За пределами эмпатии. Терапия контакта-в-отношениях

Глава 13. Еще раз о модели «замочной скважины»

В транскриптах, представленных в предыдущих пяти главах, вы наблюдали множество разнообразных интервенций. Исследование терапевта, с опорой на настроенность и вовлеченность, следовало за собственным исследованием клиентов и фокусировалось на многих различных аспектах их мыслей, чувств и воспоминаний. Зачастую происходило столько всего, что было нелегко отслеживать и находить структуру, которая бы обеспечивала паттерн для всего этого.

Одна из особенностей, которая делает психотерапию в реальной жизни, «на передовой», такой сложной, - это наличие множества отправных точек, которые терапевт может использовать при работе с клиентом. Поскольку интегративная психотерапия ценит интегрированный подход - подход, который учитывает все множество областей, где люди создают отношения с собой и другими, - мы можем перемещаться между разными фокусами внимания, извлекая пользу из переходов клиента от одного вида контакта к другому. И клиенты действительно осуществляют такой переход - от желания исследовать поведение к большей заинтересованности в аффекте, в исследовании отношений, или телесном осознании, или когнитивном понимании. Как вы могли наблюдать в транскриптах, существует широкий спектр возможностей, и настроенный терапевт использует их все, в тот или иной момент. Действительно, «использование всех возможностей» является важной установкой, ведь та грань, которой не уделяют внимание, имеет тенденцию становиться изолированной и недоступной, оставаясь своего рода затвердевшим узлом в постепенно распускающемся клубке развития клиента.

Рис. 13.1. Грани терапевтической интервенции

В конце первого раздела этой книги мы рассмотрели модель «замочной скважины». Эта «замочная скважина» отражает, в некотором смысле, прогресс терапии во времени - переход от одного уровня установления контакта к другому. В противоположность этому, грани терапевтической интервенции (рис. 13.1) - это различные аспекты опыта клиента, которые могут быть исследованы на любом уровне «замочной скважины». Мы пришли к выводу, что удобно мыслить в категориях семи основных граней осуществления интервенции: аффекта, физиологии, когниции, фантазии, поведения, семейных и социальных отношений, и также собственно терапевтических отношений. Первые шесть из них мы размещаем по кругу, в котором каждая грань соединяется со всеми остальными. «Аффект» и «физиология» образуют пару, и они соединены более жирной линией; эти две грани являются двумя аспектами, которые больше всего учитываются при работе с невербальными внутренними процессами. Аналогичным образом акцентирована связь между двумя гранями, которые больше всего задействуются, когда мы придаем смысл своему опыту - связь между «когницией» и «фантазией». Третья пара - это «поведение» и «социальные системы»; они больше всего задействованы во внешнем контакте.

И наконец, особый аспект социальных отношений - «терапевтические отношения» - окружает и поддерживает все остальные грани: качество и фактура терапевтических отношений пронизывают всю работу, все остальные грани, на протяжении всего времени.

Для терапии контакта-в-отношениях поддержание контакта между терапевтом и клиентом должно быть главной и первостепенной задачей терапевта. На некоторое время мы можем оставить в стороне когницию или фантазию; мы можем решить отложить работу с аффектом или физиологией; мы можем на время принять уклонение клиента от какого-то поведения или отношений в целом, но мы никогда не должны упускать из виду то, что происходит в терапевтических отношениях. Это и дверь, ведущая к тому, что будет, и зеркало, отражающее то, что было в жизни клиента.

И помимо терапевтических отношений отношения в целом имеют первостепенное значение в интегративной психотерапии. На самом деле трудно переоценить важность восстановления в памяти, перепроживания и перестройки прежних отношений в терапевтическом контексте. От самого раннего, зарождающегося переживания младенцем себя-в-мире, через всегда-присутствующие отношения, которые формируют паттерны жизни человека, вплоть до самих терапевтических отношений, контакт с другими - это та самая материя, которая составляет чувство Я и способность функционировать как человеческое существо. В своей наиболее архаичной форме чувство себя-в-отношениях является в основном невербализированным и невербализуемым; к тому времени, когда человек обретает речь, идентичность в отношениях уже настолько глубоко встроена в Я-концепцию, что, кажется, иначе просто не может быть. Подобно рыбе из загадки, которая не понимает, что она мокрая, потому что у нее нет понятия «сухого», у нас нет сознательного представления об отношенческой основе нашего чувства Я, потому что у нас нет ничего, что можно было бы ему противопоставить. Независимо от того, насколько клиент, возможно, дополнил свой опыт взаимоотношений: независимо от того, насколько значимой была эта женщина по соседству, или вожатый скаутов, или первая любовь, или доверенный коллега; архаичное, довербальное чувство себя-в-отношениях является фундаментом, на котором держится почти все остальное, паттерном, который необходимо учитывать, чтобы произошли основательные и устойчивые изменения.

Точно так же как ранние отношения являются основой, на которой выстраивается чувство Я, внимание терапевта к отношениям - это та основа, на которой выстраивается терапевтическая работа. С терапевтическими отношениями возможно иметь дело напрямую, когда клиент и терапевт говорят о том, как они взаимодействуют друг с другом. Работа Эдварда в главе 9 начинается с такого исследования:

Эдвард: Я чувствую некую угрозу, когда смотрю на вас сейчас, и пытаюсь... чувствую себя то серьезным, то игривым...

Терапевт: Угрозу?

Эдвард: Ну, вы вдруг стали такой... присутствующей, понимаете, о чем я? Внезапно я - здесь, и вы смотрите на меня, и я... В моем сознании ничего особенного сейчас не происходит; в данный момент у меня нет какого-то плана, и тут вдруг я думаю: «А о чем это я думал вчера?», и, возможно, я обдумывал свою жизнь, что-то вроде этого, и...

Терапевт: Но если я полностью присутствую, вы чувствуете угрозу?

Опираясь на поддержку терапевта, Эдвард далее проводит связь между своими чувствами по отношению к терапевту (и своими проекциями на терапевта) и своими отношениями с родителями. Терапевтические отношения служат зеркалом для прошлого и новым контекстом, в котором он может исследовать давние переживания.

Изначальная обеспокоенность клиента по поводу терапевтических отношений часто является мостиком к исследованию более давних и более исторически значимых отношений. Мы наблюдали это в работе с Лорейн, когда она говорит терапевту, что чувствует раздражение по отношению к ней. Лорейн необычайно четко понимает параллель между текущими и историческими проблемами в отношениях и напоминает терапевту, что ей необходимо, чтобы терапевт была настроена на тот уровень развития, на котором она работает.

Лорейн: Я хочу поработать над чем-то во мне, что чувствует сильное вторжение. И я хочу начать с того, когда я оставила здесь свой кошелек, и вы заглянули в него.

Терапевт: Да, чтобы узнать, кому он принадлежит.

Лорейн: Я знаю это. Но мне это не понравилось.

Терапевт: Почему?

Лорейн: Ну, это просто то, что я почувствовала, когда думала об этом... Это что-то не взрослое.

Где бы ни находился явный фокус внимания, терапевтические отношения присутствуют всегда, и всегда служат одновременно зеркалом и контрастом для отношений прошлого. Это как глубокое, богатое звучание аккомпанирующих инструментов оркестра, которые обеспечивают постоянный фон для любого голоса, передающего мелодию. Давайте кратко рассмотрим эти другие мелодические голоса, остальные шесть граней терапевтической интервенции.

Из довербального и всепроникающего опыта ранних отношений возникают основные когниции, основная система убеждений. Это прочно укоренившиеся, обычно находящиеся вне осознания убеждения о себе, о других и о качестве жизни. Это та схема, которую использует человек, чтобы придать смысл переменчивым и варьирующимся элементам своего опыта. Основываясь на самых ранних, первичных взаимодействиях я-в-мире, которые балансируют между удовольствием и болью, система убеждений является относительно пластичной в первые годы жизни. По сути, ребенок задается вопросом: «Что такой человек, как я, делает в таком мире, как этот, с такими людьми, как ты?». С обретением речи основная система убеждений начинает оформляться, а затем застывать. Если опыт нарушения отношений повторяется снова и снова и во многих случаях подкрепляет предыдущее научение, выводы ребенка подтверждаются и складываются в относительно постоянную структуру - жизненный сценарий. Детали и обрамление могут быть добавлены, но к взрослому возрасту базовый паттерн становится очень устойчив к изменению.

Когнитивные процессы охватывают весь континуум от того, что осознается, до того, что находится вне осознания. С одной стороны, клиенты могут объяснять свое восприятие и свои процессы принятия решений обоснованно и убедительно, даже если они при этом сосредоточены на аффекте, сопровождающем это восприятие и решения. Грета, например, описывая чувство паники, все же довольно четко осознаёт свое решение выйти из самолета: «И, вот, я думаю, что в этом случае, пересев в другой самолет, я получила контроль над поврежденной машиной... Я не хотела находиться над океаном в течение восьми часов, не зная, что будет дальше».

С другой стороны, многие основные убеждения о себе («со мной что-то не так»), о других («людям нельзя доверять») или о качестве жизни («в конце концов все пойдет не так») не являются сознательным знанием, и человек их даже может категорически отрицать; только после завершения работы клиент вновь признаёт то, что находилось вне его осознания раньше, до того как эта работа была осуществлена. Сара, ближе к завершению работы с ней, отдает себе отчет в том, что сейчас она обращается к тем областям когниции, которые ранее были для нее недоступны.

Сара: На меня внезапно накатило: «Боже, ты же рассказала все, все эти тайны». Ия держалась за кусочки, я рассказала эти истории, но я не дошла до того, что держу в тайне. Потому что я не могла, но... но вы помогаете мне соприкоснуться с этим, я полагаю.

