Рассматривая язык как средство идеологического воздействия и убеждения, следует учесть и объект этого воздействия, которым в конечном счете является общество в целом. Если с этой точки зрения принять во внимание разработанную в советском языкознании социолингвистическую классификацию языков, то языки современных развитых стран мира предстают не только как средство национального общения внутри данной страны, но, перерастая эти границы, выходят на уровень средства межнационального общения. Это качество они получают благодаря широкому развитию в современном обществе массовой информации. Средства массовой информации, порождая целенаправленный контекст, делают возможным то, что
«на основании смысловых возможностей и возможностей распространения и охвата аудитории этим текстом складываются межнациональные языки» (7, 167).
Это выражается и в том, что общество любой страны, ставя задачу языкового воздействия, уже не может игнорировать и вынуждено учитывать и комментировать материалы массовой информации по крайней мере наиболее развитых стран мира.
В современной Японии, как и во многих других странах, изучение языка как средства влияния и воздействия связывается прежде всего с массовой информацией. Японские филологи считают, что если обеспечение успешной коммуникации на межличностном уровне – умение убедить собеседника словом или правильно понять, чего он хочет, помогает в деловом общении в повседневной жизни (т.е. смягчает трение отдельных частей общественного механизма), то социальная коммуникация, к которой они относят и массовую информацию, затрагивает интересы всего общества и важна для функционирования всего механизма общества в целом.
В достижении успешного функционирования языка в современном японском обществе, в том числе и для целей убеждения, более всего заинтересованы органы массовой информации, которые взяли на себя и задачи языковой политики, нормирования и упорядочения использования языка и проводят определенную работу в этом направлении.
Исследуя проблемы языковой политики современной Японии, лингвист Тоеда Кунио пишет:
«Язык постоянно нуждается в норме. Для определения правильности этой нормы необходим авторитет или какое-то обоснование. Авторитеты, которые давали это обоснование, менялись с течением времени. От жрецов в древнейшие времена право быть авторитетом переходило к знающим письменность ученым и к людям искусства. В современной Японии таким авторитетом является массовая коммуникация» (11, 15).
Массовая информация, уничтожив преграды между локальными и социальными коллективами, стандартизирует язык и запас лексики. Массовая информация сама является порождением стандартизации существования общества и еще более ускоряет ее. Лексика, распространяемая массовой информацией, легко входит в употребление, в какой-то степени нивелирует разницу в словоупотреблении разных поколений и в конечном счете облегчает связь между людьми.
Но здесь возникает немало проблем. Одна из них (и едва ли не самая главная) – ориентировка члена общества, получателя информации в огромном потоке речевой нагрузки, который обрушивает на него современное общество и органы массовой информации в частности. Эта проблема получила в Японии наименование «загрязнение среды информацией» (дзё-хō-кōгай). Ее рассматривают как составную часть разрушительного воздействия общества на природу, окружающую человека среду, которое все растет в связи с ростом производства и внедрением в жизнь достижений научно-технической революции.
Основные направления действия массовой информации, устанавливаемые современными японскими филологами, это:
а) дать информацию желательного направления;
б) развлечь;
в) обеспечить достижение политических целей;
г) решить экономические задачи общества.
Воспринять в подробностях весь этот объем информации человек не в состоянии. Он должен выделить, что именно, каким образом и где он может использовать из всего, что ему сообщается. Он должен сокращать для себя информацию, абстрагировать и обобщать главное на данный момент, а это требует определенных умений. Эти умения, правила восприятия информации и заинтересованы привить и развить соответствующим построением текстов органы массовой информации.
При этом следует учесть, что растерянность человека вызывает не столько сам объем информации, сколько неизбежно возникающее в ходе жизни несоответствие новой информации сложившимся взглядам индивида, усвоенным им критериям оценки явлений. Это несоответствие и новизна воспринимаются разными людьми различно, как считают японские психологи. Люди активного открытого склада характера относятся к этому легче и без особых душевных потрясений адаптируются в новых условиях. Люди замкнутые еще более удаляются от общества и, поскольку информация все больше выходит за границы их понимания, стремятся отсечь ее от себя, все более замыкаясь в себе.
