Я пас в СССР!

Глава 21

Глава 21.

Приход табуна в лагерь у реки — мы все благополучно проспали. Андрей с Васей угомонились только под утро, так что даже блеяние баранов и мычание коров не вырвало всех нас из сладких объятий Морфея. Меня разбудили холодные и влажные носы вездесущих философов, которыми они, на правах старых знакомых — тыкались мне в лицо. Волей неволей пришлось подниматься, пока не облизали, у них это заместо здрасте. А милиционеров поднял командный рык дяди Паши:

— Отряд, паадъем! На оправку и зарядку! Спать сюда что-ли приехали?

Ух, как бодрит весенняя водичка! Поднялись повыше по берегу, чтоб не среди стада плескаться, и тем более не ниже него по течению, умылись, раздевшись до пояса. А я ещё и зубы почистил, зубная щетка и тюбик с пастой — теперь всегда мои неизменные спутники, после каждого приема пищи полирую бивни. Больше, чем очутиться в застенках Лубянки — боюсь визита к стоматологам нынешним, тьфу три раза! А от разведенного костра уже доносился манящий запах кофе. Дядя Паша, ловко управляясь с котелком, в котором варил кофе на всех — с интересом полюбопытствовал:

— А у вас там как с кофе? Я сразу заметил, что ты к нему неравнодушен, вон и сейчас, носом шевелишь!

— Да я больше растворимое потреблял, удобно и быстро, с утра заправился и вперед. А вот к обеду или если на природе, то можно и с натуральным заморочиться, сварить.

— Ну-ка, как вы там варите, расскажи⁈

— Да по разному, рецептов в сети множество, на любой вкус. Я вот пол-ложечки сахара карамелизировал на дне турки, потом туда гвоздики, шепотку корицы, ванилина на кончике ножа. Имбиря ломтик, лимона можно ещё, и перцем сверху присыпать. И грамм тридцать кальвадоса в кружку! — Чуть не захлебнулся слюной от воспоминаний и от запаха из котелка.

— Тьфу ты! — Обычно сдержанный и политкорректный дядька от возмущения чуть не выронил котелок. — Это даже не щи, а борщ натуральный! А картошки с луком туда не крошил⁈ Зажрались вы там, однако, и продукты переводите!

Я промолчал, что есть — то есть, действительно зажрались. В обычном небольшом полуподвальном магазинчике, что находился в соседнем доме (часто в него ходил, лень добираться до сетевого супермаркета, через три девятиэтажки) — ассортимент был больше, чем во всей области сейчас. Мужики то сервис круглосуточной доставки вчера еле переварили, вызвавший у них самую настоящую классовую ненависть к обуржуившимся потомкам. Правда, после того, как озвучил им квартплату и коммуналку, а также соотношение средней зарплаты и цен на основные продукты — слегка успокоились.

— К Нинке зашел вчера, прикрыл твою пьянку с этими балбесами! — Дядя Паша разливает кофе по эмалированным кружкам-гестаповкам (предмет моей гордости, прогрессорством занялся, обмотал ручки шнурками, теперь можно пить не обжигая хотя бы руки). — Так Шурка о тебе беспокоится, кто ей сказку расскажет на ночь. Спросила: «А рыбу привезет?». Не «лыбу пливезет», а чисто «р» выговорила, порыкивает правда ещё, с усилием проговаривает…

Я расплываюсь в довольной улыбке — не зря бился! Дядя Паша, отметивший мою реакцию, задает неожиданный вопрос:

— Вот кем ты себя больше чувствуешь, Вань? Собой прежним или этим мужиком из будущего? Сестра и Шурка в тебе новом души не чают…

— Я после вчерашнего, дядь Паш, вообще никак себя не чувствую! — Дипломатично ухожу от ответа и ведь всё так, тяжело неподготовленному организму далась огненная вода. — Как я маму и сестру могу не любить⁈ А этот мужик, как ты выразился, часть меня, нормально мы с ним уживаемся!

С дядькой вчера удалось поговорить по душам, успел до того, как убежал за шалаш стравливать закуску на землю. Узнал наконец так занимавшую меня историю — за что он отсидел в лагерях больше червонца. А оказалось всё банально — был он, она и в край обнаглевшие «хозяева жизни» из мажоров в университете.

