Взлет

Глава 20

Это какой-то наркотик — чувствовать свою власть и уметь управлять толпой, сознанием сотен суровых мужиков. Я знал, что если прикажу убить всех, то эти мужчины рванут исполнять приказ. Наверное, часть крестоносцев срывается с насиженных мест, устремляется в такие далекие места, как Иерусалим, ведомые именно подобными чувствами. Католические священникинаговорят проповедей, зажгут огонь в сердцах верующих воинов, а те и рады стараться. И грехи, оказывается всеотпустят, потому можно вовсю бесчинствовать во время похода, и богатства можно раздобыть, ну и, крест нести исламским нечестивцам, которые в это времени, куда как цивилизованнее европейцев.

Что мощнее: сила слова, или оружие? Кто будет ставить вопрос именно таким образом, окажется в корне неправым. Оружие разит там, где громко звучит Слово. И там, где Слова нет, лишь на силе оружия не устоять. Так что идеология должна быть. Манипуляция человеческим сознанием и чувствами, должны быть, если только ставить великие, а не местечковые, цели. Для больших задач нужно общество, для мелких, достаточно индивидуализма.

У меня большие задачи, что уже вытекает из того, что я сказал. И часть их этих задач прозвучали сегодня на проповеди, ненужное, что хотелось бы до поры держать в тайне, озвучил.

— Бодричи и лужичи, что живут на северо-западе, они родственны нам, нужно было дать им возможность принять Христа по Восточному, правильному, обряду… — именно эти слова я и посчитал несколько неправильными, политически невыверенными.

Если что-то и срастётся в том регионе, получится помочь славянам, пусть они пока еще не братья во Христе, то считаю это более чем благим для всей Руси. Остановить немца не у «Москвы и Сталинграда», которыми условно станут Псков, Полоцк и Новгород, когда крестоносцы перейдут в наступление на Русь, нужно бить врага на чужой территории и пока вечный соперник не стал строить высокие стены в своих крепостях. До основания риги еще полвека, и она не нужна нам. Вернее, нужна, но этот город Ригой я не назову.

По крайней мере, если и не участвовать напрямую в том конфликте, как бы мне этого не хотелось, можно провернуть очень интересную интригу идеологического, религиозного направления. Создать предпосылки для того самого Слова, о котором я только что говорил. Не имея возможности для войны, мы изобличим… нацизм… точнее, истинную личину крестоносного движения.

Я послал Арона с его зятем Лисом, в сопровождении двух сотен воинов, с небольшим обозом, вначале в Полоцк, а после, под охраной еще и князя полоцкого, они отправятся на границу земель венедов.

Это условное название нескольких союзов племен славян. И против них уже объявлен Крестовый поход. Нужно было спешить, чтобы немного выбить землю из-под ног германских крестоносцев. Что они сделают, когда узнают, что венды не против стать христианами, но православного вероисповедания? Да плевать мне, по сути, на то, что пока что эти славяне не принимают сердцем Христа! Примут! Русичи и сейчас двоеверием страдают.Мне важнее было обличить Крестовый поход, начать войну на информационном поле, где, как я надеюсь, у меня немало шансов. Все же в такое время жил, когда информационно можно было уничтожить государство!

Кроме того, Византия еще не та груша для битья, которой станет к концу века. Комнины вполне себе сильны. Еще не было пораженческих войн Мануила с Сельджуками, не настолько еще обнаглели норманны Сицилии, не рассорились два императора, МануилКомнин и Фридрих Барбаросса, не наступил кризис престолонаследия и откровенного воровства в ромейскойимперии. Это все ждет Восточную Римскую империю в относительно ближайшем будущем. А так же вот-вот начнется испытание для Мануила. Толпы крестоносцев будут грабить его земли и даже угрожать Константинополю.

