За краем Вечности [СИ]

Глава XIII. Точка невозврата

Дальше всё было как в тумане. Долгие шаги через городские улицы, холодное прикосновение мушкета за спиной, взгляды прохожих и чей-то осуждающий свист. Мироощущение вернулось — и хлынуло в сознание с ещё большей силой — только когда за спиной с пронзительным визгом захлопнулась решётка — стальная, массивная и поеденная первыми рыжими пятнами ржавчины.

Тогда навалилось всё сразу, легло на душу непосильной ношей — и не в силах её удержать, я медленно опустилась на дрожащие колени. Под ними ощутились холодные камни пола, чёрного и безжизненного, как и всё в тюрьме — даже свет в крошечной бойнице под потолком выглядел мертвенным, отчуждённым и безразличным к пленникам. Впрочем, разве могло быть иначе по отношению к пиратам?

Когда удалось через силу поднять голову, увидеть груз мрачных стен, угнетающую тишину без посторонних звуков, тело прошибла страшная ледяная дрожь: когда ты сидишь за решёткой, в темноте казематов, это совсем иное, чем когда о таком читаешь; в реальности же ты не видишь света, не видишь способов выбраться и даже охраны не видишь: камеры настолько прочные, что хочешь-не хочешь, не покинешь их ни одним способом.

«Бах! Скрип! Звяк!» — раздалось над ухом. Я мрачно подняла взгляд на Джека, бесстрастно колотящего ногой решётку.

— Развлекаешься? — жутковато просипела я голосом столетнего старика.

— Странные вещи ты держишь за развлечения, — прозвучало в ответ, сливаясь со скрежетом ржавчины.

— Зачем тогда ты… это?

Воробей ещё несколько раз тряхнул дверь, оглядел замок, и, наконец, оставил решётку в покое.

— Если бы штырь в петлях был короткий, можно было бы попробовать приложить рычаг силы и сорвать решётку, но…

— … Но по закону подлости, естественно, это не так, — мрачно довершила я, а Воробей ответил кивком. — Так странно, да? В тот раз, когда ты был здесь, у тебя почти не было шансов уйти от солдат. Но ты ушёл. А сейчас, когда и возможность, и стратегия была, всё вот так просто оборвалось.

Я почувствовала на себе пристальный взгляд пирата, но взглянуть в ответ не решилась, вместо чего отползла к стене, откинулась на неё и притянула колени к груди.

— Кстати, хотел узнать у тебя, почему. — Джек подошёл ближе и сердитой тенью навис надо мной. — Твой «телефон» оказался разряжен?

С губ сорвался смешок — я не смогла это сдержать, и отвернула голову в сторону.

— В этом ты прав, он действительно разряжен, — правда в другом смысле. Вероятно, Воробей имел в виду, что в нём нет взрывчатки, а уж никак не электроэнергии, но лихому капитану это знать необязательно. Со стороны донеслось одобрительное «Хм», пират привалился к стенке рядом со мной и по привычке хлопнул по карману, однако не обнаружив компаса, скованно перебрал пальцами и опустил руку.

— Но ты всё же шантажировала меня им, — прозвучало чуть спустя. Взгляд скользнул по замшелым стенам и коснулся Воробья. Тот едва заметно просветлел от улыбки: — Пиратка.

Это прозвучало очень странно и непривычно, как обычно звучит слово «мама» из уст давно осиротевшего человека. Но приятно, будто услышал то, что давно хотел. Впрочем, сейчас куда более желанно было услышать слова ободрения или убеждения, что ещё не всё потеряно, и я мысленно молила Джека, чтобы он внезапно вскочил, сообщил, что у него появилась идея… нет, не так… он бы вскочил и начал действовать, не объясняя что к чему, а я лишь выполняла бы его указания, и уже через несколько минут мы убегали бы прочь от темницы… Да, это было бы в его стиле. Последнее время приходилось полагаться лишь на себя и бороться за свою жизнь собственными силами, но сейчас этих сил не осталось — словно все идеи и мысли о возможности сбежать кто-то бессердечно скомкал и зашвырнул в дальний угол сознания.

— Интересно, скоро ли нас повесят? — вместо этого, спросила я, спустя много времени — вероятно, часа. А может, и меньше — в ожидании чего-либо время течёт намного медленнее.

— Обычно не задерживают, особенно в некрупных городах, — несмотря на риторичность вопроса, отозвался Воробей из тёмного угла камеры, куда еле-еле долетали отсветы из крохотного окошка. — Только скорее всего не нас, а меня. О нет, не надо говорить, что без меня тебе жить незачем — не бойся, я же капитан Джек Воробей! Выберусь. Как-нибудь.

— Тебя? — проигнорировав едкую шуточку, повторила я. Брови непонимающе собрались у переносицы. — Почему тебя, а не нас?

— Ты ничего не сделала. Во всяком случае, не успела заработать репутацию пиратки, — Джек качнул головой и повернул перстень на указательном пальце.

— Но как же… Я же была рядом с тобой, держала в руках саблю, пыталась обмануть солдат. Даже дураку ясно, что мы сообщники!

