За кулисами в Турине (Плохая война – 7)

3. Глава. 24 декабря. Всенощная

Двадцать четвертого декабря Марта выспалась и в сопровождении Гвидо обошла весь город. Время стать заметной еще не пришло, поэтому Марта завернулась в темный плащ, а на голову надела старомодный шаперон поверх платка, закрывающего волосы.

Мало ли что и где будет происходить, требующее участия Рыжей Фурии и нанесения побочного ущерба. Гвидо правдоподобно изображал, что ухаживает за гостьей города, и никто не смеялся ему в лицо, что дама старше его, выше, тяжелее и богаче. Даже и не сказать, что он притворялся. Он действительно ухаживал, старался понравиться и не распускал руки. Порядочная женщина сама намекнет ухажеру, когда наступит время сделать следующий шаг.

Конечно же, сын Ночного Короля не испытывал недостатка в женском обществе. Девушки с пониженной социальной ответственностью ценят кавалеров с теневыми и ночными статусами не меньше, чем кавалеров с официальным положением. Поскольку гульфик у него не лопался от желания облегчить душу, он мог себе позволить поиграть в легкий флирт без обязательств со всеми этими занимательными ритуалами ухаживания.

Тем более, что Марта сразу обозначила границы, но не отказалась подыгрывать. Гвидо уже пару раз поцеловал ей руку, получил поцелуй в щечку и неоднократно обнимал за талию, после чего рука как бы случайно соскакивала ниже. Денег на все расходы тоже отсыпала Марта, поэтому Гвидо не жадничал и ухаживал с таким видом, будто непременно получит награду.

— Это наша городская стена, — гордо сказал Гвидо, помогая Марте подняться.

Знакомый стражник за мелкую монетку пустил их на стену. В эти дни многие желающие осматривали город со стены, и стража неплохо подняла серебра за экскурсии.

— Пройти через замок нам не дадут, — сказал Гвидо, — Поэтому двинемся в другую сторону.

Замок Акайя защищал юго-восточные ворота. Но он не громоздился над воротами и вокруг ворот, как часто делали в других городах. Владельцам замка нужен был внутренний двор, а не большая дорога внутри стен. Ворота и давно вросший в землю подвесной мост находились южнее.

Гвидо повел Марту к южному углу стены.

— Вот там, видишь, гора.

— Вижу.

— Там замок Монкальери, где Карл Добрый принимает Франциска Первого. Не знаешь, у французского короля уже есть какое-то погоняло? Умный там или смелый?

— Кажется, пока нет.

— Ну и ладно. В Монкальери будет турнир. Площадка под ристалище там говорят, маленькая. И говорят, что кого попало пускать не будут, чтобы господам не стало тесно. Но нас с тобой пустят.

От южного угла открылся вид на две колокольни на юге.

— Там аббатство Санта-Мария-ди-Карпиче, — Гвидо показал на дальнюю, — Они долго тянули тяжбу с Сансеверино насчет мельниц и не вытянули. Мельницы достались сеньору Лодовико. Аббат — его родной брат. Они вроде и не дружат, но не враги. Послезавтра аббатство собирается поставить мистерию на большой площади. Не представляю, как они успеют. Меньше недели на подготовку. Когда мы с парнями берем какого-нибудь богатого купца, мы и то тратим несколько дней, а то и недель. А тут такое серьезное дело, целый король будет смотреть.

Проходя к южному углу, Гвидо ткнул пальцем на ближнюю колокольню.

— Там церковь святого Валентина. Говорят, что он в языческие времена венчал солдат. А язычники не хотели, чтобы солдаты были женатые, и его убили.

— Вот дураки, — фыркнула Марта, — От язычников, наверное, все солдаты убежали к христианам.

— Почему?

— Потому что солдат должен быть женат.

— Зачем?

— Мой первый муж был солдат и второй муж был солдат.

— Ты дважды вдова? — удивился Гвидо, — Хотя да, не удивительно.

— Кому еще солдаты могут доверить свое имущество, как не женам? — продолжила Марта.

— Не знаю. Слуг нанять. Подмастерьев каких-нибудь.

— Слуги и подмастерья сбегут со всем обозом, как только им покажется, что армия проигрывает сражение. У ландскнехта нет никого вернее, чем его кампфрау.

