Глава XXIV. Рассвет

В скалах жалобно завывал ветер. Несмелый луч рассвета прорезал облака, и на парусах «Мести…» и «Голландца» заплясали солнечные блики. На палубу я ступила, как несчастный продрогший щенок, которого бросили хозяева — таращась вокруг огромными запуганными глазами и съёжившись, будто в ожидании удара. Джек невесомой тенью пронёсся мимо меня и устремился на мостик к Барбоссе, а я мазнула взглядом по скалистой отмели, на которой навечно осталось тело Тима — и стремительно отвела глаза. Наверное, я превратилась в бесчувственное, полуживое существо, раз смогла о думать о том, что самое важное дело ещё не закончено, а потом услышать и понять лаконичный приказ:

— По ветру! Идём за Стивенсом.

На палубе «Мести…» поднялась суматоха. Хлопнул парус, поймавший ветер. Я привалилась к фальшборту и медленно сползла на палубные доски.

Жестокая реальность сжигала во мне остатки всего живого. Пустота затормаживала, убивала разум и подводила меня всё ближе и ближе к краю. С каждым днём, с каждым часом. С каждым неверным поступком и каждым результатом. Я загоняла в бездну саму себя — сама того не понимая и надеясь, что новый шаг будет правильным. А в результате всё получалось как обычно. Именно поэтому я не рыдала и не оплакивала Тима — потому что теперь знала, что нужды живых важнее, и я обязана исправить то, что ещё можно исправить. Стивенс не мог успеть уйти далеко — и это шанс поставить финальную точку. Главное, не упустить благоприятный момент.

— Хочешь выпить?

Плывущий взгляд остановился на Элизабет Тёрнер и бутылке в её руке. Она качнула бутылью и повела плечами:

— Мне очень жаль. Я знаю, каково это — потерять близкого человека. Кажется, что жизнь на этом закончена…

Я медленно закивала, кусая губы и с трудом поднимаясь на дрожащие ноги. Взгляд замер на палубных досках у бушприта. Я резко вскинула руку, хватаясь за горлышко бутылки — и сделала огромный глоток. Обжигающий ром, вместо опьянения, будто подействовал наоборот — отрезвляюще, вытряхивая забытьё и напоминая о важном и уже не далёком. Ещё глоток, и ещё — пока глаза не заслезились от горечи и солнечного света.

— Ещё ничего не кончено, — я всучила бутылку в руки Элизабет и стремительно покинула палубу.

В полумраке кубрика приятно постукивало дерево. Я не могла понять, почему интуиция привела меня именно сюда — просто чувствовала, что Джек здесь.

— Есть оружие? — пробасила я в темноту. Стук на мгновение прекратился, и из глубин трюма показалась выцветшая бандана кэпа.

— Именно этот вопрос привёл меня сюда, — отозвался он, возобновляя поиски. Я молчаливо прошла рядом и облокотилась спиной о переборку. С ящика съехала тяжёлая крышка, и громыхнул ликующий возглас: — Нашёл!

Я оттеснила Воробья и запустила руку в ящик. Пальцы наугад подхватили первую попавшуюся рапиру и разряженный пистолет. Пока я сурово сопела, закрепляя оружие на поясе, Джек принюхался и издал понимающее «Хм». Я была благодарна за то, что он воздержался от комментариев насчёт алкоголя, которым от меня, оказывается, уже начало разить. Он понимал и прекрасно знал это состояние, когда отсутствие утешений и советов помогает держать себя в руках.

— Что насчёт «Жемчужины»? — я подняла голову и поправила пояс с оружием.

— Она слишком потрёпана боем, чтобы идти за нами.

— Значит, план в том, чтобы догнать и добить Стивенса?

— Да. «Месть…» и «Голландец» отлично вооружены и совершенно целы. «Августиниусу» же и так порядком досталось от «Жемчужины», поэтому шансы на победу у нас высоки как никогда.

Я понимающе кивнула и прикрыла глаза.

— Парус на горизонте! Две мили! — донеслось с палубы. Я дрогнула. Рука обвила эфес.

— Сегодня мы всё закончим. Раз и навсегда.

Я подняла заторможенный взгляд на Джека. Улыбка подсветила чёрные глаза искорками поддержки.

— Да. — Твёрдо ответила я. Плечи расправились, подбородок вздёрнулся: мы ещё повоюем.

… палубу заполнила суматоха, звенящая заряжаемыми пистолетами и грохотом въезжающих в порты пушек. Влажная пелена тумана покрыла морские мили, но сквозь неё проглядывались квадраты белых потрёпанных парусов «Августиниуса». В бледной дымке скрывались волны, поэтому нельзя было оценить скорость приближения судна. Бой в таких условиях был опасной затеей: что может быть хуже, чем почти не видеть действий противника? Однако эта битва стала необходимостью: это чувствовали все, поэтому никто не роптал и не высказывал страха.

Я прошлась мимо борта, поглаживая покрытый росой планшир. Вода у подножия судна едва отзывалась спокойным плеском, будто бурные течения тоже устроили затишье перед бурей. Корабли медленно, но уверенно преодолевали морские ярды навстречу друг другу. Взгляд сместился за борт: «Голландец» шёл с «Местью…» вровень, на ходу выкатывая орудия. Я с тяжёлым вздохом обернулась навстречу врагу. Солнце пронзило рыхлое облако тумана светом. Какие-то посторонние фигуры проступили позади «Августиниуса» вдали. Я устремилась на полубак, напрягая зрение до предела. Комок плохого предчувствия сжался в животе. Тёмные пятна покрыли горизонт, и едва туман ослаб, страшная догадка окатила меня холодом. Колени задрожали, а на спине выступил холодный пот. И словно в подтверждение домысла, с мачты донёсся окрик: «Прямо по курсу флотилия!»

У меня подкосились ноги. С губ сорвалось нервное «А-а». Я в исступлении наблюдала, как за «Августиниусом» из тумана выходят огромные корабли, ощетинившиеся пушками, как выстраиваются в ряд и волной движутся навстречу. Я нервно хрустнула пальцами: «Месть…» и «Голландец» не смогут с достоинством отразить атаку по меньшей мере пяти судов.

