Еще вчера днем, двадцать шестого декабря, на постоялый двор на северной окраине Турина въехали двое усталых всадников.
Ден Мальваузен, настоящий, в отличие от некоторых, дипломированный врач и порученец губернатора Прованса Рене де Виллара. И Терцо, просто Терцо без фамилии, перевозчик краденого из Генуи.
Мальваузен и Терцо преследовали Тодта. Точнее, Тодта преследовал Терцо. Тодт приехал в Монцу на телеге, не ней же и уехал. Эта добротная телега из лучшей генуэзской мастерской, запряженная сработавшейся парой здоровых лошадей раньше принадлежала брату Терцо, возчику по прозвищу Птичка. Птичка погиб, и Тодт сам сел за вожжи, чтобы доставить во французскую армию груз золота в монетах и слитках на общую сумму от шестидесяти до семидесяти тысяч дукатов.
Телега с лошадьми стоила хороших денег. По закону и по совести погибшему возчику наследует ближайший родственник, а не последний пассажир. Поэтому Терцо, когда узнал в Монце, что брат погиб, а Тодт на братовой телеге поехал в Новару, вознамерился догнать Тодта и забрать у него телегу. Швейцарцы сказали, что Тодт честнейший человек, бессеребреник и нестяжатель и непременно ее отдаст.
То есть, Мальваузен думал, что Терцо ищет телегу. Мальваузену было плевать и на телегу, и на Терцо. Когда многократно упомянутый ранее Андре де Ментон проиграл битву при Казальночето и погиб, Мальваузен решил, что раз у него нет возможности отбить золото, то он хотя бы проследит, кто куда это золото привезет и доложит мессиру де Виллару, а дальше слово за губернатором Прованса. Для того, чтобы зайти во вражеский лагерь в Монце, Мальваузен нанялся за пять дукатов переводчиком для Терцо, который плохо говорил по-французски и никак по-немецки.
Доехав до Монцы, он свою задачу выполнил и мог гордо доложить об этом сеньору. Мальваузен знал, что на рождественские каникулы сеньор посетит Турин. Теперь можно и расстаться с Терцо. Но Терцо пообещал и дальше оплачивать дорожные расходы, если новый приятель поможет ему найти телегу. Из Монцы Тодт отправился в Новару поговорить с земляками, убедить их взять аванс и не дезертировать, пока не подвезут остальные выплаты. В Новаре его не догнали, потому что старый священник произнес вдохновенную речь, переночевал и уехал с военным обозом в Турин. Без всяких задач, как частное лицо. Поклониться Плащанице. Командование пообещало не начинать военные действия, пока он не вернется.
Турин так Турин. Мальваузен и так туда собирался, а спешащий попутчик, который берет на себя все расходы, это редкая удача.
В Монцу из Пиццигеттоне выехали на рассвете 21 декабря. Днем 22 были там. Утром 23 выехали в Новару, и уже гнали не жалея коней. Днем 24 были в Новаре, узнали, что Тодт уехал в Турин и погнали за ним, не задерживаясь в Новаре на ночь. Рождественскую ночь встретили в Верчелли. Помолились, немного поспали и погнали дальше. Выспались в Вероленго и засветло доехали до Турина.
В Турине Мальваузен без особого труда узнал, что его светлость губернатор Прованса Рене де Виллар остановился у сводной сестры Луизы Савойской в замке Акайя. Туда он и отправился на доклад. Терцо же пошел с ним до дворца епископа, намереваясь узнать, где бы мог остановиться паломник к Плащанице, старый священник. Странствующие по богоугодным делам священники предпочитают по возможности останавливаться не на постоялых дворах, где шумно и дорого, а на церковных подворьях, в монастырях и аббатствах, где для своих может выйти и вовсе бесплатно.
Мальваузен сэкономил немало денег, когда притворился, что он просто странствующий врач, и нанялся переводчиком к Терцо. Не потратил ни гроша своих денег всю дорогу от Пиццегеттоне до Монцы и от Монцы до Турина.