— Жены тоже бывают неверными.

— Но слуги бывают неверными намного чаще. Они и клятву перед Господом не дают.

Прошли по стене еще немного.

— Вон там, смотри, крышу видно, это замок Ступиниджи. Говорят, что замок герцогский, но живет там маркиз Джанфранческо Паллавичино ди Зибелло из миланских Паллавичино. Сейчас у него остановились д’Эсте, у которых свита из пяти или шести городов, считая Милан.

— Ты не пропустил какие-нибудь достопримечательности в городе? Все только за стену смотришь.

— Да, точно, — Гвидо повернулся в сторону города, — Вот в том доме у нас Университет. Отсюда почти и не видно, дом небольшой. Целых три факультета. Искусства и медицины, права, теологии. Совершенно ненужное заведение, но влияет на статус города. Как епископский дворец. Шамбери претендует, что там столица, но у них ни епископа, ни университета.

— Студенты сильно шалят? — спросила Марта.

— Да так. Легко пропивают все деньги и одежду, поэтому охотно покупают теплые вещи, даже когда знают, что краденые. В драку лезут как шальные, на голый понт не возьмешь. Да и было бы зачем.

— Из-за девушек.

— Вот только из-за девушек. И еще из-за игр. Студенты, когда садятся играть в карты или в кости, считают. И выигрывают.

— А горожане — не считают?

— Нет, конечно, — возмутился Гвидо, — Игра это про удачу. Влиять расчетами на удачу это колдовство. Нумерология называется. Даже церковь такое осуждает.

Прошли до северо-западных ворот.

— Там за воротами — Гадюшник. Без меня туда не ходи. Даже если денег предложат. Тебе и стража у ворот скажет, что приличным дамам в Гадюшнике делать нечего. Могут не пропустить. Охота им потом искать тебя там живую или мертвую. Но мало ли тебя черти понесут в обход городской стены с севера. Иди или через город, или вдоль реки, больше никак. Друзьям своим тоже скажи.

— Буду знать. Спасибо.

— Чуть не забыл, — Гвидо ткнул пальцем в середину города, — Вон там старинная церковь Сан-Доменико. При ней женский монастырь, если вдруг так нагрешишь, что даже дон Убальдо не спасет. При монастыре библиотека, а в соседнем здании подворье инквизиции.

— У вас есть еретики? — спросила Марта.

— Не знаю, — пожал плечами Гвидо, — Если бы не инквизиция, наверняка бы были.

С северного угля Гвидо показал на горы вдали.

— Через горы к нам приходят паломники. Там по пути стоят два аббатства. Сан-Антонио-ди- Ранверсо в долине прямо на дороге и Сакра-ди-Сан-Мигеле на высокой горе немного к югу от пути. Раньше весь поток шел через Сан-Мигеле, хотя и в гору приходилось топать, а на моей памяти паломники уже с год как предпочитают не подниматься в Сан-Мигеле, а пройти немного дальше до Сан-Антонио. Особенно, зимой, когда снег и лед.

Обошли три четверти города. Добрались до северо-восточных ворот.

— Здесь слезем и пойдем пожрем, а то в брюхе бурчит, — сказал Гвидо, — Ты как, голодная?

— Конечно. Но не умираю, могу еще погулять. Что там дальше будет по стене?

— Ничего интересного. Ворота Палатин, которые перед нами, охраняются двумя башнями. Подвал у башен общий, в нем городская тюрьма. Я там несколько раз чалился. Ворота без всяких укреплений, кроме башен, выходят на соборную площадь. Вот наш собор. Дальше вдоль стены к собору пристроен дворец епископа. Нам по какой-то черт прислали епископа из Генуи, еще и Медичи. Говорят, в местных раскладах в натуре не шарит, но толковый и сплеча не рубит. Сейчас за него викарий. То еще ссыкло, особенно при всех позолоченных задницах, которые на каникулы понаехали. Ничего не решает, но нам не больно и хотелось, чтобы он тут решал. Потом между дворцом епископа и замком просто большая площадь для всех городских собраний, а то соборная маленькая и на самом проходе. После площади замок, а там мы уже были.