Дядька, помимо учебы — подрабатывал где мог, чтоб произвести впечатление на свою пассию. А та (понаехавшая, подобно самому Паше — из деревни) кривила нос и поглядывала в сторону звезды курса — комсорга, сына обеспеченных родителей из номенклатуры. Без особой взаимности, впрочем, тот таких деревенских простушек к своему пятому курсу уже не одну оприходовал. Так бы всё и сладилось у дядьки с его избранницей, та дурой не была и поглядывая на журавля в небе — синицу из рук не выпускала. Перебесилась бы со временем…

Всё изменилось в тот вечер, когда Павел горбатился на разгрузке вагонов с такими же собратьями студентами, а мажор наконец то обратил внимание на довольно-таки симпатичную поклонницу. Позвав её на приватную вечеринку, где тоже всё окончилось стандартно — попользовались ей по кругу, с особым цинизмом на прощание посоветовав не искать правды. Девчонка советам не вняла, бросилась под защиту дядьки и написала заявление в милицию.

Дело, возбужденное по заявлению — на глазах превращалось в фарс, и дядькина избранница, не выдержав издевательств в институте и пересудов сверстников — вышла из окна общежития. А дядька, в состояние аффекта — прирезал мажора прямо в аудитории, попутно проткнув нескольких его приятелей, самонадеянно попытавшихся его остановить. После такого общественного резонанса маховики правосудия закрутились наконец так, как надо — соучастников той вечеринки осудили за групповое изнасилование (у остальных таких родителей, способных повлиять на отправление правосудия — не оказалось). А дядька, по классике — поехал на лесоповал в Мордовию, за убийство…

Поступок этот я одобрил, хотя исполнение осудил. Надо было не на публику мстю осуществить, а как-то хитрей, о чем и не замедлил сказать. Милиционеры мой взгляд на проблему всячески поддержали, тут же принявшись вслух рассуждать, как ловчей этого комсорга можно было уконтрапупить. Кто бы сомневался, тут тебе и опыт Афгана, да и вообще — с преступностью эффективно могут бороться только такие люди, которые и сами психологию преступников понимают, и методы применяют схожие. Вся разница только в том, что у них есть право на насилие, одобренное государством и все их действия, в конечном итоге — идут на пользу общества. Огражденного от насилия и преступности, а тут, как не крути — уговорами и увещеваниями толку не добьёшься. Сам насмотрелся на такие рожи во время заключения, что не понимал отсутствие в нашей стране смертной казни. Да и изолировать иных следует от общества не на время, а навсегда. Смысл выпускать на свободу рецидивиста, проведшего в заключении большую часть жизни? Он не только никогда не социализируется, у него и мысли такой не возникает…

— Хорошо вам, со стороны советовать! — В сердцах бросил дядя Паша. — Я и сам потом догадался, что по другому надо было, а тогда словно забрало упало… А у вас с этим как, Вань?

— Проще всё, вообще ничего не стесняются. У кого деньги, тот и прав. А если власть есть, то и деньги прилагаются, и отсутствие совести в довесок…

Заодно и с ограблением Панкратихи свои подозрения подтвердил, как поначалу не отнекивались родственники с Васей. Чем меня больше убеждали:

— Да как ты мог такое подумать вообще, Ваня⁈

Тем больше крепла уверенность, что без них это дело не обошлось. Да и судя по дяде Паше, активно отмазывающему «оборотней в погонах» — без него тоже не обошлось. Не зря он тогда на рыбалке вместе со всеми ними шушукался.

— Все равно вы эти деньги толком не сможете использовать! — Заявил я. — Пока дело не утихло, всю сумму тратить не резон, светиться. Через четыре года они бумагой станут, а ещё раньше на них не купишь уже ничего. Да и сколько там этих денег, тыщь пятьдесят то хоть было?

— Что за подходы детские, Вань? — Засмеялся Вася. — Где ты учился, мы там преподавали!

— Да хусним! — Махнул рукой Андрей. — Мы сейчас в одной лодке, а если поверить тому, что нас всех ждет в скором времени, не след друг от друга что-то утаивать. Триста тысяч с лишним у ней взяли, не считая золотишка под пару кило.

Однако, ничего себе, триста тысяч советских рублей, это как же воровала простой советский директор торговой базы⁈ Я и до этого не особо сочувствовал почившей в бозе Панкратихе (вернее, залезшей в петлю), сейчас же вообще — всячески её решение поддерживал. Тут сгущенки нет в магазине и колбасы никакой в селе, а вот такие Панкратихи — под матрасом огромные для этого времени суммы крысят. И ведь не сколько у государства украла, а опосредствованно — у общества. Давить таких безжалостно, ну или по крайней мере — подталкивать в сторону люстры из чешского хрусталя, с привязанной на ней веревкой.

