Высокие звезды

ГЛАВА 14

После того, как Хуан Гонсало попал на стройку железной дороги, первое воодушевление быстро кончилось. Он понял, каким неимоверным трудом дадутся ему деньги, необходимые для покупки земли. Нет, конечно, парень привык работать с утра до вечера, но одно сознание того, что два года придётся вычеркнуть из жизни напрочь, могло привести в отчаяние кого угодно.

Строительством заведовал подрядчик мистер Макрой, седовласый джентльмен с длинными, казавшимися наклеенными, усами. Его мало интересовало, на каком языке говорят его рабочие, какого цвета у них кожа. Сам он прибыл откуда-то с севера и не очень-то любил распространяться о своём прошлом.

Среди рабочих поговаривали, что мистер Макрой убежал на юг, спасаясь от тюрьмы за какие-то финансовые махинации. В это нетрудно было поверить, потому что человека, более скрытного, чем мистер Макрой, трудно было сыскать на этом свете. Что бы ни происходило, что бы ни случалось, казалось, главным для подрядчика было, чтобы подчинённые называли его «сэр».

Сперва Хуан Гонсало попал в отряд землекопов. Рабочие садились в запряжённые конями-тяжёловозами повозки и отправлялись далеко вперёд — туда, где железная дорога должна была проходить в котловане. Им предстояла изнурительная работа вручную выкопать тысячи кубических футов земли, погрузить их в повозки и высыпать, в полотно будущей насыпи, тщательно утрамбовав.

В первый раз, приступив к такой работе, Хуан Гонсало готов был отчаяться. Ему казалось, никогда гора не поддастся усилиям людей. Он вонзал лезвие лопаты в каменистую почву, грузил землю в повозку и видел, как медленно убывает гора. Но постепенно, беря в руки лопату, он привык не думать о работе, он уходил мыслями подальше от этой выжженной солнцем пустынной земли. И только когда звучал гонг к обеду, он вспоминал, где находится и что делает.

Так дела пошли немного легче и вскоре, раскопав с другими рабочими три горы, Хуан Гонсало понял, нет ничего страшного и в этой работе. Главное — привычка.

На земляных работах находились, в основном, американские негры и мексиканцы. Времени на разговоры и знакомства не оставалось вовсе, и своих соседей по работе Хуан Гонсало знал только по именам.

Мистер Макрой по нескольку раз на день наведывался на участок землекопов. Он неизменно приезжал с геодезистом, который замерял объём сделанной работы и уточнял трассу будущей железной дороги.

Хуану Гонсало геодезист, молодой человек с утончёнными чертами лица, казался настоящим чародеем. Он доставал из футляра лакированную деревянную треногу и водружал на неё сверкавший никелем и хромом инструмент со странным названием теодолит.

Однажды Хуану Гонсало довелось носить рейку во время геодезических измерений. Но юноша был не из породы людей, которым всё равно, что они делают. Ему обязательно нужно было знать смысл исполняемой работы. Сперва желание парня узнать, зачем ставить рейку в то или иное место вызвало у геодезиста раздражение. Ему не терпелось скорее произвести измерения и уехать. Но юноша задавал такие наивные вопросы, что, в конце концов, геодезист улыбнулся.

— Если ты такой любопытный, то можешь заглянуть в мой теодолит.

— Благодарю вас, сэр.

Хуан Гонсало согнулся и прильнул глазом к окуляру инструмента. Сперва он ничего не понял: на перекрестье каких-то линий плыл в мареве раскалённого воздуха странный пейзаж. И только всмотревшись повнимательнее, Хуан Гонсало сообразил: он всё видит в перевёрнутом виде.

— Ну что, Хуан, удовлетворил своё любопытство? — спросил геодезист.

— Да, сэр.

— И ты не хочешь узнать, почему в трубе теодолита всё видно вверх ногами?

— Наверное, так надо, сэр.

— Знаешь, мне было бы куда проще, если бы всё в нём выглядело как в реальной жизни. Но такого, к сожалению, не бывает.

Хуан Гонсало ещё раз посмотрел в окуляр инструмента. Теперь он уже с любопытством рассматривал пейзаж, глядя на далёкое поселение, дощатые одноэтажные дома, вывески и редких прохожих. Беззвучно катились экипажи, открывались и закрывались двери домов.

Геодезист бросил беглый взгляд на мистера Макроя, беседовавшего с двумя рабочими, и понял, что ему придётся ещё немного задержаться. Делать было всё равно нечего, и он стал расспрашивать Хуана Гонсало, кто он и как оказался на строительстве железной дороги.

Юноша рассказал ему всё, не утаивая ничего, кроме имени Марианны.

— Так значит, ты хочешь купить землю? — сделал вывод геодезист и покачал головой. — По-моему, парень, больше толку было бы от работы на железной дороге. Я смотрю, ты любишь работать и со временем из тебя вышел бы толк.

— Нет, сэр, моё призвание не уничтожать землю, а работать на ней.

— Ну что ж, полдела ты уже сделал, ты научился измерять землю и теперь сможешь отмерить себе хороший участок.

Хуан Гонсало рассмеялся:

— Мне никогда не приводилось, сэр, видеть столько свободной земли, сколько её здесь.

— Я хочу дать тебе один совет, — сказал геодезист, — если будешь покупать землю, то бери её в этих краях.

— Почему?

— Она, может, не такая и плодородная, но со временем, когда здесь пройдёт железная дорога, участки резко поднимутся в цене. И то, что сейчас можно приобрести за бесценок, будет стоить бешеных денег. Тебе кажется, что эта земля пустынная, а на самом деле половина участков здесь уже раскуплена. Их владельцы ничего не собираются на ней строить, а только поджидают, когда начнётся прокладка железной дороги, и тогда заламывают за свою землю баснословные суммы.

— И концессия выплачивает их? — спросил юноша.

— Конечно.

Мистер Макрой, закончив разговаривать с рабочими, подошёл к геодезисту.

— Ну что, мистер Смит, вы уже освободились?

— Да, сэр.

Мужчины сели в пролётку и уехали.

А Хуан Гонсало вновь взялся за лопату. Он, то грузил землю, то забрасывал в телеги обломки камней, то рыхлил грунт. Пот заливал глаза, и казалось, конец дня никогда не наступит.

