Глава 31

Время длится как нескончаемая пытка. Каждый день ломка накрывает меня с новой силой, выворачивая душу наизнанку. Я, словно наркоман, подсевший на самый опасный наркотик, теряюсь в туманном угаре боли и желания, где не осталось места здравому смыслу. Этот наркотик — любовь, разрушительный и безжалостный, заставляющий страдать от тоски по Дамиру: по его голосу и запаху, которые проникают в мои сны, по его обжигающим объятиям и страстным поцелуям, которые всё ещё ощущаю на своих губах.

С того самого дня, как он ушёл, громко хлопнув дверью, я не хочу есть, не могу спать, не знаю покоя и не вижу смысла своего существования.

Я смотрю в окно на людей, которые бегут по перрону в поисках своего вагона, всматриваюсь в их напряжённые лица и завидую их простым заботам, которые, кажется, касаются лишь хлеба насущного. Они не мучаются от любви, разрывающей сердце, от боли, терзающей сознание и душу. Горечь расставания не коснулась их, и мир для них всё ещё полон ярких красок.

— Можно? — мужской голос врывается в мои мысли, заставляя оторвать взгляд от окна. — У меня 15-ое место, — говорит мужчина средних лет, всматриваясь в таблички с номерами у нижней полки.

— Мужчина, может наверх полезете? — бесцеремонно просит Аселька.

— С какой это стати? — возмущенно спрашивает. — Я специально взял нижнее, чтобы не лезть

— А с такой, что мужик должен быть сверху, — недовольно ворчит она.

— Асель, я пойду на верх. Мне там даже удобнее будет, — говорю и быстро запрыгиваю на верхнюю полку.

— А мне и снизу хорошо, — бубнит мужчина. — Будут теперь мне всякие указывать.

— Это кто всякие? — заводится Аселя.

— Всякие барышни с аппетитными формами.

— Ты смертник что ли?

— Я Мухтар.

— Слушай сюда, Муха, будешь глазеть на племяшку мою, глазелки до Атырау не доедут, — грозно рычит. — Про формы он тут заливает, — нервно усмехается.

— Боюсь что не получится глазеть. — огрызается он, — Тут, куда не взглянешь, везде Асель.

— Чевоо? А тебя, дрыща, ещё и поискать надо в этом купе.

Я поспешно затыкаю уши наушниками, включаю музыку и отворачиваюсь лицом к стенке. Не особо хочется становиться свидетелем кровавой бойни в купе.

Поезд трогается и начинает покачиваться, утягивая меня в поверхностную дремоту. Мозг всё никак не хочет отключаться, до последнего цепляется за реальность, но монотонный звук рельсов убаюкивающе уносит меня в царство сна.

— Ну что, Муха, показывай, что там твоя жена приготовила, — за час моего сна бойня, похоже, закончилась перемирием.

— Почему сразу жена? Я не женат. Вот пирожки.

— Ой, бляя, на вокзале купил, что ли?

— Зачем на вокзале? — возмущается. — Мама напекла. У меня ещё голубцы и баурсаки есть. Тоже она приготовила, — гордо заявляет. — Будешь?

— Давай, давай, вытаскивай. У меня тоже аппетитная курочка есть, — слышится шуршание пакета. — А чего не женат-то? Развёлся?

— Не, не был женат никогда, — отвечает с набитым ртом.

— Ну да, зачем жена, когда мама есть, — говорит Аселька, жуя.

— Вот именно, — соглашается он.

— Но мать-то не вечна, Муха. Помрёт, кто о тебе заботиться будет? — усмехается.

— Слушай, Киселька, — говорит с поддельным восхищением, — ты такая прозорливая. Как я сам об этом не подумал?

— Вот! Слушай умных людей, — спокойно отвечает Аселя, словно и не было никакой “Кисельки”, за которую она могла и в челюсть дать.

Я на всякий случай разворачиваюсь и смотрю вниз, чтобы убедится, что дядя Муха жив и здоров, а не бьется в конвульсиях.

— Дин, кушать будешь? — Аселя подняла взгляд.

— Спускайся, дочка, — приглашает мужчина, — покушай.

— Нет, спасибо. Я не хочу — снова отворачиваюсь.

Аселя не настаивает, потому что знает, что в поездах я практически не ем и мало пью, чтобы лишний раз не бегать в туалет, который оставляет лишь чувство брезгливости, даже в таком новом и современном поезде.

Вновь монотонный стук колес уносит меня в безмятежные дали, из которых спустя время Аселькин хохот возвращает в реальность.

— Ты что, больной? — смеётся она. — Серьёзно улетел в трико и в сланцах? — заливается смехом.

— Ну да, поспорил же.

— Ну ты дурак! Поехать провожать друга и улететь с ним на спор в домашней одежде. И как ты вернулся?

— На поезде, как ещё? Двое суток корячился. На зарплату врача не налетаешься.

