За чертой

Глава двадцать третья

— Он лжет, — сказал Юал.

Эдди подумал о пробирке для мочи, лежавшей во внутреннем кармане, о том, как стучала рубиновая бусина с обломком пера. Этот звук впивался в его совесть. Он ни на секунду не выпускал маленький сосуд из виду, но теперь не был уверен, что ему еще представится случай передать его Шан.

Он остался на Юмехе и утешал себя тем, что здесь гораздо безопаснее, чем на «Актеоне».

— Почему вы так думаете? Изумрудные бусины на Юале переливались.

— И как же он предполагал забрать Франкленд с Безер'еджа, если они приземлились в матерчатых костюмах?

— А вам многое известно.

— Засекреченных частот на ТМСИ, как вы это называете, нет. Наверное, нам предстоит научиться этому у вас. Все, кому интересно, слушают все, что передается, если только не прибегать к этому странному коду.

— А вам интересно. — Эдди все еще не мог привыкнуть к тому, что они делят узел связи с потенциальными врагами. Люди бы не стали. И если вес'хар в порыве гнева разбомбят станцию связи, а исенджи не смогут ее отремонтировать… Нет, все-таки Эдди начинал улавливать ход их мыслей. Никто не станет бросать отраву в источник, из которого пьют все. —

Я бы хотел сделать репортаж и переслать его на Землю. Вы можете подтвердить серьезность ситуации?

На полированном кубическом столике между ними стояли чашка кофе и пиала с каким-то напитком исенджи. Юал, похоже, был не в настроении пить. Эдди, и не видя его выражения лица, догадывался, что министр испуган.

— Юссисси говорят, что вред, нанесенный окружающей среде в том регионе Безер'еджа, огромен и бесчисленное количество безери умирает, — сказал Юал. — Вы помните, что произошло, когда мы ненамеренно сделали то же самое. Ваши люди, кажется, использовали очень серьезное оружие, содержащее кобальт, и этот яд долгого действия только усиливает первоначальные разрушения.

Эдди не блистал познаниями в химии и тем не менее держал в уме длинный список вещей, которые люди используют для убийства себе подобных. Он сверился со своей базой данных. Солевые бомбы, особенно кобальтсодержащие, одно из самых этически неприемлемых видов вооружения. Оружие террористов.

— Значит, они старались все предусмотреть, — тихо проговорил Эдди. Он испытывал невообразимый стыд. Трудно поверить, что все это — дело рук Линдсей. Удивительно, насколько жестокими могут быть женщины. — Я обязан рассказать эту историю, Юал. Люди на Земле должны знать, что мы тут натворили.

— Людям нетрудно плохо говорить о своих соплеменниках.

— Мне — точно не трудно. Но иногда только такие, как я, говорят неприглядную правду.

— А почему вы просите меня о помощи?

— Я могу не знать каких-то фактов.

— Ваше начальство может запретить трансляцию.

Эдди застали врасплох. Он вырос в мире, где информацию не так-то легко было скрыть. Слишком много связей между людьми, чтобы все их держать под контролем… кроме тех случаев, когда оказываешься отрезанным от своих, в ста пятидесяти миллиардах километров от дома.

Они могут просто его изолировать. Отключить связь.

Он может связаться с кем-либо только через ТМСИ, а на Земле «конец провода» контролирует ФЕС. Нет никакой возможности тиснуть репортаж где-нибудь еще или сунуть записку соседу у барной стойки. Его репортажи показывают только на Би-би-си, а Би-би-си пользуется узлом связи ФЕС. А если информация до них просто не дойдет… Эдди связан по рукам и ногам.

— Я недооценил ситуацию. Но я найду способ пробиться.

— Думаю, в этом нет крайней необходимости. — Юал наклонился вперед, шурша, как маракас, и подтолкнул к Эдди чашку уже еле теплого кофе. — Я рассчитываю на то, что вы останетесь. Мне нравится беседовать с вами. Сейчас не самое лучшее время для возвращения на «Актеон».

— Спасибо, я знаю, — ответил Эдди.

За порогом министерства его ждала машина, припаркованная так быстро, что, открыв парадную дверь, можно было взобраться в нее через открытый бок, не наступая на тротуар. Серримиссани, поглощенная сменой картинок в своем электронном блокноте, ждала его внутри.

