За кулисами в Турине (Плохая война – 7)

10. Глава. 27 декабря. Они все нас предадут

Утром двадцать седьмого Рене де Виллар первым делом зашел к сестре и пересказал ей версию о причастности Медичи к краже ее золота из Генуи. Упомянул де Круа, как непосредственного исполнителя. Рассказал известные от Мальваузена обстоятельства смерти Андре де Ментона. Версию Мальваузена, что де Ментона застрелили генуэзцы, подавать не стал. Сказал, что рыцарь проиграл поединок, но не погиб. После чего неизвестный стрелок застрелил его из арбалета. Болт генуэзский, но Генуя столица арбалетов, так что у любого хорошего стрелка от Турина до Пьяченца скорее всего оружие генуэзского производства.

Луиза приняла близко к сердцу и новость о причастности Медичи, и новость о смерти де Ментона. Но вида не показала. Только очень близкий человек мог заметить ее чувства.

Потом де Виллар выехал из замка Акайя по прочим своим делам. Заодно заглянул к ранее упомянутым декурионам.

Средневековый город так устроен, что, даже если у города есть благородный сеньор, то бытовыми и всякими там жилищно-коммунальными вопросами все равно занимаются выборные представители местного общества. Никакой стандартизации в структуре местного самоуправления еще не сложилось. Где-то городом руководил магистрат, где-то старший начальник назывался мэром, где-то бургомистром. В Турине ответственные за город назывались декурионами. Двоих декурионов горожане выбирали сроком на один год без права занимать должность два срока подряд. Не подряд — сколько угодно, ибо людей, пригодных для руководства городом не то, чтобы много. Лишь бы не засиживались.

Декурион Джованни Рускацио радушно принял великого бастарда Савойского. При Филиберте Втором де Виллар имел в Савойе статус фактического правителя, пока не поссорился с Маргаритой Австрийской, женой коронованного брата. С тех пор прошло много лет. Филиберт умер, Маргарита уехала в Нидерланды, а Рене стал губернатором Прованса и периодически навещал родную Савойю.

— Что угодно Вашей светлости? — спросил чиновник.

— Наши гости из Генуи несколько слишком буйно себя ведут, — ответил де Виллар.

— Я знаю, — вздохнул декурион, — Слава Богу, что они никого из местных не убили и ничего не сожгли. Пришлось бы жаловаться Его Высочеству, а он вряд ли захотел бы выслушивать наши жалобы на своих благородных гостей.

— Кто-то из гостей отличился еще больше?

— Французы устроили побоище на Немецком Подворье. Это такой постоялый двор в северном предместье.

— Кто конкретно из французов?

— Рыцарь с солдатами хотел арестовать некую рыжую даму. Что они себе позволяют! Арестовывать кого-то в Савойе без позволения герцога или декуриона! В конце концов, могли бы обратиться в городскую стражу, и мы бы все сделали, как положено по закону. Но в гостях они ведут себя как дома, это крайне невежливо. Даже если дело касается простолюдинов. В Савойе должно быть савойское правосудие, а не французское.

— Согласен. Поэтому генуэзцы убедительно просят савойское правосудие задержать некоего Антонио Кокки, учителя фехтования из Генуи. И даже в письменной форме.

Де Виллар протянул декуриону бумагу, которую вчера под диктовку составил секретарь Дорогого Друга.

— Обвинение, особые приметы и награда. Сто дукатов, не много ли? — поднял глаза от бумаги декурион.

— Много. Но он весьма опасный тип. Если у вас есть человек, который способен убедить этого Кокки сдаться по-хорошему, то у него есть шанс прилично заработать риторикой.

— У меня есть такой человек. Он отлично знает город, и этот ваш Кокки от него не скроется. С Вашего позволения, я дам фору переговорщику, а, если у него не получится, то городской глашатай объявит во всеуслышание завтра в полдень.

— Мудрое решение, — согласился де Виллар.

Декурион имел в виду дона Убальдо. Конечно, он не сказал, что пойдет за помощью к Ночному Королю. Переговорщик и переговорщик. Но зачем проливать кровь там, где можно ее не проливать? А если уж не обойтись без крови, то пусть она будет тех, кого не жалко. Уж кто-кто, а преступники в Турине всегда лишние, сколько бы их ни было.

