Японская разведка против СССР

Ночные бабочки

В бестселлерах и иных писаниях поднаторевшие авторы отводят женщинам едва ли не решающую роль в оперативных делах КГБ, которые, судя по этим повествованиям, являются главным оружием чекистского арсенала, а провокация — основным методом работы. Упорно распускаются слухи и снимаются даже кинофильмы, что в КГБ действовали специальные школы, в которых девицы проходили не только теоретический курс по обольщению иностранцев, но и закрепляли полученные знания на практических занятиях с оперативными работниками разного возраста и стати.

Сразу хочу заметить, что это чистое вранье лежит полностью на совести нечестных авторов. Никаких сексуально-обольстительных курсов в КГБ не существовало, хотя женщины играли и будут играть определенную роль в оперативной работе как у нас в стране, так и в специальных службах других государств.

Если женщина толковая и небезразлична к интересам своей Родины, то она в оперативной работе может оказать важную услугу. Это совсем не значит, что такую услугу можно оказывать только через постель. Американская разведка, например, прибегает к использованию женщин при проведении более ответственных операций, чем постельное обольщение объекта.

В мое же время женщины работали только в оперативно-технических службах и в иных вспомогательных подразделениях. Была только одна женщина — полковник Козельцева Елена Борисовна, которая могла дать сто очков вперед многим мужчинам и знала свое дело досконально.

В американской прессе расписано, а затем перепечатано в российской, как внедренная КГБ женщина окрутила морского пехотинца США, который прибыл охранять строящееся здание нового американского посольства в Москве.

Любовь настолько овладела сентиментальным американским сержантом, что в объятиях коварного агента КГБ он совсем забывал о том, что из-за любовного увлечения жучки могут проникнуть в строящееся здание посольства. Говорят, это и случилось, что и заставило американских дипломатов ютиться в тесноте целых двенадцать лет, пока Бакатин не подсказал, где были спрятаны эти «насекомые». Так это или нет — трудно сказать, но нет дыма без огня.

Я хотел бы сказать, что пребывавшие в Москве иностранцы являлись нормальными людьми и ничто человеческое им было не чуждо, в том числе и русские женщины, с которыми они порой крутили амурные дела и даже на них женились. Так как в сталинские времена любой иностранец советской стороной рассматривался с точки зрения его возможной принадлежности к специальным службам противника, то и все его связи подвергались такому же подозрению, в том числе и женщины.

После падения железного занавеса, когда невозможно стало взять под колпак всех иностранцев и их связи, стали браться в разработку только интересные в оперативном смысле лица.

В начале моей оперативной карьеры от нас требовали, чтобы мы разбирались с каждой связью разрабатываемых объектов, что теоретически само по себе правильно, но уводит от настоящего дела. Обычно оперативные работники прибегали к избирательному методу работы, то есть занимались теми людьми, которые представляли оперативный интерес. Нельзя объять необъятное и стремиться к этому не надо, ибо, как говорит латинская пословица, «кто везде — тот нигде».

Мне запомнилась профилактическая беседа с одной девицей не совсем тяжелого поведения, которую задержали соответствующие службы. Дама кочевала от одного партнера к другому, месяцами жила на дипломатических квартирах, и ее долгое время никак нельзя было оттуда выманить.

После нескольких фраз, которыми я обменялся с ней, стало ясно, что от нее, в силу природной ограниченности, ничего добыть не удастся, а тем более поручить ей что-либо серьезное. Для порядка я стал ее увещевать и советовать бросить заниматься аморальными делами и пойти учиться, а не якшаться с иностранцами.

Девица укоризненно посмотрела на меня и назидательно отвечала, что она с иностранцами не имеет дела, так как ей подруги говорили, что все они шпионы. Я от такой патриотичности молодой путаны прямо онемел, а когда она добавила, что имеет дело только с нашими друзьями-японцами, я от восторга чуть ли не готов был ее рекомендовать на работу в МИД СССР — уж она бы значительно улучшила отношения с Японией!

Читать ей дальнейшие лекции и проводить какую-либо разъяснительную работу было бесполезно, и под конец я поинтересовался, а как она знакомится с японцами. Оказалось, что совсем просто. После очередной дневной лежки, которая обязательно нужна трудившимся всю ночь соблазнительницам-феям, они решают, кем бы заняться вечером. Она обычно говорит подругам, что пойдет ловить «коня», то есть японца. Ибо вежливые выходцы из Страны восходящего солнца, как и другие нормальные люди, при знакомстве с дамой говорят: «Коннитива», что в переводе на русский язык означает «здравствуйте». Смысл слов подобных дам не особенно интересовал, поэтому они препарировали японское приветствие по-своему и воспринимали его по звучанию — «конь», то есть бывший жеребец.

Среди подобной категории лиц были и сообразительные особи, которые могли сыграть важную роль и не подвести Советское государство. Одна из них, с которой мне удалось установить хорошие деловые отношения, что не так уж и просто, ибо требует немалых трудов и терпения, как-то «наивно» поинтересовалась, чем занимается Министерство внешней торговли (МВТ). Я, признаюсь как на духу, стал серьезно объяснять, что благодаря МВТ наше государство зарабатывает валюту и т. д.

Моя собеседница выслушала и сказала, что если бы ей разрешили организовать профсоюз проституток, то она столько дала бы государству валюты, что и МВТ не нужно было бы.

