Японская разведка против СССР

Почему Сисикура не стянул пушку?

Поездка на Дальний Восток памятна для меня и потому, что в это время произошло событие, к которому я имел непосредственное отношение.

Накануне поездки весной 1977 года Москву посетил гость японского посольства, отставной полковник японской военной разведки в отставке Сисикура Дзиро, 1914 года рождения. У нас были данные о том, что он был профессиональным японским разведчиком, до войны под другой фамилией работал под прикрытием в одном из японских генеральных консульств в Советском Союзе. В августе 1945 года майор Сисикура работал в разведывательном управлении Генерального штаба сухопутных войск Японии и «курировал» Маньчжурию.

После войны он работал в японской военной разведке. Несколько раз в конце японского финансового года[23] совершал «разведывательное» турне по европейским странам, обычно начиная поездку с посещения Москвы. В Москве его обычно опекал японский военный атташе, который на автомашине подвозил в район расположения некоторых военных объектов, известных западным разведкам, а также посещал с ним военные атташаты стран НАТО в Москве. Завершив свои дела, Сисикура преспокойно уезжал. Такие его разведывательные вояжи происходили на протяжении ряда лет, но я относился к его визитам спокойно, так как не видел в этом ничего опасного для нашей страны. Ну что он мог почерпнуть секретного из того, что и так уже было давно известно? Он собирал информацию через военных разведчиков стран НАТО, а для придания этому видимости современности разбавлял скудными данными, полученными визуальным путем. Главное, что Сисикура был при деле и Токио было им доволен.

Газизов же имел по сему поводу другое мнение и говорил, что опять я ушами хлопаю, опять у меня под ногами японские шпионы путаются. Возможно, он имел основание так говорить и подозревать пожилого полковника в каких-то тайных, пока неведомых нам операциях. Но это были только голые предположения моего начальника, правда, подкрепленные данными о том, что постоянно останавливавшийся в гостинице «Украина» Сисикура по вечерам часами действительно что-то строчил в объемистой тетради, с которой никогда не расставался. А может, он роман писал или Льва Николаевича Толстого переводил? Поди разберись, если в руках эту загадочную тетрадь не держал.

Особо уж активных мероприятий по нему мы не проводили ввиду отсутствия оперативно-технических возможностей, которых не хватало и для более важных объектов. Правда, однажды по телефону на него самостоятельно вышла неизвестная девица и предложила свои услуги. Опытный японский разведчик наверняка посчитал, что эта соблазнительница звонит по заданию КГБ. Игривый полковник довольно долго дурачился с ней по телефону, но от сексуальных домогательств феи благоразумно уклонился.

Что же касается «разведывательных» поездок Сисикуры в Европу, я был убежден, что в конце финансового года японские спецслужбы давали возможность ветерану прокатиться по миру, чтобы использовать остававшиеся бюджетные средства. Своими поездками нам он никакого ущерба не приносил. Пусть себе ездит, если деньги водятся. Но это была моя позиция, которую начальство не разделяло.

Поэтому, дождавшись очередного приезда Сисикуры в Москву, я решил, что нужно с ним в конце концов разобраться. Я воспользовался тем, что к нам пришел новый начальник отдела, и подбросил ему идею разобраться наконец с этим загадочным «ниндзя». Генерал Н.А. Гавриленко обладал одним замечательным для оперативного начальника свойством — если он что-то задумал, то обязательно это сделает. Если его стоящие выше начальники будут отправлять через дверь, то он тут же попытается проникнуть через окно, но своего добьется.

Так и в этом случае — он добился выделения необходимых сил и средств, чтобы взять Сисикуру под круглосуточное непрерывное наблюдение. Однако все эти мероприятия ни к чему ожидаемому не привели, ибо Сисикура вел себя чрезмерно осторожно и прилично.

Правда, было установлено, что он, как зеницу ока, бережет свою загадочную папку, с которой не расстается ни днем ни ночью. У нас взыграл прямо-таки спортивный азарт — что же так тщательно охраняет японский разведчик? Но он своей предусмотрительностью не оставлял нам шансов до нее добраться. Мы уже смирились с мыслью, что японец так и увезет с собой неразгаданную тайну.

Но случилось непредвиденное событие, которое никаким планом предусмотреть невозможно. В день его отлета в Швецию японский военный атташе, видимо, чтобы убить время, повел токийского гостя в Центральный военный музей. Бдительная гардеробщица потребовала, чтобы Сисикура сдал свою папку на хранение. Видно, она опасалась, что японский разведчик может спрятать в нее какой-либо экспонат. Хотя какой? Никакая пушка или фашистский снаряд в японскую папку не влезли бы. Но тем не менее уважающий порядок дисциплинированный Сисикура безропотно подчинился требованию гардеробщицы.

