Я – Ангел. Часть первая: Под прикрытием

Глава 5 Лиха беда — начало!

…Казалось, только коснулся головой подушки, как названный отец тормошит меня:

— Вставай, Серафим!

Кто б знал, как был горд за меня Отец Фёдор, когда я сообщил ему — что устроился аж на две «службы»!

Не успел шары продрать и привести себя в порядок, как за мной притарахтела по булыжной мостовой пролётка от товарища Анисимова, чтоб отвести на станцию. Держит он слово, что безусловно радует и позволяет надеяться на кое-какие перспективы.

Хорошо хоть, что кушать почти не хотелось… Впопыхах оделся, на ходу проглотил стакан чаю с куском пирога и выскочил на улицу.

Пролёткой правил молодой, приветливый и крайне разговорчивый парень по имени Федька, в форме милиционера — на год, или может на два младше меня нынешнего. При Анисимове, он был кем-то вроде порученца или ординарца: если вспомнить Петьку из фильма «Чапаев» — то легко себе представить и Федьку… На лицо имеется, даже чисто внешнее сходство на рожу!

— Дорога нонча сухая, домчу вмиг, — пообещал он и, прикрикнул на лошадь, — но, мёртвая!

Вообще то, по дошедшим слухам, Федька назвал кобылу «Интеллигенция» — якобы из-за своей жгучей классовой ненависти к этому сословию… Но при мне он её так ни разу не называл, поэтому думаю это просто фейк.

«Мёртвая интеллигенция», лениво дёрнула ушами, выкатила пару «яблок» из-под жидкого куцего хвоста и потихоньку затрусила.

«Вмиг, не вмиг» — но за полчаса где-то добрались. Вернее, «дотряслись» — такой долгой «местной» поездки у меня ещё не бывало и, меня конкретно укачало — хоть блюй на ходу.

— Товарищ Анисимов просил тебя не долго, товарищ Свешников, — уже не так приветливо, напомнил Федька по приезду до пункта назначения, — час подожду, а если не управишься — придётся тебе возвращаться в город пешком.

— А как узнаешь — прошёл час или нет? — вежливо интересуюсь, — что-то не вижу у тебя на пролётке «ходиков» с кукушкой.

— А я своим классовым чутьём почую!

Вот же, засранец! Ведь, даже самому дебильному лесному ёжику понятно, что принимая дела — я и до обеда навряд ли управлюсь.

С первого на него взгляда — ещё вчера, я понял что этот малый ревнует ко мне товарища Анисимова…

Не в «гомосятском» смысле этого слова, конечно, что вы!

Просто боится за свой статус в случае успешного ремонта «француза»… Очкует холуй, что я займу его место — своими словами говоря. С этим надо что-то делать: врагов в председательском «ближнем круге», мне даром не надо.

Рисунок 11. Типичная дореволюционная железнодорожная станция.

Железнодорожная недостанция — «Разъезд Лукьяновский», произвёл такое же «приятное» впечатление — как и, сам посёлок Ульяновка… Если, не сказать больше.

Боже, какое жалкое убожество!

Железнодорожная ветка здесь была одноколейная и поезда на полустанке останавливались (зачастую, достаточно надолго — «чугунка» работала отвратительно), лишь чтобы пропустить встречный состав или же для ремонта. Само деревянное здание станции с начальником, с помещением телеграфа, с кассой и залом ожидания… Традиционная водокачка для заправки паровозов водой, железнодорожный тупик, несколько пакгаузов, с десятка два жилых строений — среди которых преобладает тип «изба-пятистенок», с сараюшками — из которых, судя по свежим «лепёшкам», не так давно выгнали пастись скот.

Успел как раз вовремя — на полустанке начиналось общее построение со знаменем. Некоторое время постоял в сторонке и понаблюдал пытливым взглядом: хотя и донельзя всё расхлябано — но всё равно чувствовался какой-никакой, но воинский порядок. Бойцы вели себя не как банда вооружённой гопоты — чего я больше всего опасался, а скорее — как группа матёрых дембелей, давно забивших на уставы внутренней и караульной службы.

Это, уже легче!

Средний возраст — где-то в районе тридцатника, хотя нескольким можно с ходу дать за сороковник — а парочке поди и двадцати нет. Опять же: невооружённым глазом видно — мужики в основном бывалые, жизнью и всеми её коллизиями неоднократно тёртые и скорее всего — вдоволь навоевавшиеся на двух войнах.

Таких, нахрапом не возьмёшь!

На меня обратили внимание, поэтому я «вольным» строевым шагом подхожу к строю, чётко вскидываю руку к гимназической фуражке со звездой и:

— Здравия желаю, товарищи бойцы!

В ответ — любопытно-дерзкие взгляды, затем прозвучало нестройное, несколько ироничное:

— Здрав…!

— Разрешите представиться: Заведующий оружием ОВО — Свешников Серафим Фёдорович. Ваш новый начальник по приказу волостного отдела НКВД…

Оживление в строю, все переглядываются да ухмыляются. Кто-то, явно стебаясь, выкрикнул:

Рисунок 12. Военизированная охрана начала 20-ых годов.

— УРА!!!

Хотя, по лицам вижу — общее впечатление произвёл скорее положительное.

«Заведующий оружием»…

Думаете, я рехнулся?

А, вот и не угадали!

Это у меня теперь и, взаправду звание такое — соответствующее званию «командир батальона» в РККА: три «кубаря» на петлицы. Так, что я перешёл в новое ведомство, типа как — с повышением в чине. Хоть и, не тщеславен нисколько — но всё равно приятно несколько…

А аббревиатура «ОВО» означает — «Особый Военный Отряд».

К великому моему сожалению, «кубарей», как и «треугольников» — ни на мне, ни на моих «орлах» — покамест нет. Не дошли ещё до нас сии знаки воинского различия.

Кстати, что самое прикольное: по новому положению, низшее звание в «ОВО» — «агент по охране грузов»…

Ей-ей, не вру!

Далее идёт — «стрелок особого вооруженного отряда», за ним — «старший агент по охране грузов», затем — «отделенный командир». Непосредственно перед моим, стоит звание «комвзвод ОВО, начальник команды по охране грузов»…

Вышестоящее же начальство, называется вообще длинно «Начальник охраны района, помощник начальника района охраны грузов» — четыре «кубаря» и «Инспектор при отделе охраны округа, инспектор при отделе охраны дороги» — один «ромб» на петлицах. Ну, а вообще три самых «верхних» — «генеральских» звания, я просто-напросто не запомнил[1].

Стоящий перед строем коренастый, разбитной боец (этакий «ухарь-купец»!), также — достаточно чётким строевым подходит ко мне и, тоже — под общий смешок приложив ладонь к дореволюционному картузу с красной звездой, несколько развязно рапортует:

— Личный состав взвода военизированной охраны путей сообщений полустанка Ульяновский, построен. В наличии тринадцать бойцов — трое в карауле, отсутствующих и заболевших нет. Комвзвод ОВО, начальник команды по охране грузов, Чеботарёв!

По лицу, да по манере держаться и говорить, вижу — это природный лидер, пользующийся беспрекословным авторитетом среди свой группы. Скорее всего, я при нём окажусь чисто «писарем»: следить, чтоб к документации — «комар носа не смог подточить»! Впрочем, товарищ Кац мне про то — практически в открытую говорил…

В принципе, такое обстоятельство меня пока не напрягает.

Отрапортовав, комвзвод подходит вплотную и протягивает руку:

— Уже наслышаны про тебя, товарищ командир!

Чувствую себя, как молодой лейтёха — только-только из училища, попавший в часть к уже вдоволь повоевавшим, видавшим-перевидавшим виды, сержантам… Да! Надо как-то выстраивать отношения.

Пожимаю его ладонь и отвечаю, улыбаясь:

— Я про тебя тоже! Думаю сработаемся, товарищ комвзвод.

По слухам, этот Чеботарёв — мужик хоть и со своеобразным менталитетом, но во всех отношениях положительный… Типа, хорошего ротного старшины.