Внезапно что-то изменилось в представшей картине. Я перегнулась через борт и вытянула шею, отчаянно вглядываясь в очертания кораблей. Глаза распахнулись до боли, воздух встал поперёк горла. На меня смотрели десятки скорострельных носовых орудий и гигантских пушек.

— Джек! — я развернулась на каблуках и стремглав понеслась на мостик. — Стивенс призвал на помощь корабли своих подчинённых! Надо уходить! Они нас в лепёшку разобьют!

Десятки пушечных залпов слились в канонаду. Ядро ударило в мачту в метре от меня. Дерево надрывно застонало, ужасающий треск раздался над головой. Взгляд взмыл к небу, спотыкаясь о надломленный ствол мачты, грузно заваливающийся на меня. Я захлебнулась воздухом и собственным криком, рванула прочь, спотыкаясь об собственные ноги. Обжигающая туча обломков прилетела в спину, обрушилась на голову дождём щепок. Палуба содрогалась, рушилась, трещала. Я закрыла голову руками, уклоняясь от взмывающих досок. Взрывная волна накрыла корабль оглушающим грохотом. Воздух свистнул в ушах, и тело с силой врезалось в решётку люка у мачты. Крик сотряс нутро. Я зажмурилась, хватаясь за решётки и задыхаясь в неслышном и бесполезном вопле. Спотыкаясь и припадая к палубе, сделала попытку бежать — лишь бы куда-то. Грохот орудий слился в оглушающий шум — истязающий, сотрясающий всё вокруг. Палубу затянуло дымом. Меня догнало деревянным обломком в живот — мир наклонился и тело ударилось об палубный настил. Всё вокруг содрогнулось и смешалось в смертельный хаос, который внезапно растворился во тьме.

Перед глазами на скорости возникли уже знакомые картинки: задымлённый пожаром зал, сердитое «Помог бы, мерзавец», падающий кирпич, и я, сбивающая Джека и принимающая удар на себя. Мрак. Назойливый писк приборов над ухом. Запах лекарств. Больничная койка и люди в белых халатах. Снова мрак.

Я подорвалась, делая рваный вдох. В ушах звенело, а голова будто превратилась в наковальню. На языке ещё чувствовалась горечь дыма, хотя лёгкие уже заполнял свежий воздух. Веки будто кто-то склеил, и открыть глаза оказалось настоящим испытанием. Сначала перед плывущим взглядом предстал тёмный замшелый потолок. Только когда с него упала маленькая капелька росы, я заставила себя повернуть голову. Тут же над ухом прозвучало: «У! С возвращением, мисси». Я заставила себя перевалиться на бок и сфокусировать зрение на человеке. Каждый звук отзывался болезненным гудением в голове, заставляя страдальчески морщиться. Мир медленно принимал чёткие контуры пробитых ядрами стен и разбитых вещей капитанской каюты «Жемчужины». Это пробуждение в корне отличалось от предыдущего пробуждения здесь же: теперь сквозь пробоины проглядывался берег, усеянный маленькими домиками и тёмно-синие переливы маленьких волн. А я чувствовала себя так, будто тело пропустили через мясорубку, а потом из получившегося фарша попытались воссоздать его жалкое подобие. Но все ощущения заглушала жажда — во рту будто пустыня разверзлась, а на горле чувствовался горький налёт пепла.

Джошами Гиббс, сгорбившись, сидел в кресле у стола и вертел в руках зелёную стеклянную бутылку. При виде неё у меня защипало глаза.

— Гиббс… — я издала сдавленный хрип и кашлянула. — Дайте попить…

Старпом, уже собравшийся опустошить бутылку, передумал, отвёл её на расстояние вытянутой руки, а после с трудом покинул кресло и протянул её мне. Я вцепилась в стеклянный сосуд как в спасительную соломинку и сделала жадный, ненасытный глоток. В ту же секунду чуть глаза из орбит не вывалились, возмущённый возглас застрял на языке — и я выплюнула противную жидкость, орошая ей ботинки старпома.

— Воды, а не рома! — и в муках воззрилась на него.

— А… Оу… Конечно, — он хлопнул себя по лбу и поспешил к дверям: — Сейчас, — и выскользнул на палубу.

Я обессиленно откинулась на подушку. Меня потряхивало, как при лихорадке, но душу обуяло странное, садистское спокойствие. Блуждающий взгляд остановился на жучке, что медленно карабкался по стенке. Преодолевая неровности и щели, он неумолимо полз к своей непонятной цели, пока на его пути не появилось полотно паутины в углу, в котором он благополучно увяз. Я испустила дрожащий выдох и отвернулась от стены.

Заскрипела дверь. Гиббс ввалился в каюту с кружкой. Я жадно припала к воде, в несколько глотков уничтожая её. Живительная влага отдавала привкусом пороха и крови, вызывая старательно избегаемые воспоминания. Хотелось поверить в то, что страшные кадры, отпечатавшиеся в памяти, были сном, но всё вокруг утверждало об ином. Вылив в рот последние капли воды, я облокотилась плечом о стену и устремила невидящий взгляд куда-то сквозь сломанный комод.

— Что случилось? — прошептала я одними губами.

— Повезло вам, вот что, — грустная усмешка заставила поднять голову на старпома. Тот пожал плечами и вернулся в кресло. — Мы на «Жемчужине» вовремя подоспели, иначе расстреляли бы вас, как бродячих собак. «Голландец» непотопляемый вперёд пошёл, в гущу боя, а «Месть королевы Анны» едва не потопили. Мы с горем пополам смогли вытащить вас с кэпом из битвы, перетащить на свой корабль. Но «Жемчужину» потрепало знатно, поэтому мы живенько отступили. Барбосса тоже увёл свой корабль. В общем, бросили мы «Голландец» один на один с флотом. Иначе подохли бы.

Я медленно закивала.

— А… где мы сейчас?

— У берегов острова Рам-Ки, в гавани маленького городка Порт-Нельсона. Едва смогли добраться.