— Тем не менее, если они порядочно соблюдают закон, после первого раза не повесят. Хотя… кто их знает, этот городишко, вероятно, давно не видел знатных шоу, — хмыкнул Джек в ответ.

— А-а если всё-таки не повесят, что будет? Не отпустят же! — в душе надеясь на ответ «могут и отпустить», почти шёпотом спросила я.

— Сложно сказать… Скорее всего, приведут в кузницу и выжгут на твоей хорошенькой ручке пиратское клеймо. Полюбуются твоими слёзками, послушают твой ангельский голосок, срывающийся на душераздирающий крик… Может быть, потеряешь сознание, но тем даже лучше. Меньше страданий. А очнёшься уже по пути на дальнюю плантацию какого-нибудь знатного чиновника, — невозмутимо отозвался Воробей. Я мелко содрогнулась и покосилась на запястье. Не хотелось бы получить украшение в виде метки Ост-Индской компании, но всё же лучше, чем умереть.

— Хватит запугивать, — подрагивая, ответила я.

— Не запугиваю. Предупреждаю. Впрочем, клеймо украшает пирата.

Я пристукнула зубами и постаралась не думать о дальнейшей участи, однако других мыслей не было.

— Говоришь, буду душераздирающе кричать? А ты… кричал? — всё-таки спросила я, не задумываясь, насколько неудобный и детский вопрос.

— Честно? Не помню. Когда тебе к руке прижимают раскалённую докрасна железку, ты не можешь думать ни о чём, кроме этой боли, ничего не можешь слышать и видеть, не можешь нормально дышать, — и было не разобрать, говорит ли он искреннюю правду, или же снова входит в роль главного рассказчика страшилок. — Да и давно это было. Как бы то ни было, нет ничего такого, что нельзя вытерпеть, — с этими словами капитан поднялся, похрустел замлевшими конечностями и принялся расхаживать по помещению. — Однако, я уверен, до этого не дойдёт. Выберемся. Что ты так смотришь? Надо же тебя успокоить как-то, а то мы оба утонем океане твоих слёз отчаяния.

— Я вообще-то не плачу, если ты не заметил! — злобно рявкнула я, вскакивая на ноги.

— И я тобой горжусь. — Деланно заявил Воробей. Я постаралась через взгляд передать всё раздражение, что вскипело в душе, но не добившись своего, вернулась в укромный угол темницы. Тишина снова завладела помещением, разбавляясь только собственным дыханием. Как бы абсурдно не звучало, хотелось, чтобы Джек ещё позлил меня, продолжил кидаться чёрным юморком во все стороны — тогда пришлось бы парировать, лихорадочно выдумывать достойные ответы; словом, не было бы времени расклеиться и поверить в собственную беспомощность. Увы, главный словесный дуэлянт так некстати отмалчивался в другом углу камеры, и уныние само собой накатило на сознание. Время в заточении тянулось несоизмеримо долго, целую вечность — но даже когда слабые лучи света, проникающие в темницу, померкли под покрывалом вечера, никто не пришёл, чтобы обмолвиться словечком о нашей дальнейшей участи или принести паёк. Вместе с наступлением темноты навалилась и лёгкая дрёма, полная беспокойных видений. Картинки сменялись одна за другой, и то и дело среди них мелькал эшафот с толстой петлёй, толпы людей и раскрывающийся люк под ногами.

Что-то протяжно заскрипело, нагло выбрасывая меня из омута сна. Робкая надежда проснуться в любимой каюте не оправдалась, и вместо неё доброе утро мне желал тот же самый карцер, только теперь вдобавок ко всему, из раскрытой решётки на нас глядели четверо красных мундиров при всём параде. Остатки дрёмы растворились в звоне наручников, что снова защёлкнулись на запястьях; солдатская рука вцепилась в ворот и рывком подняла меня на ноги, так что ткань рубашки несогласно затрещала, а её обладательница несогласно чертыхнулась. Никто не стал размениваться на какую-никакую просьбу идти; вместо этого меня бесцеремонно вытолкали из камеры. И лишь только дверь вернулась в прежнее положение, меня словно водой окатили: Джек сочувственно глянул на меня по ту сторону решётки и покачал головой. В спину толкнули, заставляя идти, но я не могла оторвать взгляда от капитана, остающегося в камере, пока поворот не скрыл его из виду. Тогда оторопь сменилась ужасом: кажется, капитанские страшилки оказались правдой, иначе для чего меня разлучили с Воробьём?