Японский социолог Танака Ясумаса полагает, что по такому признаку могут различаться не только отдельные индивиды, но и целые народа. Например, он считает, что современное американское общество скорее относится к первому типу, так как американцы сравнительно спокойно воспринимают возникающее в жизни несоответствие их сложившимся взглядам и считают это нормальным ходом развития. Японское же общество исторически привыкло ценить неизменность и спокойствие, и возникающая в ходе развития неуверенность в стабильности будущего связана с болезненно проходящим процессом адаптации. Поэтому, по мнению некоторых японских социологов, для современного японского общества характерен парадокс – чем больше возрастает поток информации, тем меньше ее воспринимается (10, 18). Для ликвидации этого парадокса необходимо, чтобы информация не только занимала определенное время в жизни членов общества, не только соприкасалась бы с этой жизнью, но входила бы в нее как составная часть и вызывала бы изменения в жизненных действиях (10, 44).
У этой проблемы в Японии есть и языковая сторона. Общественно-языковая практика Японии должна учитывать ограничения, которые налагаются со стороны системы японского языка на язык массовой информации. Массовая информация, осуществляемая средствами литературной речи, испытывает ограничения введенного в послевоенный период иероглифического минимума и ограничения от сокращения числа чтений иероглифов, от исключения из современной речевой практики книжных, идущих от китайской классической литературы выражений. В еще большей степени ограничения накладываются на вещание, которое должно исключить из речи омонимы, трудно различимые на слух слова и редкие в повседневной речи обороты. Следует учесть и ограничения во времени. Экспериментальным путем японскими филологами установлено, что при передаче новостей, например, сосредоточенно могут выслушиваться лишь сообщения, занимающие по времени не более 1 минуты 30 секунд. Дальше внимание слушателя рассеивается (9, 45 – 47). Японские филологи полагают, что в вещании воздействие на слушателя в первую очередь оказывают неязыковые моменты, к которым относятся личность выступающего, его голос, манера говорить. Неглубокое воздействие этих моментов предшествует языковому воздействию более глубокого уровня и может создать определенный фон предвзятости. С другой стороны, слушатель радио и телезритель не в состоянии переспросить, замедлить темп речи говорящего и вообще изменить одностороннее направление вещания. Задача состоит в том, чтобы обеспечить языковое воздействие как можно скорее, оперативнее и сделать его предельно ясным и понятным слушателю.
Проблема языка как средства убеждения интересует японских ученых – филологов, социологов, и т.п. главным образом в связи с решением экономических задач общества, в частности обеспечения действенной рекламы, причем не только торговой, но в некоторой степени и культурной и политической. В теоретических рассуждениях о природе убеждения первое место отводится слову, но, как показывает опыт рекламы в Японии, цель не достигается только словом ни, тем более, большим количеством убеждающих слов. Дело в том, что, в отличие от коммуникации других видов, эффект убеждения иной раз достигается и при непонимании или неполном понимании словесно выраженного текста; это особый вид коммуникации, рассчитанный на изменение взглядов и действий получателя информации, в котором нужно учитывать воздействие слова на отношение людей между собой и к внешнему миру. Здесь важен предварительный анализ личности. Если ли такой анализ в какой-то степени осуществим в межличностной коммуникации, то анализ неопределенно большого числа индивидов в социальной коммуникации очень сложен. Общие установки, которые могут быть здесь намечены, сводятся к следующему.
В воздействии можно идти от разума, убеждать доказательством, и можно – от чувств. Опыт современной Японии говорит о том, что эффективнее идти от чувств. Поэтому и слова убеждения должны быть такими, которые прежде всего влияют на чувства. Японские создатели рекламы считают, что слово может проявить свое убеждающее воздействие лишь в сочетании с другими условиями. Эти другие условия в общем можно охарактеризовать так. Все безграничные запросы человека можно поделить на сферу духовную и материальную. Обе сферы достаточно проницаемы для воздействия.
При воздействии на сферу духовных запросов эффективным является причисление человека, на которого рассчитан убеждающий текст, к элите данного общества. Сделанный достаточно тонко в каком-либо пропагандистском или рекламном тексте намек на то, что соблюдение определенных правил в жизни престижно в данном обществе, привлекает внимание человека, полагающего, что материальные запросы не являются главным для него. В обращении к сфере материальных запросов лучшим можно признать доверительный стиль, создающий впечатление непосредственного обращения к данному лицу или группе лиц, внимательного отношения именно к их запросам и нуждам. Удачное упоминание, что рекомендуемый предмет производится в ограниченном количестве или обладает уникальными свойствами, способно повысить интерес к нему. Здесь тоже в какой-то степени работает модификация чувства элитарности.