В Турине можно бы было сдать Терцо мессиру Рене де Виллару. Но Мальваузен хотел найти того священника. По словам Терцо, этот Тодт был как дух войны. Однажды он поставил в строй весь обозный люд, выдал каждому по алебарде, и они общими усилиями удержали мост против кавалерии, потеряв всего двоих. В Парпанезе только Тодт на тяжело груженой телеге прорвался из грамотно организованной засады и ушел от погони.
Если Тодт и правда таков, как говорит Терцо, то может и не стоит рассчитывать на его показания. С другой стороны, как священник, он верен Господу, а не рыцарю-нанимателю. И может сказать много вроде бы неважного, но имеющего значение. Особенно, если допрос поведет духовное лицо.
Почему-то у Терцо не переводились деньги. Как будто де Круа успел ему щедро заплатить. Скорее всего, в середине пути возчики уперлись и потребовали аванс, а рыцарь расщедрился, потому что вез золота без счета.
Вот и сейчас. Пока Мальваузен докладывал, Терцо поговорил в городе и узнал, что обоз из Монцы, с которым там проводили Тодта, прошел мимо Турина на Монкальери. Но в день прибытия ехать еще и туда было поздно. Терцо снова оплатил хорошую комнату на двоих и конюшню.
Утром поехали в Монкальери. Нашли интенданта де Фуа. Тот поначалу и слушать не захотел, но Мальваузен взялся давить авторитетом де Виллара. Нашли старшего по тому обозу. Он без труда вспомнил Тодта и сказал, что отправил священника в аббатство на ту сторону реки.
— Он не хотел задерживаться надолго. Может, помолился на Рождество, поклонился Плащанице и уехал, — сказал обозник.
Терцо чуть не заплакал.
В аббатстве на воротах стоял на удивление невежливый монах. Губернатора Прованса он не боялся, денег не брал. Но, когда Терцо впал в истерику, и начал громко чертыхаться и богохульствовать, монах снизошел до признания, что есть в аббатстве такой священник. Вчера весь день ставили декорации на площади, он еще всех на своей телеге возил. Сегодня все своим ходом пошли на мистерию, в городе не протолкнуться.
Терцо и Мальваузен развернулись и поехали обратно в Турин. Десять раз пожалели, что отправились в Монкальери и аббатство верхом. На площадь Сан-Джованни, куда народ собирался на мистерию, верхов могли попасть только дворяне со свитой. И то, коноводы сразу забирали лошадей.
Пока добрались до своего постоялого двора, расседлали лошадей, вернулись на площадь, мистерия уже началась. Протолкаться к епископскому дворцу не стоило и пытаться.
— Давай, посмотрим, как все нормальные люди, — сказал Мальваузен, — А к Тодту подойдем потом, когда зрители разойдутся.
— Давай, — вздохнул Терцо, — Что-то я его не вижу.
Терцо смотрел мистерию с большим интересом. Ахнул, когда медведь вышел из клетки. Ойкнул, когда перед медведем встал Тодт впереди строя. Дождался финала и пробился за кулисы. Мальваузен пошел за ним и отстал, когда Терцо заговорил с каким-то священником.
— Святой отец!
Тодт подслеповато посмотрел на него.
— Терцо?
— Да!
— Какими судьбами?
— Да вот, брат мой погиб…
— Бедняга. Поминаю его за упокой. А тебя за здравие поминаю каждый раз, когда в телегу сажусь. До чего хороша. И лошадки хороши.
— А я как раз по этому поводу, — Терцо погрустнел.
— Телегу тебе отдать? Да забирай. Но сначала расскажи, что с грузом и как ты тут оказался.
— Когда мы на прорыв погнали, мне подстрелили правую лошадь. И все. И встал.
Терцо развел руками. Тодт кивнул. Мертвая лошадь — обстоятельство непреодолимой силы.
— Потом набежали жиды, — продолжил Терцо.
— Жиды, значит? — спросил сзади незаметно подошедший Мятый, — Мне-то не ври, какие еще жиды?
