Высокие звезды

ГЛАВА 1

Есть на свете такие уголки, где время словно остановилось.

Пролетают года, проходят столетия, а в них ничего не меняется. Новые дороги обходят их стороной, блага цивилизации не появляются в домах местных жителей, крестьянин всё так же, с парой волов, выходит в поле, разве что в домах помещиков меньше говорят о том, что уже конец девятнадцатого века…

Одним из таких забытых богом уголков земли было селение Санта-Риберра на севере Испании. Небольшое селение разместилось на самом берегу океана у подножия двух больших холмов, в ложбине между которыми пробегал всегда холодный весёлый ручей. Несколько десятков домов унылой архитектуры, небольшая церковь, кладбище, пара таверн — вот и всё, чем была знаменита Санта-Риберра.

В местную бухту никогда не заходили корабли, и лишь несколько десятков судёнышек покачивались на волнах под прикрытием далеко выступавшего в открытое море мыса.

Каждому, кто родился в Санта-Риберре, легко можно было предсказать всю его дальнейшую жизнь. Люди редко покидали эти места. Чтобы куда-нибудь уехать, нужны были деньги, хотя бы на первое время. А заработать их здесь было невозможно. Хорошо, если удавалось хоть как-то свести концы с концами и дожить до следующего урожая.

Единственным развлечением жителей селения и его окрестностей, таким же неизменным, как и местный пейзаж, было сидение по вечерам в тавернах. Они заменяли людям всё, что жители больших городов относят к свободному времяпрепровождению. Они были и театром, и вечерней газетой, концертным залом и клубом. Всегда здесь велись одинаковые разговоры. Наверное, деды и прадеды сегодняшних жителей Санта-Риберры говорили о том же, о чём их внуки и правнуки — о плохой земле, о том, что непогода вновь грозит уничтожить урожай, о своевластии помещика и, конечно же, о женщинах, и о лучшей жизни, которая, по убеждению местных пьяниц, проходила где угодно, но не в их селении.

Лишь изредка сюда забрасывало какого-нибудь путешественника — и тогда вся Санта-Риерра собиралась послушать о других краях, где идёт совсем иная жизнь. Но такое случалось нечасто.

Но как это ни странно, несмотря на убогое существование, все чувствовали себя счастливыми, и мало кто хотел изменить существующий порядок вещей.

Селение окружали десятка два отдельно стоящих домов, в одном из которых жила семья Ортего — отец и трое сыновей.

Глава семейства — Хуан Мануэль всегда любил подчеркнуть, особенно выпив кружку-другую вина, что Ортеги — это дворянский род. И ещё он любил прихвастнуть, что когда-то, ещё в незапамятные времена, их семейство обладало богатствами и владело обширными землями. Правда, когда именно, Хуан Мануэль Ортего никогда не уточнял. С ним обычно и не спорили, потому что в Санта-Риберре жители знали друг о друге практически всё, и каждому было известно, что дворянство семейства Ортего никто не может ни подтвердить, ни оспорить, как и право на владение землёй.

Все здесь находились в одинаковом положении. Документов, которыми когда-то короли и бароны даровали право владения землёй, почти ни у кого не сохранилось. Войны и пожары сделали своё дело, и все жили по раз и навсегда заведённому порядку: если ты обрабатываешь эту землю — значит, она принадлежит тебе. Если твой скот пасся на этом пастбище с незапамятных времён — значит, оно тоже твоё.

Затевать споров из-за земли в этих краях было довольно нелепо. Каждый обрабатывал столько, сколько мог.

Так размеренно шла жизнь в Санта-Риберре и её окрестностях. Но всё хорошее или, во всяком случае, спокойное когда-нибудь кончается.

Местный помещик, которому принадлежала большая часть земли и побережье, Рауль де Суэро, скончался, не оставив после себя наследника. И вот уже два года шла тяжба между его родственниками и родственниками жены. Дело тянулось долго с переменным успехом…

А тем временем жизнь в селении и его окрестностях продолжалась своим чередом…

Всю ночь лил страшный дождь, словно небеса раскололись, и вся скопившаяся влага хлынула на землю. Шум ливня иногда перекрывали оглушительный взрывы волн, ударявших в каменистый берег. Неистовый ветер гнал над землёй низкие, облака. В их разрывах то и дело вспыхивал диск ущербной луны.

Младший сын сеньора Ортего Хуан Гонсало, которому только исполнилось восемнадцать лет, проснулся ещё до наступления рассвета.

Он лежал на своей узкой кровати, вслушиваясь то в постепенно затихающие звуки стихии, то в заливистый храп своего отца и братьев. Те, как всегда после вечерней попойки, спали беспробудным сном.

Юноша любил просыпаться ещё затемно. Тогда его убогое жилище не казалось таким бедным. В полутьме можно было вообразить себе чистые стены, новую красивую мебель.

Он сбросил с себя одеяло и быстро оделся. То, что сеньора Ортего умерла десять лет назад, конечно же, не могло не сказаться на быте семьи Ортего. Всё здесь говорило о том, что женская рука давно не прикасалась к вещам. Даже запах в доме стоял особенный — чисто мужской, настоенный на табачном дыме, месяцами не вытираемой пыли и спиртном.

Медленно светлел мир за окнами, делались различимыми холмы, берег, уступами спускавшийся к океану, узкая полоска пляжа, вспененная волнами.

Хуан Гонсало прошёлся по дому, собирая себе завтрак. Он не боялся шуметь. Отец и братья даже не вздрагивали во сне, когда он загремел посудой.