Возможно, что это в России и произошло? МВТ ликвидировано, да и валюты в стране полно, особенно на руках, потому что ушлый народ в основном не верит ни государственным, ни частным банкам. Хотя вряд ли моя знакомая приложила к этому руку или что-то другое, ибо по возрасту наверняка уже вышла в тираж.

Однако бывали случаи, когда вступившая по своей инициативе в контакт с иностранцем женщина могла здорово навредить делу. Такие неприятности как раз и произошли в нашем отделе. В 1979 году, когда меня из-за интриг Гавриленко отвели от работы по японской линии и бросили на страны Юго-Восточной Азии, я обнаружил в делах на некоторых дипломатов прямо-таки алмазные залежи, которые могли засверкать гранями драгоценных бриллиантов даже при минимуме внимания к ним. Одной из таких находок оказались спокойно покоящиеся данные о том, что шифровальщик посольства маленькой, но исключительно важной страны влюбился в девицу не совсем тяжелого поведения и ждет не дождется выхода на него работника КГБ. Более того, он просил его с кем-либо познакомить, так как не верил, что она встречается с ним только из меркантильных соображений.

Начальник отделения Сумарока Анатолий Иванович (ранее работал в разведке, но был отправлен к нам на исправление) был главным клевретом Гавриленко. Поэтому, когда я у него спросил, почему такие интересные материалы по шифровальщику лежат без движения, сказал:

— Я с этой профурсеткой беседовал (справки о беседе в деле, правда, не было), но толку мало. Надо гнать ее из Москвы, — решительно жестикулируя, провозгласил чекист.

Гнать даму из Москвы было не за что — прошли те времена, когда можно было это делать. Поэтому я не стал уточнять подробности беседы, а попросил организовать мне встречу с ней. Вскоре такая встреча состоялась, но пассия дипломата привела с собой и мать, довольно миловидную женщину. Я понял, в чем дело, но с невинным видом спросил у нее:

— А вы что, вместе с дочерью ходите и на интимные свидания или только сегодня решили прогуляться?

— Да как вы смеете! — возмутилась мама. — Я порядочная замужняя женщина! У меня такой муж!

— А почему же вы и его с собой не прихватили? — спросил я и продолжил, сказав Сумароке: — Анатолий Иванович, пригласите Ивана Михайловича на беседу. Берите оперативную машину и привезите его прямо сюда.

Анатолий Иванович сразу смекнул, в чем дело, и с готовностью поднялся.

— Нет! Нет! Только не это! — истошным голосом завопила мама-инструктор и со слезами продолжила: — Он же нас убьет.

— Хорошо. Папу не надо, — сказал я и не терпящим возражения тоном продолжил: — Анатолий Иванович, погуляй минут пятнадцать с мамой, а я с дочерью переговорю.

Мне хватило десяти минут, чтобы понять, что вербовочная комбинация загублена. Я не стал дочь стыдить и агитировать за советскую власть, а попытался убедить в том, что она своими непродуманными действиями может поломать жизнь иностранному дипломату, который имел несчастье в нее втюриться. Молодая же потаскуха была настолько настроена против КГБ и советской власти, что просто не могла воспринять мои советы и стала угрожать, что если ее хахаль и согласится на нас работать, то она сообщит об этом его начальству.

— Если вы это сделаете, то вы его угробите, — только и смог я ей сказать.

К сожалению, мои слова оказались пророческими. Дамочка убедила шифровальщика сообщить о бескорыстной, безграничной, но безответной своей любви послу, который немедленно отослал влюбленного дипломата на родину, где его след затерялся. По некоторым данным, его замучили на допросах, добиваясь признания о его работе на КГБ, ибо не поверили, что мы на него не выходили и даму ему не подставляли.

В этой истории была и еще одна деталь. После беседы с мамой и ее чадом я сказал Гавриленко, что дело провалено и не стоит им заниматься, ибо девица нам не только не помощница, а настоящий враг. Гавриленко был старым последователем Маркса и, слепо следуя советам теоретика, подвергал все сомнению, тем более мои слова. Поэтому он вместе с Сумарокой, втайне от меня, провели несколько встреч с пассией дипломата, на которых пытались ее сломать и угрожали испортить ей жизнь, если она откажется нам помогать. Одновременно они оборудовали квартиру дамы техникой оперативного подслушивания. Эта пионерская любознательность генерала — хочу все знать — сыграла для него нехорошую шутку.

Во время контролируемой оперативной техникой беседы матери и дочери, на которой молодое поколение подробно докладывало мамочке о беседе с Гавриленко, обильно сдабривая взволнованное повествование отборным матом, обзывала Гавриленко и Сумароку разными непристойными словами и сказала, что она ни за что им помогать не будет. Но она умудрилась подложить и мне свинью, ибо сказала, что со мной могла бы сработаться, если бы я на нее раньше вышел. Генерал сразу заподозрил в этом что-то не то, ибо стал меня с пристрастием допрашивать, нравится ли мне дама как женщина.

Об этой записи я узнал позже, но ничего уже поправить было нельзя.

Вопрос о коварстве женщин и их роли в работе советских органов государственной безопасности волновал иностранных разведчиков и в тридцатые годы, японских в том числе. Любопытную инструкцию накануне своего отъезда из СССР в Японию в 1935 году составил военный атташе Н., с которой не грех ознакомить читателя (см. приложение № 2).