— Хорошо. Спасибо, мистер Гиббс, — я шмыгнула носом и откинула одеяло. Я встала на дрожащие ноги и тут же ахнула от боли: в районе ключицы будто раскалённый штырь воткнули. В глазах помутнело, меня занесло вбок. Гиббс поддержал под руку, что-то взволнованно затараторил и помог опуститься на кровать. Я скосила глаза вниз, отодвинула ворот своей рубашки и дотронулась пальцами до белой повязки, пересекающей грудь и плечо. Чуть ниже ключицы темнело неравномерное кровавое пятно. Вопросительный взгляд подскочил к старпому. Тот неловко почесал затылок и развёл руками:

— Когда вас нашли, из вас обломок деревяшки торчал.

Я испустила тяжёлый вздох и вытянула перед собой руки и ноги: они были усеяны более маленькими кровавыми капельками: щепки и обломки украсили тело множеством мелких царапин и ссадин.

— А вот теперь ром бы не помешал, — подытожила я. В ответ мне виновато протянули бутылку.

Пока я поливала ромом места ранений и периодически отпивала из бутыли, Гиббс продолжал стоять над душой, поэтому приходилось усердно сдерживать болезненные стоны. Вскоре выпитое притупило ощущения, и я уже могла нормально передвигаться.

— Могло быть и хуже, — решила я. — Мистер Гиббс, а где Джек? Позовите его.

— Не могу. Он в таверне. Так сказать, заливает горе после нашего поражения.

Я подавила печальный вздох и потребовала рассказать мне маршрут до места пристанища капитана. Наскоро выслушав сбивчивое описание Гиббса, я, вопреки его уговорам, покинула каюту. Израненная палуба пустовала: жалкие остатки команды разбрелись по суше, и я последовала их примеру.

К таверне вела широкая дорога. Она забиралась на холм, усеянный ветхими небогатыми лачугами, и сворачивала к утёсу, выступающему над водой. Я медленно брела наверх, провожая унылым взглядом колесницы и редких прохожих. Небо укрылось покрывалом сумерек; торговцы сворачивали лавки, и маленький полузапущенный город засыпал. На вершине холма огоньками светилось самое крупное здание на острове. Вывеска сообщила о роде этого заведения, и поняв, что нашла пункт назначения, я безразлично вторглась внутрь. Зал утопал в тёплом свечном свете. Посетителей можно было по пальцам пересчитать, и я побрела мимо столиков. Ни одного знакомого лица не встретилось в помещении. Чувствуя на себе заинтересованные взгляды гостей таверны, я сделала круг по залу и тем же путём вышла на улицу.

Лиловые сумерки сгустились. С обширного утёса, поросшего жухлой травой и несколькими деревцами, открывался вид на гавань. Я шагала прочь от таверны, к краю обрыва. Тёмно-оранжевый закат догорал, и сползал с потресканных крыш домов. С высоты был особенно заметен крен «Жемчужины» и общее уныние её внешнего вида. По темнеющему небу кто-то рассыпал бледные звёзды, и вечерний чистый воздух заполнило приглушённое шуршание моря. Я уселась на склон и подтянула колени к груди. С берега доносились отголоски вечерней рынды и аромат морской соли. Плавно вторгаясь в музыку вечера, тоскливо и непривычно тонко зазвучал мой голос:

«За краем вечности, беспечности, конечности пурги,

Когда не с нами были сны, когда мы не смыкали глаз,

Мы не проснёмся, не вернёмся ни друг к другу, ни к другим,

С обратной стороны зеркального стекла.»

По вечернему небосводу скользили последний пташки. Всё угасало — как и огонёк в моей душе. Как все надежды и мечты. После которых осталась лишь неимоверная усталость и бессилие. Если я и была когда-то настолько же разбитой, то не смогла бы вспомнить, когда.

«За краем ясных и ненастных и напрасных зимних дней,

Когда без звука рвётся синь, когда и ночь без сна бела,

Мы не вернёмся, ни друг к другу, ни к себе,

С обратной стороны зеркального стекла.»

— Красивая песня, — донеслось из-за спины голосом, от которого в душе потеплело. На губах засветилось грустное подобие улыбки. Я повела плечами и выдохнула себе под нос:

— Жаль, что она стала реквиемом по всем нашим надеждам.

Позади замялись и притихли, а после зашуршали шаги в траве.

— Не против моей компании? — поинтересовался Джек. Я подняла уголок губ в усмешке и театрально указала на место рядом с собой. Воробей плюхнулся в траву, и раздался звук откупоренной бутылки. Моей руки коснулось холодное бутылочное стекло. Я поджала губы и приняла ром из его рук. Терпеливо дождавшись, пока я сделаю глоток, Воробей перевёл взгляд на догорающее море и вкрадчиво произнёс:

— Ты сожалеешь?

— «Больно-не больно, страшно-не страшно, а всё, что было раньше, теперь уже не важно», — на одном дыхании выпалила я, а внутренний голос эхом закончил цитату: «Нет в глазах соли, нет в словах перца. Нет больше боли, нет в моём сердце.»

— Не всегда всё получается так, как хотелось бы, — выдержав задумчивую паузу, отозвался Джек.

— Да, — слишком громко перебила я и сникла: — Да. Кто бы мог подумать… Раньше всё казалось таким простым и очевидным, а финал представлялся ярким и красочным. А в результате… «Жемчужина» едва на плаву, Амулет у Стивенса, Тим мёртв…

— Он был хорошим парнем, — Джек забрал у меня бутылку, отсалютовал ей и выпил. — И… ты переживаешь, хотя не хочешь это показывать. — Я отозвалась кратким «Пфф!» и закатила глаза. — Потому что ты привыкла. Привыкла скрывать истинную себя и быть сильной, даже когда хочется быть слабой.

Я дрогнула и обратила взгляд к нему. Джек улыбнулся одним уголком губ и протянул мне бутылку. Я медленно закивала, опуская взгляд.

— Ты прав. Но всё-таки я рада, что всё закончилось так. Красивая история, достойный финал — немного грустный, но зато честный, после которого… видишь вещи такими, какие они есть.