Как только японские разведчики вошли в зал музея, наши сыщики сразу же рванулись к заветной папке. В ней они обнаружили пачку американских долларов и общую тетрадь, несколько листов которой было исписано от руки иероглифами. Они тут же позвонили мне и спросили, что делать.

Докладывать начальнику отдела было некогда ввиду ограниченности времени экскурсии, да и бесполезно, ибо он, как человек осторожный и дисциплинированный, не привык принимать самостоятельных решений и на любое оперативное действие испрашивал санкцию руководства главка. Это правильно, но что было делать, если времени на согласование нет? Нужно было рисковать, тем более что я знал, что нужно делать. По всем расчетам мы могли бы быстро снять копию с секретной тетради и вложить ее в папку до выхода японцев из музея. И я сказал ребятам по телефону:

— Давай рискнем! Снимите копию!

Копию сняли, и минут через двадцать тетрадь была доставлена на место. Однако, к огорчению оперативных работников, они опоздали. Видимо, для японских разведчиков, неинтересно было знакомиться с боевой техникой военной поры, и они слишком быстро покинули музей.

Наши ребята опоздали на минуту или две и не успели вложить тетрадь в папку японца. Когда они вернулись, Сисикура как раз получал у гардеробщицы свою папку. Хорошо, что он ее не открыл, а только прощупал. Удостоверившись, что валюта на месте, он уехал с военным атташе обедать. Удрученные сыщики пришли ко мне и доложили о происшедшем. Мы стали думать, как выпутаться из этой непростой ситуации.

Сколько угодно можно было чертыхаться и ругать безразличных японцев, которые не захотели повышать свой культурный уровень в музее и тем, сами того не ведая, создали проблему для нас, а может, и для себя. «Только без паники!» — успокаивал себя я и попросил ребят не спускать глаз с полковника Сисикуры до самого его отлета в Швецию, куда он должен был отправиться из Москвы.

Прошло несколько томительных часов ожидания, в течение которых японские разведчики убивали время: долго обедали в ресторане (я молил Бога, чтобы обслуживавший японцев официант в полной мере проявил ставшую в то время уже нарицательной нерасторопность), а затем гуляли по Москве. Наконец японский военный атташе отвез гостя в аэропорт Шереметьево-2 и он благополучно улетел в Стокгольм, ни разу не заглянув в свою папку и не обнаружив пропажу.

Это уже было легче — во всяком случае, никакого официального протеста японского посольства не будет.

Однако гроза могла быть со стороны начальника отдела Гавриленко, который был человеком непредсказуемым и любой просчет мог обернуть во благо или раздуть его как преступление.

Пока японские разведчики гуляли по Москве и сидели в ресторане, я попросил сотрудников отложить в сторону все текущие дела и срочно перевести записи из «разведывательной» тетради Сисикуры, в конце которой были также аккуратно подклеены образцы туалетной бумаги (судя по шершавости — советской). Можно было только гадать, какую же хитроумную операцию задумала японская разведка, если так дотошно и основательно исследует элементы советского быта.

К нашему счастью, в тетради было также подклеено (видно, чтобы не затерялось) командировочное удостоверение разведывательного отдела объединенного штаба Управления национальной обороны (УНО) Японии, в котором ставились серьезнейшие задачи перед разведчиком. И это было очень важно, потому что подобные документы в наши руки до этого не попадали. Содержание задач, которые указывались в удостоверении, было совершенно секретным, поэтому я считаю неэтичным их разглашать.

Представили оперативный интерес и записи, которые сделал неутомимый Сисикура в своей тетради и потерял ее таким неожиданным образом.

Когда все документы были подготовлены и написана справка по этому событию, я первым делом позвонил курировавшему наше подразделение генерал-майору Рымареву Николаю Алексеевичу, заместителю начальника советской контрразведки. Он меня тут же принял, и я доложил все про операцию, ничего не скрывая. Сказал, что хотели сделать как лучше, а получилось, как выходило впоследствии у одного российского премьера.

Николай Алексеевич, человек спокойный и выдержанный, настоящий современный начальник, который действительно стоял на страже интересов нашей Родины, не допуская нарушений социалистической законности, но и не давая спуску врагам России, сейчас в отставке. Он работал в органах государственной безопасности с 1945 года, пройдя путь от самой нижней оперативной должности того времени — помощника оперативного уполномоченного — до заместителя начальника контрразведки СССР. Ушел на пенсию в 1992 году.

