За кулисами в Турине (Плохая война – 7)

6. Глава. 26 декабря. Настоящий атаман получше Тодта

— Рождество мы встретили, плащанице поклонились. Отыграем мистерию и поедем обратно в армию, потому что жить здесь слишком дорого, — сказал Тодт.

— А каникулы?

— Каникулы это праздное провождение времени в грехах.

— Но это праздники в честь Рождества Христова. Завтра будет рыцарский турнир у замка Монкальери. Послезавтра наша мистерия. После послезавтра будет День избиения младенцев, потом День Дурака.

Тодт вовсе не был упертым святошей и врагом любых развлечений. Он не только окормлял своих прихожан на войне, но и в мирное время разделял с ними их скромные жизненные радости. Даже в мистериях участвовал, хотя, строго говоря, священнику подобное не положено. К турнирам же относился скорее положительно. Воинское мастерство угодно Богу, потому что путем воина попадают в Царствие Небесное.

— С турнирами связаны семь смертных грехов… — строго сказал Тодт. Назидательно, но без души. Положение духовного наставника обязывает про некоторые вещи говорить строго.

— Тогда тем более надо пойти. И наш Юстиниан, который Устин, там будет, я бы на него посмотрел.

— Нам с тобой декорации надо строить в Турине, а турнир в Монкальери.

— Ты говорил, чтобы я был на репетиции кулачного боя, про декорации не говорил. Я тебе все холсты загрунтовал, всю работу сделал. Хочу смотреть турнир. У нас завтра кулачный бой, меня на главное место в строю поставили, а я в жизни с рыцарями на кулаках не бился. Я и рыцарей-то с того времени, как откинулся, всего одного видел!

— Вон оно как. Ты не из праздного развлечения на турнир идешь, а ради послушания, которое нам отец Августин назначил. Сходи с Устином и Книжником. С ними же вернешься. И на послушании по кулачному бою расскажешь, что нового узнал.

Пока Устин с Книжником еще не уехали, Мятый нашел время и подошел к приору Сакра-ди-Сан-Мигеле. Отец Жерар собрал своих на заднем дворе недалеко от кузни и бросал всех перекатом через спину, как показал Устин. Забавно. Духовное лицо балуется борьбой. Зачем ему это? Ведь кулачный бой состоится на мощеной площади.

— Отец Жерар, а мы будем отмечать день дурака? — спросил один из монахов.

— Конечно, будем, — ответил приор, — Все будут, и мы будем. Что в городе устроят, не знаю. Может, шлюху на осле прокатят, может короля шутов. Но мы тут только смотрим! Чтобы без палева.

— Ясен хрен.

— Потом к себе вернемся и тогда уже повеселимся. Паломников выгоним, поваров в деревню отправим. Вы все оденетесь как придурки. В одежду наизнанку и задом наперед, в баб, в звериные шкуры. Выберем кого-то из вас дурацким епископом. Отведем в церковь, по пути пару кругов по двору намотаем. Отец Ручка нам на флейте сыграет, кто-нибудь в барабан постучит, а мы блатные песни попоем.

— И дурацкую мессу сыграем? Правду говорят, что можно?

— Правду. В церкви дурацкий епископ отслужит перед нами мессу…

— Мы же не умеем.

— В том и фишка. Выбрать надо того, кто сам шутить умеет, и на шутки не обижается.

— Мишеля! — предложил брат Николя, — И в бабу его оденем.

— Да, давайте Мишеля, — согласилась братия.

— Отца Амвросия за служку поставим, — продолжил Жерар, — Он на дурацких мессах не хуже шута отжигает. В прошлый раз в кадило вместо ладана подметки с плесенью положил.

Монахи рассмеялись.

— Потом прямо в церкви будем пить вино и играть в кости и в карты, а дамы с первого этажа нам станцуют. Только чур по углам не срать и не блевать!

— Баб бы побольше, — вздохнул один из монахов, — Их же там две на всех.