Работа с когнициями клиента требует прежде всего когнитивной настроенности. Чувствуя, что за словами клиента могут стоять основные убеждения, мы позволяем себе войти в резонанс с этими убеждениями. Мы помещаем себя в когнитивный контекст клиента и косвенно переживаем, как этот контекст формирует и структурирует мировоззрение клиента. Мы выстраиваем наши интервенции так, чтобы побудить клиентов рискнуть выйти за свои рамки и поэкспериментировать с формированием новых концепций и новым объяснением своего опыта. Вместе с ними мы исследуем то, как они придают смыслы и как они преобразуют объективные данные в субъективные «факты». Мы можем обучать клиентов по-новому думать о событиях, которые они описывают нам, или предлагать им поведенческие эксперименты, которые обеспечат им новый опыт для рефлексии. И, помня о постоянном переплетении опыта между разными терапевтическими гранями, мы стремимся предлагать клиентам когнитивную структуру для понимания аффективных, поведенческих, физиологических, фантазийных и отношенческих граней их работы.

Аффект, в некотором смысле, параллелен когниции. Мышление и чувство -это процессы-близнецы нашей внутренней жизни. Подобно когниции, наши аффективные паттерны берут начало в нашем самом раннем переживании идентичности в отношениях. Однако, в отличие от когниции, мы склонны переживать аффект как происходящий с нами, а не как что-то, что мы создаем; и мы возводим целые комплексы защит, чтобы защитить себя от боли отрицательного аффекта.

Эмоции и когниция неразрывно переплетены между собрй. Эти процессы взаимозависимы, и каждый из них оказывает влияние на другой. У большинства из нас, как правило, тот или иной процесс является «ведущим»; то есть у одних людей обычно лучше получается размышлять, и для них это более комфортно, в то время как другие предпочитают чувствовать. И все мы, в какой-то степени, делаем и то и другое: мы думаем о своих чувствах, и мы испытываем чувства по поводу своих мыслей. В той мере, в которой нам легко делать и то, и другое легко, мы осознаем и находимся в контакте со своим внутренним опытом; в той мере, в которой мы не можем этого делать, контакт нарушен, и повышается вероятность возникновения болезни.

Интегративные психотерапевты сохраняют аффективную настроенность, поддерживают аффективное исследование и поощряют клиентов распознавать и использовать как аффект, так и когницию, чтобы полностью переживать богатство своего внутреннего опыта. С точки зрения интегративной психотерапии, аффект по своей направленности является транзактно-отношенческим и, по своей природе, стремится к соответствующему аффекту, с которым он мог бы резонировать. Аффект - это не просто то, что чувствует один человек, это форма общения между двумя или более людьми. Поскольку он является транзактным - двухсторонним, - клиент может подлинно переживать и выражать аффект, только когда терапевт вовлечен, а также настроен. Вовлеченность терапевта является необходимым спутником настроенности; вместе они дополняют процесс клиента и обеспечивают возможность для полного аффективного выражения. Настроенность и вовлеченность придают глубину исследованию аффекта, делая возможной глубокую встречу двух людей, а не лишь механическое применение техники.

Наблюдаемое поведение - это результат отреагирования вовне внутренних когниции и аффекта. Когниция и аффект являются внутренними следствиями внешних действий человека. О них можно говорить по отдельности, но в реальной жизни они неотделимы друг от друга; они пропитывают все время нашего бодрствования. Эти три аспекта (мысли, чувства и поведение) являются строительными блоками человеческого опыта. Люди ведут себя так, чтобы поддерживать структуру своих когниций, поддержать предсказуемость, идентичность, согласованность и безопасность, и чтобы защищать себя от эмоциональной боли. Они думают так, чтобы придавать смысл своим действиям и чувствам. А их эмоции являются ответом на их мысли и поведение и одновременно также направляют эти мысли и поведение.

Поведение может служить тому, чтобы устанавливать и поддерживать контакт с другими или защищаться от этого контакта. В лучшем случае поведение позволяет человеку встречать мир открыто и строить с ним отношения спонтанно и творчески; быть чутким к своим собственным потребностям и к потребностям других и действовать так, чтобы удовлетворять эти потребности. Однако, когда возникают защиты, диапазон поведения склонен становится более ограниченным. Человек начинает возвращаться к более давним, более архаичным формам поведения и стратегиям, которые могут не соответствовать сегодняшним ситуациям. Контакт прерывается из-за того, что человек не использует все доступные альтернативы и не признаёт свою способность вести себя по-новому и по-другому. В то же время еще более серьезное прерывание происходит, когда человек обучается защищаться даже от того, чтобы просто замечать свои потребности, желания, чувства и убеждения: в этом случае невозможно прибегнуть к уместным формам поведения, потому что даже потребность в этом не осознаётся.

Истории клиентов чаще всего бывают о поведении. Грета рассказывает о том, как вышла из самолета; Эдвард говорит, что вел себя «угрюмо»; Сара описывает, что она сделала и что не сделала, чтобы защитить себя от насильника. Истории о поведении тем не менее останутся только историями, если не будет установлена связь внешнего поведения с богатым внутренним миром мыслей и чувств, которые поддерживают это поведение. Именно через исследование этих взаимосвязей можно расширить это осознание, освободиться от негибких паттернов и восстановить контакт.

И снова, в работе с поведением, контекст терапевтических отношений является наиважнейшим: терапевтические отношения становятся средой, в которой может происходить исследование поведения. Интегративные психотерапевты побуждают клиентов изучать давно существующие формы поведения (или рассматривать поведение, которого они избегали), и экспериментировать с альтернативными возможностями в условиях безопасности терапевтических отношений. Инсценирование взаимодействий с другими людьми - в прошлом или в возможном будущем - дает клиенту возможность опробовать новые паттерны и варианты. Сара, которая регрессирует к детству и вновь переживает опыт насилия, отталкивает своего обидчика и говорит такое важное «Нет»:

Терапевт: Оттолкните его снова! (держит для нее подушку, чтобы она могла ее толкать)

Сара: НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!

Терапевт: Оттолкните его - и все!

Сара: УХОДИ! Ох, не прикасайся ко мне так!

Терапевт: Еще раз.

Сара: (отталкивает) Я не хочу, чтобы ты это делал!

И наконец, клиентов приглашают продолжить свои эксперименты вне сессии и при этом осознавать взаимодействие между их внутренним и внешним опытом. Здесь Лорейн планирует такое новое поведение, когда завершает свою работу с интроекцией Элис:

Лорейн: А то, что я буду делать, это... заботиться о себе. И я буду говорить тебе, когда... когда ты вовлекаешь меня во что-то, когда твои ожидания нереалистичные. Когда я не могу оправдать твои ожидания. Не знаю, поймешь ли ты это. Мне все равно, что у тебя только восемь классов образования; я считаю, что ты чертовски умна.

Терапевт: (пауза) Хотите сказать ей что-нибудь еще?

Лорейн: Не думаю, что мне нужно говорить что-то еще прямо сейчас. Думаю, мне нужно сделать это по-настоящему. В реальной жизни. Мне нужно сесть за стол на кухне вместе с тобой и просто быть честной. И не уступать. И не уходить.

Фантазия - это воображаемое взаимодействие между мыслями, чувствами и поведением, которое вспоминается из прошлого и проецируется на будущее. Это мир «как если бы» и «может произойти», и фантазия также берет начало в глубинах архаичного переживания «я-другой». Многие примеры повторяющегося негативного фантазийного опыта, от мелких досаждающих волнений до развернутых ночных кошмаров и тревожных атак, представляют собой либо переживание катастрофы, либо попытки отвести ее от себя; в той мере, в какой катастрофа действительно избегается в реальной жизни, фантазия создает подкрепление для самой себя.

С клинической точки зрения грань фантазии затрагивается, когда мы помогаем клиентам проследовать за своими фантазиями, исследовать их самые крайние исходы, а затем зайти в них еще дальше. Классический пример работы с фантазией - это, конечно, работа с содержанием сновидений. Эдвард рассказывает о своем сне, и даже краткое изложение этого сна приводит его к следующему этапу осознания.

Эдвард: ...Где-то год назад мне приснился сон... к моему дому подъехали полицейские и пошли к соседней ферме, где откопали тело, мертвое тело человека, которого я, по всей видимости, убил. И я помню, как говорил что-то вроде: «Ох, ну что ж, похоже, другого объяснения здесь нет; очевидно, что я убил кого-то, какое-то время назад. И, э, ну, знаете, возможно, я смогу отделаться десятью годами тюрьмы, знаете, возможно, я с этим справлюсь; я уверен, что смогу, знаете, я могу читать», и все такое. И вот это все происходило в моем сне; очень четко: «Я смогу это пережить». Очень сильное чувство, «я смогу это пережить, я смогу с этим справиться»... (тихо) Но я не уверен, что всегда это смогу, знаете... Гм, и совсем недавно был еще один сон, в котором - я уже упоминал, что несколько моих сновидений были связаны со старением, - мне снилось, что я вдруг заметил, что мои волосы почти полностью поседели. И я подумал, о, черт, как быстро, знаете...

Погружение в фантазию, готовность пережить ее до конца, даже (и особенно!) те части, которые обычно избегаются, помогают обнаружить связь между фантазией и реальностью. Грету, например, побуждают исследовать свою детскую фантазию о возвращении папы домой.

Терапевт: Расскажи маме об этой фантазии - убежать с папой. «Я хочу убежать от твоих побоев, мама».

Грета: Я хотела убежать от твоих побоев. И если папа вернется, я хочу уйти с ним. Мы оставим тебя...

Терапевт: Убежать с папой, которого ты даже не знаешь, да?

Грета: Когда она вышла замуж за того, другого мужчину, я думала: «Где же мой настоящий папа? Куда он ушел? Я хочу уйти с ним».

Терапевт: Угу.

Грета: Тогда у меня была фантазия, что, возможно, он живет где-то с другой семьей. А потом моя мать вышла замуж за этого другого мужчину; я была так... я хотела выпрыгнуть из окна, с пятого этажа. И потом у меня появились эти фантазии о том, что, когда я умру... (ее голос начинает дрожать)

Через фантазию, через мысли, чувства и поведение внутреннего воображения мы приближаемся к мыслям, чувствам и поведению внешних отношений. И, как всегда, настроенное, вовлеченное присутствие терапевта делает все это возможным.