— И поэтому ты больше не боишься быть откровенной… Со мной.

Я встретилась взглядом со своим отражением в бутылочном стекле, отпила и издала тяжёлый дрожащий вздох.

— Да. Потому что теперь ты всё знаешь. Я это чувствую. И вижу в твоих поступках.

Джек взял бутылку, поднял, но вдруг передумал и опустил её на землю.

— Оксана, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос.

— Да?

— Почему ты выбрала меня? — взгляды встретились в обоюдном вопросе. Чёрные глаза подсветила искренность и несвойственная ему честность. — Почему ты столько ждала меня? Почему ждала, пока я пойду тебе навстречу? Почему, когда у тебя был Тим — заботливый, правильный и готовый быть с тобой, ты выбирала меня? Почему не отчаялась ждать?

Я медлила. В глубине души я знала ответ, но сформировать и обличить его в чёткие, ясные слова было сложно, поэтому в памяти само собой всплыло:

— Потому что «ожидание сводит с ума, но желание дождаться заставляет жить». — В глазах Воробья пролегли смутные отпечатки воспоминаний и удивления. — И я была готова ждать, сколько понадобится. Ждать от тебя хотя бы малейшего намёка, ждать первого шага, а главное — доверия. Я знала, что рано или поздно этот момент настанет. Вопрос лишь во времени.

Джек издал приглушённую усмешку.

— И какого же шага ты от меня ждала? Я что, должен был тебя напоить и соблазнить?

Я опустила голову, сдерживая улыбку, глядя куда-то меж колыхающихся травинок — и обернулась к Джеку:

— Ну не знаю, попробуй, — мои слова прозвучали весомо и ощутимо в ночной тиши, и единственным звуком после них стали отдалённые шорохи безумно красивого моря. Их быстро перекрыло шумное биение моего сердца. Лунный свет очертил заострившиеся черты лица капитана, и в почти полной темноте, подсвеченной отдалёнными огоньками таверны, мы испытующе вглядывались в друг друга. Я сглотнула, глядя в чёрные, сверкающие глаза, перекликающиеся с оттенками ночи. Обжигающая трепетной дрожью волна предвкушения прокатилась по телу, заставляя каждой клеточкой вздрагивать, приближаясь всё ближе к нему.

Джек с порывом наклонился навстречу, накрывая мои губы лёгким, невесомым поцелуем — слишком нежным и не сочетающимся с образом капитана Воробья. Я приподнялась навстречу, обхватив рукой его шею и усилив трепетные прикосновения губ. Меня обдавало жаром с каждым разгорячённым движением его рук, с каждым порывом сладких губ с терпким привкусом рома и морской соли.

Каждое прикосновение сводило с ума, посылая вдоль тела бурю ощущений, концентрирующихся внизу живота. Эта сладкая мука пронизывала удовольствием до кончиков пальцев, и каждый миг ожидания превращался в пытку. Которую хотелось довести до апогея. До безумия.

Мои пальцы зарылись в густые тёмные волосы. На талии ощутилось прикосновение его широких ладоней — они скользнули под блузку, обдавая меня жаром, увлекая страстными прикосновениями. Я подалась навстречу, остервенело хватаясь за пуговицы его рубашки. Непослушные пальцы дрожали, с трудом расстёгивали одну за другой, срываясь и едва не надрывая ткань. Помогая мне снять рубашку и не разрывая поцелуя, Джек завалил меня наземь. Одежда полетела в покрытую росой траву, которая обдавала разгорячённые тела вечерней прохладой. Каждый порыв сводил с ума, и совершенно лишившись одежды, я запрокинула голову, чувствуя колючие поцелуи на шее, потом на груди, и всё ниже… Я содрогнулась стоном, который передался Воробью. Руки с жаром вцепились в его спину, притягивая к себе.

— О, Джек! — еле выговорила я, повторяя его имя до тех пор, когда уже не лишилась сил говорить от этой сладкой пытки. Я подалась ему навстречу, хватаясь за его губы жаркими поцелуями. Каждая прелюдия в страстном ритме доводила до истомы, до невыразимого удовольствия. Безумный восторг нарастал, заставляя меня извиваться под ним всё сильнее и слабо дарить ответные обессиленные ласки.

Он не спешил, хотя я чувствовала, насколько велико его желание; дразнил, затягивал страсть до безумия. До неистовства. До срыва.

До момента, когда мы одновременно подались навстречу друг другу в мощном порыве, совокупляясь и задыхаясь в стоне. Его ладони зарылись под мои бёдра, отрывая их от земли вместе с травой. Я обхватила ногами его поясницу, царапнула ногтями влажную от пота мускулистую спину. Мы пришли в лихорадочное движение. Я больше была не в силах думать и сдерживать крики наслаждения — обжигающего, испепеляющего. Только чувствовать его разгорячённое, гибкое тело, с силой движущееся в бешеном ритме любовного танца. Я откинула голову во влажную траву, содрогаясь в конвульсиях и сомневаясь, что смогу выдержать эту вакханалию и не рассыпаться на миллионы разноцветных искр. Пальцы хватались то за напряжённые плечи Джека, то за траву, то за воздух… Я не принадлежала сама себе. А движения становились всё быстрее и сильнее…

Во мне всё будто взорвалось — яркой вспышкой, сводящей с ума, разбивающей на сотни мелких кусочков. Перед глазами запрыгал искрящийся туман… Рваное дыхание… Неистовые порывы… Капля пота, стекающая по животу…

Стоны и крики, безусловно, слышные и в таверне, и за ней… Но это совершенно не важно — пусть люди слышат, видят, ненавидят нас за это…

До изнеможения. До истомы. До бессилия.

До финала.

Истошно охнув, Джек рухнул рядом, зарываясь лицом в мои волосы — спутанные и совершенно мокрые. Я тяжело втянула воздух, медленно подняла руки и обвила его плечи — гладкие и скользкие от пота. Ощущение реальности возвращалось постепенно. Чувство абсолютного удовлетворения переполняло, как никогда прежде.