— Тортонские, — пролепетал Терцо, — Молодого Боруха. Я их потом узнал.
— По кой… — Мятый покосился на Тодта и не чертыхнулся, — Свин господень в Парпанезе жиды из Тортоны?
Мальваузен не понял, кто такой Мятый, но Терцо его ощутимо боялся.
— А засада там по кой? Кто-то раззвонил, и точно не я, — ответил Терцо.
— Кто? В смысле, засада это по гербам вроде из Пьяченцы люди, — пожал плечами Мятый.
— Ага. А привел их брат Витторио. Знаешь его? Монах с мечом. На свадьбе Кармины был.
— Вот же гад…
— Ага. Его солдаты из Пьяченцы сцепились с всадниками из Вогеры. А сам Витторио побежал за жидами.
— Ставлю на Витторио. Сколько их было?
— С дюжину.
— Поторопился.
— Нет, выиграл бы, если бы нашелся какой дурень, что поставил бы на жидов.
— Разбежались?
— Не успели. Порубил всех.
— С Божьей помощью, не иначе.
— У него божьей помощи на пять лет вперед. Епископу служит.
— Ладно, дальше что было? Кто забрал телегу?
— Маэстро Кокки.
— Кто?
— Тоже на свадьбе был. Учитель фехтования.
— Тот самый Кокки? Знаю его, конечно. Его все знают. Этому-то кто сказал? За нами что, вся Генуя побежала?
— Вроде того. Кто-то где-то брякнул, и вся Генуя побежала.
— Значит, и Томазо Беккино тоже?
— Вот кого не видел, того не видел. Может, еще бежит.
— Не отвлекайся, — сказал Тодт, — У кого наш груз?
— Так у Кокки, — ответил Терцо, — Они с Витторио не хотели друг друга убивать и дрались палками. Кокки победил. Потом к нему баба пришла. Высокая и с вот такими сиськами.
— Рыжая в красном платье? — спросил Тодт. По приметам очень похоже на Марту, известную как «Фрау Профос», которую на «Ладье Харона» довезли до Марселя.
— Нет, брюнетка и в черном, как вдова.
— Странно, — Тодт не знал, что Марта перед возвращением в Геную перекрасилась в черный цвет
— Вот. Она привела другую телегу, они с Кокки груз перекидали и уехали.
— Куда?
— Налево от Парпанезе. А я тишком-тишком и убежал.
— И телегу свою бросил? — не поверил Мятый.
— С ума сошел? Чтобы меня тут же у нее и взяли как сообщника?
— Ну да. Еще скажи, ты из груза ничего не зачерпнул?
— Скажу. Я спрятался, а Кокки весь груз забрал.
— А на какие шиши сюда добрался?
— Так рыцарь нам в Вогере аванс дал. По десять дукатов.
— Мне не дал.
— Плохо просил.
Мятый нахмурился.
— Забирай свою телегу, — сказал Тодт, — Сейчас погрузимся, отвезем реквизит обратно в аббатство и оттуда забирай. И на вожжи сразу сядешь, а то я устал.
— Спасибо, отче, — Терцо так обрадовался, будто ему кучу золота пообещали.
— Я бы не отдал, — сказал Мятый, — Самим нужна.
— Не жадничай, — ответил ему Тодт, — Сказано в Писании, «не укради». И еще сказано «не возжелай чужого». Обратно пешком пойдем, как солдаты.
— Может, мулов купим?
— Если только ослов. Да, на ослах и ловчее, и дешевле. Если бы нас на довольствие не взяли, на овсе и сене бы разорились. Лошади у Терцо здоровые, жрут как не в себя. Хорошо, что попутный груз за деньги взяли, а то с пустой телегой просто деньги на ветер.
Мятый пожал плечами, но дальше спорить не стал.
— А знаете что, возьмите моего мула, — предложил Терцо, — Бесплатно.
— И седло? — удивился Тодт.
