Глава 31 «Хулиганов нет»

В первых числах сентября возвратились из Москвы в губернию.

Михаил и Елизавета, сразу же по прибытию в Нижний Новгород пересели на другой поезд и уехали в Ульяновск: в школах начались занятия — а они и так уже на них опоздали.

Я же планировал на недельку задержать в столице губернии — есть кое-какие дела и делишки, в том числе и с Ксавером.


Как я уже говорил, оборудование для лаборатории профессора Чижевского прибыло в Ульяновск в «несколько» разукомплектованном виде.

— Извини, Серафим не уследил, — с достаточно искренним сожалением разводит руками делец-теневик, — расшалились людишки за годы народной власти! Жиганья кругом развелось — аж кишит, а мусора мышей совсем не ловят.

Изучив список отвинченного, отломанного, украденного или просто по-вандальски испорченного по дороге, я печально присвистнул — открытие лаборатории затянется как минимум на пару месяцев… Но, ничего — чем профессора и его «студентов» занять, я найду.

Со всем «политесом», но тем не менее твёрдо говорю:

— Мне исправное оборудование нужно, а твои извинения — при всём моём к тебе уважении.

— Мои люди уже этим занимаются, — Ксавер перекрестился куда-то на угол пивной где мы с ним общались, — двоих закопали, третий «соловьём поёт» — а четвёртого ищем.

Упырь — «секьюрити» моего собеседника, сидящий за соседним столиком, как-то подозрительно завошкался…


Рассказав подробности, как ведётся «следствие» и сколько похищенного уже найдено, Ксавер вопросительно смотрит на меня:

— Есть что нового для меня?

— Особых новостей нет. Разве, что… Председателя «Промбанка» Краснощёкова вот-вот арестуют. Если верить моему «источнику» — 16-го или 19 сентября.

Отводит глаза и каким-то подозрительно равнодушным голосом:

— … Вот, как? Спасибо, что предупредил.


Что-то как-то враз пересохло во рту… Насколько я его понял, Александр Михайлович — в «новой» реальности до сталинских репрессий не доживёт.

Ну, что ж…

Как говорится — все мы под «Ним(!!!)» ходим и, рано или поздно — «там» будем.

Хотя…

— Слушай, Ксавер! Этот человечек нам ещё может сгодиться.

— Хм… Интересуюсь, на што? Мыло разве что из него сварить!

Мысленно чешу в затылке:

— Ещё не знаю, но чуйка имеется — определённо сгодится.

Ксавер прищурился и очень недобро, как через прицел, посмотрел на меня:

— А если он «запоёт»?

Мучительно ищу выход из положения… Первое, что на ум приходится:

— Там возле него некий Илья Соломонович Соловейчик крутился, типа — самый лепший кореш… Вот лучше его, «того» — для устрашения Краснощёкова. Чтоб наш «партнёр» — рот свой лишний раз не открывал. Александр Михайлович человек умный — поймёт намёк!


Недолго думая, Ксавер коротко скептически хохотнул:

— В наше то время — напугать человека смертью другого человека… Шутишь, никак?

Упырь поддержал своего босса:

— Сам-то, ты не больно к нам «запуганным» пришёл… А ведь за малым — тебя в расход не пустили и, ты прекрасно знал — на что шёл.

Действительно, это — после Гражданской, то! Когда брат убивал брата и при этом не морщился.

Так, так, так…

— А это — смотря какая смерть, — говорю обратившись к Упырю, — есть такие «смерти» — что ты и сам обделаешься.

Тот, снисходительно-презрительно качает головой:

— Ага, поучи ещё меня, фраерок залётный…

С невероятно ужасающе-таинственным видом, как в голливудском фильме ужасов:

— Что ты слышал о «колумбийском галстуке»?

Удивлённо приподнимает брови:

— Какой-то новый вид повешения? Не… Это не ко мне — я привык резать.

— Не путай с «пеньковым» или «столыпинским галстуком», — с обстоятельностью заправского маньячилы растолковываю, — на горле терпилы делается глубокий разрез — от уха до уха и, через него наружу вытаскивается язык — создавая некое подобие галстука на груди.

Несколько «интимно» подмигнул:

— Как раз по твоему профилю!

Переглядываются и, мне показалось — в реальном ужасе:

— Ну ты и зверюга!

Я поспешно уточнил:

— Не обязательно проделывать «такое» с живым человеком. И самое главное: если применять слишком часто — народ быстро привыкнет и «воспитательный» эффект снизится. Только для особо важных «клиентов»!


Однако, «шестым» чувством чую — Ксавер менджуется… Вальнёт всё же, сцуко, первого советского коррупционера!

Что делать, что делать…

ЭВРИКА!!!

От радости вырвалось непроизвольно:

— «Смертию смерть поправ!».

Хором, вернее — дуэтом:

— ЧЕГО⁈

— Ладно, говорю — тогда давай «смерть за смерть».

Оба переглядываются в полной непонятке:

— Как, это?

— Я тебе сообщаю точную дату смерти одного человека, Ксавер, а ты за это — вместо Краснощёкова валишь Соловейчика.

Собственную жизнь на кон ставлю — Ксавера никто ещё так В ЖИЗНИ(!!!) не удивлял! Однако, быстро придя в себя, тот настороженно спросил:

— И, что мне даст подобная «инфа»?

Скрестив в наполеоновской позе руки на груди:

— Не хочется лишний раз напоминать такому уважаемому человеку (невольно намекая на его прогрессирующий склероз), но кажется — меж нами был уговор по разделению «труда»: я тебе даю «инфу» — а ты делаешь на ней деньги и делишься ими со мной…

Обалдело слушает, а я положа руку на сердце:

— … Не, я готов и за тебя ещё «работать» — но тогда наш договор придётся пересмотреть в сторону увеличения моей доли маржы.

— Болтаешь много — не к добру это, — резко обрывает, опомнившись, — чёрт с тобой: давай «смерть за смерть»… Что за человек и когда он умрёт?

Показываю на Упыря:

— При нём не скажу.

— Иди погуляй!…НУ⁈

— Владимир Ильич Ленин, — оставшись наедине, смотрю ему прямо в глаза, — умрёт в январе 1924 года. Где-то в начале двадцатых чисел. Мне даже, почему-то кажется, что именно — 21-го января…

Между нами: всё время думал — как дату смерти Ильича использовать с максимальной пользой, но так и не придумал. Пускай теперь этот «мафиози» нижегородский голову ломает!


Подозрительную недоверчивость в глазах Ксавера, сменяет суеверный ужас — он крестится двумя перстами, затем — торжествующее ликование. Придётся его обломить:

— Напрасно заранее радуешься, партнёр — власть останется прежней. Советской то есть. «Центровые» большевики меж собой перелаются, в «низах» чуток побузят — тем и дело кончится.


Достав платок, отдуваясь вытирает пот с залысин:

— Ну на куй мне тогда такая «инфа»?

— Твои проблемы, Ксавер — ещё раз напоминаю! Можешь об заклад с кем-то побиться… Главное — про мою «четверть» не забудь.


Ещё есть к меня одна идейка. Обращаюсь к Упырю:

— Послушай… Помнишь — когда я у вас «в гостях был», ты меня с одним забавный стариканом познакомил? Ксивы меня ещё тот учил подделывать: «фармазон», «маклер» или «малявщик» — я всё в вашем языке путаюсь.

Ксавер, несколько напряжённо слушал наш диалог:

— А ты не «путайся», а говори по-человечьи.

Упырь, буквально на секунды наморщил лоб, вспоминая:

— С «Филиным», что ли? Помню, а как же! Всё привет тебе передавал — пока не посадили.

— «Посадили»⁈ За то?

— Хахаха! Ну, ты прям… С глазами у него совсем плохо стало вот и залетел на «трёшник» в домзак за липовый чек.

Отведя глаза в сторону, чтоб не «засветить» радость, с сожалением причмокиваю:

— Мда… С окулистами ныне просто беда.

Переглянувшись настороженно, Ксавер вопрошает:

— А тебе на что?

— Да, так… Проехали эту тему, короче.


Обсудили ещё кое-что по мелочам, договорились ещё кое о чём малосущественном и, завершив встречу кратким разговором «ни о чём», распрощались.

* * *

От «загруженного» слитой инфой представителя теневого бизнеса, заехал в Нижегородскую радиолабораторию — узнать как идут дела с моими ртутными выпрямителями для электросварки. Оказалось, они вообще не идут: Валентин Петрович Вологдин сидит на чемоданах, собираясь перебраться в Петроград — в «Центральную радиолабораторию Треста заводов слабых токов». Поругался было с ним, но окончательно рвать не стал — жизнь длинная, Земля круглая… Глядишь — где-нибудь, когда-нибудь — да пересечёмся.

С начальством радиолаборатории перезаключили договор на весну 1924 года. До той поры как-нибудь без ртутных выпрямителей выкручусь — есть одна идейка.


Теперь, надо узнать как там продвигается прогресс по «изобретению» стержневой радиолампы.

Взлетаю как на крыльях на второй этаж и, не обнаружив визуально самого «изобретателя», спрашиваю его начальство:

— Извините, что беспокою… Не подскажите, где Василий Пупкин?

— В больнице уже как с две недели, — отвечает мне руководитель стеклодувной мастерской, — скоро должны выписать.

— А что с ним?…Никак, заболел?

Работа стеклодува довольно вредная для человеческих лёгких.

«Не дай Бог — тубик подцепил… Тьфу, тьфу, тьфу!».

От его «кисляка» на физиономии начальника стеклодувной мастерской, мне заранее начало плохеть:

— Хуже…

Меня как мешком с цементом сверху оглаушили — таким тоном было сказано! Слышу, как эхо из потустороннего мира:

— Провожал вечером девушку… Пристала группа местной шпаны… Хулиганы… Василия сильно избили… Сотрясение мозга, чуть не выбили глаз… Его любимую девушку — тоже студентку, затащили в кусты — изнасиловали по очереди всей толпой… Через день, прямо в больнице — наложила на себя руки… Повесилась…

В глазах потемнело, стало очень нехорошо.

— Милиция не может найти — свидетелей нет. Вася никого из них не знает, плохо помнит…

Пошатываясь на ватных ногах, выхожу из лаборатории

* * *

Хулиганство…

Происхождение этого термина доподлинно не установлено. Версий много, самая популярная из них гласит — что в 19 веке жил в Британии, дескать, некий Патрик Хулиген — ирландец по происхождению и явный социопат характером. И вот де, его-то фамилия и стало в этом случае нарицательным.

По другой — достаточно убедительной версии, наоборот: слово английское слово «Hooligan» — произошло от исконно русского «хули» и, в середине 1920-х было заимствованно в английский язык из русского — в котором оно обозначало «молодого оппозиционера советскому режиму». Так и написано во французском толковом словаре «Le Grand Robert» — можете сами убедиться.

Однако, «советский режим» в данном случае не при делах: хулиганы достались ему от предшественника — «режима царского», в виде «родимого пятна капитализма».



Рисунок 98. Дореволюционная группа хулиганов.

Первые хулиганы на Руси, были без всякого сомнения из привилегированных слоев общества — гвардейского офицерства, помещиков, купечества (вспомните гоголевского Ноздрёва), затем эта «мода» передалась городскому простонародью.

В энциклопедию Брокгауза и Ефрона это слово («хулиган» — уличный бездельник, забавляющийся издевательством над горожанами) попало в 1909 году, а сами явление появилось гораздо раньше — на рубеже XIX — ХХ веков.

Все это было данью своему времени!

В тогдашнем Лондоне имелись многочисленные уличные банды собственной гопоты (и вовсе не футбольные фанаты) и, в Нью-Йорке, Париже и Берлине…

Ну а мы чем их хуже?

Мы ничем не хуже и в дореволюционном Петербурге или Москве — местные хулиганы тоже образовывали свои собственные «сообщества по интересам», сиречь — банды. Помимо драк и выяснением отношений между собой, они сквернословили в общественных местах, отправляли естественные надобности «среди публики», били стёкла в окнах домов и трамваев, мучили кошек и собак (а не просто стреляли их — как последний российский Недержанец), валяли фонарные столбы, портили надгробия на кладбищах, приставали к девушкам на улицах и так далее…

Фантазия у подобных типов — весьма буйна и воистину неистощима, как у писателей в стиле славянское фэнтази!


С большим энтузиазмом питерские хулиганы участвовали в событиях февраля 1917 года: толпы их громили полицейские участки и зверским образом убивали попавшихся им в руки городовых — зачастую вместе с семьями. После Октября, при объявлении «красного террора» — наряду с контрреволюцией, шпионажем, саботажем и погромами — дела о хулиганстве перешли в ведение революционных трибуналов. Те, при вынесении приговоров особо не церемонились — расстреливали уличных «вояк» только в путь и, хулиганы на время приутихли.

Но, тут пришла первая «оттепель»!

При послаблении режима в эпоху НЭПа, хулиганское движение обрело второе дыхание и выплеснулось далеко за столичные пределы. Разгул хулиганов в двадцатые годы делал улицы городов опасными для простых граждан в дневное время и полностью «непроходимыми» в ночное. В некоторых населённых пунктах, после наступления темноты — даже конная милиция боялась появляться в рабочих кварталах. Ибо, как у сказочной богатырской развилки — можно и лошади лишиться и, самому убиенному быть…


Хулиганы двадцатых годов, это полноценная городская субкультура и даже определённая идеология — вроде модного в конце наших 2010-х движения АУЕ[1]. Её представители имели определённые «особые приметы» — чтоб отличатся как от себе подобных из конкурирующих группировок, так и от добропорядочных граждан. Для этого хулиганы носили определённую одежду — отличавшуюся своими элементами в разных бандах, к примеру — наклоном и покроем картуза, цветом шарфа, причёской и тому подобное…

Группировки были объединены территориально по районам города, либо «по интересам». Названия наиболее известных из банд, со всей красноречивостью — говорят сами за себя: «Общество долой невинность», «Общество советских алкоголиков», «Общество советских лодырей», «Центральный комитет шпаны», «Союз хулиганов», «Топтательный комитет»… Что дело вполне серьёзное и зашло достаточно далеко — говорит тот факт, что в некоторых группировках — даже предусматривалась уплата членских взносов.

Члены «сообществ по интересам» вооружались ножами, кастетами и кистенями, изредка огнестрелом и различались «специализацией»: избиение прохожих, битьё стёкол, вымогательство денег, вызывающее поведение в общественных местах, вырывание уличных фонарей, жестокое обращение с животными… То и дело доносились «сарафанным радио» слухи: то у какой-нибудь бабы нос или ухо отрежут — потехи ради, то мужика средь бела дня ножом — ни за что ни про что, пырнут.