Но вот, отправив на насыпь три телеги, Хуан Гонсало услышал гонг, возвещавший об окончании работы. До ужина оставалось ещё около часа, и юноша отправился помыться в ручье, протекавшем неподалёку.

Солнце уже клонилось к закату, касаясь своим багряным диском далёких холмов. Вода в ручье была чистой и обжигающе холодной. Хуану Гонсало с трудом верилось, что эта выжженная земля когда-нибудь превратится в цветущий сад.

— На ней ничего не может расти, — произнёс юноша, растирая в ладонях твёрдый, почти как камень, кусочек глины. — Но, говорят, дальше к западу есть и плодородные земли, говорят, там почти нет людей, и земля стоит до смешного дёшево.

Хуан Гонсало снял одежду и стал на плоский, отшлифованный водой камень. Холодная вода бодрила, и мир не казался уже таким безжизненным и мрачным, хоть и наступали сумерки.

Редкие деревья, земля, камни теряли свои цвета, мир становился чёрно-белым, но не лишённым некоторой приятности.

В полумраке всегда лучше мечтать и строить планы на будущее.

Хуан Гонсало устроился на берегу, подставив горячему ветру свои мокрые волосы. Они высохли почти мгновенно, и тогда юноша лёг прямо на землю.

Над ним расстилалось бескрайнее, чёрно-синее небо. Оно медленно темнело и в вышине одна за другой загорались звёзды.

«Как давно я не смотрел на небо, — подумал юноша, — только затем, что оно небо, а не для того, чтобы узнать погоду. Как красиво то, к чему не может прикоснуться рука человека! Холодный блеск звёзд, чёрная глубина… Наверное, небо существует для того, чтобы люди не забывали о боге. Только он один мог создать такое совершенство, такую красоту. Быть может, и Марианна тоже сейчас смотрит в небеса, видит над собой далёкие звёзды, и наши взгляды встречаются где-то там, в вышине, на одной из звёзд. Где она сейчас? В Мексике? В Испании? О ком думает? Может даже и обо мне. Какими словами она вспоминает меня? Ощущает ли тот поцелуй на своих губах?»

Земля исходила теплом, тёплый ветер ласкал лицо юноши. Впервые за последние месяцы мир вновь показался Хуану Гонсало полным совершенства и гармонии — таким, каким он виделся ему ещё в детстве. Каждая вещь имела своё место, своё предназначение. Только он сам, Хуан Гонсало, находился не на своём месте.

Его руки должны ухаживать за землёй, сеять семена, собирать урожай. А он вгрызается в недра земли, уничтожая то, что растёт на ней.

«Но в этом тоже есть смысл, — утешал себя юноша. Построенная моими руками железная дорога принесёт жизнь в эти места. Нельзя что-то построить, ничего не разрушив».

Прозрачным звоном отозвался гонг, звавший к ужину.

Хуан Гонсало медленно поднялся, отряхнул со своей одежды пыль и двинулся к лагерю.

Рабочие жили в палатках из парусины. Лагерь отсюда, от ручья, смотрелся очень живописно. Каждая палатка светилась изнутри нежным желтоватым светом. Большой костёр горел возле самой насыпи, и на фоне окна люди, сидевшие возле него, казались плоскими силуэтами, вырезанными из картона.

Но чем ближе подходил Хуан Гонсало к костру, тем менее идиллической становилась картина. Постепенно до его слуха стали доноситься брань и грубый смех. Почти нерукотворные, божественно светившиеся изнутри мягким светом палатки теперь зияли дырами, выставляли на обозрение грубые заплатки.

Взяв свою порцию, Хуан Гонсало, не вступая ни с кем в разговор, отошёл к самой палатке и поел в одиночестве.

Юноша удивлялся сам себе. Если раньше его тянуло на разговоры с людьми, подобными тем, кто работал землекопами, то теперь он не знал, о чём с ними говорить. Он сильно изменился с тех пор, как вместе с Марианной ему довелось пережить многие трудности. Он ловил себя на том, что даже в мыслях избегает грубых выражений так, словно бы его могла слышать девушка.

Покончив с ужином, Хуан Гонсало забрался в палатку и, улёгшись на своём месте в углу дощатого настила, почти мгновенно уснул.

Уже много дней его не навещали сновидения. Лишь только юноша закрывал глаза, как тут же проваливался в чёрную бездну сна. И ему казалось, пробуждение наступает мгновенно.

Так случилось и на этот раз.

Он проснулся — чуть раньше гонга и ждал сигнала к подъёму с открытыми глазами. В этот день, вопреки обыкновению, мистер Макрой приехал с самого утра. Он тут же отыскал Хуана Гонсало и, скептично осмотрев его с ног до головы, сказал:

— Тебе не хотелось бы, парень, перейти на участок укладки рельсов?

— Сколько там платят, сэр?

— Четыре доллара в неделю.

— Почти вдвое больше, чем здесь? — воскликнул юноша.

— Так ты.согласен?

— Конечно.

— Тогда собирайся и садись в двуколку.

Хуан Гонсало принялся собирать свои вещи. Их оказалось не так уж много, и уже через четверть часа он сидел на обтянутом красной кожей сиденье двуколки рядом с мистером Макроем.

Тот правил конями сам, то и дело, пуская в ход кнут.

— А можно мне узнать, сэр, чем вызвано ваше предложение?

Подрядчик улыбнулся.

— А ты не догадываешься?

— Нет.

— Оказывается, ты на короткой ноге с главой концессии мистером Джонсоном.

— А-а, — и тут Хуан Гонсало всё понял. — Сэр, вы виделись с мистером Джонсоном?

— Да, он приезжал вчера вечером и поинтересовался, как идут у тебя дела, — мистер Макрой вновь посмотрел на Хуана Гонсало.

Тот не был похож на юношу, у которого могут быть влиятельные знакомства, и подрядчик засомневался:

— А может, у вас есть ещё один Хуан Гонсало Ортего?

— Нет, среди землекопов я один ношу такое имя, сэр.

— Но если ты думаешь, что там работа легче, то ошибаешься.

— Лишь бы за неё хорошо платили.

— Вот-вот, — поддержал Хуана Гонсало мистер Макрой. — Главное в жизни — это деньги. Если они у тебя есть — ты человек, если нет — ты никто.