Наконец, позавтракав холодным мясом, остатками вчерашней кукурузной каши и кислым молоком, Хуан Гонсало выбрался из дому.

Он нёс в руках узелок с едой. На поясе покачивалась фляжка с вином, а на плече лежали связанные верёвкой кирка и мотыга.

Ветер ещё не стих, но небо уже прояснилось, и нежно розовый диск солнца вставал над холмами. В его всё ещё робких лучах вспыхивали лужи, отливала золотом листва деревьев. И лишь только океан, отражавший низкие тучи, казался мрачным и серым. Раскисшая глинистая земля липла к подошвам, мешая идти.

Но Хуан Гонсало упрямо взбирался на холм. По обе стороны от неширокой дороги лежали поля его семьи. Веками обрабатываемая земля приносила неплохой урожай, и если бы не пьянство отца и смерть матери, можно было бы жить вполне сносно.

Вот и в этом году пшеничные поля обещали дать много зерна. Юноша с сожалением смотрел на поломанные ветром стебли колосьев…

Поскальзываясь на раскисшей земле, юноша взобрался на вершину холма. Каким же маленьким показался ему отсюда отчий дом! Какой же бескрайней выглядела отсюда земля! С одной стороны серый, вздыбленный волнами океан, с другой стороны — суша, тоже изборожденная волнами холмов, невысоких гор, плотно покрытых лесом.

— Сколько же нужно было сил, — вздохнул юноша, глядя на лоскуты полей, — чтобы поднять эту землю, заставить её плодоносить! Сколько поколений моих предков каждый день выходили в долину, чтобы убирать камни, пахать, сеять, убирать урожай! А теперь настал мой черёд.

И юноша стал спускаться с холма к небольшой долине, зажатой между подножием и ручьём.

Отец всегда говорил, что граница их владений ограничена ручьём на востоке и грядой скал на западе. И вот теперь парень, спешил на самую окраину своей земли, чтобы попытаться возделать ещё один её клочок.

Хуан Гонсало раскрутил верёвку, аккуратно свернул её и спрятал в карман. Кирка легко воткнулась в разомлевшую после дождя землю. Руки удобно легли на отполированную до блеска ручку.

Несколько взмахов — и большой белый камень с неровными краями выкатился к ногам юноши. Всего в нескольких шагах торчал из земли край другого камня.

Несколько взмахов киркой — и обломок известняка вывернулся из почвы.

— Да, их здесь много, — вздохнул Хуан Гонсало, занося и опуская кирку, — хорошо ещё, дождь прошёл, иначе земля стала бы твёрдой, как скала.

Наконец камней набралось с десяток. Юноша стал стаскивать их в одну кучу, чтобы потом, пригнав волов, вытащить их все сразу.

— Да, нелёгкая у меня работа, — вздыхал Хуан Гонсало, выворачивая один камень за другим.

Солнце поднялось уже довольно высоко, а результаты казались несоизмеримыми с усилиями. Среди поросшего жёлтой травой участка желтел небольшой квадрат шагов двадцать на двадцать, на котором громоздились четыре высоких кучи камней.

— Эдак мне не хватит всей жизни, — пробормотал парень, вновь занося кирку для удара.

На этот раз он промахнулся. Железо звякнуло о камень, и удар больно отдался в руки.

— Нужно передохнуть…

Положив кирку на землю, Хуан Гонсало присел на камень. Он прикинул на глаз расстояние до конца участка и присвистнул.

«За сегодня я выберу ещё максимум два таких куска, значит… — он задумался, — мне работать здесь ещё месяца два, а затем ещё предстоит вывезти камни, вспахать, и вот тогда… — парень зажмурился, — тогда вновь начнут возникать из-под земли камни. Сколько их мы уже выбрали на старых полях! А они поднимаются и поднимаются, словно растут из глубины земли. А тут стоит только копнуть поглубже — и их наберётся целая пропасть. Нет, нельзя рассиживаться», — и парень вновь взялся за кирку.

Но теперь он работал уже без прежнего рвения. Каждый извлечённый на дневной свет камень приносил всё меньше радости. Руки, избитые в кровь, гудели от напряжения, ноги подгибались, пот застилал глаза.

— Нет, я всё же одержу над тобой победу, — шептал юноша, выворачивая очередной камень. — К, чему тебе, земля, лежать пустой, без толку, когда я могу посеять на тебе пшеницу и собрать хороший урожай?! Это будет моё поле и может быть, пройдёт время, я построю здесь, у подножия холма, свой собственный дом. Ведь не жить же мне всё время со старшими братьями! Конечно, земля будет у нас общей, но это поле станет моим.

Солнце миновало зенит, и только тогда Хуан Гонсало, выпрямил спину. Он обернулся, чтобы полюбоваться на плоды своих усилий — чёрная взрыхленная земля и кучи белых камней.

— Это всё выглядит… — ужаснулся юноша, — как кладбище. Надгробия и чёрная земля…

Он опёрся на кирку и вытер рукавом вспотевший лоб.

«Наверное, отец и братья тоже вышли в поле и недоумевают, куда это я подевался. А может, они ещё спят…»

— Хотя нет, — улыбнулся юноша, — отец не даст моим братьям долго разлеживаться в постели. Ведь нужно работать, иначе не выжить.

Тут до слуха Хуана Гонсало долетел лёгкий стук копыт и шорох колёс экипажа. Не так-то часто проезжал кто-нибудь чужой в этих краях, и парень с интересом посмотрел на узкую ленту дороги.