Нельзя умолчать и об преступлениях сексуального характера: групповые изнасилования соревновательного характера («кто больше») и намеренное заражение венерическими болезнями.


Но это всё, как говорится — «цветочки»!

Шайки хулиганов врывались в клубы и кинотеатры, в театры и пивные, устраивали массовые драки и избивали всех подряд — от пионеров до пенсионеров. В Казани они закидали камнями самолёт на аэродроме и избили пытавшегося убежать лётчика, в Новосибирске разогнали демонстрацию комсомольцев, в Пензенской губернии разбирали железнодорожное полотно перед проходящими поездами, что вызвало несколько железнодорожных катастроф с человеческими жертвами.

Это уже не просто «попахивало» политикой — это открытая диверсионно-террористическая деятельность!


Хулиганы имели собственную идеологию и, до середины 1920-х годов, считались некоторыми большевистскими идеологами «классово близкими» — особенно, если они издевались над «буржуями» и «бывшими». Хулиганство пропагандировали такие кумиры молодёжи как поэты Сергей Есенин — сам этим делом зачастую грешивший и, Владимир Маяковский. Последний, даже снял фильм «Барышня и хулиган» — где он безусловно талантливо, сыграл эдакого благородного отморозка.

Короче, в эпоху НЭПа — быть хулиганом было модно!

И безопасно: в 1922 году в Уголовном кодексе РСФСР появилась статья «Хулиганство», предусматривавшая наказание в виде одного года тюремного заключения или исправительные работы… Смешно, право!

Чувствуя безнаказанность, уличная гопота бурела не по дням, а по часам. В народе, ходили частушки:

'Революция была, нам же воли не дала:

Была у нас полиция, вдвойне строга милиция.

Я по улице пройду, что-нибудь да сделаю,

Что милиция мне скажет, я ей ножик покажу'.


Ещё вот образчик народного творчества:

'Сорок восемь протоколов

Все составлены на меня,

Мне милиция знакома,

Не боюся ни черта.

Ребятишки, режьте, бейте,

Нонче легкие суда:

Семерых зарезал я —

Отсидел четыре дня'.


Как вам?

Нет, можете упрекать меня за отсутствие патриотизма — но я за американский тип демократии: увидел полицейский в руках у явного неадеквата что-то похожее на нож — и пристрелил того к ебе…ням собачьим. Бог на небе, же — отсортирует агнец от козлищ, отделит зёрна от плевел, выберет праведников из толпы грешников.

А, то ведь случаи бывали просто анекдотические — из разряда тех, что нарочно не придумаешь!

В прошлом году толпа пьяных хулиганов накинулась и принялась избивать сотрудника грозной ГПУ. Защищаясь, тот пристрелил двоих нападавших. Ими оказались… Угадайте с трёх раз?

Правильно — члены правящей ВКП(б)!

Возьмите пирожок с верхней полки за догадливость, детишки.

Самое прикольное, этого чекиста арестовали за превышение власти: перед тем как стрелять — тот должен был у хулиганов партбилеты проверить. Правда, не знаю — дошло ли дело до суда и тюремного срока представителю «кровавой гэбни»…


Прижимать распоясавшуюся уличную гопоту начнут только с середины 20-ых годов. К примеру в славном городе Пензе, эта «публика» так всем надоела, что главного хулигана и по совместительству — бандита Алексея Альшина по кличке Алле, после поимки тут же приговорили к расстрелу. После казни же, труп хулигана поместили в витрине одного из магазинов — в назидание, так сказать, всем антисоциальным элементам. Мало того: у начинающего было протухать и пованивать хулигана — отрезали голову, засунули её в банку со спиртом и передали на хранение в местный медико-исторический музей. Где она «до тех пор» хранится на память потомкам.



Рисунок 99. В. Лебедев, «Хулиган», рисунок для журнала «Бузотёр», 1926 год.

Ух, как достали видать граждан-пензюков, эти нехорошие люди — хулиганы!


Однако, это хоть и показательный — но единичный случай, к сожалению.

Только в 1930-е годы в СССР начали по-настоящему бороться с хулиганством, а меры против него приняли действительно суровый характер — подняв тюремный срок до пяти лет. И только к началу 40-ых, когда дела по хулиганству начали рассматривать без предварительного расследования и за «обычный» мат в общественном месте давать год тюрьмы — а отмотавших «пятерик» высылать «за '101-ый километр», «тяжелое наследие царского режима» удалось обуздать.

И, никак иначе!

Перед самой войной, по советским городам можно было гулять ночью с девушкой и ничего не бояться.

Ну, а после смерти Сталина в стране наступила вторая «оттепель», очередное «послабление режима» и про хулиганство снова вспомнили…

* * *

Нижний Новгород не был в ряду прочих российских городов 20-х годов счастливым исключением. Хулиганов на его улицах было до неприличия много и, действуя целыми кодлами — они чувствовали себя на них полными хозяевами. Порою, самому приходилось быть свидетелем очень неприятных сцен: кончился рабочий день — усталые люди отпахав смену возвращаются с работы домой, и вдруг — крик, мат, оскорбления, избиения.

Милиция была бессильна, пролетарский закон и суд к этой статье чрезвычайно мягок и наглость хулиганов не знала границ — они приставали к женщинам и избивали мужчин. Их действия, начинающиеся с обыкновенного хамства, зачастую заканчивались изнасилованием, грабежом, телесными повреждениями — а то и зверским убийством.

В лучшем случае могут женщине кинуть в лицо дохлую кошку, заступившегося мужчину в худшем случае — избить до полусмерти или даже зарезать. В некоторые места — в парки или кинотеатры, лучше вообще не ходить — все равно эта шпана не даст отдохнуть или смотреть картину.


Лихо заломаные набекрень фуражки, блатные чубчики из-под них, брюки заправленные в сапоги, папироски, свисающие с нижней губы, наглый агрессивный вид. Внимательнейшее отношение к собственной внешности — блатная чёлка спадает на лоб, при себе всегда расческа и зеркальце. По обыкновению в кармане финский нож, кастет или на худой конец кистень — гиря на ремне. Цвет какого-нибудь предмета одежды, или ещё какая «особая» примета — указывает на принадлежность к той или иной банде.

Бывало, этот элемент до того распоясывался — что приходилось вызывать армейские части!

* * *

Вася Пупкин не истерил, не бился в припадке, не кричал что повесится и не просил у меня револьвер — чтоб застрелиться. Он просто лежал и не моргая смотрел в белый больничный потолок своим единственным уцелевшим глазом. Другой, вместе с большей частью головы был плотно перебинтован — хотя врач утверждает что его удастся спасти.

— Василий… Слышишь, Василий…

Что в таких случаях говорить человеку? Я не знаю…

— Извини, что так получилось.

— Тебе не за что извиняться, Серафим, — голос, как из могилы, — ты сделал для меня всё, что мог…

«Да… Я сделал, „всё, что мог“. И теперь на моей совести один труп и один…».


Думаю, бесследно для психики человека такое не проходит. Тяжёлый ожог заживёт — оставив лишь безобразный шрам на коже, но сердце будет кровоточить вечно — даже в загробной жизни…

Если она существует, конечно.


— … Я всё знаю. Я, как рогатый муж, узнал последним про ваш договор с… И о деньгах — что ты её платил за встречи со мной. Она рассказала подруге, а та всем разболтала — над нами смеялся весь университет…

Прикусываю до крови губу:

— Я повёл себя эгоистично и подло, но мне нужна эта чёртова лампа. Понимаешь — нужна! Извини, если сможешь…

— … Да, над нами смеялись — но нам уже было всё равно: мы любили друг друга. Это было самое счастливое лето в моей жизни! И, лампа, да! Да — твоя лампа у меня почти получилась…

Немножко оживает и тут же вновь гаснет задутой ветром лучиной:

— … Ты ни в чём не виноват, Серафим. Ты сделал всё, что мог для меня. Виноват я — жалкая, никчемная, бесполезная личность…

Вдруг, Василий отвернувшись от меня, уткнулся лицом и зарыдал в подушку.


— Как положили, слезинки не проронил — думал «сгорит», — шёпотом сказал сосед по палате, сморщенный сухой старичок с бородкой и добрыми глазами, — а теперь можно не беспокоиться — проплачется и на поправку пойдёт.


Вася «поплачется», а я?

Мне то что делать — тоже разрыдаться в подушку⁈

Я не знаю, что делать. Я просто хочу втихушку прогрессировать — никого не трогая! Почему всё не так получается, как хочется?

ПОЧЕМУ⁈

Сижу у его кровати, молчу слушая глухие всхлипы и, эта моя бессловесная беспомощность начинает раздражать, потом злить и наконец — бесить:

«Да тварь я дрожащая или право имею» — говоришь? Да, пойдите Вы к чёрту, Фёдор Михайлович!


Когда он вновь повернулся ко мне красными глазами — немало удивившись, что я ещё здесь, говорю спокойно и взвешенно:

— Василий! Нам объявили войну. Когда мужчине объявляют войну — убивая дорогих для него людей, он идёт на неё и сражается. Ну а там как срастётся — побеждает или погибает на поле боя.

Протягиваю руку и спрашиваю:

— Василий! Ты — мужчина? Ты пойдёшь со мной на войну?

В красном воспалённом глазу Васи загорелась жестокая ярость, он схватил мою ладонь и как мог крепко её сжал:

— ДА!!!

— Хорошо! Но, двое в поле не воины: здесь нужна глубокая разведка, а затем — войсковая операция. Подожди немного, дружище — эти подонки ответят нам сполна и с лихвой.

Встав, рычу — смотря в сторону города через окно и грожу кулаком:

— ДУХУ ВАШЕГО ЗДЕСЬ НЕ ОСТАНЕТСЯ, МРАЗИ!!!

* * *

— К чёрту учёбу — когда такие дела в городе творятся!

Телеграммой вызываю Барона и Лизу — через день они прибыли из Ульяновска в Нижний Новгород. Объясняю сложившуюся ситуацию, выдаю финансовые средства и объясняю каждому его задачу:

— Мне нужна разведка, Миша! Как твои беспризорники с хулиганами — дружат, враждуют?

— Скорее нейтралитет — мы их не трогаем, они — нас.

Из его рассказов знаю: кроме простого или наоборот — довольно затейливого попрошайничества, беспризорники до прохожих не пристают. У них мысли об элементарном выживании — а не об беспричинном хулиганстве. Но и друг дружку в обиду не дают — у них своя молодёжная группировка «по интересам».

— А если поговорить?

Миша передёрнув плечами, типа — «мне не в лом»:

— Поговорить можно… Почему бы не поговорить? А вот будет ли толк с того разговора — заранее обещать не буду.

— А если заинтересовать? Весь собранный с хулиганов «лут» — им?

— «Лут», говоришь, — хмыкает, — а вот на это повестись могут…


Ребятишки, с которыми я общаюсь — как губка воду впитывают мои словечки. Понимаю — нельзя коверкать «великий и могучий», но ничего поделать с собой не могу: в некоторые «особо волнительные» моменты, сленг 21-го века — так и срывается с языка, сам собой.


— Миша! Через неделю я хочу знать — кто это сделал и, заодно всё о нижегородских группировках хулиганов.

— Попробую, если кого из своих в живых найду.

— Надо, Миша, край как надо — ты уж постарайся… Лиза!

Та, тут как тут:

— На мне, как понимаю — Вася Пупкин…

— Правильно понимаешь! Будь ему матерью, родной тётей или старшей сестрой… Короче, верни мне парня к жизни любыми способами.

Та, залихватски «берёт под козырёк»:

— Слушаюсь, мой повелитель!

— К «пустой» голове руку не прикладывают.

«Кольнул» Мишка, намекая на отсутствие головного убора. Та в ответку показала ему длинный язык.

Ну, чисто дети!


Прежде чем уйти, приостанавливаюсь и подняв указательный палец вверх:

— Операцию назовём… «ХУЛИГАНОВ НЕТ!!!».

Мишка-Барон восторженно захлопал очами:

— Не, ну ты — прям как Брусилов!

Лизка, целуя «на посошок»:

— Ты — как Сулейман Великий, Повелитель всех правоверных!

У меня было своё мнение на собственную роль во всемирной истории:

— Я как Александр Невский: «пришёл, увидел, наследил».

* * *

На следующее же утро я уехал в Ульяновск.

Не перекусив с дороги даже, засел за комп: первым делом — идеологическое обеспечение операции «Хулиганов нет». Во все губернские газеты — в комсомольские издания прежде всего, были посланы душераздирающие статьи — описывающие происшествие с «молодым пролетарским учёным» Васей Пупкиным… Конечно, уподобляясь всем без исключения газетным писакам — это происшествие неимоверно раздул и, не пожалел «розовых романтических соплей» — описывая трагедию молодой влюблённой пары. Главным же, в статьях был гневный вопрос:

— ДОКОЛЕ⁈

Это, в каждой статье звучало:

— Доколе нижегородская общественность намерена терпеть террор хулиганов в родном городе? Куда смотрит народная милиция, партийные, государственные и городские органы? Кого мы при такой политике растим — сознательных граждан нового социалистического общества, или пассивных терпил — которым вместо царского городового, теперь любая шваль — может заехать в морду, избить, изнасиловать?

— Так за что боролись, граждане? За что на колчаковских фронтах кровь вёдрами проливали? За то, чтоб обрести право быть «униженными и оскорблёнными», не в полицейском околотке — а в ближайшей же подворотне⁈ Чтоб нас убивали, а над нашими женщинами глумились — доводя до самоубийства⁈


Статьи тут же отправил почтой из Ульяновска, а написанные по горячим следам — не менее гневные отзывы граждан на мои статьи, я отправлю спустя два дня из самого Нижнего Новгорода. В них призыв взяться всем миром и разобраться с беспредельщиками народными средствами. В качестве положительного приводился пример, когда в Подмосковье — за кражу лошади на костре живьём сожгли цыгана.

В письмах мнимых граждан, делались «интересные» предложения, типа:

— Не пора ли нам, граждане нижегородцы, по примеру москвичей — выжечь заразу хулиганства калённым железом?

Я конечно, сильно преувеличивал — в Москве с хулиганством дело обстоит как бы не хуже… Однако, должен же быть хоть один «положительно-заразительный» пример⁈

Ну и не забыл про всенародную поддержку в письмах пострадавшему от произвола:

— Вася Пупкин, мы с тобой!


Перечитав последние строки «комента» и…

УПС!!! Есть идея.

— «Есть икея — есть идея», — с азартом, — да где ты, сцуко? В какой-такой папке и под каким-таким файлом?


Впрочем, сравнительно недолго искал — нашёл слова детской песни про Путина[2]. Перечитал, вспомнил мотив мелодии и:

— Да, это ж — почти готовый гимн молодёжного движения!

