Высокие звезды

ГЛАВА 2

В жизни каждого человека бывает множество тягостных моментов, о которых потом не хочется вспоминать. Но эти воспоминания всё-таки приходят и приходят, бередят душу, и помимо воли человек возвращается в те мгновения, когда кто-то нуждался в его помощи, а он не знал об этом. Вновь и вновь приходится переживать одно и то же.

«Вот, если бы я был рядом…» — Сколько раз люди повторяли себе эту фразу, сколько ещё будут повторять.

Но никогда не знаешь, когда случится несчастье, когда нужно оказаться бок обок с родным человеком. Никогда не знаешь, когда потребуется твоя помощь. И больше всего терзает душу сознание собственной беспомощности, ведь беда приходит нежданно-негаданно, и потом, по прошествии дней, недель, лет, кажется, что её так легко было избежать. Всего один шаг — и несчастье прошелестело бы мимо, быть может, задев кого-то другого, а быть может, сойдя, как вода в песок.

Скольким людям пришлось себя укорять, что они занимались чем-то незначительным и, может быть, даже глупым, когда с их близкими случалась беда. Такие дни вспоминаются в мельчайших подробностях на протяжении всей оставшейся жизни. Можно припомнить всё, вплоть до дрожания травы под порывами ветра, до оттенков восхода и красок заката солнца.

Но ещё никому эти мысли не приносили облегчения. Они — непомерный груз, который каждый из нас должен нести в своей жизни. Никому ещё не удавалось избежать подобных мыслей, ведь в мире нет счастливых людей, есть только более или менее несчастные.

Хуан Гонсало, распрощавшись с отцом, направлявшимся в Санта-Риберру, пошёл в хлев. Братья, как он понял, не собирались заниматься работами в поле.

Ослик уже поджидал своего хозяина и весело закивал головой, завидев Хуана Гонсало. Тот потрепал животное по холке и скормил своему любимцу корочку хлеба. Ослик захрустел сухарем и всем своим видом выразил готовность приступить к работе.

На этот раз Хуан Гонсало прихватил с собой борону, перевернул её зубьями вверх и впряг ослика.

Вдвоём они отправились к далёкому полю за холмом. Ничего в душе юноши не предвещало беды. Он был весел и в мечтах представлял себе поле, свободное от камней.

— Ну что, Ико, — спрашивал он своего ослика так, словно тот мог ему ответить, — поработаем сегодня?

Глухо стучали копыта животного по каменистой тропинке. Ико ступал ровно, ему было безразлично, под гору или в гору идёт дорога. Всё так же размеренно и неторопливо постукивали его копыта, борона волочилась следом, оставляя на земле ровные полосы царапин.

— Ты знаешь, — продолжал Хуан Гонсало, — у нас впереди тяжёлый день. Тебе предстоит вывезти столько камней, сколько ты не вывозил за всю свою жизнь. Они очень тяжёлые.

Ему стало жаль маленького ослика Ико. Ведь тому и так перепадало: то он поднимал воду из колодца для того, чтобы напоить овец, то на нём возили зерно к мельнице, то ездили верхом в Санта-Риберру. Ослик сносил всё безропотно и только иногда артачился. В таких случаях на него ничего не действовало — ни крики, ни ругательства, ни угрозы. Даже мягкосердечный Хуан Гонсало иногда не выдерживал и давал своему любимцу несколько оплеух.

— Только не упрямься, — приговаривал юноша, — и тогда всё будет хорошо.

Вскоре они забрались на вершину холма, и Ико остановился. Но Хуану Гонсало не хотелось думать, что ослик вновь заупрямился, и он стал рассказывать о том, каким будет будущее поле.

— Если мы сможем обработать его в этом сезоне, то непременно посеем овёс и у тебя, Ико, будет, что есть. Ты вдоволь получишь сытного овса и забудешь, что такое сухое невкусное сено.

Юноша наклонился и взглянул в глаза ослику, приблизив своё лицо к его морде.

— У тебя умный взгляд, ты многое понимаешь, хотя и не умеешь говорить. Что бы ты мне сказал, если бы обрёл дар речи? Да, я знаю, ты пожаловался бы на свою судьбу, но поверь, и моя не легче, и я работаю с рассвета до заката, и в моей жизни тоже не предвидится улучшения. Она пройдёт так же размеренно, как и у моего деда, как и у моего отца. И скорее всего, мне никогда не придётся увидеть дальние края, мы никогда не попадём с тобой туда, за горизонт, — и Хуан Гонсало указал рукой на синеющий океан. — А там, мой милый, лежат другие страны. Но и в них жизнь не легка. Думаешь, я тебя обманываю?

Юноша слегка потянул поводья, но Ико словно врос в землю и не сдвинулся ни на шаг.

— Мне доводилось говорить с людьми, вернувшимися из чужих краёв. Они говорят, нет жизни лучше, чем в родном селении и дураки те, кто ищет счастья за морем. Ведь мы с тобой не такие. Ну, пошли!

На удивление, Ико безропотно сдвинулся с места, и борона вновь загрохотала, подскакивая на небольших камнях.

— Осторожнее, не спеши так, — Хуан Гонсало еле поспевал за ослом.

Его манило, притягивало к себе чёрное пятно свежевскопанной земли и вымытая дождём куча белых камней.

— Стой! — закричал юноша, и ослик покорно остановился.

Камни один за другим ложились между зубьями бороны. Вновь заболели руки, натруженные ещё вчера, заломило спину.