— Мы там, за речкой, — с ненавистью начал Вася. — по их словам, интернациональный долг выполняли. А на деле, это самая настоящая война, где партизанская, а где в полный рост. И там всё понятно, вот свои, вот чужие. А здесь мирная жизнь вроде, а присмотришься на «своих» так называемых и понимаешь, давить их надо. Это же как зараза, по всей стране расползается! А что до денег, это мало даже. Ты вот с Коляном сошелся, а в его случае ещё всё нормально, сколько наших годами маются, без ног и рук, в очереди на протезирование стоят. И коляски эти, блядь, инвалидные. Кто-то на волгах раскатывает, а кто-то из дома выйти не может, потому-что не на чем. Впору на самодельных каталках раскатывать, как после Великой Отечественной!

— И мы не себе эти деньги взяли! — Поддержал его Андрей. — Вот таким как Коля помочь, другим нашим, кто только дембельнулся. Не у всех получается нормально вписаться в мирную жизнь, там убивать научили и решать вопросы без проволочек, а тут какая-то тля в кабинете из тебя нервы тянет и смотрит как на говно, не все такое выдерживают, особенно поначалу. По тюрьмам и лагерям пацаны поехали многие, приходиться с уголовниками вопросы решать. Ну и мы, как армейское братство, объединяемся. Молодежь хотим воспитать достойную, чтоб подготовленные в армию пришли, слышал же про военно-патриотический клуб? И памятники нашим ребятам надо ставить, кто там остался и через всё это прошел. Так что эта мелочь от Панкратихи уже почти вся разлетелась…

Через несколько лет большинство из парней в армию не загонишь, в обществе будут совсем другие ценности. А вот такие, как мои дядьки и Вася — сгорят в топке «святых» девяностых, кого убьют на разборках, кого киллер в подъезде или на лестнице застрелит. Такие в стороне от происходящих событий не останутся, не станут смотреть с покорностью, как задерживают зарплату, как новые хозяева жизни наживаются. И неизбежно окажутся в самой гуще событий, потери в которых, по самым скромным прикидкам, причем официальным — составили около двадцати пяти миллионов, только в России…

К обеду и парни в себя пришли, и мне полегчало. Я ещё на турнике позанимался, где ко мне присоединились Вася с Андрюхой, показать пацану класс. И ведь показали! Не успели ещё жирком заплыть на гражданке, да и некогда. Как понял, они оперативниками в милиции работают, а их, как и волков — ноги кормят. После турника обедали с аппетитом, мужики, как и вчера — не давали покоя, продолжая выспрашивать про будущее.

— Ванька, вот ты говоришь, трапы и трансы, а какая разница между бабой с хером и мужиком с сиськами? — Жениться надо Андрюхе, правильно дед говорил!

— Вот как тебе объяснить… — Я задумываюсь и к своему стыду, объяснить не могу. Не интересовался этим в свое время и желания не было. — Всё сложно, короче, их там сейчас несколько десятков различных извращенцев, идентифицирующих себя другими. Радует, что на законодательном уровне, у нас по крайней мере, их прижали. Депутаты их продолжают поебывать, само собой, эти развлечения не для простых людей, ну а для широкой общественности и официально, осуждают.

— У нас в бараке тоже с десяток петухов было, и все разные… — Погружается в воспоминания дядя Паша. — И жирные, и тощие, но одно слово, опущенные. Где-то вы не туда свернули…

— Постой! — Андрюхе возможности медицины двадцать первого века так втемяшились в голову, что он не успокаивается. — Если можно мужику манду впиздячить, а бабе хер вхуячить и назваться после этого петухом определенного сорта, то что мешает тот же хер на лоб пересадить⁈ Таких то нет ещё?

Мда, чувствую, про квадроеберов, не приученных к лотку, и электросамокатчиков, раскатывающих вдвоем — лучше пока не рассказывать. У меня как и вчера — уже заплетается язык и головная боль, только вроде утихшая к обеду — вновь виски сдавливает. Ещё и сюрреализм происходящего довлеет — сидим у реки в патриархальном восемьдесят шестом году и не нашли ничего лучше, чем обсуждать сексуальные девиации в двадцать первом век. Хотя, подозреваю, у парней сработала своеобразная психологическая зашита, от той картины будущего, что я им поведал — отгораживаются пока смехуечками. Слишком уж неприглядным выглядит то, во что мир превратится меньше чем через сорок лет, не зря у Васьки вырвалось:

— Лучше бы я в РВСН служил! Я бы не валенок кинул, а вприсядку танцевал на пульте управления!