— На площади, кажется, какая-то стройка?

— Это монахи к мистерии декорации строят. Если хочешь, посмотрим.

— А по ту сторону стены что?

— Порт. Кораблики там всякие, грузы, рыбой воняет. Порт речная братва держит, я туда лишний раз не хожу.

Отобедать Гвидо повел Марту не в какое-то заведение, а в проверенное место.

Тетя Сильвия предложила постную яичную пасту тайярин с сыром и трюфелем. Местное вино из винограда арнеис. И запеченную под сыром какую-то странную местную капусту.

Отдохнув, Марта предложила погулять еще, пока Гвидо не потянул ее в постель.

— Любой каприз за твои бабки! — ответил Гвидо.

Сходили в церковь Сан-Доменико. Помолились об удаче. Посмотрели, куда выходят ворота женского монастыря. Привратница сказала, что послушниц здесь хватает, а меценаткам всегда рады. Любое убежище за ваши деньги.

Марта пожертвовала золотой дукат, чтобы ее запомнили. Привратница позвала сестру поглавнее, и Марте устроили даже экскурсию по покоям и кельям с заходом в трапезную и дегустацией вин.

Гвидо предсказуемо не пустили, и он все время просидел в таверне напротив.

Вечером Гвидо повел Марту к собору. Крестный ход должен был выйти из замка, пройти кругом по городу, вернуться через дворцовую площадь и с соборной площади внести в собор священную реликвию. Плащаницу Иисуса, которую специально привезли из Шамбери.

— Я тут кое-кому должна показаться, — сказала Марта, — И хорошо, если у меня за спиной будут верные мечи.

— Мечей не обещаю, но верный нож будет, — ответил Гвидо.

— Давай встанем недалеко от Антонио с Филоменой.

— Давай. Ты как бы со мной, а я с семьей. О, вот и они, вон там.

Подошли к семье дона Убальдо. Поприветствовали празднично одетых старого дона, красавицу Филомену и скромного, но серьезного Антонио Кокки. Встали рядом.

Толпа волновалась. Несколько раз в сторону собора проходили важные господа, окруженные многочисленной свитой. Вот, кажется, коннетабль, а вот Маргарита Австрийская.

Так, а вот это генуэзцы. Знатные. Пришли позже и проталкиваются через простолюдинов к собору, чтобы встретить крестный ход поближе к воротам и зайти внутрь с королем и герцогом.

Кокки понадеялся, что его не узнают, но младший Спинола поздоровался первым.

— Добрый вечер, учитель!

— Добрый вечер, мой юный друг! — ответил Кокки и нервно оглянулся.

Рядом Филомена, дети дон Убальдо и Гвидо под руку с Мартой.

— Гвидо, отойди, — попросил Кокки.

— Что так? — ощерился Гвидо.

— Генуэзцы не должны знать про Филомену и детей.

Гвидо тут же выпустил руку Марты, поменялся местами с шурином и вынырнул рядом с Филоменой.

На его место встал Кокки.

— Антонио? — удивилась Марта, — При жене?

— Меня не должны видеть с ней, я же говорил, — недовольно шепнул Кокки.

— А со мной должны?

— Тебе-то какая разница?

— Лучше, чтобы враги не знали, что у меня есть ты.

— Вот как! — громко сказала Филомена на ухо Кокки.

Она поменялась местами с Гвидо сразу же, как тот поменялся местами с Кокки.

— У меня есть ты! Прекрасно! Я так и знала!

— Филомена, прекрати.

— Ты разбиваешь мое сердце!

Кокки обнял ее и шепнул на ухо.

— Нас не должны видеть вместе, особенно генуэзцы.

Филомена с негодованием вырвалась.

— Да все уже забыли, — прошипела она, — Тебе просто нужен повод полапать другую бабу!

— Гвидо, — негромко сказал дон Убальдо.

Гвидо схватил Филомену за талию и переставил по другую сторону от себя.

— Отстань, дурак! — крикнула Филомена так, что на нее забурчали со всех сторон.

— Мама! Дядя Гвидо! — закричали дети, — Не ссорьтесь с папой, он хороший!

— Тише, дети, — шикнул дон Убальдо, — Уже процессия подходит.