Тюремные коридоры нависали мрачной, незримой тяжестью, словно прижимали к полу, отчего хотелось согнуться и сгорбиться. Крепость не радовала ни одним проблеском солнечного света, не учитывая крохотных узких бойниц, безжизненно глядящих на широкий двор, где замерла, как немой стражник, высокая площадка эшафота, над которой качался увесистый канат, скрученный в петлю, что само собой удваивало терпкий ужас на задворках души. Лютая тишина крепости, разбиваемая чьими-то отдалёнными криками, сопровождала меня до самого конца пути, который окончился невероятно душным и жарким подвальным помещением. В первое мгновение непривычно яркий свет застил глаза, но спустя секунду, когда только удалось привыкнуть к огненному освещению, я уже была прижата к столу за обе руки двумя солдатами. Ничего понять не успела, лишь заметить бесстрастную фигуру уже знакомого нам чёрного мундира. Он стоял спиной, копошась кочергой в огне, отчего вокруг него взмывали волны дьявольских искр. Затем повернулся — резко и неожиданно. Лицо обдало жаром, сковывающим дыхание. Что будет дальше понял бы и идиот.

Я резко рванулась, наугад ударила пяткой одного из удерживающих меня стражников, попыталась вывернуть руку из цепких пальцев второго, готовая даже вывихнуть при необходимости и… поняла, что мои жалкие попытки вырваться никто будто и не заметил. А если и заметили, то не приняли в удивление — конечно, каждый вырывался бы на этом месте. А мои девичьи боевые действия без какой-либо тактики увенчались лишь тем, что в спину ударили чем-то тяжёлым, заставив вновь распластаться на столе и встретиться с ним физиономией.

Рвануться ещё раз, кричать или, в конце концов, начать молить о пощаде я не успела. В глаза ударил жар и в ту же секунду правую руку пронзило невыносимой болью. От собственного крика зазвенело в ушах. Тело зашлось в судорожных дёрганьях, но раскалённую докрасна железку убрали от руки, как показалось, только спустя вечность. Жар, холод, агония и вопли завладели мной одновременно, глаза заволокло пеленой. Солдаты сразу же подхватили под руки и поволокли меня прочь; пытались поставить на ноги, но почти не получалось, и как позже вспоминалось сквозь пелену забвения, меня поддерживали под локти, помогая идти, а не тащили волоком по полу — видимо, простой солдатский народ имел сострадание и мог жалеть человека, которому, по сути, только что подписали приговор. Голос срывался до хрипа, до воя, не было сил ни на какие мысли.

Когда, наконец, за спиной снова хлопнула решётка камеры, я упала на колени; задыхаясь, отползла от решётки и свернулась калачиком в углу, прижимая руку к груди; дрожала как при лихорадке, выла и ревела. Запястье словно горело изнутри, разрывалось огненными щипцами, разрезалось тысячей кинжалов. Никогда прежде мне и представить не удавалось, что на свете существует такая ужасная боль. В полной мере удалось её прочувствовать не в сам момент клеймения, а после, когда я лежала на полу камеры затравленным зверьком, не слушая, что говорит Джек. Кажется, он пытался успокоить — как мог, как умел; сел рядом, приподнял меня за плечи с земли, но вместо того, чтобы как-то подняться, я выскользнула из его рук и устроилась головой на его коленях, забыв обо всякой гордости и предубеждениях. Тяжело всхлипывая, прижимала кисть к себе; и не было сил что-то подумать, почувствовать, когда капитанская рука легла мне на плечо, успокаивающе погладила; родной голос что-то нашёптывал… Было ли это взаправду, или в горячем бреду привиделось — никогда не узнаю.

Тот жуткий день закончился незаметно и неясно для меня. Странные видения долго плавали перед глазами, а жар долгое время содрагал тело сильной дрожью. Сквозь тяжёлый бред слух уловил очередной лязг решётки, чьи-то голоса, и тепло капитанского тела разом отлучилось от меня. Сделалось чертовски холодно.

Лишь спустя много времени, когда наступило пробуждение — может, спустя день и ночь, может, спустя несколько часов — пелена спала с сознания. И лишь тогда я смогла трезво взглянуть на всё вокруг, смогла думать. В камере висела лютая тишина. Впервые она показалась такой громкой. Наверное, потому что средь неё больше никого не было. Отсутствие Джека ощутилось громом среди ясного неба — будто исчезло очень важное составляющее моего бытия. Окошко по-прежнему отбрасывало на каменный пол трапецию света, но теперь он стал ещё менее тёплым и важным. Чтобы как-то согреться и найти в себе признаки того, что ещё жива, я устроилась калачиком в свете, стараясь не думать, куда и зачем увели Джека и довольствоваться мыслью, что он обязательно спасётся. Руку по-прежнему жгло, но уже совсем не так, как вчера. Лишь сейчас я нашла в себе силы и смелость задрать рукав рубашки, каждое прикосновение которого обжигало сильнее пламени. Немного выше запястья в обрамлении красной распухшей кожи белела выжженная латинская буква «P» — «пират». Она вздулась одним большим волдырём, заполненным какой-то жидкостью. Даже смотреть больно — не то, что дотронуться.