Торопясь и наскоро переделал строки «гимна»:


'Двадцатый век настал, шар земной от войн устал

Населенье мира хулиган достал!

Пока в исполкомах мнения нет, город наш стонет от бед —

Неужель, Кремль не понимает прецедент?


А нам от северных морей, вдаль до южных рубежей

От Курильских островов, до Балтийских берегов

Чтоб на земле сей был бы мир, но если красный командир

Позовет в последний бой, Вася Пупкин — мы с тобой!


А что достанется тому, поколению моему

Дать слабинку — потеряем всю страну!

А наши верные друзья — это красный флот и армия

Память дружбы — комсомольская звезда!


А нам от северных морей, вдаль до южных рубежей

От Курильских островов, до Балтийских берегов

Чтоб на земле сей был бы мир, но если красный командир

Позовет в последний бой, Вася Пупкин — мы с тобой


Не достанется Москва, хулиганам никогда.

Грудью встанем за столицу Октября!

Севастополь наш и Крым, для потомков сохраним.

В Союз республик Аляску возвратим.


А нам от северных морей, вдаль до южных рубежей

От Курильских островов, до Балтийских берегов

Чтоб на земле сей был бы мир, но если красный командир

Позовет в последний бой, Вася Пупкин — мы с тобой!'.


— Халтура, ой халтура, — стонал я каждый раз — перечитывая раз за разом и, не имея времени хорошенько подумать и исправить, — Аляску — вообще зря сюда приплёл… А чем заменить? Прибалтикой? Так, сцуко — невсклад получится.

Ещё минут пять мучился, затем плюнул:

— Сойдёт на первое время!

* * *

— Ребята, — объявил я членам ульяновской комсомольской ячейки на спешно собранном в субботу активе, — в городе хулиганы проходу не дают честным гражданам — убивая их и насилуя!

Рассказав всю историю про Васю Пупкина, я с пылкостью революционного трибуна или религиозного фанатика, вопросил:

— КТО, КАК НЕ МЫ⁈


О, это были славные ребята!

Это вам не мои малолетние современники — испорченные женским педагогическим школьным коллективом и всеобщим разгулом толлерастии, когда за подзатыльник собственному проказничавшему ребёнку — можно лишиться родительских прав и даже заполучить тюремный срок. Эти, не в «диванных» срачах на просторах Сети, да компьютерных игрушках типа «Mortal Combat» боевые навыки и мастерство оттачивают!

Эти, не только любили мечтать об «светлом будущем» — но и умели работать ради него на чёрном хлебе из лебеды и пустых щах. И, с «одной винтовкой на троих», биться за свою мечту грудь об грудь с врагом — смотря прямо в глаза собственной смерти. Эти ребята смогли построить из «потерянной» лапотной России вторую экономику мира и защитить её от врагов!

Нда…


'Плохая им досталась доля

Не многие вернулись с поля

Когда б на то не божья воля…'.


Иногда, мне попросту до боли стыдно перед ними — перед этими русскими ребятами 20-ых годов!


Это повелось испокон веков и не на одной лишь Святой Руси, я думаю… Вся повседневная жизнь простонародья с детства и до самой смерти была проникнута насилием. Конечно, я не про так называемое «домашнее насилие» — когда глава семьи воспитывал ремнём и чем под руку попадя, любимых чад! По воскресеньям на рабочих окраинах шли кулачные бои, в которых участвовали все возраста. Наиболее популярны были как поединки одиночных поединщиков — «на трех бревнышках», так и кулачные бои улица на улицу — «стенка на стенку»… Или скажем «про профессиям» — бондари против извозчиков, к примеру.

С молодёжными группировками в Ульяновске испокон веков творилось то же самое — что и, наверное во все времена во всём мире: они существовали и их было целых три — по числу главных улиц городка. Ефим Анисимов, к примеру, являлся кроме всего прочего — «атаманом» одной из них. Правда, в последнее время он отошёл от «активной» деятельности, по понятной причине — но во всех трёх группировках вес имел немалый.

Казалось бы и, там и там — молодёжные группировки, ведь так?

Однако, в отличии от «городских» отморозков, ульяновские парни выясняли меж собой отношения, придерживаясь неких — почти что священных для них «понятий». Про само хулиганство — немотивированное ничем оскорбление, избиение или убийство совершенно незнакомого человека, они вообще понятия не имели… Здесь царили ещё старые — почти «патриархальные» порядки и, завидя взрослого мужика, любой местный забияка — за полверсты шапку пред ним «ломал».

* * *

Потому наверное, мой рассказ про творившиеся в Нижнем Новгороде безобразия, искренне возмутил наших комсомольцев. Конечно же первым делом, от имени первичной ячейки Ульяновска под редакцией Брата-Кондрата — написали коллективные письма в те же самые газеты, что и я.

Однако, эти ребятишки одной писаниной обойтись не могли — они требовали активных действий. Как написано по-моему — у историка Ключевского:

«Народ собрался в дорогу и ждал вождя»:

— Серафим, веди нас — научим городскую гопоту вежеству!

Соглашаюсь возглавить «крестовый» поход против хулиганов… Но:

— Городских хулиганов в одном том районе — под сотню будет: одной нашей ячейкой не совладать — ввиду явного численного преимущества противника. Какие будут предложения, товарищи комсомольцы? Нам надо бы «живой силы» — хотя б, в половину того.

А там можно и нужно — «тактически» грамотно переиграть противника. Есть у меня одна подходящая задумка…

Ефим Анисимов с готовностью пообещал:

— Сегодня же всех наших «атаманов» обегу — Панкрата Точилу, Михея Кишку и Гриньку Гвоздодёра.

Раздалось всеобщее одобрительное:

— Верно говоришь, Ефим! Один наш троих городских в драке стоит!


Ну, может быть и не «троих»… Но!

Во-первых, эти парни постарше моих комсомольцев — лет по семнадцать уже, во-вторых — у каждого из «атаманов» (иногда — «вутамана») по пять-семь «есаулов»… Не знаю отчего, но центровых уличных бойцов в Ульяновске именуют казачьими званиями: должно быть — какие-то древне-исторические отголоски. Им, конечно, по барабану все наши комсомольские дела и, лично плевать на Васю Пупкина и его проблемы…

Но подраться они любят — хоть хлебом не корми!

Подчитав совокупную численность «живой силы» и соразмерив со своей тактической задумкой, говорю:

— Всё равно мало… Кроме «спецназа» нужна обычная «пехота».

Брат-Кондрат предлагает:

— А городские комсомольцы, что в стороне прохлаждаются? Приехать, поговорить по душам — неужели не помогут⁈

— Правильно мыслишь — в нужном направлении! Но прежде чем приехать и говорить — садись пиши письмо в Губисполком РСКМ.

— Только в Губисполком⁈ А уездные и волисполкомы, мол, не при делах?

Однако, парнишка соображает — только радуюсь за него и за себя:

— Опять же дело говоришь, Кондрат! Пиши всем — навалимся на эту «саранчу» всем миром, всей губернией.


С «живой силой» разобрались… Теперь — «техника»:

— Товарищи! Есть ещё одна проблема: у каждого нижегородского хулигана нож, кастет или кистень. Какие будут предложения?

Близнецы Ванька и Санька, чуть ли не дуэтом выкрикнули под общий смех:

— Танк возьмём, что Кузька в гараже изобретает!

После всеобщего веселья, сам «изобретатель» — Кузька-Домовёнок, вместо «бронетехники» предлагает нечто менее технологичное:

— Разве твоими битами, Серафим? Бита, она по любому — ножа длиньше.


У местных ребятишек популярна такая древняя русская игра — как лапта. Не знаю почему, но как только снег сойдёт — все поголовно играют именно в неё и, даже сверхпопулярный летом футбол — отходит на второй план. Позже, уже в мае, интерес к лапте — таким же непостижимым образом пропадает до следующей весны.

Однако, в отличии от бейсбольной, бита в русской лапте плоская — что на мой взгляд имеет некоторые неудобства. Я, «от нечего делать», выточил на токарном станке по чертежам «нормальную» американскую биту. Дал опробовать — нашим всем шибко понравилось.

— Идея интересная, но у нас их всего…

— Ничего, — твёрдо обещает Кузьма, — через неделю бит будет столько — сколько надо.


Ещё один организационно-заклёпочный вопрос был у Ефима:

— Метательные ножи с собой берём, Серафим?

Вокруг одобрительно загудели:

— Брать! Зря что ли, всю зиму этой хернёй маялись?

Категорически отрицающе машу головой:

— Пожалуй, товарищи, ножи — это уже будет лишнее! Мы же с вами — вполне добропорядочные граждане и сознательные комсомольцы… Подрастающий резерв коммунистической партии, так сказать. По голове битой хулигана бить можно — там всё равно мозгов нет и, дурака из него не сделаешь — он уже таковым является… А вот за причинённые этим ублюдкам колющие ранения — нас с вами могут не понять и по головке не погладить!

Под гул уже всеобщего разочарования, кто-то внёс контрпредложение:

— Тогда, может вместо ножей — что-нибудь другое метательное возьмём? Что-нибудь железное, продолговатое, но тупое. «Дырки» в хулиганской шкуре не будет — но с ног одним махом собьёт…

«…А то и перелом рёбер обеспечен», — мысленно закончил я за него.

— Ну, а что? Вполне разумная идея… Будет у нас эдакое «длинное копьё» — для особо резких.


Слегка напрягшись, тут же вспомнил — что в своём металлоломе видел пару ящиков кованых плоских маховиков от запорной арматуры, имеющих два сходящихся клином — но закруглённо-тупых конца и посередине квадратное отверстие под шток. Такие, даже более функционально-эффективны в уличных разборках — чем нож для спортивного метания: какой стороной не попади, «остриём» или «рукояткой» — «останавливающее поражение» обеспеченно.

Тут же съездил на склад, разыскал, привёз и вооружил маховичками своих самых умелых метателей — которые немедленно приступили к тренировкам. Судя по вмятинам оставляемым этими железяками на деревянных поверхностях, «останавливающий» эффект — будет не хуже, чем у резиновых пуль «Осы» и других травматов.

— Ребята, — предупреждаю своих метателей, — бросаем только в корпус — нам лишних грехов на душу не надо…

— Твой отец их отпустит, если что! — веселятся, — неуж за нас не попросишь, Серафим?

Только остаётся головой покачать от их детского легкомыслия и надеяться на лучшее…


Со снарягой для бойцов — тоже проблем нет: в нашу ульяновскую «разгрузку» таких шесть штук влезает, ещё столько же можно разместить по карманам.

Строго предупреждаю «снайперов»:

— Беречь боекомплект, товарищи! Метать не абы в кого — а только в тех хулиганов, которые достанут ножи или другое холодное оружие — непосредственно угрожая вашим товарищам. Для безоружных же и, наших бит будет с избытком.


Отдельный разговор «тет-а-тет» был с нашим активом — с Ефимом Анисимовым и Кондратом Конофальским, с ребятами — с которыми я начинал ремонтировать «Бразье»:

— Парни! Это ваш шанс заявить о себе на губернском или даже на республиканском уровне. Таковой, возможно — раз в жизни предоставляется и далеко не каждому. Смотрите, не упустите его! А то, так навек в Ульяновске и останетесь — кур, да полусонных деревенских девок щупать.

Те переглядываются с горящими глазами и:

— Что мы должны делать, Серафим?

— Как только заявимся в Губисполком РКСМ, сразу же берите «быка за рога»…

И, «бла, бла, бла…» — полный предполётный инструктаж.

Вы, соколики, должны у меня высоко взлететь… Очень высоко!

Ну, а я останусь «в тени» — никому не известным, безымянным «ангелом под прикрытием».


«Были сборы недолги…».

Разгром хулиганских группировок предполагался через неделю — в следующие выходные.

Сперва в Нижний Новгород выехал «передовой отряд»: кроме меня — Ефим Анисимов, Брат-Кондрат и Санька да Ванька.

Хотела было увязаться с нами и Катя Олейникова — однако Ефим проявил все качества истинного домашнего сатрапа и, в достаточно жёсткой форме — указал ей место в этом социуме: «киндер, кирхе, кюхе»…

Мол, знай своё место, баба!

Так, как будто подтверждая его слова — так по-бабьи разревелась на проводах, как солдатка — на войну мужика провожая.

Остальные наши парни-комсомольцы и Кузька-Домовёнок, должны были попозже приехать и привезти «снарягу».


Ульяновские «атаманы» и их «есаулы» (всего 21 боец), с превеликой радостью согласились съездить подраться и проучить городских — но они заявятся в самый последний момент, чтоб не спугнуть противника. Примерно столько же или даже немного больше, даст провинция — уездная столица Ардатов, с комсомольской ячейкой которого уже удалось установить связь, другие волости нашего уезда и вся Нижегородская губерния в целом. Ну и, думаю — ещё порядка полусотни бойцов, даст сам Нижний Новгород.

Если не подавляющее численное, то равная численность по живой силе обеспечена!

Теперь, надо разработать грамотную тактику…

* * *

Приехав, получаю первые разведданные от Михаила Гешефтмана.

В любом крупном мегаполисе есть так называемая «красная», или «фронтовая» зона. Она примыкает к крупным транспортным узлам, но всегда расположена недалеко от центра. Здесь кончается район государственных учреждений, банков и офисов, дорогих магазинов, фешенебельных гостинец и ресторанов. Порядочные горожане предпочитают держаться от нее как можно дальше — здесь сомнительные кабаки, дешевые ночлежки, воровские малины, притоны наркоманов… В этих кварталах селится, существует и даже умудряется размножаться — случайный, наплывной, рисковый народ. Такой была нью-йоркская Гринвич-Виллидж, берлинский Кройцберг, одесская Молдаванка, московская Марьина Роща и питерские Лиговка и Выборгская сторона.

В Нижнем Новгороде тех лет, такой «красной» — прифронтовой зоной являлась часть так называемого «Макарьевского» района. Во времена Империи близость Нижегородской (Макарьевской) ярмарки превратила этот район города в свой «придаток» — населённой по большей части тогдашней «лимитой»: сельчанами приехавшими в город на заработки и откровенными люмпенами. Отсюда банды хулиганов совершали набеги на Верхний и Нижний посады и район Базара.


По сведениям разведки — в районе, где избили Васю Пупкина и изнасиловали Глафиру — действовали-злодействовали две хулиганские группы. Одну из них возглавляли Григорий Михеев по кличке «Колчак», другую Иван Заравняев — откликающийся на прозвище «Большой». У каждой молодёжной группировки свои «ареолы» обитания — куда чужаку лучше не соваться, но «Рабочий клуб» одного из заводов — это как бы их нейтральная территория. Задираются меж собой из-за «прекрасного пола», конечно и, часто бывают «рыцарские поединки» — за углом и один на один…

Как без этого⁈

Но приходят сюда без «железяк»… Это в основном, чтоб не распугать «дам»: в клубе как обычно — «танцы, шманцы, зажиманцы».