— Я считаю немного иначе, сэр.

— Каков же твой жизненный принцип?

— Если у тебя есть земля — значит ты человек.

— Тоже разумно. Всякая земля стоит денег, и чем больше у тебя земли, тем больше денег.

— Абсолютно справедливо, сэр.

— Я неплохо знаю испанский и, судя по акценту, ты не так давно приехал из Европы.

— Да, сэр.

— И что же заставило тебя покинуть родные края? Наверное, был младшим сыном в семье?

— Дело не в этом, сэр, в Испании моя семья лишилась земли.

— Тут, парень, если будешь к этому стремиться, ты получишь всё. Нет такой мечты, которая не сбылась бы в здешних краях. Я знал людей, которые за полгода сколачивали состояния, спускали их и вновь богатели.

Седые усы мистера Макроя топорщились, их набриолиненные кончики, казалось, были такими острыми, что могли поранить кожу.

Вскоре впереди показалась железнодорожная насыпь, на которой суетились люди. Прямо на свежий грунт, засыпанный сверху щебнем, укладывались шпалы. Рабочие щипцами носили с платформы рельсы, укладывали их, и два негра-гиганта молотами забивали костыли. Лязг железа разносился над окрестностями.

— Вот твоя будущая работа, парень.

— А что это за вагон, сэр? — спросил Хуан Гонсало, указывая на ярко-зелёный, недавно выкрашенный вагон, стоящий на рельсах позади платформы.

— Это твой дом. В нём живут все, кто работает на строительстве. А там дальше, — мистер Макрой указал рукой на недостроенное здание станции, — ещё один вагон, это моя контора. Там ты будешь получать деньги.

Завидев подрядчика, рабочие не стали работать ни быстрее, ни медленнее. Всё так же молоты ударяли по костылям, звенело железо, стучали по шпалам трамбовки, вгоняя их в щебень.

Мистер Макрой остановил коней и тут же спрыгнул на землю. Один из рабочих отложил в сторону короткий обрезок бревна, которым утрамбовывал щебень, взял коней под уздцы и отвёл их к штабелю брёвен.

Подрядчик подошёл к высокому, но немного грустному испанцу в запыленном сомбреро и завязанной на два узла на животе рубашке, и сказал ему несколько слов, которые Хуан Гонсало не расслышал из-за стука и лязга.

Затем мистер Макрой жестом подозвал юношу.

— Познакомься, это Пабло, — он указал на высокого мексиканца. — Будешь работать с ним.

Лицо нового знакомого не внушало юноше ничего, кроме отвращения: толстые губы, глаза навыкате, толстый мясистый нос.

Пабло и не подумал улыбнуться, знакомясь со своим новым напарником.

— Неужели, сэр, не нашлось никого покрепче этого заморыша? Мне придётся делать всю работу за него.

— Пабло, — нахмурился мистер Макрой, — я не спрашивал у тебя совета.

— Что ж, поговаривают, его прислал сюда сам мистер Джонсон.

— Я не буду этого отрицать, — немного недовольно проворчал мистер Макрой, — но это ничего не меняет, Пабло. Покажешь, что ему нужно делать и познакомишь с распорядком.

— Где он будет спать, сэр?

— Там же, где спал твой предыдущий напарник.

На лице угрюмого мексиканца промелькнуло некое подобие улыбки, страшной и безобразной.

— Только смотри, — пригрозил ему мистер Макрой, — больше я не потерплю безобразий.

— Да вы же сами знаете, сэр, всё получилось случайно…

— Конец фразы остался недосказанным, и это насторожило Хуана Гонсало.

— Ну что ж, — сказал мистер Макрой, — если у тебя, возникнут какие-то проблемы, парень, ты знаешь, где меня найти. Только лучше по пустякам не беспокой.

Подрядчик сел в двуколку и тронул вожжи.

Хуан Гонсало остался стоять лицом к лицу с угрюмым Пабло. Тот проводил взглядом отъезжавшего мистера Макроя и расправил плечи.

— Не могу сказать, парень, что я доволен твоим назначением, но делать больше ничего не остаётся. Пойдём, я покажу тебе твоё место.

Пабло и Хуан Гонсало поднялись в вагон. Вдоль стен тянулись дощатые нары.

— Это твоё, — мексиканец хлопнул ладонью по голому настилу.

Голые доски, грязное одеяло и сбитая подушка неопределённого цвета — вот что досталось Хуану Гонсало.

— Будешь спать здесь. Моё место внизу. И знай, парень, я не терплю, если кто-то храпит.

Юноша забросил свою котомку на верхний ярус и тут же повернулся к Пабло.

— Я готов начинать.

— Ну что ж, рвёшься работать? Ну и хорошо. Пошли, — дверная ручка целиком исчезла в ладони Пабло.

Когда Хуан проходил мимо рабочих, те на мгновение замирали, оценивающе глядя на вновь прибывшего. Здесь работали только крупные мускулистые мужчины, которые были значительно старше Хуана Гонсало. И он чувствовал себя среди них чужим.

Пабло подвёл юношу к стыку рельсов.

— Вот, смотри, — принялся объяснять мексиканец. — Здесь не хватает одного звена, — и он указал на лежащую рядом рельсу, — значит, нужно её поставить.

Хуан Гонсало двумя руками схватил рельсу и с трудом оторвал один её конец от земли.

Пабло и не думал ему помогать.

— Что, тяжёлая?

— Да, то, что она лёгкая, не скажешь.

Хуан Гонсало подтащил рельсу к разомкнутому звену и присвистнул:

— Да она сюда не станет, слишком длинная.

— Вот и решай задачу, — ухмыльнулся Пабло. — Рельса длиная, значит, нужно её укоротить. К обеду ты должен управиться.

— А чем её обрезают? — растерялся юноша.

— Если мистер Джонсон посчитал, что ты способен работать с теми, кто укладывает рельсы, значит ты должен это знать.

— Но я не знаю, — растерянно ответил юноша.

— Меня это не волнует, — покачал головой Пабло.

— Но где хотя бы инструменты?

Хуану Гонсало показалось, что Пабло потребует сейчас добавить «сэр», но амбиции у мексиканца не заходили так далеко.

