Я пас в СССР!

Глава 10

Глава 10.

— Охохонюшки… — Только и сказала мама, увидев меня разукрашенного в своем КБО. — Я уж испугалась, что тебе током выжгло всё и никогда не станешь прежним, а тебе как с гуся вода, ничуть не изменился! Где тебя так, с городскими чего не поделил или уже у нас успел⁈

— Да там, — уклончиво ответил я, не вдаваясь в подробности. — Мама, я за мелкой пошел, заберу, не беспокойся!

— Подожди, давай мерку сниму, раз уж зашел. Сошью вам на лето с Шуркой что-нибудь…

Терпеливо постоял, пока меня крутили и вертели, прикладывая портновский метр и мимоходом стащил треугольный мелок закройщицы. «Чо за замашки клептомана⁈» — мелькнуло в голове и тут же пришел мыслеобраз от воспоминаний предшественника: «Очень вкусный мел, не как в школе, без посторонних примесей и вкраплений!» По ходу — недостаток кальция у меня, надеюсь — штукатурку со стен не начну непроизвольно обгладывать, надо на молочку налегать, корова же своя…

— Банки то привез? — Без особой надежды поинтересовалась мама.

— А то! — С гордостью похвалился.

Она с тревогой принялась меня пристально рассматривать, не поверила, значит, что посещение больницы без последствий осталось. Ну вот и всё, мою тушку оставили в покое, тщательно измерив, я двинул на выход и уже в самых дверях мама спохватилась:

— Да, Вань, зайдите с Шуркой к бабушке, у них поешьте, мне отчет квартальный надо готовить, задержусь сегодня!

— К твоей или отцовой?

— К обеим, все за тебя переживали, покажись!

Часами надо обзаводиться, не дело так — по солнышку определяться. И не город, где прохожих много, у каждого спросить можно. От отца часы остались, но мама мне их пока не дает, справедливо опасаясь, что ненадолго собаке блин, по её выражению. Да уж, «успехи» в учебе кредиту доверия совсем не способствуют, кто куда попадает, а я в распустяя. Ладно, не привыкать, по всей видимости — самый подходящий мне реципиент достался, и почему я не сильно удивлен…

Спустился в лог, перешел через речку и вот я уже в Центре, десять минут и на площади, справа сельсовет, слева большой райповский магазин «стекляшка» (вместо стены у него — одна большая витрина застекленная, вот и название), а прямо — детский сад, куда мне и надо.

— Александра ваша опять отличилась!

С порога выговаривает мне воспитательница, Саша сопит у своего шкафчика, переодеваясь. Видно невооруженным глазом, что у неё совсем другая трактовка событий, кардинально идущая вразрез со словами педагога.

— Плохо ест и не спала во время сончаса! — Перечисляет грехи ребёнка строгая воспитательница, с такой залаченной прической, что кирпичом не пробьёшь. — И другие, глядя на неё, не слушаются! Пререкается постоянно! Мальчишками командует, и что удивительно, они её слушаются!

— А что плохого? — Заступился я, хорош уже мою мелкую гнобить. — У девчонки есть своё мнение и она не боится его высказывать, прирожденный лидер растет! Может даже, будущий генеральный секретарь!

Воспитательница чуть не поперхнулась от возмущения и не зная, куда деть руки — поправила воротничок и погладила челку. Вот уборщица, возившаяся в углу с ведром и шваброй — была честнее. Истово перекрестилась и пробормотав: «Чур меня!» — подхватила ведро и поспешила удалиться из раздевалки. Саша застегнула сандалии, нетерпеливо притопнула и объявила:

— Я всё! Пошли уже!

На улице, разглядев мои боевые отметины, с восхищением воскликнула:

— Ваня! Ты опять длался⁈

Вот, уже Ваня, а не Ванька, прогресс!

— Да это разве драка, — не стал я приукрашивать свои подвиги. — детский лепет, раз голову арматурой не пробили…

Обратно пошли другой дорогой, свернули по центральной дороге направо, вниз и к речушке, миновали хозтовары и комиссионный, возле церкви свернув налево, к дому деда. Вернее так — к домине! Большой двухэтажный особняк (первый этаж полуподвальный, правда), рубленный из лиственницы ещё в конце девятнадцатого века, родовое гнездо Свиридовых. Мамка у меня Свиридова в девичестве, так что идем к бабушке и дедушке Свиридовым.