Кроме того, здесь вовсю идёт своеобразная торговля: хулиганы сбывали или обменивались краденным, покупали курево, спиртное, кокаин…

— Подробностей и непосредственных виновников выяснить не удалось, — сказал Миша, — но это дело рук одной из этих шобл — других здесь просто не бывает. Я бы больше подумал на Колчака — за тем чаще водится такой грех.

После краткого пересказа моим разведчиком нескольких довольно жутких историй, моё мнение о неком «Колчаке» сложилось — как о каком-то сексуальном маньяке. К тому же — злоупотребляющим «коксом».


Проанализировав разведанные, я принял решение:

— Короче: мочим хулиганов в «Рабочем клубе» — мочим их всех подряд. После этого — мочих их где поймаем: в сортире каком поймаем — мочим и в сортире!

Ребяткам очень понравилось про «сортир» и то и, дело слышалось:

— В сортире их мочить будет!

* * *

Рисунок 100 . Бюро Новгородского губернского комитета РКСМ. Первый ряд, слева направо: Николай Наумов — заведующий экономическо-правовым отделом, Николай Николаевич Ларионов — секретарь губкома, Сергей Фёдорович Маршунов — заведующий организационным отделом, Иван Филиппов — заведующий агитационным отделом. Второй ряд, слева направо: Александр Николаевич Иевлев — управляющий делами, Леонид Владимирович Сизов — секретарь Новгородского уездно-городского комитета, Николай Иосифович Котрба — член бюро губкома. 1923–1924 гг. (фото опубликовано в издании «Делу Ленина и партии верны (документы, воспоминания, хроника)» (Новгород, 1979. Вклейка)).

Приехав с Ефимом Анисимовым и Кондратом Конофальским в понедельник в Нижний Новгород и, тут же в Губком РСКМ — «брать быка за рога»:

— Что за дела тут у вас в городе творятся, товарищи? Почему на улице можно избить комсомольца, силой увести у него девушку — изнасиловать её толпой и, не понести за это никакого наказания?

В ответ — ни «бе», ни «ме», ни «кукареку».

— Чем занимается сознательная молодёжь — кроме как собраниями, митингами, да субботниками в пользу детских домов? Вы увлеклись пустопорожней говорильней, товарищи! А меж тем знаете, сколько детей сиротят каждый год хулиганы?

«Наезд» на комсомольскую номенклатуру продолжается:

— Наши отцы не боялись на царскую каторгу и на виселицу идти, а мы с вами выходит — боимся навести порядок в собственном городе⁈ Да, грош нам цена!

«Наезд» становится всё плотнее и плотнее:

— Окопались здесь, да? Пригрелись! Вас то не бьют по голове кастетами и не тащут ваших девок в кусты… Вам похуй, да⁈

Переходим на идеологию:

— Комсомол — это боевой отряд Коммунистической партии, а не пассивные гомо… Хм, гкхм… А не попутчики да статисты — равнодушными глазами смотрящие на то, что творится вокруг!

Наконец, члены Волисполкома «скисли» и морально готовы — чтоб об них ноги вытирали. Однако, в политической борьбе «лежащих» принято добивать:

— А за каким чёртом, извиняюсь, мы вам членские взносы платим? Чтоб вы сопли зелёные, здесь перед нами жевали⁈


Нет, это вовсе не я так «ребром» ставил вопрос! Это всё мои ребятишки — согласно моим «инструкциям»… Здесь же и сам виновник этого «грандиознейшего шухера» — Вася Пупкин с перебинтованной как у египетского городового головой, намертво вцепившийся в руку Елизаветы. Растерявшийся, в смятении… Но, говорящий на бесчисленных собраниях правильные и нужные слова:

— Товарищи! На моём и моей девушки месте, мог бы очутиться каждый из вас!

Вынырнувшие из-за него Ванька да Санька, хором спрогнозировали дальнейшее развитие событий при таком раскладе:

— Дождётесь! Прямо в кабинетах вас хулиганы изнасилуют!

Тех, аж передёрнуло.


Я тоже здесь присутствовал конечно же, эдакий — бритый наголо, всегда улыбчивый паренёк в поношенной кожаной куртке с незапоминающимся лицом. Иногда выступал с речью — но чаще, к кому-нибудь подходил и что-нибудь шептал ему на самое ушко… Ну, или ко мне подходили и спрашивали совета… Не всегда свои, кстати.

Ни с кем не сорясь, не произнося вслух особенно громких слов, потихоньку-помаленьку — я стал эдаким «мировым судьёй», примиряющим стороны.

* * *

А страсти меж тем, кипели воистину нешуточные!

Уже во вторник были опубликованы мои статьи (почти все) в газетах, а со среды — валом пошли «ответные» письма читателей. Тогда же, стали прибывать отряды комсомольцев из уездов и волостей, с теми же требованиями: покончить с хулиганством — как с пережитком проклятого прошлого. С ними я и Ефим Анисимов, тут же нашли общий язык — среди провинциальных руководителей тоже имелись весьма амбициозные личности, которые открыто кричали побледневшим лидерам Губкома РСКМ:

— Сами не справляетесь, освободите место для тех кто сможет!

— ДОЛОЙ!!! — скандировала толпа, — СЛАБАКИ, ТРЯПКИ, ТРУСЫ — ТАКИМ НЕ МЕСТО В КОМСОМОЛЕ!!!


Не… Члены Нижегородского Губкома — тоже были ребята боевые! С одним из них, Ларионовым Николаем Николаевичем — участником Гражданской войны на Севере, красным партизаном и узником «демократического» концлагеря на острове Мудьюг, я даже успел подружиться.

Ну, или почти успел.

Но эти, ныне дорвавшись до «кресел» — уже несколько успокоившиеся на занятых тёплых местах и, «сытые»… Вернее — пресыщенные властью. Они, не ожидали такого развития событий и растерялись от столь неожиданного и бурного напора.

А наши из провинции — амбициозные и «голодные» до властных должностей, а с ними — до всех положенных по должности «почестей»!

В результате, им удалось (под моим чутким руководством, разумеется) урвать себе «место под Солнцем» — Ефим Анисимов, Кондрат Конофальский и ещё один парень из Ардатова вошли в состав Бюро Губкома РСКМ.

Те, в основном пришлые — принесённые в Нижний Новгород мутными потоками великой русской Смуты. Я, хоть не имею достоверной информации по каждому на своём компе, но почему-то уверен — они у нас надолго не задержатся…

Наши — местные: им здесь жить, учиться, работать и растить детей.


На многих заводах прошли митинги, по городу прошла демонстрация молодёжи, к которой присоединились и многие сторонние горожане. Участники её пели напечатанный в газетах «Антихулиганский гимн молодёжи»:

'… А нам от северных морей, вдаль до южных рубежей

От Курильских островов, до Балтийских берегов

Чтоб на земле сей был бы мир, но если красный командир

Позовет в последний бой, Вася Пупкин — мы с тобой!'.


Демонстранты несли транспаранты и скандировали написанное на них:

— ХУЛИГАНСТВУ — НЕТ!!! ВАСЯ ПУПКИН — МЫ С ТОБОЙ!!!


Во главе демонстрантов все наши и, я среди них тоже — надрываю голосовые связки.

Вдруг, слышу сзади-сверху вместе с надвинувшейся на меня исполинской тенью:

— Слова «Гимна» — твои, Серафим?

Никак, Голованов?…Точно!

— Да, куда мне до народных поэтов! В газете напечатали — не читал, что ли?

Усмехается добродушной улыбкой великана:

— Опять скромничаешь?

Поздоровались за руку на ходу и представляю своим:

— Ребята, это — Александр Голованов! Александр, это — наши ульяновские ребята: Ефим, Кондрат, Елизавета…

Замечаю: Голованов, задержал ладонь Лизы в своей руке — несколько дольше положенного… Однако, всего лишь — «продолжения» не последовало.

— А это — Санька да Ванька… Или — Ванька да Санька, их и мать родная не различит. Хахаха!

— ХАХАХА!!!

После знакомства с Головановым, мнения ребят — после оценивающе-уважительных взглядов на его фигуру, было единодушным:

— Ну, теперь хулиганам точно — карачун!


Александр, пристроился рядом и зашагал, отобрав у кого-то из наших рейку транспаранта:

— Ты я, вижу — работу уже не ищешь…

— Был бы человек — работа на его шею отыщется! Как сам то?

Кратко рассказали друг другу некоторые — самые важные события, произошедшие в наших жизнях после расставания.

— Мама моя про тебя часто спрашивает… Куда, мол наш «скромный поэт» исчез?

— Передавай огромнейший привет уважаемой Вере Ивановне и скажи: как только появится возможность — тотчас предстану пред её очи!

Однако, хотя с Александром Головановым в разгар операции «Хулиганов нет» общаться приходилось довольно частенько — «предстать» перед его мамой, в тот раз была не судьба…

* * *

Вечером у меня на квартире собрались все наши. Наскоро накрыли «поляну», разрешил даже немного спиртного — чтоб отпраздновать начало карьеры Анисимова-младшего и Брата-Кондрата.

После поздравлений, я даю «установку»:

— Ефим! Запомни две вещи: советский бюрократ — постоянно должен быть бодр, трезв, мускулист, с крепко сжатыми «булками» и всегда готов к хорошенькой драке… Иначе, «подвинут».

Тот, по-юношески горячечно открещивается от такой — сомнительной по его мнению, «чести»:

— Я никогда не буду бюрократом, Серафим! Я…

— Не перебивай старших и никогда не говори «никогда»! Запомни второе: кругом тебя — чужие, враги — какой бы елей они тебе в уши не лили. Запомни как «отче наш» и заруби это себе на носу: доверять нельзя никому — чем выше лезешь, тем больше у тебя врагов…


Показываю на Брата-Кондрата, Мишку, Лизу, Саньку да Ваньку… И на Васю Пупкина:

— … Кроме своих ребят! Поэтому, не забывай про них, не забывай про команду — без которой ты быстро свернёшь себе шею. Ты — как лидер альпинистов: лезешь вверх — они тебя страхуют от падения в пропасть. Пока у тебя есть своя команда — ты всегда можешь однажды сорвавшись, начать всё заново. Нет команды: малейшая твоя оплошность и ты — ТРУП!!! Политический, а может быть и, самый натуральный — вонючий, разлагающийся и пожираемый белыми червями… Забрался на очередную отметку — подтягиваешь команду по одному к себе. И так до самой «вершины».

Ефим, немного не догоняет:

— «Вершина»?!. Это что?

— Это как горизонт: ты подходишь к нему — а он отодвигается. Ибо, конечная цель — ничто, само движение — вот смысл всего сущего в этой жизни. Пока мы куда-нибудь движемся — мы живы, мы из себя что-то представляем. Как только остановились почив на лаврах — мы обречены на смерть, тлен и забвение… Всё ясно?

Это не первый мой с ним разговор на эту тему — я медленно, но постоянно долбил в одну и тоже точку — как вода точащая камень. Но впервые я высказался так откровенно.

— Да! — твёрдо ответил Ефим Анисимов не отводя взгляда, — мне всё ясно, Серафим.


Обвожу глазами всех, стараясь по очереди заглянуть каждому в глаза:

— Ещё вот, что… Все мы в нашей команде — живые, грешные и обуянные земными страстями люди и, между нами могут быть непростые отношения: симпатии, антипатии, дружба, ссоры… Любовь и ненависть даже. Одного только не должно быть — предательства в пользу чужих! Вы, как команда пиратского корабля: пока горизонт чист — команда может сколь угодно выяснять меж собой отношения. Но когда с марса кричат, что впереди видно купеческое судно — которое можно ограбить, всё отбрасывается в сторону — ради общей цели, ради общего блага всей команды корабля!

По глазам вижу — последний образ всем понравился. Значит, продолжим его эксплуатировать:

— Капитан корабля тоже человек и не застрахован от вольных или невольных ошибок. К нему можно как угодно относиться: думать и языком по «камбузам» мести — не запретишь… Но когда на море бушует шторм, когда борта корабля пробиты, а трюмы полны воды и он тонет — не время искать виновных или «козла отпущения». Вся команда должна всё забыть ради главной цели — спасти корабль, груз и себя… Без капитана на мостике такое сделать невозможно!


Без всякого сомнения, мои слова — произвели на ребят впечатление, запали им в душу и, очень надолго запомнятся — быть может даже навсегда. Надеюсь, что они впитали мою мораль на уровне подкорки. Оглядываю внимательно всех ещё раз:

— Ребята, вы все всё поняли?

В ответку горящие неугасимым пламенем глаза:

— Мы всё поняли, Серафим.

* * *

Губернское руководство РКП(б) тоже в запарке: к нам приезжал, беседовал с нами, выступал на импровизированном митинге и даже прошёлся по улице на демонстрации и погорланил — сам Жданов…

Да, да!

Тот самый Жданов Андрей Александрович — ныне, заведующий агитационно-пропагандистским отделом (АПО) Нижегородского Губкома РКП(б). Уже в следующем году он станет 1-ым секретарём Горьковского (Нижегородского) крайкома партии, а с 1934 года сменит в Ленинграде убитого Кирова.

Что характерно, больше никого из губернского партийного руководства не явилось — ограничившись грозными или наоборот, растерянными звонками.

Приезжали граждане из «органов», так сказать… Из вполне «определённых» органов, как сами понимаете. Беседовали с отдельными представителями — с вашим покорным слугой в том числе, выслушивали бесконечные речи на заседаниях актива — порой за полночь. Но не найдя никакой «контры» — оставили нас в покое, наедине со своими проблемами.

Товарищи из НКВД же (из родной милиции то есть), хоть и предупреждали строго о недопустимости самосудов и строгой ответственности за них — но исподволь были довольны и, даже почти открыто и откровенно, науськивали нас на хулиганов… По крайней мере, я так их понял.


Согласен: в другое время, возможно и нас всех — «по шапке»!

Однако, волею судеб момент заявить о себе был выбран — удачнее не бывает. Ныне и, до самой смерти Ленина в январе 1924 года — самый пик «подковёрной» борьбы в правящих кругах и непонятно ещё кто кого: Зиновьев (в группу которого входил Сталин) сковырнёт Троцкого или совсем наоборот. Лишь, когда зимой 1924 года у Ильича «ноги остынут» в деревянном Мавзолее — всё определится, всё встанет на свои места и будет ясен полный расклад на политическом Олимпе страны…

Ныне же, многие из местных партийных функционеров ставили именно на Льва Давыдовича — что и объясняет смену «смотрящего» в Нижегородской губернии в 1924 году, после проигрыша того «по очкам» триумвирату Зиновьев, Каменев, Сталин.