— Они на платформе, можешь посмотреть, — и Пабло указал на небольшую железнодорожную платформу, стоявшую невдалеке. — Если к обеду не управишься, парень, пеняй на себя.

— Я постараюсь.

— Можешь считать, сегодня ты не заработаешь ни цента.

Мексиканец, тяжело ступая, двинулся к вагону.

А Хуан Гонсало со злостью пнул ногой рельсу. Делать было нечего, как перерезать рельсу, он себе не представлял.

Стараясь казаться не очень назойливым, Хуан Гонсало прошёлся вдоль, железнодорожного полотна, наблюдая за рабочими. Но все были заняты своими делами: укладывали рельсы, забивали костыли, утапливали в щебень шпалы. Никто не резал рельсов, а спрашивать о том, как это делается, Хуан Гонсало не решился.

Он поднял голову и заметил в окне вагона наглую ухмылку Пабло. Злость охватила юношу.

«Ну, как-то же они режут, эти чёртовы рельсы?» — и он принялся рассматривать те, которые были уже уложены.

В конце концов, ему удалось отыскать более короткую рельсу. Её торец был явно чем-то обрезан.

Юноша поймал на себе насмешливые взгляды рабочих.

«Наверное, это у них обычное испытание для новичка, — подумал юноша, — я должен его с честью вынести. Никто мне ничего не подскажет, я должен догадаться сам».

И Хуан Гонсало отправился к платформе, где, как сказал Пабло, должны лежать инструменты.

И в самом деле, он отыскал молот, топор, пару заступов и заржавевшую пилку для металла.

Юноша взвесил в руке топор.

«Тяжёлый и неудобный!»

Затем провел пальцем по его лезвию, тупому и зазубренному.

«Топор здесь не подойдёт, им секут дерево», — и он отложил инструмент.

Затем он взял в руки молот, сразу же ощутив всю его тяжесть.

«Может попробовать им? Но что это даст? Молотом невозможно что-нибудь перерубить».

И Хуан Гонсало стал рассматривать заступ.

«Он тоже не подойдёт, — решил юноша, — рыхлить землю, разбивать камни — это ещё, куда ни шло, но перерезать рельсу…»

Ему не хотелось и думать о том, что придётся пилить рельсу пилкой, к тому же, судя по толстому слою ржавчины на полотне, ею давно не пользовались.

А тут в окне вагона мелькнула наглая улыбка мексиканца-великана.

Юноша посмотрел на диск солнца: до полудня оставалось пару часов.

«Если постараться, — с замиранием сердца подумал Хуан Гонсало, — то возможно, к полудню я смогу перепилить рельсу».

Он взял в руки лёгкую пилку и подошёл к разомкнутому звену железнодорожного полотна. Юноша подтащил рельсу так, чтобы один её торец упирался в соседнее звено и отмерил кусок, который следовало отрезать.

Жалобно скрипнула сталь о сталь, и на сверкающей головке рельсы осталась чуть заметная царапина.

Хуан Гонсало избегал смотреть по сторонам. Он вцепился руками в пилу и как одержимый, лихорадочно водил её взад и вперёд.

Жалобный скрежет разлетался над строительством. Рабочие посматривали на новичка и улыбались, явно зная какой-то другой способ перерезания рельсов.

Пабло вышел из вагона, присел на ступеньку и закурил дешёвую сигару. Ему явно доставляло удовольствие наблюдать за стараниями Хуана Гонсало.

Наконец, руки юноши занемели, и он разжал пальцы.

Пилка углубилась в рельсу всего лишь на полдюйма. Полотно пилки сверкало, словно было сделано из чистого серебра.

Юноша сдул синеватые опилки и вновь взялся за пилу.

Пабло нехотя поднялся со ступеньки и подошёл к своему напарнику.

— Скоро обед, а ты ещё не сделал и половину работы.

Мексиканец, засунув руки в карманы штанов, вразвалочку пошёл, переступая со шпалы на шпалу.

«Чёрт! — выругался про себя Хуан Гонсало. — Так я и впрямь не успею до обеда, нельзя останавливаться»! — и он вновь принялся пилить рельсу.

Но не успела пилка углубиться на половину дюйма, как хрустнул закалённый металл, и полотно развалилось пополам.

Хуан Гонсало вновь выругался и разогнул спину. Пабло стоял у него сзади.

— Ну что? — спросил мексиканец.

— Ничего не получается, — честно признался Хуан Гонсало, — я не умею этого делать.

— Зачем же тогда соглашался работать здесь? Или ты думаешь, я тебя должен всему учить?

— Но зато я отлично умею делать другое — вбивать костыли с одного удара, например.

Ухмылка вновь появилась на лице Пабло.

— Думаю, это у меня получится.

— Или ты можешь утапливать шпалы в щебень так, чтобы потом рельса легла на них ровно, без зазора?

— Я всему могу научиться.

— Научиться может всякий, — наставительно сказал Пабло, — а вот уметь…

— Покажи мне, как это делается, — попросил Хуан Гонсало.

— Доллар, — абсолютно спокойно произнёс Пабло, — ты даёшь мне доллар, а я показываю, как это делается.

— Но ведь это большие деньги! — возмутился Хуан Гонсало.

— Тогда, парень, ты не заработаешь и цента. За учёбу нужно платить.

— Отвернись, — сказал Хуан Гонсало.

— Думаешь, меня интересует, где ты прячешь деньги? — ответил гигант, всё-таки, отворачиваясь.

Хуан Гонсало извлёк из потайного кармана брюк носовой платок, в который всегда прятал деньги, и какое-то время рассматривал купюры, пытаясь отыскать самую потёртую.

— Вот, — наконец он подал Пабло банкноту.

Тот, довольный собой, спрятал её в карман и направился к платформе.

Вернулся он оттуда с топором в руках.

— Смотри, как это делается, парень.

Он нагнулся, одной рукой оттащил в сторону недопиленную Хуаном Гонсало рельсу, а затем, не выпуская топора из рук, подтащил вторую. Камнем он наметил кусок, который следовало отрезать и, невысоко размахнувшись, ударил лезвием топора по рельсе.

Брызнули искры, на мягкой головке рельсы осталась небольшая вмятина с острыми краями.