Я чувствовала, что должна что-то сказать, но все слова исчезли, осталась только чёткая и ясная мысль, оставшаяся в памяти на всю жизнь: ради этой ночи, ради этого сладкого безумия стоило пройти через все испытания.

Джек притянул меня к себе, его тяжёлая ладонь легла мне на грудь.

— Оксана… — нежно выдохнул он мне за ушко.

— Джек…

Совсем скоро он обессиленно засопел, а я продолжала глядеть в алмазную россыпь звёзд, представляя нас со стороны — лежащих в ночи на сырой траве в отдалении от таверны, обнажённых, блестящих от пота — и поглаживать его руку, приятно тяжелеющую на моей груди.

Вскоре меня накрыло безмятежным, лёгким сном. И, предаваясь царству Морфея под пологом звёзд и лёгким дыханием тропического бриза, я явственно осознала: вот оно, счастье.

Я разлепила глаза, когда луч солнца упал на лицо, заставляя щуриться и ворочаться. Брови удивлённо подпрыгнули: вместо утёса с видом на море меня окружали привычные деревянные стены капитанской каюты, потрёпанной после многочисленных боёв. Однако вскоре память воспроизвела воспоминания, как я сквозь сон прижимаюсь к Джеку, заботливо несущему меня на руках к кораблю. На губах проступила смущённая улыбка, а щёки зарделись. Воспоминания прошедшей ночи красочными картинками мелькали в голове. Внизу живота ощущалась приятная тяжесть, как напоминание о вчерашнем. И не надо долго думать, чтобы с уверенностью сказать, что это была самая нереальная ночь в моей жизни. Наверное, именно поэтому жизнь снова стала казаться прекрасной, а небо в окне — светлым и радостным.

— Суши якорь! Отходим, — донеслось с палубы, и следом голос перекрыл звон рынды. Я издала задумчивое «Хм», и откинула одеяло. «Ох, ё-моё!» — воскликнул внутренний голос, когда обнаружилось, что одежды на мне до сих пор не наблюдается. Взгляд остановился на большом пыльном шкафу. Я лёгкими шагами преодолела комнату и распахнула створки. Облако пылинок взметнулось в прямоугольнике солнечного света.

В капитанской одежде я, можно сказать, утонула, но было в этом что-то невероятно уютное — носить одежду своего парня. Пожалуй, после вчерашних откровений я могу полноценно присвоить ему этот титул.

На прогретой палубе стоял приятный скрип дерева: корабль покидал гавань. Солнце держалось высоко. Свет и ветер пронизывал звенящие снасти, а парус приглушённо трещал, принимая в себя порывы свежего бриза.

— Доброе утро, — я медленно поднялась на мостик, поглаживая горячее дерево планшира.

— Доброе, дорогая.

Я в наслаждении облокотилась на Джека, и его рука мягко обвила меня за плечо. Мысли смешались до неразберихи, и я не знала, что теперь положено говорить, как вести себя: во всяком случае, не так, как раньше.

— Цыпа, тебе так понравилось спать с пиратом, что ты решила раздать приглашение на такой же сеанс всем желающим? — с долей иронии прозвучало над ухом. Я открыла глаза и обратила к Джеку непонимающий взгляд. В ответ он лишь издал приглушённую усмешку и скосил глаза на мою грудь. Я опустила голову и в ужасе спохватилась, что рубашка, слишком большая для меня, опасно сползла с плеч — ещё чуть-чуть, и всем матросам предстал бы прекрасный вид.

— Спасибо, — шепнула я, в спешке подтягивая ворот. — Э… кхм… Что ж. Какой курс?

Джек обхватил рукояти штурвала, выводя судно из просыпающейся гавани.

— К победе! Наша Лиззи любезно передала нам рассказ своего полудохлого муженька. «Голландец», оставшись один на один с флотом Стивенса, с горем пополам перебил их посудины. Остался только «Августиниус» — он смылся, пока другие корабли отстреливались от «Голландца». Уилл выследил его курс, следуя за ним под водой, где вдобавок обнаружил, что в их трюме пробоина. «Августиниус» едва на плаву. И мы…

— Пойдём его добивать? — я придирчиво изогнула бровь. — Такое уже было, припоминаешь? Считаешь, в этот раз всё закончится по-другому?

— О да, — в чёрных глазах заплясали загадочные искорки.

Я коварно ощерилась.

— Есть план?

— Безусловно.

Пополудни на мачте затрепетал флаг. «Летучий Голландец» присоединился к нам уже на подходе к назначенному месту: подобно урагану вынырнул из воды, чем уже перестал вселять ужас в матросские души. После кратких переговоров мы продвинулись на несколько миль восточнее, где, по расчётам двух капитанов, пролегал путь «Августиниуса». Здесь расположился широкий пролив меж двумя густо-зелёными островами. Они послужили великолепным убежищем: было обусловлено, что «Черная Жемчужина» спрячется за утёсом одного, а «Летучий Голландец» скроется за другим островом, и когда «Августиниус» войдёт в пролив, мы обрушим на него прямой огонь с флангов. Свою роль также сыграет эффект неожиданности. Два корабля, появившихся словно из ниоткуда, разнесут в щепки изломанный, истерзанный «Августиниус».

Я увлечённо вглядывалась в горизонт, постукивая ногтем по планширу. Ожидание тянуло время неумолимо, но азарт вскипал в крови: вместо привычного страха перед боем, своё место заняла безумная пиратская весёлость — до такой степени, что хоть напевай про «Сундук мертвеца». Ветер нещадно трепал кроны деревьев, и сквозь них едва проглядывалась линия горизонта. Вскоре в душе всё замерло: вдалеке проступил силуэт парусника. «Августиниус» разрезал килем сверкающие волны, поднимая вокруг себя подсвеченные солнцем брызги.

— «На ловца и зверь бежит», говорил Стивенс? — Джек приподнял уголок губ в улыбке, отнимая от глаз подзорную трубу. — Теперь-то мы сотрём с его физиономии слой пудры. А его корабль — с лица земли.

