Я (не) буду твоей

Глава 27

Зло порождает зло. Оно, как яд, вползает в души, оставляя после себя лишь пустоту и разрушение. Мой отец убил семью Дамира, и этим посеял семена ненависти, которые взошли местью. Эта месть коснулась меня, как неотвратимая кара. Я оказалась в ловушке какого-то немыслимого своей жестокостью круговорота насилия: Ринат пытался задушить меня, и его агрессия пробудила новую волну зла в душе Дамира. Этот круг насилия вновь сомкнулся на мне, когда месть Рината обрушилась с ещё большей силой.

Мужчины погрязли в своей ненависти, как в порочном круге, мстят друг другу, не осознавая, что настоящую боль несем мы, женщины. Мы становимся жертвами их ярости, их разрушительных страстей, с каждым ударом теряя часть себя.

А еще дурные мысли, даже произнесенные без злого умысла, могут неожиданно воплотиться в жизнь. Родители Рината по всем пабликам распространяли слухи, что их сын получил тяжелейшие травмы от рук Амирова и находится в коме, хотя это не соответствовало действительности. Но теперь, словно отголосок тех пустых слов, как пророчество, Ринат уже третий день находится на грани жизни и смерти, не приходя в сознание.

— Посмотри, посмотри внимательно, — Тома уже в десятый раз показывает мне видео, снятое на её телефон и скачанное с видеорегистратора машины Дамира.

Каждый раз, когда я вижу эти кадры, у меня кровь стынет в жилах. Машина Рината, на полной скорости вылетев на трассу, врезается в полицейский патруль, который был отправлен на наши поиски. От сильнейшего удара обломки разлетаются в стороны, а сама машина переворачивается и мгновенно загорается. Следующие секунды заставляют меня замереть — сердце словно останавливается. Дамир подбегает к горящей машине Рината, кричит мое имя, отчаянно пытаясь разглядеть что-то сквозь дым и пламя. Он лихорадочно ищет меня в салоне, прикрывая руками лицо от подступающего огня, затем бросается к багажнику и сначала безуспешно пытается его открыть. Когда ему это наконец удается, огонь уже почти полностью поглощает автомобиль. Крики вокруг усиливаются, полицейские, с трудом выбравшиеся из своей покорёженной машины, кричат, что вот-вот произойдет взрыв.

Но Дамир не отступает. Несмотря на смертельную опасность, он открывает водительскую дверь и вытаскивает полуживого Рината из объятий огня. В тот же миг раздаётся оглушительный взрыв — тот самый грохот, который я услышала в горах, и вспышка, озарившая небо. Взрывная волна швыряет их обоих на несколько метров прочь.

Кто-то заснял этот момент, и теперь видео разлетелось по сети. Все паблики передают новость о том, что Ринат Камалов, сын Камаловых, чудом был спасен из горящей машины. На этот раз посты о его тяжелом состоянии соответствуют действительности. Благодаря тем же пабликам Дамир стал героем. Видео набирает миллионы просмотров и тысячи комментариев. О Ринате почти не упоминают — все восхищаются Дамиром.

— Тома, у меня уже сердце болит, — взвыла я. — Не показывай мне, пожалуйста, — прошу её.

— Дин, да у тебя нет сердца! — заявляет она. — Посмотри, как он рисковал ради тебя! — тычет в меня телефоном. — Неужели не видишь, как сильно он тебя любит? Ну поговори с ним, пожалуйста, — умоляет она.

— Том, потише можешь? — успокаиваю её. — Сейчас Аселька прибежит и запретит мне с тобой разговаривать.

— А ты из-за Асели не разговариваешь с ним? — обиженно сдвинула брови.

— Нет, я сама не хочу. Пока. И не надо выступать в качестве парламентера. Я знаю, ты ему всё слово в слово докладываешь. Зачем ему помогаешь? Не ты ли говорила, что он абьюзер, шизик и психопат? — с упреком смотрю на неё.

— Ну говорила, — признает с сожалением, — я же не знала, что он такой… такой классный. Видела бы ты, как эффектно он появился на днюхе, — её глаза светятся от эмоций.

— Ты уже рассказывала. Двадцать раз, — чувствую, что устаю от её излишней эмоциональности.