Далее, провели перекличку по списку предоставленному моим замом. Затем, провели развод караулов — то есть замену отстоящую свой срок вахту, следующей. Наконец, дал команду «Разойдись!» и в сопровождении Чеботарёва, пошёл знакомиться с объектом.

Первым делом посетили оружейную комнату. У караула я заметил — кажется были «Берданы», а здесь…

— Что это, — растерялся я, — музей Империалистической войны?

— Под вид того! Это вот — старые японские «Арисаки» под «тупой» патрон… Это — французские «Гра», а это — их же «Лебель». Это вот, итальянский карабин «Каркано»…

Схватился сдуру за «итальянца», подержал его в руках… Блин, каким-то дубоватым показался — как полено в руках держишь! Не умеют делать макаронники оружие, эх не умеют…

Видя моё разочарование, Чеботарёв:

— Вот хорошая винтовка — австрийский «Манлихер»!

Я взял в руки «австрийца», подёргал туда-сюда затвор «прямого хода», заглянул в ствол: оружие, хотя и сильно «бывшее в употреблении», хорошо вычищено и смазано.

— Хорошая винтовка, — ещё раз похвалил «иномарку» Чеботарёв, — вот только грязи боится…

— И, чего в ней тогда хорошего?

В принципе понятно: всё оружие под российский — самый распространённый трёхлинейный патрон, отправляли на фронт — а тыловикам доставалось трофейное или же устаревшее, что подогнали «по дружбе» союзнички.

Кстати, ни одного штыка! Знакомое по книгам про Первую мировую войну явление: все штыки клинкового типа от «иномарок» — трофейных или присланные от щедрот союзников, хозяйственные русские мужички ныкали для «собственных», деревенских нужд.

— Прислали такие — уже без штыков, — как бы между делом спрашиваю, — или, здесь на месте — ваши бойцы расстарались?

— Такие прислали, — отвечает с немалой досадой, — а то б наши тоже не оплошали, чай!

Оно, в принципе и правильно — охране штыки и даром не нужны.

Вижу, несколько «наганов» в деревянном ящике, таких же как у меня. Взял один. Пощёлкал курком… Не, не как у меня с самовзводом — «солдатского» образца: перед каждым выстрелом надо курок вручную взводить. Откровенный отстой — потому видать, здесь и лежат — на хер, никому не нужные.

Рисунок 13. Неполная разборка револьвера «Наган».

— Товарищ Чеботарёв! Надо проверить револьвер на исправность… Разберите-соберите его!

Тот, помедлив — скорее всего соображая, а не в падлу ли ему это, тем не менее — пожав плечами, сноровисто выполнил мой приказ:

— Никак нет, товарищ Свешников: револьвер в полном порядке.

— Хорошо, вижу уже сам! Рад, что ошибся, товарищ…

Мне просто нужно было узнать как «Наган» разбирается-собирается: не могу же я, имея такую «военную легенду» — прямо попросить показать, как это делается⁈

Порылся в ящике с револьверами ещё, и:

— А этот тут откуда⁈

Тот, немного помявшись:

— После обыска в одном плацкартном вагоне под полкой нашёл — видно, скинул кто. Сначала домой взял — да сын шибко интересоваться стал. Ну, не выкидывать же добро? Вот сюда и отнёс…

Кивнул головой сочувственно — знакомая история!

Судя по надписи, этот «дамский» — умещающийся в ладонь пистолет, был «Браунингом». Калибр… Что-то в дюймах, по-моему — я в них не разбираюсь, но на глаз — где-то шесть с половиной миллиметров. Это не из такого же ли, интересно знать — слепошарая Фанни Каплан стреляла в Ленина?

Нашёл куда нажать и вынул обойму: не хватает двух-трёх патронов.

— Если понравился — бери себе, — предложил Чеботарёв, — только патроны к такому — днём с огнём не сыщешь.

— Да на кой мне эта игрушка? — закинул «Браунинг» на место, — пусть покамест здесь валяется, глядишь — сгодится на что.

Пересчитал все винтовки, подошёл к месту хранения боеприпасов:

— Часто стреляете?…В смысле: как часто производится стрелковая подготовка?

— «Стрелковая подготовка», спрашиваешь? А, зачем⁈ Бойцы у меня опытные, бывалые — многие, как я — ещё царской службы. Настрелялись все уже досыта: кто за год, кто за два. А кто, как я — за пять лет…

Резонно! Раз научившись плавать или на велосипеде ездить — уже не разучишься. Позже правда выяснилось, что в Царской армии на стрелковой подготовке сильно экономили.

— … Да и патронов нет столько, чтоб попусту стрелять! Так, на раз отбиться — если что.

Настораживаюсь:

— Что? Бывает, что и «отбиваться» приходится?

— У нас? У нас на полустанке — нет! Что у нас грабить⁈ Вот ежели вагон какой на перегоне сломается, вот тогда — приходится стрелять, да… Мужики же местные — несознательные элементы. Ну, там наши — дали разок залп поверх голов, те и разбежались по кустам! Ну, а так — кругом банды, проходу нет. Иногда, нас посылают вместе с милиционерами их вылавливать.

Однако, что-то мне в его голосе и взгляде не понравилось…

Ладно, отложим выяснения в долгий ящик.

Патронов для винтовок, действительно — раз, два и «кот наплакал». А, вот для «Нагана»…

— Да, не надо эти пересчитывать, товарищ командир! — запротестовал начальник команды по охране грузов, — они у нас неучтённые: проезжающая через нас воинская часть пару ящиков обронила.

Проверил по документам, действительно — в списках не значатся.

Хм…

— И, как часто у вас такие случаи бывают?

Тот, почесав затылок под сдвинутой вперёд фуражкой, расплывчато как-то ответил:

— Да, уж случается…

Понятно. Скорее всего, просто стащили — «плохо» лежащее или на самогон выменяли. Хотя последнее крайне маловероятно.

— Раз уж они у вас неучтённые, я отсыплю себе жменю…?

Интонация у меня отнюдь не была вопросительно-просительной, а скорее — хозяйственно-свойской. Не успел он даже ответить — как я уже вполне по-свойски, «отсыпал» себе в карманы две пригоршни нагановских патронов. Поэтому ему осталось только согласиться на реквизицию:

— Конечно, о чём разговор⁈

Выходя из оружейной комнаты, обронил:

— Сегодня же, обязательно напишу рапорт начальству: пусть даёт нам трехлинейки… Война кончилась и, оружия должно быть — освободилось достаточно, чтоб вооружить особые отряды Республики по-человечьи.

По одобрительному сопению моего комвзвода понял, что заработал у него дополнительное очко в копилку моего имиджа у подчинённых.

Рисунок 14. 47-мм морская пушка системы Гочкиса на полевом лафете кустарного изготовления.

Осмотрели пакгаузы… Склады при железнодорожной станции — по-русски говоря.

Всего их четыре: один вовсе пустой, во втором — опломбированном…

— Откуда, это… — восклицаю в полнейшем обалдении, — тоже «обронил», кто⁈

Что «это», я не спрашиваю — ибо сам скорее всего, даже лучше самого хозяйственного Чеботарёва, знаю…

Это — 47-ми миллиметровая морская пушка системы Гочкиса[2], кустарно переделанная в так называемое «траншейное орудие». Неоднократно участвовал в конструктивных срачах на Форуме альтернативной истории по поводу сего девайса — потому, так хорошо знаю этот девайс.

— Ещё в восемнадцатом году, моряки Волжской флотилии на сохранение под расписку оставили, — несколько удручённо ответил мой зам, — да до сих ни слуху про них, ни духу… Забыли или сгинули должно быть все.

Обошёл вокруг, осмотрел внимательно, под продолжающееся бурчание Чеботарёва:

— Оно, конечно, нам не в тягость — не лошадь чай и, овёс с сеном не просит. Но, всё одно — забрали бы товарищи военные её куда подальше отсюда…

— А боеприпас к ней?

— Нет, боеприпаса не оставили — должно быть, самим нужон был. А пушка баяли — сломана.