Филомена, Гвидо, Кокки и дети сразу же замолчали и выстроились, не мешая крестному ходу. Впереди шествовал викарий, а за ним монахи несли украшенный серебром резной деревянный реликварий, похожий на гроб.

Почти в начале процессии шел довольно нарядный монах.

— Дон Убальдо, — поздоровался монах.

— Отец Жерар, — поклонился дон Убальдо.

Отец Жерар на ходу перекрестил дона и его семью и двинулся дальше, приветствуя знакомых.

— Отец Жерар — Ваш духовник? — спросила Марта.

— Не то, чтобы мне сильно нужен был духовник, — хмыкнул Убальдо, — Но из всех, так сказать, духовных лиц, отец Жерар мне, так сказать, наиболее духовно близок. Хотя внуков крестить я бы ему не доверил.

Поклониться Плащанице пришли чуть ли не все монахи города. Реликвию привезли во дворец епископа, а уже оттуда рождественским вечером понесли крестным ходом в собор. Собор и дворец соприкасались стенами, так что маршрут крестного хода проложили петлей по городу, а то смешно получалось, вынести реликварий с одной стороны и занести с другой буквально в то же здание.

С процессией двигалось великое множества священников и монахов. Монахом больше, монахом меньше. И в толпе не видно, что один из них опоясан мечом поверх сутаны. Брат Витторио, порученец епископа Генуи и Турина Инноченцо Чибо, не упустил возможности поучаствовать в самом центре событий.

Кокки не узнал Витторио. Сутана делает человека невидимкой. Но Витторио узнал Кокки. Витторио постоянно вертел головой и искал знакомые лица. На всякий случай.

Их последняя встреча с Кокки закончилась не очень хорошо. Ученик не смог победить учителя. Они решили, что не будут проливать кровь друг друга и сразились палками вместо мечей. Витторио перед этим провел сложный бой против четырнадцати противников, а Кокки откуда-то взялся довольно бодрый, хотя и тоже со свежей кровью на руках. Витторио пропустил удар в голову и выпал из реальности. За то время, пока брат-демоноложец лежал без чувств, Кокки с сообщниками стащил у него из-под носа полную телегу золота.

Что Кокки делает в Турине? Неужели он добрался досюда с этим золотом, не попавшись ни французам, ни имперцам? А мог. Если в том же Парпанезе нанял лодку и поднялся на ней без перевалок и пересадок до самого Турина.

Нет, вряд ли. Кокки не вор. Более вероятно, что мессир Максимилиан нанял его как дополнительную защиту для своего обоза. Рыцарь до этого уже нанимал Кокки за какие-то безумные деньги.

Что это за дама рядом с Кокки? Та же, что была в Парпанезе? По приметам это может быть та самая Рыжая Фурия, которую в Генуе искал Лис Маттео, из-за которой поссорился с Кокки, но позже помирился. Она потом была с Кокки в Парпанезе, где одна ошибка в бою обошлась Витторио в десятки тысяч дукатов.

Но Лис искал ее не для себя. Мало кто в Генуе знал, что Лис искал Рыжую, чтобы отомстить за убийство служащего Банка Святого Георгия. Потом еще говорили, что она участвовала в нападении на французскую таможню.

Подойти к Кокки и спросить насчет золота? Отличный план. Надежный, как кинжалом в брюхо. Кокки любезно сохранил жизнь бывшему ученику точно не для того, чтобы тот повел себя как неблагодарная свинья и пошел на второй заход за тем же золотом.

Что, если Банк до сих пор не прочь заплатить сто дукатов за рыжую? Здесь, конечно, есть и другие генуэзцы. Но не весь город знал, что Рыжую стоит поискать рядом с Кокки, а главная примета у нее сейчас упрятана под платок. Ладно, одна из главных примет. Для всех, кто ее не видел, она «рыжая».

Процессия как раз подходила к собору. Сейчас установят реликварий и начнут впускать господ по старшинству, а простолюдины останутся на площади.

— Дорогу Его Величеству и Их Высочествам! — закричали герольды.

От замка Акайя к собору направлялась торжественная процессия с сеньором Турина и самыми высокопоставленными гостями королевских кровей.