— Мда! Мамка твоя как это пережила? Дин, ты проснулась? — увидела она меня, ворочающуюся. — Весь день проспала, ночью что будешь делать? — голос её необычайно мягкий.

— Я схожу в туалет, — встаю и спускаюсь. — Умоюсь и опять спать.

К моему удивлению, в туалет нет никакой очереди, а в коридоре стоит полная тишина. Время близится к одиннадцати, и прошло всего лишь восемь часов пути из сорока. Ещё полтора дня плестись в этом поезде, чтобы добраться до маминой родины, куда билет на самолёт стоит почти как до Токио. Но дело не в деньгах. Асель была на том самом злосчастном рейсе, который рухнул в аэропорту Алматы, так и не успев взлететь. Она отделалась ушибами и ссадинами, но фобию летать получила пожизненною. Это, наверное, единственное, чего боится Аселя.

Прохладная вода освежает даже в таком пропахшем химией помещении. За все эти дни, наверное, впервые всматриваюсь в себя в зеркало и ужасаюсь своему отражению. Лицо осунулось, глаза потускнели, а кожа стала бледной и серой, словно из меня выкачали всю кровь. Я стала призраком. Без Дамира для меня нет жизни. Я просто живой труп.

Я открываю дверь, и сердце замирает на мгновение, а затем бешено колотится, пытаясь вырваться наружу. Дамир стоит в коридоре, словно мираж, как видение, которого я боюсь и жду одновременно. Я перестаю дышать, буквально забываю, как это делается. Хочу моргнуть, чтобы видение исчезло и перестало преследовать меня, изводя мою душу. Я не верю, что это реальность. Но его глаза, полные надежды и отчаяния, смотрят прямо на меня. Ноги, будто не подчиняясь моему мозгу, несут меня к нему, а руки стремятся ощутить мощь и тепло его тела, сомкнувшись вокруг его толстой шеи.

— Дамир, — выдыхаю я его имя, словно это последнее, что я могу сказать, прежде чем силы оставят меня, а душа взлетит от счастья, покинув мое тело.

— Жаным, — произносит он, прижимая меня к себе и отрывая от пола. В этот миг всё вокруг теряет смысл. Я не ощущаю ничего, кроме его крепких объятий, будто он держит меня за пределами этой реальности. Мое лицо прячется в его широкой груди, и я несусь куда-то, забыв обо всём.

Щелчок закрывающейся двери возвращает меня к действительности. Понимаю, что мы вошли в купе, в котором кроме нас никого нет. Это люкс со своим душем и туалетом. Едва успеваю ощутить холодный воздух, как Дамир опускает меня на кровать, и я утопаю в его жарких объятиях и жадных поцелуях.

— Скажи, что мне это не снится, — шепчу я. — Скажи, что ты не плод моего больного сознания, — молю, не веря своему разуму. — Ты правда здесь, в этом поезде?

— Я ведь сказал, что никогда тебя не брошу. Никогда не оставлю. Даже если ты будешь меня умолять, — шепчет он в порыве страсти.

Пусть все летит к чертям собачьим, как одежда, что срывается с нас. Я не хочу больше так жить! Я задыхаюсь без него! Я хочу ощущать его всего и везде, на себе, в себе, под собой. Он заполнил собой весь мой мир. Он как глоток свежего воздуха, который необходим мне для жизни. Я обвиваю его руками, прижимаясь к нему плотнее, словно боюсь потерять.

Резким рывком Дамир входит в меня и, тут же подхватывая, сажает на себя. В блаженной улыбке он расслабляется, откинувшись спиной к стене и смотрит на меня глазами полными желания и наслаждения. Я чувствую, как он хочет, чтобы я вела, дает понять, что сейчас важны только мои чувства и желания. А я хочу испытать оргазм. Хочу погрузиться в блаженство и эйфорию, и мне действительно не важно кончает ли он. Я слишком изголодалась по нему, по удовольствию, что приносит его тело. И я не буду довольствоваться одним разом. Я ускоряю темп, чтобы кончить еще раз, а его нежные, но в тоже время страстные поцелуи заставляют мое тело извиваться от возбуждения и немыслимого экстаза. Каждое его прикосновение, каждый поцелуй вызывают волны удовольствия, которые разливаются по всему телу. Я полностью погружаюсь в это ощущение, позволяя себе потерять контроль.

— Дамир, прости меня, — шепчу, я, как только он ослабляет хватку, кончив в меня долго и протяжно. — Я ошиблась. Это не ненормальная страсть, — смотрю ему в лицо глазами полными раскаяния. — Это ненормальная любовь.

— Этим она и прекрасна, Дина, — улыбается он, усмиряя дыхание. — Не убивай ее.

— Это она меня убивает, — подавляя желание плакать, произношу я. — Я не смогу без тебя жить, а с тобой мне нельзя.