Физиология

Как терапевты мы получаем удовольствие от работы, которая направлена на выявление и исследование внутреннего опыта клиента, и нам нравится совместно с клиентом обнаруживать, как этот опыт связан с его внешним поведением и отношениями. Но в этом удовольствии таится опасность: иногда мы забываем, что клиент - это не просто контейнер с психической деятельностью, но и физическое существо. Люди не «обладают» телами, они и «есть» тела. И физиология также представляет собой грань терапевтических изменений. Люди поддерживают свои защиты через напряжение тела, мышечное сдерживание, которое в итоге становится привычным и даже может превратиться в относительно постоянные телесные структуры или дисфункции; изменение этих структур или дисфункций может значительно повлиять на защитные паттерны.

Физиология (как и все остальные грани терапии) является одновременно и причиной, и следствием. Мысли, чувства и взаимодействие с другими оказывают значительное влияние на то, как функционирует тело и какие ощущения оно испытывает. И наоборот, физиология значительно влияет на внутреннее и внешнее поведение: вспомните, как отражается недостаток сна или хроническая боль на вашей способности мыслить, чувствовать и понимать других людей?

Тело - чувствительный и мощный инструмент общения. Это место встречи внутреннего и внешнего осознания; это инструмент, который преобразует личное переживание в разделенное, а разделенное - в личное. Тело - это начало, конец и основание, с учетом и в пределах которого осуществляется все остальное. Это сосуд, в котором содержатся наши психические паттерны и в который мы складываем накопившиеся последствия проживания этих паттернов.

Интегративные психотерапевты используют свое осознание тела клиента и свою настроенность на его физиологические ритмы, чтобы помочь себе понять другие грани терапии и получить к ним доступ. Мы также используем физиологию напрямую. Мы можем предложить клиентам поэкспериментировать с движением или изменить позу тела на другую. Мы обращаем их внимание на их жесты, их напряжение, их дыхание. «Просто позвольте вашему телу ответить», - говорит терапевт Грете, которая тут же глубоко вздыхает. Терапевт продолжает: «Просто позвольте этому произойти снова. Да. Дышите. Просто позвольте своему телу делать то, что оно хочет, пока вы рассказываете историю».

Тело терапевта также является частью уравнения: мы чувствуем мышечное напряжение, замечаем изменения в своем дыхании и уделяем внимание физическим ощущениям, которые сопровождают нашу настроенность и вовлеченность в переживание клиента. Иногда мы прикасаемся к клиентам, обнимаем их или предлагаем им физически толкнуть нас, или потянуть, или побороться с нами. Компонентом терапевтической вовлеченности является готовность вступить в реальные и личные отношения - как реальные и физические существующие субъекты. Именно это мы и делаем - в соответствии с этическими принципами нашей профессии и всегда оставаясь верными обязательству ставить потребности клиента на первое место.

Мы прошли весь путь по кругу и снова вернулись к семейным и социальным отношениям. Мы уже довольно много говорили о важности отношений (в этой главе и на протяжении всей книги!). И мы не будем извиняться за этот акцент. Все наши мысли, чувства, поведение и фантазии (и да, наш физиологический опыт тоже) происходят в контексте отношений. Какими бы важными ни были взаимодействия человека с горой, или с автомобилем, или со стейком на косточке, взаимодействия с другими людьми имеют бесконечно большее психологическое значение (если только гора или стейк не символизируют какое-то качество определенных отношений, что опять же приводит нас к отношениям).

На нашей диаграмме терапевтические отношения - это особый случай грани «семейные и социальные отношения». Круг терапевтических отношений выходит из отношений в целом, и в свою очередь окружает и включает в себя все остальные отношения, так же как терапевтические отношения окружают и поддерживают работу, осуществляемую в каждой другой области. Эти два аспекта отношений, семейные и социальные в целом и терапевтические в частности, подчеркивают значимость потребностей в отношениях и базовое стремление каждого из нас к контакту-в-отношениях. Опыт контакта с терапевтом, опыт терапевтических отношений как качественно отличающихся от всех других отношений (реальных и воображаемых), которые помогали клиенту поддерживать свой жизненный сценарий, является единственным ключевым элементом нашего подхода к терапии. Что бы мы ни делали дополнительно, какие бы стратегии и методы ни разрабатывали или ни адаптировали из других теоретических систем, забота об отношениях - это наша главная обязанность.

В главе 6 мы описали, как терапевт прослеживает паттерн прерывания контакта у клиента через исследование и вовлеченность, поддерживаемые настроенностью, которая служит также источником информации. На схеме «замочной скважины» показано четыре уровня прерывания контакта: в начале идет отсутствие осознания наличия внутреннего или внешнего события, и далее - отсутствие осознания важности или значимости события, отсутствие осознания возможности изменения и отсутствие осознания своей личной, индивидуальной и уникальной способности обращаться с чувствами и разрешать ситуацию. В этом разделе мы еще раз коснемся этих уровней в контексте обсуждения семи терапевтических граней - рассмотрим, как эти грани могут быть использованы на каждом уровне, и приведем выдержки из транскриптов, представленных в главах 7-12, чтобы проиллюстрировать эти концепции.

Рис. 13.2. «Замочная скважина» контакта-в-отношениях

На верхнем уровне «замочной скважины» исследование является феноменологическим: «Что происходит внутри?», «Что вы ощущаете, чувствуете, хотите и помните?». На этом уровне клиент разбирается в путанице внутреннего опыта и пытается понять, что происходит у него внутри, а также в мире вокруг, и, конечно, прибегает при этом ко всем испытанным временем защитным паттернам, направленным на избегание чувств или знания о чем-то. Феноменологическое исследование помогает терапевту настроиться на уровень развития клиента и на смыслы, аффекты и ритмы его переживаний; по мере того как вовлеченность терапевта усиливается, история становится богаче, полнее, объемнее. Будучи чувствительным к потребностям в отношениях благодаря настроенности и искренней вовлеченности, терапевт обретает способность признавать, подтверждать и поддерживать обе борющиеся стороны и может помочь клиенту исследовать любой аспект опыта, который выходит на передний план. И этот приоритетный опыт перемещается, иногда очень быстро, между всеми семью гранями терапевтической интервенции. Точно так же как мы сначала фокусируемся на одном предмете, затем на другом - когда осматриваем комнату, - так же терапевтический фокус перетекает между разными сферами опыта.

Лоис и Лестер, например, начали с разговора об их отношениях друг с другом. Лоис говорит с Лестером о желании быть ближе.

Лоис: ...Это все равно что если бы ты хотел быть и со мной, и на работе одновременно (пауза). В этом есть какой-то смысл? (пауза) Много раз мы остаемся вместе, и я делюсь с тобой чем-то. И я пытаюсь стать ближе, и это не получается, и это больно-, и тогда я ухожу заниматься своими делами. И, кроме того, это доставляет мне удовольствие.

Терапевт: Итак, когда он видит, что вы, как он говорит, «перегружаетесь» - я на самом деле не знаю, что это означает, но вы знаете, - когда он видит, что вы занимаетесь делами, что вы хотите, чтобы он думал?

Лоис: Я бы хотела, чтобы он просто схватил меня и сказал: «Пойдем и сделаем что-нибудь вместе. Я хочу побыть с тобой», (пауза) Меня можно было бы легко отвлечь от работы.

Терапевт: То есть важным становится прикосновение.

Терапевт, в первом ответе, признает беспокойство Лоис по поводу ее отношений и ее переживание потребностей в отношениях, связывает это с упомянутым поведением и исследует ее фантазию о том, чего ей действительно хотелось бы от Лестера. Далее она отвечает на физиологическую отсылку в этой фантазии: «Важным становится прикосновение». Быстро переключаться, вслед за вниманием клиента, сначала на одну грань опыта, затем на другую, отслеживать и убеждаться, что каждой грани, которая проявляется в работе, уделяется внимание и что каждая грань в конечном итоге рассмотрена, - это отличительная черта интегративного подхода. На протяжении всей работы с Лоис и Лестером мы можем наблюдать, как исследование каждой из граней вновь связывается с первоначальным фокусом отношений.

Работа с когницией подразумевает внимание не только к мыслям клиента, но также к тому, как эти мысли возникают: как клиент придает смысл, понимает и решает, что является причиной чего-либо, что и почему происходит именно так. Грета, например, говорит о своей тревоге и своих физических симптомах. Терапевт, помня о том, как люди завязывают себя в физиологические узлы, чтобы избежать болезненных мыслей, признает ее потребность защищать себя от собственных мыслей.

Терапевт: Что говорят вам люди?

Грета: ...что моя тревога не совсем нормальна, и, кроме того, я плохо себя чувствую. У меня часто болит живот - не здесь, в грудной клетке, а именно в животе. Это новый симптом.

Терапевт: Есть много такого, о чем вы не хотите вспоминать...

Грета: Я хочу, (плачет)

Терапевт: Действительно?

Грета: Если вы меня спросите, я...

Терапевт: Я только отметила, что есть много такого, о чем вы не хотите вспоминать.

Грета: Есть много такого, о чем я не хочу вспоминать.

Признание терапевтом потребности Греты блокировать некоторые воспоминания вызвало волну аффекта и обещание попытаться работать лучше. Будучи настроенной на когнитивный процесс Греты, терапевт распознаёт, что это часть ее паттерна «хорошей девочки», паттерна, который проявляется, когда она говорит себе, что она вела себя неправильно или была плохой в том или ином смысле. Терапевт повторяет свое сказанное ранее утверждение, и на этот раз Грета слышит признание, а не превращает его в критическое замечание.

Когнитивные исследования способствуют осознанию также и других аспектов опыта. Лорейн в следующем отрывке пытается объяснить, почему она так остро отреагировала на «вторжение» терапевта в ее пространство. Когда терапевт признает и мысли, и чувства Лорейн, она быстро переходит к воспоминанию об одном случае с матерью. Следующий исследовательский вопрос возвращает ее обратно к ее когнитивному процессу, к тому, как она придает смысл своему опыту, и это, конечно, также является исследованием ее отношений и с матерью, и с терапевтом.

