Взлет

Глава 9

Бред… я бредил

Что это? Пальмира? Сирия? Почему я здесь? Царь, Александр Мартынов, мой командир? Он же погиб!

Я не понимал, что происходит, мозг закипал и не хотел воспринимать то, что видели глаза. Я вроде бы и был тут, но как будто смотрел на происходящее со стороны.

— Что встал? Вперед! — кричал мой командир с позывным «Царь».

— Пошли! — сказал Витек-Кобра, обращаясь ко мне. — Командир, да очнись же ты!

— Ты успел уйти к своим, там, в Мали? — ошарашено спрашивал я и еще больше удивлялся тому, что меня не слышат.

Вот я тут, и тут меня и нету. Какой-то аватар, компьютерный симулятор.

Стрекотали пулеметы и автоматы, прилеты мин разрывали тишину тысячелетних руин некогда славного города Пальмиры, содрогались дорические колонны разрушенного храма, от которого остались камни, фундамент, да и, собственно, вот эти колонны.

— Летуны! — обрадованно прокричал Царь, указывая на небо.

Два «грача» промчались почти что над головами и ударили ракетами куда-то вдаль, за холмами.

— Половцы! — закричали бойцы с шевронами «музыкантов» на плечах.

— Какие, нахрен, половцы? — орал я, но меня никто не слышал.

А я бежал, куда, непонятно, но в сторону, откуда стрекотал пулемет. Вокруг падали соратники, одни умирали, иные залегали и продолжали движение по пластунски. Я бы прокричал, что так не делается, что крупнокалиберный пулемёт всех нас выкосит, но бежал, потому что нужно бежать. Собственно, я не особо и контролировал себя, не мог остановиться.

— Половцы близко! — закричал Кобра, повернулся ко мне, улыбнулся и, прежде, чем упасть замертво, показал на стрелу, которая пробила его бронежилет.

— Да, нет же, стрела не пробьет броник! — сказал я и посмотрел в сторону, откуда прилетела стрела.

Там были половцы… Нет! Это не кипчаки! Я отчего-то знал, что это они, будто эти знания кто-то вложил в голову. Но на меня, оставшегося единственным стоящим на ногах, скакали на черных, как смоль, конях, из ноздрей которых вырывался огонь, воины с белыми крестами на черной одежде. Тевтонцы? Лица… у них не было шлемов, но не было лиц, а на месте голов струилось пламя.

И тут появился вертолет, который отработал ракетами, сметая безликих крестоносцев…

— Да что за хрень происходит? — выкрикнул я и резко поднялся.

— Касатик, ты бы лег, не гоже так резко вставать, — голос старушки выбивался из всей той сюрреалистичной картины, которую я наблюдал.

Был порыв спросить у женщины, что она делает на месте сражения с… Бред… Я бредил.

— Слава тебе, Господи! — сказал я, приходя в сознание.

Сирия, самолеты, вертолеты, всадники… Конечно же, это все бред! И как же не понял это раньше?

— А вот и верно, поминай своего господа, а я кому надо, так и принесу дары за излечение твое, — пробурчала старушка, выходя из комнаты, в которой я лежал.

Скрипнула дверь, такая знакомая, как в большинстве деревянных домов того времени, где я… Воевода Братства Андрея Первозванного, живу и, видимо, все же здравствую. Шкура медвежья, опять же, говорила о том, что не произошло еще какого-то перемещения, я там же, в том времени, где и был отравлен.

Присев, я успел окинуть взглядом горницу, в которой валялся. По ряду признаков, таким, как роспись на штукатурке, сделал вывод, что я в тереме великого князя Изяслава Мстиславовича. Значит, я выжил. Хоть бы не наговорил в бреду чего лишнего. А то вопросов про вертолеты и самолеты будет много. Впрочем, слово самолет в этом времени знают, но оно используется в другом значении.

— Вот твой воевода! Ну, и настырный же ты! Вот такого мужа своей внучке хочу. Чистый ты в помыслах, добрый, но и строгий. Я приведу тебе Милу, поглядишь на нее. Вы сойдетесь, я-то знаю, бабка Ната многое знает, за то ее и при князе держат, — причитала та самая старушка, которая привела в горницу Ефрема.

— Воевода, Владислав Богоярович! Ну, как же так-то? Ты зачем хотел оставить нас? Столько пережили, чтобы от какого яду помереть? Не бывать такому! Мы с тобой еще стариками в последний бой пойдем рядом с правнуками своими, — причитал Ефрем, которого привела бабка.