— Порвут, — сказал брат Николя, — Вот точно порвут. Не удержу.

— Решим, — твердо ответил приор, — Время есть, я все порешаю. Бабы будут.

— Еее!

— Только сами не палитесь. Нужна будет помощь, я сам выберу кого надо.

— В послушание по ловле баб!

Мятый незаметно затесался в задний ряд и подслушивал.

— Тихо все! — скомандовал отец Жерар, — Николя, раздай лещей, чтобы не лыбились по-грешному. Построились.

Мятый попытался незаметно исчезнуть, но не успел. Брат Николя ухватил его за сутану, брат Ручка упал на землю и схватил на ногу, и еще пара монахов уперли Мятому в спину и в живот откуда-то взявшиеся ножи.

— Тссс! — Жерар через плечо оглянулся на кузню. Там с раннего утра что-то щелкало и шипело, но дверь оставалась открытой, в отличие от вчерашнего.

— Отец Жерар, вы что! — шепотом взмолился Мятый, — Я же свой, из арестантов.

— От арестантов тюрьмы ломятся, а верных людей я каждого штучно отбираю, — ответил Жерар, — Ты зачем подслушивал? Наши шутки, знаешь, не для тех, кто буквально все понимает.

— Буквально это как?

— Это по букве, тупо как сказано. Мы люди ученые и шутим метафорами.

— Типа как феня блатная, лохи подумают одно, а свои поймут другое?

— Типа того. Ты по делу пришел или чтобы наушничать? Со стукачами у нас разговор короткий.

— Отец Жерар, я Вам одну штуку принес.

— Показывай.

— Вот, — Мятый порылся в поясной сумочке и окопал железку из ящика с песком.

— Это грузило или гиря? Что бы ни было, ты не мастер литья. Переделай.

— Это из кузни.

— Так это ты ночью шороха навел? — спросил брат Николя.

— Я. Говорю же, я свой.

— Подстава, — сказал кто-то сзади и сильнее уперся острием в спину, — Мочить надо.

— На грешное не благословляю. Пока, — сказал отец Жерар, — Разошлись со двора. Живо. Николя, ты останься.

Монахи слушались приора как… как и положено нормальным духовным лицам слушаться духовного отца.

— Ты зачем туда полез, дурак? — спросил Жерар.

— Не надо было?

— Не надо было, но прощаю, — Жерар забрал железку, — Где в кузне ты это взял и зачем?

— Там большой ящик с песком. Они что-то льют.

— Ничего они не льют. С утра следим. Дверь открыта, они порошки смешивают и на пробу по чуть-чуть поджигают. Пьетро ватных жаб притащил и мешков. Отец Августин сказал, фейерверки будут. Похоже, их и делают.

— Вчера весь день литьем занимались. Вот это лили.

— В формы? Или в песок?

— Получается, что в песок.

— Они делают формы для отливки из песка? — уточнил Жерар.

— Не знаю. Я пошарил руками в ящике, там просто рыхлый перекопанный песок. И такая штука.

— Я поговорю со своими. А ты не лезь без особого распоряжения. На нас и так косо смотрят. Если из-за тебя нас выгонят, я рассержусь.

— Виноват, отец Жерар, больше не буду. А хотите знать больше про алхимика и подмастерье?

— Хочу.

— Я вечером расскажу. Отец Тодт меня благословил на турнир посмотреть.

На ристалище Мятый пришел в сутане вместе с Книжником и Устином. Сутаны всем участников кулачных боев выдал отец-госпиталий аббатства. Стража не получила указания гонять монахов, да никто и не думал, что монахи будут толпиться на турнире в значимом количестве.

Конечно же, Мятый и не собирался ничему на турнире учиться, а пошел в первую очередь, чтобы не пропускать зрелище. В тюрьме он соскучился по хорошим зрелищам больше, чем по хорошему хлебу.