Лорейн: Верно, - и мое пространство. Я сделала то, что я должна была сделать с этой кипой. Я передвинула ее. Но я не сказала вам, что мне не нравилось, что она находится рядом со мной. И вот это то, что я делаю. Я могу позаботиться о себе и убрать подальше вещи, которые я не хочу, но я не всегда могу сказать, почему я их не хочу.

Терапевт: Могу представить, как это неприятно - когда что-то такое грязное находится рядом с вами.

Лорейн: Да. Как, например, с моей матерью - я сказала ей, что не хочу есть вместе с ней, если она сердится. Но я не объяснила ей, почему. Я просто сказала, что это плохо для моего пищеварения.

Терапевт: И другое «почему» - это...

Аффект - это, конечно, то, о чем большинство клиентов собираются говорить в терапии. На раннем этапе терапевтического процесса аффект затрагивается почти всегда: болезненные чувства - это то, от чего клиенты чаще всего хотят избавиться. Феноменологическое исследование этих чувств требует повышенного внимания к тому, что происходит с клиентом сейчас, в ответ на ситуацию здесь-и-сейчас с терапевтом, так же как и к истории, которую рассказывает клиент.

Сара: А я просто отталкивала его и пыталась перевести все в шутку (говорит все быстрее и быстрее), и вернуться к просмотру фильма, это был мой способ сказать «нет», (голос прерывается; в нем слышен сильный испуг) Но... гм... помогите мне... Я боюсь, что у нас закончится время, прежде чем я смогу разобраться с этим...

Терапевт: Мы возьмем столько времени, сколько нужно вам.

Сара: Спасибо.

Терапевт: Когда вы продвигаетесь так быстро, вам удается избежать чувств настолько, насколько вам это необходимо?

Когда Сара подробно рассказывает о произошедшем с ней изнасиловании, она автоматически прибегает к защитам, которые она научилась использовать, чтобы защитить себя от эмоционального наплыва. Хотя защиты помогают ей сохранять контроль, они также удерживают ее эмоции глубоко спрятанными, отщепленными и недоступными для проработки и уменьшения их токсичности. Исследование терапевта, основанное на ее настроенности на перемену ритма Сары, признаёт функцию защитного ускорения Сары, а также интенсивность чувств, которые она так старается держать под контролем. И это дает Саре ту поддержку, в которой она нуждается, - как мы увидим через несколько транзакций.

Сара: Это такая полезная информация. Сначала вы дали мне разрешение взять время. Это очень, очень глубоко для меня. Да? А теперь, теперь я соберу это воедино, чтобы я смогла это почувствовать, (вздыхает, начинает плакать)

Поведение - это внешнее проявление аффекта, когниции, фантазии и физиологии отношений. В интегративной психотерапии исследование или признание поведения всегда содержит в себе, явно или неявно, заботу об отношениях, в которых оно происходит, и к сопутствующему внутреннему переживанию. Приведенная далее беседа с «Элис» (интроецированной матерью Лорейн) дает пример того, как поведенческое исследование может использоваться для вхождения в этот внутренний опыт:

Лорейн (как Элис): ...Я была уставшей, мне постоянно приходилось заботиться обо всех этих мужчинах. Глажка, надо было гладить...

Терапевт: Всех этих мужчинах? Каких мужчинах?

Лорейн (как Элис): Мой муж; брат моего мужа переехал к нам, а потом еще мой племянник приехал пожить с нами какое-то время. И всем им постоянно были нужны накрахмаленные рубашки...

Терапевт: И как так вышло, что вы взяли на себя заботу обо всех этих мужчинах?

Лорейн (как Элис): Ну, я думаю, это было просто... мы жили в большом доме во времена Депрессии с тринадцатью людьми, и это было просто, просто принимали людей в дом... Я никогда не хотела, чтобы кто-то остался без дома.

Элис говорит о поведении (заботе о мужчинах и накрахмаливании рубашек для них), но она также говорит о своих отношениях с ними, с самой собой и с ее родителями. Ее история - о поведении, но о поведении в контексте отношений - каким в конечном счете все поведение и должно быть.

Фантазия включает в себя наши «что, если», наши «мог(ла) бы», наши надежды, наши страхи. Это средство, с помощью которого мы справляемся со всем, что только можно представить, с тем, чего нет сейчас, но что могло произойти в прошлом или может случиться в будущем. И именно наши фантазии, наши метафоры и наши истории сообщают важные сведения, которые мы не знаем, как рассказать по-другому. Эти истории и метафоры почти всегда заслуживают внимания, потому что они несут в себе много смысла и эмоций для клиента. Они рождаются из опыта, который слишком насыщен, чтобы описать его обычными словами.

Терапевт: И вам удалось уйти от своего прошлого, Элис?

Лорейн (как Элис): Нет. Оно стоит, завернутое в большую скатерть, позади меня, и это как будто... груда кастрюль и сковородок. И когда я перехожу из комнаты в комнату, она гремит.

Терапевт: Вы имеете в виду, что как бы носите ее с собой?

Лорейн (как Элис): Еще бы.

Терапевт: В этой скатерти.

Лорейн (как Элис): Плотной скатерти. Да.

Терапевт: Итак, почему в скатерти?

Разумеется, терапевта не интересует воображаемая скатерть сама по себе. Важен символизм скатерти, то значение и эмоция, которые она представляет. Но спрашивать об этом значении напрямую вряд ли целесообразно; если бы прямой разговор мог объяснить это, то метафора не была бы нужна изначально. Оставаясь в пределах фантазии и сохраняя когнитивную, ритмическую, аффективную настроенность на клиента, терапевт признает символическую значимость метафоры (или грезы, или надежды, или страха), не требуя осуществить невозможный перевод.

Зигмунд Фрейд (1900/1938) утверждал, что сновидения являются «королевской дорогой к бессознательному». Аналогично, физиология может считаться королевской дорогой к тому, что находится вне осознания. То, что человек ощущает в своем теле и какие действия совершает своим телом, находится под влиянием взаимодействий между всеми остальными гранями опыта; и эти телесные реакции и ощущения, в свою очередь, влияют на все остальное. Обращение внимания клиента на то, что происходит на уровне физиологии, может помочь ему получить доступ к другим аспектам опыта и признать их ценность.

В интегративной психотерапии мы просим клиентов уделять внимание своим физическим ощущениям, включая чувство напряжения, дрожи или ажитации, боли или дискомфорта. Мы приглашаем их замечать, какие движения они совершают своим телом - замечать свои жесты, качающуюся ногу или позу с приподнятой головой или прижатой рукой. И мы предлагаем эксперименты: «Позвольте этой дрожи быть» или «Вдохните воздух в свою напряженную грудь». Такие интервенции могут быть подсказаны нашими наблюдениями за телом клиента; наши собственные телесные реакции также делают нас чувствительными к физиологическим компонентам переживания клиента.

Иногда клиенты самостоятельно проводят связь между физиологией и другими аспектами своего бытия-в-мире и рассказывают нам об этом. Эти связи могут быть замечены и описаны по мере продвижения работы или после того, как определенная часть работы была завершена. Или же клиент может представить их нам в начале работы, как это сделала Лорейн.

Лорейн: ...Я ощущаю, что сержусь на нее за то, что она кормит меня этим. Но во мне это не гнев - это просто... это просто вес. Просто что-то, что принадлежит ей, а я не знала об этом раньше. Раньше, в работе, которую я проделала, помните, я вошла в контакт с ее страхом, и он был, раньше он был во мне, но он оказался вне меня; он был похож на воздушный шарик. И он не был моим. Он принадлежал ей. И какое-то время я чувствовала, что он привязан к моей лодыжке, как воздушный шарик с гелием. Но потом он просто улетел. Он не был моим. И я чувствую, что гнев - это как бы то же самое. Он не мой. Он... он превратился в жир. Это ее энергия, и она превратилась в мой жир.

Обратите внимание, здесь Лорейн, опять же, говорит не только о своем теле. Она устанавливает связь между своим весом и своим гневом, между физиологией и аффектом; она также использует воображаемый образ (шарик с гелием), чтобы передать качество своего переживания. Все взаимосвязано; каждый аспект Я существует в контексте всех остальных. Даже когда кажется, что клиент сосредоточен на чем-то одном - на поведении, аффекте, физиологии, на чем угодно - мы должны иметь в виду, что все остальные грани обеспечивают фон, окраску и акцент, а также придают объем тому, что находится на переднем плане.

Терапевтические отношения - это особый случай отношений в целом, по крайней мере по двум причинам: во-первых, это среда, в которой клиент может начать получать некий другой опыт, опыт отношений с тем, кто отказывается подтверждать прежние убеждения и ожидания, с тем, с кем он может начать развивать новый и более контактный способ быть с собой и другими. Во-вторых, эти отношения представляют собой своего рода терапевтическую лабораторию: они прямо здесь, доступные для изучения, проверки и тщательного исследования. Нет никакой необходимости пытаться точно вспомнить, что действительно происходило, допустим, во время вчерашнего спора или за обеденным столом во вторник вечером - клиент и терапевт могут прямо увидеть в их отношениях, как признаются или удовлетворяются потребности клиента в отношениях и как клиент откликается в этом совместном опыте друг с другом.

На каждом этапе терапевтической работы интегративный психотерапевт будет особенно внимателен к тому, как клиент отвечает ему и как он реагирует на этот ответ клиента. Эта забота об отношениях является важным аспектом терапевтической вовлеченности: она требует готовности присутствовать как такой же человек, со своими собственными мыслями, чувствами и уязвимостями, и всегда руководствоваться и опираться на наше терапевтическое намерение. Комментарии и вопросы о терапевтических отношениях, по всей видимости, являются приоритетными и с ними стоит работать безотлагательно. Часто исследование терапевтических отношений еще в самом начале предвосхищает тему всей последующей работы. В случае Эдварда работа началась с его слов о чувстве «угрозы» со стороны терапевта; оказалось, что чувство угрозы и возможного унижения является краеугольным камнем его отношений с матерью. Лорейн говорила о своем раздражении в отношении терапевта, и это раздражение привело ее сначала к признанию своего собственного гнева в адрес матери, а затем к новому уровню контакта с матерью, которую она интроецировала в свою собственную личность. Для обоих этих клиентов и, менее очевидным образом, для всех остальных, которых мы встретили на страницах этой книги, признание качества и важности терапевтических отношений в начале работы проложило путь для использования этих отношений позже на благо клиенту.