Самопальный полу- деревянный лафет, довольно криво сколоченный-склёпанный какими-нибудь народными умельцами в какой-нибудь «кроватной» мастерской, действительно — буквально расползся на составляющие элементы. Открыл затвор и, с немалым усилием с помощью Чеботарёва повернул орудие на свет: канал ствола в достаточно хорошем состоянии, не ржавый, изношен по-божьи…

— Пусть стоит — раз жрать не просит!

Затем, отряхивая руки от многолетней пыли, тщательно протирая их носовым платком, спросил:

— Из документов на неё — только та расписка, да? За нашим отрядом эта пушка не числится?

— Больше ничего нет, нет — не числится.

— Вот и ладненько!

Как можно догадаться, у меня появилась кой-какая долгосрочная задумка.

В следующих двух пакгаузах было в основном разное крестьянско-кустарное и шмутьё-барахло. Имущество местных кустарей и частников-нэпманов… И те и, другие и третьи — из-за низкого спроса на месте, торговать ездили в отдалённые большие сёла, небольшие города вроде Ардатова или Мурома, а то и даже в губернский Нижний Новгород. Вновь изготовленный или не проданный товар, за небольшую плату оставляли под охраной на разъезде…

Удобно им всем так — понятно, из-за чего, да?

Значительную, если не большую часть товара составляла та самая минеральная краска — про которую мне рассказывал Отец Фёдор в первую же ночь моего «попадалова».

Наконец, последний из вверенных мне под охрану «объектов» — довольно разветвлённый и вместительный железнодорожный тупик.

— Здесь раньше вагоны дровами из концлагеря грузили, — пояснил Чеботарёв, — сейчас же сломанные паровозы или вагоны отстаиваются — в ожидании приезда бригады из депо…

— Эти я вижу — так и не дождались.

В самом конце оного из «тупичков» сиротливо стояли ржавый паровоз и вагон. Ещё три вагона, вернее — их «скелеты», были просто-напросто сброшены с рельс и через ни хуже прорастают молоденькие берёзки.

— Паровоз бают — американский, только на угле ездить и может… А где в восемнадцатом году был уголь? У немцев, потом у Деникина и недобитых буржуев! Помучились с ним, да здесь и бросили. У этих вагонов же, лопнули колёсные пары…

— Так, грузить надо меньше!

Криво стоящий на рельсах двухосный пульмановский вагон — был чуть ли не с «горкой» заполнен старыми, ржавыми, изношенным рельсами.

— А этот самый старый — ещё до Империалистической войны здесь встал, когда в последний раз делали ремонт путей…

Убей меня Бог, не помню грузоподъёмность[3] таких вагонов… В прикидку — тонн двадцать или немного меньше.

Короче, в железнодорожном тупике полустанка оказался целый «Клондайк» — многие десятки тонн пока ещё бесхозного железа. Вот только, толку из него нет — от слова «вообще»: вся мелочь уже была давно растащена местными (с «американского» паровоза, скручено всё — что скручивается и, отломано всё — что отламывается), а крупногабаритные куски металла — без специального оборудования не пустишь в дело.

Чувствую себя, как один персонаж древнегреческих мифов — за жадность приговорённый ихними богами к следующему виду наказания: стоит он по горло в воде — а над ним ветки с висящими сочными плодами… Но, не напиться, не поесть он не может — из-за недоразвитой технологии!

Например, те же изношенные рельсы — это высококачественная, износостойкая сталь… Но, чем от неё хотя бы кусок отрубить — чтоб потом в сельской кузне перековать в что-нибудь полезное, что можно с выгодой для себя продать: в топор, лопату или хотя бы обыкновенный нож?

Ни автогена, ни хотя бы болгарки.

Я стоял, смотрел на всё это богатство и мысленно рвал на собственной попе волоса — сожалея, что вместе со мной в будущее не попал мой инструмент из гаража… Вместе с самим гаражом… Вместе с моим «Крузаком»… Вместе со всем моим двухэтажным уютным домиком с подвалом и мансардой… Вместе с моей «бабушкой»…

Вместе с моей — вмиг помолодевшей Королевой!

После обхода и изучения ништяков на подотчётных мне объектах, зашли с Чеботарёвым к начальнику станции. Познакомились с этим угрюмым стариканом, практически молча попили с ним отвратительного «спитого» чаю с гомеопатическими дозами постного сахарина… Зашли к телеграфисту и, довольно долго пробыли там, под уже «пустой» кипяток болтая о всяких пустяках с этим — уж больно словоохотливым тридцатилетним чувачком в студенческой тужурке.

В этом же здании находилась и моя «контора», то бишь — канцелярия Особого Вооружённого Отряда, где я и провёл в полном одиночестве следующие два часа — изучая и систематизируя по отдельным папкам документацию, в основном — личные дела своих подчинённых.

Ничего особенного я не нарыл, бухгалтерии здесь не было — деньги за службу бойцы получали через кассу НКВД…

Ну, что? Пора закругляться и как-то добираться до Ульяновки — чтоб после обеда заняться «Французом»? Конечно! Однако сперва, надо расставить все точки над «ё».

Недолго поискав, нашёл своего зама — комвзвода ОВО Чеботарёва и, пригласив того в кабинет, без всяких экивоков спрашиваю:

— А теперь может расскажешь мне, товарищ Чеботарёв, про то — о чём мне знать, вроде бы и не обязательно… Но про что я сам могу — чисто случайно, или ещё как, узнать?

Вижу — менжуется, тогда заговорщически подмигнув, подбодрил:

— Чисто, для того — чтобы не было меж нами недоразумений в дальнейшем… Чтоб наша служба текла гладко да ровно и казалась нам обоим мёдом… Смекаешь, товарищ комвзвода?

Заместитель у меня попался довольно «смекалистый», поэтому долго кочевряжиться не стал — а «как на духу» или приблизительно где-то так, рассказал мне про местные «тайные» делишки — про которые я уверен, вся округа знает.

Как железная дорога в целом — так и её подвижной состав, к этому времени был донельзя ушатан двумя подряд войнами и ломались только в путь. При поломке вагона, к примеру, его отцепляли на ближайшей станции или полустанке типа нашего, или вообще где-нибудь — на перегоне, если уж до станции его дотащить невозможно. Про это мне Чеботарёв уже говорил, но в первый раз — он «забыл» мне сказать про систему пломбирования.

Особо ценные грузы, конечно, хорошо охранялись в пути… Однако, охраны чтоб караулить каждый отцепленный вагон не хватало и тогда их передавали под опеку местных ОВО, типа моего. И, тут уж смотрели — стоит пломба на дверях или нет:

— Однажды, когда я еще «катался», я чуть не попал по-крупному. До этого момента я катался только с грузовыми поездами, а тут первый раз в жизни поехал с добавочным пассажирским в сторону Ардатова. Опыта в этом деле у меня вообще не было. Ну ладно, все через это проходили! Приехали на место, дежурный по станции даёт команду: принять крытые вагоны с кровельным железом. А при принятии вагонов нужно было обязательно осмотреть пломбы на дверях. Подъехали. Осмотрел я вагоны, вроде всё нормально. Сопроводили состав до разъезда, выходит дежурный (до сих пор помню его фамилию — Печкин), отдаю ему документы — мол, всё в порядке, пломбы проверял. Он подходит к вагону, рукой свободно гайку около дверного крюка отворачивает и приоткрывает дверь, а пломба при этом остаётся целая! «Ну и как же ты смотрел?» — спрашивает. А я и не знал, что на крытых вагонах гайка должна «смотреть» на дверь, а не торчать снаружи! Вот, думаю, попал: любую нехватку на меня спишут и, попробуй докажи, что ты ни при чём. Печкин отдал накладные и заставил перепроверять листы. Хорошо, что всё железо оказалось на месте. Но переволновался я тогда сильно…

Очень интересный рассказ. Но не относящийся к делу. Помогаю ему «чистосердечно признаться»:

— Так значит, наши агенты…

— Если вагон опломбирован, то мы — ни-ни! — уверял Чеботарёв и я ему почему-то верил, — а если пломбы нет, то берём себе самую малую малость.