Хорошо, что дядя Паша посоветовал всем заткнуться и поесть молча, дальше трапеза протекала под аккомпанемент стучащих по дну миски ложек из нержавейки. Наелись, придя в благодушное состояние и развалились тут же, на травке. Андрюха заикнулся по новой:

— Вань, а как там у вас…

— Отставить! — Дядя Паша, на правах старшего, прекратил расспросы. — Успеете ещё удовлетворить любопытство, надо решать и думать, как дальше жить будем!

— В пизду такую жизнь! — Васька то тоже своего рода попаданец, вот уже строчки из песен Летова начал цитировать…

— У вас когда отгулы кончаются?

— Завтра выходить надо, — отозвался Андрей. — но мы ещё можем…

— Не можете! — Отрезал Павел. — Езжайте домой, иди на работу и проверяй информацию о фактах о этом, чьё сознание сейчас в нашем Ваньке. Пока что всё такой шизофренией отдает, что расскажи мне кто-нибудь такое, на смех поднял. Или белку заподозрил!

— Если это и шизофрения, то очень убедительная. — Задумчиво протянул Васька, покосившись на пустую миску. Мыть посуду никто не хотел, а попытки припахать меня как самого младшего натолкнулись на мое ожесточенное сопротивление, вот и сидели, с немытыми чашками. — Ближайшее будущее вполне логичным выглядит в его пересказе, но вот чем дальше, тем страшней. Но ведь до чего же все правдоподобно выглядит, да и пацан четырнадцатилетний не может оперировать такими понятиями и категориями, а Ванька вон, как по писанному шпарит!

— Вы, повторяю, едете в город и проверяете факты! — Дядя Паша взял свою тарелку с ложкой, показывая, что каждый сам за себя будет мыть. — А я с Ванькой систематизирую его, как он говорит, послезнание. Ближайшие события, что он может вспомнить. Я и тетрадь взял, чтоб записывать. А когда это подтвердится, с уверенностью уже можно будет утверждать, феномен это или психическое отклонение, требующее вмешательства санитаров и лечения!

Я принялся копаться в воспоминаниях и к огромной досаде вдруг понял, что с датами событий, да и с происшествиями — засада. Нет, в общих чертах я многое что помнил, тот же Чернобыль, а вот конкретики было мало. Ничего, поковырясь и повспоминаю, с теми же песнями, удалось ведь припомнить, пусть и не все.

— По событиям в республиках я кое-что помню! — Поспешил обрадовать родственников. — Интересовался вопросом и многое что в памяти задержалось. В Казахстане в этом году, в декабре, будут волнения. Усмирят жестко, но проблему это не решит, а лишь отсрочит. Ну и остальное, что смогу, постараюсь выцарапать.

Андрей довольно потер руки:

— Вот, а то не с чем идти к серьезным людям! А вот это уже факты, и всего ничего осталось, чтоб они подтвердились!

— Ты только поосторожней со своими серьезными людьми! — Постарался я остудить пыл дядьки. — Все эти серьезные люди потом в девяностые на ходу переобулись, а кто остался верен присяге и долгу, тех в белом доме расстреляли в девяносто третьем! Аккуратней, Андрей, в армии как раз из Афганистана вывозили героин в цинковых гробах, причем дело на поток поставлено было. Головы нам всем за такое послезнание открутят мимоходом! Если чо, я буду упирать, что я ебанько по жизни! Хотя сомневаюсь, что поверят…

— Не ссы, Ванька! Побарахтаемся! Не всё ещё прогнило и людей настоящих, кому всё то, к чему идем, поперёк горла, хватает!

Парни лучились оптимизмом, на мой взгляд — неоправданным. А с другой стороны, что еще делать? Наблюдать всё то, от чего и в той жизни с души воротило? Нет уж, попробуем действительно, как сказали мужики — побарахтаться. К тому же, я сейчас не один, что уже здорово. А вскоре, когда подтвердится всё то, о чем я предупрежу, сомнений у моих родственников и примкнувшего к нам Васи — не останется…