Посмотрел, как ловко держится в седле Устин. Совсем не так, как католические рыцари, но тоже хорошо. И седло у него не боевое, и посадка другая, и конь явно ведь не боевой. Если бы эти русские жили здесь рядом, то католики бы давно уже наловчились их бить. А то приезжает раз в сто лет один такой шустрый и ловкий и бьет всех чисто на неожиданности. Как новый жулик в город приехал и лохов на новой теме разводит.

О, а это Фредерик фон Нидерклаузиц. Поздоровался с Устином. Сам не участвует, доспехи не захватил. Эээ… Кармина Ладри? И при ней за служанку девушка с пирогами. Как ее, Маринелла? Которая после свадьбы Фредерика и Кармины рассказывала, как петь маттинату. И целовалась, кстати, с Симоном.

Следуя за Устином и Книжником, Мятый посмотрел и бой три на три. С удивлением обнаружил, что в Турине появился и Максимилиан фон Нидерклаузиц. Отметил, что Фредерик не подошел поздравить дядю с победой.

Походил между ристалищами еще немного. Устин и Книжник уехали в Турин, а Мятый остался следить за Фредериком. Обнаружил, что на турнире немало генуэзцев, в том числе и фехтмейстер Антонио Кокки, а при нем фрау Марта. Баба, которую везли пассажиркой из Генуи в Марсель. Только там она была брюнетка, а сейчас рыжая.

Решил, что пора и в Турине отметиться, украл мула и ускакал.

На площади уже стояли сцена, Вавилонская башня, качели и трибуна. Работа кипит везде. Два десятка стражников отгоняют зевак.

Устин уже тут. Репетирует, как он поражает копьем с седла аббатского повара. Повар немного пьян. Только этим можно объяснить, что он падает на колени, а не убегает, когда на него несется всадник с копьем.

Книжник стоит за конторкой на сцене.

— Lorem ipsum dolor sit amet, consectetur adipiscing elit. Слышно меня?

— Немного громче и медленнее! — отвечает Тодт с дальнего края господской трибуны.

— Sed do eiusmod tempor incididunt ut labore et dolore magna aliqua. Так лучше?

— Так хорошо.

Если уж Тодту слышно, то всем остальным тем более будет слышно. Кстати, он что, получается, сам не занят? Прекрасно, значит и послушника не займет.

Рядом на сцене Трибуле и Колетт с пачкой листов.

— Плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть, — продекламировала Колетт.

— Мы не замерзнем тут в костюмах Адама и Евы? — поежился Трибуле, — Прохладненько.

— Я не замерзну, — ответила Колетт, — Тебе какого-нибудь зелья сварить?

— Сейчас спросим. Эй, Змий!

На краю сцены сидел повар, который завтра должен будет играть Змия.

— Что угодно мадам?

— Ты, кажется, повар. У тебя найдется средство от холода?

— Московский сбитень на вине, — ответил повар, — Похоже на глинтвейн.

— Я знаю, что такое глинтвейн. Он очень быстро остынет, а если держать его на подогреве, то вино выветрится.

— Если угодно мадам, я попрошу у алхимика.

Симон как раз копался под сценой.

Бабах! — из-под помоста вырвалась струя дыма. Все закашлялись.

— Что ты делаешь? — крикнул аббат, который только что подошел, — Хочешь мне короля отравить?

— До трибуны дым не долетит, — возразил Симон.

— Ну-ка давай, что у тебя еще за сюрпризы?

— Гром, молнии и огненный град.

— Не вздумай палить здесь.

— А где?

Аббат оглянулся.

— Вон, на стене. Эй, брат Жан!

— Слушаю!

Брат Жан руководил мужиками, которые таскали воду в фонтан Страстей Египетских.

— Налейте еще несколько бочек. Наверняка что-нибудь загорится.

— Нальем.

К аббату подбежал тощий мелкий мужик с флейтой, а за ним свора собак.