Слово и убедительность текста действуют по-разному на разные группы населения. Самое общее деление, которое может быть здесь намечено, – это мужчины, женщины, молодежь. На каждую из этих групп действуют несколько разные способы выражения. Для мужчин, например, запретным является то, что может задеть самолюбие. Они ценят абстрактные формулировки, которые имеют только отрицательный эффект в отношении женщин. Более убедительными для женщин являются конкретные положения, которые непосредственно связаны с жизненными действиями. Большой степенью воздействия на женщин обладают, например, тексты, касающиеся здоровья и воспитания детей: бōя ва хитоцу мама мицу «сыну одну, а маме три» (таблетки витамина).
Эффективным являются и тексты, содержащие запрещения, например, в рекламе женской парфюмерии: нидзюгосай ика-но ката ва о-цукаи-ни наттэ ва икэмасэн «лицам моложе 25 лет пользоваться этим запрещается». Иногда полезно отметить и отрицательные стороны предмета, являющегося целью убеждения. На их фоне выгоднее выглядят достоинства: то-син-ни ва тоой кэттэн ва ару га канкё ва бацгун да ару «удаленность от центра города, конечно, недостаток, но какая замечательная природа вокруг!» (реклама жилых домов); номиникуй га кикимэ-га ару «неприятно пить, но дает прекрасный результат» (реклама лекарства).
Особой изобретательности требует создание убедительных текстов для молодежи, выросшей уже в определенном отрыве от печатного слова и воспитанной на текстах телевидения. Здесь наиболее действенными оказываются указания на соответствие своему времени, упор на моду, на то, без чего «не может обойтись современная молодежь» (1, 44).
Представления о механизме воздействия языка как орудия политики в современной Японии во многом совпадают с изложенным выше. Важность исследования этого механизма подчеркивается японскими учеными, но признается, что
«в Японии изучение народных масс как объекта политических кампаний – почти не затронутая область исследования» (13, 32).
Еще лет 10 тому назад в языковой практике Японии бытовали выражения «деловая деятельность» (дзицугё) и «пустая деятельность» (или непроизводительная – кёгё). К первой, которой занимались «деловые люди», относили сферу производства или скорее производительного труда. Второй же термин чаще всего применяли к политической деятельности, сфере информации, журналистике, т.е. к сферам, в первую очередь связанным с речевой деятельностью.
Однако постепенно в Японии начинает осознаваться важная роль информации, в частности и для «деловой деятельности», по мере понимания важности уже высказанного в советской лингвистике положения о том, что язык как средство хранения и преобразования информации может оказывать самое непосредственное влияние на развитие производства и научно-технический прогресс
«наряду с такими факторами, как например, полезные ископаемые и источники энергии» (4, 212).
В японской научной литературе отмечается, что в современной Японии, как и в других странах, в основе, например, любого правительственного решения заложена огромная информация правительственных органов, информация из других стран мира, мнение ученых и экспертов, точка зрения органов массовой информации, информация о расстановке политических сил внутри страны и вне ее и т.д. В свою очередь родившаяся на основе этого решения новая информация приводит в движение общественное мнение, политические партии и группировки, обеспечивая тем самым непрерывный процесс воспроизводства информации и ее влияния на множество людей (2, 40).
Наиболее эффективным источником информации считается печать, в частности газеты. Однако в погоне за оперативностью информации, в стремлении опередить в этом конкурентов буржуазные, в том числе и японские газеты, нередко помещают непроверенную или тенденциозно построенную информацию, что хорошо известно рядовому члену общества. По своему опыту он осведомлен, что если массовая информация и не искажает грубо действительность, то во всяком случае «формирует факты» в нужном массовой информации направлении. Недоверие к сообщениям массовой информации возрастает в периоды интенсивных политических кампаний, например, предвыборных. У получателя информации возникает чувство неуверенности, беспокойства и стремление опереться на слухи, молву. При этом из услышанного выхватываются только те части, которые больше всего лично интересуют слушающего, и в искаженном желаемом для него виде передаются дальше. Причем, если сравнить важность обсуждаемой темы и степень неясности обстановки, то последняя в гораздо большей степени влияет на «убедительность» слуха. Слух может играть в известной мере и положительную роль в качестве средства «обратной связи», сигнализируя органам информации о направлении общественного мнения, но все же в нем преобладают отрицательные факторы, почему, заботясь об убедительности слова в информации, необходимо:
1) в максимальной степени прояснять обстановку,
2) способствовать критическому отношению к услышанному,
3) предотвращая тем самым искажение события, послужившего основой слуха (5, 21 – 22).