Затем, ногой перевернув рельсу, Пабло нанёс ещё один удар, оставив такую же вмятину.

— А теперь смотри.

Широко размахнувшись, мексиканец изо всех сил ударил обухом топора по подошве рельсы.

Хуан Гонсало открыл рот от удивления. Та сломалась ровно в намеченном месте. Немного зернистый, синеватый излом металла тускло поблёскивал на солнце.

— Вот так-то, парень.

Пабло вонзил топор в шпалу и отошёл в сторону, чтобы юноша мог полюбоваться его работой.

Пару минут — и рельс перерублен. Ты, наверное, не подозревал, что это так легко.

— Когда умеешь что-нибудь делать, — признался Хуан Гонсало, — тогда легко, а если нет, то нужно учиться.

— Хорошо, что ты это понял, парень.

Пабло, опустившись на корточки, изучал надпил, сделанный Хуаном Гонсало.

— А ты упорный, я, честно говоря, когда мне предложили перерезать рельсу, не перепилил и половины твоего.

— Если бы полотно не сломалось… — начал юноша.

— Ты всё равно, не успел бы, перепилить рельсу.

— Да.

— Ну, так вот, никогда не задавайся. А теперь пошли, я покажу тебе, что ты должен делать.

Пабло, тяжело ступая, двинулся впереди, Хуан следовал за ним.

— Ну как, новичок, — кричали вслед Хуану Гонсало рабочие, — перепилил рельсу?

Юноша пытался улыбаться, но всё равно краска стыда заливала ему лицо.

«Да, — сказал он сам себе, — если хочешь быть таким же, как и они, то не делай вид, что тебе известно, как и что следует делать. Учись, всё это пригодится тебе в жизни».

— Во-первых, — сказал Пабло, — рельсы не носят руками, для этого есть щипцы.

В этот момент двое негров проносили мимо них рельсу, зажав её головку большими щипцами. Свободный конец тащился по земле, глубоко бороздя её.

— Мы должны укладывать в день триста футов полотна, иначе никто из нас не получит своих денег. Так что, церемониться с тобой никто не будет.

— Покажи для начала что-нибудь попроще, — попросил Хуан Гонсало.

— Хочешь лёгкой работы?

— Нет, сегодня я буду делать что-нибудь простое, завтра посложнее, а через неделю уже научусь делать то, что и вы все.

— Ты правильно считаешь, будешь подносить рельсы. Они тяжёлые, но большого мастерства для этого не требуется.

Один из негров-гигантов уступил своё место Хуану Гонсало, и тот взялся за ручку щипцов.

— Эх, был бы ты ростом побольше, — вздохнул второй негр, нагибаясь, чтобы нести рельсу вровень с юношей.

— Тут уж ничего не поделаешь.

Хуан Гонсало чувствовал, как пот заливает ему глаза, но не мог разжать пальцев, иначе рельса упала бы. Донеся и установив её на место, Хуан Гонсало немного передохнул.

Он с уважением смотрел на то, как рабочие ударом забивают в шпалы длиннющие костыли. Движения людей казались выверенными и лёгкими, но юноша уже понимал, какую огромную силу следует вкладывать в работу, чтобы она шла быстро.

— Пошли за второй, — негр тронул плечо юноши.

И вот вновь Хуан Гонсало, обливаясь потом, сбивая руки в кровь, стаскивал рельсу с платформы, подхватывал её щипцами и нёс к месту укладки.

К концу дня он совсем обессилел и даже не поужинав, забрался в вагон. Жёсткие доски показались ему после адской работы мягкими. Никогда ещё он не спал так крепко.

Утром его разбудил Пабло.

— Я приберёг твой ужин, — и гигант-мексиканец подал Хуану Гонсало оловянную тарелку, накрытую другой. — Если не будешь есть, то в конец обессилишь.

Юноша почувствовал страшный голод и, выбравшись на улицу, с удовольствием съел вчерашнюю порцию.

И вновь началась каторжная работа. Правда, теперь уже Хуан Гонсало умел её делать так, чтобы тратить минимум сил. Он приспособил свой шаг к расстоянию между шпалами и теперь не тратил зря сил на то, чтобы удержать равновесие, стоя на неутрамбованном щебне.

Ещё через пару дней Пабло поручил ему забивать костыли. И к вечеру Хуан Гонсало уже не хуже других махал молотом, вгоняя с двух ударов длинные костыли в просмоленное дерево.

Каждый день на участок укладки приезжал мистер Макрой. Неизменно он интересовался у протеже мистера Джонсона как идут дела, и парень неизменно отвечал:

— Отлично.

— Так что, никаких проблем? — изумлялся подрядчик и смотрел на Пабло.

Тот разводил руками.

— Парень работает отлично. Ему бы ещё немного спеси сбить…

— А в чём дело? — интересовался мистер Макрой.

— Понимаете в чём дело, он смотрит на меня, и я чувствую, считает себя выше и умнее меня.

Пабло, разговаривая с мистером Макроем, чесал свою поросшую длинными чёрными волосами грудь. Растительность густо покрывала всё его тело и казалось, ещё немного, и кончики волос пробьют тонкую материю рубашки.

— А может, оно так и есть? — улыбался мистер Макрой.

— Да он же сопляк, который ничего не умеет.

— Можешь не говорить мне, — отвечал мистер Макрой, — я сам видел, как он ловко вгоняет костыли. И думаю, ты научил его, как перерубают рельсы?

— Это обошлось ему в целый доллар.

— Значит, он не скупой, — смеялся мистер Макрой.

— Я думаю, всё у нас будет хорошо, сэр, — отвечал Пабло.

Дни тянулись за днями, и казалось, всё и впрямь сложится отлично. Свёрток с деньгами уже еле помещался в потайном кармане брюк Хуана Гонсало.

И однажды вечером, сидя у костра, он заговорил с Пабло о том, что неплохо было бы положить заработанные деньги в сейф к мистеру Макрою.

— Многие у нас тут так делают, — сказал мексиканец, — но думаю, у тебя ещё не так много денег, чтобы беспокоиться об их сохранности.

— Я их зарабатывал целых два месяца.

— Есть способ, Хуан, приумножить твой капитал.

— Какой же?

— Я сам небольшой любитель, но сыграв в карты, можно выиграть кучу денег.