— Ваше преподобие! Почему нам так мало участия? Мы же готовились!

— Потом, сын мой, все потом. Еще День избиения младенцев. Еще День Дурака. Все успеется.

Мужик поставил флейту на уровне колена, и собаки одна за другой перепрыгнули через нее. Потом повыше, и снова все перепрыгнули. Потом на уровне пояса, и прыгнули только две собаки, но обе красиво.

— Мы и танцевать умеем.

Мужик заиграл бранль, и собаки пошли по кругу. Где положено, они останавливались, поворачивались мордами в центр круга и вставали на задние лапы.

Бабах! Собаки с визгом разбежались.

— Это еще что? — гневно обернулся аббат.

— Египетская жаба, — ответил Симон, — Виноват, не предупредил.

— Смотри у меня.

Пьер Песий Доктор снова собрал своих собак, но теперь на аббата набежали черти. Четверо чертей, одетых в черное, в маски с рогами и вооруженных кухонной утварью. Половник, скалка, ухват, щипцы.

— Да дьяволы как дьяволы, — отмахнулся аббат, — Вот на сцене шут, к нему идите.

Дьвволы посмотрели на сцену. Трибуле и Колетт все еще не закончили.

— В прошлый раз у нас в Шамбери такая дьяблерия была, закачаетесь, — сказал один из ряженых.

— Какая? — спросил другой.

Мятый подошел поближе. Что там за дьяблерия?

— Город ставил «Мистерию страстей господних», в состав которой входит «большая дьяблерия». Все есть, не хватает только одеяния для Бога-Отца. Пошли к ризничему в аббатство. Ризничий, жадина такая, говорит, хрен вам в мирские рыла, а не священные одеяния для шутовства.

Знакомая история. Мятый слышал ее в тюрьме. Сейчас веселье начнется.

— Мэтр наш пришел грустный такой и говорит дьяволам, — продолжал рассказчик, — Ставлю бочонок вина, если проучите ризничего. Ну мы такие собрались, подкараулили ризничего, а он на лошади ехал, и выскочили такие, дьяволы дьяволами. Ударили в медный таз, бросили в лошадь горящей смолой.

— И кобыла понесла? — предположил Мятый.

— Понесла. Галопом. Рванула как пуля. Как черт от ладана.

— Как ладан от черта! — пошутил другой дьявол, и все засмеялись.

— И сбросила ризничего? — продолжил Мятый.

— Он же не рыцарь. Ясно дело, сбросила. Только нога застряла в стремени.

— И оторвала монаху руки-ноги-голову, до монастыря одна нога доехала.

— Не умеешь рассказывать, так не лезь! Прикиньте, из голоевшки мозги вылетели, прямо как свиные. Одна рука тут, другая там…

— Эта байка старше меня, — сказал Мятый, — Тебя там не было и быть не могло. И Шамбери не при чем. Там был Виллон из Сен-Максана, это я помню.

— Что ты умничаешь, придурок? — начал рассказчик и замахнулся скалкой.

Мятый врезал ему кулаком в бок под ребра. Трое прочих дьяволов предсказуемо вступились за товарища. Двое схватили Мятого за рукава, а третий замахнулся половником.

Мятый с силой наступил на ногу левому, уклонился от удара и принял половник вскользь по плечу. Присел, скользнул правой рукой внутри широкого рукава и ухватил правого дьявола под гульфик. Тот взвизгнул и ослабил хватку.

Левой рукой Мятый перехватил запястье дьявола с половником, который снова бил сверху вниз. Правой ударил под дых и левой согнувшегося в висок.

Тяжелая скалка прилетела в лоб. Мятый плюхнулся задницей в лужу. Тут же оттолкнулся руками, зацепил скалочника двумя ногами за ногу и заставил упасть. Перекатился от удара ухватом и вскочил.