— Дина, ты уже достаточно взрослая, чтобы самой решать, что тебе можно, а чего нельзя. Думаешь, твоя Аселя взъелась на меня из-за прошлого? Главное, ты простила меня, а её прощение меня не волнует. Я ей благодарн, что она заботилась о тебе и спасла жизнь, но её мнение меня абсолютно не интересует. И она это прекрасно знает. Поэтому бесится. Я ее не устраиваю как кандидат в твои мужья, потому что не такой покладистый и удобный. Я не Ринатик, который перешел бы из маминкиных ручек в ее и которым бы она помыкала. Твоя тетка поняла это ещё в первый день, когда пришла в офис и устроила мне скандал. Ей просто не нужен такой родственничек, которым она не может управлять.

— Я знаю, Дамир, — громко вздыхаю. — Но ничего не могу поделать. Я пойду, а то она начнёт меня искать. — Хочу отстраниться, но Дамир ещё крепче прижимает меня к себе.

— Не уходи, — просит он, и с мольбой смотрит на меня. — Муха её отвлечёт.

— Ты знаешь его? — восклицаю я в полной неожиданности.

— Да, он двоюродный брат Самира.

— Но как? — Теперь только доходит, что появление этого мужчины в нашем купе не случайно. — Зачем? Что ты наделал? Если Аселька узнает, что это постановка, то ты из врага номер один превратишься в цель номер один. Как ты этого не понимаешь?

— Не узнает, и это не постановка. Я просто помог двум несчастным встретиться. Как всё будет дальше развиваться, зависит от них самих. Знакомство с Асель — добровольное желание Мухтара. Я ему ничего не платил и ничего не обещал. Только купил билеты на самолет тем двоим, которые должны были ехать вместе с вами, а его посадил вместо них. Он действительно хочет попробовать. Мухтар никогда не был женат, всё никак не мог выйти из-под опеки своей властной маман. Я хорошо знаю тетю Анар, и поверь мне, твоя Асель по сравнению с ней — просто божий одуванчик. Сейчас его мать жалеет, что не дала сыну устроить личную жизнь, и хочет при жизни успеть передать его в крепкие и надёжные руки. А крепче и надежнее, чем у Асель, я ещё не видел, — усмехается он.

— И ты решил заменить меня им? — смеюсь я.

— Нет, — мотает головой и вдыхает мой запах. — Ты незаменима, — целует грудь, оставляя ещё один засос. — Там вся родня молится, чтобы у них всё получилось. Самир звонит мне каждый час, пытаясь поймать меня на каждой станции, где есть связь.

— Ты помирился с Самиром? — удивляюсь я.

— Да, взял пример с тебя — прощать старые обиды. Видишь, я тебе всё рассказываю, ничего не скрываю. Самир сам пришёл ко мне, мы посидели, выпили немного, я рассказал ему про Асель, а он мне про Муху. Я ведь думал, что Муха давно женат. Он добрый, хороший мужик. Детским врачом работает в городской больнице. Сам как ребёнок. Слишком мягкий. Вот и пришла идея показать ему Асельку. Сидели в машине, полдня караулили, пока она из подъезда не вышла. Он её увидел и сразу сказал: “Баба огонь, беру!” — Дамир иронично повёл бровью, и теперь не ясно, он шутит или говорит правду. — Как они там? Контакт наладили?

— Вначале сцепились, думала, она его на третью полку для багажа закинет за отказ ехать на второй. Но потом, смотрю, нашли общий язык. Слопала все его голубцы и баурсаки.

— Серьёзно? Это хорошо. Я их сам начинкой заправлял. Транквилизатор туда напихал. Теперь будет дрыхнуть как убитая, а утром проснётся, как после пьянки, с головной болью и ничего не помня, тут Муха ей и напомнит, что она всю ночь его домогалась, а потом всё-таки изнасиловала. Потребует жениться на нём, то есть замуж выйти. Маман своей пригрозит. А та спец по укрощению бешеных горилл. Блять, всё отдал бы, чтобы увидеть этот момент, — хитро лыбится. — Да шучу я! — заливается смехом, увидев, как выкатываются мои охреневшие глаза.

— Дамир! — обиженно бью его в грудь.

— И что я раньше не додумался до этого?! Как думаешь, транквилизаторы продаются на станциях?

— Да, конечно!

— Дин, переезжай ко мне. Хочешь, сыграем нормальную свадьбу? Аселька подуется и успокоится. Ей вообще не до тебя будет.

— Хорошо, но только не торопи меня. Я всё равно добьюсь ее благословения.

— А ночью придешь ко мне?

— Приду, — обещаю уверенно. — Сегодня у тебя будет полёт без парашюта, — хитро улыбаюсь.

— Это как? — не понимает он, но по его довольной улыбке вижу, что предвкушает что-то интересное.

— Увидишь! — загадочно подмигиваю ему. — Кажется, у меня начинается цистит. Буду всю ночь бегать в туалет.

— И диарея тогда, — подает идею.

— И диарея, — повторяю и сама впиваюсь в его губы, душу в своих объятиях. Не за что не откажусь от него. Даже если меня объявят врагом народа и приговорят к казни.

Загрузка...