— Э, нет, — сказал сам себе юноша, — не нужно прислушиваться к боли, ты ещё слишком молод для этого. Работай, и всё пройдёт. Не слишком ли много я положил камней? — забеспокоился Хуан Гонсало.

Но Ико, не дожидаясь приказаний, сам потянул борону в сторону ручья.

— Ого, да ты всё понимаешь, тебя даже не нужно подгонять.

И тут юноше вспомнилось, как он ещё маленьким мальчиком любил бросать камни в воду. Он подвёл осла к самому берегу ручья и стал сбрасывать камни с крутого берега. Глухо камни ударялись в каменистое ложе ручья, мириады брызг разлетались в разные стороны.

Это показалось юноше настолько забавным, что он даже рассмеялся.

— Так мы с тобой построим огромную плотину, и у нас будет своё озеро, а в нём рыба.

Хуан Гонсало постоял на берегу, глядя, как бурный поток извивается между только что сброшенных камней. Обломки скал тут же побелели в воде.

— Давай за следующей кучей, — почти по-дружески предложил юноша ослу, и они вновь отправились к черневшему прямоугольнику поля.

Хуану Гонсало казалось, сколько он ни берёт камней, сколько ни перевозит их Ико, камней от этого меньше не становится.

Однако Хуан Гонсало с удовольствием вдыхал запах свежей земли. Она издавала ни с чем несравнимый аромат, и юноша то и дело блаженно прикрывал глаза, а затем нагибался и разминал в руках жирную землю.

«Первые два года её можно даже не удобрять».

И тут ветер донёс еле различимый запах миндаля. Юноша даже распрямил затёкшую спину и посмотрел на рощу.

Ему вспомнилось вчерашнее видение: женщина в лёгком прекрасном платье, двуколка, запряжённая чудесным конём… Но почему-то парень абсолютно не смог вспомнить лица мужчины. Ему казалось, что это он сам сидел рядом с той женщиной, пришедшей из совершенно иного мира чем тот, в котором существовали он, Ико, его братья, отец… Он не представлял себе, чем могут жить люди, одетые в такие одежды. Ведь в них неудобно пахать, сеять, заниматься хозяйством. Он чувствовал ненависть к этой женщине, но в то же время ощущал и сладость, смягчавшую сердце.

«Они ничего не делают, лишь только живут за наш счёт, — сетовал юноша. — Но, почему же, я не могу ненавидеть их всем сердцем? Почему жалость всё же поднимается из глубины души, почему?»

И он не находил ответа.

Вновь вспомнился испуг на лице женщины, когда она заметила Хуана Гонсало, прячущегося в кустах.

— Нет, такая жизнь не про тебя, — наконец-то махнул рукой парень и вновь стал складывать камни.

Но горьковатый запах миндаля давал о себе, знать, располагал к раздумью, а не к работе. Всё тяжелее и тяжелее делались камни, всё медленнее и медленнее складывал их Хуан Гонсало на перевёрнутую борону.

«Стоит отдохнуть», — наконец-то решил он, сбрасывая последний обломок в ручей.

На поле оставалось лежать пять куч камней.

Парень распряг осла и пустил его пастись. А сам уселся прямо на траву и разложил на полотне свой незатейливый обед.

Он жевал чёрствую лепёшку, запивал её лёгким вином и пытался уверить себя в том, что жизнь прекрасна.

«Во всём можно отыскать свою прелесть, — убеждал себя Хуан Гонсало. — Пусть мне сейчас тяжело, но потом будет легче пахать эту землю, большими станут урожаи, больше денег появится в нашем доме».

При мысли о деньгах он расстроился.

«Всё равно братья или выкрадут их или выпросят и пропьют. Ну почему они такие непутёвые? Почему бог обделил их желанием работать? Ведь наша семья не хуже остальных, а живём мы во сто крат горше. У меня нет даже приличного костюма, чтобы пойти в храм и поэтому я обычно прихожу последним, становлюсь в самых дверях так, чтобы меня никто не видел, кроме священника».

Хуану Гонсало стало обидно за себя. В его возрасте многие парни из Санта-Риберры уже гуляли с девушками, знали вкус первых поцелуев. А ему ещё даже не доводилось потанцевать с какой-нибудь местной красавицей. Работа в поле отнимала всё время, и не хотелось походить на своих братьев, способных целые дни напролёт предаваться безделью.

Из-за голубоватого мыса показался чёрный дым и послышался далёкий гул. Медленно, словно нехотя, выплыл большой пассажирский пароход. Дым из трёх труб стлался над самой водой, уносимый ветром. На палубе можно было различить даже отдельные фигурки людей. Чёрные точки иллюминаторов, словно зрачки глаз, смотрели на Хуана Гонсало. (34)

Он прислушался. Ветер доносил до него обрывки музыки. На верхней палубе расположился оркестр. Кроме пяти музыкантов отсюда, с берега, можно было рассмотреть даже чёрный рояль. Редкие пары кружились в медленном танце.

И юноше захотелось хоть на одно мгновение оказаться там, на палубе, прикоснуться к белоснежным поручням, посмотреть вблизи на богато одетых дам и господ.

Природа даровала Хуану Гонсало великолепное зрение, и он с большого расстояния сумел рассмотреть одиноко стоящую у самых поручней девушку. Ветер развевал её волосы, приподнимал подол лёгкого платья, и девушка придерживала его рукой.