В начале работы терапевтические отношения окружают и поддерживают попытки клиента разобраться в том, что происходит, определить фокус работы и убедиться, что этому терапевту можно доверять в том, что он будет слушать, заботиться и понимать. Когда мы переходим к следующему уровню «замочной скважины» (и, конечно, это постепенный процесс, шаг-вперед-шаг-назад, который редко можно четко обозначить единственной транзакцией), отношения и в частности терапевтические, приобретают новую значимость. Ведь основное внимание здесь уделяется обнаружению связей между прошлыми отношениями и отношениями в настоящем. Этот уровень - о том, как клиент видит мир здесь-и-сейчас сквозь призму там-и-тогда. Речь идет о переносе, переживании и понимании, а также проигрывании нынешних отношений так, как если бы они были такими же, как прошлые. В самом прямом смысле, вся работа на втором уровне связана с отношениями и с подтверждением их значимости, независимо от того, о чем конкретно при этом говорит клиент.

Практически невозможно выделить пример работы только с фокусом на «отношениях»; это все равно что попытаться набрать воды из океана, которая была бы особенно «мокрой». Все клиенты, работа которых представлена в объемных транскриптах (а также клиенты, упомянутые в первой части) работают с отношениями. В работе с парами - Лоис и Лестером, Бетти и Салли - очевидно, что отношения находятся в центре внимания на протяжении всей работы.

Бетти рассказывает Салли, как она привносит свои прошлые реакции в их отношения.

Салли: Итак, расскажи мне, что значит быть... Расскажи мне, что значит быть важной...

Бетти: (вздыхает) Это значит находить для меня время. И проявлять интерес к тому, что я делаю. Показывать, что я могу что-то делать и что ты видишь, что я могу это делать. А потом возникает путаница, потому что теперь я путаю тебя с моей матерью. Я знаю об этом. Вот почему я хочу, чтобы ты это делала, - потому что она этого не делала.

Лестер также обнаруживает, что его реакции на Лоис окрашены его опытом отношений с матерью: «Ну, я думаю, э-э, мой голод был больше для мамы, я полагаю. Думаю, моя мама это делала. И мама, и папа, оба это делали, каждый по-своему. Но, э-э, думаю, это моя мать».

Сара исследует отношения, которые были у нее в детстве с братом, и то, как она относилась во взрослом возрасте к мужчине, который ее изнасиловал, и терапевт помогает ей установить связь между этими опытами отношений:

Сара: Я знала только, как делать то, что я привыкла делать... то есть избегать. То есть пытаться... пытаться... помешать другому делать что-то, отвлекая его, или...

Терапевт: (пауза) Так, как вы поступали, когда были маленькой, по отношению к брату?

Эдвард, Грета и Лорейн - все они работают с матерью: Грета - переживая регрессию, Лорейн - работая с интроекцией «Элис», и Эдвард - через свои воспоминания. С каждым из них исследование, настроенность и вовлеченность терапевта помогают клиенту заполнить пробелы, вспомнить то, что было вытеснено за пределы осознания, и серьезно отнестись к значимости опыта этих отношений. Вот, например, Эдвард:

Эдвард: О гневе, и, гм... как же это слово - об унизительном взаимодействии, которое очень часто происходило между мной и моей матерью. Я имею в виду, знаете, она пыталась унизить меня, и в некотором роде я пытался ответить ей тем же, знаете... Мы много ругались. Она была очень, очень унижающим человеком, очень пренебрежительным, очень...

Терапевт: Унижающим - как, например? Можете дать мне представление о том, как бы она...

Ответ терапевта - это не просто правильная с клинической точки зрения интервенция, это выражение искреннего участия и искреннего желания понять. Ее не выраженное словами сообщение является ответом на потребность Эдварда в признании и принятии: «Ваши отношения с матерью, со всеми их значениями и последствиями для вас, очень важны. Я хочу понять их как можно лучше, потому что вы мне небезразличны». Это сообщение неявно содержится во всех наших исследованиях отношений. И в конечном счете все наши исследования - об отношениях, потому что отношения - повсюду: именно о них вся терапия контакта-в-отношениях.

Настраиваясь на всплывающие воспоминания клиента и осознавая свою собственную вовлеченность в этот процесс, наша работа с когнициями на уровне истории, ожиданий и переноса может принимать разнообразные формы. Мы можем помочь клиентам исследовать, что они думали и какой смысл придавали раннему опыту в то время. Мы можем спросить их о том, что они думают теперь об этом раннем опыте. Мы можем пригласить их использовать свои взрослые когнитивные способности, чтобы перестроить или изменить форму старых паттернов осмысления или предоставить им информацию, которая поможет им думать о своем опыте по-другому.

Сара: Но, возможно, я смогу справиться со стыдом.

Терапевт: Только не спешите.

Сара: Ладно, ладно, ладно.

Терапевт: У вас не получается справиться со стыдом, потому что вы держите его в себе.

Сара: Можете повторить?

Терапевт: У вас не получается справиться со стыдом, потому вы держите этот стыд внутри себя. Давайте просто пойдем в него.

Стыд - это сложная реакция, в которой переплетаются когниция и аффект («во что я верю и что я чувствую по этому поводу»), а также прошлое и настоящее («мой предыдущий опыт взаимоотношений и то, как я теперь реагирую на воспоминание о них»). Скорее всего, нет другой такой проблемы, для которой были бы важнее настроенность на когнитивный процесс клиента, признание всех тех значений, которые клиент создал вокруг своих отношений, и подтверждение функции этого переживания.

Клиентам часто бывает относительно легко установить связь со своими воспоминаниями. Они рассказывают нам, что произошло, что делал другой человек и что они делали в ответ. Они могут даже рассказать нам целую историю о том, что они чувствовали в связи с этим. Но рассказ истории о чувствах - внутренне отрепетированной, выстроенной-за-годы истории - очень отличается от того, чтобы находиться в прямом контакте с чувствами. На уровне исторического исследования ответ терапевта и его исследование аффекта чаще всего направлены на улучшение прямого контакта с аффектом во всех его измерениях.

Эдвард: Меня отправили в школу-интернат в 12 лет, и в то же самое время моего младшего брата отправили, когда ему было всего 8. И он не виделся с семьей два месяца. Понимаете, я имею в виду, мне было 12; я мог как-то справиться.

Но в 8, Господи! В общем, нет, то есть это по-прежнему, оно осталось, и терзает постоянно. Я имею в виду, знаете, такое, как бы, такое удовлетворение, которое она, казалось, испытывала, когда нашла решение, что сделать со своими детьми.

Терапевт: Эдвард. Когда человек, от которого ты зависишь больше всего на свете, ликует, отправляя тебя далеко, что-то должно происходить у вас в сердце.

История Эдварда была якобы о его гневе на мать, на то, что она была способна на такую жестокость по отношению к нему и к его брату. Аффект был настоящим; он сердился тогда, в детстве, и он чувствовал гнев снова, рассказывая об этом. Однако еще одно измерение - боль и потеря, связанные с тем, что его оставили и с тем, что она радовалась тому, что оставила его, - не присутствовало в его истории. Паттерн поведения, который он развил, чтобы защитить себя от боли, стал его жизненным сценарием; помощь в восстановлении и признании его аффективной реакции поможет ему ослабить влияние этого сценария.

Поведение - это исходный материал для сознательной памяти. Когда мы вспоминаем что-то из нашего прошлого, чаще всего это бывает поведение, будь то наше собственное поведение или чужое. Исследование этого поведения и вопросы о нем помогают клиенту сделать воспоминание конкретным и подробным, чтобы тем самым удалось вывести его значение. Большинство поведенческих исследований, которые мы проводим, направлены на то, чтобы помочь клиенту (или, возможно, подготовить его) расширить его или ее осознание какой-то другой грани опыта. Например, в случае «терапии внутри терапии» во время работы с интроецированной матерью Лорейн терапевт спрашивает «Элис» о ее поведении в первые годы ее брака.

Терапевт: Как вам с этим жилось, когда вы переехали в Канзас?

Лорейн (как Элис): Ну, у меня были две мои малышки, Лорейн и Эллен. И мой муж.

Терапевт: Муж, с которым вы никогда не ругались?

Лорейн (как Элис): Мы никогда не ругались.

Когда «Элис» начинает рисовать картину того, что она делала в те годы, ей все менее и менее удается отрицать чувства и убеждения, а также желания и потребности, которые сопровождали это поведение. Осознание растет, и внутренний контакт улучшается; она все ближе и ближе подходит к возвращению себе и присвоению отрицаемых и искаженных частей себя.

Фантазии о прошлом - это окно в мир потребностей, страхов и защит, которые клиент переносит в настоящее. Будь то грезы или метафоры, желанные воображаемые картины или внушающие страх катастрофы, фантазии обычно ведут нас туда, где наши защиты не так сильны и где запрещенные мысли и чувства наиболее доступны. Когда Сара рассказывает историю изнасилования, становится ясно, что травмирующим в этом опыте было на самом деле не столько физическое изнасилование, сколько утрата мечты, которая определяла очень глубокую часть ее сущности и без которой она не могла (или она так считала) быть таким человеком, каким она хотела быть.

Сара: Он украл у меня что-то очень важное... и теперь я не могу получить это; похоже, я не могу с этим справиться! Не могу! Я не могу добраться туда!

Терапевт: «Я была девственницей, и ты украл...»

Сара: Я была девственницей, а ТЫ ОБОКРАЛ МЕНЯ!

Терапевт: Скажите ему, что вы хотели сделать с вашей девственностью.

