Высокие звезды

ГЛАВА 3

Дом семейства Ортего погрузился в тишину. Такое случалось нечасто. Даже не было слышно пьяных возгласов Мануэля и Санчо. Старшие братья уединились в дальней части дома и шёпотом обсуждали планы на будущее.

— По-моему, больше нам здесь делать нечего, — говорил Мануэль.

Но Санчо всё ещё сомневался.

— Ты хочешь всё оставить Хуану Гонсало — и землю, и дом?

Мануэль криво улыбнулся.

— Да забудь ты обо всём. Нет больше у нас ни земли, ни дома. Теперь всё принадлежит дону Родриго.

— Этого не может быть.

— Как видишь, может.

Санчо схватил старшего брата за руку.

— И ты допустишь, чтобы дон Родриго безнаказанно завладел нашим имуществом?

— Я не идиот, чтобы в одиночку сражаться против помещика и его людей.

Санчо задумался.

— Я и не предлагаю тебе самому брать в руки оружие, но если мы спустим подобное дону Родриго, то над нами станут смеяться во всей Санта-Риберре.

— А мне плевать, — прошептал Мануэль, — я не хочу считаться с тем, что о нас думают люди. Если они такие смелые, пусть берут в руки оружие и идут против помещика.

— Я ожидал услышать от тебя кое-что другое, всё-таки ты старший брат.

— Пойми, Санчо, сами мы никогда бы не решились покинуть родной дом и отправиться куда-нибудь на заработки.

— Наверное, мы упустили слишком много времени.

— По мне так лучше пойти в город и поискать хорошую работу. Ковыряться в земле, как Хуан Гонсало, мне не хочется.

Братья замолчали и прислушались. Дом полнился тихими, еле различимыми звуками.

— Ты слышишь, как скрипит наш дом? — спросил Санчо. — Он всё ещё продолжает жить.

— Он разваливается, — грубо оборвал брата Мануэль, — и я не хочу, чтобы это произошло на моих глазах.

— Так, что мы решим? — осведомился Санчо.

— Ты, брат, решай за себя, а я для себя всё уже давно определил.

— Ну, раз ты, Мануэль, не хочешь оставаться здесь, то и мне придётся податься в чужие края. Мир большой и на нас всех хватит в нём места.

— Что-то я в этом сомневаюсь. Если мир такой большой, то почему нам не находится места в Санта-Риберре?

— Я не хотел бы об этом думать. Всегда хочется надеяться на что-то лучшее.

Дверь в комнату тихо приоткрылась, и вошёл Хуан Гонсало. Он молча опустился на стул и положил голову на руки.

— Что вы решили, братья? — спросил он, не поднимая головы.

— Вот похороним отца, — ответил Мануэль, — тогда видно будет.

— Нет, мы должны решить это сейчас.

Хуан Гонсало почувствовал, вся ответственность ложится на него, никто из старших братьев сам не собирается ничего предпринимать.

— Мы должны отомстить за смерть отца.

— Но у нас даже нет ружья! — воскликнул Хуан Мануэль.

Хуан Гонсало покачал головой.

— Убить можно и без ружья.

— К чему такая спешка? — Санчо взял младшего брата за руку. — Сейчас не время думать о мести, похороним отца, тогда и решим.

— Нет, мы должны поклясться у его гроба в том, что отомстим.

— Я в эти игры не играю, — Мануэль поднялся из-за стола.

— Что?!

— Я не хочу, чтобы пролилась ещё чья-то кровь, пусть это даже кровь человека, повинного в смерти моего отца.

— А ты, Санчо, ты тоже так думаешь?

Средний брат пожал плечами.

— Я ещё не решил окончательно.

— Как можно рассуждать?! Как можно говорить, что ты ещё не решил окончательно?! — возмутился Хуан Гонсало. — Убили нашего отца, а мы сидим, сложа руки и, как понимаю, вы собрались простить дону Родриго.

Мануэль покачал головой.

— Можете мне поверить, Хуан и Санчо, даже если дон Родриго умрёт, это ничего не изменит ни к лучшему, ни к худшему. Я уже выбрал свой путь и скоро меня не будет в Санта-Риберре.

— Куда же ты отправишься? — спросил Хуан Гонсало.

— Куда-нибудь в большой город. У нас же повсюду есть родственники, и они мне подыщут какую-нибудь работу.

— Твоё место здесь, — твёрдо сказал Хуан Гонсало.

— А если мне не нравится ковыряться в земле, если мне не нравится разбрасывать навоз?

— Ты для этого родился.

— Нет, Хуан Гонсало, для этого родился ты, а я создан для другой жизни. Пока был жив отец, я молчал, но теперь, не забывай, я старший в доме.

Хуан Гонсало тоже поднялся из-за стола.

— Но ты, Мануэль, отрёкся от нашего дома, отрёкся от нашей земли. Ты не имеешь права здесь распоряжаться.

— Пока ещё я никуда не уходил, и ты должен слушаться меня. Я сказал, мстить дону Родриго я не собираюсь.

— Ты не мужчина! — в сердцах выкрикнул юноша.

— Я всего лишь рассуждаю здраво, — Мануэль оттолкнул младшего брата и покинул комнату.

— Санчо, ну хотя бы ты не бросишь меня одного? Ты не предашь память нашего отца?

— Как сказал старший брат, так и будет.

— И ты тоже, Санчо, отказываешься от мести?

— А какой в ней смысл?!

Хуан Гонсало остался один в комнате. Он сидел за простым, сбитым из досок столом и до боли сжимал кулаки.