— Ну можно в двадцать первый раз расскажу? Ну пожалуйста, ну пожалуйста, — сложила ладошки, умоляя меня. — Ты сама представь: тамада объявляет, что сейчас на сцену выйдет непревзойдённый, талантливый, красивый певец. Он имеет в виду двойника Димаша, а в это время Дамир с огромным букетом цветов подходит ко мне, чтобы поздороваться и поздравить. Тамада опешил, передаёт микрофон Дамиру, который совсем не похож на Димаша. Дамир тоже в непонятках: только подошёл, а ему сразу микрофон и речь. Он извинился за опоздание, пошутил, мол, подарок долго оформлял, бантик всё никак не мог завязать, и подаёт мне конверт. Тамада такой: ‘Давай, пой, подарки просто так не дарят, надо ещё спеть песню Димаша “Лебеди”.’ А Дамир удивился, но не отказался, только сказал, что песню Димаша не знает, а если бы знал, не потянул бы. Типа где он, а где Димаш. Но сказал, что споёт другую. Говорит диджею какую и начинает петь, — Томка схватилась за сердце. — Ты бы слышала, Дина, как он поёт, каким бархатистым голосом он выдал:

Люби меня, люби,

Жарким огнём,

Ночью и днём,

Сердце сжигая.

Люби меня, люби,

Не улетай,

Не исчезай,

Я умоляю,

Люби меня, люби…

Весь зал в ступоре. Никто не понимает, кто он. Видела бы ты лицо Эльмирки в этот момент — челюсть отвисла, слюнки текут. А Дамир поёт для тебя, глазами ищет тебя в зале и не находит. Уже краснеет от ярости, что не видит тебя.

А потом тамада мне такой: ‘Давай, показывай, че за подарок он принёс, удиви народ. На че, мол, весь первый стол бантик не мог завязать, что пришёл после антракта.’ Я открываю конверт, а там… коленки трясутся, сердце трепещет, глазам своим не верю, выговорить не могу. Тамада такой: ‘Че, путёвка на Мальдивы?’ Я головой мотаю, мол, на Мальдивах я уже была. Он берёт конверт и сам объявляет:

Два билета на концерт Димаша в Питер! С перелётом и проживанием! Полный фарш!

Томка прикрыла веки, погружаясь в воспоминания о том счастливом моменте на своём дне рождения. Радости-то сколько! Это только у нас можно жить со звездой в одной стране, а ехать к нему на концерт в другую.

— Девчонки-то его узнали, — продолжила Тома. — Зовут к своему столу: ‘Ринат, давай, иди к нам, Динка здесь сидит, сейчас она подойдёт.’ Он счастливый идёт, садится за этот почти бабский стол, знакомится с Темкой, Каринкой и остальными девчонками. Эльмирка чуть ли не сразу на него вешается. Зря я её посадила с нашими девчонками. Она сама напросилась, говорит: ‘Не хочу сидеть с роднёй, сажай с девчонками.’ Узнала, что он твой муж, чуть не взорвалась от зависти. Девчонки просто охренели, когда услышали, что он никакой не Ринат, а Дамир, и не жених, а целый муж.

Тома захлёбывалась в своих эмоциях, а я представляла перекошенное лицо Эльмиры — её ‘двухметровой’ двоюродной сестры, с которой мы с Томой учились на инязе. Эльмира всегда недолюбливала меня и смотрела сверху вниз в буквальном смысле слова. Считала меня замухрышкой и, наверное, здорово удивилась, увидев, какой у замухрышки муж.

Дамир, почувствовав неладное, начал искать меня по всему ресторану. Тома, как она сама говорит, тоже не могла успокоиться и присоединилась к нему, оставив своих гостей. Благо тамада организовал интересную программу, и никто не заметил её отсутствия.

Не найдя меня в ресторане и не дозвонившись, Тома позвонила Асель, и та сообщила, что к ней заходил поддатый Ринат, а потом отправился в ресторан, чтобы поговорить со мной. Услышав это, они забили тревогу. Самир приказал охранникам пересмотреть записи камер наблюдения, и тогда они заметили момент, когда машина Рината выехала с парковки. В городе был объявлен план перехват. Тома, оставив гостей в неведении, вместе с Самиром села в машину Дамира и бросилась на поиски меня.

— Дин, может, поедем вместе на концерт Димаша? Он через две недели. Развеешься? — Тома смотрит на меня жалобно.

— Нет, Тома, я никуда не хочу ехать. Вон, Асельке предложи. Она обожает Димаша. Встретила бы его — задушила в своих объятиях, — усмехаюсь.

Пока Аселька душит меня своим излишним беспокойством. Боится, что всё повторится, как восемь лет назад. Но я — нормально. Может, потому что Ринату не удалось меня изнасиловать. Но то, что он сделал… Избавиться бы скорее от невыносимо противного ощущения присутствия его мочи на моём теле, особенно на лице.

