ставили ёлку, всегда на Рождество мы собирались за большим столом и желали друг другу всего самого наилучшего. Все были счастливы, — со слезами на глазах говорила девушка.

— Да, хорошо, — ответил Хуан, — но мы и сейчас будем счастливы.

Он приободрился и, осмотревшись, вернулся к столу. Затем взял Марианну за руку и усадил на самое почётное место.

— Марианна, здесь в доме полно еды, всё приготовлено к празднику, а хозяев нет. Может быть, они ушли в гости.

— Да, наверное, — ответила девушка.

— Значит, мы останемся в этом доме и будем гостями.

— Гостями? Но ведь мы воры, мы сами забрались, в этот дом, нас никто не приглашал. Ты понимаешь это, Хуан?

— Забудь, забудь обо всём, Марианна, сейчас ты почётная гостья, а я твой слуга. Позволь мне поухаживать за тобой как тогда, на пароходе «Мадрид», помнишь?

— О, да, помню, — ответила Марианна, мечтательно взглянув в белый потолок. — Помню. Пароход покачивался, у нас были деньги… Мы ели шоколадный торт, пили кофе, могли себе позволить всё, что нам хотелось. Дул тёплый ветер, на пароходе было замечательно… А потом начались все наши несчастья в порту. Помнишь, как застрелили сеньора Сикейроса? Помнишь, Хуан?

— Да. Но лучше не вспоминать, ни о чём плохом, Марианна. Не надо, ведь и так всё неплохо, мы вместе, над нами крыша, в доме полно еды, стоят бутылки с вином. Здесь есть всё

— Но мне боязно, Хуан, как-то не по себе. Я предчувствую, что должно случиться что-то ужасное.

— Перестань, Марианна, ведь мы не делаем ничего плохого, всего лишь спрятались от холода.

— А если придут хозяева?

— Ну, если придут, мы попытаемся объяснить, думаю, они поймут и простят.

— Нет, Хуан, никто не простит, нас примут за воров.

— А может быть, никто и не придёт. Ведь если бы хозяева собирались праздновать Рождество дома, они бы вернулись. Посмотри, сколько времени сейчас, — и Хуан указал на большие часы, стоящие в углу у камина.

Марианна взглянула и кивнула в ответ. Тускло поблёскивал циферблат, маленькая стрелка указывала полночь, до которой ещё оставалось пятнадцать минут.

— Вот видишь, до Рождества осталось уже очень мало, так что сиди, а я за тобой буду ухаживать.

И Хуан стал носить еду, расставляя её перед Марианной. Затем он откупорил бутылку с вином и наполнил два хрустальных бокала на тонких ножках.

— Если бы можно было зажечь свечи… — мечтательно произнесла Марианна, — то тогда я забыла бы, наверное, что мы как воры, забрались в чужой дом. Тогда мне казалось бы, что я дома, что я хозяйка…

— А я? — спросил Хуан.

— И ты тоже хозяин. Представь, Хуан, что мы с тобой муж и жена.

Хуан вздрогнул от слов Марианны. То, что девушка сказала, было, самой заветной мечтой парня, и поэтому его сердце бешено заколотилось в груди.

— Марианна… — прошептал он, — ты действительно прекрасна!

Тусклый лунный свет заливал гостиную, шторы на огромных окнах были отодвинуты, сверкали игрушки на ёлке, блестела посуда на столе… Сверкали глаза Марианны.

Хуан развернул крахмальную салфетку и положил на колени девушки.

— Хуан, погоди.

Марианна отложила салфетку, встала из-за стола и подошла к огромному, во всю стену зеркалу в золочёной раме. Она сбросила с головы толстый мокрый платок, поправила свои кудрявые волосы и пристально посмотрела на своё отражение в блестящем стекле.

— Что такое, Марианна?

— Ничего, я просто смотрю. Подойди сюда, — позвала девушка.

Хуан приблизился и стал рядом.

— Посмотри, на кого мы стали похожи. Ведь разве об этом мы мечтали?

Хуан посмотрел в зеркало и не понимал, о чём говорила Марианна. Он был очарован красотой своей спутницы, он был просто сражён.

Они вдвоём в богатом доме… Всё это было похоже на фантастическую Рождественскую сказку, в которой возможны чудеса. И Хуан уже поверил в это чудо.

— Разве мы могли думать, что когда-нибудь это произойдёт именно так?

— Как, Марианна?

— Ну вот так, мы нищие, без денег, в каком-то грязном тряпье будем стоять в богатом доме перед зеркалом — ты и я. Ведь мы мечтали о другом, мечтали о солнце, о счастье, о земле. Я мечтала о том, что солнце будет светить ярко-ярко, а его лучи будут горячими и ласковыми, что трава будет зелёной и высокой, что птицы будут оглушительно петь. А я буду счастливо улыбаться…

— Да, — грустно сказал Хуан, — жизнь не такая простая штука, как нам кажется. Мы думаем об одном, а в жизни получается что-то совершенно иное, иногда ужасное и…

— Не надо, не говори, — приложив свою ладонь к губам парня, сказала Марианна, — не говори.

Хуан поцеловал кончики пальцев девушки. Они были прохладными и пахли дождём.

— Мне хочется верить, Хуан, что когда-нибудь всё будет хорошо, что всё образуется.

— Да не надо, Марианна, не думай о плохом сейчас. Мы с тобой в доме, над головой крыша, на столе еда. Мы молоды, у нас есть силы, есть желания, и мы добьёмся своего.

— Я хотела бы верить в то, что ты говоришь, Хуан, но, по-моему, этого никогда не будет. И, наверное, напрасно, мы покинули Испанию и перебрались через океан. Мне кажется, мы потеряли даже то, что имели.

— Нет-нет, всё будет хорошо, я знаю, — Хуан взял Марианну за плечи и усадил в высокое кресло.

— Мы с тобой, Хуан, приехали за землёй, — со слезами на глазах прошептала Марианна, — а в итоге…

Хуан догадался, о чём думает Марианна, и не знал, что ей ответить.

— Выпей немного, Марианна, выпей. Вино тебя согреет и успокоит.

— Я не хочу пить и уже не хочу есть. Мне кажется, что я уже ничего не хочу, Хуан, ничего.

— Не надо так думать, Марианна, ведь когда человек начинает думать о плохом, оно обязательно случается, оно приходит. Судьба не любит, когда люди предчувствуют несчастья, и она посылает их.

— Ты же понимаешь, Хуан, что мне хотелось бы не думать о плохом, но я не могу поступать иначе, мысли сами приходят в голову, и я ничего не могу поделать.

— Давай выпьем, — Хуан взял свой бокал и прикоснулся к краю бокала Марианны.

Раздался мелодичный звон хрусталя.

— Как здорово! — прошептала девушка. — Это напоминает Рождество в Испании, за столом с родителями. Где они сейчас? — мечтательно произнесла Марианна, глядя в окно, за которым шёл дождь.

Хуан знал, где её родители, но ничего не сказал вновь.

Марианна поднесла бокал к губам и сделала маленький глоток.

— Как вкусно! »

— Ну, вот и здорово, — ответил Хуан и тоже, подняв свой бокал, выпил до половины.

Глаза девушки затуманились и две слезы покатились по её щекам.

— А вот плакать не надо, не надо, Марианна, ведь слезами горю не поможешь.

— Я это знаю, но не могу удержаться, не могу, как, ни стараюсь, слёзы сами текут из глаз.

— Марианна, сядь за этот прекрасный стол, сядь, я тебя прошу, — очень серьёзным голосом сказал Хуан.

— Но я не могу, пойми, не могу. Ведь мы взломщики, мы ворвались в чужой дом, ворвались без разрешения хозяев. Нас никто сюда не звал, мы воры.

— Забудь об этом, Марианна, сядь, — и парень взял девушку за плечи и усадил. — Ты будешь сидеть, а я примусь тебе прислуживать. Я хочу, чтобы ты поужинала в эту Рождественскую ночь как человек.

Марианна изумлённо смотрела на Хуана. Он говорил так проникновенно, столько чувства было в его голосе, что она не смогла отказать ему.

Она опустилась в высокое кресло и положила руки на стол. Она не смогла отказать этой настоятельной сердечной просьбе парня.

Потом она взглянула на него и прошептала:

— Сядь рядом, я не хочу, чтобы ты прислуживал, не хочу. Сядь.

И Хуан тоже исполнил просьбу Марианны.

— Давай сделаем вид, что это наш дом, а ты мой муж.

— Ты уже это говорила, Марианна.

— Ну и что? Давай, давай, соглашайся.

Хуан кивнул.

— А я твоя жена.

Несколько мгновений парень и девушка сидели, молча, глядя в глаза друг другу.

Первой нарушила молчание Марианна.

— Хуан, а ты никогда не думал о том, какая наша земля, какая она?

— Думал и много раз.

— Хуан, знаешь, какая моя земля?

— Говори, я слушаю.

— Моя земля — это зелёные луга с высокой травой. И ещё там есть ручей с прозрачной чистой водой, в которой плавают стремительные рыбы.

— А моя, — нервно заговорил парень, — это высокие деревья с густой листвой, и обязательно тёмная земля, богатая земля, где нет камней, которые надо таскать, убирая с полей.

— Деревья, пастбище, ручей… — произнесла Марианна, — а тебе не кажется, что они очень подходят друг к другу? Высокие деревья с густой листвой, земля…:

— Знаешь что, — задумчиво сказал парень, — мне кажется, что эти земли не могут быть не вместе, они должны находиться рядом, как мы с тобой сейчас.

— Да, — кивнула девушка, — именно так. Сделай вид, что ты любишь меня, — попросила Марианна.

— Да, я сделаю вид, что люблю тебя, — покорно согласился Хуан и приблизился к Марианне.

— А я сделаю вид, что люблю тебя, Хуан, — Марианна приблизилась к парню и их губы сошлись в робком поцелуе.

Хуан вздрогнул, будто сквозь его тело прошёл, ток. Это был первый его поцелуй.

Лица Хуана и Марианны казались просветлёнными. Они с удивлением смотрели друг на друга, как бы, не веря, что наконец-то их тайные мечты сбылись, что это произошло.

Хуан чувствовал, как бешенно колотится его сердце, ему даже казалось, что Марианна слышит этот громкий стук.

Он поднял свою руку и провёл по волосам Марианны.

А девушка прикрыла глаза и робко поцеловала пальцы Хуана.

А затем их губы вновь нашли друг друга и слились в поцелуе. Это был сладкий поцелуй и возможно, он длился бы целую вечность.

Руки Марианны легли на плечи Хуана.

И вдруг послышался стук открываемой двери, а затем крик:

— Что это? Кто здесь?

— Прячься, — прошептал Хуан, наклоняя Марианну. Но было уже поздно. Хозяева, вернувшиеся в дом, увидели незванных гостей, и мужчина бросился к оружию. На стене холла было укреплено четыре охотничьих ружья.

Мужчина сорвал первое и взвёл курок.

— Бежим, Марианна! — закричал Хуан, схватил девушку за руку и потащил от стола.

Затем он подбежал к окну, попытался его открыть, но это ему не удалось.

— Воры! Грабители! — кричал мужчина, а ему вторила женщина.

— Мы не воры, мы ничего не брали! — крикнула Марианна.

— Убирайтесь вон из моего дома! Убирайтесь! — кричал мужчина, поводя ружьём из стороны в сторону.

Но было темно, и он не мог выстрелить.

А Хуан и Марианна выбежали в холл, а оттуда устремились к двери.

Мужчина выскочил следом за ними на крыльцо.