— В своем преступлении вы превзошли даже исенджи, — проговорила она. От ее обычной нервной, нетерпеливой манеры держаться не осталось и следа — она выглядела крайне подавленной. — Что вы затеяли, гефес?

Эдди взорвался.

— Не надо причесывать всех под одну гребенку, ясно? — выпалил он. — Я не член экипажа. Я не военный. Я независимое гражданское лицо и мне это так же отвратительно, как и вам.

Она уставилась на него. Охваченный внезапным порывом, Эдди протиснулся мимо нее и выбрался через другую открытую сторону машины на улицу. Он угодил прямиком в толчею исенджи и едва не упал, но давление тел со всех сторон помогло ему восстановить равновесие. Столько исенджи остановилось, что в той точке, где находился Эдди, река прекратила свое течение. В отдалении, где поток не мог остановиться так быстро, послышалось возмущенное щелканье. Не пострадал ли кто из исенджи в давке?

Единственное, что оставалось Эдди, это двигаться либо не двигаться вместе с ними.

Впервые он шагал по улицам Джедено. Впрочем, ничего другого и не оставалось. Он оказался не просто в толпе, а в потоке, и поток нес его. Запах влажного дерева и палой листвы, совершенно неуместный в мире, где нет ни лесов, ни просто открытого пространства, залеплял ему рот. Эдди не знал языка исенджи и не представлял, куда они движутся. Он посмотрел вниз, на тысячи паучьих голов.

Щелканье и скрежет нарастали.

— Здесь кто-нибудь говорит по-английски? — выкрикнул Эдди. Турист нашелся… А еще клялся никогда не произносить этих слов. Но он не ушел далеко от министерства. Возможно, в толпе найдется кто-то из официальных лиц? Может быть, они говорят по-…

— Зачем вы нападаете? — проскрежетал голос позади Эдди.

Эдди попытался обернуться. Говорил исенджи в трех-четырех метрах от него.

— Я не знаю. Они, должно быть, боялись с'наатата. Многие люди захотели бы им обладать.

— Дурак, — прохрипел голос.

— А разве вам самим не хочется?

— Оглянись. Дурак.

Это были бы кадры эпохального значения, но Эдди не мог даже рукой пошевелить, чтобы достать из кармана камеру-пчелу. Ладно, пусть будет ему урок. Все происходите ним, здесь и сейчас, и это не то событие, которое можно отфильтровать через линзу и превратить в чье-то развлечение.

Но как же выбраться из этой давки?

— Мичаллат! — позвала Серримиссани. Прозвучал обмен щелчками и хрипами. Эдди вытянул шею, насколько смог. Серримиссани пробиралась по спрессованной массе исенджи, как пастушья собака — по спинам сбившегося в кучу стада. — Двигайся по диагонали. Заворачивай.

Он попытался. Сменил направление. Он чувствовал себя грузовым кораблем — мог поворачиваться и останавливаться, но очень медленно. Серримиссани добралась до него и схватила за рукав. Она снова напоминала разъяренного мангуста. Какофония вокруг стала оглушительной.

Юссисси повела его, и они, описав дугу, вышли снова к машине у министерства. Серримиссани протащила его последний метр, и Эдди ввалился в машину.

Пока вставал на колени, Серримиссани влепила ему затрещину. Эдди ощутил, как горячие иглы впиваются в плечо, и заорал.

Она все-таки укусила его. Серримиссани разозлилась. Эдди перекатился и подтянулся на руках к сиденью. Все болело, особенно голова и плечо.

— В следующий раз это будет твоя глотка, — прошипела юссисси. — Никогда больше так не делай. Вы сеете хаос. Вы наносите увечья. Вы никогда не научитесь контролировать свои порывы.

— Прости.

Одежда на плече Эдди намокла. Вряд ли это ее слюна… Интересно, а что можно подцепить при укусе юссисси?

— Отвези меня на станцию Юмех, — попросил он. — Я хочу выслушать всех вас. Я хочу, чтобы люди на Земле узнали, что вы о нас думаете, на случай, если это вправит кому-нибудь мозги.

Серримиссани бросила на него взгляд скорпиона, а потом целенаправленно уставилась в «окно».

— Я боюсь за тебя, — сказала она. — И тебе тоже следует нас бояться.

— Ваш народ станет говорить со мной перед камерой?