— А можно и проиграть, — резонно заметил Хуан Гонсало.

— Не хочешь попытать счастья?

Раньше юноша изредка играл в карты, но был наслышан об удивительно удачливых людях. И ещё он знал, что новичкам в картах обычно везет.

— Может, в самом деле, мне попробовать, Пабло?

— Как хочешь.

— Я не стану ставить все свои деньги.

Пабло засмеялся:

— Все так говорят сначала, а потом азарт делает своё дело. Ты или выигрываешь всё, что есть в банке, или проигрываешь все свои деньги. Может, и впрямь, чтобы отбить у тебя охоту играть в будущем, стоит один раз посадить тебя за стол.

Пабло поднялся и вместе, с Хуаном Гонсало отправился к другому костру, возле которого расположились картёжники.

Партию в покер разыгрывали два мексиканца и один ирландец. Последний явно любил карты больше всего в жизни. Ему и принадлежал кусок зелёного сукна, который он расстелил прямо на земле. Наверное, когда-то ирландец привык держать карты в руках, сидя за игорным столом и теперь не мог представить себе игру без зелёного сукна.

Играли на наличные.

— Вот, — сказал Пабло, — и парень хочет сыграть с вами.

— Покажи деньги, — ухмыльнулся ирландец.

Хуан Гонсало достал четыре доллара и положил их на край импровизированного игорного стола.

— Подожди, Хуан, мы разыграем банк.

Ирландец раздал карты, игроки сменили их, и начался спор.

Глядя на рыжеволосого ирландца, Хуан Гонсало готов был поклясться, что у него на руках препоганейшая комбинация, с которой не выиграть и цента, но, несмотря на это, игрок не сдавался. Каждую минуту, казалось, он вот-вот готов сказать пас, и не показывая карт, сдаться своим противникам. Но в самый последний момент ирландец махал рукой и повышал ставку.

Его противникам казалось, игра вот-вот закончится, и они начнут спор между собой за то, кому достанется банк, у кого лучшая комбинация.

Наконец заметив, что у его противников наличные подходят к концу, ирландец сделал ставку, означавшую, что все участники игры должны показать карты. И те, у кого, более старшая комбинация, заберут банк.

К удивлению Хуана, у ирландца оказалось тузовое каре, комбинация, с которой можно играть, ничего не опасаясь.

Криво улыбнувшись, ирландец сгрёб банк и спросил:

— Ну как, играть ещё будете?

Двое мексиканцев отказались и отошли от костра, чтобы не дразнить себя призрачной надеждой отыграться.

— А ты играешь? — спросил ирландец Хуана Гонсало.

Тот кивнул.

— Да.

Поставив в банк доллар, Хуан Гонсало поднял карты. Ему пришла неплохая комбинация — стрит. К тому же, четыре карты были одной масти, и была надежда, совершив обмен, получить ещё лучшую комбинацию.

Так и случилось.

На руках у Хуана Гонсало оказалась флеш-рояль, выше которой был только покер.

Стараясь скрыть своё волнение и не спугнуть раньше времени противников, Хуан Гонсало осторожно повышал ставку.

Ирландец щурился, недовольно кривился, то и дело, поглядывая в свои карты, как будто комбинация за время спора могла измениться.

Юноша уже поставил три из своих четырёх долларов, а ирландец не собирался сдаваться.

Хуану Гонсало хотелось максимально нарастить банк, чтобы выигрыш оказался весомее.

Пабло, волнуясь за своего напарника, но в, то же, время и сочувствуя ирландцу, всё-таки сказывалось единство возраста, достал толстую сигару и закурил.

У Хуана Гонсало оставалось для ставок всего лишь пятьдесят центов, когда ирландец внезапно повысил ставку.

Выход был один — поставить свои полдоллара и открывать карты, что Хуан Гонсало и сделал.

— Флеш-рояль, — произнёс он, переворачивая веер.

Ирландец одну за другой положил перед собой карты — четыре девятки и джокер.

— Покер, — одними губами произнёс он, подвигая к себе банк.

От удивления глаза у парня открылись так широко, что Хуан Гонсало даже испугался, сумеет ли когда-нибудь закрыть их.

— Покер, — повторил ирландец, собирая карты.

— Но тут рука Пабло легла на колоду.

— Ты должен дать парню возможность отыграться.

— Если бы у него были деньги, — задумчиво сказал ирландец, — тогда другое дело. А так с чем он будет отыгрываться? Или ты хочешь предложить, чтобы я дал ему в долг?

— Ты бы мог сделать это.

— Если ты такой жалостливый, то одолжи ему свои деньги.

Пабло тут же взъярился, он готов был накинуться на ирландца с кулаками.

Но спор решил Хуан Гонсало.

— Я сам проиграл свои деньги и не нужно из-за этого ссориться.

— Ну что ж, — пожал плечами мексиканец-великан, — если ты не хочешь отыгрываться, тогда пошли.

Благодаря этому случаю, Хуан Гонсало больше никогда не садился играть в карты. Он понял, деньги можно только заработать, только эти деньги могут принести счастье, а пришедшие глупо, глупо могут и уйти.

Теперь он всего себя отдавал работе. Железнодорожное полотно всё дальше и дальше продвигалось на запад. Он уже освоил все специальности и мог заменить любого.

Но однажды приехал мистер Макрой и сообщил не очень-то приятную новость: отряд, прокладывавший тоннель в скалистом массиве, не успевал вовремя закончить работы, и нужно было останавливать укладку рельсов.

Часть рабочих пришлось рассчитать, не обошлось, конечно же, без ссор.

Но Хуан Гонсало был оставлен среди тех счастливчиков, кому предстояло работать дальше. За, неделю железнодорожная ветка вплотную уперлась в скалистый массив, в котором предстояло ещё проложить около ста футов.

Работа шла следующим образом.

Подрывники закладывали заряд, гремел взрыв, и потом в течение часа рабочие разбирали завалы, вывозили обломки из тоннеля. Пока шла погрузка, двое рабочих долбили ниши под новые заряды, укладывали в них динамит, устанавливали детонаторы и замазывали отверстия гипсом.