— Они предали тебя, отец, — шептал юноша, — предали. Ну, ничего, у тебя остался я, и пусть потом меня схватят, пусть казнят, но я отомщу за твою гибель.

Старый Сальвадор не спешил приходить в дом семейства Ортего. Он шёл по тропинке, еле переставляя ноги. И впрямь, кому хочется смотреть на чужое горе, кому хочется говорить слова утешения, понимая, что ничего уже изменить нельзя. Смерть — страшная штука, страшная своей безысходностью, потому что ничего невозможно уже изменить и остаётся утешать. А старый Сальвадор, как и большинство мужчин, не умел этого делать. Но он знал, что обязан явиться в дом Ортего, обязан поговорить с братьями, ведь он был самым близким другом их отца. Считай, на его руках он и умер.

Как ни хотелось старому Сальвадору оттянуть время прихода в дом семейства Ортего, как ни петлял он, выбирая самую окольную тропинку, всё равно он оказался перед дверью. Оставалось только войти.

Но даже тут Сальвадор медлил. Он несколько раз заносил руку для стука, и ещё стоя на крыльце, снял шляпу.

Но, наконец, решился.

Прозвучали три коротких удара в дверь. Хуан Гонсало выглянул в окно.

— А, это вы, дядюшка Сальвадор!

Пожилой мужчина попытался улыбнуться.

— Держись, Хуан Гонсало. Да, это всё, что остаётся тебе делать.

Сальвадор вошёл в дом и долго щурился, пытаясь привыкнуть к полумраку: завешенные окна, неубранный стол.

— А почему вам никто не помогает? — спросил Сальвадор.

— К нам приходили женщины, но я отправил их. Я сказал, что если всё последнее время мы справлялись сами, то справимся и теперь.

— Это ты зря.

— А по-моему, нет.

— Считай, как хочешь.

Старик уселся, набил старую растрескавшуюся трубку и закурил. Он с вожделением вдыхал крепкий табачный дым и щурился на Хуана Гонсало.

— Наверное, ты хочешь мне что-то сказать?

— Пока что нет, — хмуро ответил юноша.

— Я знаю, что тебя волнует. Скорее всего, твои братья повели себя не совсем так, как ты этого ожидал.

— А откуда вы знаете?

— Я вижу по твоему лицу, Гонсало. Временами на лице человека можно прочитать все его мысли.

— Да, — недовольно признался Хуан Гонсало, присаживаясь рядом с Сальвадором.

— Давай, расскажи, о чём вы говорили.

— Мы не говорили, мы ссорились.

— Ну, пришли вы к какому-нибудь согласию?

— Я послал их к чёрту! — зло выкрикнул Хуан Гонсало.

— И чем же они провинились перед тобой?

— Они провинились не передо мной, они провинились перед памятью нашего отца.

Старый Сальвадор закинул ногу на ногу и выпустил в потолок струю сизого дыма.

— Поверь мне, я уже достаточно пожил на этом свете, чтобы что-нибудь понимать в жизни. В чём-то твои братья правы.

— И вы, дядюшка Сальвадор, так считаете? Я не могу в это поверить, ведь вы были другом моего отца.

— Да-да, именно поэтому я могу рассуждать здраво.

— Я не могу в это поверить.

— Придётся. Голос крови говорит от имени чувств, Хуан Гонсало, а дружба всегда призывает к разуму. Я думал целую ночь, прежде чем решился поговорить с тобой.

— Я верю в вашу искренность, — прошептал Хуан Гонсало, — но в искренность моих братьев поверить не могу.

— Ты хочешь сказать, они пьяницы?

— Да.

— В таком случае, и я, и твой отец тоже пьяницы, — жёстко сказал старый Сальвадор.

— Как бы там ни было, мой отец погиб, и виноват в этом дон Родриго.

— Ты говоришь правильные вещи, Хуан, но не всё, что правильно, то справедливо. ,

— Справедливо будет, если дон Родриго погибнет.

— Хорошо, — развёл руками старый Сальвадор, — у меня есть дома старое ружьё, если хочешь, я дам тебе его, и ты застрелишь дона Суэро, — старик говорил так буднично, что невозможно было поверить в искренность его слов.

— Вы так просто предлагаете мне убить дона Родриго?

— Ты сам стремишься к этому. Так ты согласен, Хуан Гонсало?

— Да, дайте мне ружьё, и после похорон отца я застрелю его.

— Хорошо, Хуан Гонсало, но прежде чем что-то делать, следует подумать.

— Я уже подумал.

— Ты думал плохо. Ведь признайся, Хуан Гонсало, ты не доходил в своих рассуждениях дальше, чем до того момента, когда нажмёшь на спусковой крючок ружья?

— На сегодня это цель моей жизни.

— Вот именно. А теперь представь, что будет дальше.

— Дядюшка Сальвадор, я не думаю, конечно же, что мне простят его убийство, но в глазах всех мой поступок останется справедливым.

— Я не об этом. Ну, схватят, тебя, казнят или, взвесив все обстоятельства дела, заточат в тюрьму. Что ты этим добьёшься?

— Мой отец будет отомщён.

— Ты дурак, — воскликнул старый Сальвадор, — и не хочешь думать.

Хуан Гонсало растерялся. Никогда ещё старик не позволял себе подобного обращения.

— Говорите прямо, дядюшка Сальвадор.

— Скажи мне, Хуан Гонсало, за что погиб твой отец?

— Он не хотел расставаться со своей землёй, со своим домом.