«Ну почему никто не догадается подойти к ней и пригласить на танец? Ведь она явно ждёт этого. Вот, если бы я оказался сейчас там! Я бы приблизился к ней, поклонился и произнёс: вы бы не хотели потанцевать со мной? Хотя, разве стала бы она обращать внимание на такого оборванца и неотёсанного деревенского чурбана, как я? Она скривила бы презрительно губы и отказалась. Хотя, почему бы она отказалась? Ведь танец ни к чему не обязывает… То-то округлились бы глаза у всех этих сеньоров, когда бы я прошёлся с ней в танце!»

Но Хуан Гонсало тут же поймал себя на том, что не умеет танцевать.

«Нет, я не стал бы приглашать её, — тут же нашёлся юноша, — я подошёл бы к ней, стал рядом так, словно не обращаю на неё внимания. Мы стояли бы рядом очень долго, пока она, наконец, не заметила бы меня. Тогда бы я спросил: почему вы на меня так смотрите? — «Потому что вы оборванец…»

Представив себе такую картину, Хуан Гонсало рассмеялся.

— Нечего тебе делать на палубе. Туда не пускают пассажиров третьего класса. Они сидят в трюмах, экономя буквально на всём.

Пароход медленно плыл, подходя к мысу. За ним тянулся чёрный дымный шлейф.

— Камни, земля, камни, земля… — проговорил юноша, — вот мой удел. Я и не жалею об этом.

Он торопливо сложил свой обед, сунул полотно в самодельную кожаную сумку и свистнул.

Ико, на мгновение поднял голову, но потом хитрый осёл сделал вид, что это его абсолютно не касается.

— Эй, лентяй! — прикрикнул Хуан Гонсало.

Ико даже не вздрогнул.

— А ну-ка, иди сюда!

На всякий случай Ико отошёл ещё дальше.

— Ничего у тебя не получится, всё равно догоню, — юноша сжал в руке хворостину и направился к животному.

Ико лениво отгонял хвостом мух и торопился набить травой пасть. Хомут лёг ему на шею, и юноша туго скрутил его внизу сыромятным ремнём.

— Пошли, пошли, не отлынивай, нас ещё ждут великие дела, мы построим большую плотину.

Ещё одна куча камней оказалась в ручье. Теперь вода уже не огибала их, а переливалась через верх, как в настоящей плотине.

Ещё одна куча — и образовалась небольшая заводь.

Хуан Гонсало любовался сверху на то, как стремительно проносятся в прозрачной воде стаи мелких рыбёшек.

— Вот так, Ико, видишь, мечты сбываются, скоро у нас будет своё озеро, а в нём своя рыба. Хотя, что это я, разве можно соблазнить тебя рыбой, тебе подавай овёс или сочную траву. Ты мне нравишься, никогда не устаёшь, никогда не жалуешься, а главное — ты всегда предан мне, пусть иногда и показываешь свой нрав. Тащи, тащи, уже совсем немного осталось, ведь тебе легче, чем мне. Назад ты идёшь порожним, да и камни тебе не надо поднимать. Смотри, как мало их осталось.

И впрямь сердце Хуана Гонсало радовалось, и впрямь теперь его поле напоминало что-то определённое. И он, в предчувствии близкого конца работы, поторопил ослика.

— Тяни, и ты сможешь отдыхать.

Какое-то время юноша постоял на берегу с занесённым последним камнем над головой, а затем нехотя швырнул его в ручей. Сноп брызг сверкнул на солнце, озарившись радугой, мгновенно возникшей и тут же потухшей.

— Вот увидишь, как обрадуется отец, когда я приведу его сюда. Он как-то рассказывал мне, что в молодости хотел возделать эту землю, но так и не сумел, всегда что-то мешало.

Вдалеке послышались голоса. Хуан Гонсало обернулся и увидел на вершине холма своих братьев. Те стояли, обнявшись, и показывали на него пальцами. Было в их жестах что-то обидное и насмешливое.

Но юноше не хотелось верить в то, что братья издеваются над ним.

«Может, они так приветствуют меня?» — и он на всякий случай помахал им рукой.

— Как ты думаешь, — обратился он к Ико, — Мануэль и Санчо пришли помочь мне? Ну да, конечно же, ты молчишь. Да и что тут ответить, они не любят работать. Ну, тогда они, возможно, пришли поговорить со мной, думают, я смогу их немного развлечь. Что ж, и это не так уж плохо.

Мануэль и Санчо медленно спускались по крутому склону холма. Они не очень-то уверенно переставляли ноги, ведь успели накануне выпить и теперь решили посмотреть, чем же так усердно уже который день занимается Хуан Гонсало.

— Ты смотри, — восклицал Хуан Мануэль, — он хочет обработать новое поле, как будто ему и старых недостаточно.

Санчо не уставал удивляться.

— Ну и дурак же наш младший брат! По мне, чем меньше земли, тем легче жить. Всё равно толку от неё никакого, только работай и работай. А при хорошей голове деньги раздобыть не сложно.

— Не при хорошей голове, — усмехнулся Мануэль, — а при сильном теле. Как мы с тобой на прошлой неделе, неплохо заработали, а?

— Да куда уж лучше! — рассмеялся Санчо, — вдовушка готова была кормить тебя и поить сколько душе угодно.

— Ради меня, — не унимался Мануэль, — она готова была поить и кормить даже тебя.