Прочие же благородные господа ожидали на небольшой площади перед собором, куда простолюдинов и вовсе не пускали. Стража отсекла голову крестного хода с монахами. Витторио не стал входить в собор с остальными, а развернулся и потрусил к замеченной ранее генуэзской делегации.

К кому же еще, как не к тому, кого Его Преосвященство называл Дорогой Друг. Пес его знает, насколько он друг и насколько дорогой, но хотя бы не враг.

— Ваша Светлость? — поклонился Витторио.

— Витторио? — поморщился Дорогой Друг, — Что-то срочное?

— Если Вам угодно, то может быть и срочное. Ваш любимый Банк еще ищет Рыжую Фурию и дает за нее сто дукатов?

Дорогой Друг вздрогнул. Только сегодня утром курьер привез ему депешу из Генуи. Мол, ваш советник по особо пакостным делам Альфонсо Тарди действительно мертв, но умер он не тогда и не там, как вы думаете. Отец Инноченцо Чибо аргументировано утверждал, что за кражей золота королевы стояли не Медичи и вообще не внешние враги, а посчитавший себя несправедливо обиженным предатель внутри Банка. Конечно, Тарди мог предать и не сам по себе, а продаться внешним врагам, но в пользу этой версии отец Инноченцо не говорил ничего. Может быть, потому что он сам из рода Медичи и по сути их запасной претендент на папскую тиару.

«Рыжая» же проходила по одному из дел, которые вел Тарди и не довел до логического завершения. Наследство Маркуса Крафта, известного как «Маркус из Кельна». Со слов Тарди, покойник сам пришел за своим наследством и для подтверждения личности взял и застрелил писаря. С благословления старших управляющих Банка, Тарди получил сто дукатов, которые передал родственникам покойного, чтобы они наняли кого-то достойного для справедливой мести.

По достоверной информации, Рыжая и ее якобы покойный муж покинули Геную. По слухам, перед этим они еще и поучаствовали в нападении на французскую таможню совместно с «патриотами» и просто мародерами. И, что самое главное на сегодня, Рыжая предположительно причастна к исчезновению Габриэля Морского Кота и пятидесяти тысяч дукатов золотом, которые тот должен был отвезти в Рим для кардинала Помпео Колонны. Определенно, она стоит ста дукатов.

Но почему ее сдает брат Витторио, верный слуга епископа, флорентинец и некоторым образом тоже человек Медичи? Покойный Габриэль ошибся с обвинением, что Рыжая работает на Медичи? Или она их предала? Но тогда Витторио разобрался бы сам. Или предает Витторио? Это крайне маловероятно. Или Витторио не знает, что Рыжая тоже работает на Медичи? Он, конечно, верный человек епископа, но не настолько умный, чтобы епископ обсуждал с ним других исполнителей тайных миссий.

— Да, она стоит ста дукатов, — ответил Дорогой Друг, — Где она?

— Здесь, на площади. Если Ваши люди не знают ее в лицо, то она высокая, а сиськи по ведру каждая. Одета по моде ландскнехтов. волосы убраны под платок. И рядом с ней Антонио Кокки, а уж его-то узнает каждый человек меча в Генуе.

— Прекрасно. Отойдем на пару шагов.

Дорогой Друг подвел Витторио к Лучиано Первому, сеньору Монако. По состоянию на 1521 год Монако это замок, порт и несколько деревень. Не герцогство, не графство, не княжество и вообще никакого титула своему сеньору не приносит. Гримальди и без того древний род, Монако у них не единственные владения и не единственный источник доходов. Вышеупомянутый Габриэль Морской Кот приходился семье Гримальди признанным бастардом, и считался достаточно значимым членом семьи, чтобы за него отомстить.

— Если Вас еще интересует Марта Крафт, то она в Турине и с очень дорогим телохранителем, — сказал Дорогой Друг.

— Интересует.

— Тогда по возможности, поймайте ее живую. Я хотел бы знать, что она здесь делает, а Вас могут заинтересовать обстоятельства того морского боя.

Сеньор Монако повернулся к своей свите и выбрал одного из сопровождающих.

— Ламберто, подойди сюда. Есть задача. Взять живой или мертвой.