Ухват — не копье. У него нет острого наконечника, которым можно порезать руки. Мятый не отскочил от следующего удара, а сделал шаг навстречу и схватился за древко сначала правой, а потом левой. Рывком вывел дьявола из равновесия, левой схватил за одежду на плече и два раза сунул правой в лицо.

За это время вскочил дьявол со скалкой. Поскольку кобудо в Европе так и не придумали, Мятый совершенно не рисковал нарваться на мастера боя хозяйственным инвентарем. Ухват же, свалившийся в руки, это по сути палка. Основа и база фехтования. Один прицельный удар по внутренней стороне бедра, второй по голове — и готово.

Мятый оперся на ухват, переводя дух. Среди прочих, не него глядели аббат отец Августин, Тодт и Трибуле.

— Это моя армия? — спросил Трибуле со сцены, — Мне с ними идти к королю на турнир?

Четверо дьяволов лежали на брусчатке. Двое шевелились, двое как мертвые.

— Сможешь развлечь Его Величество без дьяволов? — спросил аббат.

— Как про два пальца пошутить!

Важно правильно поставить вопрос. Еще бы Трибуле сказал, что не сможет. Он всю жизнь только тем и занимается, что развлекает короля без туринских дьяволов.

— Отец Тодт, разберитесь.

— Уточните, Ваше Преосвященство, — попросил Тодт, — Я не местный.

— Грузи их в свою телегу и вези на подворье Святого Валентина. Это церковь на полпути к аббатству между дорогой и рекой. Сдай тамошнему врачу, и чтобы никто, включая меня, не знал, кто из них здоров, ранен и убит до утра послезавтра.

— Понял.

— Теперь ты, — аббат ткнул пальцем в Мятого.

— А чего они, — растерялся Мятый, — Их много, а я один. У меня вообще послушание по рукопашному бою.

— Раны есть?

— Вроде нет.

— Завтра победим, — помилую. Дезертируешь или быстро ляжешь — тюрьма. Отец Тодт, последи, чтобы этот не сбежал.

— Слушаюсь.

Аббат и Трибуле занялись своими делами, а Тодт и Мятый повезли дьяволов по указанному адресу. По пути еще двое зашевелились. Мятый подумал, что ушибленный палкой не оживет. Но Тодт сказал, что больше всех пострадал стукнутый в висок. Упал затылком на мостовую.

— Даже не знаю, что с тобой делать, — сказал Тодт, — Вот вроде и ты дурной, но они-то еще дурнее?

— Куда уж дурнее?

— Ты себя в зеркале видел?

— Не-а. Откуда у меня зеркало? В луже видел.

— Любой нормальный человек посмотрит тебе в глаза и увидит Ад. Бездну. Пропасть. Смерть. Как можно по доброй воле на тебя задираться?

— Да можно, — пожал плечами Мятый — Не они первые.

— Дьяблерии — зло. На нормального человека надень морду черта, да еще разреши вести себя как черт, так он и очертенеет, что самим, прости Господи, чертям в аду тошно станет.

Вечером отец Жерар сам подошел к Мятому.

— Брат Ручка отлично разбирается в литье металлов, — сказал отец Жерар, — И в чеканке. Никакой это не свинец, а чистое олово.

— Чистое-чистое? — удивился Мятый.

— Это не оловянный сплав для фальшивых монет. И не сплав, из которого делают ложки. Просто олово. И это не отливка в форму. Это просто олово, просто вылитое в песок.

— Зачем?

— Не знаю. Может быть, они что-то переплавляют.

— Свинец в олово? Так можно?

— Существует некий философский камень, который позволяет получать из одних металлов другие, — задумчиво сказал отец Жерар, — Но я ни разу не слышал даже легенд, чтобы его использовали иначе, как для получения золота.

— Не, — ответил Мятый, — Это не золото. Я однажды на корабле спросил у Магистра Иеремии. У того еще, настоящего Иеремии, правда ли, что алхимики умеют превращать свинец в золото. И он пошутил, что если он выйдет на рынок Генуи с алхимическим золотом, то из него набьют чучело и выставят на площади Банки.