— Вот именно. А убив дона Родриго, ты сможешь вернуть землю и дом?

— Нет.

— Тогда зачем собираешься стрелять?

— Чтобы отомстить.

— Так вот, реши, Хуан Гонсало, что для тебя важнее — месть или дело жизни твоего отца.

И тут юноше вспомнились слова умирающего отца о том, что он будет смотреть на своего сына с небес и радоваться, если тому удастся приобрести землю.

— Не знаю… — растерялся Хуан Гонсало.

— А ты подумай, наверное, важно и то, и другое.

— Я не смогу жить спокойно, пока буду знать, что человек, виновный в смерти моего отца, не наказан. И с другой стороны, я не успокоюсь, если буду знать, что кто-то другой будет хозяйничать на нашей земле.

— А ты подумай, ещё рассуди.

— Всё-таки важнее земля, — вздохнул Хуан Гонсало.

— И я тоже так думаю, — вздохнул Сальвадор.

Но тут юноша спохватился.

— Вы говорите так, словно бы дон Родриго уже предложил мне сделку: я оставляю его в покое, а он не претендует на нашу землю.

— Послушай меня, — произнёс Сальвадор, — всегда пытаясь предугадать последствия, я ставлю себя на место человека, от которого зависит решение. Вот так, мой милый. Этой ночью я успел побыть и доном Родриго, и твоим отцом, и братьями, и тобой самим. Я представлял себя стреляющим в дона Родриго, представлял себя умирающим помещиком, его родными… И поверь, ' никому эта смерть не принесла радости. Думаешь, дон Родриго хотел смерти твоего отца?

— Но ведь вы сами, дядюшка Сальвадор, рассказывали, какая битва началась на площади городка, как геройски сражался мой отец…

Сальвадор отвёл взгляд в сторону.

— Хочешь, я скажу тебе правду?

— Да.

— Никакой битвы не было, её, скорее всего, можно было назвать дракой. И вот во время этой драки твоего отца придавило бочками. В общем-то, он сам виноват, что не успел вовремя отбежать в сторону. И думаю, дон Родриго настолько же огорчён его смертью, как и все остальные жители.

— Но вы говорили совсем другое… — тихо произнёс Хуан Гонсало.

— А что ты хотел от меня услышать? То, что я сказал тебе, помогло легче перенести смерть твоего отца. А теперь, когда кое-что уже позади, ты можешь знать правду.

— Вы, дядюшка Сальвадор, предлагаете мне сделку.

— Ничуть.

— Вы призываете меня поступить против моей совести.

— Я хочу, чтобы всё сложилось как можно лучше, насколько это возможно в теперешних обстоятельствах. Я думаю, чувствуя себя виноватым в гибели твоего отца, дон Родриго не станет претендовать на его земли.

Юноша задумался.

— Может быть.

— А теперь скажи мне, Хуан Гонсало, давать тебе ружьё или нет?

— Пока что не надо, — произнёс юноша.

— Вот и отлично. После похорон мы поговорим с тобой ещё. А теперь не буду мешать. Есть смысл поговорить с твоими братьями?

— Нет, никто из них и не помышляет о мести.

— Значит, я рассудил здраво.

Похоронная процессия медленно двигалась по склону холма. Дорога круто забирала вниз, и людям, несшим гроб, приходилось ступать очень осторожно, чтобы удержать его на плечах.

Возглавлял процессию седовласый священник. В руках он нёс высокий деревянный крест. Ветер развевал его белые одежды.

Люди двигались в направлении небольшого сельского кладбища, расположившегося в ложбине между двумя холмами.

Хуан Гонсало поправил на плече гроб и покосился на Мануэля, шедшего рядом с ним. Никаких мыслей не отражалось на лице брата, лишь одно уныние. Он казался юноше человеком, недовольным тем, что его потревожили, отвлекли от какого-то важного занятия.

Хуан Гонсало взглянул вперёд, на океан, и тут же вспомнил, как ещё маленьким ребёнком приходил с отцом на могилу матери.

— Вот тут, — говорил тогда отец, — меня и похоронят. Тут хорошо лежать, чудесный вид — океан, поля… Я мечтаю, сын, о том времени, когда смогу успокоиться, лечь в землю рядом с твоей матерью.

Хуан Гонсало вспомнил и свой вопрос, заданный отцу:

— А почему, если умирать так хорошо, то все живут?

Отец тогда рассмеялся.

— Чтобы лучше почувствовать радость, нужно сперва немного погрустить, не так ли?

И теперь, шагая по пыльной дороге, Хуан Гонсало смотрел на знакомый пейзаж, который созерцали все жители Санта-Риберры от самого рождения и до смерти, тот пейзаж, о котором мечтал его отец.

И Хуан Гонсало вспомнил, что тогда, ребёнком, подумал:

«А как можно видеть небо, океан, землю, лёжа в могиле? Ведь там темно, сыро».

Но тогда он не спросил об этом отца.

Мануэль закашлялся, и Хуан Гонсало строго посмотрел на него.

Сзади гроб несли Санчо и старый Сальвадор. Старик то и дело кряхтел, негромко ругался на дорогу, на собственную старость. И юношу неприятно кольнула мысль, что когда-нибудь и он сам станет таким же ворчливым и старым.

Наконец-то похоронная процессия добралась до подножия холма. Дорога теперь шла вдоль берега, ровная, без крутых подъёмов и спусков.

Хуан Гонсало попытался обернуться, чтобы посмотреть на свой дом, но из-за тяжёлого гроба, стоявшего у него на плече, он не смог этого сделать.