— Ха-ха, только пудреницу мне оставь! — задорно крикнула я, пускаясь в припрыжку с полубака.

Каждая минута, которая приближала миг расплаты, вызывала всё больший трепет, а под конец я превратилась в невротика, в котором каждое мгновение ожидания разжигало угли ярости. Именно поэтому, когда из-за соседнего острова взмыло потрёпанное полотно флага «Летучего Голландца», и корабль выдвинулся из укрытия, я издала исконно русский крик «Ура!», с которым наши воины в былые времена шли в бой.

«Августиниус» неповоротливой громадой вошёл в пролив, переваливаясь через хребты волн, и пробоина ровно посередине трюма забавно хлюпала водой. В этот момент «Жемчужина» и «Голландец» стремительно пустились навстречу; возникли перед «Августиниусом» аки чёрт из табакерки. Несколько секунд растворились в тишине, пока застигнутый врасплох «Августиниус» не оказался зажат меж двумя кораблями. Скрип дерева — будто удивлённый возглас — разрезал молчание, а за ним громыхнул мощный, гулкий крик:

— Огонь!

— Огонь! — жутко взревела я, вторя капитану.

Канонада разорвала воздух десятками залпов. Грохот орудий превратился в звук триумфа, к которому присоединился мой ликующий крик, когда я подносила фитильный пальник к пушке. Отдача содрогала «Жемчужину», а раскалённые ядра с грохотом врывались в трюмы «Августиниуса». Переборки взрывались обломками, десятками досок; залпы крушили палубные метры один за другим, срезали фальшборты и накрывали обломками мечущихся в неразберихе фигурки людей. «Голландец» обрушил мощь по мачтам, лишая корабль парусов и сбивая реи, которые с жутким треском обрушивались на палубу и пробивали доски. Корабль гудел и выл в предсмертной агонии, вызывая у меня поистине садистский восторг!

Но средь паникующих людей, несущихся к пушечным портам и хватающим оружие в отчаянной попытке отстреляться, взгляд приметил знакомую фигуру в синем мундире. Вопреки всем положенным правилам, капитан покидал корабль далеко не последним. Стивенс пронёсся по палубе, закрывая голову руками и уклоняясь от взмывающих в огне досок — до юта, где грациозной птичкой взлетел на фальшборт и на ходу сиганул в воду. Я поперхнулась возмущениями.

— Джек! Стивенс свалил! Дж… — я содрогнулась приступом кашля, захлёбываясь в дыме — из трюма «Августиниуса» валили языки огня. Слезящиеся глаза остановились на крохотной точке в волнах: Стивенс, периодически скрываясь под слоем воды, отчаянно грёб к острову. — Арр, чёрт! — я кинулась к противоположному фальшборту, вытаскивая пистолет. Прицел навёлся, палец мгновенно спустил курок. Пуля врезалась в пудряной парик Стивенса — и тот погрузился под воду. Сердце отсчитало секунду триумфа, но спустя секунду белая макушка беглеца снова показалась в волнах. Я сплюнула в море: надо ведь было забыть о неуязвимости, которую дал ему Амулет!

Взгляд забегал по палубе, спотыкаясь об матросов. Я метнулась к капитану — потом к фальшборту, потом обратно — а в конце концов махнула рукой, взлетела на планшир, оттолкнулась и ласточкой вошла в серебристую прохладу вод — что угодно, но Стивенса упустить нельзя!

Я отчаянно заработала конечностями, загребая за Стивенсом и отплёвываясь от воды. Неприступная громада острова упрямо возвышалась вдалеке, и сквозь волны я видела, как беглец взбирается на берег, как с вымокшего синего мундира струятся ручейки, как он оглядывается — и ныряет в тёмно-зелёную гущу джунглей. Несмотря на то, что сердце выскакивало от нагрузки и волнения, я с присущим атлетам упорством вывалилась на берег, и только тогда позволила себе кинуть беглый взгляд на корабли. «Августиниус», попавший в капкан из двух величайших кораблей в истории, заваливался на бок и рушился на глазах. А я побежала в лес.

Зелёная прохлада обступила меня со всех сторон, но я чётко знала, куда бежать — Стивенс оставил за собой характерный след: на каждом шагу попадались примятые папоротники и надломанные ветви на такой высоте, на которой их мог снести только человек. Стивенс настолько спешил скрыться, что даже не позаботился об осторожности. В какой-то момент в переплетении веток мелькнула белая прядь, вырванная цепкими джунглями из знакомого парика. Я задыхалась в торжестве, взлетая на пригорок: оставалось совсем недалеко. Сабля взвизгнула о ножны. Меж деревьями проглянулось синее шевелящееся пятно. «Ага!» — воскликнула я, шумно вырываясь из кустов и с силой врезаясь в спину Стивенса. Сабля прошла насквозь и вошла в землю.

— А-а-а!

— Попался, ублюдок! — я вцепилась в цепь Амулета, безжалостно царапнув ногтями по дряблой шее.

— Ишь ты, разбежалась! — одним неуловимым движением Стивенс выудил пистолет. Изловчившись, наугад направил дуло на меня и спустил курок — я едва успела отклониться и свалиться с него. В следующую секунду он уже возвышался надо мной с моей же саблей в руке. Я собрала вместе разъезжающиеся в скользкой траве конечности. Взгляд подпрыгнул наверх и встретился с дулом пистолета. Стивенс злобно потряс оружием и растянул губы в оскале.

— Ты до сих пор не поняла, на чьей стороне преимущество? Или просто хочешь побыстрее сдохнуть?

— У меня к тебе тот же вопрос, — прозвучало в стороне — и грохнул выстрел. Пистолет выбило из руки Стивенса. Я хватанула воздух ртом, спешно подхватила его оружие с земли и вскочила на ноги. Джек сдул дым с пистолета и приподнял ус в ухмылке:

— Два-один, приятель.