Сара: О, я хотела подарить ее кому-то в любви.

Терапевт: Скажите ему, что вы хотели бы подарить ее кому-то. Не ему.

Сара: Оххх, я хочу подарить ее кому-то особенному, кому-то, кто что-то значит для меня. А не какому-то слизняку, который приглашает меня на ужин и думает, что у него есть права на мое тело!

Терапевт: Скажите ему, как вы хотели бы, чтобы это произошло. Уверена, у вас была мечта.

Рассказ о мечте и переживание вновь мыслей, чувств и ощущений все-еще-способной-мечтать Сары помогают ей признать, что мечта все-таки не потеряна и что она снова может стать центральной частью ее самости. Настроенность терапевта на детали мечты Сары позволяет фокусировать и углублять работу. Ее вовлеченность, ее искренний и личный отклик на потерю Сары делает возможным для Сары почувствовать ее присутствие: чувствовать признание, подтверждение и безопасность, проходя через боль и открывая новые возможности.

Когда мы обращаемся к своей истории, мы также воспроизводим физиологию этой истории. Наши тела начинают реагировать так же, как и тогда в прошлом, когда эти события происходили. Интегративные психотерапевты используют эти воссозданные реакции, чтобы помочь клиенту более полно восстановить воспоминания; мы также побуждаем клиентов, когда они вспоминают, замечать, что они при этом делают физически.

Грета: [Мне было] около восьми лет. Моей младшей сестре было семь, а брату - четыре года. Поскольку мама знала, что я ответственная и сильная, и что я, знаете... что она может доверять мне, она не возвращалась домой.

Терапевт: И вы задержали ваше дыхание - прямо сейчас. Можете ли вы ощутить это задерживание дыхания?

Такое побуждение часто способствует тому, что клиент не только «замечает», но и фактически изменяется. Изменение своей физической реакции на ситуацию позволяет нам переживать ее по-другому; изменяя то, что делает наше тело, когда мы вновь переживаем давнее событие, мы можем буквально изменить память об этом событии и его значение.

Терапевт: Просто позвольте вашему телу ответить (Грета глубоко вздыхает). Просто позвольте этому произойти снова. Да. Дышите. Просто позвольте своему телу делать то, что оно хочет, пока вы рассказываете историю, (пауза) Расскажите мне снова эту же историю.

Грета: Когда мне было восемь лет, моя мать работала в другом городе, и нам приходилось оставаться дома в течение трех дней и трех ночей, совершенно одним.

Терапевт: Потому что ей было тяжело.

Грета: Потому что ей было тяжело.

Терапевт: Как это было для вас?

Грета: Это было...

Терапевт: Зажмите вашу грудную клетку.

Грета: Это было больно.

Терапевт: Скажи это маме.

Грета: Ох...

Терапевт: Посмотрите на маму, вспомните, как она выглядела, когда вам было восемь лет.

Грета: Мама, мне больно...

Терапевт: Дыши прямо сейчас. Просто дыши и говори с ней.

Часто то, что клиент делает, чувствует и думает о терапевте, бывает окрашено прошлыми отношениями. Качество контакта между клиентом и терапевтом - наш самый лучший и самый прямой путь ко всему паттерну отношений, который формирует опыт клиента. По этой причине не следует игнорировать ни один комментарий или намек о том, как клиент реагирует на терапевта. Многое из того, что происходит между клиентом и терапевтом, является, по крайней мере отчасти, воспроизведением тех видов контакта (и его отсутствия), которые клиент развил за долгий период времени.

Работа с Эдвардом представляет собой необычайно яркий пример такого воспроизведения и того, как его можно использовать терапевтически. С самого начала своей работы Эдвард фокусируется на своих чувствах по отношению к терапевту: «Ну, вы вдруг стали такой... присутствующей, понимаете, о чем я? Внезапно я - здесь, и вы смотрите на меня, и я... В моем сознании ничего особенного сейчас не происходит; в данный момент у меня нет какого-то плана».

Как мы уже видели, далее Эдвард будет говорить о чувствах к своей матери и о нежелании их обсуждать, а его рассказ перемежается косвенными упоминаниями сходных моментов между тем, как он реагировал на свою мать и тем, как он реагирует сейчас на терапевта. Наконец, терапевт спрашивает об этой связи напрямую: «Эдвард, могу ли я предположить, что есть незаданный вопрос в том, как вы смотрите на меня? Например, такой: «Будете ли вы, так же как и моя мать, унижать меня?».

С этого момента в работе появляется новое чувство направления, поскольку и клиент, и терапевт признают вездесущий характер этого ожидания и его влияние на способность Эдварда вступать в любые контактные отношения.

Исследование истории, воспоминаний о событиях и отношениях неизбежно переходит в исследование того, как клиент справлялся с этими событиями и отношениями. Итак, произошло вот это - Что вы предприняли в связи с этим? Как вы выжили? К каким выводам вы пришли, что вы поняли, что решили? Выборы и решения прошлого, а также паттерны выживания, которые образовались вследствие этих выборов и решений, - это структура вне-осознания, на которой основаны наши нынешние поведения и реакции.

Когда терапевтическая работа обращается к этим давним стилям совладания, выборам и решениям, клиенты начинают видеть, что они поистине являются архитекторами своей собственной жизни, что источник их нынешней боли и недомогания - паттерны прошлого. Здесь, более чем где-либо еще, необходима нормализация этих совпадающих решений. «Я больше не могу винить других людей в своих проблемах», - начинает понимать клиент. «Я сам(а) сделал(а) это с собой, и я продолжаю это делать». Это все хорошо, но такое осознание может очень легко перейти в стыд: «Должно быть, я действительно плохой / глупый / никудышный, раз я попал в такую передрягу». Задача терапевта заключается в том, чтобы отметить, как важны были эти ранние выборы и как они служили самозащите, когда были приняты впервые, а также в том, чтобы непоколебимо подчеркивать нормальность и мужество юного человека, который их принял.

Отношения - это контекст всего поведения, то, что окружает все убеждения и решения, это сама материя человеческого опыта. Самые важные выборы, которые люди неизменно делают, пока живут - это выборы, связанные с отношениями с собой и другими. Чтобы преодолеть нарушения в контакте и исцелить отношения в настоящем часто бывает необходимо исследовать прежние решения по поводу отношений и прежние убеждения о себе и других. Сара, например, проанализировала несколько комплексов убеждений и решений, когда работала с травмой изнасилования. Одним из самых болезненных из них было ее чувство стыда, порожденное убеждением / решением, что ее физиологическая реакция на изнасилование была неприемлемой. Терапевт бросает вызов этому убеждению, помещая его в контекст отношений, в котором оно возникло:

Терапевт: И почему же вы чувствуете отвращение к тому, что, как вы знаете, является таким естественным с точки зрения биологии?

Сара: Потому что это был не тот человек, не в то время...

Терапевт: Но вы пытались сделать его таким человеком.

Попытка «сделать его таким человеком» уместна и понятна. Не имеет значения, что это, возможно, было немудро - ошибки это тоже нормально. Стыд Сары подпитывает убеждение, что она делала что-то плохое. Когда она приходит к пониманию и принимает свою реакцию за то, чем она была на самом деле - за отчаянную попытку травмированной женщины держаться за драгоценную часть себя - это чувство стыда теряет интенсивность, давая ей свободу вернуть себе те части «я», которые она прятала столько лет.

Когниция, создание смысла, особенно важна на этом этапе терапевтического процесса. Именно смыслы, которые мы придаем событиям, то, как мы понимаем происходящее, и прогнозируем, что может произойти дальше, являются мотивами наших выборов и решений. Фактически, выяснение того, что может произойти дальше, является решением, которое оказывает мощное влияние на то, что мы делаем, думаем и чувствуем.

Эдвард: И я подумал, гм, ну, черт, что есть, то есть, знаете; ты быстро к этому привыкнешь... так что я чувствую, что переживу...

Терапевт: Итак, есть также большая гордость за свою способность выживать.

Эдвард: Да. Довольно большая гордость за выживание. Раньше я думал, что единственное, что я умею, - это выживать. Я довольно сильно это чувствовал, что, если я могу это пережить, все не так уж плохо, знаете. Теперь я замечаю, что умею делать много чего еще; это хорошо. Хорошее наблюдение. Но, конечно, это было моей главной задачей. Попытаемся и прорвемся.

Убеждение, что лучшее, что может произойти, это просто выживание, «преодоление», делало глупыми любые попытки что-то улучшить, рискнуть и попробовать контактные отношения, надеясь на понимание, утешение или радость. Зачем тратить энергию, стремясь достичь невозможного? И выходит, что для Эдварда такое ожидание становится самосбывающимся пророчеством, в соответствии с которым близкие отношения вечно остаются вне досягаемости, потому что их и не стремятся достичь.

Для «Элис», интроецированной матери Лорейн, ранние решения стали жестким каркасом, вокруг которого была выстроена ее взрослая жизнь:

Терапевт: Что еще было важно?

Лорейн (как Элис): Решение, что я никогда не буду такой, как они.

Терапевт: Расскажите, что вы имеете в виду.

Лорейн (как Элис): Я решила, когда была маленькой, что я никогда, никогда, никогда не буду похожа на них, не буду так воспитывать своих детей, не буду такой, не выйду замуж за такого человека, как мой отец. Я не буду такой, как моя мать. Я не буду пить. Я не буду драться. Я не буду терпеть насилие.

Терапевт: Вы не выйдете замуж за такого человека, как ваш отец, и вы не будете терпеть насилие; вы никогда не будете драться...

По мере того, как терапевт спокойно и терпеливо отражает решения Элис, Элис начинает видеть, как их негибкость не позволяла ей быть настоящей со своей дочерью и в то же время они давали просачиваться в отношения матери и дочери гораздо более ядовитой «реальности». Теперь, при поддержке терапевта, она может думать о том, о чем без такой поддержки было бы думать небезопасно; она может поставить под сомнение свои прежние решения и начать рассматривать возможности их пересмотра.