Но, это будет потом!

Пока же, сторонники Сталина не знали о своей победе и цеплялись за любое проявление массовой поддержки и, этот случай не прошёл мимо их внимания. После длительной беседы Жданова с группой наших активистов, Анисимов-младший обратился к нему с инициативой:

— Нужна поддержка партии! Поэтому мы считаем: надо писать старшим товарищам: в Центральный комитет партии — лично товарищу Сталину.

Тот, был просто без ума от радости, долго жал Ефиму руку:



Рисунок 101. Заведующий агитационно-пропагандистским отделом (АПО) Нижегородского Губкома РКП(б) Жданов А. А…

— Правильно, товарищ Анисимов! Только товарищ Сталин правильно оценит и поддержит среди руководства партии то великое дело, что вы задумали.


Однако после того как Жданов уехал, на общем собрании Губисполкома победила иная точка зрения — что письмо в Москву надо писать всё-таки Троцкому. Я не смог переломить ход событий: «демократический централизм» — мать его, голосование — «свободное волеизъявление», чёрт бы его побрал!

— Миша, — шепчу я Барону, — эта бумага должно быть вечером у меня.

— Зачем, ведь…?

Шиплю рассерженной змеюкой:

— Ты хочешь в архивах петроградской ЧК порыться или уже передумал?

— Конечно хочу — нет, не передумал… А, как…?

— Тогда не спрашивай «как», Миша — а делай! Или, иди к чёрту.


Барон «сделал»!

Всю ночь корпел, портил зрение при тускло-мерцающем жёлтом свете туземной электрической лампы — но в Москву пошло правильное письмо, к правильному вождю и с подписями правильных комсомольцев.

На удивление быстро — как раз к началу операции «Хулиганов нет», пришла ответная телеграмма от Генсека РКП(б):

«Товарищ Жданов! Инициативу товарищей нижегородских комсомольцев всемерно поддерживаю и одобряю. Сталин».

Ну, вот мы и обзавелись «крышей»!

Андрей Александрович Жданов после получения телеграммы от Сталина, тут же прибыл к нам в здание нижегородского губернского исполнительного комитета РСКМ и взялся как бы «координировать» войну с хулиганами от лица РКП(б). Немедленно началось формирование «Ударных комсомольских отрядов по борьбе с хулиганством» (УКО), был избран штаб руководства операцией «Хулиганов нет» из представителей комсомольских организаций города и провинций, который возглавили Ефим Анисимов с его заместителем Кондратом Конофальским.


В пятницу поздним вечером, из Ульяновска прибыла наша основная ударная группа и Кузьма с сотней «американских» бит. Кроме того, приятно порадовал наш Домовёнок:

— Смотри, Серафим, что я придумал!

— Ну, смотрю — что там у тебя? Во…! А что он такой тяжёлый?

Разобравшись, обнаружил — что в карманы привезённых с собой жилетов-разгрузок, он положил по тонкой металлической пластине:

— Это листовое «лопаточное» железо. Уже проверяли: удар — даже самого тяжёлого и острого ножа держит.

— Ай да Кузька, ай да — сукин сын, — просто кипятком писцаюсь от его ума и сообразительности, — как хорошо придумал, а?!.

Тут же примерил один такой импровизированный бронежилет и остался доволен: стальные пластины хорошо защищали наиболее уязвимые места — район груди и живот.

— Слушай, Домовёнок, — верчусь пред зеркалом, — живы останемся — надо будет патент на изобретение оформить.

— На кой?

— Чтоб был.

— Аааа… — ковыряет в носу, — ну, как скажешь — надо, так надо.

* * *

«Акция» была назначена на вечер субботы и к этому дню всё было практически готово. Предварительно небольшими группами, средь бела дня совершали разведывательные вылазки — знакомясь с местностью и повадками противника. Заодно, я кое с кем познакомился дополнительно и продумал всё до мелочей…

Кажется «всё».…Или?

— Да нет, — успокаиваю сам себя, — всё должно получиться как надо.

Наскоро инструктирую напоследок бойцов:

— Товарищи! Враг многочисленнен, коварен и очень хорошо вооружён… Поэтому, когда начнём — бить надо долго не думая: увидел хулиганскую рожу с чёлкой или другими какими «особыми» приметами и, врезал битой — чтоб с копыт его! Иначе, он вас порежет или череп проломит.


С Бароном у нас состоялся отдельный разговор:

— У тебя особая роль, Миша: в общей свалке не участвуешь и бдишь — пока не увидишь кого с огнестрелом. Как только такая гнида материализуется: вот тебе неучтённый ствол — дальше сам знаешь, что делать.

Тот, со знанием дела осмотрел со всех сторон солдатский «Наган» — заначенный после ликвидации бандформирования с Дона, посмотрел ствол, проверил патроны в барабане провернув его:

— Эх, как я тогда мечтал о таком… Конечно, знаю.

— После применения, не дай Бог, конечно, — трижды сплёвываю через левое плечо, — не забудь выбросить — лучше в сторону беспредельщиков.

* * *

Наконец, начало темнеть — решающий час настал и, мы с Елизаветой одетые в «пролетарки» — по-пионерски взявшись за руки, заходим в парк в котором находился «Рабочий клуб» — под изумлёнными взорами прогуливающейся на свежем воздухе одиночной шпаны.

— Глядь, какие чоботы!

— Надо бы снять — фраерку, они кажись жмут…

— Чё твои «чёботы» — ты на евойную деваху глядь!

— Ух, ты… Вот бы ей вдуть!

Всем приблатнённым — предлагавшим «поменять» мои берцы на кирпич, или пытающимся «подкатить на гнилой козе» — отправив меня «погулять», познакомиться с Лизой то бишь, я с вежливой улыбкой говорил:

— Мы артисты — идём к Колчаку (другим я говорил, что идём к Большому Ивану)… Хочешь лишних проблем со здоровьем, братан?

«Проблем» никто не хотел, тем более со здоровьем — но в дверь Рабочего клуба вслед за нами ввалилась целая толпа. Даже, выясняющие отношения сразу за двумя углами, прервали это своё — безусловно весьма увлекательное своё занятие до следующего раза и, последовали туда же — не желая пропустить возможно зачётное зрелище.

Пока, всё шло по «сценарию».

— Кто такие? — то и дело слышалось, — смотри какие штиблеты на фраерке лысом!

— Вот, это шмара! Чья она, с кем гуляет? С этим сморчком, чштоль?!.

— Клещ! Врежь ему «краснофлотского»!

— Охолонь, паря! Говорят — артисты. Мол, идут к Колчаку…

— Не бреши! К Ивану Большому.

— Сам не бреши!


Внутри, стандартная ситуация — виденная много раз в «своё» время на дискотеках в колхозных клубах: дамы вдоль стеночки ждут приглашения кавалеров, редкие парочки томно танцуют «медляк» под барабан Страдивари… Извиняюсь — под баян.

Однако, есть и свои нюансы: обе враждующие группировки тусуются каждый на своей стороне — а на возвышении сцены точь так же, сидят их главари с ближайшими «шестёрками» и разукрашенными подругами.

В танцевальном зале клубами висел табачный дым, смрадно смердело пивом и сивухой, а по облику и поведению некоторых «культурно проводящих досуг» — можно было понять, что они уже пьяны в дупель…


Музыка как-то «сама-собой» замолкла, остановились танцующие пары и все присутствующие — раззявив зевальники, уставившись на нас с Лизой. Та, поневоле поёжилась… Шепчу ей:

— Всё будет хорошо, моя девочка. Я с тобой и все наши ребята рядом…

Меня б, кто успокоил! Внутри, всего колотит — как центрифугу у советской стиральной машины.


У подножья сцены сидит на лавочке безногий баянист в драной тельняшке и бескозырке с выцветшим названием корабля — с коим я не так давно познакомился, имел некий конструктивный разговор — закончившийся перераспределением в его пользу моих денежных знаков и, пару репетиций перед намечающимся «бенефисом»:

— Маэстро! Зажги-ка нам «пролетарочку»!

Тот, прищурив один глаз как от Солнца на пляже, посмотрел снизу вверх:

— А, «горючку» принёс — чтоб я тебе «зажёг», что?

— Держи вот, братишка — залей трюм!

При всеобщем гробовом молчании, тот берет протянутую ему мной полулитровую бутылку ульяновского самогона, открывает, несколько брезгливо нюхает… Затем хорошенько взболтнув, буквально высасывает с горла весь пузырь до дна — только кадык, как поршень насоса — туда-сюда ходит.

Крякнув и закусив поднесённым Лизой солёным бочковым огурцом с горбушкой черняшки, музыкант выдыхает — прежде чем растянуть меха:

— «Пролетарочка с выходом»: кто не танцует — тот пида…раст.


Конечно, я понимаю — рок-н-ролл на баяне… Не, а… Смеяться будете!

Но, в данном случае — «зашло», как надо. Баянист был — от самого Господа Бога, без всякого преувеличения.


Ноги, приученные к ритму — сами пошли в пляс. Мы с Лизой выскочили на сцену меж двух групп остолбеневших от происходящего и нашей наглости главарей отморозков и:

— Хоп, хоп, хоп! АССА!!!

В танцевальном зале — ни одного «пида…раста»: все без исключения задрыгали ногами, рожами не отворачиваясь от сцены… Какое-то «броуновское движение»!

У находящихся на сцене топ-блатарей, выпали папироски из зубов: моя партнёрша, как летала — только юбка парашютом развивалась, да голые коленки мелькали. Я еле успевал её ловить да подхватывать — в свою очередь, носясь вокруг неё «мелким бесом».

Вхожу в раж, вопя во всю Ивановскую:

— ВАУ, ОЙЕ!!! МЫ ПОРВЁМ ЭТОТ ГОРОД!!!

Увы… Но человечий язык слишком скуп и беден, чтоб описать всё это.

* * *

…Увлекшись танцем, я не видел всего происходящего и не понял, отчего смолкла музыка — как заткнули чем. И как вдруг рядом с нами очутился худой и длинный как жердина из плетня, Гришка Колчак — про которого я знал только, что он кокаинист и сексуальный маньячила. Красная фуфайка, высокие сапоги, лихо заломленная набекрень фуражка, приблатнённая чёлочка — как грязный крысиный хвостик спадающая на замаслившиеся похотью крохотные глазки с сузившимися зрачками.

Взгляд у него, да… Как у обдолбавшегося до зелёных соплей серийного маньяка при виде беззащитной жертвы в глухом переулке.


Чёрт, это несколько не по моему «сценарию»!

— Отдохни на лавочке, фраерок, — перекинув папироску из одного стороны рта, в другой, — дальше, я — с твоей кралей танцевать буду!

Колчак пытался поймать Лизу за руку — да та, увернулась, прижавшись ко мне.

— Спокойно, девочка, — шепчу, — я с тобой.

Правила поведения при общении со шпаной мне хорошо известны: смотреть ему в глаза — значит бросить открытый вызов. Опустить глаза вниз — показать слабость и вызвать немедленную агрессию.

Дерзко говорю ему, глядя мимо — как сквозь пустое место:

— Слышь, «танцор» — тебе чё? Собственные яйца жмут⁈ Сядь на место — не мешай людям культурно отдыхать.

Тот, явно озадачен или возможно даже — растерялся на минуту от такой борзоты.

— Эй, Колчак, — выкрикнули из «публики» знакомым мне голоском, — эту тёлку тот фраерок привёл Большому. Убери заготовки, жердяй, пока тебе их не отломали!

Группировка Ивана Большого, гулом голосов поддержала говорящего.


Тут же, возле нас оказался вышеупомянутый персонаж — похожий на самца-гориллу в период гона за западным интуристом. Материализовавшийся с шустростью жидкого стула, Иван Большой буром попёр на Колчака:

— Ты, чё? Не слышал, чё те народ говорит? Вали отсель, «танцор»!

Однако, из зала послышалось опровержение:

— Не бреши! Он её Колчаку привёл — фраерок лысый сам так сказал!

И этот голосок мне знаком… Почему-то.

Гул голосов сторонников длинного обдолбыша с адмиральским прозвищем — используя общепринятые в подобной среде идиоматические словосочетания, поддержал его.


Народ в танцзале уже был достаточно разогрет ещё до нашего прихода спиртным, кокаином и нашим с Лизой «номером». Страсти понемногу накалялись:

— Сам не бреши, сука!

А, это уже истошно орёт воняя гландами, незнакомый кто-то.

Ну, дальше знаете, да⁈ Слово за слово и, срач в танцзале, стал разгораться «обратным палом» — без пожарной машины с брандспойтом, уже не погасишь:

— Падла, я тебя порву!

— Урою тебя, мразь!


Изучив местные порядки, я предполагал что оба лидера соперничающих группировок «культурно» выйдут подраться из-за Елизаветы «за угол». Но из-за одного неадекватного обдолбыша — придётся импровизировать, раз всё пошло не по сценарию.

— Вообще-то мы с моей девушкой сюда потанцевать пришли, — вежливо улыбаясь, сообщил я обоим вожакам, — разрешите, мы уйдём?

— Можешь идти — тебя никто не тронет, — не глядя сплюнув мне под ноги, ответил Большой, — а девка останется. Она, уже не твоя…

У Колчака было своё предложение:

— Фраерка разденем да разуем — да поделим его чоботы и тряпки, а «лохматый сейф» в карты разыграем… Всё по справедливости — как тебе, Большой?

Тот, презрительно сплюнул под ноги уже «адмиралу»:

— С тобой в карты играть⁈ Поищи дурней в другом районе. Девка моя — без всякого базара, а фраерка забирай вместе с чоботами и шмутьём… Разуй его, раздень и…

Прозвучало довольно похабное предложение — однозначно гомосяткой направленности, от которого меня всего передёрнуло, а «шохи», сгрудившиеся за спиной этого гориллы — хором жизнерадостно заржали:

— БУГАГАГА!!!

Колчак, покраснев от обиды и ярости, заправил под кепочку блатной чубчик и сунул руку в карман. Вынимает… Мать твою: у него оказалась железная перчатка — самая настоящая, как у средневекового рыцаря!

— Ты что, жирный пидор, тут гундосишь⁈

Твою, мать!

В руке Ивана Большого тут же блеснул холодной улыбкой смерти нож. Да, ещё какой нож — здоровый как римский гладиус, или мне с перепуга так показалось…

Мать, твою!

Сюда же без «железяк» ходют!