«Ну вот, подруга. Кажется, ты когда-то желала набить такую же татуировку как у твоего любимого Воробья, чтобы быть на него хоть каплю похожей? Поздравляю. Это, конечно, не то, что ты хотела, но зато бесплатно», — проснулся безжалостный циник внутренний голос. На губах пролегла измученная усмешка: значит, жива. Впрочем, на этом жалкие остатки юмора полностью сошли на нет. Вместо этого душа погрузилась в омут опустошения и отчаяния, безысходности и боли. Теперь ещё и одна осталась. От мысли, где Джек и что с ним могли сделать, захотелось снова разреветься — и я позволила себе такую роскошь. Некого стесняться, никто не упрекнёт и не посмотрит косо. «Люди плачут не от того, что они слабые…» — относилось ли это ко мне, уже не разобрать. Я старалась быть сильной — раз за разом сдерживалась, искала пути к искомому, терпела страх и унижения, отвечала остротой на остроту, не сдавалась и пыталась держать в своих руках хотя бы часть событий; словом, делала то, что никогда не осилила бы в прошлой жизни. Но стоило событиям круто повернуться — и вот, уже рыдаю от страха, от боли, от бессилия. Отчаялась. Устала бороться. Возможно, если бы впереди мелькнул хоть единый лучик солнца, хоть единая надежда, нашлись бы силы утереть слёзы и не сдаваться, но вокруг с каждым днём сгущалась тьма. Точка невозврата пройдена, и теперь я официально пират. Пути назад нет. Единственный путь — на плантацию олигарха. Может быть, удастся сбежать — Джек ведь смог когда-то — но как потом искать «Жемчужину» и Воробья? А что, если искать будет нечего? Что, если в этот раз удача повернулась другой стороной к легендарному пирату семи морей? Ведь ничто не может длиться вечно, и когда-нибудь — как бы абсурдно ни звучало — и он не сможет спастись.

Где-то в отдалении загрохотали тяжёлые сапоги по гулкому полу. Я вздрогнула — успела привыкнуть, что это знаменует новую беду — и отползла к стене. Тень сомкнулась вокруг меня, укрывая и помогая чувствовать себя более маленькой и незаметной. Перед решёткой появилась напыщенная, строгая человеческая фигура. Увы, надежда, что он пройдёт мимо, не оправдалась, и визитёр остановился аккурат напротив меня. Пришлось заставить себя поднять голову. Взгляд неохотно прошёлся по белоснежным сапогам, роскошному кафтану и холёной, ухоженной светской роже в обрамлении кудрявого парика. Свежий, одетый с иголочки, гладко выбритый — он будто едва покинул родной особняк в Нассау. Ещё недавняя встреча и договор на Исла-Сантос не успела стереть с его лица то высокомерное выражение, которое по привычке застыло в блёклых водянистых глазах.

— Какая встреча, — произнесла я, испугавшись собственного хриплого надрывного голоса. Тот без слов кивнул в знак приветствия. — Не ожидала встретить вас здесь, мистер… Стивенс.

— Любопытно, — подал голос губернатор Нассау. — Стоило вам отойти от Исла-Сантос, как до меня доходит слушок, что судно о чёрных парусах стоит неподалёку в небольшом городке. Стоило подойти из интереса, и вот уже все говорят о казни пиратов.

— Вы прибыли посмотреть шоу? — злобно фыркнула я.

— Нет, мисс Оксана. — Стивенс мотнул головой и прижался к решётке. — Вы же помните про наш уговор?

— Неужели решили вызволить? — без веры шепнула я, хотя хотела, чтобы слова прозвучали громче и увереннее.

— Не совсем. Обстоятельства переменились и теперь я хочу внести некоторые поправки в наше с вами соглашение.

— Я бы рада обсудить это с вами, но в тюрьме не лучшее место для переговоров, — отметила я. Кристиан Стивен качнул головой, отчего парик поехал на бок и непременно спикировал бы на пол, если бы не вовремя подставленная рука своего обладателя.

— Тем не менее. — Разобравшись с непослушным убором, констатировал собеседник. — Мне удалось выяснить важную вещь, и теперь наш с вами договор подлежит сокращению.

— Сокращению? — удивилась я и внезапно осознала, что всё ещё сижу на полу. Пришлось встать, чтобы разговаривать с чиновником на равных.

— Именно. Ваша роль в поисках амулета частично устраняется, а я продолжу дело собственными силами. От вас осталось лишь отдать мне дневник Розы Киджеры и тот листок, что вы забрали у Моретти. И если вы согласитесь отойти от поисков, я гарантирую вам свободу и безопасность, — отчеканил визитёр и заложил руки за спину, показывая, что закончил.

— Безопасность? — медленно прошипела я. — Вы думаете, слово «безопасность» совместимо с вот этим? — и задрала рукав, демонстрируя распухшую руку с белёсым вздувшимся ожогом «Р».

— Это не моё распоряжение, поверьте. Будь это в моей власти, я сперва выдвинул вам своё предложение, и только в случае отказа распорядился бы клеймить вас, — оправдался Стивенс. Я, медленно уламывая негодование, опустила рукав.

— Почему вы решили устранить посредника?

— Всё дальнейшее осталось ясно как на ладони. Мы справимся быстрее, так как у меня есть ещё один… ммм, достоверный источник. Более того, это гарантия, что вы не скроетесь с амулетом после находки.