Среди тех, кто шёл за гробом, послышался ропот. Юноша напрягся, а затем различил и стук конских копыт.

— Кто там? — не оборачиваясь, спросил он у Сальвадора.

— Это люди дона Родриго, его управляющий дон Диего вместе со своими людьми.

— Они догоняют нас, что делать? — шёпотом спросил Хуан Гонсало.

— Ничего. Нам нельзя ни отвечать, ни вступать в пререкания, ни принимать соболезнования. У тебя своё горе, мальчик, ты должен похоронить отца.

— Никто ничего не отвечает… — пронёсся шёпот по похоронной процессии.

— Да-да, — подтвердил Сальвадор, — о чём бы нас ни спрашивали, только молчать. Мы должны похоронить сеньора Ортего.

Холодный пот тёк по спине Хуана Гонсало. Но он старался ступать так же, как ступал прежде, ничем не выдавая волнения.

Лица людей, участвовавших в похоронах, сделались непроницаемыми.

Всадники догнали похоронную процессию, и послышался властный окрик управляющего Диего Кортеса.

— Кого хоронят?

Никто не обернулся. Священник так же величаво ступал перед гробом, сжимая высокий деревянный крест.

Хуан Гонсало пристально всматривался в маленькую чёрную точку на самом горизонте, как будто бы в ней сосредоточился сейчас весь мир.

— Кого хоронят, я спрашиваю?! — воскликнул управляющий.

И вновь ответом ему было молчание.

Немного смутившись, он изменил тон и снял с головы шляпу.

— Кого хоронят?

Но и на этот раз никто не ответил.

Дон Диего пришпорил коня и обогнал похоронную процессию. Он загородил дорогу, и священник вынужден был остановиться.

Все стояли, смотря себе под ноги. Лишь один Хуан Гонсало, не отрываясь, смотрел в лицо управляющего.

Тот был красив. Тонкие чёрные усы, короткая стрижка, хороший дорогой костюм для верховой езды. На вид управляющему помещика было лет двадцать пять.

— Я, кажется, спросил, кого хоронят?

Дон Диего нервно крутил в руках сплетённый из тонких ремешков хлыст. По-напускному небрежный вид, гордая осанка, но колючий злой взгляд, готовый пронзить до глубины души.

Хуан Гонсало почувствовал, как у него сжимается сердце, то ли от страха, то ли от ненависти. Ему хотелось броситься к дону Диего, выкрикнуть ему прямо в лицо что-нибудь злое и обидное, а потом наброситься на него с кулаками.

— Почему мне никто, не отвечает?

Юноша еле сдержал себя, чтобы не закричать: «Прочь с дороги!»

«Неужели он не понимает, — думал Хуан Гонсало, — что нельзя останавливать похороны, нельзя пытаться заговорить, если с тобой не хотят иметь дело? Неужели ему так тяжело подождать пару часов, когда мы вернёмся с кладбища?»

— Ах, так, мерзавцы! — воскликнул дон Диего, и его хлыст щёлкнул по голенищу сапога. — Не хотите отвечать, не надо. Мне и дела нет до того, кто лежит у вас в гробу. Хотя я догадываюсь, что это сеньор Ортего, к которому у меня было дело. А поскольку из-за вашего молчания я не могу понять, кто является его наследником, я отдам бумагу самому хозяину.

Сеньор Кортес подъехал к самому гробу, и, не слезая с лошади, вытащил из кармана небольшой лист бумаги, испещрённый цифрами.

— Камень! — приказал он, отставив руку, и даже не смотрел на неё, ожидая, когда же кто-нибудь из его людей положит туда камень.

Помощник управляющего, мужчина в годах, торопливо соскочил с лошади, поднял плоский камень и подал его дону Диего.

А тот припечатал бумагу к крышке гроба и придавил её плоским камнем.

— Вот счёт, который вы мне должны были оплатить ещё вчера. Это плата за аренду. Вы бесплатно пользовались землёй моего сеньора долгие годы, а он хочет получить с вас плату всего за три года. А вы, хитрые бестии, не собираетесь платить даже и этого.

Дон Диего, заметив, что на него смотрит Хуан Гонсало, зло улыбнулся.

— Ты, наверное, хочешь сказать мне, что у вас нет денег? Знаю, все вы такие. Если вам нужно что-нибудь, вы всегда найдёте деньги для покупки, для вина и рома. А если дело касается уплаты долгов, то все вы бедняки. Я научу вас уважать законы и права собственности. Я ещё раз спрашиваю, собирается ли кто-нибудь платить по этому счёту?

Никто не проронил ни слова.

— Ну что ж, если вы молчите, я расцениваю это как отказ платить и, поэтому не обижайтесь за последствия. Вы не подтвердили права на владение землёй и постройкой, поэтому они считаются собственностью сеньора де Суэро. А я его управляющий. Я научу вас уважать законы.

Хлыст просвистел в воздухе. Дон Диего пришпорил коня и вместе со своими людьми понёсся по дороге.

Похрронная процессия вновь тронулась к кладбищу.

Старый Сальвадор сокрушённо качал головой и вспоминал ту наивность, с которой полагал, что дон Родриго, приняв во внимание то, что сам виноват в гибели сеньора Ортего, не станет претендовать на его землю.

— Да, наш новый помещик — отъявленный мерзавец, такой же, как и его управляющий. Больше не будет спокойной жизни в наших краях.

И тут в рядах последних, идущих за гробом, раздались отчаянные крики.