Работа была отлажена до секунды. Лишь только последняя вагонетка с каменными обломками уходила из тоннеля, как уже разматывались бикфордовы шнуры, люди занимали место в укрытиях, и мистер Макрой собственноручно поджигал огнепроводные шнуры.

Проходило несколько минут, и гремел взрыв. Всё начиналось сначала.

В эти редкие минуты затишья Хуан Гонсало, спрятавшись за выступом скалы, мог подумать, вспоминать. Обычно он вспоминал тот вечер, когда он с Марианной искал, где бы укрыться от ледяного дождя.

Он сидел, прижавшись щекой к горячему камню и вспоминал холод того вечера, вспоминал вкус поцелуя на своих, губах, такой реальный даже теперь.

Ему казалось, что стоит только открыть глаза, и он увидит перед собой девушку, вновь ощутит запах её волос, ощутит тёплое прикосновение её мягких губ.

Но звучал взрыв, и мечты прерывались. Вновь начиналась тяжёлая работа.

Если вначале взрослые мужчины посмеивались над ним, то теперь никто из них не мог позволить по отношению к нему даже улыбку. Он доказал, что умеет постоять за себя где работой, а где и кулаками. Деньги ему платили исправно, правда, до покупки земли было ещё далеко. Но на заработанные деньги Хуан Гонсало мог позволить себе купить хорошего коня, и не одного.

Сердце юноши согревалось от одной мысли, что он уже не беден.

За месяц тоннель был пройден, и дорожное полотно состыковано. И вот, за два дня до отбытия на запад, когда рабочие грузили в вагоны оборудование и инструменты, Хуан Гонсало увидел странную картину: на запад, вдоль железнодорожного полотна, по пыльной ленте дороги потянулась целая вереница фургонов, крытых парусиной. Вслед за фургонами ехали одинокие всадники, брели пешие. В этих безлюдных местах странно было видеть такую протьму народа.

— Куда это они направляются? — спросил Гонсало у Пабло.

— На запад. Поговаривают, там будут раздавать землю.

— Раздавать? — спросил юноша.

— Да. Власти решили устроить гонки, и самые быстрые получат в награду по участку земли.

И вновь в душе юноши ожили надежды. Он вновь вспомнил Марианну, её мечту.

«А что если попытать счастья? — решил Хуан Гонсало.— Может и мне повезёт?»

Но он тут же, вспомнил о своём неудавшемся опыте карточного игрока.

«Нет, не пойдёт, — тут же передумал он, — деньги нужно заработать, землю купить. То, что приходит даром, точно так же уходит».

Он с тоской проводил взглядом вереницу фургонов, скрывшихся за пологими холмами.

«Может, кого-то из этих людей и ждёт счастье, но, сколько останется обманутых, разочарованных! Нет, я должен заработать деньги».

Через пару дней сборы были закончены. Рабочие погрузились в вагон, каждый занял своё спальное место — и небольшой паровоз потянулся на запад.

Хуан Гонсало лежал на верхнем ярусе и дремал. Он почти не прислушивался к разговору, который завёл Пабло со своим соседом Рафаэлем.

— У меня была женщина, — рассказывал Рафаэль, растирая затёкшую от долгого лежания руку.

— И что? — спросил Пабло.

— Она сказала, что у меня нет денег, и поэтому уходит от меня.

— И ты решил заработать?

— Не только из-за этого, в самом деле, если у тебя нет денег, ты никто, — повторил Рафаэль популярную в этих краях фразу.

— Деньги любят все, — философски заключив Пабло.

Хуан Гонсало, свесился с верхней полки и позвал Рафаэля.

— Ты думаешь, она дождётся тебя?

— Как бы, не так, — рассмеялся гигант. — Не успел я уехать на заработки, как она нашла себе владельца мясной лавки. И пусть тот был страшен, как дьявол, она решила выйти за него замуж.

— Ничего, Рафаэль, ты ещё найдёшь женщину, достойную тебя.

— Не знаю, — засомневался гигант, — мне кажется, эта проклятая стройка доканает меня.

— А я наоборот, — воскликнул Хуан Гонсало, — чувствую себя с каждым днём всё более сильным.

— Ты ещё молод, — вставил Пабло, — вот проживёшь с моё и тогда научишься прислушиваться к собственному телу. То там заболело, то там схватило… Когда я был молод, думал, всегда буду здоровым и сильным.

— Да ты, Пабло, и сейчас не выглядишь слабым.

— Это всё видимость, Хуан, я держусь в форме потому, что у меня есть работа. А стоит расслабиться, и я знаю себя — начнётся пьянство, и я мигом спущу, заработанные деньги.

И тут мужчины принялись мечтать о том, кто и как распорядится заработанными деньгами. Суммы, конечно же, были не ахти какими, и поэтому размаха не получалось. В лучшем случае, хватало на месяц запоя в обществе весёлых девиц.

— А я, — сказал Хуан Гонсало, — хочу купить землю.

— Для этого, парень, тебе придётся поработать пару лет.

— Ну и что, зато я знаю, куда пойдут мои деньги.

— Ну и знай себе, — разочарованно сказал Рафаэль, — ты рассуждаешь, как старик, ты пытаешься обеспечить себя на всю оставшуюся жизнь, а кто знает, что нас ждёт впереди?

Хуан Гонсало пожал плечами.

— Мне хочется верить в лучшее.

— Лучшее — это весело провести время, — засмеялся Пабло и, закинув руки за голову, улёгся, чтобы вздремнуть.

Рафаэлю не с кем было беседовать, и он устроился поудобнее, накрывшись с головой одеялом.

Хуан Гонсало, лёжа на верхнем ярусе нар, смотрел на проплывающие пейзажи.

— Сколько земли, — шептал юноша, — и неужели мне здесь не найдётся места? Где-то же должен быть участок, который ждёт меня, ждёт моих рук, моего умения. Я смогу превратить пустыню в цветущий сад.

Юноша не заметил сам, как задремал. Каким-то непостижимым образом он незаметно для самого себя преодолел ту черту, которая отделяет явь от сновидения.

…

Он вновь увидел родные места, побережье океана и своего отца. Мужчина стоял на самом берегу и, заложив руки за спину, смотрел на морскую гладь.

Хуан Гонсало даже во сне удивился:

— Он же мёртв!

Но всё равно из его груди вырвался крик:

— Отец!