По ней легко катилась двуколка. Белая лошадь бежала легко, высоко поднимая копыта. В экипаже сидели совсем незнакомые Хуану Гонсало люди — мужчина и женщина.

Низкий чёрный цилиндр, серый сюртук, изящно изогнутая трость в руках. На женщине соломенная шляпка, украшенная цветами и нежно-розовое платье, точно такого же оттенка, как и сегодняшний рассвет.

Такой экипаж предназначался для прогулок, и парню показалось странным то, что сзади, на подножке, закреплён багаж — несколько чемоданов, саквояж и полдюжины коробок. К тому же молодые мужчина и женщина путешествовали без слуг.

Двуколка докатилась до небольшой миндалевой рощицы и исчезла среди деревьев.

Парень ещё немного постоял, ожидая, когда же экипаж вновь покажется, на дороге. Но путешественники, наверное, остановились передохнуть.

«Кто же они такие? — подумал парень. — Явно не из наших краёв, ведь я знаю здесь всех. Ни у кого нет такого экипажа, к тому же… — и тут он призадумался. — Мужчина и женщина путешествуют вдвоём, без слуг, к тому же они остановились в безлюдном месте… Заметили ли они меня или нет? — тут же попытался сообразить Хуан Гонсало. — Наверное, нет, уж слишком увлечённо они беседовали. А что, если мне спуститься?»

Парень наскоро вытер кирку, мотыгу, спрятал их под куст. Затем он быстро пошёл по берегу ручья, который, причудливо извиваясь, исчезал в миндалевой роще.

«Если они где и сидят, то, конечно же, на берегу ручья. Всегда приятно расположиться у воды, слушать его шум».

Хуан Гонсало ступал бесшумно, боясь хрустнуть сухой веткой или зашуршать травой. Вскоре его взгляду открылась небольшая поляна в излучине ручья.

Распряженный белый конь мирно пасся между деревьев. На траве была расстелена скатерть, на ней высокая бутылка с вином и угощение — фрукты, тонко порезанное мясо. На низком раскладном стульчике, спиной к нему, сидел мужчина в чёрном цилиндре. Длинные полы сюртука почти касались земли.

Рядом с ним, на таком же стульчике сидела женщина. Её стройная фигура, туго затянутая в розовое платье, поразила воображение Хуана Гонсало. Но больше всего его удивили руки женщины — такие белые и нежные, что даже кожа на них казалась полупрозрачной.

— Он не хватится раньше вечера, — продолжала начатый разговор женщина, глядя на своего спутника.

— И вообще, — засмеялся тот, — искать нас будут явно не в этой стороне. Ты не боишься?

— Нет.

— Но ведь долго так продолжаться не может.

— Почему?

— Всё рано или поздно кончается.

— Только не любовь!

Мужчина нагнулся и поцеловал свою спутницу в шею.

Та шутливо оттолкнула его.

— Учти, мне не нравятся нахалы.

— Но ведь мы уже с тобой, считай, муж и жена.

— Я тебе этого никогда не обещала.

Хуан Гонсало осторожно присел на землю, а затем и прилёг. Он укрылся за кустом дикой розы так, чтобы, иметь возможность наблюдать за сидящими на поляне. Он, конечно же, знал или чувствовал, подглядывать за людьми, которые считают, что остались в одиночестве, бесчестно, но ничего не мог с собой поделать.

Ему ещё никогда не приходилось видеть подобных женщин. Да и других он видел не часто. В Санта-Риберра Хуан Гонсало выбирался не часто, а к ним в дом женщины не заглядывали. Лишь из разговоров старших братьев он слышал иногда такое, отчего замирало сердце, когда те похвалялись своими подвигами.

— Попробуй!

Вино тонкой струйкой полилось в бокал. Мужчина, осторожно держа бокал двумя пальцами за тонкую ножку, подал его своей спутнице.

Та пригубила вино и блаженно прикрыла глаза.

— Когда я его пью, мне кажется…

— Что тебе кажется, дорогая?

— Мне стыдно в этом признаться…

— Скажи.

— Мне кажется, я целую тебя…

Женщина сидела, сжимая в дрожащих руках бокал, и ждала. Её сомкнутые веки еле заметно подрагивали, губы выжидающе приоткрылись.

Мужчина медленно наклонился, придерживая одной рукой цилиндр, и поцеловал её.

Хуан Гонсало сжал кулаки и плотно зажмурил глаза. Он чувствовал, как блаженно обмирает его душа.

Когда он вновь открыл глаза, мужчина и женщина сидели, обнявшись.

— Ты не раскаиваешься в том, что произошло?

— Нет, а ты?

— Но ведь я был свободен.

— Теперь и я свободна.

— Тогда зачем тебе это?

— Что?

Мужчина взял руку своей подруги и попытался снять с её пальца перстень.

— Боже, — воскликнула женщина, — я совсем забыла об этом!

— Да, тяжело расставаться со своим прошлым, — вздохнул мужчина.

Женщина высвободила ладонь из его пальцев и стала лихорадочно срывать перстни один за другим.

— Что ты делаешь? Ведь это все его подарки, остановись!

— Нет!

Один перстень никак не хотел сниматься, и Хуану Гонсало показалось, ещё немного — и женщина в кровь раздерёт себе руку.

— Я сказал тебе это не для того, чтобы ты мучила себя.

— Нет, я должна его снять!

Мужчина вновь завладел руками женщины, сильно сжал запястья и прижал её ладони к своей груди.

— Опомнись!

Несколько перстней упало в траву.

— Я, наверное, никогда не смогу себе простить вчерашний день.

— Ты всё уже решила для себя и возврата быть не может, — мужчина стал гладить свою спутницу по волосам.