Хуан Гонсало, не удержавшись, подпёр гроб рукой и обернулся. То, что он увидел, заставило его содрогнуться: его дом горел, пока ещё робко, но ветер уже раздувал пламя, охватившее соломенные крыши хозяйственных построек.

— Они подожгли дом! Подожгли дом! Пожар! Мерзавцы, они поплатятся за это! — слышались крики.

Люди стояли в нерешительности, не зная, что следует сейчас делать — идти вслед за гробом или бежать тушить пожар.

Но тут за всех решил старый Сальвадор.

— Мы идём хоронить сеньора Ортего, — обратился он к братьям, а затем крикнул идущим за гробом, — бегите, постарайтесь вынести из огня всё, что только можно. Выгоняйте скот!

Люди бросились на пожар. Но до дома было достаточно далеко, и бегущие с отчаянием смотрели, как огонь лижет оконные рамы. Слышался звон лопающегося стекла и тут же из дома вырвались страшные языки пламени.

— Идём, — тихо сказал Сальвадор.

И четверо мужчин, несущих гроб, направились к кладбищу.

Управляющий дон Диего обогнал идущих с гробом и, даже не оборачиваясь, прокричал:

— Я сожгу ещё не один дом, если вы, мерзавцы, откажетесь платить моему сеньору.

Оказавшись на кладбище у могильной ямы, Хуан Гонсало специально стал спиной к своему дому, чтобы не видеть пожара. Зато он видел огненные точки, отражавшиеся в глазах священника, и понимал, это бушующий пожар, его далёкий отблеск.

После отходной молитвы братья опустили гроб в землю. Каждый из них бросил на крышку горсть земли.

Последним это сделал Сальвадор. Он постоял на самом краю могилы, глядя в её чёрную глубину.

— Как страшно смотреть отсюда, сверху, — прошептал он, — и как покойно там, в глубине.

Он взял в руки лопату и стал сыпать землю. Комья влажной земли глухо ударялись в крышку гроба, и этот звук никак не вязался со спокойствием кладбища.

Вторую лопату взял Хуан Гонсало. Они засыпали могилу не торопясь, так, словно не полыхал охваченный огнём дом, словно не нужно было выносить из пожара скарб, выгонять скот. Главным сейчас было похоронить сеньора Ортего, похоронить его достойно, без спешки.

Когда на месте могильной ямы возник аккуратный земляной холмик и священник освятил крест, Хуан Гонсало обернулся. Он увидел пылающий дом и группку людей, стоящих в отдалении.

Мануэль и Санчо стали рядом со своим братом.

— Не смотрите туда, — сказал Сальвадор.

— Теперь у меня уже нет дороги назад, — прошептал юноша, — только смерть дона Родриго сможет восстановить справедливость.

Мануэль и Санчо переглянулись. Они, молча, отступили на два шага назад, оставив младшего брата одного.

— Что теперь делать, как ты думаешь? — спросил Мануэль.

— Я думаю, как можно быстрее уехать отсюда, — ответил Санчо.

— Я тоже.

— А как же месть?! — воскликнул юноша, обернувшись. — Кто отомстит за сожжённый дом, за убитого отца?!

— Ты хочешь, ты и мсти, — негромко ответил Мануэль, как бы боясь, что отец, лёжа в могиле, услышит его.

Священник, не желая участвовать в этом разговоре, побрел с кладбища.

Сальвадор положил руку на плечо Хуана Гонсало.

— Я обещал тебе и сдержу своё слово.

— Но не вы, ли, дядюшка Сальвадор, отговаривали меня мстить?

— Теперь я думаю по-другому. Теперь и впрямь нет другого выхода.

— Вы со мной, — спросил юноша, обращаясь к братьям, — или вы как трусы, хотите спрятаться, пока я буду мстить?

— Делай, как хочешь, — Мануэль и Санчо пошли вслед за священником.

— Пойдём, — предложил Сальвадор и подтолкнул Хуана Гонсало.

— Простите, но я хотел бы побыть здесь один.

— Ну что ж, встретимся возле твоего дома. Я обещал тебе дать ружьё, и я его тебе дам.

Спасти из огня не удалось почти ничего, лишь пару одеял и кое-что из посуды.

Когда уголья прогорели, и пепелище немного остыло, Хуан Мануэль и Санчо отыскали вход в погреб. На удивление, бочки с вином не пострадали и старшие братья тут же утолили жажду.

После пары кружек вина мрачное выражение с их лиц улетучилось. Они стащили всё, что только удалось спасти от пожара в погреб, и устроились там жить, нимало не позаботившись о том, нашлось ли место для Хуана Гонсало.

А тот даже не стал спускаться к ним. Юноша и старый Сальвадор постояли у пепелища. Юноша не мог заставить себя уйти.

Наконец Сальвадор положил ему руку на плечо и негромко произнёс:

— Идём, я тебе должен дать кое-что, кое о чём рассказать.

— Куда? — одними губами спросил Хуан Гонсало.

— Ко мне домой.

Юноша уже давно не бывал в доме Сальвадора. Со времени его последнего визита ничего не изменилось, разве что прибавилось грязи, да и немытая посуда занимала уже не только стол, но и некоторые из стульев.

— Ты твёрд, в своей решимости мстить? — спросил Сальвадор.

— Да. Дон Родриго получит по заслугам.

— Тогда помоги мне, — и Сальвадор упёрся плечом в старый тяжёлый шкаф.

Вдвоём они с трудом отодвинули шкаф и извлекли из него завёрнутое в полотно ружьё.