Сеньор Ортего обернулся, и даже тени удивления не возникло на его обветренном лице.

— А, это ты, Хуан Гонсало?

— Прости, отец, что я редко вспоминаю о тебе…

— Можешь не извиняться.

Сеньор Ортего подошёл и обнял своего сына.

— Как идут у тебя дела?

— Да знаешь, отец, не самым лучшим образом.

— Да, знаю.

— Ты, находясь там, знаешь, что со мной произошло?

— Конечно, я же обещал тебе, что буду радоваться, глядя на тебя с небес.

Хуан Гонсало опустил голову.

— А радоваться нечему. Ты до сих пор не приобрёл земли и попусту прожигаешь жизнь.

— Но я работаю, отец…

— Ты никогда не заработаешь столько, чтобы купить хорошую землю.

— Так что же мне делать, отец? — спросил Хуан Гонсало.

Сеньор Ортего разжал объятия и отошёл к самой воде. Шум волн перекрывал его голос.

— Что? Что ты сказал, отец?

И тут сеньор Ортего вытянул руку, словно указывая на что-то за спиной Хуана Гонсало.

Тот обернулся, и тут же что-то толкнуло его в спину.

Юноша проснулся.

Поезд резко остановился, рабочие недовольно зашумели.

— Какого чёрта мы стоим? Что случилось?

Пабло выглянул в окно.

— Фургоны переезжают через дорогу. Сейчас мы снова тронемся.

И тут в окне Хуан Гонсало увидел крытые фургоны, всадников. Все направлялись на запад.

«Они едут на гонки, — тут же догадался юноша и ему вспомнился сон. — Отец указывал мне на них! — воскликнул Хуан Гонсало. — Эта стоянка — знак. Я должен присоединиться к ним».

Он принялся лихорадочно собирать вещи.

— Куда ты? — спросил Пабло, — когда Хуан Гонсало соскочил с нар, сжимая в руках горловину мешка со своими нехитрыми пожитками.

— Я должен идти с ними! — весело выкрикнул юноша, побежав к выходу.

— Одумайся, куда ты? — кричали ему вслед.

— Вспоминайте меня добрым словом.

— А как же твоя работа?

— Я ошибся дорогой, парни! — выкрикнул Хуан Гонсало, спрыгивая с подножки вагона, и по сухой траве побежал к фургонам, растянувшимся вдоль дороги.

Паровоз дал пронзительный гудок, залязгали колёса, и поезд поплыл на запад.

— Я с вами! — кричал Хуан Гонсало, воздевая к небу руки.

Но его крик никто не услышал.

— Я с вами, — кричал юноша, — мы получим землю!

И он, добежав до дороги, влился в пёструю толпу, идущую на запад.

Через несколько дней юноша вместе с остальными искателями счастья добрался до городка Амарилло.

Городком его можно было назвать условно, здесь было куда больше палаток, чем домов. В единственном здании размещалось управление по размещению земельных участков.

Юноша сразу же отправился туда.

Там ему объяснили правила гонок. Немолодой служащий земельного управления сидел за ободранным письменным столом, и устало, уже в который раз, повторял:

— На каждом участке будет стоять флажок с номерком. Вам выдадут личный флажок. Достигнув участка, если вам, конечно, повезёт, вы замените флажок с номерком своим флажком, и тогда участок ваш.

— А сколько претендентов на один участок? — спросил Хуан Гонсало.

— На сегодня уже пять, — отвечал служащий.

Что и говорить, перспективы были не очень-то радужными, к тому же у Хуана Гонсало не было коня, а юноша понимал, без хорошей лошади ему гонок не выиграть.

— Где я могу купить коня? — спросил он у служащего.

Тот всё с тем же выражением усталости на лице, ответил:

— Пройдёте в конец улицы, там есть загон. Но, насколько я знаю, все лошади уже распроданы.

— А как же я буду участвовать в гонках?

— Об этом нужно было позаботиться заранее.

Правда, несмотря на отсутствие коня, служащий всё-таки зарегистрировал Хуана Гонсало как участника гонки, и он получил в свои руки бумагу, заплатив за неё один доллар.

— Неужели я опоздал? — твердил юноша, идя по улице.

Вскоре он достиг загона, о котором говорил ему служащий. В нём стояли две лошади, а перед воротами, позёвывая, расположился мужчина в кожаных штанах и видавшей виды шляпе. На его шее болтался выцветший платок, завязанный на два узла.

— Вы владелец лошадей? — обратился Хуан Гонсало к мужчине.

Тот сплюнул себе под ноги и исподлобья посмотрел на юношу.

— Да, а что?

— Я хочу купить лошадь.

— Для участия в гонках? — расплылся в улыбке мужчина.

— Конечно, мне нужен хороший конь.

— Ты, парень, опоздал, — развёл руками хозяин лошадей. — У меня осталась всего лишь пара лошадей и, по-моему, ни одна из них тебе не подойдёт.

Хуан Гонсало ничего не понимал в лошадях. За всю свою короткую жизнь он если и сидел в седле, то только на спине ослика Ико.

— А чем плохи эти кони?

Хозяин, тут же поняв, что покупатель не разбирается в товаре, решил продать одного из коней, на которого не находилось покупателя.

— Этот конь объезжен, имеет смирный нрав.

— А в чём же его недостаток?

— Он очень стар.

— А этот? — Хуан Гонсало показал на молодого стройного жеребца.

— Этот конь отличный, только вот беда — никто не может его объездить.

— Это так трудно? — поинтересовался Хуан Гонсало.

— Если хочешь, попробуй, — предложил хозяин коней. — Но только прежде, чем ты сломаешь себе шею, заплати деньги.

Юноша попробовал приблизиться к необъезженному жеребцу, но тот не подпустил его к себе и на десять шагов.

Громко заржав, он поднялся на дыбы, и Хуан Гонсало остановился.

— Но вы, сэр, говорите, этот конь хорош? — указал он на старого коня.

— Да, по-моему, он как раз тебе подойдёт.

Юноша с помощью хозяина оседлал старого коня и вскочил в седло. Тот вёл себя смирно, во всём слушался седока.

— Ладно, я беру его.

Рассчитавшись с хозяином, Хуан Гонсало отправился искать себе место на ночлег.