— Но вы же знаете, что дневник Розы теперь почти не читаем.

Губернатор Нассау помялся, что-то мусоля на языке.

— Мисс Оксана, вы полагаете, что моих связей будет недостаточно, чтобы найти человека, способного его проявить?

— А что Воробей? Почему вы так уверены, что, если я отступлю от поисков, так же поступит и он?

— Мисс, минуты Воробья сочтены, — холодно улыбнулся визитёр. — А что ещё вероятнее, они уже истекли. Наша пташка уже корчится в петле. — Эти слова прошибли тело электрическим разрядом, и пришлось закусить губу, чтобы не плюнуть нахальному ублюдку в лицо. — Мертвецы не гоняются за амулетами. Воробей выполнил свою миссию, нашёл важный пергамент и теперь надобность в нём исчерпана. Что же вы побледнели? Сами же говорили, что предать его для вас раз плюнуть. Или…?

— Да, — отрезала я. — Ясно, что дальше?

— А дальше мы с вами отправляемся за «Жемчужиной». Я полагаю, дневник и бумажонка там. Вы передаёте их мне, а после наши дороги разойдутся. Более того, признайте, что без смекалки Воробья вы не найдёте вторую часть координат. А я уже знаю, где её достать. На этом моё предложение исчерпано. Ну, понимаю, вам надо подумать… — тут же спохватился он. — Я дам вам время, но, когда вернусь, вы будете должны дать ответ.

Времени с каждой секундой становилось всё меньше. Верить в то, что петля уже затянулась вокруг шеи кэпа я не могла. Тем не менее, такой исход мог наступить в любой момент, а даже призрачная возможность избежать этого требовала сиюминутных действий. Былые слезы отчаяния как рукой смахнуло, а внутренний голос здраво встряхнул: «Что это ты, в самом деле! Расклеилась, перестала держать себя в руках! Надо хвататься за любую возможность!»

— Согласна! — тут же ляпнула я, не успел губернатор Нассау скрыться в конце коридора. Его фигура замерла в полумраке и развернулась — в самом воздухе ощутилось довольство и удовлетворение.

— Меня восхищает безотлагательность ваших решений, — он чинно вернулся на прежнее место и растянул губы в фальшивой улыбке.

— О, поверьте, если бы вы глядели на собеседника из-за решётки, вы бы тоже не долго думали перед ответом.

Стивенс смерил меня долгим взглядом в глаза, будто пытался заглянуть через них в мысли.

— Хорошо. Я вернусь за вами, мисс Оксана. А пока мне надо кое-что уладить, вам придётся немного подождать, — и Стивенс безотлагательно удалился вглубь коридора, после чего скрылся во мраке.

Он обманул: ждать пришлось долго. С каждым прошедшим часом (а их прошло не меньше трёх), гробовая тишина казематов умножала страх на всё бо́льшие цифры. У этого была далеко не одна причина: во-первых, Стивенс мог потерпеть поражение в попытках уговорить судью вызволить меня из тюрьмы, а во-вторых, я имела все шансы снова сглупить в самый неблагоприятный момент, и кое-как выстроенный план может рухнуть легче карточного домика. За судьбу Джека, как ни странно, волнения было не так много: вне сомнений, он не позволит просто так засунуть себя в петлю — и мне удалось убедить себя, что капитан Воробей уже спасся и прямо сейчас проворачивает с местной горожанкой такой же трюк, как с Рачель. Боль в руке отвлекала от плохих мыслей, и сосредоточившись на ней, удалось хладнокровно, без паники выждать всё отведённое время.

Спустя часы снова загрохотало вдали — в мрачное тюремное пространство ворвалось двое людей — в одном из них угадывалась твёрдая поступь Стивенса, а другой — статный, но мелко подрагивающий, оказался ненавистным Чёрным Мундиром. Тот, трясясь от злобы, подскочил к решётке и сунул ключ в замочную скважину. В замке что-то щёлкнуло и дверь протяжно застонала, податливо приоткрываясь. Я вскочила.

— Надеюсь, вы больше не будете лезть на рожон, мисс, — неприязненно выплюнул мой старый знакомый. — Особенно с вашим новым «украшением» это не сулит доброго, — и покосился на моё запястье.

Я преднамеренно проигнорировала, покидая камеру. Лютующий мундир что-то приглушённо сказал губернатору Нассау, на что тот ответил холодным бесстрастным отказом. Чёрный мундир шумно втянул воздух через ноздри и передёрнул плечами, сгорая от злобы. На моё плечо легла тяжёлая рука Стивенса, а над ухом прозвучало «Вперёд». Наручники откликались звоном на каждый шаг до тех пор, как в глаза ударил яркий солнечный свет, и дверь выпустила меня со Стивенсом из душного холодного плена тюрьмы. Широкая площадь, окружённая мрачными стенами крепости, раскалилась солнцем, а в её середине, как настоящий король, возвышался эшафот. От вида одинокой петли сердце выдало очередную попытку упасть в пятки, но дабы вернуть его в прежнее положение, пришлось отвести глаза. Мысли вновь зашлись в безумных предположениях: скоро ли здесь соберётся на шоу толпа народа, или уже разошлась часов десять назад, торжествующими криками сопроводив в последний путь самого удалого пирата семи морей? «Дура! Хватит себя истязать! От твоих стенаний легче никому не станет — ни тебе, ни Джеку!» — ворвался в разум внутренний голос. Прислушавшись к неизменному, верному спутнику, кое-как удалось умять липкий страх.