Соломенная шляпка качнулась и повисла на тесёмках. Блеснула в солнечном свете заколка, и волосы, собранные на затылке, рассыпались по плечам женщины.

— Что ты делаешь?

— То же, что и раньше.

— Я не хочу сейчас.

— Только это сможет привести тебя в чувство.

Мужчина прижал к себе женщину и поцеловал в губы.

Та рванулась, но тут же затихла. Послышался тихий плач.

«Она, наверное, убежала с любовником от мужа, — догадался Хуан Гонсало. — Вот что происходит, когда у людей больше денег, чем им нужно для жизни, больше земли, чем им требуется для того, чтобы выжить. Когда есть работа, никогда подобные глупости не придут тебе в голову».

Хуан Гонсало уже не боялся, что его заметят. Мужчина и женщина всецело были заняты собой. Они утешали друг друга, пытались образумить.

— Нет, нет… не сейчас… — шептала женщина, упираясь ладонями в грудь мужчины.

— Как хочешь.

— Ты не в обиде на меня?

— Нисколько.

— Но я до сих пор не могу поверить, что наше счастье близко.

— Оно здесь, оно с нами, мы вместе.

— Да, но и мой муж близко.

— Он не знает, где мы сейчас.

— Как я хочу поскорее уехать!

— Разве тебе плохо здесь? Посмотри, — сказал мужчина, показывая на окружавший их пейзаж, — потом ты с тоской будешь вспоминать то, что потеряла. Этот ручей, шум деревьев, голоса птиц… Даже солнце тебе покажется иным…

— Если бы не ты, — вздохнула женщина, — я бы никогда не согласилась уехать в Мексику.

— Но это единственный для нас выход, дорогая. Только там нас не сможет достать твой ревнивый муж.

— Ну что ж… — женщина поднялась.

А затем, нагнувшись, подхватила со скатерти гроздь винограда. Губами она снимала одну ягоду за другой, и капельки виноградного сока текли по её губам.

Хуан Гонсало, затаившись в кустах, чувствовал, что сходит с ума. Он понимал, что это безумие, но ему хотелось дать знать, что он находится здесь, рядом, и видит всё происходящее.

— Погоди, — мужчина нагнулся и стал собирать в траве оброненные женщиной, кольца, и перстни.

Золото сверкало в его пальцах, перстни один за другим исчезали в его кулаке.

— Я жду, — послышался томный голос женщины.

— Подожди…

Вновь звякнул перстень.

— К чёрту! — грубо выкрикнула женщина, швырнула гроздь винограда на скатерть и резко двинулась прямо на куст, за которым притаился Хуан Гонсало.

Сердце его похолодело. Он не знал, что предпринять.

— Постой! — закричал мужчина.

Но женщина упрямо шла.

Уже лишь несколько шагов отделяли её от Хуана Гонсало. И парень не выдержал. Он вскочил на ноги и бросился бежать.

Вслед ему раздался испуганный крик женщины.

— Кто здесь?!

Парень бежал, не разбирая дороги. Ветки хлестали его по лицу, а сзади слышался шум, погони.

— Стой, — кричал мужчина, — стой, чёрт тебя подери!

Ещё один отчаянный рывок, ещё несколько царапин на щеке — и тяжёлое дыхание преследователя осталось позади.

— Да это какой-то оборванец, не стоит с ним связываться.

Мужчина рассмеялся, и шум погони затих.

А парень продолжал бежать, проклиная себя за неуместное любопытство.

«Ну почему я пошёл подсматривать за ними? У меня есть работа, есть поле, камни, которые нужно собирать в кучи. Какое, мне дело до того, что она убежала от своего мужа, а её любовник слишком любит золото?»

Но тут Хуану Гонсало вновь вспомнились кисти винограда и женские губы, мягко берущие ягоды… Капли прозрачного сока, вкрадчивый голос…

Парень стоял на самом краю своего поля, глядя на белые, перепачканные в землю камни, на вскопанную почву.

— У них нет других забот, — зло бросил он, — только разврат и бесстыдство!

И пытаясь убедить себя в том, что обладает несметными богатствами, он продолжил обрабатывать землю.

Злясь на себя самого, он отчаянно таскал тяжеленные обломки, собирая их в кучи.

Вновь издалека долетел стук копыт, и юноша вскинул голову. Двуколка выезжала из миндалевой рощи.

Женщина на ходу пыталась собрать волосы и сколоть их на затылке. Мужчина помогал ей.

Испугавшись, что его заметят, Хуан Гонсало сел на землю, укрывшись за кучей камней.

Стук копыт и шорох ободьев постепенно растворялись вдали.

Всё стихло, и юноша глянул на пустынную дорогу.

— Какое мне дело до них, — зло бросил он и с остервенением принялся махать киркой.

Неумолимо приближался вечер и, собрав ещё несколько куч камней, Хуан Гонсало отправился домой. Его длинная тень скользила по траве.

«Неужели это я отбрасываю такую странную тень, — недоумевал юноша, — длинные ноги, маленькая голова, короткие руки…»

Но тут он приблизился к скале, и его тень приобрела человеческие очертания.

«А вот теперь всё нормально. Многое зависит от того, с какой стороны на себя смотреть. Но самое странное, никогда не догадаешься, как ты будешь выглядеть в следующее мгновение».

Уже издали Хуан Гонсало заприметил повозку. Его братья возвращались из селения, ведя под уздцы коня. А в повозке, на охапке соломы, лежал отец.