— Кто «пидор»⁈ Ах ты, ё… твою мать! Забыл, у кого мотню намеднясь нюхал?

— ЧЁ⁈ ТЫ ЧЁ ВАЩЕ БАЗАРИШЬ, ПАДЛА⁈

У меня шары — вот-вот на лоб выскочат: а, как же «нейтральная территория»⁈

Млять, всё пошло без всякого сценария: вообще-то, планировалось — что они за угол выйдут выяснять отношения «по культурному» и, без своих «железяк».


Меж тем «внизу», девки с визгом стали разбегаться кто куда и, маты посыпались пуще прежних — из одной толпы хулиганов в другую полетели пустые бутылки… Я вовсе не пустил этот процесс «на самотёк»! Это Санька да Ванька, прикинувшись хулиганами противоборствующих группировок, провоцировали меж ними бойню. Их идея, кстати — я лишь её правильно тактически «оформил».

Шум, крики, мать-перемать — вот, вот и… Вспыхнет!

И, тогда выждав немного время, прибегут наши ребята. Осталось нам с Лизаветой продержаться чуть-чуть.

* * *

Оба альфа-самца на сцене, не решаются на активные действия — понимая опасность противостоящего противника. Они буровят друг друга взглядами, топчутся с места на место — как бы примериваясь для нанесения удара и переругиваются.

Однако я вскоре понимаю — всё это дешёвые понты!

Противники равные и, вот-вот — попугав друг друга и соблюдя внешние «приличия» — положенные им по их статусу среди братвы, начнут искать какой-то устраивающий обоих компромисс. Наиболее вероятный из них — Лизу изнасилуют по очереди, а меня… Возможно, просто разденут и отпустят на все четыре стороны без надругательства над личностью — отвесив лишь пару хороших затрещин «для порядка».

В «сценарии» такого не было — приходится создавать новый, импровизируя на ходу. Шепчу Лизе:

— Твой одиночный выход, девочка: раззадорь и страви этих бубуинов… Ну⁈ Обвини их в трусости!


И, Елизавета не подкачала:

— Да, никак вы оба сцыте!

Она, как королева на рыцарском турнире, улыбаясь выходит меж двумя «бойцами» и сделав ловкий пирует — от которого, юбочка приподнявшись колокольчиком, обнажила на миг её белые округлые коленки, бросила меж ними носовой платок:

— Победитель получит всё!

Это, как спусковой крючок у стартового пистолета нажали: оба «претендента» на её «всё» — бросились вперёд с неистовостью двух козлов на «брачном» поединке, позабыв про всякое благоразумие.

В отличии от «киношных», реальные драки не зрелищны!

Через мгновенье, они отпрыгнули назад: у Колчака окровенился правый бок и он злобно скалясь, отступил назад под прикрытие шнырей. Оставшийся на месте Большой пострадал меньше: у него повисла плетью левая рука — но правая крепко сжимала тесак.


— Да, что на них смотреть, ё?!. Ху…ячь!!!

Меж тем внизу, наконец, одна толпа хулиганов кинулась на другую и начался всеобщий «замес».

— БЕЙ ИХ, НАХ!!!

— МАТЬ, ПЕРЕМАТЬ…!!!

— На, заполучи!

— Ах, ты ж…!


— Наших бьют!

Часть «шестёрок» со сцены, не удержавшись от искушения, спрыгнула на помощь каждый своим.

Победитель «турнира» — Иван Большой, попытался подойти и схватить за руку свой живой «приз»:

— Как кличут тебя, маруха?

Та, ловко отскочив — подводя его спиной ко мне, отвечает с холодностью Снежной королевы:

— Тебе не один хрен, бычара? Ты не в моём вкусе — пошёл вон!

— Ты ж обещала! — взревел тот.

Я очутился за спиной Большого:

— Джентльмен не привык к женскому коварству…?

Вынутым из-за пазухи «роялистым» титановым ломиком, ловко выбиваю у него из руки нож:

— … Джентльмену придётся привыкать!


Конечно, если по уму — надо было оприходовать Большого ударом по затылку… Однако, не поднялась в тот момент рука — смалодушничал, каюсь! Бить человека сзади по голове, или ножом в спину — не мой «конек».

Тут же, чуть не поплатился за своё идиотское — неуместное в этом случае «благородство».

Громила ловко развернулся с молниеносностью атакующего мангуста и, я оказался с ним лицо к лицу… Следующий удар ломиком им был отбит правой рукой без всякого видимого ущерба.

— СЕРАФИМ!!!

Удар ногой в бок, нанесённый ему сзади Лизой, лишь на долю мгновения отвлек Большого и позволил мне успеть увернуться от нанесённого почти без замаха ответного удара кулаком, упав на пол и перекатившись в сторону. Поднимаюсь на колени — он уже почти навис глыбой надо мной: в его глазах — СМЕРТЬ!!! Удар по коленке не задался — тот опережающим ударом им же под запястье, выбил ломик из моих рук…

Вскакиваю на ноги и, ничего другого не остаётся — как вступить в ближний бой. Мой никогда не подводящий коронный удар: резким тычком — бью в подбородок тыльным основанием ладони.

Бесполезно!

Другой бы на жоп…пу сел, а у этого лишь голова назад откинулась. Хватает меня за шиворот и, рыча тащит на себя — не обращая внимания на с визгом молотящую его сзади руками и ногами, Лизу. Удар ноги балерины — сродни удару тем же ломом, а этому бугаю хоть бы хны!

Пытаюсь бить головой в лицо, но промахиваюсь и как бы припадаю к широкой — как врата ада, груди… Изгиб локтя, потным кольцом питона охватывает мне шею. В глазах темнеет, позвонки трещат:

ВСЁ!!!

«И чё, дуРРРак, „браунинг“ на толковище не взял…?».

Кажется, это последняя в этой жизни моя умная мысля — пришедшая апосля.


Вдруг, как через подушку, слышащийся визг Лизы — перебивает злобное:

— Уйди, шалава!

Глухой удар, брызги горячей крови в лицо и, Большой закатив бычьи глаза — с грохотом «шкафа» валится на доски сцены, потянув меня за собой. Вырвавшись из враз обмякших рук, откатываюсь в сторону и тяжело дыша соскакиваю на ноги… Вижу, вернувшийся на «ристалище» Колчак, машется с шестёрками поверженного соперника, в то время как его подручные пытаются поймать Елизавету.

Те, явно растеряны: Лиза, как занимающаяся когда-то балетом — умеет высоко задирать ноги и не стесняется это проделывать перед парнями — целя по их самым уязвимым местам. К тому же, те боятся нанести ей какой-либо физический ущерб — опасаясь неудовольствия главаря:

— Колчак! Она по яйцам копытами бьёт — на кой ляд тебе такая бешенная лярва нужна⁈ Давай её зарежем!

— Валите «на глухую» — это мусорская подстава!


Что-то вообще, всё пошло не по сценарию!

Выхватываю оба маховичка из карманов и метаю в них, заорав-заревев изо всех сил сигнал к всеобщему выступлению:

— ВАСЯ ПУПКИН — ФОРЕВЕР!!!

В того, что «с яйцами» — хорошо попал:

— Ох, ё… — схватившись ещё и за бочину, тот кулем оседает на землю.

Другой уклоняется от метательного оружия, но ловит удар лизиного кроссовка в челюсть и мирно укладывается рядом… Надеюсь надолго.

Спустя какое-то время слышу ответное, чуть отдалённое:

— УЛЬЯНОВСК!!! БЕЙ ГОРОДСКИХ!!! УРА!!!

Это — наши ребята идут на помощь!

Третий шнырь, таки изловчается поймать Лизу за ногу и резко дёрнув, повалить девушку — сам наваливаясь сверху.

— Ой, больно — нога! Серафим!

Пытаясь удержать её извивающуюся левой рукой, колчаковский шнырь замахивается правой с самодельным кастетом…

Вмиг, оказываюсь рядом: тот, лишь успевает вскинуть на меня голову с закрывающую глаза чёлкой — чтоб тут же словить мордой удар всей подошвой моего берца. Хруст переносицы, фонтан брызг крови на почти новую лизину «пролетарку».

С почти неуправляемой неистовой злостью пинаю его в морду… Ещё раз, ещё и ещё:

— Сдохни, мразь! Сдохни! СДОХНИ!!!

— СЗАДИ!!!

Резко присев с испуга, пропускаю над собой летящую в голову «железную перчатку», падаю на задницу — тут же перед глазами сверкнуло лезвие большого ножа. Это, разогнав подручных Большого Ивана, за меня взялся лично Гришка по прозвищу «Колчак». Кроме его основного оружия, в левой руке у него трофей — огромный нож поверженного соперника по «рыцарскому ристалищу». Щерится зло-довольно, маньячило-обдолбышь:

— Ну… Передавай привет… Ваньке у врат Рая… Фраерок позорный!

При его росте и длине рук, шансов у меня практически никаких не было.

— А маруху твою… Будем «пользовать» всей толпой… Как ту… Во все дырки… Пока одни уши от неё не останутся…

Ах, ты мразь!


Но, нет — есть у меня шанс! Есть!

Судя по его прерывающейся речи, по посеревшему лицу и бегущему по нему потоку пота — наркотический угар у него проходит: он задыхается, ему надо перевести дух, прежде чем покончить со мной и взяться за Лизу.

Хотел ему в рожу плюнуть: да во рту пересохло, как в штате Невада — в эпицентре ядерного взрыва… Я тоже далеко не свежак! Тогда, просто словами презрительно хриплю:

— Когда тебя выпишут из больнички, Колченогий обдолбыш… Родная мама будет тебе писюк в судно «теребить»… Больше тебе с бабами ничего не светит, уё…бок.

— ЧТО⁈ ДА, Я ТЕБЯ!!!

Кидается на меня в слепой ярости — от удара стальной перчатки в голову я изворачиваюсь, но вот нож…

ЗВЯК!!!

Воспользовавшись замешательством, отбегаю подальше — отвлекая от лежащей Лизы и дразню:

— Что, не ожидал, курва?

Не… Всё же умный этот парень — Кузька-Домовёнок! Как подрастёт чуток — обязательно «поляну накрою» и проставлюсь ему за свой… Уже третий «день рождения»!

Нож отскочил от стальной пластины в нагрудном кармане «пролетарки», а я успел врезать Колчаку по морде хорошего «крюка», перед тем как отскочить… Однако тоже — выдыхаюсь! В полную силу ударить не получилось.

* * *

Тем временем, совсем близко:

— УЛЬЯНОВСК!!!

Смотрю за его плечо: в широкие двери — «свиньёй» вваливаются наши атаманы с есаулами, работая направо и налево битами — только брызги соплей и крови, да осколки зубов в разные стороны:

— Ура! Погнали наши городских!

Самые умные из хулиганов, моментально всосав весь печальный для них расклад, тут же с воем начали линять во все стороны. Особей пять-десять-пятнадцать из них, спотыкаясь об распростёртые тела, пробежали через сцену — не обратив никакого внимания на события, происходящие на ней.

Одного из них я сбил ловко подставленной подножкой и он улетел в суфлёрскую будку — да там и остался, другого снёс хорошо поставленным ударом в ухо и, «потерявшись» — тот побежал в обратную сторону, снова попав под замес.


Сразу, на сердце стало как-то легко и, хищно осклабившись, говорю подходящему ко мне Колчаку:

— Хорошо, что насчёт ушей напомнил, урод! Отрежу их у тебя и подарю своей девушке вместо монисто.

Оборачивается на мгновение через плечо, вслед за моим взглядом… На потном сером лице моего собеседника промелькнула тень озарения. Поняв, что продул этот «раунд жизни» вчистую и, причём навсегда, он решил напоследок громко хлопнуть дверью:

— Хорошо… Что… Напомнил… Фраерок…

Прохрипев это, Колчак направился к Елизавете оставив попытки прикончить меня:

— Шалаву свою… Будешь сам «пользовать» — я сегодня добрый… Дохлой…


Той видать, досталось крепко! Она, с залитым чужой кровью лицом сидела, опёршись руками на пол:

— Серафим! У меня болит нога!

Слышу — плачет.

Я оказался свежее, шустрее и оказался у Лизы раньше. Широко расставив руки в стороны — как статуя Иисуса Христа где-то в «нашем» Парагвае, рычу израненным Годзиллой на нью-йоркском небоскрёбе:

— НЕ ТРОЖЬ ЕЁ, ТВАРЬ!!!

Это было единственное, что я мог ещё сделать.

Колчак, как в замедленной съёмке Зомбикалипсиса — прёт на меня и, в глазах его вижу обшитый красным полотном деревянный ящик с опилками на дне — медленно несомый под печальную музыку…

А в том «ящике» — Я!!!


Колчак подходит вплотную ко мне, решительно замахивается и прежде чем снести меня одним ударом «железной руки» — с оттенком некоторого даже восхищения в адрес Лизы, глядя на неё через моё плечо произносит:

— «Огонь», а не девка…

— Серафим, пригнись! — слышу сзади.

Падаю на одно колено и, тут же сзади раздался плохо слышимый на фоне всеобщего побоища выстрел и меж колчаковских глаз появляется отверстие — не предусмотренное заранее матушкой-природой.

Следом мишкин, слегка недоумевающий голос:

— Мне послышалось, или он сам мне скомандовал: «Огонь»? Последний раз такое слышал — когда при мне расстреливали одного больш… Большую группу белопольских панов!

Лиза, зарыдала, уже не сдерживаясь:

— МИША!!!


Как говорят наши заклятые «партнёры» американцы: «кавалерия всегда приходит на помощь вовремя». Однако у нас, у мужиков свои слова — чтоб выразить благодарность за спасение:

— Миша, блин… Где тебя черти носит? Нас тут, чуть на лоскуты не порвали.

В ответ, невозмутимо ефимовским голосом:

— Извини, Серафим — но всё шло строго по графику…

Оборачиваюсь, на сцене все наши — ульяновские, даже Санька с Ванькой, а Анисимов-младший смотрит на карманные часы и бурчит:

— … Тобою лично составленному! А вот сам ты подкачал со своим «сценарием» — мы вас за углом поджидали.

— А что так поздно сигнал крикнул? — это уже Конофальский, — пока до нас дошло, что дело пахнет керосином…

«Блин, каждый мнит из себя стратега — видя бой со стороны»!

— Некогда было кричать — «покойнички» на редкость шебуршные попались!

На сцене — весь наш ульяновский комсомольский «актив», в полном снаряжении, поигрывая битами и охаживая ими хулиганов пытавшихся линять в этом направлении. «Снайперы», тут же стали внимательно выцеливать наиболее опасные цели среди дерущихся в зале, время от времени метая вниз увесистые маховички.