— Слушаюсь, Ваша Светлость, — ответил Ламберто Гримальди, один из дальних родственников сеньора. В свиту входили и более близкие родственники, и охрана, и слуги. Поручение досталось тому, у кого для него не слишком высокое положение в обществе, но при этом достаточно смелости и ума, чтобы не провалить задачу.

— Ты, ты и ты, — Ламберто отошел в задние ряды и выбрал из сопровождающих наиболее подходящих головорезов.

Сейчас высшая аристократия войдет в собор без сопровождающих, а все остальные останутся на площади.

Трое избранных кивнули и двинулись через толпу за Ламберто и Витторио, не заступая дорогу сильным мира сего, которые уже двинулись вслед за королем Франции и герцогом Савойи в ворота собора.

— Мы кого-то убьем в рождественскую ночь? — спросил один из монегасков.

— Мы кого-то похитим. То есть, арестуем. Даму, — ответил Ламберто.

— Она с охраной?

— Да. Говорят, что это мастер меча. Верно, монах?

— Верно, — ответил Витторио, — Поэтому я не буду подходить близко. Вот они.

— Да она выше меня! — сказал тот же монегаск.

— Антонио, не щелкай клювом! — сказал дон Убальдо.

Кокки обнимал Филомену и шептал ей на ушко какие-то нежности. Отвлекся и вопросительно посмотрел на тестя.

— К нам проталкивается рыцарь, вроде бы со свитой.

— К нам?

— Ты раз подписался на дело, так хотя бы головой по сторонам верти. Вдруг к этой твоей.

— Твоей? Так у вас… — начала Филомена.

— Замолчи! — шикнул на нее отец, — Если что, уходим. Антонио и Гвидо разберутся.

Гвидо, похоже, увлекся Мартой и вывел правильную модель поведения. Легкий флирт с легкими прикосновениями. Сейчас Марта уже по собственной инициативе взяла его под руку. Кокки почувствовал легкую ревность, но именно, что легкую, не до отключения мозгов. На глазах у Филомены Марта пусть мутит хоть с чертом, живее будет.

Рыцарь, похоже, проталкивался к Марте. На полголовы выше простолюдинов и в черном бархатном берете. Кокки приподнялся на цыпочки. За рыцарем толпа смыкалась не сразу. Будто в кильватере шли еще несколько человек. Дон Убальдо очень внимательный.

— Марта Крафт? — спросил рыцарь.

— Да, — обернулась Марта.

— Иди с нами.

— Куда? Вы кто?

— Именем короля.

Гвидо растерялся. Если бы какой-то простолюдин подкатил к Марте, он бы сразу пояснил, чья тут дама. Если бы этот щеголь достал оружие, то тут тоже ничего не поделать, надо защищать свою женщину как себя самого. Но что делать, когда благородный рыцарь при мече и, кстати, при свите, просто берет твою даму за локоть и пытается увести? Еще и ссылается на короля.

— Мессир, отпустите даму, — сказал Кокки.

Ламберто Гримальди недовольно посмотрел на него. Как генуэзец, он знал, что в Генуе преподает фехтование некий Антонио Кокки, но лицом к лицу они не встречались.

Люди вокруг попятились от Гримальди и Кокки, притесняя соседей. Монегаски двинулись к Кокки с разных сторон.

— Здесь негде выхватить меч, — сказал Кокки и достал кинжал.

Он рассчитывал, что просто приставит клинок к груди рыцаря, Марта сбежит, а Гвидо и дон Убальдо как-нибудь подвинут толпу, чтобы разделить их с рыцарем.

Не прокатило. Ламберто парировал своим кинжалом достаточно быстро, чтобы Кокки остановил движение на полпути. Они замерли, глядя друг на друга. Каждый мог поразить другого, вытянув руку, но получал бы удар в ответ.

Гвидо отступил в толпу и вынырнул за спиной ближайшего из монегасков. Другие двое достали кинжалы. Первый на расстоянии вытянутой руки от Кокки, второй за спиной у первого.

— Ну, давай, — сказал Ламберто и скосил глаза на Марту, — Он с тобой?

Марта никогда не занималась никаким даже подобием рукопашного боя или фехтования. Стрелять она умела, это не отнимешь. Во всех инцидентах, где ей случалось противостоять мужчинам или чересчур наглым женщинам, она опиралась даже не на силу, а на массу.