— А я-то думал, они в поле, — с горечью промолвил Хуан Гонсало, идя навстречу братьям. — А они вновь были в Санта-Риберре и, наверное, напились. Нет, чтобы удерживать отца, так они его ещё и подбивают на пьянство.

— Привет, Хуан Гонсало! — издали закричал средний брат Санчо и его толстые щёки затряслись от смеха. — Где, это ты пропадал, небось, опять ковырялся в земле?

— Привет, — коротко бросил Хуан Гонсало, не давая пока выхода своей злобе.

— А-а, а вот и мой младший братишка, — широко раскинул руки старший брат Мануэль. — Ты зря на него сердишься, Санчо, нужно же кому-то работать в поле. Лучше поблагодари его.

— Спасибо! — в издевательски низком поклоне склонился Санчо. — Не знаю, что бы мы без тебя делали.

— Что с отцом? — юноша подошёл к повозке и посмотрел на спящего сеньора Ортего.

— Спит, — недовольно бросил Санчо.

— Вы, наверное, опять пили вместе с ним?

— Он пил сам по себе, мы сами по себе. У нас свои деньги, а у него свои.

— Откуда у вас деньги на выпивку?

Тут Санчо замялся и посмотрел на Мануэля, чтобы тот, как старший, объяснил младшему брату, откуда у них появились деньги на выпивку.

— Мы кое-что продали.

— Что?! — выкрикнул Хуан Гонсало.

— А это не твоё дело.

— Всего лишь полмешка зерна, — сплюнул себе под ноги Санчо.

Сеньор Ортего что-то пробормотал и заворочался на соломе.

— Отец! — воскликнул Хуан Гонсало.

Сеньор Ортего открыл глаза и улыбнулся:

— А, это ты, Гонсало?

Затем он сел и осмотрелся.

— Что, мы едем, в Санта-Риберру?

— Нет, мы оттуда возвращаемся, отец, — немного заискивающе ответил Санчо.

— Что мы там делали?

— Немного веселились.

— А-а, теперь вспомнил.

Сеньор Ортего спустил ноги на землю, встал и потянулся.

— Ну вот, мы почти что дома.

— Отец… — с горечью сказал Хуан Гонсало.

— Не надо сердиться на меня, сын.

— Я не сержусь, отец.

— А я вижу, сердишься. И правильно делаешь, негоже мужчине напиваться, когда в доме полно работы. Но и ты должен понять меня.

— Но почему они пьяны? — спросил юноша.

— Они непутёвые, — махнул рукой отец, — вся моя надежда только на тебя.

— Конечно, он у нас любимчик, — недовольно буркнул Санчо.

Мануэль поддержал его:

— Да, Хуан Гонсало, всё лучшее всегда доставалось тебе.

— Не ссорьтесь, дети, — попробовал помирить их сеньор Ортего, — идёмте лучше в дом.

Вновь заскрипели колёса повозки, вновь мужчины двинулись по дороге.

— Ты работал в поле? — виновато спросил сеньор Ортего.

— Да, отец, я хочу очистить от камней ещё одно поле, у самого ручья. Там хорошая земля и пару лет мы сможем получать неплохой урожай.

— Я тоже когда-то мечтал возделать эту землю, — отец наморщил лоб, — но потом… — он замялся, — всё как-то руки не доходили.

Мануэль и Санчо немного поотстали, чтобы ни отец, ни младший брат не слышали их разговора.

— Ты знаешь, — говорил Санчо, — мне не нравится, как отец ублажает, Хуана Гонсало.

— А что тут странного, ведь он младший сын.

— Да, но ты подумай, Мануэль, ведь старику может стукнуть в голову всё оставить младшему брату, а мы останемся с тобой ни с чем.

— Ничего, — засмеялся Мануэль, — я найду способ заставить его поделиться с нами. Что бы ты предпочёл, Санчо, кусок земли, на которой нужно вкалывать или кошелёк с деньгами?

— Конечно же, кошелёк, — рассмеялся Санчо.

— Ну, так вот, мы и скажем нашему брату: можешь забирать землю себе, а нам заплатишь деньгами.

— Да, мы с тобой заживём как помещики. Он будет обрабатывать нашу землю, а мы — получать за неё деньги.

— Говори потише, а то чего доброго услышит… А всё-таки зря мы с тобой сегодня так много выпили.

— Да я же тебе с самого начала говорил, пошли к девочкам.

А отец и младший брат в это время говорили о видах на будущее.

— Я думаю, если нам удастся выгодно продать урожай, — убеждал отца Хуан Гонсало, — то мы сможем купить хорошие семена, и на следующий год урожай будет ещё лучше.

— С каких это пор земледельцы покупают семена? — недоумевал сеньор Ортего, привыкший жить по старинке. — Всегда сеяли своими.

— Да, но это лучшие сорта. Я говорил с нашими соседями и понял, так можно добиться большой выгоды.

— Я уже ничего в этом не понимаю, — махнул рукой сеньор Ортего. — Ты прости меня, сын, что я так говорю, но меня больше интересует кружка вина, чем все эти разговоры об урожае. Всегда надеешься на лучшее, а получается как нельзя хуже. Я уже не верю в счастье.

— Нужно же на что-то надеяться, отец, верить, что завтра станет лучше, чем сегодня!

— Нет, это не по мне, я свою жизнь прожил.

— Вы ещё способны на многое, отец.

— Нет, теперь вся надежда на тебя.

Старшие братья даже не стали распрягать коня и тут же отправились в дом.

— Вот видишь, какие они, — развёл руками сеньор Ортего, — им бесполезно о чём-нибудь говорить, напоминать, так что выпрягай коня и не забудь напоить его.