Впрочем, возможно это особенности нашего народно-национального менталитета, такие! Приходилось мне читать книгу одного иностранца, посетившего наш «русский мир» где-то в середине 19 века… Тот, был явно ангажирован, писал о воровстве как о присущей черте характера каждого природного русского. Но вместе с тем признавал, вражина — если заперто на хоть какой самый что ни на есть примитивный замок, попыток взломать и украсть не будет.

— Ты ещё скажи — «чисто на память», — прикалываюсь, — что «берёте» то?

— Опять же — ничего хорошего не возьмёшь! Мануфактуру к примеру или опять же: керосин, соль да спички, без присмотру никогда не оставят… Ну, разве что… Дык, мы ж по-божески! Никогда с краю не тащим: только с серёдки — чтоб, не видно было

Замечаю: он — матёрый волчище, меня по облику — сопляка зелёного, очкует! Вспомнил ещё одну природную черту нашего менталитета — ярче всего выраженную пословицей «кто палку взял, тот и капрал» и, не очень-то сильно удивился.

— Так что в незапломбированных вагонах чаще всего бывает?

— Ну, там… Буржуйское барахло, да железяки всякие… Струмент, вот… Кирпич там… Сказать по правде и взять особо нечего, товарищ заведующий оружием!

Блин, он мне как будто жалуется.

Вот такие пироги с котятами…

Препятствовать, бороться с этим явлением? По своему опыту работы на «Заводе сельскохозяйственного машиностроения…» знаю: тащили всё — что только можно стащить, без большого риска попасться и ответить. Вспоминаю свой опыт частного предпринимательства: сторожа автостоянки не трогали закрытые легковые или грузовые машины — но постоянно тырили с открытых фур таджиков или узбеков арбузы да дыни…

Всегда удивлялся: они, что? Голодные⁈ Платил нормально, фрукты да овощи в ту пору были дешёвые…

В чём дело?

Сложилось у меня мнение, что так — по мелочи воруя, человек повышает уровень самооценки… Поэтому с «несунами» бороться бесполезно. А зная тутошние реалии — когда могут убить за ношенные штаны или сапоги, ещё и небезопасно!

Что делать?

Поступим по хорошо известному в 21 веке правилу: если не можешь бороться с каким-то явлением, возглавь его и поставь себе на службу.

— Ладно, вы там это… Осторожней «тащите»! — понимающе кивая, говорю, — а в следующий раз — как «струмент» какой, или «железяки» — похожие на заводские станки… На заводе, хоть раз бывал?

— Ну… К свояку на Сормовский завод ездил… В депо в Ардатове — где кум работал, пока не помер.

— Значит, как станок выглядит знаешь?

— Ну… Так точно, знаю! Сам вот, когда в Питере…

— Хорошо! Как в «неопломбированном» вагоне будет что такое или нечто похожее — меня зовите. Всё понял, товарищ комвзвода?

Чеботарёв согласно кивнув:

— Так точно — всё понял…

Потом, что-то вспомнив озадаченно сморщил лоб:

— В восемнадцатом таких вагонов — с заводскими станками, сколь хошь было…

— «В восемнадцатом…»?

Мучительно напряг извилины, вспоминая — почему в этом году, по железной дороге ездило много вагонов с промышленным оборудованием. До великих строек коммунизма вроде, ещё далеко.

— Ну, да! Эвакуированные из Петрограда…

Точно! В восемнадцатом году, с началом немецкого наступления большевики так перепугались, что не только перенесли столицу и правительство в Москву — но и провели эвакуацию некоторых военных предприятий Петрограда. Большинство из них при этом — просто-напросто перестали существовать, а уникальное оборудование потерялось на наших необъятных просторах.

— … На нашем полустанке все тупики были забиты — три месяца простояли, потом протолкнули куда-то дальше — до Ардатова или Мурома.

Хм, гкхм…

— Ладно, спасибо — буду иметь в виду.

В принципе, можно его отпустить — но вижу, мнётся что-то:

— Что-то ещё, товарищ?

— Это, как его… — кто б поверил — краснеет! — сколько «доли» хочешь?

Кулаком по столу и, в три загиба матом:

— ТЫ ЧТО, КОМВЗВОД, БЕРЕГА ПОПУТАЛ⁈ КАКАЯ «ДОЛЯ», К ТАКОЙ-ТО — КАРЛА МАРСА, ФРИДРИХА ЭНГЕЛЬСА И РОЗЫ ЛЮКСЕМБУРГ, МАТЕРИ⁈

Вытягивается в струнку:

— Понял, разрешите идти?

А, вид у него — донельзя довольный! Каким только бывает вид у подчинённого от осознания лихости своего начальника и заодно соратника по кой-каким «делишкам»…

— Идите, товарищ.

Провожая своего зама, комвзвода ОВО Чеботарёва взглядом в спину, подумал: интересно, а товарищу Кацу они «долю» отстёгивают? Может, с его стороны это какая-то подстава? Может, готовится что-то «по-крупному»?

Короче, надо держать ухо востро…

Обратно решил добираться пешком, хотя Чеботарёв и предлагал дождаться какой-нибудь попутной подводы… Нет уж, спасибо! Если даже на председательском тарантасе меня так укачивает, то представляю как будет трясти на деревянной крестьянской телеге.

Да и для здоровья это полезно — ходить пешком!

Конечно смотря на моё нынешнее тело в трюмо — меньше всего думаешь про ожирение и связанные с ним болезни: сколько не потребляю пищи, всё куда-то — как в прорву какую улетает, не задерживаясь.

К этому времени, я достиг достаточно хорошей физической формы — не мускулист, зато страшно жилист! Как только более-менее оклемался, от нечегоделанья тут же занялся обычной утренней зарядкой. Окрепнув, перешёл на отжимания от пола, приседания, «мостик»…

Затем, соорудил в поповском саду, из всего первого же — под руку подвернувшегося, турник и брусья и, принялся каждый день на них отжиматься-подтягиваться, не обращая внимание на множество любопытных глаз местных хроноаборигенов… Особенно — хроноаборигенок, недавно достигших детородного возраста: те чуть или не строем вокруг сада ходили и призывно глазками постреливали, да хихикали!

Набил мешок ненужными тряпками с поповского чердака и, от всей души бил-молотил эту импровизированную боксёрскую грушу руками и ногами. Ну и в заводском пруду — хоть раз в день, если погода позволяет, конечно — но обязательно плаваю-ныряю.

Так что к этому времени, ладони мои заметно загрубели — по сравнению с моментом переноса и, обзавелись почти «пролетарскими» мозолями, а физическая сила в руках стала довольно изрядной. Когда товарищ Чеботарёв при нашем первом знакомстве попытался проверить меня «на прогиб» — как бы случайно сжав мою кисть несколько сильнее чем того требовалось, я это спокойно выдержал все его потуги — даже бровью не поведя.

Как бы там не было, решил на «первую» службу и обратно ходить пешком — по возможности, конечно.

Не помешает!

Можно было бы конечно не ходить, а бегать — что ещё полезнее, но это приведёт к повышенному износу обуви — что пока крайне нежелательно по причине моей крайней бедности…

Ещё одна причина, по которой я решил прогуляться на своих двоих: мне приспичило пострелять из «Нагана» — для того и, полные карманы штанов патронами набил. Во-первых — сильно хочется, во-вторых — навык стрельбы вполне может пригодиться в это, не совсем безопасное время.

«Укромное» местечко для упражнений в стрельбе я заприметил, ещё на полпути сюда едучи — это, не так давно закрытый «трудовой стан» — концлагерь стало быть для «нетрудовых элементов», про который я уже рассказывал. Ворота нараспашку — заходи, бери что хочешь или делай что хочешь. Но, по словам Федьки, местные пока его всерьёз «бомбить» опасаются — из-за дурной «славы» присущей всем подобным местам.