Насчет воровства в империи, я не обольщаюсь, воруют, наверняка, и сейчас, но не так, что в конце текущего столетия могут быть, если история пойдет темже путем, украдены все средства из казны, направленные на строительство и поддержание в боеготовности флота. К началу злосчастного для Константинополя Четвертого Крестового похода, у Византии было в лучшем случае полсотни боеспособных кораблей, и они были лишь относительно боевыми, да и не собранными в кулак. А Венеция в это же время ежемесячно наращивала свой флот и строила такие гигантские корабли, что смогла больше двадцати тысяч крестоносцев перевезти к стенам столицы империи. И это не считая собственное войско.

Я часто думал, как в прошлой жизни, так и в нынешней, — а что было причиной того, что Европа настолько опередила всех в развитии? Прямо сейчас нет серьезных предпосылок к тому, что это случиться. Несмотря на некоторые успехи крестоносного движения, рыцари с крестами смогли захватить ряд территорий у мусульман потому что последователи пророка Мухаммеда погрязли в усобицах. Но сейчас ситуация отыгрывается назад и начинающийся поход, если пойдет все, как и в иной реальности, будет иметь крайне спорные итоги, скорее даже не в пользу европейцев.

Восток нынче развит во всех сферах. Тут и литература, и медицина, математика, лучшая сталь, лучшее стекло, культура, даже огнестрельное оружие пробуют использовать. Так почему не отбились, вовремя не переняли изобретения, или сами не стали совершенствовать огнестрельное оружие? Отринув метафизику и даже ментальность европейцев, я пришел к выводу, что Европа росла и множилась благодаря грабежу.

Крестовые походы обчистили богатые палестинские, и не только, земли, потом шло ограбление славян-вендов. Мало с чем сравниться разбой в Константинополе в 1204 году. Из этого города вывезли столько имущества, серебра, золота, убранства, тканей, что суммарный грабеж был больше, чем годовой бюджет всех стран Европы вместе взятый. А еще и ремесленников переманивали, венецианцы садились на торговые пути, что шли через империю. Такое одномоментное вливание ценностей и драгоценных металлов в экономику, неминуемо должно привести к росту европейских государств. А потом европейцы проели это и поплыли в Индию с Америкой. Когда перед европейцами становится проблема нехватки серебра, золота, специй, они находят у кого все это отнять.

Такие выводы слишком утрированы, поверхностны, но, как по мне, не лишены смысла.

— Сколько важных людей у вас? — спросил Лют, когда, наконец, закончилось богослужение с моей пламенной проповедью в завершении.

Я, с главным в этих местах бродником оказался наедине, в просторном доме, я бы сказал, в тереме. Нам было о чем поговорить. Или просто отдохнуть, почувствовать твердь. Ну не заниматься же мне ремонтом ладей, не думать о пополнении припасов и пресной воды! Эти дела можно скинуть на подчиненных, а мне так и взвару травяного попить. Или, нет, вина.

— Ты хочешь устроить пир? Или для чего тебе знать, сколько важных людей на кораблях? Не разбой же учинить задумал? — спросил я, смакуя очень даже приличное вино.

— Предоставить горницы хочу, — сказал Лют. — Мы же нынче не грабим.

— Не грабите? А рассказать о своем грабеже на торговом пути ты не хочешь? — оставив серебряную чашу с вином, жестко, смотря прямо в глаза броднику, спросил я.

— А ты воевода, не жги меня глазами, то, что ты умен не по годам, то уже всем ведомо, так что не смущай меня смотринами, или угрозами, а так же добрыми словами. Ты опутываешь речами, словно паук. У меня уже сотня воинов готова идти вендов вызволять от лап крестоносцев. Они не знают, где те венды живут, а уже спасать их рвутся. Это все твои слова их разум помутили. Говори со мной просто, прошу тебя! — Лют поднялся с лавки и стал ходить со стороны в сторону, наворачивая круги вокруг меня.

— Да сядь ты! А то уже голова кружиться, — попросил я.

— А что еще делать мне оставалось? Венецианцы были, а с ними русские купчины, между прочим, они из Чернигова, на Десну сворачивать хотели, враги, стало быть. И не мы, их встретили кипчаки, — оправдывался бродник.