— Будем надеяться, что ты не потеряешь свою полезность для юссисси, в противном случае через несколько месяцев в этой системе не останется ни одного живого гефес.

Эдди принял этот ответ как «да».

Юссисси стали единым целым: они двигались невероятно слаженно, рыскали среди эвакуируемых, обнюхивали конец очереди из колонистов, готовящихся к отбытию из Временного города. Высокочастотные вибрации наполняли воздух. Люди молчали.

Арас наблюдал эту картину со стороны. Он хотел заполучить Джоша и доктора Мохана Райата. Джоша — больше. Он никогда прежде не испытывал ничего подобного. Вес'хар не знали чувства мести. Они без колебаний восстанавливали равновесие, как он делал это в Мджате, и не вкладывали в свои действия никаких эмоций. А теперь Арас не просто хотел причинить боль Джошу — он ощущал абсолютную необходимость этого.

Не повод для гордости — человеческое наследие. Но вины Арас не чувствовал тоже.

И куда провалилась Шан? Она до сих пор не вышла на связь. Придется ее искать. Арас начал волноваться, хотя она последний человек, который мог пострадать от чужой руки.

Юссисси продолжали искать, заглядывая в лица, сверяясь с изображениями на своих вирин'ве. Арас вспомнил картинку из архивов Константина: собаки на службе у людей. Ему не хотелось развивать эту мысль. Он нес ответственность за людей, находящихся здесь, и еще большую — за Шан, за то, что она стала магнитом для человеческой алчности. Это не он активировал бомбы, но именно его действия привели к взрывам на Аужари. Придется расхлебывать кашу, которую сам же и заварил.

Нет, меня предал Джош. Он предал безери. Он мог бы сделать иной выбор.

Прошло еще немного времени, прежде чем Арас заметил, как кто-то еще встал в очередь и приблизился к юссисси.

Джош Гаррод.

Он не пытался проскользнуть незамеченным. Возгласы юссисси — непрерывные, дребезжащие — мгновенно затихли, и они все как один уставились на Джоша.

На мгновение Арасу показалось, что они ослушаются его приказа и разорвут Джоша в клочья прямо на месте. Они были достаточно возбуждены для этого. Но юссисси только окружили его плотным кольцом, как будто он мог броситься наутек. Другие колонисты расступились, отхлынули от этого места, как волна. Джош заметил Араса и пошел к нему, протягивая руку, будто в мольбе.

Когда Арас разглядел лицо Джоша — искаженное, измученное, обескровленное, — что-то вскипело в нем и накрыло с головой. Этого человека он держал на руках новорожденным младенцем. Его отец, и дед, и многие поколения предков, вплоть до Бена Гаррода, называли Араса своим другом. Они почти что стали для него семьей. Он почти полюбил их родственной любовью — насколько это возможно между вес'хар и людьми. А теперь они в мгновение ока разрушили все, что он так трепетно хранил пять столетий.

Он схватил Джоша за воротник. Глаза болели, их будто что-то давило изнутри. Такого Арас никогда не испытывал прежде. Он попытался отделаться от странного ощущения, которое сдавливало ему горло.

— Почему ты предал меня? Зачем? — Мотивы не имели значения, но какая-то часть его нуждалась в ответе. — Скажи. Я думал, что мы преследуем одну и ту же цель. Я считал тебя своим другом!

Слова Джоша напоминали рыдание:

— Арас, мы не знали, что в этих бомбах. Правда не знали.

— Ты отвез туда гефес, чтобы они свершили это святотатство. Ты знал. Как ты мог?

— Но мы не знали, что они собираются использовать такой долго действующий яд! — Джош дышал часто, дыхание несло кислый запах голодного желудка, и он едва не перекрывал едкий запах паники. — Они сказали, что через несколько дней все будет в порядке, иначе мы не стали бы им помогать. Мы не подвергли бы безери такому риску! Мы решили, что лучше выжечь остров, чем позволить людям завладеть с'наататом. Скажи, что мы можем сделать. Мы на все готовы, Только скажи.

Джош обвис в руке Араса. Арас поверил каждому его покаянному слову.

Но слова не облегчили боли. Он позавидовал Шан: она могла бы отвести душу в проклятьях. Юссисси потянула Араса за другой рукав.