— Да, и седло, и попону. Он сейчас на постоялом дворе. Я сбегаю, вещи заберу, и вместе поедем.
— Благослови тебя Господь, сын мой, — Тодт повернулся к Мятому, — А ты не жадничай. Вот один мул уже есть. Наверняка, хороший.
Терцо поискал глазами Мальваузена, не нашел. Решил, что расстаться можно и не прощаясь, чай, не любовница. Дошел до постоялого двора. Рассчитался до утра, чтобы Мальваузену дали поспать. Забрал своего мула и повел его по людным улицам, даже не думая садиться верхом. Народ в основном разошелся после мистерии, особой толчеи не осталось, но на улицах было довольно тесно.
Когда добрался до площади, телега уже стояла загруженная. Вот она, наконец-то. Лошадки узнали старого хозяина, тыкались мордами в ладони, по-доброму фыркали.
Отдал мула Мятому, сел на козлы рядом с Тодтом. И поехали со скоростью пешехода, чередуя «но» и «тпру», ругаясь с простолюдинами и уступая рыцарям.
До аббатства ползли почти два часа. Доползли. Вернувшихся побитыми, но довольными, монахов встретили закрытые ворота. Покричали привратнику. Невежливый обычно монах вообще не ответил, что совсем уж невежливо даже для него. Обиделся?
Кто-то толкнул ворота, и они открылись. Странно. Привратника нашли за дверью, на лестнице в башню. Мертвого. Отец Микеле тоже лежал убитый. И поваренок. Кроме них в аббатстве еще оставался подмастерье алхимика, но он исчез вместе со всем алхимическим имуществом. Он должен был освободить кузню, но Симон говорил, что телега должна была дождаться его возвращения.
Кузнец обшарил свое хозяйство и сказал, что ничего не пропало. Повар сбегал на кухню. Оказалось, что поваренок успел положить всю заправку в суп, и суп сварился, пока догорали дрова в печи. Из этого можно бы было сделать полезный вывод о времени смерти. Тут и остальные ответственные подтянулись с докладами. У всех всё на месте.
Аббат наконец-то сделал то, что надо было сделать сразу. Выбрал молодого монаха, который постоянно на посылках, и отправил его в Турин с жалобой к декуриону и к викарию, согласно субординации. Юрисдикция духовная, преступление светское и простолюдинское.
Тодт времени даром не терял и организовал монахов разгрузить телегу. Терцо выехал за ворота. Тодт вышел проводить.
— Куда поедешь? — спросил Тодт.
— В Тортону, — ответил Терцо.
Конечной точкой маршрута была Пьяченца, но ни к чему говорить об этом первому встречному. Мимо Тортоны все равно не проехать, перекресток шести дорог, как-никак.
— Груз возьмешь?
— Нет. В Турин даже не сунусь. С этим карнавалом все как с ума посходили. Еще и завтра день избиения младенцев. До Асти два дневных перехода, там попробую взять.
— А попутчика? — спросил подошедший Мятый.
Терцо испуганно посмотрел на Мятого. Ага, так я тебя и взял.
— Нет. Если бы только ты с отцом Тодтом поехал, а одного нет.
— Почему? Боишься?
— До усрачки боюсь.
— Я ведь догоню.
— Отец Тодт! — жалобно воззвал Терцо.
— Слушаю, сын мой.
— Придержите его, Христа ради, чтобы он меня не догнал.
— Зачем? — Тодт посмотрел на Мятого.
Мятый пожал плечами.
— Он же разбойник, вы его из тюрьмы забрали, — напомнил Терцо.
— Ну мы так-то земляки, — примирительно сказал Мятый.
— Ты так-то за генуэзские дела туда попал. Как раз за земляков.
— Вот я тебе покажу.
— Не покажешь, — сказал Тодт, — Епитимья тебе. День поста и молитв.
— Клал я на твою епитимью!
Тодт без замаха ударил подтоком посоха Мятому по голени. Мятый скривился, а Тодт перехватил посох левой рукой и с двух рук добавил по другой голени еще сильнее.