— А если он выйдет на рынок Турина? Кто догадается, что золото алхимическое?

— Ой, точно.

— Но тебе лучше не лезть. Чернокнижник легко превратит в жабу такого, как ты.

— Ага. И французы меня съедят. Пьетро говорил, что на Магистра, на того еще Магистра, однажды наехала крутая братва, а он их всех превратил в жаб. И что делать?

— У колдунов есть средства против крутой братвы, но нет средств против креста Господня, святой воды и благословенного огня. Придет время, и мы им займемся.

— В инквизицию пожалуемся? Говорят, в Турине есть.

— Даже не думай.

— Почему?

— На соседний костер пойдешь. Я могу говорить с инквизицией на равных. Ты — нет.

— Поговорите?

— Поговорю, но не сейчас. Мы не должны гадить отцу Августину. Сначала мистерия, потом все остальное.

— А мы больше не хотим посмотреть, чем они там занимаются?

— Хотим, но благословившись и со святой водой. Ты не вздумай. Пока мои люди тут, если что где пропадет, все подумают на них. Знаешь, как-то, что ты сделал, называется на воровском языке?

— Подстава?

— Ага. Я на тебя стучать не буду, но ты больше туда не лезь.

— Знаете что, отец Жерар? Я Вам не говорил, что алхимик Иеремия Вавилонский на самом деле никакой не Иеремия?

— Нет.

— Его зовут Симон. И в Генуе он был учеником у настоящего Иеремии. Симон мне сам признался, что Иеремию убили враги. Не то освященной пулей в лоб, не то еще как-то, я не понял.

— Интересно. Хотя для нас это ничего не меняет. Все алхимики когда-то были учениками алхимиков.

— Этот Симон приехал сюда не один. Видели, вчера вечером дворянин приезжал? Его зовут Фредерик фон Нидерклаузиц, и в последний раз я его видел уплывающим с полной телегой золота.

— Где? — у отца Жерара прямо глаза загорелись.

— На пристани Парпанезе вниз по течению отсюда.

— Откуда у него золото? — как бы скептически и незаинтересованно спросил отец Жерар.

— Мы с Тодтом везли золото в французскую армию. В Парпанезе на обоз напали папские из Пьяченцы. Мы свою часть доставили, а этот Нидерклаузиц, когда началась заварушка, свалил на пароме с двумя корсиканцами. Потом объявился здесь. Он сказал Тодту, что положил золото на сохранение у епископа в Пьяченце. Но сами подумайте. Как может быть, что на нас напали люди епископа Пьяченцы, и он милостиво принимает на сохранение то самое золото, которое хотел отбить?

— Может быть, Нидерклаузиц с самого начала был в сговоре с епископом? А засада постановочная?

— Слишком заморочно. И не был он ни в каком сговоре. Мы же бок о бок с ним с самого Марселя. Я думаю, что Нидерклаузиц просто соврал на ходу. Никакого епископа он в глаза не видел, а золото просто перегрузил на лодку и пошел на ней вверх по течению до Турина.

Отец Жерар пожал плечами.

— Сегодня на турнире я видел старшего фон Нидерклаузица. Максимилиана, который командовал нашим обозом. Фредерик к нему даже поздороваться не подошел. Он украл золото у родного дяди!

— Может быть, — нейтрально отозвался отец Жерар.

— А еще Фредерик женился в Генуе на Кармине Ладри, не слышали?

— Конечно, не слышал. А должен был?

— Так вот, этот Пьетро Ладри, который якобы ученик алхимика, на самом деле никакой не ученик алхимика, а брат Кармины, повар и владелец известного в Генуе заведения «У Мавра». Известного по нашу сторону закона, я имею в виду.

— Ага.

— Он вообще из Генуи не выезжает, потому что на кого он заведение оставит. Там ведь не только еда. Там и скупка и все такое. Но сейчас он все бросил и привез Нидерклаузицу в Турин его жену и алхимика. И лично парится в кузне, дрова в горн подкидывает.