Отец Хуана Гонсало, Хуан Мануэль, тяжело ступая, поднялся на крыльцо и вошёл в дом.

Единственный во всех владениях сеньора Ортего конь не отличался ни строптивостью, ни здоровьем. Он спокойно дал поставить себя в стойло и жадно стал пить воду. А затем набросился на овёс, насыпанный ему щедрой рукой Хуана Гонсало.

Рядом с конём стоял ослик, который по негласной договорённости между братьями считался собственностью Хуана Гонсало. Никто больше не имел права ездить на нём верхом.

— Ну что, Ико, — обратился юноша к ослику, заглядывая ему в большой, немного грустный глаз, — ты скучал без меня? Извини, я не мог взять тебя сегодня с собой. Ехать мне было недалеко… — парню показалось, что ослик согласно кивает головой. — Ну, вот и молодец, сегодня ты отдохнул, а завтра мы, возможно, отправимся куда-нибудь вместе. Давай сделаем так: я буду выкапывать камни, а ты будешь отвозить их к ручью. Идёт?

Но ослик словно застыл, лишь косил на хозяина своим большим карим глазом.

— Тебе, наверное, завидно, что в твоей кормушке нет овса, а только трава. Но ты должен понимать, что и работать тебе сегодня не довелось. В другой раз получишь лучшее угощение.

Хуан Гонсало вынул из своей сумки кусок недоеденной лепёшки и протянул ослу.

Тот слизнул шершавым языком хлеб и тут же проглотил его.

— Нравится?

Ослик закивал.

— А больше я тебе не дам, у меня нет. Вот завтра, когда ты поработаешь, угощение будет на славу.

Вернувшись домой, юноша застал отца и братьев за столом. И вновь те пили, правда, на этот раз вино, а не ром, как в Санта-Риберре. И никто из них даже не подумал позаботиться об ужине.

— Вот вы ничего не знаете, — гордо ударяя себя в грудь, воскликнул сеньор Ортего.

— Ну, конечно, — передразнивая отца, отвечал Санчо, — мы ничего не знаем, а вот вы всё знаете.

Отец, даже не расслышав подвоха в словах сына, ещё раз ударил себя кулаком в грудь.

— Вы только и знаете, что пить, а сами даже не удосужитесь кое-что узнать.

— И какую же новость вы собрались нам сообщить? — осведомился Мануэль, наливая себе вина.

— А то, что наконец-то закончилась судебная тяжба, и у нас появился новый помещик.

— Да разве это новость?! — выкрикнул Санчо, вырывая бутылку из рук брата.

Сеньор Ортего прикрикнул на сыновей:

— Ну, кто же тогда наш новый помещик?

Старшие братья переглянулись. Хуан Гонсало тоже не знал, что ответить.

— Ну вот, значит, не знаете.

— А какая разница, — сказал юноша, — ведь это ничего не изменит.

— Это ещё как сказать, — улыбнулся сеньор Ортего, — помещики бывают хорошие и бывают злые, бывают справедливые, а бывают…

Но тут Санчо не к месту вставил:

— … а бывают и пьяницы.

— Да, — отец строго посмотрел на сына, — бывают и пьяницы.

— Так кто наш новый помещик?

— Дон Родриго де Суэро… — многозначительно произнёс сеньор Ортего и поглядел на сыновей.

Хуан Гонсало смутно представлял себе, кто это такой.

— А где он живёт?

— Это, сынок, за рекой. Он приходится кузеном нашему покойному дону Раулю. Упокой господь его душу, — и сеньор Ортего выпил вина.

— Так значит, он сам не сможет заниматься делами в наших местах? — спросил юноша.

— Скорее всего, да. И поговаривают, он ждёт управляющего. А управляющие — сволочи. Ведь они половину утаивают от своих сеньоров, а поэтому стараются содрать с арендаторов по три шкуры.

— Но ведь мы же не арендаторы.

Сеньор Ортего замялся.

— Конечно же, наша земля принадлежит нам, но, к сожалению, у нас нет на неё бумаг.

— Отец, все же знают, эта земля принадлежит нам.

— Я не хочу думать о чём-нибудь плохом, но в Санта-Риберре поговаривают, что новый помещик хочет провести инвентаризацию земель.

— Да не думайте вы о плохом, отец, — расчувствовавшись от выпитого, пролепетал Санчо, и положил на стол два своих огромных кулака, — если что, то мы ему покажем.

— Молчи, — бросил сеньор Ортего, — дело довольно серьёзное, но я не хочу думать о плохом.

— Да, и я что-то такое слышал, — вмешался в разговор Мануэль, который обычно был молчаливым, — вроде бы, дон Родриго приезжает завтра в Санта-Риберру.

— Да, — сеньор Ортего подлил себе вина, — он распорядился, чтобы все мы собрались завтра на центральной площади селения, чтобы познакомиться с новым помещиком.

— Я пойду с тобой, отец, — попросил Хуан Гонсало.

— Нет, ты лучше оставайся в поле, со всем разберусь я.

— Но, может быть, потребуется моя помощь? — не унимался юноша.

— Чем ты сможешь мне помочь?

— Но, может, тогда старшие братья?

Мануэль и Санчо рассмеялись.

— Вот от нас и в самом деле может быть польза. Конечно же, мы не такие хлюпики, как ты.

— Нет, я пойду один, — твёрдо произнёс сеньор Ортего и взял со стола бутылку. — Больше пить никто не будет.

Он отнёс вино в кладовку и вернулся к столу.