Господь наделил Марту достаточным ростом, чтобы смотреть в глаза крупным мужчинам, приятными округлостями, превышающими возможности рук даже крупных мужчин, и остальной фигурой, пропорционально дополняющей первое и второе.

Марта бесхитростно схватила рыцаря обеими руками за левую руку, которой он держал ее чуть выше локтя, и еще более бесхитростно упала, подогнув ноги.

Ламберто не упал. Но пошатнулся и сделал маленький шаг в сторону. Марта сильно рисковала, что он ударит ее своим кинжалом. Не ударил. Значит, или надеялся взять живой, или не хотел стать причиной кровавого скандала с истерикой на всю площадь в рождественскую ночь.

Сильные мира сего относятся без снисхождения к тем, кто нарушает их внутреннюю гармонию. Многие из них еще и довольно мнительны. Испорченный кровопролитием праздник, один из важнейших праздников доброго католика, они посчитают за плохой знак. Наказанием за подобное может стать арест и темница без всякого суда. Как бы просто в назидание за скверное поведение, пусть виновный посидит немного, а судить его необязательно, не такое уж тяжелое прегрешение. Посаженный по личному распоряжению короля или герцога будет сидеть до тех пор, пока не последует такое же распоряжение его отпустить. А оно может вообще не последовать, если Его Величество за важными делами просто забудет про какого-то смутьяна.

Кокки ударил ближайшего монегаска. Тот сразу перехватил его за запястье левой рукой, а Кокки в свою очередь схватил противника за правую, вооруженную руку. Резким движением правая рука Кокки вывернулась из захвата, и его кинжал пробил насквозь правое предплечье монегаска. Убивать без крайней необходимости он не хотел. Если начнется резня, то Марта все еще в руках у рыцаря. Раненый отскочил назад, уронил свое оружие и зажал порез левой рукой.

Ламберто стряхнул с руки Марту и направил кинжал на Кокки. Тот покачал головой и посмотрел направо, а потом налево. Ламберто проследил за его взглядом. Монегаск справа оседал с петлей на шее, его глаза уже закатились. Гвидо встретил взгляд Ламберто, скинул удавку, ввинтился задом между двумя почтенными тетеньками и исчез из виду. Монегаск слева упал на колени и схватился за правое бедро. Светлый чулок потемнел от крови. Кто-то из толпы, возможно, и сам дон Убальдо, ткнул его острым ножом в уязвимое место, нырнул обратно в людское море и там потерялся.

Эй! — крикнул Ламберто, наставив кинжал на Кокки, — Все два шага назад!

Толпа зароптала.

— Ты не устроишь резню в Рождество на площади! — крикнул Кокки, чтобы все слышали, — Стража!

Вряд ли ближайший стражник находился достаточно близко, чтобы услышать. Ламберто стражи и не боялся. Но вокруг среди простолюдинов прятались не меньше двух вооруженных врагов.

— Назад — негромко сказал он своим.

Краем глаза увидел, что невысокий мужчина подал Марте руку, она поднялась, и они вместе пытаются уйти в толпу. Марта довольно крупная и не может ввинтиться на раз-два.

— Стой! — приказал он Марте и протянул к ней левую руку.

Марта отпрянула, а Кокки сделал шаг вперед, выставив перед собой кинжал.

— Со мной тебе понадобятся обе руки, — сказал он, — И еще две, чтобы прикрыть спину.

Монегаски сами соображали, что против агрессивной толпы надо вставать спиной к спине. Раненый в ногу похромал за спину рыцаря, а раненый в руку присел и похлопал по щеке задушенного. Тот открыл глаза и приподнялся на локте.

Ламберто повернулся правым боком к Кокки, левым глазом стараясь не упустить из виду Марту.

— Взять ее! — скомандовал он своим.

Но у раненых ничего не вышло. Толпа шатнулась и втянула в себя Марту. Она похоже, нагнулась и скинула коричневый шаперон, оставшись в платке. Ламберто потерял ее из виду.

Кокки отсалютовал клинком, убрал кинжал в ножны и тоже растворился в толпе.