— Не стреляй! — закричал Хуан, увидев ружьё в руках мужчины. — Мы не причинили вам зла, мы спрятались от холода!

Марианна споткнулась и упала.

Хуан подбежал к ней, поднял и потащил за собой.

— Нет, не стреляйте! — Хуан увидел, как мужчина поднимает ружьё.

Прогремел выстрел.

Хуан не успел закрыть собой Марианну. Она вновь споткнулась и упала.

— Полиция! На помощь! — прокричал хозяин и выстрелил второй раз в воздух.

Хуан подхватил на руки Марианну и бросился по тёмной ночной улице.

— Нет, нет, — шептал он, — Марианна, не умирай!

— Нет, Хуан, я не умру, не умру… — теряя сознание, шептала девушка, — не умру.

Она обняла Хуана за шею.

— Но как же? Как же так? — спрятавшись в какой-то грязный переулок, Хуан опустил Марианну на скамейку и почувствовал, что его рука горячая от крови. — Марианна, Марианна! — Хуан тряс девушку.

Та открыла глаза и с недоумением посмотрела на Хуана.

— Ничего, ничего, — прошептали её бескровные губы, — с Рождеством тебя, Хуан, с Рождеством, будь счастлив…

— Нет, ты не умрёшь, этого не может быть! — и Хуан, схватив Марианну на руки, побежал.

Кровь капала на землю, расплываясь на тротуаре в маленькие лужицы. Хуан подбегал к прохожим, которых в эту Рождественскую ночь почти не было, кричал:

— Помогите! Помогите! Ранили девушку, помогите!

Прохожие шарахались в сторону и бежали прочь. И к кому только парень не обращался, никто не хотел помочь.

Только один сердобольный мужчина, уже изрядно выпивший, пробормотал:

— Эй, парень, вот там, на улице живёт доктор, ступай к нему, ступай, может он поможет.

И Хуан с Марианной на руках побежал по скользкой мостовой к дому врача. Он долго стучал в дверь.

Наконец она открылась, и служанка с недовольным видом сообщила:

— Доктор уехал в гости, будет только утром, а я ничем не могу помочь.

Хуан с девушкой на руках, спотыкаясь, побежал по пустынной улице.

ГЛАВА 13

Лил всё тот же обжигающе-холодный дождь. Его крупные капли барабанили по жестяным карнизам, обливали, словно блестящим стеклом, деревья, мостовую, чугунные ограды. Безлюдные улицы утопали в шуме бесконечного дождя. Казалось, Сан-Диего вымер, лишь голоса, доносившиеся за несколько кварталов от того места, где стоял Хуан Гонсало, напоминали, что жизнь продолжается.

Парень пребывал в шоке. Он держал раненую Марианну на своих руках и повторял только одно:

— Не умирай, не умирай, Марианна, не умирай!

Из раны на плече девушки текла кровь. Казавшаяся тёмной в темноте, густая жидкость растеклась по одежде и крупными каплями срывалась на мостовую.

Хуан Гонсало пытался зажать рану рукой, но кровь всё равно сочилась из-под пальцев. Капли её, попав в лужу, тут же растекались розовыми пятнами.

— Помогите! — превозмогая себя, выкрикнул Хуан Гонсало.

Его одинокий голос эхом отразился от стен безлюдных домов и затих где-то в конце улицы.

— Помогите! Помогите!

И только эхо собственного голоса было ответом парню.

Марианна тяжело приподняла веки и её невидящий взгляд: остановился на Хуане Гонсало.

— Помоги… — беззвучно прошептала она и потеряла сознание.

Безысходное отчаяние охватило юношу. Он почувствовал, как тяжело безжизненное тело Марианны, как одинок и беспомощен он перед превратностями судьбы.

В конце улицы он заметил окно дома, в котором теплился свет. Среди богатых особняков этой части Сан-Диего многие пустовали. И Хуану показалось счастьем, что хоть кто-то не спит в этот поздний час, хоть кто-то живёт на этой улице.

— Скорее! — скомандовал себе юноша и побежал по мокрой мостовой.

Несколько раз он чуть не упал, чудом удержавшись на ногах.

— Не умирай, Марианна, — беспрестанно повторял он, словно в этих словах заключался весь смысл мира.

Размытое дождём окно казалось Хуану Гонсало путеводным огнём, то исчезавшим, то, вновь вспыхивавшим в безысходности ночи.

Ещё щаг, ещё… всё ближе к цели.

— Только бы удалось, — шептал он Марианне, — подожди умирать!

Он чувствовал теплоту её крови под своими пальцами. На секунду остановившись, он приложил тыльную сторону ладони к лицу девушки. Её нежная кожа, покрытая каплями дождя, была холодна, как осеннее стекло.

— Боже, она потеряла столько крови!

И вновь попытка бежать, вновь скользкая мостовая, вымощенная обломками дикого камня.

— Скорее! Скорее! Только не умирай!

Вот и заветное окно. Оно совсем близко.

Но Хуана отделяла от него высокая кованая ограда.

Калитка, кованая ручка, холодное прикосновение к металлу…

Какой пронизывающе-ледяной ливень, какое мрачное Рождество!

Скрипнули ржавые завесы, и Хуан Гонсало бросился по выложенной каменными плитами дорожке к двери особняка.

Поздние цветы на кустах, поникшие под дождём, высокие ступеньки, навес…

Юноша схватил молоток, подвешенный на безукоризненно начищенной медной цепочке, и что есть силы, заколотил им в дверь.

— Откройте! — кричал он, прислушиваясь к тому, какой эффект возымеет его неистовый стук и крики.

На какое-то время всё в доме смолкло. Но вскоре послышался лёгкий шорох, и перепуганный женский голос спросил из-за двери:

— Что случилось?

Хуан Гонсало, тяжело дыша, стал сбивчиво объяснять.

— Тут раненая девушка, ей нужно помочь!

— Я не могу вам открыть.

— Почему? Откройте, она умирает!

— Господ нет дома, и я не имею права.

— Ну, помогите же, что вам стоит?

— Я всё равно не смогу помочь раненой.

— Откройте! — ещё несколько ударов в дверь.

Хуан Гонсало чувствовал, что девушка за дверью колеблется.

Но испуг всё-таки пересилил.

— Нет, сеньор, идите отсюда.

— Открой! — уже заревел Хуан Гонсало, колотя в дверь ногами.

— Умоляю вас, уйдите! — уже плакала за дверью горничная, — Я не могу вам открыть, оставьте меня, пожалуйста…

— Но она умирает!

— Нет.

— Неужели ты хочешь взять грех на душу?

— Я боюсь.

Хуан Гонсало поняв, что он попусту теряет время, выругался и вновь ступил под дождь.

Когда он уже находился у кованой ограды, дверь в особняке распахнулась, и горничная, перекрывая шум дождя и ветра, прокричала:

— Доктор живёт в конце улицы, поспешите к нему, сеньор!

— В каком конце? — не оборачиваясь, выкрикнул Хуан Гонсало.

— Налево, трёхэтажный особняк красного кирпича, надеюсь, он дома.

Расслышать имя доктора Хуану Гонсало не позволил внезапно налетевший порыв ветра, который чуть не сбил его с ног. Юноша еле удержался, прислонившись спиной к ограде.

И вновь мелькание тёмных фасадов, вновь молитва, обращённая к Богу, чтобы он сохранил жизнь Марианне.

Но тут же, юноша останавливал себя.

— Я единственный в этом городе, кто может помочь ей, единственный, больше никого нет.

Никогда ещё в жизни Хуан Гонсало не чувствовал себя таким беспомощным и никчёмным. К чему были теперь его сила, ловкость, умение драться? Он не смог защитить Марианну, а она, доверившись ему, едва не погибла. И неизвестно ещё, чем всё это кончится.

«Где же этот проклятый дом?» — терял терпение и силы Хуан Гонсало.

Его руки занемели, он уже не обращал внимания на ледяной дождь, промочивший насквозь его нехитрую одежду.

Марианна тихо застонала, и Хуан Гонсало попытался взять её более бережно.

— Марианна, ты слышишь меня?

— Да, — еле слышно ответила девушка.

— Как ты?

— Мне тепло, Хуан, мне очень тепло.

Её голос угасал с каждым сказанным словом.

— Постарайся не терять сознание, слышишь меня? Говори хоть что-нибудь, только не молчи!

Губы Марианны еле заметно шевельнулись.

— Я… Хуан…

— Что ты сказала? — не расслышал Хуан середину фразы.

— Я… — и девушка вновь потеряла сознание.

Впереди уже вырисовывался силуэт особняка, своей архитектурой более напоминавший башню, нежели жилой дом.

«Красный кирпич, три этажа… — это дом доктора» — молнией мелькнула мысль, и Хуан Гонсало ускорил свой шаг.

Кровь уже не так обильно текла из раны.

— Вперёд, не останавливаться, скорее!

Вот и ограда.

Но юноша с первого же взгляда догадался, что дом пуст. Не светилось ни одного окна.

— Проклятье! — вырвалось у него.

Калитка в ограде оказалась закрытой на ключ.

И тут взгляд юноши упал на табличку с названием улицы.

«Постой, — мелькнула мысль в голове Хуана Гонсало, — что-то знакомое в этом названии, где я его слышал?»

Раньше ему никогда не доводилось бывать в районе фешенебельных особняков, судьба его сюда не заносила. И тут ему припомнился полицейский, показывавший фотографию Марианны.

«Да, это улица, где остановились её родители — сеньор и сеньора де Суэро. Теперь появилась надежда на спасение. Я обязан доставить Марианну к ним».

Теперь юноша смотрел только на номера домов. Теперь мир не казался ему таким безлюдным и безрадостным. Впереди маячила надежда, он сможет спасти Марианну, пусть даже и потеряв её навсегда.

— А вот и этот дом! — воскликнул Хуан Гонсало, и сердце его бешено забилось в груди.

Призёмистый особняк мрачной архитектуры. Свет горел только в нижнем этаже.

— И то, слава богу! — вздохнул Хуан Гонсало, поднимаясь на крыльцо.

Он уже не помнил себя от усталости, но, собрав остаток сил, одной рукой удерживая Марианну, трижды постучал в дверь.

Послышались торопливые шаги, и на мгновение в лицо Хуану Гонсало ударил яркий свет из передней.

Дверь открыла молоденькая горничная. Она явно ждала увидеть кого-то другого.

Лицо девушки исказил испуг, и она попыталась тут же закрыть дверь. Это было так понятно, ведь перед ней стоял оборванец с такой же оборванкой на руках, которая была к тому же в испачканной кровью одежде.

Вот тут-то и пригодилась ловкость Хуана Гонсало. Он успел-таки поставить у косяка ногу, и горничная не сумела закрыть дверь.

— Где сеньор де Суэро?— выкрикнул юноша, отталкивая горничную плечом и входя в холл.

— Прочь! Прочь отсюда! — высоким голосом закричала девушка, пытаясь вытолкнуть Хуана Гонсало на улицу.

Но того уже невозможно было остановить.

— Где сеньор де Суэро? — грозно выкрикнул он, приведя девушку в ужас.

Кровь из раны капала на ковёр. Хуан Гонсало бережно положил Марианну на козетку и крикнул:

— Беги за доктором!

Вместо этого горничная завизжала ещё пронзительнее.

Наверху послышались торопливые шаги.

— Дон Диего! — опомнившись, закричала горничная.

И тут в гостиной появился сеньор Кортес. Он сжимал в руке револьвер, но голос его прозвучал спокойно:

— Что случилось?

Хуан Гонсало обернулся.

— Я… — слова застряли у него в горле.