Мятый упал.
— День на одной воде. По сто «Отче наш», «Аве Мария» и «Верую». Вечером исповедь.
— Да, отче.
— Что там у вас? — спросил кто-то из монахов, — Никак подрались? Эй, парень, куда телегу погнал?
— Это его телега, — ответил Тодт, — Он брат и наследник законного владельца.
— Да поможет тебе Господь! — сказал монах и перекрестил Терцо.
Не успели закрыться ворота, как к ним подъехал вооруженный отряд во главе с рыцарем из Шамбери и каким-то приличным человеком неблагородного происхождения. Их впустили, не сообразив, что власти никак не успели бы так быстро отреагировать на доклад посыльного.
Мальваузен еще на площади подумал, не задержать ли прямо сейчас Терцо и Тодта. Одному с ними со всеми не справиться. Надо идти к губернатору, чтобы дал солдат.
— Я нашел того священника, — доложил он, — Они с тем возчиком, про которого я говорил, сейчас едут из Турина в аббатство Санта-Мария-ди-Каприче.
— Подожди, сейчас решу, — ответил губернатор.
Решал мессир де Виллар долго. Пошел поговорить с братом, а брату не до того. Но решил.
— Солдат возьмешь из моей охраны. Не местные, но они хотя бы под рукой. От герцога как представитель власти с вами поедет рыцарь. В аббатстве ведите себя повежливее. Чтобы там кого-то арестовывать, надо спрашивать разрешение епископа, а мы не хотим. Если этот священник — пес Медичи, то его спрячут так, что мы и не найдем.
Мальваузен сбегал за мулом на постоялый двор и вернулся в замок Акайя. Рыцарь ждал его в полной готовности. Не в доспехах, ну и ладно. Солдаты седлали лошадей.
Потом добрых полтора часа плелись к аббатству.
— Аббатство не входит в юрисдикцию герцога, и входить туда можно с разрешения епископа, — сказал рыцарь перед воротами, — Могут не открыть.
— Мы не попадаем под юрисдикцию аббата и епископа, поэтому если кто будет в обиде, тот может пожаловаться герцогу, — ответил Мальваузен.
Рыцарь из Пьемонта может и не стал бы ссориться с аббатом из рода Сансеверино. Рыцарю из Шамбери важнее выполнить приказ герцога, чем не поссориться с кем-то по ту сторону Альп.
— Штурмом возьмем, если что, — сказал рыцарь.
Но штурм не потребовался. Обошлось даже без споров о юрисдикции. Ворота открылись чуть ли не до того, как об этом попросили. Во дворе отряд встретило почти все население обители. На балкон вышел даже аббат.
— Вы за разбойниками? — спросил отец Августин.
— Какими разбойниками? — на всякий случай уточнил Мальваузен.
— У меня во время мистерии убили трех монахов и увезли имущество алхимика из кузни.
— У Вас в аббатстве есть алхимик?
— Фейерверки видел? У меня последнюю неделю кого только не было, — недовольно ответил аббат.
— Я не за теми разбойниками, — сказал Мальваузен, — Я за другими.
— У меня что тут, притон?
— Вот за этим! — сказал с седла Мальваузен и указал на Тодта.
Монахи расступились. Тодт и не подумал сопротивляться. Даже сам пошел навстречу солдатам.
— Беги! — крикнул Мятый.
Он выскочил откуда-то слева и набросился на солдат с мечом.
Поскольку он до сих пор не переодел сутану, в которой участвовал к кулачном бою, солдаты не сразу поняли, что этот монах опасен. Они едва успели выхватить оружие, и то не все. Мятый рубанул двоих, одному попал горизонтальным ударом под поля шлема, другому по правой руке, которая уже тянула клинок из ножен.
Рыцарь еле заметным движением намекнул коню. Умный зверь сорвался с места, врезался в Мятого грудью и сбил его с ног.
Тут же подбежали солдаты, отобрали меч и связали руки за спиной.
— Этого тоже берем? — спросили они.