Хуан Гонсало поставил перед отцом нехитрый ужин и сел с ним рядом.

— Эй, а почему ты нам ничего не приготовил, — возмутился Санчо, — ведь мы твои старшие братья, и ты должен о нас заботиться.

— Вы пьянчужки.

— Может быть, — зло бросил Санчо, — но тогда ты должен то же самое сказать и отцу.

Сеньор Ортего напрягся.

— Прекратите, дети, не нужно ссориться!

— Нет, — процедил сквозь зубы Мануэль, — это не мы начинаем ссору, а Хуан Гонсало. Ведь мы, отец, вместе с тобой были в Санта-Риберре.

— Мы пили вместе с тобой, — напомнил Санчо, — и почему это, отец, вы ему всё позволяете? Ему можно оскорблять нас, а самому оставаться безнаказанным?

— Он сегодня работал, а вы бездельничали.

— Ещё не известно, от кого из нас больше пользы.

— Я ещё раз прошу, не ссорьтесь.

— Ладно, — недовольно проворчал Санчо, — не будем. Но только если я услышу ещё одно слово от Хуана Гонсало, ему не поздоровится.

— Помирись с братом, — попросил сеньор Ортего.

Отказать отцу юноша не мог.

— Простите меня, братья, если я сказал что-то лишнее.

— Ну вот, так бы и давно.

Злой блеск не исчезал из глаз Санчо и Мануэля. Они готовы были наброситься с кулаками на Хуана Гонсало и только присутствие отца удерживало их от этого.

— Всё решено, завтра я один иду в Санта-Риберру, а теперь спать.

И Хуан Мануэль Ортего лёг на топчан у растопленного камина.

Санчо подошёл к младшему брату и прошептал ему на ухо:

— Завтра мы тебе покажем, берегись!

— Только не вздумай жаловаться отцу, — напомнил Мануэль.

— Была бы моя воля… — начал Хуан Гонсало.

— Вот в том-то и дело, что твоей воли над нами нет, — Санчо схватил своего младшего брата за плечо и пристально посмотрел ему в глаза. — Не вздумай ссориться с нами, а тем более, жаловаться отцу на нас.

— Я как-нибудь сам во всём разберусь, брат, — юноша перехватил руку Санчо и сбросил её со своего плеча, — будь осторожнее, Санчо.

Сеньор Ортего уже спал.

Спиртное сморило его.

Приезд дона Родриго де Суэро был назначен на полдень. Но сеньор Ортего выбрался в селение с самого утра. Конечно же, он оказался в таверне. А чтобы скоротать время, он подсел к своему старому приятелю Сальвадору. Вместе они решились осилить бутылку рома.

— Вот не люблю я вина, — сетовал старый Сальвадор, отпивая крепкую жидкость из небольшой рюмки, — от него только сырость в животе и никакого удовольствия. А ром согревает. Вот когда я плавал на корабле, мы никогда не брали, с собой вина больше, чем пару бочонков. Лучше запастись ромом, он и места меньше занимает. А если замёрзнешь, то всегда согреешься.

— Да, ром — это великое изобретение, — сеньор Ортего тоже прикладывался к рюмке, — правда, одно плохо — вином нельзя так напиться, как этой дрянью.

— От одной бутылки нам ничего не будет, — тут же спешил успокоить приятеля Сальвадор.

— Да, бутылку на двоих мы можем выпить, не опасаясь.

И мужчины выпили, заверив друг друга в вечной дружбе.

— Может, еще заказать? — предложил сеньор Ортего, когда бутылка опустела.

— Нет, вот приедет дон Родриго, узнаем, что ему от нас нужно, а тогда и выпьем, — сказал более рассудительный Сальвадор и подпёр голову руками, потому что с трудом удерживал её па весу.

Его седые волосы были спутаны как паутина, и сквозь жидкую седину светилась блестящая кожа. Глубокие морщины бороздили лицо ещё не такого уж старого мужчины. Обычно хитро поблёскивающие глаза слегка помутнели от выпитого.

Сеньор Ортего, хоть и был старше Сальвадора, выглядел куда моложе. Его волосы ещё не тронула седина, а лицо было гладким. Лишь только две глубокие морщины пролегли от переносицы, через весь лоб.

— Ты, наверное, всегда сидишь такой суровый, Хуан Мануэль, — сказала Сальвадор, — поэтому у тебя и морщины идут сверху вниз. Ты никогда не улыбаешься.

— А вот зато у тебя, Сальвадор, улыбка не сходит с лица, поэтому ты весь и сморщился, как печёное яблоко.

— Лучше быть весёлым, — заулыбался Сальвадор, — и мне плевать, что все называют меня стариком. Я-то знаю, что я моложе тебя.

— Не так уж мы с тобой и молоды, — признался сеньор Ортего.

— Ты как хочешь, а я молодой, — Сальвадор поднялся со своего места, широко развёл руки в стороны и громко запел.

Сеньор Ортего слушал его, роняя обильные пьяные слёзы. Песня была не очень замысловатой, да и Сальвадор не помнил всех слов, поэтому он беспрестанно повторял один куплет, смысл которого сводился к следующему:

Понятно, что так растрогало Хуана Ортего в этой песне, ведь он сам ещё не умер, да и жены у него уже десять лет как не было, но он всё равно плакал.

Наконец, Сальвадор смилостивился над своим другом и смолк.

— Тебе нравится эта песня?

— Очень.

— Может спеть ещё?

— Нет, не надо.

— Да, я сам иногда плачу, когда вспоминаю её…

— Кого?