А если точнее — к прабабушке и прадедушке, бабушка по маме — живет и работает в Челябинске, трудится в больнице (чёрт, рука зачесалась, завтра с утра на перевязку). А деда нет, он оставил маме звучное отчества Генриховна и был таков, умотал на комсомольскую стройку, ну хоть алименты платил и каждый год присылал открытку, поздравляя нас с новым годом, в лицо я его ещё никогда не видел. Мы, чтоб не ломать язык — зовем их дедой Сашей (вот да, имя Александр в нашей семье — на каждом шагу попадается) и бабой Фомой (Фомаида Петровна, как уважительно обращаются к ней в селе).

Дед с бабушкой у нас патриархи — родились в начале века, застали и гражданскую (по малолетству не успев поучаствовать) и Великую Отечественную. Дед во второй мировой воевал недолго, что-то чуть больше около двух лет, после чего его списали по ранению. Реципиент к подвигу деда относился скептически — и воевал всего два года, и ничего не рассказывал, как крошил фрицев в капусту. То ли дело ветераны, приходившие в школу каждый год в преддверии дня победы! Дух захватывало от их красочного повествования о своих подвигах!

А я сейчас, сверившись с доставшимися воспоминаниями — присвистнул. Только на памяти реципиента деда три раза госпитализировали, доставая осколки, оставшиеся с той далекой войны. А что до не такого большого количества медалей на груди деда, которые он с гордостью доставал на девятое мая — так там были две «За отвагу», «За боевые заслуги», орден Отечественной 1-й степени, не считая кучи других, вроде за победу над Германией и прочих. Так что дед боевой, оказывается, реципиент ещё не научился отделять наносную шелуху от настоящих дел и поступков…

Ещё они оба работали с детских лет, батрачили до революции (так что здоровый родительский дом, в котором они сейчас живут, это не от предков зажиточных, а от большой семьи достался), бабушка сейчас на пенсии, а дед, несмотря ни на что — до сих пор работает трактористом-механизатором. Внуков у них, помимо нас — прорва, что не мешает им всех любить и привечать, со всей страны в этот большой дом гости съезжаются, а летом — наших братьев и сестер привозят. Называется это — отдохнуть в деревне, а на деле — у деда не отдохнёшь, с детства к труду приучает, и методы у него очень убедительные и действенные…

Бабушка встретила нас уже надоевшими мне охами и ахами, расспрашивала про больницу и напоила чаем с только что испеченными оладьями, это мы удачно зашли! Дед всё ещё был на работе, ну ничего, увижу ещё, я здесь надолго. Саша принялась терроризировать кошку, гоняясь за ней по всем многочисленным комнатам, а меня вызвали во двор родственники, получается — двоюродные братья по матери, Свиридовская мафия.

— Чо, Ванька, правду брешут, что тебя втроем лупцевали с Петкой твои одноклассники? — Сразу взял быка за рога Лёшка, он старший, как раз с Петькой учится, только в параллельном.

— Вдвоем! — Я не стал усугублять положение своих недавних противников, им и так невесело придется. — Петьку я сразу усадил на жопу, отдыхать.

— Лёшка, Серёжка! — Вышла на крыльцо бабушка, вытираю руки полотенцем. — Чего во дворе стоите, пошли оладушки есть, пока горячие!

— Мы сытые, Ба! — С сожалением отказался Лёха и строго добавил вполголоса дернувшемуся было Серёге. — Куда⁈ Нам этих засранцев надо вперед Жуковых перехватить и накостылять, проглотина!

Братаны развернулись и резво стартанули за ворота, только земля из-под кед вылетела. Тут и Саша, уязвленная нежеланием кошки общаться — запросилась домой, так что поблагодарив бабу Фому — пошли дальше. Еще другие дед с бабкой в планах, но это уже ближе к дому, на той стороне лога, в районе Каменки.

Сашка по дороге подобрала палку и с остервенением рубила попадавшиеся по обочине будылья сорняков, азартно приговаривая:

— Нна, получай! По башке алматулой!

Надо как-то аккуратней с её воспитанием, она же сейчас всё как губка впитывает, тут и без меня есть кому вокабуляр ей пополнить, не стоит усугублять… Спустились к речке, запал у малявки иссяк и перед горкой она взмолилась о передышке.

— Давай отдохнем, Ваня! Я устала!

Закинул здоровой рукой её на спину и почти забежал в гору (что она там весит, в свои неполные шесть, да и ноги у меня, благодаря езде на велосипеде со шлангами вместо камер — о-го-го, подкаченные), а тут и дом дедовский, Жуковский, прямо на берегу. Поскромней, конечно, чем Свиридовский, но тоже не маленький.