Глаза управляющего имением сузились, губы скривились в презрительной усмешке.

— Ты осмелился появиться в этом доме? — ствол револьвера нацелился в грудь Хуана Гонсало.

— Марианна, — только и сказал юноша, отступая в сторону.

Улыбка тут же исчезла с лица дона Диего, и он бросился к раненой.

— Марианна… что с ней?

— Её ранили.

Дон Диего стоял на коленях и двумя руками пытался разорвать ворот платья, чтобы добраться до раны.

Хуан Гонсало подал ему нож.

— Так это она? — выдохнула горничная.

— Что стоишь? — зло прокричал дон Диего. — Быстро горячей воды и за доктором!

Девушка бросилась на кухню, а Хуан Гонсало тоже опустился на колени возле козетки.

Дон Диего нащупал пульс и вслушался в него, полуприкрыв глаза. Затем он осмотрел рану. На какое— то время он забыл о взаимной вражде, о ненависти.

Горничная принесла горячей воды.

— Вот, сеньор Кортес.

— Спасибо, — не глядя в сторону девушки, ответил дон Диего.

Он попробовал, не слишком ли горячая вода, опустив в неё руку, и стал промывать рану.

— Слава богу, сквозная. И, кажется, не задета кость.

Хуан Гонсало смотрел на обнажённое плечо Марианны, на рваные края раны.

— Это всё я, — шептал юноша, — я виноват…

Горничная бросилась за врачом.

Мужчины остались наедине.

— Как это произошло? — негромко спросил дон Диего.

— Неважно, как.

Марианна тихо застонала, и мужчины тут же смолкли.

— Как вы думаете, дон Диего… — Хуан Гонсало не нашёл в себе силы досказать вопрос до конца.

— Думаю, с ней всё будет хорошо, если она останется здесь.

Юноше хотелось оправдаться, но он понимал, не тот человек перед ним, не ему он должен обращать свои слова. Их нужно оставить в сердце и прежде всего, примириться с самим собой, примириться с потерей Марианны, и сделать это без шума, без скандала.

— Позаботьтесь о ней, — только и сказал Хуан Гонсало.

— Я обещаю тебе заботиться о ней, — дон Диего промывал рану, вода в ведре окрашивалась красным.

Бывает, несчастье сближает людей, как произошло сейчас. Но если человек зол по своей природе, он не может надолго простить своего врага.

Злость блеснула в глазах дона Диего.

— Ты хотел сравняться с ней?

Юноша ничего не ответил.

— Ну, так знай, она не про тебя. Попробовал свои силы и понял, что ты ничтожество. Значит, отойди в сторону, забудь о ней, чтобы я тебя больше не видел в этом доме!

Хуан Гонсало сжал кулаки. Сердце его наливалось злобой. Он пристально посмотрел на дона Диего.

На лице того не дрогнул ни один мускул.

— Сейчас не время, дон Диего, выяснять наши отношения.

— В тебе больше нет нужды, парень, проваливай! — грубо выкрикнул сеньор Кортес, поднимаясь с колен.

Они стояли по разные стороны козетки, разделённые бездыханным телом девушки.

— Всё, парень, с тебя хватит, уходи.

— Я знаю, дон Диего, вы соврёте ей, скажете, что я бросил Марианну на улице, и чужие люди принесли её в дом.

— Ты догадлив, — криво усмехнулся сеньор Кортес.

— Я, конечно же, смог бы найти способ рассказать ей правду, но я уже решил для себя — больше, мы никогда не будем вместе.

Юноша ждал, что дон Диего сумеет по достоинству оценить его благородство и хотя бы расставание не будет таким горьким. Но то, что произошло, изумило Хуана Гонсало.

Дон Диего захохотал нервным срывающимся смехом.

— Ну, вот и окончилась наша дуэль, ты убит, — управляющий поднял руку и, изобразив, что у него пистолет, негромко сказал, — пиф-пиф. Ты мёртв, Хуан Гонсало, тебя больше нет.

И тут за окном послышался шум подъезжающего экипажа. Крики кучера, ржание лошадей…

Хуан Гонсало бросился к окну и, прикрыв лицо с боков ладонями, всмотрелся в темноту.

Кучер открывал дверцу. Из экипажа ступила на землю донна Мария, следом появился дон Родриго.

И тут юноша понял, что нужно уходить.

Он подбежал к Марианне, нагнулся над ней и поцеловал в лоб.

Дон Диего не стал ему мешать в этом, а только напомнил:

— Тебя больше нет, парень.

— Время рассудит нас, — произнёс Хуан Гонсало и бросился к входной двери.

Ещё ничего не подозревающие дон Родриго и донна Мария не спеша шли по дорожке к дому.

Хуан Гонсало, пригнувшись, выскочил на крыльцо и побежал садом. Добравшись до ограды, взобрался на неё и посмотрел на освещённые окна особняка.

— Прощай, Марианна, — прошептал он и соскользнул вниз на мостовую.

Ледяной дождь обжигал его лицо. Юноша брёл по тротуару и плакал. Хуан Гонсало не стеснялся своих слёз, ведь улица была пустынной, а если бы кто и попался ему навстречу, принял бы слёзы за капли дождя.

«Ты не должен думать о ней, не должен! — уговаривал себя Хуан Гонсало. — Ты не достоин её, раз не смог уберечь. Всё, что осталось тебе, так это вспоминать о поцелуе в пустом доме, вспоминать об этом неудавшемся Рождестве, о ледяном дожде. Ты навсегда запомнишь вид раны на её плече. Прощай, Марианна! Но я не хочу этого, я не хочу терять тебя! Мы были уже так близки друг к другу, оставался всего лишь один шаг… Даже не шаг, одно слово, сказанное тобой… Ну что ж, ты не успел его услышать».

Досада и горечь захлестнули душу Хуана Гонсало.

Он остановился и задрал голову: дождь хлестал ему в лицо, но юноша от этого чувствовал только облегчение. Ему становилось легче оттого, что он истязает себя.

— Прочь! Прочь! — проговорил он, всматриваясь в тёмное, беззвёздное небо.

«Где-то там, за облаками горят звёзды. Они здесь куда ярче, чем на моей родине, но даже они не способны пробить беспросветные облака. Но это сегодня, а завтра ветер унесёт тучи, высохнут лужи, выглянет солнце. Жизнь пойдёт своим чередом, и никому не будет дела до того, что мы теперь порознь, Марианна. Ты будешь вспоминать меня, такое не забывается, я знаю».

— Прочь! — прокричал Хуан Гонсало, и чтобы дать выход чувствам, побежал по улице.

Он разбрызгивал лужи, истошно кричал, проклинал всё на свете и бежал, не разбирая дороги. Мелькали фонарные столбы, тёмные фасады домов, редкие светящиеся окна.

А юноша мчался посередине улицы, совершенно не обращая внимания на ледяной дождь.

Да, можно бежать, но куда убежишь от самого себя, от навязчивых мыслей, от воспоминаний? И пусть Хуан Гонсало ещё немного пожил на этом свете, но на его долю выпало множество переживаний. И все они проносились перед его внутренним взором.

Тяжёлая работа, каменистое поле, обломок за обломком исчезают камни из разрыхленной земли…

Затем юноша увидел пылающий дом и почувствовал тяжесть гроба отца на своём плече…

Он вспомнил то ощущение безысходности, охватившее его, вспомнил туман и неудавшийся поединок с доном Диего, вспомнил корабль, все выигранные им кулачные поединки…

И тут его вновь ослепил выстрел. В его ушах вновь возник стон Марианны: «Помоги!»…

— Нет, прочь! — закричал юноша.

Ветер свистел у него в ушах, сливаясь с шумом дождя. Он подбежал к перекрёстку, но стоило ему оказаться в неверном свете фонаря, как послышался грохот, крик. Юноша только успел повернуть голову, как увидел над собой вздыбленного коня и торец стремительно приближающейся оглобли.

Удар пришёлся прямо в голову, и Хуан Гонсало, теряя сознание, упал на мостовую.

— Чёрт! — прошептал кучер, слезая с козел. Дверца экипажа отворилась, из неё выглянул немолодой мужчина в цилиндре и с сильным испанским акцентом спросил:

— Педро, что случилось?

— Сеньор Джонсон, какой-то оборванец выскочил на дорогу. Я не успел сдержать лошадей…

— Чего же ты медлишь?

— Никто не видел, сеньор, мы можем ехать.

— Каналья! — выругался мужчина, которого кучер называл сеньором Джонсоном, и выбрался из экипажа.

Он подбежал к распростёртому на мостовой Хуану Гонсало и склонился над ним.

— Он жив!

Педро тоже присел возле юноши на корточки и вгляделся в его лицо.

— Это какой-то бродяга, сеньор, не стоит из-за него терять время.

— У него благородное лицо, — сказал мужчина.

Кучер пожал плечами.

— Может быть, я в этом ничего не понимаю, сеньор.

— Мы обязаны отвезти его в больницу. Помогай!

Пожилой мужчина взял Хуана Гонсало под руки, Педро за ноги, и вдвоём они погрузили его в экипаж.

— А теперь, гони!

Бешено мчащийся экипаж раскачивало из стороны в сторону. Мужчина держал на коленях голову Хуана Гонсало, то и дело, нащупывая его пульс.

— И дёрнул же меня чёрт поехать этой дорогой! — негромко проворчал мужчина. — Ну, что ж, теперь ничего не поделаешь.

Джонсон был гражданином Соединённых Штатов Америки, и возглавлял концессию по строительству железных дорог в южных штатах. В приграничный город он прибыл для того, чтобы набрать рабочих для строительства новой ветки.

И вот, в первый же день, его постигла неудача: какой-то юноша попал под его экипаж. А мистер Джонсон был человеком суеверным: если плохо начало, то не сложится и всё дело.

Вскоре экипаж подкатил к зданию больницы, и мистер Джонсон вместе в Педро вынесли раненого Хуана Гонсало.

Завидев богатый экипаж, на крыльцо выбежали служащие больницы.

Мистер Джонсон передал в их руки Хуана Гонсало и вслед за этим отдал деньги.

— Это на лечение.

Даже не называя своего имени, мистер Джонсон сел в экипаж и уехал.

Хуана Гонсало отнесли в палату и уложили на кровать. Врач осмотрел его и покачал головой.

— Вряд ли он будет жить.

Если бы перед ним был богатый человек, возможно, врач сказал бы что-нибудь другое, но, видя оборванца, он произнёс ту фразу, которую произносил почти всегда, когда в больницу попадали бедняки.

Передав Хуана Гонсало заботам сиделки, врач покинул палату.

Но в больнице оказался ещё один человек, к тому же достаточно любопытный, чтобы не заинтересоваться раненым юношей. Это был корреспондент самой читаемой в Сан-Диего газеты, сеньор Рамирос.

Он догнал доктора и начал расспрашивать.

— Юношу сбил экипаж?

— Скорее всего.

— Вам известно, кто его владелец?

— Меня это не интересует.

— Но вы хоть знаете имя юноши?

— Если он придёт в себя, то скажет его сам.

— Как, по-вашему, сеньор доктор, он будет жить?

— Не знаю.

— Вы всегда так поступаете, когда к вам в больницу поступают бедняки?

Врач остановился и пожал плечами.

— Сеньор Рамирос, я попросил бы не надоедать мне вопросами. Если вас что-нибудь интересует, обратитесь к кому-нибудь из моего персонала.

Корреспондент остался один в коридоре.

Он заглянул в несколько палат, но никак не мог отыскать ту, в которой лежал Хуан Гонсало.