Губернатор сдержал обещание, и вскоре эшафот оказался за спиной, а кованые ворота выпустили нас на мирную людскую улицу, однако она в корне отличалась от того, что мы видели до пленения. Десятки взбудораженных голосов перекликались во всех уголках улиц, кучки прохожих шатались тут и там, словно что-то разыскивали, а сплетницы-продавщицы ахали и кудахтали как курицы, будто после масштабного происшествия. Как оказалось, это происшествие потрясло весь город: во всяком случае, сколько мы со Стивенсом шли по Сен-Бартелеми, балаган на улицах не прекращался, а только нарастал, словно кто-то разом встряхнул весь тихий заспанный городок: наверное, именно так выглядел бы какой-нибудь маленький отдалённый русский посёлок, если бы его жителям сообщили, что к ним на гастроли едет Джонни Депп. Щебет и топот жителей сводились к одной теме. Я обратила всё своё внимание, чтобы узнать, хоть толику прояснить ситуацию, в то время как уже догадывалась о причине балагура. Насколько удалось узнать из разговора двух зевак, речь шла о неком преступнике, улизнувшем на свободу — имя, фамилия и прочие подробности остались вне моего ведения, так как губернатор Нассау внезапно завернул на тихую безлюдную окраинную улицу. Как выяснилось, жители собрались в центре города для обсуждения произошедшего, а спальные районы опустели. В узкой каменистой улочке, где безоконные дома, как коробки, буквально стояли друг на друге, не хватало только перекати-поле, прыгающего по мостовой по велению ветра, который шуршал в вывешенном на просушку белье. В душе всё разочарованно опустилось: хотелось узнать подробностей, но тем не менее, личность сбежавшего преступника не оставляла сомнений.

— Вижу, людям сейчас не до того, чтобы беспокоиться об освобождении пиратки-меня из тюрьмы, — мягко улыбнулась я, на что Стивенс ответил уязвлённым сердитым вздохом.

— Конечно. Не каждый раз на глазах у толпы прямо с эшафота сбегает приговорённый к смерти человек, по дороге дав ногой под зад судье и вырвав у прохожей дамы шпильку из волос, чтобы раскрыть наручники. Я видел выходку Воробья своими глазами, чему был весьма удивлён. Впрочем, ему это мало что дало — после этого… — последовала краткая усмешка, во время которой я ощутила, как загораются собственные глаза. — После этого его снова поймали и отвели на эшафот. — У меня оборвалось сердце. Холод прошиб тело и даже свежевыжженное клеймо будто бы в ледяную воду окунули.

— И…? — сглотнула я. — Повесили? — губы Стивенса искривила молчаливая бессердечная усмешка. Он вернул взгляд к дороге, оставив вопрос без ответа, а я опустила голову, ахнула, сжала зубы и мелко задрожала. В душе опустело. Слёз не появилось. Наверное, потому что не поверила, не осознала, пока-что… Не поверила, что это правда. Внутренний голос испуганно шептал: «Нет, не верь! Это не может быть так! Твой Джекки не мог умереть! Не мог умереть так просто и бессмысленно! Он врёт, он всё врёт! А на эту безлюдную улицу мы свернули, чтобы я не могла услышать, что он всё-таки сбежал!»

Но вопреки словам сидящего в голове спутника, на глазах выступили слёзы. К душе мощным сметающим комом подкатило отчаяние, а голос сердца метался в истерике: «Нет! Это не могло случиться! Как теперь жить?! Как жить без него?!»

«Заткнись! — рявкнул голос разума. — Как ты можешь истерить пока ничего не узнала точно? Это глупость. Ты думаешь это первая казнь Джека Воробья? У-у-у… а какое-то время назад сама страдала из-за того, что кто-то тебя недооценивает. Думаешь Джекки не нашёл бы выход?»

«Да разве можно найти выход, когда тебе на шею надевают петлю?» — воскликнул в ответ голос сердца.

«Если ты Джек Воробей — то можно. Пфф, не сравнивай себя и его! Глупую истеричку и самого великого комбинатора XVIII века!» — ответил разум.

«Зачем тогда Стивенсу врать тебе?» — удивилось сердце.

«Что бы посмотреть на твою реакцию, дура! Проверить, правда ли тебе плевать на судьбу Воробья, или же ему снова стоит вернуть тебя в тюрьму».

«Замолчите! — злобно рявкнула я в ответ на дискуссию собственных чувств. — Что я знаю точно, так это то, что ничего ещё не известно до конца. И рыдать, когда Джек, может быть, уже украл лодочку и покинул Сен-Бартелеми, глупо! И тем более нельзя показать свои чувства Стивенсу!»