Чем ближе старшие братья Ортего подходили к Хуану Гонсало, тем большим становилось их негодование.

— Нет, ты только посмотри на нашего братца, он считает себя умнее нас! — воскликнул Санчо, недовольно хмыкнув.

— Конечно, он нас считает бездельниками и лентяями.

— Да-да, именно бездельниками. Он думает, если с самого утра работает в поле, то лучше нас. Эй, — крикнул Санчо, — хватит тебе работать!

Но Мануэль тут же подмигнул своему брату и шёпотом сказал:

— Давай немного позлим его, ты же знаешь, долго сдерживать раздражение Хуан Гонсало не умеет, — и оба брата заулыбались, уже идя по свежевскопанной земле.

Хуан Гонсало всматривался в лица старших братьев, пытаясь понять, что же им нужно.

Мануэль наклонился, растёр ком земли в пальцах и небрежно заметил:

— На этой земле ничего не будет расти.

— А, тебе-то, откуда знать?! — тут же обиделся юноша, — ведь ты не так уж часто бываешь в поле.

Санчо отряхнул руки и вплотную подошёл к Хуану Гонсало.

— Да, братец, поговаривают, у тебя есть в жизни большая цель.

— Ой, такая большая, — засмеялся Мануэль, — что не влезает в дверь нашего дома, и поэтому Хуану Гонсало приходится оставлять её здесь, за холмами. Ну-ка, братец, может поделишься своей огромной целью, может, мы тогда изменим свой образ жизни.

Мануэль и Санчо зашли с двух сторон, и Хуан Гонсало оказался между ними.

Мануэль несильно толкнул в плечо младшего брата.

— Может, ты хочешь сказать, что мы пьяницы?!

— Да нет, Мануэль, вы просто многого ещё не понимаете в жизни.

— Видишь, какой он умудрённый опытом! Посмотри, да у него, наверное, и волосы седые, — Санчо не то погладил Хуана Гонсало по голове, не то вытер о него руки. — Да ты устал, лучше отдохни.

— Братья, вы что, пришли ссориться?

— Да нет, — наконец-то дружелюбная улыбка появилась на лице Мануэля, — мы пришли немного повеселить тебя, а то ты, вижу, скучаешь.

— Что, вам мало развлечений? Лучше бы помогли собирать камни.

— Нет, эта работа не для нас.

— Ну, тогда и идите к чёрту! — выкрикнул в сердцах Хуан Гонсало.

— Он на нас обиделся, — Мануэль подмигнул Санчо.

— Да нет, что ты, Мануэль, он всего лишь не хочет, чтобы мы ему помогали. Вот приедет отец, и он станет хвастаться ему, какой он молодец, работящий, а мы сущие бездельники. Наверное, ты, Хуан Гонсало, думаешь, отец всю землю оставит тебе, а нас лишит наследства?

— Что вы, братья, я забочусь о всех нас.

— Да брось ты эту землю, всё равно она не достанется никому из нас.

— Эта наша земля, — твёрдо сказал юноша.

— Наша… ваша… — Санчо говорил зло, глядя себе, под ноги, — она всё равно принадлежит помещику.

— Как ты можешь говорить такое?!

— Да, поговаривают, дон Родриго хочет объявить всю землю своей собственностью.

— Это ерунда!

— Считай, как хочешь, а вот мы с братом не дадим тебе поработать на ней. Ты и так уже сходишь с ума от усердия.

Юноша смотрел на своих старших братьев, и в который раз удивлялся, как он не похож на них. Грузный Мануэль, несколько мельче Санчо — их лица уже успели опухнуть от пьянства и на них появились морщины.

— А я знаю, в чём дело, — улыбнулся Мануэль.

— О чём ты, брат?

— Я теперь понял, почему ты, Хуан Гонсало, днями торчишь в поле.

— И почему?

— Ты просто боишься встречаться с девушками.

— Да-да, — захихикал Санчо, — он у нас очень робкий.

— Это я робкий? — и юноша сжал кулаки.

— Смотри, смотри, он уже разозлился. Может, подерёмся? — предложил Санчо.

— Зачем мне драться со своими братьями?

— Да так, нужно же поразмяться, а то ты и драться разучишься.

— Да ведь он и драться-то не умеет, — заводил младшего брата Мануэль, хотя прекрасно знал, что в кулачном бою Хуану Гонсало в Санта-Риберре нет равных.

— Я не хочу с вами драться, братья.

— Ну, хоть до первой крови, ну-ка, давай! — Санчо принял боевую стойку и грозно водил кулаками.

Мануэль уже тоже завёлся и для пущей важности расстегнул ворот своей рубашки.

— Ну, Хуан, докажи, что ты не простой мужлан, докажи, что в твоих жилах течёт благородная кровь.

Юноша понял, что братья от него не отвяжутся и всё равно не дадут работать. Но он напустил на себя безразличный вид и ещё раз повторил:

— Я не буду с вами драться, братья.

И тут же кулак Санчо чуть было не ударил ему в голову.

Юноша еле успел уклониться. Злость постепенно охватывала его. Он, даже не разгибаясь, снизу нанёс удар в челюсть сначала Санчо, потом Мануэлю.

— Ах, ты какой прыткий! — закричал Мануэль и попробовал ударить младшего брата в плечо.

Но тот, стройный и лёгкий, без труда уклонялся от ударов. А вот грузным братьям приходилось потяжелее.