Ульяновский «стан принудительных работ» как он официально именовался, был построен не в «чистом поле» — четырёхугольный кусок которого тупо огородили высоким забором с колючей проволокой и, с вышками по углам. СПР формировался вокруг какого-то отдельно стоящего, довольно крупного, деревянного двухэтажного строения с хозяйственными пристройками — в коих, видимо, находилась администрация сего учреждения. К этому добавили несколько довольно добротных «благоустроенных» бараков для охраны, да вчетверо больше бараков и землянок попроще — для собственно самих заключённых…

Лагерь не крупный — где-то душ на пятьсот сидельцев, поэтому я его за полчаса весь излазил-обшарил. Действительно, всё относительно целое — даже кое-какие вещи от «зэка» и «вертухаев» остались!

Зашёл за угол одного из бараков, нарисовал на стене из бревен круг с «яблочком» посередине, найденным в «конторе» куском мела и, отойдя на семь шагов — высадил в него весь барабан. Напрягал тугой спуск, а так…

Вдруг слышу — конское ржание почти рядом и какой-то грохот, как будто палкой быстро провели по штакетнику.

Выскакиваю из-за угла, смотрю: из ворот, с грохотом вылетают галопом две крестьянские телеги… Сидящие на них мужики, вжав головы в плечи, изо всех сил нахлёстывают своих лошадей.

Ага, соображаю: стало быть — местные бояться уже перестали и решили дербанить бесхозное имущество… Что-то они быстро страх потеряли! Добавляя жути, кричу вдогонку «малыми загибами» Петра Великого:

— Я, ВАС — ТАКИХ И РАЗЪЭТАКИХ, ТАК И ПЕРЕТАК МАТЬ ВАШУ — ТАК И РАЗЭТАК!!!

Только пыль столбом…

— Перестреляю нах, если ещё раз здесь увижу!

Вернувшись к прерванному занятию и с переменным успехом освободив один карман от содержимого, я вернувшись в «градообразующее» здание — вынес оттуда крышку стола, повесил её на ворота и крупными буквами найденным кусочком мела написал:

«ВНИМАНИЕ!!! ОБЪЕКТ НАХОДИТСЯ ПОД ОСОБОЙ ОХРАНОЙ ГОСУДАРСТВА!!! К ЛИЦАМ, ПОЙМАННЫМ ЗА СОВЕРШЕНИЕМ ПРОТИВОПРАВНЫХ ДЕЙСТВИЙ, БУДУТ ПРИМЕНЕНЫ МЕРЫ ВЫСШЕЙ СОЦИАЛЬНОЙ ЗАЩИТЫ!!!».

Полюбовавшись издали деянием рук своих, добавил к надписи стилизованное изображение пиратского «Весёлого Роджера». Затем закрыл ворота и подпер их первой попавшейся на глаза палочкой…

На первое время сойдёт.

Ещё где-то через полчаса вернувшись в Ульяновку, первым делом заскочил в волостную НКВД к Кацу и отчитался о принятии дел, доложил о выявленных недостатках и замечаниях:

— Не гоже, что агенты охраны перевозки грузов и их командиры вооружены всяким буржуинским старьём, товарищ. Даёшь нашу пролетарскую трёхлинейку!

Абрам Израилевич, сделал глаза по полтиннику от моей инициативы, но обещал всемерно посодействовать. Далее, я на него наехал по поводу концлагеря:

— Товарищ Троцкий говорил на последнем съезде работников профессиональных союзов: «Классовая борьба по мере построения нового общества не только не утихнет — она будет усиливаться». А у нас под боком сильнейшее средство этой самой «классовой борьбы» — концентрационный лагерь для контрреволюционных элементов, брошен без призрения… А, коль скоро понадобится — что мы ответим руководящим товарищам? Не сочтут ли они нас с вами самих — этими самыми «элементами» и не пошлют ли в подобное, но только гораздо северней — целлюлозу для народного хозяйства заготавливать?

Абрам Израилевич, конкретно офонарел и, попытался было уйти от ответственности:

— Так, не было же никаких распоряжений насчёт этого самого… Приказали закрыть, а контингент распустить по домам.

— Так не было же и приказа пустить «на поток и разграбление», верно? А, термин «закрыть» — по-современному означает: «законсервировать и сохранить до лучших времён».

— У меня не хватает людей…

— Аполитично рассуждаете, товарищ! Тот, кто делать ничего не хочет — тот, кто к порученному делу относится равнодушно (могу привести в пример царских чиновников), тот ищет оправдания. А истинный коммунист на руководящем посту ищет не оправдания — а способы выполнения…

«Что-то он конкретно завис, — думаю, — надо бы подсказать что, а то — как бы перезагружать не пришлось!».

— … Много людей в этом случае и не надо: на первое время достаточно официально объявить этот объект под охраной НКВД и посадить внутрь какого-нибудь старого пердуна с «пердянкой».

— Хорошо, товарищ Свешников! Тогда, давай разделим с тобой ответственность: от меня «пердун с пердянкой», от тебя — патрули, изредка проверяющие — не сбёг ли он куда.

На том и порешили, хотя товарищ Кац как-то подозрительно на меня поглядывал — а не мечу ли я на его место, типа⁈

Не сцыте, товарищ!

Мне ваше место без надобности.

Наскоро почистив свой «Наган» в дежурке при волостном НКВД, я пообедал в столовой при волостном Совете и принялся за обязанности начальника гаража.

Первым делом проверил как идут дела с улучшением освещённости моего рабочего места и сооружением первой в этом населённом пункте АЗС… Хахаха! Затем, озадачил завхоза новым заданием — рытьём в гараже смотровой ямы, настоятельно рекомендовав обложить её стены кирпичом:

— Не хватало ещё, чтоб единственного на всю округу шофёра землёй засыпало — как простого рудокопа в «дудке»… История и Фрол Изотыч тебе этого не простят, товарищ завхоз!

Таких случаев дофигища — вот только позавчера одного хоронили: техники безопасности в кустарной промышленности никакой нет.

— Да, где ж его — кирпич, возьму то? — всплеснул руками от моей наглости Рудаев.

— Спроси у товарища Анисимова, — пожимаю плечами, — он тебе подскажет точный адрес ближайшего кирпичного завода.

По лицу завхоза, было видно — что тот «адрес» он и сам отлично помнит. Сую ему под нос график ремонтно-восстановительных работ:

— Через три дня у меня запланировано начало разборки «француза»… Не, приведи Карл Маркс — ты мне его сорвёшь, товарищ. Сразу же перейдёшь в разряд граждан, а то и господ!

Поинтересовался — как идёт ремонт ёмкостей под ГСМ и, оставшись довольным:

— Ну хоть в чём-то всё в порядке!

Несколько успокоившись, на сегодня оставил человека в покое.

Заскочил «на минутку» домой попить чаю и, посоветовавшись с Отцом Фёдором, отнёс одной «добросовестной» женщине постирать и заштопать рабочий комбинезон — что нашёл висящим не стене гаража. Теперь, осталось самое главное: надо где-то достать — купить, одолжить или заказать изготовить рукоятку для проворачивания коленвала и слесарный инструмент.

Клима Крынкина — с которым я могу поговорить на эту тему, как самого лучшего кузнеца во всей округе — мне порекомендовал сам Анисимов, а Отец Фёдор и многие другие опрошенные — подтвердили словом эту рекомендацию. Правда, тот жил и трудился в «тупичке» на Пролетарке и, если бы не нанятый по совету местных мальчишка — в жизнь бы его не нашёл!

Кузница Клима была как я понимаю типичным — хотя и несколько продвинутым «предприятием» российской надомной металлообрабатывающей промышленности. Кузнечный горн со всеми положенными прибамбасами, верстак с парой антикварных тисков, даже примитивные сверлильный и токарный станки с мускульным приводом!

Рисунок 15. Предприятие российской надомной промышленности. Мастерская кустаря-единоличника — другими словами.