В подобной ситуации внимание японских исследователей проблемы языка как средства воздействия обращается на способы воздействия, основанные на других формах коммуникации. В частности, большое внимание уделяется так называемой «миникоммуникации» (миникоми) и «изустной коммуникации» (кутикоми). Эти понятия появились в японской литературе в последние годы и еще не имеют четкого содержания и однозначного толкования. К важности вычленения этих видов коммуникации и влияния, которое они могут оказывать на поведение людей, японские лингвисты подошли по мере осознания того, что в условиях Японии одна только массовая информация не может обеспечить достаточно отражающую реальную действительность информацию об окружающем мире, как это особенно стало ясно во время так называемого «нефтяного шока» в Японии в декабре 1973 г. или после серьезного поражения правящей либерально-демократической партии Японии на выборах в палату представителей осенью 1979 г., несмотря на предсказание «обеспеченной победы», о которой долго и уверенно твердили органы массовой информации.
Имея своим объектом численно определенно или неопределенно малую аудиторию, «миникоммуникация», по мысли японских лингвистов, занимает промежуточное положение между массовой коммуникацией и «изустной коммуникацией» (8, 3). Практически – это преимущественно разного рода печатная продукция, предназначенная для информации и воздействия на известный ограниченный круг людей: любителей каких-то занятий, коллекционеров, специалистов, определенную социальную прослойку, например, студентов. Это – сообщения о конъюнктуре рынка, выпуске новых товаров, ценах на них, ученые записки, наконец, просто специальные выпуски местных, например, городских новостей по отдельным проблемам.
Массовая информация дает сообщения общего широкого плана, и рядовому человеку иной раз неясны причины событий и их подробности, или же специалисту требуется более детальная информация. Тогда и возникает желание выяснить мнение людей своего круга. Эту потребность и призвана удовлетворить «миникоммуникация». Потребность в ней, по-видимому, связана с объективными причинами: растущей специализацией и дифференциацией общества по интересам, занятиям, профессиям. Во всяком случае японские социологи, специалисты по проблеме убеждения все больше склоняются к мысли о важности такого рода «немассовой информации» (12, 20), а крупнейшие японские газеты, откликаясь на это требование времени, практикуют теперь широкий выпуск приложений к основному тиражу, бюллетеней, специальной информации и т.д.
Еще более приближенный к интересам личности характер носит «изустная коммуникация». Японские социологи склонны считать, что это важная необходимая составная часть общего объема информации современного японского общества, восходящая к традиционной форме так называемых «разговоров у колодца» («идобата-кайги»), где всегда происходил обмен мнениями и вырабатывались общие взгляды и решения сельской общины Японии. Социологи определяют «изустную коммуникацию» как такой способ информации и убеждения, который по содержанию и результатам передачи сообщения имеет определенный социальный эффект и широту, то есть приближается к массовой информации, но передается изустно.
Японские социологи считают, что для проявления эффекта «изустной коммуникации», как и «миникоммуникации», необходима ситуация определенного социального напряжения, когда вдруг оказывается несостоятельным то, что было привычным и казалось правильным. В этой ситуации человеку необходимо уточнить свою позицию, проверить правильность своих решений. И тогда решающее воздействие на него оказывает не массовая информация, а более конкретное и понятное для него мнение узкой группы людей, к которой он принадлежит. Некоторые убеждения, как считается в Японии, возникают исключительно благодаря «изустной коммуникации», например, репутация хорошего врача или уверенность в эффективности какого-то лекарства. Рекламной информации на эти темы по каналам массовой коммуникации доверия значительно меньше. Эффективность «изустной коммуникации» считается очень высокой. Замечено, что если на основе этой коммуникации сформировалось какое-то мнение, а средства массовой информации, допустим, выступят с противоположным утверждением и опровержением, то это зачастую имеет прямо противоположный эффект и только укрепляет первоначальное мнение.
Подобное положение может порождать и негативное отношение к «изустной коммуникации», которая в подобных случаях оказывается где-то на грани недостоверного слуха. И тем не менее, в Японии склонны считать «изустную коммуникацию» положительным явлением, поскольку изменения, возникающие в современном обществе, быстры и разнообразны, а массовая коммуникация не всегда в состоянии входить в детали и освещать конкретные мелочи, то есть создавать живую картину действительности. Это и восполняется «изустной коммуникацией», мнением, которое создается на основе непосредственного обмена информацией между членами данного малого коллектива.