Дед и бабка по отцу — гораздо моложе, Антонина и Арлен (армия Ленина). Деда так с перепугу родители назвали, на заре советской власти чудом избегнув катка коллективизации. По доносу комбедовского активиста, их уже арестовали, описывая небогатое имущество и повезли на станцию, выселять и осваивать Сибирь. Вся их вина заключалась в том, что помощника нанимали на покос, что и не замедлил отразить в кляузе излишне ретивый и завистливый активист. Спасло их то, что старший сын служил в красной армии, родственники со справкой из сельсовета отбили их на станции. Вот родившегося затем деда Арленом и назвали, на всякий случай.

Этот председатель комитета совета бедноты стал потом героем, посмертно, про него даже в школе стенд есть, как ему кулаки руки и ноги сломали, оставив умирать в овраге. Из оврага он героически спасся, но года через три умер от беспробудного пьянства, и в деревне, несмотря на официальное звание героя — его не любят. А эпитеты, которыми его награждают те, кто кадра этого помнил живым — при Сашке лучше не вспоминать…

— Ванька, ебанарот! Живой, здоровый! Как я рад тебя видеть! Внучка! — Дед, возившийся у открытых дверей стайки, воткнул вилы в землю, раскинул руки и шагнул к нам.

Он нас любит, а после смерти отца так вообще, я ведь один у него пока Жуков. Андрей не женился ещё, делает в городе карьеру в милиции, а у средней отцовской сестры (батя старшим был), тети Тани — две девчонки, чуть постарше Саши, наши двоюродные сестрёнки, получается. Хотя Жуковых, помимо нас, в селе — не счесть, у деда братьев и сестёр много, но вот я у него такой один. Так что дед меня считает наследником, дает погонять на своем мотоцикле «Урал», научил пользоваться бензопилой (тяжелая только она ещё для меня, зараза), тоже «Урал», как и велик мой, живем мы здесь же, таскает то на рыбалку, то на охоту. А на покосе и за руль трактора пускает, сколько себя помню.

Малая вскарабкалась на деда, без всякого почтения дергая за усы и бороду, требовательно вопросила:

— Деда, а валенье в поглебе есть⁈

— Всё есть, Шурка, идите к бабке, она вас напоит-накормит! А я сейчас приберусь со скотиной и тоже подойду. Ты то как Ванька, выписали подчистую? А что с рукой? Ладно, идите, потом обскажешь!

У деда, как я подрос и показал свой характер — идея-фикс навязчивая, определить меня по партийной линии. Предпосылки были: и книжки читаю, и голова светлая, и ленив не по деревенски, при неуемной энергии, если дело касается шкод и проказ. Прямая дорога в партийные функционеры! А как подопьет, проговаривается, с мечтательной улыбкой, о моей грядущей миссии:

— Запустить коммунистам ежа за пазуху! Пусть страдают!

Тут Арлен и прадед Александр Гаврилович нашли общий язык (помимо самогона)— оба беспартийные, коммунистов недолюбливают и всячески поносят, когда собираются на семейных праздниках и торжествах. Причем именно о теперешних, новой элите, распоясавшихся и зажравшихся без товарища Сталина. Это реципиент многого не догонял, а вот мне с обоими дедами будет очень интересно, чувствую. Жалко, что пока ещё не дорос с ними выпивать, у них именно в процессе распития самые интересные разговоры, даже по этому времени нелицеприятные для власти и органов…

Бабушка, при виде нас — обрадовалась и захлопотала, не слушая возражений, что сыты, сказала как отрезала:

— Ничего не знаю, сейчас пельменей сварю! Как раз печка топится! Как же ты исхудал, Ваня, по больницам скитаясь! И тебе, Шурка, больше есть надо, кожа да кости! И мы с дедом с вами за кумпанию поедим…

Сварить пельмени на раскаленной плите деревенской печки — недолго, как раз дед подоспел, убравшись в сарае, накормив живность. Вроде и не голодал, а на пельмени накинулся как с голодного края, макая их, по примеру деда — в разведенный уксус с перцем. Чего так не жить в деревне! Дефицита пока не ощущается, но стоит, для полноты картины — посетить магазины, вроде как раз в эти годы всё начнется. Вначале пропадет сахар, как последствие антиалкогольной компании, а затем на полках магазинов останутся только пирамиды консервных банок морской капусты и батареи трёхлитровок берёзового сока.