По здравому размышлению, декурион решил лично наведаться к дону Убальдо. Все-таки, дело довольно важное, если де Виллар приехал лично.

Ночного Короля в Турине терпели, потому что при нем организованная преступность вела себя максимально тихо и непублично. Он никогда не бросал вызов властям и неплохо противодействовал дикой, неорганизованной преступности. Люди дона Убальдо охраняли свою территорию от заезжих разбойников, бродяг, дезертиров, а также от миланских и генуэзских претендентов на шерсть туринских овец.

Дон Убальдо не моргнув, выслушал про награду за поимку его зятя, живого или мертвого.

— Ваши люди могут начинать искать этого Кокки сегодня, а городской глашатай объявит для всего города завтра утром, — сказал декурион, — Желаю удачи.

Дон Убальдо совершенно не горел желанием отправить своего зятя, мужа любимой дочери, отца внуков в городскую тюрьму. Еще и по неизвестному обвинению. Но по очень серьезному, на что недвусмысленно намекали сто дукатов. Сто дукатов золотом тратят не для того, чтобы человек недельку-другую посидел и вышел. Это слегка замаскированная плата за убийство.

Насколько дон Убальдо знал зятя, Кокки не сдался бы никому, кроме, может быть, представителей законной власти. И здесь не тот случай, чтобы его уговаривать.

Насколько дон Убальдо знал своих людей, многие могли бы опознать Кокки как мужа Филомены. Сто дукатов золотом — безумные деньги. Для многих это заработок за несколько лет. Достаточная сумма, чтобы предать дона. Может быть, где-то на Корсике, Сардинии, Сицилии донов и не предают, потому что куда ты потом денешься с острова. Но в Турине ты сел на коня, на мула, даже на осла, а то и на лодку — и ищи ветра в поле. Особенно, если к дону, как к тестю разыскиваемого преступника придет городская стража, усиленная какими-нибудь рыцарями.

Однозначно, его предадут. Не сегодня, так завтра. Филомену с детьми возьмут в заложники. Дураки. Кокки один раз потерял семью. Он придет за своими, и придет не один. Мало того, что Антонио далеко не беден, он работает на людей, которые еще богаче. Если кто-то предаст дона Убальдо за сто дукатов, то тех, кто предаст в свою очередь этих предателей, Кокки скупит по десятке. Будет резня. Антонио скорее всего выживет, а вот Филомена вряд ли. У нее довольно скверный характер, и ее не пожалеют.

Кроме того, нельзя и сдавать Антонио самому. Что это за Ночной Король, который сдает местного неместным? Даже не просто местного, а члена семьи.

Как-то помочь Кокки не получится. В любом посланном к нему подкреплении с большой вероятностью найдется хотя бы один предатель. Антонио надо просто предупредить, чтобы был готов. Он сидит где-то на тайной квартире нанимателя, пусть скрывается там и дальше. Прямо туда, конечно, никого посылать с весточкой не надо. Достаточно отправить записку к Дино и Джино, а они доложат по своей линии.

Отобьется Антонио или нет, Филомену с детьми надо убрать из города в надежное место. И залечь на дно самому хотя бы до окончания этих чертовых переговоров, пока гости не разъедутся.

Допустим, Антонио отобьется или уедет из Турина и его не догонят. Надо будет запомнить, кто выступил против него. Кто выжил из них, хе-хе.

Допустим, Антонио не отобьется. Исполнители получат тридцать сребреников и сбегут, куда глаза глядят, со скоростью ветра.

Если Ночной Король не отомстит, его не будут уважать. Надо наказать тех, кто платит. Декурион просто посредник. Платят генуэзцы. Не поджечь ли их этой ночью? Парни, конечно, спросят, зачем этой ночью и зачем генуэзцев, но завтра уже сами поймут. Декурион тоже сообразит, когда ему скажут, что он по незнанию наехал на моего зятя. Конечно, поссоримся, но потом помиримся. Генуэзцы уедут, а мы с парнями останемся.