— Если бы ты принес каплю золота, я бы подумал, что они там переливают золото.

— Они и переливают золото. Я думаю, что они заливают его оловом, чтобы перевезти через границу. Когда каникулы закончатся, все эти гости города поедут по домам. И король со свитой, и королева со свитой. Никто, конечно, не будет с французской стороны дворянские обозы останавливать и досматривать, как купеческие.

— Оловом? А с утра алхимик сказал, что они льют свинец.

— И ему все поверили на слово, потому что всем наплевать, что они там льют.

— Ладно. Ты, главное, не спугни их, пока мы не закончим с мистерией. Еще раз увижу подставу, мои парни тебя поколотят.

— Меня в Лаванье чем только не били, — фыркнул Мятый, — Я сегодня за раз четверых дьяволов положил.

В руке отца Жерара волшебным образом появился стилет длиной в пару ладоней. Острие уперлось Мятому в солнечное сплетение.

— У почти всех моих парней такое прошлое, что они иногда борзеют, и приходится с ними побазарить за устав и хорошие манеры. На понятном языке.

— Тодт такой же, — недовольно сказал Мятый и скосился на стилет, — Знаток понятного языка.

— Не бес ли в тебя вселился, что ты не ценишь ни пастырское наставление Словом Божьим, ни наставление братии наложением дружеских рук?

— Если и бес, то что?

— Для одержимых, у меня есть последнее Господнее наставление освященной реликвией, — Жерар слегка нажал на стилет, — Оно гарантированно изгоняет всех бесов из души и из тела.

— Вы как бы попробуете беса из меня изгнать? — удивился Мятый, — Я то уж подумал, что заколете как свинью господню.

— Куда денется твой бес, когда я тебя заколю как свинью… господню?

Отец Жерар начал фразу серьезным холодным голосом, но сорвался на улыбку.

— Да черт его знает, куда он денется. Душа в рай… Нет, наверное в ад. А бес… Тоже, наверное, в ад, куда еще-то?

— Именно это я и имею в виду. В твоем теле бес не останется.

— Так бы сразу и сказали, что замочите нахрен.

— Мне мочить людей сан не позволяет. Грех это. Вот бесов изгонять — святое дело. Сиди на жопе ровно и молись. Чтобы до окончания мистерии никаких бесов. Потом моя братва, то есть, братия поедет на хату, то есть, в нашу обитель. И мы с тобой побазарим за алхимиков и паленые грузы еще раз.

— Я, может, не захочу еще раз базарить.

— Тогда я побазарю с алхимиком без тебя. И не забуду, что мне его сдал ты.

— Ну отец Жерар…

Жерар несильно тыкнул стилетом пару раз Мятому в живот, и каждым ударом проткнул всю одежду и даже кожу, но неглубоко.

— Тебе нужен атаман, братва, малина, большие дела, вино и девки? С голой жопой я никого не принимаю. Принесешь дело хотя бы на сто дукатов — приму.

— Ну вот же дело.

— С тех пор, как я в деле, я могу наказать того, кто спугнет лоха и все провалит к, как ты сказал, свиньям господним? Поэтому слушай отца духовного и отца небесного, а бесов не слушай. Понятно?

— Да понятно, понятно. Вы, не в обиду вам будет сказано, настоящий атаман. Получше Тодта будете.

— Чем получше?

— У Вас братва есть, крепость и ножик зачетный. А у Тодта всей братвы один я, а всего добра телега от мертвого возчика и алебарда, которую я же и подарил. Дурак он. Полную телегу золота сдал французам, а нам всего по десять дукатов оставил.

— Хватит ябедничать. Уныние — грех, — Жерар перекрестил Мятого, — Благословляю не грешить и бесам воли не давать. К алхимику не подходи. Наводку принял, дальше я сам.