Хотелось что-то сказать, но во рту было так сухо, да и жгло, что не стал напрягаться. Мало ли, для полного излечения лучше не говорить. Но вот пить хотелось невообразимо, что я и показал жестами. Бабка встрепенулась и быстро принесла деревянный ковш с водой.

Я пил жадно, частью проливая воду, но так, как сейчас, я не страдал жаждой давно, а, может, и никогда в своих уже двух жизнях.

— Рассказывай, — потребовал я.

Оказалось, что достаточно попить воды, для того, чтобы большинство болезненных ощущений ушло.

— Как все всполошились!.. — Ефрем присел на край кровати, допил за мной воду, отдал большой, литра на два, ковш старушке и жестом показал той удалиться. — Ты, как сказал пятерым ко мне, так Боромир, наш младший воевода, бывший… Так вот он забежал в гриденную, где и я пировал с ближними гриднями великого князя. Так побежал и я, и иные братья. Мы стали у твоей головы и обнажили мечи…

Моя догадка о том, кто устроил это отравление еще чуточку, но нашла дополнительные доводы в свою пользу. Все потому, что я почти исключил из списка подозреваемых Ивана Ростиславовича. Князь Галицкий не стал бы осуществлять такую, на самом деле, непростую операцию без содействия Боромира. Описанные действия бывшего младшего воеводы говорят о том, что для него самого случившееся было неожиданным.

И здесь не важно, что именно двигало Боромиром: стремление помочь мне и быстро начать какие-то действия, направленные на лечение; или же он руководствовался желанием вычеркнуть из списка подозреваемых своего патрона. Но действовал Боромир быстро, четко, без оглядки на великого князя.

— Великий князь сразу затребовал схватить всех стряпух, чашников. А также перекрыть выход из Брячиславого Двора, — продолжал свой рассказ Ефрем.

Судя по действиям великого князя, можно подумать, что он был заинтересован в том, чтобы на него не подумали. Однако здесь важно было, чтобы действия и поступки не только были активными и правильными, но и результативными. Как известно, громче всего фраза «держи вора!» звучит от вора. Так что князя окончательно не исключаем из списка подозреваемых, но коэффициент подобного резко уменьшаем.

— Что делал Горыня в то время? — спросил я.

— То не знаю, — ответил Ефрем, но поспешил добавить. — Я ж не сказал, чашник один отравленным был, не поспел ничего рассказать.

Кто? Я более всего склоняюсь к Геркулу. Вот так, казалось, что друг, но… Но почему он меня толкнул, скорее всего это он. Сложно пока.

— Пригласи ко мне Геркула, — как можно спокойнее сказал я.

— Пригласить али приказать от твоего имени? — задал вполне уместный вопрос Ефрем.

Я задумался. То, что Геркул никуда не сбежал уже о многом говорит, может и о том, что зря я на него думаю. Но он знает, точно знает! Не спугнуть бы витязя, это с одной стороны. А с другой — если я сейчас вдруг начну проявлять какие-то благосклонные, даже дружеские отношения к Геркулу, то он быстрее заподозрит неладное.

— Ты, воевода, подозреваешь Геркула? — удивленно, даже шокировано, спросил Ефрем.

— Передай приказ Геркулу! Но сделай это так, будто ты ни о чем не догадываешься, — я даже привстал и пристально посмотрел на Ефрема. — Ты понял?

— Все сделаю, воевода, — лихо отрапортовал Ефрем и быстро вышел из горницы.

И все равно я не хочу верить в то, что это Геркул. В жизни может быть всякое. А во второй жизни так и подавно. Однако, когда с человеком пережил четыре дня почти непрекращающихся боев, находясь в осаде, когда этот человек ранее сделал много полезного и доброго, рациональное мышление уходит в сторону, оставляя место эмоциям.

Вот и я, нехотя, борясь со внутреннимпротестом, но складывал факты. То, что меня толкнули в тот момент, когда я пил отравленное вино, никак не может быть совпадением. Вспоминая, кто был у меня за спиной, когда я обернулся, а это было почти сразу после толчка в спину, только два человека находились ко мне ближе всего, почти вплотную. Еще трое в полутора метрах. И вот те двое — это Боромир и Геркул. Боромира я почти исключил из списка подозреваемых, а вот Геркула — нет.

Здесь еще вопрос мотивации, чтобы решиться на такой шаг, как отравление на великокняжеском пиру. С Иваном Ростиславовичем мы обо всем договорились, пожали друг другу руки, и, случись что, то он уже не стал бы хоть как-то контролировать Братство. А Никифор, младший воевода, показал, что он либо лояльная мне, либо самостоятельная фигура, скорее предан Братству, чем кому-либо.