Теперь надо подумать, куда бы спрятать Филомену.

— Дон Убальдо, к вам отец Жерар! — прибежал докладывать привратник.

— Зови.

На ловца и зверь бежит. Пришлось бы идти на поклон, а до Сакра-ди-Сан-Мигеле путь не ближний. Хотя, вот-вот начнется мистерия, и отец Жерар точно не пропустит такое зрелище.

— Есть дело, — сказал отец Жерар, едва поздоровавшись.

— Как удачно, — ответил дон Убальдо, — У меня тоже к тебе есть дело.

— Мне надо убить одного человека.

— Местного?

— Приезжего. Колдуна и чернокнижника. Не люблю, знаешь ли, эту публику. Некий алхимик Иеремия Вавилонский, который на самом деле не тот, за кого себя выдает, устроился к отцу Августину мастером фейерверков на мистерии. Его надо убрать.

— Искренне не любишь, или положение обязывает не любить?

— И то, и другое.

— Понимаю. Алхимик так алхимик. Колдун и чернокнижник? Может, тебе бы проще было в инквизицию его сдать?

— Инквизиция нанесет репутационный ущерб моему брату во Христе отцу Августину, а я этого не хочу.

— Тебе сильно срочно надо?

— Он участвует в мистерии, там планируется что-то с фейерверками. Надо, чтобы он не покинул город сегодня после мистерии.

— Ты про ту мистерию, что ставят аббат с викарием?

— Конечно.

— Ну да. Инквизиция не побежит хватать по доносу алхимика, находящегося под покровительством викария и аббата.

— Побежит. Но сначала пойдет поговорить с викарием и с аббатом. Просто из вежливости. А мне некогда. Мне надо, чтобы сегодня его уже не было.

— Хорошо, Жерар. Сегодня алхимика не будет. Но у меня к тебе просьба.

— Какая?

— Мне нужно отправить из города в безопасное место Филомену и внуков. И самому тоже отсидеться.

— Ты во что-то влип, сын мой?

— Пока нет, но влипну, начиная с завтра.

— Что же, святая обитель всегда предоставит укрытие нуждающимся. После завершения мистерии мои люди заберут Филомену и внуков. Найдем какую-нибудь телегу, не вопрос. А ты, наверное, своим ходом доберешься?

— Я-то доберусь.

— Ну и отлично.

Поговорив с отцом Жераром, до Убальдо отправил посыльных к своим caporegime. Надо хорошо подготовиться к этому вечеру. Потом пришел к Филомене.

— Доченька, твой муж не успел приехать, как влип уже в несколько историй.

— Он совсем меня не любит, — ответила Филомена, — Я думала, он приехал ко мне, а у него сплошная работа.

— Его голову оценили в сто дукатов. Официально. Завтра об этом объявит глашатай на площади.

— Ой!

— Вот тебе и ой. За сто дукатов люди, которых я считаю своими, продадут не только родную мать, но и меня. А вас с Антонио и подавно. Поэтому ты с детьми сразу после мистерии сядешь в телегу к отцу Жерару. Поживете пока у него в Сакра-ди-Сан-Мигеле.

— В мужском монастыре?

— Это не монастырь, а аббатство. Оно построено специально для того, чтобы принимать путешественников. И дам в том числе.

— Ну ладно, — надула губки Филомена, — Но с Антонио мне нужно серьезно поговорить. Мы ведь решили, что он оставит в Генуе свою прошлую жизнь и своих старых врагов.

— Будете живы — хоть заболтайтесь.

К дому дона Убальдо подтянулись подручные.

— Так, парни. У меня много задач и все разные. Начнем с той, что для всех. Есть такой Антонио Кокки, фехтмейстер из Генуи.

— Твой зять? — спросил кто-то слишком умный.

— Да, — поморщился дон Убальдо, — Он поссорился с некоторыми влиятельными людьми. Ко мне приходил декурион и просил, чтобы Антонио сдался по-хорошему в руки правосудия. Антонио должен бы сидеть тихо как мышь в норе, но чует мое сердце, что его найдут и выкурят. Поэтому кто его встретит, передайте, что я прошу его пойти к декуриону и сдаться. Так будет лучше для всех.