— Мы все сделаем сами, — сказала она. — Просто уходи. Арас стряхнул с себя ее лапу. Он отпустил Джоша и теперь просто стоял перед ним, утопая в боли, которая готова была выплеснуться через край. Он чувствовал, что Джош страдает, раскаивается, потому что Джош — хороший человек, который ни разу не свернул с пути уважения и невмешательства, пока не появились гефес.

— Прости меня, друг мой, — всхлипывал Джош. Он протянул руку, чтобы прикоснуться к Арасу, хотя раньше этого не делал, опасаясь заражения. Арас отступил на шаг. Слишком поздно. — Мы не хотели этого, да простит нам Бог.

Арас верил ему, но это ничего не меняло. Человеческая часть его натуры жаждала утешить Джоша, но его вес'харский ум — а он после всех своих изменений все же оставался вес'хар — говорил, что слезы, мольбы о прощении и намерения не значат ничего.

Арас почувствовал, как рука легла на тилгур, как вытащила его из ножен — спокойно, будто он намеревался просто подрезать ветви дерева.

— Я заботился о вашей общине и любил тебя. — Арас знал, что следует дать Джошу время для молитвы, но растягивать муки — не по-вес'харски. — Теперь я должен восстановить равновесие. Прости. Мне очень, очень жаль.

Джош открыл рот, будто намереваясь что-то сказать, но Арас взмахнул мечом, слева направо, держа его двумя руками. Джош упал. Стук. Стук.

Вокруг Араса на три секунды повисла мертвая тишина.

А потом она взорвалась криками и воплями, и юссисси, как один, повернулись и бросились врассыпную, разгоняя колонистов.

Они просто старались не подпустить их к телу Джоша, но воцарился хаос, дети орали и плакали, люди бежали. Арас стоял, глядя сверху вниз на тело Джоша, только наполовину отдавая себе отчет в поднявшейся панике. Он не чувствовал вины и не раскаивался.

Он — вес'хар, Он сделал то, что должен был сделать много-много лет назад.

Но это причинило ему такую боль, какой никогда не отзывался расстрел Сурендры Парек. Он ощущал, как в животе начинается дрожь, а боль в глазах из покалывания превращается в резь.

К нему рысцой приблизилась самка юссисси.

— Иди, мы разберемся с этим, — сказала она. На этот раз он не стал отказываться от помощи.

— Осторожнее с кровью, — предупредил он. Он заметил, что кровь Джоша щедро оросила его тунику, и ощущал ее терпкий запах. — Он сходил на берег Аужари, и я мог поцарапать его. — Арас, правда, сомневался, что с'наатат переживет отсечение головы носителя, но не хотел оставлять никакой возможности. — Сожгите тело.

Кремация — благоразумный шаг. Но Арас почему-то вспомнил рассказы Бена Гаррода о преисподней, и эти образы потрясли его.

Арас снова спустился к утесам в надежде заметить огни. Тилгур бессильно болтался в его руке. Потом его нужно почистить…

В опасные времена безери иногда уходили в глубины. Арас надеялся, что так они поступят и на этот раз, но та часть его души, которая осознавала реальное положение вещей, сомневалась в этом. Он видел сияние зеленых огней, видел, как они гаснут, и знал, что на самом деле произошло с безери.

Те, кто жил неподалеку от взрыва, погибли после выпадения радиоактивных осадков. Другие поселения безери располагались вдоль цепи островов, и со временем заражение распространится и на их территорию тоже. Судьба оставшихся безери и тех морских видов, которыми они питались и от которых зависели, тоже предрешена. Они слишком привязаны к месту. Они не могут бежать.

Нужно поймать Райата.

Арас разберется с ним в одиночку, как называла это Шан. И разберется с той маленькой женщиной, которую Шан называла Лин, если только Шан сама не убила ее. Это ведь ее дело. Возможно, он отдаст Райата на растерзание юссисси. Это несколько успокоит их гнев.

Но где же Шан? Исан она или нет, но он выскажет ей, что нельзя заставлять его так волноваться.

Он все еще размышлял о том, как сильно нуждается в ее утешении, когда к нему приблизился один из юношей Цетекас. От него остро пахло волнением. Наверное, видел или слышал о том, что Арас уравновесил преступление Джоша Гаррода.

Юноша остановился в нескольких метрах от него.