— Ну-ка, давай, иди на меня, — кричал Санчо.

Он стоял, широко расставив ноги, прикрывшись левой рукой, с правой, занесённой для удара.

— А ну, попробуй меня достать, — выкрикнул Хуан Гонсало, и специально не нанося ни одного удара, стал бегать вокруг брата.

Тот без толку наносил удар за ударом в пустое пространство.

А вот и не достанешь меня, не сумеешь. А я, если захочу, — и тут юноша нанёс сразу три коротких удара, от которых Санчо упал на свежевскопанную землю.

Мануэль хохотал, уперев руки в бока.

— Вот так и боец из тебя, Санчо, даже младший брат сумел повалить тебя на землю. А я-то раньше думал, такое под силу только вдовушкам.

Санчо, чертыхаясь, поднялся и стал рассматривать испачканную одежду.

— Ты, поосторожнее, — бросил он Хуану Гонсало, — мы же развлекаемся, а не дерёмся по-настоящему.

— Ты сам сказал, до первой крови.

— Значит, добавь ему, — подзадоривал юношу Мануэль, — у него даже нос цел, даже губа не разбита.

— Это он хотел тебя побить, а ты радуешься, — осклабился Санчо, — сейчас твоя очередь драться.

— Моя, так моя, — небрежно заметил Мануэль и, даже не глядя в сторону Хуана Гонсало, нанёс удар.

От неожиданности юноша даже не пригнулся, даже не напрягся. Он взмахнул руками и, не удержав равновесия, сел на землю.

Санчо хотел броситься на него сверху, но юркий юноша уже успел откатиться и вскочил на ноги.

— Лови его! — крикнул Мануэль и, увязая во свежевскопанной земле, побежал к младшему брату.

Мануэль и Санчо гонялись за Хуаном Гонсало, пытались окружить его, взять в тиски, но тот каждый раз выскальзывал прямо из-под их рук. Пару раз старшие братья даже стукались лбами, от чего, конечно же, тот и другой пришли в ярость, словно это юноша был повинен в том, что у них на лбах появилось по большой шишке.

— Он трус! — кричал Мануэль. — Он убегает от нас, он не хочет драться в честном бою!

— Да, он предпочитает показывать нам спину, а не лицо — ну-ка, попробуй, Хуан, встретиться со мной лицом к лицу!

Юноша использовал то, что находился выше по склону холма, чем его братья, развернулся и с воинственным кличем бросился на них. Не добегая несколько шагов до Санчо, он подпрыгнул и; ударил его ногами в грудь.

Толстяк взмахнул руками и грузно осел на землю.

А вот Мануэль, использовав момент, ударил-таки юношу в живот. И Хуан Гонсало скорчился на земле, а затем, стыдясь своей боли, поднялся на ноги и стоял, покачиваясь.

— Ну, всё, братья, вы победили.

— Да, дерёшься ты отлично, — пробормотал Санчо, разминая ушибленную руку.

— И кто это так научил тебя драться? — спрашивал Мануэль, — вроде бы ты всегда был эдаким хлюпиком, а вот в последний год стал отлично драться.

У Хуана Гонсало уже проходила вся злость на братьев.

— Это вы научили меня.

— Да никто специально тебя не учил, — махнул рукой Санчо.

— Конечно же, вы всегда раздавали мне подзатыльники, всегда заставляли работать, вот я и научился отвечать ударом на удар, — и юноша резко выбросил вперёд кулак, задержав его на волосок от лица Санчо. — Видишь, брат, ты пропустил удар. Если бы и впрямь случилась драка, не досчитаться бы тебе пары зубов.

— Ну что ж, давай помиримся, — предложил Мануэль и обнял младшего брата.

Санчо, пострадавший больше всех, не очень-то охотно пожал юноше руку.

— Хотел бы я уметь драться так, как ты, брат, — неохотно признался он, хоть его никто и не тянул за язык.

— А ты сбрось лишний вес, ведь я беру тебя не силой, а ловкостью.

— Вот-вот, — сказал Санчо, — ты ловкий, как сам дьявол, я даже не успеваю следить за тобой. Ты, то слева, то справа, а потом — бах… И понимаешь, что уже не в состоянии стоять на ногах.

Хуан Гонсало одобряюще похлопал Санчо по плечу.

— И ты не промах.

— Смотрите! — тревожно воскликнул Мануэль, указывая на ложбину между холмов.

Там появилась фигурка старого Сальвадора, который вёл под уздцы лошадь. Повозка натужно скрипела.

— Какого чёрта он идёт к нам? — пробормотал Санчо.

А старый Сальвадор наконец-то заметил братьев, и стал махать им руками, что-то крича. Но что он кричал, разобрать, стоя у ручья, было невозможно, ветер относил слова к холмам.

— По-моему, что-то случилось, — крикнул Хуан Гонсало и пошёл навстречу Сальвадору.

Братья двинулись за ним следом.

Тревога охватила юношу, было что-то страшное в том, как Сальвадор беззвучно открывал рот, пытаясь, докричаться до братьев Ортего. Хуан Гонсало даже различал что-то тёмное на дне повозки.

И тут внезапно ветер переменился, и до братьев долетели слова Сальвадора:

— Ваш отец… он ранен…

Хуан Гонсало бросился вперёд, не разбирая дороги. Он несколько раз спотыкался о камни, падал, вскакивал и добежал-таки первым до Сальвадора.

— Что случилось?! — задыхаясь, спросил он.