Наконец, он услышал из-за одной двери тихие стоны и зашёл.

Юноша лежал на кровати, а сиделка промывала раны. Хуан Гонсало даже не пришёл в сознание.

— Это его привезли только что? — негромко спросил сеньор Рамирос.

— Сиделка кивнула.

— Да, сеньор.

— При нём есть какие-нибудь документы?

Сиделка указала взглядом на несколько бумаг, лежавших на подоконнике.

— Это всё, сэр.

Корреспондент принялся перебирать бумаги одну за другой и выяснил, что юношу, сбитого экипажем, зовут Хуан Гонсало Ортего, и что он недавний эмигрант из Испании.

Случай был. ничем не примечательный, и заинтересовать читателей газеты он мог лишь постольку-поскольку. Ничего более масштабного в городе за этот день не произошло. В этом происшествии не хватало трагедии, способной тронуть сердца читателей.

Сеньор Рамирос призадумался. Выходило, что он зря потерял вечер, пытаясь отыскать в больнице материал для заметки. Но тут ему вспомнились слова доктора, и корреспондент обратился к сиделке:

— Сеньорита, как, по-вашему, он выживет?

Та пожала плечами.

— Не знаю, сеньор.

«Значит, умрёт, — сделал для себя вывод сеньор Рамирос. — А даже если и останется жив, то беда большая», — и он покинул больницу.

Вернувшись в редакцию, сеньор Рамирос устроился за письменный стол и за пару минут сочинил заметку, в которой говорилось, что недавний эмигрант из Испании Хуан Гонсало Ортего попал Рождественской ночью под экипаж богатого сеньора. Для вящей убедительности сеньор Рамирос написал, что юноша находится в безнадёжном состоянии, и возможно, к тому времени, когда читатели возьмут свежий номер газеты в руки, его уже не будет среди живых.

А в конце добавил, что беднягу даже некому и не на что будет похоронить.

Корреспондент уже готов был закончить заметку, когда вспомнил, что имя Хуан Гонсало ему знакомо. Ему приходилось посещать несколько кулачных боёв, и он вспомнил:

— Да, это тот знаменитый боец, не знавший поражений.

Дописав ещё несколько строк, сеньор Рамирос остался, вполне доволен собой. Получилась вполне пристойная заметка для утреннего выпуска газеты.

Корреспондент отнёс листок на стол наборщику, и тот принялся собирать буквы в слова.

А сеньор Рамирос, не очень-то задумываясь о последствиях такой публикации, отправился праздновать Рождество к своим друзьям, через час уже начисто забыв о том, что он был в больнице.

Врач, срмневавшийся в том, что Хуан Гонсало выживет, не кривил душой. Дела обстояли очень плохо.

Сиделка, навидавшаяся, за время работы в больнице всякого, была довольно спокойна. Она привыкла к виду смерти, привыкла без содрогания смотреть на страшные раны.

Нимало не сомневаясь в том, что Хуан Гонсало вряд ли доживёт до утра, она устроилась у его кровати и задремала.

Наутро мальчишки продавали в Сан-Диего свежий номер газеты, в котором сообщалось, что Хуан Гонсало Ортего, бывший кулачный боец, попал в Рождественскую ночь под экипаж. У читавших заметку не возникло никакого сомнения в том, что Хуан Гонсало мёртв.

Кое-кто с сожалением вспомнил юношу, кое-кто позлорадствовал, и к обеду уже никого не интересовала эта новость.

А сеньор Рамирос собирал материалы для следующих заметок.

Но в Сан-Диего были два человека, которые внимательно вчитались, в эту короткую заметку.

Первый из них, дон Диего, прочитав заметку, злорадно скривил губы и спрятал газету в свой дорожный саквояж.

А вот второй, им оказался мистер Джонсон, досадливо поморщился. Его жена, сидевшая рядом с ним за столом, тут же спросила:

— Что-то случилось, дорогой?

— Да.

— Ты чем-то огорчён?

— Я тебе не сказал вчера, не хотел портить праздник. Вечером, возращаясь домой, мой экипаж налетел на человека, и вот парень умер.

Миссис Джонсон отодвинула от себя чашечку кофе.

— И что ты можешь сделать?

— В общем-то, ничего, — согласился мистер Джонсон, — но этого парня даже не на что похоронить.

— У него не было родственников?

— Если верить заметке, то да.

Сердобольная женщина даже всплакнула.

— Но ты же, дорогой, ни в чём не виноват.

— Да, он сам выскочил, как сумасшедший, прямо под копыта моих коней.

Миссис Джонсон взяла в руки газету и перечитала заметку.

— Да, бедный юноша, возможно, его ждала лучшая жизнь.

— Не знаю.

— Ты должен туда поехать.

— Что это изменит? — немного недовольно возразил мистер Джонсон, у которого и так дел было невпроворот.

Но жена продолжала настаивать на своём.

— Ты должен хотя бы похоронить его за свой счёт! Мистер Джонсон тяжело вздохнул.

— Хорошо, если ты так хочешь, я сделаю это.

— Так ты сможешь искупить свою вину.

— Я ни перед кем не виноват.

— Ты должен поехать туда немедленно!

Мистеру Джонсону не очень-то хотелось с самого утра отправляться в больницу для того, чтобы заниматься погребением какого-то бродяги. Но глава концессии по строительству железных дорог вспомнил, что вчера его поразило благородство лица юноши.

— Может, ты и права, дорогая.

Он поднялся из-за стола и распорядился закладывать экипаж.

Вскоре мистер Джонсон уже ехал вчерашней дорогой по направлению к больнице.

На этот раз Педро не гнал лошадей, ведь его хозяину не хотелось спешить. Наоборот, мистер Джонсон хотел оттянуть момент, когда он переступит порог больницы.

Пару раз глава железнодорожной концессии приказывал останавливаться, заходил в лавки то купить сигар, то выпить чашку кофе.

Но как сильно человек ни старается оттянуть неприятный момент, он всё-таки наступает.

— Приехали, сеньор, — Педро распахнул дверцу.

Мистер Джонсон водрузил цилиндр на голову, напустил на себя непроницаемый вид и двинулся к больнице.

После недолгих расспросов, ему удалось отыскать врача, и они уединились в кабинете.

— Вчера я привёз к вам раненого юношу Хуана Гонсало Ортего, о нём написали в газетах.

— Да, — рассеянно пробормотал врач.

— Как я понимаю, у юноши не было родственников и даже некому заплатить за похороны.

— Похороны?— изумился врач.

— Ну да, — мистер Джонсон положил на стол свежий номер газеты и подчеркнул нужную строчку.

— Не знаю, мне никто не говорил, что он умер.

— Даже так? — удивлённо вскинул брови мистер Джонсон.

— Если хотите, можем пойти узнать, — врач поднялся из-за стола, и они с мистером Джонсоном отправились по бесконечным коридорам больницы.

У двери палаты они остановились, мысленно решая, кто кого должен пропускать вперёд.

Наконец врач, как хозяин, пропустил впереди себя мистера Джонсона.

Сиделка тут же вскинула голову и посмотрела на вошедших.

Бледный Хуан Гонсало лежал в постели с туго перевязанной головой. Его глаза были открыты, он явно ещё не понимал, где находится, и не мог вспомнить, что произошло.

— Вот видите, всё в порядке, — обрадовался врач, — газетам не всегда нужно верить, сеньор Джонсон.

— Ну что ж, я рад, — у главы железнодорожной концессии отлегло от сердца.

Врач наскоро осмотрел больного и вопросительно посмотрел на мистера Джонсона, чтобы узнать, что он хочет делать дальше.

Тот растерялся. Вед он уже решил для себя, что все его хлопоты ограничатся энной суммой, выделенной на похороны, а тут перед ним был пусть и не совсем здоровый, но определённо живой юноша.

— Вы слышите меня? — мистер Джонсон склонился над Хуаном Гонсало.

Тот в знак согласия полуприкрыл веки.

— Да.

— Это мой экипаж сбил вас вчера на улице.

Хуан Гонсало сощурился, пытаясь припомнить события вчерашнего дня. И тут ему вспомнилось всё — и пустой дом, и поцелуй, затем выстрел, злость в глазах дона Диего, бег по пустынным улицам и стремительно приближающийся торец оглобли.

— Да, сеньор, — прошептал он.

— Что бы я мог для вас сделать?

— Ничего.

— У вас есть кто-нибудь в Сан-Диего, к кому вы могли бы обратиться за помощью?

— Не думаю, сеньор.

— Я заплачу за ваше лечение и думаю, у вас не будет ко мне претензий?

— Я хочу умереть, — прошептал юноша, закрывая глаза.

Мистер Джонсон тяжело вздохнул и достал чековую книжку.

— Я выпишу вам деньги на первое время, — обратился он к врачу.

— Это разумно, — улыбнулся тот, — ведь если юноша умрёт, то остальные деньги на лечение не понадобятся.

Это замечание неприятно кольнуло мистера Джонсона. Он никогда не любил, если его подозревали в скупости.

— Я ещё не назвал сумму.

— Я не хочу жить, — вновь послышался еле различимый голос Хуана Гонсало.

— А может он специально бросился под колёса экипажа? — предположила сиделка, подходя к мистеру Джонсону. — Может, он хотел покончить жизнь самоубийством?

— Не исключено, — поддержал её доктор.

Мистер Джонсон всё ещё держал в руках чековую книжку.

— Сеньор Ортего, подумайте, что я могу для вас ещё сделать?

— Оставить в покое.

Мистер Джонсон не привык, чтобы отказывались от денег. Он считал, что деньги решают в жизни всё, хоть и был немного сентиментален.

— Чем вы собираетесь заняться после выздоровления, сеньор Ортего.

— Я не хочу думать об этом, оставьте меня в покое, — юноша, сморщившись от боли, повернул голову набок.

— Может, вы хотите что-нибудь передать?

— Кому? — прошептал одними губами Хуан Гонсало.

— Сколько понадобится на первую неделю лечения? — осведомился мистер Джонсон.

Доктор назвал сумму.

Глава железнодорожной концессии тут же выписал чек и сказал:

— Я заеду через неделю, и постарайтесь, чтобы юноша ни в чём не нуждался.

Вернувшись домой, мистер Джонсон рассказал обо всём своей жене, вернее, не рассказал, а та у него всё выпытала.

Женщина то и дело повторяла:

— Бедный юноша, как мне его жаль! Наверное, он и впрямь хотел покончить жизнь самоубийством.

— Тогда я не понимаю, почему ты жалеешь его, а не меня? — возмутился мистер Джонсон.

И тут не в меру чувствительная женщина стала строить предположения.

— Возможно, он был безответно влюблён, как ты думаешь?

Хозяин дома пожал плечами.

— Из-за этого обычно не кончают самоубийствам.

— Ты бесчувственный, — поставила диагноз миссис Джонсон, — и не можешь понять благородства других.

— А ты, дорогая, считаешь, что мне нет другого дела, кроме как ездить в больницу и оплачивать счета за лечение.

— Это твой долг.

— Мой долг — заниматься работой, зарабатывать для нашей семьи деньги, а не тратить их.

— Богатые должны всегда делиться с бедными, — напомнила библейскую истину миссис Джонсон, её религиозность временами доводила мистера Джонсона до бешенства.

— Но теперь-то ты спокойна? Я поделился, оплатил лечение, юноша поправляется. Что тебе ещё нужно?

— Мне нужно знать, что из-за нас его жизнь не изменилась к худшему.

— Не знаю, к худшему или к лучшему она у него шла до нас, но теперь она в безопасности.

— А ты сам спрашивал, что ему нужно?