— Что случилось? — спросил Арас. Он знал, что безери еще будут умирать. Они скорее соберутся вокруг страдающих товарищей, чем станут спасаться бегством — как юссисси. Ни вес'хар, ни люди не вели бы себя так. Значит, безери останутся у источника заражения. — Сколько на этот раз?

Юноша растерялся.

— Мне велели передать, что юссисси переговариваются насчет корабля.

— Какого корабля?

— Маленькое судно стартовало отсюда несколько часов назад. Одного из пилотов с Юмеха попросили состыковаться с ними и перевезти пассажиров на «Актеон». Пилот колеблется.

Арас онемел от неожиданности. В этот момент он понял, что его относительно нормальный мир, который он с таким трудом создавал, оказался хрупким и теперь разваливался на части. Он знал, что скажет мальчик, еще до того, как тот открыл рот. Инстинкт замирания сработал еще до того, как прозвучали следующие слова:

— У них пленные.

Арас хотел закричать, но ни звука не родилось в его горле. Если бы он знал, то не дал бы Джошу умереть так легко.

Линдсей минут десять сидела в хвостовом отсеке, обхватив голову руками, прежде чем открыть внутренний люк и протащить свое непослушное тело по узкому коридору обратно в главную каюту.

Ее трясло. Мозг отказывался воспринимать что-либо, и она надеялась, что это состояние продлится как можно дольше.

Она попробовала подумать о Дэвиде — и поняла, что не помнит его лица и запаха. Жаль, что не сохранила полотно, в котором его хоронили.

Арас предал его тело земле. Теперь сам Арас узнает, каково это — терять любимое существо.

Беннетт и Баренкоин переговаривались очень тихо, склонившись друг к другу. Райат уставился куда-то в переборку и машинально вертел в руках блокнот.

Они замерли мгновенно, как будто кто-то дернул за рубильник.

— Значит, все впустую, — сказал Райат. — Ты хоть представляешь, что выбросила за борт?

— Представляю, — ответила Линдсей. — И не впустую. — Морпехи не произнесли ни слова, и это пугало ее. — Сколько осталось до стыковки?

— Одиннадцать минут, — ответил Баренкоин, не отрываясь от созерцания костяшек собственных пальцев.

— Вы ее убили, — сказал Беннетт.

Он казался на удивление смирным для человека, предмет воздыханий которого на его глазах отправился на верную смерть несколько минут назад. Беннетт все еще придерживал лоскуток перевязочной ткани на переносице. Он так и не умылся, и запекшаяся кровь коркой покрывала лицо от ноздрей до подбородка.

— Это был ее выбор, — ответила Лин. — Если бы ты дал мне взорвать те чертовы гранаты, ей бы не пришлось его делать.

Беннетт промолчал. Он отвернулся и вытащил футляр с зеркальцем, чтобы еще раз проверить нос, который, похоже, сильно его беспокоил. Линдсей начинала понимать, насколько сильно морпех был влюблен в погибшую Шан. Она врезала ему со всей силой и злостью, — не очень-то романтичные воспоминания останутся у него об их последней встрече, — и все же…

— Надеюсь, проклятый пилот выйдет на голосовую связь, — Сказал Баренкоин, но не ей. — Думаю, он там сидит и ждет запроса. Вес'хар наверняка уже знают, что мы поднялись в воздух. Они треплются по ТМСИ, как черти, но я ни слова не понимаю.

Линдсей по привычке прислонилась к переборке — при нулевой гравитации в этом нет никакой необходимости.

Сложно принять то, что тебя ненавидят даже больше, чем Мохана Райата.

Она слышала, как приглушенно переговаривались Беннетт и Баренкоин, и уловила в их речи слова «чертов героизм». Возможно, они говорили о том, что не собираются проявлять «чертов героизм», чтобы спасти ее задницу, но Линдсей почему-то в этом сомневалась.

Она отлично понимала, о ком идет речь.

— Челнок гефес, — раздался голос из древней консоли. — Мы с Юмеха. Мое имя Литаси.

— Челнок Чарли пять девять два, челнок с Юмеха, повторяю, это челнок Чарли пять девять два, — забубнил Баренкоин. — Прием.

Юссисси знал процедуру радиосвязи не лучше Райата.

— У меня проблема, гефес, — произнес тоненький детский голосок. — Что вы наделали?