* * *

В полном изнеможении, валюсь на пол рядом с Елизаветой. Та, с почти высохшими глазами, кивает на свежий труп:

— Серафим! А кто обещал мне его уши?

Похоже, у ней «отходняк» — посттравматическая истерика, то есть. Успокаивающе глажу длинные волосы:

— Девочка моя! Зачем тебе уши какого-то дохлого нарка⁈ Давай, я лучше подарю тебе кроличью лапку на счастье? У Отца Фёдора, этих лапок — хоть завались…

— Так и знала: все мужчины — обманщики.

— «Знала», или как и про оргазм — тебе мама сказала?

— Фи… Пошляк!

— Ладно, «семейные сцены» потом будешь мне закатывать! Давай лучше посмотрим что у тебя с ногой.

Щупаю её лодыжку… Небольшая припухлость… Кажется ничего серьёзного — ушиб или растяжение:

— До свадьбы с султаном заживёт. Давай представление досмотрим — там как раз к развязке «движуха».


«Рёв богов и плачь чертей» — словами «братьев навек», китайцев то бишь!

Не выдержав избиения, смешанная толпа недавних противников ломанулась было в панике через другой выход и через сцену. От последней хулиганов довольно легко отбили наши ульяновские, а на втором выходе из Рабочего клуба и вокруг парка в целом — их ждала засада из нижегородских и губернских комсомольцев.

Хулиганов ловили, дубасили как следует, затем лишали «особых примет» — кепок, красных фуфаек, высоких сапог «гармошкой». Уродским образом выстригали лоб — вместе с блатной чёлкой и, пинками гнали по ночным улицам под всеобщее улюлюканье — бывало в чём мать родила.

Происходила благотворительная акция: «Раздень одного хулигана — одень беспризорника!».


Наутро, подсчитали потери сторон.

Конечно, мелких ушибов, порезов, вывихов и даже отдельные переломы не считали — их без счёту… Всего, вместе с главарями было убито семеро хулиганов и ещё с двадцать с чем-то сильно изувечено — в основном черепно-мозговые травмы. Кто-то из них не выживет, кто-то навсегда останется инвалидом.

Кому-то жалко? Ведь, это подростки — фактически дети ещё, до семнадцати лет?

Мне нет!

* * *

Вспоминаю своё «детство золотое» времён Застоя и, главного нашего школьного хулигана Витьку Коваля — жлоба старше меня на два года и, габаритами — немногим меньше вновь представившегося Ивана Большого. С тем, с самых ранних лет — все наперебой нянчились: семья, школа, родная милиция… Однако, не в прок — мог курить прямо на уроках и посылать прибывшего директора школы туда, где он сам совсем ещё недавно — висел у родного отца «мутной каплей».

В результате такого «воспитания», уже в шестнадцать лет — в восьмом классе, тот насмерть зарезал пытавшегося утихомирить его дружинника — взрослого мужчину, которому ещё бы жить и жить — мужа и отца достаточно большого семейства.

На «малолетке» и далее на «взросляке» — где этот отморозок мотал срок, с ним видать так же продолжали нянчиться — пытаясь перевоспитать в полноценного члена общества. Иначе, чем объяснить — что не успев откинуться из мест «перевоспитания», тот снова там — уже через месяц оказался, лишь поменяв режим и увеличив срок до максимального⁈ В этот раз Виктор Коваль насмерть забил соседа — постучавшегося в его дверь далеко за полночь и, пытавшего объяснить ему и его дружкам-собутыльникам — что некоторым людям ночью необходимо спать, чтоб утром идти на работу…

Далее, эта мразь сдохнет на «крытке» от тубика — когда в «лихие 90-е», там станет несколько голодно.

Вот я и спрашиваю: если бы этого ублюдка, чья-нибудь добрая душа приголубила битой по головке в самом нежном возрасте — не было бы это лучшим вариантом для всех? По крайней мере — для семей убитых им двух вполне нормальных людей, полезных членов нашего с вами общества…



Рисунок 102. Ударный отряд по борьбе с хулиганством, конец 1920-х.

С нашей стороны один погибший из городских — заколот ножом кем-то неопознанным в парке, трое тяжёлых и девять легкораненых.

Этих да… Очень жаль!

Однако, войн — в том числе с преступностью, без потерь не бывает. Главное, чтоб наши жертвы не оказались напрасными. Есть ли у меня такая уверенность, хотя бы на ближайшую перспективу?

Конечно, есть!

* * *

Я и основная часть наших, уехали обратно в Ульяновск в конце сентября, а операция «Хулиганов нет» — приводящаяся комсомольским активом в Нижнем Новгороде, не закончилась одним лишь «генеральным сражением» — в котором были наголову разгромлены на голову две самые крупные хулиганские группировки. Созданные городские «ударные комсомольские отряды по борьбе с хулиганством» — общее руководство над которыми взял на себя Ефим Анисимов, умножились в числе. Помня мои слова о «команде», он тут же подтянул к себе в заместители Брата-Кондрата — велев остальным «альпинистам» немного подождать у подошвы властного Олимпа.

Далее, борьба с хулиганством в нашем губернском центре перешла в стадию «партизанской войны» — в серию мелких, но почти каждодневных стычек.

Вездесущие беспризорники приносили разведсведения о хулиганских тусовках и, там производилась облава с последующим «воспитательным» избиением, «оболваниванием» — насильственной стрижкой, раздеванием и передачей имущества в пользу этих «гаврошей».

Другая схема (наш с Лизой пример оказался заразительным): в хулиганские места посылалась заведомая жертва, например — влюблённая парочка. Как только к ней кто-нибудь цеплялся — тут же рядом совершенно «случайно» оказывался комсомольский патруль УКО. Ну а далее — всё вышеописанное в «Рабочем клубе», с различными вариациями — только в гораздо меньшем масштабе.


Постепенно всё вошло в ровную, накатанную колею: к вооружёнными битами патрулям комсомольцев из «ударных отрядов», прикреплялся один-два милиционера — для наблюдения за законностью. Конечно, в случае необходимости — те «закрывали глаза» на некоторые моменты…

Уже через месяц, достаточно именитым журналистом-репортёром одной из центральных газет, в Нижнем Новгороде был проведён «эксперимент»: провоцирующее шикарно одевшись и прикинувшись пьяным — тот прошёл довольно поздней порой через весь город и даже полчаса повалялся на лавочке в парке…

Конечно, он замёрз и потом долго кашлял и истекал зелёными соплями — всё же на дворе поздняя осень, а не май месяц.

Но, его никто не тронул!

Журналист, проведя эксперимент написал восторженную статью — которая произвела настоящий фурор в стране. Так началось уже всесоюзное движение «Хулиганов нет», которое возглавил…

Сергей Миронович Киров!

Тот, спустя месяц после описанных событий, приезжал в Нижний Новгород и лично беседовал с нашими активистами — Ефимом Анисимовым и Кондратом Конофальским. Конечно, как я подозреваю, «любимец Сталина» кроме хулиганов — зуб точил на будущую оппозицию, на троцкистов, особенно. Точно не знаю, но кажется — так и было «в реале»: их митинги и демонстрации — вовсе не милиция (или не упаси Боже, ОГПУ!) разгоняла, а по инициативе «снизу» — сама возмущённая советская общественность.


Надо ли говорить, что такие «идеи» редко приходят в голову журналистам просто так?

Правильно! «Эксперимент» был проведён за мои кровные пятьсот карбованцев: «цепной пёс демократии» — торговался как барыга на Привозе, собака!

— Товарищ, — спрашиваю, пересчитав и отдав «хрусты» журналисту, — и много вас таких — «продвинутых», в Москве-матушке?

«Лопатник» свой, я не убрал — а как будто между делом крутил его в руках.

Тот, понимающе на него глядя:

— Подзаработать лишний червонец никто не откажется. Почти никто…

— Не могли бы Вы порекомендовать мне несколько своих коллег — обладающих бойким пером, достаточно авторитетных — чтоб протолкнуть статью и, при этом — материально нуждающихся?

— Да, сколько угодно! Если за деньги, конечно.

Так, я стал беднее ещё на двести пятьдесят рублей… Зато стал владельцем довольно внушительного «списочка».

* * *

После побоища, все наши устроились на ночлег и отдых кто куда — большинство через Губком РСКМ. Анисимова же с Конофальским пригласил к себе в «апартаменты» сам Жданов.

Елизавету, Мишку, Кузьму и близнецов Саньку да Ваньку, как и главного виновника «торжества» — Василия Пупкина, я приютил у себя на снятой квартире.

Выспавшись к обеду, перекусили по скорому, привели себя в порядок — то да сё и, я говорю несколько ожившему к тому времени «виновнику»:

— Василий! Наши ребята первый раз в Нижнем Новгороде… Не мог бы ты показать им достопримечательности сего славного города?

— Конечно покажу, — тот с превеликой готовностью, — о чём разговор?

Мишка-Барон, мельком понимающе на меня взглянув:

— Хотя в своё время, я этими «достопримечательности» досыта наелся… Схожу, прогуляюсь за компашку.

Как самому ответственному и надёжному, протягиваю ему пару сотен рублей с мелочью:

— Это вам карманные деньги на «хлеб и зрелища». Я же схожу на рынок за продуктами и, этим вечером мы с вами закатим грандиозный пир!

Посмотрел вопросительно на ещё здорово хромающую Лизу:

— Поможешь мне или ты с ребятами?

Чуть покраснев, та небрежно махнула рукой:

— Конечно, помогу — что я там в городе не видела? Полуголых барышень в витринах нэпманских магазинов?

У Домовёнка отвисла челюсть, а Санька да Ванька — как два мини-трактора, потащили Васю за оба рукава враз:

— Быстрей пошли «достопримечательности» смотреть!


Едва ребятишки вышли, Елизавета повисла у меня на шее, впившись губами в мой рот — как медицинская пьявка и, у нас с ней повторилась апрельско-августовская «история». В этот раз, моя партнёрша по этому «недотраху» кончила три раза и с детской непосредственностью поделилась со мной ощущениями:

— Серафим… Я как на метле летала… У нас, с каждым разом «это» получается всё лучше и лучше!

У меня не повернулся язык сказать ей: «Следующего раза не будет!».


В изнеможении, та практически голая возлежит на моём спартанском ложе, разметав роскошные русые волосы по подушки и, всем видом показывает — что не против повторить. Еле-еле удержался, чтоб не накинуться на неё снова и, уже «по-взрослому» — «отодрать» по полной программе. Не будь мне «в совокупности» восемьдесят с лишним лет…

ЭХ!!!

Старость — это не возраст тела, старость — это склад мышления…


— Согласен, девочка — сегодня ты была в ударе, — накрываю её смятой простынёй от греха подальше, — однако, я вынужден бежать за продуктами — скоро ребята придут, а ужином ещё и не пахнет.

Принюхался: «пахнет» плотским пороком и развратом:

— Помойся — сегодня домком смилостивился над нами и воду горячую дал… И не забудь хорошенько проветрить помещение.

Уже убегая, кричу:

— Не валяйся там королевой после посещения фаворитом, Елизавета, а приберись в опочивальне!

* * *

Первым делом не на рынок, а к витрине ближайшего нэпмановского магазина. Лишь бы на своих активистов не напороться… Чёрт! Здесь никого нет, бежим дальше. И здесь никого.

Растерянно озираюсь:

— Блин, как всегда — когда не надо…

— Мужчина, я живу недалеко, — вкрадчиво сзади, я аж подпрыгнул.

— Легка на помине… Сколько?

— Шестьдесят рублей.

Просто охренеть!

— «Шестьдесят»⁈ Подруга, а ты в зеркало давно смотрелась?

— Ха! А ты, давно смотрел на свои штаны, дружок?

Опускаю глаза:

— Чё со штанами не так?

Ух, ты… А ведь и правда! По улицам бегать ещё ладно — а вот на рынок в таком виде идти нельзя. Та, видно поняв безвыходность моей ситуации, чуть зевнув:

— Конечно, можно зайти в любой подъезд и «потеребить гуся»…

Грубо прерываю:

— Папаше своему будешь советы давать, когда рядом с ним упокоишься… Тридцать пять!

— Пятьдесят пять и ни карбованцем меньше. Если чё — побегай ещё, поищи, поторгуйся…

— Ладно, уболтала на пятьдесят, жрица любви.

Чуть ли не книксен делает:

— Только из чувства сострадания к такому вежливому и воспитанному молодому человеку… Иди за мной.


Следую за ней и по дороге премило беседуем:

— Только давай сделаем «это» быстро… «По-французски» умеешь?

— Ну, а как же! По желанию клиента — хоть по-французски, хоть по-гречески, хоть по-собачьи… Не первый год работаю!

— Да я так думаю — даже не первый десяток лет. Поди, ещё Николая Павловича обслуживала, да?

— «Николая Павловича»? Нет, не знаю такого.

— Правильно: половой акт — не повод для знакомства с императором всея Руси.

— Возможно, он мне просто не представился…

— ХАХА-АХ!!!

Чуть не задохнулся со смеху.

Обижается:

— Чё, смеёшься? Меня мой барин учил, ещё в горничных — а вовсе не император. Как с Парижу приедет — обязательно чему-нибудь новенькому научит.

— Вот, сволочь! «Шлёпнули», я надеюсь?

— Да нет, он добрый был и сам давно помер, ещё…

«Торможу» на полном ходу:

— Надеюсь, не от полового истощения? А то я пожалуй, лучше уж — «гуся»…

— Да, нет — от собственной старости. Когда я к нему, ещё девкой двенадцати лет нанималась — ему уже годков сорок пять было.

— Долбанный педофил…

— Да, нет — его Григорием Парфеновичем звали.


Так, незаметно за светской беседой мы и пришли. По виду, это прежняя квартира того «барина-учителя» ныне превращённая в коммуналку — где бывшей горничной выделили комнату от щедрот новой власти.

Едва закрыв за нами дверь, сама по-хозяйски расстегнув мне брюки и доставая «хозяйство», она «его» сперва оценивающе помяла:

— Ишь, как тебе приспичило! Как окаменел.

Затем, перед тем как приступить к делу:

— Желание есть — можешь дальше балаболить, мне это не мешает.

— Ты так думаешь? Тогда я расскажу тебе анекдот про гаишника и минетчицу…

— Про кого?

— Ну, это… Про милиционера и особу — вроде тебя. Только смотри не прикуси — анекдот очень смешной!

— Женишься когда — бабу свою учить будешь!


«Бабушка русского минета» и вправду — дело своё знала и сделала «это» быстро, чуть ли не в одно «касание». При этом будучи опытной проституткой — она делала вид, что давится «им»: думаю — чтоб поднять мою самооценку.

Не успел закончить довольно бородатый «там» анекдот:

— «…Это ты — сосёшь, а я — минетчица!».