Лют рассказывал интересную историю, о том, что он был, якобы, вынужден, вот не хотел, но пришлось, убить всех венецианцев, русичей, чтобы свидетелей не было. А все почему? И тут последовало шикарное оправдание:

— Так их уже грабили и даже начали вязать в рабы. Были грабителями степняки, — продолжал свой рассказ Лют.

Так оно и есть, тут, по сути, кроме бродников да половцев и промышлять некому. И тогда, завидев несправедливость, славные бродники напали на отряд кипчаков, отбили у них полоняных, посмотрели на то, сколько вокруг добра…

— Пойми, воевода, если бы я тогда приказалосвободить пленных и отдать все ихнее назад, меня вышвырнули бы свои же, и слушать не стал бы никто. Такую добычу не отдают. А сами мы, между прочим, вышли на юг, чтобы сопровождать этот караван из кораблей, — оправдывался Лют. — Не случись того грабежа кипчаков, а еще были бы купцы из Киева, так не стали бы, а так…

Я молчал. Понятны мотивы бродников, они, в рамках мировоззрения этих людей, железные. Атаман, а Лют именно таков и есть, пусть и слова подобного не используют, должен обеспечивать свою ватагу, ну или отряд честных бродников. Те, кто еще вчера был готов за предводителя хоть в огонь, заклевали бы, элементарно утопили рядом с умерщвленными пленниками своего предводителя, да дело с концом. А после пришли бы сюда, чтобы откормленных раков в заводях наловить.

— Как ты догадался, воевода? Я честен с тобой и признаюсь, что скрыть это хотел, — сказал Лют, подумал, как именно прозвучали его слова про «честного лгуна» и сам же рассмеялся.

Меня распирало посмеяться вместе с ним, но серьезный разговор еще не закончился.

— Причалы, что вы построили, из корабельной доски, кое-где видна краска с надписями на латыни, у твоих людей сплошь одежда богатая. А многих я помню по битве у Холма, там бродники чуть ли не голозадыми были, — видя, что Лют хочет что-то возразить, или опровергнуть мои домыслы, я добавил. — Мне сообщили, что два венецианских корабля спрятаны за другой стороной острова. Ладьи у вас могут быть и свои, но вот венецианский корабль, нет!

Лют понурил голову, а потом кивнул, соглашаясь.

— Ты ставил условием, что в Братство не возьмешь, коли грабить будем. Так что, мы враги нынче? Ты скажи, я же воевать с тобой не собираюсь и пир закачу и гостей пристрою. Но мне нужно знать, — Лют начал напирать и в его голосе появилась нервозность.

Я его понимаю. Он выстраивал свою предвыборную компанию на вступлении бродников в Братство, его поддержали. Не случись такого, если я откажу и не возьму под свое крыло этих людей, то с Лютом поступят жестко. Оно-то можно бежать, но, видимо, бродник устал бегать. Или почувствовал власть, и не хочет ее терять.

— Если у венецианцев вы взяли серу, то я, после того, как определим мою долю, забуду обо всем, но впредь не позволю без моего ведома грабить на воде, — сказал я.

— Знать бы, как она выглядит эта сера. Но ты это… Серой же Лукавый воняет, — сказал Лют, показывая, что и ему религиозные суеверия не чужды.

— Так подобное уничтожается подобным. Будет сера, так мы тем же оружием по злу бить станем, хоть бы и по самому Сатане, — отвечал я, осеняя себя крестом.

В дверь ворвался человек. Вот так, не постучав, ни поклонившись, а с порога стал говорить:

— Витязь-брат, тама это… бабы, так братья… это… а тут греки вступились.

— Научи своего человека, как правильно докладывать! — сказал я и панибратски ударил по плечу Люта. — Пошли успокаивать твоих людей-охальников. Неравен час будущую императрицу обидели, так и я не спасу.

Видишь разгорающийся конфликт? Посмотри, где рядышком расположилась женщина, из-за которойначалась ссора, или которая спровоцировала агрессию, а после отошла в сторонку и, в лучшем случае, подумает: «Ой! Я, кажется переборщила».