— Его ранили в Санта-Риберре.

Тут подоспели и старшие братья.

Хуан Гонсало склонился над сеньором Ортего.

— Отец!

Раненый с трудом приподнял веки, но казалось, он даже не видит своего любимого сына.

— Отец, что случилось?! — юноша с ужасом смотрел на окровавленный лоб своего, отца, на неестественно подвёрнутую руку.

— Это всё он, — прошептал сеньор Ортего, — дон Родриго… — и потерял сознание.

— Скорее, домой! — Хуан Гонсало схватил коня под уздцы и принялся разворачивать его, чтобы ехать по направлению к дому.

Мануэль и Санчо казались напуганными. Они шли позади повозки, а коня вели под уздцы старый Сальвадор и Хуан Гонсало.

Время от времени сеньор Ортего приоткрывал веки и постанывал. Он ни о чём не просил своих сыновей, понимая, что так они скорее доберутся до дому.

Ослик Ико сам бежал за повозкой.

— Так, что случилось? — пытался добиться объяснений от старого Сальвадора юноша.

Тот досадливо поморщился и махнул рукой в сторону Санта-Риберры.

— Не нужно было твоему отцу ходить туда.

— Так, что там произошло?

— Не нужно было ему ходить, — Сальвадор сокрушённо покачал головой.

— Так это всё из-за дона Родриго? — догадался Хуан Гонсало.

— Да, из-за него. Что там было — страшно вспоминать. Сеньор дон Суэро сказал, что все должны подтвердить своё право на владение землёй, а иначе… — сеньор Сальвадор замолчал, но Хуан Гонсало понял его и без слов. — Он сказал, что если не найдётся документов, то земля перейдёт к нему.

— Какой мерзавец! — прошептал Хуан Гонсало.

— Вот тут-то всё и началось, — тихо говорил старый Сальвадор, явно не заботясь о том, чтобы его слышали старшие братья, — твой отец первым бросился к помещику и сказал… — Сальвадор задумался, сам не зная, что придумать.

— Что сказал мой отец?

— Он сказал: «Я убью вас, дон Родриго, если вы только посмеете оспаривать мои права на эту землю!»

— А дон Родриго?

— Он выхватил пистолет и выстрелил. Началась давка. Люди помещика бросились на нас, и твой отец был среди первых. Он уложил десять… — старый Сальвадор задумался, не слишком ли маленьким покажется юноше это число, — да нет, он уложил, наверное, человек двадцать и почти уже пробился к самому экипажу сеньора дона Суэро, как на него напали сзади.

Юноша попытался заглянуть в глаза старику, но тот отвернулся.

— И чем же всё кончилось?

— Не знаю. Твоего отца ранили, и я вынес его с площади.

Юноша тяжело вздохнул.

— Да, и ещё дон Родриго сказал, что и все строения на земле принадлежат ему.

— Но ведь, все же, в округе знают, эта земля, дом издревле принадлежат нашему роду.

— Да, старый помещик себе такого не позволял, а дон Родриго… — старик закашлялся, — играет с огнём. Кто-нибудь, если он решится осуществить свою угрозу, возьмёт в руки ружьё и застрелит его, — Сальвадор пристально посмотрел на Хуана Гонсало, как бы представляя его себе в роли мстителя.

Сеньор Ортего, не в силах сдержать стон, позвал Сальвадора.

Старик тут же бросил поводья и пошёл рядом с повозкой.

— Зачем ты врёшь? — тихо проговорил сеньор Ортего.

— Ну не мог же я сказать твоему сыну, что всё случилось из-за лишней рюмки рома?

Мужчины разговаривали так тихо, что никто посторонний их не слышал.

— Или же ты хочешь, Хуан Мануэль, чтобы я сказал правду?

— Ты уже сказал правду насчёт земли, а всё остальное неважно.

— Лежи, лежи, тебе нельзя говорить, — спохватился Сальвадор, расправил солому под раненым и вновь заспешил к Хуану Гонсало. — Да, нелегко вам теперь придётся, братья у тебя непутёвые, вся надежда была на тебя, да на твоего отца.

— Почему это была? — напрягшись, спросил юноша.

Сальвадор отвёл взгляд в сторону. Он, уже не раз видевший на своём веку смерть, понимал, сеньор Ортего не жилец на этом свете.

— Понимаешь, Хуан, отец твой будет долго поправляться, он уже в том возрасте, когда раны заживают сами собой. Возможно, его стоило бы отвезти в город, но лечение стоит больших денег.

— Их у нас нет, — вздохнул юноша.

— Ничего, Хуан, может быть, всё ещё образуется.

Санчо и Мануэль немного отстали.

— Как, по-твоему, вытянет отец? — глядя себе под ноги, спросил Санчо.

Мануэль шагал, молча, зло, пиная небольшие камешки.

— По-моему, ничего хорошего уже не предвидится, земля и впрямь отойдёт к помещику, ведь у нас нет никаких документов.

Санчо закусил нижнюю губу.

— И почему мы всегда ссоримся с Хуаном Гонсало, ведь, он, в общем-то, неплохой парень…

— Ты бы ни о нём сейчас думал, а об отце.

— От того, что я стану о нём думать, ничего не изменится. Вот если бы у нас были деньги, и мы смогли бы отвезти его в город, в больницу…

— Что уж тут думать, — вздохнул Мануэль, — больницы не для таких бедняков, как мы.