— Берем, — ответил Мальваузен.
— Оставьте его, — сказал Тодт, но к нему не прислушались.
— Может, повесим по пути? — предложил один из раненых солдат, — Он мне ухо разрубил.
— Не доверяешь палачу? — Мальваузен спешился, — Ухо сейчас посмотрю. Может, срастется как было.
— Зачем? — спросил Тодт Мятого, — Взявшие меч, мечом погибнут.
— Как зачем? Беги. Я же твой послушник, спасаю тебя.
— Ты только и делаешь, что предаешь меня. Прежде, чем пропоет петух, ты предашь меня снова.
— Да иди ты! Меня к палачу потащат. Конечно, предам.
— Где Терцо? — спросил Мальваузен, бинтуя раненого.
— Не ищите, здесь его нет, — ответил Тодт.
— Уехал на своей телеге, — наябедничал Мятый, — Может, час прошел. Может, два.
— Не говорил, куда поедет?
— Говорил. В Тортону. Может и соврал.
Мальваузен прикинул, куда еще можно ехать отсюда на ночь глядя. В Турине и в Монкальери все постоялые дворы заняты, а тут ему еще и телегу с парой лошадей надо разместить. Почему он не напросился на ночь в аббатстве? Если бы выехал на рассвете, то в любую сторону через дневной перегон от Турина нашел бы ночлег за обычные деньги не в тесноте и не в обиде.
Зачем ему в Тортону? Он генуэзец, и домой возвращаться не рискнет, потому что его там еще не забыли. Франция или Савой его не интересуют, потому что он по-французски не говорит. На север, к швейцарцам нет смысла, он не говорит и по-немецки. Павия, Милан? Там война.
По пути Терцо проболтался, что Пьяченца хороший город. Если он туда, то путь действительно лежит через Тортону. Даже если и вернется в Геную, то все равно через Тортону.
— Кто знает, какая дорога ведет в Тортону? — спросил Мальваузен у солдат.
— Та, что на Асти, через мост в Монкальери, — ответил рыцарь.
— Спасибо, мессир. Вы тогда везите священника. Он важнее, чем тот парень. Сдайте лично господину Рене де Виллару. А я догоню Терцо. Троих солдат мне хватит.
— Телегу-то узнаете? — спросил Мятый, — Он тент поменял и лошадей. Сам переоделся и попутчиком взял парнишку, который тоже умеет телегой править.
Мятый соврал по всем пунктам.
— Одолжи ему мула, — приказал Мальваузен солдату, которому Мятый порезал руку, — Тебе лучше остаться здесь и подлечиться.
— Эй, я его вернуть должен.
— Скажете в конюшне, что верну я.
— Скажем, — подтвердил сержант.
Солдат забрал у коновода своего мула и протянул поводья. Мятому руки не развязали, но он сам залез в седло. Уздечку его мула Мальваузен накинул на заднюю луку своего седла.
Сержант связал Тодту руки спереди и собрался прицепить веревку к задней луке своего седла.
— У меня мул есть, — сказал Тодт.
Сержант сразу же решил, что лишний мул в хозяйстве пригодится, да и седло денег стоит. Тодта посадили верхом. Отряд с рыцарем отправился в Турин, а Мальваузен, Мятый и трое солдат — по дороге на Асти.
Солдаты быстро забрали Тодта и Мятого, а убийствами и краденым имуществом алхимика нисколько не заинтересовались. Аббат подумал, не слишком ли они обнаглели, чтобы забирать у него людей средь бела дня. Но до этого он уже успел подумать, что аббатство за неделю превратилось в проходной двор, и надо бы побыстрее выпроводить всех лишних. Поэтому решил, что отряд, приехавший за лишними именно сейчас, направил Господь в ответ на его молитвы. И спорить не стал. Осталось еще музыкантов выпроводить, пару ремесленников и русского рыцаря с переводчиком. Завтра к обедне чтобы никого не было, и не дай Бог, они сами не заберут свое барахло.