Переставив неубранную посуду на пол, Сальвадор развернул свёрток, и глазам Хуана Гонсало предстала старое-престарое ружьё.

— Это винтовка, — гордо сказал Сальвадор, — одна из первых.

Недоверие читалось на лице юноши.

— Винтовка? — он взял оружие и заглянул в ствол.

И впрямь, там была нарезка.

— Какие же должны быть патроны? — ужаснулся Хуан Гонсало, спокойно засовывая в ствол мизинец.

— О, зарядить такое оружие — целое искусство. Оно чем-то похоже на гладкоствольное, — принялся объяснять старый Сальвадор, — раньше ещё не умели делать гильзы вместе с пулями. Но я тебя научу.

Хозяин дома стал рыться в ящиках комода, пока, наконец, не извлёк на свет коробку с бумажными гильзами и мешочек с порохом.

— Вот так, много, тебе не понадобится, перезаряжать его очень долго, так что постарайся попасть с первого выстрела. Но меткость у этой винтовки исключительная, ты только посмотри, какой длинный ствол.

Сальвадор подвинул к столу грубо сколоченный табурет и принялся, отмеряя порох маленькой ложечкой, сыпать его в бумажную гильзу.

— Вот так, один заряд готов.

Бумажный пыж закрыл отверстие в гильзе.

— А как же пуля? — спросил юноша.

— Они у меня есть готовые, а так их отливают вот в этой форме, — и Сальвадор показал своему гостю небольшие щипцы-тигель, состоящие из двух половинок.

Ещё немного порывшись в ящике комода, хозяин принёс пригоршню пуль. Он поставил винтовку прикладом на пол, сколько было сил, вдавил пулю в ствол, а затем, приставив к ней шомпол, стал бить по нему сверху молотком.

— Вот так-то, Хуан Гонсало. Она плотно войдёт в ствол, и уж когда ты выстрелишь, ни за что не промахнёшься.

Но в середине ствола пулю заклинило. Сальвадор ещё несколько раз постучал молотком, а затем передал инструмент своему гостю.

— Попробуй, может, у тебя получится.

И впрямь, пуля сошла со своего места и благополучно стала в конце ствольного канала.

— Наверное, его нужно испробовать.

Не стоит, — гордо сказал Сальвадор, — ружьё в полном порядке. Перед тем, как спрятать его в шкаф, я смазал весь механизм. Так что можешь не беспокоиться.

Юноша взвесил винтовку в руках. Весила она солидно.

— А теперь ты должен усвоить: ты не просто тот, кто убивает, ты мститель. А значит, ты благородный человек. Никогда не стреляй прежде, чем враг увидит тебя. Всегда, прежде чем выстрелить, ты должен окликнуть его. Вы должны встретиться глаза в глаза, только так ты, Хуан Гонсало, не сделаешься убийцей. Конечно, было бы ещё лучше, если бы ты вызвал его на поединок, но я боюсь, дон Родриго не согласится. Значит, решено, ты мститель.

— Да, — твёрдо ответил юноша.

— К тому же, ты борешься за свою землю.

— Да.

— Ты мстишь за смерть своего отца.

— Да.

— За сожжённый дом.

— Да.

— Значит, ты должен действовать не от своего имени, а от имени своего рода. Ты должен взять себе прозвище.

— Какое?

— Не знаю, — пожал плечами Сальвадор.

— А разве это обязательно?

— Все мстители должны иметь прозвище, давай, и мы придумаем тебе какое-нибудь.

Юноша задумался. Сколько он ни думал, ничего не приходило в голову.

Но тут, словно озарение нашло на старого Сальвадора.

— Тебя должны звать идальго Лунный Свет.

— Почему лунный? — шёпотом спросил юноша.

— Потому что ты должен действовать ночью. Ты будешь появляться из темноты, когда тебя никто не видит, окликать своего врага и… — Сальвадор приложил палец к губам.

— Да, — задумался юноша, — по-моему, вполне хорошее имя, я идальго, младший сын в семье, и Лунный Свет… Это звучит так красиво!

— А главное, правильно, — ухмыльнулся Сальвадор, — теперь ты можешь отправляться, чтобы совершить месть.

Но тут Хуан Гонсало заволновался.

— А если я не смогу справиться сам?

— Ну что ж, тогда тебя схватят и отдадут под суд.

— Я должен отомстить за своего отца! — гордо воскликнул юноша. — Я убью дона Родриго, чего бы это мне ни стоило.

— Лучше всего, если ты это сделаешь где-нибудь в лесу, подкараулишь его на ночной дороге. Тогда, возможно, тебе удастся остаться на свободе, тогда ты покинешь наши края, и о тебе расскажут у нас легенды. Все будут говорить, был такой идальго Лунный Свет, он и теперь где-то скрывается и все, кого обидят, будут думать: придёт идальго Лунный Свет и наведёт справедливость. Ты же хочешь стать человеком из легенды?

— Да, — кивнул юноша.

— Ну, так будь им. Вот тебе ружьё, — Сальвадор торжественно протянул Хуану Гонсало свою старинную винтовку.

— Но в ней всего лишь один патрон, — напомнил юноша.

— Ах, да, — засуетился хозяин дома.

Он достал ещё с дюжину картонных гильз, дал мешочек с порохом и пригоршню пуль. Всё это старик завязал в полотняный мешочек и подал Хуану Гонсало.

— Теперь ты настоящий идальго Лунный Свет.

И только, тут до юноши дошло.