— О, КАЙФ!!!

Как мне конкретно захорошело!

Проститутка деловито заправила «хозяйство» на место, не забыв застегнуть гульфик:

— … Всё! Хорош балаболить — доставай рубли.

Видно с юмором у неё был напряг — из-за сельского происхождения и, анекдот про коллегу она не заценила. Но всё равно — молодец! В любой сфере деятельности, люблю иметь дело с профессионалами.

— Огромное спасибо, бабуль и, вот тебе твои пятьдесят «рваных» за труды.

Та тоже, удовлетворённо, пересчитывая денежные знаки:

— Не за что. Заходи ещё, коль ещё так прижмёт — где меня найти знаешь! Ну или женись, а то когда-нибудь «он» у тебя отломится…

«Разгрузившись», я бегом на рынок.

* * *

В отличии от прошлого года, когда возникшее с началом НЭПа продовольственное изобилие — приятно шокировало, в этом году меня не меньше «вставляло» от антисанитарии…

Видать, просто «зажрался»!

Долго я бродил меж торговых рядов, про себя думая брезгливо:

«Колбаса… Из собачьего мяса поди, хорошо ещё — если без шерсти. Пирожки… Фигня на постном масле — в буквальном смысле. Конфеты… С прошлого года, поди на прилавке пылятся — судя по „товарному“ виду. Ягоды клубники… Интересно, какой сифилитик их собирал-щупал? Квас… Копейка стакан? Дизентерийная жижа чья-то: по цвету судя — сильно разбавленная водой».

Тьфу, гадость!

Горячие сосиски — из каких-то отходов, к рукам прилипающие пряники, не известно как и на чём жаренные семечки, пряники — руки к ним магнитом прилипают, крутые очищенные яйца… Всем этим торгуют с немытых рук, сомнительные на рожу личности из корзин поставленных просто на землю.


Прямо-таки бесила навязчивая реклама.

— Магазин без крыши, — орал продавец галантереи чуть ли не в ухо, — хозяин без приказчика, цены без запроса!

— Травушка-зубровушка для настойки водочки! — кричал другой, тыкая мне в морду какие-то сушёные «гербарии».

— Яблыки коришневые, пакупай яблыки!

«Ба, знакомые всё лица»!

И в этом времени «носорогов апельсиновых» — кавказцев, на российских рынках полным-полно.

Ещё один:

— Совершенно новое средство против зачатия…!

За грудки его:

— ЧЁ⁈ Да, ты охренел!

— Гражданин, это я не тебе… Сударыня, обратите внимание!


Поэт-самоучка — «Пушкин», млять:

— Щеточки для примусов, от угару, от пожару — двадцать копеек за пару!

— Купи мыло — вымой рыло! Кожа слезет — грязь останется!

Да он здесь не один!

— Платки для носа без всякого запроса…

Такое чувство — весь наш народ укушен Парнасом!

Мальчишки, продававшие в эти последние жаркие дни подсахаренную мутную водицу с долькой давленого лимона, кричали как заполошные:

— Лимонад! Лимонад! Сладкий — как мед, холодный — как лед! Стакан за рупь, пять за десять!


Но, всё это ещё фигня — простите мой «французский»… Просто убил наповал торговец мороженным — поставивший свою палатку между общественным писсуаром и мусорным ящиком, рядом со стоянкой извозчиков. И, самое главное — торговая точка оказалась весьма «бойкой»!

* * *

Пошарившись меж торговыми рядами с час, всё же купил все необходимые ингредиенты для приготовления русского борща и узбекского плова, белый хлеб, фруктов и сладостей на всю нашу дружную компашку. Вернулся на извозчике и мы с Елизаветой принялись хозяйничать на кухне…

Кстати, всем девушка хороша: в супружеской постели или на светском приёме будет просто бесподобна — как принцесса Диана!

Но готовить практически не умеет — поэтому лук-морковку чистить да варить-жарить приходится мне. Правда, пока меня не было — в квартире прибралась достаточно прилежно.


Долго молчим… Лиза только трётся об меня довольной домашней кошкой и принюхивается к кухонным запахам — видать, сильно голодна. Чувствую — что-то хочет сказать, но не решается. Наконец, как в холодную воду проруби прыгнув — разве что не перекрестившись:

— Серафим, я «это» иногда делаю ночью — как ты показал…

— Продолжай, раз уж начала.

Смущаясь, краснеет:

— Ну, это… Сама себе делаю оргазм.

— Вот видишь! Всё оказывается очень-очень просто: «наши руки не для скуки».

Опять молчим…

— Серафим! Это… Это не тот оргазм, как делаешь мне ты… Совсем не то — мне не нравится.

Удивляюсь и советую:

— Вот, как⁈ Попробуй сменить руку.

Рассердившись, бьёт кулачком в плечо:

— Ты… Ты… Ты издеваешься надо мной⁈

Сделав энергичный жест, возражаю:

— Нет, не издеваюсь, так все делают: меняют «партнёра» — если не удовлетворяет прежний… Тебе, разве твоя «maman» не рассказывала?

В этом месте не выдерживаю и ржу как конь:

— ХАХАХА!!!

Сперва рассердившись и даже шуточно наградив почёщиной, Лиза в конце концов сама рассмеялась.


Успокоившись, Лиза с какой-то подоплёкой спрашивает:

— Я знаю, ты спишь с Софьей… Ты любишь её, Серафим?

Конечно, наши отношения с бывшей нэпманшей, а ныне председателем артели «Красный трактир» — были ей известны, как впрочем и любому ульяновцу — начиная с примерно пятилетнего возраста.

Сказать по правде, я её люблю. Конечно, звучит донельзя цинично и возможно несколько подло (нет в этом мире идеальных людей!), но я люблю Софью Николаевну — как послушное и ласковое домашнее животное или, даже как некую удобную вещь — делающую мою жизнь более комфортной.

Отвечаю как можно строже:

— Извини, Лиза — но наши отношения с Софьей Николаевной касаются только нас двоих.

Помолчав и даже пошмыгав носом, та:

— Я знаю: ты её не любишь — но спишь с ней. Меня ты тоже не любишь — мы с тобой тоже могли бы…

«На колу висит мочало — начинай всё сначала».

— Нет, не могли бы!

— Почему?

— У Софьи Николаевны, как и у твоей мамы — другой статус, чем у тебя. Они вдовы! Я или Аристарх Христофорович, сколько угодно можем ходить к ним — чтоб «переспать», это ничего в их репутации не изменит… Это тебе понятно?

— Да, но…

— Ты — другое дело, тебе ещё «султана» искать и замуж за него выходить, — подмигиваю весело, — или передумала? Ради сиюминутного удовольствия, ради какой-то низменной похоти ты согласна расстаться со своей мечтой⁈

Подумав, та твёрдо ответила:

— … Нет, не передумала. Нет, не согласна!


Дальше, после довольно длительной паузы — меж продолжающейся готовкой, у нас шёл спокойный, неторопливый, деловой разговор:

— Андрей Александрович, так на меня смотрит…

— Я тоже это заметил.

Не знаю, женат или холост в данный момент Жданов. Помню только, сын у него будет — Юрий. Будет или уже есть?

Ладно, не важно:

— Не твой уровень, девочка. Этот человек не способен стать «султаном» — хотя сатрап из него может получиться знатный.

— Почему?

«Ласты он склеит в 1947 году, — чуть не вырвалось, — зачем нам с тобой такой недолговечный?».

— По своему духу он мещанин — хотя и изо всех сил это скрывает, вот почему. А предполагаемый кандидат в султаны должен быть именно АРИСТОКРАТОМ(!!!) духа.

Та, поражена до самой глубины:

— Как это ты всё определяешь, Серафим? Ты ж с ним едва знаком⁈

«В Википедии читал», — чуть не ответил.

Пожимаю плечами:

— Сам не знаю — на уровне инстинкта, возможно. Посмотрю на иного человека и вмиг определяю, на что он способен — каких высот сможет достичь.

Повышаю голос:

— Да и рано тебе ещё с ним флиртовать! Жданов — уже зрелый мужчина, должно быть — с большим определённым опытом. Хотя и, шарахаться при каждой встрече тоже не стоит: веди себя как маленькая, глупенькая девочка — не понимающая что от неё хотят взрослые.

— Я так и делала, должна заметить.

— Молодец…


Помолчав, снова спрашивает:

— А, Александр Голованов?

Замираю на мгновенье, потом:

— Что, «Александр Голованов»?

— Мы с ним иногда встречаемся и, он оказывает мне «знаки внимания» — как бы сказала моя мама.

— Ухаживает?

— Да, пытается ухаживать. Что в этом случае твой «уровень инстинкта» подсказывает — на что способен Голованов?

Хорошенько подумав, отвечаю:

— У Голованова чувствуется некий «внутренний стержень» — он способен стать тем «султаном», которого ты ищешь… НО!!!

Делаю паузу, затем нарезаю кусочками мясо на плов и, не глядя на собеседницу — как будто рассуждаю вслух:

— Он ещё в самом начале карьеры — у самого подножья властной лестницы — так сказать. Если ты сейчас вскружишь ему голову — влюбишь в себя, дальнейшего его взлёта может и не быть. Ведь, влюблённые мужчины «размякают», становятся крайне уязвимыми!

Елизавета засомневалась:

— Я слышала чаще бывает наоборот: окрылённый любовью мужчина — буквально горы сносит на своём пути.

Пожимаю плечами:

— Без всякого сомнения — бывает и такое! По моему мнению — всё от женщины зависит. А ты уверена в себе?

— Не знаю… Ни разу, ради меня ни один мужчина не свершал ничего такого… Особенного!

— Вот видишь! Конечно, дело твоё — но я бы подождал лет пять и посмотрел, что из Голованова получится к тому времени. Пока же, предлагаю продолжать тренироваться «на кошечках»: учиться влиять на мужчин — не давая им затащить себя в койку…


Помолчали немного, потом она спрашивает:

— Кто будет следующим «подопытным» после Есенина?

Фыркаю презрительно:

— «Есенин»! Тому ты просто задурила голову своим природным обаянием или купила — выкупив его долги…

Несколько обиженно, надув губки:

— Справедливей будет сказать — и то и, другое.

— Называй как хочешь — но это всего лишь первый уровень. Вторым уровнем будет заставить мужчину сделать то — чего до него никто не делал.

Внимательно слушает.

— Ты заметила, как на тебя смотрит Вася Пупкин?

Та, потаённо-самодовольно:

— Кажется, он в меня по уши втрескался.

Все наши ребята уже знали кто-такой Вася и чем он занимается, хотя кроме Кузьки — никто не понял для чего нужны радиолампы.

— Василий на пороге великого открытия — есть у меня чуйка, но ему чуть-чуть не хватает уверенности в себе. В частности, он комплексует по поводу отношений с девушками и, у него не так давно произошла страшная личная трагедия… Помоги ему, Лиза! Избавь от комплекса, помоги забыть свои страхи и придай уверенности в собственных силах. Заодно, сама приобретёшь первоначальный опыт манипулирования и, ту самую уверенность.

Та, в некой неуверенной задумчивости:

— Ну, не знаю… Насколько я понимаю, мужчины порой бывают весьма «прилипчивы». Если я обнадёжу его, он ведь потом по-хорошему не отстанет!

— Если он обретёт уверенность в себе как в мужчине и, при этом у вас с ним не дойдёт до… До «того самого», Вася будет искать «это» на стороне и эта проблема исчезнет сама собой. По крайней мере — по тебе он долго плакаться не станет.

— А найдёт ли он «это самое» на стороне? Ведь…

Понимаю, про что она:

— Время лечит! Мёртвым — сырая земля, живым — надо как-то устраивать личную жизнь. Если Вася сделает мне стержневой пентод, он обретёт не только уверенность в своей мужской неотразимости — но и столько ништяков от меня, что к нему в постель девки сами в очередь выстоятся… Ты уж мне поверь, Лиза!

* * *

На следующий день сходили всей группой в театр.

Страна переживала после социальной революции, революцию культурную — внесшую сумятицу во все виды творчества. Новаторские тенденции затронули и театр — ставший важнейшим средством приобщения к «культурности». Это касалось не только массовых посещений спектаклей, принимавших почти ритуальный характер, но и широкое распространение так называемых «ТРАМов» — самодеятельных театров рабочей молодежи… Хотя, это произойдёт чуть позже — на следующий год.

То и дело слышно было про шумные театральные эксперименты. Большой успех имел сталинский любимец Мейерхольд (ставший затем очередной жертвой его репрессий), активно внедрявший принципы конструктивистской сценографии. Гастроли «МХАТа» в Западной Европе и США принесли ему славу общемирового реформатора в сценической области.


Нижегородский городской театр мне ничуть не понравился — мрачное неуклюжее строение конца ещё 18 века, с въевшимся запахом лампового масла, с выбеленными без всяких затей толстыми брёвнами — поддерживавшими крышу и связывавшими «стойла» зрительских лож.

В провинции тоже не отставала от столиц: нынче в Нижнем Новгороде известный режиссер из Саратова Конин А. ставит пьесу футуриста Каменского В. «Паровозная обедня» — где актеры изображали рельсы, шпалы, шатуны, колёса и прочие «заклепки»…

Это был просто лютый… «Абзац»!

Что удивило зело, несмотря на просто дикую «аннотацию» на театральных афишах — аншлаг бы полный и публика, набившаяся в зал — как балтийских шпрот в консервную банку, воспринимала это мега-комическое действо вполне всерьёз.

Всё действо сидел и ржал, как укуренный чем-то конкретным бельгийский тяжеловоз — вызывая не одобряющую реакцию окружающих меня нижегородских театралов.

* * *

В сентябре 1923 года в Японии произошло «Великое» землетрясение, в Испании — успешный военный переворот, а в Болгарии — неудачное коммунистическое восстание, о котором так долго говорили московские большевики…

Но которое, так быстро подавили правительственные войска.

Другой — «нормальный» попадос, конечно же придумал бы, как к примеру — использовать инфу про землетрясение у самураев — снёсшее как бы не полстраны.

Так я ж, ненормальный!

Сколь ни думал — так и не придумал ничего стоящего…

* * *

[1] АУЕ (также используется вариант А. У. Е.) — «арестантский уклад един» (или «арестантское уркаганское единство») — название и девиз предположительно существующего российского неформального объединения банд, состоящих из несовершеннолетних… Это молодёжное сообщество пропагандирует среди несовершеннолетних воровские и тюремные понятия, требует соблюдения «воровского кодекса» со сбором денег на «общак», взамен обещая поддержку и защиту в настоящем и будущем.

[2] Вячеслав Антонов «Дядя Вова мы с тобой!».

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги