Я пас в СССР!

Глава 5

Глава 5.

'Серые стены, холодные нары,

Тусклый свет и бачок с парашей,

Сдохли с голода все тараканы,

От баланды с перловой кашей'.

Да я поэт! Чем ещё заняться в дурдоме, куда меня определили, как не вирши кропать. Правда, как и подобает настоящему рифмоплету — изрядно приукрасил действительность, на самом деле не всё так печально. Определили в палату на шесть человек, не из буйных, пара уголовных рож, два «вольноопределяющихся» (это я их так про себя окрестил, их от военкомата сюда отправили, проверить психику, сами они рвались в ряды советской армии, не щадя живота своего) и один мужик с белкой. Острую стадию делириума тременса ему купировали и сейчас он не представлял опасности для окружающих. Ну а шестой я, надеюсь — это не надолго.

Но обо всем по порядку. Андрей мне, живому и почти здоровому — тоже обрадовался, и попросив у медсестры предоставить место, где можно уединиться (она без лишних слов отвела нас в пустующую процедурную) сразу же просветил о том, что случилось в деревне. Поначалу, конечно — с недоверием отнесся к тому, что я ничего не помню. Тут моя совесть была чиста, даже врать не пришлось — не помню и всё! Внимательно изучив мой честный взгляд — дядька сдался и рассказал, что ему стало известно.

История произошла рядовая — в школе коротнуло проводку, когда я находился на уроках труда. Учитель в классе отсутствовал, поэтому школьники были предоставлены сами себе. В этом месте память реципиента подкинула исчерпывающее объяснение, почему учителя не было — он как обычно, с физруком (он же учитель начальной военной подготовки) сидел в бытовке и культурно потребляли спиртосодержащую жидкость. На сухую ведь антиалкогольную компанию, развернутую советским правительством — обсуждать не то пальто.

Естественно, дети тут же бросили строгать и пилить скворечники и с восторгом начали наблюдать спецэффекты. Предохранители почему-то не сработали (и я даже знаю, почему — жучки в предохранителе, это повсеместная практика, думаю — ни для кого это не секрет) и короткое замыкание стало перерастать в пожар. Пока что в отдельно взятом классе, зато набитом горючими материалами, начиная от опилок, кончая досками и верстаками.

Нашлись в классе те, кто побежал ставить в известность преподавательский состав (ренегаты-отступники, не иначе), остальные ломанулись из класса, но с ленцой — как такое зрелище пропустить. Перспектива того, что школа вот-вот сгорит — захватывала дух и желающих остаться в стороне не было. Но был один, который не зассал! И даже догадывался, что надо сделать, чтоб спасти стены и крышу альма-матер от пламени.

Вот так всегда, заучки отличники побежали к учителю, а двоечник и будущий второгодник (увы, но всё так, мой предшественник довел ситуацию до такого, неизбежного логического конца) — ринулся действовать. Выкрикивая лозунг из предвыборной компании Жириновского: «Я знаю, как надо!» — ваш покорный слуга ринулся к электрощиту в коридоре. И без каких-либо сомнений — полез обесточить электросеть, пока водой не стали тушить очаг возгорания.

Молодец реципиент! Я его решительные действия в условиях чрезвычайной ситуации при пожаре одобрил, но по словам дядьки — дальше всё пошло не по плану. Вырубить электричество не получилось, вместо этого меня ударило током. Тут я не знаю, что случилось — либо ручки шаловливые не туда сунул, либо ещё что-то, вводных мало, вернее — вообще отсутствуют, я ничего не помню. И не просто ударило, а притянуло и начало колбасить, на глазах изумленных одноклассников.

В чем-то я своих соучеников понимаю — такое красочное шоу одно за другим в обычный, ничем не примечательный будний день, есть от чего впасть в изумление. То, что оттаскивать мою трясущуюся тушку от распределительного шита никто не кинулся — с точки зрения техники безопасности я одобрил, но осадочек остался. Вновь закинул удочку в память реципиента — так и есть, как новичок, в классе я ни с кем не сдружился. А учитывая проблемы в обучении (хотя там не проблемы, а явный саботаж и нежелание учиться с моей стороны было) — даже общественное порицание наблюдалось, в отношении меня. Хорошо хоть не бойкот и не коллективная травля. Два закадычных приятеля имелось, Серёга из восьмого класса и Ренат из шестого, не считая многочисленных родственников и уличных товарищей, а вот среди семиклассников, что в моем, что в параллельном — друзей не завел. Принял к сведению, разберусь потом.

В общем, мое трясущееся тело продолжало исполнять элементы брейк-данса до тех пор, пока не начало дымиться и не подоспели физрук с трудовиком. Учитель труда, с помощью подручных деревянных предметов — вырвал мою тушку из лап электричества, после чего они совместными усилиями — обесточили школу и ринулись тушить кабинет труда. Что заняло какое-то время, а я пока лежал на полу коридора, всеми забытый и никому не нужный. Потихоньку остывая и не подавая признаков жизни…

Со слов безбожно путающихся в показаниях очевидцев — лежал я бездыханным от десяти до двадцати минут, врачи этот факт всячески подвергали сомнениям, мол столько не живут в состоянии клинической смерти. А вернул меня к жизни НВПешник, поначалу делавший мне искусственное дыхание, затем, после бесплодных, не увенчавшихся успехом процедур — с досады ударивший меня кулаком в грудь. После чего я вздохнул, забилось сердце и всё это не приходя в сознание.

Пришлось им вызывать вначале медработников из сельской больницы (ух ты, при социализме, оказывается — в деревнях и сёлах больницы были, кто бы мог подумать), а когда и они не смогли меня привести в себя — и скорую из города. Таким образом, благодаря моей самоотверженности (или, скорее — слабоумию и отваге) — это происшествие стало достоянием общественности и привлекло к себе внимание соответствующих надзорных органов. Не сомневаюсь, что в противном случае всё благополучно замели под ковер, ремонт косметический силами школьников сделали, во время той же летней отработки или в рамках уроков труда, учителям в неформальной обстановке сделали неофициальный выговор и на этом всё. Нет тела, нет дела, как говорится.

А тут я, вернее — мой организм, находящийся в бессознательном состоянии, с мигалкой и сиреной несется в районную больницу. Жизнь у наделенных полномочиями и ответственных людей на селе заиграла новыми красками, не сомневаюсь. Как минимум — надо найти виноватых, а не дай бог школьник коньки отбросит — разбирательства не миновать. С последующей раздачей, и отнюдь не наград и поощрений. Надеюсь, физкультурника и трудовика не успели освидетельствовать и задокументировать состояние алкогольного опьянения, мужики они нормальные, да и меня получается спасли.

По мере развертывания повествования — пришлось покраснеть и всё так же настаивать на том, что ничегошеньки не помню. А картина вырисовывалась занимательная, можно даже сказать, что комичная, но так как непосредственным участником представления являлся я — было не до смеха. В сознание опытные врачи районной больницы привели меня быстро, но вот дальнейший мой перформанс и их удивил. Всё, что я нес, они к глубочайшему моему удовлетворению — не запомнили, но и того, что поняли и сохранили в памяти — хватало с головой.

— Вас всех скоро заменит телемедицина, кожаные ублюдки! — Передразнил меня Андрей. — Они причем клятвенно уверяют, что наркоз не использовали и с чего тебя так разнесло, непонятно! А это, «Покайтесь, ибо грядет!», откуда? Ты же пионер!

— Не помню я! — Продолжал я стоять на своем. — Может из фильмов откуда, или из книжек. Сейчас бы к бреду умирающего прислушиваться, сам же говоришь, что с того света чудом вернули!

— Каким чудом! — Оборвал меня дядька. — Наши врачи тебя спасли, советские, причем коммунисты! Ты прекращай тут про чудеса и религиозную пропаганду!

А зря, меня прямо подмывало рассказать, как через несколько лет все эти коммунисты и атеисты побегут в церковь, ставить свечки и неумело креститься, а потом дома — расставлять банки с водой перед экраном телевизора. Чтоб их, значит, Кашпировский с Чумаком зарядили. Не знаю, сейчас или позже — пойдет мода на всё сверхъестественное, летающие тарелки, зелёных человечков и проходимцев всех мастей, выдающих себя за экстрасенсов. Ни в коем случае не осуждаю и уж тем более — не смотрю свысока, понять людей, которых в одночасье лишили всех нравственных и моральных ориентиров можно и нужно. В отличие от тех, кто всё это устроил…

Мои размышления и поиск достойного ответа, на в общем то справедливые упреки родственника — прервала внезапная оплеуха по левому уху. Умеет дядька, ничего не скажешь, я даже не заметил замаха! Непроизвольно вырвавшееся: «Ты чо, бля⁈» — тут же ознаменовалось оплеухой (которую я тоже пропустил) по правому уху.

— Ничо! — Дядька внезапно, прямо на глазах, рассвирепел. — Мать на тебя жалуется, сладу с тобой нет, на второй год остаешься, ты чо, отца решил переплюнуть? Тот хоть восемь классов кое-как окончил и училище, а ты чем думаешь?

А тяжелая рука у него, аж в голове звенит. То, что я думаю — явно не стоит выкладывать ему сразу вот так, без подготовки. Тут бы ещё от обвинений в умственной неполноценности и поехавшей кукушке, после вчерашнего концерта в операционной отбояриться, не время качать права. Да и возраст, я же практически недееспособен и права голоса, как и собственного мнения — иметь не должен. Вернее — могу думать, что хочу, но решают пока за меня всё взрослые. Что ж, остается только порадоваться, что моя судьба дядьке не безразлична и как-то выходить из сложившейся ситуации. Зря я думал, что есть время, пока лежу в больнице, вот он, ближайший родственник, младший брат отца — просит объяснений.

— Запустил я учёбу, Андрей. — Сразу же показал свою договороспособность и понимание ситуации, при этом, на всякий случай, отступив от дядьки подальше, зайдя за письменный стол. — Батя разбился, вот у меня и того, отпустило тормоза. Потом переезд, новая школа, догнать класс не получилось. Ну а сейчас вообще, нереально, две четверти считай пропустил, нагнать за два месяца не получится…

— Был бы в восьмом, вообще до экзаменов не допустили! — Продолжал негодовать дядька. — Самому то не стыдно, на второй год оставаться⁈

— Стыдно… — Тут я опустил глаза, ибо врал напропалую, на самом деле, было глубоко параллельно. Даже больше, вообще желания учиться не наблюдалось. Ладно бы на второй год, так ведь нет, второй раз! Я и в свое время, окончив среднюю школу, с таким облегчением вздохнул, что отмучился и больше не придется тянуть эту лямку. — Я работать пойду!

Так, судя по выражению лица Андрея — воспитывать меня начнут здесь и сейчас, возможно ногами, пока в себя не приду и не одумаюсь. Тут же затараторил, уводя мысли дядьки от профилактических и целебных звиздулей:

— На лето только! Чтоб мозги на место встали! Как мама говорит, что если не хочешь работать головой, работай руками! И учебники проштудирую в свободное время, чтоб во второй раз нормально закончить седьмой!

— Работать он пойдет… — Ворчливо отозвался успокаивающийся Андрей. — Тебе же четырнадцати нет, кто и куда тебя возьмёт?

Ага, не возьмут, я два года уже каждое лето в совхозе по полтора месяца работал, на полях. То капусту полол, то огурцы в теплице собирал. По детским нормам конечно, не больше четырех часов в день. Зато, возвращался домой, к дедам, хоть по матери, хоть по отцу — и начинай сначала, прополка и окучивание картошки, огород, скотина, одно слово — хорошо в деревне летом. А от совхоза — какую-никакую денюжку платили, как же было приятно выложить заработанное маме. По словам деревенских, их каждую весну и лето вообще припахивали на полный рабочий день, невзирая ни на какие нормы. И школьные занятия побоку. Так что без работы я остаться не боялся, на крайний случай — для той же заготконторы можно постараться, им вечно что-нибудь требовалось, из даров леса.

— Ладно, придумаем что-нибудь… — Дядька уже успокоился, сам прикинул перспективы и стал рассуждать вслух. — Оно и на пользу пойдет, тут ты прав, погорбатишься и сам вприпрыжку в школу побежишь!

А у меня в голове забрезжила идея и углядев на столе стопку конвертов, письменные принадлежности и тетрадку — решил действовать. Вырвал листок из тетрадки и не раздумывая написал — Чернобыльская АЭС, после чего вложил его в конверт, запечатал и протянул дядьке.

— Вот, сохрани у себя, только обещай пока не заглядывать! А в начале лета вместе откроем…

Что поделать, если в исторических событиях я откровенно плавал и ничего не мог вспомнить толкового, чем бы смог объяснить свою осведомленность о грядущих событиях. Поначалу я склонялся использовать сухой закон, но как оказалось — он уже давно гулял по стране и набирал обороты. А вот с аварией в Чернобыле — была уверенность, что она пока не произошла, но на подходе. Вживаться в шкуру подростка — это само собой, но я хотел большего, и тут без союзников не обойтись. Кандидатура Андрея выглядела весьма привлекательной, и воин-интернационалист, и мент, да и как человек, если верить воспоминаниям предшественника — хороший, для своих родственников по крайней мере.

Адекватность он свою тут же подтвердил, сложив конверт и убрав в офицерскую сумку, улыбнулся в усы и спросил:

— Планы и обязательства расписал?

— Ага, — подтвердил я и не вдаваясь в подробности, добавил. — вроде письма потомкам…

Ну что, внимание со своих косяков можно направить в другое русло, настало твоё время, мамаша Мюллер! И я, со всеми подробностями, особенно упирая на то, как мне было мучительно больно (не забыв акцентировать и то, что для мозгов, особенно подростковых — эта бодяга, которой меня травили, совсем не витамины). Андрей выслушал и стал заводиться по новой:

— Иди в палату пока, отдыхай! Совсем ох… От рук отбились!

В палате смел принесённый завтрак, сиротливо дожидавшийся меня на тумбочке. Еда оказалась вполне съедобной — манная каша с озером растаявшего сливочного масла, пара кусков хлеба и вареное яйцо. Вот чай был так себе, отдавал веником, но зато был сладким. Затем подоткнул под голову куцую подушку в серой наволочке и после всех перенесенных испытаний — стал засыпать, не слыша не разговоров соседей, ни бубнежа радиоточки. Последнее, что донеслось из радиоприемника — объявление о начале передачи: «Наталья Дарьялова, воспитать семьянина…»

«Воспитаете, ага, вначале демографическая яма в девяностых, потом массовый завоз орды диких кишлачников из средней Азии, отбивающий всякую охоту рожать и воспитывать детей…» — С этой мыслью я и заснул, как в колодец провалился…

Разбудили меня вполне выспавшегося и поначалу не смог взять в толк — кто я, где я и кто все эти люди. Хорошо, что дали возможность сходить и умыться, в процессе всё вспомнил, да и голова окончательно прояснилась, и самочувствие не досаждало. «Этак у меня и похмелья сейчас долго не будет, как в детстве!» — Озарило меня, но тут же пришлось себе напомнить, что я за ЗОЖ. Тут и СССР спасать, и жизнь налаживать, не время предаваться порокам!

Сопровождаемый няшной красоткой Светланой Михайловной в кабинет главврача и непроизвольно при этом облизываясь — окончательно понял, что с гормонами доставшегося мне тела придется что-то делать. Мирно сосуществовать не получится, хочется всего и сразу, придется как-то себя ограничивать, чтоб не начать куролесить. Сознание взрослого человека, в теле подростка, обуреваемого различными желаниями — это какой-то, как бы помягче выразиться, звиздец!

— Я десять лет старшей сестрой в отделении! — В кабинете меня встретил визгливый голос Лидии Валерьевны. Ого, как закрутилось, она же после смены отдыхать должна, а смотри ты, выдернули на работу.

— Десять лет я вам не обещаю, а вот от шести до восьми за ваши деяния вполне можно устроить. Медицинские работники и в колонии-поселении нужны! — Дядька был сух и деловит, на голос не брал и это сработало, из мамаши Мюллер словно выпустили воздух и она совсем уже другим тоном принялась причитать, обращаясь к главврачу, как к последней инстанции.

— Сергей Владимирович, у меня же двое детей, сколько лет всё отделение на моих плечах!

— Вас неоднократно предупреждали, Лидия Валерьевна, о недопустимости подобных методов. — Главный врач, по всей видимости, решил от опальной старшей сестры дистанцироваться. — Решайте вопрос непосредственно с пострадавшими, для этого мы здесь и собрались.

Медсестра ожгла таким взглядом, что лично у меня какое-либо желание решать с ней вопрос миром моментально испарилось. Ну а после того, как она стала униженно выпрашивать снисхождения у дядьки, то упирая на свои былые заслуги, то вновь вспоминая своих детей на иждивении — при этом полностью игнорируя меня, окончательно решил — никакой пощады! Остальной диалог пропустил мимо ушей — и так было понятно, кто и чего в этой ситуации хочет.

Врачу, как начальнику — огласка не нужна, он будет гнуть свою линию, чтоб и рыбку съесть, и на велосипеде покататься. Сама Валерьевна себя виноватой не чувствует, считает что в своем праве и скорей всего — рассчитывает на выговор максимум. Даже если додавить и настоять на её увольнение по собственному желанию, что ей мешает устроиться в другую больницу? А идти на компромисс не хотелось, вот с таких вот уступок и начало загнивать общество, попаданец я или кто? Будем оздоровлять социум, по мере сил, осталось понять, насколько меня поддержит дядька.

Из размышлений меня вырвал голос врача, спрашивающего, здесь ли я и о чем задумался.

— Лидия Валерьевна готова принести извинения, молодой человек, вы с нами? — От покровительственного тона покоробило, а глаза медсестры не сулили ничего хорошего в будущем.

— А⁈ Андрей, можно тебя на минутку? — Проигнорировал я главврача и приготовившуюся скрепя сердце выплюнуть дежурные извинения Лидию Валерьевну.

В коридоре я выложил всё свои соображения дядьке, постаравшись отыграть роль подростка, обиженного несправедливостью. И намекнул на то, что безнаказанность порождает новые преступления. Моя ли горячность, относительная ли молодость дядьки, не успевшего очерстветь душой во внутренних органах (хотя что я знаю о нынешней милиции, не стоит огульно охаивать, не зная реалий, и в моё время хватает честных ментов), но он меня неожиданно поддержал, добавив:

— Я тут уже пару подобных случаев раскопал, и недовольных этим родителей. Тогда всё на тормозах спустили и договорились, но думаю, найти их и попросить подключиться недолго. Что, пишем заявление и начинаем бороться за торжество закона и порядка?

— Пишем! — решительно подтвердил я.

Вот так я из отделения интенсивной терапии после обеда попал в психоневрологический диспансер. С подачи главврача и ушедшей в отказ Лидии Валерьевны, отрицающей, что колола мне что-то помимо назначенных лечащим врачом препаратов. Война против переступивших через клятву Гиппократа медиков перешла из холодной фазы в горячую.

В дурке меня приняли хорошо, ещё бы — в сопровождении дядьки, который вначале о чем-то долго разговаривал с принимающим меня врачом, потом ушел и надолго пропал в недрах дурдома, не иначе — с более компетентным начальством утрясал вопрос. И сдавая меня на руки двум дюжим санитарам, сделал и им внушение:

— Я за племяша тут вам всем ноги выдерну, если что случится!

Так что душа у меня была на месте, делов то — пройти проверку на вменяемость и сдать кровь на анализ, вывести мамашу Мюллер на чистую воду…