— Вкусно? — Бабушка с умилением наблюдала, как мы наелись и вывалились из-за стола, переваливаясь с боку на бок, столько всего съели.

— Спасибо, очень! — И ведь не соврал, домашние, они на порядок вкусней, чем магазинные из двадцать первого века!

— Вари ещё потом! — Поблагодарила Сашка в своем стиле, поглаживая живот.

Всё мы не осилили, оставшиеся пельмени бабушка, узнав от меня, что мама задерживается на работе, сложила в литровую банку, кинув сверху немаленький кусок сливочного масла.

— На сковородке пожарит и поест, — заключила с удовлетворением. — тяжело ей с вами двумя, ещё и скотина. Банку принесёте!

Дед, апеллируя к бабке, что единственного внука выписали из больницы — потребовал это отметить. Баба Тоня покосилась, поджала губы, но бутылку на стол выставила. Дед Арлен стопок пять успел замахнуть, под мой рассказ по второму кругу (ещё и маме придется повторять, в КБО то не распространялся, там любопытных много присутствовало) про больничную эпопею. Подвергнутый цензуре, конечно. Однако, сильно разгуляться деду не довелось — всё подмечающая бабка ловко убрала бутыль и дед расстроенно крякнул, напустившись на мамашу Мюллер, желая ей всего хорошего за содеянное…

Домой отправились в уже сгущающемся сумраке, первая декада апреля — снег на открытых местах почти весь сошел, темнеет рано и если нет луны — хоть глаза выколи. А у остановки, где днем происходило эпичное побоище — нас поймали. Жуковы, аж четверо, троюродные разновозрастные братья, подобно Свиридовым — жаждущие постоять за честь фамилии. Сашке насовали карамелек, а меня принялись выспрашивать о случившемся, сжимая кулаки и поражаясь потерявшим страх отщепенцам.

— Долго будут переулками ходить и прихрамывать! — Веско заметил Серёга, только на это раз Жуков. — Зря они это сделали…

Я добавил, что могут и не успеть покарать виновных:

— Лёха с Серёгой Свиридовы обещались им ноги повыдергивать, когда только Сашку из садика забрал! Я так то тоже не стоял столбом, отмахивался, вы уж там сильно их не калечьте!

— Как бог черепаху уделаем! — Пообещал не злобствовать самый младший, Колька-шестиклассник и троюродные братаны, похрустывая прихватившим грязь ледком, ушли причинять справедливость.

Мама обрадовалась пельменям, ну и нам тоже, не стала разогревать — умяла их прямо из банки, оправдавшись:

— Посуду меньше мыть, устала и проголодалась с этим отчетом и скотина ещё, с меня пример брать не надо!

Мама доела и осоловела, непроизвольно закрывая глаза. Да уж, нелегко ей с нами двумя, права бабка. Тридцать четыре ей, молодая, красивая и никакой диеты не надо — фигура такая, что хоть сейчас на обложку «Работницы». Скорей бы рука зажила, хоть с коровой и бычком ей помогу, доить конечно не буду, ну а все остальное — по силам на себя взять. А лучше вообще эту скотину побоку, если честно…

Мама проморгалась и улыбнулась, скомандовав:

— Мыться, Шурка первая! Потом сказку прочитаю и спать, а я ещё немного посижу с отчетом…

И разложила на столе в зале бумаги. Из ванны, помывшись, выскочила Саша, заканючив:

— Сказку, мам, ты обещала сказку!

— Работай мам, я сейчас сполоснусь и сам ей почитаю. — Предложил я, пожалев маму.

Мама недоверчиво воззрилась на нас, перевела взгляд на сестренку и с надеждой спросила:

— Что, Саша, послушаешь, как брат почитает⁉

— Да! — Согласилась та и тут же требовательно у меня переспросила. — А какую ты мне сказку будешь читать?

— Да какую хочешь! — Великодушно предложил я. — У нас этих сказок, выбирай любую книжку, я недолго!

Хорошо то как под ноль, протер голову полотенцем и сухая! Зашел в нашу комнату, а там Сашка, балансируя на табуретке, выдергивает одну за другой книжки с полки, бросая их затем на пол, приговаривая при этом:

— У, битт твою мать, не та! У, битт твою мать, не та!

— Саша, это что такое⁈ — Я так и подозревал, что с этим детским садиком что-то не то! — Это пиздец как некрасиво, Саша, материться! Давай в постель, я сам выберу, что читать будем!