Я послала Воробью благодарственную улыбку. Сердце отсчитало несколько напряжённых ударов, и мы с кэпом одновременно сорвались с места. Я набросилась на Стивенса сзади, цепляясь за цепь Амулета — и рванула её через его голову. Он отчаянно ухватился руками за воздух, в попытке перехватить Амулет. Я отшатнулась, но нога не нашла опору. Меня занесло назад, рука встряхнула Амулетом в попытке восстановить равновесие — и тело беспомощным мешком завалилось в обрыв. Цепь в руке резко натянулась — и я повисла над обрывом, с силой прихлопнувшись лицом к его склону — повисла на Амулете, другой конец которого ухватил Стивенс. Мышцы болезненно заныли, цепочка обожгла руку и врезалась в пальцы. Глаза расширились в ужасе, из горла вырвалось хриплое «А-а». Передо мной было лишь обезумевшее лицо Стивенса, хватающегося за цепь Амулета обеими руками. И над ним, как инквизитор, появился Джек с саблей. В чёрных глазах мелькнуло искреннее и тёплое: «Не бойся». Я успела лишь захлебнуться в собственном напуганном вскрике, когда сабля Воробья резанула по запястью Стивенса. Тот издал рваный вопль, разжимая пальцы — и я оказалась в свободном полёте. Спустя мгновение в спину ударила земля, выбивая весь воздух. Амулет звякнул о камень рядом.

Перед глазами помутнело, и я шокировано глотала воздух, глядя, как на вершине обрыва носятся Джек и Стивенс, сошедшиеся в схватке. Взгляд поплыл по округе и наткнулся на Амулет. Я с кряхтением перевернулась со спины и ухватилась за золотую цепь. Как раз вовремя: в ту же секунду на то место, где я только что была, приземлились Джек со Стивенсом — и продолжили валяться по земле, нанося друг другу безжалостные удары. Я вскочила на ноги и отчаянно заметалась. Кулак Джека врезался в челюсть Стивенса — и того откинуло назад. Он покачнулся, но устоял, и неосмысленно заморгал, пытаясь сфокусировать зрение. Я рыкнула и наотмашь зарядила тяжёлым Амулетом прямо в его лицо и усилила эффект ударом ногой в живот. Стивенс безвольно завалился, его затылок со звонким стуком ударился об булыжник — и он затих. Из-под его головы заструилась густая кровь, окрашивая камни и траву багряными потёками. Я стояла над телом, содрогаясь тяжёлым дыханием и сглатывая солёный привкус крови.

Всё живое из души вытеснила пустота — всеобъемлющая, душащая, успокаивающая. Всё более родная и желанная. Пальцы разжались, и Амулет упал в окровавленную траву. С губ сорвался дрожащий выдох. Позади зашуршало. Я, мелко подрагивая, обернулась к Джеку. Воробей обратил ко мне серьёзные глаза, вокруг которых пролегли тёмные круги усталости, накопившейся за долгие недели. Я шмыгнула носом и приподняла брови. Джек опустил хмурый взгляд на неподвижное тело Стивенса и, не глядя, обвил меня руками. Я прижалась к нему в объятьях — тёплых, весомых, пропитанных пониманием и искренностью, присущей только самым близким родственникам, знающим друг друга долгие годы. Опустила тяжёлые распухшие веки, и абстрагировалась от всего мира, слыша только стук родного сердца и чувствуя на щеке его тяжёлое дыхание. Я обессиленно повисла на нём, лишившись всякой возможности думать и желая лишь одного — ощутить долгожданный покой.

Джек дёрнулся. Чёрные глаза расширились и сверкнули. Позади послышался топот бегущих ног и воинственный рык. Сердце испуганно подпрыгнуло к горлу. Рука рефлекторно ухватилась за саблю — и я развернулась, по инерции выставив клинок синхронно с Джеком. Стивенс, хотевший напасть со спины, с разбегу налетел на сабли; клинки с чавканьем вошли в его тело, кровь толчком выплеснулась мне на руку. Оружие в его руке так и осталось занесённым над головой. Серые глаза округлились и в молчаливом безумии уставились сквозь нас. Чуть слышный хрип сорвался с его раскрытых губ. Я неживым истуканом глядела на Стивенса, насаженного сразу на два клинка, и только спустя несколько секунд рокового молчания, мы с Джеком словно по щелчку выдернули сабли из его тела. Стивенс качнулся. Оружие вывалилось из его руки, а следом и он сам грузно повалился в траву, устремив в небеса вечный взгляд.

Я закрыла рот рукой и отступила. Сабля выпала из ладони и, звякнув о камень, исчезла в траве. Воробей приподнял ус в мрачной усмешке и запустил окровавленный клинок в ножны:

— Расплата рано или поздно настигает любого, — и отвернулся от тела заклятого врага.

— Да, — выдохнула я сквозь зубы. — Им эта расплата вполне заслужена. Жаль, что смерть настигла его так быстро. — Я гордо вскинула голову. Воробей изогнул бровь. — Потому что он должен был страдать сильнее. За всё, что он сделал. За смерть Розы Киджеры. За убийство Тима. За тот выстрел на Исла-дель-Диабльо.

Джек медленно кивнул.

— Да. Нельзя жалеть тех, кто в жизни не испытал ни толики жалости к другим.

Я долго глядела в зелёную чащу меж деревьев, как замороженная. Внутренний голос не мог выдавить из себя решающее, лаконичное, и кристально ясное: «Всё закончено». Пока Джек не нагнулся, вытаскивая из травы Амулет, покрывшийся капельками крови. Я неживым истуканом глядела на золотую медаль, которая когда-то была для меня великой драгоценностью, а теперь не значила ничего.

Выйдя из состояния медлительной задумчивости, Джек подбросил Амулет на ладони и сжал руку.

— Уходим. Нас ждут.

Дорога до берега была как в тумане: я спотыкалась, держалась за рукав Джека и на каждом шагу опускала вниз распухшие, наверняка покрасневшие, глаза. И начать соображать, начать изгонять из себя очередной приступ вселенской усталости, заставила себя лишь когда впереди засверкало море. Корабли. Они по-прежнему были там. Однако, прищурившись, я поняла, что они уже в другом составе: «Августиниуса» не было рядом с «Голландцем» и побитой, покоцанной «Жемчужиной», на которой будто целый флот отрабатывал пушечные залпы.