— А как люди узнают, что это моё прозвище?

— Люди знают всё, — Сальвадор многозначительно поднял указательный палец.

— Нельзя же так, дядюшка Сальвадор, ехать с ружьём? Меня сразу же схватят.

— А мы его завернём, пусть все думают, мол, везёт человек какие-то палки или инструменты.

На столе вновь был развёрнут грязный холст, в него легли ружьё, длинный шомпол, небольшой молоток для забивания пуль.

— Только смотри, — наставлял своего юного друга Сальвадор, — заряжай ружьё заранее, иначе потом не успеешь. Пока начнёшь стучать молотком, тебя тут же обнаружат.

— Хорошо, дядюшка Сальвадор, я не буду испытывать винтовку. Раз вы говорите, что она отличная, значит, так и есть. Я убью его той пулей, которую вы собственноручно вложили в ствол.

— Вот и молодец.

Старик завязал свёрток тонкими кожаными ремнями и отдал Хуану Гонсало.

— Кстати, твой Ико у меня его пригнали соседи.

Хуан Гонсало несказанно обрадовался:

— Значит, мой Ико жив? Он не сгорел в огне?

— Нет, его даже не понадобилось выгонять, он сам выбежал из охваченного пламенем хлева. Так что ты поедешь, как и подобает настоящему мстителю — верхом, с винтовкой. И пусть трепещут наши обидчики.

Хуан Гонсало крепко пожал руку старому Сальвадору.

— Спасибо вам за всё, дядюшка Сальвадор, не знаю, что бы я без вас делал.

— Ты нашёл бы кого-нибудь другого, кто тоже печётся о соблюдении справедливости, — гордо произнёс хозяин дома. — А теперь пошли к твоему Ико.

Уже издали ослик почуял своего хозяина и протяжно закричал.

— Он чует тебя, сразу видно, что ты с ним хорошо обращался, не бил его.

— Иногда случалось, — смутился юноша.

— С кем не бывает, ослы упрямые.

Послышался стук копыт в ворота сарая. Палка, подпиравшая их, упала, и навстречу Хуану Гонсало выбежал его верный Ико.

— Юноша опустился на колени и обнял ослика за шею.

— Ты поедешь со мной? — спросил он ослика в самое ухо. — Ты повезёшь меня?

— Ты что, — забеспокоился Сальвадор, — собираешься ехать немедленно?

— Да.

— Нет, тебе придётся подождать. Люди дона Родриго ожидают, что ты бросишься мстить немедленно. Вот побудешь несколько дней в моём доме, всё поуляжется, и тогда твой выстрел прозвучит как гром среди ясного неба. Ты понял меня?

— Да, я буду слушаться во всём вас, дядюшка Сальвадор.

— Ну, вот и отлично. Задай Ико корму, а сам иди в дом и можешь отдыхать.

Юноша поблагодарил старика.

Сальвадор сам проследил, не постесняется ли юноша взять побольше овса из его скромных запасов.

— Значит, решено, — Сальвадор похлопал Хуана Гонсало по плечу, — пройдёт пара дней, и ты отправишься к имению дона Родриго.

— Да.

— Только смотри, это время не ходи в город. Люди, быстро забывают тех, кого не видят.

— А как же братья?

— Пусть они будут на виду, это как раз успокоит людей дона Родриго. Если уж старшие братья ничего не замышляют, то, что тогда говорить о младшем.

— А вы хитры.

— Да, жизнь меня кое-чему научила.

Юноша и старик зашли в дом.

Хуан Гонсало с нетерпением ожидал, когда же пройдут три дня, и он сможет отправиться в дорогу.

Наконец ранним утром он оседлал Ико.

Но предусмотрительный Сальвадор не дал ему, сразу же, отправиться в путь.

— Погоди, я схожу в Санта-Риберру и узнаю, что к чему. Если я не вернусь через два часа, значит, можешь ехать, всё спокойно.

— А разве мне обязательно заезжать в Санта-Риберру?

— Ну как же, ты должен попрощаться со всеми. Ещё неизвестно, что с тобой случится после того, как ты отомстишь дону Родриго.

Хуан Гонсало нехотя согласился.

— Хорошо, дядюшка Сальвадор, я подожду.

Все эти два часа он занимался приготовлениями. Конечно, можно было просто посидеть, но куда легче провести ожидание в делах, нежели в праздном бездействии.

И вот Хуан Гонсало отправился в путь. Он гордо восседал на своём белом ослике, к седлу которого была приторочена старинная винтовка, завёрнутая в холст.

«Я идальго Лунный Свет» — повторял сам себе Хуан Гонсало, подъезжая к Санта-Риберре.

Он собирался появиться в селении незамеченным, но лишь только ослик ступил на площадь, как тут же, к юноше выбежали люди. Из всех трёх таверн, располагавшихся на площади, вывалили посетители.

— О, идальго Лунный Свет! — радостно восклицали они. — Ты убьёшь дона Родриго! И поделом ему! Сколько мы будем терпеть, он забрал твою землю, завтра заберёт нашу! Это он убил твоего отца!

Юноша в недоумении озирался. Откуда им известно его тайное прозвище? Откуда они знают, куда он собрался и что собирается совершить?

Хуан Гонсало слез с ослика и тут к нему подошли братья.

— Всё-таки ты молодец, — сказал Мануэль, — конечно, глупо, но оставить обиду без отмщения нельзя.

— Ты молодец, — пожал ему руку Санчо, — ты настоящий идальго Лунный Свет.

— Но, братья, откуда вы знаете?