— Челнок с Юмеха, у меня в правом бедре засела девятимиллиметровая пуля, и я очень хочу домой, — сказал Баренкоин и взглянул на Линдсей: переговоры — ее работа. — Хотите поговорить с нашим боссом? Прием.

Нет ответа, только обычный шумовой фон. Баренкоин не без труда выбрался из кресла пилота — действие обезболивающего заканчивалось.

— Давайте, мэм. — В устах Баренкоина «мэм» прозвучало как «дрянь». — И не забудьте спросить, что сталось с Иззи и Чезом.

Все шло по плану. Она никогда не думала, что будет легко. Но больше всего беспокоило чувство сожаления: ей было жаль Шан.

— Командор Линдсей Невилл, Европейский федеральный флот, на связи. В чем ваша проблема, пилот?

— Мы нейтральны, возможно, вы этого не понимаете.

— Я знаю о вашем нейтралитете.

— Но мы не идиоты.

— Ну же, говорите. — Что?

— Давайте ближе к делу.

— Вы использовали кобальт. Кроме того, по нашим данным, у вас на борту пленные Шан Чайл и Виджисси.

Линдсей молчала. Она услышала слово «кобальт», и оно действовало ей на нервы больше, чем «пленные».

— У нас нет пленных, — выговорила она в конце концов. — Они мертвы. Повторите, что вы сказали насчет кобальта.

— Вы разрушили Аужари с помощью отравленных бомб. Безери умирают в огромном количестве. Повторите, что вы сказали насчет пленных.

Повисла долгая пауза. Эдди назвал бы ее «мертвый эфир». У Линдсей занемело лицо, но она ощущала, как шевелятся губы, и слышала собственный голос, перекрывавший буханье крови в висках:

— Мы использовали нейтронные заряды, чтобы ограничить наносимый вред пределами острова. Через пару дней все будет чисто.

— Вы лжете. Я спрашиваю еще раз, где ваши пленные.

— Они мертвы. — Слова сами сорвались с губ. Линдсей зацепилась за слово «кобальт».

Тишина на линии. Легкое потрескивание.

— Гефес, я не могу принять вас. Вы слишком многого просите.

Линдсей повернулась и посмотрела Райату в глаза. Все слишком быстро выходит из-под контроля.

— Ты, кусок дерьма, значит, вот что это были за УРУ? Во что ты нас втянул? — Она даже не успела понять, что делает, как рука сама метнулась вперед, чтобы врезаться ему в челюсть. Баренкоин схватил ее, и удар получился вполовину слабее, чем она рассчитывала. — Ублюдок! Ты солгал мне, ублюдок!

Райат и бровью не повел.

— Ты слишком наивна, командор. Никогда не принимай на веру расплывчатых фраз о технологиях. Помнишь, как Франкленд настаивала на том, чтобы лично проверить, какая пушка стоит в обороне лагеря? — Райат отплыл в сторону. Похоже, он рассчитывал, что Баренкоин остановит ее, если она потянется к оружию. — Ты даже бить как следует не умеешь, путаешь удар с пощечиной… Я думал, ты видела, как это делала Франкленд. Излишне напоминать…

Линдсей опустила руку. Баренкоин крепко держал ее за другой локоть, крошечная кабина — опасное место для драки.

— Кобальт? Чертов полоочиститель? — переспросил Баренкоин. Так они называли между собой тактическое оружие. Он отпустил ее руку. — Вот дерьмо! И мы по уши в нем завязли.

Голос Литаси перебил его:

— Предлагаю вам взять курс на свой корабль. Или, может быть, исенджи примут вас на Юмехе.

Линдсей постаралась, чтобы голос не дрожал:

— Но вы же работаете на исенджи.

— А вы убили юссисси. Разбирайтесь сами.

— Мы не убивали его. Он…

— Что, гефес?

— Он предпочел уйти с Шан Франкленд.

Мертвый, мертвый, мертвый эфир. Линдсей больше всего на свете в этот момент хотела, чтобы ей хватило мужества выдернуть чеку и взорвать себя и Франкленд ко всем чертям. Она виновна в применении солевых ядерных бомб. Она повинна в экологической катастрофе. Страшное осознание накрыло ее с головой. То, что она избавила человечество от с'наатата, ничего не значило по сравнению с ценой, которую пришлось заплатить.