Проходит третий день после этого кошмара, но я всё ещё испытываю отвращение к самой себе. Моя кожа всё ещё ощущает жжение горячей мочи, а нос по-прежнему улавливает её едкий запах. Мой мозг никак не может стереть из памяти этот момент унижения. Словно этот запах въелся в меня, став частью моего существа. И сколько бы я ни старалась избавиться от этого чувства, оно упорно возвращается, лишая меня покоя.

— Дин, ну посмотри на него! — воскликнула Тома, взобравшись на подоконник и заглянув вниз во двор. — Бедный, сидит как неприкаянный, курит без конца. В одной футболке, на холодной трубе, а на улице, между прочим, не больше 10 градусов! Тебе его совсем не жаль?

— Он не мерзнет, Тома, не переживай за него. Сейчас хоть на улице сидит, а эти дни в подъезде у двери сидел, звонил и тарабанил. Я все время сдерживала Асельку, чтобы она его не убила, а соседи ментов вызывали. Он его увезут, продержат у себя и отпустят, а он опять сюда.

— Бляя, меня бы кто бы так любил! Я бы за таким мужиком хоть на край света пошла. Ну поговори с ним, пожалуйста. Он же ждет!

— Тома, я поговорю, но не сегодня, не завтра. Я не знаю, когда. Как вы не понимаете? Мне нужно время. Я не хочу его видеть, потому что… потому что он мне напоминает всё это. Как только вижу его, чувствую себя грязной, обоссаной… — не выдерживаю и вновь реву горькими слёзами.

— Всё, всё, ладно, прости! — она обнимает меня за плечи, стараясь успокоить. — Поговоришь, когда придет время. Ну хотя бы посмотри на него, — уговаривает меня Тома, и я, уступая её настойчивости, соглашаюсь.

Она помогает мне встать с кровати и доковылять до подоконника. Я прижимаю лоб к холодному стеклу и устремляю взгляд вниз. Дамир сидит на площадке на холодной трубе, нервно курит. Сердце трепещет, бьётся, тянется к нему, но разум холодно приказывает подождать. Вдруг, словно услышав биение моего сердца, Дамир поднял голову, и наши взгляды встретились. Он встал, и я, даже на таком расстоянии, на каком-то подсознательном уровне, почувствовала в его глазах бездонное отчаяние и боль. Ему невыносимо больно не видеть меня, не слышать меня, не чувствовать. Его взгляд красноречиво говорил об этом. Через мгновение он резко, почти бегом, направился в подъезд.

— Тома, что мы наделали?! Он сейчас опять начнёт тарабанить в дверь. Аселька точно убьёт его! — в панике восклицаю я, предчувствуя наступление подъездного Армагеддона.

Не успела я доковылять обратно до кровати, как вдруг прозвенел звонок, затем ещё один, и началось…

— Блять! Он меня уже достал! — раздался взбешенный голос Асель, гневно шагающей из гостиной к двери.

Мы замерли, прижавшись друг к другу, словно сейчас нас снесет в надвигающейся катастрофе.

— Э, ты охуел что ли?! Вали…

— Дина! — кричит Дамир. — Дай мне с Диной поговорить, мымра — рычит на нее.

— Чевоо! Я тебе щас язык вырву! Отпусти дверь, кобелина!

— Не отпущу, пропусти меня!

— Э, мал (скотина/живьное), ты не понимаешь что ли? Она не хочет тебя видеть! Лежит, убивается, что не достойна тебя. Ведь ее изнасиловали, обосрали и обоссали. Ты не сможешь теперь ее любить! — иронично утрирует Асель.

— Я все равно буду ее любить. Будь она хоть без ног и без рук!

— Типун тебе на язык! — ещё больше взрывается. — Пошел на хуй! — опять какие-то звуки, видимо Асель пытается закрыть дверь.

В этот момент раздается оглушительный грохот. Я не выдерживаю и, прихрамывая, бегу в прихожую. Картина, которая предстает передо мной, поражает своей невероятностью или трагичной вероятностью. В дверном проеме отсутствует дверь. Она лежит в подъезде. Под Дамиром! Аселька выбила им дверь! Бронированную, Карл! Видимо, врезала так, что он вместе с дверью полетел в нокдаун.

— Дамир! — кричу и бегу к нему.

Он моргает, не поймет, что вообще произошло. В глазах явно сверкнули искры и птички летают. Я смотрю на него, и сердце замирает от ужаса. Его волосы спереди и даже ресницы обгорели. Некогда черные, как вороново крыло, теперь они приобрели выгорело-рыжий оттенок, почти цвет ржавчины.

— Дин, — смотрит на меня и улыбается, счастлив, что увидел меня, — я же умру без тебя, — произносит он нежным, хриплым голосом, полным тоски.