Сразу после того, как на остров высадились византийские бойцы, а я уже вовсю упивался властью над толпой, вещая проповедь, стала сходить на берег и Евдокия Изяславовна со своими «подругами», да служанками. А в обществе бродников за бабу и до смерти могут драться, мало их, лиц женского пола. А прямо сейчас сразу больше десятка женщин спускаются с кораблей. Многие мужики таких красавиц за всю свою жизнь не видели. Евдокия, когда формировалось ее сопровождение в Константинополь, девок выбирала строго, но неизменно красивых, плотных, о которых говорят «кровь с молоком». Все ухоженные, в одеяниях красочных, щечки свеклой накрашены, губки… Как тут разум не помутиться?

— Что тут? — спросил я византийского армянина Арсака, стоявшего недалеко от невесты императора.

— Да все добре… уже. Одна девка улыбнулась мужу, тот посчитал, наверное, что это и есть уже проведенный обряд венчания, пошел к девице, да за руку ее взял, собирался тащить куда-то… Разобрались, — ответил византиец и пристально посмотрел на меня. — Я слышал почти все, что ты говорил, Владислав Богоярович, это было сильно. Я был на проповедях патриарха, иных священников, но сейчас даже мне хотелось вот прямо взять свою саблю и бежать спасать вендов, при этом, я о них даже ранее и не знал. Это сильно! Теперь я понимаю, как такой молодой может стать магистром… воеводой Братства.

— От византийского вельможи слышать такую похвалу многого стоит, — я улыбнулся.

— Говорю с тобой, воевода, сейчас, так прямо домом повеяло. Плетешь слова ты хорошо, плутливый, какие часто у императорского трона бродят, — Арсак улыбнулся. — Только я не грек, я армянин, военный, чьи предки оставались опорой для трона даже когда все остальные предавали. Я проще и прямолинейнее, будь собой. Ты же то же воин!

— Учту, — скупо сказал я.

— Братский воевода! — позвала меня Евдокия. — Подойди ко мне!

— Осторожнее, Владислав! — то ли предупредил, то ли озвучил угрозу армянин.

Понятно было, от чего меня предостерегает византийский посол. Да я и сам избегал общения с Евдокией. Но, если просит будущая императрица, да прилюдно, подойти к ней, то игнорировать нельзя. Это уже унижение невесты императора, что так же не лучший для меня вариант.

— Княжна, ты звала меня? — спросил я, лишь чуть заметно поклонившись.

— Звала, воевода Братства. У меня есть вопросы к тебе, но главный — кто эти люди и почему они смотрят звериными глазами на моих служанок? — спросила Евдокия.

«Что за вопрос княжна? Тебя же сейчас слушают твои будущие подданные! Еще подумают, что глупа», — мысленно покорил я невесту императора.

Однако, промелькнувший в глазах Евдокии лучик озорства, подсказал, что я ошибаюсь. Нет, не глупость сказала княжна, она решила своим вопросом отомстить мне, заставить искать сложные формулировки, чтобы обойти единственно верный ответ, что бродники смотрят зверями на девок, потому что хотят их.

Впрочем, почему бы не увидеть покрасневшие щечки девичьи от слов прямых и понятных воину. Сказал же мудрый армянин, чтобы я был собой!

— Все потому, княжна, что мужи эти в своих помыслах девок раздели, сопряглись с ними, после еще пару раз раздели и… — куражился и я.

— Я поняла! — выкрикнула Евдокия и удалилась во внутренние помещения большого византийского корабля.

— Просто не попадайся ей на глаза, воевода. Коли ты еще юн, то объясню…- начал было меня наставлятьпожилой воевода Дмитр, ставший, как и многие, свидетелем нашего короткого разговора, но я одернул его.

— Не с отроком ведешь разговоры, — сказал я, отправляясь ко Вторуше.

Нужно было узнать, сколько, все же груза можно еще взять на ладьи, с учетом того, что большую часть трофеев после столкновения с отрядом половцев, оставим бродникам.