— Ну почему эти проклятые колёса так страшно скрипят? — воскликнул Санчо.

— Потому что они не смазаны.

— Я и без тебя знаю, дурак. Я не могу слышать этот страшный визг, словно бы кто-то тащит из меня душу.

Сеньор Ортего вновь застонал и попробовал приподняться. Он немного поднял голову, но тут же, со стоном опустился на солому.

— Да, плохи дела отца, ему здорово досталось. Ты слышал, Сальвадор сказал, он уложил человек двадцать.

— Все мы умеем отлично драться. Даже этот молокосос Хуан Гонсало и тот не даст себя в обиду. — Санчо хлопнул себя ладонью по лбу. — Говорил же я отцу, не ходи туда один! Вот если бы мы были все вместе, мы бы сумели постоять за себя.

— Не говори глупости, — предостерёг брата Мануэль, — никогда нельзя предвидеть того, что случится.

Сеньор Ортего боялся вновь потерять сознание.

Хуану Гонсало не терпелось как можно скорее попасть домой, ведь только там он мог бы хоть чем-то помочь своему отцу. Но ехать быстрее не позволяло состояние раненого.

Дом казался так близко, но прошло ещё около четверти часа, пока, наконец, процессия не добралась до дома сеньора Ортего.

Раненого на руках внесли в дом и уложили на кровать. Мануэль и Санчо стали в ногах, а Хуан Гонсало устроился у изголовья. Никто из старших братьев не стал оспаривать это право младшего.

— Как вы, отец? — спросил юноша.

Сеньор Ортего попытался улыбнуться, но от этого его лицо сделалось ещё более измученным.

— Я умираю, сын, — прошептал мужчина и поднял руку.

Хуан Гонсало тут же взял его пальцы в свою ладонь.

— Не нужно так говорить, отец.

— Нет, я умираю, это точно.

— Никто не знает часа своей смерти.

— Я чувствую её приближение, ощущаю её дыхание.

Старый Сальвадор поднялся и подошёл к раненому.

— Как ты, Хуан Мануэль?

— Иди за священником, — попросил сеньор Ортего.

— Да ты будешь ещё жить, что ты вздумал, ведь ты ещё молод!

— Я молод?! — закашлялся сеньор Ортего. — И это говоришь мне ты, Сальвадор?

— Во всяком случае, ты ещё не стар.

— Я тебя прошу, беги за священником.

Сальвадор в растерянности посмотрел на братьев.

Мануэль и Санчо прятали глаза. И только Хуан Гонсало громко сказал:

— Раз так просит отец, то идите.

Сальвадор покинул дом.

Юноша сидел у изголовья кровати и смотрел в окно на то, как удаляется фигурка Сальвадора. Ветер развевал полы его поношенного сюртука и, глядя сейчас на Сальвадора, можно было сказать, что он спешит. Хотя кто-нибудь другой, не знавший близко этого человека, мог подумать, тот просто идёт, не очень торопясь.

Обычно, что бы ни случалось в этом мире, старик передвигался шаркающей походкой, но теперь у него была вполне конкретная цель — привести священника к умирающему другу.

Юноша даже пожалел, что не отправил за священником кого-нибудь из старших братьев, те добрались бы до ближайшей церкви куда быстрее.

Внезапно сеньор Ортего сжал свои пальцы, и Хуан Гонсало тут же склонился над ним.

— Вам что-нибудь нужно, отец?

— Я хочу попрощаться с тобой, ведь я умираю, — сеньор Ортего прикрыл веки и юноша почувствовал, как слабеют пальцы отца.

— Не уходите, отец, не покидайте нас!

Губы сеньора Ортего дрогнули и замерли.

«Ну, вот и всё, — как-то очень уж буднично подумал Хуан Гонсало, — Сальвадор так и не успел привести священника».

— Он умер? — шёпотом спросил Санчо, коснувшись плеча своего младшего брата.

Слёзы застилали глаза юноши.

И не успел он ответить, как Мануэль слишком громко, чтобы его голос прозвучал подобающе торжественности случая, сказал:

— Отец умер.

Старшие братья переглянулись. Они прекрасно знали, что отец не оставил завещания. Хотя теперь, после того, как Сальвадор передал слова дона Родриго, есть завещание или нет, значения не имело.

— Ну вот, дожились, — Санчо вздохнул, — земли у нас теперь нет, дом тоже не принадлежит нам.

— Нужно что-нибудь успеть продать, — предложил Мануэль, осматриваясь по сторонам.

Но ничего подходящего ему на глаза не попалось. Никто бы не стал покупать рухлядь, находившуюся в доме.

— Мануэль, ты что! — возмутился юноша. — Как ты можешь так говорить у смертного одра отца!

— А что, жизнь продолжается, — развёл руками Санчо, — и мы должны позаботиться о себе сами.

— Эта земля наша, — твёрдо сказал юноша, — и дом тоже.

— Считай, как хочешь, лично я, — сказал Санчо, — не собираюсь погибать из-за земли.

— Да-да, Хуан Гонсало, — поддержал среднего брата Мануэль, — если мы вздумаем сопротивляться, дон Родриго приведёт своих людей и попросту прогонит нас с нашей же земли. Если хочешь тут оставаться, то лучше соглашайся стать арендатором.

А юноша был уже не в силах сдерживать слёзы. Он, не стыдясь, заплакал, размазывая по лицу грязь.

— Ну почему, отец, меня не было рядом с тобой?!