Сам хозяин сего «предприятия», вопреки ожидаемому мнению о людях его профессии — оказался худющим как спортивный велосипед, хоть и жилистым мужиком уже в годах — с по-молодому чёрной окладистой бородой и слегка кучерявой шевелюрой. Сразу вспомнился Будулай из советского сериала про приключения цыгана: биться об заклад готов и, в этом — изрядная доля цыганских кровей.

Хотя на улице уже вечерело, трудовой день видать был в самом разгаре — пыль и дым стояли коромыслом! Коллектив надомного предприятия, видать, состоял из всего контингента семьи Клима мужского пола — от мала до велика, что сейчас — бросив строгать-паять-стучать с любопытством на меня уставились.

Кивком поздоровавшись сперва со всеми, затем — за руку с хозяином, я объяснил цель моего визита и суть стоящей передо мной проблемы, многозначительно добавив:

— Фрол Изотович просил посодействать…

Тот, не вполне дружелюбно буркнул:

— «Посодействовать» — я конечно могу, но только при предоставлении мне чего-нибудь материального…

Забыл сказать, что когда я намекнул хозяину «лохматины» про оплату расходов на ремонт, он выдал мне: «Волка ноги кормят, товарищ Свешников! Касса пуста и из материального — помочь я тебе могу только конфискованной краской и самогоном. Но это — для расчётов за пределами волости».

Слышали да, каков жук⁈ Как в том анекдоте про гаишника: «Выдали тебе полосатую палку и теперь крутись-вертись как хочешь…».

Ну, хорошо…

С собой я прихватил несколько железяк из гаража, подходящих по размерам для моих задумок. Предъявляю их достав из сидора, и:

— Из материала заказчика! За саму работу, могу принести ещё столько же железа…

Повертев-покрутив «заготовки» в руках, тот наконец с недовольным видом сказал:

— «За саму работу…». А ты знаешь, почём нынче уголь⁈

Быкуем, да? Ну ничего: и не таких видали и обламывали — как ветку сакуры близ Фудзиямы:

— Знаю… А ты знаешь, почём нынче лицензия на частное предпринимательство?

Тот от неожиданности завис и, подумав — вполне конструктивно затем буркнул:

— Ну, показывай, что там у тебя…?

В первый же раз снял штангельциркулем все требуемые размеры болтов и гаек автомобиля — которые предстоит откручивать, затем изрядно помучавшись перевёл в местные футы, дюймы да линии.

Предъявляю нарисованные от рук чертёжики с проставленными размерами…

Клим оказался грамотным — все стены газетами обклеены, поэтому прочитать смог. Проблема возникла другая:

— А это что у тебя написано?

— Где…? Это — допуск: точность, с которой должен быть изготовлено вот это расстояние. Иначе, этот рожковый гаечный ключ или не налезет на гайку или головку болта, или, же провернётся на ней…

Почесав пятернёй затылок под картузом, кустарь честно признался:

— Неее… Так не смогу.

Сказать по правде, не сильно то и надеялся! Поэтому, я вытащив несколько принесённых с собой старых болтов что нашёл в том дырявом ведре:

— Делай как можешь — только чуть меньшего размера. Потом, зажимаешь эти болты по одному в тисках, нагреваешь заготовку ключа в горне и на горячую, на головку болта осаживаешь… Понял? Только закалить не забудь. Ну, а после я сам вчистовую подгоню по месту…

Тот, конечно — сразу на дыбы:

— Отца сваго поучи кадилом махать!

Затем, несколько остыв, ещё раз почесав под картузом, Клим вынес окончательное решение:

— … Вот эту кривулину из вот этой хреновины я тебе откую — если ещё столько же железа притащишь, а остальное — извини! Работа тонкая, маеты много — а нам как-то кормиться надо. А твоему Фролу Изотовичу я и, так кобылу его бесплатно подковываю — пусть на том спасибо скажет.

Вот так нежданка: не во всех оказывается случаях — мой «административный ресурс» действует! Ладно, будем действовать рыночно-демократическими методами:

— Хрен с ним, с Изотычем… Так, сколько же ты за работу просишь?

При озвученной сумме настаёт очередь чесать в затылке мне — начинаю вельми сожалеть, что эпоха военного коммунизма уже кончилась! Счас бы я достал «левольверт» и…

Сожалеюще вздохнув и окинув ещё раз внимательным взором предприятие, особенно полки вдоль стен с орудиями труда, я примиряющим тоном сказал:

— Ладно, куй пока эту «кривулину» из той хреновины, а я подумаю что тебе предложить за работу. Ещё вот… А напрокат какой инструмент дашь? Я тебе советскими деньгами заплачу.

Жалко, конечно остатков своего первого аванса — да, что здесь поделаешь? Жил же до этого, как-то без этих своих «двух окладов» и уверен — дальше как-нибудь да проживу, тем более талоны на питание в столовой имеются.

Назвал сумму двоих своих авансов и Клим впервые с интересом на меня взглянул, хотя и пробурчал под нос:

— «Советскими»…? Это разве деньги⁈

Затем задумчиво поскрёб затылок:

— «Напрокат»⁈…Взаймы, что ли?

— Ну, да! Потом верну — как уже не понадобится… Есть же у тебя что-то лишнее, которым не часто пользуешься?

— А, сколь «надолго» — разреши полюбопытствовать?

— Ну… Положим на месяц. Как только Фролу Изотовичу его таратайку подшаманю — тут же верну.

Ехидно-недоверчиво хмыкнув, тот дал «прогноз»:

— Ну, значится — надолго, если не навсегда. Тады, значится ладно — каждый месяц по стольку платить будешь.

— Как скажешь, Клим!

Хозяин кузни показал мне на пару полок с «лишним» инструментом и, изрядно поторговавшись насчёт ежемесячного «тарифа» и размера возмещения ущерба в случае «форс-мажора», я взял в аренду нуждающийся в замене рукояти слесарный молоток, небольшую кувалдочку — бывшую в употреблении ещё с допотопных времён, нечто вроде раздолбанных пассатижей, конченные клещи, тупое зубило, большую отвёртку, большой и малый бородок в приличном состоянии, ломик с гнутым и расплющенным концом и практически новую стальную щётку… Правда, Клим свистнул своим и они скорёхонько привели «струмент» в относительно божеское состояние.

Ударили с Климом по рукам — закрепив соглашение, попрощался со всеми, сидор с инструментом на плечо и на выход. Уже выйдя на свежий воздух, слышу: глава семейства строго гаркнул и, «персонал» его предприятия зашуршал с новой силой.

Уже пройдя на половину «тупичок», слышу — кто-то догоняет. Напрягся было, но затем отпустило — шаги лёгкие и «босые». Слышу запыхавшееся, ломающееся отроческим голосом:

— Дядька Серафим, дядька Серафим! Погодь, дядька Серафим…

Оборачиваюсь — догоняет меня рыжий парнишка лет четырнадцати, из персонала кузни. Сын Клима или…

— Дядька Серафим! — останавливается, попунцовев от собственной смелости и не решается об чем-то сказать или попросить.

— Можно просто — «Серафим», мы не родственники… Тебя то, как звать?

Скидываю тяжеленный сидор с плеч: разговор — судя по всему, предстоит сурьёзный.

— Кузьма я, — протягивает довольно грязноватую ладошку и, солидно так, — Кузьмой меня кличут…

Невольно улыбаюсь — ну прям домовёнок Кузя из мультика!

— Отличное имя для мужика… У тебя какое-то дело ко мне, Кузьма?

Я примерно догадываюсь — какое у него ко мне «дело». Внимательно приглядываюсь — паренёк на вид смышлёный, бойкий и без сомнения инициативный — раз на такое решился. Ну, как говорится — «на ловца и зверь бежит»: вот и первый комсомолец в мою первичную ячейку!

— Серафим! Упроси дядьку Клима отпустить меня помогать тебе.

— Так, Клим тебе — дядя? А, я то думал — отец…

Впрочем, можно было самому догадаться: сам Клим — чёрный как смоль, а этот — единственный среди его персонала, шатен.

— Да. Моя матушка ему родна сестра — а отца маво ещё на Германской убили.