— Он говорил, что хочет умереть.

— Значит, это любовь, — мечтательно произнесла женщина, — только из-за неё можно хотеть умереть.

Мистер Джонсон поморщился. Сколько раз по настоятельной просьбе жены ему приходилось говорить, что он её любит! Как минимум, три раза в день, хотя глава железнодорожной концессии и впрямь очень любил свою жену, и её мягкосердечие было не последней тому причиной. Если в делах, в работе, он никогда не спрашивал у неё совета, то в делах житейских полагался только на её интуицию и на её сердце.

— По-моему, ты должен сделать для этого юноши что-то очень хорошее.

— Не спорю, дорогая, но для этого у меня нет времени. Если хочешь, займись этим сама, я оплачу все расходы.

Иногда опрометчиво брошенная фраза обходится нам очень дорого. Мистер Джонсон и не подозревал, что через некоторое время, придя домой, он застанет там Хуана Гансало.

Миссис Джонсон, движимая состраданием, отправилась в больницу и распорядилась перевезти раненого юношу домой. За время отсутствия своего мужа миссис Джонсон успела нанять сиделку и уже дважды приглашала одного из лучших докторов в Сан-Диего.

Мистер Джонсон, скрепя сердце, согласился ничего не менять и безропотно выписал два чека — на оплату сиделки и на оплату услуг доктора.

— В следующий раз, дорогая, я надеюсь, ты хотя бы предупредишь меня. Я уже не прошу о том, что бы ты советовалась со мной.

— Я уверена, так будет лучше, — убеждённо произнесла миссис Джонсон и вместо того, чтобы остаться со своим мужем ужинать, отправилась наверх к больному.

Хуан Гонсало уже чувствовал себя значительно лучше. Сказывались молодость и выносливость, а также закалка организма в кулачных боях.

— Я так благодарен вам, миссис Джонсон, — сразу же начал юноша, но женщина остановила его жестом, вскинув руку.

— Вы ещё очень слабы, молодой человек, вам следует лежать.

Женщина говорила по-испански с таким сильным акцентом, что Хуан Гонсало с трудом понимал её.

— Если вам не сложно, сеньора Джонсон, можете говорить со мной по-английски. Я понимаю, хотя говорить на этом языке не умею, — и тут же Хуан Гонсало готов был раскаяться в своём предложении.

Женщина затароторила, да так быстро, что не дала вставить ему и слова. Она рассказала о себе и о своём муже всё, что только можно рассказать чужому человеку.

А затем принялась выпытывать у Хуана Гонсало, как он попал в Сан-Диего, чем занимался и есть ли у него невеста.

Юноша сперва пытался удовлетворить любопытство женщины, но затем, поняв, чем больше он рассказывает, тем больше ей хочется узнать, сослался на головную боль, и миссис Джонсон оставила его одного.

Вечером вернулся мистер Джонсон и зашёл в комнату к Хуану Гонсало.

— Я целый день думал, парень, что тебе предложить.

— Вы и так очень многое для меня сделали, мистер Джонсон.

— Честно говоря, я делать ничего не собирался, это всё моя жена.

— Мне жаль, сеньор, что я доставляю вам неудобства.

— Не об этом речь.

— А о чём же?

— Ты, я вижу, парень с умом и мог бы неплохо устроиться в жизни. Тебе не хватает, одного — денег.

— Да, сеньор, у меня есть мечта купить участок земли и работать на нём.

— Я постараюсь помочь тебе в этом. Если успеешь поправиться за пару месяцев, я предложу тебе неплохую работу.

— Вы дадите мне работу, сеньор Джонсон?

— Да.

— Я готов на любую, лишь бы за неё хорошо платили.

— Ты получишь работу в Штатах.

У Хуана Гонсало замерло сердце. Он знал, что там, за границей, люди за ту же самую работу получают в несколько раз больше, чем в Мексике.

— Я уже через неделю смогу приступить к ней.

Мистер Джонсон рассмеялся.

— Нет, не так скоро. Твоё место останется за тобой. И ты, если будешь прилежно работать, сможешь через пару лет купить себе хороший участок земли.

— Что я должен делать?

— Я возглавляю концессию по строительству железной дороги в южных штатах. В данный момент мы работаем в Оклахоме. Я обещаю тебе место и такую же оплату, как если бы ты был гражданином Соединённых Штатов.

«Значит, всё было не зря, — подумал Хуан Гонсало, но тут, же задумался, — значит, я никогда не увижу Марианну. За два года многое изменится».

Но предложение мистера Джонсона было настолько соблазнительным, что на него нельзя было не согласиться.

— Спасибо вам, мистер Джонсон.

— Я рад, что хоть чем-то смог помочь тебе.

Хуан Гонсало пожал своей ещё слабой рукой ладонь мистера Джонсона. Теперь вновь его жизнь становилась определённой, вновь впереди маячила надежда, теперь в ней появлялся смысл.

Земля… Он сможет приобрести землю! Правда, для этого потребуется пара лет упорного труда. Но многое можно вытерпеть для того, чтобы стать хозяином на земле.

И Хуану Гонсало тут же вспомнились слова отца, сказанные им перед смертью: «Если у тебя, Хуан, будет земля, то я буду улыбаться, глядя на тебя с небес».

Мистера Джонсона и его жену удивляло упорство парня, с которым тот рвался скорее приступить к работе.

Наконец этот день настал.

Хуан Гонсало покидал Сан-Диего. Он ехал в экипаже с самим мистером Джонсоном по улицам, впервые глядя на город глазами не пешехода, а человека, сидевшего, в дорогом экипаже.

— Ты ни с кем не хочешь, проститься? — спросил мистер Джонсон.

Хуану Гонсало хотелось ответить, что есть один человек, к которому он хотел бы обратить слова, прощания, но не нашёл в себе силы ещё раз увидеть Марианну.

«Нет, я дал обещание» — сам себе сказал Хуан Гонсало и ответил мистеру Джонсону:

— Да нет, я один, сеньор, мне не с кем прощаться.

Глава концессии по строительству железных дорог пожал плечами:

— Как хочешь. Значит, тебе легко будет расставаться с Сан-Диего.

— Если я оставил родину, сеньор, то в этом прощании нет ничего грустного, — Хуан Гонсало полуприкрыл глаза и откинулся на подушки сиденья.

«Где сейчас Марианна? Что с ней? Помнит ли она меня? Конечно, помнит, — сам себе ответил юноша, — если я не забыл её, то и она, оставшись наедине с собой, иногда произносит моё имя. И пусть всё в прошлом, но то, что было, было прекрасно».

Юноша ещё не знал о том, что имение дона Родриго сожжено, что семья де Суэро решила навсегда остаться в Мексике и не возвращаться в Испанию.

«Марианна, Марианна…» — про себя повторил Хуан Гонсало, и в его глазах отразилась тоска.

— Ты чем-то огорчён? — спросил мистер Джонсон.

— Нет, сеньор, всё отлично.

«Мы расстаёмся навсегда, — подумал юноша, глядя на проплывавшие мимо окна экипажа фасады домов. — Может, её уже и нет в городе, может, она уже на пути в Испанию. Ну и пусть, теперь мне остались одни воспоминания, но они прекрасны».

— Чего приуныл, — обратился мистер Джонсон к своему попутчику, — впереди тебя ждут большие дела.

— Всегда грустно расставаться со своим прошлым.

— Я это знаю, парень.

— Главное, вы сумели дать мне уверенность.

— Это я умею, — рассмеялся мистер Джонсон, — может, тебе работа не покажется такой уж лёгкой, но ты будешь знать, ради чего стараешься. А может, через пару лет ты и передумаешь работать на земле, есть куда более выгодные предприятия.

— Нет, остальное — это не для меня, — признался Хуан Гонсало. — Всю свою жизнь я мечтаю о том, чтобы получить в собственность землю.

— Всю свою жизнь — это громко сказано.

— Пусть я ещё молод, но зато твёрдо знаю, чего хочу. Я и в Мексике оказался затем, чтобы сбылась моя мечта.

— Теперь до её исполнения, Хуан, осталось совсем немного. Только, смотри, не транжирь деньги.

— Теперь я буду вести себя совсем по-другому, сеньор.

Городские пейзажи сменились унылым однообразием.

— Сколько земли… — прошептал Хуан Гонсало, — и такое впечатление, что вся она пустует.

— Ты даже не можешь себе представить, парень, сколько земли уходит под железную дорогу, под станции. Но она даёт жизнь, и пустынные до этого места, становятся оазисами.

— Я увижу это собственными глазами, сеньор.

— Нет, ты будешь идти впереди, прокладывая дорогу, а за тобой останется цветущий сад. Но ты всегда будешь находиться в пустыне.

— Я готов к этому, сеньор.

— Ну, вот и отлично, значит, мы поняли друг друга.

Границу мистер Джонсон и Хуан Гонсало пересекли без особых проблем. Повсюду у главы железнодорожной концессии были друзья, повсюду его хорошо знали.

И вот пришло время расставания. Юноша и мужчина крепко пожали друг другу руки.

— Не жди, Хуан, от жизни большего, чем она может тебе дать, и тогда разочарование пройдёт мимо.

— Я не хочу от жизни ни больше, ни меньше, чем мне нужно — всего лишь участок земли.

— Это довольно много, — улыбнулся мистер Джонсон.

— Вот вы, сеньор, владеете огромными землями, огромным капиталом, но вы счастливы не больше, чем был бы счастлив я, осуществись мои мечты.

— Ну что ж, тогда до встречи, — мистер Джонсон взмахнул рукой, стоя уже на подножке экипажа.

— А теперь, за дело! — скомандовал себе Хуан Гонсало и повернулся к подрядчику, готовому оформить его на строительство железной дороги.

А что же случилось с Марианной? Неужели она и впрямь забыла Хуана Гонсало? Неужели даже не делала попыток разыскать его?

Нет, девушка не предала своих чувств, она не забыла человека, сделавшего столько много для неё. Но иногда обман, даже невольный, круто меняет судьбы людей.

Так произошло и с Марианной.

Номер газеты с заметкой сеньора Рамироса сыграл свою роковую роль.

А случилось это следующим образом.

Для того, чтобы узнать это, следует вернуться к моменту, когда Хуан Гонсало покинул дом, оставив дона Диего и свою возлюбленную. Юноша, конечно же, боялся в мыслях произносить это слово, он называл девушку всякими ласковыми словами, но о любви старался не говорить даже сам с собой.

Сразу же вслед за доном Родриго и донной Марией пришла горничная с доктором. По-всякому представлял себе дон Родриго встречу с дочерью, но подобного не мог и вообразить.

Сеньор де Суэро был привычен к виду крови, случалось, в молодости ему самому доводилось доставать пули из своих ран, но то, что он увидел, заставило сжаться его сердце. Он не мог и вообразить, что у кого-то может подняться рука, выстрелить в его дочь. И самое страшное, дон Родриго не мог отомстить обидчику.

— Родная моя… — сеньор де Суэро бросился к Марианне и приподнял её голову, всматривался в дорогие до боли черты.

Донна Мария остановилась как вкопанная. Она не могла сделать и шага, стояла и беззвучно шевелила губами.

Доктор мягко отстранил дона Родриго.

— Простите, сеньор де Суэро, но от меня сейчас будет больше пользы.

Дон Родриго тут же спохватился, взял себя в руки и стал наблюдать за тем, как доктор пинцетом прикасается к краям раны.

Наконец, медик выпрямился и сказал обычное в таких случаях заключение:

— Надеюсь, всё будет хорошо, прошу всех покинуть комнату.