— Песню, конечно. Потому что моя жена… — и тут Сальвадор сам расплакался.

— Тебе не кажется, что мы напились? — сделал довольно трезвое заключение сеньор Ортего.

— Да, Хуан Мануэль, мы напились.

— Ну и чёрт с ним, такая наша жизнь. Но больше рома мы не будем заказывать до приезда дона Родриго. Вот когда поговорим с ним, тогда выпьем ещё.

Мужчины скрепили обещание рукопожатием, и стали ждать.

Вскоре за окном таверны послышался шум. Застучали колёса, и посетители потянулись к выходу.

Вся площадь была запружена народом. Возле фонтана уже стоял экипаж дона Родриго де Суэро.

— А он ничего, — признался сеньор Ортего, разглядывая нового помещика.

Тот стоял уже в полный рост. Густая седая шевелюра трепетала на ветру. Зато в аккуратно подстриженной бороде и в ухоженных усах нельзя было отыскать ни единого седого волоска. Правда, красный нос выдавал в помещике такого же пьяницу, как и сам сеньор Ортего и его друг Сальвадор. Может, поэтому с самого начала сеньор Ортего проникся к нему уважением.

Правда, вскоре всем собравшимся на площади, пришлось разочароваться.

Поприветствовав собравшихся, отпустив пару дежурных любезностей, дон Родриго тут же перешёл к делу.

— Я ознакомился с инвентарными книгами имения моего кузена, а теперь моего имения, и понял, что дела находятся в страшном беспорядке.

Дон Родриго говорил довольно возбуждённо, но его взгляд оставался равнодушным.

— К чему он клонит? — прошептал Сальвадор.

— Сейчас посмотрим.

— Итак, — подытожил дон Родриго, — каждый, кто возделывает землю в пределах моих владений, должен в двухдневный срок или подтвердить своё право на владение землёй каким-нибудь документом, или выплатить мне аренду за три последних года.

Тут же из толпы послышались злые выкрики:

— Эта земля наша!

— Мы всегда владели ею!

— Так нельзя!

Дон Родриго обвёл взглядом собравшихся и попытался улыбнуться в свои густые усы.

— Ну, вот и отлично. Если земля ваша, то я не сомневаюсь, найдутся и документы, подтверждающие это.

— Но это было так давно… документы сгорели… мы можем представить свидетелей…

Дон Родриго тут же перехватил инициативу.

— Свидетелей чего? Если вы мне представите живых свидетелей того, как король даровал эту землю вам четыреста лет тому назад, я соглашусь.

— Это несправедливо! Никакой аренды вы от нас не получите!

Дон Родриго воздел руку:

— Я сказал вполне определённо: или документы, или аренда. И не забудьте подтвердить право владения на постройки на этой земле.

Крестьяне, небогатые дворяне, арендаторы поняли, что вопрос поставлен очень серьёзно. Практически никто из них не мог подтвердить своё право на владение землёй, и получалось, что в один день многие из жителей Санта-Риберры превращались в бесправных арендаторов на своей же земле. К тому же, лишённых права собственности на свои же дома.

— Да кто он такой! — закричал Сальвадор, размахивая над головой палкой. — По какому праву он хочет завладеть нашей землёй?!

— По праву закона. Я владею своей землёй, свои права я могу доказать, — закричал дон Родриго, — а вот самозванцам не поздоровится.

— Это кто самозванец?! — не выдержав, закричал сеньор Ортего и его пальцы сами сжались в кулаки.

Со всех сторон послышалось:

— Прочь его!

— Гоните прочь!

И кто-то первым бросил камень в экипаж сеньора де Суэро.

— Кто посмел?! — закричал дон Родриго.

И тут же ещё несколько камней полетело в экипаж.

— Плебеи! Сволочи! — закричал помещик, но уже десятки рук тянулись к экипажу. — Гони! — закричал дон Родриго, толкая в спину кучера.

Тот взмахнул кнутом, но экипаж не сдвинулся. Коней крепко держали под уздцы.

— А ну-ка, давайте его сюда, — кричал Сальвадор, расталкивая толпу, — я с ним сейчас расправлюсь.

Дон Родриго понял, что его дела плохи и выхватил револьвер. Он трижды выстрелил в воздух, прежде чем его лошадей отпустили.

Потом он направил ствол на толпу и выстрелил поверх голов. Лошади понесли экипаж, а перепуганные люди бросились врассыпную.

Сеньор Ортего и так еле держался на ногах, а под натиском толпы не устоял вовсе. Он упал на землю возле самой таверны.

Люди, не разбирая дороги, бежали, пытаясь укрыться. Под натиском толпы рухнул столб, поддерживавший штабель бочек, наполненных водой. Хозяин таверны, накануне поставил их разбухать. Бочки с грохотом покатились на улицу.

Толпа отпрянула, оставляя на земле беспомощного сеньора Ортего.

Сальвадор бросился к нему, но не успел подбежать — огромная бочка уже придавила его друга.

— Скорее! На помощь! — запричитал Сальвадор.

Мужчины откатили бочку.

Хуан Мануэль Ортего был ещё жив. Он тяжело хрипел и пытался что-то сказать. Затем поняв, что его не слышат, поманил к себе пальцем Сальвадора.

Тот опустился рядом с другом на колени.

— Отвези меня к сыновьям, — попросил сеньор Ортего, — отвези, Сальвадор.

— Сейчас, сейчас, — засуетился Сальвадор.

Тут же отыскалась повозка, раненого сеньора Ортего положили на неё, и Сальвадор, держа коня под уздцы, покинул Санта-Риберру.