А что Геркул? Но, не мог же он пойти на преступление из-за того, что просто был недоволен моим тоном⁈ Но здесь еще всплывает один нюанс. Геркул никак не мог быть на пиру и уж тем более сидеть за первым столом. Явная протекция со стороны византийского посла выглядит слишком подозрительной, чтобы ее не учитывать. Значит…

Мои размышления прервал скрип открывающейся двери.

— Живой? — задал самый нелепый вопрос великий князь Изяслав Мстиславович.

— Как видишь, великий князь, — отвечал я. — Сберег меня Господь для чего-то.

Князь молчал. Ходил из стороны в сторону. Было видно, что-то его гложет. Я даже догадывался, что именно.

— Воевода, — крайне необычно для характера Изяслава, нерешительно начал он разговор. — Есть такие случаи, когда лучше, даже, зная о преступлении, смолчать…

Было видно, что князь хотел бы немало чего мне сказать, но решил узнать мою реакцию на уже прозвучавшие слова. Конечно же, я знаю, что нет более грязной девки, чем политика. Если не быть гибким в политических делах, а лишь прямолинейным, узколобым, то нормальных достижений ожидать не приходиться. Несколько льстило, что князь не требует, а просит, пусть просьба еще не прозвучала, чтобы я чего-то не делал, что сделать должен.

— Великий князь, но есть же ситуации и дела, которые прощать просто нельзя, — я привстал, нахмурил брови и посмотрел на Изяслава Мстиславовича. — Великий князь, кто это сделал?

Князь молчал. Что ж, даже в этом молчании были свои плюсы. Чувство вины, если его испытывает великий князь, — большое дело для манипуляций. Или же просто заиметь материальные блага для себя и для Братства.

— Тот, кто хотел тебя убить, два дня назад отбыл из Киева, — уже более решительно сказал великий князь.

— Это нобилиссим Никифор? — спросил я, сложив в голове два плюс два.

Великий князь уже грозными очами взглянул на меня и решительно сказал:

— Частично ты сам в том виноват. Евдокия отказалась идти замуж за византийского императора Мануила, посчитав, что ты ее суженый, — я попробовал что-то сказать, но князь не дал мне этого сделать. — Знаю я, что девка в голову себе вбила не весть что. Но, когда это было, чтобы девица сама свое будущее решила! Разве, не хорошо для Руси будет, если я стану тестем василевсу? Ты мне сам говорил, что нет более великой цели, чем величие Руси и ее единства. Али ты отказываешься от слов своих?

Я ухмыльнулся, не чувствовал бы себя погано, так рассмеялся бы. Вот же манипулятор! Вспомнил мои слова, теперь же их и предъявляет. Конечно, величие Руси — это первая цель. Как бы я не хотел быть с Евдокией, но мое желание породниться с великим князем также завязано на том, чтобы иметь больше возможностей для возвеличивания Руси.

— Великий князь, а у тебя еще одной дочери не найдется? Да, чтобы такая славная, как Евдокия? — спросил я, стараясь перевести ситуацию в шутку, вот только смешного было мало.

Князь развел руками. Действительно, у него было две дочери и одна сейчас замужем за Полоцким князем.

— Я принял решение, воевода, и Евдокия станет женой Мануила василевса ромеев. Это очень серьезный союз. Мой тесть, Германский карл Конрад часто пишет мне, спрашивает о внучке своей. Если Евдокия будет женой василевса, то у нас появятся лучшие сношения и с Германией. Ты же понимаешь, если Новгород станет более покорным, то мы сможем торговать с немецкими и фризскими городами? — объяснял геополитическую обстановку великий князь.

Я все это понимал, но Изяслава не перебивал. Уже не столь притягательной мне казалась Евдокия, наверное, внутри сработал какой-то триггер, запрещающий мне желать неисолнимого. Цель — сильная Русь, сильный я! В данном ключе Евдокия — фактор ослабляющий и то, и другое, если она со мной против воли отца. И Евдокия, — резко усиливающая Русь, если она жена Мануила Византийского.

— Великий князь, а что, если нобилиссим Никифор вдруг умрет? — спросил я практически напрямую.

Изяслав не сразу решил давать мне индульгенцию на убийство моего, отныне, врага.

— Я потому его и отправил в Константинополь, и пока без Евдокии, что не по чести мне будет приказывать тебе не брать виру кровью. Но и посол византийский быть убитым в Киеве не должен, как и на всей земле русской. А в остальном… — великий князь зло ощерился. — Я и сам бы хотел его проучить. Если бы случилось так, что Господь его покарает где-нибудь в Византии или на пути к ней, так я бы и свечку в храме поставил за дело благое — избавление мира от грешника. Не гоже травить моих друзей у меня же дома!