— А что те люди, с которыми он поссорился? Ты с ними тоже поссорился?

— Верно, малый. Я с ними тоже поссорился, но они об этом пока не знают.

— Местные?

— Нет. Генуэзцы.

— Это не те, которые вчера побоище устроили у церкви святого Валентина?

— Те. А может и еще какие-то.

— Так давайте их подожжем и пограбим. Никто на нас не подумает. Они же сами какую-то частную войну с кем-то начали. Точно ведь не с вашим Антонио.

— Почему ты так думаешь?

— Ну он же у тебя не дурак, чтобы в Турине свою личную войну начинать без твоего разрешения. Он скорее из тех, кто продает свой меч.

— Верно, — хмыкнул дон Убальдо, — Парни, вы все правильно поняли. Мы подожжем генуэзцев не потому, что Антонио продал свой меч каким-то их врагам, а потому что они сами начали частную войну с нанимателями Антонио. Сами вчера грубо и нагло нарушили общественный порядок и подставились под предсказуемый ответный удар. Не знаю, как отомстят их истинные противники, но у нас есть возможность пограбить генуэзцев, чтобы те обвинили не нас, а других гостей города. Которых сами же и спровоцировали. А то я обещал декуриону, что все будет тихо, и мы все грустно смотрим, как мимо нас протекают реки золота.

— Кого жжем? — спросили разбойники.

— Не Адорно. Адорно генуэзские живут у Адорно туринских. Их не трогать. Фрегозо, Гримальди, Спинола, Фиески — найти и поджечь. Но не прямо сейчас. Подготовиться заранее, а поджечь когда они вернутся с мистерии. Не прерывать же мистерию на самом интересном месте.

— Почему бы и не прервать?

— Потому что мы с Филоменой хотим ее посмотреть! И для вас, ребята, тоже будет, чем заняться. Слушайте дальше.

— Слушаем, дон Убальдо.

— Мне надо отвлечь внимание во время мистерии. Для некоторых библейских сцен на площадь выкатят клетки с медведем и со львом. Надо будет открыть клетки и выпустить зверей.

— А если звери не захотят выходить?

— Разве ты бы остался в клетке, если бы тебе предложили выйти? То-то же. Так вот. Я, конечно, обещал декуриону не шалить, но не могу упустить случай. Когда из клеток выскочат лев и медведь, в давке можно будет хорошо пограбить зрителей, особенно приезжих. Не все сообразят, что кошелек срезан, а не потерян. Если кого из вас поймают с поличным, то в толпе не удержат.

— И нам потом ничего не будет?

— Мы уже сидим тихо с начала каникул. И будем так же тихо сидеть до той поры, пока гости не разъедутся. Свалим все на заезжих гастролеров, которые явились без спросу, в панике отработали на раз и свалили из города. Все понятно?

— Да, дон Убальдо!

— Все свободны. Кроме тебя.

Разбойники разошлись. Остался один.

— Во время паники на мистерии ты должен устроить смерть одного человека.

— Благородного?

— Нет. Колдуна и чернокнижника. Алхимика. Он будет участвовать в постановке, но за кулисами и не на виду. Чтобы туда попасть, надо отвлечь внимание. Там участвовать в каком-то кулачном бою нанялись люди отца Жерара, спроси у них, они вам покажут алхимика.

— Они нас не сдадут потом?

— Нет. С чего бы монахам вступаться за колдуна и чернокнижника. Вам сам Святой Петр это дело зачтет. Когда откроются клетки, всем станет не до вас. Тык ножиком — и готово. Понятно?

— Понятно. А если попадемся?

— Значит, сами дураки. Главное, добейте. В оправдание скажите, что фейерверки суть демонические огни, а колдунов надо убивать из богоугодных соображений. Повесить не повесят, а дальше я вас прикрою.

— А нельзя как-нибудь потом, по-тихому?

— Нельзя. Было можно, но момент упущен. Надо сегодня до того, как он сбежит из города.

— Ладно, дон Убальдо. Мы все сделаем.