Он ещё раз прошёлся взглядом на собравшихся и остановил свой выбор на доне Диего.

— Вы останьтесь.

И только тут донна Мария запричитала. У неё словно прорезался голос, и громкий женский плач наполнил гостиную.

— Я сказал всем выйти! — уже грубо прикрикнул доктор.

Дон Родриго обнял жену и вывел в холл. Ноги у сеньоры де Суэро подкашивались, и дону Родриго пришлось усадить её на диван для гостей.

— Боже мой, это я во всём виновата, — причитала женщина, — только я.

— Ну, что ты, дорогая, в этом есть и моя вина.

Муж и жена словно хотели убедить друг друга в том, что каждый из них виновен больше другого.

— Не надо убиваться, дорогая, доктор сказал, что всё будет хорошо.

— Я знаю медиков, они всегда так говорят.

— Да перестань ты! Рана пришлась в плечо, я в этом кое-что понимаю.

— Нет, теперь мне никогда не забыть того, что случилось.

Дон Родриго, давно не проявлявший нежных чувств к жене, обнял её за плечи и прижал к своей груди.

— Да полно тебе плакать, твои слёзы ничего не изменят.

— Я знаю, Родриго, нужно жить дальше. Но только как жить с таким грузом на сердце?

— У тебя ещё есть возможность всё исправить. Мы будем ласковы и нежны с нашей дочерью, я больше не буду пытаться поссорить вас.

— Да, мы виноваты во всём. В Марианне сошлись твоё упрямство и моя взбалмошность.

— Ты взбалмошная? — криво улыбнулся дон Родриго. — По-моему, более правильной женщины нет на Земле.

Заслышав слабый стон, доносившийся из гостиной, донна Мария вскинула голову.

— Ты слышал?

— Да. Марианна приходит в себя.

— Можно стонать и в бреду, я должна туда пойти.

Донна Мария бросилась к двери, но Дон Родриго успел схватить её.

— Не мешай, медик знает своё дело, к тому же там дон Диего.

— Да, я должна оставаться тут, — донна Мария опустила голову и села на диван.

Её руки тряслись, и дону Родриго пришлось применить давно испытанное средство. Он вытащил из тайника бутылку с ромом и, наполнив рюмку, подал своей жене.

— Выпей.

Наверное, впервые в жизни донна Мария не стала спорить со своим мужем насчёт спиртного. Стуча зубами о край рюмки, она выпила её до половины.

Ром обжёг женщине горло, и она закашлялась. Но странное дело, она почувствовала облегчение и уже спокойно допила рюмку до конца.

Дон Родриго сидел с бутылкой в руке.

— Выпей, и тебе станет легче, — сказала донна Мария.

Дон Родриго, отрицательно покачал головой.

— Нет, пока я не узнаю, что с Марианной, пить не буду.

Жена с удивлением посмотрела на своего мужа. Такое случалось не часто, чтобы он отказывался от выпивки добровольно.

За узорчатым стеклом двери гостиной двигались силуэты дона Диего и медика. Слышались звон инструмента, дребезжание стекла.

Вскоре дверь приоткрылась, и в холл вышел дон Диего. Его лицо было серым от усталости, в углу рта застыла незажжённая сигара.

Ничего не говоря сеньору и сеньоре, он подошёл к газовому рожку и прикурил. Несколько раз, глубоко затянувшись, он только тогда произнёс:

— Вскоре она придёт в себя. Боже, как я устал!

— Рана не опасна? — пролепетала донна Мария, которая ровным счётом ничего не понимала в огнестрельных ранениях.

— Нет, сеньора, — покачал головой Дон Диего, — меня больше волнует то, что делается на душе у девушки.

И только тут дон Родриго и его жена поняли — самое страшное впереди. Нужно будет объяснить Марианне, что случилось, а ведь они сами не знали, о её жизни в последние месяцы ровным счётом ничего. А это: так тягостно — знать, что ты не можешь ответить ни на один из поставленных вопросов.

Вскоре из гостиной вышел и медик с объёмистым кожаным саквояжем в руках. Он немного грустно посмотрел на дона Родриго и его жену, а затем, желая приободрить их, улыбнулся.

— Всё будет хорошо. Я пришлю сиделку, рана не опасная.

Донна Мария с надеждой посмотрела на доктора.

— Вы в этом уверены, сеньор?

— Ваша дочь ещё молода, и рана быстро заживёт. Через пару месяцев она и не вспомнит о ней.

«Да, — подумала донна Мария, — но раны в душе не заживают так быстро».

Когда доктор удалился, донна Мария отвела в сторону дона Диего и стала его расспрашивать.

— Как это случилось?

Управляющему не очень-то хотелось рассказывать правду, но придумать что-нибудь он не успел. И поэтому ему пришлось выложить всё, как было.

— Я не знаю, кто стрелял в Марианну, её принёс сюда тот парень, Хуан Гонсало Ортего.

— Это всё он, — прошептала донна Мария.

— Не думаю, — покачал головой дон Диего, — скорее всего, он был на грани отчаяния и понимал, что уже ничего не в силах сделать для Марианны.

— Может, нам стоит заявить в полицию?

— Единственное, что нужно сделать, сеньора, — сказал дон Диего, — так это сообщить, чтобы больше не разыскивали Марианну. Ещё неизвестно, кто и почему в неё стрелял, возможно, правда не пойдёт нам на цользу.

Сеньор Кортес, произнеся слово «нам», поймал себя на мысли, что считает себя членом семьи де Суэро.

Это не укрылось и от донны Марии.

— Я, дон Диего, буду верна своему слову.

— Не нужно сейчас говорить об этом, — предостерегающе поднял руку сеньор Кортес, — пусть всё решает сама Марианна.

— Да-да, ей не стоит волноваться, — поддержала его донна Мария. — Только вот я не уверена, хватит ли твёрдости характера у моего мужа, он вновь может пойти на поводу у дочери.

— Я думаю, сеньора, нам всем следует пойти у неё на поводу, только так мы сможем не потерять её.

— Я преклоняюсь перед вашей выдержкой, дон Диего, и понимаю, как вам сейчас тяжело.

— Тяжелее всех сейчас Марианне.

А дон Родриго в это время сидел возле дочери. Марианна уже пришла в себя, но не произнесла ещё, ни слова. Она, молча, смотрела в потолок.

— Дорогая моя, — шептал дон Родриго, сжимая ладонь дочери в своих руках, — ты слышишь, я рядом, мы нашли тебя.

— Да… — каким-то отрешённым голосом ответила девушка.

— Это я, твой отец…

— Да… — всё так же бесстрастно отвечала Марианна.

— Ты узнаёшь меня?

Девушка до сих пор не могла поверить в то, что оказалась рядом со своим отцом. Ей казалось, это какой-то сон.

Но тут она почувствовала боль в плече и поморщилась.

Дон Родриго понял, дочь ещё не поверила в случившееся. И он, склонившись над ней, поцеловал её в лоб.

— Отец! — воскликнула девушка. — Это ты?

— Да, дорогая.

— Откуда ты?

— Мы приехали разыскать тебя.

— Где Хуан Гонсало? — спросила Марианна.

Дон Родриго ничего не ответил.

— Где Хуан Гонсало? — повторила свой вопрос девушка.

— Не знаю. Мы приехали разыскать тебя, дали объявление в полицию, и вот, наконец, ты оказалась здесь.

— Мама с тобой?

— Да, она сейчас придёт. И дон Диего вместе с нами.

— Прости меня, отец, прости, что заставила ехать тебя и мать в Мексику.

— Нет, ты здесь, ни при чём. Мы так или иначе уехали бы из Испании.

— А что случилось? — Марианна попыталась приподняться.

— Лежи, я знаю, ты сильная и сможешь выдержать эту весть.

— Какую, отец?

— Наше имение сожгли. Его больше нет, Марианна. Земли и постройки мы продали, я надеюсь купить, землю здесь.

Девушка улыбнулась.

— Я тоже этого хотела, отец.

В гостиную вошла донна Мария.

Марианна сразу же виновато отвела взгляд.

— Мама…

— Не бойся, Марианна, я ничуть не сержусь на тебя, это ты должна простить меня.

— Нет, теперь я понимаю, как была виновата перед вами. Я думала, всё сложится хорошо, а видите, как получилось…

— Не укоряй себя, жизнь очень сложна, и ты не смогла разобраться в ней, понять, кто желает тебе добра, а кто зла. Но теперь всё хорошо, этого страшного человека нет рядом с тобой.

— Мама, не говори так о Хуане Гонсало.

И тут же Марианна поняла, что бессмысленно убеждать её мать в том, что Хуан Гонсало её, Марианны, друг. Мать твёрдо вбила себе в голову, что все несчастья произошли только из-за него. Единственный, кто может понять её, это отец. Только он испытывал симпатию к юноше, он даже согласился быть его секундантом во время поединка с доном Диего.

— Давай не будем говорить об этом, мама.

— Как хочешь, — донна Мария присела на край козетки. — Как ты жила это время, чем занималась?

Марианна решила не рассказывать матери о всех несчастьях, постигших её.

«Хватит с неё волнений» — решила девушка.

— Я продала ложки, и этих денег мне хватило на первое время.

— Какие ужасные на тебе лохмотья! — воскликнула донна Мария. — Наверное, этот негодяй спустил все твои деньги?

И девушка ещё раз убедилась, бессмысленно убеждать мать в том, что Хуан Гонсало благороден и честен. Она всё равно никогда не поверит в это.

— Я хочу спать, — попросила Марианна.

— Сейчас, я позову дона Диего, и они с отцом перенесут тебя в спальню. Мы приготовили для тебя комнату, привезли кое-что из твоих вещей, что успели спасти в пожаре.

Донна Мария вскрикнула: она не знала, что дон Родриго уже успел рассказать Марианне о несчастье, постигшем их семью.

— Я знаю, мам, отец сказал мне об этом.

— Дон Диего! — громко позвала донна Мария.

Марианна тут же остановила её:

— Не надо, я сама.

Сжав зубы, она спустила ноги с козетки и поднялась. Её качало из стороны в сторону, но девушка, пересиливая боль, сделала несколько шагов, когда в гостиную вбежал дон Диего.

— Добрый день, сеньор Кортес, — стараясь говорить как можно ровнее, произнесла Марианна, но всё равно её голос срывался.

— Вам нельзя вставать, что вы! Я отнесу вас наверх.

— Нет, я сама, — упрямо сказала девушка и тут же чуть не упала.

Дон Диего попытался подхватить её, но Марианна зло оттолкнула его.

— Я сказала, что всё сделаю сама.

Дон Родриго предложил свою помощь.

— Возьми меня под руку, дорогая, так будет легче.

Марианна с благодарностью посмотрела на отца.

— Спасибо.

Вместе они двинулись к выходу.

— Ну почему ты вновь упрямишься? — выкрикнула вдогонку донна Мария и тут же смолкла.

Марианна не удостоила её ответом.

Сеньор де Суэро и его дочь медленно поднимались по лестнице на второй этаж. Марианна останавливалась через каждые пару ступенек и, тяжело дыша, прислонялась к стене.

— Зря ты так, Марианна, нужно хоть немного жалеть себя.

— Именно поэтому я и хочу, чтобы никто, кроме тебя, не помогал мне.

— Ну, тогда давай пойдём.

И вновь непреодолимые ступеньки, вновь у Марианны темнело в глазах, но она, сжав зубы, уцепившись здоровой рукой за плечо отца, поднималась выше и выше.

Наконец, эта бесконечная лестница закончилась. Впереди виднелся слабо освещённый коридор и приоткрытая дверь спальни, из которой на доски пола падал тёплый жёлтый свет.