— Что уже говорить об этом? — вздохнул Санчо.

Юноша схватил руку отца и припал к ней губами.

— Простите меня, отец, если я временами был груб с вами… дерзил… простите меня…

И тут юноша почувствовал, что пальцы сеньора Ортего дрогнули. Он с надеждой заглянул в лицо отцу. Веки того медленно открывались.

Санчо и Мануэль с испугом отпрянули от кровати.

— Боже, но он же, умер!

Лицо сеньора Ортего исказила улыбка.

— Да, я умер, но на какое-то время вернулся сюда, ведь я услышал, вы ссоритесь, братья.

Он приподнял ослабевшую руку и сделал неопределённый жест.

— Отойдите, я хочу поговорить со своим младшим сыном.

Мануэль и Санчо переглянулись. Им не хотелось отходить от умирающего отца, и не потому, что они очень уж жалели его.

Мануэль зашептал:

— Наверное, отец где-то спрятал деньги и хочет сейчас об этом рассказать Хуану Гонсало.

— Да-да, я слышал, так бывает. Если, человек где-то спрятал деньги и никому не сказал об этом, то бог не примет его душу.

— Я сказал — отойдите!

Братья вновь переглянулись. Голос сеньора Ортего звучал настолько требовательно, что не подчиниться ему было невозможно.

Недовольно бурча, старшие братья отошли к столу и, боясь пошевелиться, прислушивались к разговору между умирающим отцом и Хуаном Гонсало.

— Ты странный мальчик, — сказал сеньор Ортего.

— Неужели, отец, вы вернулись с того света лишь затем, чтобы сказать мне это?

— Да, ты странный мальчик и совсем не похож на своих братьев.

— Но зато я похож на вас, отец.

— Да, и у меня в жизни были честолюбивые мечты. Я тоже мечтал изменить свою жизнь, но видишь, что из этого получилось?

— Я не осуждаю вас, отец.

— Что поделаешь, Хуан Гонсало, я сам осуждаю себя.

— За что же, отец?

— Я сам пропил свои мечты.

— Не говорите так!

— А чего мне бояться перед лицом смерти? Да, я пропил все свои мечты, а теперь вот, потерял и землю.

— Всё ещё образуется, отец.

— Нет. Я думал, хоть что-то смогу оставить в наследство своим сыновьям, но, как видишь, я даже не сумел сберечь того, что оставили мне мои предки.

Глаза Хуана Гонсало сделались злыми.

— Это всё дон Родриго, он поплатится.

— Не думай о мести, сын, лучше подумай, как ты будешь жить дальше.

Мануэль и Санчо с нетерпением ждали, когда же отец заговорит о спрятанных деньгах.

— Ну, чего же он медлит? — прошептал Санчо.

— Молчи, — цыкнул на него Мануэль, — иначе мы всё пропустим.

— Сеньор Ортего поманил к себе пальцем Хуана Гонсало, чтобы тот склонился ещё ниже.

— Я хочу сказать тебе, то единственное, что понял абсолютно точно, прожив жизнь…

— Я слушаю вас, отец, — юноша склонился над раненым.

— Без земли ты никто, а с землёй ты человек. Эту землю ты уже не защитишь, она больше не принадлежит нам. Пообещай мне, сын, когда-нибудь ты раздобудешь себе землю и не выпустишь её из рук так, как это сделал я.

— Я обещаю вам, отец.

— Поклянись!

— Клянусь!

— Ну вот, теперь я уверен в тебе, ты всегда добьёшься своего. И главное, Хуан Гонсало, никогда ты не станешь пьяницей, а главное, у тебя есть теперь цель в жизни.

— Я добьюсь её, отец, чего бы мне это ни стоило.

— Я знаю, так оно и будет. Вспомни обо мне в этот час, Хуан Гонсало, и я порадуюсь за тебя на небесах.

Глаза сеньора Ортего закрылись, и голова беспомощно опустилась на подушку.

— Отец! — воскликнул юноша.

Мануэль и Санчо подбежали к кровати.

— Он что-нибудь успел сказать тебе?

— Да.

— Что же? Что?

— Отец говорил, он просил, чтобы я не забывал о том, что вся сила человека в земле.

— Он говорил что-нибудь о деньгах? — Санчо тормошил за плечо Хуана Гонсало.

Тот недоумённо посмотрел на него.

— О каких?

— Ну-ка, посмотри мне в глаза! — закричал Мануэль и, схватив за плечи младшего брата, развернул к себе. — Нет, я верю тебе, — он стыдливо отвёл взгляд в сторону, — в самом деле, откуда у отца деньги.

Хуан Гонсало зло посмотрел на братьев и расплакался.

Те некоторое время ещё постояли около мёртвого отца, а затем, переглянувшись, вышли из комнаты.

Мануэль поманил пальцем Санчо.

— Пошли, нальём вина, теперь некому нас бранить.

И братья, прихватив пару вместительных кружек, спустились в подвал дома, где хранилось вино.

Правда, ради справедливости стоит сказать, что первые две кружки они выпили за упокой души сеньора Ортего.

Хуан Гонсало сидел возле кровати и сжимал в своих ладонях руку мёртвого отца.

— Я выполню то, о чём вы просили меня, — повторял юноша, — я добьюсь чего-нибудь в этой жизни. Но только прежде я поквитаюсь с доном Родриго. Пусть не думает, что ваша смерть останется безнаказанной!