Практически все важные решения, устойчивые стили совладания и сценарные убеждения рождаются из интенсивного аффективного опыта. Мы держимся за них: мы выработали их, чтобы пережить плохой опыт или сохранить прекрасные переживания, и они (в какой-то мере) работали. Кто же оставит то, что работает, особенно когда это работает в значимой и эмоциональной ситуации? Как терапевты, мы помогаем нашим клиентам вновь обратиться к этому аффективному опыту и понять, что его можно пережить (или сохранить, или воссоздать, если такова цель) по-другому, используя другие ресурсы, которые тогда были недоступны. Катарсис - не единственная цель обращения к сильным эмоциональным переживаниям в психотерапии; это поиск пути к новому взгляду, новому решению, другому способу бытия.

Грета: Здесь так темно, и... (плачет)

Терапевт: Продолжай: «Здесь так темно...»

Грета: Здесь так темно и мне страшно, и мне приходится бегать по комнатам, и я не должна плакать... (она прижимает руки к груди)

Терапевт: Да. Продолжай. Позволь телу говорить.

Зачем кто-то, имеющий хорошие намерения, будет побуждать кого-то другого вновь переживать эту боль? Не потому, конечно, что боль сама по себе приносит пользу. Это, скорее, средство для достижения цели, способ повышения осознания частей себя и контакта с ними, чтобы все эти части могли быть приняты и заново интегрированы, основываясь на новом понимании и решениях, которые являются утверждающими и улучают качество жизни. Иногда этот переход происходит когнитивно, вместе с признанием устаревшего решения; иногда он происходит через аффект, вместе с признанием эмоциональной реакции, которая долгое время удерживалась за пределами осознания:

Грета: Ох, когда ты меня не обнимаешь, мне так одиноко и я чувствую такое отчаяние. Это так больно... слишком больно!

Терапевт: Конечно, это больно. Так много боли, так много ответственности...

Грета: (долгая пауза) Меня бесит, когда ты говоришь, что тебе легче оставаться далеко от семьи на ночь. Это вызывает у меня...

«Одиночество и отчаяние» ведут к серии решений для выживания; «бешенство» может привести к совсем другой серии решений. Теперь Грета может взглянуть на обе эмоции и узнать, каково это иметь в распоряжении полный спектр аффективных реакций - а также выработать убеждения и решения, которые могут быть у эмоционально целостной личности.

Подобно мыслям и чувствам, прошлое поведение является исходным материалом для совладающих решений. Помогая клиентам исследовать их поведение, мы также помогаем им исследовать убеждения, которые поддерживают это поведение и являются следствием этого поведения. Эдвард, например, все яснее видит, как его поведение и убеждения переплетаются, когда он рассказывает о том, как он справлялся в детстве:

Эдвард: (пауза) Это... это, это бесило, понимаете. Это не просто унизительно; это просто, это просто... Я имею в виду, именно тогда я почувствовал себя угрюмым, очень угрюмым, на самом деле. «Я не собираюсь играть в эту чертову игру», знаете. «Я не собираюсь убирать ванну после купания; ты шутишь; не собираюсь вешать это полотенце на место, ничего подобного; я ничего не буду делать». Вот такие были у меня чувства. Кстати, они прозвали меня Иа, потому что, знаете, в книгах про Винни-Пуха - я всегда был тем, кто жаловался; я всегда был...

Терапевт: Да, непреклонным...

Эдвард: «Мне это не нравится», «Что-то не так», «Это не так, как должно быть», знаете: «Это несправедливо!» - я часто это говорил. «Это несправедливо!» Часто это повторял. Часто это чувствовал. Что-то во всем этом было несправедливое; это правда.

Терапевт: И вы пытались протестовать.

Грета тоже начинает понимать, как она создала паттерн поведения, основанный на убеждениях, которые невозможно пересмотреть, пока они находятся за пределами осознания:

Терапевт: ...быть такой сильной. Именно этого хотела от тебя мама - чтобы ты была сильной. Хотела, чтобы ты была надежной. Хотела, чтобы ты просто продолжала в том же духе, продолжала помогать ей, сохраняла семью...

Грета: Ей было необходимо, чтобы я это делала.

После нескольких минут работы Грета вновь возвращается к этой теме: она говорит о том, что она должна была «делать», чтобы заботиться о матери (и, заботясь о матери, заботиться о себе).

Грета: (долгая пауза) Я должна была быть милой.

Терапевт: Должна была быть милой? Даже когда гневалась на нее, не так ли?

Грета: Да. Если я сержусь, я должна извиниться.

Терапевт: А если тебе страшно?

Грета: Если мне страшно и я плачу, она выходит из себя.

Фантазии тоже проливают свет на выборы, решения и убеждения людей. Независимо от того, являются ли они фантазиями прошлого или настоящего, они выражают то, чего мы страшимся и о чем тоскуем, и они окружены ограничениями, порожденными давними, привычными сценарными убеждениями, которые формируют жизнь человека. Когда мы помогаем клиентам исследовать их фантазии, мы побуждаем их проследовать за фантазией, грезой, метафорой, желанием или страхом до самого-самого конца, не обрывая их и не сдерживая.

Грета: Мне нужно, чтобы ты была рядом, хотя бы ночью. И я хочу спать в твоей кровати.

Терапевт: Да. Скажи ей об этом.

Грета: Я хочу спать в твоей кровати. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Я хочу держаться за тебя. Я хочу обнимать тебя! (всхлипывает)

Терапевт: Продолжай говорить с ней.

Позже в этой работе Грета исследует еще одну фантазию, на этот раз о ее отсутствующем отце.

Грета: Я хотела... Я убегала и думала: когда мой папа вернется домой, я смогу уйти с ним...

Терапевт: Какая прекрасная надежда - когда папа вернется домой, ты сможешь убежать с ним...

Сессия продолжается более подробным обсуждением отца Греты:

Терапевт: Расскажи маме об этой фантазии - убежать с папой. «Я хочу убежать от твоих побоев, мама».

Грета: Я хотела убежать от твоих побоев. И если папа вернется, я хочу уйти с ним. Мы оставим тебя...

Терапевт: Убежать с папой, которого ты даже не знаешь, да?

Грета: Когда она вышла замуж за того, другого мужчину, я думала: «Где же мой настоящий папа? Куда он ушел? Я хочу уйти с ним».

Терапевт: Угу.

Грета: Тогда у меня была фантазия, что, возможно, он живет где-то с другой семьей. А потом моя мать вышла замуж за этого другого мужчину; я была так... я хотела выпрыгнуть из окна, с пятого этажа. И потом у меня появились эти фантазии о том, что, когда я умру...

Когда Грета связывает эти фантазии друг с другом, при наличии признания, подтверждения и нормализации со стороны терапевта, она все более и более полно входит в контакт с чувствами тоски и одиночества, которые она носила в себе в течение стольких лет. И вместе с этим контактом приходит осознание того, как она научилась справляться, будучи ребенком - через заботу о матери, оправдывая ее и обвиняя себя. Именно этот паттерн совладания препятствует ее способности устанавливать спонтанный, подлинный контакт с другими как взрослый человек, так же как и контакт с самой собой.

Есть два основных способа фокусирования на реакциях тела при исследовании выборов, решений и стратегий совладания. Первый из них мы уже встречали: приглашать клиентов продолжить или преувеличить физическое действие или сделать и то, и другое, чтобы глубже погрузиться в свое внутреннее переживание. Саре предложили физически оттолкнуть подушку, чтобы она почувствовала свою способность отвергать и отталкивать обидчика. Как зеркальное отражение этой работы, Грете предлагают воспроизвести ее давний паттерн сдерживания - почувствовать его, узнать, испытать настолько интенсивно, насколько возможно, чтобы в конечном итоге освободиться от него.

Терапевт: Вот так! Оттолкните его снова! (держит для нее подушку, чтобы она могла ее толкать)

Сара: НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!

Терапевт: Оттолкните его - и все!

Грета: (молча съеживается)

Терапевт: Да, давай...

Грета: (все еще сжимается, постукивая кулаком по груди) Аххх...

Терапевт: Скажи ей, что ты делаешь прямо сейчас.

Грета: Вот здесь болит. Печет и болит.

Терапевт: Усиль эту позу - еще больше сведи плечи. Вот так. Покажи ей, что ты делаешь вместо того, чтобы сердиться...

Вторую разновидность физиологического фокуса можно наблюдать во время завершения работы Сары. Здесь эмоциональное и когнитивное обучение Сары в результате только что проделанной работы связывают с ее текущей физической жалобой. Когда она начинает воспринимать реакцию своего тела как логичное, возможно, даже необходимое следствие ее старой системы убеждений, эта реакция начинает терять свою силу, свое ощущение неизбежности:

Терапевт: Вы перестали чувствовать себя прекрасной после этих событий!

Сара: Охххх... (горько плачет) О, похоже, что да. Не такой я хотела быть... и я делаю это, говорю другим людям, что это была моя вина; это произошло потому, что я сделала это и то, и я должна была знать, и я могла бы... но я не сделала...

Терапевт: И ваш опыт секса не был прекрасным.

Сара: Нет. Ни единого раза, никогда - никогда с тех самых пор, когда я была еще ребенком. А я хотела, чтобы это было прекрасно! Потому что я знала, я знала, меня хорошо учили, у меня было здоровое... понимание, но у моего тела этого не было. У меня ни разу не было позитивного опыта. Он не соответствовал тому, каким, как я знаю, он должен быть.

Терапевт: Что же случилось с вашей мечтой?

Сара: Она была разбита вдребезги... и последствия вылились в этих чувствах извращенности. А потом я принесла это в постель. Как будто это мое собственное извращение, а не...

Терапевт: Как будто что-то не так с вами или вы не прекрасны?

Точно так же, как люди проигрывают свои давние решения в контексте своих нынешних отношений, еще более интенсивно они проигрывают их в терапевтических отношениях. Искусство терапии отчасти заключается в том, чтобы понимать, когда позволять этому отыгрыванию продолжаться и не комментировать его, когда поощрять его, когда выражать в словах свою собственную вовлеченность, а когда конфронтировать или направлять его в другое русло.