Путь шёл в молчании словесном и криках душевных, которые сложно было унять. Чтобы отвлечься, не истязать себя в мысленных стенаниях, я сжала зубы и надавила на свежий ожог от клейма — и тут же пожалела об этом деянии. На лбу выступили капельки пота, а руку будто снова окунули в огонь. Пришлось до синяков прикусить губы, чтобы сдержать крик. Но надо отдать должное, внезапная боль помогла прояснить разум и очистить его от глупых истерик. Только тогда удалось вынырнуть из замкнутого мира и поглядеть по сторонам. Сочная зелень вокруг пылала жизнью и окутывала звуками и запахами природы. Дорога уходила вниз. Странно, я даже не заметила, когда мы ступили на спуск к нижнему ярусу города. Впереди просвечивались огни порта, а лес вокруг кипел шумом природы. Голоса птиц, стрёкот насекомых и шорохи умиротворяли, позволяли отвлечься на них. А отвлёкшись, среди прочего шума откуда-то из зелёной глубины громыхнули два последовательных выстрела и чьи-то крики смешались с птичьими голосами. Из-за пальмовых крон с пронзительными визгами взмыла стая попугаев, и тут же сердце замерло и наполнилось лихорадочным боем.

— Это Джек! — воскликнула я. Не сомневаясь, не думая, что это могут быть просто охотники, а каждой клеточкой тела чувствуя, что он там, рядом! И понеслась в джунгли.

«Стоять!» — прилетело в спину, но я махнула рукой, прыгая через корягу и петляя меж деревьев. Ветви били по лицу, выставленные вперёд наручники разрывали заросли кустов, под ноги прыгали кочки, но каждая царапина только ускоряла мой бег. Впереди мелькнуло движение, и, задыхаясь, несясь во весь опор, я вырвалась из зарослей папоротника. Несколько метров пробежав по инерции, затормозила, когда мне в грудь ощетинилась пара мушкетов. Два солдата сразу же опустили взгляд на наручники и клеймо, которое я, вдобавок, продемонстрировала, инстинктивно поднимая руки вверх и недоумевая, что красные мундиры делают посреди леса. В глаза бросился ещё один гвардеец, распластавшийся ничком, неподалёку, в сочной зелёной папоротниковой листве. Я сразу же начала измерять расстояние и рассчитывать при необходимости схватить у того какое-нибудь оружие, в то же время искренне удивляясь, что интуиция (а может, просто глупая надежда), подвела.

— Упс… — сдавленно хохотнула я, растягивая губы в вымученной улыбке и пятясь назад.

— Не «упс». — Солдат взвёл курок. — Ха-ха, гонялись за одним, но нашли сообщницу. Тоже преступница, а значит вознагр… — глухой удар, и оба мундира повалились глупыми ухмылками в землю. Джек Воробей сверкнул довольной односторонней улыбочкой и отбросил в сторону увесистую толстую ветку. Я поражённо хватанула воздух ртом, а в душе разноцветной бурей взорвались десятки петард.

— Джек!!! — и рванулась навстречу к капитану. Но нас разделял метр, когда на лихого пирата сбоку набросилась красная молния. Очухавшийся солдат из папоротниковых кустов прижал не ожидавшего нападения Джека к земле, а в его руке взметнулся длинный нож. Я мгновенно рванулась на помощь, с воинственным рёвом накинула цепь наручников на шею нападавшему и рванула на себя. Под коваными цепочными петлями что-то жутковато хрустнуло и тело гвардейца мгновенно обмякло. Стоило убрать цепь с его горла, солдат завалился навзничь. Джек поспешил выбраться из-под его тела и подняться; а украшенная перстнями ладонь незаметно захватила кинжал того.

Не думая, что, кажется, только что убила человека, я кинулась к Воробью, вот-вот готовая захлебнуться в собственном счастье; хотела обнять, но помешали наручники, поэтому пришлось просто прижаться к его груди, чтобы ощутить тепло его тела и почувствовать биение родного сердца — и уже плевать, что он подумает, и какой мыслью согрешит! Всё прощу — уже за то, что живой!

— Ну-ну, — по плечу легко похлопала капитанская ладонь. — Я тоже рад тебе, цыпа, но с места преступления лучше скрыться, пока этим тореодорам не подоспела подмога. — Наши взгляды встретились и, кажется, я была готова испепелить его собственным счастьем.

— Да. Да, конечно, — спохватилась я, ликуя: «Так и знала! Так и знала, что Стивенс врал!»

Воскресший для меня Воробей навязчиво потянул меня за руку в чащобу.

— Ай! — взвизгнула я, выдёргивая запястье из его ладони. Джек на мгновение остановился и кинул взгляд на мою руку; после чего аккуратно взял её и очень осторожно поднял рукав, видимо, до сих пор припоминая ужасность этих ощущений. Увидев побелевшую метку Ост-Индской компании, поморщился, будто снова ощутил это на себе.