— Это твоя спальня.

Девушка почувствовала, что подъём по лестнице исчерпал все её силы, и попросила отца:

— Возьми меня на руки, дальше я сама не дойду.

Дон Родриго подхватил её и понёс к светлеющему прямоугольнику дверного проёма.

— Теперь мы будем жить по-другому, — шептал дон Родриго, — теперь я не скажу тебе и слова, если ты захочешь с утра покататься на лошади.

— Сперва нужно купить землю, — прошептала Марианна.

— Всё будет хорошо, всё образуется, мы вновь заживём счастливо.

Дон Родриго ногой толкнул дверь и внёс дочь в спальню. Мягкая кровать приняла её в свои объятия.

Отец бережно укрыл Марианну и присел на стул.

— Нет, я побуду одна.

— Но скоро придёт сиделка.

— Пусть дежурит у двери, если понадобится, я позову её.

— Как хочешь, — дон Родриго поднялся.

— Мне, в самом деле, нужно побыть одной.

— Я понимаю, — кивнул сеньор де Суэро.

Он вышел и осторожно прикрыл за собой дверь.

Марианна осталась одна. Она какое-то время смотрела, не отрываясь, на пляску огня в камине, вбирая в себя теплоту домашнего уюта.

Рядом с кроватью, на ночном столике, лежали кое-какие из её безделушек, знакомые до боли.

— Хуан Гонсало… — прошептала девушка, — ты можешь простить меня? Я понимаю, как было тебе тяжело расстаться со мной, и теперь возврата к прошлому нет.

Девушка прикрыла глаза, но всё равно тёплое пламя камина не исчезло. Оно тёплым красноватым отблеском ощущалось и сквозь прикрытые веки.

«Как мне одиноко, — подумала Марианна. — Казалось бы, я должна радоваться, вновь со мной мать и отец. Но нет тебя, Хуан Гонсало».

И девушке вспомнился пустой дом, рождественская ёлка и вкус поцелуя. Это был, наверное, единственный момент в её жизни, когда она по-настоящему была счастлива.

Нестерпимо болела рана, но в этой боли Марианна находила не страдание, а утешение.

— Я тоже страдаю, Хуан Гонсало, — шептала она. — Не только тебе сейчас плохо… Ты сможешь кое-чего добиться в жизни, теперь тебе не придётся тратить силы и на меня. Я не стану донимать тебя своими капризами.

Боль постепенно переходила в усталость, Марианну клонило в сон. Ей казалось, кровать раскачивается под ней, убаюкивая.

. «Ну, вот и всё, — подумала девушка, — ещё одна часть моей жизни прожита. Как жаль, ничего не получилось, а ведь всё шло так хорошо. Я поняла, что такое самой зарабатывать на хлеб, что такое любить».

Она прикоснулась ладонью к своей ране, ощутив на повязке запёкшуюся кровь.

«Ты должен простить меня, Хуан Гонсало, за всё, что я для тебя сделала плохого. Вряд ли мне представится возможность увидеть тебя вновь. Я навсегда запомню полумрак, шум холодного дождя, запомню вкус твоего поцелуя. Чтобы потом ни случилось, я буду помнить тебя, буду вспоминать тебя с нежностью».

Девушка прислушалась: возле двери её спальни говорили дон Диего и сиделка.

Дверь скрипнула, и пожилая сиделка заглянула в спальню.

Марианна тут же притворилась спящей. Она услышала осторожные шаги и ощутила на себе взгляд.

Чуть приоткрыв веки, девушка посмотрела на мир. Возле кровати стояли пожилая сиделка и дон Диего.

— Я думаю, вам лучше устроиться здесь, — предложил сеньор Кортес.

— Но сеньор де Суэро распорядился, чтобы я ждала в коридоре.

— А что вам сказала сеньора де Суэро?

— Она попросила, чтобы я дежурила в комнате.

Даже не глядя в лицо дона Диего, Марианна чувствовала по одному только его голосу, как он зол.

Сиделка заколебалась.

— Но я не могу ослушаться сеньора.

И тут Марианна сделала вид, что проснулась.

Дон Диего тут же почувствовал себя смущённым.

— В чём, дело, дон Диего?

— Я привёл сиделку, сеньорита.

— Я хочу побыть одна, неужели так трудно предоставить мне эту возможность?

По властному тону девушки, по растерянности дона Диего, сиделка мгновенно сориентировалась, кто способен в этом доме отдавать приказания.

— Слушаюсь, сеньорита, я всего лишь хотела удостовериться, что с вами всЁ в порядке.

— Спасибо за беспокойство, — холодно ответила Марианна. — Вы, дон Диего, меня разбудили.

— Прошу прощения.

Марианна поймала на себе сочувственный взгляд дона Диего.

— Только не вздумайте меня жалеть. Вы же знаете, дон Диего, я этого не люблю.

Но тут же, Марианна устыдилась. В конце концов, дон Диего был первым, кто оказал ей помощь, если не считать, конечно, Хуана Гонсало.

— Я благодарна вам, дон Диего, за то, что вы для меня сделали, но не больше. И не вздумайте вспоминать о прошлом, не вздумайте возобновлять свои разговоры.

— Вам нужно отдохнуть, сеньорита.

— Спокойной ночи.

Дон Диего и сиделка покинули спальню.

«Ну вот, я вновь стала дерзить, обижать. Значит, и впрямь, дела мои приходят в порядок, я вновь становлюсь прежней, — Марианне даже удалось улыбнуться. — Главное — не дать опомниться, — подумала девушка. — Сейчас и мать, и отец, и даже этот напыщенный болван дон Диего способны выполнить любую мою просьбу. Нельзя упускать момент, я должна заставить их действовать так, как нужно мне».

Она закрыла глаза и вскоре крепко уснула.

Сиделка, удивлЁнная тем, что больная её не зовёт, несколько раз заглядывала в комнату, даже подходила к кровати, но каждый раз возвращалась на своё место, успокоенная.

«Эта сеньорита, — думала сиделка, — совсем не похожа на остальных богатых дерушек. Она спит так, словно её не мучит боль раны».

А Марианна спала. И странное дело, ей снились не родные места, не воображаемое будущее поместье и даже не Хуан Гонсало, она видела над собой высокие яркие звёзды и больше ничего. Ночное небо, усыпанное крупными, как осколки разбитого зеркала, искрящимися звёздами.

«Они одинаковые над всей землёй, — думалось Марианне, — их видят все. И если подолгу смотреть на них, то встретишься взглядом со всеми, кто тебе дорог. Как легко и как прекрасно смотреть на них, забывая о суете, о неустроенности. Высокие звёзды… чей свет не может осветить путь, но по которому можно отыскать нужное направление. Высокие звёзды… они не дадут заплутать в ночи.

Высокие звёзды…»

Марианна и в самом деле поправлялась очень быстро. Уже через два дня ей не понадобилась сиделка, а вскоре доктор сказал, что можно снять повязку.

Правда, если у медика были поводы для оптимизма, то донна Мария теряла их с каждым днём. Она понимала, стоит Марианне окончательно выздороветь, как её дочь вновь примется мечтать. А у таких людей, как Марианна, мечты никогда не расходятся с делом.

Относительное спокойствие, воцарившееся в последние дни в доме, находилось под угрозой. Нужно было придумать какое-нибудь занятие для девушки, чтобы хоть немного оттянуть ссору с ней.

На этот раз себе в союзники донна Мария выбрала своего мужа.

— Ты должен что-то придумать, — сказала она однажды утром.

— Я тоже долго размышлял над этим. Но, какое занятие для Марианны ни придумаю, понимаю, девушку оно не заинтересует. Вспомни, чем она занималась последние дни перед побегом.

И тут на помощь дону Родриго пришёл управляющий.

— Кажется, Марианна любила делать вырезки из газет.

— Да, — тут же спохватилась донна Мария, — но она собирала исключительно те вырезки, где говорилось о новых землях.

— Ну и что? — сказал дон Родриго. — Всё равно она не откажется от задуманного, так пусть хоть какое-то время её мысли будут заняты, да и руки тоже.

— Дон Диего, — попросила сеньора де Суэро, — я попросила бы вас собрать газеты за последние недели и передать их Марианне. А также найдите папку и ножницы.

Дон Диего сразу же по достоинству оценил план сеньоры де Суэро, он уже твёрдо знал, что ему следует делать.

Газет собралась довольно пухлая пачка, а в середину управляющий положил номер, в котором говорилось о смерти Хуана Гонсало.

С самым невинным видом он и преподнёс сеньорите де Суэро пачку газет, новенькую картонную папку с голубыми тесёмками и острые ножницы.

Не подозревая подвоха, сеньорита с благодарностью приняла подношение. Оставшись одна, она разложила газеты и с ножницами в руках стала пробегать заголовки один за другим.

Прежде всего, она вырезала статью о том, как прошли гонки на западе Мексики.

«Как жаль, что мы с Хуаном Гонсало не смогли в них участвовать! — подумала девушка. — Но всё равно, приятно сознавать, что хоть кому-то повезло, хоть кто-то получил земельные участки».

Их разыгрывалось ровно тридцать, а желающих участвовать в гонках было никак не меньше сотни. За время гонок трое претендентов погибли.

«Ничего, это не последние гонки», — успокоила себя сеньорита де Суэро и вырезала ещё одну статью, посвящённую освоению пустых земель на западе Соединённых Штатов Америки.

Самое почётное место в папке заняла заметка о том, что через полгода состоятся гонки в Оклахоме, где будут разыграны участки. Претендентам предписывалось прибыть в город Амарилло не позднее, чем за неделю, до начала гонок и зарегистроваться. При этом надлежало иметь в своём распоряжении фургон или верховую лошадь.

Самым соблазнительным в условиях проведения гонок было для Марианны то, что участникам гонок могли быть не только граждане Соединённых Штатов.

Девушка уже собиралась завязать тесёмку, как её взгляд остановился на небольшой заметке в ежедневной газете города Сан-Диего.

Марианна вскрикнула, прочитав её.

«Боже, за что такие несчастья свалились на меня?! Он мёртв!»

И тут же девушке вспомнился тот ледяной дождь, тёмная, лишённая звёзд ночь, выстрел и пробуждение.

— Его больше нет, — прошептала Марианна, и слёзы брызнули у неё из глаз.

На плач тут же прибежала донна Мария и бросилась обнимать дочь.

— Что случилось, дорогая, что произошло? Кто-нибудь обидел тебя?

Девушка, ничего не отвечая, нервно вырезала заметку, в которой говорилось о смерти Хуана Гонсало Ортего.

Мать остановила её и пробежала глазами строчки. Всего лишь, на какое-то мгновение глаза донны Марии радостно блеснули, всего лишь на мгновение, но Марианна успела заметить.

— Уйди от меня! — зло выкрикнула она матери.

Испуганная донна Мария попыталась забрать газету, но ножницы грозно сверкнули в руках девушки.

— Оставь меня, слышишь! — закричала она, и сеньора де Суэро попятилась к выходу.

— Марианна, что ты, я не знала об этом… Наверное, и никто не знал, мы не читали эти дни газет…

Она выскочила и бегом бросилась искать дона Родриго.

Тот оказался в гостиной. Сидя у камина, сеньор де Суэро читал газету.

— Ты знал, что Хуан Гонсало Ортего погиб?

— Нет. А откуда ты знаешь об этом?

— В пачке газет Марианна отыскала номер с заметкой, — сбивчиво принялась объяснять донна Мария, — ты должен поговорить с ней, боюсь, чтобы она не повредила себя.