— А если кто-то захочет сдаться, вы его примете? — внезапно спросил Беннетт.

— Эд? — Линдсей ушам своим не верила. Даже Баренкоин, казалось, потрясен. — Что ты, мать твою, делаешь?

— Я не вас имею в виду, а себя. Пилот, я хочу сдаться в руки властей вес'хар. Вы возьмете меня на борт?

— Зачем вам это?

— Я хочу предстать перед судом за участие в убийстве двух гражданских пленных.

— Эд, ради всего святого, — начал Баренкоин, — не ты виноват, а эта тупая корова. Мы останемся вместе и найдем Иззи и Чеза.

Беннетт вытащил из кармана кителя берет цвета бутылочного стекла.

— Прости, приятель. — Он натянул его на голову и двинулся к люку. Повернулся, бросил взгляд на Линдсей. — Собираетесь остановить меня, мэм?

Она не имела понятия, к чему весь этот спектакль. Это не тот жест, который мог бы их спасти. Она знала, что он чувствовал к Шан. Он мстит ей. Но как?

— Они перережут тебе глотку, как только ты высадишься. Мы отравили Безер'едж.

Баренкоин обратился к ней:

— Если мы здесь еще немного проторчим, дождемся патруля вес'хар. Надо убираться, пока не поздно.

Беннетт… Пусть идет, и черт с ней, с этой глупой сентиментальностью, которая толкает его на самоубийство. Они теперь и сами могут добраться до «Актеона». Меньше народу — больше кислороду, в прямом смысле слова. Отлично. Ей нужно на чем-то сосредоточиться.

— Мы принимаем его, — сказал детский голосок, принадлежавший существу, которое запросто могло перегрызть Линдсей глотку, и она это прекрасно знала. — Мы передадим его соответствующим инстанциям.

Линдсей повернулась к Беннетту.

— Ну, так проваливай. — Он уже не важен для нее. Ей нужно подумать о Райате. Линдсей терялась в догадках, какие же цели он на самом деле преследовал и что теперь с ним делать. — Давай, шевелись.

Беннетт машинально отдал честь.

— А вы даже ругаться, как она, не умеете.

Он поправил берет и дернул за ручку, которая открывала люк в стыковочный отсек. Переступил через комингс и задраил люк за собой. Раздалось шипение — он не очень умело обращался с этой техникой.

Линдсей смотрела на него сквозь стекло.

— Ублюдок, — пробормотала она.

Следующая минута тянулась очень-очень долго. Наконец послышалось слабое царапание по обшивке — челнок юссисси пристыковался у верхнего шлюза. Беннетт принялся стирать запекшуюся кровь с лица антисептической салфеткой из аптечки, глядя в зеркальце, как девчонка.

— Готово, — сказал пилот юссисси. — Давление выровнено.

Интересно, с чего это Беннетт так озаботился своей внешностью?

Он аккуратно снял повязку с переносицы.

И показал ей два пальца — оскорбительный жест, означающий на «Альбионе» «пошел ты».

На нем не было ни царапины — ни заплывшего глаза, ни разбитой губы. Ничто не говорило о том, что недавно ему расквасили лицо.

Повязка — действенное средство, но не настолько.

Она что-то упустила. Линдсей не заметила какой-то раны Шан. И это решило все.

— О, нет… Ах ты подонок… — прошептала она.

— Вы заплатите за смерть Шан, — ответил Беннетт. — Не беспокойтесь, мэм, заплатите, так или иначе.

Она попыталась отпереть люк вручную, но у нее ничего не получилось. Пару секунд он наблюдал за ее стараниями, а потом прижал к стеклу тюбик размером с сигару — пена-герметик. Он заблокировал выход.

— Вот такой я хитрый парень.

Все, что ей оставалось делать — это смотреть, как он поднимается по лестнице и исчезает в шлюзе, унося с собой то, что она больше всего на свете желала уничтожить.

Райат повернулся, чтобы посмотреть на происходящее. Линдсей закусила губу так сильно, что ощутила во рту горячую, соленую влагу. Он не должен знать, что она увидела. Иначе все начнется сначала.

— Какого черта, — прошипел Райат и снова отвернулся. — Я же говорил тебе, что нам нужны образцы.

А Беннетт оказался прав. Она даже материться, как Шан Франкленд, не умела.