Однако, надо потянуть паузу, задать несколько дополнительных вопросов — чтоб, получше изучить предполагаемого «помощника» и покумекать — нет ли здесь какой-то скрытой подоплёки:

— Ты хочешь помогать мне, чтоб научиться ремонтировать автомобиль?

Тот, мнётся:

— Ну, да… Дядька Александр меня чуток научил, да убёг… Ты же не убежишь?

«Дядька Александр» — это тот «белоголовый» поручик, я так понимаю.

Вопрос, был задан с таким упованием, что я поспешил заверить:

— Нет, не убегу! Я, как Советская власть — пришёл к вам всерьёз и надолго. Ты мне лучше скажи: в школе учишься?

— Ну, а как же⁈ — выпирает грудь тот, — дядька Фрол, тот строго следит — чтоб дети рабочих и крестьян учились грамоте и, ежели родители несознательные…

Со всей строгостью спрашиваю:

— Хорошо учишься? Запомни: плохо образованные — гайки возможно и научатся вертеть, как мартышка очком… Очки, в смысле… Но ремонтировать автомобиль не смогут — тут головой надо соображать. Так, что?

— Ну… — потупив очи, мямлит тот, — читать и писать могу и, таблицу умножения… Складывать и прибавлять, вот…

Ржу, не могу:

— Главное — отнимать и делить надо уметь, Кузьма!

— «Отнимать и делить»? — смотрит подозрительно, — ну это мне надо по партийной линии учиться…

Ты посмотри, какой смышлёный, а⁈

Ладно, пошутили и хватит, приступаем к делу:

— А, дядька Клим тебя отпустит, если я попрошу?

— Отпустит, вот только если…

— … Если на мой кошт? — заканчиваю за него, — кормёжка за мой счёт и дядьку Клима при этом не забыть — «не обидеть», да?

— Ну, да! А, как же иначе?

Оглядываю скептически с ног до головы — как будто впервые вижу и, в обратной последовательности:

— А в коня ли корм будет?

— Ещё как в коня, — грудь колесом и ломающимся подростковым басом, — хоть я и мелкий с виду ещё, но до ужаса сильный и хваткий!

В конце речи Кузьма выдал «петуха» и, я с полчаса проржаться не мог — аж, собаки из-под всех заборов перелай устроили как при вторжении неприятеля…

— Ладно, вьюнош, поговорю я с твоим дядькой — не знаю какой с тебя помощник, но скучно с тобой мне определённо не будет!

Пока шёл домой, согбенный тяжестью инструмента, думал как найти подход к Климу и повторял вслух из советского детского фильма «Приключения Электроника»:

— «Ури, Ури — где у него кнопка…?».

На следующий день, я опять же — побывав недолго на полустанке и озадачив личный состав «патрулированием», посетив на обратном пути «стрельбище» и поговорив там о житье-бытье с «пердуном с пердянкой» — безногом ветераном ещё «незнаменитой» Русско-японской войны, в Ульяновку вернулся задолго до обеда. Отчитался перед Кацем, проверил как дела идут в гараже и прихватив кое-что из дома, отправился в кузницу.

Проверив только что откованный, ещё тёплый «кривой стартёр» и вполне удовольствовавшись качеством работы и соблюдёнными размерами, раскрыл перед Климом красивую расписную жестяную коробочку из-под дореволюционного чая с вложенной в неё бумажкой, на которой…:

— Вот такое не возьмёшь в плату за работу, часом?

Глаза у Клима стали напоминать полную Луну — в период разгула оборотней да вылета вампиров вместе с ведьмами на Лысую гору! Сначала он глубоко вздохнул, затем затаил дыхание — будто боясь спугнуть чудесное видение и, наконец, с придыханием спросил:

— Где взял?

— Там, где я взял — там Красной Армии больше нет, — безапелляционно отвечаю, — под самой Варшавой у американского офицера-интервента из ранца вытащил — апосля того, как голову ему с плеч красноармейской шашкой смахнул… Ещё вопросы будут?

Про «смахнутую голову» Клим пропустил мимо ушей — видать и, не такие рассказы слыхивал. Подозрительно на меня посмотрев:

— Бают, тебя в одном исподнем привезли? Мол, ограбили подчистую…

Ржу:

— Бандюки у меня меж ягодицами не догадались посмотреть… Хахаха! А ты никак брезгливый?

— Я? Я — нет, чего там брезговать… — заскорузлым пальцем перебирая в коробочке и чуть ли не засунув туда нос, — американские, что ль?

— Американские, американские… Ну не китайские же, — постучал по дереву, — соображать надо, Клим!

Увы… Но, рыболовные крючки были именно китайскими. Правда, изготовленные лет через сто после этого разговора. Конечно, лучше б было, если они и вправду были немецкими или хотя бы и взаправду — американскими, но тут уж…

Не предупредили — прежде, чем меня сюда «попали»! Я б такого к себе в коморку натащил — всем «интервентам» было бы тошно. И, мою… Ладно, не будем опять о грустном.

Ещё в первый раз я заприметил в кузне под потолком примитивное, но с превеликой любовью сработанное удилище, с леской из конского волоса, грузилом и, каким-то ржавым «сучком» вместо нормального рыболовного крючка. После ненавязчивого опроса Отца Фёдора узнал, что да: кузнец Клим является истовым фанатом ужения рыбы, причём не вершей какой или бредешком — чисто для пропитания, а именно спортивной ловли на уду — для удовольствия. Ещё мальчишкой, тот от местных «буржуев» пристрастился и с тех пор всё свободное время на эту пагубную страсть убивает.

Правда, в «лихое» время заводских крючков достать было негде, а из-за убоищного качества лески — расход их в результате обрывов, был весьма велик. Клим, пытался рыболовные крючки изготовлять сам — но что-то хреново у него это получалось: или излишне велики — на сома разве что, или хрупки — ломались, или наоборот — гнулись под весом и сопротивлением рыбы.

Ну, ещё бы! Я его «технологии» своими глазами видел.

— Скажешь тоже — «китайские»… — кузнец трясущимися руками перебирал ничтожнейшую часть моего «рояля», — сколько штук за каждую свою хреновину дашь, шутник?

— «За каждую»? — теперь пришлось делать большие глаза мне, — да это ты, никак шутишь: за всю твою работу — одного моего американского крючка будет достаточно.

Тот, пробовал один крючок на прочность — пальцем пытаясь согнуть или сломать, наколов до крови палец — проверяя заточку, удовлетворённо засопел, но сдержав эмоции как можно равнодушнее сказал:

— Они чё у тебя — золотые, штоль⁈ Нет, это ты шутишь — хорошая рыбина попадётся и всё! Уплыл твой «американский» крючок.

Согласен — резонный довод.

— Хм… Щёлкать клювом будешь — собственная баба из-под тебя «уплывёт», не токмо рыба с крючком. Ладно — уболтал: два крючка даю — ужас, как торговаться не люблю… Идет?

Тот, аж задыхаться от возмущения стал:

— «Не любишь»⁈ А ты точно — поповских кровей? Или, Прасковья Евдокимовна, царство ей Небесное…

— А, вот мою покойную матушку, попрошу не трогать, — положа руку на кобуру грозно молвлю, — чисто из уважения к твоему чисто пролетарскому происхождению: даю три крючка — размеры сам выберешь и шесть метров японской шёлковой лески — чтоб, рыба у тебя не оборвала снасть и с ним не уплывала…

— «Леска»? «Японская»?– почти простонал Клим, закатывая глазки, — «шёлковая»⁈

По-моему, мы его сейчас «потеряем»…

— ПОКАЖЬ, ХРИСТАПРОДАВЕЦ!!!

Пожимаю плечами, мол — дикий народ! Японской лески никогда не видели.

В отличии от крючков, изумрудно-зелёная жилка действительно была японская — диаметром 0,35 миллиметров… Правда, не шёлковая а из современных мне синтетических материалов. Не знаю, на сколько ему её хватит — но выдерживать она должна почти шестнадцать килограммов, если надпись на катушке не врёт. Правда, всю катушку я с собой не взял — а отмотал как раз почти ровно шесть метров на самодельное мотовильце, сработанное из первой же попавшейся деревяшки. И, крючков взял с собой с собой совсем чуток — нечего зазря своими «роялями» светить.