— Я понял тебя, великий князь. А теперь давай договариваться, какую помощь Братству ты предоставишь, — сказал я как ни в чем не бывало, а у самого на душе серьезные такие терзания.

Когда-то, как и многие парни в конце восьмидесятых годов, я увлекался восточными единоборствами, а также, в отличие от многих «Брюсов Ли», изучал восточную философию. Там есть такое, как покорение непреодолимым обстоятельствам. Я не же не столько покоряюсь, сколько расставляю приоритеты.

— Это много, — удивился великий князь, когда я выложит все свои «хотелки». — Ты, как будто с меня виру берешь и больше в разы, чем это записано в Русской правде.

— Я же не для себя, великий князь. Братство не должно зачахнуть. У меня есть соглашение с бродниками, будет свой городок на порогах Днепровских. Мне развивать нужно Выксу, где железо есть, иные места с железом. Потому и прошу у тебя кузнецов и зерно, чтобы их кормить. Я Богу слово дал, что храмы ставить стану каменные. Мне мастера нужны такие, чтобы плинфу делали, ну и зотчие, — объяснял я.

— Если по чести говорить, то зачем мне такое сильное Братство? — прямо спросил великий князь.

— А потому, что остроги, которые я буду ставить, через пять лет отдам твоим посадникам, если только сочту, что они разумники и не загубят начинания. Мне не в досуг всем заниматься. Возьмешь под свою руку, станешь еще сильнее, — сказал я.

Великий князь задумался. Было от чего. Если на том сговоримся, то Братство станет еще более сильным, но и князь обретет больше возможностей.

— И где те остроги ставить? Ну окромя как на Днепре? — спросил князь.

— Нужно быстрее занимать место выхода реки Западная Двина, пока там не появились крестоносцы, — сказал я.

— Ты уже слышал, что папа римский собирается объявить Крестовый поход славянам поганым? — спросил Изяслав.

Из послезнания я знал о том, что это должно случиться где-то в середине этого века. Точных дат не помнил. И да, я хотел в эту авантюру влезть. Мне несколько плевать на то, что те славяне язычники. Можно попробовать договориться и пусть лишь номинально, пока, естественно, но принимают православие. Германский «Натиск на Восток» желательно останавливать далеко от Руси, чтобы не было немецкой Риги, или датского Ревеля. И остается лишь помочь лужицким сорбам, полабским славянам. Они и сами не слабы, но не выдержат натиска рыцарей.

— Я только собираюсь налаживать связи с Германией, а ты… — пожурил меня великий князь.

И тогда я рассказал Изяславу принцип гибридной войны и сопровождающую ее информационной. Великий князь не проникся, но и не стал требовать не думать даже в этом направлении. Значит, можно помыслить, и, по крайней мере, навести мосты с братьями-славянами, которые еще не обрели Бога. Машина Крестового похода такова, что от озвучивания намерений, до реализации проходит года два. А это очень много, чтобы подготовиться и встретить. Били же в иной реальности гуситы рыцарей? Полабские славяне так же могут… с моей помощью.

— Я рад, что мы договорились. Более того, именно ты повезешь Евдокию императору Мануилу. Он отписался мне и выразил желаниеизучить опыт организации православного Братства. Лучше тебя никто не расскажет. А еще он может помощь послать Братству. А я, еще до того, как тебя отравили, послал ему письмо, ты прибудешь, — Изяслав строго посмотрел на меня. — Ты можешь быть благоразумным в отношении дочери моей?

— Я не стану… — я несколько замялся, выискивая формулировки. — Чужая невеста не может быть моей женщиной. На том мое слово.

— Вот и хорошо, выздоравливай, тебе ни в чем не будет отказано. И я еще посмотрю, как сложится, образумится ли девка, чтобы тебя с ней отправлять. Там и митрополит с ней поговорит, — сказал великий князь и вышел.

Но разве на этом меня оставили в покое? Дали отдохнуть, поспать? Несмотря на то, что я, оказывается, проспал три дня, в объятья Морфея хотелось окунуться еще на денек. Только, надеюсь, что не будут больше странные сны сниться.

— Я пришел к тебе, воевода, — сказал Геркул.

Он был разоружен стоял в одной рубахе и не выглядел покорным. Рядом с ним располагались трое воинов из десятка Ефрема, а так же и сам десятник. В горнице было не протолкнуться.

— Рассказывай, почему знал об отравлении, но не предупредил! — потребовал я от Геркула.