До корабля добирались вплавь, собрав остатки сил и воли в кулак. Даже для подъёма на борт по штормтрапу пришлось приложить титанические усилия. И как только палуба отозвалась привычным стуком под сапогами, я привалилась к фальшборту, тяжело дыша. Безразличный взгляд прошёлся по палубе, то и дело останавливаясь на особо значимых личностях. Мистер Гиббс на мостике вытирал рукавом слой копоти с лица, Уилл шёл от борта к Джеку, Анжелика молчаливо стояла у сходней бака.

— С «Августиниусом» покончено? — сипло произнёс Джек, щурясь от солнца.

— Он пошёл ко дну. — Коротко кивнул Уильям.

— А-а…? — протянул Джек и вопросительно перевёл глаза ему за спину, на Анжелику.

— Её вытащили из карцера «Августиниуса» при абордаже.

Тич благодарно прикрыла глаза и прошептала одними губами: «Прости…». Джек склонил голову на бок и сблизил брови, глядя на Уилла:

— А остальные пассажиры «Августиниуса»?

— Не стоит переживать, Джек. — Лицо Уилла просветлело от едва заметной улыбки, и он по-дружески водрузил руку на плечо Воробья. — Все на дне.

Я спокойно вздохнула. Душевную тяжесть облегчило то, что предателя-Бергенса тоже постигла кара, и он принял заслуженную смерть.

— Вот и славно! А то об Бергенса так не хотелось руки марать! — жизнеутверждающе заявил Воробей и обернулся ко мне. Но не успел он сделать шаг, как от Уилла прилетело настойчивое:

— Джек.

Воробей поморщился и вжал голову в плечи, медленно оборачиваясь:

— Да?

— Амулет.

— Так и знал, что ты не забудешь, — и он запустил руку в карман. На солнце блеснула цепь медальона. Золотой Амулет опустился на ладонь Уильяма, и тот с воодушевлением принялся вертеть его в руках. Элизабет сразу же подскочила к мужу, перегораживая мне обзор. Однако, стоило мне обернуться к фальшборту, как тут же с грустным вздохом прозвучало:

— Он уже не способен исполнить желание, да?

Я развернулась со скоростью света и метнулась к ним, оттесняя Джека, который собрался что-то говорить и, вероятно, снова обводить друга вокруг пальца.

— Это моя вина! Это я потратила желание. Когда мы были на Исла-дель-Диабльо, Стивенс убил Джека. Мне пришлось потратить единственное желание, чтобы он жил. Я понимаю, что теперь ты, возможно, как и обещал, потопишь «Жемчужину», но главное, что сейчас Джек живой, стоит среди нас. Я не могла позволить ему умереть. И я буду благодарна, если ты не утопишь корабль Джека. Ведь он тут не при чём, он выполнил условие — привёз Амулет тебе. А единственное желание было потрачено мной. — Я стойко выдержала мрачный взгляд Тёрнера и добавила: — И по секрету, Амулет был предназначен для того, чтобы даровать жизнь. А для других желаний он был бесполезен, — и развела руками.

Тишина стала такой пронзительной, что я боялась дышать, чтобы не спугнуть её. Взгляд Уилла пугал своим холодом и отсутствием эмоций — всё-таки потеря сердца не прошла даром. И только море разбивало волны о борт корабля во всеобщем молчании.

Наконец, Уилл измученно закрыл лицо рукой, а потом возвёл глаза к небу. Элизабет озабоченно приобняла мужа за плечи, пытаясь заглянуть в его лицо.

— Я понимаю, — наконец, вздохнул он. — Понимаю тебя. Мне ради любимых людей приходилось и на более серьёзные жертвы идти, — и он опустил взгляд на длинный шрам на его груди. Наконец, он вскинул руку с Амулетом. Звякнула цепь. — Пусть он будет принадлежать тебе, — и он протянул его Элизабет. Миссис Тёрнер поймала медальон и уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, забыла, и её взгляд потерянно забегал по округе. — С самого начала было неправильно втягивать вас в это. Похоже, моей участи не избежать. Этот долг будет со мной до конца. Конца чего-либо.

Он уходил. Быстро и стремительно. А я смотрела ему в след, так и забыв закрыть рот. Элизабет повесила Амулет на шею и, придерживая юбки, посеменила за мужем, как верная собачка за хозяином, кинув Джеку на прощание потерянный взгляд. Я не двинулась с места, пока они не скрылись на борту своего корабля. «Голландец» сразу же повернул к горизонту; он уходил, не прощаясь и ничего не обещая. Только повергая в шок — и невероятное, долгожданное облегчение.

— Удивительно, — изрёк Джек. — Я думал, он меня в клочья порвёт, а к тебе он вдруг ни с того ни с сего прислушался. Женское очарование? — он улыбнулся и прищурил один глаз.

Я повела плечами.

— Скорее честность. Я просто открыла ему всё как есть.

Снова всё стихло, как будто мир, наконец, обрёл покой после долгих безумных дней и ночей. И в этой тишине робко прозвучали шаги: Анжелика остановилась рядом с нами и подняла на Джека хмурый взгляд.

— Подкинешь до Тортуги?

— После всего, что ты сделала? Пфф! — ответила я за Джека и закатила глаза.

— Если до тебя так и не дошло, то это не я была Тёмной Личностью, а Бергенс! БЕР-ГЕНС! — взорвалась Тич, с порывом кинувшись ко мне.

— Дамы, заглохните, будьте добры! — рявкнул Джек, встав между нами. Внезапно, что-то заскрипело наверху. Взгляд запрыгал по израненному кораблю в поисках источника звука. Вдруг, середина грот-мачты надломилась, разлетаясь во все стороны множеством обломков и щепок — и с ужасающим треском рухнула в воду, окропляя палубу тучей брызг.

Джек удивлённо шмыгнул носом, глядя на сломленную жизнью мачту и резонно добавил:

— Сейчас у нас есть куда более весомые проблемы.

Загрузка...