Достал из кармана гимнастёрки, дал ему чуток на пробу… Клим попытался руками порвать, да лишь даром себе порезал жилкой палец — несмотря на моё предупреждение. Облизывая кровь, он тем не менее довольно — наподобие паровоза, довольно пропыхтел:

— Чёрт с тобой, товарищ Свешников — любого уболтаешь… Сколько, кстати наших аршин в этих твоих «шести метрах»?

Я показал рукой на его удилище — из орешника, по моему:

— Вот столько, да и ещё с аршин в запасе у тебя будет.

— Вот, как?!. — со всей поспешностью протягивает «краба», — договорились!

Прячу руку за спину и протяжно:

— Ээээ, погодь чуток по рукам бить… Я тебе послабление дал и, ты меня тоже уважь, Клим.

— Что ещё удумал, кровопивец?

— Дай мне своего кого… — чуть не ляпнул «в помощь», да вовремя осенило гениальною мыслёю, — потолковей парнишку — в выучку.

— «В выучку»? — явно озадачен.

— Ну, да! Не век же мне гайки у анисимовского «француза» вертеть. Выучу кого из твоей фамилии на шофёра — да устрою на своё место… Что скажешь?

Клим всей пятернёй, ожесточённо скрёб под картузом затылок:

— Эх… Взаправду своего бы кого на то место — да, боюсь опозорят наш род, лодыри бестолковые!

Минут десять — пятнадцать, как дрессированная лошадь в цирке согласно кивая головой — выслушиваю довольно нудный монолог на извечную тему «отцы и дети». Мол, трёх сыновей имею и ни от одного толку нет: телом здоровы, да на уме одни девки — только в молотобойцы и годны. Племяш же «умён и сообразителен», да опять же: нет особого смысла учить его ремеслу — коль собственные сыновья имеются. Вот и болтается он «на подхвате» — как известный предмет в проруби.

— Ладно, забирай племяша маво — этот всё на лету схватывает. Сызмальства, страсть к механике имеет: «ходики» с кукушкой у соседа разобрал — тот до сих пор вспоминает! Плотину с водяным колесом на Грязном ручье построил — как настоящая была, пока какой-то дурень не разрушил. Паровик всё в сарае строил — чуть не спалил его: пришлось выпороть — чтоб дурью не маялся. Примус там починить или швейную машинку, запаять иль припаять что — опять же и, взрослого обскачет… Опять же: с тем офицериком всё якшался — пока тот не сбёг куды, паскуда.

— Ты, прям как сваха — невесту расхваливаешь, — зеваю и включаю тупого, — это какой из них племяш твой?

— А, вон тот — рыжий… Кузьма, подь сюда!

Тот, то и дело искоса на нас посматривая, отвлекаясь, пару раз попал себе молотком по пальцам и потом шипел рассерженным котом — что вельми меня рассмешило и, я еле удерживался — чтоб не расхохотаться во время серьёзного разговора. Только позвали, он тут как тут — аж, светится весь как невеста на смотринах:

— Что хотел, дядька Клим?

— Вот познакомься, племяш, это Серафим Фёдорович Свешников — заведующий гаража у самого Фрола Изотовича… Хочет тебя в ученики взять. Ты согласен?

Тот, наклонив голову так, что был виден только вихрастый рыжий затылок, ковыряя босой ногой земляной пол, еле-слышно промолвил:

— Ну… Если отпустишь из кузни, дядька Клим и матушка благословление даст.

— Эх… — вздохнул кузнец, — как собственного кровинушку от сердца отрываю… А с Дарьей я сегодня же вечером поговорю. Ступай!

Мальчишка, не чуя ног от радости вновь убежал на своё место и ожесточённо вновь заколотил что-то молотком, а у нас начался торг:

— Народный обычай знаешь? «Стол» ему — твой, Серафим!

Счас! Тут, не знаешь — как самому прокормиться:

— За весь день «стол», что ль⁈ Да, ты никак «ухи поёл», дядька Клим! Я твоего племяша учу и я же — его кормлю? Может и, сапоги ему справить прикажешь и картуз новый купить, умник⁈

— Сразу видно — попович, жизни простого народу не знаешь, — пренебрежительно махнул рукой тот, — у нас — при взятие в ученье, завсегда так было! Выдь на улицу — да у любого встречного-поперечного в нашем «тупике» спроси.

Выслушав его речь про «простые народные» нравы, вспомнив рассказ Чехова «Ванька», я понял что он прав: взятие малолетки «в ученье», означало фактически покупку живого человека в рабство — фактически он в полной моей власти и, я могу эксплуатировать его на собственное усмотрение. Ну и кормить, естественно…

Конечно, при новой власти порядки изменились — но до всех уголков-закутков бывшей Империи, изменения ещё не дошли.

Тем не менее:

— Ты эти свои старорежимные обычаи брось, Клим! Я твоего племяшу учить буду, человека из него сделаю — и всё за мой счёт? А мне какая корысть от того? Он мне вообще никто — выучится, да сбежит в саму столицу, а кто мне потравленный им корм возместит?

Короче, до ругани дошли — но в конце концов ударили по рукам: я Кузьму кормлю только в обед. Завтрак и ужин — за счёт семьи.

После кузни отправился в гараж — где проконтролировал ход работ по реконструкции и модернизации этого предприятия местного автосервиса, заодно опробовал рукоятку для проворачивая коленвала и всей кривошипно-поршневой группы. После чего долго стоял и озадаченно чесал свой бритый череп: как и предполагал — компрессии в цилиндрах нет, от слова «ни хрена». Стало быть — двигатель «француза» ушатан «на нет»…

Это я ещё сам движок не разобрал и, не проверил опорные подшипники и вкладыши. С досады да со психу, до боли пнул по колесу:

— Да, проще новый купить!

Подумав-поразмыслив, прихрамывая отправился к Анисимову и, без особого напряжения выцыганил у него «привилегированные» талоны на обед для Кузьмы:

— Работы много — кто-то должен хотя бы ключи мне подавать. Или ты ко мне своего «водителя кобылы» прикомандируешь — а на козлах с кнутом сам сидеть будешь?

Фрол Изотович покряхтел, покряхтел, выдал непечатный фразеологический оборот — но предпочёл дать талоны в столовую…

[1] Такая система званий ВОПС была введена в 1923 году, однако не найдя информации по более ранней (возможно система званий была подобной в РККА), я решил несколько ускорить события.

[2] 47-мм скорострельная пушка Гочкиса — нарезная казнозарядная скорострельная корабельная пушка, разработанная французской фирмой Hotchkiss в 1885 году. Они устанавливались на все типы боевых и вспомогательных кораблей в качестве противоминных орудий. РЯВ показала неэффективность этих орудий в качестве противоминной артиллерии. После войны на новые корабли их не ставили, а со старых начали постепенно снимать. Во время ПМВ, в мелких гражданских мастерских или силами воинских частей под 47-мм пушки Гочкиса начали изготавливать импровизированные колёсные для использования против пулемётов противника в качестве траншейных орудий. Однако в ходе боевых действий выявились и недостатки пушек Гочкиса с самодельными лафетами. Благодаря тяжёлому стволу и сильному откату лафет постоянно ломался, общий вес и габариты системы с лафетом были слишком велики для траншейной артиллерии. Тем не менее в армиях некоторых стран в качестве береговой и пехотной артиллерии эти пушки Гочкиса сохранились до ВМВ.

[3] В 1875 году был создан «товарный вагон нормального типа», имевший грузоподъёмность 12.5 тонн. Затем последовало увеличение грузоподъёмности вагонов до 15 тонн, в 1911 году до 16.5 тонн. «Нормальный товарный вагон» оставался основным типом грузовых вагонов вплоть до создания в конце 1920-х и 1930-х годах в СССР новых типов вагонов.