Аутентичность терапевтических отношений, подлинность нашей вовлеченности отражается на наших интервенциях. Эти интервенции могут дать признание решениям клиентов, которые способствуют их росту; могут подтвердить способы, с помощью которых они обновляют свои системы убеждений; или могут поддержать их выбор оставить некоторые защиты до тех пор, пока не наступит подходящее время для изменений. И снова обратимся к работе Эдварда, чтобы проиллюстрировать последний случай:

Терапевт: И как они обеспечивали непрерывность в отношении ненадежности вашей мамы - как ваши защиты оказались самым надежным, что у вас есть. Ваш юмор, ваша способность адаптироваться, ваше выживание... И когда вы говорите об этом, почти с любовью, - кем бы вы были, если бы не были мужчиной, который может справляться со всем, что встречается ему на пути? Что бы вы чувствовали, если бы не были парнем, который может справиться с любым унижением?

Эдвард: Да... (вздыхает) Вы правы; да, это так; я довольно, довольно-таки этим горжусь. Я тебя одолею, буду кататься по земле, нанося удары, знаете, как бы...

Терапевт: (пауза) Что ж, возможно, мне стоит разделить с вами эту гордость, чтобы эта терапия не превратилась в подталкивание вас к тому, чтобы сделать вас каким-то другим, прежде чем у нас действительно появится возможность оценить, насколько стабилизирующими..., какую непрерывность, какое чувство идентичности все эти защиты обеспечивают, не говоря о том, как вы их поддерживаете. Теперь у вас есть предсказуемость в отношении будущего.

Эдвард: Хмм.. Хмм. Мне нравится то, что ты мне говорите. Мне нравится то, что вы говорите о времени... это что-то, что я, возможно, постепенно осознаю в самом себе, но я не говорил об этом такими словами. Я, я думаю, это... очевидно, очень важно для меня позволить себе быть... медленным человеком в этом отношении...

Эта фаза терапии является фазой прорыва; это те моменты, когда клиент переживает «Ага!», когда происходит сдвиг в восприятии и убеждениях и появляется возможность для чего-то нового и другого. На этой фазе празднуется уязвимость - защиты больше не нужны, есть готовность быть в полном контакте с собой и с другим и признание ценности себя и другого. Она включает осознание потребностей в отношениях, выражение этих потребностей другому человеку и доверие другому в удовлетворении потребностей.

Это уровень, на котором вся остальная работа направлена к конкретной цели, и результат делает оставшуюся часть работы стоящей труда и усилий.

Уязвимость - неотъемлемая часть контакта: в той степени, в какой мы защищаем себя от другого человека, мы искажаем или нарушаем наш контакт с ним. По мере того как клиенты начинают восстанавливать себя, заново присваивать свои части, избавляться от своих защитных структур и устанавливать контакт с миром, их отношения меняются. Время от времени терапевту выпадает удача разделить радость таких моментов.

Терапевт: Скажите это Стивену.

Сара: Стивен, это почти как если бы я осквернила тебя, отдав это где-то в другом месте. Но на самом деле я не отдавала; у меня забрали это... мужчины, которые с тобой и рядом не стояли. Совсем не такие, как ты.

Терапевт: Да, расскажите Стивену, какой он.

Сара: О-о... Стивен... такая глубокая любовь и уважение... такая нежная забота обо мне...

Мы объединили эти три категории, потому что одна клиентка, Лорейн, предоставляет нам удивительно ясную картину того, как все три категории могут сойтись вместе на заключительном этапе терапевтической работы. Лорейн завершила работу «Элис» и теперь находится в своей собственной личности и говорит с «Элис» о том, что произошло.

Терапевт: Скажите ей, что вы знаете теперь.

Лорейн: Я знаю, что ты постоянно была в бешенстве. Я знаю твой сжигающий гнев, и я знаю, что он не относится ко мне, и я знаю, что он, скорее всего, и к папе не относится - и все эти саркастичные замечания, которые ты отпускала, и тому подобное, это были просто... это всегда были маленькие предохранительные клапаны, немного пара. И это вообще так изматывает.

Терапевт: Угу. Это изматывает.

Лорейн: Я не хочу этого. Это твое. Я, я чувствую, я чувствую к тебе такое сострадание...

Знание Лорейн, ее понимание и способность думать о ее отношениях с Элис по-другому освобождает путь для другого аффективного опыта. Потому что Лорейн, возможно, впервые испытывает прилив сострадания к своей матери. Спустя несколько минут новый аффективный и когнитивный опыт отношений ведет к твердому намерению Лорейн изменить свое поведение и быть контактной и искренней (и уязвимой) с Элис в реальной жизни.

Лорейн: Что ж, я благодарна тебе. Ты многое мне дала. Но за это я не благодарю тебя. Можешь оставить это себе. Я чувствую, что я как будто все время наполняла твои ведра, а ты просто все выливала. Ты говорила: «Вот, оно снова пустое». И я не могу, ух, я не могу больше этого делать.

Терапевт: «А то, что я буду делать, это...»

Лорейн: А то, что я буду делать, это... заботиться о себе. И я буду говорить тебе, когда... когда ты вовлекаешь меня во что-то, когда твои ожидания нереалистичны. Когда я не могу оправдать твои ожидания. Не знаю, поймешь ли ты это. Мне все равно, что у тебя только восемь классов образования; я считаю, что ты чертовски умна.

Фантазии, которые сопровождают повышение контактности и уязвимости, не всегда бывают приятными. У всего есть цена; цена вступления в новый режим бытия - это потеря предсказуемости, знакомости, безопасности прежних защит. Эдвард, как обычно, довольно прямо говорит об этом дискомфорте:

Эдвард: (пауза) На самом деле, не то что вы тот человек, которому я не могу доверять. Это... куда это все может зайти. Вот это... это значение, которое может у этого быть; это как-то связано с... тем, что произойдет потом, понимаете? Это своего рода... (вздыхает) Что это заставит меня..., и, если я это сделаю, если я действительно скажу, если я действительно о чем-то вас попрошу, о чем тогда меня попросят в ответ, знаете, что-то такое. Это, э...

Терапевт: (шепотом) «О чем меня попросят в ответ?»

Эдвард: Ну, прежде всего, я должен буду соответствовать этому, а я не уверен, что хочу это делать, (пауза) О, если это на 5 минут, 10 минут - хорошо; понимаете, но потом, мне что, придется соответствовать вечно, понимаете? (пауза) Я имею в виду, знаете, как говорят (смеется), бесплатного сыра не бывает... (вздыхает) А потом, оно как бы возникает, что-то вроде... «Но ты сказал, что...» Знаете: «Тебе было что-то нужно от меня, и теперь смотри, что ты будешь делать!». Знаете... «Я была так добра к вам, а теперь смотрите...» знаете, типа того... Вот почему я так угрюм в отношении вас. (пауза, вздыхает)

Терапевт: Нужно будет заплатить какую-то цену...

Эдвард: Я хотел бы знать, что вы не думаете, что я, знаете, как бы в глубине души... немного придурок. И я беспокоюсь по этому поводу, как бы хочу проверить.

Терапевт: Ой. Какая некомфортная фантазия.

Фактически, вышеприведенный фрагмент является также примером нового и контактного взаимодействия в терапевтических отношениях. Чаще всего, однако, клиенты не фокусируются на контакте с терапевтом, когда их работа подходит к завершению. Более вероятно, что они будут сосредоточены на своей жизни вне терапии, на возможном изменении их текущих отношений. Возможно, клиенты заговорят о своих чувствах к терапевту позже, когда обнаружат, что стали открыты и уязвимы на новом уровне. Сара осуществила это в своем письме к терапевту, которое написала спустя несколько месяцев после работы, изложенной в главе 8: «Благодаря вашим заверениям, что то, что я чувствовала, было нормально; благодаря информации, которую вы давали и которой у меня не было в то время, когда произошло первое и второе насилие; благодаря вашим словам поддержки, что я приняла единственное или лучшее решение, которое было мне доступно в то время, - я начала освобождаться от стыда и вины».

Итак, вот они, уровни нашей «замочной скважины» и особенности разных граней на каждом уровне. И, говоря эти слова, мы испытываем странное чувство неполноты, чувство, что что-то «не совсем так». Это снова эффект жука. Мы препарировали его, разъяли на части и тем самым забрали у него ту целостность, которая обеспечивает жизнь.

Психотерапия, как и любые отношения, - это неразрывное целое, серия взаимосвязанных переживаний контакта с собой и другим. Если ее проводят умело, нарастает синергетический эффект, ведущий клиента по спирали постоянно расширяющегося осознания внутренних и внешних событий. Каждый раз к какой-либо идее, воспоминанию, эмоции или убеждению возвращаются снова, и обнаруживается новое богатство или взаимосвязь. Идя вперед и возвращаясь обратно, обращаясь сначала к одной грани, затем к другой, оставаясь настроенным на клиента и на себя, поддерживая одновременно вовлеченность и подлинное присутствие, а также профессионально отточенные навыки терапевтического исследования, терапевт отвечает за то, чтобы поддерживать все это в балансе.

Поскольку терапия является своеобразной спиралью, которая предполагает возвращение - снова и снова - к одним и тем же темам (которые, конечно, никогда не остаются одинаковыми), возможно, будет уместно закончить книгу возвращением к началу или по крайней мере к завершающей части начала, чтобы подытожить все, что мы вкладываем в слова «за пределами эмпатии». Вот о чем мы говорили, завершая главу 1:

Исследование, настроенность и вовлеченность составляют квинтэссенцию успешных терапевтических отношений. Внимательно исследующий, с чуткой настроенностью и подлинной вовлеченностью терапевт будет восприниматься как надежный, последовательный и заслуживающий доверия. Получая опыт таких отношений, клиенты могут начать реинтегрировать те части себя, которые были отсечены в ответ на травму и пренебрежение, а вместе с реинтеграцией появляется возможность полного контакта с собой и другими, возможность настоящих отношений, возможность присутствовать в мире как целостная личность.