Те заулыбались и переглянулись.

— Нам всё известно.

И тут взгляд юноши упал на старого Сальвадора, стоявшего в двери таверны.

Тот с сожалением развёл руками:

— Извини, Хуан Гонсало, новость была слишком хорошей, чтобы я не поделился ею с друзьями. Так что я рассказал всем, кто ты и куда направляешься.

— Смерть дону Родриго! — выкрикнул какой-то пьяница, выглядывая из-за плеча Сальвадора.

— А ну, уймись, а то скажу, что ты похвалялся его убить.

— Ладно, — недовольно пробурчал пьяница, — я только хотел сделать как лучше.

— Отправляйся в путь, Хуан Гонсало, и пусть не дрогнет твоя рука, пусть пуля войдёт в голову помещику и уложит его наповал.

Санчо хлопнул себя ладонью по лбу, как будто забыл нечто важное.

— Эй, брат, подожди, — обратился он к Хуану Гонсало, который уже собирался сесть на ослика.

— Чего тебе, Санчо? Ведь мы уже попрощались.

— Я думаю вот о чём… — Санчо замялся, не решаясь сказать.

— Наверное, ты хочешь сказать мне, что готов очутиться на моём месте?

— Нет, но я хочу, спросить у тебя, Хуан Гонсало: была ли в жизни у тебя женщина?

Юноша смутился и пробормотал что-то невнятное.

— Была… не была…

— Значит, не было, — грустно сказал Санчо.

— И что из этого следует?

— Ну как же, мой брат отправляется мстить, возможно, его схватят и казнят, а у него не было ещё ни одной женщины. Но ты хотя бы целовался? — с надеждой спросил Санчо.

Юноша рассмеялся.

— Целоваться мне приходилось.

— А ну, посмотри мне в глаза, — сказал Санчо.

Хуан Гонсало, стараясь не моргать, заглянул в глаза брату.

— Ну и что?

— А то, что ты снова врёшь, ты даже не целовался в жизни.

Эти слова были произнесены абсолютно спокойно, без издёвки, даже с некоторым сожалением.

— Ну да, — разозлился юноша, — я не целовался, и женщины у меня нет, зато я отправляюсь мстить, а ты пьянствуй здесь!

— Не хорошо, получается,— пробормотал Санчо, хочешь, я тебе помогу?

— Тогда поехали вместе.

— Нет, я подыщу тебе женщину, которая согласится побыть с тобой без денег лишь за то, что ты собираешься отомстить помещику.

— Спасибо, брат, думаю, это лишнее.

— Какой же ты всё-таки глупый!

— Не глупее тебя.

— Жаль мне тебя, Хуан Гонсало.

— Ты так говоришь, брат, словно я уже мертвец.

— А это и не далеко от правды. Долго прятаться ты не сможешь, каждый в Санта-Риберре знает, куда ты отправился, больше дона Родриго убивать некому.

— Ну и что, — воскликнул юноша, — я должен отомстить и сделаю это.

— Подумай всё-таки о женщине.

— Нет, спасибо, такая любовь не по мне.

— Ну, как хочешь, а у меня на примете была хорошая вдовушка, — прошептал Санчо, пожимая руку своему брату. — Давай обнимемся напоследок.

Мануэль, стоявший всё это время рядом, подошёл к своим братьям и они все трое обнялись.

— Смотри, передумаешь, — сказал Санчо, — возвращайся, никто не будет над тобой смеяться. Ты же видишь, над нами никто не подтрунивает. А захочешь — приезжай, я познакомлю тебя с этой вдовушкой, её зовут донна Мария.

— Да нет, брат, спасибо тебе, я уж как-нибудь устрою свою судьбу сам.

— Поезжай.

Братья ещё раз обнялись, Хуан Гонсало сел на своего верного Ико и, придерживая одной рукой ружьё, чтобы то не очень моталось из стороны в сторону, двинулся прочь из Санта-Риберры.

Тревожно было на душе у молодого человека, да и не мудрено. Ведь он отправляется впервые в своей жизни убивать человека, пусть это был и помещик, виновный в смерти его отца. А слова брата о том, что он никогда в жизни ещё не имел женщин и даже не целовался, задели его самолюбие.

Но вскоре Хуан Гонсало сумел убедить себя, что это не так уж и важно. В конце концов, он всё равно станет героем и о нём сложат легенды. Каждая девушка в Санта-Риберре будет клясть себя за то, что она не поцеловалась с Хуаном Гонсало ещё до того, как он стал знаменитым.

«Только вот одно — не повредит ли мне то, что Сальвадор всем рассказал о том, куда я направляюсь и о том, что собираюсь делать?»

Такие мысли мучили юношу, когда он трясся на своём ослике по каменистой горной дороге, направляясь к имению дона Суэро. Он ещё никогда в жизни не видел этого помещика, не знал его родных, даже не бывал в тех краях. Работа в поле отнимала всё свободное время Хуана Гонсало, и ему некогда было интересоваться окрестностями, да заглядываться на проезжающих. Лишь однажды, в миндальной роще, он подсмотрел картинку из чужой жизни, которая теперь то и дело вставала у него перед глазами. Но он гнал её от себя прочь.

— Не об этом, не об этом мне нужно теперь думать, — повторял юноша, — я должен думать о мести.

Но почему-то сердце молодого человека не желало думать о смерти. Ему подавай жизнь.

Вот так и поехал Хуан Гонсало, полный решимости отомстить сеньору де Суэро и в то же время мечтавший о поцелуе.