— Извини. Больно? — сухо поинтересовался он, скорее из вежливости.

— Тебе ли не знать, — я издала краткую усмешку и качнула головой, возобновляя путь.

Однако, стоило пройти чуть дальше, нас остановило протяжное «Вот ты где». Из лесу показалась раскрасневшаяся, запыхавшаяся физиономия Стивенса. Захотелось выдать измученный стон, повстречавшись с ним лицом к лицу. Но едва тот выкарабкался из зарослей — поражённо остановился и смерил Воробья возмущённым взглядом.

— Ты-ы?!

— Неожиданно, правда? — сухо фыркнул пират.

— Зато удачливо, — дерзко ответил давний враг. — Ты в курсе, пташка, сколько назначили за твою голову?

— А ты что, нищий? Не хватает денег на пудру для рожи и парика? — издевательски отозвался Воробей. Стивенс злобно оскалился и вот-вот зарычал бы, как голодный шакал.

— Даже если бы не было награды, знаешь, как я хотел бы придушить тебя прямо сейчас?!

— И это взаимно, мой пудряной дружок. Только вот у тебя душилка не выросла.

— Ну давайте-давайте, ещё набросьтесь друг на друга, как с Тимми, — я возникла между врагами, грозно уперев кулаки в бока.

— Руки марать неохота. — Злобно выговорил Стивенс. — Палач прикончит его более позорно и мучительно, чем я.

— Тебе пудра в глаза не попала? Нет? А почему тогда ты так забавно дёргаешь левым глазом, а правым косишь куда-то в сторону? — заметил Джек.

— Придурки, — прошипела я, шаркнув ногой и двинувшись в чащобу, пока старые друзья осыпали друг друга комплиментами.

— Стой! — как и ожидалось, донеслось вслед спустя несколько метров. Я подвела глаза к ветвям и повернулась, одарив губернатора тяжёлым вздохом. Надо признать, его действительно слегка перекосило от злобы. Только вот теперь его озлобленный вид довершали два пистолета в руках, один из которых глядел мне в лоб.

— Забыла об уговоре?

— Это вы забыли. Настолько увлеклись вашей дружественной беседой, что чуть не упустили последнюю ниточку, которая вывела бы вас на «Жемчужину», — тяжело выдохнула я, порываясь ещё раз — теперь уже показательно — закатить глаза.

— Не последнюю, — снисходительно фыркнул он, качнув головой в сторону Воробья. Пока Стивенс глядел на меня, Джек, остановившийся чуть позади, так что губернатор не мог заметить его действия периферическим зрением, уже подбирался к тому с дубинкой, бесшумно поднятой с земли.

— Вы же хотели его повесить, — вспомнила я.

— И повешу! — тот тряхнул пистолетом, направленным на пирата, не глядя в его сторону. — Зачем мне этот чудик, когда я и так знаю, где достать вторую часть координат?

Воробей, замахнувшийся было палкой над головой Стивенса, внезапно замер и заинтересованно прищурился.

— Мне не нужно, чтобы после того, как дневник Розы и первая часть координат будут в моих руках, птенчик пытался опередить меня в поисках.

— С чего вы взяли, что так легко получите дневник Киджеры, если отдадите меня на казнь? — Джек опёрся палкой о землю и вальяжно скрестил ноги. Стивенс обернулся.

— Она пообещала, — и кивнул в мою сторону.

— Пфф! — отозвался Джек. — Вы ей верите? Думаете, эта симпатяжка знает, у кого дневник сейчас?

— А ты, стало быть, знаешь, — то ли спросил, то ли утвердил Стивенс, опуская пистолет. Видимо, устал держать. Джек в ответ лишь по-кошачьи улыбнулся и развёл руками. — И, стало быть, уверен, что благодаря твоей брехне избежишь петли?

— Вам же нужен амулет, — промурлыкал пират. — Значит, избегу.

— Ты солгала, что знаешь, где дневник? — помявшись, пережевав информацию, Стивенс нехотя обернулся ко мне.

— Нет. Однако есть сведения, известные только Джеку. А есть сведения, известные только мне.

— Выходит, вы оба пытаетесь влезть на мой корабль?

— Мы оба приговорены, если ты забыл, — Джек скептически поднял бровь и сложил руки на груди. — Более того, наша красотка вряд ли сможет договориться с нынешним обладателем дневника без моей помощи.

— Почему ты считаешь меня идиоткой?! — показательно вспыхнула я.

— Если ты думаешь, что я считаю тебя идиоткой, это не значит, что я должен доказать, что ты идиотка. Наоборот, ты должна изменить моё мнение, ведь это в твоих интересах, цыпа, — пропел пират. Впрочем, к нашим наигранным, деланным попыткам доказать враждебный друг к другу настрой, Стивенс отнёсся без интереса. И только я открыла рот, чтобы швырнуть в Джека новой колкой репликой, губернатор мягко прервал:

— Довольно. Идёмте, ненормальные, — и зашагал в лес. Мы с Воробьём обменялись торжествующими ухмылками и устремились следом.