Дон Родриго бросил газету и побежал наверх. Дверь в спальню оказалась заперта.

Сеньор де Суэро стал стучать в неё кулаком.

— Марианна, открой, это я, твой отец!

— Оставьте меня! — кричала девушка.

— Я должен убедиться, что с тобой всё в порядке.

— Вы знали об этом!

— Клянусь тебе, я ничего не знал!

На какое-то время за дверью воцарилась гнетущая тишина. Дон Родриго ещё несколько раз ударил и прислушался.

— Марианна!

В ответ молчание.

— Марианна!

Дон Родриго разогнался и ударил плечом в дверь. Замок хрустнул, но не поддался.

— Со мной всё в порядке, отец, оставь меня.

— Пообещай, что ничего не предпримешь.

— Обещаю.

Дон Родриго, тяжело дыша, спустился в гостиную.

Жена поджидала его с нетерпением.

— Как там она?

— Хочет быть одна.

— Ну вот, — вздохнула сеньора де Суэро, — когда хочешь сделать лучше, получается как нельзя хуже.

— Так всегда, — ответил ей муж, — и откуда взялась эта газета?

Дон Диего, стоявший у камина, пожал плечами.

— Я, в самом деле, не знал, что там написано, иначе никогда бы, не дал этот номер Марианне.

— А всё-таки жаль парня, — вздохнул сеньор де Суэро, — он мне чем-то нравился.

Дон Диего, скосив глаза, взглянул на дона Родриго.

— Вы забываете, сеньор, все беды начались из-за него.

— Да нет, он здесь нипричём, — махнул рукой дон Родриго, — это всё Марианна, это наше с тобой воспитание, Мария.

— Я хотела бы поговорить с вами, — сеньора де Суэро взяла под локоть сеньора Кортеса и отвела его в дальний угол гостиной.

Сеньор де Суэро, понимая, что он сейчас лишний, поднялся к себе в кабинет, чтобы пропустить рюмку рома, пока его жена занята разговором.

— Я очень волнуюсь за Марианну, — начала донна Мария.

— Я тоже, — отвечал ей дон Диего.

— Мне кажется, настало время проявить вам немного больше настойчивости.

— Вы так считаете?

— Несомненно.

— Но, по-моему, Марианна ещё не готова принять моё предложение.

— Пройдёт день или два, дон Диего, и она поймёт, прошлое безвозвратно потеряно. Вы должны воспользоваться её растерянностью, я вас поддержу.

— Мне хотелось бы верить в справедливость ваших слов, — вздохнул сеньор Кортес, — но, боюсь, Марианна только ожесточится против меня, сеньора.

— Я обещаю вам, дон Диего, сделать всё от меня зависящее.

— Хорошо, я попытаюсь.

Марианна и не подозревала, какую судьбу ей уготовили мать и дон Диего.

Несколько дней с ней никто не заговаривал ни о Хуане Гонсало, ни, о её прошлом. Девушка старалась держать своё горе при себе, ничем не выказывая его. Она была подчёркнуто, вежлива с матерью, предельно ласкова с отцом, но не могла скрыть своей раздражённости при виде дона Диего. Она прекрасно понимала, кто мог подложить газету в стопку, отняв тем самым у неё последнюю надежду.

Всегда решительный и жестокий сеньор Кортес не мог найти в себе силы заговорить с Марианной, первым.

А девушка прекрасно понимала, чего он от неё хочет. И чтобы лишний раз позлить его, специально подзадоривала.

— Вы что-то очень молчаливы сегодня, дон Диего.

— Я не люблю говорить попусту, сеньорита.

— А зря, с вами скучно.

Донна Мария хотела насвой манер образумить дочь. Оставшись с ней наедине, она неизменно заводила разговор о том, что Марианна уже достаточно взрослая, чтобы подумать о замужестве.

— По-моему, мама, — неизменно отвечала Марианна, — вы хотите поправить свои финансовые дела при помощи моего замужества.

— Но как ты можешь думать такое, Марианна? — возмущалась сеньора де Суэро. — Я даже не осмеливаюсь советовать тебе в мужья кого-нибудь определённого, ты должна сделать свой выбор сама. Но, согласись, неприлично девушке в твоём возрасте не иметь жениха.

— Ну что же я могу сделать, — разводила руками Марианна, — у нас здесь нет никого знакомых, мы ни к кому не ходим в гости, я просто-напросто не вижу молодых людей, достойных меня.

Донна Мария задерживала дыхание, надеясь, что её дочь догадается сама.

Но Марианна с деланным непониманием смотрела на свою мать.

— Не могу же я выйти замуж за первого встречного!

И тут терпение у сеньоры де Суэро кончалось. Она зло выкрикивала:

— Ты же чуть не вышла замуж за первого встречного и навсегда испортила себе репутацию.

— Значит, тем более, нечего мне думать о замужестве.

Однажды всё-таки донна Мария отважилась завести разговор начистоту. Она улучила момент, когда Марианна осталась одна в гостиной, села напротив неё и, ласково улыбнувшись, сказала:

— Тебе не кажется, дорогая, что дон Диего слишком задумчив в последнее время?

— Ну и что из этого?

— По-моему, он влюблён, тебе не кажется этого, Марианна?

— Может быть.

— А ты подумай, в кого он может быть влюблён?

Девушка продолжала разыгрывать неведение.

— Откуда же мне знать, мама.

— Я уверена, он любит тебя.

— Но я не люблю его, мама.

— Я должна тебе сказать, дон Диего согласен видеть тебя своей женой.

— Боже мой, мама, как ты ужасно выражаешься — «согласен видеть женой».

— А что в этом особенного? Он благородный человек, столько сделал для нашей семьи… К тому же, я должна сказать тебе абсолютно честно, у нас почти не осталось средств, а дон Диего с его умениями сможет вести дела.

— Ты хочешь, чтобы я вышла за него замуж? — напрямую спросила Марианна.

— Да.

— А если я скажу, нет?

— Тогда я буду вынуждена напомнить тебе, никто другой не захочет жениться на девушке с такой репутацией, как у тебя. Только дон Диего согласен терпеть твой несносный характер, только он сможет принести нашей семье счастье.

— Я должна подумать, — промолвила Марианна, поднимаясь.

— О чём тут думать, дорогая? Это самая выгодная для тебя партия.

— Может быть, мама, она и самая выгодная для вас, но не для меня.

Донна Мария готова была пойти на любые уступки, лишь бы только её дочь согласилась выйти замуж за дона Диего.

А Марианна стояла, глядя в огонь, и щурила глаза, словно прикидывая в уме, что может дать ей замужество.

— Я готова согласиться, — наконец-то произнесла она.

Радости донны Марии не было границ.

— Ты согласна?

— Я сказала, готова согласиться, а это не одно и то же.

— Ты хочешь поставить какие-то условия?

— Да.

— Я думаю, дон Диего согласится на любые условия.

— Нет, я хочу поставить условия тебе.

— Какие?

— Подожди, я сейчас вернусь.

Марианна поднялась в комнату, взяла в руки папку с голубыми тесёмками и долго перебирала вырезки.

Наконец, она бережно вынула из стопки объявление о предстоящих гонках в Соединённых Штатах Америки неподалёку от города Амарилло. С этой вырезкой девушка и вернулась в гостиную.

Она, молча, протянула её матери.

Донна Мария долго вчитывалась. Наконец подняла взгляд на дочь.

— Зачем это?

— Я соглашусь только в том случае, если вы с отцом направитесь на гонки.

— К чему это?

— Насколько я понимаю, мама, денег, чтобы купить приличный участок земли, у нас нет.

— Но дон Диего постарается…

— Это ничего не изменит, мама, единственный путь для нашей семьи вновь встать на ноги — это гонки. Наших денег хватит на то, чтобы закупить технику, а землю мы должны получить бесплатно. Я должна посоветоваться с отцом. Не нужно себя обманывать, мама, если ты скажешь ему, то он согласится с тобой во всём.

— Хорошо, — упавшим голосом сказала донна Мария.

Но тут же, Марианна выдвинула и второе своё условие.

— А ещё ты должна пообещать мне и взять обещание с дона Диего, что до окончания гонок он не должен заговаривать о женитьбе.

— Почему?

— Ты не догадываешься?

— Нет.

— Вдруг в гонках выиграю я, а не он. К чему мне выходить замуж за человека, у которого нет земли?

— Мы будем участвовать в гонках вместе.

— Нет, все должны участвовать в них порознь: отец, я и дон Диего. Кому-нибудь из троих повезёт. Если повезёт мне, то тогда самое большее, на что может рассчитывать сеньор Кортес, так это на место управляющего в моём имении.

— Ты жестока, — покачала головой мать. — Я даже не знаю, согласится ли дон Диего на такие условия.

— На другие не соглашусь я.

Донна Мария даже всплакнула.

— Не расстраивайся, мама, всё будет хорошо, это я тебе обещаю.

— Я даже не знаю, — сквозь слёзы говорила сеньора де Суэро, — как объяснить всё это дону Диего.

— А, по-моему, объяснять ему ничего не нужно, — внезапно довольно зло выкрикнула Марианна и повернулась к двери.

Дон Диего не успел спрятаться за портьеру. Он слышал весь разговор от начала до конца.

— Дон Диего, выходите, не бойтесь, — с насмешкой произнесла девушка.

Сеньор Кортес с неохотой покинул убежище и вошёл в гостиную.

— Моя мать уверена, что вы не согласитесь. Жду вашего слова, — Марианна приняла горделивую позу, облокотившись о каминную полку.

— Прошу простить меня, — начал дон Диего.

— Не стоит извиняться, рано или поздно, но вы бы узнали обо всём, не от моей матери, так от меня.

— Я должен сказать…

— Да говорите же скорее! — раздражённо топнула Марианна, — я хочу услышать от вас только да или нет, а ваши рассуждения меня не интересуют.

— Да, я согласен, — твёрдо произнёс дон Диего.

— Так вот, запомните, если я услышу до окончания гонок хоть одно слово от вас о любви или женитьбе, то наш договор теряет силу.

— Марианна, как ты можешь? — слабо запротестовала сеньора де Суэро.

— Только так и никак иначе. Я надеюсь, все остались довольны, и наконец-то, между нами возникла хоть какая-то ясность.

— Не обижайтесь на неё, дон Диего, — попросила сеньора де Суэро, — вы же знаете её характер…

— Мама, и ты тоже не должна об этом заговаривать до окончания гонок.

— Мне самой сказать отцу о нашем решении или это сделаешь ты?

— Может быть, поговорить мне? — предложил дон Диего.

— Да нет, вы всё только испортите, — Марианна покинула гостиную и поднялась в кабинет к своему отцу.

Тот без особого энтузиазма начал слушать свою дочь, а затем, в его взгляде вспыхнул азарт.

— Ты решила всё правильно, даже я не додумался бы до такого.

— Мы должны поставить на карту всё. Мы будем богаты или бедны.

— Значит, готовимся к гонкам, отец?

— Непременно. И отлично, Марианна, что дон Диего согласился принять твои условия. Я готов признать, без хорошего управляющего я не мог бы вести дела. Так что будет он твоим мужем или окажется у тебя на службе, мне всё равно, лишь бы ты была счастлива.

— Я, отец, как ты понимаешь, хотела бы видеть дона Диего в должности управляющего.

— Ну что ж, всё решено, готовимся к гонкам! — воскликнул дон Родриго. — Как ты говоришь, называется этот городок в Штатах?

— А-м-а-р-и-л-л-о, — отдельно выговаривая буквы, произнесла Марианна.