Н.А. Рымарев внимательно и бесстрастно читал подготовленные мною документы. Все это время я оставался в неведении: какую же позицию займет генерал?

Наконец он закончил чтение, улыбнулся и сказал:

— Молодцы! Так и надо работать! На войне как на войне! — Потом, после некоторого раздумья, продолжил: — Ты все же завтра доложи эти материалы Гавриленко. Но не вступай с ним в пререкания и дискуссии. Пусть он доложит их мне, а потом посмотрим, что из этого получится.

И я, облегченно вздохнув, вернулся к себе, где надрывно звенел телефон. Когда я снял трубку, названивавший мне генерал Гавриленко спросил, где это я пропадаю. Не пора ли собираться домой? Я сказал, что готовил ему для завтрашнего доклада документы в отношении Сисикуры.

На следующий день все материалы, связанные с делом Сисикуры, я доложил генералу Гавриленко, правда, не поставив в известность, что вчера с ними ознакомил генерала Н.А. Рымарева.

Начальник быстро их просмотрел и выпалил тираду примерно следующего содержания:

— Алексей Алексеевич! Что же это получается? Вы по своему усмотрению проводите операции, на которые нужна санкция товарища Андропова! Так недолго и беду накликать! Надо с этим делом разобраться.

Генерал Гавриленко залпом выпалил эту тираду и вопрошающе уставился на меня. Я молчал. Молчал потому, что заручился поддержкой сверху. Я ждал, как же будут развиваться события дальше.

Гавриленко, как мне сообщили сведущие люди накануне его прихода на работу в наш отдел, обладал удивительной способностью подчинять своему влиянию оперативных работников, которые по каким-то причинам провинились, но просили его простить их, давая тем самым своеобразную клятву в своей верности.

И я знал, что если бы я покаялся перед Гавриленко в содеянном и попросил меня простить, то он все бы обыграл в благоприятном плане, выставив меня чуть ли не героем. Но я не хотел заниматься такими играми и сказал ему, что в этих документах изложена только правда и пусть руководство КГБ дает свою оценку, стоило ли идти на риск ради добытых материалов.

Как мне потом стало известно, генерал Гавриленко тут же доложил материалы Н.А. Рымареву и потребовал объявить мне взыскание.

Н.А. Рымарев только поахал да поохал, говоря, что от меня не ожидал подобной прыти, и сказал, что со всем этим делом постарается разобраться.

В этот же день мы с Гавриленко вылетели в двухнедельную командировку на Дальний Восток и об этом деле как будто забыли.

И вдруг, когда мы беседовали с начальником УКГБ при СМ СССР по Хабаровскому краю генерал-майором Тимофеевым Михаилом Александровичем, в его кабинете раздался звонок аппарата ВЧ. Михаил Александрович взял трубку, минуту послушал и передал мне, сказав, что спрашивают меня.

Это звонил Аркадий Грамотеев, который работал в моем отделении и непосредственно занимался делом Окамуры. После приветствия он поздравил меня с поощрением, которое исполняющий обязанности председателя КГБ при СМ СССР генерал-армии Г.К. Цинев объявил группе сотрудников, принимавших участие в работе «по сковыванию разведывательной деятельности» японского военного разведчика. Такой резкий поворот событий, когда вместо ожидаемого взыскания вдруг последовало поощрение, был для меня приятной новостью. Я поблагодарил Аркадия Леонидовича за сообщение и поздравил его, потому что и он тоже был отмечен в этом приказе.

Когда я положил трубку, оба генерала вопросительно уставились на меня. Я сказал, что звонил Грамотеев, который сообщил о поощрении. Генерал Гавриленко не удержался и тут же в красках описал М.А. Тимофееву о моих партизанских действиях и добавил:

— Вот жизнь пошла: вместо того, чтобы за такую работу наказывать, руководство КГБ вдруг поощряет!

Генерал М.А. Тимофеев, ни слова не говоря, встал, открыл шкаф, достал бутылку коньяка и, наполнив рюмки, предложил выпить за решительность и смелость тех, кто принимал участие в этой операции. Поздравление его было настолько искренним и теплым, что генерал Гавриленко не отказал себе в удовольствии опрокинуть пару рюмок.

Пусть демократический читатель обвинит меня в нарушениях прав или свобод человека, но я не жалею, что мы выяснили хотя бы какую-то толику данных о деятельности НАТО, японской военной разведки.

Правда, меня до сего времени не покидает ощущение своей вины перед ныне покойным полковником Сисикурой, у которого, возможно, из-за меня были неприятности, так как он больше в Советский Союз не ездил.