Таким образом, привычка прислушиваться к тому, что говорят окружающие, ориентировка на это мнение и зависимость от него собственных поступков связаны с национально-культурными особенностями данного коллектива. Японские социологи считают, что у японцев сильнее, чем у других народов, развито стремление опереться на мнение окружающих. В Японии очень прислушиваются к разговорам окружения. Издревле считалось, что «для японца страшна не смерть, а остракизм» (6, 99) – обычай, стойко сохраняемый и по сей дань, особенно в сельской японской общине, и известный под названием «мура хатибу», т.е. создание такой ситуации, когда от человека отворачивается «почти вся деревня».
Изучение «немассовой информации» и ее влияния на убеждения и поступки людей приводят японских лингвистов и социологов к мысли о том, что член современного японского общества не столь легко поддается шаблонизирующему воздействию массовой информации, что аудитория и индивиды, составляющие ее, активны в своем восприятии информации и сами избирают средства и формы ее, что такие формы, как «изустная коммуникация» и «миникоммуникация» являются эффективным средством воздействия (12, 24). Отсюда делается вывод о том, что стратегия использования языка как средства воздействия должна строиться с обоснованным учетом эффекта массовой и «немассовой» коммуникации и соблюдением должного соотношения между ними.
1. Банто Хироюки. Кōкоку то коросимонку. – Гэнго-сэйкацу, Токио; 1970, № 5, с. 44 – 48. – На яп. яз. Реклама и убеждающие выражения.
2. Исикава Масуми. Сэнкё то дзёхō-сōса. – Гэнго-сэйкацу, Токио, 1980, № 2, с. 40 – 46. – На яп. яз. Выборы и опрерирование информацией.
3. Китамура Хидэо. Масукоми-но котоба. – Гэнго, Токио, 1972, № 2, с. 37 – 45. – На яп. яз. Язык массовой коммуникации.
4. Мельников Г.П. Язык, лингвистика и научно-техническая революция. – В кн.: Научно-техническая революция и функционирование языков мира / Отв. ред.: Белодед И.К., Дешериев Ю.Д. М., 1977, с. 205 – 212.
5. Накамура Хиёси. Рюгэн-но синри. – Гэнго-сэйкацу, Токио, 1972, № 4, с. 14 – 22. – На яп. яз. Психология слуха.
6. Номура Акира. Нихондзин-но хōисики. – В кн.: Нихондзин-но сэйкаку / Отв. ред. Йода Акира, Цукисима Кироки. Токио, 1971, с. 87 – 104. – На яп. яз. Правовое сознание японцев.
7. Рождественский Ю.В. Введение в общую филологию: Учеб. пособие для филол. фак. ун-тов. – М.: Высш. школа, 1979. – 219 с. – Библиогр.: с. 220 – 223.
8. Сугито Сэйдзю, Тамура Норио, Тояма Сигэхико. Масукоми-дзидайно кутикоми миникоми. – Гэнго-сэйкацу, Токио, 1977, № 10, с. 2 – 16. – На яп. яз. Изустная коммуникация и миникоммуникация в эпоху массовой коммуникации.
9. Судзуки Кэндзи. Xōсō ва котоба-о дō цутаэру ка. – В кн.: Котоба-но сэцкацу: В 4-х тт. / Отв. ред. Ивабути Эдзю. Токио, 1967, т. 3, с. 45– 56. – На яп. яз. Каким образом передается речь в вещании.
10. Танака Ясумаса. Дзёхō-сякай-эно ёриёки тэкиō-но тамэ-ни. – Гэнго-сэйкацу, Токио, 1973, № 2, с. 13 – 21. – На яп. яз. За лучшую приспособляемость к обществу информации.
11. Тоёда Кунио. Нихон-но кокуго-сэйсаку-но мондай. – Гэнго-сэйкацу, Токио, 1972, № 9, с. 14 – 22. – На яп. яз. Проблемы языковой политики в Японии.
12. Фудзитакэ Акира. Химасукоми-мэдиа-рон дзёсэцу. – Гэнго-сэйкацу, Токио, 1977, № 10, с. 20 – 30. – На яп. яз. Введение в теорию «немассовой информации».
13. Хираи Сёфу. Сэттоку-ни окэру котоба-то синри. – Гэнго-сэйкацу, Токио, 1970, № 5, с. 30 – 36. – На яп. яз. Речь и психология при убеждении.